Танцовщица из Атлантиды

Глава 12

Неясность ожидающей его судьбы не мешала Риду в изумлении предвкушать минуту, когда он ступит на берег погибшей Атлантиды.

Она вставала из моря, в этот день более зеленого, чем голубого, с белыми барашками, бегущими точно облачка в небе над ними. Почти круглый, чуть больше одиннадцати миль в поперечнике, остров поднимался из воды крутыми ярусами.

Обнаженный камень обрывов и отвесных скал был черным или тускло-красноватым с контрастной полосой бледной пемзы внизу. Надо всем вздымался конус горы в потеках бесплодной лавы, засыпанной пеплом. По склону к пока еще спящему кратеру вилась тропа. Над волнами довольно близко к берегу торчал еще один вулкан, много ниже.

На первый взгляд плоды человеческой деятельности живописностью не отличались. Определение, мелькнувшее в голове Рида, было «прелестно». Хранящие почву впадины были все в по-осеннему охристых лоскутах полей; но на склонах виднелось куда больше плодовых садов и рощ — маслины, инжир, яблони и виноградники, сверкавшие теперь золотом и багрянцем. А крутые склоны были оставлены травам, колючему душистому кустарнику и почти карликовым дубам и кипарисам, которым слишком тонкий слой почвы и соленые ветры не позволяли подняться во весь их рост. Рид с удивлением увидел на пастбищах не вездесущих коз, а стада крупного рыже-белого скота. Но тут же вспомнил, что это святой остров кефтиу и что Эрисса танцевала — танцует, сейчас танцует! — вот с этими круторогими быками.

Крестьянские хижины были разбросаны на большом расстоянии друг от друга. Они были такими же, как в Греции, да и по всему Средиземноморью — глинобитными, почти кубическими, с плоской кровлей. У многих были наружные лестницы, но окон в наружных стенах почти не было. Дом строился вокруг внутреннего дворика, где сосредоточивалась жизнь семьи. Однако жилища кефтиу отличались штукатуркой пастельных тонов и яркими узорами на стенах.

В прибрежных водах кишели рыбачьи лодки, но единственным мореходным судном был корабль Диорея. Темное облако над южным горизонтом обозначало Крит.

Рид плотнее запахнулся в плащ. И это — Атлантида?

Корабль прошел на веслах мимо островка, который между мысами, завершавшимися отвесными обрывами, охранял вход в бухту шириной в милю. Рид увидел, что большой вулкан поднимается из середины бухты. А затем понял, почему этого места легенды не забудут никогда.

Справа по носу на встающих из волн холмах раскинулся город. По величине он не уступал Афинам, но был спланирован куда тщательнее и радовал глаз пестротой красок. Стены вокруг не было — она не требовалась. У пристани было пусто — большую часть судов уже вытащили на берег, где им предстояло дожидаться весны. Рид заметил чуть дальше искусственно расширенный пляж, где днища перевернутых судов очищались и красились, однако многие уже лежали под навесами, готовые к зиме. Пара военных кораблей с кормой в форме рыбьего хвоста и носом как орлиная шея стояли у причала в боевой готовности, напоминая о могуществе царя морей.

Тут в укрытом от ветра сердце острова сверкающая синяя вода была спокойной, воздух теплым, бриз приятным. Воду бухты бороздили лодки под парусом. Яркая раскраска, женщины с детьми в числе пассажиров наводили на мысль, что это прогулочные яхты.

Диорей указал на Привратный остров:

— Нам, собственно, надо туда. Но прежде причалим у города и получим позволение посетить ариадну.

Рид кивнул. В святилища не впускают кого попало. Островок выглядел истинным произведением искусства. В садах на выровненных уступах еще цвели на клумбах цветы, соперничая бронзой и золотом с осенней листвой. Вершину увенчивал сложный комплекс зданий, высотой всего в два этажа, но обширных, сложенных из циклопических плит, выкрашенных белой краской. На этом фоне было выписано множество фигур: люди, быки, осьминоги, павлины, обезьяны, химеры — две процессии, танцуя, протянулись по сторонам главного входа к четырехугольным столбам справа и слева. Столбы были выкрашены в ярко-красный цвет. Эрисса как-то объяснила Риду, что колонна — это священный символ. Еще один символ был вделан в золото притолоки — двойная секира. Третья эмблема венчала крышу — пара огромных вызолоченных рогов.

— Долго нам придется ждать? — спросил Рид, про себя грустно удивляясь тому, как в самый разгар судьбоносных событий значительную часть времени поглощают житейские мелочи. Хотя все время плавания он был молчалив, терзаемый предчувствиями и подозрениями, избавиться от часов и часов пустой болтовни ему не удалось. (И ни единого серьезного разговора! Диорей искусно избегал их.)

