Таланты, которые нас связывают

2

Школа Святой Бернадетты представляет собой постройку, которая никогда не должна была становиться школой. Это два викторианских таунхауса, стоящие на вершине холма в центре Килбега, и кроме них там почти ничего больше нет. Никакого спортзала, поэтому физкультуры у нас нет. В «музыкальном классе» стоит только одно расстроенное фортепиано, поэтому Лили приходилось обучаться игре на виолончели в музыкальной школе на другом берегу реки. Но при этом девочки из других школ часто говорят, как нам повезло. Повезло, что мы учимся в центре города, а не в каком-нибудь неказистом здании на окраине.

На протяжении многих лет школа Святой Бернадетты пользовалась репутацией блестящего образовательного учреждения для девочек со стандартами колледжа. В то время как отправить дочь в колледж было все равно что приобрести свою собственную скаковую лошадь. Теперь же, когда все подряд отправляют своих дочерей в колледжи и каждая школа соревнуется за звание «лучшей конюшни», «Берни» утратила свое былое великолепие. Теперь это просто старая постройка, в которую люди по непонятным причинам пытаются устроить своих девочек за несколько тысяч в год, тогда как большинство бесплатных школ, скорее всего, ничуть не хуже.

Когда Ро подъезжает к школе Святой Бернадетты, сумерки понемногу переходят в ночь; небо становится темно-синим. Фиона обращается к Лили:

– Когда ты сказала, что практиковалась в школе, что именно ты…

– Позади нее.

– Там один лишь мусор, – говорю я, вспоминая участки пожухлой травы на месте былого старого сада, где теперь стоят мусорные баки.

– Там расчистили пространство, – отвечает Лили, глядя на Ро, как будто бы это он спрашивал.

– Кто расчистил?

– Я ходила в школу на дополнительные занятия и видела чем-то занятых строителей на задней площадке. Мисс Харрис сказала, что они хотят переделать это место.

– Значит, ты решила попрактиковаться там в магии? – Ро приподнимает брови, глядя на сестру.

Лили пожимает плечами.

– Никто не заметит. Они же вечером расходятся по домам.

Заехав на парковку, мы видим огромный контейнер, заполненный обломками досок и всяким хламом, старыми занавесками, кусками заплесневелых обоев. Ро паркуется на самом краю, на тот случай, если здесь есть камеры наблюдения. Мы выходим из машины. Старое здание походит на полураздетую танцовщицу, еще не успевшую поменять наряд перед выходом на сцену. Окна на первом этаже полностью заменены: раньше тут были тяжелые викторианские рамы, которые нужно было поднимать по меньшей мере вдвоем, а теперь это просто блестящая стена из новых стекол. Со старой двери содрана краска, а сама дверь с обнаженной голой древесиной словно поеживается на холоде в ожидании нового облачения.

– А может, просто… – начинает Фиона, но Ро уже уверенно поднимается по ступеням.

Все лето он мечтал о том, чтобы повозиться с новыми замками. Но никто не хотел рисковать и вторгаться в чей-то дом.

– Погоди, – говорит Лили.

Она боком проходит по самому краю ступеней и взбирается на перила, словно гимнастка на бревно. Я перевожу взгляд на нависшую над входной дверью камеру наблюдения. Лили уже высокая, почти шесть футов ростом, и, опираясь для равновесия одной рукой о стену, другой достает до идущего от камеры электрического провода. Хватает его и закрывает глаза.

Раздается потрескивание, вспыхивают искры. Наши с Лили взгляды на мгновение встречаются, и я могу поклясться, что ее зрачки освещаются внутренним светом. Желтоватое сияние, подчеркивающее серо-желтые радужки – словно лесной пожар.

– Теперь все, – говорит она. – Ро?

Ро быстро подходит к двери. Я следую за ним. Меня переполняет любопытство. Как он воспользуется своим даром на этот раз? Правую руку он кладет на ручку, а большой палец левой прижимает к замочной скважине. Прислушивается. Слушает, как двигаются четыре штифта в замке, как вращается цилиндр, как тихо звенит пружина. Я смотрю на свои часы. Тридцать секунд. Минута. Полторы минуты. Никто не произносит ни слова.

Спустя почти две минуты дверь открывается.

Странное это ощущение – заходить в свою школу летом. Понимаешь, что знакомое окружение – это по большей части люди, а не само место. Запах духов и дезодоранта, сэндвичей, книг, освежителя в туалетах, мусорных корзин – всего этого нет. Нет никаких настоящих запахов, разве что легкий аромат сохнущей краски. Единственный звук – скрип моих ботинок по новому паркетному полу.

