Свинцовые дни

Глава четвертая

Все-таки замечательная вещь визуальная память. Генкин дом я опознал почти сразу же, и пошел к нему через площадь, на ходу уминая беляш и стараясь при этом не обляпаться текущим из него горячим соком.

Дом у Генки сталинский, постройки сороковых годов. С огромными дверями и широкими лестничными маршами. Эту двушку им дали в пятьдесят девятом, когда Генка учился во втором классе.

Я часто у них бывал и помнится отчаянно завидовал. Мы жили в хрущевке на подселении, а здесь две просторных комнаты, огромная прихожая, высокие потолки, раздельные ванная с туалетом, на полу паркет. А на кухне бабушка, которая не отходила от плиты, постоянно жарила и пекла всякие вкусняшки, одну из которых, яблочный пирог с кремом из сметаны, я запомнил на всю жизнь.

Бабушка и открыла мне дверь.

Как всегда, сразу настежь без всяких цепочек и спрашиваний: кто там?

Я совсем забыл ее лицо, но как увидел, сразу вспомнил. Сердце радостно заколотилось, ведь идя сюда, я очень сильно сомневался, проживают ли они тут до сей поры.

- К Генке что ли? - сварливо поинтересовалась она вместо приветствия. - Так нет его.

Тут только я сообразил, что напрочь забыл ее имя отчество. Да и не звали мы ее никогда по отчеству, бабушка, да бабушка.

- А вы меня не помните? - я был несколько смущен таким неласковым приемом, но отступать не собирался.

- Делать мне нечего, всех его дружков запоминать! Ходют и ходют... Сказано, нет его! Понял? Ну и иди с богом, мил человек.

Она уже приготовилась захлопнуть дверь перед моим носом, как вдруг в мозгу наступило просветление.

- Подождите, Вера э-э... Михайловна! - точно!

Дверь замедлила движение.

- Я Феликс!

- Какой Феликс? - голос старушки стал менее сварливым, а на морщинистом личике отразилась работа мысли, - А, Феликс...

- Ну, да... Феликс Неверов, - сомневаюсь, что она вообще знала мою фамилию, но имя-то редкое, должна вспомнить. - Я же у вас с первого класса тут терся. Мы с Генкой за одной партой сидели...

- Точно! - хлопнула она себя по лбу. - А я думаю, чой-то лицо знакомое... А куды ж ты делся?

- Так мы, Вера Михайловна, переехали в другой город. В Новосибирск.

- Ишь ты, - удивилась она, - это ж на севере где-то? Как же вас туды занесло? Раньше туды людей ссылали, а вы сами поперлись... Ой, а что это я дура старая тебя в дверях держу? Заходи Феликсушка, заходи дорогой.

От расстегаев с рыбой я вежливо отказался, райпотребсоюзовский беляш надежно заполнил желудок и организм теперь требовал лишь одного - какой-нибудь влаги. Предпочтительно, конечно, пива, но за неимением оного, бабка нацедила мне полный стакан коричневой чачи из банки с чайным грибом.

- А где же Геннадий-то? - поинтересовался я, потягивая кисло-сладкий, слегка пощипывающий язык напиток.

- Да к отцу ж пошел, в больницу. У Толика ж язва разыгралась, вот и положили его, а он ему еду носит. В больнице-то какая еда? А я бульончика куриного наварила, он и понес. Скоро вернуться должен.

Усевшись за стол напротив меня, старушка принялась рассказывать. Оказывается, Генкина мама Наталья Федоровна, в шестьдесят восьмом заболела "женской хворостью" (раком, как я понял) и через год голубушка преставилась. Генка тогда в институте учился "в котором на учителей учат" (Пед, надо полагать).

- С горя учебу забросил, - жаловалась бабушка, - его из института выперли и сразу в армию забрили "на моря", на севере где-то, на военном пароходе служил, цельных три года! Весной только вернулся и как в загул ушел, так до сих пор не оклемался. Пьет да по девкам шляется. Дружков каких-то завел. Ходют и ходют. Я Толе-то говорю: ты б повлиял на него по отцовски-то! А он: пусть погуляет, говорит, успеет еще, наработается. И сам еще в больницу слег... От беда бедовая... горе горькое! Ой, а что я все сижу и сижу, надо же картошечку варить.

И она стала чистить картошку. Я смотрел, как из-под ножа ползет бесконечный серпантин кожуры, и мне было грустно. Ведь ее давным-давно на свете нет, и сына ее, Генкиного отца - нет, да что там отца, сам Генка уже дуба врезал. Год назад, случайно встретив одноклассницу, узнал от нее, что Скворцов еще в начале девяностых начал сильно пить, пропил квартиру, бомжевал и, в конце концов, был найден в канализационном коллекторе истыканным ножами - говорят, малолетки пошалили. Так зачем я приперся сюда? Общаться с ожившими мертвецами?

