Священная охота

Глава 17

Ингри прошел полпути до резиденции Хетвара, прежде чем реакция на случившееся проявилась в полной мере, заставив его колени подогнуться. Низкий выступ стены дома вполне подошел в качестве скамейки, и Ингри упал на него, обхватив руками голову и прижавшись спиной к все еще теплому камню. Его ощущения странным образом напоминали те, что он испытывал, когда его волк пытался вырваться наружу: он погрузился в закруживший его поток времени, а потом словно упал на землю после приснившегося полета. Только на этот раз не тело, а рассудок оказался в состоянии, когда защитная реакция опережает мысль в отчаянном стремлении выжить.

Проходившая мимо почтенная дама помедлила и пристально взглянула на раскачивающегося, обхватив себя руками, Ингри, но потом, отдав должное его возрасту, полу и вооружению, предпочла не интересоваться его самочувствием. Через некоторое время дрожь унялась, и разум Ингри вновь начал функционировать.

«Рассказ Венсела правдив… О пятеро богов!»

Не Венсела, а Хорсривера, поправил себя Ингри. Много ли от Венсела уцелело в этом щуплом кособоком теле, сказать было невозможно.

Вторая его мысль была окрашена завистью. Жить вечно! Как мог человек не стать счастливым, имея столько возможностей исправить старые ошибки, накопить богатства, власть, знания? Однако размышления развеяли зависть. За свои многие жизни Хорсривер заплатил многими смертями; заклятие не давало ему никакой защиты от всех сопряженных с этим ужасов. «Быть сожженным заживо — весьма мучительная смерть. Не рекомендую», — сказал однажды Венсел, и Ингри тогда счел эти слова шуткой. Теперь, оглядываясь назад, он предположил, что скорее тот поделился пережитым.

Сделает ли человека уверенность в собственном выживании более смелым в битве? Действительно, многие из предков Венсела… нет, иначе — Хорсривера… умирали не в своей постели. А может быть, знание того, какие страдания несет смерть, сделает человека более трусливым? Ингри только что пережил, по милости Хорсривера, две самые чудовищные кончины, и одного воспоминания о них было достаточно, чтобы его чуть не вырвало. Призрачные образы других смертей множились, как отражения в двух стоящих напротив зеркалах, и от осознания их бесчисленности желудок Ингри снова судорожно сжался.

Потом Ингри осознал, что показанное ему Хорсривером было не единственной ценой, заплаченной за вечную жизнь. У Ингри не было детей, он даже никогда не задумывался о том, что значит иметь сына, но перспектива, нарисованная Хорсривером, вызвала в нем смутное, но тем не менее яростное желание защитить… Может быть, оно коренилось в его собственном детском стремлении заслужить одобрение отца, в светлых воспоминаниях о лорде Ингалефе, благодаря которым Ингри представлял себе, каким должен быть настоящий отец.

Что должен был чувствовать Хорсривер, глядя, как растут сыновья его сыновей, и зная, какая их ждет участь?

Каково было зачинать ребенка, все предвидя наперед? Открывал ли он им ожидающий их кошмар, как открыл его Ингри? Или он нападал без предупреждения? Или бывало и так, и иначе? В каком возрасте овладевал он телами своих потомков? И какая разница была Хорсриверу — вторгаться ли в душу испуганного ребенка, растерянного юноши или взрослого мужчины, прожившего собственную жизнь, делавшего собственный выбор, возможно, имеющего жену и детей? Какова бы ни была разница, у Хорсривера было достаточно времени, чтобы перепробовать все варианты…

И дело не только в разных телах и разных женах. Куда девались души всех захваченных заклятием сыновей? Связанные вместе, поглощенные, но полностью не уничтоженные… Заклятие, похоже, украло у несчастных не только жизни, но саму вечность. Хорсривер тащил обломки душ через следующие поколения, через следующие века, весь этот перепутанный клубок истаивающих призраков. Не приходилось ли Хорсриверу — эта мысль поразила Ингри больше остальных, — не приходилось ли Хорсриверу своей рукой убивать любимого сына, зная о приближении собственной кончины, чтобы избавить его душу от погружения в этот ужас?

«Думаю, что такое могло случаться раз или два».

За четыре столетия, когда насилие часто безвременно обрывало жизни, наверняка возникали самые разные ситуации.