– А неплохо выглядит, – произносит Фиона. – Откуда у них деньги?

– В каком смысле «откуда»? Денег у них навалом, разве не так? Плата за обучение тут немаленькая, вообще-то.

– Но недостаточная, чтобы оплатить все это, – качает головой Фиона. – Кроме того, половина учениц нашего года ушли. Встретилась как-то с Мишель Брин, говорит, что не вернется. Люди начинают понимать, что «Берни» не стоит своих денег.

– Ну и еще никто не хочет отправлять своих дочерей в школу, где было «происшествие», – добавляет Лили, заглядывая в один из горшков, стоящих возле стен.

И она не так уж ошибается. Весной, перед окончанием учебного года, ситуация была довольно напряженной. О Лили О’Каллахан ходили разные слухи, и большинство родителей воспринимали их с опаской. То рядом с ней взорвутся лампочки. То в туалете раздастся электрический треск. Ее сила опаснее наших и не такая «послушная». Из взрослых только Нуала понимала, что происходит, но все равно многие посматривали на Лили с подозрением.

В шестиугольном зале левая дверь вела в кабинет мисс Харрис, а правая – в кабинет сестры Ассумпты. Ро подходит к запертой двери сестры Ассумпты и осматривает замок. Я беру его за руку.

– Только не эту дверь, – говорю я. – Ей это не понравилось бы.

Мне самой странно, что я защищаю какую-то престарелую бывшую монахиню, владелицу школы. Но она и вправду очень ревностно относится к своему кабинету. Ро кивает и заходит в один из больших классов.

– Так откуда же у них деньги на такой пол? – спрашивает Фиона, со скрипом потирая кроссовкой полированный паркет.

– Ни хрена себе, – раздается удивленный голос Ро из класса. – Откуда у них деньги на теннисный корт?

Мы тоже заходим в класс. Ро стоит у дальнего окна и внимательно рассматривает что-то. Мы присоединяемся к нему. Фиона громко свистит.

– О боже, – говорит она. – Насколько я помню, тут были одни лишь мусорные баки.

– Очевидно, они купили участок позади школы, – произношу я, не скрывая своего удивления. – Какой огромный.

И участок действительно огромный. Я пытаюсь вспомнить, как это место выглядело раньше. По-моему, тут стояли старый газетный киоск и пара каких-то неказистых домиков. А теперь их полностью снесли и соорудили на их месте теннисный корт, самый настоящий, хотя еще и без натянутой сетки. С краю какая-то металлическая конструкция, над которой только начали работу – по всей видимости, раздевалка. Я содрогаюсь от мысли, что мне придется ею пользоваться. Они же не заставят ходить сюда шестиклассниц? Ведь нам уже слишком поздно начинать заниматься физкультурой, верно?

Вся площадка огорожена живой изгородью, голой и выглядящей не к месту. И вообще весь корт выглядит каким-то чужим, как будто школу взяли и перенесли на другую планету.

– Пойдем, посмотрим, – предлагает Ро.

Мы выходим через пожарный выход, возвращаясь в теплое лето. Ворота корта распахнуты.

– Так ты практиковалась здесь? – спрашиваю я Лили, и она, как обычно, даже не думает отвечать мне. Просто снимает рюкзак, открывает его и достает бутылку с водой.

Сейчас, почти в десять вечера, уже достаточно темно. Каждый день солнце садится на две минуты раньше. Лето постепенно убывает, не спрашивая, хотим мы того или нет. У меня сосет под ложечкой. Я не хочу, чтобы лето заканчивалось. Не хочу, чтобы Ро поступал в колледж, а я начинала готовиться к экзаменам, не хочу снова окунаться во всю эту школьную суматоху. Мне нравится все, как есть сейчас. Нравится моя работа, нравятся окружающие меня люди, нравится распорядок дня.

Лили откручивает крышку бутылки и медленно идет к противоположной стороне корта. Прожекторы, похоже, еще не установлены, и мы едва видим ее. Хорошо видна только нависшая над ее светлыми волосами луна.

– Ну что, готовы? – спрашивает она.

– Да! – откликаются Фиона с Ро, а я что-то бормочу себе под нос.

Мы слышим, как она встряхивает бутылку и подбрасывает ее. Во все стороны разлетаются брызги. Но не успеваем мы спросить: «И это все?», как раздается громкий треск, и весь корт на мгновение заливает ослепительный белый свет. Видны только поднятые руки Лили, устремленные к брызгам в воздухе. Между каплями скачут электрические искры, освещая ее, словно стробоскоп.

