Там, где обитает зло

Глава 22.

Попугай, который остался снаружи, когда они вошли в храм, а во время битвы либо куда-то улетел, либо где-то затаился, теперь появился снова. Он сидел на плече у аббата, то и дело разражаясь громкими криками. Аббат строгим и раздраженным тоном прочел ему целую проповедь о том, что молчание есть добродетель, но попугай или ничего не понял, или не обратил на его слова ни малейшего внимания.

Четыре горгульи разместились, как сторожевые разъезды, по обе стороны путников – две немного впереди, две сзади.

– С тех пор как мы отправились в путь, наша компания выросла больше чем вдвое, – заметил Шишковатый Харкорту. – Даже если не считать попугая, мы подобрали уже шестерых – Нэн, этого римлянина и четырех горгулий.

– И еще один куда-то запропастился, – ответил Харкорт. – Ты давно не видел тролля?

– Давно, – сказал Шишковатый. – Но я его не считал, он просто увязался за нами.

– Не слишком мне нравится наше положение, – продолжал Харкорт. – Правда, горгульи разогнали Нечисть, но зато мы вышли на открытую местность, за спиной у нас теперь нет храма. Через день-два, если не раньше, они нападут на нас снова.

– Мы их хорошо отделали, – возразил Шишковатый. – Впредь будут умнее. Пусть теперь зализывают раны.

– Обычно они не тратят много времени на зализывание ран.

– Боюсь, тут ты прав, – согласился Шишковатый. – Мы должны быть готовы. Спасаться бегством нет смысла: если они на нас навалятся, придется принять бой.

– Лучше бы Иоланда шла вместе со всеми, – проворчал Харкорт. – Но нет, ей обязательно надо шнырять впереди. Уходить так далеко в одиночку опасно.

– Я думаю, она где-то поблизости. Вряд ли она уходит так уж далеко. Я только недавно ее видел – вон там, справа.

– Как твои царапины?

– Жгут немного. И весь бок онемел. Когда остановимся на ночь, можешь втереть мне мази – у меня еще много осталось.

– Я могу сделать это прямо сейчас, это займет всего несколько минут.

– Нам нельзя терять время.

– Ну хорошо, тогда вечером. Аббат сказал, что поможет тебя держать.

– Меня держать не придется, – сердито проворчал Шишковатый.

Лес понемногу редел, в нем все чаще попадались открытые поляны. Деревья стали мельче и стояли уже не так тесно. «Это к лучшему, – подумал Харкорт. – Нечисть не сможет подобраться к нам незамеченной».

Шишковатый ушел вперед, а Харкорт замедлил шаг, и его догнал римлянин. Некоторое время они шли молча, потом Децим сказал:

– Не могу выразить, как я рад, что повстречался с вами. Я несколько дней плутал по лесу, не зная, где нахожусь, и каждую минуту ожидая, что на меня кинется какое-нибудь злобное чудище. Продвигался я медленно – то и дело приходилось останавливаться, чтобы оглядеться.

– Я тоже рад, что ты нас нашел, – ответил Харкорт. – Нас до смешного мало. Лишний боец нам очень кстати.

– Я очень удивился, когда вас здесь увидел, – продолжал Децим. – Почему ты не сказал мне там, в замке, что вы собираетесь на Брошенные Земли? Я бы предложил вам идти с нами. Впрочем, кончилось бы это плохо.

– Вас было слишком много, и вы слишком долго здесь пробыли, – сказал Харкорт. – Вы привлекли к себе Нечисть со всей округи. Они спешили к вам отовсюду. Наверное, только благодаря этому мы и смогли проникнуть так далеко.

– Я спорил с трибуном, – сказал Децим. – Говорил ему, что пора повернуть назад. За два дня до нападения мы вышли на старую римскую дорогу. Если бы мы тогда же двинулись по ней обратно форсированным маршем, мы бы очень скоро оказались на том берегу реки.

– А он отказался?

