Светлейший князь

Глава 20

Леонтий Тимофеев Сизых был приказчиком в Кяхте и вел дела от имени компании нижегородских купцов. Пять лет назад, когда Леонтий был в отъезде, случилось несчастье: красавицу жену, их тринадцатилетнею дочь и еще трех русских женщин похитили и увезли в Китай. Вернувшийся домой буквально через пару часов Леонтий, не мешкая, с сыном Тимофеем и десятком таких же мужей и сыновей, бросился в погоню. Через сутки они настигли похитителей, схватка с которыми оказалось очень скоротечной. Удачным пистолетным выстрелом Леонтий сразил главаря бандитов, которые тут же просто разбежались, бросив своих пленниц. И вот тут выяснилось, что вернуться домой очень проблематично. Китайский пограничный начальник от «дерзости» русских пришел в ярость и послал целый отряд, приказав арестовать Леонтия с сотоварищами. Перспектива изучения какой-нибудь китайской тюрьмы совершенно их не заинтересовала и началась китайская одиссея полутора десятков русских мужчин и женщин. Спасло их только знание Тимофеем языков, да злато и серебро, оказавшееся в сумке убитого главаря.

И вот после пятилетних мытарств и скитаний по огромному Китаю остатки этого русского отряда вышли на российские рубежи. За пять лет умерли или погибли большинство мужчин и две женщины, в том числе и жена Леонтия. Остались в живых сам Леонтий, его дети, Агрипина, вдова друга Леонтия, умершего год назад, с сыном Логином, да двадцатипятилетний сибирский казак Илья Михайлов с молодой женой Ульяной, которая была племянницей жены Леонтия. Когда через месяц после свадьбы Илья подрядился сопровождать Леонтия, Ульяна осталась у тетушки и разделила её участь, оказавшись похищенной вместе с ней.

Почему-то соплеменники Ольчея стали звать Леонтия Иваном, спорить он с ними не стал. Пока Ольчей показывал Митрофану с гвардейцами привезенные войлоки, Леонтий честно обо всем рассказал мне с Пантелеевым, не утаив даже то, что три месяца сожительствует с Агрипиной.

— И что, Леонтий Тимофеевич, собираешься дальше делать? По большому счету Россия-матушка, вот за перевалом начинается. До пограничной тропы несколько верст, казачьи караулы на ней ежегодно бывают.

— До Бога высоко, до царя далеко. Я тебе, ваша светлость, тайну открою. Старик, что с Ольчеем к вам приезжал, очень умный и проницательный человек. И показалось мне, что он нашу речь понимает. Он мне сказал, что в долине за эти хребтом раньше никто не жил. Иногда ходят русские караулы, да его соплеменники охотятся. Вы там появились этим летом, прейдя через другие горы. И вы скрываетесь от властей.

Опасности от старого спутника Ольчея во время переговоров я не почувствовал, но вот что он не так прост, как казалось¸ я чувствовал. Мы с Ерофеем молча переглянулись, ожидая продолжения.

— Нам домой пути нет. Не знаю, кто хотел нашими бабами полакомиться, но убийство главаря той банды китайцы нам не простили, а они злопамятные. Поэтому мы, ваша светлость, просим разрешения остаться у вас. Нас семь человек, четверо взрослых мужиков. И едем мы не с пустыми руками. В наших тюках ткани, сахар и чай. Два тюка необработанного хлопка, есть его семена.

Леонтий помолчал, а затем с какой-то внутренней улыбкой продолжил.

— И еще мы везем земляные бобы, они очень вкусные и сытные. Жаль осень уже на дворе, нельзя их посадить. Хотя на них уже много ростов, но мы их обламываем.

У меня все похолодело внутри и как говориться засосало под ложечкой.

— Покажи Леонтий, мне эти бобы, — у меня даже голос от волнения сел.

Леонтий повернулся к своим и крикнул:

— Принесите их светлости земляные бобы, да с ростками.

Дочь Леонтия подошла к нам, держа в руках несколько «земляных бобов», в которых я сразу узнал проросшие клубни картофеля. Леонтий продолжал что-то говорить, но я перестал воспринимать что-либо. Передо мной стояла и улыбалась третья Маша.

