Странные занятия

Предисловие Брюса Стерлинга

Я занимаюсь тем же странным делом, что и автор этой книги.

Когда я читаю его рассказы, у меня возникает острое ощущение литературного родства. В них словно бы вертится и подскакивает дискотечный зеркальный шар, творится нечто противоестественное, но гениальное, старинное — но современное, нелепо причудливое — но очень правильное. Излучаемый ими свет исходит из самых темных уголков реальности.

Нет, эти произведения не «сложные», не «металитературные» или еще что подобное, а напротив, очень народные и уличные. У них тот же легкий, танцевальный ритм. «Рибофанк» — симпатичное слово, которое Пол придумал, чтобы получить предлог писать нечто подобное.

Типичный «рибофанковский» рассказ читается так, будто ему хочется стать поп-песней: на три минуты куплетов с припевом, под которые можно выйти и сплясать. А потом вдруг сознаешь, что в этих поп-песнях кроются очень и очень странные вещи: чудная реверберация, скрежет и шипение в образах, жутковатое попискивание, какое издают хорьки, между куплетом и припевом… Именно эти куски Пол Ди Филиппо считает «хорошими». И в свои рассказы старается встроить их как можно больше. Поэтому, когда рибофанковская стена звука начинает прогибаться, он выворачивает усилители на всю катушку и задает жару.

Сколько бы нас ни отпугивали его диковинные рекомбинантные конструкты, Пол всегда к чему-то клонит. У него совершенно определенные цели, пусть даже они не совсем… м-м-м… ясны. Пол ни в коем случае не манерный, не заумный или изысканный. Напротив, он трогательно стремится рассказать всем, что именно у него на уме. Сидя за клавиатурой, он цитирует знаковые тексты из крутых песен, которые как раз звучат в наушниках его плейера. Когда он пишет подражание Дж. Дж. Балларду, какой-нибудь тип в баре обязательно читает книгу Дж. Дж. Балларда.

Большинство персонажей НФ вы ни за что не поймаете за чтением научно-фантастических рассказов. Это потому, что они слишком заняты хромированием собственных фантазий. Они никогда не забросят ноги в начищенных антигравитационных сапогах на спинку дивана, чтобы полистать Лема, Дика или Дилейни.

А вот Пол Ди Филиппо искренне уважает этих авторов. Он считает их жизнетворными культурными влияниями и истинными символами философского и литературного братства. Поэтому персонажи Пола легко и непринужденно ощущают себя научно-фантастическими и обитающими в мире НФ. Очень часто кажется — этот мир специально ради них и создан. Такая жизнь дает им свободу, и они вовсю наслаждаются ею.

До появления Пола Ди Филиппо самым известным писателем в его родном городе Провиденс был Г. Ф. Лавкрафт. Место жительства многое объясняет в творчестве Пола. Творчество Лавкрафта серьезно и безвозвратно сумасбродное, но если вы почитаете личную переписку Лавкрафта или тексты, которые он писал для своих фэнзинов, то вскоре поймете, что для профессионального писателя-фантаста Лавкрафт был на удивление уравновешенным и рассудочным янки. Проблема мистера Лавкрафта заключалась в том, что его семья помешалась на почве венерического заболевания и банкротства. Клан Лавкрафтов растерял свои претензии на светскость. Поэтому Лавкрафт считал себя жалким, устарелым реликтом. Он был чересчур умным и талантливым, но ему слишком много приходилось трудиться, чтобы выжать из себя толику желания жить.

Особенно мистера Лавкрафта печалило, что будущее Провиденса так явно за подлым людом, иммигрантами-итальянцами. Но Пол Ди Филиппо — будущее того Провиденса, каким он виделся Г. Ф. Лавкрафту. Вместо того чтобы быть раздраженным, болезненным, угрюмым или злобным, его творчество — веселое, плодотворное и обращенное вперед. Даже самые мрачные, самые безумные сценарии Ди Филиппо как будто предполагают, что за углом ждет закусочная, а там — приличная чашка кофе и, может, хороший сандвич с мясным фаршем. Очень редко видишь, чтобы Пол содрогался при виде чего-либо. Будь его город жуткой лавкрафтовской трущобой (с обязательными безобразными смешениями рас и время от времени наступлением конца света), Пол, без сомнения, ошивался бы на углу у газетного киоска, преспокойно набрасывая рассказ о происходящем.

