Та, что гуляет сама по себе

Глава одиннадцатая

По ту сторону жизни

— Вставай-вставай! Нас ждут великие дела!

— Не мешай спать, изверг… ещё пять минут…

— Ты десять минут назад то же самое говорила!

— У меня голова болит…

— А у меня нога, и что дальше?

— А то, что ты изверг…

Таша, жмурясь, сонно зарывалась лицом в подушки, не отпуская блаженную дремоту — а Джеми, негодующе фыркая, сосредоточенно зудел у неё над ухом вместо будильника:

— Святой отец сказал, пора трогаться дальше!

— Да не спеши дальше… ты и так давно уже тронулся…

— Чего?! Ах так?!

— Шучу-шучу… Ай! А ну верни мне одеяло, холодно!!

— Лето на дворе!

— Мне спросонья всегда холодно!

Вцепившись в одеяло, парочка некоторое время в самом что ни на есть неметафорическом смысле тянула его на себя — до тех пор, пока многострадальное одеяло не взмолилось о пощаде тканевым треском, заставив опомнившуюся молодёжь ослабить хватку.

Победил в итоге Джеми, решительно сдёрнув одеяло на пол:

— Всё, вставай!

— Не могу… — Таша обхватила себя руками, ёжась от забегавших по коже мурашек, — мне правда холодно… и руки-ноги крутит…

— Крутит?

— Больно… Как при гриппе…

— С чего бы это?

— Действительно, с чего бы… не из меня же ночью отбивную делали…

Джеми озадаченно щёлкнул пальцами, зажигая фонарик на тумбочке, почти витражным разноцветьем разогнавший полумрак.

— Ой, — зажмурилась Таша.

— Что?

— Убери… глаза режет…

Джеми, схватив её за плечи, решительно повернул к себе. Девушка с крайней неохотой приоткрыла веки щёлочками.

"…и чего это он так уставился?"

— Святой отец! — заорал разом побледневший мальчишка.

Шёлковая тень на миг закрыла свет лампадки в гостиной, просачивающийся сквозь дверной проём.

— С добрым утром, Таша.

— Добрым… И чего так орать, Джеми?

— У него уважительная причина, — Арон шагнул ближе — и застыл, вглядываясь в её лицо.

— Да что с вами всеми такое?!

— Ничего… Ничего особенного, — в голосе дэя не было ни капли волнения. — Просто пытаемся понять, что могут означать… подобные симптомы.

— Какие симптомы?

Джеми безмолвно сунул ей извлечённое невесть откуда зеркальце, позволив Таше хорошенько наглядеться на свою скромную персону: с белой до прозрачности кожей, остро очертившимися скулами и залёгшими под глазами полукружьями синяков.

"Воистину в гроб краше кладут…"

— Мда, — наконец протянула Таша, — и где я летом умудрилась грипп подцепить?

— Да уж, не повезло, — дэй прикосновеньем притушил свет фонарика и, укутав Ташу в законно возвращённое ей одеяло, коснулся прохладной ладонью её лба. — Жар… Что это может быть, Джеми?

Мальчишка шумно сглотнул. Зачем-то покрутил левой лодыжкой. Пощупал свой лоб.

— Свидетельство того, что виспа можно отнести к классу рейтов, — пробормотал он наконец.

— Если понятнее?

— Класс рейтов включает в себя нежить, не прошедшую через естественную смерть.

— А если ещё понятнее?

— Кровь рейтов…

— Ясно, — голос дэя резанул кромкой льда. — Что нужно для исцеляющего зелья?

— Эм… вообще-то я… мы его проходили, но никогда не…

— Джеми, — взгляд серых глаз резанул уже не льдом, а сталью. — Что. Вам. Нужно?

— Я… поищу… в сундуке, там были какие-то порошки, — беспомощно пробормотал паренёк.

— Вот и славно, — мягко улыбнулся Арон. — А я поищу необходимые травы. Заодно и горячий чай сделаю, хорошо, Таша?

— Э… да. Очень хорошо. А что…

— Ничего особенного, но грипп — довольно-таки опасная штука. С ним лучше не шутить. И, Джеми, — дэй говорил до того тихо и до того спокойно, что Таша вжалась в подушку, — больного человека лучше не утруждать пустыми разговорами. Надеюсь, вы это понимаете?

— Ага, — бормотнул мальчишка, опустившись на одно колено и вытягивая за медные ручки сундук из-под кровати. — Да-да, святой отец. Прекрасно понимаю.

— Очень хорошо, — дэй, сдержанно кивнув, вышел из комнаты.

Таша смотрела, как Джеми вытаскивает из сундука резной дубовый ларец внушительных размеров, прикрытый чёрной тканью, покоившийся сверху аккуратно сложенных рубах.

— Джеми, а серьёзно — что…

— Велено тебя не тревожить, — буркнул мальчишка, как отрезал — и Таше, свернувшись калачиком, оставалось только слушать, как скрипит крышка ларца и шуршат перебираемые бумажные пакетики с аккуратно подклеенными ярлычками.

Шёлковый шелест вскоре возвестил о возвращении Арона. Высунув нос из-под одеяла, Таша взяла у него чашку с ароматной дымкой, скользившей над светлой поверхностью травяного чая. Пить не спешила — грела руки о восхитительно тёплые глиняные стенки.

Хлопнула крышка ларца:

— Что у вас, святой отец?

— Буквица, ноготки, горлец, анжелика, пятилистник, фенхель, розмарин, чабрец и физалис. Лежат на столе.

— Уф, хоть из трав всё, что нужно…

— Значит, из порошков не всё?

Джеми потряс кипой бумажных пакетиков:

— Я нашёл измельчённый янтарь, тёртую мандрагору, мышиные кости, порошок сухой крови дракона…

— В общем, всё, кроме тёртого рога единорога и… ещё одного?

— И сушёного мизинца мертвеца, да.

Таша поперхнулась чаем:

— Вы меня травить собрались??!

— Самые сильные зелья всегда готовятся из самых неудобоваримых ингредиентов, — дэй, казалось, с трудом сдерживается, чтобы не отвесить Джеми подзатыльник. — Просто лекари умалчивают о составе. И продают свои настойки в бутылочках тёмного стекла, чтобы этот состав невозможно было угадать.

