Стратегия исхода

6 Облом

Я проснулся, когда Морхаусов «Гольфстрим-2» коснулся посадочной полосы. Я собирался бодрствовать весь полет – раньше я никогда на частном самолете не летал, – но третья порция суси с сакэ меня доконала. Поболтать все равно не с кем. Тобиас, прежде летавший на военно-морских самолетах, почти всю дорогу просидел головой в кабине, с двумя добродушными пилотами обмениваясь байками про «чуть-чуть не попал». Алек обсуждал декор с Анеей, чешским дизайнером самолетных интерьеров, которую наняли дотянуть «Г-2» до уровня самых выпендрежных богачей Силиконовой Долины.

– Ешли вжлетаете ш полной ванной, как миштер Гейтш, – объясняла она, тыча длинным малиновым ногтем в чертеж, – тогда вот тут надо подштавку.

В итоге ее услуги никому не понадобились. Усевшись на рассвете в кресло второго пилота, чтобы помочь приземлиться, Тобиас у взлетно-посадочной полосы узрел воздушный флот остальных боссов. Некоторые – пассажирские, как у него, но остальные – переоборудованные военные самолеты.

– Ебена мать! – сказал Тобиас, втискивая «Г-2» между парой «МИГов». – Тут, блядь, у всех военные? На какие шиши они это дерьмо покупают?

– Не так уж дорого, пап, – предположил Алек. – Наверное, в армии лишние, вот и продают.

– Выясни, – распорядился Тобиас, отстегивая ремень безопасности. – Если кто и вправе на такой посудине летать, так это я.

Черный «линкольн-навигатор»[125] отвез нас с посадочной полосы на ранчо, – сорок тысяч акров, когда-то принадлежавших чуть ли не последней независимой скотоводческой компании, но затем перекупленных медиа-империей «Интертейнинк», которая больше на них заработала, сдавая под натурные съемки, чем торгуя быками. Ежегодные Миллиардерские Бычьи Бега проводились на ранчо задолго до продажи. Ходили слухи, что председатель совета директоров «Интертейнинка» Маршалл Теллингтон, бывший Родсовский стипендиат, только ради участия в Бычьих Бегах эту недвижимость и купил.

Наши авто миновали загон для скота и въехали по холму к центральному зданию. Меня душили мощные ароматы коров и удобрений. Я глотнул для профилактики антигистаминов[126] и ослабил узел галстука.

– Не сейчас, – сказал Тобиас. – Доберемся до номеров – тогда переоденемся. До тех пор – бравый вид.

Морхаус после приземления на три точки пребывает в остаточно военном режиме, рассудил я и подчинился. По деревянным ступеням мы поднялись на крыльцо (Анею с пилотами отправили в ближайший мотель), затем в дом – громадный старинный западный особняк, на вид – вылитая съемочная площадка, каковой он и был. В вестибюле перед бронзовой статуей ковбоя-укротителя верхом на быке (в натуральную величину) расположился стол регистрации.

Тут я заметил девчонок. Самая клевая вручала мужчине в спортивном плаще полотняную сумку, набитую блокнотами, буклетами, кучей футболок, мышиными ковриками и прочей корпоративной дребеденью[127].

Короткие рыжие волосы и зеленые глазищи, что понимающе улыбнулись, когда она отправляла мужчину в номер. За столом сидели три девчонки, и две свободны, однако я обрулил коллег и оттиснул их спиной, чтобы поняли: рыжая – моя.

– Джейми Коэн, – сообщил я, ожидая, когда она поднимет взгляд. Девчонка шуршала списками гостей. Она сдула со лба челку и глянула на меня с той же понимающей улыбкой, какой удостоился предыдущий гость. Подействовало так, будто я – первый мужчина в ее жизни, которому она улыбалась.

– Вы будете жить в четвертом коттедже, – сказала она. – С мистером Морхаусом.

– Это, наверно, я. – Алек ошивался в округе. Я непроизвольно оттер его плечом.

– Вы шта, весь год на ранчо? – спросил я, изо всех сил изображая монтанский акцент.

– Ох нет, – засмеялась она, вручая мне бэдж. – Мы прилетели. На мероприятие. – Она что-то записала и потянулась под стол за полотняной сумкой.