В произведениях Лавкрафта женские персонажи редкость. Это составная часть его космического уныния, атмосферы отчаяния и утраты. Пол Ди Филиппо — истинный женолюб. Женщины в научной фантастике Ди Филиппо, как правило, более или менее настоящие. Его тексты на удивление свободны от галактических принцесс, роковых женщин, готских вампиресс, мадонн, шлюх, даже любовниц и секс-объектов. Не испытывают эти героини и политкорректной потребности маршировать по страницам рассказов, с грохотом сметая гендерные барьеры. Женщины просто есть, занимают пространство и время, в общем-то — как и все в городе. Более того, они оказывают уравновешивающее, вдумчивое, успокаивающее влияние. Они поддерживают половину неба. По правде говоря — может, даже взвалили на себя чуть больше, чем половину.

«Как всегда, разгром у меня в трейлере мог бы служить иллюстрацией к докторской диссертации по теории хаоса». Эта фраза с ее заурядной мутантной смесью дешевки и эрудированности — показательна, как принцип стиля Пола Ди Филиппо. Чтобы до конца ее понять, возможно, следует навестить дом самого Пола в его родном городе. Я это проделал, поэтому знаю, о чем говорю.

Пол — завсегдатай книжных магазинов, закоренелый самоучка истинно лавкрафтовского толка. Он — сам себя всему обучивший сумасброд от фантастики, который в один ряд гуру НФ ставит Аврама Дэвидсона, Филипа К. Дика, Тима Пауэрса, Роберта Энтона Уилсона. Его рабочий стол завален типичными дифилипповскими журналами: старыми, рассыпающимися номерами «Ежемесячника двустворчатых моллюсков» или «Квартальным альманахом палача» и тому подобным. Как и Лавкрафт, Пол ведет обширнейшую бумажную переписку, служащую отдушиной для множества его идей, которые просто не способно вместить обычное книгоиздание. Известно, что Пол даже публиковал собственный фэнзин, названный по имени особо мистической улицы в его районе Провиденса.

Как человек, который сам много этим занимается, я считаю написание текстов для фэнзина истинным признаком адепта НФ. Нет, не профессионала — потому что профессионалу полагается участвовать в экономическом процессе, серьезно относиться к своей ответственности и работать за плату. Адепт делает свою работу, так как знает, что во всех формах консенсусной реальности есть нечто восхитительно произвольное. Все «реальности» — придуманные, как деньги, в чудесном рассказе «Спондуликсы». Деньги — это строчки на бумаге. Все это строчки на бумаге, ребята. Нет «реальности» или «нереальности». Просто что есть, то и есть.

Никогда не знаешь, когда наткнешься на какой-нибудь волшебный ключ, который заведет механизм мироздания и поставит космос с ног на голову. «Одно произнесенное в нужный момент слово способно низвергнуть империи». В точку, брат Пол. Я врубаюсь, я с тобой на все сто, за тебя горой. Поразительные чудеса могут ждать где угодно: в закусочной, на стоянке трейлеров, в ночлежке, даже в таком столь скучном и лишенном потенциала месте, как Нью-Йорк-Сити. «Громоздились знаменитые, сияющие драгоценными камнями огней утесы Манхэттена, далекие, как миражи аравийского сераля».

Научная фантастика — забавное занятие, но кто-то же должен им заниматься. Пол на это способен. Если в предлагаемом вам сборнике и есть один поистине замечательный самородок, своего рода дифилипповская Голконда[1], то это «Завод скуки», пусть коротенькая, но совершенная иллюстрация моим словам. «Завод скуки» — это то, что у нас, писателей-фантастов, возникает перед глазами, когда вы видите, как мы застыли столбом посреди улицы, пялимся прямо перед собой и мрачно что-то бормочем. Когда мы больше всего похожи на Лавкрафта, в самом своем мутном, жутковатом и отчужденном, жалком или отстраненном состоянии, значит, мы смотрим на ту самую реальность, что и все остальные, но видим что-то, подобное этому. Но мы же как-то находим лазейку из машины апатии! Да, приятель! Действительно, странное это занятие.