Святая Грета

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Утром начался снегопад. Воскресный колокольный звон плыл над Окраиной в снежном сумрачном вихре, рождаясь из завываний ветра, то накатывая, то отступая прочь, но не замолкая ни на минуту. Грета сквозь сон даже видела все эти колокола, черные и огромные, славящие похоронным гудением милосердие Бога, говорящие от Его Имени с теми, кто был готов услышать.

Она видела лазурное небо, и красные облака начинали складываться в слова, но потом загудели колокола Окраинного храма, небо поменяло свой цвет, и Грета окончательно проснулась. Ей было холодно. Ветер наполнил ее келью, ломился в окно, по полу тянуло сквозняком. Вставать совершенно не хотелось. Светящиеся цифры будильника давали понять, что еще слишком рано.

Она закуталась поплотнее в одеяло и лежала, вслушиваясь в гудящую тишину. Впереди было воскресенье, огромный, долгий день, и воскресная школа, и праздник на Площади Милосердия, но, главное — Грету ждала встреча с Мареком, предводителем Бродяг. А это стоило обсудить с Клайсом.

Грета неохотно свесила ноги и нашарила тапки. Потом, стараясь не шуметь, прокралась в комнату брата. Она двигалась очень тихо, но Клайс открыл глаза, стоило ей переступить порог его комнаты.

— Ты чего вскочила? — шепнул он, усаживаясь в кровати. Она, в своем одеяле, залезла к нему в постель. Завертела головой. В комнате Клайса было довольно светло, в основном за счет плаката и планет под потолком. Даже распятие в углу светилось по контуру неоновой краской.

— В это время в больнице начинались процедуры, — ответила Грета шепотом. — Мне делали уколы.

— От воспаления мозга? — хихикнул Клайс. — Хочешь, ложись здесь.

— Вот еще!

— Они не скоро проснутся…

Он обнял ее за плечи.

— Классно, что ты дома…

— На улице снова зима, — вздохнула Грета. Положила голову ему на грудь. — Холодно…

— И куча снега, — прибавил Клайс. — Просто до жопы! Можно будет построить крепость.

Грета вытащила из одеяльного кокона правую руку и показала ему гипс.

— Издеваешься?

— Зато теперь ты сможешь командовать постройкой. На законном основании, а не как в прошлый раз.

Они прыснули.

— Тссс… — Грета прислушалась. Родители спали. — Я вдруг подумала… Клайс, если бы они умерли, ты бы плакал? — она кивнула в сторону родительской комнаты.

— А ты?

— Я первая спросила!

— Ну… Э… — он вздохнул. — Если бы это случилось скоро, нас бы забрали в интернат.

— Вот говно…

— Все в порядке. Просто ты отвыкла.

— Знаешь, там, в больнице, было точно так же. Так же холодно…

Он обнял ее второй рукой.

— Вот если бы однажды пришли люди из какого-нибудь ведомства, — фантазировала Грета, — и сказали бы: Грета, Клайс, вас подменили в роддоме. Ваши настоящие родители любят вас и хотят, чтобы вы вернулись…

— Да, — подхватил Клайс. — Ваши настоящие родители — это министр пропаганды и его жена… И особняк тысяч за десять синих, и мотоциклы, и даже настоящие лошади…

— И парусник, — вздохнула Грета. — И собака… А еще — новые кожаные штаны!

— Я ездил на мотоцикле, — похвастался Клайс. — По Окружной трассе, под сто двадцать…

— Хватит врать!

— Чесслово! Только не я вел… С ума сойти! Это было что-то!..

— А мне сделали пятьдесят четыре укола в задницу…

Они рассмеялись, уткнувшись в одеяло.

— Тебе было больно? — спросил Клайс.

— Подумаешь, ерунда!

— Нет. Тогда. — он дотронулся до гипса.

— А как ты думаешь?.. Да, а что мне сказать Мареку? Если я предъявлю ему гипс, он ответит, что двое Бродяг лежат в больнице, и за все уже заплачено сполна…

— Нда… А ты скажи ему, что он — пидер. И с ноги…

— Я серьезно.

Они посмотрели друг на друга.

— Отложи разговор, пока тебе не снимут гипс, — посоветовал Клайс.

— Нет. Не то. Я думаю забить им стрелку на Полигоне.

— У них шаман, — напомнил Клайс. — Он запутает все дороги. Сначала надо разобраться с шаманом.

Марек хитрый, наездом его не испугаешь. Надо посоветоваться с Полом.

— Разобраться с шаманом… — повторила Грета, и ее лицо помрачнело. — А как, Клайс? Я не скажу этого другим, но… Я не знаю даже, как открыть все те дороги, которые он проклял.

— Элементарно, — улыбнулся Клайс. На щеках заиграли ямочки. — Поймаем одного из волосатых и погоним впереди себя. Это как раз несложно.

Грета пожала плечами.

— Я хочу научиться сама…

— Тогда мы поймаем шамана и станем его пытать…

— Вряд ли он скажет что-нибудь толковое…

— Это не важно. Мы заткнем ему рот. А пытать будем для собственного удовольствия.

— Аминь. Знаешь, мне приснился странный сон, в больнице. Будто я стою у дороги, которая уводит во мрак. Вокруг лето, синее небо, цветочки, но там, куда ведет дорога, клокочут черные тучи. А потом я посмотрела под ноги и увидела кости. Дорога из костей… Даже камни на ней — не камни, а черепа, большие и маленькие, и совсем крошечные… Но знаешь, мне нужно было зачем-то идти туда, в клокочущие тучи, синее небо давило на меня, все было ненастоящим, как нарисованное… Как декорации, которые давно не протирали, и они успели запылиться. А тучи были живыми. И пламя, стены пламени в конце пути — тоже…

— И ты пошла?

Неоновые блики зелеными огоньками дрожали в темных глазах Клайса. Никто не умел слушать так, как он.

— Я пошла. Вернее, сделала первый шаг. Потом наркоз закончился, и я проснулась… Думаешь, это была Дорога Мертвых?

— Темный Путь? — переспросил Клайс, убирая волосы с ее лба. — Но разве в тебе есть зло, Грета? Разве ты не наказываешь саму себя за какие-то ничтожные грехи, я уж не знаю, какие могут быть у тебя грехи?.. Да ты — практически святая!..

— Темный Путь проходит через все миры, — тихо сказала Грета. — И ведет прямо в Ад. Но, знаешь, не обязательно быть плохим, чтобы попасть туда. Это — всего лишь путь.

Клайс вздохнул, поглядел на нее с тревогой.

— И в той книге сказано… — Грета заворочалась у него на руках, устраиваясь поудобнее. — Одинаково для всех, для грешников и святых, вне веры и желаний, вне устремлений и помыслов земных, и грехов, и чего-то еще, уже не помню, — одинаково трудна дорога, ведущая За Пределы. Одинакова и едина для всех…мертвых.

— Однажды тебя сожгут, если ты станешь так думать.

— Для мертвых, — повторила Грета. — Ведь среди живых достаточно тех, кто уже мертв. Но если Темный Путь поможет мне открывать и закрывать дороги, я пойду по нему… Ох, у тебя новый звездолет!..

Клайс посмотрел вверх. Под потолком, медленно вращаясь, вспыхивала бортовыми огнями модель “Серафима”, в окружении светящихся планет.

— Отец подарил, — сказал он немного смущенно, ведь ему, в отличие от Греты, хоть иногда делали подарки.

— Как ты думаешь, они попали в Рай, когда погибли? — Грета, затаив дыхание, пожирала глазами звездолет.

— Кто? Инквизиторы с "Серафима”? — усмехнулся Клайс.

— Инквизиторы?

— Пол спрашивал у своего отца… Только никому!.. У них было задание. Они летели на Луну, чтобы основать там базу “Оплот Света”, у них с собой было для этого все. Специалисты, рабочие роботы, строительные установки, в общем, все! Но на орбите их сбили ракетами. Вряд ли они от этого стали святыми.

— А я представляла себе крейсер, окруженный сиянием, летящий прямо в Рай…

Они засмеялись.

— Тише!.. — шепнул Клайс. — Может, выйдем сегодня пораньше? А то здесь толком не поговорить?

— Давай.

