Танцовщица из Атлантиды

3

В тот момент, когда Рейда подхватило и понесло, все в нем вопило от ужаса: «Нет! Я хочу жить!». Он боролся с пустотой, забившей глаза, уши, легкие. Но пустота была повсюду и нанесла удар. Все вокруг вспыхнуло. Я сплю. У меня бред. Я умер и попал в ад.

Гудел сухой и жаркий ветер, песчинки жалили кожу.

Чьи-то голоса заглушили его собственный и помогли прийти в себя. Их трое! Желтоволосый мужик в островерхом шлеме и кольчуге, низкорослый всадник в кожаных латах и меховой шапке на испуганном коне, высокая стройная женщина в белой одежде до колен. И Дункан Рейд. Все они стояли и дрожали, отделенные друг от друга 20–30 футами. Такое же расстояние было до неподвижного предмета.

Это был цилиндр, заканчивающийся конусом, длиной ярдов десять и диаметром в четыре в самой широкой части. Он сиял как медь и был лишен каких-либо выступающих частей. Впрочем, о форме в точности судить было трудно, так как предмет был окутан радужным сиянием.

Всадник успокоил лошадь, и сразу же сорвал с плеча лук, выхватил стрелу из колчана и приготовился к бою. Светловолосый воин отпрянул и взмахнул топором. Женщина вооружилась ножом из красноватого металла. Рейд пытался пробудиться от этого кошмара. Краешком сознания он заметил, что мышцы его ног напряжены, готовые к бегству.

Но тут отчаянно мечущийся взгляд женщины упал на него. Она издала крик — о нет, не ужаса, а скорее… Бросила нож и кинулась к нему.

— Эй! — услышал Рейд собственный хриплый голос. — Я… Я не понимаю… Кто вы? Где мы?

Она подбежала, обняла его, прижалась к губам. Он отшатнулся и чуть не упал. Она, всхлипывая, бормотала что-то непонятное, он мог различить только собственное имя, что было уже полным безумием. Поняв, что он не хочет отвечать на объятие и поцелуй, она опустилась к его ногам. Узел на затылке развязался, и волосы скрыли ее лицо.

Рейд обернулся к двум другим. Они смотрели на него. Должно быть, сцена между ним и женщиной несколько успокоила их — это не походило на смертельную ловушку. Бородатый опустил топор, всадник ослабил тетиву.

Тишина, прерываемая всхлипываниями и шумом ветра.

Рейд трижды глубоко вздохнул. Сердце его все еще продолжало бешено стучать, но мало-помалу успокаивалось. Он перестал дрожать и начал соображать. А это уже свобода.

Все его чувства в этом неведомом мире сверхъестественно обострились. Остывающий мозг начал систематизировать данные. Сухо и жарко; солнце стоит высоко на раскаленном безоблачном небосводе; на растрескавшейся земле растут лишь редкие кусты да кочки желтой травы; ветер гонит песок; неподалеку море или большое озеро. И все это совершенно ему незнакомо.

В том числе и женщина у ног. Он видел, что одежда ее домотканая и выкрашена растительной краской по краю, сандалии кожаные. Она обхватила руками его туфли. Руки и ноги у нее были крупные, но совершенной формы, ногти коротко острижены и без следа маникюра. На левом запястье широкий браслет из серебра с бирюзой, но не такой, какие делают индейцы навахо.

Никогда в жизни не видел он такого четкого и подробного сна. А сон продолжался. Ни один предмет в этом сне не превращался на глазах в другой, события не ускорялись, а протекали секунда за секундой, одно за другим, логично.

Значит — реальное время?

Можно ли во сне сообразить, что ты в реальном времени?

Будь что будет, и Рейд решил, что ничего не потеряет, если будет поступать так же разумно и логично. Он поднял руки вверх, раскрыл ладони и заставил себя улыбнуться двоим мужчинам.

Воин в латах не повторил его жеста, но поглядел уже не так грозно и подошел поближе. Топор он держал наискось перед собой, широко расставив руки в перчатках. Остановившись в нескольких шагах от Рейда, он слегка согнул ноги в коленях. Архитектор подумал: это не актер. Он знает, как пользоваться этой штукой. Иначе принял бы позу дровосека. И оружие его бывало в деле — щербина на кромке, царапина на лезвии.

Где же я раньше видел такие боевые топоры?

Холодок пробежал по спине: именно такими топорами пользовались английские воины в битве при Гастингсе.

Человек произнес несколько слов — должно быть, спрашивал. Язык его не походил на речь женщины, было в нем что-то знакомое — то ли слышанное в зарубежных фильмах, то ли во время службы в Европе. Человек резко дернул головой в сторону медного предмета.

Во рту у Рейда пересохло, он смог лишь произнести:

— Простите… Я… Я сам здесь чужой. Вы говорите по-английски? Парле ву франсе? Абла юстед эспаньоль? Шпрехен зи дойч?

По нескольку фраз на этих языках он знал. Никакого ответа.

