Илл. А. Комарова
Каждый вечер, как только Аня ложилась в свою кроватку, старая ее няня становилась у двери детской и ждала, когда придут Сны.
Сны приходили разные, и старушке надо было зорко следить, чтоб не проскользнули в детскую Страшные Сны, или Глупые, или Капризные, или еще какие-нибудь нехорошие.
Накануне сочельника Аня улеглась пораньше, чтобы пораньше встать на другой день и скорей начинать звезды дожидаться.
Няня ее притворила дверку и стала Снов ждать.
Первым пришел такой урод, что и смотреть на него страшно было: глаза у него на лоб вылезли, шестипалая рука болталась спереди, а ног было у него больше, чем у сороконожки.
— Проходи, проходи! — замахала рукой на него няня. — Разве таких можно пускать в детскую? Ты мне ребенка напугаешь!
Страшный Сон стал жалобно скулить:
— Никуда не пускают! Что ж мне делать! Разве я виноват, что я такой! Пусти хоть на минутку!
Но няня не пустила его.
Потом пришел Конфетный Сон.
Няня не любила его, потому что с него всегда сахар капал и пачкал пол, а еще потому, что от него зубки портились, но на одну минутку пустила его в детскую.
Потом пришел Азбучный Сон.
Он умел складываться и сгибаться, как угодно, и становиться похожим на всякую букву. Няня погладила его по головке и тоже впустила.
Потом приходили разные Сны. Няня кого впускала, кого гнала прочь. Уж ей самой начинало хотеться спать, и она только поджидала, когда придет любимый ее Сон Кочерыжка. Давно уж не было у нее зубов, а кочерыжку от капусты погрызть она всегда любила.
Но Кочерыжка запропастился куда-то.
Вместо него подошел какой-то старикашка, маленький, бородатый, быстроглазый и веселый, в красном колпачке. Снял колпачок и поклонился.
Сказал медовым голосом:
— Здравствуйте! Позвольте мне пройти, пожалуйста.
Няня никогда не видывала такого Сна. Понравилась ей его вежливость, а все-таки пустить незнакомого в детскую она побоялась и спросила:
— А кто ты такой?
— Старикашка! — сказал Сон.
— Да, я вижу, что Старикашка, — ответила няня, — только откуда же ты взялся?
— Я Неулыбин Старикашка, — сказал Сон, — и прихожу раз в год, под Сочельник. Приснюсь и опять ухожу.
Няню сильно одолевала дремота. Она зевнула и спросила:
— А как же ты снишься?
Сон улыбнулся хитро-прехитро и сказал:
— Как дойдешь до своей постели, так и узнаешь. Только не прищеми меня дверью, как я за тобой пролезать стану.
— Ладно, ладно! — забурчала няня.
Ей так захотелось вдруг спать, что она и не помнила, как добралась до своей постели.
Неулыбин Старикашка прыгнул в детскую и стал сниться.
Аня перевернулась на другой бочок в своей кроватке. Ей уж надоедал Азбучный Сон, и она обрадовалась, увидав Старикашку:
— Ай, какой бородатенький! — закричала она ему. — Хочешь, я подарю тебе сумочку, чтоб в ней бороду носить? Знаешь, как для платков бывают? А то ведь тебе трудно, зацепиться и упасть можно!
— Спасибо тебе за ласковое слово, царевна Сластена! — ответил Старикашка.
— Разве я царевна Сластена? — с улыбкой спросила Аня. Ей очень понравилось, что ее так называют, только она не хотела подать виду.
— Вяземские пряники любишь? — спросил ее на ушко Старикашка.
— Люблю! — ответила шепотом Аня. — Особенно, когда на прянике напечатано а, эн, я, Аня!
— Ледяные сосульки любишь? — еще спросил Старикашка.
— Никогда не пробовала! — сказала Аня.
— Попробуешь, так полюбишь! Мармелад разноцветный любишь?