Опасный, могущественный, владеющий магией, бессмертный… и безумный. Оглядываясь назад, Ингри по-иному оценил едкую разговорчивость Венсела. Его странное поведение, вспышки энергии, перемежающиеся отшельничеством, все еще удивляли Ингри, но теперь он не искал им объяснений, подходящих обычному человеку. Ингри по-прежнему не понимал Венсела, но ему наконец открылась вся глубина этого непонимания. «Смотри на души», — сказала ему Йяда. Вот уж действительно…

Сколько еще повторений потребуется, прежде чем Венсел утратит свой даже уже теперь хрупкий рассудок и станет настолько невменяемым, что уже не сможет считаться нормальным человеком? Продолжающее действие заклятия на посторонний взгляд станет, возможно, казаться какой-то семейной болезнью, когда одного кровного родственника за другим поражает безумие — кого в юности, кого в зрелом возрасте…

«Только одно повторение, мне кажется».

Следующий переход будет отличаться от прежних, если Ингри проживет дольше Венсела. Об этом позаботится его волк. Будет отличаться, но совершенно не обязательно в лучшую сторону.

«Нет, не в лучшую…»

Если не считать того момента, когда Ингри получил дух волка, сегодняшний день стал самым ошеломляющим в его жизни — он начался со встречи лицом к лицу с богом, а кончился ужасными откровениями Венсела. Ингри ничего так не хотел, как дотащиться до дому, прижать к себе Йяду и выплакать новости, уткнувшись ей в плечо. До дому? Здание, где содержалась Йяда, домом Ингри не было.

«Но где бы ни была Йяда, там место и мне».

В хаосе и неразберихе битвы знамя, высоко поднятое над сражающимися и умирающими, было местом, где собирались растерянные и потерявшие командиров воины, местом, где можно перегруппировать силы, найти надежного товарища, спиной к окровавленной спине которого можно продолжать биться.

«И нужно предупредить ее об опасности трансформации».

Ингри с ужасом осознал, что жуткое наследие Венсела висело над его головой многие годы, а он ничего не подозревал. Выбор времени, когда его тело будет захвачено, был полностью во власти Венсела. Граф в любой момент мог перерезать себе горло, по своей воле совершив сверхъестественное переселение. Впрочем… поразмыслив, Ингри решил, что Йяда может оказаться единственным человеком во всем Вилде, способным с одного взгляда определить подделку. Определить, но не обязательно понять, что произошло, а лживые измышления Венсела, произнесенные ртом Ингри и голосом Ингри, наверняка окажутся искусными и убедительными.

Ингри заставил себя подняться на ноги и снова пошел по улице, стараясь не шататься, как пьяный. Движение несколько взбодрило его тело и освежило ум. Дойдя до желтого каменного фасада дворца Хетвара, который был ему домом последние четыре года, Ингри помедлил, вспомнив о своем первом паническом порыве кинуться к патрону. Он внезапно почувствовал, что совершенно не представляет, что сказать Хетвару, однако хранитель печати ведь велел ему явиться. По крайней мере нужно узнать, не ждут ли его новые распоряжения. Ингри свернул к двери.

— У милорда посетители, — предупредил его привратник.

Ингри едва не удрал, но вместо этого скромно сказал:

— Передай, что я подожду, и узнай, что милорду угодно мне приказать.

Привратник отправил пажа, который тут же вернулся с известием:

— Господин желает, чтобы вы явились в его кабинет, лорд Ингри.

Ингри кивнул, поднялся по широкой лестнице и свернул в знакомый коридор. Наступали сумерки, и слуга зажигал свечи в настенных подсвечниках. На стук в дверь раздался ответ Хетвара:

— Войдите.

Ингри повернул ручку и проскользнул внутрь, но тут же с трудом подавил импульс сбежать. Вокруг письменного стола Хетвара сидели принц Биаст, просвещенный Льюко и сам настоятель-выборщик, Фритин кин Боарфорд. У стены стоял Геска; напряженная поза лейтенанта выдавала в нем человека, которому нелегко дается отчет перед начальством. Глаза всех присутствующих обратились на Ингри.

— Вот и хорошо, — сказал Хетвар. — Мы как раз обсуждали вас, Ингри. Оправились ли вы после утреннего нездоровья?

Выражение лица хранителя печати было откровенно насмешливым. Быстро перебрав в уме возможные варианты, Ингри решил, что ответа на этот вопрос не существует; поэтому он просто кивнул и стал всматриваться в своих неожиданных слушателей.

