Стилист

Эпилог

На экране цветного телевизора шла прямая трансляция церемонии открытия XXII Олимпийских Игр с Большой спортивной арены Центрального стадиона имени В. И. Ленина. Над чашей Лужников раздался перезвон кремлевских курантов. А затем из громкоговорителей послышались торжественные звуки праздничной увертюры Дмитрия Шостаковича. На календаре — 19 июля 1980 года, на часах — 16.00.

Наташка и 5-летняя Марта, за которой присматривает старшая сестра, во дворе играют с девчонками. А в детской кроватке, совавшейся от Марты, посапывает полугодовалый Данила, поэтому телевизор я смотрю с убавленным до минимума звуком. В кои-то веки устроил себе пару выходных, завтра приедет Любовь Георгиевна сидеть с сыном, а с девчонками мы прогуляемся в парк Горького.

Между тем истекаю слюной, так как мои обонятельные рецепторы штурмуют доносящийся с кухни аромат жарящихся котлет. Косясь в экран телевизора, где на арену выходят юноши и девушки в древнегреческих одеждах, сопровождаемые тремя квадригами, я встаю из кресла и двигаю на кухню нашей 3-комнатной кооперативной квартиры. Подкрадываюсь и пытаюсь незаметно стянуть из горки на тарелке одну котлету, но тут же получаю по рукам. Глаза у нее, что ли, на спине?

— Ладно, возьми одну, — снисходительно улыбается жена. — Вот эту бери, мне кажется, она немного подгорела.

Ладно, и эта сгодится, откусываю горячий обжаренный фарш, чувствуя, как по подбородку стекает сок. М-м-м, моя прелесть! Щурясь от удовольствия, вытираю губы салфеткой, чмокаю жену в шейку, пониже маленького розоватого ушка, и возвращаюсь в комнату.

Там уже национальные сборные маршируют по стадиону под знаменами МОК или своих Олимпийских комитетов. Шествие спортсменов возглавляет спортивная делегация Греции, а всего больше ста сборных. Самые многочисленные — СССР, США и Китая.

Да-да, в этой реальности бойкота Олимпийских Игр так и не случилось. А не случилось потому, что наши войска в 1979-м в Афганистан не вошли. Повода не было — апрельской революции 1978 года не случилось, установившийся в 1973-м режим Дауда по-прежнему находился у власти. Если не ошибаюсь, в старой реальности Мухаммед Дауд вышел у советского руководства из фавора, когда стал уж слишком тянуть на себя одеяло, да ещё и начал сближаться с Западом. В этой действительности Машерову и Ко каким-то образом удалось накинуть на Дауда поводок, не исключено, что благодаря нашим спецслужбам было раскрыто несколько заговоров с целью свержения Дауда, о чём советских граждан с периодичностью раз в полгода-год информировала программа «Время». Так что Дауд и по сей день возглавлял Правительство Республики Афганистан, а теперь вот даже их олимпийская делегация, пусть и немногочисленная, шествовала сейчас по дорожке стадиона им. Ленина.

Да, за минувшие 5 лет, с момента, как вместо ушедшего в отставку Брежнева пост Генерального секретаря занял Машеров, произошло немало интересного. Сам Леонид Ильич был ещё жив и чувствовал себя довольно неплохо, проводя большую часть времени в кругу семьи и близких. Галина не уставал при каждой встрече меня благодарить за то, что вернула отцу радость жизни.

9 мая 1975 года прошло празднования 30-летия Победы, и впервые по Красной площади прошёл «Бессмертный полк». Лена несла портрет своего отца, а я — её деда, которому не посчастливилось дожить до этого светлого дня. Также впервые за последние 11 лет на трибуне Мавзолея не было Брежнева, на его месте стоял новоиспечённый Генеральный секретарь ЦК Пётр Машеров. В 1976 году состоялся XXV съезд КПСС, на котором была принята программа поэтапного развития советского общества на ближайшие 5 лет. Отныне Советский Союз был готов принять в себя многомиллиардные инвестиции зарубежного капитала. Страна переходила на социалистическую рыночную экономику, основанную на приоритете коллективной формы собственности и вспомогательной роли частной формы собственности. Допускалась ограниченная свобода частного капитала в промышленности и торговле при регулировании цен государством. Разрешалось использовать наемный труд, появилась возможность создания частных предприятий, для которых устанавливался прогрессивный налог.