— Какая это микстура от гриппа включает в состав палец мертвеца??

— Зато выздоровеешь в момент. Джеми, есть идеи?

Мальчишка сосредоточенно кусал заусеницы.

— Есть, — наконец сказал он. — Но я не смогу эмпенить нас троих, да ещё с лошадьми.

— Эмпе… — Таша недоумённо моргнула, — чего-чего?

— Эмпе — сокращённо от эмпевепэ, а это сокращение от "мгновенного перемещения в пространстве", — снисходительно пояснил Джеми. — Спец-жаргон магов. Всё гениальное просто.

— А я думала, это называется портализацией…

— Один из видов — да. А видов этих множество. И в данном случае, учитывая, что мне неизвестен пункт назначения, — да, я ни разу не был в Пвилле, а что? — нам остаётся зазеркалка.

— А это ещё что такое?

— Перемещение через Зазеркалье, естественно!

— А, как в зерконторах?

— Увидишь, — Джеми кидал пакеты в прихваченный из сундука кожаный мешочек, — мало времени на объяснения.

— И зачем нам… зазеркалиться?

— Нужно найти недостающие ингредиенты и приготовить зелье в два часа. До ближайшего населённого пункта этих часов конным ходом — девять. Смекаешь?

— Угу. А к чему такая спешка?

— К тому, — тон Арона возражений не терпел. — Джеми, а двоих выдержите?

— Да.

— Тогда берите Ташу и отправляйтесь в Пвилл. А я и конным ходом…

— Что? — Таша мгновенно взъерошилась. — Нет, мы тебя здесь одного не бросим!

— Бросите, — уверенно сказал дэй. — Джеми, идите. Собирайтесь. Ташину сумку не забудьте… и деньги. Мой кошель тоже из сумки возьмите, чтобы точно хватило.

— Я мигом, — заверил Джеми. Закрыл сундук, задвинул его обратно под кровать — и мышью шмыгнул в гостиную.

— Арон, хватит! И ты отправишься один, безоружный, мимо Топи, в которой неизвестно какие монстры ещё водятся, когда где-то на горизонте маячат морты? Нет уж! Мне больше не нужна эта нервотрёпка с гаданием, когда же ты наконец приедешь и приедешь ли! Я…

— Таша, позволь мне прервать твою речь, дабы иметь возможность наивно надеяться, что ты беспокоишься обо мне, а не о своих нервах.

— Мне плевать, на что ты будешь надеяться, но если я тебя оставлю, я себе этого не прощу!

— А если ты меня не оставишь, то я тебе этого не прощу. А опыт непрощенья у меня побольше твоего, поверь.

"…и почему этот святоша всегда всё решает за тебя?"

Таша вздёрнула подбородок:

— Всё, хватит! Я сознательный и самостоятельный чело… тьфу, оборотень! Я сама могу принимать решения!

— А я думал, что сознательные и самостоятельные люди прислушиваются к хорошим советам.

— Я… я… а я останусь с тобой, так и знай! Вот что хочешь делай, что хочешь говори, но останусь!

Скрипнула дверь в ванную:

— Таша, вставай, — крикнул Джеми, — мне только гептограмму начертить осталось! Вещи твои я взял!

— Никуда я не пойду!

— Как не пойдёшь?!

— Пойдёт. Вставай, — Арон почти приказывал.

— Ни за что!

— Вставай!

— И не подумаю!

Дэй коротко выдохнул.

— Нет, ты будешь меня слушаться! — и, не особо церемонясь, подхватил её на руки вместе с одеялом.

— Пусти! — руки у Таши оказались прижаты к телу, так что ей оставалось только брыкаться — добившись того, что Арон вскинул её на плечо, головой вниз. — Не хочу, не трогай меня!!!

— Джеми, открывайте проход, мы сейчас подойдём!

— Никуда мы не подойдём!!! Я всё равно останусь с тобой, я всё равно…

— Нет, ты бросишь меня, хочешь ты этого или нет! — дэй втащил отчаянно извивающуюся Ташу в ванную, озарённую странным перламутровым светом.

— Помочь, святой отец?

— Не… надо!

— А, по-моему, надо, — сопроводив слова щелчком пальцев, заключил Джеми.

…колючий холодок по спине…

Когда девушка поняла, что скована ледяным оцепенением с макушки до пят — на её протестующее мычание и корова восхищённо отозвалась бы "верю!"

"Педестрианы!! Оба!!!"

— Тише-тише. Всё исключительно для твоего же блага, в конце концов. Джеми, в следующий раз просьба обойтись без таких… радикальных мер, — мягко пожурил мальчишку дэй.

— Но вообще "спасибо", да? — закончил тот.

Арон промолчал. Осторожно опустил Ташу со своего плеча, выкутал её из одеяла и подхватил на руки уже по-человечески — позволив наконец увидеть источник неведомого перламутрового света.

Зеркало. Чуть выше человеческого роста, в резной раме, стоявшее у стены ванной.

— Вы были в Пвилле, святой отец?

— Не раз.

— Тогда настроите проход, — Джеми отступил в сторону. — Знаете конкретный пункт назначения?

— Да.

— Тогда сосредоточьтесь на визуальном образе и…

— Понятно.

Некоторое время дэй задумчиво смотрел на сияющую гладь, казалось, легонько колышущуюся — а затем сияние померкло, и…

…ничего не произошло.

— Всё правильно, Джеми?

Вместо ответа мальчишка протянул руку, коснувшись кончиками пальцев зеркальной поверхности… нет. Погрузив кончики пальцев в неё.

Потревоженное стекло рябнуло, разбегаясь кругами.

— Отлично! — Джеми просиял и поправил перекинутую через плечо Ташину сумку. — Ну что, тогда… мы пойдём?

— Удачи. Уверен, у вас всё получится. В конце концов, ведь другого выхода вам и не остаётся, правда?

Встретить колючий взгляд Арона Джеми не решился. Потупился, кивнул, перехватил из рук дэя безвольной игрушкой обвисшую Ташу, — только глаза горят по-кошачьему, ярко и яростно, — и повернулся к нему спиной.

— Берегите вас обоих. И… тем, кого скоро встретите — передайте привет от меня.

На миг Таша увидела лицо Арона: невыразительное, застывшее, до того напряжённое, что будто из камня выточено…

А потом Джеми шагнул вперёд.