Мгновение спустя все вновь погружается во тьму. Слышно шипение газированной воды и снова треск. Снова вспышка белого света, освещающая лицо Лили. Она заставляет вспыхивать воду раз за разом, пока мы, ошеломленные, не сводим с нее глаз.

Темнота. Вода. Треск. Свет. Лили.

Темнота. Вода. Треск. Свет. Лили.

В глазах у нас пляшут огни. Настоящее световое шоу, предназначенное только для нас.

Никому не хочется признавать свое отставание от Лили, поэтому мы все начинаем усердно тренироваться на теннисном корте по вечерам, после того как оттуда уходят строители. Если кто-то и заметил, что камеры наблюдения не работают, то он не придал этому значения.

Теперь это наше место. Теперь, по крайней мере до конца лета, мы можем быть здесь самими собой.

– Кто хочет посмотреть фокус? – озорным тоном спрашивает Фиона во второй вечер.

– Давай, показывай уже, – отвечаю я, лежа на нагретом за день покрытии корта.

Моя голова покоится на животе Ро. Я ощущаю его запах – тот самый особенный запах Ро, сочетание розы, жасмина, угля и соли. «Sure» для мужчин и «Шанель номер 5».

Фиона достает из сумки яблоко.

– Итак, смотрите: яблоко.

– Да, мы заметили, Стив Джобс.

Высунув язык, она достает острый нож.

– Ага… Джек-Потрошитель.

Фиона начинает очищать яблоко от кожуры, которая опускается длинной закручивающейся лентой. Солнце еще не зашло, и я внимательно всматриваюсь в ее сосредоточенное лицо – она даже закусила губу. Кожура опускается все ниже. Но тут я с удивлением замечаю, что поверхность яблока снова зарастает кожурой. Когда лента наконец падает на землю, яблоко выглядит совершенно целым. Как будто к нему даже не притрагивались.

– О господи, – восклицаю я, подпрыгивая. – Фи, это поразительно!

Фиона театрально кланяется в пояс.

– Значит, ты можешь восстанавливать не только человеческую кожу? Ты можешь делать и другие вещи?

– Да! Много всего. Недавно порвала колготки, сжала края дырки и представила, что это кожа. И дыра затянулась!

– Невероятно, – говорит Лили. – Настоящее волшебство, Фиона.

Она произносит это с таким искренним восхищением, что мне даже становится немного завидно. Уж слишком Лили восторгается Фионой. Между ними образовалось нечто вроде отдельной дружеской связи, не зависимой от нас с Ро. Вроде бы они ведут себя как обычные подруги, но все равно я ощущаю некоторую отстраненность.

Вернувшись из реки, Лили с трудом возвращалась к своей прежней жизни. Какое-то время ушло на то, чтобы заново научиться разбираться в одежде. На протяжении нескольких недель после ритуала она постоянно путалась в пуговицах, молниях и шнурках. Однажды в доме О’Каллаханов она спустилась из своей комнаты, натянув рабочую рубаху отца задом наперед и застегнув ее на спине. Без лифчика.

– Фиона, – спросила она так, словно искренне искала помощи. – Это же неправильно, правда?

– Нет, детка, – тихо ответила Фиона. – Неправильно.

Они исчезли в ее спальне, а мы с Ро сидели внизу и беспокойно размышляли о том, не слишком ли много времени Лили провела в реке. Уж слишком сильной и странной была ее магия. Если наши магические способности проявились лишь после краткого посещения мира Домохозяйки, то какие изменения произошли с ней после нескольких недель пребывания там?

Фиона придумала, как помочь Лили с одеждой. Если все вещи одного цвета, то какие-то ошибки будут не так уж и заметны. Лили выбрала один цвет и теперь ходила во всем синем. Ничего не выбивалось из гаммы и не выглядело странным. Если все синее, то все нормально.

Жаль, что не мне первой пришла в голову эта мысль.

– Ну ладно, Мэйв. Теперь твоя очередь, – говорит Ро.

Я вздыхаю.

– Ну у меня-то не так круто, как у всех вас.

– Кто бы говорил. Ты же можешь читать мысли! – восклицает Фиона.

– Да, знаю, но это… как бы внутреннее состояние, понимаете? Смотреть тут не на что. Это не электричество, не умение обращаться с механическими штуками и не исцеление. Никаких ярких фокусов.

– Я загадаю число, а ты попробуй отгадать, – говорит Фиона. – Давай.

– Это очень утомительно, – протестую я.

– Ты не обретешь силу, если не будешь постоянно упражняться, – возражает она, словно персональный тренер.