— Все равно они скоро придут нас будить…

— Да…

— И начнут орать, что мы не можем находиться в одной кровати…

— Тогда отпусти меня!

— Сейчас.

— Вот только я не понимаю, зачем нужна межпланетная экспансия, если Иесус боролся с монстрами? Разве чудовища могут поклоняться Монстроборцу? Ну наши, земные — еще ладно, но инопланетяне?.. У них, наверное, свои Монстроборцы… Ведь для них монстры — это мы!.. Нет, ты как хочешь, а я во все это не верю. Я еще поверю в военный конфликт с Материком Зла, но Межпланетный Крестовый Поход, как нам врали в первом классе — это уж слишком!

— Иесус был на этом корабле, — шепнул Клайс еле слышно, его дыхание приятно щекотало ухо. — Они везли его с собой.

— Это сказал Пол?

— Он подслушал какой-то разговор своего отца с другими техами. А эти парни знают все.

— Пола точно никогда не сожгут.

— Не скажи! Пока тебя не было, показывали процесс. И сегодня будут казнить женщину-теха. Кажется, она работала в соседнем отделе, отец Пола даже знал ее.

— И как звучал приговор?

— За распространение ереси и занятия колдовством… Они идут! — Клайс рывком выпихнул Грету на пол, упал на колени рядом с ней.

Шаги замерли на пороге, резко открылась дверь.

— Монстроборец Иесус, спаси и сохрани меня от инопланетных чудовищ, — монотонно заговорила Грета, обращаясь к неоновому Богу на кресте. — И избавь от зверя внутри каждого из нас, и прими такими, какие мы есть… Мама?

— Что вы делаете? — резко спросила женщина, застывшая на пороге. — Грета! Что ты делаешь в комнате брата?

— Мы молимся вместе…

— Сейчас же марш в свою комнату!

— Но я…

— Марш, я сказала! Бесстыдница! Хоть бы оделась!..

— Иди, — шепнул Клайс, и Грета успела заметить, какой яростью вспыхнули его глаза.

Она медленно встала, придерживая одеяло левой рукой, и направилась к женщине, которую в мыслях своих называла лишь по имени, но никак не “мама”. Та толкнула ее, довольно грубо, пнула ногой.

— Быстро!

— Дорогая, что-то случилось? — отец неприязненно поглядел на Грету. — Что произошло?

— Опять! — закричала женщина. — Вместе молились! Представляешь? Молились! — она зашлась от натянутого смеха. — Не успела вернуться домой, как залезла в кровать к собственному брату!.. Молились они!..

— Это правда? — отец взял Грету за подбородок, заглянул в лицо. — Почему ты не молишься в своей комнате?

Грета заставила себя успокоиться, поглядела затуманенным слезами взглядом и кротко проговорила:

— Я соскучилась по Клайсу. И по Богу. В больнице мы молились не каждый день, и не причащались ни разу. Я только сказала Клайсу, что хотела бы зайти в церковь по дороге в школу…

— Что, уже успела нагрешить, сучка? — взвизгнула женщина.

“Только бы Клайс промолчал!” — взвыла Грета про себя.

— Я совершила какой-то грех? — спросила она, обращаясь к отцу. — Я молилась Богу вместе с моим братом…

— Что у тебя под одеялом? — женщина не слушала ее.

“Кружевное белье и кожаная плетка!”

— Ночная рубашка. А что?

— Ничего!..

— Успокойся, дорогая… — Отец крепко стиснул плечо, Грете стало больно. — Я не стану наказывать тебя сегодня. Бог достаточно наказал тебя, заставив упасть с велосипеда. Но если я увижу тебя еще раз в подобном виде, в комнате твоего брата, я выпорю тебя кнутом. Обещаю. А теперь пошла! На сегодня я лишаю тебя пищи, так что пойдешь в школу голодная.

— Да, — внутри все кипело, но Грета приняла смиренный вид.

— Иди, — вздохнул отец, убирая руку.

Грета поспешно юркнула в свою келью, закрыла дверь и привалилась к ней спиной. Ее дыхание рвалось из груди, слезы текли по лицу.

“Почему? За что?” — спросила она Монстроборца, раскинувшегося на кресте. Пустота вместо лица. Никаких эмоций. Никакой боли. Пустота… А может, суть — именно в этом?

“Я их ненавижу. Однажды я убью их.”

За перегородкой что-то упало. Наверное, Клайс вымещал свою ярость, швыряя в стену какие-то вещи.

По дороге в школу они действительно остановились около храма. Они делали так всегда.

Колокола уже не звонили. Было тихо, неторопливо сыпался снег. Они вошли, потоптались на пороге, избавляясь от слякоти, и отправились дальше, туда, где горели тысячи свечей и клубился ладан.

— Я куплю свечи, — шепнул Клайс. Он был без шапки, волосы намокли от снега. Грета улыбнулась и выпустила его ладонь. Подошла к иконе Святого. У Апостола Бена было узкое лицо и длинные волосы, падавшие на дерзкие глаза, а мерцающий нимб напоминал, скорее, подсветку силового поля. В правой руке Апостол Бен сжимал парализатор, в левой, конечно же, Библию. Истинную Библию, каждый стих из которой обладал чудовищной силой. И по спине пробегала дрожь при воспоминании о том, что он сделал при помощи этой силы…

Подошел Клайс, с двумя зажженными свечами. Грета перекрестилась, установила свою свечу в центр канделябра. Преклонила колени. Клайс — рядом с ней. Женщины неподалеку просветленно улыбнулись, глядя на двух юных ангелочков, заглянувших в церковь перед уроками.

— Святой убийца, — прошептала Грета, — нам нужно расправиться с Бродягами. Они совсем обнаглели. Они унижают наших друзей, глумятся над нами, всяко разно поносят и отбирают деньги. Их шаман закрывает наши дороги. Все они — тупорылые свиньи и полные ничтожества. Я знаю, ты ненавидишь их так же, как и я. Дай мне силы, чтобы я могла разобраться с Бродягами, как ты разобрался с Редонной! Пусть они сдохнут в жестоких мучениях! Пусть их кровь пропитает землю, пусть их прах развеет ветер, пусть стены Адского пламени поглотят их души, навсегда, на веки вечные, аминь, аминь, аминь!

— Аминь, — повторил Клайс. Они замолчали, глядя на Бена снизу вверх. За спиной Святого рвался силовой купол вражеского города. Должно быть, Апостол Бен вознесся в тот момент, когда его крейсер “Лотгалия”, сдетонировав, растворился в сиянии ядерного взрыва.

У выхода из церкви их уже поджидали Пол и Алдыбей. Бонга, как обычно, опаздывал.

— Что такие мрачные? — безошибочно угадал из настроение Пол. Вероятно, способности теха передались ему по наследству от родителей.

— Родители запрещают нам молиться… вместе, — буркнул Клайс. — Привет, Алдыбей!

— Здравствуй, — Грета протянула Алдыбею свой гипс. — Кстати, не хочешь расписаться?

— Запросто! — невысокий смуглолицый парень с черными живыми глазами лихо откинул крышку своего бэга и выхватил маркер. Потом размашисто написал свое имя поверх гипсового кокона. — Скоро снимут?

— Послезавтра.

— Только я не понимаю, зачем тебе наложили гипс? Ты угодила в бесплатную больницу?

— Да, — засмеялась Грета.

— Это, наверное, неудобно?

— Полный финиш!

— Поэтому ходишь пешком, да?

Сам Алдыбей, как и Пол, стояли возле прислоненных к паперти велосипедов.

— Распишешься? — Грета забрала у Алдыбея маркер и протянула его Полу. Тот усмехнулся, критически оглядел маркер и вернул обратно. Достал ручку с неоновыми чернилами, поставил росчерк, подумал — и пририсовал веселую рожицу. Поверх металлического корпуса ручки шли иностранные буквы.

— Откуда? — в голосе Алдыбея звучала зависть.

— Выменял у Бонги, — небрежно отозвался Пол, вертя ручку между пальцами, как барабанную палочку.

— На что?

— На календарик.

— Врешь!

— Не хочешь — не верь.

— Уй!.. Дай заценить?

