Так хочет бог!

1.

– Сержант Коробов. Ваши документы?

Костя недовольно поморщился. Сам виноват – затеял свару с малолетками, а мог бы ограничиться демонстрацией "ствола". Теперь каждому встреченному служителю правопорядка объясняй, откуда на лице синяки и отчего кулаки сбиты.

…Первым сюрпризом был визит милицейского патруля в их вагон электрички. Появились втроем, руки на расстегнутых кобурах, морды – злые. Толи "детвора" им отстегивала и теперь наябедничала, толи кто-то из сбежавших пассажиров успел донести. В любом случае – ничего хорошего.

Сержант при свете фонарика долго изучал паспорт Малышева, указал, что действие заканчивается, сверил с правами.

Рук с пистолетов патруль не убирал.

– Нам сообщили, что здесь видели оружие… Так что, давайте-ка к стеночке.

Костя молча протянул разрешение на револьвер и повернулся к стене. Хорошо, что трофейный ПМ по частям выкинули в окно.

Сержант обхлопал карманы, сверил номер револьвера со вписанным в удостоверение, проверил и убедился, что оружие незаряжено. Патруль расслабился.

– А у товарища документики бы?

Малышев вздохнул и снова протянул паспорт.

– Вы внимательно посмотрите, товарищ сержант.

Милиционер снова заглянул в книжечку с двуглавым орлом, скривился… Неуловимым движением две сторублевые купюры исчезли в лопатообразной ладони.

– Счастливой дороги.

– Угу… Честь имеем.

…Нынешний сержант – уже третий.

– Да, Улугбек Карлович, с такими темпами и с моим запасом местных дензнаков нам проще взять такси.

2.

– Привет, Сергей.

– Блин, Костик, здорово! Сколько лет, сколько зим! – голос в трубке был в меру взволнован. – Ты откуда объявился?! Мы ж тебя искали!

Малышев подвинулся так, чтобы голос из сотового не разлетался далеко.

– Да я в командировке был… длинной… В Африке.

– А чё трубку не брал?

– Да не берут там сотовые, Серега… Глушь, срань – одни туземцы с копьями, да животные из Красной книги.

– Оба-на. Да. Африка… – пауза была непродолжительной, но емкой. – А мы того… За тебя и выпить уже успели… Мне ж из твоей районки звонили. Про тебя… Типа, когда видел… Мол, родственники беспокоятся, что пропал… Ну, ты знаешь.

– Ерунда. Бывает.

Собеседник кашлянул.

– Ты прав. Бывает.

Малышев первым нарушил молчание:

– Слушай, Серега, тут такое дело… Ты еще служишь?

– Ну да! Недавно, вот, капитана дали.

– Поздравляю!

– Спасибо.

Малышев постарался вернуться к делу, ради которого он и вытянул своего одноклассника из теплой семейной кровати:

– Тут такое дело… Встретиться нам надо. Обсудить кое-что.

3.

Сомохов переключал каналы на маленьком телевизоре. Глаза ученого разгорелись, губы пробовали повторять незнакомые слова, из числа тех, что неостанавливающимся потоком лились из уст дикторов и комментаторов. Археолог был бы смешон, если бы не выглядел так одухотворенно.

Один из приятелей Малышева согласился впустить их в свою квартиру на то время, пока он не вернется из командировки. Дни Костя проводил в поисках более постоянного жилища, но оказалось, что снять недорого квартиру в Москве стало почти нереально. А денег катастрофически не хватало.

Малышев осмотрел комнатку.

Шкаф, диван, письменный стол, потертый шифоньер, пара продавленных кресел восьмидесятых годов, телевизор и полки с цветами. Слева от дивана, на котором примостился ученый, громоздился журнальный столик с книгами. История, карты, учебники и сборники по физике и химии.

– Не увлекайтесь, Улугбек Карлович.

– А?