— Ах, люблю! — вздохнула Аня.
— Ну, вот и выходит, что ты царевна Сластена! — засмеялся Старикашка.
— Ну, хорошо! — согласилась Аня.
— Прыгай же в лодку! — велел Старикашка.
— В какую лодку?
Аня оглянулась и увидела перед собой скорлупку грецкого ореха со свечкой посредине, совсем такую, какими гадают. Не могла понять Аня, сама ли она стала маленькой, или скорлупка эта была большущая, только увидела она лавочку под свечкой и села на нее.
Старикашка зажег свечку, и они поплыли.
— Как хорошо! — сказала Аня. — Это где же мы плывем?
— Это Мармеладная река, — ответил Старикашка, — замечательная река! Ей нельзя замерзать, потому что мармелад и зимой кушают.
— Да ведь он твердый, а река жидкая! — сказала Аня.
— Глупенькая ты, царевна Сластена! — засмеялся Старикашка. — Говори, хочешь мармеладу?
— Хочу, — созналась царевна Сластена.
Старикашка отломил от скорлупки маленький кусочек и зачерпнул из реки. Вода из Мармеладной речки тотчас застыла и стала самым настоящим, вкусным мармеладом.
Царевна Сластена так обрадовалась, что стала прыгать в скорлупке, скорлупка закачалась, и свечка потухла. Плыли в темноте.
— Боюсь! — сказала царевна Сластена, засовывая в рот мармелад.
— Сейчас повернем, и Хлопушечный Завод будет, — сказал Старикашка, — только ты не бойся, как начнут хлопать хлопушки в честь твоего прибытия.
— Что это значит: «в честь моего прибытия»? — спросила царевна Сластена.
— Видишь ли, я сам не знаю, что это значит, но у нас так говорится про царя сластей Неулыбу, про всех царевен-Сладкоешек, про Пряничного королевича и про других.
— Ах, как это интересно! — сказала царевна Сластена и хотела еще что-то сказать, но в это время скорлупка повернулась, и на берегу появился Хлопушечный Завод. Он был такой красивый, что у Ани рот раскрылся от удивления.
Сто золотых колонн, перетянутых внизу и наверху, как у настоящих хлопушек, стояли на берегу и ежеминутно хлопали. По берегу было разостлано бумажное кружево, а у самой реки стояла палатка из разноцветной слюды. Было светло, как днем, и громко, как на войне.
— Это «в честь моего прибытия»? — спросила царевна Сластена.
— В честь твоего прибытия! — ответил Старикашка.
Скорлупка подплыла к палатке. Ловкие слуги в бумажных костюмах помогли царевне Сластене выйти на берег.
Как только она ступила на берег, сто золотых колонн хлопнули изо всех сил и разорвались. Из них посыпались всякие бумажные наряды. Царевна Сластена выбрала себе голубую шапочку, красный передник и лиловую накидку. Вышло очень красиво!
Аня увидела перед собой ворота, сложенные из вяземских пряников. На каждом было отпечатано: «Аня». Ворота распахнулись, и она вошла в длинный-предлинный коридор, тоже выстроенный из пряников. Пахло здесь так вкусно, что у нее слюнки потекли.
— Можно отломить кусочек? — спросила Аня у Старикашки.
— Нет, нельзя! Если только кусочек отломишь, весь дворец развалится, — ответил Старикашка.
Долго они шли, наконец, вышли на площадь. Посредине стоял дворец самого Неулыбы. Он весь светился, потому что сделан был из леденцов: малиновых, земляничных, черничных и ананасных. Леденечные сосульки висели всюду. Во дворце был бал, гремела музыка.
Старикашка сказал Ане:
— Царевна Сластена! Прошу тебя подождать у дверей. Я пойду сказать царю Неулыбе, что ты приехала, и он сам выйдет тебя встречать и поднесет тебе поднос таких сластей, каких ты никогда не видывала. Ждать тебе надо будет только одну минутку, но помни, что ни одной сосульки нельзя тебе тронуть, пока не загремят опять хлопушки, а хлопушки загремят, как только ты войдешь в зал.