– Правда? – спросил я, отчаянно не давая разговору угаснуть. – Откуда? Из Нью-Йорка? Мы оттуда.

– Ага. – Мой навязчивый и неловкий флирт явно ее забавлял. – Технический эксперт, «Морхаус и Линней», – прочитала она на моем бэдже.

– Точно, – засмеялся я, пытаясь за горой блокнотов разглядеть ее бэджик на сиреневом пуловере. – А вы, значит…

Она выгнула спину, приподняв грудь над кучей бумаг на столе; грудь натянула свитер. Разумеется, девчонка понимала, как это действует.

– Джинна Кордера, – прочитал я. – Красивое имя. Испанское?

– Наверное, раньше было, – ответила она. – Вам национальность важна?

И что отвечать? Она думает, я расист? Или вычислила, что я уже размышляю, каким образом католическая девушка отчасти испанского происхождения повлияет на генеалогию Коэнов? Родители приспособятся. Или, может, она примет иудаизм.

– Просто интересно. – Кажется, я выкрутился. – Ну, наверное, увидимся.

– Наверное. – Она улыбнулась не то с искренним любопытством, не то с самодовольством человека, который только что успешно выпроводил еще одного из толпы бизнесменов, целый день болбочущих то же самое.

– Господи, Джейми, – насмехался Алек, пока мы распаковывались. – Ей платят, чтоб она с тобой кокетничала. Это ее работа. Большинство этих девчонок – профессионалки, ты меня понимаешь?

– О как, – сказал я. Игры и забавы. Ну да.

В четвертом коттедже, как и в остальных, стояли две кровати (одинаковые спинки с ковбойскими мотивами), такие же комоды, а между ними – ванная с подковой на двери. Тобиас поселился в центральном здании с прочими старичками. Одна лишь вероятность, что кто-то из этих шестидесяти-с-хвостом-летних начальников страдает неприличными физическими недугами[128] – недержанием[129], например, или заворотом кишок, если не чем похуже, – без вопросов обеспечивала им право на личные апартаменты.

Алек сел на кровать. Он уже переоделся в потрепанные джинсы, синюю фланелевую рубаху и весьма потертые ковбойские сапоги. Он отлично смотрелся на фоне просмоленной бревенчатой стены. Заранее костюмчик припас? Может, и у Морхаусов такая недвижимость есть? Алек всегда на высоте – и при полной маскировке. Хорошо бы этому в начальной школе учили.

– Ты только глянь, сколько они нам говна втюхали, – сказал Алек, копаясь в груде корпоративной дребедени на кровати. – Четыре футболки, два ковра, три бейсболки, йо-йо, пять… нет – шесть ручек, блокнотов – завались… Дребедень-сити.

– Завтрашний мусор. – Я открыл сумку.

– А знаешь, можно открыть компанию по продаже дребедени. – Алек продемонстрировал первую попавшуюся футболку веб-компании. – Ты знаешь, сколько такой фигни выбрасывается? Спорим, хватит весь мир одеть. Можно скупать лишнюю одежку у обанкротившихся компаний, всякие остатки с конференций – ну, ты понял. А потом продавать как высокую моду. И клеить свой лейбл, где хорошо видно. Скажем, на сиське. Или в случайных местах. Для каждой тряпки разных, но заметных.

– А на лейбле что будет?

– Например, «Дребедень». Понимаешь, да? Переобозначить дребедень вообще – «Дребеденью». Вторичная, однако новая уродливая одежда под видом социальной сатиры.

Алек генерил подобные идеи постоянно. Я страшился дня, когда этот пацан возглавит «МиЛ» и получит шанс их воплотить.

– В этой мусорной куче расписания нет? Когда я с Тесланетом выступаю?

– По-моему, на общем заседании по «новым технологиям». Сегодня днем, в три, – отозвался Алек, пролистав буклет якобы из сыромятной кожи.

– На заседании? – переспросил я скорее в пространство. – Я не могу на заседании. Это не для дискуссий. – Публика на общих заседаниях отключается, поскольку ораторы только и делают, что вбрасывают новые компании или продукты. С другой стороны – а я-то разве не сотрудник компании, вбрасывающей новый продукт?

