Свет чужого солнца

15

— Эйрис! С тобой все в порядке?

Ондар, комната которой находилась рядом с комнатой Эйрис, торопливо шла по дорожке из серого врофа. Ее хорошенькое круглое личико выражало беспокойство, руки были судорожно прижаты к груди. Эйрис замерла от удивления. Она черпала глину из ручья, который бежал в зарослях между двумя делизийскими залами. Ноги перепачканы грязью, в руках пригоршни липкой глины.

— А что со мной может случиться? Вокруг наши посты, — ответила она.

— Значит, ты не слышала.

— Что? Я отправилась за глиной для…

— Да брось же ее! Пойдем! — Ондар испуганно оглянулась, схватила Эйрис за рукав туники и потащила ко входу в зал.

Они очутились словно в кипящем котле.

За десятициклы пребывания в Эр-Фроу делизийцы до неузнаваемости изменили здание. Гам затихал, только когда все население отправлялось на занятия, в остальное же время залы напоминали делизийский базар, хотя сами торговцы были очень далеко от Делизии. Портные предлагали новые туники из распоротых и перекроенных подушек гедов. Сапожники торговали мягкими кожаными сандалиями, скрепленными тонкой проволокой гедов, которую утащили во время занятий в Доме Обучения. Продавалось все, что можно было достать в Эр-Фроу: чаши для еды, проволока, магнитные цилиндрики, подушки, куски врофа, триболо; а кроме того, предметы, изготовленные в Эр-Фроу или принесенные из Делизии: ножи, чашки, мыло, бритвы, сети, ремни, даже косметика и украшения. Кушанья, приготовленные из свежей дичи и ягод, собранных в чащобе возле западной стены Эр-Фроу, — приятное дополнение к однообразному меню, предлагаемому по четыре раза в день круглыми столами.

На базаре толклись музыканты с деревянными флейтами и ювелиры с побрякушками, точильщики ножей и телохранители, держатели игорных притонов и прачки, проститутки и знахарки, предлагавшие вонючее пойло из трав, которое помогало забеременеть, избавиться от плода или стать неутомимым в любовных забавах.

Когда делизийцы отправлялись в Дом Обучения, базар кочевал вместе с ними. Быстро выяснилось, что геды, чтобы вести свои нудные беседы, требуют только поголовного присутствия и относительной тишины. И во время занятий на делизийской половине в каждой группе продолжалась обычная напряженная жизнь, с той лишь разницей, что люди вели себя потише. Они играли и торговались, шили и вязали, ругались или спали, а за ними неустанно следили солдаты.

Но сейчас взгляды присутствующих в Доме Обучения делизийцев были прикованы к джелийским легионерам, руки — в любую минуту готовы выхватить из-за пояса оружие.

Гвалт, поразивший Эйрис, когда она вслед за Ондар прошла в зал, совсем не напоминал привычный гомон большого базара.

— В чем дело? Что случилось? — встревожилась она.

Ондар указала на середину зала, однако Эйрис не могла ничего разглядеть за спинами зевак.

— Не делай так больше, Эйрис. Не рискуй ради собственной прихоти. — Подошедший Келовар сверкнул на нее прозрачными глазами. Она попыталась освободить руку от его мертвой хватки. Ей не нравилось, когда он начинал командовать.

— Эта мразь убила его из-за шила, — горько проговорила Ондар. — Из-за шила!

Толпа внезапно расступилась, и Эйрис увидела неподвижное тело, лежавшее между столами. Грязное лицо в потеках запекшейся крови осунулось и посинело. Это был сапожник.

— Он ведь из твоей группы обучения, да? — спросила Ондар.

Стрела попала сапожнику в шею. Излюбленный джелийский прием.

СТРЕЛА В ШЕЕ, И ГРУЗНОЕ ТЕЛО, ЦЕПЛЯЯСЬ ЗА ЕЕ РАЗОРВАННУЮ ТУНИКУ, ВАЛИТСЯ НАБОК… Эйрис отвернулась.

— Он шел вниз по ручью, — гневно продолжала Ондар. — Внутри цепи часовых. Проклятый убийца проскользнул мимо них! Сапожнику понадобилась кожа — он получил хороший заказ на пару сандалий, и отправился за джонкилем. Видишь, девчонка плачет? Это она мне рассказала. Они делили комнату.

Девушка стояла над телом возлюбленного, спрятав лицо в ладонях, ее поддерживали женщина постарше и солдат. Суровый солдат пытался о чем-то расспросить девушку, но та лишь качала головой. Ее плечи мелко подрагивали. Она была очень молода. Женщина, стоявшая рядом с ней, сказала что-то резкое солдату, и тот, нахмурившись, отошел.

— Почти ребенок, — снова заговорила Ондар. — Они за это заплатят.

— Джела, — зачем-то сказала Эйрис.

— Джела, — согласился Келовар, и она повернулась, чтобы взглянуть на него. Его глаза пылали гневом, ненавистью и странным, отталкивающим торжеством, смешанным со стыдом.

«Разве странно, что солдат предвкушает схватку? Нет», — подумала Эйрис.

Но как только мысль пришла к ней в голову, поняла, что за всем этим кроется что-то еще.

— Вот и Калид, — заметил Келовар. — Ни в коем случае не выходи наружу, Эйрис — ни торговать, ни гулять, ни даже в баню. Оставайся здесь. Я постараюсь вернуться побыстрее.

Ондар с мрачным удовлетворением наблюдала за тем, как Келовар присоединился к Калиду.

— Они заплатят за это. Когда разгорается большой пожар, делизийцы становятся в один строй.

— Чтобы сгореть вместе? — спросила Эйрис. Едва ли она сознавала, откуда к ней пришли эти слова, но, видно, вынашивала их подспудно и не успела сообразить, что говорит. Однако Ондар не заметила святотатства, если, конечно, они были святотатством.

— Вполне возможно, но, думаю, цель у них другая. Наши солдаты не умеют нападать бесшумно, как джелийцы, а все равно последнюю войну выиграли мы, так ведь? Это им даром не пройдет! И все из-за какого-то шила!

— Какого шила?

— Сапожник смастерил шило из цилиндра, ну, ты знаешь, одного из тех, которые геды считают большой ценностью. Этот цилиндрик хорошо поддавался обработке, и материал, из которого он сделан, оказался достаточно прочным, чтобы прокалывать кожу. Парень выточил шило, чтобы работать. Наверное, не взял с собой из Делизии. Джелиец забрал шило — должно быть, решил, что это хорошее оружие. Или ему просто захотелось убить кого-нибудь еще и шилом.

— Геды запретили убийства в Эр-Фроу… Под страхом изгнания… — медленно проговорила Эйрис.

Еще одна женщина-солдат невысокого ранга подошла к ним, заинтересовавшись разговором. Ее глаза кололи, словно два ножа. В Делизии было меньше женщин-солдат, чем в Джеле, и, как давно заметила Эйрис, все они походили друг на дружку желчными характерами.

— Изгнать нужно только джелийцев. Ясно, что это убийство — их рук дело.

Геды должны гнать их всех — и, уж конечно, без сокровищ, — изрекла женщина-воин.

— Но если мы ударим в ответ…

— Мы не станем убивать! Мы будем только защищать Делизию и то, что принадлежит нам по праву. — Она вдруг полоснула взглядом по Эйрис. — А ты что-нибудь имеешь против защиты личной собственности, стеклодув?

— Нет, но защищай свое добро сама, — отозвалась Эйрис и, повернувшись спиной к женщине-солдату и к Ондар, начала подниматься по лестнице.

Закрыв дверь, она отгородилась от шума и криков, доносившихся снизу, и нажала на оранжевый кружок. На полу в беспорядке валялись всевозможные цилиндрики, медная проволока, чаши для еды, металлические пластины…

Эйрис на них даже не взглянула.

Как отреагируют геды на убийство сапожника? Кажется, они не делают различий между делизийцами и джелийцами — тогда могут прогнать из Эр-Фроу всех. А ей больше некуда идти.

Десятициклами Эйрис старалась подавить в себе отчаянную тоску по Эмбри.

Теперь эта тоска поглотила ее целиком. Она не сможет отправиться к Эмбри, не сможет выжить в вельде — что же ей делать, если за изгнанием из Делизии последует изгнание из Эр-Фроу?

Она могла бы остаться с Келоваром, но что будет, когда солдат узнает, что ее выгнали из города, за который он готов так беззаветно сражаться? К тому же ей не хотелось оставаться с Келоваром.

Эйрис прикоснулась к твердой поверхности двери. Совсем недавно она видела, как этот металл по команде растаял, исчез, будто его никогда и не было. Сумеют ли геды так же растворить в воздухе весь Эр-Фроу? Ее даже передернуло от этой мысли, но после десятициклов, проведенных в Доме Обучения, она уже знала: сумеют.

Если захотят.

Джехан весело насвистывала, возвращаясь с тренировочной площадки — большой лесной опушки, расположенной между залом сестер-легионеров и неясно вырисовывавшейся серой громадой Стены. Довольная, потная и грязная, она направлялась к баням. Мышцы приятно ныли после по-настоящему добросовестной тренировки. Джехан заслужилапохвалусамой главнокомандующей. И все же она еще недостаточно владела триболо — не так хорошо, как хотелось бы.

Но обязательно этого добьется и станет первой среди сестер-легионеров.

И будет упражняться с Талот, пока подруга не станет таким же опытным бойцом, как и она. И уже через десятицикл Дахару не удастся послать мячи дальше.

Трехглазые чудища в конце концов оказались достойными доверия. Вот бы посмотреть, как лысый сероватый гед справится с триболо. Джехан улыбнулась. Надо будет обсудить все это с Талот, когда она сменится с поста.

В банях никого не было. Девушка разделась и нырнула в искусственную заводь с берегами из врофа. Теплая вода поступала сюда из какой-то подземной реки. А может быть, геды просто создали эту реку? Впрочем, какая разница? Бани — полезное изобретение, и этот безумный Эр-Фроу превзошел все ожидания. Она с нежностью посмотрела на триболо, лежавшее на краю бассейна.

Интересно, почему Джела не изобрела эту штуку? В отличие от других подарков гедов, она не так уж сложна. Три мяча из какого-то тяжелого металла — один полегче и два потяжелее, связанные вместе кожаными ремешками, — как утверждали геды, ремни должны быть строго определенной длины — вот и все. Мячи, конечно, поражали врага хуже арбалета, зато позволяли воину вступить в бой, не выдавая своего убежища. Когда Джехан в первый раз взяла в руки триболо, ей показалось, будто оно — ее продолжение. Бросает она точнее, чем кто-либо другой, уступая только Дахару, но обязательно превзойдет и его, потому что тренируется упорнее.

Дахар… Он оставался для нее загадкой. Лейтенант обращался к геду неизменно вежливо, внимательно прислушивался к его болтовне и даже манипулировал предметами, которые продолжали появляться на столах.

Вежливость — это естественно, это обязанность старшего по званию легионера. Но как Дахару удавалось не терять интереса на занятиях, как будто все, что говорилось, для него действительно важно, и в то же время следить за этими подонками в другом конце комнаты? Один или два раза ей даже показалось, что он почти забыл о присутствии в зале делизийских солдат… Нет, ей это, конечно же, пригрезилось. Он — лейтенант главнокомандующей. И все же Дахар забавлялся игрушками гедов с явным интересом, а глаза у него были… черт его знает, какие они были…

Высокое положение обязывает к соответствующему поведению. Он силен и смел.

Дахар одолеет любого легионера на тренировочном дворе; он уже делал это. И она, Джехан, не собирается портить себе настроение всякими глупыми домыслами.

Лениво плескаясь в теплой воде — по правде сказать, некоторые изобретения гедов бесподобны, — девушка улыбнулась Талот, которая, сменившись с поста, тоже пришла в бани.

Но Талот не улыбнулась в ответ, а, нахмурившись, сообщила:

— Сапожник убит.

— Сапожник? Какой сапожник?

— Из нашего зала. Делизиец. Толстый, глупый, со сломанным носом — ну, ты его помнишь. Он хвастал на занятиях, что заточил цилиндр гедов.

— Да, я его видела. Он сделал шило. — Джехан подумала, что Дахар проглядел этот цилиндр. — Его можно было использовать для изготовления оружия.

— Да. Делизийцы нашли его тело. Стрела попала в шею.

— Наша?

— Неизвестно. Ее выдернули.

В памяти Джехан мелькнул делизиец из вельда — тот мерзавец, что хотел изнасиловать Эйрис. Выдернуть стрелу, не оставив в ране наконечника, не так-то просто. Надо уметь повернуть ее правильно.

— Стрела не сломалась, — продолжала Талот. — Это кто-то опытный.

Делизийцы вопят, что этот паршивый кридог убит нашим легионером.

— Возможно, — холодно произнесла Джехан.

— Нет. Белазир связала нас двумя законами гедов. Воин не нарушит клятвы.

Джехан отвела глаза. Талот вдруг зарделась и тоже отвернулась.

Наступила тягостная тишина. Наконец Джехан проговорила:

— Ты права… Это клятва бойца. Может, сапожника убил делизийский солдат? Они не защищают своих граждан, а режут их. Проститутки и трусы.

— Мог быть и делизиец. Говорят, что тело нашли внутри линии их собственных постов.

— Это ничего не доказывает, — усмехнулась Джехан. — Неужели сквозь их посты так трудно пробраться?

— Не знаю, — серьезно ответила Талот. — Я никогда не пыталась.

По правде сказать, Джехан тоже. Но кто не знает, что делизийские посты прогнили и состоят из одних дыр. Ходили слухи, будто солдаты подкупают друг друга, лишь бы не стоять в карауле. Тьфу!

Она выбралась из бассейна.

— Я иду обедать. А ты?

— Нет, и ты не успеешь. Дахар приглашает всех свободных легионеров через десять минут. С тех пор, как услышали об убийстве, он не отходит от Белазир.

Так вот почему Белазир вызвали с тренировочного двора! Возможно, если делизийцам взбредет в голову обвинить в этом убийстве Джелу, а не одного из своих негодяев, придется удвоить караулы. Подумав, Джехан согласилась с Талот: убийца не легионер. Белазир связала их всех законами гедов, и ни один легионер не пошел бы на преступление в стенах Эр-Фроу.

Кровь взыграла в Джехан. Если делизийцы нападут… для нее с Талот это будет боевое крещение. Во время последней войны их не взяли — они были слишком молоды, но теперь-то они покажут, на что способны! Джехан отряхнулась, подобрала рубашку, триболо, улыбнулась Талот и снова принялась насвистывать.

Дахар смотрел, как Белазир играет мускулами плечевого пояса: быстрый рывок вперед, откат назад. Лейтенант почувствовал, что она заметила его взгляд — носогубные складки стали резче. Ей не хочется, чтобы он догадался, как она устала. Белазир вообще не любит признаваться в своих слабостях. Он подтянулся, расправил плечи и сказал:

— Ничего особенного. Никаких новых сведений о смерти делизийца. Один из братьев-легионеров пропустил заступление на пост во вторую смену.

— Ты с ним разобрался?

— Да, я нашел ему замену. Воин в течение десятицикла не будет стоять в карауле.

— Имя?

— Фастауд. Третий зал.

— Знаю его. Слизняк. В Джеле его даже не подпустили бы к легиону.

Возможно, его даже выгнали оттуда.

— Нет, — возразил Дахар. Белазир заинтересовала его. Она была слишком стара, чтобы командовать легионами сестер, в Джеле ей давно пришлось бы стать матерью-легионером, пока она еще годилась для этого. Как он догадывался, ей претила сама мысль об этом — то ли от того, что она не выносила бездействия, то ли оттого, что ненавидела беременность. Во всяком случае, она пришла в Эр-Фроу, где неожиданно стала главнокомандующей.

Проницательная, беспристрастная, сдержанная, Белазир оказалась замечательным командиром. В расстановке постов или при подготовке кадрового состава не забывала ни одной, даже самой незначительной, детали.

Дахару это нравилось.

Когда Белазир изредка бросала взгляд на двойную спираль на его плече, он думал, что она лучше, чем другие, понимает, почему он ее носит и какой ценой заслужил это отличие. Хотя, может быть, он ошибался. За дверью, в сумраке коридора, терпеливо дожидалась сестра-легионер — любовница Белазир. Дахар отметил, что, когда он проходил мимо, она посмотрела на него неприязненно. Неужели Белазир тоже относится к нему враждебно?

— Фастауд хуже других, — продолжала командующая. — Да и без него здесь хватает никуда не годных вояк. Слишком молоды, недисциплинированны или плохо тренированы. Чувствуется их чужеземное происхождение. В Джеле из них бы сделали настоящих бойцов.

— Наверное, командующей неизвестно, — спокойно проговорил Дахар, — что я тоже чужеземец.

— Ты?

— Да, я из Анлы.

— Не знала, — Белазир с любопытством посмотрела на лейтенанта. — Ты похож на настоящего джелийца, на командира легиона…

— А не красно-синего, — закончил за нее лейтенант.

Белазир мельком глянула на его плечо. Дахар, внимательно наблюдавший за главнокомандующей, уловил легкую неприязнь и вежливую попытку эту неприязнь скрыть. Неприязнь была ему знакома, а вот вежливость встречалась редко, особенно среди воинов Эр-Фроу. Им не нравилось, что первый лейтенант носит на плече двойную спираль. Никто не отваживался роптать открыто, да и случая не было. Дахар, во всяком случае внешне, с безразличием относился к тому, что о нем думают.

— Ты родился в Анле? — переспросила Белазир.

— Нет. Моя мать командовала там легионом.

Командующая не стала задавать вопросов, которые на ее месте интересовали бы любого другого: «Тогда почему такой сильный и опытный легионер, как ты, связался с красно-синими? А правда, что ты вскрываешь тела легионеров, которых не можешь вылечить, а потом сжигаешь их бесславно изуродованные трупы? И ты не гнушаешься черной магии? Неужели жрецы и впрямь пьют человеческую кровь?»

Главнокомандующая не спросила об этом, и уважение Дахара возросло. Она не потребовала объяснений, которые все равно не смогла бы понять, не засыпала наивными вопросами и презрительными насмешками, которые ему приходилось слышать сызмальства: «Конечно, только настоящие бойцы имеют право касаться раненого легионера. Этим не должны заниматься горожане. Но ни один легионер, помогающий больным и раненым, ни один легионер, давший обет облегчать боль, не может сражаться с той же яростью, как тот, кто ее только причиняет. Где-нибудь да и проявится мягкость, расслабляющая доброта — и эта слабость может погубить меня на поле битвы. Я не хочу сражаться под предводительством жрецов-легионеров. Я избегаю их».

Путь от «избегаю» до «презираю» не длиннее, чем первый взмах ножом жреца. И смерть в конце пути.

Ребячество. Боль. Слепота. Слепота охотника, не понимающего, что кридог, отвергнутый собственной стаей, становится намного опаснее.

Преодолеть ее мешало что-то подсознательное, какое-то молчаливое отвращение к человеку, способному хладнокровно копаться ловкими пальцами в растерзанных, беспомощных телах своих товарищей…

Белазир провела рукой по лицу. Морщины под глазами на мгновение разгладились; цветом ее кожа напоминала старую шкуру джонкиля.

— Глупо недооценивать делизийцев, — продолжала главнокомандующая. — Их удел — подлость и предательство, любой из них не задумываясь продаст собственную любовницу, но в сражении они превращаются в демонов, а уж когда появляется возможность грабить и насиловать… В Эр-Фроу среди них особенно много подонков.

«Как и у нас», — подумал Дахар и спросил:

— Ты не ожидаешь открытого нападения?

— Нет. Делизийцы либо нападают сразу, либо таят и копят злобу. У них нет дисциплины. В этом их слабость, но она может обернуться силой, если командир догадается направить их ярость в нужное русло. Калид способен на это. Я слышала от сестры-легионера, которая ходит в одну группу с ним, что у Калида хорошо подвешен язык. При помощи слов можно управлять людьми. Но я не думаю, что они решатся на открытую драку.

— Или на отчетное убийство джелийского легионера.

— Да. Мне кажется, так. Да и едва ли это у них получится.

— Я сегодня спросил геда, какое наказание повлечет убийство.

Белазир отняла руку от подбородка. Ее глаза сузились в щелочки.

— Прежде чем обратиться к геду с этим вопросом, ты должен был спросить разрешения.

— Прошу прощения, командующая. К слову пришлось. Во время обучения Знанию. Он ответил: «Нам пока не до вас».

— Не совсем ясно. — Белазир задумалась.

— Да. Правда, он говорил о магнетизме. Трудно сказать, может, намекал на какие-то тонкости в физических законах и в законах гедов.

Дахар почувствовал, что Белазир не поняла ни слова. Слово «магнетизм» прозвучало здесь, в этой комнате, странно.

