Страж империи

Открылась дверь, и в комнате для допросов появилось новое лицо.

Высокий худощавый человек лет сорока пяти, с высоким лбом, глубоко посаженными глазами и тонкими чертами лица. Неброский пиджак, приличный галстук, недорогие часы – типичный наряд агента службы безопасности. В нем все настолько сбалансировано, что он не бросается в глаза ни богатством, ни бедностью. У агентов всех служб безопасности всех стран мира, судя по всему, единый дресс-код: одеваться и выглядеть так, чтобы не запомниться никакой деталью и не привлечь ничем внимания.

Правда, я пока что воочию видел эсбэшников только двух стран, но думаю, они такие везде.

– Здравствуйте, Александер, – сказал худой, садясь напротив меня.

– И вам не хворать, агент как-вас-там.

Худой улыбнулся в ответ:

– Меня зовут Зарецки. Матфей Зарецки. И я не агент. Работаю в службе безопасности Сиберии, но аналитиком.

– Видимо, вы решили, что двадцати двух проверок «рамкой» достаточно? – ухмыльнулся я.

Зарецки развел руками:

– Понимаю вашу иронию. Но и вы поймите. Когда из Зоны приходит некто, кому по ту сторону Зоны, в Аркадии, уже неделю как памятник поставлен – как тут не заподозрить одержимость?

Я кивнул:

– Конечно, понимаю. Сам бы проверил такого гостя несколькими разными «рамками» – вдруг одна отказала. Но двадцать две проверки? Серьезно?

– Увы. Вы у себя на родине уже давно в списке погибших – а теперь оказывается, что в одиночку пересекли Зону. По сути, это еще никому не удавалось.

– Угу, – кивнул я. – А что, действительно памятник поставили?

– Ну еще бы. Правда, тонкий нюанс: памятник похож на вас, но поставлен графу Александеру Арклайту. Не хотите это прокомментировать?

Я вздохнул:

– Вам не надоело крутить эту пластинку? Я – не Арклайт. Я – Терновский.

Зарецки улыбнулся.

– А я – аналитик. Люблю, чтобы все данные были упорядочены, проверены и подтверждены. Это профессиональный пунктик, скажем так. Мы несколько дней ломали головы: спасать принца из Зоны Сопряжения ушел Терновский, восходящая звезда аркадианского телевидения, а памятник в итоге поставили Арклайту – тому самому, который утонул пять лет назад в одиннадцатилетнем возрасте. Терновский куда делся и как воскрес Арклайт? Наконец, почему канцлер Арклайт, который вместе с принцем крушение потерпел, напрочь исчез? Весь экипаж дирижабля – посмертно к наградам представлен, вся гвардия принца – и погибшие, и двое спасенных – перечислены поименно и награждены. Длинный список награжденных и погибших корпуса, который отвлекал внимание Порчи и одержимых во время спасательной операции. Поименно перечислен взвод Терновского. И только про канцлера Арклайта – а он был чуть ли не третьим человеком в Аркадии – ни слова. Просто ни слова. Ни некролога, ни упоминания в лоялистских СМИ – ни-че-го. Канцлером теперь стал маркграф Зэйн – даже указ о назначении Зэйна не обнародован. Словно Зэйн всегда был канцлером. Но вот сегодня утром приходит информация от наших людей в Аркадии: оказывается, газетчикам секретным указом запретили муссировать тему пропавшего канцлера. Ну а час назад курьером через диппочту передали интереснейшую статью.

Он положил передо мною столичную газету «Вечерний обозревать» – по сути, главный рупор Императорского Дома Аркадии.

И на первой же полосе – моя фотография и весьма обширный некролог, полностью занимающий всю передовицу.

Я поднял взгляд на Зарецки.

– Ну и? Я и не сомневался, что меня объявят героем посмертно.

– Ага. Собственно, вот вы и подтвердили, что являетесь графом Арклайтом… ваша светлость.

Я тяжело вздохнул.

– Ладно, Зарецки. Вы можете думать, что хотите, а я просто повторю в последний раз: Александер Арклайт умер более пяти лет назад. В буквальном смысле слова «умер». А я – Терновский.

Зарецки положил руки на стол и наклонился чуть вперед.

– Понимаете, Александер, я не хочу думать. Я хочу знать. Вы не поверите, какую кропотливую роботу мы провели, пока вы сидели в карантине. Мы накопали кучу всего. Например, что в «специальных тактических отрядах» Аркадии уже был человек с фамилией Терновский. Интересная деталь его биографии: он принимал участие в зачистке города Темерин после того, как там открылась локальная нестабильная Зона, и нашел на чердаке дома маленького мальчика, который пережил тот ад… Парни из вашего взвода дали несколько интервью о своем командире и упоминали то, что слышали от вас. Якобы, вы пережили Темерин, были спасены бойцом СТО и впоследствии пошли в СТО. «Только эстэошники – чего-то стоящие ребята. Все остальные вояки – дармоеды». Ваши слова?

– Мои. Вы полагаете, что я взял себе имя своего спасителя?

– А разве нет?

– Нет. Я родом из Темерина, там полно Терновских. А еще там есть городок областного значения – Терноград. Не поверите – там Терновский каждый третий.

– Ладно же. Еще мы узнали, что Дом Арклайт прекратил свое существование. Все его члены – родственники исчезнувшего канцлера – были лишены дворянства, привилегий и имени Арклайт. Имущество Дома и счета в банках были использованы, чтобы выкупить контракты всех парней из вашего взвода, а также появился «фонд Арклайта», который занимается помощью сиротским приютам. Характерно, что управляющие фонда – некие Рюиджи Кибагами и Кай Зеркин, бывшие бойцы и ближайшие друзья исчезнувшего Терновского. И наконец – газета, что лежит перед вами. Там прямым текстом на нормальном болгарском языке написано, что Арклайт – это и есть Терновский. Александер Арклайт инкогнито поступил в СТО под именем Терновского. И знаете, что я предполагаю?

– И что же?

Зарецки улыбнулся:

– В статье ни слова о том, как и почему утонувший Александер, наследник Дома Арклайт, внезапно оказался в СТО. В статье ни слова о том, что он еще в раннем детстве показал потенциально шестой уровень магического дара. И у меня возник вопрос: для чего магу шестого уровня просрать, простите, свой талант в СТО? Вы стали «притупленным», утратив дар к магии в обмен на стойкость к ней. Но в СТО берут только людей с первым и вторым уровнем, то есть с рудиментарным даром. Мага шестого уровня ни за что не пустили бы в смертники. Хотите послушать мою версию?

– Куда ж деваться, – вздохнул я.

– Абрахам Арклайт убивает своего брата, графа Арклайта, подстроив автокатастрофу, а затем топит его одиннадцатилетнего сына, Александера, и становится графом Арклайтом, а впоследствии и канцлером. Александер спасается каким-то образом, скрывается под видом беспризорника, опасаясь убийц своего дяди, выживает во время катастрофы в Темерине и в конечном итоге поступает в СТО, взяв себе имя своего спасителя и скрыв свой шестой уровень. Его расчет – отличиться, стать гвардейцем императора, и тогда однажды он, будучи вооруженным, окажется в одной комнате со своим дядей… Но возможность отомстить подвернулась раньше. Месяц назад вы спасли принца и отомстили своему дяде, видимо, заставив его признаться во всем.

Я несколько раз хлопнул в ладоши.

– Мои аплодисменты, специалист Зарецки. Вы явно не зря получаете зарплату. Браво, браво от души. Аналитика действительно впечатляющая… только все равно неверная, так как она основана на неполных данных. Верны практически все умозаключения, но вот чего вы никак не могли узнать, так это того, что малыш Сашик, он же Александер Арклайт, действительно мертв уже более пяти лет. Он выжил после покушения, но погиб в Темерине.

– Допустим, это правда, – сказал Зарецки. – Но тогда кто такой вы?

– А я, как уже было сказано много раз – Терновский.

Он приподнял брови:

– Отлично. Вы – Терновский. Арклайт давно погиб. Сразу же новый вопрос – почему памятник – Арклайту?

Я ухмыльнулся в ответ:

– Это же довольно очевидно. Арклайтом назвался я.

– Зачем?

– И это тоже довольно очевидно. Чтобы вынудить канцлера признаться в двойном убийстве. Чтобы он получил по заслугам.

На лице Зарецки появилось задумчивое выражение.

– Допустим. Вы выдали себя за Арклайта, чтобы таким образом отомстить за него?

– Именно.

– Следующий вопрос. По официальной версии, вы остались в одиночку прикрывать отход всей группы.

– Так и было.

– Раз вы при этом не погибли – почему не вернулись? Где вы были весь этот месяц?

Я ухмыльнулся:

– И снова все очевидно – в Зоне я был.

– Месяц?!!

– Да, а что? – невинно спросил я.

– И что вы там делали?

– То, что должен был. Вел зачистку.

Слово «безумец» не было сказано вслух, но я четко прочитал его в глазах Зарецки.

– Ладно. Допустим. Вы месяц вели зачистку. Почему не вернулись к своим? Почему пришли к нам? Почему, присвоив себе личность графа Арклайта, отомстив за него и присвоив все то, что принадлежало ему по праву, вы остаетесь в Зоне вместо того, чтобы вернуться вместе со всеми и наслаждаться лаврами героя и прочими преференциями? Мы внимательно анализировали поступающую информацию: в интервью, которые давали ваши бойцы, были нестыковки. Мы пришли к выводу, что официальная версия о прикрытии группы лжет, и фактической необходимости остаться и прикрывать группу ценой своей жизни там не было. Вы живы, что подтверждает эту гипотезу.

Я положил руки на стол и подался вперед, копируя позу собеседника.

– Скажу вам то, что сказал принцу в ответ на этот же вопрос. Все дворяне Аркадии, включая и самого принца, делятся на две группы. На тех, которые не имеют понятия, насколько плохо живется внизу, на самом дне, и тех, у кого совершенно нет совести. Я полгода провел в роли уличного оборванца, жил в приюте, сбегал оттуда: там было еще хуже, чем на улице. Я знаю, какая нищета скрывается за блеском дворцов аристократических Домов. Я прочувствовал это на себе. И при этом моя совесть осталась при мне, таким образом, я не могу быть дворянином Аркадии. – Я чуть помолчал и продолжил: – Разумеется, все это я говорил как бы от лица Арклайта – на самом деле я провел на улице все детство. А вообще причины, вынудившие меня остаться в Зоне, несколько глубже. Более личные. Начнем с того, что я не хочу жить под чужим именем – и не только из страха разоблачения. Это раз. Моя совесть действительно осталась при мне – я не счел возможным присвоить то, что принадлежало малышу Саше, потому распорядился имуществом Дома Арклайт так, как, может быть, распорядился бы он, если б мог написать завещание. Это два. Третье… я пошел в СТО только ради того, чтобы отомстить за него. Месть свершилась – у меня пропала цель, заставлявшая меня делать то, что я делал. Ну как бы добежал к финишу, ленточку разорвал – а дальше куда, если я только этой финишной чертой и жил? А вот ненависть к эфириалам, одержимым и Порче – она никуда не делась. И я остался, чтобы продолжать зачистку… Как-то не хотелось мне обратно, в опостылевшую Аркадию. Понимаете, я люблю свою родину, но ненавижу государство. Ненавижу его социальный строй, обрекший меня на нищету с раннего детства.

– Забавно, – пробормотал Зарецки, – у вас еще до похода за принцем была репутация патриота…

– Вы про ту передачу, где я уделал Ирму фон Бунстер? Так там я лицемерил, как никогда до этого и как больше никогда не буду. Мною двигало только желание однажды добраться до канцлера – и когда я до него добрался, все остальное стало уже неважным. Потому я написал завещание от лица малыша Сашика, выкупил своих парней из СТО, ликвидировал Дом Арклайт и создал фонд Арклайта. А сам остался в Зоне – делать то, что умею и что должен. Делать то, что мне нравится. Полагаю, специалист Зарецки, теперь вы знаете все, что хотели знать.

Он некоторое время смотрел на меня молча, потом сказал:

– Догадываетесь, что мне кажется самым невероятным в вашей истории?

Я спокойно ждал, давая ему ответить на свой риторический вопрос.

– Мне кажется странным, что вы, сирота-беспризорник, пошли в СТО, потратили пять лет жизни, рисковали. И все это – только чтобы отомстить за мальчика, с которым были знакомы небольшой промежуток времени?

– Именно так. Увы, но месть за него – это все, чем я смог отплатить ему.

– Вы перед ним в долгу за что-то значительное?

В точку попал, ничего не скажешь. Да, я в долгу перед малышом Сашиком за все человеческое, что есть во мне. Но признаться в этом не могу, разумеется.

– Да, – сказал я вслух. – Очень значительное.

– Понятно.

Тут дверь открылась и в комнате появилась новая персона: жизнерадостная девица лет двадцати пяти в строгом костюме и с бейджем на довольно выпуклой груди. Точнее, новая только в этой комнате: последние два допроса она наблюдала из соседней комнаты, закрытой стеклом с односторонней прозрачностью.

– Приветствую! Вы не поверите, Александер, как я поспешила сюда, как только мой шеф узнал, что странный человек, пришедший из Зоны – это вы. Двадцать четыре часа тряслась в автомобиле, несущемся на всех парах на Край. Я, можно сказать, ваша фанатка с того самого момента, когда увидела вашу «дуэль» с фон Бунстер!

– Неужто? – флегматично ответил я. – Как минимум одно ваше утверждение лживо – значит, лживо и все остальное.

– Простите? – растерялась она.

– Вы уже два дня тут находитесь и наблюдаете за допросами из соседней комнаты.

– Э-э… Как вы узнали?

– У меня свои методы. Я не только стрелять умею.