– Давай, попробуй, Мэйв, – кивает Ро. – Приступай к Процессу.

В случае с хорошо знакомыми людьми до меня иногда долетают их случайные мысли – это все равно что услышать чей-то секрет, сказанный шепотом. Но обычно мне приходится напрягаться. Очень сильно напрягаться. И прежде чем заглянуть кому-то в сознание, проделывать ряд ментальных упражнений. Ро называет это в шутку «Процессом». Одна из тех штук, о которых мы сначала говорили с иронией, а потом привыкли. Процесс начинается с того, чтобы закрыть глаза и очистить разум.

«Очистить разум» – одна из тех тупых фраз, которые часто повторяют на YouTube те, кто вдруг решил заняться медитацией, но я не могу объяснить по-другому. Я представляю, что мой разум – это экран ноутбука, и я отправляю все значки – друзей, родных, страны, Землю – в мусорную корзину в нижнем правом углу экрана. Когда экран наконец остается пустым, внутри моего сознания царит настоящая тьма. И тогда-то появляются огни.

Огни объяснить труднее. Я миллион раз старалась объяснить Фионе и Ро, на что это похоже, пока однажды не увидела фотографию северного сияния. Полосы и вихри бесконечного света, взрыв цветов, идеально организованных без малейших признаков предварительного планирования.

Вдох. Выдох.

Это легкая часть. Приятная. После этого становится сложнее. Наверное, Ро чувствует, как напряглись мои плечи, поэтому начинает поглаживать меня за ухом большим пальцем. Я наклоняю голову к нему, ощущая, как его прикосновение отдается во всем позвоночнике, словно проходящий по медной проволоке электрический заряд.

Сосредоточься, Мэйв. Сконцентрируйся. Вернись к огням.

Я ищу свет Фионы, стараясь отделить его от бесчисленного количества других лучей: мерцающей синевы Лили, кристально-белого Ро, коричнево-зеленых пятнышек, вероятно олицетворяющих биение сердца каждого крохотного невидимого существа. Комаров, птиц, сидящих в гнездах, лис, прячущихся в кустах. За ними видны пятна и лучи побольше, разноцветные вспышки, спящих вокруг нас жителей города. Я не знаю, как следовать за ними. Я не умею читать мысли незнакомцев, животных или кого угодно, на кого не устремлен непосредственно мой взгляд. Кажущийся безграничным дар на самом деле очень ограничен: я могу проникать в разум только хорошо знакомых мне людей, что кажется пустой тратой времени.

Цвет Фионы – мерцающий оранжевый. Очень важно найти его «хвост», ухватиться за него и последовать за ним, пока не появится ощущение, будто ты сёрфингист, подплывающий на гребне волны к изрезанной береговой линии сознания лучшей подруги. Я объясняю это себе так, как будто пишу справочник для будущих телепатов. Я даже не знаю, существуют ли такие на самом деле.

И вот я нахожу этот кончик луча. На нем две черные цифры, отпечатанные в самом начале сознания Фионы.

– Фиона.

– Да, Мэйв?

– Пятьдесят семь.

Она вскидывает голову, как всегда ошеломленная.

– Я говорила, что ты гений?

– Даже не близко.

– Как ты узнала? Как это выглядит?

– Я уже рассказывала.

– Как северное сияние?

– Именно.

– Ого.

Она ложится обратно на теннисный корт и глядит на звезды, прекрасно понимая, что мы не в той местности, чтобы наблюдать северное сияние, но все равно всматриваясь в ночное небо.

– И какой у меня сегодня цвет?

– Ну, немного поземлистее. Более насыщенный. Более «глиняный», что ли, чем оранжевый. Как цветочный горшок.

– О, обожаю такой. Как ты думаешь, что это значит?

– Без понятия, – отвечаю я, откусывая заусенец с большого пальца. – Мне кажется, что у каждого из нас цвет становится насыщеннее на теннисном корте. Как бы богаче, что ли.

Ро садится и потягивается.

– А я, Мэйв? О чем я думаю?

Теперь, когда мое сознание настроено, я легко забираюсь в разум Ро.

– О завтрашнем выступлении, – отвечаю я.

– Ну это легко. Можно было и догадаться.

Я погружаюсь глубже. Нахожу нечто более особенное и хватаюсь за него. Ощущение такое, будто я держу в руках непоседливого щенка.

«Если «Дети Бригитты» снова объявятся, нам несдобровать», – думает он.

Я выпрямляюсь.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему ты так беспокоишься о «Детях Бригитты»?

