Пятница для простого работяги — это всегда маленький праздник жизни, который конечно заиграет всеми красками только ближе к вечеру, но и с утра его можно чуть-чуть приблизить, главное чтобы мастер не засёк. Примерно так думал фрезеровщик ремонтно-инструментального цеха Данилыч, разрезая на тонкие брусочки небольшой кубик настоящего деревенского сала. Было у этого щуплого пятидесятилетнего мужчины и имя, Трофим, но об этом давно уже все в цеху забыли, от чего иногда по-настоящему было обидно.
— Ну что Данилыч, о чем сегодня опять пишет пресса, что происходит на бескрайних полях Родины? — Спросил его коллега и сосед по рабочему месту Казимир Петрович, который в укромной коморке на минус первом этаже тоже не сидел без дела.
Казимир вынул из сумки термос с чаем, отвинтил крышку, вылил содержимое в гранёный стакан, а потом, выглянув на секунду на лестницу, которая вела на первый этаж, подковырнул что-то в термосе и подмигнул Данилычу.
— Вино домашнее из варенья, подставляй тару, — улыбнулся находчивый Казимир Петрович. — Термос с секретом, двойное дно, контрабандный товар.
— Жена-то молодая не заругает? — Скорее для проформы спросил Трофим Данилыч и вынул два новых чистых стакана.
— К вечеру выветрится, — тяжело вздохнул счастливый молодожён.
Дальше жидкость тёмного цвета разлилась на две одинаковые порции и прежде чем рабочие автозавода приступили к интеллектуальной беседе она, то есть жидкость, влилась туда куда нужно.
— Хо, — резко выдохнул Данилыч. — Итак, газета «Труд» пишет, что надои выросли, по сравнению с прошлым годом, значительно. Сальцом закуси, — сказал он и протянул тарелочку без голубой каёмочки Казимиру.
— Хорошо, — кратко высказался Казимир, не то по поводу сальца, не то по поводу винца, не то по поводу надоев. — О чём ещё нам сообщает «печатный рупор эпохи»?
— Стали выплавили уже меньше, — с прискорбием доложил Трофим Данилыч. — Но! Партия и правительство держат руку на пульсе.
— Не к столу будет сказано, у меня сосед пенсионер аритмией страдал, — почему-то зашептал Казимир другу, — постоянно держал руку на пульсе. Помер.
— Так лечиться нужно было, чего он руку-то зря держал, — хмыкнул Трофим. — Вот новость в «Известиях», слушай. В Москве прошёл симпозиум по поводу поворота сибирских рек вспять. Как считаешь повернут?
— Покажи, — Казимир взял газету из рук коллеги. — Ого, канал из Сибири в Среднюю Азию должен растянуться на две с половиной тысячи километров. Не осилим, — категорично ответил он. — Тут в деревню уже десять лет водопровод прокопать не могут. А там всего расстояние пять км.
— Если партия прикажет! — Встал из-за стола Данилыч и потряс маленьким сухоньким кулачком. — Всем миром как наляжем, потом не остановишь. До Индийского океана дороем! — Фрезеровщик выдохнул и сел обратно. — Что-то я сегодня уже устал. Давай по последней перед трудовым подвигом.
— Ты смотри! — Вскрикнул Казимир Петрович, перевернув «Известия» на последнюю страницу. — Вчера наше «Торпедо» оказывается, у ЦСКА выиграло. То я и смотрю мужики сегодня все немного навеселе. Уж думал премию дали, а тут вон чего. И наш Ванька Тафгаев две банки загнал.
— Моя школа, — коротко высказался Данилыч, разливая остатки вина из термоса с секретом. — Ну, за «Торпедо» и за Индийский океан. Вздрогнули!
Хоть и говорят, что отдых — это смена рода деятельности, но лично я настаиваю, что отдых — это отдых, а деятельность — это деятельность. И нечего смешивать два разных, по сути и содержанию, процесса. Но иногда стоить и потерпеть, если просит о помощи любимая девушка.
— Как тебе такое выступление? — Спросила Яна Снегирёва, когда я уже целый час смотрел на катающихся с флагами фигуристок по льду «торпедовского» дома спорта.
Спать хотелось невероятно, так как прилетели из Москвы только в семь утра, а сейчас всего одиннадцать дня. Так какой из меня оценщик синхронного фигурного катания?
— Понравилось, — кивнул я, усиленно борясь со сном.
— И это значит понравилось? И до этого понравилось? — Вспылила Яна. — И тот первый номер тоже понравился? Мне же интересно, что тебе понравилось по-настоящему больше всего? На вашу игру с «Химиком» через пять дней придут смотреть товарищи из Обкома, и моя группа поддержки должна быть на высоте!
