Страж

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Представители департамента пожарной охраны перерезали все электрические кабели, подведенные к этой части здания, но в импровизированной лаборатории все же было достаточно светло, и Картер мог все здесь достаточно тщательно осмотреть. Однако всевозможных обломков, разбитой аппаратуры и кусков искореженного металла оказалось гораздо больше, чем он себе представлял. Он не помнил, чтобы в лаборатории было так много вещей, откуда же теперь все это взялось?

В самой середине помещения, где когда-то лежала каменная глыба с погребенным внутри нее ископаемым, темнела яма, и сейчас она показалась Картеру более глубокой, чем он ее запомнил. Он подошел к краю воронки и, заглянув вниз, вспомнил о «Костяной шахте», в которую спускался на Сицилии. Стенки этой ямы тоже были сложены из глины и камней, здесь тоже пахло древней пылью и смертельным распадом. Но было здесь и еще что-то, чего он не заметил раньше: что-то маленькое, блестящее лежало на дне ямы. Картер присел на корточки, чтобы лучше разглядеть этот предмет.

Около фута длиной, что-то темное, отполированное, немного похожее на тросточку. Но все же видно было плохо. Картер оперся рукой о край ямы и спрыгнул вниз. Яма оказалась глубже, чем он думал. Он инстинктивно вцепился пальцами в глинистую стенку, но удержаться не смог и, приземлившись, поморщился от резкой боли в лодыжке. Когда-то, играя в баскетбол, он растянул связки на этой ноге. «Проклятье! Только этого мне не хватало». Затем посмотрел себе под ноги. На почерневшей от пожара земле лежал тускло поблескивавший предмет. Картер наклонился и подобрал его, а когда выпрямился и рассмотрел находку, был приятно удивлен…

Он находился не в яме, а в своей детской спальне, в городке неподалеку от Чикаго, в той самой комнате, где он лежал, когда болел свинкой. Так вот в чем дело! Это было не по-настоящему, это был сон. Только он не ощущался как сон. И предмет в его руке вовсе не казался игрой воображения.

А спальня была именно такой, какой он ее помнил. Над старым комодом на стене висел диплом в рамке, полученный Картером на научном конкурсе Вестингауз.[47] Дверцу гардероба украшал плакат из фильма «Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега». А в старом кресле у окна сидела женщина с маленьким ребенком на руках и читала ему книгу.

Теперь он точно убедился в том, что это сон. Он никогда не приводил сюда девушек, тем более женщин с детьми.

Но когда он подошел ближе, женщина оторвала взгляд от книги, посмотрела на него и улыбнулась. Это была Бет. Но чей же тогда это был ребенок? Его? Но ведь это было невозможно. А вдруг нет? Вдруг доктора ошиблись? Ему вдруг стало так радостно и легко.

— Он… наш? — спросил Картер, глядя на маленького мальчика со светлыми волосами, прижавшегося к груди Бет.

Но она не ответила. Она стала дальше читать книгу. Картер увидел на обложке название и очень удивился. Это была «Энеида» Вергилия, причем в том самом издании, в котором он ее читал, когда учился в Принстоне. С каких пор такие книги читают детишкам на ночь?

— прочла Бет нараспев.

Картер наклонился, чтобы лучше рассмотреть своего сына.

Волосы у мальчика были светлые, почти белые. Они свисали тонкими локонами.

Но когда ребенок сонно приподнял головку, Картер увидел, что на месте глаз у него…

Две зияющие дыры, словно выжженные в голове, и в обеих полыхало пламя…

Картер задохнулся, закашлялся и рывком сел на кровати. Сердце билось так отчаянно, что он испугался, как бы оно не выскочило из груди. Кожа была холодная, он весь покрылся испариной.

— Что с тобой? — испуганно спросила Бет.

Картер сглотнул подступивший к горлу ком и поежился.

Бет, одетая в свою любимую пижаму с рисунком в виде шкуры леопарда, приподнялась и накрыла плечи Картера одеялом.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Все нормально, — выдохнул Картер.

— Тебе страшный сон приснился?

— Страшнее не бывает.

— Похоже на то. — Бет шумно выдохнула.

Картера снова зазнобило, он плотнее закутался в одеяло.

— Хочешь рассказать мне?

Картер покачал головой.

— Нет. Лучше забыть.

Бет ласково погладила его по спине.

— Да, пожалуй, так будет лучше, — сказала она и вдруг, при голубоватом свете, исходившем от дисплея цифрового будильника, заметила что-то в руке у Картера. — Что это ты держишь?

Он не понял, о чем она спрашивает.

— В руке ты что-то держишь.

Картер опустил взгляд и увидел, что действительно что-то сжимает в руке. Он разжал пальцы.

— Это распятие, — озадаченно проговорила Бет. — Откуда оно взялось?

— Это распятие Джо.

— Но почему ты его держишь?

Картер не знал. Он даже не знал, где нашел его.

— Если оно принадлежит Джо, может быть, он хочет, чтобы оно было при нем, — сказала Бет. — Наверное, тебе стоит отнести это ему в больницу.

Картер удивленно смотрел на распятие.

— Да-да, так и сделаю, — сказал он. — Завтра же.

Картер понял, что теперь уже не сможет заснуть. Он накинул халат поверх футболки и трусов, сунул ноги в пластиковые шлепанцы и пошел в кухню. Горло у него пересохло, наверное, из-за того, что он тяжело дышал во сне. Он достал из холодильника бутылку пива, надеясь, что когда промочит им горло, ему станет легче и он сможет немного успокоиться.

Боже, какой страшный сон. За всю жизнь ему не снилось ничего ужаснее и в то же время ничего реальнее. Откуда взялся этот кошмар? И почему в этом сне Бет читала не какую-нибудь другую книгу, а именно «Энеиду»? Да, в колледже он изучал это произведение и даже написал пару работ о нем, но уже много лет он не вспоминал о поэме Вергилия. На самом деле он даже не знал, куда подевалась его собственная книга, снабженная постраничным комментарием.

Он пошел в гостиную и, прихлебывая пиво, осмотрел ряды книг на полках стеллажей. Большинство книг Бет, толстенные тома по истории искусств, стояли на нижних полках, а его книги, от «Происхождения видов» до руководства по орнитологии, — на верхних. Но когда они с Бет стали жить вместе, они быстро поняли, что для всех их книжек в квартире места ни за что не хватит, поэтому очень много книг они сложили в коробки, и теперь эти коробки стояли в подвале.

«В одной из этих коробок, — подумал Картер, — лежит моя „Энеида“. Утром схожу и достану».

Из чистого любопытства он взял с полки одну из книг Бет по искусству эпохи Возрождения и сел с ней в кресло. Он стал перелистывать страницы, на которых забавно перемежались библейские и мифологические сюжеты картин, и маленькими глотками пил пиво. Но его мысли все время возвращались к «Энеиде», к строчкам, которые ему приснились. Он помнил их смутно и уже начал забывать. Что-то насчет темного озера и паров отравленного воздуха, поднимающегося над ним. Картер спрашивал себя, верно ли он запомнил хоть что-то. Неужели поэтические строки так крепко засели у него в мозгу на старших курсах? Или он что-то перепутал? Он снова попытался вспомнить, куда подевалась книга. Ему хотелось увидеть ее. Почему-то хотелось увидеть ее прямо сейчас.

Картер положил книгу Бет на журнальный столик и посмотрел на настенные часы над стеллажом. Половина четвертого утра. По крайней мере, если он выйдет из квартиры сейчас, то не наткнется ни на кого из соседей.

Он тихо вышел из квартиры и пошел вниз по ступенькам. По лестничным пролетам гулял холодный ветер, и когда Картер спустился на первый этаж, он понял, в чем дело: дверь вестибюля, которая всегда должна была быть закрыта и надежно заперта, сейчас была открыта настежь. Картер закрыл ее и услышал, как щелкнул замок. Затем он повернулся и направился в дальний конец вестибюля, где позади лифта находилась дверь, ведущая в подвал. Несмотря на поздний час, кабина лифта двигалась, куда именно: вверх или вниз, Картер не понял. Он только подумал, что, может быть, все-таки ему не стоило выходить из квартиры в халате и шлепанцах. Неужели он все-таки наткнется в таком виде на кого-то из соседей? На двери, ведущей в подвал, висел замок, но Картер, как и все другие жильцы дома, знал, что на самом деле он не заперт на ключ. Он снял замок с петель, отвел дужку в сторону, повесил на одну петлю, открыл дверь и спустился вниз по узкому лестничному пролету.

Внизу стояли две стиральные машины и две сушилки, а также старый расшатанный стол, на который можно было складывать белье, и пластиковый стул. Пол был бетонный, потолок покрыт старыми, грязными звукоизолирующими пластинами. Управляющий попытался в свое время немного оживить это помещение и повесил под потолком лампу со стеклянным красно-желтым плафоном, но на самом деле от этого подвал стал еще более унылым. В соседнем помещении, где у дальней стены стоял бойлер, жильцам разрешалось хранить вещи. Несколько велосипедов, пара лыж и пара десятков коробок. Коробки Картера стояли дальше всех.

Он включил свет, потянув за шнурок, подвешенный к электрической лампочке, и взглянул на штабель картонных коробок. Все одинаковые. В какой же из них его книги по курсу классической литературы? Он знал, что не в верхней, в верхней лежали его статьи, диссертация, автореферат и монографии. Он поднял эту коробку, поставил на пол и открыл следующую. В ней оказались стопки учебников по биологии и химии. Он закрыл эту коробку и поставил поверх первой. В третьей он увидел книги, среди которых вполне могла оказаться та, которую он искал. На самом верху Драйден, под ним Чосер. Картер поставил эту коробку на пол, уселся на первые две и начал перебирать растрепанные тома прозы и поэзии. Очень скоро он увидел на самом дне «Энеиду», книгу в толстой обложке с изображением Энея и Дидоны в Карфагене. Теперь Картер сразу узнал художника. Это была работа Клода Лоррена. Женившись на искусствоведе, он почерпнул кое-какие знания.

Но как разыскать нужные строчки? И вообще, какой смысл, зачем ему нужно было их разыскивать? У него было странное чувство: эти строчки означали что-то важное, его подсознание пыталось что-то подсказать ему и уже давно.

Но в «Энеиде» было двенадцать книг, и в каждой из них тысячи строк. Картер попытался припомнить те строчки, которые слышал во сне. Вряд ли он сумел бы быстро разыскать слова типа «пещера» или «озеро» в словаре или алфавитном указателе: наверняка оба эти слова встречались в тексте несколько десятков раз. Но была еще строчка, в которой упоминались птицы, там говорилось, что ни одна птица не могла пролететь над ядовитыми парами, исходившими от озера. Картер помнил древнегреческое слово aornos. В буквальном переводе оно означало «лишенный птиц». Это слово он помнил потому, что употребил его в одной из своих ранних работ о связи между птицами и динозаврами. Он стал искать это слово в указателе и нашел. Впервые оно было употреблено в книге VI, строке 323 «Энеиды» в переводе Мандельбаума.

Но прежде чем перевернуть страницу, он подумал еще вот о чем: это смертоносное место имело и другое название, и это название показалось ему смутно знакомым еще тогда, когда Руссо впервые прислал ему отчеты по исследованию окаменелости из Рима. Аверно. Согласно комментариям к «Энеиде», так называлось место, где пресловутая Кумская Сивилла, дикая и ужасная древняя прорицательница, охраняла вход в подземное царство. Другими словами — врата ада.

А ведь Руссо в отчете написал, что окаменелость была обнаружена в озере Аверно, в пещере, которая была затоплена на протяжении нескольких миллионов лет.

Ученый застыл с книгой в руках. Холодные струи сквозняка коснулись его ступней и лодыжек. За бойлером послышалось тихое царапанье… У Картера было такое ощущение, будто массивный, грубо обтесанный каменный блок, предназначенный для постройки пирамиды, наконец встает на свое место. Нечто приобретало окончательную форму, но что именно — Картер пока не понимал. Снова послышалось царапанье, и Картер заметил в углу мышеловку. «Пора домой, — подумал он, — надо поразмыслить обо всем этом в более теплом и уютном месте».

Он потянул за шнурок и выключил свет, прошел через прачечную и с томом «Энеиды» в руке поднялся по лестнице на первый этаж. В вестибюле было очень холодно, и он поднялся на свой этаж в кабине старенького, поскрипывающего лифта.

Дверь в квартиру он не запирал. Вошел тихо, допил пиво из бутылки, оставленной им на журнальном столике, и рассеянно бросил пустую бутылку в мусорное ведро на кухне. Бутылка звякнула. Картер испугался, что шум разбудит Бет, и, выглянув в коридор, посмотрел на дверь спальни. Дверь, к счастью, была закрыта.

Хотя это было странно.

Они редко закрывали эту дверь, и он точно помнил, что, выйдя из спальни, не закрыл ее. Может быть, ее закрыла Бет? Но он думал, что после того, как он нечаянно разбудил ее, она сразу же заснула опять.

Аверно. Завтра нужно будет посмотреть в университетской библиотеке другие источники: какие-нибудь справочные издания, может, там будут сведения более упорядоченные, чем те, какими он располагал сейчас.

В гостиной Картер выключил свет, посмотрел в окно на безлюдный парк и отправился в спальню. К его огромному удивлению, дверь не открывалась. Он точно знал, что она не запирается изнутри: замок был сломан с того самого дня, как они поселились в этой квартире. Он еще раз нажал на дверную ручку. Дверь совсем чуть-чуть приоткрылась и тут же плотно закрылась снова, как бы сама по себе.

Картер стоял в коридоре совершенно обескураженный. Может быть, открыть дверь ему мешал сильный сквозняк? На самом деле он действительно чувствовал, что из-под двери дует. Он нажал на дверь плечом и наконец сумел открыть ее на фут, потом еще на два. Заглянув в спальню, он увидел, что окно раскрыто настежь, а жалюзи подняты и дребезжат на ветру. У Картера от волнения сжалось сердце. Он навалился на дверь всем весом и протиснулся в комнату.

— Бет! — крикнул он и споткнулся обо что-то мягкое, лежащее на полу. — С тобой все хорошо? — прокричал он, с трудом удержав равновесие.

Она лежала на кровати почти голая. Простыни были отброшены в сторону. Пижамной кофты на ней не было, а штаны опутались вокруг лодыжек.

— Бет! Что с тобой?

Картер подбежал к кровати.

Самое поразительное было то, что она спала. Очень крепко спала. Когда Картер схватил ее за плечи и начал трясти, у него было такое ощущение, что он держит в руках тряпичную куклу. Голова Бет запрокинулась назад, кожа у нее была холодная, покрытая пупырышками. В открытое окно дул сырой холодный ветер. Картер бросился к окну, опустил створку вниз. Он увидел, что горшок с геранью, стоящий на ступеньке пожарной лестницы, перевернут.

Когда он снова схватил Бет за плечи, она медленно приоткрыла глаза.

— Бет, проснись! Поговори со мной!

Но, похоже, она его не видела. Ее взгляд блуждал по полутемной комнате. Картер схватил с пола одеяло и укрыл жену.

— Бет, это я. Это я, Бет.

Ее взгляд стал более осмысленным, и в глазах сразу появился страх. Она судорожно вцепилась в руки Картера и испуганно застонала.

— Все хорошо, с тобой все хорошо, — повторял он вновь и вновь, пытаясь успокоить ее. — Что тут произошло?

Он ничего не понимал и пока не хотел понимать.

Волосы Бет были всклокочены. Казалось, кто-то нарочно спутал их.

— А я думал, что страшный сон приснился только мне, — ласково проговорил Картер и не совсем искренне усмехнулся. — Значит, и тебе тоже?

Он молился о том, чтобы так и было.

Бет молчала. Она только все крепче прижималась к Картеру.

Нежно гладя ее по спине, он обводил взглядом комнату. Коврик, который обычно лежал около кровати, сейчас валялся, скомканный, около двери. «Наверное, — подумал Картер, — это из-за коврика я так долго не мог открыть дверь».

Но было совершенно непонятно, каким образом коврик очутился у двери.

— Бет, — негромко спросил Картер. — Ты помнишь, как ты закрыла дверь спальни?

Она мотнула головой. Нет.

— А как перетащила коврик к двери, помнишь?

Бет снова отрицательно покачала головой. Насчет открытого окна можно было не спрашивать. Он знал, каков будет ответ.

Но что же тогда случилось? Может быть, Бет ходила во сне, как Руссо? Они не первый год жили вместе, и ничего такого Картер за женой не замечал. Что же в таком случае произошло? Что-то другое или кто-то другой был в этом повинен?

Насколько мог судить Картер, Бет была цела и невредима. Хоть это утешало. Вдруг он почувствовал, что в комнате пахнет как-то странно: необычайно свежо, как пахнет омытая дождем листва. И все же здесь случилось что-то, возможно, необъяснимое. Бет прижималась к Картеру все теснее, все крепче обнимала его. Вдруг она заерзала под одеялом и сбросила с себя пижамные штаны.

— Теперь все хорошо, — проговорил Картер, думая, что Бет все еще нуждается в утешении, но она явно хотела не только этого.

— Трахни меня, — сказала она.

Меньше всего Картер ожидал от жены таких слов. В первый момент он решил, что ослышался.

— Трахни меня.

Даже ее голос звучал незнакомо.

Она сорвала одеяло с обнаженного тела, притянула Картера к себе и начала раздевать.

— Бет, в самом деле…

— Да, в самом деле, — проговорила она насмешливо, но требовательно, — я этого хочу, — и стянула с него трусы, — сейчас.

— Но я…

Она закрыла ему рот жарким поцелуем, ее язык искал, трепетал.

Все было неправильно, все было не так. У Картера было ощущение, что он в постели с чужой.

Ее рука скользнула вниз.

Помимо воли Картер откликнулся на ее страсть.

Бет изогнулась и застонала. Этот стон, выражавший жажду ее желания, эхом прозвучал в ушах у Картера.

Она раздвинула ноги и обхватила ими спину Картера.

Она вела себя так, словно любовная прелюдия длилась не несколько секунд, а несколько часов. Она затягивала его все глубже внутрь себя и стонала в экстазе. Ее стоны распаляли его. Он никогда не слышал, чтобы она издавала такие звуки, никогда ее тело не пылало так от страсти… но при этом почему-то оставалось холодным. Она запрокинула голову, он входил в нее снова и снова.

— Еще… — повторяла она, — еще… еще…

Но это не могло продолжаться бесконечно. И когда он не смог больше сдерживаться, Бет вонзила ногти в его спину, будто когти, и с ее губ сорвался сдавленный крик.

Картер закрыл глаза. В эти мгновения он не думал ни о чем.

Но, очнувшись, увидел, что Бет лежит, повернувшись лицом к окну. На губах застыла легкая полуулыбка, а глаза… Глаза закатились так, что Картеру были видны только белки.

У Картера по спине побежали мурашки. Он почувствовал, что из ранок, оставленных ногтями Бет, потекла кровь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Эзра добрался до особенно сложной, запутанной, но захватывающе увлекательной части перевода. В предыдущем отрывке текста описывались обязанности ангелов, называемых Стражами, и говорилось о том, что они некогда сделали для человечества. Поскольку сами они никогда не спали, то постоянно наблюдали за миром и наделили людей такими дарами, как искусство выращивания растений и сбора урожая, а также обучили людей ремеслам и искусству. Они научили людей разговаривать на одном языке, чтобы они могли понимать друг друга и достигать в трудах единой цели.

С того момента, как Эзра приступил к новому отрывку свитка, ему пришлось оторваться от работы только один раз: он вынужден был появиться на приеме, устроенном для сбора средств на предвыборную кампанию мэра. Этого потребовал отец, и Эзра послушно пробыл на вечеринке ровно столько, сколько было нужно, чтобы лично поблагодарить мэра за то, что тот вмешался и вызволил его из-за решетки после неприятного происшествия в парке около здания ООН. После этого Эзра тут же ретировался в свою комнату.

На самом деле он так торопился, что в буквальном смысле налетел на одного из гостей, высокого светловолосого мужчину, в коридоре, ведущем к личным комнатам членов семьи. Эзра держал в руке бокал с шампанским, и при столкновении с мужчиной часть шампанского выплеснулась на его темный костюм.

— Ой, простите, — извинился Эзра и принялся отряхивать костюм незнакомца.

Тот молчал, Эзра поднял голову и удивился. Мужчина был в темно-янтарных тонированных очках, а его лицо было словно высечено искусным скульптором из безупречно белого гипса.

— Вы, видимо, заблудились.

— Почему вы так говорите?

У него был очень странный акцент.

— Потому что вечеринка вон там, — сказал Эзра и кивком указал в противоположную сторону.

— Да, — ответил мужчина. Потом улыбнулся какой-то своей мысли и ушел.

Эзра ощутил аромат листьев.

Но больше он об этой встрече не думал. Он сразу сел за перевод очередного отрывка, над которым трудился уже не первый день. Это был долгий перечень ангелов, их древних имен. Работа шла очень медленно. Все утро и почти до самого вечера Эзра рассматривал бледные буквы, выцветшие слова, и поскольку буквальных эквивалентов не существовало ни на одном из известных языков, он старался сделать хотя бы приблизительный перевод. Но звуки противились передаче их современным языком. Согласные были жесткими, как кожура грецкого ореха, а гласные сливались между собой, их крайне трудно было произнести. Слоги требовали и даже сами создавали нечто вроде странной музыкальной последовательности, и Эзре оставалось только приблизительно передавать загадочные имена. Аракел… Семъяза… Гадриил… Пенему… Тамуэл… Баракел… Эреус.

Наверное, из-за того, что он был так погружен в работу, Эзра сначала не услышал, как что-то скребется по стеклу у него за спиной. А когда этот звук проник в его сознание, он услышал, как поворачиваются ручки дверей, ведущих на террасу. Эзра повернулся на стуле и посмотрел на стеклянные двери. Они были закрыты. Длинные, до пола, шторы задернуты. Но на террасе что-то шевелилось и шуршало, он это отчетливо слышал.

Эзра закрыл фрагмент свитка, лежавший на чертежной доске, легкой тканью и крадучись пошел к дверям.

Царапанье стихло. Вдруг кто-то забарабанил по стеклу.

Эзра одним пальцем раздвинул шторы и увидел прижатый к стеклу глаз. Зеленый глаз смотрел на него странно, дико.

— Впусти меня, Эзра, — услышал он. — Я должна показать комнаты дизайнеру!

Что?! Это была Кимберли. Она стояла на холодной террасе, и на ней не было ничего, кроме тонкого розового пеньюара. Она была одна. Никаких дизайнеров.

— Открой! Мы тут замерзаем!

Терраса шла вдоль всего этого края квартиры — от апартаментов отца и Кимберли до комнат Эзры, но он не мог припомнить, чтобы Кимберли хоть раз совершала по террасе такие далекие прогулки. Эзра отдернул штору и попытался повернуть дверные ручки. Ими пользовались редко, и он повернул их с большим трудом. А когда он распахнул двери, Кимберли порывисто шагнула в комнату. Волосы у нее растрепались и спутались, она была босая.

— Почему ты все время запираешь эти комнаты как тюремную камеру? — с упреком проговорила она.

Эзра не знал, что ответить. И что думать, он тоже не знал. Кимберли обвела комнату взглядом, увидела покрытые листами ацетатного волокна фрагменты восстанавливаемого свитка, развешанные по стенам, увидела чертежную доску с горящей над ней лампой, набор кисточек, латексные перчатки и острые ножи на старом ящике для игрушек и недовольно наморщила нос.

— Ты разве еще даже не начал собирать вещи?

— А с какой стати я должен это делать? — спросил Эзра.

— Чтобы мы могли обустроить здесь детскую! — ответила Кимберли таким тоном, словно разговаривала с самым непроходимым тупицей на свете.

Ясно. Она бредила. Она захворала после вечеринки с мэром. Гертруда говорила, что Кимберли покинула гостей и упала в обморок в своей спальне. С тех пор она оттуда не выходила. Гертруда носила ей в спальню куриный бульон и лекарства, но, очевидно, ей стало намного хуже. А отец Эзры, как нарочно, был в отъезде — уехал по делам в Даллас.

— Ты разве не помнишь, — сказал Эзра, — что я обязан жить здесь, под надзором?

— О чем ты говоришь?

— О судебном предписании, — ответил Эзра, хотя уже понял, что его слова не имеют для Кимберли никакого смысла. Всего несколько секунд назад она полагала, что рядом с ней на террасе стоит дизайнер интерьера.

— Я знаю одно, — заявила Кимберли и обвела рукой комнату, — все это должно быть убрано. Стены нужно будет перекрасить, на пол положить новые ковры. Мы должны освободить место для колыбели!

Она размахивала руками, и пеньюар сполз с ее плеча. Эзра увидел синяк у нее на лопатке и пришел в ужас. Кто-то явно слишком крепко сжал пальцами плечо Кимберли… «Наверное, отец, — подумал Эзра. — Ну да, отец, а кто же еще?» Эзре стало очень неприятно.

— Да кто ты вообще такой, чтобы тут находиться? — вопросила Кимберли, стремительно шагнув к чертежной доске. — И вот это ты называешь своей научной работой?

Эзра бросился вперед и встал между Кимберли и своим рабочим местом. Мачеха была в таком состоянии — мало ли что она могла натворить.

— Да, и здесь ничего нельзя трогать.

— Кто это сказал? — хмыкнула Кимберли, протянула руку и сорвала ацетатную ткань с фрагмента свитка, лежавшего на доске.

Эзра схватил ее за руку.

— Я же просил не делать этого!

— Ты не имеешь права мне приказывать!

— Кимберли, ты нездорова, — сказал Эзра, пытаясь успокоить мачеху. — Думаю, тебе надо вернуться в свою комнату. Мы вызовем врача.

— Хорошо, — неожиданно мирно проговорила Кимберли. — Ты прав.

Но в то же самое мгновение, как только Эзра отпустил ее руку, она схватила драгоценный фрагмент свитка.

— Кимберли, нет! — крикнул Эзра.

Но он не успел удержать ее. Она вприпрыжку отбежала в сторону, безумно хохоча и размахивая своим трофеем.

— Тебе это нужно? — издевательски спросила она. — А ну-ка, отними!

Она бросилась к балконной двери. Эзре не оставалось ничего другого, как кинуться за ней. Он схватил ее, она начала вырываться. Пеньюар распахнулся. Кимберли была голая, и когда она начала пытаться отбиться от Эзры, он заметил, что на ее теле полным-полно синяков. Что же с ней случилось?

— Отпусти меня! — визгливо выкрикнула она. — Отпусти.

Но Эзра просто пытался отобрать у нее фрагмент свитка. Кимберли отдернула руку, резко развернулась на месте, и Эзра увидел, что она пытается порвать пергамент, но у нее это не получалось.

— Прекрати, Кимберли! Не надо!

Но она его не слушала, наоборот: вцепилась в пергамент зубами… Вспыхнули голубые искры, зашипели, будто разозленные змеи. Эффект был такой, словно она укусила оголенный электрический провод. Кимберли упала на пол. Маленький кусочек свитка прилип к ее нижней губе. Ее губы дрожали, изо рта пошла пена.

Эзра встал на колени рядом с Кимберли. Одной рукой он обхватил ее плечи, а другой попытался отлепить от ее губ кусочек драгоценного свитка. Но, подобно змее, уползающей в нору, клочок пергамента скользнул в рот Кимберли, а потом — хотя Эзра не понял, действительно это было так или ему только показалось, — ее шея судорожно сжалась. Неужели она проглотила обрывок пергамента? Или он сам пополз вниз по ее глотке?

Кимберли поперхнулась, закашлялась. Все ее тело сотрясалось в конвульсиях.

Эзра не знал, что делать. Он крикнул:

— Потерпи! — и, выбежав из рабочей комнаты, пронесся через спальню и рывком открыл дверь.

— Гертруда! — прокричал он. — Гертруда!

— Что? — откликнулась домоправительница. Она была где-то неподалеку.

— Набери девять-один-один! С Кимберли плохо! Нужна «неотложка»!

Когда Эзра вернулся к мачехе, вид у нее был такой, словно она впадает в кому. Ее глаза остекленели, она едва дышала. Полы пеньюара разметались, под ее грудями чернели кровоподтеки. Эзра запахнул пеньюар и провел рукой по лбу Кимберли.

— Ты просто лежи, — проговорил он, — и все будет хорошо.

Кожа у нее была мокрой от пота и лихорадочно горячей.

Эзра не знал, поправится ли она. Он даже не знал, доживет ли она до приезда «неотложки».

В комнату вбежала Гертруда.