– Повезло, что ты вообще туда попал. За все выходные – два заседания и парочка речей.

– А в остальном?…

– Ковбойские штучки, Джимми. И тусовка. Пошли. Одевайся. Что наденешь, чувак?

Я зарылся в сумку. У меня была какая-то легкомысленная одежда, но вся новая – сплошь высокомодные тряпки, которые я закупил в «Армани» и «Прада»[130], когда Тобиас одобрил мой костюм. Зашибись. Я наконец вырос. В совершенно не подходящий момент. Мои студенческие одежки подошли бы лучше. Я покопался, ища чего попроще, и в итоге выложил на кровать пару новых черных твидовых штанов, футболку и серую фуфайку с капюшоном, которую привез на случай, если удастся пробежаться.

– Вот это? – спросил Алек.

– Должно сойти, – сказал я, печально стаскивая рубашку.

– В таком шлюх не клеят, – засмеялся он. – Нормально. Мне больше достанется.

Пятьдесят трех мужчин и двух женщин, которые прибыли с утра, кормили на обширной лужайке за центральным домом. Красно-белые клетчатые скатерти, гигантские плетеные корзины с жареными курами. Я искал в корзине ножку и не мог отогнать мысли о курице, косвенно виновной в том, что Алека покалечило.

А может, я подсознательно различил в боку графина с лимонадом отражение старого невротика.

Эзра Бирнбаум. Я узнал его тут же – видел по «Си-эн-би-си»[131]. Жилистый семидесятилетний дядька застрял ковбойскими сапогами между скамьей и столом, из ниоткуда появились две девчонки, подхватили его под локотки и усадили рядом со мной и напротив Морхаусов.

– Новый год и новая, блядь, гулянка, – прокомментировал Бирнбаум. На его новехонькой ковбойке остались сгибы от упаковки, на шее – накрахмаленный белый платок. И то, и другое отчаянно контрастировало с черными бифокальными очками на длинном семитском носу и с редкими серыми загогулинами, гелем прилепленными к черепу.

– Я тебя тоже рад видеть, Эзра, – отозвался Тобиас. Этот в маскарад вписался гораздо лучше хилого председателя Федерального резерва. Из-под черной войлочной шляпы у Морхауса торчали жесткие седые волосы. Выглядел он крайне мужественно, не считая налитых кровью глаз. В замшевой куртке и плотной хлопковой рубахе. Лицо с разбухшими венами – вроде обветренное, а не алкоголическое. – Ты сидишь рядом с Джейми Коэном, нашим пополнением.

– Очень приятно. – Бирнбаум кивнул в мою сторону, не отрывая взгляда от приза – корзины с курицей, до которой не доставал примерно фута. Я встал и подтолкнул корзину к еврейскому старцу, уместному здесь не больше меня. – Спасибо, – сказал Бирнбаум и, по-стариковски судорожно облизнувшись, склонился над корзиной в поисках лакомого куска. Вот моя подлинная судьба, подумал я. Эзра ощупал зубной протез и запустил его в птичье мясо.

Я еще успею оплакать свою ДНК. А сейчас – какая возможность! Рядом со мной сидит председатель Федеральной резервной системы, личный друг президента Соединенных Штатов! И все молчат. Я могу заговорить о чем угодно: о природе капитала, о влиянии технологий на мировые экономики, об имидже Всемирного банка. Но я знал, как напряженно отнеслась моя компания к федеральному плану расследования сетевых торгов, и мне оставались только безопаснейшие темы.

– Вкусная курица, да?

– М-мм, – сказал Бирнбаум. – Разве что пересушена чуток.

– А Мэри покупала кошерное, когда ты приходил, помнишь? – спросил Тобиас. Он точно рассчитал цепочку ассоциаций в Бирнбаумовом мозгу: курица, футбол, раскладное кресло, хруст. Видимо, сработало.

– Алек, ты из Принстона сразу в фирму пошел? – спросил Бирнбаум.

– Да, сэр, – отозвался тот. – Год в Европе, потом в фирму.

– Это хорошо. Расширяй горизонты. Побесись.