От мыслей этих стало не по себе, и я уже было начал придумывать благовидный предлог, чтоб свалить, как тут пришел Генка.

Ну, как пришел - про Генку никогда нельзя сказать, что он просто пришел. Его появление всегда начинается с высокой ноты. Сперва на площадке грохнула дверь лифта, затем я услышал, как он ругается по этому поводу с соседкой, вредной теткой живущей этажом ниже. Генка не конфликтен, но как пионер всегда готов к любому спору. Ведь в столкновении интересов есть драматургия, а он всегда хотел стать артистом и даже в школе посещал театральный кружок. Затем он ворвался в квартиру и начал шумно возиться в коридоре.

- Ба, - заорал оттуда, - А чьи тут копыта лакированные? У нас гости? - и возник на пороге кухни, растрепанный и лохматый, живее всех живых. Несколько секунд недоуменно таращился на меня. Я встал и сделал шаг ему навстречу.

- Привет, Геша!

- Филька, ты? - недоумение в его глазах сменяется радостью и через секунду мы тискаем друг друга в объятиях.

* * *

Через пятнадцать минут мы сидели с ним в сквере возле Леси Конкиной, глазели на легко одетых девушек и решали сложную задачу: встречу старых друзей необходимо было отметить, а всей наличности у меня оставалось семьдесят копеек, а у Генки и вовсе полтинник. Этого хватило бы максимум на поллитровку бормотухи с плавленым сырком, что сами понимаете, не вариант. Один за другим были отвергнуты следующие идеи. Занять - мне, понятное дело не у кого, а Генка уже и так всем своим знакомым был должен. Упасть кому-нибудь на хвост - та же причина. Сдать стеклотару - суеты много, а выхлопа на копейку. Отец бы конечно денег дал, - рассуждал Генка, - но он в больнице, а у бабки он только вчера выцыганил пятерку и, зная ее бережливый характер, сегодня подкатывать с этой целью уже не имело смысла. Да я и не хотел этого делать по этическим соображениям.

Оставалось только что-нибудь продать. Генка предложил сдать книги, отец-архитектор собрал довольно-таки неплохую библиотеку. Например, четырехтомник Даля - за него четверной, не меньше можно выручить.

- Нет, - твердо возразил я, - мародерства не допущу, есть у меня идея получше!

И сунул ему под нос свой липовый "Ориент".

- Есть смысл, толкнуть.

- Хорошие котлы! - одобрительно поцокал языком Геша, - у нас у командира боевой части такие были. Не жалко разве?

- С вещами надо расставаться легко. Не знаешь, кому можно предложить?

Генка на несколько секунд задумался.

- Есть тут один тип... Только гнилой он, нормальную цену не даст.

- Пошли! - решительно махнул я рукой.

* * *

На стеклянных дверях ресторана "Парнас" при гостинице "Золотой дол" расположенной прямо напротив вокзала, висела табличка: "Свободных мест нет". Генка постучал в стекло костяшками пальцев. К нам не спеша приблизился швейцар. Толстый высокомерный и значительный, как кастрированный кот.

- Во, бля, - сказал мне Генка, - плывет-то как важно, словно не швейцар, а целый адмирал.

- Что молодые люди, читать не умеете? - поинтересовался швейцар, глядя на Генку, как на дохлую птичку.

- Да мы бать, не по этому поводу. Яша работает сегодня?

И получив утвердительный кивок, добавил:

- Можно его позвать? Дело важное.

Швейцар на несколько секунд замер в неподвижности, словно размышляя послать ли нас подальше или выполнить просьбу, но не послал и молча удалился.

- Кто такой? - поинтересовался я.

- Яшка-то? Бригадир халдейский. Он тут по фарце спецует.

- А ты его откуда знаешь?

- Да... - Генка отмахнулся, - так, дальний родственник.

Спустя минут десять ожидания в вестибюль спустился хлыщеватый мужчина неопределенного возраста, с незапоминающимся лицом. Он был одет в форменный костюм и выглядел опрятно, но неприятно. Неприятным был взгляд его круглых глаз с застывшим в них презрением. Хотя, наверное, на дорогих гостей он смотрел иначе, а презрение относилось только к нам, поскольку одеты мы так себе и выглядим несерьезно.

- Здорово, Яша! - радостно заорал Генка.

- Здоровей видали, - не разделил его радость тот. - Чо надо? -

- Тут дело такое... товарищу деньги понадобились. Часы не возьмешь?

Я отогнул рукав и показал запястье, где хрусталем и золотом солидно мерцало изделие китайского ширпотреба. Что-то мелькнуло в его бесцветных глазах. Какое-то подобие интереса.

- Японские, "Ориент", с самоподзаводом, хрустальное стекло, противоударные, водонепроницаемые, - вдохновенно перечислял я действительные и мнимые достоинства, - корпус и браслет с износостойким покрытием.

