Стылый ветер

Глава 14

«Снова дождь. Холодный осенний дождь. Отчего же меня все время знобит? Неужели на меня так действует это яйцо?.. Да нет, быть не может. Мне просто страшно.

Однако погода может сыграть с Цебешем дурную шутку. Где он в такой холод найдет жаб, лягушек или еще кого — высиживать своего василиска? Надеюсь, весь его безумный замысел разобьется о непреодолимую силу погоды». Ольга зябко поежилась, как можно глубже забравшись на сиденье кареты.

«Комиссару по особым поручениям Великого Инквизитора Австрии, капитану полиции Христа Стефану Карадичу.

Милостивый государь, докладываю вам, что из двадцати восьми подозрительных субъектов, задержанных нами в ходе проводимой по вашему приказу операции, ваш поверенный Матиш, побывавший в Линце 10 октября, выпустил всех, чем вызвал негодование местного трибунала инквизиции. После чего означенный Матиш направился дальше по делам опознания, а мы устроили рейд по приграничным деревням, в результате которого задержали еще тридцать пять подозрительных лиц.

Кроме того, имеем вам сообщить по пункту второму вашего плана, что беглые албанцы в Линце и окрестностях обнаружены не были.

По пункту третьему: за одиннадцатью подозреваемыми в ереси особами в Линце, силами местного трибунала инквизиции было установлено круглосуточное наблюдение, каковое выявило еще более трех десятков лиц, находящихся с подозреваемыми в контактах разного рода. Однако среди всех вышеназванных лиц не было обнаружено ни Старика, ни Марии.

В то же время, 12 октября, было совершено некое преступление, которое, как я осмелился предположить, может иметь связь с проводимой нами сейчас операцией. А именно: вечером 12 октября был обнаружен труп одного из общавшихся с подозреваемыми в ереси лиц. Погибший, некто Адам Ковальский, был найден в одном из ремесленных кварталов со смертельной раной, нанесенной стилетом в сердце. Судя по показаниям домохозяйки, у которой он снимал комнату, этот Адам был студентом Пражского университета. Он приехал в Линц 11 октября и вступил в сношения и переписку с рядом подозрительных субъектов, каковых сама хозяйка назвать не смогла ни добровольно, ни при допросе с пристрастием, объясняя свое неведение тем, что они присылали письма, но сама она их не видела.

12 октября в полдень Адам отправился на свидание с одним из этих субъектов, имея на руках некий ящик или ларец. После чего, видимо, и был заколот стилетом. Ларца, которым сам Адам, судя по показаниям домохозяйки, очень дорожил, при нем обнаружено не было. При обыске в его комнате этот ларец так же найден не был. В то же время один из свидетелей, проживающий в квартале, где было совершено преступление, показал, что видел в тот день, около полудня, горбоносого хромого старика с большой черной собакой, несшего подозрительный сверток в руках.

Надеюсь, что этот отчет будет полезен вам в дальнейших поисках.

Лейтенант полиции Христа города Линца Ульбрехт Бибер».

«"Тридцать пять человек подозрительных лиц... находящихся с подозреваемыми в вызывающих подозрение связях..."

Да, тут отчетливо видна венская порода! — горячился Хорват. — Простая крайнская глубинка таких идиотов не производит... И еще эта черная собака и подозрительный горбоносый хромой старик с подозрительным свертком в руках! Черных собак они все видят! Ведьм на метлах, зеленых чертей с перепою! И только Старика с девчонкой они не могут найти... Не может быть, чтобы эти двое бесследно пропали. Что же, неужели им действительно сам Сатана помогает? Чем еще можно объяснить наши постоянные неудачи?»

«Матиш, проверь Линц еще раз. Тамошний лейтенант полиции Христа Бибер еще больший идиот, чем ты, так что смело предпринимай в Линце любые необходимые действия по собственному усмотрению.

Сим письмом подтверждаю твои полномочия — в случае необходимости принять временно, на необходимый для расследования срок, командование над Бибером и его людьми.

Комиссар инквизиции капитан Стефан Карадич».

— Карел!

— Да, ваша милость. — Карел вбежал в кабинет, радостный и розовощекий.

— Пошли какого-нибудь шустрого и смышленого человека к Матишу. Пусть заканчивает свои опознания, от них все равно толку нет. Вот предписание ему — ехать в Линц и там разобраться. Чую я, что они в Линце.