Вместо треснутых круглых очков переносицу Сомохова украшала новая пара. Малышев выбрал вариант с широкими стеклами, затонированными легкой дымкой. Очки скрывали восточный разрез глаз и прикрывали выдающиеся скулы – так легче было избежать допросов на улицах.

– Говорю, чтобы вы не увлекались этим зомбиящиком.

Лицо ученого вспыхнуло. Он смутился:

– Зря вы так. За один только канал "Цивилизация" этот, как вы выразились, "зомбиящик" можно отнести к восьмому чуду света. Не отрываясь от софы, я переношусь во времени и пространстве, путешествую на тысячи верст и вижу то, что никогда не смог бы увидеть в жизни.

Костя сдержал сарказм.

Улугбек Карлович с сожалением выключил телевизор и повернулся к товарищу.

– Как продвигаются наши дела? Вы выглядите взволнованным.

Малышев почесал переносицу.

– Я выгляжу взволнованным, потому что я взволнован. Родители на звонки не отвечают – это и беспокоит. Надо бы к ним съездить, разузнать, – он вздохнул, помолчал. – И дела наши не хотят ускоряться. Ружья мне не продают – лицензию пора обновить. На это уйдет несколько недель.

Бывший фотограф подошел к шифоньеру и налил себе сока из пакета. После пустынь и жары тюркских плоскогорий, они всегда старались держать подле себя воду или холодный сок.

Улугбек ждал продолжения.

Малышев шумно, через нос, выпустил воздух и подошел к главной проблеме:

– И еще нужны деньги. Много денег, – он вынул из кармана серебряный кругляш и катнул его по столу. – Я здорово рассчитывал на то, что мы прихватили из прошлого, но в антикварном мне рассмеялись в лицо. Говорят, что искусная подделка.

Улугбек задумался:

– Что будем делать? Пока вас не было, я составил список того, что нам не мешало бы прихватить, – он поднял со стола исписанный листок бумаги. – Это будет стоить немало, даже по меркам 1906 года.

Костя почесал голову:

– Есть у меня одна задумка. Но об этом позже. Сначала, съезжу к родителям и… попробую вас легализовать.

Бывший фотограф отошел к окну. Под письменным столом спрятался блок компьютера. Новомодный плоский монитор призывно чернел.

– Кстати, Улугбек Карлович, вы до Интернета еще не добрались?

Лоб ученого перечеркнула морщина.

– Как вы сказали?

Костя улыбнулся.

– Тогда, я думаю, вам будет чем заняться на время моей отлучки.

4.

Долгий звонок в дверь не помогал. Пришлось стучать. Если бы он сам со двора не видел тень в окне кухни, решил бы, что никого нет. Но тень была.

Минуте на пятой бастион пал.

– Кто-о-о?! – голос был похож на рев.

Костя надавил на звонок и двинул ногой в потертую фанеру.

Дверь распахнулась. На пороге стоял, почесывая волосатую грудь, здоровенный детина. Плечи и руки – в застарелых наколках, короткая стрижка, должная скрыть раннюю лысину, живот, нависающий над резинкой трусов, единственной его одежды, золотая цепь явно турецкого происхождения.

– Какого, бля?!

Костя молча отстранил вопрошавшего и прошел внутрь.

Мамин шифоньер весь усыпан пеплом, на отцовском кресле разводы и след от затушенной сигареты. Везде пыль, в коридоре на кухню бутылки и смятые пивные банки.

В комнате на кровати из кучи смятого белья торчала смутно знакомая женская нога.

– А-а-а… Дядя Костя… – сонное мычание трансформировалось в обрюзгшее лицо.

– Какой, на хер, дядя?! – здоровяк за спиной, пришедший в себя, начал пузом оттирать Малышева от двери. – Откуда ты взялся, родственничек? Набежало, понимаешь…

Костя не обращал внимание.

– Давно?

Дама потянулась, почесало кудлатую голову, зевнула.

– Ты о Павле Демьяновиче? Да, уже года два как… Сердце слабое было, а тут такое горе.

– Горе?

Здоровяк аж поперхнулся от злости:

– Дашка, что этот тип несет?