Настоятель Фритин приходился дядей графам-близнецам Боарфордам; это был представитель предыдущего поколения, избравший служение храму, поскольку слишком большое число старших братьев лишало его надежды унаследовать родовые земли. Его долгая карьера была типичной для священнослужителя и вполне достойной: если он и покровительствовал своим родичам, то всегда заботился о том, чтобы они ревностно служили храму. Его назначение в Истхом, сопровождавшееся важным постом выборщика, произошло около семи лет назад, ознаменовав кульминацию карьеры и возможности оказывать покровительство.

По наблюдениям Ингри, Фритин и Хетвар вполне уживались: оба они были прежде всего людьми практичными. Благодаря им Храмовый город и Королевский город чаще действовали сообща, чем противостояли друг другу, хотя бывали и исключения. В настоящий момент некоторая напряженность была вызвана приближающимися выборами, поскольку Хетвар полагал, что Фритин еще не определился с тем, кому отдаст голос: настоятель по матери был в родстве и с Хокмурами, и с Фоксбриарами. Фритин сумел использовать свое положение главы храма для того, чтобы пока что не пообещать свой голос никому. Не приходилось сомневаться, что он собирался извлечь пользу из такого положения вещей.

Ингри никогда не был уверен, что верховный настоятель снисходительно смотрит на его волка. Прощение Ингри даровал его предшественник; бумага с его подписью была единственной собственностью Ингри, которую он берег все последние десять лет; сейчас она хранилась в комнате Ингри в этом самом дворце. Ингри не было известно, является ли отвращение Фритина ко всему сверхъестественному следствием его теологических взглядов или личного отношения: настоятель так же не жаловал мистику, как и Хетвар.

«Так зачем же, интересно, он привел Льюко?»

Льюко как раз грыз палец и пристально смотрел на Ингри, что вызвало у того новый приступ беспокойства. Вежливо кивнув жрецу, Ингри стал ждать, когда кто-нибудь заговорит.

«Кто угодно, только не я. Пятеро богов, я недостаточно сообразителен для такой опасной компании».

Верховный настоятель сразу перешел к делу.

— Просвещенный Льюко сообщил нам, что вы утверждаете, будто пережили чудо сегодня утром в храме.

На мгновение Ингри задумался о том, как бы прореагировал Фритин, если бы он ответил: «Нет, я совершил чудо. Мне очень не хотелось, но бог так меня упрашивал…» Вместо этого Ингри ответил:

— Со мной не случилось ничего, что я мог бы доказать в суде, милорд. По крайней мере так мне сказали.

Льюко смущенно поежился под спокойным взглядом Ингри.

— Я там был, — холодно сказал настоятель.

— Да, милорд.

— Я не видел ничего. — К чести Фритина, хоть в его голосе мешались подозрение и тревога, тревога все-таки преобладала.

Ингри склонил голову, сохранив ничего не говорящее выражение лица. Если это кого-то и злит… Пусть сначала они выскажутся.

Принц-маршал Биаст с надеждой проговорил:

— Можно считать, что раз Сын Осени забрал душу Болесо, это свидетельствует против обвинений в звериной магии.

— Считать можно все что угодно, — добродушно кивнул Ингри. — И как только единственного свидетеля Камрила обнаружат утонувшим в Сторке, некому будет опровергнуть такое заключение. Я, во всяком случае, предпочту промолчать.

Верховный настоятель дернулся, уловив замаскированное оскорбление. Или совет? А может быть, угрозу? Ингри надеялся, что определить это точно окажется нелегко. Проницательные глаза Льюко блеснули вновь пробудившимся любопытством.

— Такого не случится, — сказал настоятель. — Камрил находится под стражей. Его ждет правосудие.

— Это хорошо. Тогда каким бы способом ни была спасена душа Болесо, по крайней мере его поступки получат оценку, которой заслуживают.

Биаст поморщился.

Хетвар решительно вмешался:

— Так скажите нам, лорд Ингри, когда вы обнаружили, что леди Йяда также заражена духом животного? — Ах, значит, они сравнивали то, что каждому из них говорил Ингри… Что ж, теперь этому не поможешь.

— В первый день после отъезда из замка.

С обычным своим обманчивым спокойствием Хетвар поинтересовался:

— И вы не сочли нужным сообщить об этом мне?