– Ему не терпелось прославиться. Ему нужно было одно – громкая победа. Он сам напросился на это сражение, друг мой.

– А ты?

– Я перетрусил, – признался Децим. – И вот я все еще жив, а все наши храбрецы погибли. В том числе и трибун, надеюсь.

– Ты сбежал?

– Ну, не совсем сбежал. В разгар схватки мне от кого-то здорово досталось по голове. Может быть, даже от кого-то из наших – надеюсь, что не нарочно. Я был неплохим командиром. По крайней мере, мне так казалось. Так или иначе, я получил по голове и свалился на землю. Должно быть, потерял сознание. Очнулся я заваленный грудой тел. Прямо на мне лежал огромный мерзкий тролль, несомненно мертвый. Я осторожно выглянул из-под трупов и увидел, что битва идет к концу. Наши легионеры, рассыпавшись кучками, стояли насмерть, со всех сторон окруженные Нечистью. Кое-кто пытался бежать, но их быстро настигали. Чудища бродили по всему полю боя, добивая раненых,

– И ты остался лежать среди мертвых?

– Долг римлянина требовал, чтобы я вскочил, с криком радости бросился к своим верным солдатам и героически погиб вместе с ними. Но я сказал себе: «Децим, Господь дал тебе возможность отделаться одной только шишкой на голове, ты должен быть ему благодарен». И я остался на месте, притворившись мертвым. Рядом умирал один из наших – так близко, что я мог бы до него рукой достать. Наверное, надо было попытаться ему помочь, хотя бы протянуть ему руку, чтобы он знал, что умирает не в одиночестве. Хотя, говоря по совести, кроме такого довольно бессмысленного знака сочувствия, я для него все равно ничего не смог бы сделать. И если бы даже попробовал, меня бы тут же обнаружили и прикончили. В конце концов он умер, но длилось это долго, и стонал он временами очень жалостно. Наконец битва окончилась, наступила ночь, кругом было совсем тихо. Я выполз из-под этого грязного вонючего тролля и тихонько смылся с поля боя – большей частью ползком на брюхе. Вот почему я оказался здесь.

Он повернулся к Харкорту.

– Теперь можешь меня осудить. Можешь назвать меня трусом.

– Я никого не берусь осуждать, – ответил Харкорт. – И меньше всего тебя. В таком положении я вполне мог поступить точно так же. Не берусь сказать наверняка, что бы я сделал, но вполне возможно, что то же самое. Поступить так мог бы каждый.

– Приятно знать, что ты меня понял, – сказал римлянин, – пусть даже я не внушаю тебе восхищения.

– Восхищение тут ни при чем. Я же говорю – я рад, что ты с нами. Если бы не твоя помощь, Нечисть, возможно, смяла бы нас еще до того, как горгульи слезли с фасада и вступились за нас.

– А что ты знаешь про этих горгулий?

– Ничего. Меня это приводит в такое же недоумение, как и тебя. Я знаю только одно: те, что пришли нам на помощь, сделаны не из камня, а из дерева. Очевидно, их вырезали взамен каменных, которые упали и разбились о камни внизу. Но кто их вырезал, зачем он это сделал и почему они спустились, чтобы нас выручить, я не имею ни малейшего представления.

– Здесь пахнет чародейством.

– Мне тоже так кажется. Но что это за чародейство, я и подумать боюсь.

– Во всяком случае, оно пошло нам на пользу. Что в этих местах случается довольно-таки редко.

– Да, ты прав, – согласился Харкорт.

– У меня есть привычка задавать на один вопрос больше, чем нужно, – продолжал Децим. – Вот и сейчас я хочу задать тебе этот лишний вопрос. Не могу понять, что вы вообще здесь делаете.

– Мы выполняем свою миссию.

– О которой ты не хочешь говорить?

– О которой мы не хотим говорить, – подтвердил Харкорт. – Могу только сказать, что миссия опасная – ты это сам видишь.