— Хорошо! — ответила со вздохом царевна Сластена. Старикашка скрылся. Она одна стояла на крыльце.
— Откуси от меня кусочек! — сказала ей земляничная сосулька.
— Нельзя! — ответила Аня.
— Ну, от меня откуси кусочек, — сказала малиновая сосулька.
Аня ничего ей не ответила, а только вздохнула.
— Лучше всего меня попробуй, — сказала черничная сосулька, — ведь ты меня никогда не едала!
— Правда! — ответила Аня.
Она не могла удержаться, протянула ручку, отломила кусочек. Но только поднесла его к ротику, как весь дворец Не-улыбы погас, потемнел и растаял. Аня стояла одна в темноте. По реке плыла скорлупка с потухшей свечкой, и слышно было, как горько плакал в ней Старикашка. Аня заплакала сама, стала тереть кулачками глазки. Отняла кулачки и увидела, что сидит в своей кроватке; за окном уже светло.
— Няня, няня! — закричала царевна Сластена.
Няня заворочалась на своей постели и подняла голову.
— Проснулась, царевна моя! — сказала она, улыбаясь. — А мне-то всю ночь снилось, что пряники ем, и такие сладкие, что даже тошно стало.
— А мне Неулыбин Старикашка не позволил и дотронуться до них, — сказала грустно Аня.
— Иди-ка, умываться будем! — забурчала няня. — Какой еще там Неулыбин Старикашка?
Она совсем забыла, что сама впустила его вечером в детскую!
Илл. В. Егорова
Всякий, кто видал хоть самый маленький кусочек льда, может себе представить, как красив дворец деда Мороза. Он весь сделан изо льда. Он весь сияет зеленым светом, в нем светло днем и ночью, и при солнце и при луне, на нем столько башенок, что сосчитать невозможно. По всем залам можно на коньках кататься, подушки на диванах набиты самым мягким снегом. Если б не холод, жить в таком дворце было бы одно удовольствие.
Вот, в этом дворце был пир. Больше всего угощали, конечно, мороженым. Музыка играла очень печально, потому что это был прощальный пир. Близилась весна, и Морозу надо было расставаться со всеми своими зимними друзьями.
Дед-Мороз сидел на высоком ледяном троне, по обе стороны от него на лавках сидели дочки его Снегурки. Их было семь, но сидело только шесть, а седьмой совсем не сиделось, она все вертелась, подбегала к гостям и старалась развеселиться, но личико ее было очень печальным: ведь и с дочками-Снегурками надо было после этого пира расставаться Морозу.
Метели — Снегуркины тетки, Вьюги, — Снегуркины бабки, Иней, — Снегуркин дядя, подходили прощаться к Морозу.
— Не свистите, пожалуйста, так жалобно, — сказал Мороз Метелям, — а то я расплачусь!
Но Метели не могли не свистеть жалобно: такой уж был у них голос! Ходить, по правде сказать, они тоже не умели, а умели только плясать. Довольно смешное было это прощанье! Снегурки смеялись в кулачок на своих теток.
Потом подходили Вьюги прощаться.
Мороз им тоже сказал:
— Не войте так печально! Я чувствую, что я расплачусь.
Бабки-Вьюги закрутились, завертелись и завыли. Они очень любили Мороза, и не хотелось им покидать его дворца. Тетки-Метели не могли удержаться и второй раз принялись прощаться. Такой свист, такой вой подняли во дворце Мороза, что мужики, которые за десять верст от этого места проезжали на реку лед ломать, высунулись из воротников и сказали:
— Ну и здорово воет!
— Ну и ладно свистит!
А мужики знают толк в свисте метельном и вое вьюжном и не похвалят зря.