— Обойдешься. — Пол спрятал ручку в нагрудный кармашек. Он был в той же штормовке, что и на полигоне. Грета знала, что брезент был только сверху, а под ним проходило плетение из тонких стальных тросов, на подкладке из нанорезины.

— Во сколько идете на праздник? — спросил у Клайса Алдыбей.

— Предлагаю встретиться здесь же, в семь вечера, — ответил вместо Клайса Пол. — Пойдем все вместе.

— А где Юнит? — удивилась Грета.

— Дома, — Пол приподнял велосипед, счистил с его рамы прилипший снег. — Вчера он договорился с отцом, что вместо школы его возьмут на учения.

— На Полигоне? — выдохнул Алдыбей.

— А где же еще? Потом начнется банкет, но Юнита, естественно, на него не пустят.

Алдыбей сглотнул.

— А ананасы там будут? — мечтательно проговорил он.

— Ананасов не существует, — как бы по секрету сообщил ему Пол. Алдыбей ошарашенно поглядел на него. Грета и Клайс захохотали.

— Алдыбей, — снисходительно улыбнулся Пол, возвращая велосипед в прежнее положение и залезая на паперть. — Хочешь заработать неоновую ручку? Кстати, чернила светятся в темноте!

— А как? — захлопал глазами Алдыбей.

— Залезь наверх, на решетку, и прокукарекай. Трижды!

— Покажи ручку!

— Говори, согласен или нет?

— Я должен сначала…

— Согласен? Или нет? — Пол опять достал ручку и принялся по-всякому вертеть ее. Жадное сердце Алдыбея не вынесло подобного искушения.

— Согласен! — крикнул он.

— Только громко, чтобы все слышали! — предупредил Пол, спрыгивая к друзьям. Алдыбей залез на его место.

— Ты серьезно? — шепотом поинтересовался Клайс.

— Естественно!

— Залезть на забор? — уточнил Алдыбей задачу. Он смотрел только на ручку.

— Давай скорее, а то опоздаем на урок!

Алдыбей скинул в снег свой школьный рюкзак. Подпрыгнул, уцепился за прутья и довольно ловко вскарабкался на церковное ограждение.

— Кукареку!

— Громче!

— Ку — ка- ре- ку!!!

— Еще два раза!

— Ку! Ка!..

Сторож, привлеченный шумом, вышел на крыльцо, увидел Алдыбея, и его лицо начало багроветь. Грета с удовольствием наблюдала, как он разевает рот, набирая в легкие побольше воздуха. В варежках, отороченных мехом, этот дядька сжимал лопату для снега.

— Ну я вам сейчас… — угрожающе прогудел его голос.

Алдыбей замер, вцепившись в узор решетки, на самом верху. Он не решался спрыгнуть, парализованный ужасом неожиданности. Грета, Клайс и Пол с хохотом и воем помчались прочь,

Алдыбей застрял на заборе.

— Вот я тебе! — рокотал бас, и визгливо неслось: — Дяденька, не надо!..

Забежав за угол, они остановились, чтобы насладиться зрелищем наказания. Алдыбей, красный и всклокоченный, вырывался и орал, а сторож держал его за ухо, охаживая другой рукой по заднице.

— Будешь лазить по заборам! Будешь!..

— Я не буду!.. Не буду!..

— Нехристь черножопая!

— Не буду!

Алдыбею удалось вырваться, и он уже мчался, таща велосипед рядом с собой. Сторож что-то кричал ему вслед, размахивая лопатой.

— Ты специально?! — Алдыбей налетел грудью на Пола, толкнул его.

— Специально, да?

— Ну-ка… — Клайс встал между ними. — Ты сам сделал выбор. И сам ответил за него. Нечего быть идиотом.

— Отдавай ручку! — прохрипел Алдыбей.

— Ручку? — удивился Пол. — С какой стати?

— Отдавай! Я честно выполнил!

— Честно? А сколько раз ты прокукарекал? Вроде мы договаривались, что три, а ты — сколько?

Полтора?

— Отдай! — Алдыбей бешено сверкал глазами, но наброситься не решался.

— Остынь, — сказала ему Грета. — Мы все слышали уговор.

— Но сторож!..

— Нечего было слезать! — Клайс издевался уже в открытую, улыбаясь с откровенным цинизмом. — А слез, так надо было ногой по яйцам!.. А ты — дяденька, отпустите!.. Дяденька, простите!..

— Алдыбей — цурка! — подхватил подъехавший Бонга, чистенький и свежий, как всегда по утрам. — Цурка косоглазая!

— Сам ты цурка! — закричал на него Алдыбей. — Цурка Бонга!

— Маменькина цурка!..

— Хватит, — приказала Грета. — Бонга, вечно тебя приходится ждать! Пойдемте! Пол, ты идешь?

Алдыбей, оттолкнув Бонгу локтем, быстрым шагом обогнал их, всклокоченный и злой.

— Ой-ей-ей! — вслед ему загнусавил Бонга.

— Может, макнем толстяка в сугроб, — предложил Клайс.

— Мы опаздываем, — сообщил Пол, глянув на часы. — Может, пробежимся? А, Грета?

— Побежали, — согласилась она.

Бонга в два счета обогнал их на зимней резине, и, не удержавшись, впаял ногой Алдыбею по заднице, проезжая мимо.

У дверей кабинета истории Церкви уже собралась толпа. Кто-то сидел на подоконнике, кто-то — на полу, кто-то разглядывал хрестоматийные картинки, нарисованные на стенах. Грета, подойдя, отыскала взглядом Марека, но тут Клайс поймал ее за рукав.

— Позже.

Марек на секунду встретился с Гретой глазами и отвернулся, чтобы скрыть ненависть. Один из тех, кто попал в яму с кольями, был его приятелем, вспомнила Грета. Пол взглянул на часы, поморщился.

— Могли и не бежать. Он опять опаздывает.

Бонга швырнул свой бэг к стене, уселся на него.

— Он всегда опаздывает. В прошлый раз он опоздал на двадцать минут.

К Клайсу подошла Лейз. Сегодня ее юбка была немного длиннее. Грета отвернулась и стала смотреть в окно, как снег засыпает железные тренажеры на спортивной площадке. Учитель истории Церкви был самым странным человеком, какого ей доводилось встречать. Во-первых, он опаздывал и не ставил плохих отметок. И еще он умел рассказывать так, что в классе стояла гробовая тишина, раздавался лишь его спокойный голос с теплыми интонациями, который учитель никогда не повышал. Но самым замечательным в нем было лицо, такое же терпеливое и спокойное, как у распятого Монстроборца на той фреске в Фундаменте…

Грета не пропустила ни одного его урока, с тех пор, как по воскресеньям дополнительно ввели факультатив истории Церкви. Толпа учащихся зашевелилась. Учитель шел по коридору. Грета постаралась поймать его взгляд, и ей это удалось.

— Здравствуй, Грета, — сказал он. — Ты принесла справку?

— Вот, — она протянула ему лист с больничным штампом и неразборчивым почерком, какой обычно бывает у врачей. Он спрятал листок в карман плаща, подошел к двери.

— Грета, почему ты не надеваешь юбку? — прошипел возле уха ядовитый голос Лейз. — Правда, что у тебя кривые ноги?

— Ты уже успела отсосать у моего брата? — поинтересовалась Грета.

— Отстань от нее, — попросил Клайс.

— Сам от нее отстань!

Учащиеся уже затягивались в класс. Грета и Лейз какое-то время мерились взглядами, стараясь вложить в выражения лиц как можно больше презрения, но Клайс схватил Грету за рукав и потащил за собой.

Обычно Грета сидела за партой рядом с Полом, да только за время ее отсутствия произошли перемены, и она с удивлением увидела, что Пол теперь соседствует с Мареком, а она… Только не это! К ней направлялся Дон Альварес, собственной прыщавой персоной!

— Это что? — Грета огляделась по сторонам. — Это как же так?!

Учитель каким-то образом услышал и сказал:

— Альварес тоже долго болел, так что теперь вы будете сидеть вместе.

А потом раскрыл журнал и начал перекличку.

— Ладно же, — процедила Грета сквозь зубы, сумрачно глядя на Альвареса. Сидеть с ним считалось редкостным западлом. — Ну и денек!