– Еще бы. Уже, – гордо засмеялся Алек.

– Ты же понимаешь, Тобиас. Федеральные решения не я один принимаю, – сказал Эзра, вдруг выуживая из текста подтекст. Я слыхал, это в его стиле. Заставать людей врасплох. На следующей неделе ему выступать на сенатских слушаниях, все хотели выяснить заранее, что он скажет, и попробовать на него повлиять. – Они все голосуют. Я только посланец. – Эта внезапная прямота меня восхитила. Я ждал Тобиасовой реакции. Ее не последовало.

– Ох, господи, вы только посмотрите. – Тобиас сменил тему. – Эти синапсовые ребята – прямо сектанты, блядь.

Шестеро молодых людей за соседним столом ножами и вилками ели курицу. Двое – в зеленых теннисках с логотипом, еще один – в зеленой кепке.

– Синаптикомовские, пап, – поправил Алек. – Лидеры в области реактивной архитектуры.

Реактивная архитектура – последняя версия липучести в экономике внимания. В интерфейсах «Синаптикома» вместо обычных препятствий к уходу с веб-сайта применялись витки обратной связи и команды Павлова. Подлинным прорывом компании стал печальный «бом» – пользователь слышал его всякий раз, когда проверял почту, но не получал писем. Появление новых сообщений приветствовалось веселеньким аккордом, а от «бома» юзер чувствовал себя одиноким и покинутым. «Бом» создали после двух лет исследований ауральной психологии – вообще-то на основе «чпока», с которым садовые ножницы отхватывают палец. С тех пор «Синаптиком» разработал серию звуковых и визуальных команд, поощряющих транзакции и карающих за несоответствие.

– Что с их директором случилось. Ужас какой, – сказал Эзра. – Настоящая трагедия.

– Говорят, они днем на заседании объявят, кто его заменит, – сказал Алек.

– Я надеюсь, вы там будете, мистер Бирнбаум, – прибавил я излишне рьяно. – У меня тоже презентация. Наша совсем новая технология.

– Правда? – Эзра отчаянно сражался с кукурузным початком. На мою презентацию ему решительно наплевать. А всем остальным?

Но когда слушатели начали сползаться к деревянным скамьям амфитеатра на лесистом склоне к югу от центрального здания, я решил, что моя презентация все-таки произведет на этих джентльменов впечатление. Круглая сцена располагалась у подножия холма – буду обращаться к аудитории, точно римский сенатор.

Расписание пересмотрели – у меня всего десять минут на рассказ о том, как работает Тесланет и как он навеки видоизменит интернет-доступ. В процессе я зарекомендую себя очередным великим молодым медиа-пророком. Как минимум не полным кретином.

Моя презентация – третья из четырех, сразу после нового директора «Синаптикома», который в соответствии с их «зеленой» кампанией явиться лично отказался и вещать будет через спутник. Может, капитализм и впрямь возродит окружающую среду. После меня выступит Руг Стендаль, бывшая цэрэушная оперативница, ныне – директор инвестиционного консалтинга, который уговаривает восточноевропейские компании вкладывать ресурсы в НАСДАК[132].

Эта миниатюрная, однако мощная дама захотела проверить каждый кадр своей презентации, почти не оставив мне времени на подготовку. Пошла к черту. Тесланет обрушит всю пирамиду.

Я проглядел записи и рассчитал время смены кадров, а тем временем первый оратор, Тай Стэнтон из ИДПП, анонсировал свою революционную бизнес-концепцию «Мета-Инкубатора». Тай, разумеется, выболтал свою новость почти всем присутствующим, так что выслушать его никто не потрудился. Микрофон на лацкане Тая не спас – увлеченный бубнеж толпы заглушил презентацию. Из гула заключения сделок выплескивались только редкие взрывы реакции в динамиках. Наконец Тай слинял со сцены, не добившись аплодисментов. Эти люди слишком значительны, чтобы изображать вежливость. Со своего места Алек одними губами сказал мне: «Не дергайся».

Я и не дергался. Тай провалился – мне это не грозит. Видеопрезентация «Синаптикома» – идеальный переход к моей речи. После тягомотины спутниковой связи аудитория порадуется энергичному юному оратору, явившемуся во плоти.