Двоюродная сестра Малышева цыкнула:

– Тихо, ты! Это сын Павла Демьяновича… Костя.

Бугай опешил:

– Он же помер… Ты ж помер!

Дашка нахмурилась и выразительно посмотрела на своего мужчину. Тот замолк.

– А мама?

Женщина замялась.

Снова вылез здоровяк.

– Ты, родственничек, если уж выискался на нашу голову, то езжай себе… Маму проведай. Привет ей передашь!

Даша нехотя ответила:

– Наталья Алексеевна переехала. В Ярославль… Хороший тихий городок… – голос звучал тихо, будто извиняясь. – Она же всю жизнь дома просидела. Пока отец твой работал, и вопросов никаких не имела. А тут… Пенсия никакая. Тебя нет. Ограду на могилку и ту справить – деньги нужны. Вот и…

– А как же…

Даша уселась, запахнула на мощных телесах потрепанный халатик. Внучка уже покойной маминой старшей сестры, она была почти на пять лет моложе Кости, но выглядела намного древнее своего двоюродного дяди.

– Да так вот. Славик помог. Квартирку ей купил, денег на жизнь дал. Похороны по-людски устроил, чтобы и место на кладбище, и поминки, и все прочее, значит…

Здоровяк, когда речь зашла о нем, будто очнулся. Присутствие постороннего явно раздражало его. Поднявшаяся из недр естества полузабытая совесть, коробя загруженные бытом тонкие струнки, вызвала естественную человеческую реакцию на осознание факта собственного падения – злость на мир.

– Давай, родственник, езжай себе.

Тяжелая лапа легла на плечо, подталкивая к выходу.

Костя тихо прошипел:

– Руку убери.

Бугай толкнул Малышева.

– Иди давай!

Костя рывком развернулся и врезал по оплывшей роже.

Но то, что срабатывало в среде зарвавшихся подростков, не прошло в родительской квартире. Здоровяк принял удар на плечо и ответным прямым послал своего спаринг-партнера в непродолжительный нокдаун.

– Ну чё?

Славик запнулся. Разгоревшийся огонек в его глазах потух при виде блестящего ствола револьвера.

– Вот ты в какой отлучке был?! Зону топтал, небось?

Малышев сел, проверил на месте ли зубы. Мир понемногу прекращал крутиться и становился привычно объемным.

На кровати тихо скулила Дашка. Ее сожитель или муж молчаливой громадой замер в проходе, не решаясь на скоропалительные действия под дулом оружия.

– В командировке я был… В длительной… В Африке.

Даша запричитала:

– Ты не подумай, Костик. Я навещаю ее. Денег подбрасываю, еды привожу. Она работать устроилась, в магазин. Я мы ведь так… Только хорошего хотели.

Она схватила с тумбочки, заваленной газетами и кроссвордами, карандаш и торопливо зачиркала что-то на обрывке газеты. Бугай молчал.

– Вот адрес. Ее и… номер места на кладбище.

Костя медленно встал, схватил бумажку, спрятал револьвер и торопливо вышел. На душе было паскудно.

5.

Вилла "Буна" в предместьях румынского Брашува была для соседей загадкой.

В последние годы в странах развалившегося социалистического блока активно раздавали земли и собственность бывшим владельцам. Окрестности Брашува эта лихорадка не минула. Французские врачи, испанские инженеры, американские дворники один за другим вытаскивали из потертых кейсов и запыленных сундуков пожелтелые акты на владение, и правительства, заложники своей "победы" над павшими режимами, отчуждали в пользу наследников дома и земли. Те, сами не зная, что делать со свалившимся богатством, выставляли новое имущество на продажу, обрушивая рынки недвижимости и провоцируя инфляцию.

Так что когда имение, входившее в список исторических памятников, отдали новому-старому владельцу, все в окрестностях Брашува ждали, что хозяин будет номинальным. Даже гадали, какая сеть отелей предложит большую цену.

Но чаянья не оправдались.