Альварес уселся на стул, растопырил локти. Клайс, Пол и еще несколько человек зашлись от хохота. Лейз скалилась, растянув напомаженные губы, и сидела она рядом с Клайсом.

— Подвинься! — бросила Грета Дону Альваресу.

— Отстань, — буркнул тот.

— Тебе пиздец!

— Тебе самой пиздец!

Альварес, кроме всего прочего, был еще и Бродягой. Он уже начал отращивать волосы — жиденький хвостик, перетянутый шнурком, доставал почти до седьмого шейного позвонка.

Дождавшись, пока Учитель отвернется, Грета выхватила неожиданно “флиггер” и прочертила глубокую борозду посреди парты обоюдоострым выкидным лезвием.

— Вот твоя половина, — проговорила она, косясь на Альвареса. — вот моя. Тебе ясно?

Альварес побледнел и отодвинулся от нее подальше. Грета кинула по сторонам несколько быстрых взглядов и спрятала “флиггер” обратно в карман.

— Ну что же, — резюмировал Учитель, захлопывая журнал. — Все здесь. Никто не отсутствует. И это хорошо, потому что у нас сегодня — очень интересная тема. Нет, записывать ничего не надо. Просто послушайте.

Он неторопливо обвел глазами притихший класс. Грета мельком взглянула на Дона. Тот замер от напряженного внимания, приоткрыв слюнявый рот. Грета усмехнулась. Она прекрасно понимала, какую власть должен иметь над начинающим Бродягой взрослый парень с длинными волосами.

Учитель, наверняка, был кумиром Дона Альвареса.

— Что вы знаете о Боге? — спросил он, останавливаясь возле доски. — Что Он добрый и немного похож на вашего папу? Я рассажу вам о Боге. Когда-то давно Бог приходил в этот мир, но люди распяли Его. Бог умер. Но, перед тем, как умереть, Он обещал, что вернется. Проходили века, Его все не было, и люди привыкли жить без Бога. Они утратили свою веру. Они забыли, что Он умер за их грехи, и перестали быть Ему за это благодарны. Они искривили свои пути, и их души стали наполняться тьмой, все больше и больше. Но были среди них те, кто помнил заповеди Бога и жил сообразно Его заветам. Эти избранные хранили свет истинной веры посреди всеобщей ереси и всеобщего забвенья. Разрушительный хаос не коснулся их душ, они не потеряли путей своих, потому что Имя Божие сияло над этими путями… Эти избранные сделали все, чтобы Он вернулся. И вот, сорок восемь лет назад, Он вернулся.

Альварес шумно сглотнул.

“Он вернулся, но уже без лица”, - мысленно проговорила Грета, как всегда, споря с Учителем. —

“Откуда Он вернулся? Где Он был все время, пока Его не было? Ты же знаешь! Расскажи мне!”

— Он вернулся, чтобы больше не оставлять нас никогда, — продолжал Учитель посреди гробовой тишины, и когда Грета думала о Монстроборце, по ее спине пробегал холодок. — Он вечен, и Он всегда будет с нами. Тот, кто верен Ему, сам будет жить вечно… Но, чтобы жить вечно, надо сначала умереть, как Он доказал нам своим примером. Каждый из вас, — так смотрят через прицел перед тем, как нажать на курок, — однажды умрет. И каждый однажды воскреснет. Мы все — плоть от плоти нашего Бога… И ты, Бонга, тоже!

По классу прошелестел смех. Грета увидела, как Бонга прячет в пакет недожеванный бутерброд и начинает дико краснеть.

— С чем бутерброд? — поинтересовался Учитель.

Бонга давился, пытаясь жевать и отвечать одновременно, крошки сыпались у него изо рта. Класс засмеялся громче.

— Иди за дверь, прожуй и возвращайся, — небрежно взмахнул рукой Учитель, повелительным жестом отпуская Бонгу. Тот торопливо вышел, зажимая рот руками. Ему тоже было смешно.

— Сначала надо умереть. — Учитель подождал, пока Бонга закроет за собой дверь, и спросил: — Вы знаете, как умирал наш Бог? Конечно, знаете! У всех были церковные комиксы?

Дон Альварес закивал головой.

“У тебя-то точно были!” — подумала Грета, косясь на него. Альварес случайно перехватил ее взгляд и растерянно заморгал. Грета снова поглядела на Учителя.

— Помните, что там было нарисовано? Сначала они схватили Его, потом пытали, потом судили, и, наконец, распяли. На все это им потребовалась ровно неделя. В воскресенье они схватили его.

Поэтому сегодня — Жертвенное Воскресенье. Сегодня Бог ждет от нас очистительную жертву.

Очень плохого человека. Либо серийного убийцу, либо террориста, либо еретика. Все пойдут сегодня на Площадь Милосердия?

— Да! — весело закричали все вокруг.

— В понедельник… Да тише вы! В понедельник к Нему привели того, кто Его предал, чтобы тот повторил свои обвинения. И Бог простил его. Поэтому понедельник называется “Понедельник Прощения”. Вы знаете, что надо делать в Понедельник? — Учитель пристально поглядел на Марека и Пола. — Марек, Пол, вы знаете об этом?

— Надо прощать своих врагов, — полувопросительно сказал Марек, вежливо привстав. Он был высокого роста, с очень светлыми волосами, забранными в аккуратный хвост. Он ходил в костюме с запонками, чем бесил всех друзей Греты.

— Не только, — улыбнулся Учитель. — Пол, ты не хочешь дополнить ответ твоего… одноклассника?

Пол выпрямился рядом с Мареком.

— В Понедельник Прощения следует просить прощения у своих врагов.

Когда Пол улыбается ТАК, он становится похожим на Маленького Ангела из комиксов Дона Альвареса, подумала Грета, он может обмануть кого угодно, когда он улыбается ТАК.

— Садитесь, — разрешил Учитель. — Ваши товарищи совершенно правы. Прощать и просить прощения, раскаиваться и очищать душу искупительными слезами. Это будет в понедельник. Во вторник к Богу применили первые пытки. Его не кормили и не давали пить весь день, и поэтому вторник называется “Голодным”. Что это означает, Бонга? — спросил он у вошедшего Бонги.

— Вторник называется “Голодным” потому, что во Вторник запрещается есть, — с серьезным видом ответил толстяк. В классе снова засмеялись.

— Иди, садись. И не только есть — пить тоже запрещаеся.

Потом наступила среда. Грета, что ты можешь рассказать нам про среду?

Грета встала, и все посмотрели на нее.

— Кровавая Среда, — просто сказала она. — Бога били кнутом, и вся одежда на Нем пропиталась кровью.

— Правильно. — Учитель посмотрел на нее и чуть-чуть улыбнулся. Его взгляд потеплел. Грета почувствовала, что краснеет. — Всю ночь Бог пролежал на холодных каменных плитах своей камеры. Поэтому в Кровавую Среду вы должны наказывать себя телесно. Если не можете сами — попросите ваших родителей, они с удовольствием помогут вам… ремнем. Верно? Садись, Грета. В четверг… Алдыбей, что произошло в четверг?

— В четверг Бога мыли, — громко сказал Алдыбей. И тут же последовал взрыв хохота.

— Какое потрясающее богохульство, — восхитился Учитель. — Какой дерзкий полет мысли! Мыли!.. Четверг назван “Чистым” оттого, что Бог очищал свою душу исповедью. И в Чистый Четверг нужно исповедоваться в грехах и причащаться. Вам всем знакома эта процедура, так что начинайте вспоминать. Пятница называется “Темной” не потому, что Бог спал, если следовать логике Алдыбея… Он сражался с демоном, искушающим Его свободой. Поэтому в Пятницу запрещено выходить из дома, кроме как в школу, а также спать, есть и пить. И смотреть визор! Все меня слышат?.. А надлежит молиться, стоя на коленях, с утра и до вечера, до самых первых звезд. А что у нас с субботой? Клайс?

Грета повернула голову и взглянула на брата.

— Суббота называется “Светлой”, потому что Бог одержал победу над демоном, — рассудительно сказал Клайс, слегка приподнявшись.