— Gott im Himmel,[49] — еле слышно пробормотала она. — Я позвонила, — сказала она Эзре.

Десять минут спустя в комнату вошли медработники. Кимберли подняли, положили на носилки и покатили к лифту. Эзра позвонил в офис отца, и секретарша переправила его звонок в Даллас. Сэм сидел в зале совета директоров и вел переговоры по какой-то сделке. Когда Эзра сказал ему о том, что Кимберли сильно заболела и ее отвезли в больницу, отец несколько секунд молчал, а потом принялся забрасывать Эзру вопросами. В какую больницу? Почему не вызвали личного врача? Что с ней случилось? Кто поставил диагноз?

Эзра ответил на все вопросы, на какие только мог, но поскольку многого он не знал, отец чем дальше, тем больше раздражался.

— Я закончу тут свои дела, — объявил Сэм в конце концов, — и как только смогу, сразу вернусь.

— Есть что-нибудь, что я бы смог сделать до твоего приезда?

— Да! Я хочу, чтобы ты сходил в больницу и удостоверился, черт побери, что у нее есть все, что нужно!

Эзра повесил трубку. В очередной раз отец заставил его почувствовать, что в прошлом он то и дело оступался.

Он вернулся к себе. Он не в силах был смотреть на чертежную доску, где совсем недавно лежал фрагмент свитка, над переводом которого он трудился. Эзра взял пальто и, спустившись в вестибюль, попросил швейцара Альфреда вызвать такси. Пришлось подождать. Альфред сокрушенно покачал тоновой и сказал:

— Ужасно жаль.

— Да, просто кошмар.

— Она всегда так потрясающе выглядит, а про приемы, которые она устраивает, потом всегда пишут в газетах.

«Так они для того и задуманы», — подумал Эзра.

— Кстати, если хотите, — сказал швейцар и вытащил из форменного мундира какие-то бумаги. — Миссис Метцгер обычно предпочитает это забирать.

Эзра взглянул на бумаги и понял, что это список приглашенных на последнюю вечеринку. Против каждого имени стояли маленькие пометки.

— Она просит меня помечать прибывших гостей, — объяснил швейцар, — а после приема я отдаю ей список. Наверное, ей это зачем-то нужно.

— Я отдам ей список, — сказал Эзра.

Подъехало такси, и он сел на заднее сиденье.

— В больницу, — сказал Эзра.

Машина тронулась.

Было пасмурно. Вечерело. Эзра смотрел в окно и думал о том, что только что случилось: о бреде Кимберли, о повреждении свитка. К собственному стыду, он поймал себя на том, что это огорчает его сильнее. Кимберли наверняка вылечат, что бы с ней ни стряслось, а вот свиток… Теперь этот фрагмент ни за что не восстановить. У Эзры всегда было такое чувство, что этот свиток словно бы вручен ему какими-то высшими силами. Его труд, его долг состоял в том, чтобы сохранять его, оберегать. И с этим он тоже не справился.

Такси остановилось у светофора на Первой авеню. Эзра посмотрел на лежавший у него на коленях список гостей. Некоторые имена были ему знакомы: мэр, несколько членов городского совета, старые друзья семейства. На других страницах было множество имен, похоже, этих людей знала только Кимберли. Эзра заглянул в самый конец списка и обнаружил там еще несколько имен. «Видимо, это те, кого она пригласила в последнюю минуту». Эти имена и фамилии были вписаны самой Кимберли гелиевой ручкой сиреневого цвета. Мистер Донлан, мистер и миссис Ламфир, и, наконец, большой вопросительный знак и рядом с ним: мистер Ариус.

Хм. Странное имя. А почему вопросительный знак?

«Наверное, она не была уверена, — подумал Эзра, — что он придет».

Но как только машина снова тронулась с места, Эзра стал вспоминать тот день, когда состоялся этот прием, и в его памяти всплыла встреча в коридоре со странным высоким блондином, которого он облил шампанским. Эзра его не знал и не спросил, как его зовут.

Но этот человек шел по коридору со стороны личных апартаментов Сэма и Кимберли.

Эзра вспомнил жуткие кровоподтеки на теле Кимберли. Он не мог представить себе, что его отец способен так издеваться над любимой женой.

Тот высокий блондин выглядел очень необычно.

А потом Эзра опять подумал об имени в самом конце списка и посмотрел на запись и на вопросительный знак. Потому ли Кимберли поставила знак вопроса, что не знала, придет ли этот гость? А может быть, она не знала, как правильно пишется его имя?

Эзра произнес имя вслух:

— Ариус.

Водитель такси оглянулся.

— Нет-нет, ничего, это я так, — сказал Эзра и прошептал: — Ариус.

Его мысли мгновенно вернулись к свитку, к тому фрагменту, над которым он работал. Перечень имен. Гадриил, Тамуил, Пенему… и самое последнее имя… Эреус.

Он передал звучание этого имени так, но ведь на самом деле, возможно, еще более точно это имя можно было передать по-английски как… Ариус!

Эзра начал догадываться о том, что могло случиться с Кимберли. «Она может не выжить», — мелькнула у него невеселая мысль.

А если так… выживет ли хоть кто-то вообще?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В этот день Картер первым делом отправился в главную университетскую библиотеку, и то, что он там нашел, его не обрадовало.

Но когда он пришел в деканат, все стало еще хуже. Секретарша вручила ему конверт с письмом от юридической фирмы «Грюндик и Гейнс», в котором сообщалось, что миссис Сюзанна Митчелл, жена покойного Билла Митчелла, обвиняет в гибели своего супруга Нью-Йоркский университет и требует, чтобы Картер Кокс как руководитель лаборатории, в которой произошел несчастный случай, был привлечен к суду.

— Декан тоже получил такое письмо, — сказала секретарша. — И он просит вас договориться о встрече с ним на этой неделе.

«Что дальше? — думал Картер. — Пару недель назад мне сообщили, что я стерилен, мой старый друг обгорел до неузнаваемости, моей жене приснился кошмарный сон, и вот теперь декан почти наверняка меня уволит за то, что я поставил под удар весь факультет».

— Как, — спросила секретарша, — насчет трех часов дня в четверг?

Картер на секунду задумался и ответил:

— О, конечно. Зайду к нему в это время.

Он посмотрел на часы и понял, что опаздывает. Ему нужно было спешить в больницу Святого Винсента, присутствовать на встрече, которой потребовали Руссо и Эзра.

На углу напротив главного входа в больницу Картеру пришлось подождать на переходе, и он успел обратить внимание на то, что на рекламном щите перед полуразрушенным зданием приюта, том самом, который возвещал о грядущей постройке на этом месте элитного жилого дома, появился баннер: «ЗАКЛАДКА ПЕРВОГО ЯНВАРЯ! СКОРО ОТКРЫТИЕ ОФИСА ПРОДАЖ!» За окнами на первом этаже кто-то прошел — наверное, один из участников бригады по сносу старого дома. «Только в Нью-Йорке, — подумал Картер, — где бум торговли недвижимостью никогда не проходит, застройщик вправе ожидать, что люди выстроятся в очередь на покупку квартир в доме, который пока еще лишь картинка на рекламном щите».

Подойдя к палате в ожоговом отделении, Картер услышал из-за двери голос Эзры. Проклятье! Он ведь хотел прийти раньше и представить Руссо и Эзру друг другу, и если понадобится, как-то сгладить шокирующее первое впечатление, которое Эзра мог произвести на Джо.

Войдя в палату, Картер понял, что волновался зря. Эзра придвинул стул к кровати Руссо. Джо полулежал, откинувшись на подушки, и, наклонив голову к Эзре, внимательно слушал его. Вид у них был, как у закадычных дружков-конспираторов. Ощущение у Картера возникло такое, что он мог бы и не приходить. Руссо поприветствовал его, приподняв обожженную руку, а Эзра только кивнул и продолжал говорить.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал Картер, уселся на батарею обогревателя, стоявшего по другую сторону от кровати, и поставил рядом с собой портфель. В портфеле лежало распятие, которое он хотел отдать Руссо, когда останется с ним наедине.

— Я только что рассказывал Руссо о том, кого он видел, — сказал Эзра Картеру. — О том, кто вышел из камня.

У Картера было такое чувство, будто он падает головой вниз в кроличью нору.

— Вот как? — с сомнением проговорил он. — И что же вы сказали?

— Я назвал его имя.

Картер взглянул на часы.

— Я опоздал всего на пятнадцать минут, а мы, оказывается, уже знаем, что тот, кто вышел из камня…

— Да, вышел, — прохрипел Руссо.

— И мы даже знаем, как его зовут?

— Знаем, — кивнул Эзра. — Его имя Ариус. И он один из Стражей.

— Из кого, прошу прощения?

— Из Стражей. Из ордена ангелов, которые существовали до начала времен.

Хорошо, что Картер сидел. Он перевел взгляд с Эзры на Руссо. Он хотел понять: может быть, они шутят, но нет. Выражение лица Руссо было абсолютно серьезным, и Картер вдруг понял, что образовался новый альянс. Его лишили права голоса. Джо наконец нашел человека, который поверил в его рассказ. Поверил, что это была не галлюцинация, не горячечный бред обгоревшего человека, а Эзра нашел единомышленника, готового слушать его несусветные библейские теории.

И теперь Картеру следовало решить, с ними он или против них.

— Ладно. Если, как вы говорите, он ангел, — сказал Картер, стараясь, чтобы его голос не звучал слишком скептично, — позвольте задать вам пару вопросов. Во-первых, почему Билл Митчелл погиб? А во-вторых, почему Джо лежит здесь и ему предстоит пересадка кожи? Разве ангелы не должны заботиться о нас, оберегать нас?

— Нет, не обязательно, — сказал Эзра. — Существует много разных ангелов, некоторые из них были друзьями человечества, а другие — нет.

«Час от часу не легче!» — с издевкой подумал Картер.

Руссо, похоже, прочел его мысли.

— Боунс, пожалуйста, — серьезно проговорил он. — Эзра в этом… хорошо разбирается.

Из уважения к Джо Картер удержался от насмешливых замечаний.

— Значит, этот ангел, о котором вы говорите, этот Ариус, он плохой?

— Этого я тоже не говорю, — ответил Эзра. — Стражи были назначены самим Господом Богом, чтобы они наблюдали за деяниями людей и всему их учили, начиная от земледелия и кончая стрельбой из лука.

— Это они подарили нам лук и стрелы? — осведомился Картер.

— А также язык, литературу, астрономию и живопись, — сказал Эзра и добавил, не обращая внимания на плохо скрытую насмешку Картера: — Именно поэтому Ариус смог выжить здесь, сумел вписаться в жизнь современного Нью-Йорка.

Картеру надо было бы снова сдержаться, но он не сумел:

— О, так теперь он, по прошествии нескольких миллионов лет, оказывается, не просто жив и здоров? Он — житель Нью-Йорка? Имеет работу и квартиру?

Эзра возмущенно посмотрел на Картера.

— Есть объяснение, — проговорил он, с трудом сдерживая раздражение, — тому, почему он так легко усваивает наши языки и может легко говорить на них, понимает наши обычаи и образ жизни. В некотором роде, можно сказать, он сам это когда-то изобрел. Без того, что нам даровали Стражи, без этой искры Божественного огня, никто из нас — я имею в виду все человечество — не стал бы таким, каким является сейчас.

— И что же теперь? — спросил Картер. — Он хочет забрать назад свои дары? Он не рад тому, как мы ими пользуемся? Поэтому он здесь?

Эзра перевел взгляд на Руссо.

— Мы точно не знаем, какие у него планы. Мы говорили о том, что мне нужно еще поработать.

— Над чем? — спросил Картер, хотя догадывался, над чем. — Над свитком? Вы полагаете, что текст, написанный в незапамятные времена и хранившийся в глиняном кувшине и пустынной пещере, что-то вам подскажет?

— Может подсказать. Свиток может рассказать нам о том, что с ним случилось и почему давным-давно он пал.

Картер провел рукой по своим густым каштановым волосам. Чувство у него было такое, словно он вошел в клинику «Бельвью» и пытался понять, о чем говорят между собой безумцы. Если хочешь понять логику нелогичного, если хочешь втолковать сумасшедшим, шаг за шагом, чтобы даже они поняли, как это все противоречит здравому смыслу, с чего же начать?

— Что заставляет вас думать, — наконец спросил Картер у Эзры, — что он не улетел на самолете в Париж или не отправился автобусом-экспрессом во Флориду? Почему вы считаете, что этот Ариус до сих пор в Нью-Йорке?

— О, это как раз очень простой вопрос, — ответил Эзра и откинулся назад так резко, что передние ножки стула оторвались от пола. — Я с ним встретился.

«Я падаю в кроличью нору, — подумал Картер, — лечу в Страну Чудес».

— Вы с ним встретились, — медленно произнес он. — С этим ангелом?

— Он приходил в нашу квартиру на прием, устроенный для сбора средств для предвыборной кампании мэра.

Картер не смог понять, шутит Эзра или говорит серьезно.

— И у меня есть большое подозрение, что он виноват в болезни моей мачехи. Она в ужасном состоянии, лежит в больнице. Вот почему я сказал, что не знаю, каковы его планы. Я в таком же неведении, как и вы.

Картер покачал головой.

— В этом я сильно сомневаюсь.

— Боунс, — еле слышно проговорил Руссо. — Ты ученый. Взгляни на доказательства.

— Джо, я бы взглянул — но я их не вижу.

Руссо поднял руки, словно хотел этим сказать: «Посмотри на меня. Посмотри на все, что случилось. Как еще это можно объяснить?»

— Скажи мне… разве ты… ничего об этом… сам не думал? — спросил Джо, и Картеру показалось, что друг заглянул прямо в его сознание. Верно, было кое-что, чего Картер не мог отрицать даже наедине с самим собой. Мысленно он вернулся к прошлой ночи, когда нашел строки об Аверно на страницах «Энеиды». И к сегодняшнему утру, когда в библиотеке, покопавшись в комментариях, нашел остальное.

Похоже, Руссо что-то понял по выражению его лица.

— Есть что-то… о чем ты хочешь рассказать нам, — проговорил он. — Ты что-то знаешь.

— Нет-нет, — покачал головой Картер. — Ничего.

— Что-то есть, — настаивал Руссо. — Я помню этот взгляд. Видел его несколько лет назад на Сицилии.

Эзра выдержал паузу и сказал:

— Чем безумнее вам это кажется, тем больше я хочу это услышать.

Но Картеру казалось, что стоит ему только сказать об этом вслух, стоит только одной ногой ступить в эту мутную воду — и назад ему не выбраться. Всеми фибрами своей души он сопротивлялся погружению в эту мерзкую трясину.

«Но разве я уже не сделал это? — подумал он. — Разве я уже не сделал первый шаг, пусть и безотчетный, в то самое мгновение, когда у меня возникли эти невероятные, странные подозрения?» Ведь не просто так он отправился утром в библиотеку.

— Это просто странное совпадение, — наконец проговорил Картер.

— Может быть, и нет, — возразил Эзра. — Мы не поймем, пока вы нам не расскажете.

В палате воцарилась тишина. Стало еще слышнее тяжелое дыхание Руссо.

— Видимо, это связано с тем местом, где была найдена окаменелость, — признался наконец Картер.

— Озеро Аверно, — подсказал Руссо. — В окрестностях Неаполя.

— И что? — нетерпеливо спросил Эзра.

— Ну… Судя по тому, что писал римский поэт Вергилий, это очень любопытное место. В его «Энеиде» говорится о том, что там находился… вход в подземное царство.

Ответом на его слова было гробовое молчание.

— И, — неохотно продолжал Картер, — на протяжении тысячелетий в местных преданиях и мифах излагались истории о том, каким образом появился этот вход.

— И каким же? — прохрипел Руссо.

Эзра молча ждал ответа.

— Когда святой Михаил истреблял мятежных ангелов, он сбросил их с небес, — сказал Картер, с трудом веря в то, что он так далеко зашел, — и они упали на Землю.

— Судя по Писанию, они падали шесть дней и шесть ночей, — тихо добавил Эзра.

— Да. Они упали, словно метеоры, и были погребены в недрах Земли. Именно там, где мы нашли окаменелость.

Руссо закрыл глаза и начал еле слышно молиться. Прошло несколько секунд, и Эзра заерзал на стуле.

— Для меня в этом нет ничего безумного, — сказал он и испытующе посмотрел на Картера. — А для ученого?

Картер не знал, как ответить. Он теперь ни в чем не был уверен, он открыл портфель, достал распятие, затем встал с обогревателя и протянул распятие Руссо.

Он заметил, что Эзра улыбнулся. Улыбнулся так, словно получил ответ на свой вопрос.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Если бы Бет не пообещала Эбби сходить с ней за последними покупками для загородного дома, она бы сразу пошла домой, заперла дверь и потом приняла бы горячую ванну. Но ей очень не хотелось расстраивать подругу, и поскольку они договорились снова съездить за город в ближайшие выходные, пятница была для них последней возможностью походить по магазинам.

Поэтому, как только за Рейли закрылась дверь галереи, Бет и писала еще одно имя в перечень для рассылки приглашений, который на следующий день нужно было послать полиграфистам, и отключила компьютер. Ночной сторож Рамон уже устраивался внизу, когда Бет выходила.

— Добрый вечер, миссис Кокс, — сказал он, наливая себе кофе из термоса в пластмассовую кружку с эмблемой спортивного клуба «Янкиз». — Не забудьте взять зонтик.

— Дождь идет? — спросила Бет.

Она весь день просидела в кабинете без окна и понятия не имела о том, что происходит во внешнем мире.

— Еще нет, но передавали, что пойдет.

Бет была уверена в том, что оставила зонтик дома.

— Видимо, мне придется рискнуть.

На улице было холодно и ветрено. Рамон, пожалуй, был прав. Вечерний воздух был влажен. Бет подняла воротник пальто и отправилась к универмагу «Блумингдейлз», где ровно в шесть должна была встретиться с Эбби. На тротуарах в это время, как обычно, было полно народа, и у Бет не раз возникало странное чувство, будто кто-то идет за ней и вот-вот положит руку ей на плечо. Но всякий раз, когда она оглядывалась, она видела только множество незнакомых лиц, и некоторые из этих людей явно злились на нее за то, что из-за нее и им приходится останавливаться.

— Приятных выходных, — проворчал один мужчина, — а теперь давайте идите уже.

Над головой покачивались звездочки из золотой мишуры и красные алюминиевые конфеты, подвешенные к проволокам, натянутым между фонарями. Обычно Бет всегда радовали эти знаки наступающей зимы, но в этом году привычное настроение все не приходило. Сегодня она так устала, что сил хватало только на то, чтобы переставлять ноги. Мало этого, ей позвонил доктор Уэстон и сказал, что она должна увеличить дозу принимаемого препарата железа. А еще Уэстон напомнил ей о том, что у нее первая группа крови с отрицательным резусом, очень редкая.

«Когда вы решите выбрать один из альтернативных способов зачатия, — сказал доктор так тактично, как только мог, — нам понадобится заранее взять у вас пинту-другую крови, на случай, если она понадобится при родах».

А сейчас Бет чувствовала себя так, словно она не готова выжать из себя даже каплю крови.

В «Блумингдейлз», конечно же, было просто не протолкнуться. Бет вошла в кабину лифта и поднялась на тот этаж, где продавались товары для домашнего интерьера, и вскоре нашла Эбби. Та вела довольно напряженные переговоры с красивой и модно одетой продавщицей.

— Вы действительно думаете, что подушки этого цвета, а я бы скорее назвала эту ткань желтой, а не персиковой, будут хорошо сочетаться с уже отобранными нами шторами?

— Да, — ответила девушка, решительно кивнув. — Подушки и шторы изготовлены одной и той же дизайнерской фирмой, они просто обязаны сочетаться.

Эбби повернула голову и увидела Бет.

— Как тебе кажется, эта ткань подходит по цвету к шторам, которые мы заказали?

Бет пришлось задуматься.

— Да, может быть, — ответила она.

— Да или может быть? — спросила Эбби.

Продавщице эта беседа явно надоела, а теперь, как она догадывалась, за каждую покупку будут голосовать двое.

— Нет, — в конце концов сказала Бет.

Эбби рассмеялась. Продавщица улыбнулась, стиснув зубы, а потом извинилась и сказала, что должна помочь другой покупательнице.

— Спасибо тебе, — шепнула Эбби. — Мне хотелось от нее избавиться.

Бет улыбнулась.

— И спасибо, что все-таки пришла. Погода просто ужасная.

— Нет проблем.

— Точно? — спросила Эбби и коснулась рукава пальто Бет. — Ты уж меня прости, но выглядишь ты не очень.

— Не извиняйся. Я и правда чувствую себя не очень.

— Думаешь, заболела? А ты от гриппа прививку сделала?

— Прививку сделала. Нет, вряд ли я заболела.

Они пошли рядом вдоль прилавков, на которых лежали горы дорогих тканей.

— Просто я в последние дни очень плохо сплю. Подолгу не могу заснуть, а если засыпаю, мне снятся такие кошмары, что уж лучше бы я не засыпала.

— Послушай, Бет, если ты не хочешь ехать за город в эти выходные, так и скажи. Съездим как-нибудь в другой раз.

— Нет-нет, — возразила Бет. — Я так жду этой поездки. Думаю, мне полезно сменить обстановку.

— Интересно, смогу ли я когда-нибудь убедить Бена в том, как это полезно — менять обстановку.

— Он привыкнет, — заверила Бет подругу, хотя в глубине души была в чем-то согласна с Беном.

На фотографиях дом выглядел так замечательно, но в действительности оказался мрачноватым, заброшенным. Что-то в нем было такое, чего, казалось, не исправить никакими шторами и яркими обоями.

Бет и Эбби сами не заметили, как очутились в конце торгового ряда, в зоне, посвященной обустройству детских комнат. Куда бы ни бросила взгляд Бет, все напоминало ей о младенцах и беременных женщинах.

— Мы с Беном подумываем об искусственном оплодотворении в следующем году. А у вас с Картером какие-то сдвиги есть?

— Никаких, — ответила Бет, стараясь сделать вид, что это ее не слишком тревожит. Хотя Эбби была ее самой старой и близкой подругой, Бет до сих пор не поделилась с ней последними и окончательными новостями. — Ты не возражаешь, если я немного поброжу по моделированным комнатам? — спросила она. — Мне всегда хочется узнать, насколько сильно я отстала от моды.

— Не возражаю. Иди. А я, пожалуй, разыщу эту злюку-продавщицу и заставлю ее все проверить, чтобы мне вовремя доставили шторы.

Бет постаралась как можно скорее миновать детский отдел и отправилась в противоположную сторону торгового зала, где дизайнеры «Блумингдейлз» регулярно устраивали выставки обставленных комнат, каждая из которых имела собственный, авторский стиль. Бет всегда забавляло это непосредственное соседство английской гостиной со спальней в почти бордельном духе, хижиной островитянина и типичным ковбойским домиком. Как правило, это вызывало восторг и любопытство и у других посетителей магазина. Но сегодня здесь почти никого не было, и Бет спокойно прошлась мимо холодноватого кабинета в стиле хай-тек и пляжного домика «Хэмптонз». Наконец она остановилась перед последней из моделей комнат.

«Что сюда вложили дизайнеры? — задумалась она. — Не романы ли Пола Боулза[50] навеяли им эту фантазию?» В стиле этого будуара чувствовалось марокканское влияние. Килимские ковры, оббитые медным орнаментом, большая кровать под бледно-желтым балдахином из тонкого шелка. За арочной дверью рисованный экран с изображением уходящих вдаль песчаных дюн, поблескивающих серебром под луной. «Художник неплохо поработал», — подумала Бет. Пейзаж выглядел очень убедительно.

На самом деле интерьер и дизайн были очень хороши. Комната просто звала, приглашала войти в нее. Может быть, даже слишком настойчиво. Вдруг Бет особенно сильно ощутила усталость. Ноги у нее подкашивались, веки отяжелели. Она чувствовала слабость весь день, а сейчас ей казалось, что она сейчас упадет на месте. Ей нужно было прилечь и закрыть глаза хотя бы на несколько минут… А кровать под балдахином стояла совсем близко, от Бет ее отделял только бархатный канатик.

Нет, этого нельзя делать. Бет понимала. Но желание быстро становилось непреодолимым.

Да и кто узнает? Она ведь войдет в комнату всего на несколько минут. Поблизости никого не было, за балдахином ее никто не увидит… особенно если она войдет быстро. Надо только решиться и сделать это.

Повинуясь безотчетному порыву, Бет переступила бархатный канатик и быстро прошла по толстым килимским коврам. Кровать оказалась высокой, и ей пришлось забираться на нее, как на холм. Часть Бет понимала, что это безумие, но другая ее часть говорила ей, что главное: не помять балдахин и покрывало, вот и все.

Покрывало, похоже, было соткано из самого мягкого и тонкого хлопка на свете. Вышитые подушки лежали так, словно только и ждали, чтобы Бет опустила на них голову и ноющие от усталости плечи. Еще никогда в жизни постель не казалась ей такой манящей, такой удобной. «Полежу здесь, — сказала она себе, — всего несколько минут. Не буду шевелиться. За балдахином меня никто не заметит и никто ничего не узнает».

Ее веки сомкнулись. Видимо, дизайнеры пропитали воздух благовониями. Они все продумали. Пахло… листвой, омытой дождем. Бет вдруг стало так хорошо… О, если бы только она могла сбросить туфли и забраться под прохладные гладкие простыни; ей казалось, что здесь бы она могла спать вечно… что здесь ее не будут тревожить дурные сны…

Ей показалось, что кто-то издалека окликнул ее по имени. Но ее усталость была так сильна, что она не в силах была ответить.

Она снова услышала свое имя — на этот раз ближе. Бет смогла разжать веки и, повернув голову к арочной двери, взглянула на нарисованный пейзаж с изображением дюн. И увидела, что на вершине одной из дюн стоит кто-то, озаренный серебристым светом луны.

Бет закрыла глаза и улыбнулась. Какой фантастически талантливый художник. Пожалуй, нужно будет разузнать о нем. Он это или она, но в любом случае художник слишком талантливый, чтобы рисовать фоновые картинки для универмага.

Бет гадала, где сейчас Картер. Наверное, в больнице, у своего несчастного друга Руссо. Господи, как это ужасно. Еще хуже будет, если Картер не перестанет винить в случившемся себя. Бет знала, что все обстоит именно так, и она постоянно проигрывала сражение за то, чтобы убедить мужа в обратном.

Снова прозвучало ее имя, и когда она опять бросила взгляд на нарисованные дюны, силуэт человека оказался гораздо ближе… Это был мужчина высокого роста. Он медленно и спокойно шагал по песку… Полусонный разум Бет пытался осознать, как такое возможно? Каким образом художник сумел добиться такого эффекта?

Ей хотелось встать, подойти к картине и посмотреть, но ее руки и ноги словно налились свинцом. Голова была такая тяжелая, что Бет сомневалась, что сумеет оторвать ее от подушек.

Мужчина подходил все ближе. Его тень легла на ковер. Все яснее проступали идеальные черты лица… А Бет неожиданно ощутила сильнейший приступ тошноты. Горячий ком сжал ее горло.

— Бет! — услышала она. — Вот ты где!

Она повернулась на бок, и ее стошнило. На счастье, рядом с кроватью стоял блестящий медный горшок.

— О боже! — воскликнула Эбби, откинув в сторону шелковый балдахин. — О господи!

Бет снова вырвало. Она совсем не могла сдерживаться.

— Принесите полотенца! — крикнула Эбби продавщице, которая стояла у нее за спиной и с отвращением взирала на происходящее.

— Это не разрешается! — сердито воскликнула продавщица. — В модели комнат вход строго воспрещен, и…

— Просто принесите мне полотенца, черт побери! — гаркнула Эбби, села на кровать рядом с Бет и обняла ее за плечи. — Ну? — спросила она заботливо. — Теперь тебе лучше?

Бет, охваченная смертельным ужасом, кивнула и бросила испуганный взгляд на арочную дверь и пейзаж за ней. Там никого не было.

Вернулась продавщица, принесла несколько полотенец фирмы «Ральф Лорен» и, поджав губы, протянула их Эбби.

— Вам придется заплатить за них, — сказала она.

— Хорошо, внесите их в мой счет вместе с этим ночным горшком, — буркнула Эбби, вытерла подбородок Бет краешком полотенца и дала его ей.

Бет прижала к лицу толстую мягкую махровую ткань. «Мне совсем не хочется отсюда уходить», — подумала она.

— Ты хочешь еще полежать, — спросила ее Эбби, — или сможешь встать?

— Думаю, смогу встать, — ответила Бет, крепко сжимая в руках полотенце. Она неуверенно поднялась с кровати.