– Ладно, признаю, приврала немножко для красного словца и установления дружелюбной атмосферы, – повинилась она. – В общем, меня зовут Скарлетт Ковач, я работаю в министерстве обороны. И насчет фанатки – это правда. Не настолько, чтобы вешать ваш портрет в своем кабинете, но ваш первый телеэфир привел меня в неописуемый восторг. Честно говоря, даже как-то обидно, что ваше выступление было не от чистого сердца.

– Жизнь полна разочарований, – философски заметил я. – Так что вам от меня надо?

– Ну, не совсем мне – министру обороны. Я работаю в его команде.

– Интересная у министра кадровая политика…

Скарлетт улыбнулась:

– Вы про мой возраст? Обычно, когда меня спрашивают, как я так быстро заняла такую высокую должность, я иронично отвечаю «насосала». Людям, которые не обладают выдающимися способностями и не в состоянии оценить чужой талант, энергичность и способности, иные ответы кажутся неправдоподобными. Но человек, что в семнадцать лет зашел в Зону на двадцать километров и вывел оттуда свой отряд, не потеряв ни единого бойца, а затем вообще пересек Зону в одиночку, наверняка понимает, чего стоят способности.

Хм. А она не глупа.

– Вы не сказали, что вам от меня нужно. Ну или министру.

– О, ну это же совсем просто. Мы хотим предложить вам, Александер, основать в Сиберии центр подготовки специальных тактических отрядов и возглавить его.

– Зачем?

– Ну как это «зачем»?! Все хотят иметь таких бойцов, как эстэошники! Про аркадианских эстэошников по всему Старому Свету ходят легенды, и иногда эти легенды даже правдивы! Александер, вы за месяц в Зоне сколько одержимых «зачистили»?

– Около двадцати.

– Сколько?! – хором изумились Ковач и Зарецки.

– Около двадцати. Вначале было проще – они сами на меня перли. После того, как я убил с десяток, остальные поумнели и начали прятаться. Каждого приходилось сутками выслеживать и преследовать. Я даже заставил одержимых совершить невозможное ранее: четверо из них объединились в одну группу, чтобы защититься от меня, хотя одержимые и по двое действуют неохотно, что уж о четырех говорить.

– Ну и ну! И чем это кончилось?

– Троих я убил. Четвертый сбежал, но я как раз готовился праздновать семнадцатилетие и потому не стал за ним гоняться. Да и в отдыхе нуждался.

– Ну вот, и вы еще спрашиваете, «зачем»?! Вообще-то, мы уже пытались организовать свое аналогичное подразделение по аркадианскому образцу. Набрали добровольцев с рудиментарным даром, купили у свартальвов ту установку, которая превращает магов в притупленных…

– «Кошмарилка».

– Вот-вот. Провели подготовку с ее помощью, поднатаскали, обучили… Но в итоге это окончилось позорным фиаско: на первой же зачистке часть группы погибла, остальные разбежались. Один даже сошел с ума.

Я рассмеялся.

– Как же вы наивны… Вы что, серьезно думали, что если пропустить солдата с рудиментарным даром через «кошмарилку», то на выходе получится эстэошник? На выходе получится обычный солдат, разменявший свой рудиментарный дар на устойчивость к магии и вероятные нарушения психики. СТО – это отдельный род войск. Это даже не армейский спецназ, понимаете? Отдельно взятый эстэошник – самая дорогая боевая единица после магов и танков, он обходится казне в шесть с половиной миллионов империалов – для сравнения, «Гоплит», основной боевой танк Аркадии, стоит около восьми миллионов, а весь мой отряд обошелся казне дороже танкового взвода. Вы этого не знали?

– Знали, но…

– Эстэошники готовятся четыре года, на нашем жаргоне это зовется «пройти пять кругов ада». Туда идут только самые отчаянные и самые стоящие люди на свете, а не кто попало. Когда рекрут пишет заявление – он вначале проходит так называемый «нулевой месяц», который даже не первый шаг на пяти кругах ада, а просто взгляд издали на то, что его ждет. Девяносто процентов кандидатов отсеиваются на протяжении этого месяца – дают задний ход, не проходят тесты или гибнут от запредельных нагрузок. И только сильнейшие поступают в учебку. Они подписывают «купчий документ», становятся на время собственностью государства и в первый же день пишут завещание. Это смертники, которые знают, что восемьдесят процентов их погибнут в первые же два года… Но перед тем их четыре года готовят по очень жесткой и эффективной программе, в которой нет места ничему лишнему. Эстэошники не ходят строем, не убираются в казарме, не стирают свои вещи, не дежурят по кухне. Все делает обслуживающий персонал. Эти четыре года эстэошника обучают лишь тому, что поможет ему стать сильнейшим бойцом на планете – и ничему больше. У тех, кто не выдерживает, всего два пути: урановые рудники или петля. Мне, прошедшему все это, ваша попытка превратить обычных солдат в эстэошников кажется в высшей степени смехотворной.

– Да мы это уже осознали, – пробормотал Зарецки.

Мы? Какие еще «мы», если Зарецки – аналитик СБ, а Ковач работает в министерстве обороны? Видимо, они на самом деле более сплоченная команда, чем хотят показать.

– …Но желание создать аналог СТО у нас никуда не делось, – закончила Ковач. – Довольно очевидно, не так ли?

Я пожал плечами:

– Вообще-то, я и не спрашивал, зачем вам основывать СТО, тут и правда все совершенно очевидно. Я спросил, зачем это нужно мне.

– О, ну это же еще очевидней! – улыбнулась Скарлетт. – По сути, вы будете стоять у истоков нового вида войск Сиберии. Начнете отнюдь не снизу, а с хорошего трамплина, вроде начальника спецшколы. Насколько высоко вы со временем сумеете забраться – зависит только от вас и ваших способностей, а они у вас есть! И вообще, вам выпадает возможность, которая сама по себе крайне удачна. Заполучить спецназ сродни эстэошникам мы хотели очень давно, но никак не могли добраться до секретов и методик подготовки, потому что все попытки заполучить перебежчика-эстэошника, подкупить или переманить, до этого момента успеха не имели…

Я тоже улыбнулся:

– Ну, в таком случае не понимаю, зачем вы тратите свое время на меня. Бегите бегом к этому вашему перебежчику.

И вот тут улыбка сошла с ее лица, да и сам жизнерадостный облик Скарлетт как-то слегка потускнел.

– Вообще-то, она имела в виду вас, – сказал Зарецки.

– Догадываюсь. Господа, а вы читали рапорты своих офицеров с Рубежа? Разве я, подойдя к стене, просил политического убежища? Нет, не просил. Я не просил впустить меня. Я не просил открыть ворота. Я не просил приютить меня на денек. Я попросил сбросить мне еды и патронов, только и всего. Чисто между прочим – попросил, стоя за вашим Рубежом. То есть, на территории Зоны, которая, согласно международным договорам, является нейтральной территорией. А еще напомню, что был вынужден войти в ворота, находясь под прицелом полусотни стволов. Так что я не перебежчик. Я боец СТО Аркадии, захваченный на нейтральной территории без объявления войны и в нарушение кучи международных договоров. Внезапно, да? На случай, если вы сейчас пытаетесь понять, почему я пересек Зону, только лишь чтобы попросить патронов – я заблудился. В Зоне не работает ни электроника, ни компас, там нет ни звезд, ни солнца. Я был уверен, что вышел к рубежу венгрочехов. Оказалось – сиберийцы. Ну и наконец… Скарлетт, вы предложили должность какого-то там начальника и возможность карьеры человеку, который добровольно отказался от графского титула, богатства и статуса первого героя Аркадии и лучшего эстэошника в истории, а заодно и от прилагающихся почестей и карьеры. Да, на то у меня были веские причины – но если б мне очень хотелось жить в роскоши и богатстве – я бы вернулся обратно в Аркадию. Риск, что меня как-то разоблачат, был минимален.

Скарлетт откровенно растерялась, Зарецки вообще напрочь растерял весь свой апломб все знающего и понимающего человека.

– Ну, понимаете, вы же говорили о неприятии социума Аркадии, и все это выглядело, как дезертирство, – промямлила Скарлетт, – вот это и натолкнуло меня на мысль о том, что вы ищете для себя другое место жительства… Ну а иммигранты обычно не отказываются упрочить свое социальное и материальное положение, ну и… Вот я и подумала, что вы будете рады возродить самый лучший род войск на новом месте…

Я фыркнул.

– Дезертирство? Другое место жительства? А что, где-то общество устроено иначе, нежели в Аркадии? Покажите мне место, где граждане не разделены на первый сорт и второй, где знатные Дома магов не правят бал? Если и найдете такое – то у альвов. У них неравенства нет, потому что они маги все поголовно и при этом сила дара не играет роли, альвы только мастерство уважают, а не врожденный талант. А у нас, людей, последние пятнадцать веков без изменений: магократия повсеместно, кто не маг – тот второй сорт. Разница только в общем благосостоянии от страны к стране, те же яйца, только в профиль.

Скарлетт задумчиво откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

– Александер, а вы много стран видели, кроме Аркадии?

– Только ее, родимую, – признался я. – Но не начинайте впаривать мне о том, что у вас все иначе: каждая жаба свое болото хвалит, это естественно.

– Насчет жабы было немножко обидно.

– Это не я, это присказка такая. Я не пытался ни на что намекнуть.

Она чуть наклонила голову набок:

– Знаете, Александер, сегодня вы мне открыли глаза кое на что, всего лишь рассказав об одном периоде своего детства. А я расскажу вам о своем. Я – круглая сирота, и тоже жила в детдоме. Сызмальства и до совершеннолетия. И вспоминать об этом не люблю. Я ненавидела свой детдом, когда жила там, но… Все познается в сравнении. Выслушав вас, я поняла, что мне еще повезло. Да, нас там не баловали особо. Все приходилось делать самим – уборка, стирка, готовка. У нас не было поваров – только «шеф»-повар, который ничего сам не делал, а руководил дежурными по кухне. Мы ели то, что готовили сами, и я и по сей день не могу смотреть на овсянку и перловку. Однако свои шестьсот граммов мяса, два литра молока и четыре яйца в неделю, согласно госстандарту, я получала всегда. За всю жизнь в детдоме я не узнала, что такое голод: никого не заботило, любим ли мы перловку, но мы получали здоровое и достаточное питание. У нас никто никогда не сбегал, как вы, и я даже не могу себе представить, насколько худо было вам, если вы предпочли быть беспризорником… Нам приходилось, помимо учебы, делать все по хозяйству – но мы научились заботиться о себе и трудиться. Наконец, в детдоме я получила основы двух дисциплин – управленческого дела и психологии – и благодаря своим способностям поступила в университет без вступительных экзаменов. Вы не поверите – я только два года назад получила диплом. И вот где я сейчас. Шутки шутками – но я никогда не спала со своим шефом. Иными словами, Александер, у вас в Аркадии сироты никого не заботят. Лишь бы с голоду не околели – а помрут так помрут, велика беда. А в Сиберии государство из сирот вроде меня готовит себе кадры. Никаких сантиментов, никаких нежностей – моя страна дала мне ровно то и ровно столько, чтобы я выросла здоровой, самостоятельной и полезной обществу. И такие условия я считала жестковатыми, скажем так, но, узнав вашу историю, взглянула на свое прошлое иначе… В общем, я вот к чему клоню: мы можем поехать в любой угол страны и зайти в любой, самый захудалый детдом. Просто для того, чтобы вы убедились: на этот раз я не вру. И тогда, когда вы воочию убедитесь, что разница есть и она огромна – поймете, что Сиберия и Аркадия – отнюдь не одно и то же. По крайней мере, в отношении к сиротам.

Я пожал плечами:

– А мне не нужно убеждаться: это ничего не меняет. СТО как военная организация может существовать только в стране типа Аркадии. Если у вас, фигурально выражаясь, все очень хорошо, прямо рай на земле – то это банально лишает СТО фундамента.

– Что вы имеете в виду? – спросил Зарецки.

– Открою вам секрет. Я уважаю эстэошников и горжусь, что принадлежу к их числу, но при этом ненавижу СТО как организацию. Сам факт существования СТО – это своего рода манифест наиболее ненавидимых мною аспектов Аркадии как империи.

– Простите, а можно немного попроще?

– Можно, – кивнул я. – Понимаете, СТО в том виде, в каком о нем слагают легенды, существует исключительно благодаря чудовищному неравенству в Аркадии. Благодаря нищете низов и блеску аристократии. В СТО идут только очень отчаянные и отчаявшиеся люди. И только потому, что иных перспектив у них нет, кроме как поставить на кон свою жизнь. Ну а что до вас – если у вас все остальное под стать детским домам, как тот, что вы описали… Вам неоткуда будет взять смертников, потому что обилие людей, готовых играть на свою жизнь, характерно для неблагополучных обществ.

Скарлетт незамедлительно бросилась ковать, пока горячо.

– А мы не заинтересованы в смертниках. Шесть с половиной миллионов ваших империалов – это порядка двадцати миллионов наших талеров. Одно дело вложить деньги в бойца высочайшего класса – но вбухивать столько в подготовку смертника как-то больно расточительно.

Я тяжело вздохнул.