Официант небрежно протянул руку, и я вложил в нее часы.

Он несколько минут крутил их и так и этак внимательно разглядывая со всех сторон.

- Ворованные, небось, бочата...

- Да ты что? - взвился Генка.

А я не стал обижаться, понимая, что это маркетинговый ход - жук заинтересовался и заранее начал сбивать цену.

- Дядя, моряк дальнего плаванья, по заказу привез, - мой голос был исполнен достоинства. - Брал за триста, отдаю за двести.

- Стольник.

- Не-е, - Генка сделал морду лопатой, - это грабеж, пошли Филька отсюда. На барахолке Рустаму сдадим за нормальную цену. Давай сюда котлы.

- Не кипешуй, - отмахнулся от него Яша. - Ладно, сто пятьдесят и это, пацаны, последнее предложение, больше вам в Обноре никто не даст.

Я с трудом скрыл радость и солидно кивнул головой.

- Согласен. А это... Яша... а можно мы у вас посидим?

Тот глянул на вывеску, предупреждающую об отсутствии мест, потом с сомнением на нас. И снисходительно хмыкнув, сказал:

- Тогда сто сорок.

Генка было выпучил глаза, но я остановил друга.

- Хрен с ним, согласен. Пошли.

Мы шли за Яшей через вестибюль, а Генка возмущенно шептал мне:

- Хрена ли ты согласился? Этот козел за три сотни их загонит, я тебе отвечаю! И чо в этом шалмане переплачивать, давай лучше пойдем в магазин и в два раза дешевле все купим...

Я молча усмехался, не объяснять же другу, что проданный механизм я взял за тысячу, что по здешнему курсу будет рублей пять.

Насколько я помню, Парнас считался самым шикарным рестораном в Обнорске. Был он небольшой, и попасть сюда особенно в выходные, постороннему человеку удавалось не часто - вечно "закрыт на спецобслуживание" да "мест нет". Вот и сейчас на всех столиках таблички "стол заказан", а народу от силы треть зала.

Яша указал нам на столик в самом дальнем углу и величественно удалился. На столике покрытом кремовой скатертью, стояли солонка с крупной солью, да стакан с салфетками, нарезанными так экономно, словно предназначались для лилипутов.

Я огляделся. Ничего так, миленько. Уютненько. Напротив нас была зеркальная стена, визуально расширяющая небольшой зал ресторана, а прямо за нами большая картина - бревенчатый мостик, уходящий в реку и все это в лучах заходящего солнца.

Подскочила официантка. Светленькая, хорошенькая, хоть и не красавица. Этакий полевой цветочек, без маски стервозности на лице, что довольно странно для женщины ее профессии. Подала меню в фирменной обложке и торопливо удалилась. У нее было много дел, а будет еще больше - вечер только начинался. Я проводил взглядом ее ладную фигурку, сноровисто скользящую между столиков, и почувствовал шевеление в штанах. Тестостерон кипел в моем молодом цветущем теле. А не подснять ли кого-нибудь на вечерок? Впрочем, - решил я, - о сердечных делах подумаем позже, а сперва как следует выпьем и закусим. Душа просит праздника, я долго его ждал!

Я открыл меню.

"Обнорский городской трест ресторанов"

Ишь ты, сколько в том Обнорске ресторанов, а поди ж ты - трест!

"Меню порционных блюд на 6 июня 1972 г."

Прейскурант не поражал особым изобилием, зато удивил ценами: из блюд почти ничего не стоило дороже двух рублей, лишь "севрюга по-московски" да икра из той же севрюги гордо стояли особняком с ценами в три шестьдесят и три тридцать.

Генка хотел портвейна, но я вразумил друга: сегодня наш выбор - коньяк. По крайней мере для начала. А к коньяку... ух и развернусь же я сейчас! Шаркну, наконец, по душе!

Вернулась официантка, вынула из передника блокнотик и приготовила карандаш. Безошибочно угадав, кто здесь заказывает музыку, вопросительно уперлась в меня синим взглядом.

- Тэ-экс... - ответил я взглядом на взгляд, - коньячку нам...

- Коньяк отпускается только бутылкой.

- А нам меньше и не надо! Какой у вас самый дорогой?

Самым дорогим оказался Реми Мартин за двадцать рублей.

Нет уж, Реми этого я напился в свое время. Мне чего-нибудь отечественного, аутентичного, советского. Апшерон пять звездочек за одиннадцать тридцать подойдет!

По мере того как я делал заказ брови официантки ползли вверх ибо это выглядело как простое перечисление пунктов меню.

- Издеваетесь? - наконец сказала она и захлопнула блокнот, - столько и взвод солдат не съест!

- Девушка, а как вас зовут? - невпопад поинтересовался я.