Продавщица стояла у арочной двери. Посмотрев в одну сторону, потом в другую, она сообщила Бет:

— А ваш друг ушел.

— О чем вы говорите? — сердито осведомилась Эбби.

— Тут был мужчина, — ответила продавщица. — Но он уже ушел. — И добавила, с отвращением глядя на испачканный медный горшок: — Гадость какая!

Эбби обняла Бет и вывела из моделированной комнаты.

— Когда горшок вымоют, — сказала она продавщице, — отправьте его мне.

Бет попросила Эбби подождать около туалета, пока она будет приводить себя в порядок. Чего ей действительно сейчас хотелось, так это остаться одной и провалиться сквозь землю. Боже, что с ней случилось! Она ополоснула лицо холодной водой. Под глазами остались черные разводы от туши для ресниц, она вытерла их новым полотенцем, которое все еще держала в руках. «Что же со мной произошло?» — гадала Бет. Она помнила сон или галлюцинацию. К ней шел мужчина, шагал по песчаным дюнам… но разве продавщица не сказала, что она тоже кого-то видела?

Но если это не был дурной сон, тогда что же это было?

Вошла Эбби, положила руку ей на плечо и спросила:

— Ты в порядке?

— Да, — ответила Бет и выключила воду. — Только больше я в «Блумингдейлз» ни ногой.

Эбби обняла ее за талию, и они пошли к эскалатору.

— А ты уверена, что не беременна? — полушутя спросила Эбби.

— Уверена, — ответила Бет.

— Тогда тебе нужно лечь в кровать, укрыться потеплее и выпить горсть найквила.[51] У тебя наверняка поднялась температура.

У эскалатора они немного подождали, пропустив вперед женщину с двумя маленькими детьми и складной коляской.

— Я отвезу тебя домой на такси, — сказала Эбби, — и сварю бульон.

Бет была очень рада этому предложению. Когда они ступили на эскалатор, Бет оглянулась и бросила быстрый взгляд на моделированную комнату.

Продавщица вышла оттуда с медным горшком, обернутым полотенцем. На пейзаже за арочной дверью Бет не увидела ничего, кроме песчаных дюн, бесконечной чередой тянущихся к горизонту.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Картер знал, что вход в разрушенную лабораторию запрещен, но он тем не менее проник туда через служебные коридоры. Он должен был еще раз увидеть лабораторию, которая могла стать местом его величайшего триумфа… а стала, вне всяких сомнений, местом его величайшей трагедии. Полиция и городские инспекторы уже сделали все, что могли сделать, собрали нужные для расследования материалы, но когда Картер выходил на улицу через ворота, предназначенные для въезда грузового транспорта, ему снова пришлось нырнуть под желтую пластиковую полицейскую ленту.

Он собирался сходить в медико-биологическую лабораторию, где должен был встретиться с Эзрой. Доктор Пермут, по всей видимости, уже закончил анализ чернил и материала, из которого был изготовлен свиток, и был готов поделиться с Картером и Эзрой результатами исследования. Картер уже хотел перейти через улицу, когда рядом с ним вдруг остановился заляпанный грязью коричневый седан и он услышал голос:

— Знаете, здесь до сих пор место расследования после взрыва и пожара. По идее, вам сюда заходить не следует.

Картер остановился и заглянул в окно машины. Это был детектив Финли.

— Простите.

— Вам куда? Могу подкинуть.

— Мне нужно пройти всего несколько кварталов, — ответил Картер. — Доберусь пешком. Спасибо.

— Садитесь, — приглашающе махнул рукой Финли. — Поехали.

Картеру показалось, что это не просто вежливое предложение. Детектив стряхнул с переднего сиденья крошки, и Картер открыл дверь и сел.

— Прямо вперед, — сказал он. — На Шестую, а потом направо.

— На самом деле, — сказал Финли, поправив очки в тяжелой черной оправе на переносице, — я хотел с вами поговорить.

Этого Картер и боялся.

— Насчет найденного мной трупа? — спросил он. Раньше ему никогда не приходилось произносить подобных слов.

— А насчет чего же еще? — отозвался Финли, сунул руку в нагрудный карман короткого пальто и достал сложенный в несколько раз листок бумаги. — Взгляните на это.

Картер взял листок и развернул его. В машине неприятно пахло дешевым кофе и жирными гамбургерами. На листке бумаги Картер увидел фотокопию отпечатков двух пальцев.

— Мы сняли эти «пальчики», — пояснил детектив, — с лестничных перил.

— Выглядят очень четко, — сказал Картер, гадая, что еще он может сказать про отпечатки пальцев. Он их так близко никогда в жизни не видел.

— Четко, правда? — сказал Финли. — И чересчур идеально.

Картер посмотрел на отпечатки более внимательно и заметил, что линии действительно лежат потрясающе ровно. В центре — идеальные круги, вокруг них — идеальные овалы, без единого разрыва или отклонения.

— Идеальных отпечатков пальцев не существует, — пояснил Финли. — Если бы они существовали, мы бы ни за что на свете не смогли ими пользоваться для поиска преступников. — Он вытащил из кармана не слишком свежий носовой платок и протер им сначала очки, а потом ветровое стекло изнутри. — Вы ведь ученый, что скажете?

— Об отпечатках пальцев? У меня никаких догадок нет. Быть может, лабораторная ошибка?

Детектив покачал головой.

— Нет. Я все делал сам.

Картер молчал. Единственное предположение, которое он мог высказать, было такое: идеальные отпечатки пальцев оставило какое-то идеальное существо, скажем ангел. Но Картеру совсем не хотелось добавлять еще и безумие ко всему тому, в чем его мог обвинить детектив.

— Теперь можете отдать листок мне, — сказал Финли, взял бумагу, сложил и убрал в карман.

— Мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь, — сказал Картер.

Детектив кивнул и повернул руль вправо.

— Какой адрес?

— Еще три квартала вперед, на углу.

Детектив некоторое время вел машину молча, а потом сказал:

— Возможно, все же есть кое-что, в чем вы могли бы мне помочь.

— Попытаюсь.

— Криминалист сказал, что человек, ставший жертвой преступления, погиб в результате сожжения.

Картер ждал продолжения. В результате сожжения… Какие еще могли быть вопросы?

— Но вот ведь странная штука. Тело горело не снаружи, а изнутри.

Картер был не на шутку озадачен.

— Если вы хотите спросить меня о том, возможно ли самовозгорание человека, я отвечу: нет.

— И я тоже так думал. В старших классах я изучал естествознание. Но поскольку в этом году я видел только еще двух обгоревших людей, и оба они работали в вашей лаборатории, я подумал, что вы, вероятно, могли бы мне помочь кое-что понять.

Картер не знал, что сказать.

— Совпадение? — проговорил он наконец.

Детектив остановил машину на углу.

— Возможно, — сказал он. — Но совпадение невероятное.

«Это мы уже слышали», — подумал Картер, но вслух не сказал.

— Спасибо, что подвезли, — поблагодарил он Финли и постарался выйти из машины без излишней поспешности.

Детектив дождался, пока Картер перейдет улицу, и только потом поехал дальше.

Картер сделал глубокий вдох. В машине детектива он глубоко дышать не решался. У него было большое подозрение, что он еще увидится с Финли.

Когда он вошел в лабораторию доктора Пермута, Эзра был уже там. Картер успел удостовериться в том, что с пунктуальностью у Эзры проблем не было. А вот своего факультетского коллегу Картер узнал с трудом. В прошлый раз, когда он оставил ему клочок свитка для исследования, тот был аккуратен до стерильности, идеально причесан, в белоснежном, застегнутом на все пуговицы лабораторном халате.

А теперь у него был такой вид, будто он несколько дней не спал: волосы растрепаны, халат мятый, в пятнах, и даже очки не могли скрыть темных кругов под глазами Пермута.

— Рад, что вы смогли зайти сегодня, — сказал он, плотно закрыв дверь. Кроме них, в лаборатории больше никого не было. — Мне очень не хотелось ждать дольше.

— Нам тоже, — кивнул Картер. — Эзра, если он вам сам еще об этом не сказал, является владельцем того свитка, фрагмент которого вы исследовали.

— Да, он упомянул об этом, — сказал доктор Пермут и быстро повернулся к лабораторному столу. — Я намерен ознакомить вас с результатами, а вы вольны сами решать, какие сделать выводы.

Картер и Эзра переглянулись и подошли следом за явно расстроенным ученым к столу, на котором были разложены широкополосные распечатки с плотными рядами цифр и букв. И хотя Картер не смог бы разобраться в этой абракадабре лучше, чем в первый раз, он сразу понял, что это такое. Эзра, по всей видимости, тоже.

— Это расшифровка ДНК, — сказал Эзра. — Я раньше видел такие распечатки.

— Отлично, — кивнул доктор Пермут, пошарил в кармане и достал коробочку «тамз». — Хотя бы это не придется объяснять. — Он постучал кончиком пальца по распечатке, лежавшей справа, и сказал Картеру:

— Это — те результаты, которые я вам показывал в прошлый раз. ДНК, обнаруженная во фрагменте окаменелости.

— О'кей, — сказал Картер. — Верю вам на слово.

— Я охарактеризовал эти результаты, как теоретическую ДНК, — объяснил Пермут Эзре. — Нам удалось выделить довольно большой фрагмент, но в некоторых критических участках пришлось восстанавливать пробелы с помощью компьютерного моделирования.

Эзра кивнул. Пермут сунул в рот таблетку «тамз» и убрал коробочку в карман.

— Мы применили процесс, который называется ПЦР — полимеразная цепная реакция.

— Что это значит? — осведомился Эзра.

— Это значит, что мы измельчили имевшийся у нас материал, превратили его в порошок, а потом добавили к этому порошку кремний, поскольку он связывается с любыми следами сохранившейся ДНК. Затем с помощью ПЦР мы смогли увеличить фрагменты ДНК — к примеру, нам удалось сделать более миллиона копий одной молекулы.

— Чтобы можно было прочесть код ДНК более четко? — спросил Картер.

— Чтобы его можно было прочесть вообще, — ответил Пермут.

— Но мне уже известно, что вы не знаете, какие из этого можно сделать выводы, — сказал Картер. — В прошлый раз мы говорили об этом.

— Это было до того, как вы принесли мне фрагмент свитка. Посмотрите сюда, — сказал Пермут. На этот раз он постучал пальцем по распечатке, лежавшей слева. — Видите, как похожи последовательности?

Картер стал внимательно вглядываться в строчки букв и цифр. Эзра последовал его примеру. И действительно, некоторые элементы кода выглядели очень похоже. Но почему? Какое отношение одно имело к другому? Посмотрев на Пермута, Картер понял, что тот прочел его мысли.

— Странно, правда? — проговорил Пермут с кривой усмешкой. — Кусочек окаменевшей кости и клочок пергамента — и вдруг такое потрясающее совпадение?

— Да, — согласился Картер. — Действительно странно.

— На самом деле если провести более тщательное сравнение, а я его провел, вы уж мне поверьте, то те фрагменты ДНК, которые нам удалось выделить из ткани свитка, полностью заполняют пробелы в геноме окаменелости.

Пермут стал раскачиваться на каблуках. Он ждал, когда Картер и Эзра поймут смысл сказанного им. Тишину в лаборатории нарушало только поскрипывание ботинок Пермута.

— Вы хотите сказать, — отважился спросить Эзра, — что обе пробы взяты… из одного источника?

Пермут поджал губы и склонил голову к плечу. Картеру показалось, что у биолога порядком расшатаны нервы.

— Я могу сказать больше, — проговорил Пермут. — Я могу показать вам кое-что такое, от чего у вас просто глаза на лоб полезут!

Он отошел от лабораторного стола к высокому белому микроскопу с тринокулярной головкой. Картер узнал этот прибор. Это был японский микроскоп марки «Мэйджи» MJI2700. Картеру до смерти хотелось иметь такой в своей лаборатории.

— Взгляните сюда, — предложил Пермут. — Слайд уже вставлен.

Эзра, стоявший ближе, первым шагнул к микроскопу. Когда он наклонился к окулярам, Пермут сказал:

— Вы смотрите на участок фрагмента свитка.

Несколько секунд Эзра стоял неподвижно, потом выпрямился.

— Картер, — сказал Пермут, — почему бы и вам не взглянуть?

Эзра отошел в сторону. У него был странный, как будто удовлетворенный вид.

Картер опустил голову и, настроив освещение слайда, увидел нечто, очень напоминающее увеличенный снимок поверхности Марса. Перед ним предстала бугристая желтая долина с множеством впадин и кратеров, тут и там рассеченная узкими извилистыми каналами, но эти каналы не были сухими и пустыми. Они были наполнены лиловатой жидкостью, и эта жидкость протекала по ним и ритмично пульсировала, как кровь.

— Что вы добавили к материалу? — спросил Картер, не отрываясь от окуляров. — Какой-то краситель?

— Нет. Это то, что мы ошибочно принимали за чернила, — ответил Пермут. — На самом деле это кровь.

Картер выпрямился и отошел от микроскопа.

— Но что заставляет ее двигаться? Она явно подвижна.

Доктор Пермут возбужденно потер лоб.

— А почему бы ей не двигаться? Ткань-то живая.

Эзра зажмурился. Казалось, он хочет осознать эту новость наедине с самим собой.

Открыв глаза, Эзра посмотрел Картеру прямо в глаза.

— Для меня все выглядит так, Картер: у вас была кость, а у меня кожа. — Он повернулся к доктору Пермуту. — Вы согласны с тем, что это как бы два конца одной трости?

Пермут энергично кивнул.

Картер с большим трудом пытался уместить эти странные сведения в голове, вычленить хоть какой-то смысл из только что произнесенных слов.

Похоже, интуиция подсказала Эзре, о чем думает Картер, и он громко процитировал:

— «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам».

Доктор Пермут подошел к микроскопу и, вынув слайд, положил его в бумажный пакетик, взял такой же пакетик со стола и сунул тот и другой в боковой карман куртки Картера.

— Мне эти материалы в лаборатории больше ни к чему, — сказал он и поспешно отошел прочь от Картера, словно тот был болен гриппом, а Пермут боялся заразиться. — Заберите их с собой.

— Конечно, обязательно, — сказал Картер. — Он еще ни разу в жизни не видел, чтобы Пермут, да и вообще кто-то из ученых был так напуган. — И спасибо вам за проделанную работу.

Он бросил взгляд на Эзру. Тот, похоже, прекрасно понимал причину странного поведения Пермута.

— Сколько мы вам должны? — спросил Эзра, вытащив из кармана ручку и незаполненный чек. — Наверняка только лабораторные тесты стоят…

— Ничего, — оборвал его Пермут.

Ручка Эзры повисла в воздухе над чеком, который он положил на стол около микроскопа.

— Ничего? Но я не понаслышке знаю, что исследование ДНК…

— Я больше не желаю в этом участвовать, — заявил Пермут.

— Но ведь это обошлось вам как минимум в несколько тысяч долларов, — вмешался Картер.

— Это мои проблемы. Разбросаю эти затраты по другим проектам. Пусть вас это не волнует. — Он нетерпеливо постукивал ногой по полу. — А теперь извините, но мне в самом деле нужно заняться другой работой.

Картер пожал плечами и кивнул Эзре.

— Думаю, нам пора.

Выйдя из лаборатории, он услышал, как дверь закрылась и щелкнул замок.

На улице Эзра позвонил по мобильному телефону своему водителю.

— Я еду в больницу, навестить мачеху, — сказал он Картеру. — Может быть, вас куда-нибудь подвезти?

— Нет-нет, не нужно, — отказался Картер. — Я, пожалуй, пройдусь. Поразмышляю на ходу.

Из-за угла выехал «линкольн», за рулем которого сидел дядя Эзры, и остановился.

— А мне предстоит не просто прогулка, — сказал Эзра и протянул Картеру руку ладонью вверх. Картер не понял, чего хочет Эзра. — Фрагмент свитка, — подсказал тот.

Картер пошарил в кармане, нашел пакетики со слайдами и отдал один Эзре.

— Спасибо вам, — сказал Эзра, открыв заднюю дверь машины. — Надо будет встретиться завтра и обменяться впечатлениями.

Картер молча кивнул. Машина отъехала от тротуара. Картер стоял как вкопанный, но мысли его неслись с бешеной скоростью. Все случившееся казалось ему совершенно бессмысленным, и не стоило даже притворяться, будто в этом был хоть какой-то смысл. Окаменелость, пергамент — кость, кожа… нет, это должно было являться частью какой-то мистификации, шутки. Должно было. Если бы Билл Митчелл не был мертв, Картер поставил бы его на первое место в списке подозреваемых. Но Митчелл был мертв, и этот факт не был частью шутки. Ставки и так уже были слишком высоки. Руссо обгорел почти до неузнаваемости.

Это не могло быть ни игрой, ни какого-либо рода интригой.

Все это было реальным.

Что-то происходило, разворачивалась какая-то ужасная драма, и Картер опасался, что ему, хочет он того или нет, суждено сыграть в этой драме главную роль.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Настроение у Эзры было приподнятое. Теперь он видел, что его подозрения и опасения стали получать реальные подтверждения. Для человека, знающего, что он стоит на пороге безумия, очень утешительно обнаружить, что даже самое невероятное из того, что приходило ему в голову, в конце концов оказалось вполне возможным.

Он не сошел с ума, а вот мир, как это ни прискорбно, вероятно, сошел.

Эзра смотрел на пролетающий за окном машины город и измышлял о том, что узнал в лаборатории доктора Пермута. Свиток был куском живой ткани существа неизвестного происхождения. Фрагмент окаменелости был костью того же существа.

Но было ли это существо тем, о ком он думал? И кто или что могло снять с него живого кожу?

— Кимберли все еще плохо, — сообщил Мори, прервав размышления Эзры. — И они там, черт бы их побрал, ничего не могут понять.

Эзра не удивился. Если его предчувствия были верны и болезнь его мачехи была каким-то образом связана с гостем, приглашенным на вечеринку в последнюю минуту, врачи никогда и ничего не смогут понять.

— Твой отец сейчас у нее.

Эзра так и думал. Он именно поэтому ехал в больницу. Это был шанс наладить отношения с отцом. «И в любых обстоятельствах, — напомнил он себе, — поступить так было бы правильно».

Хотя больница сама по себе была, что называется, эксклюзивная, палата Кимберли находилась в самом привилегированном крыле, где на полу лежали дорогущие ковры, на стенах висели яркие репродукции картин, а двери были сделаны из полированного красного дерева. Эзре это отделение скорее напомнило маленькую европейскую гостиницу, чем больницу, и в каком-то смысле так оно и было. Когда Эзра вошел, его отец сидел в первой комнате гостиной. Сэм отключил мобильный телефон и сказал:

— Я велел Мори не ждать нас, но он, конечно, принялся со мной спорить.

Он бросил телефон на диван.

— Как дела у Кимберли?

— Полчаса назад у нее началась истерика. Она выдернула из вен иглы капельниц, начала бредить.

— О чем?

— О чем? — озадаченно уставился на Эзру отец. — Это смешно. Какой у бреда может быть смысл?

— Ну, развесели меня.

— Что-то насчет птиц и огня. На нее напали птицы с огненными крыльями. Доволен?

Эзра положил эту информацию в «копилку», чтобы завтра рассказать Картеру и Руссо. Кто знал, какой из ключей к тайне окажется самым важным?

Медсестра в белом форменном брючном костюме с синей отделкой, больше похожем на матроску, чем на одежду медработника, вышла из спальни с подносом, на котором лежали шприц и еще какие-то врачебные приспособления.

— Она получила большую дозу успокоительного, — сообщила медсестра. — Будет спать до утренней операции.

Медсестра улыбнулась Эзре и Сэму и вышла.

— Что за операция? — спросил Эзра у отца. — Врачи поставили диагноз?

— Не совсем. — Сэм положил рядом с собой пиджак и откинулся на спинку дивана. На кармане его сорочки была вышита монограмма, в прорезях манжеток сверкали золотые запонки. — Заражение крови. Дисфункция внутренних органов. Одно известно наверняка: она беременна.

Эзра не слишком удивился, и его отец это заметил.

— Ты знал? — спросил он.

— Я знал, что она хочет все переделать в моих комнатах и превратить их в детскую.

— Этого не должно было случиться.

В первый момент Эзра обрадовался. Неужели его отец вовсе не намеревался заменить его новой, более совершенной моделью наследника? Но в следующее мгновение он понял, о чем на самом деле говорит отец.

— Несколько лет назад мне сделали вазэктомию, — признался отец. — Ты тогда был подростком.

Повисла тягостная пауза. Сэм не понимал, как это получилось, но теперь трудно было что-либо изменить, оставалось только принять удар.

— Я сначала ей ничего не говорил, — стал объяснять отец. — Потому что какой в этом был смысл? А потом, когда я понял, чего она хочет, какие у нее планы, мне не захотелось огорчать ее. Зачем ей было знать, что я не могу ей дать того, чего ей так хочется?

«Только этого он и не мог ей дать?» — подумал Эзра.

— Я не хотел ее потерять, — сказал Сэм, и в этот момент Эзра понял, быть может впервые, что его отец по-настоящему сильно любит Кимберли. Что его не просто тянуло к ней, как может тянуть старика к молодой красотке. И то, что она оказалась беременна, явно стало для Сэма тяжким ударом.

— Мне даже все равно кто… в этом виноват, — проговорил Сэм, прочитав мысли сына. — Теперь это уже не важно.

Эзра вспомнил синяки на теле Кимберли. Теперь он был рад узнать, что его отец не имел к этому никакого отношения.

— Все просто из рук вон плохо, — продолжал Сэм. — Единственный способ спасти ее жизнь — сделать аборт. А потом мне скажут, что у нее больше никогда не будет детей.

— Рожу этого, и потом больше не придется рожать, — неожиданно донесся голос Кимберли.

Эзра и Сэм обернулись. Она стояла на пороге спальни, качаясь из стороны в сторону. На ней была длинная бледно-розовая ночная сорочка, от ее руки тянулась трубочка к капельнице, подвешенной к передвижной стойке.

Но больше всего Эзру шокировал ее живот: даже под просторной сорочкой было заметно, как он разбух. Всего лишь день назад ничего не было заметно, а сейчас Кимберли выглядела так, словно у нее в любую минуту могли начаться схватки. Когда же это произошло? И как это вообще могло произойти?

— Ты зачем встала с кровати? — вскочив с дивана, спросил обеспокоенный Сэм.

Эзра не мог понять, так ли шокирован отец, как он. «И вообще, — гадал Эзра, — как Кимберли способна стоять после того, как ей вкололи большую дозу снотворного?»

— Я должна пойти к нему, — сказала Кимберли, отбросив с лица прядь волос, прилипшую к ее покрытому испариной лицу. — Только он может это прекратить.

— Что прекратить? — спросил Сэм, подойдя к жене. — Эзра, вызови сестру.

— Огонь.

— Тут нет никакого огня, — сказал Сэм и бережно взял Кимберли за руку. И тут же, на глазах Эзры, отдернул руку и стал трясти ею так, словно обжегся.

Кимберли безумно расхохоталась.

— Я же тебе говорила!

Эзра должен был броситься к двери, позвать медсестру, но не в силах был пошевелиться, его словно гвоздями прибили к полу. Глаза Кимберли сверкали страшным блеском. Казалось, внутри нее медленно разгорается пламя.

— Что за чертовщи… — в страхе пробормотал Сэм, пятясь к выходу из палаты.

Кимберли наклонилась вперед. Она стонала и обнимала руками живот.

— Это должно прекратиться, — процедила она сквозь стиснутые зубы.

Эзра успел подхватить ее, иначе бы она рухнула на пол, и заглянул ей в глаза. У него было такое ощущение, будто он смотрит в жерло вулкана за секунду до начала извержения.

— Сестра! Доктор! Срочно сюда! — кричал во всю глотку набежавший в коридор Сэм.

— Убейте его, — выдохнула Кимберли.

Ее дыхание было жарким, оно обжигало лицо Эзры. В следующее мгновение Кимберли без чувств рухнула на пол. Рядом с ней упала капельница.

Эзра перевернул Кимберли на спину. Кожа у нее была горячая, как раскаленное железо. Эзра был готов поклясться, что ее желтыми пылающими глазами на него смотрит кто-то другой.

— Отойдите! — крикнул врач и оттолкнул Эзру.

Санитары вкатили в палату носилки.

— Господи Иисусе! — воскликнул врач и стал дуть на обожженные кончики пальцев.

— Убейте его, — стонала Кимберли, горячо и прерывисто дыша. — Не могу больше терпеть!

— Лед! Нужно положить ее в ледяную ванну!

Медсестры убежали.

Эзра, не в силах оправиться от шока, сидел на полу рядом с Кимберли. Вдруг тело Кимберли начало содрогаться в конвульсиях. Она вцепилась руками в живот с такой силой, словно хотела сама вырвать из своего чрева ребенка, притянула колени к груди. На пол хлынули струи крови.

Медсестра подала врачу шприц, но у того так дрожали руки, что он не смог сделать укол.

— Я… не могу!

Сестра забрала у него шприц и попыталась сама сделать инъекцию. На этот раз игла вошла в мышцу руки Кимберли, но она в очередной раз содрогнулась от боли и шприц отлетел в сторону.

— Нужно обездвижить ее! Давайте фиксаторы! — прокричала сестра.

Живот Кимберли распухал, надувался, как воздушный шар.

— Убейте меня! — вопила она в агонии. — Убейте меня!

Она выгнулась дугой, запрокинула голову и издала крик, полный боли, гнева и отчаяния. От этого вопля Эзра похолодел до мозга костей, и ему почудилось, что к этому крику присоединился другой голос, он мог поклясться, что слышал его. Этот приглушенный жалобный голос исходил прямо из чрева Кимберли.

Даже врач и сестра замерли в шоке. Значит, тоже услышали.

А потом Кимберли замерла в полной неподвижности. Ее тело распласталось на залитом кровью полу, веки сомкнулись, рот открылся. Кончики ее волос потрескивали, как живые оголенные электрические провода… но вскоре и это прекратилось.

— Полная остановка сердца, — констатировал ошеломленный доктор.

И Эзра понял, что даже если бы медицинская бригада взялась реанимировать Кимберли, у них ничего не вышло бы.

И еще он подозревал, что после всего, что довелось пережить Кимберли, она бы предпочла остаться мертвой.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

На протяжении дня Руссо мало чего ждал с нетерпением. Были быстрые инъекции морфия, который он вводил себе сам, нажимая на черную кнопку, лежавшую на кровати под его обгоревшей рукой рядом с красной кнопкой срочного вызова. Были сны, в которые он мог погрузиться. Ему снилось детство на окраине Рима, где он с друзьями лазил по древним развалинам. И еще были нежные прикосновения хорошенькой молодой медсестры по имени Моника.

Сегодня, меняя повязки, Моника рассказывала ему о своем вчерашнем свидании, а потом, нанося антисептические мази, поведала о последних новостях. Руссо нравилось смотреть в ее глаза, темные и яркие. Видимо, из-за того, что Монике приходилось постоянно работать с обгоревшими людьми, в ее глазах не было ужаса, когда она смотрела на Руссо.

— Доктор Баптисте сказала мне, — сообщила Моника, — что на следующей неделе вам начнут делать пересадку кожи.

— Да? — проговорил Руссо покрытыми черной коркой губами.

— Это хорошо, — заверила его Моника, осторожно приподняла его руку и нанесла свежую мазь на предплечье.

Боль все еще была очень сильная, и Руссо, нажав на кнопку, ввел себе очередную порцию морфия.

Моника заметила это и сказала:

— Простите. Знаю: больно безумно.

Руссо хотел бы сказать: «Нет, терпимо», но не мог. Моники осторожно опустила его руку и сказала:

— На сегодня все.

Он бы хотел, чтобы она осталась, побыла с ним еще немного, посидела бы около его кровати. Пусть бы она болтала, рассказывала, как прошел день, о своих дружках, о чем угодно. Но он понимал, что Монику ждут другие пациенты и другие дела.

В любом случае, после инъекции морфия Руссо должен был скоро заснуть. Если повезет, сны будут приятные. Не повезет — кошмары. Будет сниться трескучее пламя, падение с огромной высоты в бездонные пропасти. Увы, сон никогда нельзя было угадать заранее.

— Хотите, я опущу его? — спросила Моника, коснувшись края пластикового кислородного колпака.

— Теперь мне не надо будет смотреть на вас, — прошептал Руссо. — Поэтому опускайте.

Моника рассмеялась.

— Я выгляжу еще лучше, если на меня смотреть сквозь пластик.