— Как ты думаешь, почему они сразу не покарали нас за убийство? Этим они ослабляют дисциплину.

— Мне кажется, они выжидают.

— Ради чего?

— Не знаю. Возможно, хотят посмотреть, как будут развиваться события.

Они ведь признались, что изучают нас.

— И все-таки, что они сделают, когда решат нас наказать?

Дахар помолчал, потом медленно, стараясь сохранить на лице равнодушную мину, обронил:

— Могут изгнать всех из Эр-Фроу.

— Ты действительно так думаешь? — встревожилась Белазир.

— Нет.

— Почему нет?

— Для этого нет серьезных причин.

— Мне кажется, слово «изгнание» здесь не подходит, лейтенант. Эр-Фроу — не Джела.

— Командующая забывает, что я не из Джелы.

— Я ничего не забываю. — Она оценивающе посмотрела на него своими черными глазами. — Мне говорили, что во время обучения ты проявил большой интерес к игрушкам гедов, Дахар.

Вот когда наконец стало ясно, что и Белазир ему не доверяет. Только повод другой. Дахар почувствовал укол разочарования, но постарался скрыть свои чувства и спокойно возразил:

— Это дань вежливости, которую я считаю обязательной по отношению к гедам.

— Да, но отбросим вежливость. Тебя интересуют сами игрушки?

— Да, главнокомандующая.

— Почему? Они достойны внимания?

Искренняя заинтересованность Белазир удивила его.

— Да. Некоторые. Многое из того, что они знают, мы могли бы использовать.

— Я думаю, — проницательно заметила Белазир, — твой интерес не только практического толка. Ты хочешь знать просто потому, что стремишься к знанию.

Дахар ничего не ответил.

— Берегись, лейтенант. В первую очередь ты должен быть предан Джеле, независимо от того, чужеземец ты или нет.

Гнев вспыхнул за мгновение до того, как Дахар осознал, что это полуоскорбление — намеренное. Пробный надрез, чтобы выяснить глубину нарыва, узнать, сохранилась ли преданность Джеле под двойной спиралью на его плече.

— Моя преданность всегда принадлежала Джеле, командующая, — церемонно заявил Дахар.

Она улыбнулась и пальцем смахнула что-то с ресниц.

— Я удовлетворена, лейтенант. Можешь идти.

Дахар вскинул в салюте оба кулака.

Сестра-легионер все еще ждала в коридоре. Она почтительно отсалютовала лейтенанту, но он заметил, как напряглись уголки ее губ, заметил взгляд, брошенный украдкой на его эмблему.

Выйдя из зала, лейтенант скользнул в темноту, чтобы еще раз проверить посты. Убедившись, что все в порядке, он не сразу отправился в зал братьев-легионеров. Спать не хотелось. Он в сомнении остановился на дорожке; из темноты доносились запахи колючего кустарника и серебристых колокольчиков. И тут он почувствовал странное волнение.

Купол над городом никогда не казался абсолютно темным. На нем не горели ни звезды, ни луны, и все же он слабо светился «ночью». Ветви деревьев раскачивались на его фоне, серые тени скользили по стволам. Настоящая темнота наступала только в жилых комнатах.

Дахар уже почти решил направиться в сторону здания, где один коридор был отведен проституткам. Проститутка доставила бы ему несколько мгновений физического облегчения, но он знал, что потом странное волнение возникнет снова и станет еще сильнее. Он вспомнил улыбающиеся губы и пустые глаза СуСу, ее плохо скрытое желание поскорее остаться одной. Крошечная девушка, больше похожая на куклу, хорошенькая, но такая же никчемная, как и все ее товарки. Нет, ни СуСу, ни любая другая жрица любви ему не нужна. Но тогда что же ему нужно? В нем росла какая-то неизведанная тяга к тому, чему не имелось названия. Она поднималась из глубины его души, а не только тела, и ничьим насмешкам или презрению не дано было подавить это чувство. Он страстно желал чего-то. По сравнению с этим неукротимым желанием познать неведомое, недоверие, которое испытывали к нему легионеры и даже главнокомандующая, что очень его раньше огорчало, казалось теперь пустяком. Он понял, что ближе всего подошел к удовлетворению своего желания, когда присоединился к Мастерам Двойной Спирали, учился у них искусству исцеления больных, по крупицам, словно гальку на морском берегу, собирая знания. Но те знания не могли утолить безымянного стремления к чему-то.

Сеть постов, конечно, была надежна, но все же не настолько, чтобы Дахар не смог проскользнуть сквозь нее, когда хотел. Он опустился на траву и начал пробираться мимо караульных к Дому Обучения.

16

Стук в дверь давно прекратился, а она все никак не могла поверить в наступившую тишину.

Лежа на подушках со стиснутыми кулаками, СуСу слушала, как легионеры снова и снова принимались дубасить в дверь. Сначала одним кулаком, потом обоими. Удары становились все тяжелее, толстая дверь из врофа заглушала их, но не совсем. Она слышала каждый удар. Каждый. Затем удары участились, напоминая грохот марширующего легиона. Они развлекались. Но когда ни один легионер так и не вышел из ее комнаты, чтобы объявить нетерпеливым собратьям, что путь свободен, наступила короткая пауза. А потом в ход пошли не только кулаки, но и башмаки. За дверью неистовствовали по крайней мере два брата-легионера. От каждого удара СуСу вздрагивала, словно от тяжелых толчков их плоти внутри себя. Но к двери так и не подошла.

А потом наступила тишина.

Она ждала, что странный вкрадчивый голос снова примется колоть и язвить ее — «ты можешь не делать этого в Эр-Фроу, ты можешь не делать этого здесь, в Эр-Фроу», — но она сама не отперла дверь, и голос так и не возник в ее мозгу.

В комнате воцарилась восхитительная тишина.

Доводилось ли ей когда-нибудь слышать такую тишину? Никогда. Просыпаясь в холоде кромешной тьмы Третьеночи на улице проституток, СуСу, уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что не должна лезть в теплую материнскую постель, слушала другую тишину. Внезапно начинал стонать ребенок, раздавались нетвердые шаги по аллее, звучало приглушенное хихиканье матери, казавшееся хуже, чем плач. Девочка думала, что тишина похожа на ужас, и пряталась, чтобы никто не нашел ее. Но звуки, словно свора гончих, настигали СуСу везде, а тишина казалась ужаснее и безнадежнее звука.

Теперь же тишина была обволакивающей, обманчивой. Вкрадчивый голос каким-то образом превратился в тишину, но СуСу не боялась ее. Она долго лежала, размышляя об этом. Эр-Фроу исцелил ее от язв, и он же каким-то образом избавил ее от мучительного голоса, подарив ей эту ласковую тишину.

Или, может быть, это тишина избавила ее от обоих: от голоса и от нарывов.

Удары в дверь прекратились. Братья-легионеры ушли. Никто, кроме Фалональ, еще одной проститутки, не мог открыть ее замка. Никто не мог войти в комнату, и СуСу почувствовала себя счастливой.

В комнате было тепло, можно спать раздетой, но она не стала снимать тунику и даже натянула на себя одеяло, сделанное из подушек. Как хорошо спать одной! Вокруг клубилась, убаюкивая, теплая, темная, сладкая тишина.

СуСу уснула.

— Ты что, никого не впустила к себе этой ночью? — спросила Фалональ, нагоняя СуСу, когда та направлялась по дорожке к Дому Обучения. День, по обыкновению, стоял теплый и пасмурный.

— Нет.

— У тебя было кровотечение?

— Нет, — ответила СуСу. Она шагала, слегка наклонив голову, босиком по чистой серой дорожке из врофа.

— Почему ты так поступила? Мы с Джамилой не в состоянии обслужить всех желающих.

— Придется, — мягко проговорила СуСу. — Я не хочу больше быть проституткой.

— Ты в своем уме? — уставилась на нее Фалональ.

— Я бросила.

— Б р о с и л а ?

— Меня остановили, — сказала СуСу и замерла, ожидая услышать тихий вкрадчивый голос. Но он не появился.

— Кто остановил?

— Меня остановили, — повторила СуСу, слегка улыбнувшись, затем исподлобья взглянула на Фалональ. Темные, слегка запавшие глаза спутницы превратились в узенькие щели. У нее была смуглая, загорелая кожа, хотя она почти не бывала на солнце, и круглый, выдающийся подбородок, напоминавший выступающий из земли камень.

— Ты не можешь бросить свое ремесло.

СуСу промолчала.

— Ты не сделаешь этого, потому что ты проститутка. — Фалональ нахмурилась, резко рассмеялась и снова нахмурилась. — Думаешь, это легко?

— Здесь мы сыты, Фалональ, и нам тепло. Я… бросила, — почти неслышно повторила она.

— Тебе не позволят, — сердито возразила Фалональ. — Что прикажешь делать легионерам, если все проститутки захотят бросить свое занятие? Они не позволят тебе!

— Мне позволила тишина.

Фалональ уперлась руками в бедра и изучающе посмотрела на СуСу. Уголки ее губ опустились, подбородок, казалось, стал еще тяжелее.

— Чем ты лучше нас с Джамилой?

— Но вы тоже можете бросить.

— Да ты и вправду сошла с ума! — вскричала Фалональ.

Громкое восклицание привлекло Джамилу, которая шла по дорожке следом за ними.

— В чем дело?

— СуСу больше не хочет быть проституткой.

Джамила, хорошенькая, пухленькая, с голубыми камешками в изящных ушках, вопросительно взглянула на СуСу.

— Почему?

СуСу пожала плечами.

— Что это тебе взбрело в голову? — искренне удивилась Джамила. — Здесь платят больше, чем в Джеле. И клиентов столько, сколько сможешь обслужить.

Сегодня ночью я приняла двенадцать легионеров.

— Вряд ли они позволят тебе бросить, — вставила Фалональ.

— Но почему ты не хочешь? — настаивала Джамила.

СуСу ничего не ответила ни той, ни другой, отвернулась и зашагала по дорожке. Ей вдогонку донеслось злобное шипение Фалональ:

— Ты проститутка, СуСу, п р о с т и т у т к а . Ты из такого же теста, что и мы с Джамилой. Не воображай, будто ты одна из этих чистюль-сестер.

Я-то знаю тебе цену!

СуСу промолчала. Войдя в Дом Обучения, она отыскала комнату, помеченную красным кружком, и уселась, как всегда, в дальнем углу, стараясь занимать как можно меньше места. Голова ее привычно опустилась, и СуСу осталась в одиночестве на спасительном островке. Она не слышала разговоров. Тишина — обволакивающая, темная — нежно плескалась о берег ее новой жизни.

Сегодня в Доме Обучения не раздавался стук игральных костей. Никто не торговался, не шептался, не подпирал лениво стены. Кадровые военные и солдаты стояли, угрюмо глядя друг на друга, за поясами у них поблескивали джелийские ножи, делизийские дубинки с двумя зубцами и кинжалы гедов из тусклого врофа. Горожане скучились в углу и молчали. Только огромный белый варвар пассивно и отрешенно сидел, как всегда, в центре, моргая большими розовыми глазами. Он смотрел на геда. Знает ли гигант о сапожнике или его ничто на свете не интересует? — подумала Эйрис, усаживаясь на свое место на делизийской половине, поближе к геду, за первый стол. На этом столе чужак показывает разные предметы и материалы и рассказывает об их свойствах. Это лучшее место в зале. Отсюда все видно и удобно задавать вопросы. Однако оно ближе всего и к джелийцам… но Эйрис старалась об этом не думать.

Взгляд Эйрис остановился на Граксе, к горлу вдруг подступил комок.

«Если людей выгонят из Эр-Фроу…»

Гракс взмахнул рукой, и крышка стола растаяла, уступив место другой, на которой лежали уже знакомые предметы. Гед на них даже не взглянул. Он рассматривал лица людей, а когда открыл рот, начиная беседу, в воздухе внезапно разлилось напряжение, и Эйрис послышалось, что сзади кто-то судорожно втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы. Упомянет ли гед об убийстве? Что он скажет?

— Это не медь, — произнес Гракс. — Поток электронов будет течь по этому веществу гораздо быстрее, чем по меди.

Он не собирался говорить об убийстве! Эйрис почувствовала, что вот-вот упадет. Она взглянула налево — лицо командира делизийцев потемнело от гнева.

— Эта проволока, — продолжал Гракс, — изготовлена из особого сплава при очень высокой температуре. — Больше он ничего не добавил — геды никогда не открывали секретов своей технологии, а только приводили факты, отвечали на вопросы. И все.

Все сидели неподвижно. Пауза затягивалась. Ни новая проволока, ни другие предметы не спешили исчезнуть со столов в складках джелийских или делизийских туник. Гракс ждал вопросов, а Эйрис снова подумала, что это терпеливое ожидание куда необычнее, чем три глаза. Гед мог ждать часами, мог провести в Доме Обучения целый день, не сказав ни слова, пока кто-нибудь не заговорит. Но должен же он понимать, что сегодня людей волнует совсем другое, они хотят знать, каким будет суд гедов! Геды определили законы, а законы подразумевают наказания. Хотя, как заметила Эйрис, в других городах часто творилось беззаконие.

Когда молчание стало невыносимым, делизийского командира вдруг прорвало:

— Джелийский мерзавец убил делизийца.

Ножи выскользнули из-за поясов.

Гракс повернул голову, чтобы взглянуть на говорящего. Такое с ним редко случалось. Обычно он смотрел только на тех, кто интересовался наукой гедов. Он произнес спокойно, как в первый день:

— Вы пришли сюда, чтобы получить Знание.

Командир нахмурился и, сжимая в руке нож, шагнул вперед. Эйрис скорее догадалась, чем увидела, как справа от нее напряглись джелийцы. Но солдат смотрел не на них, а на геда, и Эйрис неожиданно вспомнила о невидимой броне, которая покрывала чужака. Гракс не шелохнулся. Командир обескураженно застыл на месте.

— Вы пришли сюда, чтобы получить Знание, — повторил Гракс и вновь уставился на столик.

Гнев исказил лицо командира. Но, видимо, он понял, что нападать на Гракса бесполезно, а затевать драку с джелийцами здесь, в запертой комнате, где у них численное преимущество, — глупо. И он отступил к стене.

Эйрис разжала стиснутые кулаки и положила руки на стол. Под ногтями выступили капельки крови.

Проволока была серебристо-серой. Эйрис сосредоточилась на ней, не глядя по сторонам. Проходили секунды, минуты, никто не бросился с оружием в руках на соседнюю половину комнаты. Наконец слева от себя она услышала какой-то шорох и, повернувшись, увидела, что делизиец-горожанин тихонько тянет проволоку со стола себе под рубашку.

Предметы начали исчезать со всех столов, утро входило в привычное русло. Эйрис протянула руку, накрыла свой моток проволоки, чтобы никто его не украл, и подумала: «Обучение Знанию! Чужаков явно не заботит, чем занимаются люди в Доме Обучения — учатся или воруют. Тогда к чему этот обет послушания?»

Делизиец, сбитый с толку неподвижностью Эйрис, потянулся к чаше из врофа, стоявшей перед ней. Но она накрыла чашу ладонью, и воришка убрался восвояси.

На столе стояли две чаши, наполненные кислотой. С этой кислотой Эйрис работала в стеклодувной мастерской. Она поместила в чаши четыре металлические пластины. Теперь у нее получилось два элемента. Где бы достать третий? Ах, опоздала! Все делизийские столы уже опустели. Пластины с чашами стояли только перед гигантом-альбиносом, который никогда к ним не притрагивался, но никто не решался подойти и забрать их у него.

Эйрис прикрепила проволоку к обоим элементам и чуть не вскрикнула от боли. Засунув палец в рот, она принялась рассматривать проволоку, которая ударила ее сильнее, чем медная. Почему это произошло и как теперь до нее дотронуться? Немного подумав, женщина-стеклодув догадалась, что надо поступить так же, как она обращалась с кислотой у себя в мастерской.

Осторожно достала из-под туники щепку и подтолкнула конец проволоки ко второму элементу. Коснувшись его, проволока не засветилась. Эйрис поднесла к ней палец, ощутила поток тепла и удивилась его силе. Огонь — это было похоже на огонь, о котором никто не вспоминал с момента переселения в Эр-Фроу.

Что еще можно предпринять? Мозг Эйрис напряженно работал; она так увлеклась, что перестала замечать окружающее, ее дыхание участилось, опытные пальцы стеклодува действовали умело и проворно, а в голову приходили новые и новые идеи.

Надо так раскалить проволоку, чтобы она согревала охотника в вельде во время Третьеночи или больного ребенка, надо каким-то способом увеличить жар, но чтобы проволока не обжигала кожу. Батарею сделать компактнее. А что, если добавить третий элемент? Жаль, что она не сможет поместить все это во вроф, здесь просто нет больших чаш. Кроме того, потребуется проволока подлиннее, ведь она не должна так раскаляться…

Эйрис уловила какое-то движение справа. Джелиец смотрел на ее элементы.

У него их было тоже два. Он соединил их так же, как она, коснулся проволоки, отдернул руку и нахмурился, затем низко склонился над столом, а когда выпрямился, Эйрис увидела, что он согнул проволоку в кольца и прижал их плотнее друг к другу. Получились этакие тяжелые витые браслеты, вроде тех, что носили некоторые горожане. Джелиец прикрепил спираль к элементам и поднес к ней руку. Эйрис скрутила свою так же. Интересно, даст ли спираль что-нибудь новое? Спираль разогрелась, тепло теперь концентрировалось в одном месте, но вместе с теплом сохранилась и угроза удара. Нужен другой способ присоединения проволоки, не щепку… Эйрис еще раз оглянулась на джелийца, он поднял голову, и она узнала Дахара. Глаза их встретились. На столах перед ними лежали одинаковые кольца и элементы.

Темное лицо джелийца оставалось бесстрастным. Красно-синяя эмблема сияла у него на плече. У Эйрис в животе зашевелилось что-то холодное. Страх, и все же не совсем страх. Она отвела глаза от джелийского лейтенанта, взглянула на витки проволоки, которые разогревались все сильнее, потом огляделась, и ей показалось, что никто из присутствующих не заметил, что она и лейтенант сделали два одинаковых витка проволоки.

Никто, кроме геда.

17

— Это новое оружие, — объявил гед.

Все собрались на центральном дворе Дома Обучения, который всегда использовали для Обучения Оружию. СуСу стояла в сторонке и равнодушно наблюдала за гедом, продемонстрировавшим кусок красной ткани размером с ладонь. Десятицикл назад ей, как и всем, дали триболо, но она, конечно, даже не попыталась метнуть его. Сестры-легионеры не позволили бы, хотя братья-легионеры, возможно, и не стали бы мешать. СуСу, как и другие проститутки, несколько раз пыталась научиться обращению с оружием братьев-легионеров. Например, после того, как принимала клиента, но чаще перед тем. И хотя манипуляции дилетанток нельзя было назвать образцом ловкости, метать мячи многим понравилось. Но они прекрасно понимали: застань их любая сестра-легионер, наказание последует незамедлительно.

СуСу выбросила свой триболо здесь же, во дворе. Должно быть, кто-то из легионеров забрал его себе. С красным лоскутом она сделает то же самое.

— Новое оружие? Сейчас? — в голосе делизийского солдата слышалась тревога.

— Да, — ответил гед. Лейтенант главнокомандующей («Он взял тебя однажды», — прозвучало в мозгу СуСу, но не так странно, как раньше, и она не испугалась) угрюмо взглянул на геда, потом на делизийца, задавшего вопрос.

— В моем мире, — продолжил гед, — его используют, чтобы ловить диких животных, не убивая их. Оно не похоже на триболо и не причиняет боли. Сами изготовить это оружие вы не сможете. По крайней мере сейчас. Потом научитесь. Лоскут воздействует на внутренние органы, управляющие телом.

Пусть кто-нибудь из вас подойдет ко мне, и я покажу, как это происходит.

Никто не отважился. СуСу отрешенно уставилась в землю; все происходящее ее мало волновало.

Дахар выступил вперед.

— Покажи на мне.

Джелийские легионеры украдкой переглянулись. СуСу заметила, как вспыхнули щеки Джехан. Делизийцы загалдели.

— Очень хорошо, — согласился Гракс. — Сними рубашку. Лоскут можно приложить в любом месте.

Гед пальцем провел по позвоночнику лейтенанта от шеи до поясницы.

Впервые СуСу видела, как гед прикасается к человеку. Дахар стоял неподвижно. Несмотря на то, что лейтенант был среднего роста, он все же оказался на голову выше геда. Его мускулы напряглись, обрисовывая широкие плечи и спину. СуСу спокойно наблюдала за происходящим, а сестры-легионеры, покраснев от бешенства, демонстративно опустили головы.