— Правильно, — согласился Учитель. — Бог победил демона и низверг его в пучину Ада. Но и это не самое главное. Бог боролся прежде всего с самим собой. Он мог просто встать и уйти из темницы, Он знал, что никто из живущих не сможет остановить Его, не сможет воспротивиться Его воле. Но Он остался, чтобы искупить грехи этого мира. В воскресенье был праздник. Пасха, если кто не знает. В воскресенье Бога распяли, и Он умер. Но Он оставил заповеди, по которым надлежало жить, ожидая Его возвращения. И сейчас Альварес нам их перечислит, все пять.

Прыщавый Альварес подскочил рядом с Гретой от неожиданности. Он выпрямился, не отрывая испуганного взгляда от глаз Учителя.

— Давай, перечисли нам эти заповеди, — в мягком голосе Учителя прозвучал приказ.

— Нельзя убивать, — гнусаво и нудно затянул Альварес. — Нельзя отнимать чужое… Нельзя колдовать… Нельзя предавать…

— И? — вопросительно протянул Учитель, опасаясь, что Дон надолго замолчит.

— И… Э… — кажется, у Дона начался ступор. Грете было знакомо это состояние — когда вроде и помнишь правильный ответ, да только его никак не сформулировать. Но жалости она не чувствовала никакой. Альварес тяжело вздохнул, как бы давая понять, что сдается.

— Ну, назови пятый! — потребовал Учитель.

Дон Альварес снова вздохнул. Он начисто забыл последний грех, и теперь умоляюще обводил глазами класс, надеясь на подсказку.

— Нельзя дышать, — еле слышно проговорила Грета, стараясь не двигать губами.

— И нельзя дышать! — радостно выпалил Дон, прежде, чем успел подумать.

Класс просто взвыл от хохота. Смеялся даже Учитель. Грета поглядела на Клайса. Тот догадался о ее проделке, в значении его взгляда ошибиться было невозможно.

Учитель что-то сказал, и оживление начало затихать.

— Нельзя лгать, — повторил Учитель в наступившей тишине. — Пятый грех — это ложь. Вы когда- нибудь лгали?

Молчание.

“Конечно, лгали!” — подумала Грета. — “Миллионы раз!”.

Учитель переводил свой цепенящий взгляд на каждого из них. Вот его глаза остановились на Грете, и у нее замерло сердце.

— Надо всегда говорить только правду, — подвел он черту, и класс вздохнул свободнее.

— Садись, Альварес, — Учитель махнул рукой. Грета просто тащилась от этого жеста — повелительно-небрежного, позволяющего измерить глубину культурной пропасти между Учителем и этим прыщавым ничтожеством. — Садись и думай в следующий раз своей головой. Кстати, тебе ведь кто-то подсказал неправильный ответ? Верно?

Снова наступила тишина. Грета чувствовала, как горло сковывают тиски. В животе противно заныло от напряжения.

— Кто тебе подсказал неверный ответ? Скажи, и я не стану тебя наказывать… за ересь.

Альварес поднялся. Он сделал это очень медленно, и Грета заметила, что его руки дрожат.

— Да, за ересь, — повторил Учитель. — Потому что не знать в вашем возрасте пять смертных грехов — это ересь. Поглядите на Альвареса. Он сейчас находится в двойственном положении. С одной стороны, он не может солгать, и обязан назвать того, кто ему подсказал. А с другой — он не может предать своего школьного товарища, потому что предательство — тоже смертный грех. Как же ему быть? Ну? Какие есть варианты?

Тишина.

— Грета, что ты об этом думаешь?

Грета поднялась, вставая рядом с Альваресом.

— Это я подсказала Альваресу, — сказала она. — Я хотела пошутить. Простите меня.

Учитель улыбнулся.

— Молодец. Садитесь оба. Продолжим…

Альварес тяжело дышал, когда опускался на соседний стул. По его виску текла капля пота, оставляя влажный след.

— Ты за это ответишь, — услышала Грета его зловещий шепот.

— Завтра начинается Неделя Очищения, — снова заговорил Учитель. — Завтра мы все отправимся в путь, по стопам Бога, чтобы очиститься ото всех-превсех грехов. День за днем, в течение недели…

— Ты ответишь за Патчера… И за Ильзе… — продолжал Альварес клацать зубами в запоздалом страхе.

— …Вы будете очищаться страданием. Потому что все мы грешим, так или иначе. Пусть хотя бы в мыслях, например, когда желаем зла своим ближним… — теперь голос Учителя звучал ласково, как и всегда.

— Ведь это Монахи заманили их в яму?.. Я ненавижу вас всех… — злобный шепот Дона проникал прямо в мозг. Грету начинала захлестывать ярость. Только не сейчас…

— Заткнись, — прошипела она сквозь зубы.

— Я знаю, это сделали твои сраные друзья! — Альвареса понесло. Его взгляд загорелся безумием. Долбаный псих…

— После школы… я разрежу тебя на куски… — с каменным лицом пообещала Грета.

Альварес издал непонятный звук, видимо, сдерживая собственную ярость. И замолчал. Грета смотрела в парту, на неприличное слово, нацарапанное поверх точно таких же бессмысленных слов и выражений. Патчер и Ильзе… Вот как их звали… Парня, сломавшего ей руку, звали иначе.

И почему всегда страдают невинные?

Марек подошел к ней сам, пока она собирала свой бэг. Учитель уже покинул класс, компания Бродяг ошивалась возле входа.

“Наверное, пасут за коридором”, - подумала Грета. Она, не подавая вида, что заметила лидера Бродяг, кидала левой рукой в свой рюкзак письменные принадлежности.

— Они сделали это из-за тебя, — негромко произнес Марек, и Грете пришлось посмотреть на него.

Лицо Марека выражало крайнюю усталость, пополам… с отчаяньем?

— Это уже война, — сказал он, прилагая видимые усилия, чтобы оставаться спокойным. — Но вы ведь хотели именно этого?

И, не дожидаясь ответа, повернулся и пошел к выходу.

— Что он тебе сказал? — шепотом осведомился Пол, тут же оказавшийся рядом.

— Объявил войну… — Грета закрыла бэг, подняла глаза на Пола. — Нам всем надо поговорить.

— Не здесь, — Пол, слегка задев ее локтем, отправился следом за Мареком. Грета вздохнула и накинула лямки рюкзака на левое плечо.

Новая куртка Бонги оказалась на редкость кричащей, но это его ничуть не смущало.

— В оптический прицел тебя можно разглядеть с десяти километров, — сказал ему Клайс, когда они шли по аллее в сторону Космического проспекта. — Ты специально ее надел?

— Просто тебе завидно, что у тебя нет такой куртки, — снисходительно объяснил ему Бонга. — А мне ее папа привез. Здесь таких курток не купишь. Видишь, что написано? “Дифле”! Понял?

- “Дифле”! — фыркнул Пол. — Бонга носит “Дифле”! Посмотрите на него!

— Давай, завидуй! — огрызнулся тот.

— Да хватит уже, — попросила Грета. — Надоело! Скажите лучше, что здесь происходит?

— А ты не знаешь? — тут же откликнулся Бонга, и Грета успела перехватить взгляд, которым наградил его Пол.

— Что случилось? — повторила она.

— Мы не хотели тебе говорить… — медленно произнес Пол. — Вернее, не так. Клайс просил тебе не говорить этого.

— Но ты все равно бы узнала, — добавил Клайс.

— Бонга, что случилось? — Грета удержала толстяка за ярко-желтый рукав. — Говори!

— Один из этих… Ну, которые попали в яму… Он сейчас в реанимации. И он никакой не Бродяга, а так просто…

— Он двоюродный братец Марека, — вздохнув, прибавил Пол. — Приехал на Святую Неделю…

Получается, что мы нарушили Правило.

— Собачье дерьмо! — вырвалось у Греты. Она отпустила рукав Бонги и обхватила себя руками, как если бы ей стало вдруг очень холодно.

— Однажды это должно было произойти, — пожал плечами Пол. — К этому все шло.

— Взрослым что-нибудь известно?

— Нет, конечно! На полигоне всякого говна… — Клайс пнул ногой пустую сигаретную пачку. — Могла оказаться и яма с кольями, а что здесь такого?

— Думаешь, все в порядке?

— Я подслушал разговор двух Бродяг, — признался неожиданно Бонга. — Они думают, что ихний шаман сделает нас всех одной левой. Они сказали, что никто из нас не видел его, и ему будет проще расправиться со всеми нами…

Пол засмеялся.