Она опустила колпак так, что он закрыл лицо Руссо. Он не слишком горевал из-за этого. На что тут было смотреть, кроме Моники? На дверь? На дешевую репродукцию Ван Гога? Воздух под колпаком был свежий, прохладный, Руссо было легче дышать, и тихое урчание кислородного баллона успокаивало, оно немного напоминало шум морского прибоя.

На самом деле Руссо не понял, сколько прошло времени — пять минут? час? — когда он услышал, как дверь палаты открылась и закрылась. Он увидел через толстый пластик, что рядом с картиной Ван Гога кто-то стоит. Это была не Моника и не доктор Баптисте. Высокий человек в черном.

У Руссо ком подкатил к горлу.

Это был мужчина, очень бледный, со светлыми, нет, золотыми, блестящими волосами.

«Я пришел поблагодарить тебя», — услышал Руссо, хотя он не был уверен: то ли незнакомец произнес эти слова, то ли они странным образом запечатлелись у него прямо в сознании.

Руссо протянул руку к красной кнопке. Его ладонь коснулась прохладной простыни. Кнопки на месте не оказалось. Видимо, Моника передвинула ее, меняя ему повязки.

«Мне бы хотелось отплатить тебе».

«Ты можешь забрать мою боль», — подумал Руссо. Он не знал, будет ли его мысль услышана… Не было ли это все особенно ярким сном под воздействием морфия.

Незнакомец подошел ближе. Через завесу пластика Руссо различал его не слишком ясно, но все же увидел, что его странный посетитель в очках со стеклами янтарного цвета. Пряди его длинных волос ниспадали, словно золотистые крылья. Он придвинул к кровати стул и сел.

Сердце Руссо наполнилось страхом. Почти наверняка это был Ариус, падший ангел, о котором рассказывал Эзра. Фигура, сотканная из света, которая вышла из камня той ужасной ночью.

«Ты знаешь, кто я такой».

Руссо беспомощно шевелил пальцами в поисках красной кнопки, но нащупал черную и ввел себе очередную дозу морфия. Если это был сон, нужно было просто погрузиться в него еще глубже.

«Но единственный ли я?»

— Надеюсь, — проговорил Руссо. Его голос под кислородным колпаком прозвучал приглушенно.

Ариус молчал. Гадал, как отреагировать на это слово? Но через пару мгновений в голове Руссо гулко прозвучали слова:

«Ты помнишь, что я тебе сказал однажды?»

Ариус наклонился и прикоснулся к руке Руссо, искавшей красную кнопку, и пальцем (или когтем?) провел по его ладони и сорвал полоску нежной, начавшей заживать ткани. Руссо застонал, но на фоне урчания кислородного баллона его стон прозвучал еле слышно.

«Страдания — дар Божий».

Мучаясь от страшной боли, Руссо все же протянул руку к тумбочке. Ариус следил за его движениями. Выдвижной ящик не поддавался. Ариус помог Руссо выдвинуть его.

Дрожащими пальцами Руссо пошарил в ящике и взял деревянное распятие. Вытащив его, он поднял обожженную руку и, вытянув ее, показал распятие Ариусу.

— Знаешь… кто это? — с трудом выговорил Руссо. — Иисус Христос… наш Спаситель.

Ариус протянул руку и равнодушно забрал распятие.

«Так пусть он спасет тебя».

Он был готов выбросить распятие, но почему-то передумал и сунул в карман пальто.

Руссо откинулся на подушки. Он не мог ни о чем думать, он ничего не мог сделать… мог только молиться о том, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь, вошел в палату.

— Много ли тех, — спросил Ариус, — кто знает обо мне?

На этот раз Руссо отчетливо услышал его голос. Слова прозвучали не у него в голове, а в воздухе. И как он ни был напуган, этот голос, голос падшего ангела, показался ему немного монотонным, почти успокаивающим.

— Мало.

Ариус задумчиво кивнул.

Руссо отважился спросить:

— Но зачем… ты здесь?

«Может быть, все это стало просто случайностью, — думал он, — самой страшной случайностью, постигшей человечество?»

Словно бы прочитав его мысль, Ариус сказал:

— Все имеет свою цель. Быть может, твоя миссия была в том, чтобы освободить меня.

С этой мыслью Руссо было страшно свыкнуться. Иуда двадцать первого века — таково его предназначение?

— А моя цель, пожалуй, в том, чтобы размножиться.

Руссо на секунду задумался над этим словом. Размножиться? Что это могло означать? Он решил, что ослышался. Кислородный колпак приглушал звуки, кислородный баллон по-прежнему урчал, и вдобавок у Руссо кровь стучала в висках. «Может быть, все же это мне снится? — думал он. — Может быть, это просто новый кошмар, страшнее видений пожара и падения с небес?»

— Но как? — пробормотал Руссо. — У тебя нет друзей в этом мире.

Ариус словно бы задумался над его словами, но тут же небрежно пожал плечами.

— Тогда я сотворю их. — Он наклонился ближе. — По своему образу и подобию.

Руссо лихорадочно пытался сообразить, что мог иметь в виду Ариус. То ли, о чем он догадывался?

«У меня на примете уже есть одна… соратница».

На этот раз голос ангела снова прозвучал в голове у Руссо. Видимо, эти сведения были настолько важными, что Ариус не мог высказать их вслух.

Ангел улыбался, но это была жуткая улыбка. Сквозь пластиковый колпак Руссо видел, как по-волчьи оскалены зубы Ариуса. И Руссо мгновенно понял, словно ее образ был передан и запечатлен в его сознании, что Ариус остановил свой выбор на Бет.

Мысли Руссо бешено метались. Что он мог сделать, чтобы помешать этому? Как предупредить Картера и Бет, лежа на больничной кровати? На тумбочке стоял телефон, и в то самое мгновение, когда Руссо гадал, как им воспользоваться, да и будет ли у него такая возможность, телефон зазвонил.

Ариус холодно взглянул на телефон и перевел взгляд на Руссо. Затем снял трубку и молча, приподняв край пластикового колпака, протянул трубку Руссо. Наконец тот смог поднять руку и сжать трубку в дрожащих пальцах. Хотя пластик был приподнят всего на пару дюймов, на Руссо нахлынул свежий, благоуханный запах леса после дождя.

— Джо? Это Картер.

Ожидания Руссо оправдались.

— Как ты сегодня?

— Боунс, — еле слышно проговорил Руссо. — Тут происходит… что-то очень важное.

«Много ли Ариус позволит мне сказать? — гадал он. — И как он поступит, если я попытаюсь сказать слишком много?»

— Что именно? Тебя моет в ванне та хорошенькая сестричка, которая тебе так нравится?

— Нет, — ответил. — У меня… посетитель.

— Бет к тебе зашла? Я знаю, она собиралась тебя навестить.

— Нет, Боунс, — проговорил Руссо, стараясь вложить в голос как можно больше тревоги. — Это тот, о ком мы говорили.

Он молился о том, чтобы Картер понял его намек.

И судя по всему, он понял. На другом конце телефонного провода воцарилась мертвенная тишина. Руссо мог только гадать, о чем сейчас думает Картер. Поверил ли он ему или решил, что он бредит? Или галлюцинирует после укола морфия?

— Бог мой, — наконец выговорил Картер.

Он ему поверил.

— Я сейчас же приеду, — тихо проговорил Картер. — Можешь задержать его? Я скоро буду.

Ариус сунул руку под пластиковый колпак, забрал у Руссо трубку, поднес к губам и сказал:

— Мне пора уходить.

Руссо видел руку падшего ангела, готового положить трубку. Ему показалось или средний палец Ариуса действительно был короче остальных? Руссо понял, что у него осталась единственная возможность поднять тревогу.

— Боунс! — прокричал он. — Не позволяй ему приближаться к тебе! Не подпускай его к Бет!

Но Ариус уже положил трубку.

Что успел услышать Картер? Мог ли он вообще расслышать его приглушенный голос из-под пластикового колпака?

Ариус медленно поднялся со стула. В длинном черном пальто он был похож на столб темного дыма, увенчанный короной золотого света.

Руссо не мог позволить ему уйти; он должен был задержать его здесь и убить. Но как?

Ариус повернулся к двери. Руссо приподнялся — даже после инъекции морфия боль была нестерпимая — и свесил ноги с кровати. Но сможет ли он стоять?

Он сбросил с головы пластиковый кислородный колпак, выдернул из вен иглы капельниц. Теперь, впервые после той жуткой ночи, он смог увидеть лицо Ариуса — идеальные черты, словно бы высеченные из прекрасного белого мрамора, гриву густых блестящих волос, немигающие глаза, спрятанные под тонированными очками.

Руссо сделал шаг. Ноги у него подкашивались, как у новорожденного жеребенка. Он вытянул, покрытые черными корками обожженные руки.

Ариус отступил назад. Руссо, пошатываясь, сделал еще пару шагов.

— Я не дам тебе… — хрипло выговорил он, — добраться до них.

Ариус снисходительно улыбнулся и развел руки в стороны. Руссо бросился к нему и упал в его объятия.

«А я не позволю тебе страдать».

На мгновение Руссо стало очень хорошо. В объятиях ангела он чувствовал себя легким как перышко. Боль совершенно прошла, не нужно было ни двигаться, ни дышать. Он словно бы качался в садовом гамаке.

Но вскоре Руссо ощутил, как в самой глубине его нутра вспыхнула искра — искра жуткой боли, доселе неведомой. К аромату леса, блестящих от дождя листьев и влажной земли присоединился едкий запах дыма, загоревшейся сухой растопки, и, к своему ужасу, Руссо увидел дым прямо перед собой… дым исходил из его рта и ноздрей. Этот дым был порожден пламенем, вспыхнувшим внутри него.

Ариус сделал шаг назад. Руссо рухнул на пол как подкошенный. В палате надрывно зажужжал сигнал пожарной тревоги.

Руссо лежал на полу. Его кожа трескалась от огня, бушующего в его кровеносных сосудах. Он видел, как Ариус подошел к двери и взялся за дверную ручку. Сработали пожарные разбрызгиватели, оросили скрюченные руки Руссо прохладной водой. Кожа зашипела, как раскаленное железо.

Ариус вышел и закрыл дверь. Руссо, бессильно корчащийся на полу, почувствовал, как огонь вырвался наружу через его кожу. Он хотел прочесть молитву, но не успел вымолвить ни слова. Пламя добралось до работающего кислородного баллона. В палате вспыхнул ослепительно белый шар, источавший страшный жар… и для Руссо наступила благодатная вечная ночь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Несколько секунд Картер неподвижно сидел на стуле. Звук незнакомого голоса эхом звенел у него в ушах. «Мне пора уходить». Мог ли это быть голос ангела? Глубокий, низкий голос произнес слова без ошибок, вот только интонация была немного странная — такую замечаешь у тех, кто хорошо изучил английский, но чей родной язык был совершенно иным.

И что кричал Руссо перед тем, как связь прервалась? Картер понял: он не должен был подпускать Ариуса к себе, но что еще? Руссо прокричал что-то еще. Не подпускать Ариуса к Бет? Так? И была ли еще какая-то причина, кроме самой очевидной, у этого тревожного предупреждения?

Он схватил куртку, висевшую на спинке стула, оделся и выбежал из лаборатории. Захлопнув дверь, он бегом помчался вниз по лестнице. Достав из кармана мобильный телефон, он лихорадочно набрал номер больницы.

— «Деревенская пицца», — прозвучал ответ на фоне шума многолюдной кухни.

Картер отменил звонок, остановился и снова, более внимательно, набрал номер.

На этот раз он дозвонился, но когда попросил соединить его с сестринским пунктом на том этаже, где лежал Руссо, его попросили подождать. Может быть, стоило попросить, чтобы соединили со службой безопасности? Отменить вызов и позвонить снова?

Картер пересек университетский вестибюль, открыл дверь и посмотрел, нет ли поблизости такси.

Может, позвонить детективу Финли и попросить его как можно скорее приехать в больницу Святого Винсента, если он хочет задержать того, кто сжег несчастного трансвестита? Но Финли нужно как-то предупредить. Как? Сказать, чтобы захватил с собой Библию или святую воду? Поможет ли это ему?

Поможет ли это хоть кому-нибудь?

Девушка-оператор вернулась на линию и очень спокойно сказала:

— Простите, но в данный момент этот сестринский пункт не может принять ваш звонок. Пожалуйста, перезвоните позднее.

— Но это очень срочно! — крикнул Картер.

— Вам придется перезвонить позже, — повторила девушка, и на этот раз он уловил в ее голосе нотки волнения: она что-то недоговаривала.

И ему было страшно думать о том, что она ему не сказала.

Из-за угла выехало такси. Машина остановилась, из нее вышла пожилая женщина. Картер бросился к такси, оттолкнув двоих студентов с тяжелыми дорожными сумками.

— Эй! — возмутился один из них. — Мы первые!

— Это преподаватель, — услышал Картер голос второго студента. — Профессор Боунс.

— Ну и что? — хмыкнул второй.

Но Картер уже сел в такси, хлопнул дверью и велел водителю ехать к больнице Святого Винсента. Затем он набрал домашний номер Эзры. Очень тихим голосом ответила домоправительница, которая подавала им ланч. Кажется, Гертруда?

Картер назвал себя и попросил к телефону Эзру. Похоже, Гертруда не знала, как поступить.

— Это чрезвычайно важно, — сказал Картер. — Мне нужно поговорить с ним. Срочно.

Машина с трудом пробивалась вперед по улицам Уэст-Виллидж.

Наконец Эзра подошел к телефону.

— Я еду в больницу, — сказал Картер. — Видимо, что-то случилось с Руссо.

— Что?

— Не знаю, — ответил Картер. Ему даже сейчас не хотелось думать о самом страшном. — Но вероятно, его кое-кто посетил. Ариус.

Он услышал, как Эзра ахнул.

— Как только я все узнаю, — сказал Картер, — сразу приеду к вам.

— Сюда?

— И вы покажете мне весь этот ваш проклятый свиток, весь целиком, и мы решим, как быть дальше.

Картер нажал кнопку прерывания связи, затем положил несколько купюр в металлическую коробку, вмонтированную и плексигласовую стенку, отделявшую его от водителя.

— Тут двадцать долларов, — сказал Картер. — Постарайтесь побыстрее.

Водитель протянул руку, сгреб деньги и прибавил скорость. Трижды он проскочил на желтый свет и один раз на красный, но когда подъехал к больнице, оказалось, что вход заблокирован тремя пожарными машинами и полудюжиной полицейских, мигающих красными проблесковыми маяками. Тут Картер понял, что готовиться следует к самому худшему.

— Высадите меня напротив.

Таксист, петляя между встречными машинами, выехал на противоположную сторону улицы и остановился около сетчатого забора, окружавшего здание бывшего санатория, предназначенное к сносу. Картер выскочил из такси и помчался на другую сторону. Ему пришлось с трудом пробираться ко входу в больницу между плотно стоящими полицейскими и пожарными машинами. Он слышал обрывки переговоров по радио и рациям. «Пожар ликвидирован». «Максимальные повреждения на шестом этаже». Тот самый этаж, где лежал Руссо. Но пока Картер ничего не услышал о жертвах.

Обе боковые двери были открыты нараспашку. Тут и там сновали работники отделения неотложной помощи. Картер воспользовался дверью с турникетом. Но стоило ему только оказаться в тамбуре, как у него сразу возникло ощущение, будто он оказался в густом лесу после ливня. Точно так же пахло у него в квартире в ту ночь, когда он, войдя в спальню, увидел открытое окно, выходившее на пожарную лестницу, а на кровати полуголую Бет.

Но как только Картер вышел из тамбура и оказался посреди сумятицы, царившей в больничном вестибюле, аромат свежести пропал. Несколько пожарных и полисменов обсуждали какую-то срочную оперативную задачу, Картер сообразил, что речь идет об эвакуации. Толпу нервничающих посетителей подгоняли к выходу. Один полицейский заметил Картера и крикнул:

— Эй вы! Больница закрыта!

Картер кивнул и развернулся, но вместо того, чтобы направиться к турникету, нырнул в короткий коридор. Он знал, что этот коридор ведет к лестнице. Дверь была открыта нараспашку. Картер услышал наверху топот и поскрипывание резиновых сапог. Наверняка это были пожарные. Перепрыгивая через две ступеньки, Картер помчался по лестнице вверх и на третьей лестничной площадке столкнулся с ними.

— Я врач. Меня только что вызвали, — сказал он, проталкиваясь между пожарными. — Шестой этаж, верно?

— Верно, — ответил один из них.

А Картер уже миновал четвертую площадку и устремился к следующей.

На шестом этаже он остановился и привалился к перилам, чтобы отдышаться и подготовиться к тому, что могло его ожидать. Чем выше он поднимался по лестнице, тем сильнее становился запах гари. Он уже не сомневался, что здесь произошел взрыв.

Вроде взрыва в его лаборатории.

Дверь с лестницы в коридор была зафиксирована в открытом положении. За ней слышался сильный шум. Пол был покрыт водой, черной от сажи и пепла, которая стекала по лестнице. Картер перешагнул через черный ручей и оказался в широком коридоре.

Здесь царил сущий хаос. Пожарные и полицейские пытались помочь медсестрам вывезти из палат в коридор оставшихся больных. Картер пробежал мимо опустевшего сестринского поста к палате, где лежал Руссо. Но еще до того, как добрался туда, понял, что именно эта палата стала эпицентром катастрофы. Дверь исчезла вместе с частью стены. Стекла из окон вылетели. Сильный ветер поднимал с пола и вертел в воздухе клубы пепла. В палате находилось несколько человек из оперативной команды, и все они старательно обходили черную кучу на полу около того места, где раньше была дверь. У Картера противно засосало под ложечкой.

А в следующее мгновение кто-то взял его под руку и отвел назад.

— Вам туда нельзя, — услышал он и, обернувшись, увидел доктора Баптисте — растрепанную, с перепачканным сажей лицом. — Вы уже ничего не сможете сделать.

Она отвела Картера в сторону.

— Что случилось? — спросил он.

Баптисте провела его по коридору в пустую палату.

— Никто не знает, — сказала она, протирая глаза рукавом халата, ставшего серым от пепла. — В его палате сработала пожарная сигнализация, и я поспешила, чтобы выяснить, что с ним. Вот тогда я и увидела, как из палаты вышел другой человек.

— Какой другой человек? — спросил Картер, хотя уже знал ответ на этот вопрос.

— Высокий мужчина, светловолосый, — ответила доктор Баптисте, пытливо глядя на Картера. — Вы знаете, о ком я говорю?

— Да.

— Тогда скажите мне, — проговорила она, снова взяв Картера под руку. — Он вышел из палаты. Я видела, как он закрыл за собой дверь. Я его остановила, чтобы спросить, почему сработала сигнализация. Я взяла его под руку — как сейчас вас. — Она опустила глаза и уставилась на локоть Картера. — И я… я не знаю, к чему я прикоснулась.

Картер не знал, что сказать. Что он мог сказать такое, во что бы она поверила?

— Он был в темных очках, — добавила доктор Баптисте. — Так что его глаз я толком не разглядела. Но теперь я этому рада.

— Правильно, — кивнул Картер.

— А потом палата взорвалась, — продолжала доктор Баптисте. — Меня пронесло через половину коридора. Внутри все горело, — сказала она и печально покачала головой. — Все. А тот мужчина в темных очках ушел.

«Конечно ушел, — подумал Картер. — Он всегда будет исчезать. Он будет сеять смерть и разрушение и исчезать. Вот только какой ему прок от того, что он убил Руссо?»

Но в рассказе доктора Баптисте было кое-что, что засело у Картера в мозгу. Она сказала, что мужчина закрыл за собой дверь. Картер осторожно высвободил руку и сказал:

— Я должен кое-что сделать.

— Я же вам сказала, — печально произнесла доктор Баптисте. — Вы уже ничего не сможете сделать. Он мертв. Ваш друг мертв.

— Я знаю, — ответил Картер. — У вас, случайно, нет с собой хирургических перчаток?

— Что?

— Хирургических перчаток у вас, случайно, нет?

Она сунула руку в карман грязного халата и вытащила пару резиновых перчаток. Картер быстро натянул их и вышел в коридор, оставив озадаченную Баптисте в пустой палате.

Он прошел по коридору к сестринскому посту. Он верно запомнил. Именно там лежала у стены дверь, дверь от больничной палаты. Она обуглилась и растрескалась, но металлический номер на ней сохранился, как и дверная ручка. Это была дверь от палаты Руссо.

Картер наступил на потрескавшуюся дверь и хорошенько нажал на нее. Обгоревшее дерево треснуло еще сильнее, и с одной стороны ручка освободилась. Картер ударил ботинком с другой стороны, наклонился и взял ручку. Проходивший мимо полицейский подозрительно взглянул на него.

— Пожарное расследование, — сказал Картер, осторожно держа ручку затянутой в резиновую перчатку рукой.

На стойке сестринского поста он обнаружил плотный коричневый конверт, в котором лежали истории болезни пациентов. Картер вытряхнул содержимое конверта на стойку, положил дверную ручку в конверт и убрал его во внутренний карман куртки. Заглянув в палату Руссо, он увидел, что рядом с останками его друга лежит черный пластиковый мешок. Несколько медиков наклонились, чтобы поднять мертвое тело. Как ни жутко было Картеру смотреть на это, он должен был попрощаться с другом.

— Эй, приятель, сюда нельзя, — сказал один из медработников, а второй, быть может поняв чувства Картера, проговорил:

— Можем дать вам секунду.

И тактично отошел в сторону.

Картер подошел к обугленным останкам, в которых с трудом угадывалось тело человека. Вот и все, что осталось от его друга. Руссо был таким здоровяком, таким жизнелюбом. И вот теперь Картер видел перед собой кучу сожженных дочерна костей и кожи. Труп Руссо лежал в такой позе, что Картер невольно вспомнил о тех несчастных, чьи тела были погребены под вулканическим пеплом в Помпеях и Геркулануме. Голова, вернее, то, что от нее осталось, была повернута вбок. И Картер решил, что должен прикоснуться к голове Руссо, попрощаться с другом. Он опустился на колени и прижал ладонь к впалой обугленной щеке. Он провел пальцами по ней. Ему показалось, что он прикасается к теплой смоле.

— Прощай, Джо. Прости меня. Мне так жаль… — И вдруг его губы словно бы сами произнесли: — Господь с тобой.

Картер, убежденный атеист, не думал, что хоть раз в жизни произнесет эти слова. Но теперь, когда он столкнулся с этим кошмаром и понял, что грядут новые, еще более ужасающие бедствия, эти слова слетели с его губ так же легко и естественно, как вытекает вода из родника… или кровь из раны.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Прошло несколько часов. Эзра вновь и вновь обращался то к одному, то к другому фрагменту свитка, объяснял текст, рассказывал об истории возникновения этой рукописи, выстраивал концепцию. В тускло освещенной душной комнате Картеру чем дальше, тем труднее было слушать, сосредоточиваться и понимать Эзру.

— Вот видите, — проговорил Эзра, перейдя к очередному обрывку свитка, прикрепленному кнопками к стене, — тут говорится о том, что Стражей было несколько сотен и что Бог повелел им наблюдать за человечеством. — Эзра сдавленно рассмеялся и покачал головой. — Выходит, они наблюдали слишком хорошо.

— То есть? — спросил Картер, хлебнув остывшего кофе.

— Они наблюдали за женщинами, и у них появились нехорошие мысли.

— Кстати, насчет нехороших мыслей: нельзя ли хотя бы приоткрыть окно? Тут дышать почти нечем.

— Я не могу рисковать. Свиток и так уже поврежден, — раздраженно отозвался Эзра. — Я же вам говорил: мне осталось перевести всего несколько фрагментов и тогда я смогу наконец собрать текст целиком.

— Ладно, продолжайте, — сдался Картер.

— Они ощутили похоть.

— Значит, эти ангелы могли испытывать чувства?

— А я ни разу не сказал о том, что это не было им дано. Я только говорил, что у них не было души.

— Но зачем ангелам душа? Разве они не выше этого понятия?

— Тонко подмечено. Но если мы почитаем вот этот фрагмент, — Эзра указал на один из обрывков желтого пергамента, — то увидим, что у ангелов возникло такое желание. Они увидели, что люди, наделенные душой, занимают особое место в очах Бога, и ангелам тоже этого захотелось.

— А они не могли просто попросить Бога, чтобы он наделил их душой?

— Этот фрагмент слишком сильно выцвел, его трудно прочесть, — ответил Эзра, показывая на маленький клочок пергамента, прикрепленный к стене между двумя большими фрагментами, — но возможно, так оно и было. Но Бог им отказал. А может быть, они были слишком горды, чтобы просить об этом. Этого мы никогда не узнаем.

Картер поставил кружку с кофе на пол, поднял руки и потянулся. Посмотрел на часы: час ночи. Бет наверняка крепко спала в квартире Бена и Эбби. Он позвонил ей и заставил пообещать, что домой она сегодня не поедет; к его большому удивлению, она очень легко согласилась.

— Но что бы ни произошло, — продолжал Эзра, — Стражи остались недовольны и именно тогда они решили взять дело в свои руки. Они решили вступить в соитие с земными женщинами, которые всегда им нравились, и произвести на свет потомство, которое можно, если хотите, назвать идеальным гибридом.

— Ангелы, наделенные душой.

— Вот именно. И это стало дерзким вызовом всему небесному порядку. И тогда началась война в Небесах. Остальное вы знаете. Небесное воинство с архангелом Михаилом во главе победило мятежных ангелов, и они были низвергнуты с Небес.

— А как же насчет Люцифера и греха гордыни? И всякого такого?

— Это все поздние искажения, выдуманные истории, — махнув рукой, ответил Эзра. — Но есть одно, в чем Ветхий Завет, по всей видимости, прав. Потоп.

— Сорок дней и сорок ночей?

— Нет, в свитке я не нашел ничего такого, что говорило бы о настоящем наводнении, — сказал Эзра с уверенностью ученого, перелопатившего гору информации. — Ни ковчега, ни Ноя,[52] ничего такого. Но есть кое-что, это трудно перевести буквально, об огромных переменах, о чем-то вроде ливня, который все вымыл начисто. После поражения мятежных ангелов, после того как они были погребены в недрах Земли, — сказал Эзра, указывая на нижние строчки еще одного фрагмента ветхого свитка, — вот здесь написано: «И нечестивые и люди стали, как лев и шакал, смертными врагами. И с тех пор кровосмешение вело к смерти». Я допустил некоторые вольности в синтаксисе, но в целом перевод правильный, я в этом уверен.

Картер шумно выдохнул и зажал руки между коленями.

— Но как что-то из этого может быть правдой? Разве мы, во-первых, не установили, что Земля значительно старше, чем говорится во всех этих историях? Что, во-вторых, эволюция происходит много миллионов лет? Что мы произошли от обезьян, а не от ангелов? Разве мы не перешли от воззрений Блаженного Августина к воззрениям Дарвина? И как насчет…

— Как насчет этого? — прервал его Эзра, широким жестом указав на плоды своих трудов. — Если верить результатам лабораторных исследований, этот свиток представляет собой живую ткань, которая древнее всего остального, что когда-либо подвергалось датированию. Ее возраст вообще невозможно определить. Ваш друг Руссо, да покоится он с миром, это принял. А вы почему не можете принять?

Потому что даже теперь, несмотря на все случившееся, это не укладывалось в голове у Картера. Потому, что все, во что он всю жизнь верил, что изучал, исследовал и знал, вступало с этим в противоречие.

— Вы все еще не видите картину целиком, Картер, — сказал Эзра. — Все, о чем мы говорим сейчас, произошло за много миллионов лет до тех событий, который описаны в Библии. Это был мир, существовавший до того, о чем мы знаем, что мы можем себе представить, — до динозавров, до дрейфа материков, до зарождения звезд и появления на их орбитах планет.

— Но тогда как же мы можем знать об этом?

Эзра пожал плечами.

— Божественное вдохновение? Коллективное бессознательное? — Похоже, даже Эзре не хватало слов. Он устало уселся на стул перед чертежной доской. — Этот свиток?

Все возвращалось к свитку… и к окаменелости. К результатам исследования ДНК, которые показали, что оба материала получены от одного и того же непостижимого существа… и к итогам датирования, судя по которым возраст этих материалов оказался столь же невероятным. Только Эзре этот возраст представлялся достойным доверия.

А теперь у Картера имелась еще одна тайная улика, столь же необъяснимая. По пути к Эзре он заехал в полицейский участок и оставил там ручку от двери палаты Руссо с запиской для детектива Финли, в которой попросил его исследовать эту ручку на предмет наличия отпечатков пальцев. Через несколько часов Картер позвонил на свой рабочий номер и прослушал сообщения автоответчика.