— Здравствуй, Машенька.

Леонтий на полуслове замолчал. Наступила какая-то звенящая тишина, Леонтий еще нам не называл имя дочери.

— Здравствуйте, ваша светлость. А откуда вы знаете мое имя?

Я засмеялся, еще мгновение и с моего языка сорвались бы слова, что через несколько дней я поведу её под венец. Но я совладал со своим языком и спросил у Леонтия:

— Что ты говорил, я как-то отвлекся?

— Машенька, посадила два клубня в горшок, они выросли и цвели. Очень ей их цветки нравятся. Семена собирается с них собрать.

Примерно через час мы тронулись в путь. Ольчей заметно повеселел и спросил меня, не буду ли я возражать, если он вернется к себе, а за него останется главный охотник Мерген, его двоюродный брат.

Я улыбнулся, Мерген — меткий стрелок.

— Нет, не буду. Можешь спокойно возвращаться к отцу, мы постараемся помочь вам добыть нужные шкурки.

С нами остались двадцать пять урянхайцев во главе с Мергеном, который был поразительно похож на Ольчея, только более старший. Трое урянхайцев были со своими семьями, это были самые удачливые охотники. С семьей был и Мерген. Как-то само собой получилось, но всю дорогу до Семиозерок, а затем и до Железногорска рядом со мной ехала Мария Леонтьевна, все остальные немного позади.

В Семиозерках мы немного задержались, еще раз переговорив с Мергеном мы решили, что он поставит свои юрты между острогом Семиозерок и перевалом. Охотится они будут в долине Иджима до Железногорска и по пограничной тропе до Хаин-Дабана. Пока суд да дело, в Семиозерках останется Ванча, гарнизону острога без толмача ну ни как. Вскорости подошел резервный гвардейский десяток из Усинска. Командиром десятка был сержант Ермил Нелюбин. Некоторые урянхайцы знали его и очень были довольны его появлением. Вдобавок ко всему выяснилось, что Ермил именно Мергена спас от разъяренного медведя. Мы с Ерофеем решили пока в Семиозерках разместить десяток гвардейцев.

Уличив удобный момент, я спросил Ерофея:

— Твое мнение, капитан.

Ерофей засмеялся:

— Ты, Григорий Иванович, задаешь глупый вопрос. Но это не удивительно.

— Это почему не удивительно?

— Потому что ты, ваша светлость, сейчас похож на токующего глухаря.

В наступающих сумерках мы вернулись в Железногорск. Для наших гостей были поставлены две юрты, одна для женщин, другая для мужчин.

Сразу же по прибытию в Семиозерки, я отправил Митрофана в Усинск. Ему было поручено рассказать членам Совета и отцу Филарету о прибытии каравана урянхайцев и компании Леонтия. Для себя я решение уже принял, но меня интересовало их мнение. А до возвращения моего посыльного мы с Ерофеем решили задержаться в Железногорске, тем более что в любом случае надо было закончить инспекцию Железногорска и окрестностей.

Весь следующий день я потратил на инспекцию Железногорского завода. Фома Васильевич не зря несколько раз ездил сюда: завод работал вполне прилично, я конечно не был большим знатоком кирпичного производства, но на мой взгляд больших недостатков в работе не было, так небольшие мелочи. Надо сказать, что всё пережитое за последние годы, очень простимулировало чувство ответственности практически у всех. Можно было смело сказать, что нахлебников, лентяев и халявщиков среди нас нет. И просто потрясающее чувство коллективизма. Главным недостатком в наших северных пределах была просто обычная неграмотность и я не знал как к этой проблеме подступиться. Решение проблемы нашлось неожиданно для меня.

Пятое сентября мы с Ерофеем решили посвятить последнему пункту нашей инспекции: я решил лично посмотреть на Хаин-Дабан. Ранним утром мы выехали из Железногорска и по берегу Уса стали подниматься до устья реки Коярд, где был установлен этот пограничный знак. Неожиданно для меня мы очень быстро достигли Хаин-Дабан и не задерживаясь, смотреть там собственно было нечего, двинулись в обратный путь. Но не вдоль Уса, а по тропе, ведущей в Семиозерки, которых мы достигли уже практически ночью.