Однако человек, по-видимому, понял, что Рейд сам такой же, как и он. Хлопнул себя по широкой груди и произнес:

— Олег Владимирович Новгородни.[1]

После нескольких повторений Рейд ухватил смысл. Он был потрясен.

— Р-р-русский? — запинаясь, выговорил он по-русски.

— Олег кивнул.

— Да, я есть Новгородни. Подвластни князя Ярослава.

Рейд удивленно покачал головой.

— Советский? — продолжал он.

Олег попытался ответить, но не смог.

Тогда Рейд наклонился (женщина, сидевшая на песке, напряженно следила за ним) и начертил пальцем «СССР», потом бросил на Олега вопросительный взгляд. Уж на столько-то он должен знать кириллицу, тем более, что Советы утверждают, что у них стопроцентная грамотность. Но Олег пожал плечами и чисто по-русски широко развел руки.

Американец выпрямился. Они глядели друг на друга. И только сейчас Рейд заметил, как необычно одет Олег. Его конический остроконечный шлем был надет на стеганый подшлемник, шея и плечи были защищены свисавшими мелкими кольцами. Кольчуга без рукавов была сплетена из более крупных колец и спускалась почти до колен. Под кольчугой виднелась стеганая прокладка, под ней — белая льняная рубаха. При такой-то жаре! Немудрено, что железо лоснилось от пота, стекавшего с воина ручьями. На поясе с медной пряжкой висли кинжал и кожаный кошель. Штаны из грубой льняной материи были заправлены в пестрые красно-зеленые сапоги. Перчатки тоже из кожи, украшенной полосками меди.

Воину было на вид около тридцати, рост равнялся примерно пяти футам и семи-восьми дюймам, плечи необыкновенно широкие. Небольшое брюшко и полнота лица не уменьшали впечатления огромной медвежьей силы. Голова была круглой, лицо тоже, курносый нос, усы, золотистая борода аккуратно подрезана. Лицо сильно загорелое, брови желтые и густые, небесно-голубые глаза.

— Вы… похоже… порядочный парень, — сказал Рейд, вполне понимая, что это звучит глупо.

Олег указал на него и, очевидно, спросил имя. Всего полчаса назад посреди океана Рейд разговаривал с механиком Стоктоном — боже милостивый! Воспоминание об этом обрушилось на него как удар. Он содрогнулся. Все вокруг поплыло.

— Дункан, — пробормотал он наконец.

— Дункан! — женщина вскочила и снова обняла его. Он опирался на нее, пока не прошло головокружение.

— Дункан, — повторяла она то ли смеясь, то ли плача. — Ка анкаш Дункан…

Тень упала на них. Олег принял боевую позу. К ним подъезжал всадник. Лук его был наготове, выражение лица зловещее.

Рейд сумел овладеть собой.

— Полегче, друг, — сказал он, надеясь единственно на дружеский тон, улыбку и протянутые в знак мира ладони. — Мы ничего не замышляем против тебя.

Он указал на себя и назвал имя, указал на Олега и назвал его имя. Прежде чем спросить у женщины (а только сейчас он заметил, как она прекрасна), она опередила его и бросила как вызов:

— Эрисса!

Всадник все это обдумал.

Ни он сам, ни его лошадь к себе не располагали. Конь вроде мустанга, но нет — у него черная голоса, скорее похоже на тарпана из Центральной Азии. Неопределенного цвета, лохматый, в хвост и гриву вплетены голубые ленты. Жеребец, несомненно, резвый, но не парадный, неподкованный, упряжь примитивная, седло с высокими луками, короткие стремена. С седла свисали снаряженный колчан, аркан, грязный мешок и кожаная фляга.

Всадник был обут в неуклюжие кожаные башмаки с войлочными подошвами. Грубые дерюжные штаны были подвязаны на щиколотках — невероятно грязные, от войлочной юбки за десять футов нестерпимо воняло, кожаная рубаха была перепоясана ремнем, на голове меховая шапка.

Был он крепкий, но низкорослый — примерно пять футов три дюйма, кривоногий и волосатый — только на голове, как впоследствии узнал Рейд, бритой, были оставлены кисточки волос на макушке и за ушами. В кисточки вплетались золотые кольца. Лицо чудовищно изуродованное, с реденькой бородкой. Шрамы, должно быть, нанесены сознательно — они складывались в определенный узор. Черты лица резкие — крупный крючковатый нос с раздувающимися ноздрями, толстые губы, широкие скулы, покатый лоб, маленькие раскосые глазки. Кожа продубленная, оливковая — а в целом скорее армянский или тюркский тип, чем монгольский.

Олег что-то бормотал в усы.

— Не печенег, — вслух решил он и выпалил: — Половцы? Болгары?

Всадник поднял лук. Рейд, разглядывая это сложное устройство, вспомнил прочитанное: стрела из такого лука может пробить любые латы.

— Эй! — снова сказал Рейд. — Полегче!

И, увидев взгляд всадника, повторил процедуру знакомства, а потом, показав на сверкающий цилиндр, постарался выразить недоумение.