«Спасибо за дверную ручку, — наговорил на автоответчик Финли. — К вашему сведению, на ней те же самые идеальные отпечатки пальцев. Не желаете ли перезвонить мне и сказать, где вы раздобыли этот предмет?»

Картер собирался позвонить Финли на следующий день, хотя мысль о разговоре с детективом его вовсе не грела. Он знал, что отпечатки на дверной ручке совпадут с теми, которые Финли обнаружил на месте убийства трансвестита Дональда Добкинса, и знал, кому принадлежат эти отпечатки. Но еще он знал, что если хотя бы попытается растолковать все это детективу из нью-йоркской полиции, то окажется в палате психбольницы быстрее, чем успеет произнести слова «падший ангел».

— Мне нужен перерыв, — сказал Эзра. — Пойду посмотрю, что есть у Гертруды в холодильнике. Хотите сэндвич или еще что-нибудь?

Картер покачал головой. Эзра вышел. У Картера было сильное искушение подойти к балконной двери и распахнуть ее настежь, но он не хотел рисковать — Эзра мог разозлиться, он постоянно был на взводе. Так что Картер встал, размялся и пару раз подпрыгнул на месте, чтобы хоть немного разогнать кровь и развеять сонливость. Он подошел к чертежной доске и посмотрел на несколько разложенных на листке ацетатной ткани обрывков пергамента. Эзра не шутил. Он действительно был близок к завершению работы. Все остальные фрагменты древней рукописи были собраны целиком, развешаны по стенам и прикрыты тонкой прозрачной тканью. Оставалось только добавить те самые обрывки, что лежали на доске, — и, судя по всему, свиток будет восстановлен окончательно. Когда Картер пригляделся более внимательно, он увидел, что один из кусочков пергамента нужно только повернуть и его оборванный край точно совпадет с краем большого собранного фрагмента. О чем говорилось в этом фрагменте, Картер понятия не имел — он просто увидел, как подогнать одно к другому. «Это не так уж сильно отличается, — подумал он, — от работы по совмещению обломков костей».

Он сел на рабочий стул Эзры и без особых раздумий аккуратно повернул клочок пергамента и придвинул его к большому фрагменту. При этом он ощутил в кончиках пальцев странное покалывание. Он пробежался взглядом по стене и увидел то место свитка, куда должен был идеально войти собранный на доске фрагмент. Отчасти Картер понимал, что Эзра взбесится, если он попробует вмешаться в его работу, но почему-то ему непреодолимо захотелось это сделать. Он просидел тут столько часов подряд, словно студент на лекции, и так приятно было наконец сделать хоть что-то, почувствовать себя полезным. А ощущение было такое, словно свиток сам приглашал Картера поучаствовать в его восстановлении. «Не такая же неудержимая тяга, — подумал он, — привела Билла Митчелла к катастрофе в лаборатории и гибели?»

Взяв третий, последний обрывок пергамента, он придвинул его к двум первым и накрыл листком ацетатной ткани. Да, они подошли друг к другу идеально, словно кусочки картонной головоломки. И Картер понял, что края собранного им фрагмента теперь прекрасно подойдут к другому фрагменту и работа Эзры будет завершена.

Вот будет сюрприз: сейчас он вернется и увидит, что свиток собран полностью.

Картер встал, держа в руках собранный, накрытый с двух сторон ацетатной тканью фрагмент свитка. Должен ли был он делать это? Словно облако окутало его разум. Он понимал, что это неправильно, он знал, как он сам разозлился бы, если бы кто-то вот так влез в его работу (он снова вспомнил Билла Митчелла и злополучный обломок челюсти смилодона), но искушение было слишком велико.

Он подошел к стене. Казалось, его рукой движет некая невидимая сила. Картер приподнял листок ацетатной ткани, поднес собранный им фрагмент ближе к стене. Да, именно сюда. Он выдернул кнопку из стены (в нее было воткнуто много лишних кнопок) и приколол ею один уголок листка ткани. Затем приколол второй уголок и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться результатом своего труда.

— Гертруда испекла шоколадное печенье, — сообщил Эзра, закрыв за собой дверь спальни.

Он вошел в рабочую комнату с подносом в руках.

Картер с неуверенной улыбкой обернулся. Он ждал, когда Эзра заметит, что он сделал. Он уже потерял всякую уверенность в том, что поступил правильно.

Эзра остановился и обвел взглядом стену.

— Что вы сделали? — хриплым шепотом спросил он.

— Я хотел помочь, — ответил Картер.

Послышался негромкий гул — будто заработал и начал набирать обороты генератор. Обернувшись, Картер увидел, что листки ацетатной ткани задрожали, как от легкого ветерка. Их края начали таять, а фрагменты свитка начали соединяться между собой и наконец слились воедино, без пробелов и швов. От свитка вдруг начало исходить еле заметное сиреневое свечение.

А ветер становился все сильнее, все теплее, он начал кружить по комнате.

Эзра выронил поднос, чашки и тарелки попадали на пол. Хлопнула дверь, ведущая в спальню. Эзра бросился в гардеробную.

«Что он задумал?» — гадал Картер.

Листки ацетатной ткани трепетали на ветру, некоторые из них оторвались и улетели.

Эзра выбежал из гардеробной, что-то держа в руках. Предмет был похож на старый термос для мороженого. Озаренный сиреневым светом, он попытался дрожащими руками открутить крышку.

— Эзра, что происходит? — прокричал Картер.

Но Эзра не отвечал, он швырнул в сторону крышку термоса, запустил в него руку и намазал лоб Картера чем-то вроде сырой земли.

— Что вы делаете?

Тут Эзра намазал лоб себе. Картеру показалось, что в термосе у Эзры что-то вроде красной глины.

— Это святая земля, — прокричал в ответ Эзра, — из-под «Купола на Скале»!

Картер озадаченно покачал головой.

— Там захоронен Ковчег Завета!

Картер так ничего и не понял. Разве Эзра сам только что не говорил, что от ветхозаветных преданий никакого толка и что все, описанное в Библии, случилось намного позже всего того, с чем им приходится иметь дело сейчас?

— Эта земля должна защитить нас?

Эзра, глядя на летающие по комнате листки ацетатной ткани, кивнул.

— От чего?

Словно в ответ на свой вопрос, Картер услышал звук, какого никогда раньше в своей жизни не слышал и, как он надеялся, больше не услышит. Началось с негромкого стона, похожего на вой ветра под крышей старого большого дома, но очень скоро вой стал таким пронзительным, что Картер невольно зажал уши руками. Но звук вибрировал под ногами и звучал в голове.

Он подбежал к двери и попытался открыть ее, но она не поддавалась. Горячий ветер все быстрее кружил по комнате и срывал со стены последние листки ацетатной ткани. Вихрь закручивался в неровную спираль, сиреневый свет постепенно превращался в лиловый.

Оставался только один выход. Картер бросился к балконной двери.

— Нет! — воскликнул Эзра. Ему тоже было страшно, но еще сильнее он боялся потерять свой драгоценный свиток. — Не надо!

Но балконные двери не желали открываться. Картер лихорадочно дергал за ручки, давил плечом на раму.

Эзра схватил его за руку и попытался помешать ему.

— Мы не можем! — крикнул он.

— Мы должны!

Картер оттолкнул его и в отчаянии обвел взглядом комнату.

Шум у него в голове стал оглушительным. Теперь звук больше походил на вой, на протяжный злобный вопль тысячи тысяч голосов, кричащих на разных языках. Это был горестный вой всего мира и всех времен.

Эзра не выдержал. Он упал на колени, зажмурился и зажал уши ладонями.

Картер понял: если это не прекратится, у него взорвется голова.

На старом ящике для игрушек Эзра разместил свои инструменты. Этот ящик… может быть, что-то получится. Картер смахнул инструменты на пол и поднял ящик с пола. Держа его перед собой, как таран, он бросился к балконным дверям. Стекла разбились, на пол со звоном посыпались осколки, но двери так и не открылись.

Картер слышал крики всех родившихся на свет младенцев, предсмертные хрипы всех душ, покидающих мир, стоны всех убиваемых и искалеченных живых существ.

Он отбежал назад и снова помчался с ящиком к дверям. На этот раз ему сопутствовал успех. Двери распахнулись. Ящик для игрушек упал на каменный пол балкона, Картер перелетел через него и рухнул на спину.

Он увидел звездное ночное небо. А потом увидел, как несомый порывом сухого и жаркого, словно бы пустынного, ветра свиток завертелся в воздухе. Он был похож на живое существо. Он парил над Картером как длинная, светящаяся лиловым светом змея. Но вот налетел новый порыв ветра и унес свиток за край балкона.

Картер с трудом поднялся на ноги. Эзра, пошатываясь, вышел на балкон через разбитые двери.

У них на глазах свиток, будто парящая чайка, подхваченная восходящими потоками воздуха, то падал, то взмывал ввысь. Он улетал все дальше и дальше, перелетел через Ист-Ривер. Мало-помалу лиловое свечение угасло, потерялось среди огней города, пропало в ночном мраке.

Картер, у которого до сих пор звенело в ушах, посмотрел на Эзру. Тот вцепился руками в перила балюстрады и все еще искал взглядом свиток. Картер услышал, как он что-то еле слышно бормочет.

— Что вы сказали? — спросил Картер.

Даже собственный голос он услышал словно издалека.

Эзра замолчал, а потом повторил:

— Он был моим.

Картер посмотрел на ночной город внизу, на небо.

— В этом я совсем не уверен, — проговорил он и глубоко вдохнул прохладный воздух.

Шум в ушах постепенно стихал, и ему показалось, что он слышит, как в церкви за рекой надрывно звонит колокол.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Бет весь день занималась только тем, что гасила, так сказать, огонь в горячих точках. Извинилась перед миссис Уинстон за то, что ей не было прислано приглашение, помогла представителю фирмы, которую наняли для устройства банкета, получить необходимое разрешение, высвободила место, где могли бы переодеться официанты, втиснула второго швейцара в униформу, которая была ему безнадежно мала.

И вот наконец ежегодная праздничная вечеринка в Галерее Рейли была в разгаре. На полу стояли вазы со свежими цветами, официанты в белых пиджаках ходили по залу с серебряными подносами и подавали гостям французское шампанское «Дом Периньон» и белужью икру. Струнный квартет из Джульярда[53] разместился на верхнем ярусе и играл Вивальди. Как обычно, здесь собрались все нью-йоркские коллекционеры произведений искусства.

Ричард Рейли расхаживал в темно-бордовом смокинге с золотой ленточкой на лацкане. Эту ленточку он выдавал за какой-то почетный знак, врученный ему правительством Франции, но Бет знала, что этот смокинг вместе с ленточкой куплен на распродаже в Саутгемптоне. Рейли ловко лавировал между гостями, заботился о том, чтобы их бокалы с шампанским были всегда полны, а сами они веселы, и самое главное — чтобы они замечали важные новинки, недавно украсившие стены галереи. Среди этих новинок были Фрагонар и Грёз.

Бет изо всех сил старалась держать марку, но это было нелегко. Картер вернулся домой на рассвете, и у них не было возможности поговорить: ей нужно было спешить на работу. А самое главное, у нее было очень тяжело на сердце после известия о смерти Руссо. Она пыталась думать, что так было лучше, учитывая, какие ужасные ожоги он получил… но все равно, такая трагедия, просто страшно себе представить…

И в довершение всего этого Бет уже несколько дней плохо себя чувствовала. Она очень огорчилась, когда, принимая утром ванну, обнаружила небольшое кровотечение, хотя до месячных еще было далеко. «Что это может значить?» — испуганно думала Бет. Больше всего ей сейчас хотелось лечь. Она была в лаковых черных туфлях на шпильках — Рейли настоял на этом — и мечтала о том, чтобы вечеринка поскорее закончилась.

— Бет, посмотрите, кто пришел! — услышала она голос Рейли и, конечно же, увидела Брэдли Хойта.

Его светлые волосы, стриженные «ежиком», блестели под светом люстры. Он пробирался к Бет. С одной стороны, ей только его и не хватало, но с другой — он почти наверняка попытается завладеть ее вниманием, и тогда ей не нужно будет через силу общаться с остальными гостями.

— Вы выглядите сногсшибательно, — сказал Хойт, взяв Бет за руку.

— Она — прекрасное видение, — мурлыкнул Рейли, встав за спиной у Хойта, — достойное кисти Фрагонара.

«Очень тонкий намек», — подумала Бет.

— Даже не вздумайте уходить, пока я вам не покажу парочку новых вещей, — заявил Рейли, взял с подноса у проходящего мимо официанта два бокала, наполненных шампанским, и протянул их Хойту и Бет.

Как только он ушел, Хойт наклонился к Бет и спросил:

— Он хоть когда-нибудь отдыхает от работы?

— Насколько мне известно, нет.

Несколько минут они говорили о скачках котировок на бирже, о последнем плане обновлений в центре. Другие гости ходили мимо них. Хотя Хойт был обладателем несметного количества денег, о других «денежных мешках» Нью-Йорка он почти ничего не знал, и Бет было даже немного приятно поработать с его «Бедекером».[54] Она рассказывала ему, кто есть кто, давно ли эти люди разбогатели, от каких коррумпированных предприятий получен капитал (за годы работы с воротилами бизнеса Бет успела понять мудрость высказывания Бальзака о том, что за каждым большим капиталом кроется преступление), а Хойт все это слушал… и не отрывал от нее глаз.

— Женщина в темно-синем платье от «Шанель» — миссис Реджинальд Кларк. Деньги нажила на мошенничестве с акциями железнодорожных компаний во времена баронов-грабителей.[55] А женщина, с которой она разговаривает (с бриллиантовым колье), — это Элис Лонгстрит. Глава брокерской фирмы, которой сейчас предъявлен судебный иск.

Хойт рассмеялся.

— Готов побиться об заклад, вы и меня считаете жуликом!

Бет сделала глоток шампанского и тут же пожалела об этом: ее и без того подташнивало.

— Ну ведь вы не станете этого отрицать? — не отступался Хойт.

— Уверена, вы совершенно чисты, — улыбнулась Бет и была готова продолжать, как вдруг заметила у парадной двери нового гостя.

Около него хлопотала Эмма, ассистентка Рейли. Высокий блондин в маленьких круглых темных очках, которые он никогда не снимал. Бет пробежалась глазами по залу. Рейли, конечно, тоже заметил появление Ариуса. Бет знала, что его имя значится в списке гостей, но приглашение ему не посылали, поскольку его адрес не был известен. И все же он каким-то образом узнал о сегодняшней вечеринке. И он знал, как его тут примут.

Бет наблюдала за Ариусом со все возрастающим страхом. Она увидела, как к двери поспешил Рейли. Широко улыбаясь, он протянул Ариусу обе руки. Когда был шанс что-то продать…

— Что-то не так? — осведомился Хойт, пытаясь понять, на кого смотрит Бет.

— Просто мне кое-что пришло в голову.

— Что?

— Я вспомнила об одном рисунке. Думаю, вам стоит на него взглянуть.

— Сейчас? — удивился Хойт. — А как же вечеринка? Разве вам не положено отдыхать?

— Рисунок наверху, в частной галерее.

Хойт заметно обрадовался. А у Бет не было времени его разубеждать.

Она взяла его под руку и быстро повела к служебному лифту. Так они могли исчезнуть из зала более незаметно, чем если бы стали подниматься по лестнице. Войдя в кабину, Бет повернула ключ. Двери стали медленно закрываться. К ее облегчению, Ариуса поблизости не оказалось.

Но наверху у Бет возникла новая проблема — ей нужно было отыскать рисунок, которого Хойт еще не видел, потом ей пришло в голову, что он почти наверняка не помнит трех четвертей из того, что она ему уже показывала. Она выдвинула верхний ящик стола, в котором хранились рисунки, и не глядя достала первый попавшийся.

— У вас руки дрожат, — сказал Хойт.

— Просто тут лежат новые поступления…

Хойт накрыл ее руку своей и сказал:

— У вас тут всегда новые поступления. Вы уверены, что дело только в этом?

— Нет, — призналась Бет. — Дело действительно не только в этом.

Губы Хойта расплылись в усмешке. Сейчас она признается в том, что он неотразим. Давно пора.

— Мне не хотелось, чтобы меня увидел один из гостей.

Хойт мгновенно перестал улыбаться.

— Так вы из-за этого меня сюда затащили?

— Боюсь, что так, — кивнула Бет.

Хойт словно бы задумался над этим и, немного помолчав, сказал:

— Нет проблем. Я стерплю и это.

— На самом деле, — призналась Бет, — я хочу попросить вас еще об одном одолжении.

Хойт ждал. Он не желал расставаться с надеждой.

— Мне нужно выйти из галереи, но я не хочу, чтобы меня заметил Рейли, и не хочу, чтобы тот человек узнал, что я ушла.

— Моя машина у входа. Мы можем быстро умчаться отсюда.

— Я не это имею в виду. Мне нужно, чтобы вы побыли здесь еще несколько минут и прикрыли меня, если кто-то обо мне спросит.

Это было вовсе не то, на что надеялся Хойт, но он подумал, что если Бет будет у него в долгу, то, быть может, отплатит за это потом. Отчасти он добился такого успеха в жизни потому, что знал, когда нужно оказывать любезность, а когда требовать платы за нее. Сделать то, о чем его сейчас просила Бет, можно было считать скромной инвестицией в ожидании немалой прибыли.

— Идите, — сказал Хойт. — Моя машина у входа, черный «бентли»… Скажите Джеку, что я распорядился отвезти вас, куда пожелаете, а потом пусть вернется сюда за мной.

Никогда до этого момента Хойт так не нравился Бет. На прощание она даже чмокнула его в щеку, хотя и понимала, что это не самый подходящий способ благодарности.

— Прежде чем вы уйдете, у меня к вам еще один вопрос, — сказал Хойт. — Поскольку я должен подумать о том, чтобы купить это, — он указал на рисунок, оставленный Бет на столе, — можно поинтересоваться, что это такое?

Бет вынуждена была вернуться к столу и перевернуть рисунок нужной стороной вверх, и только тогда она увидела, что именно вынула из ящика.

Это была гравюра девятнадцатого века, изображающая падшего ангела с крыльями как у летучей мыши. Ангел падал с ночного неба к пелене клубящихся туч. Эта гравюра была частью французской коллекции, вместе с Фрагонаром и Грёзом.

— Это гравюра Гюстава Доре из серии иллюстраций к «Потерянному раю», — сказала Бет. — Падший ангел, изгнанный с небес.

Хойт кивнул. Похоже, эти сведения его удовлетворили.

Бет повернулась, чтобы уйти. Мурашки побежали у нее по спине. Казалось, этот рисунок лежал в ящике не просто так. Он словно ждал, что она откроет ящик и достанет его. Тем больше у нее стало причин как можно скорее покинуть галерею. Стуча каблучками по паркетному полу, она направилась к лифту. Хойт проводил ее взглядом, а потом от нечего делать посмотрел на лежавший на столе рисунок.

Даже на его неопытный взгляд, это была очень мощная работа. Крылатый ангел падал головой вниз. Он словно бы не мог управлять своим полетом. В правом верхнем углу гравюры был изображен яркий луч света. Он пронзал мрачные тучи и озарял лежавшую внизу Землю. Эта картина была намного лучше всего того, что показывали здесь Хойту раньше. Он видел много набросков и этюдов, но крайне редко эти работы являлись законченной историей. На самом деле, если бы не его увлечение Бет, он бы, пожалуй, «завязал» со старыми мастерами несколько недель назад. Может быть, его друзья были правы и стоило покупать крупные, яркие современные картины, посмотрев на которые любой поймет, что они стоят кучу денег.

Хойт услышал поскрипывание пола, но, поскольку каблучки не стучали, он обернулся не сразу. А когда обернулся, увидел, что в дверях стоит высокий блондин в темных очках и смотрит на него. Роста он был почти такого же, как Хойт, в длинном черном пальто. «Кашемировое», — отметил Хойт. Он точно знал, что прежде никогда не видел этого человека, и почему-то сразу понял, что это именно тот, встречи с которым Бет хотела избежать любой ценой.

— Если вы ищете Бет, — сказал Хойт, надеясь немного задержать незнакомца и тем самым дать Бет возможность для побега, — то она сейчас вернется.

Незнакомец улыбнулся. Хойт обратил внимание на то, что губы у него необычайно пухлые, а зубы неестественно белые.

— Меня зовут Брэдли Хойт, — представился он. — А вас?

— Ариус, — ответил мужчина и подошел ближе. Верхний свет придал его волосам золотистый оттенок.

«Интересно, у кого он красит волосы?» — подумал Хойт.

— Она мне тут кое-что из новенького показывала, — сказал Хойт и указал на гравюру Доре.

Ариус подошел еще ближе. У него была странная походка, он как бы скользил по полу.

«И еще интересно, каким парфюмом он пользуется?» — гадал Хойт. Запах напомнил ему о детстве на острове Мэн.

Не снимая темных очков, Ариус оценивающе воззрился на гравюру. У Хойта возникло такое чувство, что этому человеку не надо объяснять, что на ней изображено.

— Крылья, — сказал Ариус, указав на ангела на картине, — должны быть шире.

Хойт заметил, что средний палец на правой руке у него короче остальных, не хватает одной фаланги.

— И она не вернется, — добавил Ариус, оторвав взгляд от гравюры.

Хойт не знал, что сказать. Почему-то он чувствовал, что лгать этому человеку бесполезно. И хотя глаз Ариуса не было видно за темно-янтарными стеклами очков, Хойту совсем не нравилось то, как он на него смотрит.

— Может быть, нам обоим лучше вернуться на вечеринку? — спросил Хойт, но Ариус, похоже, возвращаться не хотел, а Хойт не был уверен, что его можно оставить здесь наедине с ценным произведением искусства.

Если с гравюрой что-то случится, отвечать почти наверняка придется Бет.

— Почему бы нам не посмотреть, есть ли там еще шампанское? — предпринял Хойт еще одну попытку, но на этот раз Ариус сжал в пальцах уголок гравюры и стал потирать бумагу. И хотя Хойт не был специалистом в таких вопросах, он был совершенно уверен в том, что обращаться со старинными гравюрами так нельзя.

— На вашем месте я бы этого не делал, — сказал он.

— Почему ты преследуешь Бет? — негромко спросил Ариус.

— Я преследую Бет? И с каких это пор мы на «ты»? — возмутился Хойт. — И вообще, этот вопрос надо задать вам, дружище.

Теперь Хойт понял, почему Бет решила бежать от этого человека. Было в нем что-то пугающее.

— Держись от нее подальше. Она тебе не принадлежит.

— Минуту, а вы кто такой? — поинтересовался Хойт. — Ее брачный консультант?

Хойт встревожился и возмутился не на шутку. Этот малый был не просто ненормальный, он был форменный безумец. Бет следовало обратиться в полицию, чтобы ее оградили от его преследований.

И вдруг в воздухе неожиданно возник другой запах, что-то иное примешалось к аромату леса после дождя… это был запах дыма.

Хойт перевел взгляд на гравюру и увидел, что дым идет от уголка шедевра Доре — от того места, где бумага почернела.

— Господи, что вы делаете? — ахнул Хойт и вырвал у Ариуса гравюру.

Но пламя уже охватило ее, оно металось по картине, словно змея, догоняющая жертву… потом пламя перебросилось на руку Хойта и поползло по ней. Он попытался бросить горящую гравюру, но она приклеилась к его пальцам, как липкая бумага для ловли мух. Ариус бесстрастно наблюдал за тем, как Хойт, пятясь назад, пытается избавиться от горящей картины.

— Уберите ее! — вскрикнул Хойт.

Завыла пожарная сигнализация, сработали разбрызгиватели. А огонь, словно наделенный собственным разумом, вполз по его руке к плечам и уже начал лизать его щеки и волосы.

— Помогите! — завопил Хойт.

Снизу доносились встревоженные голоса. От подножия лестницы послышались торопливые шаги.

Ариус не стал оборачиваться, это ему совсем не было нужно, но он слышал, как Хойт мечется по комнате, бьет по стенам горящими руками и падает на пол. Мысли Ариуса были уже далеко. Он размышлял о небольшом путешествии, которое ему нужно было предпринять, чтобы догнать Бет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Если бы не серьезность стоящей перед ними задачи, Картер бы расхохотался, увидев Эзру. Он явился весь в черном: в черном берете, натянутом до бровей, с черным рюкзаком на плече. Картеру он показался похожим на участника французского Сопротивления из старого документального фильма.

— Ваша жена дома? — спросил Эзра, заглянув в квартиру через плечо Картера.

— Нет, она прямо с работы уехала с подругой в ее загородный дом. Я решил, что лучше отправить ее подальше от города.

— Значит, она в курсе наших дел? — недовольно спросил Эзра.

— Нет, совершенно не в курсе.

— Это хорошо.

Картер отошел в сторону, и Эзра вошел в гостиную. Оглядевшись по сторонам, он направился к журнальному столику, стоявшему у окна, выходившего на Вашингтон-парк, и устало опустил рюкзак рядом с картой города, которую разложил на столике Картер. В рюкзаке что-то звякнуло. Эзра плюхнулся в кресло.

— Насколько я понимаю, — сказал Картер, усевшись напротив Эзры и указав на карту, — прежде всего нам нужно понять, где прячется Ариус.

— А с чего вы взяли, что он вообще прячется?

— Я знаю, он появляется на людях, но почему-то я не думаю, что он разгуливает среди дня и привлекает к себе внимание. У него должно быть какое-то убежище.

Эзру слова Картера явно не убедили, но он был готов слушать дальше.

— И с чего бы вы предложили начать поиски этого убежища?

Картер вздохнул. Он понимал, как это прозвучит, но все же сказал:

— С того, чтобы думать об Ариусе как о вампире.

Эзра уставился на него как на чокнутого.

— Не может быть! Откуда у вас взялись такие мысли?

— Вы только выслушайте меня, Эзра, — попросил Картер. — Подумайте о его самых очевидных качествах, по крайней мере о тех, которые нам известны. Он бессмертен, у него нет души, он прячет глаза от солнца, и, насколько мы можем судить, его цель — совращение смертных женщин.

— О, прошу вас, — поморщился Эзра. Похоже, он слегка оскорбился за ангела. — А не посмотреть ли нам и на его другие очевидные качества — точнее говоря, на их отсутствие? Он не пьет кровь, не носит фрак, не спит в собственном гробу, на самом деле он вообще никогда не спит. Короче говоря, всей этой дребедени за ним не замечено.

— Вы все-таки меня не поняли, — покачал головой Картер. — Я не утверждаю, что он вампир. Я просто хочу сказать: вероятно, здесь кроется происхождение преданий о вампирах и прочем подобном.

— Даже если вы правы, а вы не правы, что из этого? Как это может помочь нам в том, что мы должны сделать сегодня ночью?

— Может быть, это как-то подскажет нам, где он находится, — проговорил Картер так спокойно, как только мог. — Может быть, эти предания могут что-то сказать нам о том, как могут быть убиты эти нечестивые создания.

— Осиновым колом, воткнутым в сердце? — презрительно хмыкнул Эзра. — Или зубчиком чеснока?

Он поерзал в кресле и, надув губы, шумно выдохнул.

Разговор не клеился, и Картер понимал почему. Они с Эзрой — два единственных человека во всем мире, кто знал о существовании падшего ангела, и единственные, у которых соответственно был хоть какой-то шанс его одолеть, сейчас были готовы перегрызть друг другу глотку. Вместо того чтобы объединиться, они спорили. Картер помолчал, заставил себя успокоиться и сказал:

— Послушайте, мы оба сейчас на взводе, и после того, чему мы оба стали свидетелями в вашей квартире, это вполне естественно. Но если мы не сумеем объединить наши усилия и не начнем работать рука об руку, у нас ничего не получится.

Примерно так он уговаривал своих коллег на раскопках в десятках мест по всему миру, когда работа вдруг разлаживалась и все шло наперекосяк. И он понял, что к задаче, стоявшей перед ним теперь, он должен подойти именно так.

Эзра откинулся на спинку кресла и стащил с головы берет. У него на лбу блестели капельки пота.

— Я готов говорить спокойно, — буркнул он. — Но и вы не зарывайтесь.

— Договорились.

Эзра перевел взгляд на свой рюкзак и наконец заметил карту, лежавшую на журнальном столике.

— Ну давайте, — ворчливо проговорил он, — покажите мне, что вы делали с этой картой.

Картер отодвинул рюкзак Эзры от карты.

— Я наносил координаты, — сказал он. — Смотрите: я пометил кружочками те места, где, насколько нам известно, успел побывать Ариус.