Земли усадьбы окружили высоким забором, провели новейшую сигнализацию, навешали видеокамер. В доме сделали капитальный ремонт. Граф Вышану, потомок и родственник трансильванских властителей Баториев и Цепешей, оказался вполне состоятельным человеком. Доля в алюминиевой добыче в далекой Австралии дали ему возможность восстановить родовое гнездо. Так думали все…

Еще было известно, что граф очень стар…

Телефон звонил, не переставая, и дворецкий недовольно поморщился, шаркая отекшими от артрита ногами по высоким ступеням.

– Имение господина…

Подняв, наконец, трубку, слуга начал заученную речь, но договорить ему не дали.

– Графа, быстро!

– Господин граф изволит отды…

И опять старика прервали:

– Это – я, чурбан ты этакий! Дай мне Рему на линию и поторапливайся, развалина!

Дворецкий вздохнул и переключил звонок в библиотеку. У звонившего были определенные привилегии.

Граф терпеть не мог, если его дергали по пустякам. И в скрипе старческого голоса звонившему почудились металлические нотки:

– Что-то случилось, Грегори?

В ответ хозяин виллы получил настоящую бурю эмоций:

– Они здесь, Рему! Все – как я говорил!!

Старик поперхнулся:

– Что? Как?

– Ну, скажи, скажи, что я – умница!!! – в трубке дурашливо захихикали. – Помнишь свитки, что мы перебирали? Те, из архивов сиятельного старца?! В них были верные имена и почти совпали даты!

Граф подобрался:

– Ты уверен? Абсолютно?

Голос в трубке разразился приступом истерического смеха:

– Как в себе самом! Как в тебе, наконец! Они здесь!!

Вышану вскочил и нервно прошелся по комнате. Семенящие шаги сменились уверенной поступью, движения старика стали быстрее, точнее, экономней.

– Я выезжаю к тебе! – он остановился. – Хотя нет! Постой! Пошлю Космина и Золтана… Да, точно. Они сами найдут тебя.

Старик остановился.

– И не вздумай потерять их! – граф поперхнулся и закашлялся, после чего зло зашипел в трубку. – Не вздумай! Если это правда, то ты станешь…

Голос собеседника внезапно вклинился в монолог Вышану:

– Рему, время дорого!

– Что?

– Возможно мне это только кажется, но… Кто-то ищет их не меньше нас.

6.

– Ты серьезно?

– А что так?

Сергей отодвинул от себя конверт, из которого торчал краешек чужой фотографии.

– Ты совсем от жизни отстал? За такое могут, знаешь что? После Москвы и Буйнакска…

Малышев подлил водки в рюмку собеседника.

– Брось, Серега! Я ж не из смертников джихада, – Костя вынул фото Сомохова, которое сам же и забрал из печати еще два часа назад. – Да и друг мой – таджик, а не чеченец.

Сережка Калякин, уже изрядно пьяный, но по старой служебной привычке все такой же массивно-основательный покачал перед лицом приятеля пальчиком, похожим на обрубок сосиски:

– Шалишь, друг. За такое… – он хлопнул рюмашку и отрицательно покачал головой. – Давай иначе. Я тут шепну корешку одному… Из районных. Там с этим делом попроще. Ты к нему смотаешься. А там и решите.

Калякин подцепил вилкой кусочек сельди и ловко отправил его в рот.

– Ну? Даже дешевле обойдется.

Малышев уточнил:

– Мне бы только побыстрей.

Серега ухаристо хмыкнул:

– Заинтересуешь, за неделю сварганит. Там такой кадр, – он заржал. – Не знаю сколько овец он за свое место выложил, но по части сделать прописку или паспорт – конкурентов нет!

Костя почесал голову. Порядочки!

– Еще одно дельце…

Калякин барски махнул рукой, наполняя свою и чужую рюмки. Давай!

– Мне бы на кого-нибудь выйти, чтобы с оружием помог…

Рука разливающего дрогнула, по скатерти побежало кривое пятно разлитой водки.