Одновременно с тем, как парочку приняла в свои вкрадчивые объятия абсолютная тьма, возникло малоприятное ощущение, будто они барахтаются в холодной, липкой, вязкой массе неизвестного происхождения. Тьма, впрочем, вскоре расступилась, обратившись в серость — а затем прямо перед ними запоздало вспыхнул прямоугольник света.

Как будто…

"…открытая дверь?"

Джеми кинулся вперёд, к выходу. Впрочем, кинулся — это сильно сказано: вперёд они продвигались еле-еле, точно сквозь глину. А вот воздух в лёгких кончался куда быстрее.

"Не приведи Богиня скончаться, влипнув в зеркало…"

"…но, кажется, именно к этому она и ведёт".

Перед глазами у Таши уже радостно прыгали зловещие зелёные пятна.

"…а, может быть, оставить тщетные попытки отсюда выбраться и мирно, с достоинством почить, сложив ручки на груди?.."

"Идея обладает некоторой привлекательностью, не спорю, но вся проблема в том, что сложить ручки на груди я не могу… а потому давай поживём ещё немного, а?"

И Зазеркалье, расступившись, бесцеремонно выпихнуло их наружу.

Ослеплённые внезапным светом глаза, краткое падение…

— Ммм… — Таша, скуля, схватилась за голову — ещё прежде, чем осознала, что оцепенение благополучно самоликвидировалось. Кровь колотила затылок изнутри, с каждым ударом словно раскалённые гвозди в виски ввинчивая. Тело ломило так, будто в Зазеркалье его кто-то хорошенько отпинал.

— Ооо… — Джеми сдавленно застонал — под ней: падая, парень умудрился развернуться спиной вперёд, заботливо приняв удар об пол на себя.

— ААА! — истошно заорал кто-то в стороне. Тяжеловесный топот основательно сотряс дощатый пол.

Таша открыла глаза как раз вовремя, чтобы, ухватив Джеми за плечи, вместе с ним кубарем откатиться в сторону — от удара по шее здоровенным топором.

— Эй-эй, полегче! — парень щёлкнул пальцами, и бородатому рыжему мужику в полосатых портянках, с воинственным воплем попытавшемуся повторить попытку гильотинирования, пришлось поумерить свой пыл: ещё бы не поумерить, когда при попытке приблизиться к осуждённым тебя на манер вертикального батута отбрасывает назад пружинистая невидимая стена. — Мы не воры и не разбойники, честное слово! Это госпожа Тариша Морли, а я — её рыцарь! Нам срочно нужен лекарь!

— Джеми, — хрипло выдавила Таша, — а ты не мог бы объяснить это, не лёжа на мне?

— Ой, прости, — мальчишка, спохватившись, скатился на пол, утёр кровь под носом и, вскочив, помог ей встать. — Эй, ну успокойтесь же! Биться головой об стену — уж точно не самая лучшая идея!

Таша, кое-как устояв на ногах, мельком оглядела комнату: потрёпанный ковёр кирпичного цвета, одёжный шкаф, большое круглое зеркало, — из которого они и выпали, — и широкая постель, где проникновенно выла русоволосая тётка в белой ночнушке.

— А ну вон из моего дома!!! — взревел мужик. Видимо, ему наконец надоело играть роль психованного мячика: во всяком случае, он с шумным пыхтением отступил на пару шагов назад. — Лекарь им нужен!!! Вон, кровопийцы ксашевы, чтоб вас…

— Таша, можешь растыкать уши. Ну зачем так нервничать, уважаемый? — вежливо вопросил Джеми, терпеливо выслушав вдохновенную мужицкую ораторию из пары десятков непечатных глаголов. — С чего вы взяли, что мы "кровопийцы", под коими, думаю, вы подразумеваете вампиров?

— А кто ж ещё, прилично вроде одетый, посреди ночи в чужой дом врывается? — Мужик даже возмущённо взмахнул топором. — И госпожа твоя явно кровушки давно не пила, вон какая бледнющая!

— Во-первых, уже под утро, а во-вторых, Таша больна! Я же, кажется, всеобщим языком говорю, что нам лекарь нужен!

— Так я вам и поверил, ха-ха! Вам стоит только из-за стенки этой выйти, тут вы и… — топор озадаченно застыл в полузамахе: его обладатель наконец сообразил, что "кровопийцы ксашевы" стенку воздвигли сами, ушли за неё добровольно, а высовываться, чтобы устроить обитателям дома "тут вы и", как-то не спешат.

Немая сцена (на диво непрерывно-монотонный вой тётки в ночнушке смело можно было считать фоновым звуком) длилась довольно долго — и прервалась донёсшимся откуда-то со стороны тихим чеканным:

— И что здесь творится?

С порога спальни, скрестив руки на груди, на место действия довольно-таки скептически взирала женщина: высокая, изящная, точёная, как статуэтка драконьей кости. Волосы даже в робкой рассветной мгле отблескивают золотом, в глазах будто лепестки незабудок растаяли. Таша, прищурившись, различила серебринки седины на висках — может, лет сорок? Хотя, если бы не это, больше тридцати под страхом смертной казни не дать…

Фоновый вой мгновенно оборвался: его источник предпочёл торопливо захлопнуть рот.

— Да вот… — мужик, разом притихнув, робко опустил топор, — ввалились невесть откуда и уверяют, что не вампиры. Лекарь им, мол, нужен… Так они вампиры или кто? Им верить можно, а, мам?

"Мам?!"

Незабудочный взгляд наконец удостоил ребят своим безраздельным вниманием. Скользнул по Джеми, задержался на Таше. Потом — на её глазах.

А потом женщина кивнула ей как-то… понимающе, что ли? Так, неожиданно встретившись за сотни миль от дома, приветствуют друг друга земляки. Так приветствуют своих.

Своих оборотни узнавали всегда: если не по запаху, то по глазам.

"Люди, гномы, альвы — они могут счесть тебя человеком, — слова матери всплыли утопленниками памяти. — Но оборотень всегда увидит кошку в твоих глазах".

— Не знаю, как насчёт "верить", но то, что они не вампиры — это точно. Обычные люди… почти. Отложи топор, Таль, так и зашибиться ненароком недолго. И как… и зачем вы к нам пожаловали, ребятки?