Гед приложил красный лоскут к позвоночнику лейтенанта. И тут же его мощные мускулы ослабли, и Дахар рухнул к ногам геда.

Джелийские легионеры бросились было вперед, но замерли в нерешительности. Поколебавшись, один из братьев-легионеров опустился на колени и перевернул тело Дахара на спину. Сестры-легионеры обнажили клинки и не сводили настороженных глаз с чужака, стараясь не глядеть на распластанного полуобнаженного лейтенанта. Его широко открытые глаза неподвижно уставились в пространство. Когда брат-легионер принялся трясти Дахара, глаза лежащего закатились.

Делизийский командир шагнул вперед, чтобы лучше все видеть, но Джехан загородила собой поверженного лейтенанта, и делизиец остановился.

— Еле дышит, — объявил брат-легионер.

— Подожди, — отозвался гед. Все замерли в ожидании.

Прошло несколько минут, потом глаза Дахара открылись. Он зашевелился, помотал головой и встал. Красный лоскут, прилипший к его позвоночнику, напоминал свежую кровь.

— Что это было? — спросил лейтенант.

— Ты как будто умер, — ответил побледневший от испуга брат-легионер.

— Сколько это продолжалось? — спросил Дахар таким грозным тоном, что воин испугался еще больше.

— Несколько минут, — ответил гед.

— Вполне достаточно, чтобы схватить и связать. — Дахар повернулся к геду. — Вы используете это оружие, чтобы парализовать жертву. Зачем?

— Взрослые геды используют его, чтобы ловить диких животных для изучения, — добавил гед в абсолютной тишине.

— Но нам предлагаете в качестве оружия.

— Вы просили оружие.

Дахар промолчал. СуСу видела, как настороженно смотрели на него легионеры, даже сестры, хотя он еще не успел натянуть рубашку.

Она поняла, что лейтенанту не понравилось новое оружие, другим же пришлось по душе. Почему? СуСу даже не пыталась разобраться. Она больше не думала о братьях-легионерах. Их дела ее не касаются. СуСу освободилась от них.

— Вы хотите это новое оружие? — поинтересовался, гед.

— Д а , — отозвался Дахар. — И я хочу знать, как оно действует. Как оно действует внутри тела?

Джехан посмотрела на рубашку Дахара, валявшуюся в пыли. Двойная спираль выглядывала лишь наполовину. Делизийский командующий, которому Джехан преградила путь к лейтенанту, тоже взглянул на спираль, и Джехан нахмурилась.

— Как это работает — вопрос для Обучения Знанию, — ответил гед. — Сейчас Обучение Оружию. Выходите по двое. Каждая пара испытает лоскут друг на друге.

Джехан и Талот встали со своих мест. Затем поднялись два брата-легионера, сестра-легионер с женщиной-горожанкой, дрожащей и съежившейся от страха.

В паре с Дахаром оказался каменщик. Теперь лейтенант собирался испробовать новое оружие на нем. Даже делизийцы без сопротивления разделились на пары: сестра-солдат с братом-солдатом. СуСу неоднократно слышала, что делизийки, даже солдаты, все поголовно проститутки. «Разве это возможно? — подумала она. — Правда, об этом со смехом рассказывали братья-легионеры. Они бахвалились, описывая, как поступят, если в бою повстречают делизийку, и, возможно, просто привирали».

Когда все разделились на пары, гед выдал каждому второму по лоскуту. И легионерам, и солдатам не терпелось испытать новое оружие на себе, чтобы понять, как против него бороться. Одни переговаривались вполголоса, другие уже стягивали с себя рубашки, третьи отворачивали воротники, чтобы приложить лоскут к шее. Без пары остался только белый варвар.

СуСу, окаменев от страха, опустила глаза и прижала свои маленькие, кулачки к бокам. Белый варвар, которому СуСу доставала до пояса, двинулся к ней. На нее пахнуло крепким запахом мужского пота, и она от ужаса чуть не упала в обморок. Он сорвет с нее тунику, приложит лоскуток, и она рухнет на землю, как первый лейтенант! И тогда с ней можно будет делать все что угодно! Прошло несколько минут, но ничего страшного с ней не случилось. Чуть успокоившись, она краем глаза увидела падение Джехан. Над ней преданным стражем высилась Талот. Девушка стала совершенно беспомощной. Она не пала, как легионер в честном бою, а просто превратилась в безжизненную куклу. СуСу стиснула кулаки. Сейчас белый варвар проделает это с ней! На делизийской половине двора тоже кто-то рухнул.

Белый гигант подходил к СуСу все ближе. Она боялась поднять глаза, пыталась заглушить крик, рвавшийся из груди, но была не в силах этого сделать, а откуда-то из глубины ее существа уже поднимался темный вкрадчивый голос… Вдруг СуСу поняла, что кто-то заглядывает ей в лицо.

Белый гигант, опустившись на колени и стараясь не касаться ее, смотрел на проститутку снизу вверх. С головы его свисали десятки шелковых косичек.

Странные дымчато-розовые глаза о чем-то молили СуСу, и тут она заметила, что на его громадной ладони лежит красная тряпочка. Лоскут казался маленьким пятнышком.

СуСу поняла — гигант хотел, чтобы она приложила лоскут к нему.

Потрясенная девушка взяла красный лоскут. Белый варвар поднялся, стянул с себя рубашку и повернулся к проститутке спиной. Вскоре он, как и другие, оказался на земле. По сравнению с горой мускулов гиганта даже Дахар выглядел подростком.

СуСу с удивлением разглядывала белую кожу варвара, такую же чистую, как ее собственная, без волос и пятен. Тело гиганта напоминало кусок скалы. А сейчас он лежал у ее ног такой беспомощный и жалкий, что на мгновение ей показалось, будто она была охотником, а он добычей.

Или проституткой.

Странная дрожь сотрясла СуСу. Она смотрела на гиганта сверху вниз и впервые в жизни ощущала свою силу. Текли секунды.

Распростертые на земле постепенно начинали шевелиться, приходить в себя, многие уже поднимались на ноги, а белый варвар бездыханной тушей все еще лежал у ее ног. Но вот и он зашевелился, сел и наконец встал во весь свой исполинский рост.

СуСу подняла глаза — он смотрел на нее и нежно улыбался! До сих пор никто в Эр-Фроу не видел его улыбки. У гиганта были бескровные, бесцветные, словно тихие облака, губы.

18

— Люди удивлены тем, что новое оружие им дали сразу же после акта насилия, — произнесла поэтесса. Все повернулись к ней, хотя все они, включая Энциклопедиста, уже об этом думали. (В противном случае она едва ли решилась бы заговорить.) Все восемнадцать гедов впервые собрались вместе после безумных дней, когда в город впустили людей. Им нравилось сидеть в тусклом оранжевом свете, так похожем на свет их далекой родины, и размышлять, слегка похлопывая друг друга, обмениваясь феромонами, снова и снова на все лады, повторяя очевидное. Их речи умиротворяюще сливались в один голос. Ах, как приятно вновь почувствовать себя частицей цивилизации. Кто-то, дабы отметить это событие, поднял температуру в комнате на два градуса.

По комнате расходились волны сложных комбинаций запахов. Р'греф, молодой гед, потерявший в последнюю встречу контроль над своими феромонами, испускал слабые феромоны стыда. Но со всех сторон к нему упорно струились ободряющие флюиды.

Феромоны спаривания свободно витали в воздухе, готовя атмосферу Единения, которое непременно свершится, когда наступит час. Хотя беспокойство о Флоте никогда не покидало гедов, сейчас оно несколько притупилось, отступило, лишь напоминая о себе на общем фоне удовольствия.

Удовольствия снова быть вместе, блаженства спаривания, которое только еще грезилось; уюта и покоя вдали от грубых, беспокойных людей. Им никогда сюда не добраться.

Геды лениво потягивались и, глубоко дыша, придвигались все ближе и ближе друг к другу. Каждый голос вплетал новую тихую ноту в песнь, что каждый уже слышал в себе раньше. «О геды, там, где созидание общего узора считается высшим искусством, и феромоны художников и поэтов сплетаются в причудливые гобелены, мы созерцаем в молчании. Но здесь, душераздирающий скрежет людей наполняет нас тоской по изящным кружевам из слов и феромонов!»

— Больше всего интеллекта в Доме Обучения высказали те, кто интересовался парализующим лоскутом, — заявил Р'греф, и к ободряющим флюидам примешалась радость от того, что он присоединился к обсуждению.

— Гармония поет с нами.

— Гармония поет с нами.

— И пусть это длится вечно.

— Это продлится вечно.

— Почему они так сильно разнятся интеллектом? — спросил один из гедов.

Давнишнее изумление, давнишнее, но непроходящее, разлилось по комнате.

Геды подозревали, что у генетически неустойчивых видов непременно должны иметься различия в умственном развитии, но их все еще поражал диапазон этих различий.

— Возможно, следовало повременить с парализующими лоскутами.

— Возможно. Гармония поет с нами.

— И пусть это длится вечно.

— Это продлится вечно.

— Мы можем компенсировать преждевременное возвращение людей, приобщая всех, кто захочет, к новым знаниям.

— Мы согласны.

— Мы все согласны. Гармония поет с нами.

— Гармония поет с нами. Мы достигли соглашения.

— И пусть это длится вечно.

— Кого из людей следует больше всего оберегать от возвращения домой?

Кто кажется наиболее перспективным?

— Дахар. Группа Гракса.

— Да. Дахар. Мы согласны.

— В группе Враггафа — Криджин.

— Да. Криджин. Мы согласны.

Так, часами смакуя мирное сладострастие, приближаясь к наивысшему наслаждению Единения, они говорили и говорили. В конце концов надумали поступить так, как решили заранее — последовать совету Энциклопедиста, дать людям некоторые знания об их собственном организме, полученные Энциклопедистом при анатомировании и обеззараживании. Жрецы-легионеры Должны донести эту информацию до наиболее способных. Знания о том, как рожать и растить здоровых детей, должны заинтересовать беременных женщин, которые уже появились в Эр-Фроу. Какой вид не оценит такого знания? Нужно попытаться научить их всему: науке, медицине, военному делу — чему угодно, только бы сохранить заинтересованность людей в Эр-Фроу, пока не разрешен Ключевой парадокс.

После часов солидарности в комнате неожиданно пахнуло раздражением, но никто не упомянул о Ключевом парадоксе вслух. Пробудившийся настенный экран показал последний кадр, переданный зондом. На нем застыло изображение бородатого старика в драном мундире с полумесяцем, звездами и двойной спиралью. Разрушенный корабль излучал бесконтрольный стазис, утраченную историю.

Три голоса одновременно пробормотали что-то в сторону Энциклопедиста.

Экран погас, картинка исчезла. Спариваться в Единении непередаваемо сладостно; непозволительно портить такое удовольствие.

Откуда-то появился сосуд для жидкости, температура в комнате поднялась на добрых пятнадцать градусов, и начался транс. И каждому спаривание грезилось желаннее, чем когда бы то ни было.

19

— Дождь, — сказала Талот. — Пахнет дождем.

— В Эр-Фроу не бывает дождей, — возразила Джехан, но, посмотрев вверх, нахмурилась.

— Подожди, у меня развязалась сандалия. — Талот нагнулась, а Джехан, хотя они уже вернулись за цепь караульных постов, невольно продолжала вести наблюдение. В руке она держала мертвого лоруса, другой свисал с пояса Талот. Охота в чащобе Эр-Фроу оказалась удачной, несмотря на тяжелый воздух и давящее небо, которое на самом деле не являлось таковым.

— Сейчас в баню, — сказала Талот.

— Тс-с!

Талот застыла, готовая к бою. Но то, что услышала Джехан, оказалось лишь журчанием воды и шелестом листьев. Почти забытая глухая дробь застучала прямо над головой, и через мгновение первые робкие капли упали на плечи и запрокинутые лица девушек.

— Чтобы помыть деревья! — рассмеялась Талот. — Наконец-то.

Геды решили помыть деревья. На них больше пыли, чем гноя на проститутке. Только посмотри — дождь!

— Жаль, что нет грома, — вдруг сказала Джехан. — Я люблю гром.

— Мне следовало об этом догадаться, — рассмеялась Талот.

— Каким образом, любимая? — улыбнулась Джехан.

— Просто догадалась бы, и все.

Джехан игриво толкнула подругу. Талот поймала ее руку, и они вместе двинулись к баням сестер-легионеров. СуСу, прятавшаяся в чаще, ждала, пока их голоса наконец не замолкли вдали.

Она купалась в одном из ключей, которых здесь было множество.

Проскользнуть в бани позади зала горожан она даже не пыталась, и только натянула на себя еще мокрую после стирки тунику, как услышала Джехан и Талот. Когда сестры-легионеры ушли, СуСу убедилась, что впереди больше никого нет и, быстро пробежав под слабым дождиком по самой неприметной дорожке среди раскидистых деревьев, скользнула в дом. Две горожанки, оживленно болтая, поднимались по лестнице. СуСу тихо шла за ними. Свернув в коридор, отведенный специально для нее, Фалональ и Джамилы, СуСу ринулась вперед, прижала палец к своему замку, вбежала в комнату и захлопнула дверь. Теперь она чувствовала себя в безопасности.

Тишина приветствовала ее, лаская нежными волнами. Девушка не стала зажигать свет, тихо сидела в темной тишине, нежась в окружающем спокойствии. В комнате нет окон; никто не подсматривает, звуки сюда не просачиваются, а дверь заперта. СуСу улыбнулась, вытерла свои длинные черные волосы, расчесала их, потом сняла мокрую одежду и расстелила ее сушиться на полу.

Потом девушка снова уселась, прислонившись к стене. В комнате не было ничего постороннего, никаких игрушек гедов, принесенных из Дома Обучения, ничего, кроме подушек.

Она нуждалась только в тишине.

Ей нужна была только тишина.

Вскоре она свернулась калачиком и уснула.

Ее разбудил грохот распахнувшейся двери. Вскочив с подушек, СуСу дико закричала; свет ослепил ее.

Д в е р ь … дверь… Как могла она открыться? Перед СуСу мелькнуло лицо Фалональ, торжествующее и смущенное, потом дверь захлопнулась, и она увидела легионера, затем другого. Коридор исчез.

— Ну, кричи же, — зарычал первый сквозь зубы и ударил ее. СуСу упала и закричала. У легионера не было уха.

— Больше пока не бей! — проворчал другой. — Мы еще не попользовались ею.

Одноухий опять ударил ее по ребрам, потом по лицу. Рот СуСу наполнился кровью; она начала задыхаться. Пытаясь отбиться от насильников, СуСу скатилась с подушек на пол, но сильные руки схватили ее.

— Уже разделась — словно специально для нас.

— Я, я первый.

— Бери, черт с тобой!

Воин навалился на женщину, коленом раздвинул ноги, начал тискать груди.

Первый толчок заставил ее вскрикнуть от страшной боли. Умрет… сейчас она умрет…

«…Ты проститутка, проститутка и навсегда останешься ею, — навязчиво крутилось в голове. — Ты ничем не лучше, чем Джамила и Фалональ».

Внезапно жадные руки отпустили ее грудь, тело одноухого взметнулось в воздух, и СуСу увидела огромного альбиноса. Его гигантская лапа свернула голову насильника. Воин дернулся, глаза его выкатились из орбит, и он затих. Варвар отбросил тело к стене, перешагнул через СуСу и двинулся ко второму.

Джелиец не был трусом. Ожидая своей очереди, он снял пояс, на котором висели ножи, но даже безоружный изготовился к схватке с гигантом, примериваясь, чтобы нанести смертельный удар кулаком в горло. Великан отступил в сторону, отвел удар рукой и схватил противника в охапку. Тем же отработанным движением, что и раньше, он свернул ему шею. Предсмертный крик легионера оглушил СуСу; она попыталась поднять руки, чтобы заглушить этот крик, и потеряла сознание.

Очнувшись, девушка удивилась, что все еще жива. Какая-то ткань плотно охватывала ее ребра, а наготу прикрывало одеяло. Потом она услышала голоса. В дверном проеме толпились люди. Рядом с ней стоял огромный варвар. Потом наступила тишина.

Гигант, склонив голову на бок, смотрел на нее добродушным любопытным взглядом, словно большой спокойный зверь. СуСу снова закрыла глаза и почувствовала, как он бережно поднял ее вместе с подушками и осторожно, стараясь не задеть перевязанные ребра, понес к выходу.

Толпа зевак, в основном горожан, поспешно расступилась. Те, кто оказался на пути гиганта, вжались в стены. Фалональ, распластавшись по врофу и испуганно вращая глазами, крикнула:

— Это я впустила великана! Скажи ему, пусть не трогает меня! Я, я впустила его, чтобы спасти тебя, СуСу! Скажи ему об этом!

СуСу не открывала глаз, позволяя заботливо снести себя вниз по лестнице, прочь из джелийского жилища. Она не слышала ничего: ни воплей Фалональ, ни дождя, ни приказа самой Белазир, который облетел все посты:

«Пропустить. Варвар — не враг».

Не слышала она и воплей, когда джелийцы обнаружили, что в то время, как лейтенант главнокомандующей вместо того, чтобы обходить посты, проскользнул мимо них в пустующий Дом Обучения, делизийский солдат выследил и убил сестру-легионера, охотившуюся в густых зарослях. Ее нашли с проломленным черепом; беспощадный джелийский кинжал валялся рядом.

20

Эйрис закончила мастерить устройство для обогрева людей в холоде Третьеночи. Сидя на корточках в своей комнате, она смотрела на причудливое сооружение из чаш для еды, проволоки и скрученной ткани. Ее щеки пылали от возбуждения, она даже не обернулась, когда вошел Келовар.

— Работает! Попробуй, от него тепло.

Солдат наклонился над устройством, с его одежды стекала вода. Одна капля упала на оголенную проволоку и зашипела.

— Приложи сюда руки, — попросила Эйрис. — Нет, не сюда — на ткань.

Чувствуешь? Греет!

Келовар отдернул руку, его глаза сузились. Эйрис прикоснулась рукой к тому месту, где только что лежала его ладонь, и рассмеялась. Он медленно повернул голову и пристально посмотрел на женщину. Она смеялась радостным, легким смехом, которым всегда приветствовала свою удачу.

— Не знаю, правда, на сколько его хватит. Кислота разъедает цинковую пластину, а геды не сказали, как этому помешать. Но ведь можно же что-нибудь придумать. Главное, Келовар, оно работает! Охотники будут брать такие с собой в вельд во время Третьеночи — ну, может, не такие, такие слишком громоздки, но даже этот обогреватель можно использовать в главном лагере вместо огня. И больные дети, младенцы, смогут греться возле него в самую стужу. Только надо поставить туго натянутый экран, чтобы они не обожглись. Или нет, стой-ка! Стекло! — можно поместить все это за стекло, тепло все равно будет проходить сквозь него. Что бы я ни отдала сейчас за мою печь! Впрочем, неважно. Он р а б о т а е т !

Глаза Келовара превратились в узенькие щелки. Он пристально рассматривал две чаши из врофа и два сосуда гедов, наполненные кислотой. В кислоту были погружены по две металлические пластинки, удерживаемые в вертикальном положении распорками. Пластины соседних сосудов последовательно соединялись проволокой, а от самых крайних она вилась по деревянным рейкам и исчезала под куском многослойного полотна гедов, натянутого на каркас. На полотне свободно поместилось бы тельце новорожденного. Все это устройство грело ровнее, чем огонь. Эйрис положила ладонь на ткань и рассмеялась.

— В Эр-Фроу нет Третьеночи, — проговорил Келовар. В его интонации слышалось медленно нараставшее раздражение, но опьяненная радостью Эйрис отмахнулась:

— Ну и что? Главное, мое устройство работает!

— Где ты раздобыла все эти вещи?

— Купила. Выменяла. Принесла из Дома Обучения. Гракс не сказал мне, какой должна быть пропорция воды и кислоты. Он спросил: «Как ты выяснила это?» Я хотела ответить: «С помощью магии и ворожбы под обеими лунами», — но он не понял бы шутки. А я нашла соотношение сама! И мне странно и удивительно, что эта штуковина работает!

Эйрис убрала руку с обогревателя и сделала жест, к какому прибегали мастера в стеклодувной мастерской, чтобы оповестить людей об успешной плавке — полунасмешливый, полуторжественный щелчок большим пальцем, — и снова положила руку на устройство. Ее глаза светились от счастья.

Келовар ничего не сказал.

— Ты знаешь, — продолжала она, сияя, — для этой штуки в Делизии можно найти все, кроме проволоки. Однако опытный кузнец, возможно сообразит, как ее сделать. Это сплав разных руд, как сказал Гракс, но даже если кузнец или оружейник не сможет получить такого же, они сделают другой, который будет так же сильно нагреваться, но не сгорать. Хочешь заняться этим — попробовать разные смеси? Интересно, почему до сих пор ни один мастер-стеклодув не додумался до такого? Мы просто используем одни и те же материалы, меняя только их внешний вид и никогда не экспериментируем, как геды. Может быть, если я расплавлю немного… Ондар сказала, что в соседнем зала занимается кузнец. Я могу спросить у него!