Стоящий у стены Геска, изо всех сил старавшийся сделаться невидимым, поежился.

«А кому же, как не Хетвару, ты писал свои доносы, Геска?»

Похоже, Хорсриверу, судя по тому, как своевременно тот их встретил. А если так, то остается ли и сейчас Геска его агентом?

— При первой же возможности, — ответил Ингри, — я сообщил о проблеме храму в лице просвещенной Халланы. Она направила меня к просвещенному Льюко. — «Ну, в определенном смысле…» — Я ожидал указаний священнослужителей, поскольку дело явно попадает в ведение храма, однако, увы, из-за переполоха с белым медведем вовремя их не получил. К тому времени, когда у меня появился шанс все рассказать, другие события заслонили это. — Другие события? Или то же самое, только с другой точки зрения? Кто, кроме богов, может заглядывать за все углы одновременно? Эта новая мысль не успокаивала. Ладно, переложим вину на святого — Льюко как раз со своего рода сухим одобрением смотрел, как Ингри выкручивается — и посмотрим, кто осмелится отчитывать его.

Ну конечно, не Хетвар: хранитель печати нахмурился, но переменил тему:

— Понятно. С девицей мы разберемся в свое время. До нас дошло более недавнее обвинение. Что вы скажете об утверждении Камрила, будто Венсел кин Хорсривер также скрывает в себе дух животного?

Ингри сделал глубокий вдох.

— Я скажу, что такое тяжкое обвинение, несомненно, заслуживает тщательного разбирательства со стороны храма.

— И что это разбирательство обнаружит?

Насколько умело способен Венсел скрывать свою тайну? Несомненно, лучше, чем Ингри — свою…

— Полагаю, что это будет зависеть от компетентности следователей.

— Ингри! — Особый тон Хетвара, шипение сквозь зубы, заставил и Геску, и Биаста поморщиться, но на этот раз Ингри не поддался.

— Этот человек — граф-выборщик, а мы накануне выборов. Я полагал, что Хорсривер — верный приверженец законного наследника.

Ингри поклонился Биасту, и тот ответил ему благодарным кивком. Фритин заморгал, но ничего не сказал.

— Если с ним все в порядке, — продолжал Хетвар, — мне нужно об этом знать! Я не могу позволить себе лишиться его поддержки из-за несвоевременного ареста.

— Что ж, — равнодушно ответил Ингри, — тогда решение очень простое: дождитесь, пока он проголосует, а потом схватите его.

Биаст сморщился так, словно, откусив кусок яблока, обнаружил половинку червяка. Выражение лица Хетвара показало, что на мгновение он допустил такую возможность. Фритин не позволил себе никакой реакции, и Ингри снова задал себе вопрос: кому настоятель обещал свой голос?

Не увеличился ли только что шанс Камрила поцеловаться с водами Сторка?

«Разве мне есть до этого дело? — Ингри вздохнул. — Пожалуй… — Ингри пришел к мрачному выводу: в этой комнате не было никого, кому он достаточно доверял бы, чтобы сообщить о последних открытиях насчет Хорсривера. — Мне необходима Йяда».

Ингри стиснул руки за спиной. «Моя очередь».

— Верховный настоятель, — обратился он к Фритину, — вы — и теолог, и выборщик. Если хоть кто-нибудь может ответить на мой вопрос, то это вы. Можете ли вы сказать мне, в чем в точности заключается теологическое различие между священной властью короля Древнего Вилда и ее современной формой, одобряемой квинтарианской ортодоксией?

Хетвар вытаращил глаза. На его лице явно читался вопрос: «Откуда, во имя пяти богов, взялся этот вопрос, Ингри?» Однако хранитель печати откинулся в кресле и знаком предложил настоятелю отвечать: ему явно было очень любопытно узнать, куда их заведет неожиданный поворот разговора.

Фритин побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— В древности священный король избирался главами тринадцати сильнейших племенных кланов. Теперь выборщиками являются представители восьми великих домов и пятеро священнослужителей. Правам крови и первородства отдается предпочтение, — Фритин бросил взгляд в сторону Биаста, — по образцу Дартаки. Поскольку выборы священного короля в Древнем Вилде чаще всего бывали прелюдией к войне между племенами, более мирная передача власти от поколения к поколению, несомненно, знаменует собой благословение богов. — Новый поклон в сторону Биаста содержал явный намек: «И пусть это так и останется».