Хоть сказано было почти ласково, не ответить рискнул бы только самоубийца.

— Мы… это… в общем, пришли через зеркало, — смущённо отрапортовал Джеми. — Нам срочно нужно было в Пвилл попасть.

— Вот как, — чуть изогнулась тонкая бровь. — Откуда и почему именно сюда?

— Из Белой Топи… мы сами не знали, что сюда попадём, нас сюда направили!

— Кто направил?

— Отец Кармайкл!

Судя по тому, что скептицизма в незабудочном взгляде меньше не стало, это имя хозяйке дома мало что говорило.

— Арон Кармайкл, — прошептала Таша, до сей минуты виснувшая на Джеминой руке по причине ватной слабости в ногах и норовящих уплыть куда-то в странном мареве окрестностей. — Дэй. Целитель по совместительству. Велел вам привет передать.

— Добрый, мудрый, справедливый, — решил помочь Джеми, — и вообще почти в прямом смысле святой отец.

"Она в лице изменилась или мне показалось?.."

— Гм, — изрекла женщина.

— Волосы тёмные, — Джеми решил зайти с другой стороны, — глаза светлые…

— Цвет меняют, — прошелестела Таша. — Лицо приятное.

— Ему где-то лет сорок. Такой… э… стройный. Ростом выше среднего.

Женщина в задумчивости провела указательным пальцем снизу вверх по переносице:

— Красивый?

Джеми растерялся. Таша кивнула.

— Прямо не мужчина, а леденец на палочке выходит… — хозяйка дома усмехнулась со странным удовлетворением. — Да, помню. Прекрасно помню.

— Ещё б не помнить! — вдруг встрял Таль, и в голосе его просквозило внезапное благоговение. — Да мы с Малькой на него до конца дней своих молиться будем! Верно говорю, Маль?

— Как есть верно! — сидящая в кровати Маля торжественно перекрестилась.

"Что-то это мне напоминает…"

— Если б не он, лежать бы нашей Кирочке сейчас в земле сырой… — Таль прочувственно грохнул топор на пол под кроватью. — У ней пуповинка при родах вокруг шейки трижды обернулась. Бабка повивальная только руками развела…

— У, стерва старая! — взъярилась Маля. — Ещё и вякнула "хорошо хоть родилась мёртвой, не пришлось некрещеной умирать, грешной душой к Мрак отправляться"!

— Мы-то с Малькой в слёзы, а мама, слава Богине, сказала "не желаю мириться со смертью внучки своей, что-нибудь да можно сделать", за лекарем побежала, а святой отец в ту пору, слава Богине, проездом в Пвилле был, и, слава Богине, случайно ей по дороге встретился…

"…так, значит, наш пострел и здесь поспел? Мне даже интересно, есть ли такой уголок Долины, где он ещё не делал добрых дел?"

Мать Таля в задумчивости накручивала на палец прядь медовых волос:

— Как он меня убедил, что сможет помочь, до сих пор понять не могу…

"Не вы одна, думается…"

— Но по сей день Богиню благодарю, что убедил. У него на руках наша Кирочка первый крик и издала, — женщина чуть улыбнулась. — Что ж, будем знакомы: госпожа Габриэль Ингрид. Моего сына и невестку представлять не надо, как я понимаю. Вас как величать, молодые люди?

Молодые люди послушно представились, умно добавив после "Таши" и "Джеми" фамилию "Кармайкл".

— Значит, — госпожа Габриэль прищурилась, — вы его…

— Дети, — хором подтвердили "дети", решив не посвящать госпожу Ингрид в тонкости неродственных связей их дружной компании.

— То есть…

— Да, он нас усыно…

— …доче…

— …рил.

— Давно? — вдруг жалостливо полюбопытствовала Маля.

Они переглянулись.

— Нет, — решился Джеми, — отец Арон нас совсем недавно…

"…нашёл, ага".

— …приютил.

— Бедненькие! А что с вашими родителями случилось?

Дети вновь переглянулись:

— Они, увы, скончались… э… от…

— Утонули, — шелестнула Таша. — Они в Предвесенний Карнавал поехали за город на санях кататься, а мы… мы…

— Мы…

— Пошли на танцы.

— Именно! Да, мы пошли на танцы, а они…

— …поехали через озеро.

— Да.

— Лёд треснул…

— …и они утонули.

"О Неба…"

Гвозди боли в висках заворочались так активно, что навернувшиеся на глаза слёзы немедленно пробежались вниз по щекам.

— Не плачь, сестрёнка, не плачь, — Джеми с отеческой заботой погладил Ташу по головке, — они сейчас в лучшем мире, чем наш. Но они всегда с нами… ведь только тела их умерли, а дух их будет жить вечно… в наших сердцах… и сейчас, я знаю, они там, высоко, и смотрят на нас оттуда… и мы ещё встретимся, обязательно…

Маля и Таль, не сговариваясь, с завидной синхронностью утёрли умильные слёзы.

— А что вы тут про каких-то рыцарей да госпожей городили? — миг спустя вспомнил Таль. — Ну, когда только явились?

— Игра у нас такая, что я её верный рыцарь. Я потакаю желаниям любимой сестры, что поделаешь, — Джеми в панике подхватил под мышки оседающую на пол Ташу. — Так можно мы у вас побудем, пока отец не… подъедет?

— Арон тоже прибудет сюда? — вскинула голову госпожа Габриэль.

— Должен, если не будет осложнений по дороге.

Женщина кивнула — со странной улыбкой, вдруг мелькнувшей и на миг словно солнышком озарившей её лицо.

— Таль, постели девочке в детской, — к сыну госпожа Габриэль обернулась уже без всякой улыбки. — Джеми, я сейчас же лично провожу вас к лекарю.

— Мам, а сейчас же рано… Илька же наверняка…

— Ничего, проснётся.

"…не прошло и двух часов…"

Таша, смежив веки, со спокойной душой провалилась во тьму бессознательности.

…кап…

…кап.

Темно. Холодно.

Она одна во тьме, сидит на краю обрыва в никуда, и с кончиков её пальцев капает вода, слезами срываясь во мглу.

Кап…

…я же не вижу дна, я не могу слышать удар…

Кап.

Где-то внизу ударяясь о воздух, вода разбивается с мелодичным звоном.

…откуда она? Ведь нет дождя, нет воды…

…откуда?