- А какое это имеет отношение?.. Ну, Светлана.

- Знаете что, ну Светлана, на вашем месте я бы снял передник, купил билет в Москву на первый же рейс и мчался бы на Мосфильм сниматься в главной роли, потому что вы девушка редкой красоты!

Моя грубая лесть произвела впечатление. Все-таки в нашей провинции люди простые им, что не наплети - слушают, развесив уши. Эти самые ушки у девушки слегка покраснели, она разулыбалась, взгляд потеплел.

- Скажете тоже...

- Может Светочка, вы нам сами что-нибудь подберете, на свой вкус, а? В выборе не стесняйтесь, потому что деньги жгут мне ляжку.

Она не стала спорить, видимо поняла, что пахнет хорошими чаевыми.

На самом деле я не гурман и не делаю из еды культа. Мне обычно все равно что жрать, главное чтобы обстановка была душевная. А она была душевная. В зале играла тихая музыка, царила приятная прохлада и легкий полумрак, рядом сидел старый друг, и нам было о чем вспомнить.

Посетителей потихоньку прибавлялось. Швейцар то и дело распахивал дверь перед дядями с волосами и без волос, под ручку с празднично украшенными тетями и те занимали своевременно заказанные столики.

Генка от приятных предвкушений был возбужденно-говорлив и беспрерывно что-то рассказывал про наших бывших одноклассников, а я доброжелательно пропускал это мимо ушей, ведь я давно забыл их всех случайных спутников моего детства. И тут что-то пробилось сквозь расслабленную негу.

- Повесился? Кто повесился? Какая сорока?

- Да не сорока, а Сорока! Витька Сорокин.

- Ах, Сорокин...

Вспомнил я этого Витьку, лопоухого и круглолицего пацаненка который от чего-то все время хотел стать мои другом, но я отчего-то этого не хотел и обидевшийся Витька начинал делать мне всякие пакости. Кончалось это дракой и периодом взаимного равнодушия, после чего все начиналось сначала.

- Год назад, - рассказывал Генка, - причем, отслужил срочную, вернулся, что-то там со своей девкой не поделил, пошел в туалет и вздернулся на бачке!

- Придурок, - резюмировал я.

- Придурок, - согласился Генка.

И тут Вика принесла Апшерон с какими-то салатами. Мы тут же разлили.

- За встречу!

Немедленно выпили и набили рты салатами.

- Слушай, - вдруг вспомнил я, - а про Настю Князеву знаешь что-нибудь?

- Про невесту-то твою? - лукаво усмехнулся Генка, - Да как у всех: после школы сразу замуж выскочила, родила. Недавно видел ее, опять беременная.

- А муж кто?

- Да обычный работяга. Шоферит вроде.

Я помолчал, что тут скажешь. Дразнили нас женихом и невестой. Таскал я ее портфель и провожал до подъезда. В кино иногда ходили. Все что у нас было, пара неумелых поцелуев на танцплощадке. Их и поцелуями-то назвать сложно - ткнулись торопливо губами, но вот поди ж ты, губы эти холодные и твердые я запомнил на всю жизнь.

- А Дрозда помнишь? - услышал я голос Генки и понял что отвлекся.

Колька Дроздов, второгодник которого перевели к нам в шестом классе, ко мне отличнику испытывал классовую неприязнь и не упускал случая нагадить, причем не сам, а через своих шестерок. Дошло до того, что я стал таскать в портфеле отцовский охотничий нож и как-то раз, когда эта компания очередной раз попыталась зажать меня в углу, достал и немного им помахал. К счастью, обошлось без крови, но вся эта гоп-компания сразу потеряла ко мне интерес. А Кольку потом посадили за кражу.

- Иду как-то вечерком поддатый, - рассказывал Генка, дожевывая салат, - тут какой-то хмырь навстречу чешет, весь синий от партаков, дай говорит, прикурить. Я смотрю, а это Дрозд откинулся. Гляжу на него, шибз шибзом. Идолище поганое. И эту гниду мы боялись? Дать тебе, защеканцу прикурить? - Генка зло хехекнул, и изобразил. - Ну, на, лови! Все кулаки об клыки его железные разбил.

Подоспела официантка с солеными груздями, заливным из осетрины и мясным ассорти. Склонилась над столиком.

- Светочка, а вы замужем? - поинтересовался я, заглядывая в декольте.

- А почему вам интересно?

- При вашей ангельской внешности разве найдется мужчина, которому это будет неинтересно, особенно если он умен и чертовски привлекателен?

Она снисходительно улыбнулась.

- Особенно, если он чертовски скромен! - и после паузы добавила, - Я не замужем.

- Спасибо, я так на это надеялся!

Светлана хмыкнула и убежала, а мы выпили и набили рты груздями и заливным.