Чем я незамедлительно и воспользовался. Первая студия красоты «Марта» (хотел назвать «Елена», но жена ни в какую) распахнула двери осенью 1976-го. Я арендовал на год полуподвальное помещение у ЖЭКа, сделал ремонт, закупил оборудование, в том числе импортное, в общем, вложился по полной. Предчувствуя, что денег может и не хватить, заранее внаглую начал продавать якобы сочинённые мною песни, по большей части ноты, которые мне пришлось-таки выучить. Благо что желающих приобрести песни было хоть отбавляй. В качестве автора русскоязычных текстов начал привлекать Андрея Дементьева, Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Долматовского… Брал уже готовые стихи как известных, так и малоизвестных авторов, хорошо ложившиеся на уже сочинённую мелодию. Число клиентов тоже росло, к Намину и Пугачёвой присоединились София Ротару, Людмила Сенчина, Лев Лещенко, ВИА «Самоцветы» и «Лейся, песня», и даже такие монстры советской эстрады, как Магомаев и Кобзон. Настоящей же звездой я себя почувствовал в конце 1977-го, когда на меня вышли представители шведского квартета «АББА» с предложением выкупить без лишней огласки права на эксклюзивное исполнение уведённого мною у них же их будущего хита «Happy New Year». Как они узнали о его существовании, когда я только принёс ноты и частично написанный по памяти, а частично додуманный текст в ВААП?! Просто диву даёшься! Не иначе в агентстве засел самый настоящий «крот», агент западных спецслужб. Шутки шутками, но шведы так и не сознались, откуда узнали про песню, я же пошёл навстречу их просьбе, и вскоре из Швеции получил новенький «Mercedes-Benz-W116 SE». Иномарки на улицах Москвы были уже не такой редкостью, вот я и решился предложить шведам бартер. Пришлось приобретать и настоящий гараж, в сараюшку, где стоял чоппер, такая дурында попросту не влезла бы.

Помню, как тесть ходил кругами вокруг чуда немецкого автопрома, прыгал на обитой натуральной кожей сиденье, гладил «баранку», крутил настройки автомагнитолы, и его восторгу не было предела. Глядя на всё это, я, скрепя зубами, предложил махнуться с Владимиром Петровичем на его «Москвич». Тесть помолчал, а потом со вздохом сказал:

— Да куда ж мне на это «Мерсе» ездить-то, на завод, что ли? Засмеют мужики, скажут, буржуем стал. Да и на рыбалку удобнее на «Москвичонке». Опять же, где я ему, если что, запчасти искать буду? Нет, Лёха, лучше уж останемся при своих.

Шведы мне с каждого своего концерта, с каждого исполнения песни понемногу отстёгивали валюты. Вот только на руки я её не получал, деньги шли через Внешторгбанк, и лишь какую-то часть мне выдавали чеками, которые можно было отоварить в сети магазинов «Берёзка».

Накопив деньжат на свой первый салон-студию, я переманил из «Чародейки» Настю Кузнецову и Наташу Анисимову, ещё одного мастера из мужского зала, плюс мастера по маникюру и педикюру. Вязовская, само собой, была не в восторге от моей бурной деятельности по переманиванию кадров, но желающих занять освободившиеся вакансии хватало, так что, думаю, горевала она недолго.

Косметолога — пожилую, опытную даму, уже было вышедшую на пенсию — я пригласил со стороны. Мои девчонки, понятно, шли ко мне с опаской, всё-таки первая в стране частная парикмахерская (они еще долго по привычке так называли студию), неизвестно, не придётся ли потом обратно в «Чародейку» проситься. Правда, когда получали первую зарплату, от их пессимизма не осталось и следа.

Частные предприятия на волне свободной конкуренции могли устанавливать свои цены, хотя, уверен, этот пункт вызвал у некоторых партийных боссов из ЦК долгоиграющую изжогу. Люди сами могли выбирать, идти в государственную парикмахерскую или частную, или, к примеру, бегать за дорогими джинсами или купить пошитые в каком-нибудь подвале вчерашними цеховиками, которые, легализовавшись, сделали цены на свою продукцию вполне приемлемыми, и те же джинсы, пусть и без фирменного лейбла (по закону это было запрещено) мог позволить себе практически любой житель Советского Союза.