— Нам? Нет, — ответил афинянин. — Как только она узнает, что мы прибыли от царевича Тесея.

То, что он назвал наследника, а не царя, заставило Рида внимательнее взглянуть на острое седобородое лицо.

— Так они добрые друзья? — резко спросил он.

Диорей неторопливо и со смаком сплюнул за борт.

— Ну, — сказал он по завершении этой операции, — они раза два встречались. Ты же знаешь, царевич много путешествовал. Ну и навещал ариадну. Было бы неучтиво, верно? А она не воротит нос от нас, ахейцев, как ты мог бы подумать, и нам это полезно. В жилах у нее течет и каледонская кровь, хотя родилась она в Кноссе. Да, думается, нас встретят хорошо.

У пристани собрались любопытные — ведь уже никто не ждал кораблей с материка. В толпе царило веселое оживление: на бронзовых лицах сверкали в улыбках зубы, энергично жестикулировали руки, слышался смех. И никаких признаков бедности. Атлантида, несомненно, богатела не только обычными способами, но и потому, что была местом паломничества. Впрочем, греки с заметной завистью говорили Риду, что все царство миноса находится в таком же цветущем состоянии.

Конечно, по нормам времени самого Рида, даже богатые тут жили очень скромно. Но в какой степени истинное благосостояние измеряется обилием всяких технических штучек? Плодородный остров в богатом море, мягкий климат, красивая природа, ни войны, ни даже ее угрозы — что еще нужно человеку?

Когда миноец трудился, то трудился усердно, нередко пренебрегая опасностями. Но его насущные потребности удовлетворялись скоро. Государство, получая пошлины, дань и доходы с царской собственности, от него ничего не требовало. И сколько он трудился, зависело лишь от того, каким количеством тогдашних предметов роскоши хотелось ему обзавестись. И он всегда оставлял себе достаточно времени для безделья, купания, занятий спортом, рыболовства, веселых пирушек, любви, религиозных обрядов и радости. Инстинктивно Рид почувствовал, что кефтиу в 1400 году до нашей эры располагали куда большим досугом, а возможно, и куда большей индивидуальной свободой, чем американцы в 1970 году нашей эры.

Начальник порта походил на Гафона, но носил типичный критский наряд — белая плотно обмотанная набедренная повязка, верх которой прикрывал бронзовый пояс, сапожки с обмотками, что-то вроде тюрбана на голове, ожерелье на шее, браслеты на запястьях и лодыжках. В руке он держал знак своей должности — жезл с двойной секирой наверху, а его тюрбан украшало павлинье перо. Другие мужчины одеты были примерно так же, но с меньшей изысканностью. Большинство обходилось без головных уборов, некоторые носили шапочки. Многие предпочитали башмаки или сандалии, а то и разгуливали босиком. Набедренные повязки пестрели узорами; пояса преимущественно были кожаными, а не металлическими, зато их носили и женщины, и даже дети, в остальном совершенно голые. Пояса эти обеспечивали осиную талию, модную у кефтиу. Только люди в годах давали свободу брюшку.

— Критские девки — одно загляденье, друг, что так, то так! — Диорей ткнул Рида локтем в бок и ухмыльнулся. — А? И чуть не любая ляжет на спину, если угостить ее медовыми словами или винцом, а то подарить какой-нибудь блестящий пустячок. Своим дочерям я не позволил бы так вольничать, но морякам такое на руку, а?

Костюм большинства женщин исчерпывался юбкой по лодыжку. Это были простолюдинки, которые несли кто припасы с рынка, кто выстиранную одежду, кто кувшин с водой, а кто и младенца. Но попадались среди них и модницы в юбках колоколом с оборками и в вышитых корсажах (иногда в блузе из тонкой ткани под ним, но чаще без нее), которые приподнимали, но не прятали груди. Они щеголяли множеством усаженных самоцветами украшений из меди, олова, бронзы, серебра, золота и янтаря и кокетливыми маленькими сандалиями и таким разнообразием шляп, каким во времена Рида могли похвастать разве что Елисейские поля в Париже. Румянили они и пудрили тальком не только лицо. Когда ахейские моряки выкрикивали по их адресу смачные приветствия, самые молоденькие принимались хихикать и махали им в ответ платочками.

Диорей с Ридом объяснили начальнику порта, что они прибыли с поручением к ариадне, и он поклонился.