Но едва зеленые руководители «Синаптикома» вышли на сцену, я испугался, что обречен сыграть на понижение. Словно тысячи лазеров выстрелили из леса, и в дневном свете на сцене вспыхнула яркая, головокружительная разноцветная радуга, превратившаяся в зеленый логотип. Из динамиков, будто с небес, полилась музыка: мощный оркестр – мелодии не различить, но аккорды, казалось, резонировали с радостью, оптимизмом и надеждой. Меня, как и собравшихся боссов, охватило воодушевление момента. Музыка вздыбилась в крещендо, и лазеры ослепительно-белым взметнулись к небу. Зрители повскакали. Пульсирующая стена жемчужного света окружила амфитеатр и вознеслась до облаков. Все шумно возликовали – я в том числе.

Едва включилась видеозапись, зеленорубашечники выстроились перед центральным экраном. Умопомрачительная графика повествовала об истории «Синаптикома», от разработки липучего сайта до появления фирменного «бома». Компьютерный женский голос рассказывал о роли «Синаптикома» в лоббировании снижения лимитов на лечение дефицита внимания[133] – среди американской молодежи это привело к 45-процентному росту количества глазочасов, потраченных на коммерческие веб-сайты, и к утроению сумм, израсходованных на электронную коммерцию. К рубежу веков компания купила Американскую ассоциацию гипнотерапевтов с целью создать отдел сертификации и завершить тестирование линейки «Реактивной Архитектуры»™ – веб-решения под ключ. Приспособив фундаментальные гипнотические принципы подстройки и ведения к индивидуальной информационной среде, «Синаптиком» стоит теперь на пороге разработки веб-сайтов, фиксирующих все нюансы юзерского поведения, идеально эти нюансы отражающих, способных завоевать доверие пользователей и заставить их потребительски реализовывать подсознательные психологические нужды[134].

Сама кнопка «купить» активирует выработку серотонина в мозгу.

Звуковое сопровождение ударилось в диссонансы. Телесъемка: лихой двадцатишестилетний директор «Синаптикома», в прошлом январе выступавший в американской олимпийской команде по сноубордингу. В знакомом репортаже молодой человек делает сальто над оврагом, но промахивается мимо земли, врезавшись доской в скалу, чуть-чуть не долетев до края. Он бешено молотит руками, словно пытаясь взлететь, спастись, он падает вдоль обрыва, то и дело натыкаясь на зазубренные камни, доска летит вслед за ним. Зрители хором ахают, когда его голова бьется о камень, шея ломается, голова откидывается так резко, так далеко, что подбородок стукается о спину. Повтор микросекунды агонии, камера ближе, снова повтор – камера ближе, а затем репортаж возобновляется, и обмякшее тело летит, ныряет безжизненно в поток на дне оврага.

Тишина. Лазеры бледнеют до оранжевого сияния, вновь звучит синтезированный женский голос:

– По всему миру совет директоров компании искал нового руководителя, способного дальше вести «Синаптиком» по дороге в следующее тысячелетие. Члены совета опросили тысячи претендентов, но встретив человека, с которым вы сейчас познакомитесь, поняли: это кандидат столь уникальный, столь бесценный, так глубоко проникший в суть влияния технологий на эволюцию человеческого духа, что с ним «Синаптиком» достигнет невиданных высот. Леди и джентльмены, – пропел компьютер, – с невероятным наслаждением представляю вам нового директора «Синаптикома». Из своей горной виллы возле родного Стокгольма с вами в прямом эфире Тор Торенс.

Ну конечно! Легенда геймерского сообщества. «Торенс Интерактиф» выпускала безумно популярные игры, обучавшие детей основам экологии и заботе о природе. В девяностых компанию поглотил «Виаком» – в результате обмена акциями Торенс стал миллиардером. С тех пор он тратил деньги на экологическую деятельность. Даже на ООН работал, потом выступал добровольным консультантом программы Большой Восьмерки по развивающимся странам. Ходили слухи, что впоследствии он принял буддизм.