Как бы там ни было, наши цены во многом совпадали с тарифами советских парикмахерских, однако имелись и различия. Всё-таки импортное оборудование, расходники (шампуни, лаки, краски, ухаживающая и декоративная косметика), соответствующий сервис, в конце концов, бесплатная чашечка кофе — всё это поднимало цены на треть, позволяя нам иметь пусть и небольшой, но доход.

Кстати, забегая вперёд, я начал заказывать большие партии у компании «Schwarzkopf» и в начале этого года стал её официальным представителем в СССР. Влез в очередное ярмо, посмотрим, если не буду справляться — скину, но пока это самое ярмо на меня давит не очень сильно, по регионам во всяком случае ездить никто не заставляет, наоборот, из регионов едут ко мне в Москву за продукцией знаменитой немецкой компании.

Между тем через четыре месяца вложенные в студию красоты средства вернулись, а на пятый предприятие стало приносить доход. Сам я тоже вставал к парикмахерскому креслу, но чаще сидел у кушетки, где проходила процедура наращивания ресниц. Большинство моих проверенных временем клиенток, понятно, пытались записаться именно ко мне. Через полгода работы студии подобрал себе замену — молоденькую, но ответственную и усидчивую выпускницу парикмахерских курсов. Она особо не сопротивлялась, когда вместо ножниц я вручил ей пинцеты и заставил под моим чутким руководством осваивать искусство наращивания ресниц.

По ходу дела приходилось решать и организационные вопросы. Учитывая, что бюрократия, несмотря на упомянутую с ней борьбу в рамках решений последнего съезда, всё ещё прекрасно себя чувствовала, у меня уже по ходу реализации проекта не раз возникало желание плюнуть на всё и продолжать нести трудовую вахту в «Чародейке», не забывая, само собой, о «левых» заработках. Сытно, тепло, мухи не кусают… Но сам же себя одёргивал, мол, рано сдаваться, свет в конце тоннеля всё-таки виден, глаза боятся, а руки делают, без труда не выловишь и рыбку без труда, через тернии — к звёздам… В общем, нас имеют, а мы крепчаем.

Вскоре в Москве появился второй салон красоты, который открыла не кто иная, как Долорес Кондрашова. В других городах и республиках тоже стали открываться частные парикмахерские, самыми расторопными оказались грузины и прибалты. В этих же республиках частники моментально начали вторгаться во все сферы, где только было можно, от пошива штанов и обуви до производства магнитофонов и велосипедов. Литовские велосипеды для детей и взрослых, как я удостоверился позже, производились вполне себе приличные. Так же как и магнитофоны из Елгавы. По качеству аудиотехника была не хуже не только вэфовской, тем более за образцы бралась продукция западных производителей.

Да что там говорить, мы почти одновременно с американцами, удивившими мир в 1977 году своим «Apple II» выпустили первые персональные компьютеры! Назывались они «Пионер-1», и стоили умопомрачительных для советского человека денег, но их можно было купить! Газеты наперебой выдавали интервью с создателем «персональной ЭВМ» Жоресом Алфёровым. По словам новоиспечённого академика, отечественные процессоры работали ничуть не хуже процессоров i8080 фирмы «Intel». Подозреваю, что для Советской армии Алфёров создал ещё более мощный компьютер, а на свободный рынок выбросили не особо мощную версию, хотя она всё равно была революционной для этого времени. Я не удержался, потратил тысячу двести родных, «деревянных», но поставил в рабочем кабинете это чудо современной техники. Правда, практическое применение моему компьютеру пока найти было нелегко, но, во всяком случае, на первых порах я мог его использовать как печатную машинку, печатая сценарии и материалы для журнала «Работница», где по-прежнему вёл авторскую колонку. Помогал мне в этом струйный принтер «IBM 4640», так как советские принтеры по сравнению с заокеанскими образцами выглядели ещё слишком громоздкими.