Эйрис вскочила. Келовар, все еще стоявший на коленях возле ее изобретения, грубо схватил ее за ногу. Она с удивлением уставилась на него.

— Ты никуда не пойдешь. Твоя игрушка может подождать.

— Это не игрушка, — возразила женщина.

Он только нетерпеливо хмыкнул.

— Что бы это ни было. Нельзя выходить из дома. Час назад убили джелийского легионера.

— Кого? — Эйрис опустилась на пол.

— Сестру-легионера. Она была безрассудна и слишком самоуверенна.

— Кто ее убил?

— Не знаю, — Келовар отвел взгляд. — Но зал внизу гудит, как растревоженный улей.

— Я не спускалась вниз, я заканчивала… — Эйрис посмотрела на свое устройство. Оно еще лучилось теплом и слабым светом.

— Не все играют в бирюльки. — Солдат отвернулся. Она заметила заострившуюся линию его подбородка и странный огонь в глазах, то разгорающийся, то стремящийся скрыться в глубине.

— Келовар… откуда ты узнал об убийстве?

— Внизу все только об этом и говорят.

— А как узнали они? Убийца похвастался?

— Нашли тело. Калид запретил месть.

Женщина помолчала, собираясь с мыслями.

— Келовар… это ты убил ее?

— Нет, но хотел бы.

Она не могла понять, шутит он или нет. Только животная ненависть в его голосе не вызывала сомнений.

— А ты хотела бы, чтобы эта мерзавка уцелела, так? Или чтобы мы забыли о делизийской гордости и позволили, чтобы убийство сапожника сошло им с рук, будто мы жалкие трусливые кридоги! — Келовар взял Эйрис за подбородок и поднял ее голову. — Но мы не кридоги!

Эйрис отшатнулась. Он зло рассмеялся, но сразу умолк. Смех заставил ее вздрогнуть. И тут лицо Келовара изменилось, злобная гримаса исчезла, он привлек к себе подругу и обнял за талию.

— Ты не солдат, мое солнышко, ты мой мастер-изобретатель игрушек. Не думай о военных действиях. Это забота солдат. Я буду охранять тебя, а ты будешь мастерить свои игрушки.

Он поцеловал ее в шею, но Эйрис с силой оттолкнула его.

— Что ты мелешь, Келовар! «Гордость Делизии, войска Делизии»! — Она передразнивала его, слишком разгневанная, чтобы думать об осторожности. — Но здесь не Делизия! Слышишь меня? З д е с ь н е Д е л и з и я . Здесь Эр-Фроу, и геды запретили убийства, а мы второй раз нарушили свое обещание. Тебе не кажется, что их терпение не безгранично?

— Это убийство — ответное! Джела первая нарушила закон!

— А геды могут выгнать из Эр-Фроу всех!

— Ну и пусть!

Он будет только рад, прозрела вдруг Эйрис. Для Келовара Эр-Фроу оказался не тем городом, куда он стремился. Ему тут слишком непривычно, неуютно и даже страшно… Она нахмурилась, пытаясь понять, в чем тут дело.

Они долго смотрели друг на друга. Потом Келовар вымученно улыбнулся, но глаза его не смеялись. Он снова потянулся к ней.

— Не будем спорить, любимая. На улице дождь, разве ты не знаешь? Я промок до нитки и замерз. Согрей меня, Эйрис, милая.

— Келовар… не надо.

— Согрей меня.

Она отпрянула. Он — полушутя, полусерьезно — ринулся к ней и задел тяжелым ботинком обогреватель. Раздался треск, и части устройства разлетелись во все стороны. Проволока соскочила, жидкость разлилась по полу, красноватое свечение исчезло.

Эйрис посмотрела на остатки своего изобретения, быстро подняла глаза, и успела заметить выражение лица Келовара. Его лицо светилось удовольствием.

Келовар радовался, испортив ее устройство! Она не раз подмечала подобную реакцию в стеклодувной мастерской на тупых лицах подмастерьев, злорадствующих, когда изделие мастера, передержанное в печи, трескалось.

Изделие, которое этим тупицам никогда не удалось бы повторить.

— Прости, — сказал Келовар, но раскаяния в его голосе не чувствовалось.

— Уходи, Келовар. Я не буду спать с тобой. Пора с этим покончить.

— Потому что я сломал твою игрушку? Я ведь нечаянно.

— Нет. Не потому.

— Тогда почему, Эйрис? — Он искренне удивился. Обычно ссоры, которые то и дело вспыхивали между ними, гасило влечение. Но сейчас Келовар, видимо, понял, что их отношениям действительно пришел конец.

— Потому, что мы мучаем друг друга.

— Ты меня не мучаешь.

— Но я тебя не хочу.

Келовар вспылил:

— Ты хочешь кого-то другого!

— Нет.

— Я люблю тебя, Эйрис.

Она посмотрела на куски обогревателя и задумалась о человеке, который так мало знал ее, хотя говорил о любви. Келовар следил за ее взглядом; его подбородок дрожал.

— Мы неплохо ладили.

— Мы слишком разные и не подходим друг другу.

— Потому что меня не интересуют игрушки гедов, а тебя не интересует Делизия? — Голос солдата вдруг стал необычно спокойным. — Так, любимая?

Стоит лишь упомянуть о Делизии, ты сразу съеживаешься. Я заметил это еще раньше, за воротами Эр-Фроу. Почему?

Эйрис не ожидала от него такой проницательности. Кажется, они действительно совсем не знают друг друга. Она хотела ответить уклончиво, но Келовар опередил:

— Будь осторожна, солнышко. Иначе заподозрят, что гедам ты предана больше, чем своим согражданам. Это опасно, дорогая.

Эйрис взглянула на него в упор.

— Угрожаешь?

Но солдат смотрел уже без вызова, лицо его обмякло, руки безвольно опустились.

— Нет. Позволь мне остаться, Эйрис. Пожалуйста.

— И не проси!

Отчаяние исказило его лицо. Келовара вдруг охватило лихорадочное возбуждение.

— Ты моя, Эйрис! Уйду я или останусь, все равно ты моя! В один прекрасный день ты поймешь это. Я могу подождать.

— Уходи, Келовар. — Он не сдвинулся с места. — Пожалуйста.

Он ушел.

Эйрис уныло стояла, глядя на свое сломанное творение. Ее вдруг зазнобило. Обняв себя руками, она зябко потерла плечи, но это не помогло.

Ей было холодно. Так холодно не было даже в вельде с Джехан, ни разу с тех пор, как за ней навсегда захлопнулись южные ворота Делизии.

Эмбри. Делизия. «Твои сограждане».

Что произошло бы, покажи она обогреватель одному из сограждан? А если бы она сказала Келовару: «Я сделала это так-то и так-то. Посмотри, как оно работает…» Наверняка, он остался бы равнодушным. Даже в стеклодувных мастерских люди интересовались только привычными методами, традиционными формами.

Она снова увидела красно-синюю спираль, разбитую у реки, осколки, мерцающие в лунном свете. Эйрис опустилась на колени и стала собирать детали обогревателя. Хорошо, что это не стекло, — все части целы. Келовар, в отличие от Джехан, не причинил ее творению непоправимого вреда.

«Сограждане»! Геды в своей проклятой тюрьме раскрепостили ее разум, и бросили, как котенка в воду. И вот теперь она барахтается, не видя, что стремнина несет ее на пороги, а геды наблюдают: выплывет — не выплывет? Но геды не ее сограждане, что бы ни говорил Келовар. Они бесстрастно наблюдают и слушают, только слушают и наблюдают, неспособные испытывать никаких чувств по отношению к людям.

Почему ей так холодно?

Эйрис торопливо принялась восстанавливать свое устройство. Придется приготовить еще порцию кислотной смеси. Келовар почти всю пролил.

Эйрис вытирала пол, когда стены заговорили, да так неожиданно, что она чуть не вскрикнула.

Стены молчали с тех пор, как люди в первый день приложили пальцы к замкам. Даже внешняя Стена никогда не говорила так громко. Голос, напоминавший голос геда, разбудил бы и мертвого: его должны были услышать те, кто находился далеко от дома. И все же он оставался спокойным — жуткий спокойный рокот.

— В Эр-Фроу больше не будет убийств. Люди Кома сами позаботятся об этом. В Эр-Фроу больше не будет убийств, иначе последует изгнание из города, и люди не получат награды.

Эйрис застыла с мокрым полотенцем в руках. Голос повторил:

— В Эр-Фроу больше не будет убийств. Люди Кома сами позаботятся об этом. В Эр-Фроу больше не будет убийств, иначе последует изгнание из города, и люди не получат награды.

Изгнание из города. Изгнание. Для нее это катастрофа!

Эйрис закрыла лицо руками и истерически захохотала. Кажется, этот смех был безумнее, чем в тот раз, когда Джехан решила, что делизийка спятила.

Но Эйрис знала, что пока здорова. Просто все, что с ней происходит, так нелепо, так абсурдно, так невероятно… Изгнание сначала из одного города, а теперь вот из другого. Сначала одни «сограждане» отказали ей в праве жить по-своему, а теперь вот и другие…

Она взяла себя в руки, и смех оборвался.

Стена повторила сообщение в третий раз, и теперь Эйрис услышала в предостережении неопределенность — намеренную неопределенность?

Геды не уточнили, кто именно будет изгнан, если про изойдет еще одно убийство. Только убийца? Или заодно с ним и все его земляки? А может быть, из Эр-Фроу про гонят вообще всех людей?

Эйрис вытерла лужицы и вышла за дверь. Коридор, лестница, нижний зал гудели от разговоров, криков и споров. Всех волновал один вопрос: кто будет изгнан?

И не было двух делизийцев, которые сошлись бы во мнениях.

Эйрис уже преодолела половину лестничного марша, когда в голове у нее всплыла еще одна неясность. После окончания занятий в Доме Обучения геды всегда исчезали. Они уходили через единственный проход в Стене с восточной стороны. Никто, даже караульные и охотники в лесу, ни разу не видели ни одного геда после наступления темноты.

Так как же геды узнали об убийстве?

21

— Где ты был?

— В Доме Обучения, — Дахар стоял перед главнокомандующей навытяжку. Он почти физически ощущал ее раздражение.

— Почему без разрешения?

— До сих пор его не требовалось. Я проверил посты в положенное время.

Обычно я никому не докладывал, как провожу время между проверками.

На мгновение выйдя из образа командующей, пытавшейся держаться строго официально, Белазир рубанула рукой по воздуху. На ее скулах проступили красные пятна.

— Тысяча кридогов, Дахар! Я говорю не о твоем времяпрепровождении! Я говорю о дисциплине! Ты же знал, что делизийцы попытаются отомстить за их треклятого сапожника! Неужели Дом Обучения тебе важнее? И что ты там забыл — игрушки, оружие?

— Нет.

— Какого же черта ты там делал?

— Ничего.

Белазир изучающе посмотрела на лейтенанта. Красные пятна исчезли, и она сразу стала выглядеть старше своих лет. Дахар видел, что главнокомандующая колеблется. Ее снедало любопытство, а надо было что-то решать с наказанием. Так уже бывало, только сейчас он, к своему удивлению, надеялся, что любопытство пересилит. Лейтенанту казалось, что он давно приучил себя хладнокровно ожидать решений командующей.

В штабе Белазир, прямо напротив лестницы, поднимавшейся с первого этажа, была единственная в Эр-Фроу расписанная стена. Кто-то изобразил на ней воинские знаки различия Джелы — полумесяц, полумесяц со звездами, одно солнце, два солнца, три солнца. Что же это за краска, которая держится на гладком врофе? Дахар предположил было, что краска проституток, но потом решил, что это совершенно невозможно.

— Дахар, я не собираюсь тебя наказывать, но другие запомнят. Они и так косятся на твою двойную спираль. Я не хочу, чтобы поползли слухи о трениях среди начальства. Особенно сейчас. Твое умение проскользнуть мимо постов могло бы заставить наших воинов зауважать тебя, но то же самое ради визита в зал гедов — совсем другое дело. Зачем ты туда ходил?

— Мне там просто нравится.

Белазир пристально смотрела на него. Дахар помолчал, но потом выдавил:

— Ты хочешь знать, есть ли там что-нибудь, связанное с ритуалами красно-синих?

— Да.

— Нет. Никто не устраивает ни тайных оргий, ни знахарских плясок, ради которых, как ты думаешь, я пробираюсь сквозь посты. Никто не пьет кровь и не расчленяет человеческие тела.

Он понял, что хватил лишнего, обидел командующую. Белазир этого не заслужила. В ее любопытстве чувствовался лишь намек на неприязнь, и Дахару давно пора было смириться с этой неприязнью. Белазир — талантливая командующая, и этого достаточно. Рассчитывать, что она поймет то, чего не понимал он сам, — слишком самонадеянно.

— А если бы я был в это время с проституткой, разве смог бы я предотвратить убийство?

— Не в этом дело. Я лишь надеюсь, что впредь ты будешь больше думать о благе Джелы, и ничто не помешает тебе выполнить свой долг. Ты не имеешь права уронить себя в глазах легионеров. Если бы я считала, что порка пойдет тебе на пользу, я бы не задумываясь приказала тебя выпороть.

Дахар покраснел. Белазир нанесла жестокий удар по его самолюбию.

Она отвернулась и несколько минут стояла к нему спиной, глядя в открытую дверь — дверь всегда открывали, когда в штабе находился легионер-мужчина. Командующая была широка в плечах, под пучком седеющих кос — традиционной прически сестер-легионеров — угадывалась мускулистая шея. Неожиданно Дахар подумал: «Интересно, как она выглядела в молодости?»

Потом он перенесся мыслями в другую комнату и увидел своего наставника…

— Но как двойная спираль попадает в тело? — спрашивал мальчик. Старик пренебрежительно глянул на ученика. На плече у наставника — красно-синяя эмблема, а волосы, точнее, то, что от них осталось, выстрижены, как у мастера-воина. Он неприязненно скользнул взглядом по молодому, сильному телу Дахара и ответил:

— Это тайна. Двойная спираль дана каждому из нас от рождения и исчезает только после смерти. Жрецы-легионеры носят ее потому, что, врачуя, стараются продлить ее жизнь в человеческом теле как можно дольше. Это все, что тебе нужно знать, парнишка.

Подросток рассматривает что-то через грубо обработанные линзы.

— Это просто кровь. Состав крови неизменен и не зависит от ее количества. В ней нет двойной спирали. Спираль скрыта только в одном месте нашего тела — она-то и есть средоточие жизни. Все остальное — только смерть, поджидающая своего часа.

— Но где это место?

— Я же сказал: тебе не нужно этого знать.

Мальчишка внимательно смотрит на наставника.

— Ты сам не знаешь, где оно!

— Не груби, Дахар.

— Но ты ведь не знаешь, правда? Никто не знает, где оно, поэтому мы и не можем лечить все болезни. Вот почему умерла моя мать. — Мальчик вызывающе смотрит на старика, который уже схватился за прут.

— Жрецы-легионеры никогда не оставляют наглость безнаказанной. Сейчас ты в этом убедишься.

— Ты должен был обнаружить ее спираль, — холодно продолжал мальчик. Его слова звучат совсем не по-детски. — Ты должен был придумать, как сделать ей другую, и тогда она осталась бы жива. Это твоя вина.

Прут опускается на тело подростка. Дахар принимает порку молча.

Наставник, доведенный до неистовства его упорным молчанием, разлиновывает ноги и ягодицы ученика кровавыми полосами. Когда он останавливается, чтобы перевести дух, мальчик поворачивается и глядит на наставника долгим пристальным взглядом. У мальчишки течет из носа, а губы, прокушенные почти насквозь, сочатся кровью. Когда ученик вновь обретает способность говорить, он произносит:

— Ты не можешь найти двойную спираль. Ты не способен на это, а я, когда стану жрецом-легионером, отыщу ее.

И Дахар собрался с силами, готовясь ко второй порке. На этот раз она будет продолжаться, пока он не лишится сознания.

— Я не собираюсь запрещать тебе ходить в Дом Обучения, — сказала Белазир. — Бесчестно не доверять лейтенанту или запугивать его. Я верю, что ты достоин, хотя назначен не мной. Вот если я усомнюсь в твоей преданности Джеле… Но у меня пока таких сомнений не возникало.

— Я…

— Повторяю, Дахар: у м е н я . Но посмотри на своих братьев-легионеров, посмотри внимательно. Им не нравится эта эмблема у тебя на плече. Им очень не нравится новая угроза гедов. Ты сдерживаешь их своим авторитетом и уважительным обращением с этими чудовищами. Постарайся так же действовать и дальше.

«Уважение к чудовищам». Дахар уставился на расписанную стену. Цвета слишком кричащие. Кажется, Белазир разбирается в происходящем не лучше остальных.

Но вдруг она опять его удивила:

— Как ты думаешь, почему они дали нам новое оружие именно сейчас?

Вопрос всколыхнул сомнения Дахара.

— Мне тоже хотелось бы это знать, командующая.

— Странное совпадение. — Белазир слегка нахмурилась. — Требовать мира и давать новое оружие в один и тот же день. Запретить насилие и заставить джелийцев и делизийцев тренироваться вместе… Будь я гедом, я никогда бы так не поступила.

«Будь я гедом!» Дахар медленно произнес:

— Они думают не так, как мы.

— Это как же?

— Они более… умны.

— Что ты имеешь в виду? Разве не глупо давать людям в руки оружие, когда они готовы в любую минуту пустить его в ход?

Дахар внимательно разглядывал размалеванную стену.

— Иногда мне кажется, что они принимают в расчет только наш разум и никогда — эмоции. Обдумывают действие, но забывают о противодействии. Они похожи на воинов, которые непобедимы на тренировках, но неспособны воспользоваться своими преимуществами в настоящем сражении.

— Да, — кивнула Белазир. — Я это поняла. Но выбрать именно то время, когда делизийцы жаждали мести, — более чем странно. И они уже отомстили, — мрачно добавила она. — Но пора пресечь вражду. Ни один джелиец не должен мстить. Ни за сестру-легионера, убитую делизийцами, ни за тех двоих, убитых варваром.

— Варвар убил двоих?

Белазир рассказала ему о происшествии в коридоре проституток. Дахар презрительно усмехнулся.

— Я знал этих молодцев. Поговаривают, будто в Джеле их изгнали из легиона.

— Не удивлюсь, если это правда. — Белазир потерла рукой по лицу, словно хотела стереть следы усталости. — Распорядись похоронить этих двоих.

— Со всеми почестями?

Дахар понимал ее сомнения: командующая испытывала к ночным приключениям и проституткам ту же неприязнь, которую питала к ним каждая сестра-легионер. Этой неприязни Дахар никогда не понимал. Но Белазир думала и о том, какое впечатление произведет на легион бесславное погребение. Сестре-легионеру должны быть отданы все почести, и их не должно омрачить простое захоронение легионеров. К тому же насилие над проституткой нельзя считать позором — это просто жестокость, хотя и бессмысленная.

— Ни один из этих двоих не пользовался уважением в собственном легионе, — сказал Дахар. — Можно избежать торжеств, отказаться от ритуала, но и бесславными их похороны не будут. Похороним их по обычаю горожан.

Белазир кивнула. Он видел, чего ей стоило лишить даже самых недостойных легионеров почестей при погребении.

— А что делать с проституткой? — спросил лейтенант.

Лицо Белазир посуровело, и Дахар понял, что она думает о том, чего никогда не решится произнести вслух: ходил ли Дахар к СуСу и доставила ли она ему удовольствие? Ее всегда волновали интрижки между легионерами-мужчинами и проститутками.

— Пусть великан оставит ее себе, — решила командующая. — Две горожанки хотят занять ее место. Здесь проститутки не беременеют. Так что братьям-легионерам хватит. Я не хочу провоцировать чужака. Неясно даже, понимает ли он, что геды запретили убийства. К тому же он не делизиец, не враг. Пусть оставит СуСу себе. Мы стоим на клинке чести с гедами, и ни один джелиец не нарушит клятву.

Потом они занялись делами — поменяли распорядок тренировок и время караулов, обсудили все, что было известно о каждом легионере. То, что кто-то из них совершил убийство, несмотря на строгий приказ, потрясло Белазир; то, что ни один легионер не обрушил на убийцу клинок чести, обескураживало ее еще больше. Дахар видел, как ей хочется верить в то, что сапожника убил делизиец. Хочется, но нет оснований. Он тоже не мог в это поверить.