— Это политический ответ, — проговорил Ингри, — а я спрашивал о другом. Был ли в древности священный король всегда воином, в котором жил дух животного, или… шаманом? — Вот теперь и выяснится, безопасно ли было упоминать именно этот термин.

Льюко выпрямился в кресле; разговор явно интересовал его все больше.

— Я слышал о чем-то подобном. Древний священный король был центральной фигурой многих межплеменных обрядов. На самом деле он был скорее магом, чем святым.

Ингри попытался представить хоть кого-нибудь из последних священных королей в роли мага, но это ему не удалось. «Не были они, по правде сказать, и святыми».

— Так какая… сверхъестественная сила покинула современных священных королей?

— Да? — пробормотал Льюко, и Ингри не понял, что означала вопросительная интонация — предостережение или одобрение.

— И что осталось? Что теперь делает священного короля священным?

Верховный настоятель поднял брови.

— Благословение пяти богов.

— Простите меня, просвещенный, но благословение пяти богов я получаю на каждом праздничном богослужении. Это же не делает меня священным.

— Совершенно верно, — почти неслышно буркнул Хетвар.

Ингри, не обращая на него внимания, продолжал гнуть свое:

— Может быть, в благословении, которое получает король, есть что-то еще, кроме благочестивых добрых пожеланий?

Настоятель высокопарно ответил:

— Есть еще молитва. Пятеро настоятелей-выборщиков молятся о том, чтобы боги направили их выбор, и каждый просит своего бога о знамении.

Ингри подумал, что ему случалось доставлять парочку таких знамений — в позвякивающих кошельках. Не делало же это его посланцем богов!

— Что еще? Есть ли еще какие-то отличия? Должно же быть что-то большее! — Ингри почувствовал, что напряжение, прозвучавшее в его голосе, может выдать, как важен для него ответ, и постарался взять себя в руки. Из компании выборщиков теперь выпали пять древних кланов: три перестали существовать, два утратили влияние. Их незаметно заменили священнослужители, и кто мог бы сказать, что они — менее истинные представители народа? Однако выборы когда-то превратили Хорсривера в короля-мага, превратили его в нечто выдающееся. «Да он и так никогда не перестал быть таким, разве не так?» Не пуст ли современный священный король в какой-то своей части, потому что Хорсривер благодаря своему бессмертию удерживает нечто, что ему следовало бы отдать?

Биаст, который во время этого разговора беспокойно ерзал в кресле, перебил Ингри:

— Если обвинение против Венсела соответствует истине, я очень тревожусь о безопасности своей сестры.

Ингри не испытывал к Фаре пламенной любви после того, что она сделала с Йядой, но, вспомнив об участи предыдущей жены-матери Хорсривера, не мог не согласиться с принцем.

— Ваша тревога кажется мне обоснованной, милорд.

Это признание заставило Хетвара выпрямиться в кресле.

— Слова принца напомнили мне, милорд хранитель печати, — добавил Ингри, — что граф Хорсривер намекал: он желал бы взять меня к себе на службу. Умоляю вас: если он попросит, откажитесь отпустить меня. Я опасаюсь отказать ему сам: мне не хотелось бы вызвать его враждебность.

Хетвар нахмурил брови, лихорадочно оценивая варианты. Настоятель пристально взглянул на Ингри и процедил:

— Два оскверненных духами человека под одной крышей? Почему он стремится к этому?

— Вы торопитесь с выводами, настоятель, — возразил Ингри. — Граф обвинен, но еще не осужден.

Фритин повернулся к Льюко.

— Просвещенный…

Льюко развел руками.

— Мне нужно присмотреться к графу и получить помощь моего бога… которого я не могу заставить.

Фритин, нахмурившись, снова взглянул на Ингри.

— Я хотел бы, чтобы вы высказались более ясно, лорд Ингри.

Ингри пожал плечами.

— Подумайте, настоятель, чего вы от меня требуете. Если вы желаете, чтобы я свидетельствовал о невидимом и сверхъестественном, вы не можете быть особенно разборчивы. Вы должны верить или всему, или ничему. И я сомневаюсь, что вы захотите видеть во мне посланца богов, передающего вам их приказания. — Предоставив Фритину переваривать это свое замечание, Ингри продолжал: — Что же касается желания Венсела взять меня на службу — он говорит, что вспомнил о нашем родстве. С опозданием, надо отметить. — Что ж, это в определенном смысле было правдой.