Если, как уверяли диссиденты, жизнь советского человека до решений XXV съезд КПСС представляла собой серое, однообразное существование в погоне за вечным дефицитом, то теперь она заиграла новыми красками. Дефицит, конечно, за последующие четыре года полностью истребить не удалось, но его объёмы снизились в разы. Стала появляться на прилавках магазинов и продукция зарубежных производителей, но в дозированном количестве и по таким ценам, что подавляющее большинство советских граждан по-прежнему предпочитали отечественные товары. Тем более частные производители, как упоминалось выше, в некоторых отраслях составили более чем достойную конкуренцию государственным.

Через полтора года я открыл вторую студию, а в канун 8 марта 1979 года — и третью, так что сеть студий красоты «Марта» постепенно расширялась, и я уже поглядывал на Ленинград, где, впрочем, частники от парикмахерского дела тоже не дремали, но ассортимент оказываемых мною услуг всё же был несколько шире. Да и на работу ко мне попадали лучшие из лучших, не только москвичи, я набирал людей со всего Союза. Не упустил возможности прибрать к рукам и будущую звезду парикмахерского дела Важу Мхитаряна, выписал его из Тбилиси, наобещав чуть ли не золотые горы. Ну а что, через полгода, став ведущим мастером моего второго салона, он уже причёсывал дикторов советского телевидения, и я думаю, о своём выборе за эти годы ни разу не пожалел.

С телевидением, кстати, та ещё петрушка вышла… О том, что в Латвии снимается первый сезон сериала «Во все тяжкие», да ещё по оригинальному сценарию, председатель Гостелерадио узнал как раз в разгар съёмочного процесса, летом 75-го. Лапин вызвал меня к себе на ковёр и, брызгая слюной, принялся отчитывать, как нашкодившего мальчишку, при этом совершенно не стесняясь в выражениях. Предвосхищая такой поворот событий, я настроил себя вести максимально корректно, не поддаваясь эмоциям. Лапина, похоже, моя невозмутимость выводила из себя ещё больше, а закончилось всё инфарктом. Сергея Георгиевича вынесли на носилках из кабинета у меня на глазах, я же, собственно говоря, и рванул в приёмную к секретарше, когда главный телевизионщик страны, неожиданно побледнев, схватился за грудь и стал оседать на ведущую в его столу ковровую дорожку. «Скорая» примчалась поразительно быстро, Сергею Георгиевичу на месте оказались первую помощь и отправили в ЦКБ. Лапин выжил, но после инфаркта вынужден был по инвалидности уйти на персональную пенсию.

Я, признаться, переживал, не только относительно последствий для меня, всё-таки это случилось не без моего участия, но и за Лапина. Человек всё-таки, хоть и телевизионный цербер. Даже в ЦКБ наведывался с передачками пару раз, правда, в палату к больному отнюдь не рвался, не хватало ему ещё второй инфаркт от моего одного появления схлопотать. Ну а когда вышестоящие инстанции во всём разобрались, я отделался выговором по партийной части, так как к тому времени уже успел пополнить ряды советских коммунистов.

До меня доходили слухи, что одним из кандидатов на пост нового председателя Гостелерадио был и предшественник Лапина — Николай Николаевич Месяцев. Мол, старый конь борозды не портит, быстро войдёт в курс дела. Правда, в 72-м Месяцев был исключён из рядом КПСС вроде как за аморальнее поведение во время пребывания послом СССР в Австралии. Якобы был отозван с этой должности за попытку изнасилования в сиднейской гостинице советской балерины, однако поговаривали, что виной всему — гибель в результате ДТП в нетрезвом виде молодого сотрудника посольской резидентуры КГБ Михаила Цуканова, сына Георгия Цуканова, влиятельного помощника Брежнева.

Как бы там ни было, кандидатура Месяцева кого-то наверху не устроила, в итоге на место Лапина довольно неожиданно пришёл не кто иной, как «Железный Шурик», некогда возглавлявший КГБ Александр Шелепин. Казалось, попав в опалу при Брежневе, он обречён до конца дней в ней и пребывать, довольствуясь «декоративной» должностью Председателя ВЦСПС. Но якобы бывший партизан Машеров неровно дышал к бывшему куратору партизанского движения Шелепину, и при первой возможности вытащил того наверх. Мне по секрету сообщили, что главным противником назначения Шелепина был Андропов, однако тому прозрачно намекнули, что за новым председателем КГБ тоже дело не станет, и Юрий Владимирович тут же предпочёл демонстрировать всяческую лояльность новому руководителю партии.