Всадник принял сотрудничество.

— Ульдин, чки ата Гюнчен, — сказал он. — Ульдин, Ульдин.

Тыча грязным пальцем в остальных, он старался запомнить их имена. Потом снова указал на себя, не убирая лука, и разразился потоком гортанных звуков.

Олег первым понял его мысль. Он сделал такой же самый жест и сказал:

— Олег Владимирович Новгородский, — и, повернувшись к рейду: — Дункан?

То есть — кто ты? Не ты лично, а к какому народу ты принадлежишь? Что-то вроде этого.

— Дункан Рейд, американец.

Они были в недоумении, как и от ответа Эриссы: «Кефту».

И она казалась удивленной и обиженной, что Рейд не отвечает ей. Нож свой она спрятала (Рейд узнал бронзу). А наконечник стрелы железный, из настоящего кричного железа, а доспехи Олега то ли тоже железные, то ли из низкоуглеродистой стали, а если приглядеться поближе, то увидишь, что каждое звено в кольчуге выковано отдельно…

А в конце фразы Ульдин сказал о себе: «Гунн…».

Слово было произнесено не на англосаксонский манер, но сразу же колоколом ударило в уши Рейда:

— Гунн? — он чуть не поперхнулся. Ульдин кивнул с ледяной улыбкой.

— Ат… Аттила?

Никакой реакции. Олег начал теребить бороду, словно пытаясь что-что вспомнить, но для Ульдина и Эриссы это имя ни о чем не говорило.

Русский, который считает свое новгородское происхождение более существенным, чем национальность. Гунн, для которого имя Аттилы ничего не значит. Кефту, кто бы она ни была, чей беспокойный обожающий взгляд останавливается на… американце, перенесенном с Тихого океана на берег, где никто не слыхал об Америке… У Рейда начал напрашиваться вывод…

Не может быть! Невероятно!

Эрисса была ближе всех, он потянулся к ней. Она взяла его за руки. Рейд почувствовал, что она дрожит.

Она ниже его на три дюйма; судя по виду, принадлежит к средиземноморской расе, а если так, то должна выделяться ростом среди своих соплеменников. Худощава, но грудь и бедра устроили бы любого мужчину, руки и ноги длинные, лебединая шея. Голова удлиненной формы, широкий лоб, классически прямой нос, губы полные — только рот, пожалуй, великоват для эталона красоты. Глаза под изогнутыми бровями в обрамлении черных ресниц большие и яркие, цвет их меняется от зеленого к серому. Кожа чистая и свежая, если не принимать во внимание загар, веснушки и несколько морщин. Скорее всего — ровесница Рейда.

Но двигалась она словно девушка — нет, это была походка балерины, походка Даниловой, Фонтена или леопарда.

Рейд улыбнулся. Она облегченно и стыдливо улыбнулась в ответ.

— Х-х-хм! — произнес Олег. Рейд оставил Эриссу и пожал обе руки русскому, потом предложил то же самое гунну, который малость подумал и согласился.

— Дружба! — провозгласил он, потому что любой звук человеческого голоса был кстати в этой пустыне. — Мы все попали в эту невероятную переделку и все хотим домой. Значит, будем держаться вместе. Верно?

Трое остальных колебались. Он взмахнул рукой, предлагая двигаться за собой. Эрисса сделала это первой. Олег пробормотал что-то вроде проклятья и последовал за Эриссой. Бедняга утопал в собственном поту. Ульдин тоже двинулся следом, но поодаль. Рейд подумал, что гунн, как профессиональный воин, предпочитает не лезть героически вперед всех, а иметь удобную позицию для наблюдения и стрельбы. Олег же вооружен лишь для рукопашной.

Под ногами скрипели песок и галька. В пальто было душно. Рейд снял его и, опасаясь солнечного удара, повязал вокруг головы на манер бедуинского бурнуса. За медным цилиндром расстилалось открытое пространство до самой точки схода неба с землей. Цилиндр был по-прежнему окутан перламутровым блеском.

«Это всего лишь машина, — с усилием подумал Рейд. — А я — единственный среди всех сын века машин. Значит, и справиться с ней смогу только я».

Каковы шансы на успех.

Битси. Пам. Марк. Том. Отец. Мать. Сестры и братья. Фил Мейер и наше сотрудничество. Сиэтл, залив, острова, поросшие лесом, за ними — горы. Ванкувер; добрая старая Виктория; мост Золотые ворота; взлетающие ввысь стены в роттердамском порту, собор в Солсбери, великолепные островерхие деревянные крыши в Рейкьявике и тростниковая крыша на гравюре Хокусая; наконец, дома, которые ты сам собирался воздвигнуть. Почему человек придает так мало значения тому, что его окружает, и вспоминает об этом лишь перед лицом смерти?

— Сэр… — сказал он и вытянул руки в знак того, что идет с миром.

Человек покачнулся и упал. Изо рта и носа у него текла кровь. Пыль быстро впитывала ее. А вход в машину закрылся.