— Они так и сказали: “На фига нам заморачиваться, если у нас есть шаман”! — крикнул Бонга.

— Кто это сказал?

— Мартин и Эни, я все слышал собственными ушами!

— Эни? — переспросил Пол. — Мальчик-Девочка?

— Говорят, что Эни видели с накрашенными губами, — подключился Клайс. — На взрослой дискотеке, с каким-то мужиком…

— Что ты знаешь про шамана? — спросила Грета у Бонги, и тот буквально расцвел.

— Он не из нашей школы, живет где-то за Каналом, — быстро затараторил он. — Бродяги подцепили его на Полигоне. Говорят, он отметелил сразу четверых… Потом они подружились. Еще он играет на гитаре, такой же волосатый, как и весь этот сброд… Слушает “Кодекс Эм”, это как пить дать.

Пол легко улыбнулся, услышав название запрещенной группы от осторожного Бонги. Однажды кассета с записью “Кодекса” попала к Грете, но Пол категорически отказался слушать “эту ересь”, и вовсе не из страха перед смертью. “Инквизиторы не слушают “Кодекс Эм”, - сказал он тогда.

— Вот что я знаю про шамана, — закончил Бонга.

— Говоришь, живет за Каналом? — переспросила Грета.

За Каналом находились трущобы, и считалось, что там живут одни отбросы.

— Заканальный шаман, — повторила Грета. Бонга захохотал.

— Эй, подождите! — послышался голос Лейз за спиной, и Клайс обернулся. Они остановились.

Длинноногая Лейз торопливо семенила по заснеженной аллее, и это не выглядело смешно или нелепо — двигалась она удивительно пластично.

— Твоя новая девушка? — равнодушно спросила Грета. Клайс неопределенно хмыкнул. Грета отметила, что его волосы вот-вот достигнут критической длины, после которой — прямая дорога в Бродяги.

— Тебе надо подстричься, — бросила она.

— И правда, — поддакнул Пол. — Скоро нас совсем перестанут уважать из-за таких, как Клайс.

— Клайс, я забыла отдать тебе конспект, — Лейз, лучась улыбкой, остановилась, не дойдя пары шагов. Клайс подошел к ней.

— Ты пойдешь на праздник? — спросила Лейз ОСОБЕННЫМ голосом. — Может, и я с вами?

Теперь она смотрела на Грету.

— Вряд ли, — сказала та с максимально холодными интонациями.

— А что ты наденешь? — не успокаивалась Лейз, и теперь Грета понимала, отчего она так бежала за ними. Лейз напрашивалась на неприятности. Грета поглядела на нее более внимательно. На лице Лейз светилась ТА САМАЯ улыбочка.

— Ты так и пойдешь в этих уродливых ботинках? Да, Грета?

Клайз уже убрал конспект. Лейз оказалась совсем рядом с ним, практически вплотную, и улыбалась она совершенно иначе.

— Встретимся завтра? — донеслось ее воркование. — Ты это хотел сказать?

Клайс что-то нерешительно промямлил. Лейз напоследок бросила на Грету уничтожающий взгляд и отправилась восвояси. Клайс какое-то время глупо таращился ей вслед, пока Грета не привлекла его внимание.

— Может, пойдем?

— Что, хочешь трахнуть Лейз? — заговорщицки подмигнул Бонга.

— Заткнись, — попросил Клайс.

— Хочешь залезть ей в трусы? — не унимался Бонга. — Пощупать ее киску? Примерить варежку?

Клайс попытался нанести ему удар кулаком, но Бонга ожидал чего-то подобного и с легкостью увернулся. Он выплясывал вокруг разъяренного Клайса, подпрыгивая, как разноцветный мячик.

— Дорогая, давай примерим твою варежку, — старательно кривлялся он. — Как насчет того, чтобы примерить…

Клайс не выдержал и погнался за ним. Бонга с хохотом понесся по аллее, проявляя скорость и ловкость, несопоставимую со своими размерами.

— Значит, Бродяги объявили войну, — задумчиво проговорил Пол.

— А шаман закрыл все дороги, ведущие на их сторону, — дополнила Грета. Эта мысль бесила ее, не давая покоя.

— Надо вычислить этого типа, — предложил Пол. — И проломить ему башку. Вот что я обо всем этом думаю. Война так война.

Клайс все же догнал Бонгу и теперь набивал ему за шиворот снег. Толстяк, не переставая хохотать, выкрикивал что-то про варежку.

— Война так война, — повторила Грета.

Густые весенние сумерки окутали паперть, и свечи за узенькими окошками Окраинного Храма горели вдвое уютнее, чем обычно. Грета стояла рядом с Клайсом, молча глядя на небо. Звезды были слишком высоко, или просто сумерки еще недостаточно окрепли. Клайс пошевелился, посмотрел на часы.

— Мы слишком рано пришли, — буркнула Грета. Клайс сунул руку обратно в карман и выдохнул облачко пара.

— Я начинаю замерзать.

— Расскажи мне то, что обещал, — попросила Грета.

Перед тем, как они пришли домой, Клайс обещал, что расскажет про Канал. Вернее, про то, что находится ЗА Каналом. И теперь это время настало.

— У меня мало информации, я был там всего один раз, — сказал он.

— У меня информации еще меньше, — тут же откликнулась Грета. — Я не была там ни разу!

— Как же я буду рассказывать, если ты меня перебиваешь?

— Хорошо, я буду молчать.

— Случилась какая-то авария в метро, — заговорил Клайс, — и часть воды из Канала ушла. Тогда затопило несколько станций, ты наверняка про это помнишь. Их просто закрыли, ремонтировать не стали. Говорят, что частично они затоплены, а частично — нет. Можно пройти всю ветку, если знаешь дорогу. Можно даже пробраться в Подземный Город, но в это я, если честно, не верю. Слишком похоже на приманку для идиотов. Еще там есть неработающий завод. Вот там я был.

— Ты не рассказывал…

— Я поклялся хранить секрет, а потом забыл рассказать, это было двести лет назад… Мы лазили туда с Хайноком, еще до того, как… Неважно. Этот завод — самое странное место, какое я когда- либо видел. Даже удивительнее, чем комбинат “Огоньки”. Представь себе такую железную громадину с вот такенной домной, с омуденными поршнями, которые чего-то там нагнетают, а вместо земли там сплошной бетон… И люки… Открытые люки, в несколько рядов. Грохнешься в такой — и баиньки. Не достать. Говорят, там раньше делали что-то вредное, для космоса. Что-то вроде графитовых стержней, похожую срань. Мы видели уцелевшие витражи, на них — ракеты, еще древние, первые. Жутко старый завод. Мы там нашли какие-то светящиеся круги, потом их первоклашкам на патроны поменяли… — Клайс улыбнулся воспоминаниям. — А рекламы в тех районах практически нет, и вообще, света мало. Темно, и грязи по колено. И ничего хорошего и прекрасного, а такое впечатление, что все время длится вечная ночь.

— Может, там — изнанка мира? — предположила Грета. — Темная сторона?

— Может быть… Ты погляди, Бонга помирился с Алдыбеем!

Это была правда. Бонга и Алдыбей приближались, яростно споря о чем-то важном. Грета услышала высокий голос Алдыбея: “А вот и выйдет!”, и издевательский смешок Бонги.

Они почти подошли, так что стало слышно, о чем идет речь.

— Да у меня целый килограмм этого добра! — размахивал руками Алдыбей. — Там не то, что дверь, там всю стену разворотит!

Грета поняла, в чем дело. Это был старый проект Алдыбея, он давно уже собирался вскрыть заброшенный бункер при помощи взрыва.

— Надо посоветоваться с Полом, вот что, — подвел черту Бонга. — Привет! А где Пол?

— Чего так поздно? — спросил Клайс, переминаясь с ноги на ногу.

— Надо было теплее одеваться, — когда Бонга что-либо советовал, в его голосе появлялись покровительственные интонации. — И почему ты не скажешь родителям, чтобы они купили тебе новую куртку?

— Такую же, как у тебя? — презрительно прищурился Клайс.

— Такую же они тебе не купят. Такие здесь не продаются. — Бонга выдул розовый пузырь жевательной резинки.