Ресторан наполнился под завязку. Сдвинув столики веселилось несколько больших компаний. Над ними в несколько слоев плавали облака табачного дыма. Здравницы сливались в протяжный гул и безостановочно звенели бокалы. Распутная жизнь советских людей бурлила ключом.

Явились музыканты и начали пробовать свои инструменты.

К тому моменту, как Света принесла горячее, мы уже прикончили полкило. Я было хотел добавки, но Генка взвыл, что душа его больше не принимает этот клоповник и потребовал вина. Я внял просьбам друга, и заказал семьсот пятьдесят "крымского" портвейна. Мы ведь в те годы действительно крепким не баловались, все больше на сладенькое налегали - портвешки, плодово-выгодные и прочую вермуть. Правда на последних курсах я облагородился и стал употреблять всякие рислинги да каберне, в народе небрежно называемые "сухарем" и кислятиной.

В беседе с Генкой, я понял, что рассказывать мне особо нечего. Ну учился, ездил в стройотряды, влюблялся в сокурсниц, окончил с красным дипломом, устроился стажером в закрытое НИИ. Все это было мелким и ничтожным по сравнению с Генкиными рассказами о флотской жизни. Служил мой приятель в "рулях", так называлась штурманская боевая часть или БЧ-1, по специальности штурманский электрик. Оказывается, все боевые части имели смешные, непонятные сухопутному уху названия: "маслы" - электро-механическая; "рогатые" - ракетно-артиллеристская; "румыны" - минно-торпедная и так далее.

"Раз решили мы бухнуть от скуки, - рассказывал он, - дело зимой было, а зима там жуткое дело, сплошная ночь - к обеду солнце выползет на полшишки и опять за горизонт. Скинулись, ну и пошли два наших моремана в самоволку. У штурманОв есть такая привилегия: скажешь вахтенному на трапе, мол, на флагман надо за картами, или за метеопрогнозом, или еще какой хренью и тебя без разговоров пропускают на берег, а дальше через гору и в город. Правда в Североморске с этим делом строго, не дай бог на глаза патрулю попадешь, проблем не оберешься. Короче, страшно, но жажда сильнее страха. Дошли они до магазина, уговорили какого-то сердобольного мужика взять вина, (матросам там спиртное ни хера не отпускают) он и купил им семь огнетушителей. Они их в сумку и скачками до корабля и уже на горе сообразили: а заносить-то как? На трапе стопудово сумку обшмонают и вместо праздника на губу угодишь. Спрятали они бутылки в снег и на корабль, совет держать. Недолго думая, взяли мы два рулона карт. Один большой, другой маленький. Внутрь большого вставили пятилитровую банку, а внутри маленького просто оставили пустоту. Сошли вдвоем с корабля, нашли бутылки и слили винище в банку, а последнюю бутылку сунули в маленький рулон. Так и пошли - впереди я с большим рулоном, сзади Мелкий с маленьким. А винище-то в снегу охладилось чуть ли не до минусовой температуры, а я, когда собирался варежки забыл, а у банки крышки не было. Иду, банку за донышко поддерживаю, чтоб не выпала, а вино, сука, плещется и на руки проливается. Пока до корабля дошли, пальцы окоченели до полной бесчувственности. Надо по трапу подниматься, а он скользкий и обе руки заняты за леера не придержаться. Сейчас, думаю, или выроню или наебнусь и что-то будет. Но дошел как-то. Зато офицер вахтенный в нашу сторону даже не глянул".

Таких историй у Генки имелся непочатый край. Из них складывался образ величайшего распиздяя всех времен и народов.

Жемчужиной коллекции, была легенда о том, как он ездил в город Баку поступать в военно-морское училище.

"В Союзе штурманские факультеты есть только в двух училищах, - рассказывал Генка, - Ленинградском имени Фрунзе и Каспийском имени Кирова. Ленинградское наш старлей заканчивал и от него мы знали, что порядки там строгие - уставщина и муштра. Терпеть это еще пять лет мне совсем не улыбалось, и я выбрал Бакинское училище. У нас стажировались два его выпускника - полные раздолбаи, толстые и веселые - юг есть юг".

Наступило лето и ему оформили документы на поступление.