– Боюсь, вы совсем слабо разбираетесь в СТО. Для вас эстэошник вроде меня – великолепный боец и только. Но вы не понимаете, что именно делает меня таковым. Как вы думаете, почему эстэошники продолжают сражаться даже тогда, когда регулярные части и спецназ в ужасе спасаются бегством? Почему мы стойки к тому кошмару, от которого бывалые солдаты седеют в считанные секунды? Ответ прост: принципиально иной способ мышления. В то время как обычный солдат идет служить за жилье и стабильную, хоть и небольшую зарплату, и молится Создательнице о том, чтобы никогда не встретиться с Порчей и одержимыми, мы идем навстречу им, потому что пришли именно за этим. Мы заранее знаем, что однажды заглянем в лицо потустороннему ужасу и сыграем с ним в «кто кого». Выигрывают немногие – но если выиграл то выиграл. Дворянство, достаток, карьера, для самых стойких – место в императорской гвардии, для самых способных – высокие должности. Рекрут СТО – это человек, загнанный безысходностью и нищетой в самый угол. Уникумы вроде меня, пришедшие не за деньгами – единичны, а среднестатистический эстэошник приходит в спецучебку, чтобы хоть немного пожить в относительной роскоши, по-человечески – ну а потом сыграть со смертью в револьверную рулетку. Ставка – жизнь. Выигрыш – джекпот. И всего одна пустая камора в барабане. Понимаете, СТО – не просто военизированная организация. Это субкультура, со своими традициями и своей реальностью. Со своими неочевидными законами и правилами игры. Почему мы обычно деремся до конца? Бегство с поля боя для эстэошника – форменное самоубийство. Я не говорю уже о том, что в самом-самом неприглядном случае он попадет на урановые рудники. Понимаете, мы – смертники. Не обычные солдаты с очень высоким шансом погибнуть, а именно смертники с очень маленьким шансом выжить. Все курсанты в спецучебке пишут завещание в первый же день – это и традиция, и рационализм, и часть психологической подготовки. Готовят нас так. Даже если я сбегу с поля боя и для меня не будет непосредственных последствий – я все равно стопроцентно попрощаюсь с надеждой досрочного перевода в офицеры, а тем более – с надеждой на место в гвардейском полку. То есть, с надеждой на то, ради чего я и пошел в СТО. Мне стопроцентно служить до полной выслуги, и моими спутниками будут позор, презрение и недоверие со стороны моего нового подразделения. А до выслуги доживают лишь два процента, потому сбежать – равносильно тому, чтобы приставить себе к голове револьвер с барабаном на пятьдесят патронов, где только одна пустая камора, и спустить курок. Конечно, бывает всякое. Бывает, что отступает все подразделение, если к тому есть объективные причины. Бывает, что все погибают, а один спасается. Но побежать, бросив подразделение, на глазах всего мира – это самоубийство с вероятностью в девяносто восемь процентов. Только медленное, с муками и позором. Потому мы, эстэошники, не бегаем. И в самом безнадежном бою продолжать сражаться – оптимальный выбор. Остался и погиб – значит, погиб как герой. Убежал – все равно погиб, только не сразу, долгой смертью труса. А если остался и каким-то невероятным чудом выжил – все, джекпот. Деньги, слава, карьера, все такое прочее. Так что рекрут изначально приходит в СТО с психологической установкой сыграть на высочайшую ставку в самую страшную игру на свете. Где другие седеют от ужаса – там мы видим наш лотерейный билет, тот самый, ради которого пришли в СТО и преодолели все пять кругов ада. Но не потому, что мы хотели сыграть, а потому, что нам не оставили иного выбора. Человек, у которого есть альтернатива СТО – не идет в СТО. Понимаете?

– Думаю, да, – кивнула Скарлетт.

– Ну вот и все. У вас СТО аркадианского типа не получится создать, даже если бы я хотел помочь. Но я не хочу, потому что это неправильно. И теперь самым оптимальным вариантом будет дать мне, наконец, еды и патронов и вернуть обратно в Зону. И мы забудем о том, что я тут был.

– Погодите, – сказал Зарецки. – Для чего вам возвращаться в зону, раз вы уже здесь?

– А зачем мне оставаться тут? У вас не выгорит с СТО – и хвала Создательнице за это. Канцлеру за малыша Сашика я отомстил – а потусторонним приблудам еще нет. Пока они есть – моя зачистка не закончится. К тому же, там весело. Адреналин, охота – и не на безмозглого безоружного бегемота или льва, а на не менее умного и опасного противника, чем сам охотник, к тому же отлично вооруженного. Вы знаете, что старые одержимые своим телекинетическим броском способны развить энергетику мелкокалиберной пушки?

– Вы что же, намерены зачистить всю Зону? – с толикой иронии спросил Зарецки.

Я пожал плечами:

– Это вряд ли, но я буду не я, если не попытаюсь, тем более что других стоящих вариантов у меня как бы и нет. Полагаю, у вас наконец-то все?

Зарецки переглянулся с Ковач, затем она сказала:

– Александер, а вы, видимо, идеалист?

– Может, и так, – пожал плечами я, – никогда не задумывался о себе настолько абстрактно. А что?

Скарлетт с видом «я делаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться» спросила:

– Тогда как насчет того, чтобы все-таки создать СТО в Сиберии? Только на этот раз – правильно, а не как в Аркадии.

Я приподнял брови:

– А «правильно» – это как?

– Вот вы нам и скажите, как сделать это правильно.

Сильный ход, надо это признать. Сильный настолько, что мне понадобилось пару секунд на размышления.

– Заманчиво, – сказал я, – но правильно у вас тоже не получится. Вы не заплатите такую цену.

– Вопрос только в деньгах? – удивилась Скарлетт. – Думаю, что мы вас удивим в этом плане.

Я покачал головой.

– Нет, Скарлетт. Это я вас сейчас удивлю. Вы-то еще ладно, два года как из университета, вам прощелкать очевидное позволительно. Но специалист Зарецки – вы же аналитик. Скажите, вас не удивляет, что подразделения СТО зачастую несут тяжелые потери, встречаясь порой всего с одним одержимым, а я месяц дрался с ними в Зоне и убил около двадцати? Восемнадцать трупов, на которые я плюнул, и еще три возможных, но не подтвержденных?

– Это была первая мысль, высказанная при вашем прибытии, еще до того, как к делу подключили нас, – ответил Зарецки. – Это показалось невероятным всем – отсюда и аж двадцать две проверки.

– Согласен полностью. Но теперь, когда вы убедились, что я не одержимый, чем вы объясните мою результативность?

Он кашлянул.

– Признаться, я посчитал, что вы, прошу прощения, крепко приврали насчет количества, а факт пересечения Зоны – мастерство плюс тонна удачи.

Я ухмыльнулся.

– Давайте на минутку примем за истину мои слова. Чем вы объясните мою эффективность в этом случае?

– Хм… Вы сверхталантливый уникум?

– Насчет таланта – не факт. В СТО проходят только очень одаренные люди, лучшие из лучших. И быть еще лучше их просто некуда. А мои способности объясняются очень просто… Как вы знаете, человек с рудиментарным даром, прошедший «кошмарилку», становится «притупленным» и теряет способность колдовать в обмен на стойкость к магии. Так вот, это ошибочное мнение. «Притупленных» верней было бы назвать «измененными», потому что они дар магии не теряют, а разменивают на способности иной природы. И этот размен – равноценный. Иногда у эстэошников появляются новые особые способности, но не магической природы, а скорее парапсихические. Например, Ян Вукович умеет создавать иллюзию себя и одновременно становиться невидимым, а Рюиджи Кибагами может разрубить стальной прут мечом. Причем даже деревянным. Тонкий нюанс, как вы любите говорить: дополнительные таланты появляются обычно у тех, у кого дар магии был второго уровня, а не первого. Первые уровни получают стойкость к магии. Вторые – частенько еще что-нибудь в придачу. Что получат третьи – вопрос открытый, в СТО не берут с третьим уровнем…

Я сделал паузу, давая им осмыслить услышанное.

– А у вас тогда какой уровень был? – спросила Скарлетт.

– Шестой. Так что увы: я знаю, вы уже успели помечтать об отряде, роте или полке таких, как я, или хотя бы вполовину таких. Но цена слишком высока: бойца моего класса можно сделать только из мага шестого уровня.

– Значит, вы все-таки Арклайт, – сказал Зарецки.

Да уж, ему палец в рот не клади. Впрочем, это ерундовый прокол.

– Это значит лишь, что у меня был дар шестого уровня – и ничего больше.

– Маг шестого уровня – уличный беспризорник? Такое вряд ли возможно. Даже в Аркадии.

Я хмыкнул.

– Такое возможно где угодно, если уличный беспризорник не имеет предрасположенностей и не подозревает о своем даре.

Тут опомнилась Скарлетт.

– Прошу прощения, мне надо позвонить шефу, – сказала она.

Зарецки проводил ее взглядом и как-то вольготно откинулся на спинку стула. Видимо, Скарлетт его слегка напрягает. Ну или ее начальник.

– Так, значит, это ваши новые способности помогли вам определить, что Скарлетт Ковач находилась в комнате наблюдателей? – спросил он.

– Логичное предположение.

– А что еще вы можете?

Я улыбнулся и промолчал.

– Это секрет?

– Разумеется. Напоминаю, что я был захвачен в нарушение международных договоров, и не исключено, что мне отсюда придется выбираться по трупам.

– Хм… Это же просто недоразумение. Вы и сами признали, что в первую очередь подумали бы об одержимом.

– Но теперь это недоразумение исчерпано?

– Да, так что…

– Тогда верните «кишкодер».

Зарецки слегка замялся.

– Эм-м-м… Видите ли, юридически вы не можете владеть или носить…

– Хватит словоблудия, – перебил его я. – «Венские соглашения», параграф о незаконно перемещенных лицах, пункт сорок шесть. «Лицо, незаконно и против своей воли перемещенное на территорию другой страны, не обязано подчиняться местному законодательству». Иными словами, специалист Зарецки, я нахожусь под юрисдикцией Аркадии и потому имею полное право на ношение и применение табельного оружия. Вы обязаны вернуть его, если это недоразумение. Если нет – значит, я незаконно захвачен враждебной страной и никаких переговоров с вами вести более не буду.

Он почесал затылок.

– Хм… Тут могут возникнуть определенные сложности, скажем так…

– Ваши проблемы.

– Александер, а вы понимаете, что в Сиберии лица, не входящие в определенный список, не могут носить оружие, особенно такое?

Я улыбнулся:

– Полагаю, у вас остался только один путь, не ведущий к нарушениям каких-либо законов. Вернуть мне оружие, а затем вернуть меня на то самое место, откуда взяли. Меня устраивает. У вас, впрочем, других вариантов-то и нет, потому что цена, повторюсь, для вас слишком высока.

– Я понял вашу точку зрения, Александер. Но подобные решения принимаются не мною.

– Догадываюсь, – беззаботно кивнул я.

Через пару минут появилась Скарлетт.

– Александер, министр очень заинтересовался… вашими возможностями. Как вы смотрите на перспективу съездить в столицу?

– Я смотрю на этот стол.

– Э-э… Простите, не поняла?

– И не вижу на нем моего «кишкодера». Господин Зарецки, раз вы поняли мою точку зрения – донесите ее до всех, кому это следует знать, будьте так любезны. За последние несколько дней меня уже подташнивает от необходимости что-то кому-то говорить более одного раза.

Мои подозрения насчет Зарецки и Ковач полностью подтвердились: в столицу мы поехали втроем на одной машине, следовательно, сюда эти двое приехали вместе. Министр обороны тесно сотрудничает с СБ – а иначе, в общем-то, и быть не могло.

Ехали мы часов тридцать: в обед выехали, до поздней ночи наматывали дорогу на колеса, останавливаясь только чтобы перекусить и на ночлег. Ночевали на какой-то военной базе, куда проехали безо всяких вопросов, как только Скарлетт сверкнула своим документом, а наутро ни свет, ни заря поехали дальше. Рулили попеременно Зарецки и Ковач, а я развалился на заднем сидении в обнимку с «кишкодером». Время перевалило за полдень, когда на горизонте показались первые высотки.

Мы подъехали к «крепостному рву» – хотя фига себе ров в пятьдесят метров шириной – остановились у блокпоста, Скарлетт снова предъявила свою «предъявлялку», а потом машина проехала между двумя странными конструкциями.

– Что это?! – удивился я. – Неужели «рамка»?!!

– Угу, – кивнул Зарецки. – Наша последняя разработка. Фактически, самый большой и чувствительный прибор для обнаружения одержимых, выпускающийся серийно.

– Точно ваша? – ухмыльнулся я. – А не пары свартальвов, работающих в вашем НИИ за сумму, составляющую половину всего бюджета этого НИИ?

– Таки наша, – ответила Скарлетт. – По правде говоря, в разработке принимал участие один длинноухий, но он сделал только блок, который гасит «самонаводку» и не позволяет прибору реагировать на собственные эфирные флуктуации. Все остальное сделано нашими инженерами и магистрами.

Я чуть приподнял бровь:

– А вы, оказывается, еще и в этом разбираетесь?

– Нет, – честно призналась Скарлетт, – я просто запоминаю все, что слышу. Эйдетическая память. При этом не представляю себе, что такое, к примеру, «самонаводка».

Проехав мост, мы снова оказались на блокпосту, миновали его и оказались в Светлограде – новой столице Сиберии, а по совместительству – еще и в сердце всего Северного Альянса.

– Как вам? – спросила Скарлетт, заметив, что я внимательно рассматриваю высотки в двадцать-тридцать этажей. – Впечатляет, правда?

– Да я с профессиональной точки зрения интересуюсь, – пояснил я. – Мне вот интересно, как можно над пустотой выстроить такие громадины?

– Элементарно. Почти весь Светлоград стоит над предохранительным подвалом, но под крупными строениями пустоты нет, поскольку любое строение – многослойная среда. Но можете не сомневаться: в любом месте, где бы вы не находились, если у вас над головой небо – то под ногами пустота. Предельные допуски – пятьдесят сантиметров. Таким образом, найти во всей столице площадку хотя бы два на два, где не было бы многослойной по вертикали среды, невозможно, так что ритуал призыва эфириала технически неосуществим. В этом плане Светлоград – самый безопасный город на Земле…

– Самый безопасный человеческий город, – поправил я.

Скарлетт съела шпильку молча: крыть нечем. Неважно, насколько сильные меры предосторожности принимаются: люди по своей натуре слишком порочны и примитивны, а потому уязвимы. И никакие хитроумные штуки и трюки, позаимствованные у длинноухих, не помогут нам добиться того же уровня безопасности, что и на территориях альвов и свартальвов.