— Вы готовы оставить мою сестру без защиты в доме, куда боитесь отправиться сами, — возмутился Биаст. Наморщив лоб, он медленно протянул: — Вы ведь преданны лорду Хетвару, не так ли?

«Он ни разу не предал меня… до сих пор». Ингри молча поклонился.

— И если обвинение не ложно, — продолжал Биаст, — кто лучше вас защитит принцессу от… от любого магического нападения ее супруга или поможет ей бежать в случае необходимости? И вы могли бы наблюдать и сообщать…

— Шпионить? — заинтересованно спросил Фритин. — Как вы думаете, Хетвар, он сумеет это сделать?

Ингри поднял брови.

— Вы желаете, чтобы я принес ложную присягу господину? — любезно поинтересовался он.

— Прекратите, Ингри, — рявкнул Хетвар. — Ваши кладбищенские шутки неуместны на этом совете.

— Так это была шутка? — пробормотал Биаст.

— Насколько он вообще умеет шутить.

— Удивляюсь, как вы такое терпите.

— Его странный стиль бывает полезен. Время от времени. Ингри ходит собственными кривыми путями и приносит находки, о которых логически мыслящий человек и не догадался бы. Я никогда не мог решить, талант это или проклятие. — Хетвар откинулся в кресле и бросил на Ингри острый взгляд. — Так могли бы вы это сделать?

Ингри поколебался. Согласие превратило бы в официальное поручение то, что он и так уже делал: подбирался с двух концов к середине в отчаянной надежде, что собранные им осколки наконец образуют какой-то узор. И он сам будет решать, что предпринять лучше…

Он мог бы отказаться. Мог бы. Вместо этого Ингри медленно произнес:

— Признаюсь, мне тоже хотелось бы лучше понять Венсела. — Взглянув на Биаста, он добавил: — И почему вы вдруг задумались о безопасности сестры, если это не беспокоило вас все четыре года ее замужества?

Биаст смутился.

— Последние четыре года меня это мало занимало. Мы встретились всего один раз после ее свадьбы, да и переписывались редко. Я полагал… полагал, что о ней хорошо позаботился отец и она довольна жизнью. У меня были собственные обязанности. Только когда мы с ней поговорили вчера… точнее, когда я начал ее выспрашивать, я узнал, какой несчастной она себя чувствует.

— Что вам сказала принцесса? — спросил Хетвар.

— Она не думала, что… э-э… события в замке окончатся так плачевно. Да, она знала, что Болесо сделался слишком буйным, но рассчитывала, что он и леди Йяда… э-э… будут удовлетворены друг другом. Эта девица могла бы успокоить Болесо. Фара остро переживает то, что у нее нет детей, хотя, должен сказать, мне неясно, чья тут вина — его или ее. Фаре показалось, что ее супруг положил глаз на ее новую фрейлину, потому что именно он представил ее супруге.

«Это что-то новенькое», — подумал Ингри. Йяда считала, что предложение сделать ее фрейлиной Фары исходило от тетки Баджербанк, но, может быть, кто-то побудил старую даму вспомнить о племяннице? Не подумывал ли Венсел о наследнике, который встал бы между ним и Ингри? Или у него были другие причины желать, чтобы Йяда оказалась в его власти? «Совсем другие, пожалуй. Он не стал бы так затрудняться без веских оснований, вот только то, что для него — веские основания, другим людям и в голову не пришло бы».

— Леди Йяда говорит, что граф обращался с ней достойно, — вставил Ингри. — Несомненно, вы можете сказать, что она настолько наивна, что не поняла бы непристойных поползновений, только таковые не в привычках Венсела. Я склонен думать, что вина за все случившееся лежит в основном на Фаре, хотя и признаю: Болесо уже далеко зашел по своему темному пути, и рано или поздно его нужно было остановить. — Быстрый взгляд Хетвара напомнил Ингри о необходимости соблюдать приличия, и Ингри добавил ради опечаленного Биаста: — Мне очень жаль, что это произошло столь трагически.

Принц-маршал печально хмыкнул, но это не было выражением несогласия.

Верховный настоятель прочистил горло.

— Должен заметить, лорд Ингри, что на основании ваших признаний просвещенному Льюко… и некоторых других признаков можно заключить, что ваш волк больше не скован. Вы можете лишиться прощения храма.