До Баку он добрался без приключений. Описывал Генка столицу солнечной республики в самых восторженных тонах. Такой свободы не было даже на гражданке. "А воздух, какой там воздух! А море!" Днем абитуриенты готовились к экзаменам, а вечерами и по выходным шлялись по городу, сидели в кафешках, ходили в кино и на пляж, бухали дешевое вино, знакомились с девушками (русских там много). Местные черныши офицеров недолюбливали, зато к младшему составу относились вполне лояльно. Экзамены Генка сдавал без проблем, но перед последним, по физике, ухитрился заболеть дизентерией. "Жарко там очень, пить все время хочется. Вот и попил водички из-под крана". Слег в госпиталь на две недели, а экзамены тем временем окончились. Настало время возвращаться на север. Скворцову оформили проездные документы, и он решил съездить в город, напоследок кутнуть. Кутнуть кутнул, но при этом подтвердил свою славу раздолбая и умудрился где-то потерять военник, в котором, к тому же лежало командировочное предписание и билет на поезд. "Парадка-то ушитая и карманы мы зашивали, чтоб не топорщились, а военник за ремень засовывали. Вот он где-то и выпал, а я по пьяни не заметил". Таким образом, всех документов у Генки остался один комсомольский билет, который он не брал с собой. С этим багажом он и поплелся в отдел кадров училища, где его послали подальше, заявив, что не знают кто он такой и знать не хотят. На следующий день старший матрос Скворцов явился в Бакинскую комендатуру и пожаловался на жизнь. Помощник коменданта позвонил в приемную начальника училища, тот устроил разнос своим подчиненным и Генке выписали дубликат командировочного предписания. Толку с этого предписания было ноль, потому что, во-первых, билет теперь надо было покупать за свои деньги (которых не было), а во-вторых - не было в продаже самих билетов. Юг, разгар лета, какие билеты, вы, о чем? Генка попытался сесть в поезд зайцем, но его каждый раз вытуривали проводники. И тут ему повезло - прямо на перроне он встретил того самого сердобольного майора помощника коменданта. В поезде Баку-Ленинград ехала группа детей поступать в Нахимовское училище, майор пришел их проводить и заодно пристроил Генку на место одного заболевшего парнишки.

Однако доехал Скворцов только до Минеральных вод, где ночью сошел с поезда. Нет, нет, не из дезертирских побуждений. Просто он очень долго был, на севере, оставался еще год с лишним и поэтому парень решил сперва заехать домой в Обнорск, немного отдохнуть. Неделька другая ведь ничего не решает, правда? Успеет еще наслужится.

Ситуация в Минводах была схожей с Бакинской - ни денег, ни билетов - но осложнялась отсутствием доброго майора. Тогда Генка набрался наглости и атаковал проводников поезда Минводы-Обнорск. Здесь были не тертые Бакинские упыри, а русские девчонки-студентки. Размахивая у них перед носом своим предписанием, он потребовал немедленно везти его к месту службы. Девчонки дрогнули и отправились к начальнику поезда. Начальник - молодая тетка, прониклась сочувствием к парнишке и согласилась дать место... но, при условии полной оплаты проезда. Трудно сказать, на что он рассчитывал, когда стоял возле ее купе. Скорей всего полагался на авось. И тут ему повезло во второй раз. К нему приблизился молодой человек приятной наружности, очевидно привлеченный морской формой и поинтересовался, чего он тут грустит? Быстро выяснилось, что приятный молодой человек является выпускником того самого Каспийского училища, которое он только что закончил и получив воинское звание едет в отпуск на родину. Узнав в чем состоят Генкины затруднения, лейтенант ни секунды не колеблясь, достал из портмоне два червонца и вручил их старшему матросу, после чего удалился в направлении вагона-ресторана.

Так Генка доехал до Обнорска.

Родственникам он наплел, что приехал в законный отпуск, те и уши развесили. Но не успел он как следует насладиться гражданской жизнью, как вдруг на имя отца пришла телеграмма за подписью главного военного прокурора города Североморска, мол, в случае появления вашего сына просим немедленно сообщить и все такое прочее. Что тут началось! Сообщать конечно никто никуда не стал, но Генку быстро собрали в путь. Возник вопрос: как отправлять? Поездом далеко и долго, а чтоб купить билет на самолет, с семидесятого года нужен паспорт или военный билет. А у Генки ни того ни другого. Ничего, любой вопрос можно решить. Подключив тяжелую артиллерию в виде тети Лены, директора треста комиссионных магазинов, купили билет по комсомольскому билету. Но, надо же еще как-то сесть на самолет, а для этого тоже нужен паспорт. Сообразительные родственники вручили Генке обложку от серпастого-молоткастого и держа эту обложку перед собой как икону он бодро прошагал мимо контролеров в аэропорту. Риск конечно был, но те даже не взглянули, военный же.

И что, конец истории?

Конечно же нет! Потому что билет ему купили не до Мурманска, а до Архангельска. В Мурманск из Обнорска нет прямого авиарейса, а в Архангельск - есть. Вот родственники и подумали: от Мурманска до Архангельска рукой подать - доберется как-нибудь. Доберусь, чего там, согласился Генка.

Вот только и Генка, и родственники не очень хорошо знали географию, из которой известно, что разделяет эти два близких города, Белое море, которое так просто не перепрыгнешь. Вернее, как разъяснили Генке в аэропорту, без документов вообще никак не перепрыгнешь, потому что пограничный контроль.