— Конечно, почтеннейшие, — сказал он, — я тотчас отправлю лодку с вестником, и, полагаю, она примет вас завтра же. — Он внимательно посмотрел на Рида, явно недоумевая, что это за чужестранец. — А тем временем не окажете ли вы честь моему дому?

— От всего сердца благодарю тебя, — ответил Рид, и Диорей тоже принял приглашение, но без всякой радости, так как уже предвкушал буйный вечерок в приморской гостинице.

Тротуаров не было. По сторонам улиц теснились дома, отделенные от мостовой двумя рядами лавочек. Однако сами улицы были широкими, достаточно прямыми и вымощены хорошо отесанными плитами. Рыночную площадь украшала потрясающая мозаика с узором из осьминогов и лилий. В центре площади бил фонтан, возле которого играли детишки под присмотром матерей или нянек. Чистота поддерживалась с помощью сложной дренажной и канализационной системы. Царящая вокруг суета приводила на память афинскую, но казалась более упорядоченной, беззаботной и веселой. И тут можно было увидеть много такого, чего не знали ахейцы, не принявшие критскую цивилизацию, — лавки, торгующие товарами из таких дальних стран, как Британия, Испания, Эфиопия и Индия; рыночные писцы; зодчий, набрасывающий на папирусе дом, который брался построить; школа, из которой как раз высыпали ученики — мальчики и девочки вместе — со стилосами и восковыми табличками для домашних заданий, причем словно бы не только дети из зажиточных семей; слепой лирник с чашей для подаяний у ног, который в ожидании, не положат ли в чашу еды, играл и пел:

Дом начальника порта был таким обширным, что ему для вентиляции потребовались два внутренних дворика. Стены были расписаны фресками в живом и естественном критском стиле — животные, растения, морские волны. Полы из цемента с мелкими камешками были устланы циновками, и входившие снимали обувь у порога. Мебель привела бы Памелу в восторг: деревянные лари, кровати и кресла, каменные круглые столы; светильники, кувшины, жаровни самых разных форм и величины. Работа была изумительной, краски гармоничными. В нише стояла терракотовая статуэтка Богини в ее ипостаси Реи-Матери. Вся семья, совершив омовение перед обедом, опустилась на колени и испросила Ее благословения.

После угощений за столом Эгея Рид с особенным удовольствием ел превосходно приготовленные дары моря, овощи, пшеничный хлеб, козий сыр, медовые лепешки на десерт. Все это запивалось отличным вином. Застольная беседа была такой, которую поддерживает цивилизованный хозяин дома, интересующийся астрономией и естественной историей и сажающий за стол с гостями свою жену и детей. Никто не упился, и в отведенных им спальнях гостей не ждали рабыни. (Собственно говоря, хотя повсюду в Талассократии рабов было множество, на священную Атлантиду их ввозить запрещалось. И в служанки обычно брали дочерей бедных родителей. Они работали за стол и кров, но под конец наделялись приданым.)

Лежа на слишком короткой кровати, Рид не переставал удивляться тому, что от кефтиу, блюстителей порядка и мира, организаторов торговли, которая приносила благосостояние всюду, куда добирались их корабли, чистоплотных, дружелюбных, благовоспитанных, образованных, одаренных, человечных во всех смыслах слова, в памяти людской сохранился лишь чудовищный получеловек-полубык, пожиравший людей в жутком лабиринте. Но, подумал он, историю пишут победители и творят легенды тоже они.

Рид открыл глаза. Ради свежего воздуха он не стал закрывать дверь во внутренний дворик. Ночь была ясная, полная шепчущих звуков, усыпанная звездами. Но половину их черной громадой заслонял вулкан. И он начал дымить.

Лидра, ариадна Атлантиды, прикоснулась ко лбу Рида.

— Во имя Богини и Астерия будь благословен!

Церемониально приветствие прозвучало еще суше из-за настороженности, таившейся в ее глазах. Он поклонился.

— Прости чужестранца, госпожа, не знающего, как надлежит себя вести, — сказал он неловко.

В длинной, тускло освещенной комнате наступило молчание. В дальнем южном ее конце дверь, выходившая в световой колодец, была закрыта из-за дождя. Напротив зияла чернота — коридор, уходящий в глубину храма-дворца. Фреска на южной стене изображала все три ипостаси Богини вместе — Дева, Мать, Старуха. На северной стене люди с орлиными головами и крыльями вели мертвых в судилище. В этих картинах был весь критский реализм без критской жизнерадостности. В мерцающих отблесках светильников фигуры, казалось, шевелились. Перед ними в унылой полутьме завивались дымки жаровен, благоухающие сандалом, но пощипывающие ноздри.