Митрофан вернулся из Усинска накануне вечером и привез ответ Совета и отца Филарета: «Решай, князь сам». Выслушав Митрофана, Ерофей вопросительно посмотрел на меня, ожидая моего последнего слова.

— Решение мое, Ерофей Кузьмич, такое. Кто хочет остаться с нами, пусть остается. Наши условия они знают. Кто не хочет, вольному воля.

В течение часа мы с Ерофеем еще раз поговорили со всеми прибывшими и они все, как один решили остаться с нами. Капитан сразу положил глаз на Илью и взял его с собой в наш вояж до Хаин-Дабана. Вечером во время ужина он сказал мне о своем предложение:

— Мы вчера, Григорий Иванович, всё судили, рядили как нам безграмотность в Железногорске победить. А решение вот оно, рядом лежит. Илья Михайлов. Он не против в нашей гвардии служить. Они с женой грамотные. И я предлагаю определить его служить в Железногорске помощником Шишкина, а главной задачей ему определить обучение народа в острогах и на заводе. Они согласны с таким раскладом.

На том и порешили. Илья с женой на несколько дней едут в Усинск, а по возвращению получат отдельную юрту для проживания и проведения занятий с народом. Трофиму Рычкову была поставлена задача при первой же возможности поставить для школы отдельную юрту.

В Усинск мы вернулись вечером шестого сентября. На наших северных рубежах остались два гвардейских десятка и естественно лейтенант Шишкин. Он заметно повеселел, получив в помощники Илью с супругой.

Вернувшись в Усинск, я в буквальном смысле в ту же секунду помчался к отцу Филарету. Выслушав меня, он по своему обыкновению несколько минут молчал. Я давно заметил, что, общаясь со мной, отец Филарет почти всегда делает паузу перед ответами на мои вопросы.

— Сейчас я не знаю, что вам, князь, сказать. Поэтому идите к себе. Через час я вас жду на исповедь. Завтра причаститесь и после Литургии побеседуем.

Первый раз после моего попадания я почувствовал себя человеком двадцати пяти лет отроду. До этого я всегда был только внешне двадцатипятилетним, внутренне я ощущал себя на свой возраст там, в начале 21 века. Тут же и жизненный опыт, и мои способности контролировать себя, оказались бессильны перед забушевавшей во мне гормональной бурей.

На следующий день, седьмого сентября, после окончания Литургии я подошел к отцу Филарету.

— Вчера я побеседовал с Марией и её отцом. Молодой особе я рассказал о вас всё, — иеромонах улыбнулся какой-то необыкновенно доброй улыбкой. — Если ты, Григорий Иванович, уверен, что это твоя вторая половина, то засылай сватов.

В воскресение отец Филарет обвенчал нас. Вместе с нами венчались Леонтий и Агрипина. А затем у нас с Машенькой была медовая неделя. Ни какими делами я особо не занимался, мы немного попутешествовали по нашей долине, но в основном занимались обустройством нашего семейного очага.

Машеньке понравилось одно живописное место на правом берегу Макаровки, немного выше предполагаемой гвардейской станицы. На большой поляне нам поставили три юрты: одну для нас, вторую для Митрофана с Прохором и третью для помощницы Марии Леонтьевны. Сразу же после венчания, Петр Сергеевич поздравляя нас, демонстративно обратился к новобрачной по имени отчеству и «ваша светлость». Тонкий намек все поняли. Естественно тет-а-тет я обращался по-другому, также как и отец и брат молодой княгине.

В помощницы Машеньке Анна Петровна с Лукерьей предложили взять шестнадцатилетнею Христину, племянницу Анфисы, одной из моих санитарок, оставшейся круглой сиротой полгода назад. Пообщавшись с девицей, мы согласились и надо сказать никогда об этом не пожалели. Нашим выбором места жительства очень были довольны Пантелеевы. Они поселились в гвардейской станице и мы стали их соседями, а жены наши вскорости стали лучшими подругами.

Сказать, что я почти полторы недели ничем не занимался, конечно было нельзя. Я дал несколько поручений Лукерье и на заводе, много общался со своими новыми родственниками, необходимо было найти им правильное занятие.