– Ты чё? Совсем аху?.. – Серега оборвал фразу на полуслове. Капитан трезвел на глазах. – Ты понимаешь, что просишь?! Тоже – для рыбалки и охоты?

Костя мялся, переходя к самому важному моменту в разговоре.

– Понимаешь, я ведь не просто так пропадал столько времени. У меня должки кое-какие появились…- на стол перед Калякиным упала толстая пачка стодолларовых купюр. – Помоги, а?

Толстая лапа оттолкнула пачку. Глаза одноклассника забегали, лоб вспотел.

– Да иди ты с такими загадками… – но рука уже вернулась на стол, пальцы подхватили портреты мертвых президентов и исчезли под столом. – Хотя…

Он перегнулся через скатерть-самобранку и зашептал скороговоркой:

– Есть у меня один знакомый… Ну как знакомый? Слышал, видел, пару раз пересекались… У него выходы остались на тех ребят, которые… Короче, помочь может, – Серега заглянул под стол, оценивая толщину пачки. – Что тебе? Пару черненьких? ТТэшек? Или посерьезней? – он огляделся по сторонам, кашлянул. – Хотя мне, собственно, какая разница?!

Калякин выпрямился в кресле и пододвинул себе штоф.

– Свести-то сведу, а там сам будешь думать, для чего тебе что?

Костя зашептал:

– Мне надо пару Калашей, винтарь снайперский…

– Все! – Серега, набычившись, хлопнул ладонью по столу. – И слышать не желаю! Мое дело – человека подсказать. А что ты там, для чего – пох!

Калякин разнервничался. Кулаки его сжимались и разжимались, оттенки лица менялись с багрового до землистого. Наконец выдавил:

– Зря ты в это лезешь, Костик… Чесс-слово, зря! И сам… И меня потянуть можешь.

Он покачивался, буравя глазами стену напротив, вздохнул.

– Мне-то это все на кой?

Убеждения школьного товарища в том, что все будет нормально, капитан не слушал.

Когда за вышедшим Малышевым закрылась дверь, к одиноко сидевшему за столом Калякину подошел невысокий мужчина. Седоватый, явно в годах. Потрепанный плащ прикрывает дорогой штучный твидовый пиджак. Из-под серых брюк выглядывают носки дорогих итальянских туфель ручной работы.

Калякин достал из кармана полученную пачку денег и положил на стол.

– Никогда бы не подумал… – тихо выдавил он.

Мужчина похлопал по плечу замолчавшего сотрудника и другой рукой убрал деньги в карман.

– В жизни приходится сталкиваться и не с таким… Ты хорошо сработал, капитан, – узкие глаза, прикрытые дорогим дымчатым стеклом модных очков, сощурились вослед ушедшему человеку, будто пытаясь разглядеть что-то сквозь полотно входной двери. – Хорошо… Профессионально… Я это обязательно отмечу в отчете.

7.

Спозаранку в антикварном доме было пустынно и скучно. Управляющий уже зевал и прикидывал, как быстро он сможет прошвырнуться до любимого ресторанчика через заторы автомобильных пробок, когда менеджер из зала вызвал его по интеркому.

В зале появились странные посетители с очень необычными вещами на продажу. И хотя товарам не хватало заключений экспертов о древности и ценности, предложение было бесспорно интересным.

Вызванный старичок-востоковед только рассмеялся на заявления посетителей о том, что все вещи произведены в конце прошлого тысячелетия.

– Вы хотите сказать, что этот перстень старше двухсот лет? – дедок веселился. – И не уговаривайте…Не больше ста.

Он крутил вещи, перебирая их.

– Сабле, может, и есть пару веков, но вот украшения… Пускай и очень похожи, но всего лишь новодел… Век девятнадцатый… Может, и вовсе – двадцатый. Сделаны со старых образцов, работа ручная, точная, хорошая, но мне тут никакого атомного анализа не надо. Металл еще молод, это – видно. А вы говорите…

Директор аукционного дома недовольно нахмурил брови. Но ни располневший от сытой жизни управляющий, ни его топчущиеся мордовороты не волновали Малышева.