— Понял!.. Дольфа Шнаупера за ним послать?

— Да хоть и Дольфа. Наверное, он подойдет... Или сам поезжай, на тебя я как-то больше надеюсь.

— Что вы, сударь! — всплеснул руками Карел. — Разве я вас могу бросить? Вы так извелись, что просто смотреть больно. Разослали всех наших, крайнских, с поручениями. Как же оставлю я вас одного, среди немцев?

— Ладно. Иди... И скажи, пусть Дольф поторопится. — Дверь за Карелом закрылась. — Старик с подозрительным свертком. Наверное, я опять выбираю ложный след, мираж, как утопающий, хватающийся за соломинку.

Пятнадцатого октября стало окончательно ясно, что тепло возвращается. Ольга кусала губы от досады. У их кучера, Томаса, была в этой местности какая-то родня, он провел здесь свое детство и знал каждый кустик. Однако чем богаче выбор, тем трудней выбирать. Они почти весь день колесили по округе, пока Цебеш не остановился в небольшой деревеньке, совсем рядом с болотцем.

Он снял домик на окраине селения. Дом был заброшенный, и зимовать в таком Ольга бы ни за что не решилась. Однако зимовать они и не собирались. Старик заплатил хозяевам дома за неделю вперед. Сами хозяева жили на другом конце деревни, а дом им достался в наследство от непутевого родственничка, то ли сгинувшего где-то, то ли просто переселившегося куда-то в другое место, не уведомив об этом никого из родни.

Так или иначе, Ольга, оглядев паутину, пыль и осыпавшуюся штукатурку, взяла в руки веник и тряпку. Монотонная, но необходимая работа по приведению заброшенного дома в порядок помогла ей как-то отвлечься от мыслей о будущем.

Цебеш, пообедав, некоторое время наблюдал за ее усилиями по облагораживанию жилья и пару раз даже одобрительно хмыкнул. Когда Ольга очистила от грязи одну из трех комнат дома, он заперся в этой комнате изнутри вместе с ларцом, в котором хранилось яйцо, и своим саквояжем. Ближе к вечеру, когда Ольга уже закончила уборку, Цебеш вышел из комнаты, оделся попроще, взял ведро, пару сачков и отправился на болото.

В каминной трубе, навевая жуть, выл ветер, а в комнате, в которой закрывался Цебеш, как ей показалось, кто-то ходил.

Ольга развела в камине огонь, вскипятила в котелке воду и уже хотела готовить похлебку, но передумала. Встала и, взяв в руки горящую головню, пошла посмотреть, что же такое сделал в комнате Цебеш.

Дверь не открывалась. Не было никакого замка, но дверь словно кто-то заклинил. На улице уже темнело, и Цебеш вот-вот мог прийти.

— Да что же это такое?! — Ольга зло треснула горящей головней по двери.

Что-то хрустнуло, и дверь распахнулась.

Голый пол. Всю нехитрую мебель отсюда Цебеш вынес в другие комнаты. Ставни плотно закрыты — ни луч света не проникал из-за них. А в центре комнаты, окруженное пентаграммой, сетью каббалистических знаков и странных мелких предметов, на золотой подставке стояло яйцо. Огромное, вдвое или втрое больше куриного. На его белой матовой поверхности тоже было вычерчено что-то, на каждой из четырех сторон.

Ольга обошла пентаграмму с заключенным внутри яйцом, прижимаясь к стенке, не решаясь нарушить незримую линию, словно бы защищавшую от внешнего мира ЯЙЦО, а внешний мир от ЯЙЦА. То ли горящая головня так повлияла, бросая на пол неровные, постоянно меняющиеся тени, то ли от яйца исходил собственный мерцающий свет...

«Сломать, разбить это проклятое яйцо! Что он посмеет со мной сделать? Я ведь нужна ему для чего-то большего, чем этот жуткий опыт. Но почему мне так страшно переступить эту грань?»

— Да ведь это же просто линии, мелом начерченные на полу. Просто мел, и ничего больше! Испачкал пол, который я отмывала… — произнесла вслух Ольга и, бросив поверх пентаграммы почти потухшую головню, схватила обеими руками яйцо и выбежала из комнаты.

Тени метались, как сумасшедшие, по стенам дома.

