Светлейший князь

Глава 6

Ерофей со своими бойцами поскакал наводить инспекцию, я же поспешил в лагерь. Увиденное меня просто обрадовало. Работа просто кипела и причем все было по делу и очень толково. Чувствовалась рука мастера, то есть хорошего организатора. Люди встречали меня с улыбками и абсолютно все кланялись в пояс. Мне это было конечно приятно и диковато, но вероятно к этому надо привыкать. 18-ый век на дворе, идеи всяких там равенств только-только стали проникать в массы.

Ничего критически не правильного я не увидел и решил пока не вмешиваться, а просто познакомится с ситуацией и людьми и заодно бегло осмотреть раненных и больных.

Человек двадцать под руководством кузнеца Василия Ивановича занимались подготовкой ходовой части: подковами лошадей, седлами и всем таким. Лукерья заправляла ревизией запасов продовольствия, в первую очередь зерна, сотни две женщин и старших детей проверяли его влажность. К моему сожалению влажного зерна оказалось достаточно много.

Фома Васильевич руководил подготовкой седельных сумок, упаковыванием в них багажа.

— Фома Васильевич, сколько у нас лошадей! — поинтересовался я.

— Почти четыре с половиной сотни. У нас своих было сотни полторы. Да благодаря семье Василия Ивановича еще разжились. У них лошадей тоже полторы сотни было. А пока шли, лошадок где прикупили, где в степи прихватили. Перед тем злосчастным боем у нас обоз был ого-го, лошадей раза в два поболее.

— А что случилось? — другую версию событий не вредно знать, особенно в моей ситуации.

— У нас сразу было много староверцев, особенно среди бывших казаков, а эти, степные Кузнецовы, вообще сколько лет попов не видели, — Фома Васильевич начал рассказывать с удовольствием, видно ему очень хотелось проинформировать меня по данному вопросу. — Ну иногда и бывали споры, глотки драли оё-ё. Но когда появился отец Филарет, все успокоились. Он сказал негоже друг на друга кидаться, надо жить в мире, уйдем в Беловодье, а там Господь управит.

Фома Васильевич сделал паузу и дальше заговорил с совершенно неожиданной мною злобой:

— Потом к нам прибились веткинские староверцы, сосланные в Сибирь. А тут еще освободили на свою голову смутьянов и разбойников, с ними некоторые веткинские сразу дружбу завели. И давай воду мутить, народ против Петра Сергеевича настраивать, захотели сами верховодить, — Фома Васильевич горестно махнул рукой. — А потом они начали безобразничать и чужих баб на блуд подбивать, тут и схватились. Отец Филарет их к порядку хотел призвать, а они на него с топором.

Возмущенный воспоминаниями, Фома Васильевич несколько секунд даже не мог говорить и как хватал ртом воздух.

— Надо было от казаков отбиваться, а тут баб делить начали. Еле ноги унесли, обоз весь потеряли. Самые упрямые староверцы ушли. И осталось у нас лошадок четыре с половиной сотни. Хорошо телеги кузнецов, да Петра Сергеевича уцелели.

Фома Васильевич успокоился и продолжил рассказ:

— Если бы не кузнецы, всех лошадей потеряли бы. Они слово какое-то знают. Скотина за ними как привязанная через Енисей пошла. С нами еще алтаец Ванча был, он все с кузнецами вась-вась. Так вот Ванча походил по берегу и говорит, вот в этом месте надо плыть. И правда там почему-то течение слабже оказалось. — Фома Васильевич удивленно развел руками. — Там и переправились. Лошади сами плыли, десятка полтора самых слабых да жеребят на плотах с другой скотиной переправили. Потому и успели от казаков уйти. Ванча вот только пропал, — старик горестно покачал головой.

— А что за телеги? — поинтересовался я.

— Инструменты всякие, от станков там разное, что Петр Сергеевич с завода забрал, кожи много, — Фома Васильевич начал перечислять спасенное. — Четыре пушки. Да, слава Богу, зерно почти всё осталось. Правда подмочили его сильно. Но Лукерья вон говорит, не страшно, просушить можно.