В конце концов, Дед-Мороз не выдержал и заплакал. Тотчас ледяные сосульки из слез намерзли у него на глазах. Чем больше он плакал, тем длиннее становились сосульки. Когда они уперлись в пол, Мороз сказал:
— Довольно плакать!
Отломил сосульки от глаз и приставил к стенке.
Тётки-Метели и бабки-Вьюги примолкли, легли на лавки. Опять заиграла печальная музыка. Пришло время прощаться с дочками-Снегурками.
Ночь кончалась, луна ходила за деревьями и выбирала место, куда б поудобнее закатиться.
Сказал Мороз:
— Дочки мои, Снегурки! Прощайте, милые! Прощайте, дорогие! Кончается зима, сейчас приедет Солнце, и я подарю вас ему. Смотрите, как будете таять, выбирайте ямку покруглее, чтобы лужица была, как маленькое озеро. Были вы мне дочками веселыми, послушными и резвыми! Дай Бог, чтоб на будущую зиму такие же родились. Прощайте, спасибо вам! Очень грустно мне расставаться с вами, но ничего не поделаешь, такая у меня судьба! Подходите, поцелую вас в последний раз.
Низко наклоняя милые свои головки, подходили Снегурки прощаться с отцом. Тихо бились в них ледяные сердечки. Страшно и приятно было думать, что скоро придется им таять. Ноженьки и рученьки ломило, не хотелось ни бегать, ни резвиться.
— Батюшка-Мороз, прощай! — говорила каждая из них с тоскою.
Только у младшей, у седьмой, не было тоски в сердце. Ей не хотелось таять, ей хотелось жить и летом.
Когда кончилось прощанье с дочками, она выбежала из двери в лес. От луны был виден только краешек. Вдруг услыхала она скрип полозьев.
«Это что за гости? — подумала она. — Уж не люди ли?»
Подъезжало несколько саней, рядом шли мужики с ломами.
— Здравствуйте! — сказал передний мужик Снегурочке, высовываясь из воротника. — Нет ли у вас тут речки?
— Нет! — ответила Снегурочка. — А зачем вам?
— Едем лед ломать, да заблудились. А скоро весна, боимся, что не успеем наколоть. Мы народ богатый, мясо едим, студень варим. Непременно надо ледники набить.
— Речки у нас нет, а льду сколько угодно! — сказала Снегурочка.
Мужики рассмеялись:
— Ишь ты! Маленькая, а шутливая! Где ж это у вас лед намерзает, коли воды нет?
— У нас дворец ледяной, — ответила Снегурочка, — можно отломить, все равно скоро таять начнет.
— Вот так чудеса! — сказали мужики.
Снегурка отвела мужиков к задней стенке дворца и сказала:
— Берите, сколько надо!
— Ну и лед! — дивились мужики. — Как обтесан! Какой крепкий! Какой гладкий!
Один мужик с бородой посмотрел на Снегурку, вздохнул и сказал:
— Шустрая девчонка! У меня такая же была, да утонула!..
— Нечего вздыхать, работай! — ответили ему другие.
Светлело все сильнее и сильнее. Солнце, видимо, торопилось и гнало своих коней, не жалея. Золотой ковер разостлался по небу, чтоб лучше было Солнцу ехать. Алые цветы раскидались по ковру. Вдруг вылетела из-за края земли первая жар-птица и запела. Огневые лучи от хвоста ее потянулись по всему лесу.
Из дворца одна за другой выходили Снегурки. Теперь они казались совсем голубыми. Тихо они шли. А сзади, громко вздыхая, шел Мороз.
— Родные мои! Милые! — шептал он. — Каждый год одно и то же! Только вырастишь, только полюбить успеешь, — как надо расставаться! Что за несчастная моя судьба! Уж лучше б я простым мужиком родился, а не Морозом.
— Не горюй! — говорит ему брат его Иней, поддерживая под руку. — У людей еще хуже бывает, ты за год не очень привыкаешь, а там по многу лет живут и потом умирают. Каково хоронить-то, подумай! Не горюй! Солнце не любит. Вон уж едет оно.