– Это – настоящий булат? – спросил он старичка.

Тот кивнул.

– Индия. Сейчас таких уже не встретишь… Редкость, – он через плечо оглянулся и продолжил. – Да и камни настоящие, с огранкой под век восьмой-десятый, инкрустации ножен – все на уровне.

Малышев ухмыльнулся.

– Дед говорил, что его дед взял саблю и перстни с тела охранника самого Шамиля. Саблю ему Скобелев отдал. Сказал: "на ней твоя кровь – тебе и носить". Была еще золотая наградная табличка, но ее переплавили и сдали в скупку.

Управляющий ухмыльнулся:

– Шамиль, говоришь? Врал, наверное.

Он покрутил в руке клинок.

– Если бы нашлись какие доказательства, тогда – да… А так…

Костя начал подыматься.

– Три тысячи… Долларов, – озвучил первое предложение антиквар.

Малышев протянул руку, забирая саблю.

– Тут сталь дороже стоит. Даже без камней и золота.

– Погоди.

Управляющий жестом услал охранников подальше. Старичок понял все сам и исчез из комнаты почти сразу.

– Есть еще один вариант…

Костя пододвинулся.

Аукционист почесал модную трехдневную щетину.

– За двадцать процентов я к твоей легенде могу пришпилить пару бумаг красивых… – он поиграл бровями. – Сам понимаешь… Вырастет цена – вырастут и затраты.

– Пять процентов?

Собеседник ухмыльнулся.

– Десять я возьму только комиссионных за сам факт аукциона.

– Тогда пятнадцать.

Аукционист выпрямился, зажевал губами.

– Пятнадцать плюс десять за аукцион… Думаю, двадцать пять – нормальная раскладка.

– Четверть? Не много ли?!

Толстяк молча обошел свой раритетный стол, уселся в высокое кожаное кресло, достал из ларца и, не предлагая собеседнику того же, подрезал и раскурил толстенную сигару.

– Давай прикинем… – клубы дыма подымались под потолок, расплываясь вдоль натяжного потолка причудливыми фантомами. – За саблю ты можешь получить тысяч… двадцать… Ну, тридцать… А с хорошей легендой я тебе ее пристрою за полторачку, а то и две сотни гринов. Итого…

Он помахал в воздухе сигарой, рисуя воображаемые круги и знаки деления.

– Даже ежели выйдет жалкая сотня, то тебе обломиться намного больше, чем без меня. Улавливаешь?

Костя закашлялся, хотя аромат сигары поначалу не вызывал ничего, кроме положительных эмоций.

– Правильно улавливаешь… Я, кстати, под это дело и твои колечки пристрою. Тоже навар недетский будет. Ну?

Малышев сделал кислую рожу и кивнул.

– Отлично. Значит, договорились, – аукционист взял со стола саблю. – Я ее пока в сейфе подержу.

Костя спохватился.

– Нет уж. Лучше при мне.

Охранники синхронно подошли поближе, а толстяк деланно обиделся.

– Как вам такое в голову могло прийти? Не доверять мне? Я в этом бизнесе…

Малышев отбросил полу пиджака, открывая револьвер, телохранители подобрались, зашуршала кожа наплечных кобур.

На столе зазвонил стилизованный под старину интерком.

– Что?

– Тут МВДэшник какой-то внизу. Капитан. Спрашивает, когда господин Воронин освободиться, – голос продавца из нижнего зала звучал обыденно и буднично, снимая напряженность, возникшую в комнате.

Толстяк нахмурился и буркнул в трубку:

– Скажи, что скоро спуститься.

Он повернулся к Косте:

– Возможно, вы и правы. С такой охраной-то вещи и у вас не пропадут.

По знаку руки громилы отступили.

Малышев забрал свои сокровища.

– Мы договорились?

Костя кивнул.