Раз пересечь нельзя, попробуем объехать, решил наш путешественник и отправился на вокзал, где его ждал очередной сюрприз.

- Нет такого рейса, - обломала тетка в кассе в ответ на просьбу продать билетик до Мурманска и на вопрос: что же делать? -равнодушно отвернулась.

Тогда Генка решил повторить Бакинский трюк и обратился в комендатуру, ну и тут к своему удивлению столкнулся с полнейшим равнодушием.

- Я чо, пойду искать твои документы? - удивился дежурный и помахал рукой, вали, мол, не отсвечивай.

Вот это уже, без преувеличений, полная жопа, - думал Генка, прогуливаясь по набережной Северной Двины. Несколько дней он болтался по городу ночуя на вокзале и в речпорту, пока наконец в его стриженую голову не пришла светлая мысль.

Дело в том, что на их корабле, который считался флагманским, находился штаб оперативного дежурного по эскадре и личный состав БЧ-1 традиционно использовали в качестве помощников дежурного. Генка и сам много раз был помощником. Вахта не пыльная, сидеть ночью на Ходовом посту и принимать телефонограммы пока дежурный офицер дрых на диванчике, да иногда бегать с поручениями на соседние корабли. Уж всяко лучше, чем заступать в караул или чистить картошку. Так вот, Генка решил позвонить этому самому дежурному и пожаловаться на жизнь, мол стремлюсь на родной корабль всеми силами, но непреодолимые стены вырастают на пути.

Сказано-сделано и бравый моряк отправился искать городской Главпочтамт. Он ходил и спрашивал прохожих, а те посылали его в разные стороны, пока в троллейбусе не встретил девушку, которая в ответ, задала встречный вопрос: "А зачем он вам?"

Генка поведал ей свою историю, и девушка сказала неожиданно твердым голосом: "Вам надо помочь! Едемте со мной".

По дороге выяснилось, что девушка работает учителем в школе, ведет младшие классы, а заодно и живет в той же школе в служебной квартире. В учительской был телефон, и Генка позвонил по хорошо знакомому номеру.

Сказать, что дежурный был удивлен, значит ничего не сказать, он тут же отправил помощника и через пять минут вахтенный офицер корабля был у телефона. И вот тут Генку ждал очередной сюрприз: каплей Криворотов оказался равнодушной скотиной, он промямлил что-то невнятное, типа, а я тут причем? И положил трубку.

Вот это был удар! Ну ладно посторонние люди, но от своего, такого предательства Генка не ожидал.

Вошла девушка, увидела его растерянное лицо и предложила остаться пока у нее. Генка остался и первую ночь честно спал на полу. На вторую ночь они уже не удержались и сбылась ученическая Генкина мечта - трахнуть училку.

Забегая вперед, надо сказать, что каплей Криворотов от неожиданности просто протупил. Уже через минуту он понял, что натворил и понесся к старпому роняя кал. Ему, кстати, потом влепили строгий выговор. На корабле началась паника. Штурману срочно выдали аж пятьсот рублей и отправили в Архангельск искать Генку.

Генку он естественно не нашел - Архангельск город не маленький - прокутил по ресторанам командировочные и вернулся ни с чем.

А Генкина история продолжалась.

Девушку звали Оля, она приехала из Витебска и несколько дней Генка не мог от нее оторваться, пока не довел до полного изнеможения. Оля была гораздо старше Генки и прекрасно понимала, чем вся эта мерихлюндия может для него закончиться. Придя в себя, она принялась действовать - отправилась на вокзал и выяснила, что добраться до Мурманска все-таки можно. Одним единственным прицепным вагоном, который отправлялся раз в неделю поездом Мурманск-Ленинград и где-то в Тотьме перецеплялся к другому поезду. Выяснив это, она купила билет на завтрашний день и вечером преподнесла его Генке.

Генка одновременно был рад и расстроен. Он не хотел отлепляться от Оли, хотя успел уже несколько пресытиться сексом. Да и ей эта случайная связь стала немножко в тягость и провожать его она пошла в основном для того, чтобы лично убедиться в отъезде нечаянного любовника.

До Тотьмы Генка добрался без приключений, но на перегоне Беломорск - Кемь, когда вышел покурить в тамбур к нему обратился человек представившийся Колей.

Коля был уже немного датый, и сообщил, что его младший брат служит в морфлоте и поэтому он хочет Генку угостить.

Почему бы не выпить? - подумал Генка, - особенно на халяву, и согласился.

Коля купил у проводника бутылку водки, добыл где-то два стакана и соленый огурец. Генку насторожила такая скудная закусь, но не отказываться же от угощения. Вагон был полупустой, и они без труда нашли свободные места. Коля набухал водку до краев, видимо считал, что меньшими дозами моряки не пьют, и бодро вылакал свой стакан. Генка неразумно последовал его примеру и чуть не захлебнулся, водка была теплая и мерзкая на вкус. Они поговорили минут пятнадцать, съели огурец и допили остатки водки, после чего Коля счел свою хлебосольную миссию выполненной и удалился.