К министру мы попали без особых проволочек: подкатили к хорошо охраняемому поместью, Скарлетт велела охране позвонить министру, сама проехала на парковку. Мы вышли из машины, зашли через парадный вход и поднялись на второй этаж.

С охраной возникла заминка: дежурному сержанту не понравился мой «кишкодер», причем Скарлетт в его глазах явно не обладала достаточным авторитетом, чтобы провести к министру человека с огромным страшным гибридом ружья и алебарды.

– Ну тут вариантов всего два, – сказал я ему. – Либо Ганнибал идет к Риму, либо Рим к Ганнибалу. Если ты не пропустишь меня к министру в кабинет – министру придется спуститься ко мне на парковку. Я человек негордый и неприхотливый, могу и в машине с ним побеседовать.

Наш спор был закончен строгой дамой средних лет, явно секретаршей, которая появилась из той двери, куда сержант не хотел меня пропускать, и пригласила нас войти.

Министр оказался худощавым, довольно высоким джентльменом лет пятидесяти, седым, хорошо одетым, но с закатанными до локтя рукавами рубашки. С первого взгляда видно, что аристократ: тут и манера держаться, и черты лица характерные.

Мы сразу же впились друг в друга глазами: эдакий предварительный тест на вшивость. Не проиграл никто.

– Садитесь, – сделал широкий жест министр, – устали с дороги? Чаю?

– Спасибо, и можно с печеньками и пирожными, – сразу же ответил я, плюхаясь на подвернувшийся диванчик и бросая рядом с собой «кишкодер», – а то в карантине почему-то с вкусняшками было туго. Все каша с тушенкой да тушенка с кашей.

Зарецки на меня странно посмотрел, Скарлетт незаметно скорчила осуждающую гримасу, а вот министр виду не подал.

– Сейчас принесут, – заверил он меня, – а тем временем давайте перейдем к делу. Меня весьма заинтересовал тот факт, что вы около месяца провели в Зоне, умудрились ее пересечь и…

– Грохнуть два десятка одержимых. Да, я в курсе, что вы этим заинтересовались. И в курсе, что вы этой ночью спали и видели, что у вас таких, как я, целая рота, а то и батальон. Да, это закономерно, любой бы захотел себе того же. Скарлетт объяснила вам, во что обойдется всего один равный мне боец?

– Я читал стенограмму беседы, – кивнул министр.

– Ну, тогда мне не нужно все заново повторять. О, уже и чай несут.

Я налег на чай и пирожные – сладкий бисквит с отборными сухофруктами. Чай, кстати, хороший, из тех сортов, которые в магазинах для простолюда не продаются, а если бы и продавались – их мало кто смог бы купить. Меняются страны, языки и лица на купюрах – но кое-что везде одно и то же.

Министр задумчиво вертел в пальцах карандаш.

– Итак, Александер… Вы утверждаете, что единолично убили два десятка одержимых, и при этом…

– Простите… Вы утверждаете, что вы министр, или вы действительно министр? Намек прозрачен?

– Я не это имел в виду. Вы говорите, что смогли сделать это потому, что до подготовки в спецучебке были магом шестого уровня? И если бы на вашем месте был другой боец, то он не смог бы повторить ваше достижение?

Я хмыкнул:

– Если бы на моем месте был обычный боец, имевший первый уровень дара, то спасти принца Георга и выбраться без потерь мы бы не смогли. Скорей всего, даже не дошли бы до цели. Я единолично убил трех одержимых в процессе операции и четвертого – совместно с другими бойцами. Об этом написаны рапорты, напечатаны статьи и даны интервью. Это как бы задокументированный мировой рекорд – три одержимых единолично за одну операцию. Что тут вызывает у вас сомнения?

Министр улыбнулся профессиональной улыбкой опытного политика.

– Если б у меня были сомнения – я не тратил бы на вас свое время. Это не сомнение, а удивление. В свете новой информации о том, что у притупленных эстэошников тоже есть уровни… Понимаете, специалисты вроде вас могли бы, скажем так, открыть перед всеми нами широкие перспективы, но есть одна проблема. Мы не можем взять мага шестого уровня и засунуть в «кошмарилку», понимаете?

– Конечно, понимаю, – кивнул я, – ведь я это сразу сказал. Вы не заплатите такую цену. И, собственно говоря, я даже сам немного удивляюсь тому факту, что трясся в машине тридцать часов, только чтобы повторить это вам лично и услышать абсолютно предсказуемый ответ.

– На самом деле, тут все немного не столь очевидно, – возразил министр. – Лично я вот прямо сейчас, как министр обороны, прекрасно понимаю, что нескольким Александерам Арклайтам я нашел бы хорошее применение. Они бы принесли пользы не меньше, чем столько же «шестерок», а то и больше, даже в условиях войны, а в мирное время – тем более. Но тут есть пара «но». Во-первых, король не согласится сунуть мага шестого уровня в «кошмарилку», основываясь исключительно на устном рассказе кого бы то ни было. Во-вторых, он не имеет на это права, даже если очень-очень захочет.

– В смысле – не имеет права? – удивился я. – Маги-дворяне же военнообязанные!

– Разумеется. Мобилизовать всех – может. Сформировать из них подразделение для борьбы с одержимыми – может. Заставить лечь в «кошмарилку» – нет. «Великому эдикту о правах и вольностях» двести лет, и его король ни нарушить не может, ни отменить. Среди прочего, Эдикт трактует насильственное лишение магического дара или возможности пользоваться оным как очень тяжкое преступление.

– Ладно, и мы остаемся на исходной позиции. Король согласится заплатить цену – не согласятся дворяне. Что совой об пень, что пнем об сову.

– Не согласятся маги-шестерки. Но есть маги более низких уровней.

– Не-не-не. Я неясно сказал, что СТО аркадианского типа против моих убеждений, или в стенограмме этого нет?

Министр остался спокоен.

– Нас тоже не устраивает вариант со смертниками. Покойный Лелуш Третий однажды сказал своему сыну: «Если у тебя есть человек, готовый умереть за тебя, то послать его на смерть – наихудший способ им распорядиться». Тут имеется одна возможность. Смотрите, Александер, с одной стороны – эстэошники с бывшим даром первого уровня. Практически обычные люди, не считая стойкости к магии и отличной подготовки, и смертность крайне высока, даже когда их целый отряд против одного одержимого. С другой стороны – вы, бывший «шестой», гуляющий по Зоне как по своей гостиной и укладывающий одержимых пачками… Что, если подготовить отряд из третьих-четвертых уровней? В теории, они должны быть золотой серединкой. Сильнее аркадианских эстэошников, и потому с куда более высокой выживаемостью, не так ли?

Я пожал плечами:

– Чисто умозрительно, что-такое и должно получиться… Но это только теория.

– Ну вот, – заключил министр, – получаем компромиссный вариант: без шестерок, но и без смертников. Шестерки-эстэошники – вопрос времени и результата. Нам нужен впечатляющий результат, гарантирующий, что маги-шестерки, превращенные в эстэошников, не будут потрачены впустую.

Я вздохнул. Действительно, а чего я ждал? Мои способности очевидны только для меня, и то я еще не уверен, чьи они: то ли малыша Сашика, то ли Зверя. Очевидно, впрочем, и другое: я сам Зону не зачищу, это не по плечу смертному. А вопрос, между тем, стоит ребром: либо мы зачистим Зону, либо Зона рано или поздно зачистит нас.

– Ладно, допустим, меня устроил бы такой отряд. Но мы не можем просто взять нескольких добровольцев и записать в учебку. Только очень особенные люди с особенным мышлением способны пройти все пять кругов ада и затем не спасовать перед потусторонними приблудами. Это должно быть в стенограмме.

– Да, я помню. И думаю, что у нас в Сиберии найдутся нужные люди с нужной мотивацией. Не с точно такой же – но ничуть не слабее, а то и сильнее.

– Вот как? – во мне проснулся интерес.

– Именно так. Сиберия – кое-в-чем особенная страна. У нас исторически сложились очень сильные рыцарские традиции… Кстати, вы хорошо говорите по-сиберийски, почти без акцента.

– В Темерине это был практически второй государственный язык.

– И неудивительно – там была самая большая диаспора северных славян… Так вот, не в обиду вам, но ваши предки – из тех, которые покинули родные края полторы тысячи лет назад, когда во время первого Сопряжения по соседству с нами внезапно объявился Свартальвсхейм. И нынешние сиберийцы – это потомки тех, которые остались и боролись за свои земли и свободу. Любой клочок земли, на который вы можете ступить в Сиберии, за десять столетий переходил из рук в руки три-пять раз, не меньше, а то и десятки раз. В сиберийском эпосе нет вымышленных персонажей – у всех героев есть исторические прототипы. «Темный потоп» люди отразили на цивилизационном уровне, сделав физический захват территорий неоптимальным способом действий для свартальвов – но это стало возможным потому, что темноухих вначале остановили мы. Много раз Свартальвсхейм разевал на нас пасть – но проглотить не смог… Потому у северных славян вообще и особенно в Сиберии очень сильны старые рыцарские традиции. У нас иное отношение народа к магам и магов – к своей стране. У вас на Краю сколько боевых магов? Три-четыре десятка, не считая офицеров со средними магическими талантами. Остальные где? В столице прохлаждаются. У нас вахту на Рубеже несут две-три сотни профильных боевых магов. Если в благородном Доме нет ни одного боевого мага или хотя бы боевого офицера, состоящего на действительной военной службе – в глазах других дворян такой Дом неполноценный. Недостойный. Понимаете, к чему я клоню?

– Патриотизм – это хорошо, – хмыкнул я, – только Скарлетт вроде бы упоминала, что в прошлый раз ваши патриоты в ужасе разбежались?

– То были простолюдины, это раз. Подготовку сродни вашей они тоже не проходили, это два. Добровольцы из дворян – совсем другое дело, поверьте мне. Хотите, я скажу, что вы думаете?

– И что же? – с интересом спросил я.

– Вы думаете – я седой, потому что старый. На самом деле, я поседел в двадцать девять лет. Уверен, вы слыхали про Планпандойскую катастрофу.

– Разумеется. Мы ее изучали в спецучебке, насколько позволяла доступная нам информация, и в целом это хорошая иллюстрация того, что обычные войска не в состоянии эффективно бороться с масштабным прорывом или локальным Сопряжением даже при поддержке сильных боевых магов.

– Увы, это так. Я там был – в самых первых рядах, и воочию видел все происходившее… Там я потерял отца и обоих братьев и получил на память седину, несколько шрамов и обширные ожоги… На меня вывалились с двух сторон две твари и одержимый, и если бы не один очень храбрый огнеметчик – там бы мой род и прервался. Этот одержимый – он абсолютно точно знал, в каком месте за стеной я стою…

– Ну это же естественно. Они чуют магов точно так же, как я чую их.

– Ага. В общем, этим лирическим отступлением я хочу сказать две вещи. Во-первых, сословие дворян в Сиберии – это сословие воинов с очень сильным кодексом чести. В Планпандое не было бы таких ужасных жертв, если бы войска не бежали массово в панике. Но жертв могло бы быть намного больше, если бы маги-дворяне сбежали вместе с войсками. Нас было мало, большинство погибло, но сбежал только один… Впоследствии он повесился, не вынеся позора… Одним словом, специальный отряд, набранный из дворян-добровольцев, по своим моральным качествам уступать аркадианским эстэошникам не будет. И во-вторых… как вы понимаете, я очень хочу, чтобы у вас получилось. По сугубо личным причинам в том числе.

– И вы уже придумали, где взять добровольцев.

Министр кивнул:

– Да, за прошедший день я все как следует обмозговал. Дело в том, что люди с третьим и четвертым уровнем дара не могут быть боевыми магами, только пятый и выше. Боевые навыки они развивают, как могут, но служить профильными магами-рыцарями их не берут. Тут как бы есть одна трудность: быть магом в Сиберии очень престижно. В Сиберии вообще почти все держится на традициях и престиже, деньги – на втором плане. Маг в глазах простого народа равен аристократу, даже если юридически этот человек не является дворянином, не состоит на военной службе и вообще сам по себе простолюдин… Понимаете, Александер, у нас взаимоотношения дворян и простонародья совсем не такие, как в Аркадии. Если вы маг-дворянин – вас везде пропустят без очереди, хоть и не обязаны, обслужат без очереди, пропустят на светофоре и так далее. То есть, с одной стороны, наследники благородных семей воспитаны в лучших рыцарских традициях, для многих не дотянуть до пятого уровня, дающего возможность стать магом-рыцарем – личная трагедия, да и для их родителей тоже. И потому как раз третьи-четвертые уровни ухватятся за наше предложение, если оно посулит больший престиж, нежели простое военное училище. А с другой стороны – никто не согласится вот так за здорово живешь лишиться магического дара, даже если бойцов СТО официально приравняют к магам-рыцарям. Прежде чем набирать в наше гипотетическое училище рекрутов, нужно создать ему очень хорошую репутацию. Престиж. Представить эстэошников как героев нового времени. И вот тут я решил позаимствовать идею у графа Керригана. Имея в своем распоряжении средства массовой информации, мы с вами сможем создать нужное общественное мнение. Расчет на молодежь – тем более что для подготовки нужны рекруты до шестнадцати лет, как я помню. Подростки на такое падки – наша задача сделать так, чтобы быть у всех на слуху, мелькать по телевизору. Какое-то количество отчаянных голов, готовых принести в жертву свой магический дар, мы найдем. А если у нас получится с третьими-четвертыми, то и новобранцы более высоких уровней к нам пойдут.

Я скептически хмыкнул.

– У молодых да горячих обычно есть трезво размышляющие родители.