— Понятно, — я решил сменить тему. — И когда выступать можно будет?

— Да вот как Лушка с бабами закончит зерно перетряхивать, можно и выступать. — Фома Васильевич неожиданно поклонился мне в ноги. — От общества тебе, Григорий Иванович, спасибо за тюки с мануфактурой, как на постой станем можно будет одежу какую-нибудь пошить. Добра то у каждого осталось то, что в котомке за спиной. Как зимовать ума не приложу.

— Надо дойти к концу июня. Тогда успеем к зиме подготовиться, — про лирику надо быстрее заканчивать и ближе к делу, время поджимает. — Каким порядком пойдем, есть план?

— Погодь, Григорий Иваныч, я могу что-нибудь и запамятовать, мне годов много, в голове уже дырки есть. Степка, иди сюда, — Фома Васильевич позвал мальчишку лет двенадцати, который молча свечкой стоял метрах в трех. — Это мой внучок, шустрый, а башковитый, — Фома Васильевич последнее слово произнес в растяжку и нараспев, покачивая головой. — Одно плохо, дробненький очень, а ведь уже пятнадцатый годок.

— Фома Васильевич, ты из-за этого сильно не переживай. Придем на место, я его быстро на откорм поставлю, — пообещал я, — он быстро о-о какой станет.

— Это хорошо было бы. Давай внучок рассказывай.

Внучок действительно оказался башковитым. Первым делом он доложил, что всего нас шестьсот тридцать шесть человек, сто восемьдесят шесть мужского пола, двести одна женского и двести сорок девять от двух лет до шестнадцати обоего пола. Четыреста пятьдесят три взрослых лошади, жеребята, коровы, быки, овцы, свиньи, козы и всякая птица.

Народ весь разбит на пятнадцать компаний, в каждойкомпании есть старший. Багаж весь проверен еще раз и уложен. Осталось только зерно засыпать. Самая большая компания— кузнецы. Пять телег пока поедут, а когда нельзя будет ехать, они разберут телеги и погрузят в седельные сумки и понесут все на руках.

Петр Сергеевич будут идти своейкомпанией. Пока он слаб, его будут нести на специальных носилках. Имущество его пока будет ехать на телеге, а потом тоже на лошадях и на руках.

У отца Филарета тоже своя компания, пять лошадей и пять человек. В отряде есть раненые и больные. Некоторых надо будет нести. Для этого сделаны специальные носилки.

Слушая доклад внучка Степана, я в буквальном смысле чувствовал, как лишаюсь дара речи. Молодой человек абсолютно владел ситуацией и обладал просто феноменальной памятью!

Когда внучок замолчал, Фома Васильевич с большим огорчением в голосе прокомментировал информацию о раненых и больных:

— Вот только кто лекарем будет? У нас лекарей нет, одна молодуха-повитуха, — про неё Фома Васильевич сказал с большим сомнением в голосе. — Её бабка была в этом деле мастерица, да померла не вовремя. А нам без лекаря ох как туго.

— Я буду лекарем, в этом деле я дока, — успокоил я старика.

— Кто, кто? — удивился он очередной раз.

— Дока, это значит хорошо разбираюсь в этом деле, — разъяснил я. — Я посмотрел народ, тяжелораненых трое, тяжелобольных нет. Еще несколько человек должны будут просто несколько дней не идти, а ехать. А теперь, давай я тебя, Степан, нарисую как сделать еще кое-что.

На земле я нарисовал как надо сделать разборный стол для моих медицинских целей и медицинские ящики.

— Степан, я буду говорить про наш расклад по лошадям, а ты меня поправь, если ошибусь. И так. Примерно двести пятьдесят лошадей будут нести багаж; сто лошадей для детей, женщин и тех, кто слаб. Так? — Степан кивнул в знак согласия. — Пятьдесят заберет Ерофей Пантелеев для своего войска. И около полусотни получается резерв. Я всё правильно изложил?

— Да, — с огласился со мной Степан.

— Вот и чудненько. И как тебя по батюшке?

Степан такого вопроса явно не ожидал, очень смутился и покраснел.

— Гордеевич, — отчество свое он буквально выдавил из себя. Ничего, пусть привыкает.