Кап. Кап.

Она поднимает руку.

Она смотрит на свою ладонь.

Она смотрит сквозь свою кожу, обращённую льдом, сквозь прозрачную плоть и кости во вкрадчивый, всепоглощающий мрак — и лёд тает, тает…

Кончики пальцев уже исчезли, обращённые в водяную пыль. Где-то там, внизу, далеко…

— Таша!

…ты растаешь, девочка…

…и всё закончится…

— Таша, проснись!

…всё…

…навсегда…

…в черноте…

— НЕТ!

Таша рывком села, судорожно глотая губами воздух — и чуть не боднула лбом нос Джеми, с беспокойством нависшего над ней.

— Эй, тише-тише, — он, отшатнувшись, успокаивающе поднял руку с большой глиняной кружкой, исходящейся паром. — Спокойствие, только спокойствие. Сон плохой?

Каждое движение ни то что головы — глаз отзывалось тупой ноющей болью в затылке.

Таша моргнула. Почти неосознанно подняла руку. Взглянула.

И что-то…

"Да нет, что за?.. Это сон, всего лишь сон, кошмар…"

Таша оглядела маленькую комнатку в светлых тонах — кроватка с тюлевым балдахином, шкаф, стол. Раскладушка, на которой лежит она. Светильник цветного стекла поодаль на тумбочке, — почти такой же, как остался в комнате за посудным шкафчиком, там, на болоте.

— Таша, что с тобой? Что тебе снилось?

Не отвечая, она отвела руку чуть в сторону, так, чтобы свет был за её ладонью. Чуть опустила голову. Всмотрелась.

Зрачки её расширились в ошеломлении.

"К-с-а-ш…"

Она увидела разноцветные стёклышки, оплетённые бронзовой оправой — сквозь свою ладонь.

Не опуская руки, Таша медленно повернула голову. Она успела заметить взгляд Джеми, прежде чем тот отвёл глаза: затравленный взгляд провинившегося щенка.

— Грипп, значит, — очень тихо сказала девушка. — Грипп. С которым лучше не шутить. И больной человек, которого лучше не утруждать пустыми разговорами.

Джеми убито молчал, плотнее стискивая кружку в ладонях.

— А, может, всё-таки скажешь мне правду?

Он довольно-таки понуро вскинул голову:

— Ладно, ты же сама увидела и сама узнала. Значит, уже можно… — Джеми судорожно выдохнул. — Висп, как мы выяснили, относится к классу рейтов. Основная характеристика всех рейтов: в их крови, — а также когтях и клыках, если они есть, — содержится редкий, не имеющий аналогов и возможностей получения искусственным путём яд. С момента попадания в кровь жертвы до наступления развязки проходит не более семнадцати часов.

— А развязка — смерть?

— Нет… Хуже, — Джеми сглотнул. — Жертву затягивает… на ту сторону… и она становится… таким же рейтом, как и тварь, отравившая её.

"Висп?.."

Таша, не моргая, смотрела на него.

"Я… Нет… нет, нет! Что за бред?!"

— И я… стану?

— Нет, конечно, нет! — парень, видимо, ожидал более бурной реакции: во всяком случае, пока он впихивал ей в руки кружку, опаска в его взгляде сменялась явным облегчением. — Ведь я приготовил противоядие, я успел!

Таша вдохнула исходящий от напитка пар.

Рвотную потугу она сдержала с трудом.

— И это мне нужно выпить? — вдохнув ртом, выдавила Таша. — Если оно так пахнет…

— На вкус оно ещё хуже, чем на запах, — мрачно признался Джеми.

"…а чего ещё ты ожидала от пойла с входящим в состав пальцем мертвеца?"

"Богиня, меня и без того тошнит…"

Таша выдохнула, зажав двумя пальцами нос, поднесла кружку к губам и сделала глоток.

"О, ксаш!!!"

Торопливо проглоченная дрянь так и не дошла до желудка, миг спустя вернувшись в горло.

— Не смей!!! — Джеми с воплем зажал ей рот. — Глотай, живо!!! Ты должна выпить всё до капли, а не то…

Кривясь, Таша опять проглотила. На сей раз сдержала рвоту, убедилась, что пойло таки достигло пункта назначения, и только затем жадно вдохнула:

— Не пробовала, конечно, но почему-то кажется, что коровьи экскременты на вкус приятнее… — её передёрнуло. — Сплюнуть хоть можно?

— А толку-то? Ещё вон сколько, — философски заметил Джеми. — Мой совет: оставшееся постарайся выпить залпом.

— Очень дельный, нечего сказать…

Конечно, Таша понимала — кружка повинна лишь в том, что гончар сделал её довольно-таки большой. Но это не мешало ей смотреть на несчастное глиняное изделие с ненавистью.

"…гурманка, чтоб тебя! А ну живо пей!! Или мы такие нежные, что предпочтём умереть, но не глотать всякую бяку?"

"Хуже, чем умереть…"

— Пей, — решительно сказал Джеми, — потом сладеньким запить принесу.

И Таша выпила. В три присеста, ибо залпом такой объём можно было проглотить, лишь захлебнувшись. Давясь, сквозь невыносимую тошноту, костеря последними словами питьё, Джеми, виспа и всё на свете, но выпила. Когда девушка откинулась на подушки, дыша мерно и глубоко, — Богиня, только бы не стошнило, молила она, — Джеми торопливо выбежал из комнаты с пустой кружкой. Минуту спустя вернулся с полной, со словами "на сладенькое, как обещал" протянул её Таше — однако при взгляде на её трясущиеся пальцы вздохнул и предпочёл сам влить "сладенькое" девушке в рот.

— Теперь мы с тобой квиты… — Таша жадно сглотнула последние капли мятой отдающего напитка. Вкусный… — Что это?

— Да так… чай. С настойкой сон-травы.

Дурнота, поднявшаяся от желудка, будто расползалась по всему телу. Веки слипались.

— Зачем?.. — язык ворочался еле-еле.

— Следующие несколько часов будут не самыми приятными в твоей жизни, — Джеми заботливо поправил ей одеяло. — Будет лучше, если ты проведёшь их в бессознательном состоянии.

"Только проснулась ведь…"

Темнота.