Магистр приподнял бровь:

– И что? Отговаривать своих детей от службы государю и народу есть акт предательства. С юридической точки зрения, понимаете? Но это еще не самое худшее. Такой поступок крайне предосудителен сам по себе. Ни один отец не скажет «сынок, не иди в СТО, это глупо и опасно», потому что потеряет уважение собственного сына. Поймите или просто поверьте: это не Аркадия, это Сиберия. Тут другие люди, другие дворяне, другие нравы.

– Хм… У вас дети есть?

– Три сына и дочь. Предвосхищая ваш следующий вопрос – старший служит боевым магом, средний – офицер спецназа, с даром ему не повезло. Младший не допущен к службе особым указом короля – иначе и он пошел бы по моим стопам.

Я задумался. По сути, я должен потратить четыре-пять лет жизни только на первый этап этого плана. Альтернатива вернуться в Зону сулит куда больше веселья, но долго ли я там протяну? Увы и ах – у меня есть великая цель, однако в одиночку я ее не достигну.

– Ладно, и каков ваш план?

Министр улыбнулся:

– Сделаем из вас звезду для начала, только теперь уже нашего телевидения. Три недели назад охранники одного банка в городе по соседству сумели запереть в банковском хранилище одержимого. Если вы сможете с ним расправиться в лучших традициях кинобоевика – это станет отличным началом и сразу заткнет рты всем тем, кто сомневается в ваших двух десятках побед в Зоне. Что скажете?

Я ухмыльнулся. Кажется, все будет немного веселее, чем казалось поначалу.

– То же самое, что сказал, подойдя к вашему Рубежу. Жратву я уже получил – теперь дайте патронов.

Через десять минут министр организовал видеосвязь с парой офицеров: один – глава отдела имперской службы безопасности в соседнем городке, второй – командир сил специального назначения тамошнего гарнизона, и от них я узнал расклад.

За каким лядом одержимому понадобилось что-то в хранилище банка – непонятно, но факт есть факт: он приперся в банк, под видом клиента попал в хранилище и там каким-то образом себя выдал. Банковский клерк погиб на месте, но один охранник отвлек гада, стреляя от двери, а второй, имея за плечами солидный боевой опыт, сумел выскочить, вынеся оттуда труп погибшего служащего, после чего им удалось запереть хранилище. Благодаря этому одержимый остался в хранилище один и без плоти, из которой мог бы слепить себе какую-нибудь зверушку в подмогу или нарастить самого себя.

Разумеется, пойманным одержимым заинтересовались на самом высоком уровне: нечасто удается такого пленника заполучить. Впрочем, попытки наблюдения провалились: одержимый уничтожил все камеры внутри.

С того момента прошло три недели, однако тварь и не думала подыхать от голода или жажды.

– Каковы внутренние размеры хранилища? – спросил я.

– Примерно пять на пять на два с половиной, – ответил спецназовец.

– Одержимый точно еще там? Подкоп возможен?

– Исключено, банк строили с учетом такой попытки, хранилище – это стальной куб, практически.

– Внутреннее содержимое?

– Сейфы, массой по восемь тонн, на шестьдесят четыре ячейки каждый, и пластиковый стол. Больше ничего.

– Попытки штурма были?

– Была одна, но захлебнулась в самом начале. Мой человек остался без руки, как только начали открывать дверь, штурм прекратили.

– Принято, спасибо за информацию. – Я повернулся к министру: – полагаю, я знаю все, что мне нужно.

Он отключил видеосвязь и повернулся ко мне:

– Что ж. Теперь нам нужен способ сделать все красиво и кинематографично.

– Плохая идея. Одержимый может вывести из строя освещение и камеры – то есть, мы можем все сделать как в лучшем блокбастере, но в итоге остаться без материала. И вообще, показуху скрыть не удастся. У меня идея получше. Вы организуете «утечку информации», чтобы пошел слух о том, что скоро прибудет начальник секретной школы «истребителей» и разберется. Денька два подождем, чтобы слух хорошенько расползся. Тем временем найдите мне в музее пару клинков побрутальнее… К банку, надо думать, сбежалась толпень репортеров?

– Естественно. Круглые сутки там дежурят, чтобы штурм не проморгать.

– Я приезжаю, под прицелами кучи камер иду к банку с мечами в обеих руках. Захожу, убиваю, выхожу с его головой, сажусь в машину и уезжаю. Оп-па, ажиотаж, расследования, недоумение – а кто это вообще такой был? Тут главный элемент в том, что подача информации обществу произойдет через не связанные с министерством обороны СМИ, и даже если моя нашлемная камера сдохнет – материал все равно будет. А если запись боя сохранится – нам же лучше. Ну а потом рассекречиваем школу и объявляем набор. Или, если не спешить, можно дождаться второго инцидента. Я и там проведу зачистку, а уже потом рассекречиваем и начинаем набирать.

– Хм… Интересная мысль.

– Поднабрался таких трюков от телевизионной пиарщицы, которая с Керриганом сотрудничает.

Тут заговорила Скарлетт:

– Александер, а для эстэошника важно иметь именно такую экипировку, какая у аркадианских подразделений?

– Именно такая – это какая?

– Похожая на полицейскую экипировку группы захвата. Вас и не отличить, если бы не надпись «СТО» на спине. Я к тому, что доспехи можно сделать менее… прозаичными. Если вы появитесь в экипировке, напоминающей рыцарскую или современный доспех боевого мага – это сильно поможет в формировании общественного сознания и нужных ассоциаций.

– Хорошая идея, – одобрил я. – Только где взять такое? Разве что по музеям прошвырнуться.

– Стоп-стоп-стоп, – сказал министр. – Александер, вы на полном серьезе собираетесь драться с одержимым врукопашную?

– Ну да, а что? Он заперт в коробке пять на пять – легкая добыча. Если вы не знали – чтобы разогнать метательный предмет до убойной скорости, одержимому нужно минимум восемь-двенадцать метров. Пять метров лишают его возможности пустить в ход свое самое опасное оружие.

– Угу. Но руку бойцу он отрезал на раз-два.

– «Эфирной струной», выпущенной из пальца. Вот потому и нужны бойцы шестого уровня, а не первого.

– Вы умеете от этого защищаться?

– Конечно.

– Тогда не будем терять время. Скарлетт, возьми в канцелярии ордер и езжай с Александером в королевский музей, а я займусь подготовкой.

– Несколько преждевременно, господин министр. Вначале надо обсудить некоторые организационные моменты… Простите, лицемерю. Давал себе слово – но трудно старые привычки убить… Я хотел сказать – вначале вам необходимо выслушать мои условия.

– М-м-м… слушаю.

– Первое. «Правильный» СТО не является военной организацией и не подчиняется министерству обороны.

– Почему?

– Причин две. Начнем с того, что армейское командование не может правильно командовать отрядами СТО – это было проверено, и проверки эти стоили человеческих жизней. Именно поэтому в Аркадии эстэошники не являются военнослужащими формально.

– Разве СТО не подчиняется министерству обороны Аркадии?

– Подчиняется. Только СТО – не армия, а, если угодно, параллельная структура. Лидеры отрядов СТО, прикомандированные к войсковому соединению, должны содействовать этому соединению и командующему оного, но прямые приказы исполнять не обязаны, если считают, что это во вред. В нашем случае СТО должен быть общественной, коммерческой или еще какой-нибудь организацией, но подчинение министерству обороны исключено в принципе. Вторая причина заключается в том, что я был и остаюсь бойцом СТО Аркадии. Я не могу состоять в вооруженных силах другой страны – и не хочу.

– Внезапно… – пробормотал министр. – Честно говоря, не совсем понятно, как это все согласуется юридически с самой Аркадией…

– Вы про то, как я могу уйти из Аркадии, но оставаться бойцом СТО? Юридически и фактически я никогда не прекращал быть им. Пересказываю суть устава СТО: с того момента, как командир группы или отдельный боец без отряда сказал «Это зачистка», и до слов «Зачистка завершена», он обладает абсолютным иммунитетом к любой власти и не подчиняется никому. Ни офицерам, ни министрам, ни самому императору Аркадии, напротив, все они обязаны выполнять его инструкции, если окажутся в зоне зачистки. С того момента, как я шагнул за Край, выше меня в командной вертикали только Создательница, и так будет, пока я не решу, что зачистка закончилась. Там есть определенные условия, при которых зачистка не считается действительной, и при которых зачистка объективно закончена. В моем случае это будет, когда я вернусь обратно – но я не вернусь. Моя зачистка идет, пока я дышу.

– Сейчас вы явно не на зачистке, – заметил министр.

– Я так не считаю. У меня есть цель – зачистить Зону, и устав СТО дает мне право решать эту задачу любыми возможными путями, какие я сочту подходящими. Вариант «организовать в другой стране более совершенные силы зачистки» не противоречит уставу, так как не предусмотрен им, более того, это единственный возможный путь. Вижу на вашем лице непонимание… У нас в Аркадии есть военный юридический термин «боевая самоволка». Он обозначает ситуацию, когда солдат или подразделение начинает действовать согласно духу приказа, но вопреки букве. Выходит из-под контроля и продолжает выполнять задачу по своему смотрению либо в принципе выполняет не ту задачу, которая была поставлена. Например, если боец видит, что его командир отдал ему заведомо глупый приказ – он может «пойти в самоволку». Так вот, два юридических аспекта: правило «победителя не судят» имеет силу закона и освобождает от ответственности за самоволку, если по итогам солдат или офицер спас ситуацию или добился хороших результатов, которые не были бы возможны при следовании приказу. Второе – термин «самоволка» в принципе не применяется к подразделениям СТО. Точнее, за эстэошниками изначально закреплено право выполнять задачу так, как они считают правильным. По окончании зачистки командир отвечает за свои решения, и если они принесли пользы больше, чем вреда – любые обвинения снимаются.

– Занятный у вас устав, – сказал министр.

– Точно. Конечно, устав писался в расчете на нормального человека, который всегда стремится побыстрее закончить зачистку, вариант с фанатиком-идеалистом авторы устава не учли, и это – своего рода лазейка. Но при этом я следую духу СТО и не нарушаю букву. Я веду зачистку Зоны, нет никакого пункта, запрещающего мне обучить себе подмогу. Зачистка длиною в жизнь выходит за рамки разумного с точки зрения обычного человека – но не за рамки устава, он не предусматривает тут никаких рамок. Если много лет спустя я вернусь в Аркадию – меня вернут из списков погибших и выплатят всю зарплату, потому что юридически с моей стороны нет нарушений. Устав прямо запрещает состоять в любых вооруженных силах любых других стран, но сотрудничать на зачистке можно с кем угодно.

Министр потер переносицу.

– И что вы предлагаете по статусу организации? Я не смогу получить финансирование на формирование структуры, никому не подчиняющейся.

– Это и ежу понятно. СТО может подчиняться министерству чрезвычайных ситуаций, поскольку МЧС не есть «вооруженная сила». Как вариант, СТО может быть аналогом частной военной компании, только не совсем военной.

– Ладно, допустим. Возможно, я найду финансирование не из госказны, но спонсоры не согласятся финансировать что-то неподконтрольное. В любом случае, придется очень многое решать на уровне министерств или даже самого короля… Хотя какое там «даже», в обход короля такое сделать точно не получится.

– В общем, мою позицию вы знаете. СТО не может участвовать в войнах людей, наше дело – защита мира от приблуд, а не батрахомиомахия[1] с себе подобными. Второе условие – мой юридический статус. На данный момент, как вам известно, я нахожусь под юрисдикцией Аркадии и меня это устраивает.

– А в чем проблема, предположим, сменить подданство и место службы и продолжать свое дело по зачистке Зоны? Мне кажется, начинание, скажем так, интернациональное…

Я пожал плечами:

– Не вижу смысла в лишних телодвижения, это раз. Присяга – как бы все-таки присяга, это два. Наконец, аркадианская юрисдикция дает мне возможность носить «кишкодер», расставаться с ним я не собираюсь.

– С этим могут быть трудности.

– Трудности?!! – расхохотался я. – Давайте расставим акценты по местам: мы с вами – не договаривающиеся стороны. Вы очень много хотите от меня получить, при этом взамен вам и предложить-то нечего. Вначале мне придется потратить четыре-пять лет на обучение первого подразделения, затем вы попросите меня обучить бойцов пятых-шестых уровней. Вникаете? Я должен потратить десять лет своей жизни, чтобы у вас появились бойцы моего уровня! Десять гребаных лет! С учетом этого, я не считаю, что меня должны волновать чужие пустячные затруднения, даже упоминания не стоящие. Пишете бумагу, король ставит печатку – делов-то. Можете дипломатическую неприкосновенность мне организовать. Можете выдать справку о том, что я вне юрисдикции Сиберии. Как хотите, так и решайте. Вы – проситель, как бы ни непривычно было вам это амплуа, который просит больше, чем может дать взамен. Потому мои условия обсуждению не подлежат. И третье. Тот факт, что я нахожусь тут и сотрудничаю с вами, ни при каких обстоятельствах не должен использоваться в направленной против Аркадии пропаганде. У меня все, если ваше желание создать свой СТО не улетучилось – я готов ехать грабить музей.

Зарецки остался с министром, а мы со Скарлетт спустились обратно на стоянку и сели в машину.

– Должна заметить, Александер, что вы совершенно неподобающим образом разговаривали с его светлостью. У вас совсем ни капли уважения к дворянам?

– А с чего бы вдруг? Просто потому, что человек родился дворянином? Я уважаю тех, кто чего-то стоит, а чтобы стоить чего-то, мало просто родиться в определенной семье.

Скарлетт странно на меня посмотрела.

– Что не так? – я приподнял бровь.

– В Сиберии невозможно родиться дворянином, – сказала она. – Вы не знали?

Тут мне уже пришлось и вторую бровь поднять от удивления.

– А дворяне тогда откуда берутся?