— Откуда у тебя взрывчатка? — поинтересовалась Грета, подходя к Алдыбею.

— Откуда надо, — буркнул тот. — Но иначе нам его не вскрыть. Понимаешь, да?

— Ты действительно веришь, что там полно автоматов?

— Думай, что хочешь! — разозлился Алдыбей. — Девчонке этого не понять!

— Подожди же, — нахмурилась Грета. — Послезавтра мне снимут гипс, я тебе многое припомню!

Алдыбей захохотал.

— Хочешь, я дам тебе поносить мою старую куртку? — предложил Бонга Клайсу. — Там только рукав чуть-чуть порвался, скажешь маме, она тебе зашьет…

Клайс задумчиво поглядел на него, прикидывая, куда ударить.

— Хотя… Она, наверное, тебе велика, — быстро исправился Бонга. — О, наконец-то Пол!..

Пол вынырнул из сумерек, именно с той стороны, откуда его ждали меньше всего.

— Ну что, идем? — быстро спросил он. За спиной Пола обрисовались широкие очертания второгодника Лорди, которому была прямая дорога в космические войска уже сейчас. Акселерат Лорди всегда сопровождал Пола, если речь шла о чем-нибудь важном.

— Ты уже решил, откуда мы будем смотреть? — поинтересовался Клайс.

— Думаю, что с крыши, — ответил Пол. — На площади будет давка.

— Точно! С крыши! — поддержал его Бонга. — Я как раз взял бутерброды…

— Тогда пошли, — сказала Грета. — А то праздник скоро начнется.

Чтобы попасть на Площадь Милосердия, им предстояло проехать в метро целых шестнадцать станций. В час пик это было довольно сложно из-за обычной давки, а сегодня, накануне обещанного супер-шоу, по направлению к подземной станции валила толпа. На Окраине люди одевались преимущественно в серые, жизнезащитные тона, и оттого Грете казалось, что ее подхватил поток протоплазмы. Она привычно лавировала между монохромными спинами, стараясь сохранить набранную скорость, но возле входа в метро поневоле пришлось замедлить шаг. Около стеклянных дверей толкались люди, несколько копов поблескивали закрытыми щитками своих шлемов, пытаясь хоть как-то регулировать напор человеческих тел. Все вместе напоминало выдавливание фарша из мясорубки, но в обратном временном потоке. Грета покорно позволила стиснуть себя со всех сторон.

— Если что, встречаемся на Милосердия у экскалатора, — предупредил Пол из-за плеча здоровенного дядьки. — Вам ясно?

— Да! — услышала Грета голоса Бонги и Алдыбея. Клайс двигался чуть сзади, уцепившись за ее куртку, чтобы не отстать. Через несколько томительных минут, на протяжении которых давление постоянно нарастало, Грету внесло сначала в вестибюль, потом она кое-как продралась через турникет и, когда шагнула на ступени экскалатора, пот лил с нее градом. Клайс догнал ее примерно на середине лестницы.

— Где они? — спросила Грета. — Ну и давка! Я думала, у меня кишки наружу вылезут!

— Как твой гипс?

— Порядок…

— Думаю, мы все равно не найдем их в такой толпе…

По стене вдоль экскалатора двигались буквы рекламного слогана, и на лице Клайса дрожали сполохи света.

“Если спросить его про Лейз в открытую, он скажет, что это не мое дело”, - подумала Грета. — “И будет прав”.

— Здесь многое изменилось, пока меня не было, — сказала она. Но тут лестница закончилась, и Клайс не успел ничего ответить.

В вагоне их буквально вдавило друг в друга. Теперь Клайс мог обнимать ее совершенно открыто, потому что не было другого выхода — люди стискивали их со всех сторон. Грета закрыла глаза, прижимаясь щекой к его груди, и все, что происходило вокруг, превратилось в ночное море. Вагон набирал скорость, гул голосов становился шумом ветра, и Грета покрепче вцепилась в Клайса, чтобы не унесло волной.

Юнит прибился к ним на “Площади Милосердия”, стоило выйти из метро. Каким-то образом он засек их и зашагал рядом, как ни в чем не бывало. Пол даже не нашелся, что на это сказать.

— Ну, только заори мне среди ночи, — предупредил он Юнита, когда они заходили в подъезд расселенного дома, древней пятиэтажки с покатой крышей и каменными львами у подъезда. — Только обоссысь!

— Сам смотри не обоссысь! — отозвался Юнит.

На лестнице воняло именно тем, о чем они говорили. Наверняка взрослые ходили сюда отливать. Грета брезгливо зажала нос. Пол достал фонарик и посветил на испачканные ступени.

— Будет чудом, если на крыше никого нет, — заметил он.

На крыше никого не было. Они вылезли через чердачное окошко, и Грета увидела посреди крыши круглую каменную беседку, а прямо перед глазами оказался огромный плоский экран.

Один из трех, обрамлявших Площадь Милосердия.

— Опа-на! — вырвалось у Бонги. — Супер-пупер-класс!

Беседка была свободна.

— Надо заложить окно, — предложил Пол. — Вон той крышкой!

— Ты все предусмотрел, — с одобрением заметил Клайс.

Пол приосанился. Грета засмеялась. Будущий космодесантник Лорди с легкостью завалил круглое окошко подходящим по размерам ставнем, подпер доской.

И они цепочкой направились к беседке, балансируя на гребне ската.

Юнит тут же забрался на кирпичный парапет беседки, свесил ноги в пустоту. Из кармана штормовки, чуть меньшей по размеру, чем куртка Пола, он извлек пачку сигарет и принялся в ней ковыряться. Тонкие детские пальцы, торчащие из широкого рукава, шевелились, выбирая сигарету с “правильным” номером.

— Ты много куришь, — недовольно буркнул Пол, буравя взглядом щуплую детскую спину.

— А мне похуй! — отозвался Юнит.

— Как ты сказал? — переспросил Пол.

Юнит сплюнул и повторил более отчетливо:

— Мне похуй!

— Оставь его, — попросила Грета. — Мы в его возрасте ругались точно так же. Это пройдет.

Юнит передернул плечами, давая понять, что он думает о мнении Греты. Клайс мягко улыбнулся.

— Ты слишком строго с ним обращаешься, — сказала Грета. Пол оскалился в издевательской улыбке.

— Да-а?

Юнит глубоко затянулся и выдохнул дым через ноздри.

По экрану на крыше соседнего дома пробежали сполохи красного.

— Начинается! — крикнул Бонга. — Ура!

Стрелы фанфар вспороли небо. Грета подняла голову, наконец-то увидела звезды.

— Добрый вечер! — прогремело со сцены, немного невнятно. — Добрый вечер всем нам!

— Это Клоун-в-марле! — крикнул Юнит, подпрыгивая на заднице. — Вот отстой!

— Я — ведущий этого супер-шоу, Клейн Марлет, — донеслось снизу, словно в подтверждение его слов. — А это — моя прекрасная помощница, звезда телеэкрана по имени…

— Дайши Сун… — эхом прокатилось по площади.

Снова взревели фанфары.

— Дешевая Сука! — хором прокричали Юнит, Клайс и Алдыбей. Все рассмеялись, Юнит — громче всех. Он болтал ногами над пропастью и выдыхал дымные колечки. Грета принюхалась. Это был действительно табак.

— У тебя какие? — спросил у Юнита Лорди.

- “Космические”, - отозвался тот.

— Дашь стрельнуть?

— Да запросто!

— Дайши-и-сун!.. — в одно слово протянул Клоун-в-марле.

И Дешевая Сука запела своим кукольным голосом:

Бонга и Алдыбей, кривляясь, подпевали. Толстый Бонга, похожий на яркий воздушный шарик, раскачивался из стороны в сторону, с каменным лицом повторяя за певицей всю ту чушь, которую она несла, и только в его круглых глазах плясали веселые искры. Алдыбей, маленький и верткий, размахивал руками и ногами, но делал это настолько смешно, что у Греты заболел от смеха живот.

— С кем я спала… — старательно выводили Бонга и Алдыбей, — Ему скажу я: “Дешевой Сукой я была”, ла-ла-ла!

Клайс и Пол взвыли на два голоса, волчий вой улетел в искрящееся пространство рекламного неба.