Некоторое время после возвращения Лили «Дети Бригитты» активизировались, что не могло не пугать. Устроили митинг против абортов в Дублине, протестовали против гей-клуба в Корке. Но, похоже, со временем их интерес к Килбегу, чем бы он ни объяснялся, угас. Да, впечатление они производили устрашающее. Но ведь они теперь далеко от нас, и то, чем они сейчас занимаются, не наша забота. И, честно говоря, мы устали. Нам и без того приходилось волноваться за Лили. Религиозная группа на другом конце страны пугает не так, как лучшая подруга, которая забыла, как пользоваться одеждой.

– Я видел его пару дней назад, – отвечает Ро. – Аарона.

Мы все молчим. Стало как будто заметно холоднее.

– Где? – наконец спрашивает Фиона.

– Он… – начинает Ро и замолкает на секунду. – Я видел его в здании городской администрации. Буквально пару секунд. В окружении других людей. Он был в костюме. Как на деловой встрече. Но… не знаю. На мне была юбка ModCloth, и он… так посмотрел на меня, как будто бы точно знал, кто я.

– Конечно, он точно знает, кто ты, – сказала я. – Он же сорвал тебе представление. А ты сорвал его собрание.

– Нет, – поправляет меня Ро и останавливается, словно сам не знает, что имеет в виду. – Ну то есть… он как бы заглянул внутрь меня. Как будто буквально мог увидеть, кто я. Помнишь, как он на собрании заставлял всех признаваться в своих странных якобы «грехах»? Наверное, у них было именно такое ощущение. Как будто бы выставили напоказ все их самые сокровенные мысли. Ужасно.

Я кладу ладонь ему на плечо, прикасаясь рукой к его лопатке.

– Мне жаль.

Если бы не присутствующие здесь девочки, я бы обняла его. Сказала бы, что в нем нет ничего ужасного и отвратительного. Что он спокойнее и добрее любого известного мне человека. Что он воплощает собой самые лучшие черты каждого пола, сделав из них потрясающий коктейль. Глубочайшее проявление рыцарства. Старейший вид красоты.

Но девочки здесь, поэтому я спрашиваю:

– А что ты делал в администрации?

Его лицо заливает краска.

– О… Хотел дождаться нужного момента, – он оглядывается по сторонам. – В общем, я собираюсь поменять имя. Официально то есть.

– Ро! – восклицаем все мы разом.

– Это чудесно!

– Это так по-взрослому!

– А мама знает?

– Нет, мама не знает, – отвечает он сначала Лили. – Но когда я думаю о том, что придется заполнять бумаги в колледже, записываться на разные занятия и везде писать «Рори О’Каллахан», то мне кажется, что это слишком. Уфф. Ну понимаете.

В феврале, когда Лили только что пропала, «Ро» было тайным именем, о котором знали лишь единицы во всем мире. Я, Мил, пара онлайн-знакомых Ро. А теперь почти все знают его как Ро. Ему уже совсем не хочется вести двойную жизнь. Наверное, так и происходит, когда ты почти теряешь ту жизнь, которая у тебя есть.

– Получал кое-какие бланки в мэрии, – продолжает он, повернувшись ко мне. – Придется ехать в Дублин, чтобы оформить все официально. Поедешь со мной?

– Конечно! – говорю я, привлекая его к себе, чтобы обнять. – Дорожное приключение!

– Повод отметить, – говорит Фиона, вскакивая на ноги.

– С меня МакФлурри, – вспоминаю я про мамину десятку.

И мы все направляемся обратно к машине, поздравляя по дороге Ро. Наши мысли устремлены в будущее. Мы смотрим в него с надеждой. А потом затихаем.

Не нужно уметь читать мысли, чтобы догадаться, о чем мы думаем. Об Аароне в городской администрации. Почему он вернулся в Килбег?

– Я вот подумала, – вдруг прерывает молчание Фиона, – что мы получили силы не просто так, а по какой-то причине, правда?

– Я пережил встречу с Домохозяйкой, – усмехается Ро. – А за это мне досталась какая-то вшивая футболка.

– Нет, я имею в виду… – Фиона глядит в окно. – Ну то есть «Дети» возвращаются, да? В Килбег. Их нельзя больше игнорировать.

Снова молчание.

– Нет, – наконец произносит Ро.

Всю дорогу, пока мы ехали, я ощущала, как у меня в животе разрастается темный цветок, а на глаза что-то давит изнутри. Как будто стоит мне выглянуть в окно, как я увижу стоящую на тротуаре Домохозяйку. Или Аарона посреди дороги.

Я кладу голову на плечо Ро и закрываю глаза, чтобы совсем ни на что не смотреть.