Котелок над камином бурлил, выплескивая на горящие дрова воду, и огонь, шипя, умирал. Ольга выскочила на улицу, и в лицо ей ударил холодный осенний ветер.

«Прочь. Прочь отсюда, пока он не пришел. Спрятать куда-нибудь, выбросить, расколоть... Вот хоть здесь. В чужом, справном доме он побоится, не осмелится искать».

Было уже совсем темно. Над головой фонарем горела набирающая силу луна, и Ольге казалось, что внутри тяжелого, словно налитого свинцом, яйца, что-то дышит, стучит, как сердце. И это страшное что-то, отделенное от мира лишь тонкой скорлупкой, может ожить и вырваться в любую минуту, даже сейчас, прямо у нее в руках... И она поняла, отчетливо, словно своими глазами увидела, что тощий алхимик был убит в том переулке. Убит, своей кровью заплатив за право впустить в мир это страшное чудо. И теперь уже не остановить — теперь многие, далекие и близкие, будут убиты, убиты, убиты...

Тоскливо и страшно, словно над трупом, завыла собака. И ей ответила другая. Глядя на растущую луну, они выливали в мир захлестнувший их ужас перед тем неведомым, что мечется сейчас по деревне, сжатое между двух вспотевших женских ладоней.

Но Ольга ничего этого не слышала. Ее разумом овладела одна только мысль — спрятать это куда-нибудь. Спрятать, чтобы ОН не нашел. Потому что, когда он поймает и принесет свою жабу, будет уже поздно. И Ольга, найдя дырку в заборе, пролезла в один из дворов, поползла по грядкам.

«Туда, откуда оно и взялось, обратно в курятник».

Доползла до курятника и замерла. Из дверей дома вышел хозяин. Бородатый мужчина, лет тридцати. Он держал в руках вилы и внимательно осматривал все вокруг. Осмотревшись и ничего не заметив, хозяин убрал вилы и прицыкнул на гремевшего цепью и тоскливо подвывавшего пса.

— Тише, Хват. Еще будешь выть на луну — побью... Дурень цепной. Младшенького моего разбудил своим воем. Сиди тихо. — Хозяин ушел, закрыв за собой дверь на засов.

Ольга еще некоторое время лежала неподвижно, а потом стерла рукавом со скорлупы яйца начерченные, видимо, углем знаки и аккуратно засунула само яйцо в куриный лаз.

«Ну, теперь ты его не отличишь от куриного, пан Цебеш. Теперь все. Разобьет наш ужас в глазунью хозяин, или курица высидит крупного петушка». Ольга облегченно вздохнула и стала тихонько выбираться со двора.

Хват, заметив шевеление на грядках, пару раз тявкнул, но, вспомнив о хозяине и о его тяжелой руке, замолчал.

— Куда ты дела яйцо? — этими словами ее встретил Цебеш. Он зажег толстые, в руку толщиной, сальные свечи по всем углам пентаграммы, в ее центр на золотую подставку посадил огромную, добытую на болоте жабу и теперь подновлял мелом линии и знаки. — Как это все понимать?

— А вот так, — твердо ответила Ольга. — Никакого василиска не будет.

Она вышла из комнаты с пентаграммой и уселась на стул перед потухшим камином.

Через несколько минут, видимо закончив работу, Цебеш появился в дверях. В одной руке у него был кусок мела, а в другой пустое ведро.

— Куда ты дела яйцо?

Ольга молча покачала головой. У нее уже не было сил ни ругаться, ни спорить.

— Ты хоть понимаешь, соплячка, какими силами берешься играть? — Он хотел еще что-то сказать, но лишь сжал плотнее губы. Сдавленный его пальцами мел треснул и рассыпался в пыль. Цебеш с минуту смотрел на свою посыпанную мелом руку, а потом, не сказав ни слова, поставил на пол ведро и вышел из дома, даже не закрыв за собой дверь.

Через некоторое время Ольга почувствовала сквозняк. Подошла к двери, чтобы закрыть. Огромная половина луны светила ей в лицо, почти ослепляя. Еще неделя, и в полнолуние Цебеш все равно потащит ее на свой безумный ритуал.

«Холодает. Надо развести в камине огонь. — Ольга закрыла дверь на засов. — Если Цебеш придет, постучится... Или выбьет дверь. Его можно понять. Он так надеялся на своего василиска. Ну почему разумный вроде бы человек, целеустремленный, бесстрашный, стремящийся к справедливости, болеющий за весь мир... Почему он так?..