А вот Суслов, который изначально был против ухода Брежнева и появления в роли Генсека Машерова, не смог смириться с новым курсом партии, и после XXVI съезда написал заявление о выходе на пенсию. С его уходом идеология дала некоторую слабину, стали появляться такие книги, фильмы, музыкальные произведения, появление которых при Суслове было просто невозможным. К тому времени Тарковский успел эмигрировать в Штаты, пытался пристроиться в Голливуде, но после первого же провального фильма устроился диджеем на радио «Свобода» и принялся поливать грязью СССР.

Что касается моего сериала, то пять серий первого сезона Михалков доснял уже в сентябре, а в декабре 75-го «Во все тяжкие» запустили по Первой программе. То, что вечерами улицы пустели, говорить, наверное, не имеет смысла. Так же они пустели, когда по ТВ начали демонстрировать «Место встречи изменить нельзя», который к 80-му году всё же снял Говорухин. Когда я понял, что в его планах такого многосерийного фильма нет, пришлось более чем прозрачно намекнуть, что пора бы обратить взор на вышедшую в 76-м году книгу братьев Вайнеров «Эра милосердия» и снять наконец Высоцкого в роли Жеглова. Так что в этом плане кое-что хорошее из моей прежней реальности удалось воплотить и в этой, причём снятый Говорухиным материал почти не отличался от того, оригинального, что помнил я сам. Разве что на роль Шарапова всё же пригласили Леонида Филатова, который в образе оперуполномоченного оперативной бригады отдела по борьбе с бандитизмом МУРа смотрелся очень даже прилично.

Все пять сезонов сериала «Во все тяжкие» были отсняты всего за два года. Тут уж, конечно, мне пришлось поднапрячься в качестве сценариста, во всём остальном я полностью полагался на Никиту, который меня не подвёл. Заодно я понял, что на сочинении сценариев даже в СССР можно неплохо заработать, эти деньги явно не были лишними. Как и деньги, полученные за книгу по истории русской моды. Она после дважды переиздавалась общим тиражом 500 тысяч экземпляров.

Вот времени… Эх, времени ни на что не хватало, какие отпуска, я даже один выходной в неделю зачастую не мог себе позволить, и неудивительно, что Лена иногда на меня дулась, считая, что ей и семье я мог бы уделять чуть больше времени. Хотя, конечно же, понимала, что как минимум на ближайшие годы у меня всё расписано чуть ли не посекундно, а от моей занятости зависит благосостояние моих близких.

Я не раз задумывался, существует ли где-то параллельная реальность, где всё идёт своим чередом, где нашей стране пришлось пережить Афган и Чечню, Горбачёва и Ельцина? Шут его знает, я всё-таки предпочитал верить, что реальность одна, и та, в которой я жил прежде, просто прекратила своё существование. Однажды — а именно весной 78-го — я решил, что созрел для того, чтобы физически устранить и «плешивого», и алкоголика. Почему-то понял, что спокойно смогу это сделать, и ничуть не пожалею о содеянном. Смог же когда-то убрать Чикатило, и этот подонок во снах мне не являлся, не выл заупокойным голосом. В подковёрных играх я был не силён, да и кто из партийной верхушки станет меня слушать? Вполне может быть, что в этой реальности ни Горбачёв, ни Ельцин первыми лицами страны так и не станут, но того, что они сотворили в известной мне истории, хватило бы на то, чтобы я без сожаления приговорил обоих к высшей мере социальной защиты.

Утешив Лену историей, что для расширения своего бизнеса мне предстоит месяц кататься по стране от юга до Уральских гор, я отправился в путь. Свой приезд в столицу края я никак не афишировал, и по Ставрополю ходил, нахлобучив на голову кепку, а глаза пряча за тёмными стёклами очков. Ещё в Москве выяснил, что первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС вместе с женой Раисой Максимовной и дочерью Ириной живёт в Ставрополе на улице Дзержинского, 109. Решив сходить в это здание на разведку, я опасался, что в парадной, если можно так выразиться, постоянно сидит дежурный милиционер, однако мои опасения оказались напрасными. Понятно, что никаких кодовых замков на входной двери не было, она закрывалась просто благодаря натяжению обычной пружины. За пару дней наблюдений я выяснил, что на работу Михаил Сергеевич отправлялся в 7 утра, садясь в поджидавшую его чёрную «Волгу», а возвращался домой не раньше 9 вечера.