В ровном голосе священнослужителя не было угрозы или страха перед сверхъестественными способностями Ингри; он просто хотел оказать на него давление. Что ж, Ингри знал, как отвечать на подобные действия.

— Это произошло не по моей воле, милорд. — Такое утверждение было вполне безопасным: ведь проверить его невозможно. — Произошел несчастный случай, когда просвещенная Халлана снимала с меня заклятие. Таким образом, в определенном смысле это деяние самого храма. — «Да, возложим вину на отсутствующих». — Хотя я не могу сказать, что случившееся произошло по воле богов, два бога уже поспешили воспользоваться моим новым состоянием. — Уж не передернуло ли при этих словах настоятеля Фритина? Ингри перевел дыхание. — А теперь и вы желаете им воспользоваться, посылая меня охранять принцессу Фару. Мне представляется, что вы поручаете мне — человеку, которому вы не доверяете — очень важное дело. Или вы намерены сначала воспользоваться мной, а потом разделаться? Предупреждаю: плавать я умею.

Фритин долго размышлял, но потом решил не хватать приманку:

— Тогда в ваших интересах продолжать оставаться полезным, не так ли?

— Я понял. — Ингри отвесил Фритину преувеличенно глубокий поклон. — Я к вашим услугам, настоятель.

Перепалка заставила Хетвара смущенно хмыкнуть. Не то чтобы он сам никогда не прибегал к угрозам, но все-таки обычно хранитель печати находил более мягкие способы заставить Ингри выполнять свою волю, — обстоятельство, которое Ингри ценил хотя бы из эстетических соображений.

— Поскольку вы приводите столь убедительные доводы, — продолжал Ингри, — я буду шпионить для вас. — Теперь уже Хетвар откровенно морщился, как краем глаза заметил Ингри. — И охранять принцессу. — Ингри поклонился Биасту; тому хватило сообразительности ответить на поклон.

— Теперь встает вопрос о том, что нам делать с пленницей, — сказал Хетвар. — Раз Венсел под подозрением, сомнительным кажется и его любезное предоставление своего дома леди Йяде. Может быть, пора перевести ее в более надежное место.

Ингри замер. Ему не дадут охранять Йяду? Он сказал, осторожно подбирая слова:

— Не откроет ли это ваших подозрений Венселу преждевременно?

— Никоим образом, — бросил верховный настоятель. — Сразу было ясно, что такая перемена после похорон неизбежна.

— Мне кажется, теперешнее место не стоит менять, — возразил Ингри. — Оттуда Йяда не сделает попытки убежать, доверяя правосудию храма. Я ведь говорил: девушка наивна, — не удержался от шпильки в адрес Фритина Ингри.

— Да, но вы же не можете охранять два места одновременно, — вполне логично указал Биаст.

Хетвар, наконец заметивший, как напрягся Ингри при обсуждении перемещения Йяды, поднял руку, кладя конец спору:

— Это мы можем обсудить позднее. Благодарю вас, лорд Ингри, за то, что вы добровольно беретесь за столь трудное дело. Когда, как вы думаете, вы смогли бы поселиться в резиденции Хорсривера?

— Сегодня вечером! — потребовал Биаст.

«Нет! Сначала мне нужно увидеться с Йядой!»

— Боюсь, это выглядело бы странно, если бы я явился туда прежде, чем он попросит вас об этом, лорд Хетвар. Да вам и не следует слишком легко давать согласие. К тому же я нуждаюсь в еде и отдыхе. — Последнее утверждение по крайней мере было чистой правдой.

— Я хочу, чтобы моя сестра уже теперь имела охрану, — настаивал Биаст.

— Тогда, может быть, вы сами могли бы ее посетить.

— Но у меня нет сверхъестественной силы, которую я мог бы противопоставить Венселу!

«Похоже, вы начинаете понимать, что я пригожусь вам не сожженным? Что ж, хорошо!»

— Может быть, храм мог бы пока поставить на стражу волшебника?

— Тех, кто мог бы справиться с заданием, сейчас нет в столице, — ответил Льюко. — Я пошлю кому-нибудь из них срочный вызов, если позволите, — поклонился он Фритину. Тот кивнул.

— Успокойтесь, принц, — обратился Хетвар к Биасту, который уже открыл рот, чтобы возразить. — Думаю, сегодня мы все равно не сможем ничего предпринять. — Он с усталым кряхтением поднялся из-за стола. — Ингри, пойдемте со мной.