— Если мы «Химик» обыграем, то и от группы поддержки будут в восторге и от всего остального, — сказал я первое, что пришло в голову.
— Если не хочешь мне помогать, если тебе наплевать на весь Ленинский комсомол, то скатертью дорога! — «Принцесса» указала рукой на выход из этого сектора зрительских трибун.
«Несознательность проявляешь, непорядок!» — поддакнул Снегирёвой голос в моей голове.
— Извини, не выспался, — я выдавил из себя жалкую улыбку. — Знаешь что, давай я лучше на музыкальное сопровождение посмотрю. Я в фигурном катании не понимаю, зато в музыке, которая точно должна звучать на хоккее разбираюсь. В этом деле у меня опыта — во! — Я провёл ладонью над своей головой.
— Музыканты? — Вспомнила Яна. — Так вон они там, за правыми воротами аппаратуру подключают. С музыкой тебе ещё больше понравится, — улыбнулась девушка.
«Музыка нас связала, тайною нашей стала», — пробурчал я себе под нос и пошёл смотреть на заводское ВАИ «Высокое напряжение», которое почему-то опоздало на ответственную репетицию. Хотя если учитывать, что в ансамбле играют Толя и Коля я бы разгильдяйству не удивлялся.
За правыми хоккейными воротами во дворце спорта «Торпедо», как и за левыми, имелось небольшое пространство, которое от попадания шайбы защищала натянутая металлическая сетка. Вот на этом вытянутом вдоль лицевого борта участке и поставили свои инструменты парни из заводской самодеятельности. Ещё на подходе я обратил внимание на то, что причёски знакомых мне ребят претерпели некоторые изменение. Во-первых, они стали короче, во-вторых сами волосы — чище. Единственное что осталось при них — это брюки клёш и клоунские цветастые рубашки, но вряд ли это ненадолго.
«Взялась за них Снегирёва основательно», — хмыкнул я про себя и поприветствовал ансамбль:
— Добрый день, добры молодцы, почему опаздываем?
— Привет Иван, — промямлил Толя, в то время как Николай смело спрятался за спину своего товарища.
— Здрасте, — поздоровались ещё двое незнакомых мне музыкантов.
— Нус, что будем петь? — Я огляделся в поисках кого-нибудь стула и, не найдя ничего, просто прислонился к хоккейному борту с обратной стороны.
— Мой адрес Советский союз, — ответил непривычным тонким голосом парень за синтезатором.
— А ты кто? — Спросил я паренька, который весил, наверное, килограммов сорок вместе с ботинками и подтяжками.
— Я, Савелий, пианист, играю на клавишах.
— Ты? — Я глянул на барабанщика.
— Захар, стучу на ударных.
— Когда в коллективе свой стукач, это бодрит и мобилизует, — прокашлялся я. — Толя, чё на гитаре струн мало? Где ещё две? Уже свистнули?
— Это бас, — Толик пробежался пальцами по четырём толстым струнам.
— Вылазь давай, вижу же, белый Бим рваное ухо, — усмехнулся я, разглядывая виноватое лицо Коляна. — Ну вот, ухо-то оказывается целое. Что ж ты орал как резанный, якобы я тебе его членоповредил, всю общагу перепугал. Нравится теперь уже песня? Не слышу?
— А это в данный момент времени не имеет никакого значения, — гордо пробормотал Николай.
— Ладно, это дело прошлое, — я махнул рукой. — На хоккее, чтоб вы понимали, паузы короткие, никакую песню сыграть, тем более спеть вы не успеете. Поэтому записывайте, будете исполнять следующие композиции во время смены игроков: «Калинка-малинка», «Катюша», «Мой адрес» тоже можно грянуть, но коротко только один припев. Далее: «Потолок ледяной дверь скрипучая» и обязательно «Трус не играет в хоккей».
— И всё? — Спросил тонким голоском самый послушный участник ансамбля пианист Савелий, потому что только он что-то записывал в маленькую книжицу.
— Нет, теперь самое сложное, — я почесал затылок. — Нужна мощная мелодия, которая должна звучать, когда мы забьём гол.
— Роллингов! Satisfaction! — Выкрикнул Колян.
— Было бы не плохо, — я примерно представил, как бы это звучало при переполненных трибунах. — Но товарищи из Обкома могут счесть Роллингов идеологической диверсией. И тогда вас не просто чуть-чуть подстригут, обреют почти под ноль. Кстати!