– Опасности меня не смущают, – ответил римлянин, – если только не считать исключительных обстоятельств. Разве что иногда меня вдруг осеняет обыкновенный здравый смысл. А в остальном я ничуть не хуже других.

Как только начало темнеть, они остановились на ночевку у родника в верховье небольшой долины. Местность была открытая – со всех сторон возвышались безлесные холмы, на склонах которых лишь кое-где стояли кучки деревьев.

Путники развели костер, чтобы поджарить пшеничных лепешек и сала. Вокруг лагеря стояли, как часовые, горгульи. Харкорт втер Шишковатому мазь в раны. Тот лежал смирно, и помощь аббата не понадобилась, хотя он стоял поблизости наготове с попугаем на плече. Нэн и Иоланда, хлопотавшие у огня, позвали всех есть, и они уселись вокруг костра.

– Приятное местечко для ночевки, – сказал Децим. – Ни деревьев нет слишком близко, ни этого надоедливого болота. И как-то спокойнее себя чувствуешь, когда тебя сторожат горгульи.

– Может быть, нам даже не надо сегодня выставлять своих часовых, – сказал аббат. – Эти горгульи…

– Часовые будут, – решил Харкорт. – Я сторожу первым, Гай вторым, а…

– Поставь следующим меня, – предложил Децим. – Шишковатому надо бы как следует выспаться.

– Ты весь день нес мой мешок, – возразил Шишковатый, – а теперь ты хочешь еще за меня сторожить. Мне вовсе не нужно столько поблажек.

– Мне кажется, тебе бы лучше согласиться, – сказал Харкорт мягко. – Выспаться тебе не повредит. Тогда, если ты не возражаешь, сторожи первый, – обратился он к Дециму. – Я буду третий, а аббат посередине,

– Мне все равно, – ответил центурион.

– Имей в виду, что у нас есть одно правило, – сказал Харкорт. – Часовой не должен задерживаться на посту, чтобы дать подольше поспать тому, кто его сменяет. Мы тут из себя героев не изображаем.

– Хорошо, я это правило выполню, – не без некоторого высокомерия согласился Децим.

Луна уже спускалась к горизонту, когда аббат растолкал Харкорта.

– Все как будто спокойно, – сказал он. – Я ничего не слышал, горгульи по-прежнему стоят на часах. За все это время они ни разу не шевельнулись. И не произнесли ни единого звука. Я было подошел и попробовал с ними заговорить, но они не отвечают. Как будто не слышат. И не обращают никакого внимания.

– Они так ведут себя с тех пор, как слезли со стены, – сказал Харкорт. – Нас они не замечают, или делают вид, что не замечают. Как будто вообще не знают о нашем существовании. Но они должны о нем знать, ведь они идут с нами и охраняют нас. А если не говорят, то может быть, просто не умеют.

Аббат понизил голос.

– А что это за фокусы с тем, в каком порядке нам сторожить? Ты не совсем доверяешь нашему другу-римлянину?

– Я не спал, – сказал Харкорт, – и смотрел за ним, пока ты его не сменил.

– Значит, ты ему не доверяешь.

– Послушай, Гай, ведь я его не знаю.

– Но он доблестно дрался вместе с нами.

– Знаю. Но чтобы доверять человеку, нужно его знать. Тому, кто стоит на посту, мы вверяем свои жизни. Может быть, он и есть такой, каким кажется на первый взгляд, но готов ты вверить ему свою жизнь?

Аббат задумался.

– Не уверен, – сказал он и добавил: – Ты мне иногда перестаешь нравиться, Чарлз. Ты нелегкий человек, и у тебя бывают нехорошие мысли.

Харкорт ничего не ответил, и аббат принялся шарить в темноте, разыскивая свое одеяло. На плече у него что-то бормотал попугай.