– Тогда завтра вам завезут договор на дом. Где вы остановились?

– Я сам заеду.

Толстяк усмехнулся.

– Тоже верно, – он подозвал телохранителя. – Вас проводят. До завтра.

– Угу…

В тамбуре, на выходе из антикварного дома, Калякин прихватил Костю за локоть. Малышев с удивлением ощутил, как в карман пиджака скользнула сложенная вдвое бумажка.

– Ты чё?

Серега скорчил рожу, отрицательно покачал головой и быстро приложил палец к губам.

Всю поездку до дома они провели в молчании.

8.

Маленькая бумажка из записной книжки только с короткой фразой "Вставь симку, зайди в ванную, включи воду, молчи". На ладонь соскользнул кусочек яркого пластика.

Малышев выполнил предписания полностью.

Мобильник зазвонил через десять минут.

– Тобой занимаются ребята из "конторы", – голос Калякина был глух, будто шел не из телефонной трубки, а из подвала старого дома.

Костя потер глаза.

– Откуда знаешь?

На том конце провода вздохнули:

– Я попросил вашего участкового предупреждать, если тобою будут интересоваться. А недавно приезжали ребята с большими пагонами, махали корочками мне, моему начальству, потом… – он запнулся. – Короче, ты под колпаком.

Малышев нахмурился:

– Это ты поэтому включал "придурка" на встрече в ресторане?

Трубка сдержанно хмыкнула.

– А твой "Магомед", что паспорт мне сделать собирается?

– Это их подстава, – Калякин помолчал, собираясь с духом. – Я не мог отказаться. Дело национальной безопасности… Типа.

– Значит, мой друг будет без паспорта?

– Значит, так.

Малышев замолчал, собеседник тоже запнулся, но разговор возобновил первым:

– Ты говорил, что ехать собираешься. Типа, опять, типа снова. Не тяни – сваливай. Не знаю, кому ты на мозоль наступил и где был, но просто так таких ребят не подключают.

Малышев осмотрел стены съемной квартиры и решился:

– Подожди… Ты… Этот человек, который мог помочь с оружием, тоже из их?

– Конечно.

– Тогда слушай. Я все хорошо обмозгую и…

Серега прервал:

– Без меня!

Молчание.

– Ладно. Понял.

Калякин шипел в трубку:

– Меня к ним не пришпиливали, но начальство ясно приказало помочь. Если вылезет, что я гбэшников сдал, то тут… – он запнулся. – Не знай я тебя со школы…

Разговор прервался. Каждый думал о чем-то своем.

– Спасибо, Серега.

Калякин засопел и неожиданно хмыкнул:

– Ладно, чего уж там. Типа, в расчете за тот раз, когда ты меня от "боксеров" прикрыл.

Костя невесело улыбнулся, вспоминая времена юности:

– Нет уж. За то, ты мне еще должен.

Уже другим, твердым и уверенным голосом, капитан подвел черту:

– Этого разговора не было. Симку сожги, пепел спусти в унитаз. С квартиры съезжайте. Ко мне не ногой.

– Я понял.

В трубке послышались короткие гудки.

Малышев подошел к другу, прикорнувшему под мерный гул телевизионного рассказчика.

– Вставайте, Улугбек Карлович. Нам пора.

9.

Аэропорт "Домодедово" призывно распахнул двери своих терминалов: блестели поручни лестниц, отражали электрические солнца натертые до зеркального блеска стойки.

Только что произвел посадку рейс из Бухареста, и немногочисленные встречающие потянулись к зевам "зеленых" коридоров. До столпотворения отпускного периода еще оставались недели относительного спокойствия, так что люди не спешили, не суетились, степенно высматривая своих родных, знакомых и сослуживцев.

Невысокий тщедушный мужчина в помятом, вымазанном по краю плаще призывно размахивал табличкой с надписью принимающей фирмы. Он поочередно заглядывал в глаза каждому выходившему из зоны таможенного контроля, тыкал своей табличкой, повторял вслух название конторы. Но все безрезультатно – на него не обращали внимания.