– Дворянин – это человек, служащий при дворе короля и играющий важную роль в жизни страны. Ключевые слова – «служить» и «важная роль». Это у вас в Аркадии так – кто родился дворянином, тот стал большой шишкой, получил власть и занял высокий пост. У нас наоборот: вы вначале становитесь значимым человеком, и только по этому факту получаете дворянство. Условно, офицеры получают ранг рыцаря, чиновники средней руки – барона или баронета, более важные – виконты, министры и генералы – графские титулы, самые ценные для страны люди награждаются титулами князей и герцогов.

Я почесал затылок.

– Получается, дети дворян рождаются простолюдинами?

– Почти так. Они рождаются аристократами – у нас это не синоним дворянства. Аристократ юридически имеет всего одно преимущество перед простолюдином: простолюдин может быть наказан судом за явное неуважение к аристократу, а за оскорбление наказывается гораздо строже, чем в случае оскорбления другого простолюдина. Все. Понимаете, Александер… У нас все намного сложнее. Если в Аркадии преимущества дворян прописаны в законах, то у нас главные преимущества аристократов лежат не в юридической плоскости, а в традиционной. Аристократ в глазах простолюдина – будущий дворянин, рыцарь и так далее. Защитник, лидер, руководитель… Знаете, я вам на примере объясню. Если аристократ заходит в обычный ресторан, а в нем все столики заняты – метрдотелю придется выкручиваться, сказать «извините, все столики заняты» он не сможет, потому что его освищут другие посетители.

– Хех… Вы пытаетесь сказать, что здесь простой народ любит своих дворян? – ухмыльнулся я.

– Вам может показаться странным, но это так. Видите ли, в Сиберии нет такого разрыва, как между блеском и нищетой в Аркадии. И не потому, что наши дворяне во всем лучше ваших, а потому, что дворяне Сиберии не занимаются чрезмерным стяжательством. Деньги у нас, как я говорила, имеют второстепенное значение. Престиж и положение в обществе – все или почти все. Как итог, жизнь простолюдина у нас получше, чем у вас. Разница такая же, как между вашим приютом и моим. Не скажу, что у нас сахар – но любой человек, добросовестно работающий в поте лица своего, не останется без крова и куска хлеба. Как вы понимаете, это прямая заслуга лидеров нации, коими являются король и дворяне. Сюда добавлю, что в Сиберии на душу населения приходится в два раза меньше полиции, чем в Аркадии, а последние народные волнения произошли шестьдесят лет назад. Убедительный факт?

– Серьезный, скажем так. Хотя верится с трудом. Как-то так вышло, что крупнейшие сиберийские концерны и предприятия принадлежат дворянам. Все – оборонка, тяжелая промышленность, машиностроение – все в частной собственности у дворян. У вас даже танки строит частный завод. Разве не так?

Скарлетт притормозила на светофоре, повернула ко мне лицо и улыбнулась:

– С точностью до наоборот. У нас не дворяне прикарманили всю промышленность, как это у вас произошло, у нас промышленники, создавшие оружейные и танковые заводы, стали за это дворянами. Хотите загадку? Какая разница между промышленником-простолюдином и промышленником-дворянином?

– Без понятия.

– Простолюдин платит двадцать пять процентов подоходного, а дворянин – пятьдесят.

Вот тут я уже всерьез удивился.

– Быть дворянином не так выгодно, как простолюдином?! Серьезно?!!

– Снова неверно. Простолюдин-промышленник, чей доход перевалил определенную планку, вправе подать прошение о получении дворянства, и за это платит удвоенный налог. И прочувствуйте одну деталь: не обязан подать, а вправе. Это добровольно. И люди идут на увеличение налогов ради того, чтобы стать дворянином, теперь вы понимаете, что деньги – второстепенны? Дворяне не получают деньги из казны за красивые глаза, напротив, сами в казну платят. Герцог Твардовски, к примеру, владеющий заводом «Збройовка Славска», обязан ежегодно поставлять армии вооружение бесплатно, а если требуется больше квоты – по себестоимости. За что и носит титул герцога. Поймите, Александер, дворяне Сиберии не паразитируют на стране только потому, что родились дворянами. Напротив, они – стержень социума и опора народа. Но для постороннего наблюдателя это, разумеется, выглядит так, словно дворяне завладели всем и вся в Сиберии.

Я выхватил глазами на проносящихся мимо меня зданиях вывеску кондитерской. Надо будет зайти.

– Получается, дворянство можно купить за деньги или получить в аренду? Признаться, мне это кажется перегибом, но уже в другую сторону. При таком раскладе львиная доля так называемых дворян должна состоять из толстопузых купцов, спекулянтов и предпринимателей.

Скарлетт пожала плечами, не отрываясь от баранки:

– А вы взгляните на такого толстопузого купца с точки зрения мага-рыцаря, подавляющее большинство которых не так богаты, как дворянство Аркадии. Специальные доспехи для мага, вооружение и фокусирующий посох стоят очень дорого, они по карману далеко не всем. И у вас, типичного рыцаря-дворянина, есть весьма простой выбор. Либо признать промышленника, который экипирует армию за свой счет, равным себе, либо экипироваться за свои кровные. Справедливости ради, таких дворян мало и в аристократической среде они считаются как бы немножко вторым сортом, но это естественно.

– Понятно.

– А что вы про аренду говорили?

– Ну я про то, что получил должность – получил титул. Ушел с должности…

– Если дворянин оставляет службу по невозможности ее продолжать – возраст, здоровье, раны – и сама служба была образцовой – он сохраняет титул пожизненно. Который, кстати, абсолютно никаких материальных преференций не дает, два офицера в отставке, из которых рыцарский титул только у одного, получают одинаковую пенсию.

Я чуть поерзал, устраиваясь поудобнее.

– Интересную картину вы тут обрисовали. Со стороны мне всегда казалось, что Сиберия вдоль и поперек поделена между дворянскими кланами.

– Так и есть, но опять за внешними признаками не видна суть. Вот смотрите. Вся военная промышленность Сиберии – частная собственность дворян, состоящих в тесном сотрудничестве между собой – то есть, в оружейном клане, скажем так. Каждый из них поставляет королевской армии оружие и технику, и они между собой должны взаимодействовать для этого. Самый крупный промышленник, тот самый Твардовски, носит титул герцога, остальные – графы и пониже. И за все отвечает Твардовски. Это удобно: королю никогда не надо искать виноватого, потому что он делегирует определенные обязанности Твардовски, и если где-то армия чего-то недополучила – сразу известно, кто виноват. Знаете, тут система, похожая на средневековый сюзеренитет. Верховный сюзерен – король – раздает земли герцогам и графам. Те раздают меньшие лены своим вассалам-баронам. А тут то же самое, только вместо земельных владений раздаются должности. Так называемые владетельные дворяне все еще остались, но их относительно мало, и требование не только владеть, но и служить на них распространяется в полной мере. Вот мы и на месте, кстати.

Королевский музей оказался массивным модернистским зданием – шесть этажей, фасад порядка ста метров. Впечатляет.

Когда я взял «кишкодер» с заднего сидения, Скарлетт заметила:

– Вы с ним совсем никогда не расстаетесь? Стоянка же охраняемая, не пропадет.

Я улыбнулся в ответ:

– Даже если оружие пригодится лишь раз в жизни, его нужно носить с собой каждый день. А мне мой «кишкодер» пригождался слишком много раз.

В музей мы прошли без проблем благодаря «корочке» Скарлетт и сразу направились в оружейные палаты вместе с предоставленным нам экскурсоводом. Здесь, побродив среди выставочных витрин, я быстро заприметил короткий тесак с широким клинком и гардой с шипами, эдакий гибрид тесака и кастета. С виду хорошая вещь, да еще и в чем-то даже красивая, формой слегка напоминает мой собственный стандартный штурмовой нож, только побольше.

– Это что за тесак? – спросил я.

– Это не совсем тесак, – ответил экскурсовод. – Это гвардейский кацбальгер, он же «кошкодер».

– Интересное название…

– Существует расхожее мнение, что меч «кацбальгер» получил своё название оттого, что на его ножны использовались шкуры рыжих котов или из кошачьего меха, от германского слова «кошка». Утверждается, что у таких ножен из кошачьего меха якобы не было наконечника, чтобы можно было фехтовать, не обнажая меча. Такое объяснение названия все же маловероятно. Изобразительные источники ясно подтверждают, что кацбальгер носили в обычных ножнах. Скорее всего, название меча происходит от старинного выражения, обозначавшего потасовку: по-германски «katzbalgen» означает «драться», то есть «wie-die-Katzen-balgen» – «драться, как кошки». По этой же причине «кацбальгер» называют не только «кошкодером», но и «потасовщиком». Триста лет назад двести таких мечей были изготовлены по королевскому заказу по настоянию его гвардейского капитана, и в документах они именно так и обозначались, хотя фактически, как вы сами заметили, данный экспонат к тесакам ближе, чем к классическим кацбальгерам.

– Видимо, капитан был германцем? – полувопросительно сказал я.

– Вся гвардия была набрана из германцев. Король Владос Второй страдал от «боязни толпы» – охлофобии, и потому вооружил гвардию оружием, пригодным для боя в толпе. А германцев он нанял потому, что боялся заговоров: наемники, не говорящие на местном языке и не являющиеся частью местного социума, в этом случае предпочтительнее.

– Кацбальгеры, впрочем, так и не были использованы по назначению, – заметила Скарлетт.

– Да, все верно. Ирония в том, что у короля Владоса не было иных причин бояться восстания, кроме воображаемых. При нем увеличилось общее благосостояние народа, не велись войны, потому в историю он вошел как Владос Добрый. И его гвардия ни разу не участвовала в каком-либо бою: на монарха никто никогда не покушался. Потому даже удивительно, что на данный момент сохранилось лишь три таких меча – два в нашем музее и один в частной коллекции. Зато – в идеальном состоянии.

– Отлично, я забираю оба.

– Простите?! – выпучил глаза экскурсовод.

– На них были потрачены казенные средства – пусть хоть два меча из двухсот послужат по своему прямому назначению и отработают затраты. Скарлетт, предъявляйте свою бумагу.

Начал разгораться скандал, прибежал директор и заявил, что грабеж исторических артефактов возможен только через его труп, и ему безразлично, что там у Скарлетт за бумага.

– Уважаемый, – сказал я ему, – насчет трупа вы зря, могу и перешагнуть. Я еще в состоянии понять старика-художника, который пытался своим тощим телом закрыть от стеклянного шквала знаменитую «2х4» – все-таки произведение искусства, которое Гитлер двадцать лет писал. А вот это – предмет, созданный для убийства, а ни разу не шедевр, так что ваша истерика мне не понятна.

– Я буду жаловаться!!! – завопил он.

– Кому вы будете жаловаться? – спокойно спросила Скарлетт. – Бумага выдана его светлостью министром обороны графом Сабуровым, на него разве что королю жаловаться можно. Жаловаться королю на министра из-за пары тесаков? Вперед и с песней.

Так что кацбальгеры мы получили. В дополнение к ним я наложил свои жадные лапки на старинный черный нагрудник с массивными наплечниками, по форме напоминающими грифоньи головы: поверх бронежилета будет самое то, благо крепления ременные. С другого экспоната я позаимствовал шлем рыцаря-мага с небольшими стилизованными крылышками, тоже черный, с забралом и инкрустированными в металл рунами.

– Только я сомневаюсь, что тут хоть одна руна рабочая, – сказала Скарлетт.

– А мне от брони только механические свойства нужны. К шлему надо бы присобачить современное прозрачное забрало – и стильно, и практично.

Директор, услыхав это, схватился за сердце и едва не грохнулся в обморок.

Мы вышли из музея и сели в машину. Пока я складывал свои трофеи на заднем сидении, Ковач сидела, держа руки на баранке, и смотрела куда-то вперед расфокусированным взглядом.

– Все в порядке? – спросил я, садясь рядом.

– А? Да… задумалась. Как-то не идет из головы старик-художник, о котором вы упоминали… Я читала материал по той зачистке, но там ничего не было сказано ни про него, ни про картину Гитлера. Вот пытаюсь понять – насколько сильно надо любить искусство, чтобы умереть за кусок расписанного холста? «2х4» – огромное полотно же, на что бедолага рассчитывал? Как его закрыть-то?

– А, ну это да… Сильное воспоминание и для меня. Одержимый хреначит по нам стеклом – там все картины в стеклянных витринах по всему залу рядами, а он, значит, сквозь них телекинезом… Стеклянная шрапнель по всему залу свистит, с такой силой, что у меня забрало даже треснуло… И вот, когда я за фонтанчик прыгаю, а у меня за спиной та самая картина, и следующий удар будет по мне – выползает откуда-то старичок тощий, с виду типичный жид, каких вы каждый день на улицах видите. Даже не знаю – то ли сотрудник галереи, то ли художник, то ли посетитель … Выползает, бросается к картине, руки раскинул и кричит, мол, только не Гитлера – он ее двадцать лет писал… Душераздирающее зрелище, хоть я его долю секунды наблюдал…

– Бедняга.

– Угу, мне тоже его жаль. Он выжил.

Скарлетт повернула ко мне удивленное лицо:

– А почему тогда жаль?!!

Я вздохнул:

– Может быть, ему было бы легче умереть с надеждой на осмысленность своей жертвы и не увидеть того, что случилось с картиной. Полотно посекло просто нещадно, но каким-то чудом в старика не попал ни единый осколок. Ну или попал, но слегка. Я когда уходил – он на коленях рыдал у картины, и крови я не заметил. На самом полотне остался неповрежденным аккурат человеческий силуэт в том месте, где стоял этот старик. Как такое возможно – я не знаю. Вот после таких историй и появляются байки о том, что души великих художников и скульпторов не уходят куда положено, а остаются возле своих шедевров…

Скарлетт повернула ключ в замке зажигания.