В коридоре любовница Белазир бросила на него мрачный взгляд. Дахар остановился и посмотрел ей в глаза. Девушка мгновенно опустила веки и отдала честь вскинутыми кулаками.

22

— Этой ночью с нами говорили стены Эр-Фроу, — обратился Дахар к Граксу.

Последние два дня люди мрачно молчали, потом принялись роптать, но стоило заговорить Дахару, все затихли. Вместо того, чтобы направиться к своему столику, лейтенант стоял во главе своих легионеров! Даже не оборачиваясь, он чувствовал их настороженность. Командир делизийцев тоже потихоньку выступил вперед и положил руку на оружие. Делизийка-стеклодув подняла голову.

Дахар ничего не видел. Он смотрел на Гракса.

— Ни один гед не выходил из Стены. Как вы узнали об убийстве? — спросил лейтенант.

— Здесь не вся обучаемая группа, — произнес Гракс. — Мы не начнем, пока не соберутся все.

Дахар встретился с гедом глазами. В комнате не хватало варвара и похищенной им проститутки. Эти двое не явятся, разве что за ними отправится сам гед. Парализующий лоскут — единственный способ доставить сюда белого великана. Неужели гед специально тянет время?

Но лейтенант ошибся. Они явились оба. Лицо СуСу опухло и расцвело синяками, напоминавшими о событиях прошедшей ночи. Девушка, потупившись, шла рука об руку с гигантом; на ее лице не осталось и следа краски, а черные волосы распущены. Как было принято у молоденьких невинных джелиек.

Откровенное платье проститутки заменила простая белая туника, неумело сшитая из целого куска полотна.

Лицо гиганта исказило бешенство. Он направился прямо к Дахару, который невольно попятился и мысленно проклял себя за трусость.

Все легионеры схватились за ножи. Дахар сделал им знак подождать, превозмог желание выхватить собственный клинок и прямо взглянул в глаза варвару. Ему показалось, что на него надвигается скала. Даже Гракс отпрянул от гиганта.

Даже Гракс!

Но великан, видимо, не собирался нападать. Он только гневно уставился на Дахара, и этот безмолвный гнев был страшнее любых слов. Щеку лейтенанта обдало жаром его дыхания. Выдержав паузу, варвар шагнул к Ладжариану, следующему по званию после Дахара, и опалил его белым огнем своей ярости.

Воин выдержал этот взгляд, сильно побледнел, но обнажить клинок не рискнул. Потом варвар прошел вдоль всего ряда легионеров и горожан, словно предупреждая.

Наконец гигант и СуСу уселись за стол в дальнем углу, но не напротив друг друга, а рядом. Никто не произнес ни слова. Неестественное молчание гиганта, подчеркнутое его бешенством, окутывало людей, словно ткань из прозрачного врофа.

Дахар повторил свой вопрос.

— Как вы узнали об убийстве сестры-легионера, если на ночь все геды удаляются в Стену?

— Геды узнали о втором убийстве в Эр-Фроу, — спокойно отвечал Гракс, — потому что нам сообщили об этом. В Эр-Фроу больше не будет убийств. Люди Кома сами позаботятся об этом. В Эр-Фроу больше не будет убийств, иначе последует изгнание из города, и люди не получат награды.

— Кто вам сообщил?

— Гедам сообщили об убийстве. В Эр-Фроу больше не будет убийств. Люди Кома сами позаботятся об этом. В Эр-Фроу больше не будет убийств, иначе последует изгнание из города, и люди не получат награды, — заученно и монотонно повторил гед.

— Изгнание ждет только убийц или всех людей вообще? — уточнил лейтенант.

Эйрис шевельнулась.

— В Эр-Фроу больше не будет убийств, иначе последует изгнание из города, и люди не получат награды.

— Ты не ответил ни на один мой вопрос. Кто сообщил гедам об убийстве?

Кто будет изгнан, если оно повторится?

— В Эр-Фроу больше не будет убийств, иначе последует изгнание из города, и люди не получат награды.

Дахар понял: спрашивать геда — все равно что требовать ответа от Стены.

Лейтенант прищурился: сомнения, возникшие у него во время разговора с Белазир, вновь ожили. Геды, конечно, умнее людей, но это не значит, что они честнее…

Почему эта мысль так невыносима?

Гракс, не глядя на Дахара, тронул рукой черную коробочку, которая управляла столами, и крышка стола, стоявшего перед ним, исчезла. Другие столы остались закрытыми. Такого еще не случалось. На новой крышке лежала серая коробка из врофа и несколько кусков стекла различной формы. Это были лупы.

Гракс уставился на Дахара и объявил:

— Двойная спираль — сущность человеческой жизни. — Жрец-легионер почувствовал, что не может пошевелиться. — Мы поделимся с людьми полезным знанием. Но, в отличие от остального, запас вот этих предметов у нас ограничен. Ни один человек не заберет их из Дома Обучения. Тот, кто захочет принять участие в изучении двойной спирали, должен подойти сюда, ко мне.

Никто не двинулся с места. Солдаты и легионеры мерили друг друга тяжелыми взглядами, на некоторых лицах читалась откровенная ненависть.

— Все, кто хочет начать изучение двойной спирали, должны подойти сюда, ко мне, к этому столу.

Сейчас, после двух убийств, разделить стол с врагами…

Дахар спиной почувствовал обжигающие взгляды своих подчиненных. Они смотрели на его эмблему. Он постарался ни жестом, ни взглядом не выдать своего гнева и желания.

Текли минуты. Гед терпеливо ждал. Потом делизийка, стеклодув Эйрис, поднялась с места и уселась перед Граксом. Дахар видел, как она стиснула руки между коленями, пытаясь унять дрожь. На ее лице застыли упрямство, страх и еще плохо скрытое нетерпение, подобное свету, пробивающемуся сквозь облака. Она взяла лупу и посмотрела через нее на свой ноготь.

Один из делизийских солдат что-то тихо проворчал.

— Это увеличитель, — пояснил Гракс, показывая на темно-серую коробочку.

— Он может увеличить клетки твоего пальца гораздо сильнее, чем лупа. Его внутренние детали не должны соприкасаться с воздухом.

Эйрис что-то спросила, но слишком тихо, и Дахар не смог разобрать слов.

— Клетка — основа строения и жизнедеятельности всех животных и растений. Она слишком мала, чтобы увидеть ее невооруженным глазом. Вся плоть человека состоит из клеток; каждая окружена тончайшей пленкой, так же, как Стена окружает Эр-Фроу. Этот увеличитель позволит тебе увидеть твои собственные клетки и другие, клетки болезни, которые атакуют клетки организма.

Эйрис неуверенно взяла увеличитель.

— Самая маленькая и самая важная часть каждой клетки — двойная спираль.

Дахар сам не заметил, как дернулась его рука — дал сигнал Ладжариану принять временное командование. Он подошел к столу и опустился на колени возле делизийки, напротив геда.

Боковым зрением он заметил выражение лица Ладжариана. Нехорошее выражение.

— Все, кого интересует двойная спираль, — повторил Гракс, — могут подойти к столу.

Четырнадцать пар глаз скользнули по лицу геда и вернулись к первому лейтенанту Джелы, севшему возле делизийской горожанки. Только варвар и проститутка не обратили на происходящее никакого внимания и по-прежнему сидели тихо, не двигаясь.

— Как пользоваться увеличителем? — спросил Дахар, пожалуй, чересчур резко.

Гед взял со стола стебель серебряного колокольчика, отрезал маленький кусочек и, поддев его пальцем, показал Дахару и Эйрис пушистую былинку на фоне едва заметного врофа, в который был облачен Гракс. Не касаясь коробочки растения, он поднес ее к срезу, и зеленая былинка исчезла.

— Теперь срез находится внутри. От него будет отделен совсем тонкий срез в один слой клеток. Приложите коробку к глазам.

Сначала Дахар ничего не увидел, но вскоре разглядел крохотный городок безупречной формы, со всех сторон огороженный стенами. Это была клетка — хранилище жизни.

Удивление сродни страху переполнило лейтенанта. Вытаскивая из-за пояса нож, он даже не заметил, как внимательно смотрел на него Гракс, как замерла Эйрис, как, выхватив оружие, внезапно подался вперед Ладжариан.

Дахар провел ножом по кончику пальца. Кровь закапала на стол. Он поднес к нему увеличитель, а потом заглянул в окуляры.

Жрец-легионер не запомнил, сколько времени смотрел на круглые, слегка вогнутые диковины. Спокойный голос геда вернул его к действительности.

— Клетки крови отличаются от остальных. Клетки, соскобленные с внутренней стороны щеки, расскажут тебе больше.

Дахар без колебаний сунул нож в рот и, соскоблив кусочек плоти, поднес к нему увеличитель. То, что он увидел, потрясло его.

— Темная масса — средоточие жизни каждой клетки, — откуда-то издалека доносился до жреца спокойный голос геда. — Она хранит в себе законы, по которым живет клетка, — определяет ее рождение и развитие, болезни и смерть. Все это заключено в крохотных кусочках двойной спирали.

Перед глазами Дахара все кипело и двигалось, и именно это движение, а не спокойный голос геда, снова вернуло его к действительности. Гракс не сводил с него глаз; распахнутые глаза Эйрис удивленно разглядывали лейтенанта. Легионеры смотрели на него во страхом. Во рту остался горьковато-соленый привкус.

— Лейтенант мог начать сражение, — сказала Талот своей подруге. — Вытащил нож, а сигнала Ладжариану не дал. Откуда же нам было знать, что он намеревался делать? В общем, странно он себя вел.

— А у меня руки чесались, — отозвалась Джехан. Она уныло прицелилась триболо, но так и не метнула его. Она делала упражнения, состязалась, боролась и не могла успокоиться. Обычно во время тренировок тревога покидала ее.

Талот легла на траву на опушке маленькой рощицы, сорвала травинку и принялась жевать ее ровными острыми зубами.

— Никаких военных действий! Ты же знаешь, Джехан, Белазир и Дахар против.

— Тысяча кридогов, чего же они хотят? Тренируемся и тренируемся, учимся обращаться с оружием, а сестру-легионера убили, как потаскушку. И отомстить нельзя. Ничего не понимаю!

— Они хотят остаться в Эр-Фроу. Если нас прогонят, мы не получим остальное оружие, и оно достанется одним делизийцам. Белазир не хочет гневить гедов. Это очень мудро. Ни один главнокомандующий не начнет сражение, которое нельзя выиграть.

Раздраженная Джехан бросилась на траву рядом с Талот. Талот права, но сомнения не проходили. Джехан мрачно смотрела на сестер, метавших триболо.

— Что меня действительно интересует, — понизив голос, продолжала Талот, — так это почему лейтенант сделал… то, что он сделал. Белазир приказывает не провоцировать насилия, а он вынимает нож и сует его себе в рот. Делизийка сидела рядом с ним. Ударь его под локоть, и клинок вошел бы прямо ему в горло, или в мозг…

— Эйрис так не поступила бы, — задумчиво отозвалась Джехан.

Талот перевернулась на живот и посмотрела на Джехан.

— Ты знаешь эту делизийку?

— Да. — Джехан нахмурилась. — Но я не хочу говорить об этом.

Талот снова принялась жевать травинку.

Воцарилось неприятное молчание. Прервав его, Джехан все-таки начала рассказывать об Эйрис:

— Она — стеклодув. В вельде меня схватил кембури, а она кинула в него бутылку с каким-то едким варевом и спасла мне жизнь. Потом я стояла с ней на одном клинке чести и сопровождала ее на пути к Эр-Фроу. Ты удовлетворена?

Талот поднялась, собираясь идти в бани. Джехан схватила ее за тонкую щиколотку.

— Прости, Талот. Не люблю вспоминать об этом. Подумай, что это для меня значит — стоять на одном клинке чести с делизийкой.

— Не считаю это унизительным, — возразила Талот. — Ты дала достойную клятву. Было бы гораздо хуже, если бы ты убила эту женщину после того, как она спасла тебя.

— Да, так показалось и мне, — проворчала Джехан, смягчаясь. — Садись.

Талот села, потом спросила:

— Ради чего она спасла тебя от кембури?

— Можно ли увидеть заход Маяка? Она делизийка и к тому же сумасшедшая.

А знаешь, Дахар тоже показался мне безумным, когда смотрел в коробочку геда.

Обе девушки затаили дыхание и оглянулись на рощицу, но не услышали даже ветра, шелестящего в ветвях.

— Никого там нет, — наконец прошептала Талот.

— А караульные?

— Слишком далеко, Джехан.

— Знаю, знаю. — Джехан хмурилась все сильнее. Ее раздражали собственные мысли, которые в последнее время приходили ей в голову. Они преследовали ее с надоедливостью красных мух в сумерках Джелы, от которых не было спасения.

— Но, Талот, что заставляет Дахара идти на поводу у гедов?

— У одной сестры, с которой я тренировалась, был родной брат, — еще тише прошептала девушка. — Она рассказывала мне о нем. С ним было что-то не в порядке от рождения, а когда он стал взрослым, начались припадки. Во время этих припадков разум оставлял его, лицо становилось мертвым, и он падал на землю. Потом, правда, поднимался, но ничего не помнил. Ни один жрец-легионер не смог излечить юношу. Такая вот болезнь…

Джехан обдумала услышанное и возразила:

— Дахар не упал. Лицо его не сделалось мертвым. Он выглядел… Я не знаю, как он выглядел. Но у него не может быть такой болезни, иначе он никогда не поднялся бы так высоко. Ему бы просто не позволили стать легионером.

— В Джеле — нет. Но он чужеземец. Откуда мы знаем, что творится в тамошних легионах? К тому же он носит двойную спираль. Жрецы-легионеры вскрывают павших и пьют их кровь, а некоторые, говорят, даже умеют околдовывать при помощи снадобий. Может быть, чем-нибудь подобным он опоил и Белазир.

— Ты и вправду так думаешь?

— Откуда я знаю? Но красно-синие все со странностями. Разве ты не видела, как чудно Дахар смотрел на эту делизийку? Будто он… находился где-то в другом месте. Странно все это. Если двойная спираль может погрузить разум в транс…

Внезапно Джехан почувствовала неприязнь к подруге. Дахар — брат-легионер, лейтенант главнокомандующей, а Талот говорит о нем совсем без уважения. Кроме того, Джехан не верит в заклятия и трансы. Что за чушь!

Чепуха и то, будто Дахар глядел на Эйрис, а сам ее не видел. Уж под конец он определенно видел ее очень хорошо, почти как если бы…

— Замолчи! — крикнула девушка. — Забудь обо всем этом, Талот! Мы не имеем права обсуждать лейтенанта главнокомандующей.

Талот не ответила, только опустила голову. А Джехан, заметив седую прядь среди рыжих локонов подруги, вздохнула.

— В любом случае, — заявила Джехан, — никто не решится бросить Дахару вызов. Ну а если все-таки найдется такой смельчак и даже Белазир позволит поединок, Дахар разорвет его на куски.

— Интересно, как он оправдывается перед Белазир.

— Лейтенант не станет лгать главнокомандующей.

— Разве ей никогда никто не лгал?

— Только не первый лейтенант.

— Ты слишком доверяешь ему, сестричка, — снисходительно проговорила Талот.

— Я не хочу больше обсуждать это! — Джехан вскочила, схватила триболо и швырнула в цель. Снаряд описал высокую изящную дугу и угодил прямо в центр мишени.

23

СуСу сидела неподвижно. Голоса приближались. Она вжалась в небольшое углубление гигантского валуна. Раньше она не рисковала забираться в эту часть Эр-Фроу. Скала нависала над головой; перед скалой рос раскидистый куст, усеянный яркими красными цветами. В вельде СуСу никогда не видела таких цветов. Она сжалась в комок. Между кустом и скалой едва хватило места для ее щуплого тела. СуСу сидела в этом убежище с тех пор, как гигант оставил ее здесь, уходя на охоту. Неподвижность совсем не утомляла женщину. Она успокаивала почти так же, как тишина.

СуСу жила в комнате великана уже второй десятицикл, и темный мучительный голос ее больше ее преследовал. Они вели целомудренную жизнь.

Гигант не посягал на нее, не требовал ни слов, ни действий, и СуСу это устраивало. Она позволила своему разуму мирно качаться на волнах тепла и безопасности. Иногда ей казалось, что она утратила разум, что больше нет границы между ее телом и теплым воздухом, и серым полом комнаты, и цветами с дурманящим запахом, вроде тех, что сейчас перед ней. В такие минуты, если ее друг возвращался с охоты, из бань или еще откуда-нибудь, она недоуменно моргала, не в силах вспомнить, кто он и кто она и где они находятся. А когда вспоминала, то улыбалась его тревоге. Он всегда смотрел на нее снизу вверх; для чего великану приходилось наклоняться низко-низко.

СуСу проводила рукой по его белым волосам — единственный жест благодарности за то, что он охранял ее тишину.

Голоса послышались снова. Говорили мужчины, охотники-делизийцы. СуСу вдохнула поглубже. Возможно, ее и не заметят — делизийские солдаты не так зорки, как джелийские легионеры. И все же ее на мгновение охватила былая паника, правда, вскоре прошла, потому что неподалеку охотился защитник.

Большая белая стена между нею и всем, что могло спугнуть ее благословенную тишину.

Охотники остановились прямо возле куста. Сквозь завесу из цветов и листьев они казались двумя тенями.

— Сегодня останемся без дичи, Келовар.

— Пойдем дальше.

— Не стоит. Ее распугали. Послушай, как тихо. Кто-то, наверное, недавно тут побывал.

— Джелийцы, — процедил Келовар. Его интонация заставила СуСу крепко зажмурить глаза.

— Ты так думаешь?

— Надеюсь.

— А как же приказ Калида? — напомнил ему спутник после паузы.

— Ну?

— Ты нарушишь приказ командира?

— А ты?

— Нет, — протянул другой. — Командует Калид. И не важно, нравится нам это или нет. В Эр-Фроу больше не должно быть убийств.

— А если джелийцы нападут первыми? Ты что, не станешь защищаться?

— Конечно, стану. Но геды…

— Трусят-то джелийцы, а не геды.

— Да, но геды управляют городом.

— Всего лишь городом, — пренебрежительно бросил Келовар. Но за его пренебрежением СуСу почудился страх. Чужой страх царапнул сердце, словно когтями. Ей передался ужас, испытываемый этим человек, независимо от того, в какую тунику он рядился.

Загудела тетива арбалета.

— Есть! — воскликнул спутник Келовара, и одновременно раздался резкий писк раненого животного.

— Отличный выстрел.

— Щера прекрасно готовит мясо. Пообедаешь с нами?

— Лучше продай его мне, — вдруг попросил Келовар.

— Зачем?

— Даю два харбина.

— По рукам. Твою женщину надо задобрить перед тем, как уложить в постель?

— Нет… — буркнул Келовар. — То есть да.

Второй рассмеялся. СуСу открыла глаза. Тени начали было удаляться, как вдруг замерли на месте.

— Чтоб тебя…

— Опусти арбалет! — быстро сказал Келовар. — Не трогай его, и он оставит нас в покое. Он тут охотится.

СуСу подалась чуть вперед. Белый гигант вихрем мчался по поляне прямиком к скале. Делизиец потянулся за ножом, но Келовар перехватил его запястье.

— Не смей. Он убил двух джелийцев. Двух.

Гигант несся мимо охотников прямо к светлому валуну. Делизийцы растворились в лесу. Даже не взглянув на них, варвар с корнем выдернул цветущий куст. СуСу открыла глаза и увидела его взволнованное лицо. Он пристально смотрел на нее. Женщина улыбнулась. Великан сразу расслабился.

Он улыбнулся в ответ и бережно поднял ее худенькое тельце над вырванным кустом. Но не успел гигант опустить СуСу на землю, как его мышцы вновь напряглись. На лице застыла гримаса удивления, бесцветные глаза широко раскрылись и уставились в пространство. Потом он начал оседать на землю.

СуСу вскрикнула. Он неумолимо падал — словно рушилась скала. Минуту, которая показалась СуСу целым циклом, он лежал неподвижно, раскинув руки, его губы раскрылись, в уголках рта выступила розовая пена. Потом он вдруг начал метаться и корчиться. Ветви хлестали его по лицу. СуСу упала великану на грудь. Он дернулся и отшвырнул ее в сторону, словно куклу.

Девушка в ужасе бросилась на его могучее тело, крепко вцепилась, обхватив руками и ногами. Кровавая пена, льющаяся изо рта гиганта измазала ее растрепанные волосы. Он продолжал биться в припадке, и СуСу не могла удержать его. Он опять сбросил ее, и так дергался и метался, пока припадок, так внезапно начавшийся, столь же внезапно не кончился. Великан остался лежать неподвижно, но взгляд его снова стал осмысленным. Тяжело дыша, он с трудом сел, протянул руки и обнял девушку. Он не произнес ни слова, чтобы успокоить ее, и тишина — надежная и безопасная — опять вернула СуСу к жизни из тьмы ужаса, которая объяла ее во время припадка великана.