Я вдруг вспомнил полулысого солиста группы «Депеш мод» Дейва Гаана. Ещё во времена юности слушал его в качалке. Особенно хорошо работалось с железом под композицию «Personal Jesus».
— Коля подь сюда, — я поманил пальцем строптивого музыканта. — Да не писюгань, дай гитару подержать, сейчас появилась одна идея.
Николай растеряно снял инструмент с плеча и протянул мне.
— Как же это? — Я сажал четвёртую струну на втором ладу и попытался что-то такое изобразить на шестой и четвёртой струне.
Пальцы не слушались, и поэтому из комбика зазвучала полная и бессмысленная фигня. Но вдруг пару раз что-то похожее на знакомый из той молодости гитарный рифф проскользнуло.
— Что-то примерно такое, — я стёр рукавом рубашки мигом вспотевший лоб. — Пам, пам, па-пам, пам, пам. — Попытался я пропеть скрипучим голосом.
— Я, кажется, понял, — обрадовался Толик.
Он закинул свою басуху за спину, взял из моих неприспособленных для рок-музыки рук электрогитару, и буквально с листа изобразил начало композиции из «Депеш мод».
— Ну вот, добавьте на это пум-пум барабаны, синтезатор трям-трям, забойный будет мотив, — я выдохнул и развернулся, хотелось уже, позабыв про муки творчества, приобнять свою «принцессу» в укромном уголке дома спорта, как вдруг пискнул пианист-клавишник:
— А петь что на этот мотив?
— А что обычно поют? — Я посмотрел на потолок. — «Торпедо» — сила, остальные — дрочилы. Стоп! Ну-ка играй.
Толик взял медиатор и «рубанул по струнам». Меня буквально осенило несколькими стихотворными строчками, и я пророкотал:
Вместе мы с тобой «Торпедо»!
Город Горький — часть души моей!
Сердце бьётся за по-бе-ду!
— И, — задумался я на секунду. — Мы короче всех сильней. Как-то так. Дальше сами досочините. Я же вам не поэт Менделеев. Вон у вас из консерватории есть один художник, — я ткнул пальцем на пианиста Савелия. — Чижик пыжик и кошачий танец должны бацать с лёту в касание. Только попробуйте мне на игре с «Химиком» не проявить свою неповторимую творческую индивидуальность. — Я показал волшебный кулак. — Колян знает, чем это для уха может обернуться. Пока, музыканты-песенники.
«Вот теперь у меня настоящий выходной, — думал я, любуясь после часового любовного марафона обнажённой фигурой «принцессы», которая мирно посапывала у меня на плече. — Я и в той жизни обожал такие женские пропорции, чтобы и не слишком худая и не слишком полная. Во всём должна быть золотая середина, гармония, на которую способна каждая, если чуть-чуть попотеть в спортзале. Кстати, и у мужчины так же всё должно быть в меру и ум, и живот и чувство юмора».
— Который час? — Не открывая глаз, пробормотала Яна Снегирёва.
— Скоро шесть, — ответил я, дотянувшись до тумбочки, где лежали старенькие с потёртым кожаным ремешком часы марки «ЗиМ».
— Ой! — Подскочила девушка. — У меня же скоро заседание комсомольской ячейки! Будем обсуждать дело комсомольца Потапова. — «Принцесса» как молния вылетела из моей кровати, и бросилась собирать раскиданные по комнате вещи. — На чём сейчас можно из вашего «Зелёного города» уехать?
— Спокойно, у нас тут свой таксист имеется, — улыбнулся я, глядя на такую милую глазу грацию. — Правда, автомобиль у него грузовой для продуктов всяких, но домчит тебя, куда надо, вмиг. Что натворил-то несчастный Потапов, изменил делу партии или просто жене?
— Разводиться удумал! Никакой сознательности у человека. Город отмечает юбилей, — Снегирёва дунула на прядь, упавших на лицо волос, — а он показатели всему заводу портит! Ничего сейчас вляпаем ему выговор с занесением в личное дело, тут же жену обратно полюбит.
— А не попахивает ли такой подход формализмом? — Возразил я, посмеиваясь про себя над анекдотичностью ситуации. — Империалисты спят и видят, как растлить нашу молодёжь. А тут этот Потапов без всяких высоких чувств каждую ночь сам из-за вашего поспешного решения будет растляться с нелюбимой женщиной. Это же куда мы, в конце концов, докатимся?
— И что теперь из-за одного человека показатели портить всему коллективу? — Яна воинственно глянула на меня.
— Прости брат Потапов, я сделал всё что мог, — я поднял руки вверх, сдаваясь перед напором комсомольской «принцессы».