– Признаться, мне все равно трудно понять. Заслонить другого человека – тут все ясно. Но холст? Пусть даже самим Гитлером расписанный?

Я снова вздохнул.

– Видите ли, Скарлетт, у человеческой жизни есть интересное свойство.

– Какое?

– Наделять значимостью любую фигню, за которую эта самая жизнь была добровольно пожертвована. Там были картины художников не хуже, но старик решил умереть именно за Гитлера, а не за Рубенса там или ван Гога. При том, что и Гитлер был художником не особо шедевральным. Просто модный в свое время пейзажист, и «2х4» с технической точки зрения еще не лучшая его работа.

Мы выехали на светофор, Скарлетт притормозила и заметила:

– А знаете, как эта самая «2х4» писалась? Я читала, что каждую субботу в теплое время года Гитлер ездил на узкоколейке к Альпам, везя с собой двухметровый тубус с холстом. Он приезжал в отель, где двадцать лет арендовал комнату, в которой хранились его складной мольберт огромного размера и специальная стремянка, с вечера все это раскладывал, чтобы утром встать затемно и встретить рассвет с кистью в руках. Поработать несколько минут, пока солнце бросает лучи под одним и тем же углом, затем все свернуть, собрать, сесть на поезд и к вечеру вернуться домой. И так двадцать лет. Масса сил и денег. Это ж огромный кусок жизни, потраченный всего на одну картину… Потому-то технически «2х4» и не очень сильна: он спешил. Боялся не успеть. Я даже не знаю, кто пожертвовал больше – то ли сам художник, отдавший картине так много сил, то ли старик, пытавшийся отдать ей те пару лет, что ему оставались…

– Угу. И это снова перекликается с моими словами про то, как человеческая жизнь придает значимость всего лишь куску холста, покрытому краской.

– Художники – воистину безумные, фанатичные люди, я их вряд ли пойму, – призналась Скарлетт.

Я ничего не ответил, но про себя подумал, что, наверное, хорошо понимаю Гитлера. Мы с ним оба фанатики, хоть и каждый по-своему. Только он потратил всю жизнь на рисование, а я готов потратить свою на прямо противоположный процесс…

…Стереть кое-что с карты ко всем чертям.

Два дня я гостил в особняке министра, пока шли приготовления и расползался слух о том, что скоро приедет некий очень засекреченный тип и разберется с одержимым единолично. Зарецки и его команда постарались очень хорошо: уже на следующий день в солидной газете появилась основанная на «инсайдерской информации» статья о том, что министерство обороны в абсолютной тайне создало подразделение для борьбы с одержимыми и прочими угрозами того же порядка. Эту информацию на второй день подхватили другие издания, высказавшие мысль о том, что в Сиберии, вероятно, уже есть аналог аркадианских специальных тактических отрядов. Причем наиболее скептически настроенные обозреватели предположили, что смысл секретности – боязнь громко опозориться, как это вышло с первым начинанием: если снова выйдет пшик – министерство просто сделает вид, что ничего не было.

Кроме того, практически все в один голос подвергали сомнению информацию о том, что таинственный тип будет уничтожать одержимого единолично: маги стараются избегать поединков с такими противниками и не идут на зачистку без поддержки, а если он не маг, то ему тем более не светит.

Эти два дня я тоже даром не терял: мы с министром набросали примерную концепцию устава «Специальных истребительных отрядов» и выработали общее видение как самой организации, так и перспектив развития.

В общем и целом, все вырисовывалось в радужных тонах. Как только появится намек на какое-то сенсационное начинание – моментально найдутся те, которые захотят стоять у истоков. И наше им предложение очень простое – место в списке основателей в обмен на щедрое финансирование. Даже если король не согласится выделить нужные средства – найдется куча других желающих.

С кандидатами у нас тоже проблем быть не должно: возможность войти в малое число первых героев новой формации выпадает только раз в тысячелетие.

Так что первый и самый важный пункт нашего плана заключается в том, что я должен выйти на сцену красиво, эффектно и убедительно. Чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений. Министр, что бы он там ни говорил, все же явно побаивается, что я провалю эту миссию и он останется с носом, так как тогда создавать СТО в Сиберии будет уже некому.

У меня тоже есть кое-какие опасения, но совершенно другого толка: а что, если я не прав? Что, если на самом деле «притупленные» получают устойчивость к магии и какие-то дополнительные способности безотносительно того, какая сила магического дара у них была? Что, если наличие этих самых способностей преимущественно у вторых уровней – просто невероятное совпадение, а мои собственные сверхспособности объясняются отнюдь не бывшим шестым уровнем малыша Сашика, а наследием темной половины моего «я»?!

Впрочем, такие мысли – вовсе не основная причина беспокойства: если я ошибся – значит, я ошибся, и с этим ничего нельзя поделать, никак нельзя исправить – а раз так, то и беспокоиться смысла нет, мне остается лишь принять и смириться.

Гораздо больше меня беспокоит другое: возраст возможных кандидатов и их перспективы. В Аркадии в спецучебку берут только мальчиков от двенадцати до шестнадцати лет, причем статистика утверждает, что именно вступившие в самом раннем возрасте эстэошники имеют чуть больший шанс выжить и более высокую эффективность: взросление таких же несчастных, как я, происходит под тяжелейшими нагрузками, и те, которые выдерживают, вырастают особенно крепкими и сильными. Эстэошник, поступивший в двенадцать и выпустившийся в шестнадцать, зачастую немного сильнее, быстрее, выносливей того, который поступил в шестнадцать и выпустился в двадцать, это общеизвестный факт.

И вот тут как раз зарыта собака: а что, если новобранцы будут старше шестнадцати? Что мне с такими делать? Нет, обучение-то они будут способны пройти, не все, но лучшие, хотя бы на троечку. Только не окажется ли их выживаемость ниже плинтуса?

Впрочем, у меня есть повод и для робкого оптимизма: во-первых, многие с детства готовятся стать воинами, как готовил малыша Сашика его отец. Во-вторых, если у них откроются сильные способности, хотя бы в половину или даже в треть моих – то дело будет обстоять весьма неплохо. Если же нет… мне придется прыгать выше головы, чтобы подразделение показало хорошие результаты вместе с высокой выживаемостью, иначе не видать мне бойцов шестого уровня и много лет моей жизни будут просто потрачены впустую.

Одновременно мы провели кое-какую работу с Зарецки и еще одним человеком, Маттиасом, который оказался по профессии киношником-постановщиком. Мы детально изучили план местности и спланировали все, чуть ли не до жестов: кто откуда подъезжает, где высаживаются «бойцы С.И.О.», где выхожу я. Задумано так, чтобы наша со Скарлетт машина остановилась вблизи от ограждения, за которым толпятся репортеры, и мое появление было заснято крупным планом.

– Александер, – сказал Маттиас, – я до сих пор так и не узнал, как вы намереваетесь обставить свой, так сказать, «штурм»?

– В каком смысле? – не понял я.

– За счет чего вы намереваетесь достичь нужного эффекта при зачистке? Одержимый на самом деле уже мертв?

– Почему вдруг он должен быть мертв?

– Тогда как вы собираетесь его убивать? Он же не будет стоять, пока вы его рубите, да?

– Очень надеюсь, что не будет, иначе весь наш труд насмарку.

И вот тут до него начало доходить.

– Погодите… вы на полном серьезе, взаправду будете драться с ним в ближнем бою? Один на один?!

– Ну да, а как же иначе?

– Он же вас убьет!

Я пожал плечами:

– Я похож на самоубийцу? Это, конечно, не исключено, но статистика пока что на моей стороне: счет «пять-ноль» в мою пользу, это если считать только рукопашные схватки с одержимыми.

Он чуть помолчал и сказал:

– Тогда я просто не понимаю, для чего мы вот тут все это обсуждаем… Зачем мы тут целую постановку продумываем, если вы в состоянии просто зайти и убить тварь в самом настоящем бою?

– Понимаете, Маттиас, жизнь – не фильм. Настоящий бой – он не красивый, как в кино. Он короткий и жестокий, и я бы сказал даже – уродливый. Обычно все сводилось к тому, что я подбегал к одержимому и хреначил его клинком «кишкодера» – вот этой вот самой «пушки», что в углу стоит. А потом добивал – тридцать-сорок ударов по лежащему противнику, ну, чтобы наверняка, да и просто – остановиться бывало трудно. Никаких пируэтов и трюков – просто внезапная и стремительная штыковая атака и быстрые, эффективные приемы, напрочь лишенные эффектности. Максимум, что при этом мог сделать сам одержимый – одна попытка контратаки. Но они не умеют драться в ближнем бою, потому все заканчивалось очень-очень быстро. Тут дело такое: когда люди слышат фразу «человек против одержимого» – они подсознательно ожидают чего-то эпичного. Противостоять одержимому в поединке может разве что маг, потому в сознании обывателя это должен быть зрелищный бой. Сполохи магии, разлетающиеся в щепки стены, ну или что-то, столь же эффектное. А на деле все бывает очень быстро, так что зритель даже не поймет, что поверженный – на самом деле не человек, а ужасное чудовище. И вот потому нам нужны вы. Надо выжать из операции максимум зрелищности. Может быть, мне и удастся немножко затянуть бой – ну, две-три секунды, ну пять – вместо одной.

– Это как если бы вы ждали поединка двух чемпионов мира, – добавил Зарецки, – в день боя отпросились с работы пораньше, сели с пивом у телевизора – и в первом же раунде один свалил другого первым же ударом. Что вы почувствуете? Горькое разочарование. Бой будет очень коротким, более того, произойдет в закрытом хранилище, где нашлемная камера Александера может не работать. Значит, надо сделать шоу из всего остального.

Маттиас потер виски.

– Ладно. Раз у нас есть крутой герой – надо показать его крутость с первого же момента… ладно, смотрите. Вот тут останавливается машина, выходят Александер и госпожа Ковач. У Александера в зубах недокуренная сигара…

– Фу! Я не превращаю губы в дымоход, а деньги – в пепел!

– Ну, разочек надо бы. Это архетип такой. В любом крутом военном боевике обязательно найдется как минимум второстепенный крутой парень, ну там амбал-огнеметчик, к примеру, с сигарой в зубах, а иногда это и сам главный герой. Вы выходите с сигарой – ага, вот на сцене появился крутыш. В толпе репортеров нужна пара «своих», которые зададут нужные вопросы, если их не задаст кто-то другой. Например, он спросит что-то вроде «ах, вы курите в столь юном возрасте?», а вы ему отвечаете: «если курение хочет меня убить – пусть записывается в очередь». И неплохо бы метким щелчком пульнуть окурок в отдаленную урну. Можно натренироваться. А если промах – реплика «опять промазал… ладно, урна – не одержимый, промах не смертелен».

– Интересный ход, – одобрила Скарлетт.

– И я так думаю, – улыбнулся Маттиас.

Постановка была продумана очень тщательно, до мелочей и секунд. Например, чтобы я мог докурить сигару и перекинуться словечком с репортерами, министр должен позвонить командиру, старшему в оцеплении, за десять секунд до нашего прибытия и удержать его у телефона, пока я играю на камеру.

На роли «бойцов С.И.О.» мы взяли взвод кадетов одного военного училища, в котором готовят офицеров спецназа, выбрав из нескольких тот, в котором все кадеты обладали третьим-четвертым уровнем дара. После того, как они дали подписку о неразглашении, мы с Зарецки детально растолковали, что от них требуется.

Староста – крепкий рослый блондин примерно моих габаритов по имени Аристарх – довольно быстро озвучил вполне ожидаемый вопрос, легко читающийся на лицах всего отряда.

– Ваша светлость, а для чего нам имитировать секретное подразделение? – спросил он министра.

– Потому что оно пока не существует как таковое, – ответил граф.

– И, отвечая на еще не заданный вопрос «зачем имитировать несуществующее подразделение?», – вставил я, – чтобы оно начало существовать. «Начальник спецучебки» – звучит не очень солидно, если сама учебка не существует и у меня – ноль учеников. Ваш маскарад дополнит общую картину и позволит на первых порах скрыть тот факт, что сверхсекретное элитное подразделение состоит всего из одного бойца.

Аристарх едва заметно улыбнулся:

– Обман рано или поздно вскроется, и что тогда?

– А почему он должен вскрыться? Пара зачисток – и у нас не будет отбоя от желающих стать суперэлитными бойцами вроде меня. А дальше – дело техники.

Кадеты начали ухмыляться.

– Мне кажется, у вашего плана есть одно слабое место – и оно отнюдь не в отсутствии курсантов в несуществующей школе, – сказал Аристарх.

– И в чем же оно? – спокойно спросил я.

– В том, что так называемый «начальник спецшколы» будет выглядеть не старше своих курсантов. Непременно возникнут вопросы – а совершеннолетний ли этот «начальник» и чему он сможет научить своих учеников?

Я улыбнулся.

– Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Завтра я покажу, на что способен, а вы будете сидеть в первом ряду на этом шоу и все увидите своими глазами. А теперь давайте еще раз повторим, кто что должен делать.

Как говаривал самый ненавидимый нами инструктор, «если у тебя что-то может не получиться – оно и не получится». Ненавидели мы его, впрочем, не за эту фразу, а совсем-совсем за другое.

В общем-то, я опасался, что по плану может пойти не все: слишком много человеческого фактора задействовано во всей этой операции. Слишком много актеров, не знающих, что они актеры.

Начали мы утром, чтобы материал появился не только в экстренных выпусках новостей, но и в обеденных газетах. Наш кортеж – пять солидных черных внедорожников с тонированными стеклами – подкатил к месту так, чтобы мы со Скарлетт вышли из машины возле самого ограждения, за которым столпились репортеры.