…превращение уже входило в привычку. Надо было просто сосредоточиться. Труднее всего осадить зверя, который в первые мгновения особенно норовит захватить контроль — но и с этим она уже справлялась без особого труда. А неприятные ощущения… почти не замечались. Ну, щекотно слегка. В общем и в целом — как чихнуть, только всем телом.

Удостоверившись, что одежда надёжно спрятана под кроватью, — нельзя же просто оставлять в шкафу, мало ли, папа проверит, — вспрыгнуть в форточку, оттуда на карниз. Поразмыслить, маятником качнуть хвост.

А ещё после перекидки всегда сосало в желудке. Мама говорит, временно, в связи с большими затратами энергии, но, как бы там ни было…

Белая кошечка прыгнула на соседний подоконник и, юркнув в щель приоткрытого окна, скакнула на стол. Там дожидалась папу солонина, заботливо нарезанная Ташей ещё пару часов назад — но, думается, он не обессудит, если она возьмёт кусочек…

Дыхание она расслышала слишком поздно. Лишь за миг до того, как услышала шаги.

И этого мига было явно недостаточно.

Альмон, зачем-то застывший у порога, — наверное, через открытую дверь детской вглядывался в колыбель, — толкнул дверь; и на застывшую посреди стола кошку с куском солонины в пасти он среагировал куда быстрее, чем Таша могла ожидать.

Она почти добралась до подоконника — ей не хватило того самого мига. И поэтому её схватили за хвост, а потом перехватили за шкирку, дико тряхнув:

— Моё мясо воруешь, Мраково отродье? Моё мясо?! Я тебе покажу, как воровать, тварь! Ты у меня больше никогда по чужим кухням лазить не будешь!

Невзирая на жалобный мяв, её поволокли на улицу. Ай, больно-то как… пусть за шкирку, но кожа-то тянется, да и ногтями впился…

Куда её несут? Дурацкая ситуация… и перекинуться она не может — никто ведь не должен знать, даже папа, мама же ясно… О, знакомые запахи. Старое дерево, ржавое железо, разложившаяся в сарае солома, гнильё, разруха…

Изба старухи Шеры. Давно опустевшая, но ещё довольно крепкая — когда-то, наверное, опрятный чистенький домик с каменным колодцем рядом. И зачем, интересно, её сюда…

…колодец.

Нет, нет, неужели…

Дико брыкнуться, пытаясь оцарапать держащую её руку — но круглая деревянная крышка уже сдвинулась в сторону:

— Приятного аппетита!

Пальцы на её загривке разжались.

Она же не может лететь так долго, — всего-то аршинов семь, наверное, — но почему полёт затягивается в вечность, и эхо зеркалит кошачий крик, и темнота вокруг смыкается, и…

Её окутал холод — казалось, она рухнула в жидкий лёд.

Таша среагировала почти неосознанно.

…раз, два…

Тьма была повсюду. Тьма и ненормальный, дикий холод.

Девочка отчаянно царапала окружающие её со всех сторон стены. Где же поверхность, Богиня, где…

А потом, вспомнив что-то, она замерла — и позволила воде вытолкнуть её наверх.

Таша жадно вдохнула. Моргнула, позволив глазам привыкнуть к серости. Вскинула голову — свет… слабый контур круга над головой. Свет дня, прокрадывающийся в щель меж стенками и крышкой колодца. Будто во многих верстах от неё.

Узкая шахта колодца была куда глубже, чем можно было подумать. И дно было куда дальше.

Она рванулась к стене, пытаясь ухватиться за неё, но камень был склизким и гладким, слишком склизким, слишком гладким…

Холодно. Вода в бывшем ведьминском колодце не замерзала самыми суровыми зимами, — наложенные заклятия препятствовали, — но вот подогревать её Шера не собиралась.

Губы уже разомкнулись, чтобы крикнуть, позвать — но вдруг крик замер.

Если кто-то услышит…

…если кто-то найдёт её в колодце без одежды…

…если приведут домой, к папе…

Никто не должен знать. Никто. Мама ведь говорила.

Даже папа не должен знать, кто они на самом деле. Даже Лив.

С тихим плеском Таша барахталась в ледяной воде, широко открытыми глазами вглядываясь в недосягаемый свет.

Пожалуй, зря она решила прогуляться…

Из марева сна Таша вынырнула внезапно.

Что-то было не так. Что-то…

…изменилось.

Таша, не моргая, смотрела в потолок. Пыталась прислушаться, осмыслить, понять…

— А вы плоснулись, да?

Девушка скосила глаза — на стульчике, с книжкой сказок в руках сидела светловолосая девчушка в простом белом платьице. Лет шести, наверное. Бровки домиком, губки бантиком, носик пуговкой. Кукольно-круглые голубые глаза с любопытством её рассматривают.

— Ты… Кира? — почему-то вышел хриплый шёпот.

Девочка весело кивнула.

— Дядя Джеми велел мне следить, когда вы плоснётесь, — важно добавила она, не утруждая себя попытками выговорить букву "р". — Он сказал бусе, что вы весь день будете спать, а когда плоснётесь, то он надеялся, что святой папа уже плиедет. И вот весь день почти плошёл, и вы действительны плоснулись!

— Бусе?

— Моей бусе Габлиэль. А вы её не видели?

— Видела… Ты на неё похожа.

— Плавда? Вот и буся так говолит, — Кира радостно улыбнулась трогательной беззубой улыбкой. — А она у меня класивая, как кололевишна, да? — она расправила оборочки на юбке и вздохнула. — И муся класивая… Только не как кололевишна, а по-длугому.

— И ты ещё на кое-кого похожа… — Таша слабо улыбнулась, — у меня есть младшая сестра, вот когда ей шесть лет было…

"…сестра?"

Воспоминание о Лив всплыло будто бы неохотно. Будто сквозь туман, сквозь белёсую дымку…

…ни тоски, ни боли…

…никаких чувств… ничего.

Мысли путались, мельтешили, мешались…

— И я на вашу сестлу похожа, да? — девочка задумчиво смотрела на её лицо. — Тётя, а вы ведь не умлёте?

Таша вздрогнула:

— Почему… почему ты так говоришь?