У Генки приятно шумело в голове, хотелось продолжения банкета. Деньги еще оставались, и он пошел в вагон-ресторан. Первым кого он там увидел был Коля. Они обрадовались друг другу как старые друзья и заказали шампанского. Как пили первый бокал Генка еще помнил, а дальше как в песне Высоцкого: "Ой, где был я вчера - не найду днем с огнем. Только помню, что стены с обоями..."

С той разницей, что Генка не помнил и стен.

Зато на всю жизнь запомнил стены, в которых он пришел в себя.

Это был бетонный пенал два на полтора - камера-одиночка гарнизонной гауптвахты города с намекающим названием - Кандалакша.

- Пиздец тебе парень, - сказал ему дубак-прапор, - года на два дисбата накуралесил. Точно говорят - пьяная матросня хуже динамита!

Генка так и не понял сам ли он сошел с поезда или его сняли. Но он вместе с каким-то морпехом бегал по перрону, орал благим и не благим матом. Потом дрался с патрулем и его никак не могли угомонить, пока не связали веревками и не заткнули рот кляпом.

- Ты ж начальника патруля на хуях при всех таскал, в морду ему плевал, - усмехался прапор, - если он заявление напишет - точно дисбат.

И тут Генке повезло в третий раз - начальник патруля оказался его земляком из Обнорска и не стал писать заявление. Генкино заключение ограничилось десятью сутками.

В справке, которую ему выдали, причиной задержания значилась стандартная формулировка: самовольное оставление части.

- А ведь тебя не за это задержали, - сказал прапор выдавая Генке вещи и комсомольский билет, которые, как ни странно, оказались в целости и сохранности. Но переписывать справку ему было лень и это стало уже четвертым везением.

На Кандалакшский вокзал Генка прибыл без копейки денег, но с богатым жизненным опытом. Две симпатичные студентки, подрабатывающие на каникулах проводницами, сразу сдались, как только он сунул им под нос свое предписание. "Действительно, - сказала одна другой, - какой тебе билет, ведь у него предписание!"

В поезде Генка пил портвейн с каким-то геологом, закусывая сгущенным молоком. Геолог сходил в Оленегорске. Он тряс пачкой заработанных денег и звал Генку в гости. Генке хотелось в гости к геологу, но каким-то шестым чувством он понял, что запасы везения исчерпаны и больше испытывать судьбу не стоит.

На Мурманском автовокзале, он подошел к кондукторше и честно сказал, что денег нет, но ехать надо и строгая женщина ничего не смогла ему возразить.

По дороге в Североморск, Генку было сняли с автобуса суровые морпехи, проверяющие у пассажиров документы. Их капитан долго изучал его комсомольский билет, а потом сказал: "Да хер с ним, пусть едет", и Генка успел заскочить в уже отъезжающий автобус.

На трапе его как дорогого гостя встречал сам старпом (позвонили с КПП). И первым его вопросом было:

- Скворцов, где ты шлялся, мудила?!

На следующий день Генку вызвали к командиру.

Он шел в сопровождении замполита, понимая, что сейчас будет решаться его судьба. Командир корабля для личного состава царь и бог: захочет - помилует, не захочет - отдаст прокурору. У Генки тряслись поджилки, а в голове складывались оправдательные речи.

Но ни каких слов не понадобилось. Командир его даже не принял. Стоя в коридоре, возле открытой двери в командирскую каюту Генка, слушал его разговор с замполитом.

"Парень честно хотел попасть на корабль, - говорил капраз, - звонил, просил помощи, не его вина, что кругом раздолбаи. Передайте прокурору, чтоб закрывал дело".

Пока Генка рассказывал, мы прикончили вино.

- Филька, - внезапно поинтересовался мой друг, - а ты по какой науке-то будешь?

- Да как по какой, я же те говорил - химия.

- Химия, химия - заржал Генка, - вся залупа синяя!

Я понял, что он уже основательно набрался.

В этот момент музыканты грянули: "Потолок ледяной дверь скрипучая..."

Генка выскочил из-за стола и выплясывая, как павиан перед случкой, слился с толпой танцующих.

Мне бы тоже пуститься в пляс, но я почему-то совсем не опьянел, только стал задумчивым. Какого черта, я сижу в этом кабаке, пью и жру плоды развитого социализма? А с другой стороны, что мне делать? Решать сверхзадачу? Думать, как обустраивать жизнь? Строить планы на будущее? Смешно строить планы человеку, у которого нет цели и который не знает, что с ним будет завтра. Нет, не буду я строить планов, а лучше сниму какую-нибудь будущую бабушку.