Подошел вернувшийся в лагерь Ерофей.

— Всё спокойно, пока. Но мне как-то тревожно, — тревога в буквальном смысле была написана на его лице. — Я после нашей беседы подумал, всё взвесил. Мы чудом отбились без больших потерь, рассчитывать на повторение ошибки с их стороны не стоит. Надо срочно уходить.

— Уверен? — спрашивать об этом собственно и не надо было, ситуация, как говориться, и ежу понятно.

— Да, уверен. В правильном бою даже против полусотни у нас шансов нет, — капитан покачал головой. — А полусотню они собрать смогут.

— Невеселую картинку ты нарисовал однако, — я на самом деле настроен был более оптимистично.

Ерофей пожал плечами и развел руками. Я повернулся к дедушке Фоме:

— Фома Васильевич распорядитесь растопить бани, — я знал, что есть две походные бани, — думаю вечером и ночью перед походом она потребуется. Мы сейчас с Ерофеем побеседуем с Петром Сергеевичем и займемся каждый своим делом, — первое, что меня интересовало, вернее не что, а кто, будет моим помощником по медицинской части. — Мне срочно нужна эта самая молодуха-повитуха. Да и как её звать?

— Дунькою её кличут, — Фома Васильевич мнения видать о ней был никакого.

— Не порядок, повитуху Дунькою звать.

— Евдокия она, ЕвдокияВасильевна Воробьева, — неожиданно правильно ответил внучок.

— Вот правильный ответ! — я указал в небо указательным пальцем. — Молодец, Степан Гордеевич, молодец!

В центре лагеря были поставлены четыре палатки. Назначение одной из них было понятно с первого взгляда, это был походный православный храм, что подтверждалось укрепленным спереди православным крестом.

Во второй палатке располагался Петр Сергеевич. Вокруг него хлопотала супруга Анна Петровна, которой помогали две молодых женщины. Назначение еще двух палаток мне было не ведомо. Видя мое недоумение, дедушка Фома поспешил дать разъяснения.

— Общество решило, что нам нужен храм; военный штаб, где Ерофей Кузьмич будет заседать. И две резиденции, твоя, Григорий Иванович и Петра Сергеевича.

— Фома Васильевич, да это перебор! — возмутился я.

— Молод ты еще, Григорий Иванович, общество так решило. Стоянки да привалы по любому будут. Палатки эти собрать и поставить обратно не сложно, раз-два и готово, — Фома Васильевич сдаваться не собирался и стал настаивать на своем. — Петру Сергеевичу разве полезно сейчас на ветру, да под солнышком лежать, а?

— Не полезно, Фома Васильевич, не полезно, — я улыбнулся, логика железная, не поспоришь.

— Соглашаешься, а зачем тогда споришь? — возмущению старика не было предела, казалось сейчас пар из ушей пойдет. — Тебе на большом привале тоже палатка нужна и не спорь. И идите вы на пару к Петру Сергеевичу, думайте, что дальше делать. Через леса и горы идти дело не шутейное.

— Фома Васильевич, а откуда слово такое мудреное знаешь — резиденция? — удивился я.

— Это годов пять назад на завод приезжал какой-то князь, вот его лакей и объяснил мне что за слово такое.

— А теперь давайте по серьезному поговорим, — свою резиденцию я решил использовать для другого. — Мне приятна ваша оценка и забота, но делаем немного по-другому. Внутри моей резиденции делали что-нибудь?

— Не успели еще, да и не знаем, что тебе надобно.

— Отлично. Я её в первую очередь буду как госпиталь использовать, — продолжил я свою мысль. — Пока ничего не надо делать.

— А мы тебе разборный топчан смастерили, стол и стул, — огорченно сказал Фома Васильевич.

— Ну что же, еще раз спасибо за заботу. Это в госпитале пригодиться, — я повернулся к капитану. — Ерофей, давай свои указания по штабной палатке, да пошли к господину Маханову.

Петр Сергеевич очень обрадовался вашему визиту. Он возлежал на очень удобных носилках, которые после установки на подставки становились кроватью.