Не успели зрители зааплодировать, на гигантском экране возник Торенс. Лет сорок пять, прямые темные волосы и прозрачные голубые глаза. Темно-зеленая рубашка под белесым пиджаком – вот откуда взялась синаптикомовская корпоративная мода. Торенс застенчиво улыбнулся и откашлялся.

– Я счастлив оказаться сегодня с вами, – спокойно сообщил он с легким скандинавским акцентом. – Мне очень жаль, что я не могу присутствовать лично, однако мы только сегодня утром обсудили мой пакет опционов. – Он засмеялся, и слушатели присоединились. Я тоже. Шутка сработала, поскольку Торенсова репутация ее опровергала. Я поймал себя на сочувствии к новоиспеченному директору и понадеялся, что принципиальный европеец найдет в себе силы конкурировать с собравшимися баронами-разбойниками. Если судить по шеренге зеленорубашечников, которые с обожанием уставились на патрона, проблем у Торенса не будет.

– Сейчас наша команда раздаст демонстрационные диски с прототипом новой технологии «Синаптикома». Между собой мы ее любовно зовем «Версия Шесть».

Зеленые корпоративные войска рассеялись в толпе, раздавая стильные черные коробки с одиноким компакт-диском.[135]

Черный пластик, вечно твердил мой друг Эль-Греко, – идеальная обертка для диска. Джуд говорил, Эль-Греко работает у Торенса, может, он эту коробку и придумал, размышлял я, ощупывая компакт. Я оглядел зеленорубашечников, но Эль-Греко не обнаружил.

– Вы увидите, – объяснил Торенс (его видеопортрет уполз в правый верхний угол экрана, освобождая место графической презентации), – что Версия Шесть работает в любой динамической веб-среде. Если ваш сайт компилируется в реальном времени и по ходу дела способен отслеживать пользовательскую реакцию – да, и еще неплохо, если он создан в этом столетии… – Толпа опять засмеялась. На сей раз нервически – боссы понятия не имели, динамические ли в их компаниях сайты. Тобиас глянул на сына, тот пожал плечами. Тор дождался, когда все прекратят пожимать плечами, и продолжил: – Если да, вы можете использовать встроенный в Версию Шесть алгоритм реакции на импульс,

Несколько пожилых ковбоев бросили притворяться ковбоями и надели очки.

– Например, едва пользователь заходит на данный демонстрационный коммерческий сайт, сервер пользователя узнаёт, видит, чем пользователь занимался в Интернете, находит ссылки, а также любую потребительскую информацию, которой мы уже располагаем, включая покупки по кредитной карте, страховки, читательские билеты, сканирование мозга – все, что есть.

В левой части экрана развернулся список возможных баз данных с информацией о потребителе. Курсор пополз по названиям, листая веб-страницы.

– Данный пользователь держит двух собак, посещает психолога – последователя Юнга, принимает натуральные витамины, живет в разгороженном колониальном доме с двумя спальнями, зарабатывает 142 тысячи долларов в год и так далее. Поэтому текст и изображения на экране, а равно предложения и цены адаптируются с тем, чтобы максимально увеличить кликабельность. Далее: информация о сессии фиксируется в более крупной базе данных – не по конкретному пользователю, а по всем пользователям, данные о которых содержат сходные или аналогичные потребительские параметры. База данных доступна для всех медиа-сайтов, поддерживающих «Синаптиком».

Невзирая на воодушевление Тора, его презентация всего-навсего слегка расширяла концепцию индивидуального маркетинга, хотя и с добавкой психологических трюков. Настраиваемый веб-сайт на пользовательских перекрестных ссылках. Тоже мне. Моя лучше.

– Дальше становится интереснее, – предвосхитил Торенс мою реакцию. – Мы в реальном времени подключаем посекундный анализ программы реактивной архитектуры. Например, сколько времени проходит между пользовательскими кликами? Жмет ли пользователь на кнопку мыши справа, то есть проявляет ли деятельность рационального левого полушария, или слева, то есть склонен к эмоциональному принятию решений? Рассчитав предварительную нейролингвистическую модель, мы в реальном времени вводим вовлекающие методы. Например, меняем частоту мигания курсора, вызывая определенные состояния мозга, вводим пульсацию меню в рамках цветового спектра и, разумеется, посредством изображений и звуков стимулируем или воздействуем на подсознательные психологические стремления к сексу, выживанию, выгоде и даже личной самореализации, в зависимости от состояния пользователя в данный момент. Закрепление рефлексов.