Когда поток иссяк, он устало опустился на скамью. Что-то пошло не так, как было запланировано. Мужчина зашарил по карманам в поисках сигарет, потом натолкнулся взглядом на надпись на стене, запрещающую курение, чертыхнулся и поплелся в сторону парковки.

Когда ладонь человека легла на рукоятку двери авто, сзади его окликнули.

Мужчина нервно взвился и обернулся.

За спиной стояла пара незнакомцев. Оба – двадцати пяти-тридцати лет, чем-то неуловимо похожие, в черных костюмах и одинаковых солнцезащитных очках. Один, черноволосый, был немного повыше рыжего веснушчатого крепыша.

Мужчина, ожидавший их прибытия у терминала, попробовал что-то сказать и закашлялся.

Брюнет подождал, пока дыхание встречающего придет в порядок, и представился:

– Я – Золтан. Он – Космин, – румын осмотрел машину, скромный ДЭУ, недовольно поморщился, потом добавил утвердительно. – Ты – Грегори.

Мужчина затряс головой:

– Гриша я. Точно… Только…

Прилетевшие румыны не слушали. Они по-хозяйски открыли багажник, закинули большие спортивные сумки и взгромоздились вдвоем на заднее сидение.

Мужчина закрыл рот и поплелся на место водителя.

Когда он сел, брюнет недовольно ткнул пальцем в приборную панель:

– Я хотел бы что-нибудь побыстрее и помощнее, но понимаю, что на чужой территории выбирать не приходится. Семья в долгу перед вами за вашу выдержку и помощь.

Григорий понурил плечи и тихо прошептал:

– Я потерял их…

Глаза прилетевших опасно сузились, мужчина затараторил:

– Но у нас остались зацепки. Один из них посещал дом, где живут его близкие родственники. Те должны что-то знать. Мы заедем ко мне, вы переоденетесь, примете душ и…

Брюнет скрежетнул зубами:

– Мастер будет вне себя. Никаких задержек. Вези нас прямо к этим самым "зацепкам"… – он вперил тяжелый взгляд в поникшую фигуру водителя. – И молись, чтобы то, что мы услышим там, тебе помогло.

Григорий вздохнул и завел автомобиль.

Через полчаса после того, как машина с румынами покинула парковку Домодедово, в аэропорту "Шереметьево-2" группа подтянутых мужчин в дорогих костюмах ожидала прибытия рейса из Нью-Йорка.

В этот раз встречающим не пришлось долго ждать. Их гость вышел одним из первых.

Сухощавый подтянутый мужчина в стильном, ручной работы твидовом английском пиджаке энергичным деловым шагом прошествовал через паспортный и таможенный контроль. Молча скинув подскочившему юноше сделанный под старину дорожный саквояж, он быстро пожал руки и также молча прошел к запаркованному у входа лимузину.

Бронированный Майбах, тонированный "в ноль", тут же пошел на разгон. Впереди дорогу разгоняли два черных джипа, проблесковые огни изредка дополнялись сиреной, чтобы каждому чайнику на дороге было понятно, что промедление с перестроением может быть чревато.

Перелетевший через океан человек был немолод. Лицо его избороздили морщины, виски припорошила седина. Однако, мало кто из тех, кто видел его, решился бы угадать возраст. Такой эффект дает кропотливый уход, когда лицо и фигуру годами контролируют корифеи пластической хирургии и спорта.

Но даже если бы кто и решился предположить возраст незнакомца, скорее всего, он бы ошибся. И ошибся бы на много, много лет.

Американец снял дымчатые итальянские очки. На расположившихся напротив собеседников взглянули глаза с миндалевидными неестественно большими черными зрачками. Оливковая кожа и гордый горбоносый профиль вкупе с цветом волос делали его похожим на выходца из латинской Америки. Если бы не глаза…

– Ну? – мужчина говорил по-английски со старомодным британским акцентом. – Я долго буду ждать отчета?