— А дядя Джеми так сказал. Они с бусей лазговаливали, пока вы спали, и думали, что я тоже сплю, а я не спала, — Кира поболтала ножками. — Буся сплосила его, что с вами, а он сказал, что вы должны были стать кем-то, я забыла, кем, а тепель не станете, но плотивоядие помогает только от того, чтобы вы им не стали, а от смелти — нет!

Ничего не болело. Наоборот, во всём теле была какая-то необыкновенная лёгкость. Необыкновенная…

Ненормальная.

"Джеми, ты солгал…"

— Но я ему не велю. Вы ведь не умлёте. Всё будет холошо, плавда?

Не было ни страха, ни удивления. Лишь какая-то светлая туманная мгла.

— Арон…

"Где он?"

Мгла, мягко и вкрадчиво обволакивающая её осознание.

"Почему не здесь?"

Окутывающая, манящая…

Недобрая мгла.

— Арон!

Она падала куда-то, падала. Вверх или вниз — уже неважно. Скользила в белую мглу по золотому лучу, сплетающемуся со светом, лучащимся сквозь цветные стёклышки — в пустоту, завораживающую, затягивающую…

— Арон…

…закрой глаза, спи…

…спи, ведь так будет легче…

"Он не пришёл".

…спи, и ты забудешь о нём…

…просто закрой глаза…

…просто усни…

— Таша, нет, нет, только не уходи!

Кто-то окликнул её по имени — далёкий голос, очень далёкий, словно бы из прошлой жизни, из другого мира…

— Таша, смотри на меня, смотри на меня, слышишь?

…поздно…

…мгла не расстанется с ней…

…не отпустит её…

…никогда.

И стала тьма.

Где-то в маленькой детской тоненькая светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в чёрных одеждах. Безжизненно откинула голову, разметав кончики волос по деревянному полу.

Свет лампадки разноцветьем разбился в тусклом серебре её неподвижных глаз.

…тьма.

Бархатисто-чёрная, беззвёздная, без разделений земли или неба. В них не было необходимости. Здесь не существовало пространства и не существовало времени.

Она стояла во тьме… и не боялась. В этой тьме ничего не таилось. Она не была зловещей — в ней не существовало зла или добра, она была выше этих понятий.

"…а ты когда-то боялась темноты?"

Она ничего не боялась. Здесь не было страхов. Здесь не было памяти.

Здесь был только покой.

А впереди сиял чистый, ослепительно белый свет. Не холодный, не тёплый. Не рассеивающий тьму, лишь струящийся мимо. Она видела его на своих руках, чувствовала, как он играет странными потусторонними бликами в её зрачках — и, сколько ни смотрела на этот свет, глаза к нему не привыкали.

Свет сиял в зеркале. Может, это было и не зеркало вовсе, но ей проще было думать, что это зеркало. Прямоугольное, чуть выше человеческого роста, как дверной проём.

"Свет в конце туннеля?"

Это место не могло быть реальным… но оно было таковым. Оно было куда более реальным, чем сама жизнь.

…иди ко мне…

"Кто здесь?"

…иди…

Голоса. Зовущие — из света.

…иди к нам…

…иди, и больше никогда не будет боли…

Множество голосов, сливающихся в один.

…никакой боли, никакой печали, никаких тревог…

Она не чувствовала, что двигается — но она двигалась. Вперёд. К свету.

…лишь покой, один лишь покой…

…навсегда…

Почти у самой грани, у самой черты тьмы и света…

И вдруг — чья-то ладонь, удержавшая её за руку.

— Таша, стой.

Голос — незнакомый…

— Таша, не надо. Не уходи. Останься.

Или забытый?

…не слушай его, не слушай…

…не его дело…

— Нет, моё.

Свет тянул её за рукава.

…какое тебе дело до неё и её жизни, человек?

— Я никому её не отдам. Даже тебе.

…она заслужила покой…

— Она видела слишком мало, чтобы уходить.

…но как ты можешь знать, что лучше для неё?

— Я знаю её лучше, чем ты думаешь.

…ей было бы легче уйти сейчас…

— Не всегда правильно то, что легко.

…она видела столько боли…

— Да.

…и по твоей вине тоже…

— Да.

…ты не мог её уберечь…

— Да.

…а сейчас или через несколько лет — итог ведь будет один, так не всё ли равно…

— Нет. Смерть есть плата. Наша плата за жизнь. Как и боль есть плата за право быть людьми, быть — живыми. Это сделка с тем, кто выше нас. Да, за смертью боли нет, и нет чувств, что ранят. Но там нет ничего.

…цена слишком высока…

— Нет. За наши слёзы и нашу боль нам сторицей воздаётся. Мы живём, порой страдая, но живём, и с радостью отдаём часть себя тем, кого любим. Отдаём любовью, и получаем в ответ любовь. И боль наша — от любви. Потому что теряем. И умирая, мы помним жизнь, которую прожили, и жизнь, которую подарили другим. Мы не всегда можем это понять, но, как бы дорога ни казалась цена — получаем мы всегда больше.

Голоса шумели взволнованным прибоем темноты.

…время…

— Делать выбор.

Он разжал пальцы.

…свет или тьма…

— Жизнь или смерть.

…или покой…

…выбирай…

— Выбирай, девочка.

Ослепительный свет плескался перед ней.

Она оглянулась. Совсем чуть-чуть — лишь чтобы увидеть, кто…

Тьма растворяла черноту его одежд, скрывала черты, размывала лицо. Лишь сияли небесной ясностью глаза… Отражённый свет? Должно быть. Не может ведь быть иначе…

— Ради того, что связывает нас, — тихие слова поднимались из тьмы, подобно пушинкам тёплого сияния, — останься. Идём со мной. Прошу.

Он стоял с опущенными руками и смотрел на неё. Ждал.

Время узнать, чего ты хочешь на самом деле…

Она отвела взгляд от человека за своей спиной и повернулась лицом к белому сиянию. Свет затягивал, как зыбучий песок, так близко, так заманчиво близко…

Она приняла решение. Она выбрала.

Ещё миг она смотрела на свет, впитывающийся в её зрачки.

А потом сделала шаг назад.

…всего шаг — но почему свет тут же отдалился, так быстро, так стремительно, превратившись в крошечную далёкую точку…

Исчезнув. Оставив их висеть в абсолютной тьме, в высшей степени тишины.