Картер поочередно указал на эти места: полуподвальную лабораторию, откуда ангел вышел после взрыва; жилой дом, в грязном подъезде которого был обнаружен обгоревший труп трансвестита; больницу Святого Винсента, где Ариус убил Руссо, и, наконец, дом, в котором жили Картер и Бет.

— Бет наткнулась на него в вестибюле, — сказал Картер, с трудом сдерживая дрожь. — И я бросился за ним вдогонку, но он скрылся от меня вот здесь. — Он указал на угол улицы напротив больницы. — За исключением его визита к вам, в Саттон-плейс, все его появления, — сказал Картер, — ограничиваются этим радиусом.

Он обвел район на карте небольшим кружком.

— Уэст-Вилидж, — заметил Эзра.

— Если он где-то поселился через риелторскую контору, мы его могли бы разыскать без труда, — едва заметно улыбнувшись, сказал Картер.

— Что-то подсказывает мне, что он не пошел этим путем.

— Вот это всё и осложняет.

Эзра немного подумал и спросил:

— И что мы будем делать, если найдем его?

На этот вопрос Картеру ответить было гораздо труднее. Как можно было задержать, схватить и уж тем более уничтожить падшего ангела? Он видел множество глупых фильмов, в которых сверхъестественных существ убивали копьями и мечами, серебряными пулями и святой водой, священными клинками или долгим чтением католических литургических молитв. Но это было не кино, все было реально.

— Понятия не имею, — честно признался Картер.

Эзра со вздохом наклонился вперед и отстегнул клапан рюкзака. Сначала он вытащил фонарик и спросил:

— У вас, кстати, есть фонарь?

— Мы будем убивать его светом фонариков?

— Нет. Я тоже не представляю, как это делается, — прижался Эзра.

Затем он вытащил из рюкзака уже знакомый Картеру термос, открыл его и, не дав Картеру опомниться, перегнулся через журнальный столик и вымазал его лоб влажной красной глиной.

— Разве мы уже не мазались этим у вас в комнате в ту ночь, когда свиток нас чуть не прикончил? — спросил Картер.

— Мазались, — кивнул Эзра. — И у меня есть большое подозрение, что именно поэтому мы с вами сейчас тут сидим и разговариваем.

— Так себе оружие, сказал бы я.

— Это не оружие. Но защитой может стать.

— Разве вы не говорили мне о том, что все религиозные обряды здесь бессмысленны? Что это существо на много миллионов лет старше?

— Говорил, — кивнул Эзра. — Можете считать это моей версией постулата Паскаля.

Этот термин был знаком Картеру. Французский философ рассуждал примерно так: даже если Бога нет, какой толк с этим спорить? На смертном одре спасти может только вера.

Несколько секунд оба молчали. Что еще можно было сказать? А потом Эзра убрал термос в рюкзак, закрыл клапан, и стало ясно, что лучше сформулировать свои планы на сегодня они вряд ли сумеют. Картер пошел в кухню и стал рыться в ящике с инструментами. Наконец он нашел желтый фонарик и попробовал его включить. К его удивлению, оказалось, что батарейки не разряжены.

А потом его взгляд упал на подставку для кухонных ножей. Этот набор подарила им с Бет на свадьбу его тетя Лоррейн. Он взял нож среднего размера с зазубренным краем и сунул его в петлю на поясе джинсов.

Эзра ждал его у двери. Он заметил нож, но ничего не сказал. Картер надел кожаную куртку. Нож под ней был совершенно не заметен. В наружные карманы куртки Картер положил мобильный телефон и фонарик. Выйдя из квартиры, он запер дверь, и они с Эзрой спустились по лестнице.

Оказалось, что Эзра припарковал у дома отцовскую машину.

— Вы мне не сказали, что вы на машине, — пробормотал Картер, почувствовав себя подростком.

— Садитесь, — сказал Эзра и вытащил из кармана электронный брелок для ключей.

Картер открыл правую переднюю дверь и сбросил с сиденья газету «Дэйли рэйсинг форм». Водителем Эзра оказался примерно таким, каким и представлял его себе Картер. Машину он вел ужасно: то и дело давил на тормоза, не включал сигналы поворота. Хотя было уже почти девять часов вечера, витрины почти всех магазинов, сверкающие елочными украшениями, горели. Они еще не закрылись, шла предпраздничная торговля. И людей на тротуарах было предостаточно.

Точного курса у них не было, но они посматривали по сторонам и медленно, но верно продвигались к больнице. Картер обшаривал взглядом лица пешеходов, но он вовсе не ожидал, что заметит среди них Ариуса. Это не могло произойти так легко и просто. Время от времени Эзра на что-то обращал внимание и останавливал машину. Тогда Картер выходил и осматривал то темный подъезд, то узкий переулок. Но самым страшным, что встретилось им на пути, пока был бомж, привязавшийся к ним на перекрестке. Он настойчиво предлагал свои услуги: хотел вымыть ветровое стекло.

Когда они выбрались из толчеи торгово-ресторанного района и были не так далеко от больницы, людей на улицах стало заметно меньше, меньше стало и мест, где, по представлениям Картера, мог бы прятаться Ариус. Но если он надеялся разыскать его, то должен был вести себя так, как рекомендовалось в бесчисленных триллерах: нужно было начать рассуждать так, как рассуждает преследуемый тобой преступник, привить себе образ его мыслей, его взгляд на мир. Но даже если такой подход и годится, когда ты имеешь дело с серийным убийцей и психопатом, то какой от него толк, когда ты собираешься выследить падшего ангела? «И как можно привить себе, — гадал Картер, — образ мыслей падшего ангела?»

Когда они подъехали к углу улицы напротив больницы, Картер не смог удержаться и посмотрел на шестой этаж, где находилась палата Руссо. Даже из машины была хорошо видна дыра в стене, наспех заделанная толстым пластиком. Кто станет очередной жертвой? Он осознавал, что подходит вплотную к линии огня. Но это пугало его гораздо меньше, чем то, что Ариус может каким-то образом разыскать Бет, что именно ее он выслеживал в тот день, когда она наткнулась на него и подъезде их дома.

Дул ветер, неся мусор вдоль по улице. Большой деревянный рекламный щит на тротуаре рядом с машиной громко потрескивал. Картер выглянул в окно и чуть не рассмеялся. Он совсем забыл об этой рекламе. Строительство элитного жилого комплекса «Виллиджер», который собиралась возвести на этом месте компания, принадлежащая отцу Эзры Метцгера. Ржавый забор из металлической сетки, увешанный табличками типа «Вход воспрещен», по-прежнему окружал обреченное здание бывшего санаторного приюта для туберкулезников, впоследствии занятое конторой, занимавшейся снабжением медицинских учреждений хирургическими материалами. У Картера возникло желание ткнуть Эзру локтем и отпустить какую-нибудь шутку: что-нибудь насчет льготной цены на квартиру в новом доме, но он не стал этого делать. Его осенила догадка: возможно, они нашли то, что искали. Если проклятое Богом существо стало бы искать для себя убежище, место, где бы оно могло прятаться посреди многолюдного города, могло ли быть что-то лучше этого полуразрушенного дома? Взгляд Картера упал на обшарпанный фасад над крыльцом, на уцелевшие буквы, высеченные на камне, и его догадка переросла в уверенность.

Он посмотрел на Эзру и понял, что тому пришла в голову такая же мысль.

— Если согласиться с вашей теорией насчет вампиров, правда, я не говорю, что с ней согласен, — сказал Эзра, — то лучше этого места просто не придумать.

Картер кивнул и, вытянув шею, стал внимательно разглядывать фасад старинного дома. Окна на нижних этажах были забиты досками, а кое-где заложены кирпичом, а вот выше (всего этажей было семь) открыты всем ветрам и доступны любому, кто пожелал и сумел бы каким-то образом вскарабкаться вверх по стене.

Самой главной преградой был забор из металлической сетки, увенчанный петлями острой колючей проволоки. Сторона дома, выходившая на больницу Святого Винсента, была неплохо защищена, но Картер вовсе не был уверен в том, что так же надежно здание огорожено с других сторон. Он по опыту знал, что во все опустевшие дома в Нью-Йорке рано или поздно кто-нибудь забирается.

— Давайте объедем вокруг, — предложил Картер. — Может быть, нам повезет.

Эзра повернул за угол и поехал вдоль квартала. Но Картер пока не видел в заборе ни одной прорехи. Если бы они с Эзрой решили перелезть через забор здесь, их бы увидели десятки прохожих. Но чуть дальше, под разбитым фонарем, темнел вход в переулок.

— Отлично, — сказал Картер. — Черный ход, похоже, все-таки есть.

Эзра въехал в переулок и резко остановил машину.

— Включите передние фары, — сказал Картер, выйдя на заваленную мусором проезжую часть. На другой стороне переулка, похоже, находился небольшой цех по переработке отходов. Картер почти сразу понял, каким образом можно пробраться в здание бывшего приюта. Он поднял с тротуара пластмассовый ящик для молочных бутылок, положил его около большого металлического мусорного бака, встал на ящик и взобрался на крышку бака. Колючая проволока теперь была на уровне его пояса. Нужно было только чем-то накрыть ее, и тогда он смог бы перебраться через забор не поранившись. Картер обвел взглядом переулок и в нескольких шагах от мусорного бака заметил гору мокрых, мятых картонных коробок.

— Можете выключить фары, — крикнул Картер Эзре, все еще сидевшему в машине. — И принесите мне несколько вон тех коробок.

Эзра вышел из машины и захлопнул дверь. Затем, повернул голову в сторону, чтобы не вдыхать вонь, источаемую грязными коробками, притащил их к мусорному баку. Картер взял у него пару коробок и, накрыв ими острия колючей проволоки, наступил на картон — проверил, не проколет ли проволока подошву. Потом, наклонившись, осторожно положил на картон руку, чтобы удержать равновесие. Задержавшись на заборе всего на секунду, он спрыгнул и приземлился на другой стороне на холмик из утрамбованной земли и гравия, усеянный смятыми жестяными банками и битым стеклом.

Отряхнув джинсы, он обернулся. Эзра забрался на крышку мусорного бака.

— Давайте мне ваш рюкзак.

Эзра осторожно передал ему рюкзак.

— Тут холмик, — предупредил его Картер. — Постарайтесь спрыгнуть туда же, куда спрыгнул я.

Картер отошел назад. Мусор хрустел у него под ногами. Эзра медлил — видимо, все же побаивался колючей проволоки. Но тут послышалось рычание мотора мусорной машины, и Эзра проворно спрыгнул, но приземлился жестче Картера, и черный берет слетел с его головы.

— Все в порядке? — спросил Картер, подобрав берет.

Эзра кивнул. Он стоял, опустив голову и положив руки на колени.

— Я только отдышусь.

Картер отдал ему берет и повернулся к зданию бывшего приюта. С этой стороны оно было еще более унылым и разрушенным, чем с фасада. Кое-где в стене чернели проломы, доски с заколоченных окон были сорваны. С третьего этажа свисала пожарная лестница, явно державшаяся не очень крепко. Видимо, там, где сейчас стоял Картер, когда-то находилась подъездная площадка. Он смутно различал контуры дугообразной дороги. Наверное, в те времена, когда строился этот приют, сюда подъезжали запряженные лошадьми кареты, повозки и телеги. А сейчас здесь, судя по негромкому шуршанию, бегали только крысы.

Сюда не проникал свет уличных фонарей, но луна светила ярко и заливала развалины бледным серебристым светом. Картер вытащил из кармана фонарик, чтобы осветить путь к зданию. Кругом валялись битые кирпичи, сгнившие доски и современный мусор: пластиковые бутылки от моющих средств, грязные матрасы. Подойдя к дому, Картер ухватился рукой за нижнюю ступеньку искореженной пожарной лестницы и несколько раз сильно дернул. Лестница не сдвинулась с места. Похоже, она не должна была оторваться. Картер осторожно встал одной ногой на ступеньку и проверил прочность крепления лестницы всем своим весом. Послышался скрежет ржавого железа, но все же лестница держалась надежно…

Он обернулся и посмотрел на Эзру. Тот одобрительно кивнул.

— Давайте не будем торопиться, — сказал Картер. Он инстинктивно перешел на полушепот. — Сначала залезу я, а потом вы.

Он поднялся на несколько ступенек вверх. Скрежет усилился, и к тому времени, как он поднялся до второго этажа, где разбитое окно было заложено кирпичом, он почувствовал, что лестница задрожала как в ознобе. В первый момент Картер хотел обернуться, но тут же заметил выбитое окно на третьем этаже и быстро полез вверх. Поравнявшись с подоконником, он посветил в окно фонариком, чтобы посмотреть, есть ли в комнате пол. Убедившись, что есть, он перебрался через полусгнивший подоконник и спрыгнул в комнату. Обернувшись и выглянув из окна, он увидел, что Эзра вдевает руки и лямки рюкзака. Картер молча помахал ему рукой и дал знак, что можно подниматься, после чего повернулся и стал осматривать помещение.

По всей видимости, этот этаж не использовался заведением, занимавшимся снабжением больниц хирургическими инструментами и материалами, которое обосновалось в этом здании после санатория. Это явно была одна из приютских палат. Длинная, узкая комната с несколькими железными кроватями. Пружинные матрасы давно проржавели настолько, что превратились в пыль. Уцелели только рамы и спинки. Все они лежали горой около одной стены. На полу валялся ржавый металлический столик-каталка без колесиков. В дальней стене чернел большой дверной проем с закругленным верхом.

Эзра перебрался через подоконник и спрыгнул в комнату. Он негромко спросил:

— Как же мы тут всё обойдем?

— Будем надеяться, что не придется.

Картер пошел вперед первым и зажег фонарик. В полу было множество дыр, сломанные доски торчали под самыми причудливыми углами. Они с Эзрой вышли из комнаты. Луч фонарика выхватывал из темноты коридоры, уходившие в разные стороны. Прямо перед ними лежал более широкий коридор.

— Если мы пойдем по нему, — прошептал Картер, — то он почти наверняка приведет нас в самую середину здания.

Хотя они и старались ступать как можно тише, все равно их шаги гулким эхом разносились по безлюдному дому. Стены по обе стороны были испещрены дырами и пятнами сырости. Двери либо слетели с петель, либо были открыты, а за ними были видны пустые палаты, в которых не было ничего, кроме одной или двух рам от кроватей, шкафа без полок или валявшейся на полу потрескавшейся раковины.

Но впереди явно находилось какое-то более просторное помещение. Картер чувствовал, как оттуда веет свежестью. Постепенно у Картера стало складываться впечатление, что старое здание построено так, что палаты располагались в нем по периметру, и некое большое помещение должно было находиться посредине. Чем дальше они шли, тем сильнее чувствовалась свежесть воздуха. К тому же становилось светлее. Картер обратил внимание на то, что потолок в этом конце коридора выше.

А потом потолок совсем исчез. Картер и Эзра остановились и, посмотрев вверх, увидели… луну, поперек диска которой проплывали облака. Они оказались на большом открытом пространстве. По всей видимости, раньше крыша в этом месте была застеклена. Сейчас над головами Эзры и Картера выгнулись, словно огромные черные пальцы, немногие сохранившиеся железные балки, а от больших стеклянных панелей, лежавших когда-то на этих балках, остались только тысячи мелких осколков на полу. В центре комнаты, которую скорее можно было назвать залом, находился бездействующий каменный фонтан, посредине чаши которого стояла статуя.

— Похоже, тут когда-то был солярий или что-то в этом роде, — сказал Картер.

Эзра включил свой фонарик и провел его лучом вдоль стен. Массивные колонны, отделанные деревом, до сих пор поднимались к отсутствующей крыше. Это был мир без красок, мир черноты и теней. Только лунный свет едва очерчивал колонны и фонтан. Даже звуки огромного города здесь не были слышны, и только ветер шелестел посреди сгнивших стропил и расшатавшихся кирпичей. Но неожиданно в луче фонарика Эзры что-то блеснуло — какой-то маленький предмет, прикрепленный к одной из колонн.

Подойдя ближе, Эзра понял, что это такое. Это было распятие, согнутое и почерневшее. Он знаком подозвал Картера.

— Может быть, его оставил здесь кто-то из пациентов санатория?

Но Картер покачал головой. Он сразу понял, что это именно то распятие, которое он в последний раз видел в палате ожогового отделения больницы Святого Винсента.

— Оно принадлежало Руссо.

Эзра не знал, какой следует сделать вывод. С одной стороны, он испытал облегчение, поскольку, судя по всему, они напали-таки на след Ариуса, но все же он был немало озадачен. Если его предположения были верны, то меньше всего на свете Ариусу хотелось бы иметь распятие, а уж тем более выставлять его напоказ в своем логове. Но как иначе можно было объяснить то, что распятие оказалось здесь?

Эзра стал более внимательно осматривать мрачный зал и заметил кое-что еще, прикрепленное к другой колонне. Если только он не ошибался, это могло оказаться не менее странным.

Он обошел вокруг каменной чаши фонтана и направил луч фонарика на колонну. Там висела акварель Дега в небольшой золоченой раме… Когда Картер подошел к Эзре, тот прошептал:

— А эта картина принадлежала Кимберли. Она висела рядом с ее туалетным столиком.

Большой ржавый гвоздь был вбит прямо в середину картины.

— Он ее даже повесить как следует не удосужился, — с горечью проговорил Эзра.

Он не стал уточнять кто, поскольку теперь они оба понимали, что картину повесил здесь тот, кого они разыскивали.

— Но почему? — стал размышлять вслух Эзра. — Зачем ему распятие? Зачем эта картина? Вряд ли он с уважением относится к религиозному значению креста, вряд ли его поразила красота этой акварели.

Картер понимал почему и зачем, хотя от этой мысли ему было очень не по себе. На местах многих палеолитических стоянок он видел проявления подобного поведения. Он видел оленьи рога и челюсти, развешанные по стенам пещер, видел пробитые черепа гоминидов, засунутые в расселины между камнями.

— Он не украшает интерьер, — невесело проговорил Картер. — Он собирает сувениры.

Он снова обвел зал лучом фонарика и на этот раз осветил античную статую, стоявшую в центре каменной чаши. Это явно был какой-то античный персонаж — Аполлон или Нарцисс (Бет бы сказала точно), но на плечи статуи была наброшена красная ткань. Картер подошел ближе и увидел, что на самом деле это красное замшевое пальто.

— А это что еще за дрянь? — спросил Эзра. — Такое может носить только проститутка.

— Носила, — кивнул Картер. — Это пальто принадлежало трансвеститу, который первым увидел Ариуса на улице.

— Еще один трофей? — спросил Эзра.

Картер снова кивнул.

Но тут Эзра, похоже, заметил что-то еще, чего не увидел Картер. Он перешагнул через бортик чаши фонтана и распахнул полы пальто.

— Но вы посмотрите, что под ним, — шепотом выговорил он.

Картер направил на статую луч фонарика. Теперь и он увидел пергамент, плотно обвивавший торс статуи.

— Мой свиток, — пробормотал Эзра и сбросил пальто с плеч статуи.

Оно упало в сухую чашу фонтана.

— Что вы делаете? — встревожился Картер. — Не трогайте свиток!

— Почему это я не должен его трогать?

— Вы разве забыли, что произошло в вашей квартире?

— Я не собираюсь оставлять его здесь, — заявил Эзра, сердито глянув на Картера. — Это самое значительное открытие в истории мира, а этот дом через несколько дней снесут.

Эзра повернулся к статуе. Картер не успел остановить его. Эзра взялся за край свитка, свисавший с плеча статуи, и потянул к себе. И почти в то же мгновение Картер услышал знакомый негромкий гул и увидел пульсирующее сиреневое свечение.

— Эзра, прекрати! — крикнул Картер. Сейчас ему было не до вежливости.

Но свиток продолжал разворачиваться, гул слышался все сильнее, а свечение разгоралось все ярче. Эзра попятился.

— Я же тебе сказал, прекрати! — крикнул на него Картер.

— Я прекратил, — испуганно отозвался Эзра.

Свиток раскручивался, он походил на змею, сползающую с тонкого дерева.

Сиреневое свечение постепенно сменилось лиловым, а низкий гул — треском, похожим на хруст хвороста под ногами.

— Назад! — крикнул Картер, схватив Эзру за рукав, но Эзра заупрямился.

— Не думаю, что свиток может нам сделать что-то плохое, — заявил он. — Мы намазаны иерусалимской святой землей.

— Собираешься проверить на себе, так это или нет?

— Да, — сказал Эзра и протянул руку.

Он прикоснулся в тот самый момент, когда Картер снова схватил его за рукав, и их обоих неожиданно поразил мощный разряд, вроде удара электрическим током. Эзру подбросило в воздух, он упал и сильно ударился затылком о край чаши фонтана.

Картер был сбит с ног и отброшен к одной из обшитых деревом колонн. Нож вылетел у него из-за пояса и со звоном упал на пол.

Свиток свернулся, уподобился восходящему столпу ярчайшего света. Этот лиловый свет озарил кирпичные стены полуразрушенного зала, и на стенах, повторяя движение свитка, закружились, заплясали слова, некогда записанные на древней коже.

Лежа на полу, потрясенный и изумленный, Картер вдруг ясно понял, что это были за слова.

Это был не просто рассказ о том, кто такие Стражи, какие они совершили ужасные прегрешения и какое ужасное наказание их постигло.

Эти слова означали нечто большее. Кто-то написал их. Их написал победитель.

Они были рассказом о победе… рассказом, написанным кровью. Кровью побежденного. На его собственной коже.

На коже Ариуса.

Неудивительно, что она вернулась к нему.

Слова, буквы которых были причудливо удлинены, кружились по стенам, будто картинки волшебного фонаря. Круг, еще круг, все быстрее и быстрее. Лиловый свет горел все ярче и горячее и наконец стал почти белым. Картер уже не мог смотреть на это свечение, он должен был прикрывать глаза. Свиток вертелся по все более плотной спирали. Воронка ветра и света бешено кружилась прямо над статуей, стоявшей посередине фонтана.

Картер услышал, как застонал Эзра, значит, он был жив.

Картер еще раз бросил взгляд на вертящийся свиток. Он был зачарован его красотой и мощью. Но смотреть на этот слепящий свет было невозможно, Картер зажмурился и отвернулся. Но все равно он ощущал невероятную силу, исходившую от свитка, слышал, как потрескивает насыщенный сильным жаром воздух. В зале, казалось, присутствует живое существо, и Картер, онемев от ужаса, мог только гадать, что нужно этому существу.

Прошло еще несколько мгновений, и Картер, не открывая глаз, понял, что свиток исчез. В огромном зале воцарилась тишина, трескучий ветер стих.

Он открыл глаза и повернулся к фонтану. Античная фигура стояла нетронутая, озаренная бледным лунным светом.

Свиток действительно исчез. Растворился в воздухе? Погас, как пламя? Улетел через разбитую крышу? Понять было невозможно. Картер отдышался и спросил:

— Эзра, ты в порядке?

Ответа не последовало.

Картер с трудом поднялся на ноги, перешагнул через рюкзак и подошел к Эзре. Черный берет сполз ему на лицо, и, когда Картер поднял его, он увидел, что глаза Эзры открыты, но взгляд блуждает.

— Ты слышишь меня? — спросил Картер. Эзра вяло кивнул. — Я выведу тебя отсюда. Встать можешь?

Эзра не ответил, но Картеру удалось подвести руку под его плечи и помочь ему подняться.

— Хорошо, вот так, — стал приговаривать он. — Пойдем потихоньку.

Он направил луч своего фонарика туда, откуда они пришли, и, поддерживая плохо державшегося на ногах Эзру, Картер медленно двинулся в сторону от фонтана. Картер водил лучом фонаря влево и вправо, чтобы не запнуться за гнилое бревно, не провалиться в дыру.

— Вот так, не спеша, — негромко говорил Картер.

Почти у самого выхода из зала в коридор луч фонарика вдруг выхватил из темноты что-то еще, прикрепленное, как и другие трофеи, к одной из колонн. Картер повел Эзру к этой колонне и увидел, что это обрывок шелковистой ткани, поблескивающей на свету. Это был кусок воротника пижамной кофты с леопардовым рисунком.

Как у любимой пижамы Бет. Той самой, которая была на ней в ту ночь, когда Картер с трудом открыл дверь в спальню… и увидел, что окно, выходившее на пожарную лестницу, распахнуто настежь.

— О боже… — еле слышно прошептал он.

Эзра тихо застонал. Из уголка его губ стекала струйка крови.

Картер сунул фонарик за пояс и, сорвав лоскуток с гвоздя, прижал к лицу. Он почувствовал запах кожи Бет.

— О боже, — повторил он, молясь о том, чтобы этот лоскуток не был таким же трофеем Ариуса, как другие.

Как ему хотелось надеяться, что он был только его неосуществленным желанием, а не воспоминанием.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Я очень рада, что ты ушла с вечеринки пораньше, — сказала Эбби. Она вела машину в сторону спуска к Гудзону. — Чем раньше мы сегодня ляжем спать, тем раньше сможем завтра взяться за работу.

Бет смотрела за окно на черные деревья и кусты, стоявшие по обочинам двухполосного шоссе. Она заставляла себя слушать то, о чем говорила ее подруга, но мысленно, как ни старалась, не могла не возвращаться к одному и тому же… к тому, как Ариус вошел в галерею. Она чувствовала, что у нее снова началось небольшое кровотечение. Оглядываясь назад, на последние пару месяцев, она видела одни только плохие новости, неприятности и даже смерть. Ей пришлось писать письмо со словами соболезнования матери Руссо, и ничего более мучительного для нее, пожалуй, в жизни не было.

— Но я думаю, нам все-таки будет весело, — сказала Эбби. — Знаешь, в хорошей компании и шторы развешивать — просто праздник.

— Не сомневаюсь, будет здорово, — послушно отозвалась Бет.

— Правда, за это представление «Оскара» ты не получишь, — пошутила Эбби.

Бет улыбнулась.

— Извини, я так устала на этой вечеринке. Мне нужно только хорошо выспаться, а с утра я буду как огурчик.

Эбби похлопала Бет по руке.

— Спи, сколько захочешь. Даже Бен, которому вся эта затея с домом совсем не по душе, вынужден признаться, что спит там как дитя.

Она собралась было добавить, что вид у Бет такой, что ей просто необходимо хорошенько выспаться, но она решила этого не говорить. Эбби знала, что такие слова никого не порадуют.

Хотя Эбби успела побывать в своем загородном доме уже десяток раз, она предпочитала, чтобы машину вел Бен или хотя бы сидел рядом с ней, поэтому она никогда не обращала особого внимания на дорожные знаки и окружающий ландшафт. Но сейчас, ночью, ей приходилось сосредоточиваться и думать, куда свернуть, на каждом пересечении дорог. По шоссе налево или по проселочной направо? Старая кузница… Она должна остаться справа или нужно в этом месте срезать? Время от времени Эбби замечала знакомые ориентиры: мини-маркет, излучавший тусклый голубоватый свет, бензозаправочную станцию со старомодными автоматами (они с Беном несколько раз заправляли на ней машину, когда возвращались в город). Все это подсказывало Эбби, что она едет правильно. Но все же ей было нелегко, а в темноте дорога казалась какой-то особенно неприятной, пугающей. В глубине души она признавалась себе в том, что, как бы сильно она ни мечтала об уединенной жизни за городом, одна она туда будет стараться ездить как можно реже. По крайней мере ночью.

Наконец, переехав рельсы старой железнодорожной ветки, предупреждающий знак перед которыми был едва виден, поскольку его съела ржавчина и изрешетили пули, Эбби поняла, что до дома осталось ехать совсем немного. Она медленно обогнула холм и объехала выбоину (она хорошо помнила это место), потом зажгла фары, чтобы найти подъездную дорогу. Ее частично заслонял могучий старый дуб. Он, словно сторож-великан, возвышался в самом начале узкой дорожки.

— Мой следующий проект, — сказала Эбби — установить здесь какое-нибудь освещение, чтобы я могла легче ориентироваться в темноте.

Она вывела машину на подъездную дорогу.

— Что это? — спросила Бет, но Эбби уже и сама увидела оранжевый конус на правой обочине дороги.

Увидеть-то она его увидела, но все же задела бампером и конус упал и покатился в глубокую канаву.

— Что тут такое? — удивилась Эбби, быстро сдала влево и остановила машину.

— Похоже, какое-то строительство, — сказала Бет, выглянув из окна.

Канава тянулась вдоль холма и заканчивалась совсем недалеко от дома.

— Ты права, — сказала Эбби. — Похоже, прокладка водопровода. Трубы меняют по всей округе.