Заходящая луна заливала все мягким сильным светом. Она освещала четырех горгулий, и они отбрасывали длинные черные тени. Как и сказал аббат, горгульи стояли неподвижно, словно врытые в землю. Поодаль справа темным пятном выделялась небольшая рощица. Харкорт внимательно вгляделся в ту сторону. Стояло полное безветрие, ни одна ветка не шевелилась. Никакого движения в рощице не было заметно. Вокруг стояла полная тишина. Харкорт отошел на некоторое расстояние от костра и присел. «Где-то там, неподалеку, прячется Нечисть, – напомнил он себе. – Та, что напала на нас в храме, а может быть, и еще более многочисленная. Слух о нашем присутствии должен был распространиться, так же как распространился слух о появлении римской когорты. Теперь, когда когорта уничтожена, очередной жертвой должен стать наш маленький отряд. Четверо мужчин, две женщины, четыре горгульи и попугай – не слишком внушительная сила, чтобы устоять перед натиском. Там, у храма, тыл у нас был защищен самим зданием, а внезапная атака горгулий решила судьбу битвы. Но здесь и, может быть, еще на много лиг вперед, наш тыл будет оставаться ничем не прикрытым, придется обороняться со всех сторон, и в конце концов Нечисть нас одолеет. Может быть, еще не сегодня, может быть, не завтра, но рано или поздно это случится, и тогда придется принять бой. Конечно, было бы очень благородно и мужественно заявить, что нам удастся выстоять, что мы сумеем доблестно отбить атаку или что нас выручит какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, что мы уцелеем и сможем продолжать путь. Только рассчитывать на это глупо и бессмысленно».

Он постарался отогнать эти мысли, но не видел никаких доводов, которые могли бы их опровергнуть. «Мы все равно что уже мертвые», – сказал он себе. Прятаться от Нечисти было больше невозможно. Если не сейчас, то в самом скором времени бесчисленные полчища Нечисти должны были окружить их со всех сторон.

«А может быть, наш крохотный отряд не так уж для них и важен?» – подумал он, но тут же отрицательно покачал головой. Пусть он невелик и не представляет большой опасности, не то что целая римская когорта, но это прямой вызов, брошенный в лицо Нечисти. И она удовлетворится только тогда, когда он будет уничтожен. Каких бы понятий о чести ни придерживалась Нечисть, она должна истребить пришельцев.

Он услышал какой-то шорох и резко повернулся. Это была Иоланда, которая почти беззвучно подошла к нему и присела рядом.

Обрадованный, что шорох не грозил никакой внезапной опасностью, Харкорт протянул руку, обнял ее и привлек к себе.

– Я рад, что это ты, – сказал он.

– Кто же еще это мог быть? – шепнула она, тихо засмеявшись. – Кто еще может так бесшумно к тебе подойти? Это я уже второй раз.

Он припомнил тот, первый раз, когда, обхватив ее лицо, поцеловал ее. Теперь он чувствовал угрызения совести за этот поцелуй. Какое право он имел ее целовать? Если ему и суждено кого-то целовать, то лишь пропавшую бесследно Элоизу.

– Ты думаешь о том, что нехорошо поступил тогда, когда меня поцеловал, – сказала Иоланда.

– Откуда ты знаешь?

– У тебя такой виноватый вид. Ты думаешь об Элоизе.

У него перехватило дыхание.

– Об Элоизе?

– По-твоему, никто не знает об этой навязчивой мысли, которая порождена горем и отчаянием и не оставляет тебя ни на минуту? Об этой твоей собственной Голгофе? Про это известно всем, кто живет в твоих владениях. И не только им. Как можно так истязать себя из-за женщины, которая уже семь лет как мертва?

Потрясенный, он изо всех сил старался сдержать гнев.

– Это разрывает тебе сердце, – продолжала она. – Все видят, как это разрывает тебе сердце…

– Иоланда! – резко прервал он ее.

– Я знаю, что вмешиваюсь не в свое дело, – сказала она. – Что мне не подобает говорить с тобой о…

– Иоланда, что тебе известно о нашей миссии?