Ингри извинился перед остающимися сидеть в кабинете вельможами, не забыв специально поклониться и Геске — просто чтобы тот не переставал дрожать. Если Геска — шпион Венсела, как граф отнесется к сообщению об этом совещании? Впрочем, Хорсривер должен был предвидеть, что Камрилу предъявят обвинение. По крайней мере Геска сможет подтвердить, что подозрение на графа бросил не Ингри.

«Да. Пусть пока Геска побегает. А мы пойдем по следу и посмотрим, куда он приведет».

Ингри последовал за Хетваром по устланному ковром скупо освещенному коридору. Наконец они отошли достаточно далеко от двери в кабинет, чтобы оставшиеся там не могли их услышать.

— Милорд!

Хетвар обернулся и остановился под одним из настенных подсвечников. Теперь стало видно, каким встревоженным стало лицо хранителя печати.

— До сих пор я полагал, что острый интерес Венсела к приближающимся выборам вызван заботой об интересах его шурина. Поэтому я с ним говорил обо всем откровенно. Теперь у меня появились основания гадать, не движет ли Хорсривером, как Болесо, совсем другое желание.

— Он предпринял какие-то новые шаги, если не считать его странного интереса к Йяде?

— Скорее его прежние действия теперь выглядят в ином свете. — Хетвар потер лоб и на мгновение зажмурил глаза. — Охраняя Фару, держите ушки на макушке: меня интересуют… скажем так, признаки нездорового личного интереса Венсела к тому, кто станет следующим священным королем.

— Я совершенно уверен, что Венсела не интересует просто политическая власть, — сказал Ингри.

— Ваши слова не успокаивают меня, Ингри, особенно после того как один лорд-волк на одном дыхании произнес «королевская власть» и «магия». Я очень хорошо понимаю, что вы не обо всем там, в кабинете, рассказали.

— Безумные догадки таят собственные опасности.

— Несомненно. Мне нужны факты. Я не хочу терять влиятельного союзника из-за обидных ложных обвинений, но не хочу и оказаться беззащитным перед опасным врагом.

— Мое любопытство в этом вопросе не уступает вашему, милорд.

— Хорошо. — Хетвар хлопнул Ингри по плечу. — Отправляйтесь и позаботьтесь о еде и отдыхе: они вам необходимы. Вы, знаете ли, выглядите как покойник. Вы уверены, что утром упали в обморок не потому, что больны?

— Я от души предпочел бы, чтобы это было так. Льюко рассказал о моих признаниях?

— Насчет вашего так называемого видения? О да, и это была очень красочная история. — Хетвар помолчал. — Впрочем, она, похоже, утешила Биаста.

— Вы поверили рассказу?

— А вы верите в случившееся? — Хетвар склонил голову к плечу.

— О да, — выдохнул Ингри, — да.

Хетвар взглянул Ингри в глаза, потом смущенно отвел взгляд.

— Мне жаль, что я пропустил это зрелище. Так что вы и бог на самом деле сказали друг другу?

— Мы… спорили.

На лице Хетвара расплылась искренняя, хоть и невеселая улыбка.

— И почему это меня не удивляет? Могу только пожелать богам удачи, когда дело касается вас. Да получат они от вас более вразумительные ответы, чем это когда-либо удавалось мне. — Хетвар повернулся, собираясь уйти.

— Милорд!

Хетвар снова взглянул на Ингри.

— Да?

— Если… — Ингри сглотнул. — Я прошу о милости. Если случится так, что мой кузен Хорсривер в ближайшие дни неожиданно умрет, умоляю вас распорядиться, чтобы в отношении меня немедленно было предпринято храмовое расследование. Пусть Льюко привлечет лучших волшебников, каких только сможет найти.

Хетвар нахмурился, пристально глядя на Ингри. Он начал что-то говорить, но тут же сжал губы.

— Как я понимаю, — сказал он наконец, — вы решили, что можете просто сказать мне такую вещь и уйти прочь, а?

— Если вы поклянетесь исполнить мою просьбу…

— Вы, кажется, путаете клятву и проклятие.

— Поклянитесь!

— Что ж… Хорошо.

Ингри поклонился и двинулся к выходу. Хетвар не позвал его обратно, хотя сказанное шепотом проклятие и в самом деле долетело до его ушей.