— Ваши травы конечно подняли меня, но сейчас наступает полное обессилие, — вид у него и правда был не очень. — Честно говоря, не могу даже на ногах стоять. Наши умельцы вон мне какое ложе соорудили. В вашей и господина Пантелеева палатках такие-же. Они кстати разборные.

— А для раненых и больных? — этот вопрос меня интересовал больше.

— Василий Иванович, говорит такие же будут. Я удивился, когда они их сделали, — Петр Сергеевич заботой о себе был доволен и не пытался это скрыть. — Говорит, придумали давно, а делать начали потихоньку еще зимой.

— Это замечательно, но как говориться доверяй, но проверяй. Посмотрю на эти чудеса инженерной мысли обязательно.

В распахнутый полог палатки я увидел, как жена Петра Сергеевича с четырьмя детьми начали разбирать телегу с вещами, им стали помогать двое мужиков.

— Вот главная забота сейчас у меня, — Петр Сергеевич показал на ящики. — Книги, инструменты, записи разные, еще там всякое разное. Боюсь все в седельных сумках вести не получится. Опять на телеге везти придется, а как там на тропе, даже не представляю.

— Не переживай Петруша, самое нужное и ценное будет в сумках. На телеге останется только большое и тяжелое, а при необходимости на руках понесется, — входя в палатку сказала госпожа Маханова.

— Мне твои слова, Анечка, бальзам на душу. Господа, поужинать не изловите?

— Не извольте беспокоиться, я лично в буквальном смысле на пару слов, — Ерофей вопросительно посмотрел на меня.

— Спасибо, Петр Сергеевич, я лично совершенно не голоден, да и честно говоря, некогда. Если на рассвете уходить дорога каждая минута, — поддержал я Ерофея.

— Хотя бы присядьте. Неудобно как-то, я лежу, а вы стоите, — от этого предложения мы не отказались.

Я изложил свои предложения по созданию наших «вооружено-полицейских» сил и спросил Петра Сергеевича о наличии оружия и так далее.

— С этим у нас негусто, сотни полторы сабель, около сотни ружей, семь или восемь штуцеров, четыре заклепанных пушки. Немного пороха и запас пуль сотни три. Это не считая того, что у нашего войска на руках, — Петр Сергеевич быстро по памяти перечислил наше оружие. — Всё это хозяйства у новоиспеченного Кузнецова, туда же соберут всякую амуницию и прочее военное снаряжение. Это все, что у нас есть.

Ерофей достал из своей сумки, типа гусарской ташки, лист бумаги и что-то типа карандаша, какой-то графель обернутый плотным холстом.

— Наши дозоры ничего подозрительного пока не видят. На опушке леса, около порога, есть очень высокий кедр, мы на него поднялись и осмотрели окрестности. Казаки стоят лагерем, верст десять ниже по Енисею. Думаю, их не больше трех десятков. Напротив, на другом берегу еще десяток. Уже вечереет, поэтому самое раннее, когда их ждать, это завтра через пару часов после рассвета.

На бумаге у капитана были какие-то заметки, он поставил какую-то галочку и продолжил:

— По тропинке вдоль реки в темноте не пройти. Дозор я оставил один, там, где тропинка поднимается от реки и сливается с верхней тропой. Обзор в том месте хороший. Старшим остался фельдфебель Шишкин. С ним еще четыре человека, все надежные и опытные, — Ерофей замолчал и вдруг спросил совершенно неожиданную вещь. — Помните древнюю историю? Так вот, я в караул снарядил четырех гусей. Посмотрим, какие они сторожа.

Такого хода я откровенно не ожидал, поэтому только развел руками.

— Пятьдесят человек я себе подобрал. За пару часов со всеми переговорю. К утру всех экипирую и сразу начнем службу. Командиром десятка будет урядник. Моим заместителем будет фельдфебель Шишкин. Он вернется в лагерь и будет здесь с резервом. Самые подготовленные бойцы в двух десятках арьергарда, кроме людей фельдфебеля. В авангарде будет два опытных охотника-разведчика, я их хочу назвать егеря-разведчики. Когда наши мастеровые приведут в порядок пушки, создать артиллерийскую команду. У меня всё.