— Что же, садись, если хочешь! — Верховная жрица опустилась на подушки своего мраморного трона.

Рид сел на табурет у его подножия. Что дальше? Накануне его с Диореем приняли с церемониальной вежливостью. После двое прислужников повели американца знакомиться с той частью храма-дворца, куда допускались посторонние, а ариадна затворилась с афинянином на несколько часов. Вечером, когда они вернулись в дом начальника порта, Диорей уклонялся от прямого ответа. «Ей хотелось узнать, что нового случилось в наших местах. Ну а мне было приказано заручиться помощью святилища для смягчения некоторых условий договора. Например, нам надо бы увеличить число военных кораблей для защиты нашей торговли в Понте Эвксинском, куда критяне дозоров не посылают. Она примет тебя завтра наедине для беседы. Ну а теперь выпей-ка еще чашу, коли наш хозяин будет так любезен, и хватит говорить о делах».

Рид исподтишка посмотрел на Лидру. Ей, ему сказали, было под сорок. Высокая, чопорно прямая, худощавая до костлявости. Очень худое лицо, серо-голубые глаза, изогнутый нос, сурово сжатые губы, сильный подбородок. Каштановые волосы начинали тускнеть, груди обвисать, хотя она во многом сохранила фигуру танцовщицы с быком — фигуру своей юности. На ней была пышная юбка с высоким корсажем, высокий головной убор без полей, на руках — золотые змеиные браслеты, такие же, как на изображениях Реи. С плеч ниспадал серо-голубой плащ. Из-за своей ахейской туники и бороды Рид ощутил себя варваром…

Или ему не по себе потому, что он ей не доверяет? Перед отъездом он выбрал минуту спросить у Эриссы:

— До моего времени дошел рассказ о том, что ариадна… Одна из ариадн… помогла Тесею убить Минотавра. Что было на самом деле?

Эрисса пожала плечами:

— Я слышала… то есть услышу… будто он сговорился с ней. Твердо известно лишь, что после случившегося она помогла ему совершить жертвоприношение, а потом уплыла на его корабле. Но какой у нее был выбор? Ему она была нужна, чтобы придать завоеванию Кносса хоть какое-то подобие законности, и он мог ее принудить. В Афины она так и не попала. Он оставил ее со всеми, кто ее сопровождал, на острове Наксос. Там, отчаявшись, они отступили от чистой веры и создали тайный культ. Разве такое с ней обхождение не доказывает, что в заговор с ним она не вступала и была… и есть… и будет невинной?

— Но я слышал, что Тесей навещал Атлантиду несколько раз и между ними часто происходит обмен вестями.

Эрисса печально усмехнулась:

— А почему бы ему и не обхаживать духовную главу Талассократии? Ее дед и правда был каледонцем. Но не опасайся, что она станет служить какому-нибудь суетному делу. Еще почти девчонкой ей в пещере на горе Иокаста было видение. С тех пор она всегда называла себя невестой Астерия. Когда дни ее танцев с быками миновали, она принесла клятвы жрицы, — а среди них, не забывай, есть обет целомудрия — и служила Богине так истово, что ее избрали повелевать Храмом. Хотя она тогда была гораздо моложе всех, кто повелевал там до нее. Я хорошо помню, какой строгой она была, как сурово следила за выполнением всех обрядов и как бранила нас, сестер по обряду, за тщеславие, легкомыслие и распущенность. — Тон ее стал серьезным. — Твоя задача — убедить ее, что ты пришел с добром, а не со злом. И тебе будет нелегко, милый мой Данкен.

«Да, правда!» — подумал он теперь, глядя на беспощадное лицо.

— Это дела важные, и касаются они того, что боги скрыли от смертных, — сказала Лидра. — Говорю я не о безделках вроде твоей подательницы огня, или железа, или умения ездить на спине лошади, о чем рассказывал Дворей. Это просто человеческие выдумки. Но вот лунный диск, который ты несешь на руке…

Накануне он показывал свои часы и заметил, с каким благоговейным страхом смотрели на них младшие жрицы. Хотя люди научились с помощью солнца и звезд отсчитывать такие короткие единицы времени, как часы, эти два лезвия, которые неумолимо срезали каждый наступающий миг, заставляли вспомнить Диктинну, Жницу. Он не упустил случая.

— Этот амулет, госпожа, не просто ведет счет времени, но еще и обладает пророческой силой. Я хотел преподнести его миносу, но теперь вижу, что место его здесь. — Он снял часы и вложил ей в руку. Ее пальцы судорожно сомкнулись вокруг них. — Пророческий сон был ниспослан нам, чужестранцам, не случайно. Я вижу впереди грозную опасность. И мне поручено предостеречь твой народ. Открыть это афинянам я не посмел.