Таких, наверное, много. Фанатизм в этом мире так же обычен, как в нашем обычна серость и безразличие. Это прошлое моего мира или все-таки какая-то параллельная реальность? Как бы определить наверняка? Что может послужить неопровержимым доказательством?.. Есть ли такие доказательства вообще, или это исключительно вопрос моей веры? Боже, как мне не хочется верить, что это наше прошлое, что у нас на земле, каких-то четыреста лет назад, было все так, как здесь... Так страшно и беспросветно, что единственным прибежищем раздавленного жизнью человека оказывается Бог! Бог, которого нет!»

Огонь не зажигался. Огниво исправно высекало искры, но трут отсырел, а щепки и угли в камине были залиты водой. Ольга вспомнила, что там, в комнате с пентаграммой, горели сальные свечи. Но за ними было страшно идти. Ольге все казалось, что в этой комнате кто-то есть.

Дом окончательно погрузился во мрак. Лишь луна светила прямо в окно, да из полуприкрытой двери комнаты с пентаграммой исходил странный, мертвенный свет. А еще Ольга услышала шаги. Кто-то неторопливо ходил в этой комнате, подволакивая ногу.

«Там никого не может быть. Никого не может... — Ольга взяла в руку кочергу, для уверенности, и медленно двинулась к двери. — Там никого нет. Если я сейчас посмотрю, то уже не буду бояться».

Из-за двери раздалось низкое, утробное кваканье и повеяло такой затхлой жутью, что Ольга, вскрикнув, выронила кочергу и бросилась вон. Дверь скрипнула у нее за спиной, пол, кажется, шатнулся. По ногам больно ударило оказавшееся на дороге ведро. Оно полетело куда-то в темноту, сбивая другие предметы и невыносимо грохоча...

Выскочив за входную дверь, Ольга захлопнула ее. Луна лишь чуть сместилась, но все также светила прямо в глаза.

«Скорее. Запереть там эту тварь чем-нибудь». — Ольга нашла черенок от лопаты и большое полено и подперла всем этим дверь снаружи...

Низкоутробно квакали лягушки. И, кажется, со всех сторон, словно дом стоял посреди болота. В этом кваканье Ольге все явственней слышалось: «К нам, к нам. Иди к нам». И все ближе подползал болотный туман. Ни в одном из деревенских домов не горел огонь.

«Да есть ли вообще здесь дома, или вокруг одно жадно квакающее болото?» — затравленно подумала Ольга.

Она заметила у стены деревянную лестницу. Внутри дома у самой двери послышались шаги. «Теперь только туда». Ольга приставила лестницу и торопливо взобралась на чердак. В дверь тыркнулись. Еще раз. Черенок от лопаты пошатнулся и упал. Раздирая душу, торжествующе заквакало и забулькало вокруг дома. У Ольги от ужаса что-то словно оборвалось внутри. Напрягая все свои силы, она стала поднимать лестницу вверх, а тварь колотила, колотила по двери внизу.

— Господи, скорей бы рассвет... Отчего мне так холодно?

Стук в дверь прекратился. Тварь неторопливо двинулась по комнатам, изредка утробно квакая так, что было слышно даже через потолочный настил.

«Неужели меня отделяет от этого ужаса лишь несколько сантиметров дерева и глины?»

Все пространство внизу уже накрыл болотный туман. Холодок пробежал у нее по позвоночнику: «Что будет, когда туман поднимется до чердака, до самой крыши?» Жабы вокруг дома квакали не переставая, а тварь внизу ходила вдоль стен и стучала по ним чем-то тяжелым.

На чердаке было довольно просторно. При проникающем сквозь открытую дверцу лунном свете были различимы разные предметы: веники из какой-то травы, доски, старое корыто, ржавое лезвие косы, битые горшки и сломанный стул.

«Коса! Это хоть какая-то защита». Ольга изо всех сил сжала кривое лезвие в правой руке. Держать было неудобно, но на душе стало чуть спокойнее. Туман клубился уже на уровне ее ног, постепенно просачиваясь на чердак. Шаги твари внизу затихли возле камина, а затем начался шорох и скрежет в каминной трубе.