Илья Михайлов на следующий день после нашего венчания уехал в Железногорск. Леонтия с Лонгином я запланировал со временем сделать нашими купцами, а пока они стали работать как все мужики Усинска. Для Лукерьи и Кондрата они оказались просто бесценной находкой. Леонтий был настоящим сибиряком, еще его дед перебрался в Сибирь. И к своим сорока годам стал ходячей энциклопедией сибирской жизни, а пять лет китайских скитаний обогатили его еще и знанием Китая.

Для нас большую ценность представляли рассказы об Урянхайском крае. Принципиально ничего нового я не узнал, но очень важным было подтверждение того, что мы знали. Очень интересным был рассказ Леонтия о старике, спутнике Ольчея, но самым главным был его вывод, чем можно торговать с сумоном Ольчея. Урянхайцы могли нам предложить только войлоки для юрт и немного своей одежды и обуви. Это всё у них оказалось в небольшом избытке после всех злоключений последних десятилетий. А вот нуждались они можно сказать во всем. И конечно меня интересовало мнение Леонтия с товарищами о самом зайсане Мёнге-Далае, отце Ольчея. Я хорошо знал историю Тувы, особенно то, как Тувинская Народная Республика воевала с фашистами и даже сталкивался с этими замечательными воинами на фронте. И я очень надеялся, что зайсан из когорты честных и отважных тувинских воинов. Мнение Леонтия было, что скорее да, но ухо надо держать востро.

Лонгин на мой взгляд был прирожденный купец. Именно благодаря нему наши новые товарищи оказались не с пустыми руками. С оказавшимся в их руках золотом он сумел провести какие-то совершенно фантастические операции. Я, честно говоря, даже не все понял из рассказов о его торговле с китайцами, но для себя сделал вывод, что сей господин просто какой-то академик торговли и при необходимости сумеет продать даже воздух. Получить в свое распоряжение несколько килограммов хлопка, да о подобном подарке я даже не мечтал.

Агрипина через пару дней стала правой рукой Лукерьи и вдвоем они к концу недели стали представлять мощнейший руководящий тандем, на который можно было смело положиться.

А вот Тимофея, брата Машеньки, я назначил директором нашей школы. Он был старше сестры на пять лет, женить его Леонтий до китайской эпопеи не успел, да и сам Тимофей не горел подобным желанием. Был он достаточно прилично образован, насколько это было возможно в условиях Кяхты, в совершенстве знал китайский, свободно читал и писал. После пяти скитаний овладел и монгольским языком и мог общаться с урянхайцами, что для нас было очень ценно. Но главным его талантом были математические способности. Все свободное время Тимофей проводил за чтением книг. А так как в Кяхте с этим было не очень хорошо, то имеющиеся книги он читал по несколько раз и знал их почти наизусть. Особенно Тимофей любил ездить с отцом в Иркутск, где ему часто удавалось прочитать что-нибудь новенькое.

Потратив на беседы с ним три вечера, я убедился в достаточности его знаний и подробнейшим образом объяснил, как надо организовать обучение детей и взрослых. Предложенное дело Тимофею очень понравилось и он с энтузиазмом взялся за него.

Каждый вечер я наносил визит в нашу канцелярию и Степан докладывал мне о состоянии наших дел. Мария Леонтьевна меня всегда сопровождала и к концу нашей медовой недели была в курсе всех наших дел, чему я был несказанно рад. Еще до венчания я прямо спросил Машеньку, был ли у нее разговор с отцом Филаретом о моей прошлой жизни в будущем. Она сразу же ответила «да» и мало того подробно пересказала разговор с отцом Филаретом. После венчания я стал полностью ощущать себя человеком 1776 года, имеющим знание о будущем. А знание жены моей «тайны» просто сделало мое существование очень комфортным, ведь я теперь мог смело обсудить практически любой вопрос, не задумываясь над тем как мне преподнести свое знание.

И естественно изменение моего семейного положения никак не отразилось на деятельности нашей медицинской службы. И тут меня ждал большой, но очень приятный сюрприз: Машенька проявила такой интерес к лекарскому делу и самое главное такую хватку, что я сразу решил: княгиня Мария Леонтьевна будет доктором.