Торенс говорил, а веб-страница постепенно адаптировалась к психопрофилю вымышленного юзера. Похоже на органическую стену, всю покрытую граффити, – почти психоделическое буйство красок, образов и пульсирующего света. И все указывает на кнопку «купить».

– Когда пользователь приходит на сайт повторно, мы можем продолжать, за точку отсчета взяв полученную ранее информацию. Наши предварительные тесты на потребительскую уверенность и материальный оптимизм после погружения в реактивную архитектуру дали весьма многообещающие результаты. Субъекты из наших фокус-групп нередко вообще отказываются от компенсации. Более десяти процентов попросились на работу в компанию, чтобы работать с этим интерфейсом! По-видимому, программа вызывает столь мощное ощущение благополучия, что потребитель вознагражден одним только шансом с ней работать. Но недостаточно вознагражден, – добавил Тор, великолепно изобразив ухмылку, – ибо желает вернуться, едва представится случай.

Аудитория рассмеялась. Я услышал, что и сам хохочу.

– И что лучше всего, джентльмены, – сказал Тор, заполнив собою весь экран, – информации, которую мы собираем для единой пользовательской базы, не говоря о данных, касающихся психологии сделок, более чем достаточно, чтобы превратить эту попытку реактивной архитектуры в подлинную дойную корову интеллектуальной собственности. Поэтому «Синаптиком» готов предоставить свою программу индустрии электронной коммерции… бесплатно.

В тот же миг все вскочили и бешено захлопали. Все, кроме нескольких стариков, включая Бирнбаума, какого-то азиата во втором ряду и Тобиаса Морхауса – тот сидел посреди вопящей толпы и чесал в затылке. Наверное, они выбивались из параметров целевой аудитории, на которую рассчитаны угодливые методики Торовой презентации.

– Благодарю за внимание, – закончил Торенс. Его портрет растворился в черноте, и на экране нарисовался фирменно зеленый логотип «Синаптикома». Того же оттенка, что баксы, только ярче. Почти неоновый.

Обалдеть. Лишь завзятый гуманист с рекомендациями из развивающихся стран и экологических организаций мог выдать столь откровенно бесчеловечную технологию. Зачем ему?

Сейчас переживать некогда. Объявление о моей презентации потерялось в буйных аплодисментах Торенсу. Как мне с ним состязаться? Показать ворованные слайды с динамикой потребительского восприятия новой технологии? Я решил переть напролом. Тор использовал все презентационные методики, известные человечеству, – от лазеров до бог знает каких приемов видеогипноза. Ну его к черту, этот «PowerPoint». Лучше задушевная беседа – метод, который я, перевоспитавшийся хакер, использовал у Опры[136], излагая родителям десять тревожных симптомов компьютерной зависимости.

– Привет, – легко сказал я, делая вид, будто хвостик овации для Тора встречает мое появление. – Большое спасибо.

Алек занервничал. Махнул на большой экран – мол, презентации нету. Я демонстративно отложил дистанционный пульт, затем неспешно взялся за стенки кафедры. Я наклонился к микрофону – почти так же делал мой отец по большим праздникам, заклиная общину повиниться в грехах[137]. Вот она – возможность достучаться до могущественнейших людей, навеки изменить их мнение о Сети.

– Я раньше был хакером. – Смелое начало, подумал я. Далее я описал свой роман с компьютерами. Как я с ними забавлялся в детстве, как наслаждался свободой, которую они даруют. Как ломал сети, попался и в итоге стал создавать игры, позволявшие людям попробовать на зуб сетевое блаженство без судебных последствий. Моя шуточка ожидаемой реакции не вызвала. Все сидели в замешательстве.

– Величие сетей – в свободе, которую они нам дают, – продолжал я. – Освобождение, независимость и возможность общаться со всеми, везде, в любое время. – Алек покрутил пальцем в воздухе – дескать, закругляйся. – Поэтому я с гордостью представляю вам появление первой подлинно беспроводной, безмодемной, абсолютно инфраструктуро-независимой сети: Тесланет.