Что-то ужасное должно было произойти сейчас. Она стала лихорадочно ощупывать каменную кладку трубы. В ней вроде бы не было трещин и дыр, но Ольге показалось, что некоторые камни шевелятся, закрепленные на своих местах неплотно. Тварь, судя по усиливающемуся скрежету и сопению, подбиралась все ближе.

«Не может быть! Оно не сможет разбить каменную кладку!» Но изнутри уже послышалось бульканье и стук. Туман заполнил почти весь чердак, холодным липким потом оседая Ольге на спину, а каминная труба, кажется, зашаталась. Сверху посыпалась какая-то труха. Мерзкое кваканье раздалось над самым ухом...

Ольга увидела что-то темное, потянувшееся к ней от трубы, завизжала и с силой ударила косой. Пятясь, она кромсала и била тянущиеся к ней, кажется, уже со всех сторон черные руки. Не было воздуха, чтобы кричать — всюду липкий туман, пыль и листья сухой травы. Что-то цеплялось за ее волосы, падало ей на ноги или рядом, пока она не прорвалась к ведущей на воздух дверце. Вцепившись левой рукой в дверной косяк, а в правой сжимая косу, она посмотрела вниз: земли не было видно. Только туман.

— Мария! Это ты?! — В тумане, под стеной, стоял Цебеш. Он держал в руке стеклянный фонарь и был совершенно спокоен. — Что у тебя в руках?! Выбрось немедленно, а то порежешься. Опусти лестницу и слезай. Давай, только аккуратно!

Ольгу била крупная дрожь. Ослабевшие вдруг ноги стали сами собой подгибаться. Она выкинула косу и попыталась спустить совсем недавно с таким трудом втянутую лестницу вниз. «Уж лучше Цебеш, чем это страшное из трубы». Но лестница не поддавалась, словно ее кто-то держал. Держал и с булькающим сипением подбирался все ближе и ближе.

С криком омерзения и ужаса она упала вниз, в туман, под радостный вопль сотен жаб.

— Мария... Мария! — Цебеш тряс ее за плечи и заглядывал в глаза. — Ты вообще соображаешь, что творишь?

— Что... что это было? — спросила она шепотом.

— Что именно?

— Там, в доме... Оно на меня нападало. Лезло в трубу.

— Зачем ты забралась на крышу? Схватила эту ужасную косу. Не умея обращаться, косой очень легко себя ранить.

Цебеш помог ей встать и повел к дому. Дернул за дверную ручку и, заметив чурбачок, отбросил его в сторону ногой.

— Зачем ты подпирала дверь?

— Нет! Не ходи туда. Там... Водяной или... не знаю. Он все хотел до меня добраться.

Старик открыл дверь и зашел внутрь. Посветил фонарем и пригласил ее войти следом за собой.

— Что ты тут видела, можешь толком мне рассказать? Я пошел за фонарем к соседям... Ты же залила камин кипятком, а трут был сырой, я промочил его, пока ловил жабу в болоте... Ты от меня пряталась на крыше или?..

— Или.

И Ольга стала подробно рассказывать ему о том ужасе, который ей довелось пережить. Цебеш тем временем развел в камине огонь и установил над ним котелок. Потом он взял фонарь, шпагу, заглянул во все двери и затем, выслушав Ольгу, обошел дом вокруг. Она чувствовала себя как выжатый лимон. Рассказав обо всем, она словно смотрела теперь на происшедшее со стороны. Все новые вопросы и подозрения появлялись у нее.

— Ты мне соврал. У тебя был огонь — в той комнате, с пентаграммой. Он и сейчас горит. Ты не за огнем ходил к соседям... Тогда зачем? Зачем ты уходил?!

Цебеш посмотрел на нее удивленно, словно увидел в первый раз:

— Это же священный огонь. Его нельзя тревожить... Ты нарушила свое Предначертание. Вот откуда весь этот ужас. Ты не должна была красть у меня и прятать яйцо, понимаешь? То, что произошло с тобой сегодня, только начало. Нарушать Предначертанное нельзя. Это бессмысленно. Господь все равно вернет тебя на путь истинный, но это может достаться тебе такой ценой, что сегодняшний ночной страх покажется шуткой.

— Ты хочешь сказать, что этот водяной... Он преследовал меня потому, что я спрятала яйцо?

— Да. Никому не позволено безнаказанно сходить с Пути... Силы, которые ты потревожила, безразличны к судьбам отдельного человека. На шестеренках, движущих мировой механизм, можно ехать, можно использовать их в своих целях. Но остановить эти шестеренки нельзя. Слепой механизм просто перемелет тебя в пыль.