Лидра положила часы и поднесла к губам священный талисман — двойную секиру.

— О чем ты? — спросила она глухо.

«Вот оно! — подумал Рид. — Что, если он сейчас уничтожит мир, из которого явился, как летнее солнце — утренний туман над рекой? Или он бессильно бьет крыльями в клетке времени?

Надеюсь, ни то и ни другое, думал он под грохочущий стук своего сердца. Я надеюсь обрести влияние, необходимое, чтобы сделать… то, что потребуется, лишь бы найти путешественников из будущего, когда они явятся, и с их помощью вернуться к моей жене и моим детям. А в обмен неужели мне не удастся спасти для Эриссы кусочек ее мира? Или хотя бы вернуть ее в тот мир, который она спасла для себя?

Это мой долг. Но, кажется, и мое желание».

— Госпожа! — торжественно произнес он пересохшими губами. — Мне были ниспосланы видения ужасов, видение гибели. Мне было показано, как гора Столпа разваливается на части с такой силой, что Атлантида погружается в море. Огромные волны топят флот, землетрясение рушит города, и царский остров становится добычей людей, которые выпускают на волю хаос.

Он мог бы добавить многое, что в свое время вычитал из книг, еще не написанных: жалкое восстановление под властью новых правителей, несомненно ахейцев, не желавших поддерживать мир ни на море, ни на суше. Далее, гомеровская эпоха. Но могут ли великолепные строки прославленных поэм на самом деле возместить десятилетия войн, пиратства, разбоя, насилий, резни, пожаров, нищеты и изобилия рабов на рынках? А затем — вторжение с севера, которое тревожит самого Тесея, — дикие дорийцы железным оружием сокрушат Бронзовый век с такой полнотой, что от наступивших затем темных столетий даже легенд почти не осталось.

Лидра, некоторое время молчавшая, наконец заговорила:

— Когда должно это случиться?

— В начале следующего года, госпожа. Если начать приготовления…

— Погоди! Бестолковые поиски спасения могут оказаться причиной гибели. Боги не раз прибегали к окольным путям, когда хотели уничтожить.

— Госпожа, я говорю лишь о том, что атлантидцам следует переехать на Крит, а жителям прибрежных городов удалиться подальше от моря. Нужно обезопасить флот…

Светлые глаза впивались в его лицо.

— Ты мог быть введен в заблуждение, — медленно произнесла она. — Враждебным божеством, или злой чародейкой, или просто горячкой. Или даже можешь лгать ради какой-то своей выгоды.

— Диорей, госпожа, наверно, рассказал тебе обо мне все.

— Как видно, не все. — Лидра подняла ладонь. — Погоди! Я тебя ни в чем не обвиняю. То, что я о тебе слышала, то, что я вижу в твоих глазах, внушает мне мысль, что ты, видимо, честен — в свою меру. Но велика ли она? Как по-твоему, неведомый? Нет, подобное решение требует приготовлений очищения, молитв, обращения к оракулам, обдумывания и розысков — таких глубоких, таких тщательных, на какие только способны смертные. Я не позволю торопить себя. По твоим же словам, у нас есть еще много месяцев, чтобы выбрать наиболее мудрый план действий. — С категоричностью, какую он наблюдал у редких мужчин, она докончила: — Ты останешься здесь, где в святилище нет доступа злому и где ты будешь рядом для дальнейших бесед. В крыле, назначенном для странствующих служителей Богини, тебе отведут удобный покой.

— Но, госпожа, — попытался возразить он, — мои друзья в Афинах…

— Пусть остаются там. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнаем побольше. Но не бойся за них. И в зимние месяцы я найду не один случай послать туда вестников, которые увидят и расскажут. — Ариадна изобразила улыбку. — Ты не пленник, человек издалека, — продолжала она. — Можешь свободно посещать большой остров, когда не будешь нужен здесь. Но я хочу, чтобы у тебя всегда был проводник… Дай подумать… Достаточно будет танцовщицы, сестры по обряду, молодой и веселой, чтобы разгонять твое уныние.

Рида удивило спокойствие, с каким она приняла его предостережение. Может быть, Диорей сумел выведать достаточно, чтобы заранее ее предупредить? Или она наделена нечеловеческим самообладанием? Голос Лидры оборвал нить его размышлений:

— Я говорю о послушнице из благородной семьи. Ее имя можно истолковать как предзнаменование. Потому что ее зовут так же, как женщину, твою спутницу, о которой мне говорили. Эрисса.