Вначале из четырех джипов высадились курсанты и быстро, без команды двинулись занимать ключевые точки оцепления, демонстрируя таким образом высокий уровень подготовки состава, которому не требуются постоянные указания офицеров. Как только журналисты проводили их объективами камер, Скарлетт выбралась со своего места рядом с водителем и открыла заднюю дверцу.

– Сэр, мы на месте.

И я неторопливо полез наружу, стараясь не задеть ничего своими наплечниками.

Этот момент тоже продумал Маттиас. Со стороны все смотрится следующим образом: большая машина, эффектная брюнетка в военной форме в роли адъютанта – а затем появляется главный герой в солидных доспехах, со шлемом под мышкой и с сигарой в зубах. Кроме того, я не надел защитную куртку под нагрудник, чтобы в кадр попали мои бицепсы. Должно быть, выглядит это круто – но заценить смогу только когда все закончится.

Я выпрямился в полный рост, огляделся по сторонам с видом полководца, осматривающего поле боя, и затянулся сигарой. Ну и мерзость, однако… Зачем люди это курят? Гробят свое здоровье за свои же деньги? Радует одно: для дела потерпеть надо, но вот эта сигара – первая в моей жизни и последняя. В следующий раз пусть мне Маттиас другую геройскую черту придумает.

И тут началось. Журналисты, смекнув, что я не занят ничем важным, а просто стою и курю, моментально обрушили на меня лавину вопросом.

Я выставил вперед ладонь в останавливающем жесте:

– Леди и джентльмены, еще капельку терпения. Вы все тут давно торчите – еще немного осталось. Десять минут – и все закончится, а вы побежите писать материал, монтировать там или что вы делаете.

– Что значит аббревиатура «С.И.О.» у ваших солдат? – выкрикнул какой-то репортер.

– «Специальный истребительный отряд».

Вопросы посыпались пуще прежнего, я просто не успевал отвечать на все, потому неважные решил игнорировать. Кто такие? Пока секрет. Почему секрет? Это тоже секрет. Наше предназначение? Сейчас увидите. Почему все бойцы так молоды, практически дети? Так курсанты же.

Разумеется, вопрос «почему вы сами не старше их?» просто не мог не последовать.

– Потому что когда вы играли в игрушки – я учился истреблять одержимых. Когда вы в школе учили литературу и историю – я учился истреблять одержимых. Когда вы дома делали уроки – я учился истреблять одержимых. Когда вы бегали за девочками, играли в футбол, клеили бумажные кораблики – я учился истреблять одержимых. Вам интересно, как я могу быть начальником специального училища в моем-то возрасте? Сейчас у меня больше двадцати лично уничтоженных одержимых, Порчу просто не считал. Знаете кого-нибудь, кто понимает в этом больше меня? С радостью уступлю должность кому-то, более опытному, и поучусь у него. Есть у вас на примете такой человек? Нет? Вот то-то и оно.

– Скажите, а какой у вас уровень дара? Если не секрет? – спросила круглолицая девица и протянула мне микрофон.

– Я не маг.

По толпе прокатился удивленный гомон, но тут появился командир сил быстрого реагирования.

Мы с ним обменялись приветствиями, вида, что удивлен моим возрастом, он не подал.

– Министр вам сообщил, что теперь операцией командую я?

– Сообщил.

– Отводите своих людей назад. Дальше мы сами. Мне нужен только человек, который знает, как открывается хранилище.

– Сейчас отдам распоряжения. Две минуты.

Как только он повернулся, из толпы журналистов прилетел логичный и закономерный вопрос:

– А как вы собираетесь сражаться с одержимым, если вы обычный человек?

Я повернулся к репортерам и улыбнулся:

– Я не говорил, что я обычный человек. Я сказал только, что я не маг.

Тут тощий длинный тип, доселе молчавший, заговорил с характерным германским акцентом, не выпуская меня из прицела портативной камеры:

– А можно каверзный вопрос?

– Задавайте, чего уж там.

– Как вы умудряетесь покупать сигары?

– Вы про мой возраст? – С этими словами я эффектно затушил сигару о голую ладонь, пульнул окурок в урну, стряхнул с рук пепел и достал с заднего сидения «кишкодер»: – я хожу за сигарами вот с этой штукой. Хотите верьте, хотите нет – паспорт у меня еще ни разу не спросили.

– Классный трюк с сигарой об ладонь, – заметил тощий и выкинул свой главный козырь: – а скажите, мы сам бой-то увидим? Или вы зайдете с этой громадной дурындой в хранилище, пару раз бабахнете в труп и добавите к своему списку так называемых «побед» еще одну зарубку?

Вот же сволочь, а? Одним вопросом он перечеркнул все. Действительно, если одержимый выведет из строя мою нашлемную камеру – я не смогу доказать, что противник был жив и боеспособен. Скептический настрой СМИ может угробить мое начинание… с подачи этого проклятого капустника.

Ладно, план придется поменять.

Я подошел к ограждению и стал лицом к лицу с германцем.

– Хотите увидеть бой, герр рейхсрепортер?

– Разумеется, мы с коллегой тут дежурим по двенадцать часов в сутки уже третью неделю только ради этого, – сказал он.

– Сегодня ваш звездный час, – ухмыльнулся я, – вы снимете не просто репортаж с места событий, а репортаж глазами очевидца. Идемте.

– Куда?

– В банк, естественно. Вы хотите увидеть бой и вы его увидите. Собственными глазами, прямо перед собой.

Он попытался отступить назад, но я выбросил руку и схватил его за воротник рубашки:

– Отказ не принимается!

Я потащил его за собой волоком, свалив сегмент ограждения, под крики остальной репортерской братии, на полпути оглянулся и сказал:

– Ваш коллега поставил под сомнение мою репутацию и репутацию подразделения. Бывают в жизни ошибки, которые нельзя исправить словами! Сержант, наручники!

Я втащил сопротивляющегося репортера в здание банка и приковал за руку к поручню у кассы, затем подобрал с пола его камеру, отдал ему и посмотрел в глаза.

– Возможно, этот материал будет последним в вашей жизни, герр рейхсрепортер. Постарайтесь снять его хорошо.

Когда я пошел обратно, то встретился со Скарлетт, которая несла несколько камер.

– Взяла у репортеров, расставлю по залу. Что вы планируете делать и где?

Я кивнул на зал:

– Вот тут. Хотят увидеть бой – увидят.

Скарлетт внимательно посмотрела мне в глаза, напоминая о том, что камеры в ее руках работают:

– Это по плану, сэр?

– Не по плану, – беспечно отозвался я, – но моя работа редко по плану идет. Так что ничего необычного.

Она расставила камеры и мы пошли обратно к машине. Здесь я достал с заднего сидения кацбальгеры и забросил обратно «кишкодер».

Репортеры больше не протестовали против произвола и не задавали вопросов: момент истины уже наложил на происходящее свой неизгладимый отпечаток.

Я вошел в зал, стал в пятнадцати метрах перед дверью хранилища и скомандовал Аристарху и еще одному кадету:

– По моей команде поворачиваете вентиль, отходите в боковую дверь и блокируете ее снаружи. Поехали.

Они разблокировали замки, чуть оттянули массивную круглую створку, затем, стоя у выхода, потянули за трос, открывая хранилище настежь, и поспешно покинули здание. Все, мы с одержимым остались один на один, если не считать дрожащего репортера и наблюдающих через окна кадетов.

Могильная, мертвая тишина, я только слышу, как курлыкают за окном голуби. Мир словно замер: я, прячущийся в стальном кубе одержимый, курсанты за окнами. И вместе с нами замерли десятки, а то и сотни тысяч зрителей, наблюдающих за происходящим в прямом эфире.

Прошло секунд двадцать, и тут я увидел глаз на тонком стебельке, высунувшийся в дверь хранилища: разумеется, у твари было три недели на подготовку к штурму, и я уверен, что одержимый припас, помимо глаза для выглядывания за угол, и другие сюрпризы.

– Я тут и жду тебя, мерзость приблудная, – громко и четко произнес я. – Хватит прятаться, вылезай. Один на один.

Репортер буквально перестал дышать – я уже не слышу его испуганного частого сопения. Если сердце бедняги остановилось от ужаса – жаль, будут неприятности… Хотя, с другой стороны, получится очень даже показательный контраст между мною, вышедшим на поединок лишь с парой кацбальгеров, и умершим от страха репортером.

Несколько секунд одержимый обозревал окружение, а затем решился.

Он выпрыгнул из-за стены прямо в проем с проворством, странным для того, кто провел без воды и еды три недели. В его руках – по тонкой пластине, третью такую он «держит» перед собой. Наверняка дверцы от банковских ячеек.

Ну, пошла жара.

И я шагнул вперед, сосредоточившись на висящем перед одержимым импровизированном метательном снаряде. Дверца от ячейки прямо между нами – ему и целиться не нужно.

Одержимый, располагая тремя «выстрелами», не заставил себя ждать с первым. Вращаясь, пластина полетела в меня, постоянно наращивая и без того большую скорость.

Как только она оказалась примерно на полпути между нами, я «поймал» ее и отклонил немного в сторону. Одержимый, занятый ее разгоном до скорости, на которой уже не спасает никакая броня, не смог вернуть свой снаряд на линию прицеливания, при том, что с каждой миллисекундой дверца приближалась ко мне, упрощая манипуляцию мне и усложняя – одержимому. Закон рычага работает даже на такие эфемерные и неуловимые обычному глазу штуки, как психокинез.

И когда стальная пластина уже почти пролетела мимо, мне осталось лишь подставить под нее клинок кацбальгера. Звон удара, рывок рукояти в руке – и дверца улетает в окно.

Разумеется, со стороны это выглядело так, словно я с огромной скоростью отбил несущийся в меня снаряд.

А затем я побежал перед. Второй «выстрел» одержимого – поспешный, на глазок, без точного прицела – я отклонил в другую сторону и отбил вообще не напрягаясь.

И вот тут, когда я уже ждал третьего выстрела, одержимый меня удивил. Грязный пиджак на плече начал топорщиться и лопнул, а из прорехи стремительно появилась конечность наподобие тонкой паучьей ноги. Для чего – я понял сразу, еще до того, как на конце «ноги» появилась длинная, невидимая для всех, кроме меня эфирная струна. Кажется, репортеру капут.

Одержимые, которые пытались меня разрезать своей «струной», обычно выпускали ее из пальца, иногда из нескольких сразу, но их радиус поражения редко превышал два метра. Затем в центре Зоны мне попался образец, отрастивший себе указательный палец длиной в тридцать сантиметров, и ему удалось меня удивить: выпущенная из этого пальца струна хлестала на добрых три с половиной метра. Если длина струны зависит от длины части тела, из которой выпущена… Думаю, «паучья нога» хлестнет метров на десять, а то и больше.

И когда до одержимого осталось семь метров, я рванулся вперед так быстро, как мог. Взмах «паучьей ноги» молниеносен, но и я тоже быстр. Кацбальгеры полоснули одержимого – один прошел сквозь ребра со странным стеклянным хрустом, второй – через шею и «паучью ногу».

Затем я кубарем вкатился в хранилище, оттолкнулся от противоположной стены и вскочил на ноги, одновременно разворачиваясь.

В этот момент отсеченная голова упала на пол, тело одержимого качнулось и начало падать – а следом за ним в зале начали падать отсеченные спинки стульев и разрезанные надвое столы.

Я посмотрел по сторонам, убедился, что ошарашенные кадеты в порядке, затем встретился взглядом с огромными круглыми глазами германца и объективном его камеры. Живой.

– Ну что, герр рейхсрепортер, снято?

Он, временно лишившись дара речи, только кивнул.

Дальше за дело активно взялся граф Сабуров, а я наблюдал за тем, как он раскручивает шестеренки нашего предприятия, из его особняка, валяясь у телевизора на комфортном диванчике в соседстве с большим подносом вкусняшек, который регулярно наполнялся слугами.

По совету все того же Маттиаса я не принимал участия в пресс-конференциях, чтобы создать образ засекреченного мастера-истребителя, который сидит где-то на секретной базе вдали от шумихи и камер и просто делает свое дело. Этот подход хорошо нам подыграл: мое общение с прессой перед началом зачистки получилось как бы случайным, незапланированным. Поболтал, пока докуривал сигару, просто потому что минутка выдалась.

Видеоматериал произвел эффект бомбы, причем наиболее сильными кадрами оказался материал, отснятый германцем. В то время как расставленные по залу камеры снимали ровно и беспристрастно, у капустника получился очень драматичный видеоряд: дрожащая камера, панический перевод взгляда с меня на монстра и обратно, учащенное дыхание и звуки судорожного сглатывания буквально погружали зрителя в происходящий кошмар, заставляя их чувствовать почти то же самое, что чувствовал прикованный наручником репортер.

Да и сама по себе запись быстрой схватки, занявшей менее десяти секунд, впечатлила всех, включая министра, Скарлетт и прочих деятелей министерства обороны. Вот боец, вышедший против одержимого один на один всего лишь с парой клинков, дважды с молниеносной скоростью отбивает летящие в него стальные пластины, способные пропороть человека насквозь, а затем размазанной полосой проносится мимо монстра, у которого сразу же отваливаются голова и новая конечность. А потом по всему залу начинает сыпаться рассеченная мебель.

Почти сразу же после доклада Скарлетт об успехе министр дал пресс-конференцию, затем был вызван на аудиенцию к королю. В обед газеты уже пестрели заголовками вроде «Человек против монстра – правда или вымысел?» или «Таинственное подразделение С.И.О. – дайте два!», по всем каналам крутили записи боя. Многочисленные аналитики в различных передачах пытались научно или хотя бы гипотетически объяснить то, как человек сумел отбить «снаряды» одержимого и разогнаться до скорости, выходящей за рамки человеческих возможностей, а к вечеру уже мало кто сомневался, что в Сиберии наконец-то появился аналог знаменитых аркадианских эстэошников – пусть с опозданием в сорок лет, зато, видимо, намного круче.