Девушка отстранилась и коснулась пальцами лица твоего друга.

Он ответил ей взглядом розоватых глаз, еще не сфокусированных, затуманенных болью. Наконец СуСу поднялась и заставила гиганта встать на ноги. Он мог стоять, хотя не совсем твердо, и выглядел очень смущенным.

СуСу испытала смешанное чувство нежности и изумления с примесью скрытого торжества. Такое же чувство охватило ее, когда она прижала красный лоскут к позвоночнику великана, он обмяк, а его огромное, мощное тело упало к ее ногам. СуСу обняла альбиноса. Впервые в жизни она сделала это добровольно. Ее голова едва доставала ему до пояса, и щека оказалась прижатой к твердой выпуклости у него под одеждой.

На секунду она пришла в замешательство; вернулись старые страхи, ужас перед темным вкрадчивым голосом. Когда тяжелый миг прошел, она приняла решение: д а .

Но не здесь.

Не было желания, которого она никогда еще не испытывала, просто долг чести, как у сестер-легионеров. Суровая нежность переполняла СуСу. Она повела гиганта назад, в дом. Иногда он спотыкался, но она крепко держала его за руку, и хотя в их распоряжении был целый зал, она заперла дверь на замок, охраняющий тишину.

Стянув с великана рубашку, она принялась целовать его шею, широченную грудь, сгиб локтя.

Дыхание гиганта участилось. Она взяла в руку его член, такой же большой, как его обладатель. СуСу принялась массировать свои чресла, другой рукой прижимая его голову к своей груди. Неуклюжий, он, очевидно, изо всех сил старался не причинить ей боли. СуСу направляла его усилия, стараясь не думать ни о чем, раствориться в окружающем. Но все было бесполезно. Слишком большой член не мог войти в лоно безболезненно. Тогда она опустилась на колени и взяла его губами. Рассудок уплыл куда-то далеко… Потом все закончилось. Темный вкрадчивый голос усмехнулся, бросив ее в дрожь, но прорвался в сознание только раз. Больше СуСу его не слышала.

Потом, когда белоснежный гигант лежал на полу удовлетворенный, широко раскинув руки, СуСу приподнялась на локте и посмотрела на него. Он улыбался с закрытыми глазами. Она тоже улыбнулась. Если это ему нравится, она согласна повторить. Так боли не будет. Он вовсе не жесток. А главное — он сделал ей два великих подарка, нежданных, чудесных подарка: тишину и безопасность. Он оградил ее от Джелы, закрыл огромным телом, как стеной.

Теперь у СуСу была своя собственная тишина и была стена.

СуСу обняла мощный торс, прижалась щекой к его бледной щеке и погрузилась в сон.

24

Геды собрались вместе, но не спешили с тем, ради чего пришли. Сначала возник аромат удовольствия от того, что они все вместе, хотя к нему и примешивался едкий запах беспокойства. Все восемнадцать уже знали, что увидят на экране. Энциклопедист разбудил спящих, вызвал работающих, прервал переговоры с кораблем на орбите. Все геды уже знали, что произошло. Но сначала поговорили об учебных группах, порассуждали о психологии людей, которая уже была им знакома, обсудили, кто из людей поддается обучению, а кто нет, посовещались о болезни гиганта-альбиноса и систематизировали все, что придавало людям сходство с животными, изученными в других мирах. Враггаф, Роуир и Крак'гар, дрессировавшие раньше экзотических зверей, рассказали по анекдоту. Анекдоты оказались свежими, и в комнате запахло удачным сочетанием новизны и приятности. Но вот все повернулись к экрану. Семеро из восемнадцати, сидевшие ближе всех к экрану, собрались вокруг Р'грефа, слегка поглаживая его, пока Энциклопедист демонстрировал новое происшествие.

На экране появилась освещенная площадка перед Домом Обучения.

Делизийский солдат и джелийский легионер кружили друг против друга с обнаженными ножами. Свет — не ночной, но и не дневной, а серый, как металлическая дорожка, — тускло мерцал на лезвиях ножей и на светлых волосах солдата. У солдата уже была повреждена левая рука, по которой полоснул гедийский нож противника. Лицо в светлом облаке волос перекосилось от боли. Джелиец, помоложе и пошустрее, обошел солдата слева, и когда тот подался вперед, чтобы защитить поврежденную руку, молниеносно выбросил ногу и изо всех сил ударил его в пах. Делизиец согнулся пополам, а джелиец рванулся к нему, выбил оружие и навалился сверху. Солдат ударил правой рукой, но промахнулся; противник мгновенно перехватил его. Левая, окровавленная рука делизийца бессильно волочилась по земле.

— Не все мы бесчестные трусы, — прошипел джелиец. — Джелийка, которую вы убили — сестра-легионер. Представляешь, что это значит, негодяй?

— Это не я… не я… Я не…

— Неважно, кто из вас, — оборвал его джелиец и вонзил нож в правый глаз солдата. Раздался крик, резкий и пронзительный. Затем легионер приставил нож к груди своего врага и ударил в сердце. Делизиец забился в агонии.

Джелиец вытащил нож и скрылся в лесу.

Неожиданно из Дома Обучения выбежал человек и устремился к лежащему телу.

— Из моей группы, — спокойно пробормотал Гракс. — Дахар.

— Один из тех, кто обладает рациональным мышлением? — спросил кто-то.

— Да. Я позволил ему самостоятельно посещать комнату обучения.

Малограмотный целитель, но уже научился выделять и различать простейшие бактерии.

— Вот не подумал бы, что люди способны на это, — вежливо произнес другой. — Гармония поет с нами.

— И пусть это длится вечно. Но мы совсем не знаем, на что еще они способны, — сказал Гракс, глядя на экран. Почувствовав новый оттенок в его феромонах, остальные запахли удивлением.

Дахар опустился на колени возле делизийца, пощупал его пульс, осмотрел кровавое месиво на месте глаза. Когда лейтенант поднял голову, лицо его исказилось от гнева. В глазах мелькнуло и что-то еще, некий отблеск будоражащего открытия. Светало; двойная спираль на его плече отливала красным и синим в предрассветных сумерках. Дахар поднял тело делизийца, перекинул через плечо и поспешно удалился из поля зрения телекамеры.

В комнате наступило долгое молчание. Его прервал Крак'гар, поэт:

— Как может существовать вид с таким развитым внутривидовым насилием?

Оно отравляет феромоны разума.

— Гармония поет с нами!

— Гармония поет с нами.

— И пусть это длится вечно.

— Это продлится вечно. Энциклопедист не забывает о Ключевом парадоксе.

— Эти люди когда-то покинули родной мир и выбрались в космос.

Запахло отвращением, смешанным со страхом. Внутривидовому насилию не место во Вселенной, и тем не менее оно в нее проникло. Это казалось таким же нелепым, как если бы константа Т'Фрагка вдруг поменяла свое числовое значение.

— Погибший занимался в моей группе, — сказал Враггаф.

— Неприятно потерять того, с кем работал, — тут же отозвался Роуир.

Все согласились с ним, хотя прекрасно знали, что покойный делизиец не научился у Враггафа почти ничему.

Энциклопедист не слишком удивил их, просигналив «Внимание».

Вежливо рокоча, он объявил, что вероятность важных событий в течение следующего цикла день-ночь очень высока. Уровень человеческой активности возрастает. Очень сильна ее предполагаемая связь с Ключевым парадоксом.

На стенном экране «пробуждался» искусственный день.

25

Дахар нес убитого делизийца сквозь сеть постов в штаб командующей. Он уже не ощущал тяжести. Впрочем, лейтенант не чувствовал и своего тела. Он словно наблюдал за собой со стороны, отключившись от того, что делал.

Старый прием. Он обучился ему еще мальчишкой, когда загорелся желанием стать жрецом-легионером. Дахар быстро обнаружил, что это помогает переносить насмешки и издевательства сверстников. «Он пересек двор тренировок, игнорируя окружающее», — говорил он о себе в третьем лице.

Позже, когда лейтенант осознал, что его боятся, отделять разум от своей физической оболочки и медитировать стало для него привычкой, а затем и необходимостью. Когда легионеры, которых он пытался излечить, умирали, его разум отстранялся, наблюдал, смягчал огорчение или отчаяние, которые его охватывали. Только так он и мог оставаться жрецом-легионером. Потом понял, что умение наблюдать за собой со стороны повышает его боевое искусство — оставаясь совершенно спокойным, он мог хладнокровно следить за врагом, чтобы в нужный момент воспользоваться его слабостью. А сделать это сейчас просто жизненно необходимо. И нельзя сыграть противнику на руку, проявив свою слабость или раздражение. Сейчас ему нельзя ошибиться, ведь на этот раз в роли противника выступит главнокомандующая.

Караул пропустил лейтенанта, даже не спросив пароля.

Первый этаж был пуст, если не считать очень юную сестру-легионера, которую поставили здесь потому, что это самый безопасный пост. Он послал ее за Белазир. Бросив испуганный взгляд на убитого делизийца, сестра-легионер ринулась вверх по лестнице, а Дахар положил тело на пол и снова «раздвоился», готовясь к схватке.

Белазир спустилась по лестнице, на ходу завязывая пояс. За ней следовали ее любовница с суровым лицом и молоденькая караульная.

Командующая подала им знак оставаться у лестницы, а сама подошла к убитому.

— Убит возле Дома Обучения, — произнес Дахар. — Только что. Я работал с оборудованием гедов.

— Сейчас? — удивилась Белазир.

— Вчера Гракс приложил мой палец к замку.

— В Доме Обучения нет замков.

— Теперь есть. Вчера Гракс поставил.

Белазир задумалась. На это и рассчитывал Дахар: все, что поддерживало в главнокомандующей пошатнувшееся уважение к силе гедов, могло оказаться полезным.

Белазир кивнула, и лейтенант продолжил. Командующая не сводила глаз с изуродованного лица мертвого солдата.

— Я услышал крик. Когда я выбежал, убийца уже мчался к кустам.

— Ты остановился, чтобы закрыть дверь? — В сухом сарказме командующей Дахару послышался гнев и скрытое недоверие. Ее интересовали приоритеты лейтенанта: долг перед годами или долг перед законом.

«Он остановился, чтобы закрыть дверь».

Дахар не поддался искушению солгать. «Не так, — предупредил его отстранившийся разум, — попробуй удивить ее».

— Я запер дверь, но видел убийцу, когда он убегал.

Белазир перевела взгляд с делизийца на Дахара.

— Вот как?

— Да.

— Кто же он?

— Я видел его со спины, но этого достаточно, чтобы узнать.

Белазир кивнула. Для грамотного первого лейтенанта этого действительно хватит с лихвой.

— Я могу назвать троих братьев-легионеров с такой же походкой, самое большее — пятерых. Пятерых несложно будет проверить. Двое дежурят на постах. Они не могли отлучиться на такой срок, чтобы добежать до Дома Обучения и вернуться прежде, чем их отсутствие заметит соседний караульный.

— Кто спровоцировал драку? — спросила Белазир.

— Я не видел. Наверное, брат-легионер, иначе зачем бы ему понадобилось пробираться сквозь караулы.

— Но ты же пробрался.

— Скажи, главнокомандующая, кто-нибудь из братьев-легионеров просил у тебя разрешения вступить в контакт с гедами? Только я один. Поэтому я и прошел сквозь караулы.

— Не делай из меня дурочку, Дахар, — оборвала лейтенанта Белазир. — Ты изучаешь лекарства не для того, чтобы вступить в контакт с гедами, а ради Джелы.

Он не стал пререкаться с Белазир. Пусть лучше она пожалеет, что была с ним чересчур резка. Командующая сама разрешила ему заниматься с Граксом.

Ее чувство справедливости напомнит ей об этом, она раскается в своей резкости и более терпимо отнесется к тому, что он собирается ей сказать.

— Откуда же брат-легионер узнал, где найти делизийца? — недоумевала Белазир. — Как он узнал, что именно этот солдат убил сестру-легионера?

Говорят, даже их командир не знает, кто это сделал.

— Я не думаю, что легионер знал это. Он, наверное, искал любого делизийца. Известно, что Калид разрешает солдатам охотиться ночью за пределами своей территории — они и раньше подходили довольно близко к нашим караулам. Залечь возле Дома Обучения — самое разумное. Все дорожки ведут сюда, а оранжевые круги на наружной стене дают достаточно света, чтобы видеть все, оставаясь незаметным.

Белазир посмотрела на изуродованный глаз убитого.

— Убийца ослушался не только гедов, но и тебя, — спокойно продолжал Дахар. — Ты приказала не мстить.

— Он поплатится за это.

— А за ним и Джела?

Белазир смерила лейтенанта взглядом. Дахару приходилось бороться не только с ней, но и с самим собой.

— Подумай, главнокомандующая. Геды не видели убийств. Однако каждое утро они видят, кто пришел в Дом Обучения, а кто нет, и ищут тех, кто не пришел, пока не найдут. И находят. Значит, у них должна быть сеть информаторов. Иначе как бы они так быстро узнали о первом убийстве? Через несколько часов геды придут в Дом Обучения и увидят одно из двух: либо одного мертвого делизийца, либо — если я накажу убийцу — мертвых делизийца и джелийца.

Дахар помедлил, собираясь с духом, и заговорил как можно осторожнее.

— Расплата за убийство — изгнание. Но поступят ли геды одинаково в обоих случаях? Кого они изгонят?

— Мы не знаем, лейтенант. Ты сам сказал, что они думают по-другому, не так, как люди!

Командующая боялась взглянуть в лицо неизбежности, если она вела к бесчестью. «На этом можно сыграть», — подумал Дахар-наблюдатель, а Дахар-легионер быстро произнес:

— Да, они не люди. Какое же разумное, с их точки зрения, решение они примут в этой ситуации?

Он видел, что она размышляет:

— Если мертв только делизиец, прогнать всех джелийцев. Ведь мы нарушили клятву чести.

Лейтенант скорее почувствовал, чем услышал в ее словах гнев и стыд, прикрытый ровным тоном, и отважился заметить:

— Тогда новое оружие достанется только делизийцам. Если в Эр-Фроу не будет джелийцев, Калиду, может быть, удастся удержать своих людей от убийств до конца года. Делизия выжмет из гедов все, что те обещали. И когда закончится год, они покинут Эр-Фроу, вооруженные знаниями гедов…

— Но геды не сделают этого. — Белазир сурово нахмурилась. — Они увидят: мы делаем все, что в наших силах, чтобы смыть бесчестье. Они увидят двух мертвецов — делизийца и джелийца.

— И Джела будет виновна дважды, а Делизия ни разу.

Белазир взорвалась:

— Ты равняешь убийство с наказанием за него!

— Я — нет. Но ты сама сказала, что геды думают не так, как люди. Они запретили всякое убийство. И если мы убьем виновного, решат, что Джела совершила уже два убийства, тогда как Делизия останется перед ними чиста.

Кого они выгонят из Эр-Фроу?

— Если у тебя есть предложение, Дахар, — говори, не тяни! — раздраженно приказала Белазир.

Спокойнее, спокойнее…

— Надо отдать убийцу делизийцам.

— Что?!

— Если его убьют они, окажется, что Делизия будет в том же положении, что и Джела. Тогда изгнания, возможно, удастся избежать…

— И ты купишь Эр-Фроу ценой такого позора? К у п и ш ь его, как какой-нибудь делизийский меняла, торгующий самой жизнью, ценой предательства брата-легионера?!

— Который предал тебя.

— И который заслужил за это смерть от наших рук, а не от рук врагов своего города! Свободно данное, вернется свободно — а ты предлагаешь сделку с…

— Не сделка. Соглашение. Послушай, главнокомандующая. Что такое перемирие, как не соглашение? А в нем, свободно заключенном обеими сторонами, нет ничего предосудительного или бесчестного. Пусть три джелийца и три делизийца во главе с тобой и Калидом отныне вместе карают любого, кто ослушается приказа. Тогда у нас будет по одному убитому с каждой стороны. Более того, главнокомандующая, м н о г о б о л е е .

Геды увидят доказательство того, что Джела и Делизия пытаются следовать их законам.

Дахар вдруг понял, что допустил ошибку. «Доказательство» — слово гедов.

В языке людей нет понятия, означающего методический сбор и накопление информации и фактов, а именно он делал опыты гедов тем, чем никак не могли стать примитивные попытки людей — наукой. Как только жрец-легионер произнес слово из языка гедов, Белазир изменилась в лице. Теперь оно было исполнено холодного презрения, а это, как знал Дахар, куда опаснее вспышки ярости.

— И ты со спокойной совестью позволишь делизийцам увести твоего брата-легионера на пытку? Только для того, чтобы остаться в Эр-Фроу и изучать лекарства чужаков?

— Не на пытку, а на казнь, и в нашем присутствии Воин заслужил наказание, главнокомандующая. Ты согласилась с этим. Мы можем сами убить его и добиться того, что геды, вспомнив о собственной чести, изгонят нас из Эр-Фроу. Потом они вооружат Делизию, которая атакует Джелу раньше чем через год, и все из-за того, что мы не оправдали доверия. Зато мы не запятнаем себя сделкой. Или мы можем рискнуть занять внушительную позицию в надежде, что какой-нибудь делизийский солдат, товарищ убитого, отомстит за него, отняв жизнь первого попавшегося джелийского легионера. Будем надеяться, что это произойдет прежде, чем нас прогонят. Это ты считаешь достойной позицией, главнокомандующая? Ведь ты не станешь отрицать, что пока мы с тобой говорили, эта мысль приходила тебе в голову?

Белазир смотрела на Дахара с гневом и болью, но он безжалостно продолжал:

— Выход один — соглашение. Да, это соглашение с врагом, но Джела уже заключила перемирие с тем же врагом — там, за стенами Эр-Фроу, в самом сердце джелийской чести. Мы не воюем с Калидом. Здесь мы стоим на клинке чести с гедами, и честь требует, чтобы мы соблюдали законы гедов и остановили кровопролитие — любое, с обеих сторон, и сейчас, пока приказы главнокомандующей еще что-то значат.

Белазир отвернулась. Дахар заметил, что она смотрит не на двух сестер-легионеров, стоявших за нею, а на улицу, на едва различимые в тусклом утреннем свете деревья Эр-Фроу. Спина Белазир словно окаменела, лишь в основании шеи напряглись и расслабились сильные мышцы. Лейтенант терпеливо ждал, пока его спора медленно доходили до командующей. Ему стоило большого усилия не схватить ее за плечи, не крикнуть: «Что мы делим оружие гедов, когда их медицина гораздо важнее, чем оружие и даже честь!..»

Дахар внутренне ужаснулся и не позволил себе закончить мысль.

— Это пахнет предательством, — сказала, поворачиваясь к нему, Белазир.

— Когда нет настоящей войны, соглашение, может, и не предательство, но душок у него именно такой. Это похоже на продажу тела за деньги, как принято у делизийцев. Или на грызню кридогов за куски разлагающегося трупа.

— Что ж, так и назовем это соглашение: «Соглашение кридогов», — резко бросил лейтенант и подумал, что все испортил. Слова вырвались у Дахара-легионера, вышедшего из-под контроля наблюдателя. Он сам испытывал отвращение к продуманному торгу, отвращение, которого раньше не чувствовал. Оно значило больше, чем честь, и поднялось откуда-то из глубины Дахара-легионера, того, что был плотью от плоти Джелы. Он слишком долго подавлял свои настоящие чувства и мысли, и они прорвались, как вода через плотину. Да, он все разрушил — теперь Белазир ни за что не согласится.

Но Дахар ошибся. Главнокомандующая уловила в его голосе это отвращение и сказала спокойнее:

— Тебе ведь самому не нравится это, Дахар. Ты тоже чуешь запах предательства.

Дахар почувствовал себя выжатым и опустошенным. Он провел всю ночь с Граксом, и теперь приходилось бороться с усталостью. Сейчас она была его злейшим врагом.

— Я не вижу иного выхода, — признался он.

Нахмурившись, Белазир снова посмотрела сквозь арку на Эр-Фроу.

— Я тоже, — наконец со вздохом призналась она, и Дахар понял: невероятно, но главнокомандующая всерьез думала над его предложением, а внезапная искренность жреца произвела на нее совсем не то впечатление, которого он боялся.

— Позволить делизийцам получить обещанное оружие… — Белазир не закончила. Наступила тишина. Дахар прикусил язык и замер. — Почему ты думаешь, что Калид согласится? — наконец спросила она.

— Он получит труп своего солдата.

Белазир вздрогнула и отвернулась. Но когда она заговорила, ее голос был голосом главнокомандующей, принявшей решение.