Сознание Ольги вдруг пронзила догадка.

— Ты натравил на меня водяного, свою болотную жабу, чтобы заставить участвовать в этом безумном эксперименте!

Цебеш рассмеялся:

— По-твоему, мне больше нечем заняться?.. Впрочем, думай что хочешь. Если ты считаешь, что я смог наколдовать все описанные тобой ужасы, то это мне даже льстит. Запомни одно: сегодняшняя ночь — наказание тебе за то, что осмелилась свернуть с Пути. Ты могла видеть водяного, огненных человечков, что угодно еще. Большей частью, я уверен, это были иллюзии... Так или иначе, но я нашел тебя доведенной до отчаяния, забравшейся на крышу, с косой в руке и с совершенно безумным взглядом. Ты могла легко зарезаться косой, свернуть себе шею, прыгая с крыши, утопиться в пруду, еще что-нибудь. Это происходит со всеми, кто сходит с Пути. На самом деле ничего не было, все ужасы тебе показались. Я осмотрел дом. Нет никаких следов того, о чем ты говоришь.

— Неправда! — выдохнула Ольга. Ей и сейчас виделись в блеске каминного пламени рыбьи чешуйки, лягушачьи лапы с перепонками и прочая мерзость.

— Ты правильно все рассчитала. Ты нужна мне для главного ритуала. Я не могу ни убить тебя, ни как-то принудить. Я вселил твою душу в тело Марии ради великой цели. Ты сейчас в прошлом своего мира. И любое отступление, отказ от того, чему ты Предназначена, — это удар не только по этому, но и по твоему, грядущему миру. Что-то здесь сломав, там, в грядущем, ты просто не родишься. Или умрешь раньше срока... Тогда ты погибнешь и здесь. Это очень просто...

«Парадоксы времени. В нашей фантастике часто обыгрываются подобные сюжеты», — мелькнуло в голове у Ольги.

— ...Ты нужна мне. Но уже выпущены силы, от которых я просто не смогу тебя защитить. Даже если я свяжу тебя и поставлю Томаса, еще кого-то, сторожить тебя от чудовищ, которых ты сама накликала на свою голову, ты можешь умереть от разрыва сердца, или подавиться костью, или захлебнуться стаканом воды. Своим безумным упрямством ты и меня ставишь под удар. Где я теперь возьму еще одну душу? У меня нет ни времени, ни сил, чтобы заново проводить вселение.

«Значит, дело не в Цебеше? Как мне разобраться во всем этом кошмаре?» — подумала Ольга, а вслух спросила:

— Ну хорошо... Теперь нам что делать?

— До сегодняшнего дня я сомневался. Сомневался в том, что василиск — необходимая часть Предначертания. Это ты посеяла в моей душе сомнение. Но то, что случилось с тобой... Гордыня — страшнейший из грехов. Не думай, что ты мудрее Всевышнего. Он направит тебя, дав силу обуздать василиска и свершить еще многое другое на твоем Пути. Твои видения — явное свидетельство того, что василиск нам необходим, что он часть Божьего Предначертания... Если бы он не был так необходим, Предупреждение не было бы явлено тебе столь ярко и быстро. Верни на место яйцо, и кошмар прекратится. Ты должна не просто вернуть его. Надо раскаяться в содеянном, со смирением и радостью принять предназначенный Господом Путь. Только тогда все встанет на место. В противном случае тебя ждут безумие и смерть, от которых даже я не в силах буду тебя спасти.

«Может быть, он прав? Господи! Я ничего не понимаю... А если действительно я в прошлом моего мира и это реакция вселенной на мою попытку изменить прошлое... Никакой магии здесь нет, как нет ее и в моем мире. Просто суеверия, гипноз... А все остальное — это я схожу с ума...»

— Хорошо. Только я не знаю, сумею ли найти его теперь.

— Сумеешь.

Цебеш встал, вложил в ножны шпагу и взял в правую руку фонарь.

— Что, прямо сейчас?

— Ты что, соскучилась по своему водяному? Или думаешь, в следующий раз тебе привидится кто-то более симпатичный?

Они вышли на улицу. Половинка луны скрылась за тучей. Ночь сейчас была особенно темна, как это бывает всегда перед рассветом.