– Только то, что я слушала и о чем могла догадаться. Ты мне никогда ничего не говорил. Никто мне ничего не говорил, но я знаю, что вы ищете призму Лазандры, в которой заключена душа святого…

– Не только призму. Не только душу святого,

– А что еще?

– Элоизу. Есть надежда, что, найдя призму, мы найдем и Элоизу.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Разве это возможно? Я была бы так за тебя рада!

– Это возможно, Иоланда. Маловероятно, но возможно. Священник – тот, кого мы нашли мертвым в храме, – рассказывал моему дяде, что слышал имя Элоизы.

– Этому трудно поверить, – сказала Иоланда. – Но я надеюсь…

– Этому почти невозможно поверить, – подтвердил он. – Потому-то я и мучаюсь. Время от времени я говорю себе, что это невозможно, что глупо на это надеяться. А потом у меня снова появляется надежда, и я убеждаю себя, что чудо возможно.

– Тебе нужно спокойнее к этому относиться, – сказала она рассудительно. – Не позволяй себе слишком надеяться. Если тебя постигнет разочарование…

– Я готов испытать разочарование, – сказал он. – Я стараюсь заранее с ним смириться.

Она отстранилась от него.

– Но я пришла поговорить не об этом. Есть еще кое-что.

Она заколебалась. Харкорт молча ждал.

– Я слушала раковину, – сказала она наконец. – Ту морскую раковину…

– Раковина что-то тебе сообщила?

– Да. Она говорит, что для нас есть убежище. Место, где мы будем в безопасности. Мы должны отправиться туда сейчас же. Нечисть собирает силы против нас.

– А она тебе не сказала заодно, где находится это безопасное убежище? – спросил он, усмехнувшись.

– К северо-западу отсюда, – ответила она, не обратив внимания на его усмешку. – В небольшой долине.

– И нам надо трогаться сейчас же?

– Раковина советует отправиться в путь немедленно.

Харкорт встал и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

– Что ж, значит, отправляемся прямо сейчас, – сказал он.

Ниже по склону из рощицы, которую Харкорт так внимательно разглядывал, показалась какая-то фигурка, которая стремглав понеслась в их сторону, пригнувшись, низко опустив голову и нелепо размахивая руками. Харкорт схватился за рукоятку меча, но не вынул его из ножен. Две горгульи, внезапно придя в движение, тяжелой поступью поспешно направились наперерез фигурке. Однако Харкорт видел, что перехватить ее они не успеют. Он сделал шаг вперед и выхватил меч.

Но Иоланда вцепилась в его руку.

– Не надо, – сказала она. – Разве ты не видишь? Это же наш маленький тролль.

Теперь он и сам видел, что это действительно тролль.

– Я думал, мы от него отделались! – рявкнул он и закричал, обращаясь к горгульям: – Назад! Это свой!

Горгульи застыли неподвижно, потом повернулись и снова заняли свои посты.

– Теперь мы, во всяком случае, знаем, что они нас слышат, – сказала Иоланда. – Пусть и не говорят, но слышат.

Тролль, размахивая руками, подбежал к ним и с разбегу остановился.

– Я очень спешил, – сказал он. – Я спешил вас догнать. – На шее у него все еще болталась петля, а в руке был зажат конец веревки.

– Лучше бы ты не появлялся, – сказал Харкорт. – Ты нам совсем не нужен. Но раз уж ты тут, оставайся. Только не попадайся мне на дороге, понятно? Не вертись под ногами.

– Но я должен был вас догнать, – задыхаясь, выговорил тролль. – Я должен быть с вами. Ты обещал, что построишь мне мост.

Иоланда удивленно взглянула на Харкорта.

– Ты ему в самом деле обещал?

– Боюсь, что да, – ответил Харкорт, поворачиваясь, чтобы разбудить остальных и отправляться в путь – к тому безопасному убежищу, о котором сказала им раковина.