— Спасибо, Дайши-и-сун!.. — заорал в микрофон Клоун-в-марле. — Спасибо, девочки!.. Дорогие мои друзья!..

Все смолкло. Грета поглядела на экран. Дешевая Сука старательно скалилась рядом с Клоуном, в ней было что-то от Лейз, такое же кукольное и дешевое. Девочки из “Звездного балета” уже уходили, покачивая упругими попками, их место занимали клирики в черных рясах. Одного из них показали крупным планом, и целую секунду Грета глядела в безжизненно-мрачные глаза инквизитора. Потом снова показали Дешевую Суку.

— Сегодняшний вечер — это не просто праздник, — продолжал Клоун, скорчив благое лицо. — Мы все собрались здесь во имя Иесуса! Этот вечер открывает Неделю Очищения, этот вечер призван напомнить всем нам, как Он страдал за наши грехи!.. Господь страдал за наши грехи, а мы будем страдать просто так, ради собственного удовольствия!

Барабанная дробь упала тяжелыми брызгами. Грета вздрогнула. Прожектора заметались по площади, потом все вместе уткнулись в белый крест, засиявший в их мертвенном свете над кучей хвороста.

Праздник начался.

Клирики шагнули вперед, выстраиваясь цепью. Дешевая Сука и Клоун куда-то исчезли. Что-то происходило там, внизу.

— Надо подползти и посмотреть, — сказала Грета, в основном — для Пола и Клайса.

— Тебе плохо видно? — тут же откликнулся Бонга, кивком головы указывая на экран. Он уже разворачивал свои бутерброды.

— Стоило тащиться на крышу, чтобы посмотреть визор! — бросила Грета. — Я собираюсь спуститься вон до той трубы! Нас оттуда будет не видно… А нам…

Пол и Клайс посмотрели друг на друга, потом — снова на нее.

— Мой брат — епнутый, — высоким чистым голосом проговорил Юнит со своего парапета.

Грета поглядела на трубу. “Спуститься вон до той трубы” звучало слишком просто. Она села на железный лист кровли, ощутив ладонями его ржавую поверхность. Можно испачкать себе всю задницу… Крыша спускается под опасным углом. Промахнешься мимо трубы — и до свидания…

Пол присел на корточки рядом с ней.

— Оттуда точно все видно?

— Думаю, да… — Грета поглубже вздохнула и поползла, цепляясь руками и упираясь в скат ногами.

Она тут же заскользила, как по ледяному склону, и, не успев испугаться, врезалась прямо в кирпичную трубу. Перевела дыхание. Тут же рядом оказался Пол, легко съехав на заднице. Потом присоединился Клайс. Больше места не было ни для кого.

— Детки смотрят визор, — фыркнул Пол. — Надо доползти до края крыши и свесить голову вниз, иначе мы увидим то же, что и они… — небрежный кивок в сторону беседки. — Ну все, первый пошел!

Встав на колени, Пол осторожно начал выпрямлять свое тело, пока не улегся животом на крышу.

Он аккуратно прополз несколько необходимых ему сантиметров, и его руки дотянулись до железных столбиков ограждения. Грета вздохнула. Посмотрела на свою относительно чистую куртку. Да, это было необходимо.

Они лежали рядком, свесив головы вниз. У Греты захватывало дух от открывшейся картины — огромная площадь была заполнена людьми до отказа. Три гигантских экрана показывали то, что происходило на сцене. Шеренга клириков молилась, беззвучно шевеля губами, а за их спинами высилась куча дров с торчащим из нее крестом.

— Аминь, — произнес в микрофон один из инквизиторов.

И стало очень тихо.

— Как звали эту женщину? — спросила Грета, повернув лицо к Полу. — Твой отец правда знал ее?

Лежать было не особенно удобно, но она уже освоилась. В общем-то, ничего страшного, главное — не шевелиться. И не думать о том, как отсюда вылезать.

— У техов не бывает имен, — ответил Пол, глядя перед собой, и Грета вспомнила, что он говорил это и раньше.

— Со школьной скамьи, — негромко проговорил инквизитор, — все мы знаем про пять смертных грехов…

— Все, кроме Дона Альвареса, — прошептал Пол. Грета улыбнулась.

— И эти грехи, — возвысил голос инквизитор, — называются так: Убийство, Воровство, Колдовство,

Измена и Ложь! Все эти грехи караются смертью. Женщина, которая умрет здесь сегодня, совершила один из этих грехов.

— Какой? — спросила Грета у Пола. Тот промолчал, сосредоточенно глядя на площадь.

— У этой женщины нет больше имени, нет биографии, нет будущего. Ее имя предано забвению. Ее родственники никогда не придут на ее могилу, потому что у нее не будет могилы…

— И родственников тоже, — усмехнулся Клайс.

— Ее выбрали, чтобы публично умертвить, именно из-за тяжести того, что она совершила…Приведите преступницу!

Снова барабанная дробь. Грета почувствовала, как напряглось плечо Клайса, лежащего справа.

Лицо женщины-теха скрывала черная накидка. Руки были сковаты тяжелыми цепями, что соответствовало концепции супер-шоу. Она медленно шла по проходу, вдоль линии щитов из нанопласта, а на копов, держащих эти щиты, напирала толпа, желавшая плюнуть в жертву, либо кинуть в нее испорченной едой.

Она, не торопясь, поднялась на свой эшафот и остановилась, дойдя до места казни. Теперь все прожектора сошлись на ее фигуре, окутывая дополнительной вуалью нестерпимого света.

Двое клириков, встав справа и слева, подвели ее к кресту, сняли цепи и зафиксировали ее руки в специальных зажимах. Потом они отошли, занимая свои места в неподвижной шеренге черных ряс.

Еще четверо, по-военному четко развернувшись, подошли к эшафоту. В их руках были странные черные дубинки, вспыхнувшие синим огнем, когда клирики протянули из к вязанкам сухого хвороста.

— Электрофакелы, — прокомментировал их действия Пол. — На рукоятке два контакта, нажимаешь кнопку — появляется огонь. Вот и все Божье чудо.

Хворост был явно пропитан каким-то составом. Он вспыхнул огненным шквалом, сразу же скрыв фигуру жертвы. А потом над замершей толпой повис ее нечеловеческий крик.

— Все согрешившие против заповедей Божиих отправляются в Ад, — назидательно проговорил инквизитор. Все экраны теперь показывали его лицо, залитое отблесками огня, и пока он говорил, этот крик все длился и длился. — Все согрешившие против Бога обречены на вечные муки. Или Бог недостаточно страдал, чтобы вы могли нарушать Его волю?!. Или Его слово больше ничего не значит для вас?..

По огненному кресту за его спиной прокатилась последняя волна дрожи, и пламя успокоилось.

Обвисшее тело горело ровно, без выкручивающих душу рывков. Пол тихо выругался. Грета посмотрела на Клайса. В его темных глазах дрожали блики угасающего костра. Люди на площади начинали опускаться на колени.

— Никто не рождается чистым, — тихо сказал инквизитор. — Чистыми мы делаем себя сами. И эта неделя — последний шанс для многих из вас избежать адских мучений, последний шанс на добродетельную и спокойную жизнь. Последний шанс однажды проснуться на небесах, возле ног нашего ГОСПОДА!

Мощные аккорды церковного гимна вырвались из динамиков, спрятанных по углам эшафота.

Прожектора взметнулись ввысь, привлекая внимание к голографической проэкции звездного крейсера. Засветилась неоновая надпись “Во имя Иесуса”, а потом в небе расцвели хризантемы фейерверка. Грета упустила момент, когда эшафот опять превратился в сцену. Сгоревшее тело исчезло вместе с крестом и золой, оставшейся от хвороста. Начинался концерт. Дети, наряженные ангелочками, высыпали на площадь, разнося просвирки. В воздухе кружились бумажные лепестки, напоминая снег. Грета почувствовала холод. Ее мышцы затекли, она устала лежать вниз головой, а все интересное уже закончилось. На сцену снова вышли Клоун-в-марле и Дешевая Сука.

— Поползли отсюда, — сказала Грета.

— Ты первая, — отозвался Пол.

Клайс все еще смотрел на площадь, и в его глазах застывала ненависть.