— Выясни, кто этот брат-легионер. Приведи его ко мне. Осторожно подбирай помощников — их преданность не должна вызывать сомнений. Пришли ко мне Исхака. Он будет третьим с нашей стороны при этом… соглашении. С Калидом надо поговорить сейчас, утром, у Дома Обучения, пока геды не пришли и не объявили… не знаю, что они захотят сказать. Мы должны присутствовать там втроем, и даже думать не сметь о нападении…

Белазир продолжала развивать план холодными, отрывистыми словами, план, который мог бы предложить сам Дахар, ведь у него было несколько дней, чтобы все обдумать. Он отвечал ей так же холодно, а другой, сидевший в нем Дахар, наблюдал за ним с жестокой насмешкой. Но это не провал. Это не позор. Это победа. Он получил то, чего добивался, — шанс остаться в Эр-Фроу.

— И еще, — добавила Белазир, когда Дахар уже повернулся, чтобы идти. — Ты — мой лейтенант, но говорить от моего имени перед Калидом ты не будешь.

Мы не будем торговаться, не будем затевать грязные споры о цене. Либо Калид принимает «соглашение кридогов», либо нет. Я не опущусь до торгашества — этой делизийской мерзости — и не стану спорить о цене чести.

«Но думаешь, что я стану». — Лейтенант знал: несмотря на то, что Белазир согласилась с «Кридогами», она никогда не простит ему этого.

Дахара вдруг пронзило странной режущей болью, словно мозг кромсали кинжалом. Это была новая напасть, новое раздвоение. Только теперь не разум отделялся от тела, а часть его разума, принадлежавшая брату-легионеру, от части, принадлежавшей жрецу, или, как называли его геды, «ученому». В конце концов они оказались правы, его глумливые собратья, когда не доверяли ему.

Не доверяли всем жрецам-легионерам, ибо в каждом из них было два человека сразу, а значит, ни одного целиком. «Это важнее чести». Но он не думал, что это так больно.

Дахар расправил плечи. Двойная спираль готова открыться перед ним здесь, в Эр-Фроу. Она дорого стоит, подумал он и, вздохнув, вышел через арку.

26

Сквозь сон Джехан ощутила прикосновение к своему плечу. Даже во сне она знала, что это рука любимой. Она чувствовала форму ее тонких длинных пальцев, их нетерпение. Не просыпаясь, девушка перекатилась на спину, но рука снова легла на ее плечо и крепко встряхнула.

— Джехан, проснись.

— М-м…

— Да проснись же!

Тревожные нотки в голосе Талот мгновенно разбудили ее. Джехан села.

— Что случилось? За тобой кто-то гнался?

Рыжие пряди Талот выбились из уложенных на затылке кос. Лицо посерело, от носа ко рту пролегли две глубокие складки.

— Наш легионер убил делизийского солдата. Нарушил приказ!

— Кто?

— Дахар пока не знает, но выясняет.

— Белазир приказала прекратить убийства. Конечно, Дахару придется наказать преступника, но почему ты так взволнована?.. — Ужасное подозрение кольнуло Джехан. — Талот, ты не убивала делизийца, а?..

— Нет. Убийца — брат-легионер. Но я знаю его.

— Ну так скажи Дахару. Этот мерзавец нарушил приказ.

Талот закрыла лицо руками. Джехан, сидевшая нагишом на ярких подушках в теплой комнате, внезапно почувствовала озноб и легкую дурноту. Она обхватила себя руками.

— Как его зовут?

Талот не ответила, оставаясь неподвижной.

— Это — брат-легионер, с которым ты спала, — медленно произнесла Джехан.

Худые плечи Талот содрогнулись. Ревность захлестнула Джехан. Талот не говорила, что брат-легионер тоже находится в Эр-Фроу, что Серая Стена — не только ее, но и его наказание. Джехан не думала, что ее подруга станет так переживать, если с ним что-нибудь произойдет.

— Расскажи Дахару, — настаивала Джехан. — Это твой долг.

Не отводя рук от лица, Талот отрицательно помотала головой.

— Это твой долг перед главнокомандующей. Он совершил преступление, Талот.

Подруга не ответила. Джехан видела только ее макушку, седую прядь среди рыжих волос, выбившийся локон, упавший на угловатую скулу. Только прошлой ночью эти распущенные рыжие кудри…

— Тогда я скажу Дахару, что ты скрываешь имя убийцы! — прошипела Джехан.

Талот уронила руки. Ее вздрагивающие плечи внезапно замерли. Она посмотрела на Джехан так, словно впервые ее увидела.

— Ты донесешь на меня?

— Он нарушил приказ! — закричала Джехан, но даже крик не подействовал на ее подругу. Талот продолжала молча рассматривать ее.

Джехан, чтобы заняться чем-то — нельзя же сидеть сложа руки, только мокрицы бездействуют, — вскочила и принялась натягивать рубашку и брюки.

Она не позволит Талот выгораживать легионера, который действовал вразрез с прямым приказом…

Полуодетая, босая, она вдруг застыла на холодном полу с зажмуренными глазами.

— Ты опять была с ним?

— Нет! Не так, как ты думаешь. Мы вместе несли караул. Его пост был рядом, и я слышала, как он покинул его. Позже я услышала, как он вернулся и…

— И ты не попыталась его остановить, когда он уходил?

— Мы не разговариваем друг с другом. Но когда он вернулся, я увидела, что он ранен. Нож делизийца задел его. Я предупредила, что обязана доложить Дахару о его отлучке, а он сказал, что, если я это сделаю, он умрет, и поэтому я пришла… сюда.

— Ты все еще хочешь его? — в бешенстве спросила Джехан.

— Нет. Нет, Джехан, поверь. Но мы ведь спали вместе, лежали в темноте и разговаривали так же, как разговариваем сейчас с тобой, и я, я… не хочу быть причиной его смерти.

— Он сам виноват. Он ее заслужил.

— За убийство делизийца? Вспомни, как мы сами собирались сделать то же самое, сколько раз…

— Он должен принять смерть за нарушение приказа главнокомандующей.

Талот оцепенела. Стоя над ней с рубашкой в руке, Джехан смотрела на шею подруги — бледную (загар поблек под небом Эр-Фроу) и такую беззащитную под узлом рыжих кос. В бешенстве девушка резко натянула рубашку через голову и заставила себя говорить спокойно, хотя ее тошнило от собственных речей.

— Белазир может и пощадить его. Он повинен в смерти, но вдруг его накажут не столь сурово, ведь мы… здесь нам дорог каждый человек.

Делизийцев больше. Командующей нужны все легионеры. Она может… Никто не знает, на что способна главнокомандующая. Она выкидывала такие коленца, на которые не отважился бы никто за пределами города чужаков. Она может просто разжаловать его, или выпороть, или… еще что-нибудь.

Лицо Талот, обращенное к подруге, внезапно озарилось надеждой. Высечь до полусмерти, подумала Джехан и сжала в руке воображаемый кнут. С каким наслаждением она пустила бы его в ход! Ревность застилала ей глаза.

Талот нехотя кивнула, ее лицо немного разгладилось.

— Да. Это правда. Белазир нужны все ее легионеры.

Джехан отвернулась и, не глядя на подругу, потянулась за сандалиями.

— Кто он, Талот?

Подруга заколебалась, но все же ответила:

— Джаллалудин.

Джехан его знала. Рослый, широкоплечий и узкобедрый, очень сильный даже для брата-легионера, он казался ей уродом. Девушки гораздо красивее — и плечи у них поуже, и бедра полнее. Но Талот, очевидно, не считает мужчин уродами…

Джехан стиснула зубы, обулась и молча заплела косы.

— Джехан…

— Скажи Дахару. Это вопрос чести.

Талот протянула руки, чтобы обнять Джехан, но, услышав ее слова, замерла. Она только прошептала:

— Я люблю тебя, Джехан.

— А как же твой?..

— Но ты знала о нем и раньше. Я же тебе во всем призналась!

— Ты не говорила, что он здесь, в Эр-Фроу! Скрывала, что тебя все еще тянет к нему. Вела себя как проститутка!

Талот одеревенела. И Джехан вдруг стало ее жалко, захотелось обнять Талот, сказать ей… но Девушка побледнела, попятилась и холодно проговорила:

— Я сейчас же отправлюсь к Дахару.

— Это твой долг, — отозвалась Джехан так же холодно.

Талот рывком распахнула дверь, но Джехан пинком захлопнула ее. Их руки сплелись. Она заставила себя еще раз произнести утешительные фразы. Слова застревали у нее в горле.

— Может быть, он не умрет. Белазир нужны все ее люди. — Но в то же мгновение, когда они слетели с языка, поняла, что не верит в это.

Талот вымученно улыбнулась и убежала. Джехан ждала на пороге, пока не убедилась, что Талот спустилась по лестнице, потом подняла свой триболо и изо всей силы запустила его в стену. Талот и брат-легионер. Талот и Джаллалудин. Талот…

Триболо с чудовищной силой срикошетило от стены и пронеслось по комнате, разбив глиняную чашу. Джехан ударила в стену кулаком, в кровь разбив костяшки пальцев. Она не правильно развернулась перед ударом, и руку пронзила боль до самого плеча. На стене не осталось и следа. Ее сделали геды.

27

Ни Белазир, ни Дахар не пришли утром во двор тренировок. Не вернулась и Талот. Джехан, искупавшись после тренировки, отправилась в Дом Обучения.

Талот и Дахар будут там, а если нет, их приведут геды.

Начался дождь — второй за время их пребывания в Эр-Фроу. Капли мягким туманом моросили с неба — все-таки это было небо, несмотря на сумасшедшие слухи, которые росли, как снежный ком. Небо — это то, что вверху, и оно вверху — логично? Из-за этой глупой болтовни все смешалось и перепуталось: и клетки, и силы, и «бактерии». Болтовня о двойной спирали, нескончаемая болтовня… Джелийцам не пристало жить за этими стенами, словно зверям в клетке. Они не занимаются ничем, кроме пустопорожних разговоров. Даже оружие не стоит этого… Хотя нет, оружие как раз стоит этого. У нее на поясе висел нож гедов, который невозможно сломать, были парализующий лоскут, трубка, стреляющая маленькой дробинкой, которой можно убить кридога на другом берегу реки. Джехан не знала, как стреляет эта трубка, да это ее мало заботило. Главное, что она стреляет. Сумасшедшие геды хороши по крайней мере этим, и еще тем, что Талот придется прийти в Дом Обучения. Гракс не начнет свою болтовню до тех пор, пока не соберется вся группа.

Талот не пришла, но Гракс начал говорить. На столах появилось новое оборудование — не игрушки, а красно-синие непонятные предметы, до которых никто, кроме Дахара, Гракса, и делизийки-стеклодува, никогда не дотрагивался. Этим утром к ним прикасалась одна Эйрис: Дахар тоже отсутствовал.

Воины украдкой переглядывались. Делизийские горожане шептались. Солдаты смотрели прямо перед собой с жестким и холодным выражением. Неожиданный страх сжал сердце Джехан — вдруг Талот и Дахара прикончили в отместку за убитого делизийца? Нет. Если бы это произошло, солдаты были бы в другом настроении. Их холодное бешенство говорило, что отмщение до сих пор не свершилось и Делизия до сих пор чувствует себя оскорбленной. А глупый гед все продолжал нести ахинею о каких-то белых тельцах в крови.

Почему чужак не дождался Талот и Дахара или, по крайней мере, не спросил, где они? Наверное, уже знал обо всем. Ладжариан принял командование. Если он ни о чем не спрашивает геда, то и Джехан не станет.

Ладжариан стоял, поджав губы, положив руку на рукоять ножа, и внимательно наблюдал за командиром делизийцев.

Гед продолжал вещать, а размазня-стеклодув тихим голосом задавала ему вопросы. Делизийские горожане перешептывались, даже простолюдины-джелийцы тихо роптали, а Ладжариан почему-то не приказал всем им заткнуться.

Только белый варвар и проститутка сидели тихо. Джехан в первый раз за долгое время снова обратила внимание на эту пару, сидевшую в одиночестве в дальнем углу комнаты. Две безмолвные статуи, одна — огромная, другая — маленькая. Но этим утром даже они выглядели по-другому.

Джехан присмотрелась внимательнее. Гигант казался больным. Его белые глаза подернулись туманом, под туникой слишком быстро вздымалась и опускалась огромная грудь, он дышал часто и с усилием. Уголки рта опустились. Джехан сама никогда не болела и знала, что в Эр-Фроу не болел ни один человек. Она поняла, что с варваром, определенно, сегодня что-то не в порядке. Да и с проституткой тоже, хотя и по-другому. Побледневшая, она не отрывала глаз от гиганта; маленькая ручка сжалась в кулачок, да так сильно, что побелели суставы.

Джехан посмотрела на свою руку. Ее суставы были в ссадинах от удара в стену. Из-за Талот. Думать о СуСу с ее белым любовником и одновременно о Талот значило бесчестить сестру-легионера. Теперь Джехан должна перед ней извиниться. А все из-за этого дурацкого сборища, из-за дурацких разговоров, которые так действуют на нервы, что начинаешь думать даже о проститутке как о личности, когда она — дрянь, не лучше делизиек. Все из-за этих дурацких стен…

— А-аах! — СуСу вдруг издала жуткий стон. Огромный варвар валился набок, грозя придавить ее. Он вцепился в край ближайшего стола и хрипел, в уголках бесцветных губ выступила розоватая пена.

СуСу, стараясь поддержать его, уперлась в великана обеими руками.

Гигант медленно выпрямился, и она обняла его, чтобы он не упал в другую сторону. Глаза великана закатились, язык вывалился наружу — мокрый розовый пласт.

— Помогите! — закричала СуСу жалобно и отчаянно. Охваченная ужасом, она попыталась помочь гиганту. Он немного пришел в себя и недоуменно глядел на СуСу.

Джехан заметила этот взгляд.

Каким-то чудом проститутке удалось поставить своего друга на ноги.

Обняв его, она повела великана к двери. Каждый ее мускул дрожал от напряжения. Джехан вдруг узнала это отчаянное напряжение: так выглядит раненый лорус, пытающийся укрыться от преследователя в безопасности своего логова.

Гигант споткнулся, удержался на ногах и споткнулся снова. Он стоял, пошатываясь, закрыв глаза, не в состоянии сделать ни шага. СуСу тянула его к двери изо всех сил, но не могла сдвинуть с места.

К удивлению Джехан, гед даже не пошевелился, чтобы помочь им. Он снова как будто к чему-то прислушивался, хотя комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь тяжелым дыханием великана — короткими всхрипами, напоминавшими звук рвущейся ткани. Джелийцы холодно наблюдали за происходящим. Два брата-легионера погибли от рук варвара, а СуСу — всего лишь проститутка, которая вообразила о себе невесть что. Джехан покосилась на сестру-легионера слева от себя — та улыбнулась. На делизийской половине комнаты толстая горожанка испуганно моргала.

СуСу громко всхлипнула. Ее руки были слишком малы, чтобы обхватить великана. На фоне его туники они казались руками ребенка, ребенка не старше одиннадцати лет.

Делизийка-стеклодув поднялась со своего места за столом Гракса. Джехан ясно увидела взгляд Эйрис — таинственный, устремленный в пространство;

Джехан могла поклясться, что делизийка видит не СуСу, а кого-то другого.

Обняв шатающегося гиганта с другой стороны, Эйрис потянула его вперед. Он споткнулся, и женщинам пришлось приложить все усилия, чтобы не упасть.

Когда варвар останавливался, обе терпеливо ждали. Так, поддерживаемый с двух сторон, он добрел до двери.

В комнате снова зашептались. Делизийская горожанка, та, что хлопала глазами, теперь вылупилась вслед Эйрис. Она похожа на безмозглую рыбу, подумала Джехан.

А гед спокойно наблюдал. Какого кридога, что здесь происходит?

Одни прогуливают, другие спокойно покидают занятия, мокрица Эйрис помогает великану, совсем больному, хотя в Эр-Фроу никто никогда не болеет, а проститутка с поднятым вверх лицом, похожая… похожая…

Где же Талот?

28

Пятеро стояли на поляне в заброшенном уголке Эр-Фроу неподалеку от двух каменных плит, из-под которых выбивался ручей. Слишком низкие для засады, плиты служили ориентиром. По струившейся между плитами воде, булькали капли дождя.

— Заставляют нас ждать, — заметила Белазир. У нее под подбородком слабо пульсировала жилка.

— Они осмотрительны, — отозвался Дахар.

— Талот, не прикасайся к оружию! — от резкого голоса Белазир Талот вздрогнула и отдернула руку от рукояти кинжала. Дахар подумал, что девушка потянулась к оружию машинально. От напряжения лицо Талот стало серым, а глаза — огромными.

Слева от нее стоял Исхак, глава братьев-легионеров, коренастый, молчаливый человек, даже не пытавшийся скрыть отвращения к предстоящим переговорам. Между ним и Талот стоял связанный по рукам и ногам Джаллалудин. Он отбивался, когда Дахар и Исхак пришли за ним, и был ранен.

Правый рукав его рубашки намок от крови. Но сейчас он стоял спокойно, гордо подняв голову. Его лицо пылало еще большей ненавистью, чем лицо Исхака.

Дахар, внутренне раздвоившись, отстраненно наблюдая за этой сценой, знал, что все равно поступит так, как собирался. Он понимал, что его отрешенность не может длиться вечно. Стена внутри него, как и все стены, рано или поздно рухнет, но какое-то время он продержится.

Второй Дахар спокойно говорил первому: «Постарайся не испытывать никаких чувств».

Трое делизийцев появились на поляне с трех сторон, с оружием, готовым к бою. Рука Исхака невольно потянулась к оружию, но он вовремя себя одернул.

— Мы пришли. — В голосе Калида слышалась откровенная неприязнь.

Дахар внимательно оглядел трех солдат: все атлеты, один с обнаженным ножом, двое других с новыми дробиночными трубками гедов. Все говорило о том, как они будут действовать в случае схватки. Воин в Дахаре быстро просчитал все варианты атаки, контрдвижения, возможную реакцию Белазир и Исхака, обдумал, как лучше использовать их позицию. Связанный Джаллалудин — щит; Талот — неиспытанная и неизвестная. Дахар переместился ближе к Белазир, чтобы укрепить защиту. Не взглянув на них, Калид сделал ответный маневр. Действовал он превосходно.

— Этот легионер, — указала Белазир, — убил вашего солдата.

Калид взглянул на Джаллалудина. Что-то промелькнуло в серых глазах делизийца, не просто подозрение или вражда. «Он размышляет, — мелькнуло в голове у Дахара, — не просто действует».

Он видит то, на что смотрит, и думает о том, что видит.

— Уберите оружие, — продолжала Белазир. — Мы свое не обнажили.

— Пока ты четко выполняла все условия нашей встречи, главнокомандующая.

Я признаю это, но ты могла спрятать своих легионеров в лесу.

— Разве ты не убедился, прежде чем пришел сюда, что я этого не сделала?

— Вряд ли мы втроем могли провести доскональную разведку.

— Как и вчетвером. Нападение исподтишка больше в духе делизийцев.

— Но встречу предложила ты. Я не желаю рисковать.

Только на мгновение Белазир повернулась в сторону Дахара и почти сразу же отвела глаза, но Дахар увидел: она уже пожалела, что посмотрела на него. Калид успел перехватить взгляд командующей и задумчиво уставился на Дахара.

— Геды запретили убийства в Эр-Фроу, — заговорила Белазир. — Я приказала своим легионам не атаковать делизийцев. Этот брат-легионер нарушил мой приказ, и должен умереть от моей руки. — Однако Делизия, — голос Белазир оставался спокойным, но подбородок напрягся, а глаза вспыхнули, — могла не поверить в это. Всем известно, что некоторые делизийские солдаты избегают наказания, если им посчастливилось родиться в состоятельной семье, и вы можете решить, что такое практикуется и у нас.

Дахар пристально следил за Калидом. Тот сделал вид, что не слышал оскорбления, которое в Джеле звучало бы подобно смертному приговору, но один из его солдат подавил презрительную усмешку. Мелкий дождь все так же барабанил по плитам.

— Джела нарушила перемирие, установленное гедами, — продолжала Белазир.

— Чтобы уравновесить это зло, вы имеете право сами казнить легионера, убившего вашего солдата.

— Ты передаешь это право мне? — удивился Калид.

— Да.

— И ты думаешь, я в это поверю?

Белазир стояла, как каменная.

— Я помню сражения, — продолжал Калид, — когда Джела добивала своих раненых, лишь бы не оставлять их делизийцам. Почему же сейчас ты отдаешь мне своего легионера?

— Я уже сказала тебе.

— Ты сказала: «Чтобы уравновесить зло». Но, командующая, Джела никогда не считала злом убийство делизийца.