— Здравствуй, Солнце! — закричали слабенькими голосенками Снегурки.
На блестящей колеснице вылетело Солнце из-за горы. Кони его совсем заморились и стали. Теплом пахнуло на землю.
— Здравствуй, милая! Подойди, я тебя поцелую! — сказало Солнце первой Снегурке.
У Снегурки подкосились ножки. Она сделала шаг навстречу Солнцу, увидала перед собой ямку, шагнула в нее, и больше не могла идти. Горячо поцеловало ее Солнце. Светлой, прозрачной водой наполнилась ямка. Не стало Снегурки.
— Здравствуй, милая, — опять сказало Солнце. И вторая Снегурка растаяла.
Самая младшая, седьмая, увидала это и ручками всплеснула.
«Не хочу таять!» — подумала она и убежала, спряталась во дворце, в самый угол забилась.
Сидит, дрожит и слышит вдруг: стучат в стену. Проломилась стена, вывалился кусок.
— Ну и лед! — сказал бородатый мужик, просовываясь в дырку. — Едем: хватит на все лето.
Снегурка увидала ледоломщиков и попросила:
— Возьмите меня с собой.
— И вправду! — согласился бородатый мужик. — Возьму тебя в дочки. Вот жена-то обрадуется! Да и что тебе тут делать? Лес, я вижу, заколдованный, а ты дитя Божие.
— Нет, это простой лес, — сказала Снегурка, — тут Мороз живет.
Мужики только усмехнулись ей в ответ. Уложили лед на санки, подстегнули лошадей и умчались под гору в поля, к жилью человеческому.
А Солнце все целовало Снегурок, одну за другой.
Снежок кругом таял, журчали ручьи. Вместо шести Снегурок стояло шесть круглых лужиц. Из Египта летели журавлиные стаи.
Прилетела первая стая, опустилась, напилась из одной лужицы. «Вот вкусная-то вода!»
Прилетела другая стая, выпила вторую лужицу.
И еще, и еще летят. Прилетела седьмая стая — все лужицы выпиты.
Нечего пить журавлям, а пить с дороги очень хочется! Кинулись журавли к Солнцу: напои! А Солнце говорит:
— Семь было Снегурок, семь должно быть лужиц.
А журавли кричат:
— Шесть лужиц!
Журавли никогда не лгут, им даже новорожденных детей в старину разносить давали.
«Куда ж девалась седьмая Снегурка?» — думает Солнце.
Время к полдню. Залетело Солнце повыше, оглянуло всю землю и видит: далеко-далеко едут полем мужики, на санях у них лед, на одной льдине сидит Снегурка.
Солнце выпустило из себя Луч подлиннее и велело ему:
— Догони!
Живо догнал солнечный Луч мужиков и уселся у Снегурки на плече.
Разомлела Снегурка.
Говорит ей Луч:
— Ты как смела ослушаться Солнца?
Отвечает Снегурка:
— Я мужику дочкой быть хочу, а таять не хочу! Ни за что не хочу! Ай! не пригревай так горячо, все плечо размокло!
— Вот тебе и «не хочу»! Пригрею — и растаешь! — говорит Луч.
Так спорили Луч и Снегурка, а бородатый мужик в это время рассказывал, как утонула его дочка, катаясь на санках с берега по реке. Ранняя очень весна была, река подтаяла незаметно. Девочка и скатилась в полынью.
Услышал Луч, что говорил мужик, и улетел назад к Солнцу. Все ему рассказал. Подумало Солнце и решило не трогать Снегурки. И как только решило оно это, у Снегурочки ледяное сердечко сделалось человечьим.
Весело подкатили мужики к своему селу. Повел бородатый мужик названную дочку к своей жене, говорит ей:
— Вот тебе, мать, новая дочка! Бог одну отнял, другую послал не хуже прежней.