— А тебе никто ничего не сообщал?

— Да кто их читает, эти письма? Знаешь, сколько нам с Беном всякого хлама присылают? — Бет села за руль и повела машину дальше. — Надеюсь, что хоть воду не отключили.

Они благополучно преодолели остаток пути: спуск и последние метры по дорожке у дома, усыпанной гравием. Дом был темным, почти неотличимым от черных холмов. Бет остановила машину около горы строительных материалов, бруса и кирпичей. Эти материалы предназначались для постройки крытой веранды. Бет хотела было выключить фары, но передумала.

— Пожалуй, пусть фары горят до тех пор, пока мы не отопрем дверь и не зажжем свет в доме, — сказала она.

Бет кивнула.

— И шторы ведь можно оставить в машине до утра, верно? — спросила Бет.

На этот раз кивнула Эбби.

Они не хотели в этом признаваться, но им обеим не терпелось поскорее войти в дом, запереть дверь и зажечь во всем доме свет.

Эбби вышла из машины, оставив дверцу открытой, и торопливо взбежала по деревянным ступенькам крыльца. Она перебрала ключи на связке и нашла нужный, но все равно замок долго не поддавался. Наконец открыв дверь, Эбби сразу же включила свет на крыльце и в прихожей, после чего вернулась к машине.

Бет взяла сумки с заднего сиденья, и они вдвоем втащили их на крыльцо и занесли в прихожую. В доме оказалось почти так же холодно, как снаружи.

— Я сейчас включу обогрев, — сказала Эбби. — Уж эта-то система у нас автономная, она точно будет работать, несмотря на всякие там стройки и ремонты. А ты можешь пока отнести свои вещи в гостевую комнату.

Бет взяла свою сумку и пошла вверх по винтовой лестнице. Это было не так-то легко. Дом был построен как одноэтажный, и только потом какой-то из предыдущих владельцев решил превратить чердак во второй этаж, так что лестница была втиснута в существовавший интерьер. Гостевая спальня с примыкающей к ней гостиной и ванной комнатой занимали весь второй этаж.

Бет, изможденная до последней степени, бросила дорожную сумку на кровать, накрытую клетчатым пледом. Она еще не нашла выключатель, поэтому в комнате было темно и за окном были хорошо видны темные ветви деревьев в заброшенном яблоневом саду и посеребренный лунным светом старый амбар. Бен как-то раз пошутил насчет того, чтобы надо бы пригласить соседей на торжественное сожжение амбара, но Эбби сказала, что амбар ей нравится, что он придает какой-то особый колорит окрестностям. А сейчас он только усиливал у Бет ощущение, будто они приехали на край света. Если бы шторы уже висели, она бы их плотно задернула.

— Похоже, тебе удастся принять ванну, — послышался снизу голос Эбби. — Нагреватель включен, напор воды отличный.

— Спасибо, — ответила Бет. Дом был такой маленький, что разговаривать можно было, почти не повышая голоса. — Пожалуй, я так и сделаю.

— Ну, утром увидимся, — сказала Эбби. — Кто первый встанет, тот включает кофеварку.

Бет нашла выключатель и включила свет. Она подошла к окну, приоткрытому на несколько дюймов, и хотела закрыть его, но не стала этого делать. Ночной воздух был холодным, но таким свежим и благоуханным, что она задержалась у окна. Ей вспомнилось, что так пахло в лесу после ливня, когда она как-то раз прогуливалась в Котсуолдсе.[56] Она решила оставить окно приоткрытым, так приятно будет спать, дыша свежим воздухом и не слыша городского шума, и принялась распаковывать сумку. Все вещи она вынимать не стала, достала только ночную сорочку, халат и туалетные принадлежности и отнесла все это в ванную комнату. Здесь Эбби и Бен уже сделали ремонт. Появились стеклянный шкафчик-аптечка и фаянсовая раковина с двумя золотистыми кранами, а также большая глубокая ванна с ножками в виде звериных лап. Бет включила горячую воду и вспомнила, что ее огорчило во время первого приезда сюда: ванна стояла прямо напротив большого окна — незанавешенного и не снабженного ставнями.

«Да кто на тебя будет смотреть? Вокруг одни поля», — успокоил ее тогда Картер. Бет напомнила себе об этом и подумала: «К тому же сейчас уже очень поздно. Почти полночь».

Но пока наполнялась ванна, она отошла подальше от окна, чтобы раздеться. Она могла бы выключить свет в ванной, но сегодня, здесь, ей этого делать не хотелось. «Пусть уж лучше на меня нападет Пипинг Том,[57] — решила Бет, — чем я стану мыться в темной ванной».

Она повесила белый махровый халат на дверной крючок и, раздевшись, сложила снятые вещи под раковиной. Увы, трусики оказались испачканными кровью. Затем она потрогала рукой воду. Еще горячее, и она растает в этой ванне. Бет положила пару полотенец на крышку унитаза, добавила немного холодной воды и ступила в ванну. Ванна была глубокая, вода доходила Бет до коленей. Она села — и вода поднялась чуть выше ее грудей. Бет осторожно запрокинула голову, и ее затылок прикоснулся к холодному, не успевшему прогреться фаянсу.

«Расслабься, — мысленно сказала она себе. — Просто постарайся расслабиться».

Но с таким же успехом она могла обратить эти слова к смертнику, которого вот-вот должны были вздернуть на виселице. Мысли ее до сих пор были неспокойными. Она должна позвонить Картеру, как только выйдет из ванной, нужно было хотя бы оставить для него сообщение, что они с Эбби благополучно добрались до места. А утром надо будет позвонить в галерею и извиниться перед Рейли за то, что она слишком рано ушла с вечеринки. И Брэдли Хойту Бет должна будет позвонить и поблагодарить его за то, что он ее прикрыл.

А потом… потом звонок гинекологу. Записаться на прием и разобраться с этим кровотечением. К доктору Уэстону с этим обращаться необходимости нет. Наверное, просто попала какая-то инфекция, как-то раз такое уже было. Назначат антибиотики, и все пройдет. Но пока это, конечно, не могло не волновать Бет.

Она погрузилась в ванну еще глубже. Вода покрыла ее плечи. Бет дотянулась ногой до смесителя и убавила напор воды, чтобы она текла маленькой теплой струйкой. Она закрыла глаза и снова попыталась расслабиться и успокоиться, но как ни старалась, у нее ничего не получалось. Все ее тревожные мысли сливались в один поток, и этот поток уносил ее к тому, кого она боялась больше всего на свете. К Ариусу.

Где он сейчас? Чего он хочет от нее? И как она может от него избавиться?

Она непроизвольно поморщилась. Ей вдруг стало зябко и горячей ванне.

И неожиданно у нее возникло чувство, что кто-то на нее смотрит.

Она открыла глаза и обвела ванную испуганным взглядом. Никого не было.

Но вода окрасилась в розовый цвет и поднялась слишком высоко, она уже выплескивалась за край ванны. «Что я наделала», — подумала Бет, села и протянула руку к ручке смесителя. Но от волнения она повернула ее в другую сторону, вода пошла сильнее. Проклятье!

Бет снова стала крутить ручку, на этот раз в нужную сторону, но вода почему-то не выключалась совсем. Может быть, из-за того, что смеситель был новым и ручки плохо регулировали напор? Бет попыталась вынуть пробку, закрывавшую слив, но пробка не вынималась. Оставалось одно: поскорее вылезти из ванны, чтобы уровень воды в ней опустился, и быстро промокнуть полотенцами лужу, пока она не стала больше. Только Бет собралась это сделать, как у нее снова возникло ощущение, что на нее кто-то смотрит.

Она перевела взгляд на большое окно, и хотя за ним было темно и в чисто вымытых стеклах отражалась только ванная комната, Бет почувствовала, что за окном что-то движется. Каким бы невероятным это ни показалось, что-то парило в воздухе на уровне второго этажа. Может быть, птица? Летучая мышь? Ветка дерева, раскачиваемая ветром?

Рука Бет словно примерзла к бортику ванны. Не веря своим глазам, она увидела, как нижний край окна задрожал — будто кто-то пытался открыть его снаружи. Но оконная рама, как и все остальное в доме, была недавно покрашена и не желала поддаваться.

«Этого нет, — в отчаянии уговаривала себя Бет. — Этого не происходит».

Но это начало происходить.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Картер рассчитывал больше на собственную память, чем на точное знание направления. В загородном доме Бена и Эбби он побывал всего один раз, на пути туда и обратно сидел на заднем сиденье и большого внимания на дорогу не обращал.

Однако опыт работы в полевых условиях по всему миру все-таки, видимо, не пропал даром. Судя по всему, даже во время той единственной поездки он машинально запоминал ориентиры и ландшафт. И только теперь, когда до дома Бена и Эбби оставалось проехать совсем немного, Картеру приходилось особенно долго и напряженно размышлять на каждой развилке и каждом повороте дороги. Он не мог позволить себе ни единой ошибки.

В баке машины, слава богу, было полно бензина, а о том, как она слушалась руля, можно было только мечтать. Прежде чем выехать из Нью-Йорка, Картер уложил Эзру на заднее сиденье и подъехал к приемному покою отделения неотложной помощи больницы. Подбежал санитар с каталкой, уложил ни нее Эзру и повез в отделение. Картер подошел к регистратору и быстро дал ему все сведения об Эзре, какие знал, — имя, адрес, номер телефона, и рассказал, что случилось: «Он упал на тротуаре и сильно ударился головой о бордюр». Он решил, что в тонкости вдаваться не стоит.

Когда был задан вопрос насчет медицинской страховки, Картер спросил у медсестры: «Вы знаете, кто такой Сэм Метцгер?»

Медсестра спросила: «Это… король недвижимости?»

«Да, — ответил Картер. — А это его сын».

А потом он побежал к машине.

К счастью, больших заторов в городе не было, а когда он ехал из Нью-Йорка, машин на шоссе почти совсем не оказалось. Картер миновал старую кузницу, он ее запомнил, проехал мимо бензозаправочной станции со старомодными автоматами. Поравнявшись с железнодорожным переездом, где старинный дорожный знак был испещрен дырочками от пуль, Картер вспомнил шутку Бена насчет того, что стрельба по дорожным знакам — местный вид спорта, и понял, что он почти у цели.

И от этой мысли ему стало еще страшнее. Все это время он пытался успокоить себя, убедить в том, что все будет хорошо, что там, в тех краях, Бет ничего не грозит. Он звонил, но то ли телефон в доме Бена и Эбби еще не был подключен, то ли номер не был зарегистрирован. Лоскут от пижамы с леопардовым рисунком лежал рядом с Картером на правом переднем сиденье, рядом с любимой газетой дяди Мори и обертками от сигар. С ней все будет хорошо. Она крепко уснет в той спальне наверху, и самое страшное, что ее ожидает, — это то, что он сейчас явится и примется барабанить в дверь посреди ночи.

Фары высветили глубокую колдобину на правой полосе. Картер и ее вспомнил. Бену тогда пришлось сбросить скорость и объехать ее.

Скоро Картер должен был увидеть большое старое дерево, ветви которого нависали над дорогой.

«Но каков мой план?» — лихорадочно рассуждал он. Он должен был принять решение как можно скорее. Просто подъехать к дому и постучать в дверь? Или разумнее будет подобраться к дому тихо и осмотреть все вокруг?

Вот он, старый дуб. Картер повел машину медленнее. «Подходить нужно крадучись, незаметно, так будет правильнее» решил он. Выехав на подъездную дорогу, он выключил фары и увидел стоящий внизу, на дне впадины между холмами, дом и припаркованную около него машину Эбби. Что ж, пока все хорошо.

Но в следующее же мгновение Картер ощутил толчок. Шины заскользили по земле. Он снова включил фары и успел увидеть темную глубокую канаву, вырытую вдоль обочины подъездной дороги. Машину тряхнуло и резко повело вправо, они соскользнула в канаву, правые колеса увязли в земле. Картер судорожно сжал руль и нажал на педаль тормоза, но все происходило слишком быстро. Его колено во что-то уперлось — в рычаг ручного тормоза? — а ремень безопасности врезался в грудь и плечо. Машина боком съехала в канаву и застряла. Фары ярко освещали черную землю. На счастье, не надулась аварийная пневматическая подушка.

«Что за…» Картер выключил зажигание, отстегнул ремень безопасности и попытался открыть дверь. Но машину заклинило в канаве под таким немыслимым наклоном, что сначала дверь открываться не пожелала. Картер повернулся на сиденье и изо всех сил надавил на дверь плечом. На этот раз она открылась. Придерживая ее рукой, он свесил ноги и спрыгнул. Приземлился он на что-то мягкое, округлое. Это оказался оранжевый конус, какие ставят на шоссе, где ведутся дорожные работы. Неужели он пропустил предупреждающий знак? Проклятье! Слишком рано он выключил фары.

Пришлось карабкаться вверх на четвереньках. Выбравшись из канавы, Картер оглянулся и увидел, что машина завязла так, что вытащить ее можно было только с помощью мощного тягача.

Он повернулся к дому. В двух окнах горел свет. Небольшой прожектор освещал гору строительных материалов. Подойди к машине Эбби, Картер увидел, что на заднем сиденье лежат аккуратно сложенные шторы и круглые карнизы. Почему-то это обрадовало его. По крайней мере, пока все, похоже, шло так, как задумали Бет и Эбби.

Может быть, все в конце концов обойдется. Судя по всему, он добрался сюда вовремя и мог помешать случиться самому худшему.

После того что случилось с Эзрой и только что с его машиной, Картеру казалось, что катастроф для одной ночи уже предостаточно.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Когда створка окна со стуком ударилась о верхний край рамы и зазвенело стекло, Бет в страхе сжалась, сидя в теплой воде, словно она могла послужить ей защитой. И снова из переполненной ванны вода выплеснулась на пол.

Холодный ветер ворвался в комнату. Пар над ванной сгустился и заклубился в воздухе, и за его пеленой в комнате, словно из черноты ночи, материализовался Ариус в длинном черном пальто и круглых очках с темно-янтарными стеклами.

«Я всегда смогу найти тебя», — услышала Бет. Слова эхом прозвучали у нее в голове.

От страха Бет потеряла дар речи, она не в силах была пошевелиться.

«Но не бойся. — Он отбросил за плечи пряди длинных золотистых волос. — Я никогда не причиню тебе боль».

Голос, звучавший в ушах Бет, был таким успокаивающим, дружелюбным, доверительным. Но даже теперь она понимала, что Ариусу нельзя верить. Она слышала в этом голосе безумие и соблазн. Она знала, что это голос дьявола.

— Ты убил Руссо, — еле шевеля губами, выговорила Бет дрожащим голосом.

Ангел молчал.

— И Билла Митчелла ты убил.

И снова молчание. Но облако пара, вместо того чтобы раствориться в холодном воздухе, становилось все гуще и держалось около Ариуса. Из крана в ванну со странно веселым журчанием продолжала течь вода.

— Зачем ты здесь? Чего ты хочешь?

«Я хочу только то, что у тебя уже есть».

Бет была ошарашена. Что у нее могло быть такое, чего он хочет? Чем она могла обладать, чего это существо не могло и взять само?

Словно бы услышав ее немой вопрос, Ариус тихо произнес, на этот раз вслух:

— Душу.

— Ты хочешь… мою душу?

— Не для себя, — проговорил Ариус тем же шелковистым мелодичным голосом. — Для наших детей.

Ком подкатил к горлу Бет, сдавил глотку. Горячая ванна не спасла ее от зябкой дрожи. И снова вода выплеснулась через край ванны. Лужа растекалась по полу, вода подбиралась все ближе к ногам ангела, окутанным паром. Бет заметила, как Ариус опустил глаза и сделал шаг назад.

— Ты нездорова?

Если только Бет не сошла с ума или если бы все это не происходило на самом деле, она могла поклясться, что услышала в его голосе искреннюю заботу. Но какое отношение состояние ее здоровья могло иметь к воде?

Она опустила глаза. Вода до сих пор была слегка розоватой, подкрашенной ее кровью. Значит, дело было в этом? Бет нарочно выплеснула за бортик ванны еще немного воды, чтобы посмотреть, что будет. Ариус снова сделал шаг назад.

Видел ли он кровь? Или чувствовал ее запах? Но тут у Бет мелькнула мысль: «Какая разница? Он пятится от этой воды, вот и хорошо. Может быть, если я выплесну на пол больше воды, мне хватит времени выскочить из ванной и убежать».

И тут она услышала голос Эбби, донесшийся от подножия лестницы:

— Бет? У тебя там все нормально?

Ариус повернул голову к закрытой двери. Профиль был так красив, так совершенен. Его словно отчеканили на монете.

— Уходи! — прокричала Бет. — Уходи из дома!

— Что? — крикнула в ответ Эбби. Похоже, она начала подниматься по витой лестнице.

— Уходи, Эбби!

— Тут просто потоп. — Голос Эбби прозвучал совсем близко. — И окно открыто, что ли?

Ариус плавно шагнул к двери. Бет гневно прокричала:

— Нет! Не трогай ее!

Но Ариус открыл дверь и быстро закрыл ее за собой. Облако пара выплыло из ванной вместе с ним.

Бет съежилась в ванне. Она напряженно прислушивалась, но слышно было только шлепанье струй воды, стекавших с бортика ванны на холодные керамические плитки пола. Мокрые пряди волос Бет холодили ее лоб и щеки.

— Эбби, — стуча зубами, проговорила Бет, пытаясь унять собственный страх, — беги. Пожалуйста, пожалуйста, беги.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Картер осторожно поднялся на крыльцо, но прежде, чем позвонить, подергал дверь. Она была крепко заперта изнутри, и это его порадовало. Но все же что-то удерживало его от того, чтобы звонить или стучать в дверь. Это можно было назвать чрезмерной предосторожностью, но он понял, что не сможет войти в дом и спокойно заснуть (если бог даст), пока не проведет хотя бы маленькую разведку.

Стараясь как можно меньше шуметь (хотя если уж Бет и Эбби не услышали, как машина свалилась в канаву, то вряд ни услышат, как он ходит), Картер обошел дом. Свет горел на первом этаже в спальне хозяев, а наверху — в ванной для гостей. Кроме того, он обратил внимание на то, что в ванной открыто окно, и это было весьма странно: ночь выдалась холодная. Он знал, что Бет любит устраивать в ванной подобие сауны, а не нечто вроде эскимосской хижины. Картер зашел за куст, пригнул голову и заглянул в окно спальни на первом этаже.

Он увидел Эбби, лежавшую на большой кровати с медными спинками. Ее руки были раскинуты в стороны, подол белой ночной сорочки обвился вокруг ее бедер, одеяло сбилось и свесилось с края кровати. Впечатление было такое, что она сильно ворочалась во сне. Казалось, ничего страшного не произошло. Просто Эбби уснула, не выключив свет. С Картером такое происходило очень часто: порой он просыпался утром с лежащей на груди раскрытой книгой. Ему стало немного неловко из-за того, что он смотрит на Эбби.

Но тут что-то изменилось. На стене у изголовья кровати появилась тень. В комнате, где спала Эбби, находился кто-то еще, но этого человека не было видно. «Пожалуйста, — мысленно взмолился Картер, — пусть это будет Бет. Или пусть это будет Бен, который поменял свои планы и все-таки решил поехать вместе с Эбби и Бет за город». Тень начала вырастать, и Картер понял: это не Бет. И не Бен. Кто-то высокий, стройный и прямой, будто мраморная колонна. С блестящими золотистыми волосами. Картер с часто бьющимся сердцем смотрел, как высокий человек приближается к кровати Эбби. И теперь он увидел, что она не спит и что руки у нее не просто заброшены за голову, нет, они были привязаны к столбикам спинки.

«Что делать? — лихорадочно гадал Картер. — Поднять тревогу? Разбить окно?» Он огляделся по сторонам. На земле валялись куски битого кирпича. Бен говорил ему, что тут когда-то был задний двор. Картер выбрал обломок кирпича потяжелее, но вдруг услышал шорох наверху. На землю с крыши слетали сухие листья. Он поднял голову и увидел переброшенную через подоконник голую ногу. Тот, кто вылезал из окна, пытался нащупать на крыше какую-нибудь опору. Упала вниз короткая сухая ветка.

В следующее мгновение на крышу выбралась Бет — в широком белом махровом халате, подаренном ей Картером на Валентинов день. Она в отчаянии озиралась по сторонам. Земля с этой стороны дома была неровной, с небольшим наклоном вниз, а прыгать надо было с высоты не меньше шести футов.

Картер выронил обломок кирпича и, бесшумно отойдя от куста, начал махать руками, чтобы привлечь внимание Бет. Бет замерла в изумлении. Картер даже отсюда видел, что в глазах жены плещется ужас. Он жестом показал ей, чтобы она не двигалась.

— Не прыгай! — произнес он беззвучно. — Подожди!

И бросился к крыльцу.

Он помнил, что рядом с горой кирпичей и досок видел приставную лестницу. И точно, сложенная стремянка лежала на земле. Металл оказался холодным и скользким. Стараясь держать лестницу повыше, чтобы она не стукнулась о землю и не звякнула, Картер потащил ее вокруг дома.

Бет держалась за подоконник обеими руками. Картеру пришлось повозиться со стремянкой, чтобы разложить ее. Бет начала скользить по крыше. С карниза снова посыпались сухие листья и пыль. Картер стукнул кулаком по сгибу лестницы, и она расправилась. Он поспешно приставил ее к стене под окном ванной.

Лестница не дотягивалась до карниза.

— Подожди, — прошептал Картер, надеясь, что Бет услышит его. — Подожди.

Он быстро взобрался вверх по стремянке и протянул к Бет руки.

— Давай, — сказал он. — Я тебя поймаю.

Бет оторвала от подоконника одну руку и протянула ее к Картеру. Нет, он не мог до нее дотянуться.

— Тебе придется и вторую руку отпустить, — уверенно проговорил он, и Бет неохотно сделала это.

Она сползла по крыше на несколько футов. Старая черепица выскользнула из-под ее ступни, но только Бет начала терять равновесие, как Картер успел схватить ее за руку.

— Держись! — проговорил он еле слышно и притянул Бет к себе, с трудом держась на верхней ступеньке стремянки.

В первую секунду он подумал, что сейчас они вместе рухнут на землю, но Бет уперлась ступнями в черепицу и удержалась. Картер шагнул вниз на пару ступенек, помог Бет встать на лестницу, и они друг за другом начали быстро спускаться.

Оказавшись на земле, Картер крепко обнял Бет. Она вся дрожала. Он целовал ее волосы, мокрые и холодные как лед. Он запахнул на ней халат, завязал узлом пояс.

— Эбби… — прошептала Бет. — Она еще там…

— Знаю.

— …с ним, — дрожащим голосом закончила фразу Бет.

Картер понимал, что он должен увести Бет отсюда, подальше от дома, но куда и как? Других домов поблизости не было, а машина Метцгера безнадежно увязла в канаве.

— У тебя нет ключей от машины Эбби? — спросил Картер, заранее зная, какой будет ответ.

— Что? Нет. — Бет начала вырываться. — Мы должны помочь ей.

— Бет, ты ничего не можешь сделать, — сказал Картер. — Давай я сначала уведу тебя отсюда, а потом — клянусь тебе! — я вернусь и помогу Эбби.

Но Бет уже побрела, словно боксер после нокаута, к освещенному окну спальни Эбби.

— Бет… стой… — умоляюще прошептал Картер, устремившись за ней.

Они оказались в маленьком круге света, исходившего от окна.

Бет остановилась, глядя через окно в спальню. Она увидела большую кровать с медными спинками, похожие по стилю прикроватные столики, восточный ковер на стене. Картер тоже смотрел на комнату, но никого в ней не видел.

— О… господи, — прошептала Бет, шагнув ближе к окну. Она запрокинула голову, и Картер понял, куда она смотрит. Под потолком медленно, будто большая яркая звезда, вращался Ариус. Он обхватил и прижал к себе Эбби, и они вместе парили над кроватью. Голова Эбби откинулась назад, словно она была без сознания, ее руки беспомощно повисли. На одной из них что-то болталось — похоже, пояс от банного халата.

Тело Ариуса пульсировало золотым светом. Он держал Эбби в объятиях, они плавно раскачивались в воздухе. Картер вдруг вспомнил документальный фильм о стрекозах. Они совершали соитие в воздухе, бешено трепеща крылышками.

Бет подняла с земли брошенный Картером обломок кирпича и выпрямилась.

— Бет, — прошипел Картер, — что ты делаешь?

— Это нужно прекратить, — хрипло выговорила Бет и, не дав Картеру помешать ей, швырнула камень в окно спальни.

Рама содрогнулась от удара, по стеклу расползлись мелкие трещинки, похожие на паутину.

Ариус не оторвался от тела своей жертвы, но медленно повернул голову к окну.

Бет схватила с земли еще один обломок кирпича и бросила в окно. На этот раз стекло сильно треснуло и на землю каскадом посыпались осколки. Ариус отпустил Эбби, и она рухнула на кровать.

Картер не мог больше на это смотреть.

— Пойдем! — прокричал он, схватив Бет за руку. — Пойдем!

Он потащил ее за собой прочь от дома, к черневшему неподалеку полю. Бет была босая, она то и дело спотыкалась, и Картеру приходилось осторожнее выбирать дорогу. Но куда они бежали? В конце поля, примерно в ста ярдах, находился заброшенный яблоневый сад. Черные ветки облетевших деревьев поблескивали под луной. За садом возвышалось единственное во всей округе убежище.

— Амбар! — выкрикнул Картер, крепко держа Бет за руку.

Она не могла бежать, она брела рядом с ним. Он мог думать только об одном: нужно спрятать ее в амбаре, а потом вернуться и попытаться что-то сделать с Ариусом.

Картер побежал вперед, увлекая за собой Бет к саду, где яблони когда-то были посажены ровными рядами, а теперь росли как попало. Их корни вздыбили почву, ветки сплелись, будто костлявые пальцы. Картер то и дело оборачивался на бегу. Где Ариус? Почему он не бросился в погоню за ними?

— Как мы можем… убить его? — задыхаясь, спросила Бет.

— Не знаю, — отозвался Картер, отодвинув в сторону низко нависшую ветку.

Бет бежала все медленнее. Картер заметил что-то темное на внутренней поверхности ее бедер. Сначала он решил, что это грязь, но темные потеки блеснули под луной, и он понял: это кровь. Наверное, она порезалась, когда слезала с крыши, или поранилась только что о ветку.

— Хочешь остановиться и отдохнуть немного? — спросил Картер, оглянулся и посмотрел в сторону дома.

Ничего и никого. Свет в окнах по-прежнему горел, но он не увидел, чтобы кто-то двигался в комнатах.

— Нет, я могу… идти, — ответила Бет.

С ее губ слетали облачка пара. Но все же она остановилась, наклонилась и уперлась ладонями в колени. Ее волосы, раньше связанные в «конский хвост», упали и прилипли к щеке.

Картер нежно прикоснулся к ее спине.

— С нами все будет хорошо, — сказал он, гадая, сбудутся ли его слова. Неужели Ариус действительно не погонится за ними?

Или он до сих пор не отстал от Эбби?

— Как, — выдохнула Бет, не распрямляясь, — ты здесь оказался?

— Позаимствовал машину Эзры.

Бет бросила на него взгляд, полный надежды.

— Она свалилась в канаву и намертво застряла.

Опустив голову, Бет обреченно вздохнула.

— Нам нужно идти, — сказал Картер. Он решил, что сейчас лучше не рассказывать Бет о том, что случилось с Эзрой.

Бет выпрямилась, плотнее запахнула халат.

— Есть кое-что, чего он боится, — сказала она.

— Чего?

— Я не очень уверена. Но может быть, это как-то связано с водой.

Картер лихорадочно пытался сообразить. Было ли о чем-то таком сказано в свитке? Не говорил ли о чем-то подобном Эзра?

— Почему ты так говоришь?

— Когда он меня нашел, я принимала ванну. И он держался на расстоянии.

— От воды?

— В воде была кровь.

Картер не очень понял Бет.

— У меня небольшое кровотечение. Дисфункция, наверное.

Картер так и не успел сообразить, в чем тут дело. В это время с верхнего этажа дома послышался шум. Картер схватил Бет за руку, они присели на корточки. Кто-то прошел перед открытым окном ванной комнаты.

— Он наверху, — прошептал Картер.

Свет за окном стал ярче, казалось, там кто-то включил прожектор.

— Зачем он пошел туда? — удивилась Бет. — Он же знает, что меня там нет.

— Может быть, решил воспользоваться ванной как наблюдательным пунктом, — сказал Картер. — Пошли скорее.