Она оказалась в кольце прохладных надёжных рук, прижавшись спиной к нему, широко распахнутыми глазами вглядываясь во мрак. Двигаться куда-то было бессмысленно: понятия "куда-то" просто не стало.

Сколько они висели так, в безпространстве и беззвучье — неизвестно. Но по прошествии этой неизвестности они услышали голос.

— О чём молить тебя, чего просить у тебя…

Не бесплотную и вкрадчивую часть многоголосья.

— Ты ведь всё видишь, знаешь сама…

Чуть дрожащий, ломкий.

— Посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно…

Снизу?

— Ты, всё претерпевшая, премогшая — всё поймёшь…

Снизу. Из темноты, вдруг обернувшейся бездной.

— Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя…

Они стояли на краю воздуха.

— Услышь же меня, Пресветлая, в час нужды…

Но зато… появилось хоть какое-то направление, верно?

— Готова? — спросил он.

Она кивнула, поняв без слов — и шагнула вперёд.

И полетела вниз, вниз, не то падая, не то паря, теряя ощущение своего тела; не переворачиваясь, не кувыркаясь, не чувствуя биения ветра по лицу. Стоя, абсолютно вертикально — а он не выпускал её из спокойных, ненапряжённых рук.

А потом она поняла, что смотрит на виднеющийся впереди свет. Не белый, как от зеркала, а мягкий, золотистый, тёплый…

Свет, наполняющий солнечными лучами надежды.

Свет был совсем близко. Ещё мгновение — и они пролетят сквозь него…

Вот сейчас…

Свет вдруг дрогнул, мигнул, уменьшился в размерах, из всеобъемлющего став странной формы — слепяще-яркий квадрат с размытым вокруг разноцветным сиянием.

А потом Таша вдруг поняла, что уже никуда не летит, а лежит и смотрит на просачивающийся сквозь жёлтое стёклышко огонёк светильника на тумбочке.

Осознание, что ей не хватает воздуха, пришло малость с запозданием — заставив Ташу вдохнуть так глубоко и жадно, как никогда в жизни, наверное.

Молитвенный шёпот осёкся на полуслове:

— Вернулись!!! — вопль Джеми, заскакавшего вокруг них, Таша услышала где-то на краю слуха. Не вставая, она повернула голову — и, оставаясь в руках дэя, снизу вверх смотрела, как жизнь возвращается в его глаза.

Наконец он моргнул — раз, другой. Опущенный на неё взгляд стал осмысленным:

— Ты в порядке?

— Да.

— Точно? Всё хорошо? Ты можешь двигаться?

— Двигаться… — улыбка тронула её губы. Она была здесь, здесь, живая, и он тоже… Казалось, если бы она только захотела — могла бы полететь.

Какое-то время он, не моргая, всматривался в Ташины глаза.

А потом, прижав к себе, тихо коснулся губами её макушки:

— Ты вспомнила?..

— Нет.

Огонёк светильника мерцал, плыл в странном радужном мареве.

"…ну с чего, с чего ты радуешься и плачешь, как дура?"

— Тогда почему ты шагнула назад?

Таша сморгнула. Крепче обвила его шею руками и глубоко, судорожно вздохнула:

— Потому, — прошептала она, — что за таким, как ты, я бы пошла на край света.

Он бросил зеркальце на стол, и эхо исказило огласившие комнату звонкие хлопки.

— Браво, браво, — изрёк он, лениво аплодируя. — Право же, как трогательно. Я почти готов прослезиться.

— Это было очень рискованно, хозяин, — в голосе Альдрема слышался даже не намёк на осуждение — призрак намёка. — Она ведь действительно могла умереть. Она уже умерла.

— Ну извини, извини. Висп вышел экспромтом, но я бы не особо за неё волновался. Она же не одна… Кое-кто всегда готов прийти ей на помощь.

Альдрем, вздохнув, едва заметно шевельнул кистью, и к ещё не утихшим отзвукам эха примешался звон наливающегося бокала.

— Думаете, игра выгорит? — невзначай заметил слуга. — Ей же и шагу не дают без разрешения ступить…

— О, да. Всю её жизнь кто-то решал за неё. Ей не позволяли делать самостоятельных шагов. И она настолько к этому привыкла, что охотно позволяет себе быть ведомой, но… Но.

Пригубив бренди, он улыбнулся своим мыслям.

Он уже даже успел забыть, как это пьянит… игра. Помимо основных шагов, просчитанных и рассчитанных, костяка, так сказать, есть ещё и маленькие решения самих игрушек. И отношения между ними. И вот тут-то — азарт, непредсказуемость…

Сотни лет он определённо скучал по всему этому. Просто благополучно забыл. Вернее, не считал таким уж существенным.

И это удовольствие определённо оправдывает все средства.

— Интересно, как там моя наёмная четвёрка, — произнёс он вслух. — В компании мортов, конечно, не особо заскучаешь, но…

— Думаю, им не очень нравится безвылазно сидеть в съёмной квартирке в Пвилле, — закончил Альдрем.

— Они должны быть рядом, когда начнёт закручиваться финал. И наготове. Да и не так уж безвылазно они сидят — вылазки до таверны определённо несколько компенсируют моральный ущерб…

— Равно как и пятьдесят золотых авансом плюс сто по окончании дела. На такие деньги можно год каждодневно кутить… если бы они остались живы, чтобы их получить, конечно, — Альдрем почти нахмурился.

— Может, я их и не уберу, — он пожал плечами. — Посмотрю. По настроению.

— А неужели этот… кое-кто — не заметит, что они в городе?

— Конечно же, заметит. Но этой троице уже некуда бежать… во всяком случае, пока. Наш кое-кто прекрасно понимает, к чему приведёт побег — вернее, что за ним последует. И он будет тянуть до последнего. Забыв о том, что не он один может принимать решения.

Он отставил бокал. Протянул руку и снятой с подставки кочергой пощекотал угли.

— В конце концов она взбунтуется, Альдрем. И тогда, собственно, появлюсь я, — он смотрел, как от чугунных прикосновений головёшки заливаются золотистым румянцем. — Первый же самостоятельный шаг её погубит.

— И вы уверены, что она захочет бунтовать?

Он задумчиво крутанул кочергу в пальцах:

— Захочет. Уже хочет, просто не понимает. А когда будет готова понять… — его губы раздвинулись в мягкой улыбке, — что ж, я ей помогу.