— Дитятко мое! Здравствуй! — сказала мать. — Что ж ты бледненькая такая?
— А мы ее откормим, молоком отпоим. Вот весна настанет, цветы зацветут, жаворонки запоют, ребята хороводы водить начнут, — первой красавицей во всем селе будет! — ответил ей муж.
И стала Снегурка им дочкой. Вот позабыл только, как они ее назвали!
Илл. автора
Жила-была кукла,
Очень жадная дама,
В ладоши стукала,
Говорила «папа-мама».
Глаза закрывала.
Волоса завивала,
Пила и ела.
Работать не умела.
Щелкун деревянный
Орехи ей щелкал
И кушать давал.
Солдатик оловянный
От медведя и волка
Ее защищал.
Ванька-Встанька старался,
Перед ней кувыркался.
Кукла Матрена
Коров доила.
Барыню поила
Молоком топленым
И кучер вихрастый,
Николка румяный,
Возил ее часто
От стола до дивана.
Уж давно революция
Была повсеместно
Но у кукол — известно! —
Головы куцые:
На митинг не ходят.
Не знают о свободе,
Жили по-старому,
Работали на барыню,
И с голоду пухли
Бедные куклы.
Спали, как попало,
Под столом и кушеткой.
Им даже попадало
По затылку нередко.
Барыня их мучила.
День и ночь труды:
Не видали ни лучика
От красной звезды.
Но однажды вечерком
В этот кукольный дом
С улицы прибежал
Умный, глазастый
Степка-Растрепка.
И все рассказал
Компании робкой:
— Товарищи, здрасьте!
На свете этом
Вся власть советам!
Кто не трудится, — не ест!
Повскакали куклы с мест.
Закричали несмело:
— Что же нам делать?
— Надо объединяться,
За дело браться
Своими руками
И не быть дураками!
Щелкун деревянный,
Солдатик оловянный,
Коровница Матрешка,
Ванька-Встанька безножка,
Кучер Николка
И медведь с волком
Всеобщую забастовку
Устроили ловко.
Орехов не щелкать!
Не спасать от волка!
Коров не доить!
Никуда не возить!
Сидит барыня, злится,
А ругаться боится.
Ударила б — да нельзя!
Куклы барыне грозят.
Говорит ей Щелкун:
— Ты не знаешь коммун!
А в коммуне орехи
Дают всем без помехи.
А не только одним
Барыням продувным.
Говорит ей Матрешка:
— Молока ведь немножко!
Так отдадим его детям,
А не барыням этим
В красивых платьях!
Все куклы — братья!
Говорит ей Ванька:
— Ну-ка, барыня, встань-ка!
Довольно я кувыркался,
Перед тобой ломался!
Теперь ты кувыркнись.
Рабочему люду поклонись!
Барыня закричала:
— Я пожалуюсь генералу!
Подошли медведь с волком
И сказали ей толком:
— Твоих генералов
Поломали мы немало.
Твоя песенка спета!
Вся власть советам,
А барыням — метелка,
Утюг и иголка.
Плохи твои делишки!
Отдавай излишки.
Подушки и постели,
Мы все поделим!
Работай до упаду,
Получишь фунт хлеба.
А уж мармеладу
Не дадим, не требуй!
Щелкун деревянный,
Солдатик оловянный,
Степка с Матрешкой,
Медведь, волк и безножка
Сели в сани всей кучей,
Приладили скамейку.
— Вези, товарищ кучер,
Всех нас в комячейку!
— А ты, барыня,
Вчерашняя сударыня,
Надевай фартук
И готовь нам завтрак!
Заплакала кукла,
Носик повесила.
Но делать нечего!
Мясорубкой застукала.
Всем куклам наука
От кукол этих!
Ведь много еще кукол
Глупых на свете!
Китаец бумажный
Живет неважно.
Черный арап
На борьбу еще слаб.
И много других
С головой куцею.
Всем им помоги
Устроить революцию!