Они отвернулись от дома и, пригнувшись, быстро пошли вперед между деревьями. Когда Картер снова оглянулся, все окна в доме были темными. Ариуса нигде видно не было. Это тоже было страшно. И еще он переживал за Бет: почему у нее кровотечение? Теперь кровь у нее на ногах стала более яркой. «Доберемся до амбара, — решил Картер, — и я посмотрю, что с ней. Надо теплее одеть ее».

А потом? Что еще он мог сделать? Эзра, Бог свидетель, не знал всех ответов, но хотя бы некоторые! Теперь Картер остался один. Если в тексте свитка, в результатах лабораторных исследований было что-нибудь, что могло подсказать ему, как одолеть ангела, древнего, как само время, нужно было понять это быстро, не ожидая ни от кого помощи.

Сверху донесся звук, похожий на шелест широких крыльев. Подняв голову, сквозь переплетенные ветви старых яблонь он увидел быстро летящий по ночному небу сгусток света. И понял, что это такое. Свет поднимался вверх, пока не стал размером с далекую звезду, а потом замер на месте… и неожиданно на огромной скорости рванулся к земле.

— Быстрее! — крикнул Картер, взял Бет за руку и потащил ее за собой по саду.

Они бежали и слышали свист ветра. Он звучал все ближе, а перемещавшееся пятно света позволяло видеть землю и опавшие листья.

Картер выбрал место, где деревья росли особенно густо, и они с Бет пробрались под переплетенные ветки. Сухие сучья у них под ногами хрустели, как крошащиеся кости, опавшая листва взлетала тучами из-под ног. Несколько минут они просидели на корточках. Когда свет снова померк, Картер шепнул:

— Пошли.

До приоткрытых дверей амбара оставалось пробежать всего несколько сотен ярдов, но по открытой местности.

— У нас получится, — подбодрил жену Картер.

Бет с трудом выпрямилась, выбралась из-под яблони и побежала к амбару. Картер посмотрел на небо и устремился вслед за Бет. Срывавшийся с его губ горячий воздух превращался в пар, бежать было все труднее, потому что разболелось колено. Видимо, он ушиб его сильнее, чем думал, когда машина свалилась в канаву. Но он бежал и бежал к выцветшим от непогоды и ставшим почти белыми дверям амбара, думая, что они с Бет будут делать, когда доберутся туда.

Дверь амбара была приоткрыта всего на пару футов, но Бет протиснулась в щель. Картер вбежал следом за ней и попробовал закрыть двери. Но на одной створке петли были сломаны, и ее просевший угол накрепко застрял в земле. Как ни толкал ее Картер, как ни налегал плечом, дверь упорно не желала закрываться. Бет опустилась на четвереньки и стала лихорадочно рыть руками землю около двери и вырывать из нее корни сорняков.

— Нужно тут все убрать, — тяжело дыша, проговорила она, загребая землю и отбрасывая в сторону. Картер попытался приподнять дверь снизу, но она была слишком большая и тяжелая. Бет копала землю остервенело, словно собака, нашедшая зарытую кость. — А теперь попробуй! — крикнула она. — Как теперь?

Картер снова надавил на дверь плечом, стал пинать ее ногой, и наконец дверь заскрипела и сдвинулась на дюйм-другой. Картер налег на дверь всем весом, Бет вскочила и стала ему помогать. Старые доски застонали, дверь дрогнула, качнулась вперед и почти поравнялась со второй створкой.

— Почти получилось! — крикнул Картер, дотянулся до засова и попытался опустить его, чтобы он лег на скобы.

Засов поддался не сразу. Картеру пришлось встать на цыпочки и потянуть его вниз обеими руками. Но вот наконец двери были заперты изнутри.

Тяжело дыша, Картер отошел от дверей. Бет откинула назад прилипшие ко лбу волосы. Она сильно дрожала, не только от страха. Картер снял куртку и протянул ей.

— Быстро надень.

— Нет, — замотала головой Бет, хотя у нее от холода зуб на зуб не попадал.

Картер испугался, что у его жены сейчас начнется истерика.

— Надень, — решительно проговорил Картер, набросил куртку на плечи Бет, просунул ее руки в рукава и застегнул молнию. — Мы все переживем, — сказал он. — У нас все будет хорошо.

Взгляд у Бет был дикий, блуждающий. Картер прижал ее к себе. В щели между подгнившими стропилами проникал лунный свет. Картер обвел взглядом амбар. Здесь было почти пусто, только в дальнем конце он разглядел пару полуразвалившихся лошадиных стойл. Над ними нависал сеновал.

— Может, нам спрятаться? — пробормотала Бет, уткнувшись носом в рубашку мужа. Картер кивнул.

— Да, вон там. — Он указал на сеновал.

Хороший или плохой, но это был план. Правда, Картер догадывался, что толку от этого мало. Ариус наверняка знал, куда они убежали… или очень скоро узнает.

Придерживая снизу старую расшатанную лесенку, Картер помог Бет первой взобраться на сеновал и влез по лесенке следом за ней. Она без сил опустилась на пол, он обнял ее. Тут было довольно просторно, но в дальней стене чернела дыра. Если там когда-то и были дверцы, через которые сюда забрасывали сено, то теперь от них ничего не осталось. На деревянном полу до сих пор чернели пятна, оставленные сгнившим сеном. На стене висело несколько ржавых орудий из былых времен: старые вилы, грабли и мотыга.

— Сиди тихо, — сказал Картер жене, — не высовывайся.

Но только он попытался встать, как Бет схватила его за руки.

— Куда ты уходишь?

— Я не брошу тебя, — сказал он. — Просто хочу посмотреть. Может быть, найду что-нибудь, что нам пригодится.

Он осторожно отстранился и встал. И как раз в этот момент двери амбара дрогнули от удара, но засов выдержал.

— Он здесь! — простонала Бет.

Картер знал, что так и будет.

И снова послышался грохот. На этот раз в щель между створками проникла полоска яркого света.

— Я спущусь, — сказал Картер, но Бет крепко сжала его рукав и прошептала:

— Нет! Останься здесь!

Но Картер не хотел сидеть на месте и ждать, когда враг придет к нему. Он спустился с сеновала и крадучись пошел к дверям.

Двери снова содрогнулись, будто по ним ударили кувалдой. В сторону отлетела большая щепка.

Картер подкрался к двери, дождался момента, когда стало тихо, и осторожно выглянул в щель.

И увидел глаз, глядящий прямо на него. Они стояли так близко, что их ресницы почти соприкасались.

— Мы не враги, ты же знаешь, — сказал Ариус.

Его дыхание было напоено ароматом омытого дождем хвойного леса. Картер хотел отскочить назад, но что-то удержало его на месте. Глаз ангела невольно притягивал его к себе: огненная рябь радужки действовала так же гипнотически, как настоящее пламя.

— У нас общий интерес.

Картер догадался, что имеет в виду Ариус, и у него кровь застыла в жилах. Не отрывая взгляда от щели между створками дверей, он отошел назад на несколько дюймов. Но это было похоже на попытку сопротивляться невидимой силе. И в голосе ангела было что-то неудержимо влекущее, что-то необычайно… знакомое. Так звучит голос старого друга, с которым ты не говорил много лет.

И по которому ты ужасно тосковал.

Картер чувствовал, что его руки, мысли, воля словно парализованы. Он знал, что должен сделать, что хочет сделать, но голос Ариуса, этот золотистый свет и благоуханный аромат… все это очаровало Картера, сковало по рукам и ногам.

Он увидел, как в щели появилась белая рука с длинными, идеальной формы пальцами, только средний был коротковат. Пальцы поддели снизу засов.

— Мы поговорим, — сказал Ариус спокойно.

Таким тоном полицейские-переговорщики разговаривают с самоубийцами, стоящими на карнизе.

Онемев от ужаса, Картер смотрел на дверь. Белые пальцы обвили засов и приподняли. Засов поднялся на дюйм, на два… оставалось совсем немного, и вдруг Картер услышал голос Бет с сеновала:

— Картер, нет!

И на него словно вылили ведро холодной воды.

— Останови его, Картер!

Картер встряхнулся, снова устремил взгляд на белую руку, поднимающую засов, но теперь она показалась ему похожей на белесую кисть скелета. Эта рука убила его друга Руссо, эта рука могла принести страшную гибель и разрушения всему миру. Картер налег на засов. Тяжелый деревянный брус с грохотом лег на скобы. Белая рука проворно убралась.

Щель между створками дверей стала узкой.

Яркий свет снаружи неожиданно угас, воцарилось безмолвие. Ни крика ярости, не гневных проклятий, ни биения крыльев. Картер замер на месте и стал прислушиваться, но кроме своего прерывистого дыхания слышал только стрекотание сверчков.

Он отступил назад, не спуская глаз с дверей амбара.

— Где он? — услышал он голос Бет.

— Не знаю.

— Но он ушел, да? Свет исчез.

Ее голос звучал так, словно она была близка к истерике, но при этом в нем звучала отчаянная надежда.

Да, свет исчез. Да, стало тихо. Но как бы сильно Картеру ни хотелось, чтобы все закончилось так легко и просто, он прекрасно понимал, что этого не может быть. Он не знал, где сейчас Ариус, что он задумал, но чувствовал: падший ангел не ушел.

Картер отошел от дверей еще дальше. Он понимал: единственный способ что-то узнать — это открыть двери и выглянуть наружу.

Но сделать это он пока был не готов.

Картер обернулся и увидел, что Бет испуганно смотрит на него с сеновала. Лицо у нее было грязное, исцарапанное, к мокрым волосам прилипли соломинки. Но Картер мог поклясться, что она никогда не была так прекрасна. Искоса поглядывая на двери, он снова взобрался по лесенке, и Бет упала в его объятия. Они несколько секунд стояли молча, покачиваясь на месте. Картер поднял руку, прикоснулся к волосам Бет, но, почувствовав, как она дрожит, крепче прижал ее к себе и стал гладить по спине. Ему так хотелось согреть Бет, передать ей хоть немного своего тепла. Из дыры в стене сеновала тянуло холодным и сырым ночным воздухом.

Картер не смог бы сказать, долго ли они так простояли. Его глаза были закрыты, и ему совсем не хотелось их открывать. Хотелось только стоять, прижимая к себе Бет, и верить, что опасность миновала, и представлять, что им ничто не угрожает, что, когда они вернутся в дом, они найдут там Эбби, целую и невредимую. Но что-то подсказывало Картеру все более и более настойчиво, что он должен открыть глаза, сейчас, немедленно, что они уже не одни в амбаре.

И он открыл глаза. В амбаре было по-прежнему темно.

— Тсс… — прошептал Картер и усадил Бет на пол. Обернулся, посмотрел на двери.

Засов лежал на скобах, двери были закрыты. Ариуса нигде не было видно, но неприятное, тревожное чувство не покидало Картера. Кожу на затылке покалывало, словно воздух наэлектризовался.

— Вы рождаетесь, — прозвучал голос, — крича.

Картер резко обернулся. В глубокой тени под крышей сеновала, на куче старого сена сидел Ариус. Его обнаженное тело сейчас не светилось. Оно было белым как мел и совершенно неподвижным.

— Вы живете в страхе.

Голос Ариуса звучал мрачно и скорбно.

— И умираете в ужасе.

Бет сжалась в комочек у стены, на которой висели ржавые инструменты.

— Но так быть не должно, — продолжал ангел. Он был едва виден в тени под стропилами. — Так не должно было быть никогда.

Картеру не хотелось отвлекаться. Он не должен был отводить взгляд от неподвижной фигуры Ариуса, но ему нужно было найти хоть какое-то оружие. Или путь для побега. Но какой мог быть побег? До лесенки они уже не могли добраться, а спрыгнув с сеновала на жесткую землю, могли переломать ноги.

— Мы были вашими друзьями, — произнес ангел нараспев, — и я могу снова стать вашим другом.

— Нет, не можешь, — процедила сквозь зубы Бет, и когда Картер обернулся, то увидел, что она сняла со стены старые ржавые вилы и повернула их остриями к своему животу. — Я знаю, чего ты хочешь, и я скорее убью себя, чем позволю этому случиться.

— Бет! — воскликнул Картер, напуганный яростным взглядом жены. — Брось вилы!

Он протянул руку, но Бет резко повернула вилы, чтобы защититься, и случайно сильно поцарапала руку Картера.

— Не надо, Картер! Я сделаю это!

Картер зажал рану другой рукой, и вдруг его неожиданно обдало легким ветром, свежим и ароматным. Сеновал озарился бледно-золотым светом. Вилы со стуком упали на деревянные половицы.

Ариус, излучающий сияние, схватил Бет за руку и потащил.

Как он здесь оказался?

Падший ангел направился к дальней стене амбара, и Картер увидел, хотя ни его глаза, ни разум не в силах были в это поверить, как за плечами Ариуса раскрываются крылья.

Но это были не птичьи крылья, изящные, оперенные, а кожистые, как у летучей мыши. Картеру невольно пришел на ум птеродактиль. Верхний край огромных крыльев находился намного выше головы ангела.

— Нет! — вскрикнула Бет, резко дернула руку к себе, и ей удалось вырваться.

Ариус обернулся, но слишком поздно. Бет добежала до дыры в стене сеновала и на ходу спрыгнула вниз.

— Бет! — закричал Картер.

Картер подобрал с пола вилы, бросился к ангелу и, прежде чем тот успел опомниться, ударил. Одно острие пронзило бок ангела.

И все. В следующее мгновение громадные крылья метнулись вперед, и Картер очутился в объятиях Ариуса, словно беспомощный зверек, сжатый кольцами удава-убийцы.

Чем больше он дергался и вырывался, тем сильнее его сжимали крылья, выдавливая остатки воздуха из груди. Картер попытался сделать вдох, но ангел сдавил его еще крепче.

Картер думал о том, как падает на землю Бет…

Его легкие пылали, словно их жгли огнем, его сердце билось из последних сил…

…Что же она говорила о воде…

В глазах у Картера темнело.

.. и свиток… там было написано, что кровь человека и кровь нечестивых…

Перед его глазами поплыли черные пятна.

…больше никогда не сольются…

И в то самое мгновение, когда черный туман был готов поглотить Картера целиком, он заставил себя поднять руку и просунуть ее под крылья ангела.

Картер задыхался, в его теле почти не осталось жизни.

Но он все же нащупал рану, оставленную вилами в боку ангела, и прижал к ней залитую кровью ладонь.

Ангел содрогнулся, и его хватка слегка ослабла.

Но Картеру этого было достаточно, чтобы сделать короткий вдох. Он крепче сжал руку, так чтобы ногти впились в рану на ладони и потекла кровь.

Ариус судорожно выдохнул. К запаху хвои примешалось дыхание горячего ветра пустыни.

А Картер еще крепче прижал кровоточащую ладонь к ране ангела. Крылья Ариуса начали дрожать: сначала едва заметно, потом сильно, лихорадочно. Теперь он держал Картера не так крепко.

Картер вырвался и, шатаясь, побрел в угол сеновала. Он еле передвигал ноги и жадно хватал ртом воздух.

Расправленные крылья Ариуса тряслись, как в ознобе. Он запрокинул голову и стал похож на столп слепящего света.

Этот свет был намного ярче прежнего, но он горел не ровно, как свет маяка, а рваными клочьями. Волны палящего жара сорвали с пола сено, завертели трескучим вихрем вокруг тела Ариуса. Раскачиваясь из стороны в сторону, он добрел до дыры в дальней стене амбара, собрал последние силы и устремился в ночное небо.

Картер на четвереньках дополз до края сеновала. Он увидел, как крылья ангела взмахнули раз, потом другой, третий. И с каждым разом они уносили Ариуса все выше и дальше. Словно горящие паруса, они проносили его над пустынными полями, поднимали к луне и звездам. Свет, излучаемый ангелом, становился все тусклее, он улетал все дальше… и наконец исчез окончательно, и в небе осталась только крошечная точка, казавшаяся чуть темнее всего, что ее окружало.

А потом и она пропала.

Картер, скорчившийся на полу около края дыры в стене амбара, видел у себя над головой только ночное небо… а когда он опустил глаза, увидел Бет, беспомощно барахтающуюся на куче подгнившего сена и опавшей листвы.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Лето

— Внизу есть кафе, там можно выпить кофе, если хотите.

В дверях стояла медсестра. Картер оторвал глаза от пола и кивнул ей.

— Спасибо. Все в порядке.

Она дежурно улыбнулась и ушла. В углу стоял телевизор, он работал, но звук был включен негромкий. На канале Си-эн-эн шел очередной выпуск новостей. Почти вся страна страдала от сильной жары. В комнате, кроме Картера, никого не было. Он был единственным будущим отцом, томившимся в ожидании здесь, в комнате для посетителей родильного отделения больницы Святого Винсента. И он знал почему.

Последние несколько месяцев его все сильнее мучили страх и неуверенность. Как только стало ясно, что Бет действительно беременна («вопреки всем прогнозам», как несколько раз повторил доктор Уэстон), Картер успел создать в уме не один страшный сценарий. Ему никак не удавалось думать иначе. Но всякий раз, когда он спрашивал, не случится ли чего-нибудь ужасного, не родится ли ребенок неполноценным или нездоровым, в ответ он получал снисходительные улыбки, похлопывания по плечу и советы, которые обычно дают нервным папашам, ожидающим первенца.

Но недели шли за неделями, и тревога только возрастала, а шансы Картера попасть в операционную, чтобы лично присутствовать там во время родов, таяли на глазах. Сначала доктор Уэстон дал свое заключение: для Картера это может стать слишком сильным стрессом, а потом Бет взяла его за руки и сказала, что ей будет спокойнее, если он будет поблизости, но не рядом. Еще она говорила, что ей будет неловко рожать при нем. «Не хочу, чтобы ты слышал, как я ору. У меня волосы ко лбу прилипнут, буду лежать с задранными ногами, нет, не хочу, чтобы ты меня видел такой». Но Картер понимал, в чем в действительности было дело. Просто он раздражал всех своими страхами.

— А вот и я, — услышал Картер. В комнату влетела Эбби. — Только что получила твое сообщение. — Эбби села рядом с Картером и положила руку ему на колено. — Есть новости? — Она расстегнула верхнюю пуговицу блузки. — Жарко тут.

— Да, — согласился Картер.

— Фу-у, — выдохнула Эбби и обвела взглядом маленькую, довольно унылую комнату.

— Спасибо, что пришла, — поблагодарил ее Картер.

Он понимал, как ей тяжело. Она сама не так давно лежала в больнице. У нее был выкидыш.

— Никак не ожидала, что это случится так скоро, — сказала Эбби.

— Никто не ожидал.

— Я думала, она еще неделю походит. Бен тоже пришел бы, но он всю неделю в Бостоне.

— По делам?

— Нет. У него там подружка.

Картер даже не улыбнулся. Он вообще никак не отреагировал на слова Эбби.

— Это шутка, Картер, — сказала она. — Не очень удачная, но все равно шутка.

— Извини. Наверное, я отвлекся.

— Тебе это положено. Давно ты здесь?

Картер посмотрел на часы, висевшие на стене над телевизором.

— Около четырех часов.

Эбби кивнула.

Сейчас все могло произойти в любой момент. Вот о чем она подумала. Вот о чем думал он сам все эти четыре часа. В любой момент он мог дождаться ответа. Но хотел ли он этого?

Эбби сделала вид, будто ее ужасно заинтересовал прогноз погоды. Картер не мог взглянуть на нее без того, чтобы не вспомнить о той страшной ночи за городом. Но чем дальше, тем яснее ему становилось: только он один и помнил об этом. Он обнаружил, что Эбби вообще ничего не помнила о том, что произошло с Ариусом. Если его нападение на нее и запечатлелось в ее сознании, Эбби сочла это страшным сном, не более.

То же самое произошло с Бет.

Да, она помнила, как вылезла из окна ванной комнаты на втором этаже, как бежала по лесу, как Ариус отпустил ее и она упала, но при этом абсолютно не помнила ничего о том, что случилось с ней за несколько месяцев до этого, в одну из ночей в Нью-Йорке. А когда Картер попытался осторожно рассказать ей о той ночи, она выслушала его рассказ с недоверием, а потом не на шутку испугалась. Но в конце концов она прижала ладонь к его губам и сказала: «Прекрати! У меня будет ребенок, наш ребенок. Я и без того уже достаточно много пережила. Не хочу больше думать ни о чем, от чего мне будет еще тяжелее, и ты мне ничего такого не говори».

Тогда Картер отправился со своими тревогами к доктору Уэстону. Тот показал ему результаты анализов и ультразвуковых исследований и велел расслабиться.

— Но ведь вы говорили мне, что беременность исключена, — сказал Картер.

— Значит, я не непогрешим, — ответил доктор Уэстон. — Бывали и более странные случаи.

«Неужели?» — подумал Картер.

— Мистер Кокс, — выглянув из-за двери, окликнула его медсестра.

Картер лишился дара речи.

— Да? — отозвалась вместо него Эбби.

— Через минуту выйдет доктор и поговорит с вами.

Картер не успел опомниться, а медсестра уже исчезла за дверью. Что это могло означать: «Выйдет доктор и поговорит с вами»? Картер посмотрел на Эбби. Похоже, и она тоже немного встревожилась.

— Думаешь, что-то не так? — спросил у нее Картер.

Эбби не слишком убедительно покачала головой.

— Ничего я такого не думаю. С чего ты взял?

— Она сказала это таким тоном. Что-то случилось.

— Уверена, у нее просто дел по горло.

— Нет, как-то она это по-особенному сказала, — продолжал волноваться Картер.

Эбби открыла сумочку и сделала вид, будто что-то в ней ищет. Картер встал и подошел к окну. Они находились на десятом этаже. Глядя на огни вечернего города, Картер увидел, что старый санаторий на противоположной стороне улицы снесли. На его месте уже возвышался мощный стальной каркас будущего элитного жилого дома «Вилиджер». «Интересно, что сказал бы по этому поводу Эзра?» — подумал Картер. Но Эзра уже несколько месяцев находился в частной загородной клинике, и Картер не представлял, было бы интересно Метцгеру-младшему узнать об этой стройке.

Снова открылась дверь операционной. Картер обернулся. На пороге, вытирая руки бумажным полотенцем, стоял доктор Уэстон. Он еще не снял хирургическое облачение. На его лбу сверкали капельки пота.

— Что-то не так? — воскликнул Картер.

Доктор успокаивающе поднял руку и сказал:

— Сейчас все в порядке.

— Но было что-то не так?

Эбби, не успев закрыть сумочку, встала. Она хорошо знала доктора Уэстона, именно она в свое время привела к нему Бет.

— Да, — кивнул Уэстон, — но теперь с ней все хорошо. Может быть, присядем?

Картер в полной растерянности подошел к диванчику и сел рядом с Эбби.

— Я ее лучшая подруга, — сказала Эбби, когда доктор придвинул к диванчику стул и сел напротив. — Можете говорить при мне.

— Да, я это знаю. — Уэстон перевел взгляд на Картера и сказал: — Не буду вас обманывать. Роды были тяжелые.

— Я знаю, это случилось раньше срока, но…

— Да, немного рановато, но у вашей супруги возникли еще кое-какие осложнения. У нее неожиданно поднялась температура…

— А это необычно?

— Да, особенно такая высокая температура. Нам пришлось действовать быстро и сделать кесарево сечение, чтобы затем сбить температуру. Потом мы ввели ей жаропонижающее средство и на короткое время поместили в ледяную ванну.

— А сейчас?

— Сейчас температура у нее нормальная. Но, кроме того, она потеряла много крови.

— Нужен донор? — спросила Эбби. — Я готова хоть сейчас.

— Спасибо, но у Бет очень редкая группа — первая, с отрицательным резусом. И к счастью, мы взяли у нее пару пинт крови заранее. Вот она и пригодилась.

— Но сейчас с ней все хорошо? — растерянно спросил Картер.

— Да, все хорошо. Она отдыхает.

— А ребенок?

Доктор Уэстон улыбнулся.

— С ребенком тоже все в порядке. Просто идеальный мальчик.

— Я могу зайти и повидать их? — спросил Картер.

— Да, конечно, — кивнул доктор Уэстон и встал. — Только имейте в виду, что ваша жена еще очень слаба.

Картер встал. Эбби сказала:

— Иди. Я к ней завтра зайду. — Она наконец нашла в сумочке то, что искала. Мобильный телефон. — Позвоню Бену, сообщу радостную новость.

— Хорошо, — ответил Картер и коснулся руки Эбби.

Она посмотрела на него, и он увидел в глубине ее глаз печаль.

— Скажи ей, что я ее очень люблю, — попросила Эбби.

— Скажу.

— Первая палата слева, — сказал доктор Уэстон. — Только постарайтесь не задерживаться слишком долго. Она очень устала.

Уэстон локтем нажал на кнопку на стене, и двери в родильное отделение открылись.

— О, — выдохнул Картер. — Спасибо вам. Спасибо за все.

— Не за что, — улыбнулся доктор Уэстон. — Никогда я еще так не радовался своей ошибке.

У Картера стало легче на сердце. Он несколько месяцев со страхом ждал этого дня, но вот он настал, и постепенно его опасения начали сходить на нет. У него родился сын, нормальный, прекрасный ребенок. И с Бет тоже все будет хорошо.

До него донесся слабый голос Бет. Она говорила что-то про мороженое. Картер вошел в палату и остановился на пороге. Медсестра смеялась.

— Ты хочешь мороженого? — спросил Картер у Бет.

— Нет, — ответила медсестра. — Она сказала, что хочет искупаться в мороженом.

— Это можно устроить, — сказал Картер и подошел ближе к кровати.

Медсестра вышла. Бет протянула к Картеру руку с пластиковым больничным браслетом на запястье. Другой рукой она обнимала ребенка, завернутого в голубое одеяльце. Вид у нее был измученный, но счастливый.

— Хочешь познакомиться с Джозефом Коксом? — спросила Бет.

Это было их общее решение — назвать мальчика в честь Руссо.

Картер подошел к кровати, сжал влажную руку Бет и устремил взгляд на своего новорожденного сына. Смотреть пока было особо не на что: крошечное красное личико, закрытые глазки, несколько тоненьких прядок светлых волос. Но ничего более чудесного Картер в своей жизни не видел.

— Правда, он красивый?

— Да, — кивнул Картер. — Как его мама.

Он не стал говорить Бет, что голова младенца размером и формой очень походила на яйцо трицератопса, обнаруженное им однажды во время раскопок. Картер уже понял, что о некоторых вещах лучше помалкивать.

— Хочешь подержать его?

— Конечно, — ответил Картер, хотя еще не был готов к этому. Бет протянула ему маленький голубой сверток. Ничего в своей жизни Картер не брал более осторожно.

— О, я совершенно без сил, — со вздохом проговорила Бет.

Картер держал на руках сына. Ребенок весил еще меньше, чем он думал. Он был почти невесомым.

— Какой у него вес? — спросил Картер.

— Мне сказали, — полусонно проговорила Бет. — Но я забыла.

Картер с ребенком на руках медленно подошел к окну.

— Можно тебя попросить? — закрыв глаза, пробормотала Бет. — Ты не мог бы открыть окно? Тут так жарко.

— Не так уж и жарко, — сказал Картер. — Может быть, тебе просто стоит уснуть.

— Приоткрой немножечко. Так хочется хоть глотка свежего воздуха.

Картер осмотрел окно и понял, как оно открывается. Свободной рукой он нажал на ручку, и фрамуга приоткрылась на несколько дюймов.

— О, как хорошо, — блаженно проговорила Бет и сбросила с плеч простыню. — Я могу дышать.

Ребенок зашевелился. Картер стал нежно покачивать его, глядя в окно. Ему показалось, что по одной из стальных опор строящегося дома кто-то движется.

Строительный рабочий? В такой час? В темноте?

Ребенок заплакал. Бет протянула руки. Картер отдал ей сына, наклонился и поцеловал жену в лоб. Кожа у нее была еще немного горячая. Она лежала, закрыв глаза, и негромко посапывала.

— Поспи, — сказал Картер. — Завтра я приду.

Он обернулся и еще раз посмотрел в окно. Его взгляд был прикован к черному стальному скелету строящегося дома.

Но теперь там никого и ничего не было. Видимо, померещилось.

Картеру не хотелось, чтобы Бет и ребенок простудились, и он начал закрывать окно, но Бет сонно пробормотала:

— О, оставь окно открытым. Такой красивый звук.

«Какой звук?» — удивился Картер. Но тут и он услышал.

Колокола. Вдалеке звонили церковные колокола. Картер посмотрел на часы. Четверть одиннадцатого.

Он опустил жалюзи и отошел от окна. Бет и ребенок крепко спали.