Это их проняло. Несколько бизнесменов зашептались с молодыми техэкспертами.

– Вот именно, – подтвердил я. – Ни модемов, ни спутников, ни передатчиков. Тесланет – программный продукт, позволяющий любому компьютеру выходить в сеть через саму землю. Установите программу, подключите компьютер к любой заземленной розетке или просто воткните металлический провод в грунт, – и вы онлайн. Плата за доступ в Интернет станет делом минувшего.

Аудитория притихла. Потрясена. Я решил уйти – пусть жаждут продолжения.

– Я готов обсудить с вами эту технологию в любой удобный для вас момент. – Я улыбнулся и слегка поклонился. – Большое спасибо.

В победном самодовольстве я шел за стол, а тем временем Рут Стендаль, бывший инвестиционный аналитик ЦРУ, наклонилась к микрофону на кафедре.

– Впечатляет, – восхитилась она, – если работает.

– О, работает. – Меня не слышно. Я потянул микрофон к себе через стол. – Работает.

– Однако мне любопытно, – пропела Стендаль на верхотуре своего диапазона, – какую модель доходов вы разработали.

Доходов? Я думал, не полагается говорить о доходах.

– Ну что ж, я с радостью объясню. – Я говорил как мог вежливее, хотя ее нападки меня почти парализовали. – Мы продаем программный продукт. За деньги. – Язвить приятно, в адрес таких, как Стендаль, – особенно. Слишком уж часто они сами так поступают. – Мы полагаем, розничная цена в районе пятидесяти долларов плюс стратегия вирусного маркетинга, которая будет стоить нам меньше миллиона долларов на все про все.

– Но прошу извинить меня за этот вопрос… – Стендаль говорила так, будто раздирать меня на кусочки – чудовищно болезненная процедура. – Как, по-вашему, подобная технология отразится на жизнеспособности индустрии телекоммуникаций?

Не надо было поддаваться на провокацию.

– Это их проблема, вам не кажется?

Слушатели заерзали. Морхаус прикрыл глаза. Кто-то из слушателей поднял руку. К нему засеменила девушка с микрофоном.

– Мистер Коэн, – сказал человек, неловко скребя усы, – вы, конечно, знаете о Консорциуме индустрии телекоммуникаций…

К избиению я оказался решительно не готов. Один за другим бизнесмены в ковбойских костюмах вставали и клеймили Тесланет «классовым убийцей», «безответственным пиратством» и «очередным кошмаром с открытыми исходниками». Только регламент меня и спас.

Рут Стендаль возродила энтузиазм толпы оптимистической оценкой потенциала движения наличности в странах Восточного блока, и мужчины разошлись готовиться к вечернему барбекю. Я так и сидел у микрофона, пряча лицо в ладони и надеясь, что никто со мной не заговорит.

На плечо мне легла тяжелая рука.

– Со всеми случается, парень.

Тобиас. Он вытащил меня из кресла и обнял. Очень кстати.

– Все будет нормально, – утешил он. Тем хуже, что я его так подвел.

– Но технология правда работает, – сказал я. – Она может все изменить.

– Я понимаю, Джейми, – сочувственно ответил он. – Я понимаю. Но иногда хороший бизнес означает не слишком все менять.

– Какая нам разница, если мы другим компаниям все расхуячим? – спросил я. – Это называется конкуренция. Так рождаются технологии.

– А почему, как ты думаешь, никто по сей день не выпустил машины на солнечных батареях? Или хоть приличного электромобиля? – спросил Тобиас. – Пацаны из МИТа[138] каждый год новый метод изобретают.

– Но тогда…

– А потом какая-нибудь нефтяная компания его выкупает. – Тобиас улыбнулся. – За неплохие деньги, это да. Просто, чтобы на рынок не вышло.

Подкрался Алек. По-моему, удивился, заметив, что его отец меня обнимает.

– Вы оба как? В порядке?

– Мы будем просто в полном, – ответил Тобиас. – У нас теперь есть козырь. Разыграем его по-умному.