Главнокомандующей и без того не нравилось это соглашение, а Калид, похоже, стремился подогреть ее недовольство, он словно подталкивал Белазир забрать своего легионера назад. Зачем он это делал?

— Джела никогда раньше не была в Эр-Фроу, — сдерживаясь, возразила командующая.

— Чем же убийство в Эр-Фроу отличается от убийства на Холодной Реке?

Джелийская жестокость остается джелийской жестокостью.

— А делизийское предательство — делизийским предательством. Но в Эр-Фроу правим не ты и не я. Хозяева здесь геды, и мы стоим с ними на одном клинке чести.

— Тогда предложи своего недисциплинированного легионера им, — жестко сказал Калид.

Командующая молчала. В ее молчании Дахар уловил нечто большее, чем гнев, и понял, что потеряет Эр-Фроу. Белазир попыталась свалить Джаллалудина на Калида; тот по каким-то своим причинам отказывается. Она не станет уговаривать его. Калид уже нанес оскорбление джелийской чести, и Дахар подозревал, что сделал это намеренно. Он хотел заставить Белазир взять грех за смерть Джаллалудина на себя, ведь наказать убийцу должна была именно она. Но тогда из Эр-Фроу будут изгнаны только джелийцы.

Изгнание…

Калид воспользовался своим преимуществом:

— Отведи легионера к своим хозяевам, гедам.

Приступ бешенства исказил лицо Белазир. Дахар ясно представил, как перед ним закрываются двери Эр-Фроу, и он навсегда прощается с мечтой овладеть наукой гедов, в которой скрыт ключ к самой жизни. Но второй Дахар продолжал хладнокровно наблюдать за всем как будто со стороны.

«Главнокомандующая запретила тебе встревать в разговор», — промелькнуло у него в голове, и в тот же миг услышал свой голос:

— Он уже стоял перед гедами.

Калид повернулся и в упор посмотрел на Дахара.

— Геды сказали, что люди должны разобраться сами, — продолжал лейтенант. — Они сказали, что не станут вмешиваться. И еще они сказали, что хотели бы узнать, чем все закончится.

Услышав эти слова, Белазир словно окаменела. Дахар лгал: Джаллалудина не показывали гедам.

— А разве ты хочешь, чтобы они вмешались? — спросил Дахар, прощупывая почву.

— Я так не говорил, — ответил Калид, пожалуй, слишком поспешно.

Где-то здесь было слабое место, брешь в линии обороны. Но где? Если он не собирался убивать Джаллалудина, то зачем явился на переговоры? Почему бы своим бездействием не позволить гедам изгнать Джелу из Эр-Фроу?

— Я думал, Джела в состоянии следить за дисциплиной своих легионеров, — добавил Калид. — Разве дисциплина — не главная ваша гордость?

Сильный удар по самолюбию джелийцев, но Дахар не дал втянуть себя в спор.

— Геды с самого начала запретили кровопролития.

— А джелийцы дважды нарушили запрет.

— Верно. Поэтому мы и предлагаем вам казнить преступника.

Лейтенант Калида — тот, что повыше — переступил с ноги на ногу. Дахар оценивающе взглянул на него. У солдата были странные, очень светлые, даже для делизийца глаза, и в них неожиданно полыхнула слепая, звериная ненависть.

— Жизнь брата-легионера принадлежит тебе. Ты берешь ее или нет? — резко спросила Белазир.

— Интересно, почему этого хочешь ты? — быстро отозвался Калид. — Геды сказали, что выгонят людей, если в Эр-Фроу не прекратятся убийства. Джела убивала, а Делизия — нет. Не предлагаешь ли ты нам эту смерть для того, чтобы мы тоже были виновны в нарушении законов гедов? Чтобы нас тоже изгнали из Эр-Фроу и лишили оружия? Благородная сделка с благородной Джелой!

Он играл на каждой слабости Белазир. Собственное чувство стыда привело ее в бешенство.

— Неужели ты думаешь, что я буду умолять тебя взять жизнь воина? Избавь нас от твоей делизийской торговли и ответь — сейчас или никогда — ты убьешь его в расплату за смерть твоего солдата или нет?

На лице Калида ничего не отразилось. Дахар следил не за ним, а за его лейтенантами, стоявшими чуть сзади. Когда Калид упомянул о потере оружия в том случае, если Делизия убьет Джаллалудина, лицо человека пониже дрогнуло, челюсти сжались. Он почувствовал силу довода Калида. Но после слов Белазир колебание уступило место ненависти. Другой солдат, тот, что с прозрачными глазами, не колебался. Он жаждал смерти Джаллалудина больше чего бы то ни было, в его глазах светилась откровенная кровожадность. И Калид не мог повлиять на своих подчиненных. Дахар понял: в этом и заключается слабость позиции Калида. Вот почему ему пришлось пойти на переговоры, участвовать в торге, от которого он с радостью бы отказался.

Делизийский командир управлял с согласия своих солдат и потому опасался, отказавшись казнить Джаллалудина, что его люди добьются своего другим путем. И тогда уже никакой командир не удержит их в повиновении. Калид прикидывался перед своими людьми, что оскорбляет Белазир просто из удовольствия, чтобы понаблюдать, как она стерпит его оскорбления, а на самом деле пытался вынудить ее совершить все своими руками.

Теперь все, что нужно сделать Дахару, — это подогреть ненависть делизийских лейтенантов до отметки, за которой Калиду не удастся удержать ее под контролем или погасить доводами о благе Делизии. На стороне Калида был разум, на стороне лейтенантов — жажда крови.

То не было состязанием чувств и разума, то было нечто другое. Дахару казалось, что он ощущает на своей щеке дыхание Джаллалудина. Смерть уже отметила брата-легионера своей печатью, витала в воздухе, в туманном дожде. Все теперь зависело от слов Дахара. Если побольнее уколоть людей Калида, через несколько мгновений Джаллалудин умрет в этом мокром оранжевом свете Эр-Фроу. Белазир запретила ему торопить события, говорить, лгать, но он уже солгал… И все ради того, чтобы остаться в Эр-Фроу…

«Никаких эмоций», — приказал второй человек, сидевший в Дахаре.

— Может, делизийцы не жаждут мести, — спросил он, глядя прямо в прозрачные глаза делизийского лейтенанта, — потому что жизнь вашего солдата ничего не стоит? Даже в глазах его братьев-солдат.

Калид впился взглядом в Дахара.

— Мы сделали предложение, — язвительно продолжал Дахар, — честное предложение. Жизнь за жизнь. Но, если даже для своих жизнь делизийца стоит меньше, чем жизнь джелийца, мы заберем его.

— Калид, — позвал делизийский лейтенант. Командир быстро отвел своих людей в сторону. Дахар бросил им вслед:

— Пожалуй, пора переиначить фразу «Делизия для предательства» на «Делизия для трусости».

Калид и его эскорт возбужденно переговаривались. Слов было не разобрать. Белазир долгим взглядом посмотрела на Дахара, но ничего не сказала. Исхак глядел на него с нескрываемой ненавистью. Юная сестра-легионер подняла на него огромные глаза, беззащитная в своем отчаянии.

Дахар заставил себя взглянул на Джаллалудина. Брат-легионер побледнел, но не обронил ни слова. Было бы лучше, если бы он закричал.

Удержаться в Эр-Фроу…

Спор делизийцев был жарким, но коротким, и Калид, чье красноватое лицо совсем побагровело, объявил Белазир:

— Мы согласны принять жизнь твоего легионера за убийство нашего солдата.

Лейтенанты придвинулись ближе к своему командиру. Тот, что был пониже ростом, направил на Исхака и Белазир трубку гедов; светлоглазый не захотел расстаться с кинжалом. Калид тоже вытащил было делизийский кинжал, но вдруг сунул его обратно за пояс и, достав вместо него клинок гедов, направился к Джаллалудину. Раздался крик, напоминающий стон:

— Неееет…

Талот забыла свою подготовку, дисциплину сестры-легионера — в ней проснулась женщина. Калид заколебался, почувствовав отвращение к убийству беззащитного, связанного человека. Но колебался он только мгновение.

Быстрым, уверенным движением Калид положил руку на горло Джаллалудина, вонзил нож ему в живот и с резко повернул клинок вверх, к сердцу.

Джаллалудин замер с выпученными глазами. Калид держал его, не давая вздохнуть, до тех пор, пока он не умер, потом резко толкнул тело и шагнул в сторону. Джаллалудин рухнул на спину, его черные глаза были широко открыты и смотрели вверх, на падающий дождь.

Никто не вымолвил ни слова.

Калид оставил свой нож в теле убитого. Светлоглазый лейтенант наклонился, чтобы извлечь его.

— Оставь, — приказал Калид каким-то странным, осипшим голосом. — Я сказал: оставь его.

Выпрямившись, лейтенант улыбнулся.

— Слушайте меня, — продолжал сипеть Калид. — Командующая, мы сделали так, как ты хотела. Твой легионер мертв, убит, как… но теперь и Делизия, и Джела нарушили закон гедов. Остановимся на этом. Если нас всех не изгонят из Эр-Фроу, остановимся на этом. Хватит убийств и с той, и с другой стороны. Мы оставили Делизию и Джелу во время перемирия, пусть же перемирие распространится на Эр-Фроу. И не только потому, что так приказали геды, а потому что так решили мы сами.

Делизийский лейтенант больше не улыбался.

— Мы предложили вам соглашение именно для того, чтобы остановить убийства, — сказала Белазир, еле сдерживая ярость.

— Тогда наша встреча удалась, — презрительно усмехнулся Калид. — Теперь мы в расчете. Жизнь за жизнь. Ты можешь пойти и сказать это гедам.

«Делизиец ненавидит это соглашение так же, как и Белазир».

Сочла ли Командующая гнев Калида проявлением достоинства и чести, которой я только что лишился? — спросил себя Дахар, а второй человек в нем ответил: «Не обращай ни на что внимания, забудь про эмоции».

— Так мы остановим кровопролитие, — мрачно твердила Белазир. — Между Джелой и Делизией наступит перемирие.

Калид повернулся к своим лейтенантам — каково будет их мнение теперь, когда он сделал то, чего от него хотели? Тот, что пониже, поколебался, переминаясь с ноги на ногу, и кивнул. Другой, светлоглазый, спокойно встретил взгляд своего командира и никак не отреагировал на его немой вопрос. Но Калиду это было уже безразлично: он убил Джаллалудина, и теперь у лейтенанта не осталось повода к бунту.

— Верните нам тело нашего солдата и заберите своего, — сказал Калид Дахару. — И покончим с этим.

— Подожди, это еще не все, — остановил его Дахар.

Калид, собиравшийся уходить, обернулся. На лице Белазир не дрогнул ни один мускул. Она могла бы заставить Дахара замолчать, но теперь ей стало любопытно, от чего еще готов отказаться ее первый лейтенант ради того, чтобы остаться в Эр-Фроу. Дахар понял, что проиграл, как только вопреки ее приказу в первый раз заговорил, как только в первый раз солгал, как только она поняла, что он намерен идти до конца, спорить, как делизийский торговец, — и продать жизнь брата-легионера ради науки гедов.

«Никаких эмоций», — снова приказал он себе и обратился к Калиду:

— Перемирие может быть нарушено не только в результате предательства.

Воины и солдаты могут действовать вопреки приказам своих командиров, не подчиняться им. Такое уже бывало. Сейчас оба командующих здесь, и надо обсудить, как это пресечь.

Потом Дахар сказал Калиду и Белазир, что, по его мнению, командующие лишены возможности отбирать людей в свое войско — в Эр-Фроу в основном попали людские отбросы, изгои и неудачники.

Его слова звучали оскорбительно, но в них была правда. Глаза Калида сузились.

Дахар снова обратился только к нему:

— За это двойное убийство геды могут изгнать всех, но если все-таки не изгонят, если их терпение не лопнет сейчас, оно может выдержать и в другой раз — если мы сможем убедить их, что поем в гармонии со всеми джелийцами и делизийцами.

— Что-что мы делаем? — переспросил Калид.

Дахар вспыхнул.

— Если произойдет еще одно убийство — неважно, кто это сделает, — геды должны знать, что мы не стоим за ним, даже тайно, что не давали даже молчаливого согласия на убийство.

За спиной Дахар услышал возмущенное сопение Исхака. Но лейтенант вовсе не имел в виду, что Белазир, или даже Калид, способны на такой бесчестный поступок. Он думал только о том, на что способны геды, как они воспринимают поступки людей, о том, чтобы получить необыкновенные знания, которыми джелийцы и делизийцы — недальновидные слепцы — не обладали, не ценили их, но, овладев ими, могли бы коренным образом измениться.

В какой-то момент он даже едва не сказал Калиду прямо, что поставлено на карту. Но Калид не понял выражения гедов «петь в гармонии». Он не проводил ночей в Доме Обучения, приобщаясь к поразительным сокровищам бесстрастных чужаков. И говорить ему что-либо бесполезно — все равно не поймет.

Неожиданно для себя Дахар вдруг осознал, что и не смог бы ничего ему сказать. При мысли о том, что придется уговаривать командира делизийцев, все в нем восставало, чувства пересиливали разум. Нет, он не станет уговаривать Калида! Он может только торговаться с ним, и этот торг состоялся. Брат-легионер, живший в душе Дахара, сгорал от стыда.

— Не Делизия нарушила закон, — заметил Калид. — Если Джела неспособна удержать собственных людей, то это не наша забота.

— А если в другой раз закон нарушит делизиец? — спросил Дахар, и по лицу Калида пробежала тень.

— Что ж, допустим, — ответил Калид. — И что же предлагает Джела?

Белазир шагнула вперед, Дахар всей кожей почувствовал жар ее ярости и постарался охладить этот жар:

— Наша командующая знает, что в этом случае предпринять, — быстро произнес он. — Я только указал на возможность подобного события.

Калид повернулся к Белазир.

— По-видимому, ты захочешь, чтобы мы отдали тебе провинившегося? Нет, это невозможно. — Он сделал слабое ударение на слове «это» — и не взглянул в сторону своих лейтенантов. Выразительная пауза сказала столько же, сколько и выделенное слово: только не это; выдача исключена, но что-нибудь другое…

Калид готов приветствовать любое соглашение, если оно не подорвет его власть над лейтенантами. Напрасно он взял с собой на встречу светлоглазого солдата. Но, возможно, у него не было выбора.

— Ты убил одного нашего, — сказала Белазир.

— Как ты хотела.

— И ты тоже хотел.

— Что ты предлагаешь?

Дахар видел, что Белазир колеблется, и замер не шевелясь Теперь все зависело от нее. Он сделал все, что мог; у него в запасе не осталось ни доводов, ни авторитета, ни влияния. Командовала она, а не он, и Дахар поставил на карту все, рассчитывая, что Белазир именно такая, какой он ее представлял, для которой благо Джелы превыше гнева на своего лейтенанта.

Белазир уничтожит его, да — но в сером утреннем свете дома сестер-легионеров она проникла в тайную суть соглашения с Калидом. Пойдет ли она до конца?

Калид неотрывно глядел на Белазир. За ним под моросящим дождем стоял светлоглазый солдат. Он смотрел в спину своего командира. Позади Дахара кто-то пошевелился — Талот.

— Я предлагаю то же самое, — произнесла Белазир. — Трое с вашей стороны и трое с нашей. Кто бы ни нарушил приказ, мы покараем убийцу, но в присутствии всех шестерых и как можно быстрее. Соглашение заключается для того, чтобы предотвратить большое кровопролитие и остаться на клинке чести с гедами.

— Ох уж эта честь! — Исхак плюнул. — Будь проклят день, когда я их увидел.

Его несдержанность открыла перед вздохнувшим от облегчения Дахаром возможность, в которой он так нуждался.

— Молчи. Решает главнокомандующая, а не ты. Слово за ней.

— И за мной, — добавил Калид с вызовом.

Низенький делизиец опустил глаза. Дахар понял, что Калид прекрасно знает: первый лейтенант Джелы не должен распекать своих людей перед лицом врага, — и заключил, что Дахар пытается воздействовать на Белазир — так же, как он пытается воздействовать на своих солдат.

— Геды обещали нам оружие, и делизийцы не хотят его лишиться, — сказал Калид. — Если Джела получит его одна, то ее мощь слишком возрастет. Всем нам выгодно остаться в Эр-Фроу, и потому необходимо соблюдать законы гедов. Следовательно, нам выгодно перемирие с целью соблюсти эти законы.

По этой причине — а не из каких-то соображений о чести Джелы — мои солдаты и я принимаем твое предложение, командующая. Нас трое и вас трое, и если солдат или легионер совершит убийство, мы приведем его сюда, на это место, чтобы вшестером засвидетельствовать его смерть. Я согласен на это ради Делизии.

Калид посмотрел на светлоглазого. Тот с такой силой сжал зубы, что даже сквозь щетину было видно, как побелел его подбородок. После долгой паузы солдат кивнул.

— Мы стоим, — начал Калид, полуискренне-полунасмешливо, — на одном клинке, связанные…

— Замолчи! — Белазир плюнула. — Неужели у тебя нет хоть капли стыда, делизиец? То, что мы согласились на все это, не дает тебе права поганить своими устами слова, которые тебе не дано понять. А теперь оставь нас с нашим покойным.

В глазах Калида вспыхнул гнев; Дахар заметил, как он напрягся. Впрочем, они все были напряжены. Но Калид сдержался. Он дал знак солдатам, и они втроем, с оружием наизготовку, двинулись через поляну к лесу. Светлоглазый замешкался, но, двинувшись первым, Калид не оставил ему выбора. Солдат не мог один противостоять четырем, но прежде, чем последовать за остальными, произнес, не скрывая своей ярости и обращаясь прямо к Дахару:

— Мое имя Келовар. Запомни его, джелиец.

Дахар опустился на колени рядом с Джаллалудином. Рукоятка кинжала, выполненного с чисто делизийским пристрастием к чрезмерному украшательству, была покрыта каплями дождя. Капли собирались в струйки и скапливались в витых узорах. На ощупь рукоять была скользкой. Невидящие глаза Джаллалудина, смотрели на Дахара. Он выдернул клинок, и кровь брызнула из раны ему на руку. Он стоял, глядя на свою рубашку, на которой тоже была кровь.

Белазир шагнула к жрецу и сорвала с его плеча двойную спираль. Подняв левую руку — ту, в которой командующая никогда не держала оружия, — она трижды ударила лейтенанта по лицу. С этого момента Дахар перестал быть ее братом-легионером.

Лица Исхака и Талот изумленно вытянулись. Они не знали о приказе Белазир, не поняли, что лейтенант ослушался командующую в своих интересах, ради Эр-Фроу. Глаза Талот широко распахнулись, а у Исхака, после того, как прошло первое изумление, — прищурились. Он пытался разобраться в происходящем.

Белазир стояла с двойной спиралью в руке. Ее неподвижность могла означать неуверенность… Превозмогая себя, Дахар заговорил:

— Командующая. Мы только что заключили соглашение. Разжаловать меня сейчас, когда в легионах уже зреет недовольство…

— Молчи, — спокойно оборвала его Белазир.

Лицо ее стало пепельным, черные глаза как-то странно остекленели. Дахар понял, что недооценил ее стремление добиться нового оружия для Джелы; ради него она была готова пойти до конца. Он сам, «Кридоги», Эр-Фроу подвели ее к черте, за которой рушатся идеалы. Она верила в них всю свою жизнь, считала невозможной измену. Здесь она узнала, что клинок чести обоюдоострый; события обернулись против нее. Если соглашение, на которое она пошла, — просто сделка, если первый лейтенант, которому она доверяла, недостоин доверия…

— Можно ли увидеть заход Маяка? — тихо произнесла Белазир изменившимся голосом.

Исхак взглянул на нее с удивлением. Талот — с изумлением. Еще минуту Белазир молча стояла на мокрой траве с двойной спиралью Дахара в руке.

Глаза ее были устремлены вдаль. Потом она тряхнула головой, и Дахар видел, какого усилия, какого чудовищного проявления воли потребовал от нее возврат к реальности. Она снова стала главнокомандующей легионов Джелы во враждебном городе Эр-Фроу. И еще он заметил, что отныне ее воля будет непоколебима.

— Командующая, — уже безо всякой надежды произнес он. — Подумай. Я зайду к тебе позже…

Белазир швырнула эмблему с двойной спиралью на землю. Не ответив ни слова, сделала знак следовать за ней. Дахара этот приказ не касался. Он провожал их глазами. Исхак шел рядом с Белазир, защищая командующую слева.

Теперь он стал первым лейтенантом Эр-Фроу.

Внутренняя стена рухнула, и к Дахару вернулась способность чувствовать.

Кридоги!

Капли дождя падали из-под купола гедов, под которым у ног Дахара лежал убитый.