В этот вечер он вернулся в половине десятого, попрощался с водителем и вошёл в подъезд, а сразу следом, дверь даже не успела захлопнуться, вошёл мужчина в тёмных очках и шляпе. Минуту спустя мужчина вышел на улицу, аккуратно, чтобы не хлопнула, прикрыв за собой дверь. Во дворе в это время уже было пустынно, так что вспомнить, кто заходил следом за жильцом, впоследствии оказалось некому.

А через день в местных газетах «Ставропольская правда» и «Молодой Ленинец» вышли некрологи, в которых сообщалось, что первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС скоропостижно скончался. Правда, человеку, который помог Михаилу Сергеевичу отправиться на тот свет, прочитать их не довелось, так как он уже сидел в купе поезда, державшего путь в сторону Свердловска. А прочитав, усмехнулся бы, так как выражение «скоропостижно» не очень подходило к свёрнутой шее. Хотя, при известном словоблудии… Как бы там ни было, в итоге списали на то, что Горбачёв оступился на лестнице и неудачно упал, повредив жизненно важный орган.

Прибыв в Свердловск, я был немного разочарован известием, что мы разминулись — только накануне Ельцин отправился в Москву. К счастью, в командировке первый секретарь Свердловского обкома КПСС пробыл всего пару дней, так что столица Урала не особо успела мне наскучить. Выяснил, что Ельцина уважают как отличного специалиста в строительной отрасли, что он пообещал всех переселить из бараков в многоэтажные дома, в общем, построить на отдельно взятом куске СССР коммунизм. Будем надеяться, его найдётся кем заменить, Урал всегда был богат на талантливых людей.

Устранить Бориса Николаевича было немного сложнее, так как в доме, где он обитал с семейством, внизу круглосуточно сидел дежурный милиционер, сменяясь каждые 12 часов. Ладно, сделаем ход конем, понадеявшись на дарованный мне Мессингом талант внушения. Перехватил Ельцина у двери подъезда, поговорил с ним меньше минуты полторы, а десять минут спустя Борис Николаевич перегнулся через ограждение балкона третьего этажа и свалился вниз. Наблюдая с другого конца дворика короткий полёт первого секретаря Свердловского обкома партии, я удовлетворённо хмыкнул и отправился восвояси. Правда, вскоре выяснилось, что Ельцин всё же выжил, хотя и остался на всю жизнь прикованным к инвалидной коляске, да ещё и говорить не мог, только мычал, так как в результате черепно-мозговой травмы был повреждён какой-то важный участок головного мозга. Была мысль вернуться в Свердловск и всё же доделать начатое, но по зрелому размышлению решил оставить всё как есть. Для некоторых смерть зачастую лучше, чем провести остаток жизни в инвалидном кресле, пусть мучается до конца своих дней…

А котлеты Лена жарит изумительные! Я не удержался и выклянчил ещё одну и теперь, сидя в кресле перед телевизором, с удовольствием её поглощал, наблюдая, как Машеров обращается к участникам Олимпийских Игр, желая им удачных выступлений.

В этот момент в своей кроватке запищал Данька. Засунув в рот остатки котлеты, я метнулся туалет, быстро ополоснул руки, вытер насухо полотенцем и вернулся к сыну. Взял на руки, тот мгновенно успокоился, снова погрузившись в сон и забавно чмокая губами. К соске мы его решили не приучать, Лена начиталась каких-то прогрессивных статей в журнале «Здоровье», и я не стал возражать.

С Даней на руках подошёл к окну, глядя, как в песочнице играют Марта с Наташкой. Небо кажется бездонным, солнце светит, птички порхают с ветки на ветку… Благостно-то как на душе! Посмотрим, что будет лет через 5-10, а пока то, что я устроил на 1/6 части суши, меня вполне устраивало.

Конец второго тома.