— У меня один вопрос. А пушки реально на лошадей навьючить? — очень не хотелось бросать их.

— Думаю реально, это стволы однофунтовых пушек.

— Тогда у меня вопросов больше нет, — докладом Ерофея я был полностью удовлетворен.

— У меня тем более, я в этом полный профан, — честно признался Петр Сергеевич. — Полагаюсь на вас, Григорий Иванович.

— Тогда я вас покидаю, господа, — Ерофей встал, отсалютовал нам коротким кивком головы и вышел.

Несколько минут мы молчали, невооруженным взглядом было видно, что Петр Сергеевич очень устал.

— Петр Сергеевич, не буду вас сильно утомлять. У меня всего один вопрос: на ваш взгляд мы готовы к походу?

— Думаю да, — Петр Сергеевич ответил быстро и уверенно. — По большому счету с телег переложить в сумки, да зерно перетрясти. И скажите честно, вы верите в возможность такого сложного похода и что мы сможем пережить следующую зиму? — он поправил волосы и покачал головой. — Я с ужасом об этом думаю, особенно памятуя прошлую зиму.

— Я вообще поражен, как вы сюда дошли, но уверен, что все в наших руках, — у меня почему — то была твердая уверенность в успехе предложенного мероприятия..

— Вас, наверное, поразило такое количество лошадей? — Петр Сергеевич удовлетворился моим ответом и переключился на другое.

— Да.

— А лошадей у нас было намного больше. Те, что ушли, ушли не с пустыми руками. Лошади были нашим спасением. Вы таких лошадей раньше видели?

— Конечно видел, — мне приходилось много общаться с тувинцами, да и в школе ребята очень коняшками интересовались и предмет я этот очень хорошо знал. — Те, что самые низенькие, это горные ойротские лошади, вы где-то сумели их подхватить, но их немного. Вы шли через киргизские и ногайские степи и основная масса лошадей оттуда, они немного повыше горных лошадей, — я решил конский вопрос Петру Сергеевичуразложить по полочкам. — Те, что посуше и постройнее, это тоже степные лошади, но скаковые. И несколько десятков всяких разных, даже есть ахалтекинские и карабахские лошади. Я сильно сомневаюсь, что они здесь выживут, но посмотрим, — среди ахалтекинцев и карабахцев я приметил совершенно чудные экземпляры, обидно будет потерять. — А степные и горные лошади могут даже зимой жить на подножном корме, что для нас очень зер гут, как говорят немцы.

— Вы однако, Григорий Иванович, знаток лошадей, — я явно удивил Петра Сергеевича.

— Немного есть, — оценку моих познаний мне была приятна. — Будем надеяться что поголовье лошадей удастся сохранить и преумножить. И очень надеюсь, что удастся сохранить и всю остальную скотинку.

— Если вам не трудно, подайте мне верхний лист из стопки на столе. — я взял исписанный лист и протянул Петру Сергеевичу. Он быстро прочитал написанное и вернул его мне. — Я постарался подробно написать то, что вам необходимо знать. Вы его себе возьмете, при необходимости пять чистых листов могу выделить, больше извините просто нет, и черный свинец себе возьмите.

Слово графит появиться позднее, а сейчас люди еще не знают разницы между свинцом и графитом и называют пишущие стержни черным свинцом.

— Спасибо Петр Сергеевич, мне внук Фомы Васильевича самое важное уже изложил, но бумагу с написанным под рукой иметь конечно лучше, — Петр Сергеевич явно устал и мне пора прекратить его мучать. — Не буду вас больше беспокоить Петр Сергеевич, вам надо отдыхать. Сон для вас сейчас лучшее лекарство.

Петр Сергеевич мгновенно заснул. Я несколько раз, в той жизни, читал документы 18-го века. Но в реальном 18-ом веке это оказалось далеко не простым делом. Непривычно толстая бумага непонятного цвета, с какими-то полосами, текст написан чернилами просто ужасного качества, почерк, некоторые слова даже близко непонятно о чем.

Приложив титанические усилия, я с грехом пополам разобрал написанное Петра Сергеевича и остался очень довольный этим фактом.