Стеклянный корабль

ЭПИЛОГ

– Мы нашли это в бутылке, – сказал г-н Аусель, – в пустой бутылке из-под ямайского рома, который мне, помните, кто-то подарил позавчера! Я сперва подумал.., но у меня нет отвратительной привычки затыкать бутылки бумажными пробками. И вот…

Он положил перед Даугенталем изрядно помятый истлевший листок, на котором были знакомым каллиграфическим почерком выведены почти вконец выцветшие строчки: "Г-н Аусель, когда из-за Вашей любознательности, вызванной добрыми намерениями, Вы должны были либо погибнуть, либо впасть в постыдное беспамятство на несколько недель, я выбрал последнее, за что готов просить и надеюсь получить Ваше драгоценное для меня прощение!

Мы никогда не увидимся. Вы теперь в страшной дали от меня и, конечно, имеете то, что желали: мир-приют, мир-убежище, с собственным хозяйством и администрацией и даже, коли это Вам по-прежнему угодно, карликовое государство, отделенное от всего света, словом, все, что мой нотариус г-н Когль со свойственной ему премилой тщательностью вписал когда-то в свой достопамятный протокол. Любопытно было бы взглянуть хоть одним глазком, что из этого вышло! Но все уже кончено. Дверь, г-н Аусель, отворилась.

Она отворилась, и я увидал молодого человека, спускающегося ко мне по лестнице, увидел его бородку модного нынче фасона, его глаза, щенячьи из-за выражения грусти, любопытства и какой-то обреченности. Угадываете ли? Я вижу его впервые, но знаю его, нет у него от меня тайн, потому что, господи, помоги мне, это я, это я сам!

Прощайте! Прощайте!" Подписи снова не было.

– Кто следующий? – сказал Даугенталь. И повернулся к Рею. – Я вижу сыпь у вас на коже, коллега. Вы уже знаете?..

– Да, – сказал Рей.

– Значит, все-таки он это сделал, – задумчиво сказал Даугенталь. – И вы их уже видели? Как они выглядят?

– Их приняли за дикарей. За белых дикарей!

– Здесь обсерватория, коллега, – сказал Даугенталь. – Наблюдение вести можно днем. Понимаете, что это значит. Вот и экран. Поглядите, коллега, на Марс. Увеличивайте изображение, приближайте!.. Что скажете?

– Атмосфера! – прошептал ошеломленный Рей.

– И растительность тундры. Не знаю ботаники, может быть, есть мутантная флора… Но, коллега, я провел здесь весь вчерашний день и ни разу не видел наблюдателя! Допускаю, что они пользуются теперь другими средствами. Но еще допускаю, что не интересуются больше ничем! Скоро узнаем. Но это вернее. Думаю, все идет к чертям, катится под гору, так-перетак!

– Не приемлю вашего пессимизма, – произнес г-н Аусель – довольно-таки раздраженно. – Из-за того, что они не страдают…

– Человек без страдания – ничто, – отозвался Даугенталь. – Страдание – основа и причина всех эмоций, не удивляйтесь: да, решительно всех! Что такое радость? Это чувство избавления от страдания, физического или душевного. Что такое удовольствие? Это избавление от боли, которая может не доходить до порога сознания, не ощущаться мозгом, но в организме присутствовать. Вы не голодны, однако садитесь за стол и едите, чтобы избавить свой желудок от боли, которую он уже чувствует, вы еще нет. Вы скоро почувствуете, если не сядете. Сядете – получите удовольствие от еды. Так во всем, коллега Аусель! Мы жестоко устроены, потому что жестока необходимость двигаться к следующей эволюционной ступеньке. Что делать, если не умеем идти без погонщика? Вот мы от него избавились, покрыли себя второй кожей – и что? А вот что мы уснем посреди дороги. Мы никогда уже не сделаемся по-, настоящему разумными, способными увидеть свой путь и идти без кнута. Чего он добился, ваш постоялец? – Даугенталь обращался к Биллендону. – Из безграничного спектра будущих человеческих возможностей выбрал узкую щелку и втиснул в нее человечество, чтобы оно в ней навсегда застряло, вот чего! Я говорил ему, что это глупость!

– Я помню, – сказал г-н Аусель, – но он слишком жалел всех нас, чтобы послушаться… И знаете, Даугенталь, я думаю, вы все-таки неправы. То есть просто в этом убежден!

– Вы докажете, или мы будем ждать доказательств?

– Пожалуй, я докажу это не сходя с места! У меня, видите ли, имеется профессиональный опыт и сноровка, прошу прощения за похвальбу, но все-таки!.. Так вот, кто, по-вашему, был этот наш гость?

– Этот щенок с альпенштоком? Влюбленный оболтус, – сказал Биллендон.

– А по-вашему?

– А по-моему, – сказал г-н Аусель, – это прирожденный экспериментатор. Так мне показалось, но я имею причины себе доверять. Вероятно, он не ограничился.., традиционными формами. Он поставил, надо предполагать, немало любопытных опытов, и с успехом!

– He спорку насчет вашей проницательности, – отвечал Биллендон, – но что за доказательства – догадки!

– Доказательство – это вы, господин Биллендон! Посмотрите на себя, на Рея, Марианну! Даугенталь, как по-вашему, спят они или бодрствуют?..

– Что?! – страшным шепотом спросил Даугенталь.

Г-н Аусель пустился излагать события дня, стараясь не упустить ни одной подробности, особенно начиная с загадочного появления Дамло. Даугенталь слушал его с нескрываемым волнением…

Рей глядел на экран, на котором разрасталось, дрожа, чуть смазанное рубиновое пятнышко. Ближе, ближе, и Марс – уже не точка, не пятно, а грубая, покалеченная метеоритами и вулканическими взрывами скальная поверхность с редкими пятнами мха – мчался к нему из пространства, или сам он падал на Марс! От зрелища кружилась голова. Рей протянул руку и сорвал мшистое волоконце – для пробы…

Он так увлекся, что до его слуха с трудом дошли слова д-ра Даугенталя:

– Коллега Рей, дайте мне карандаш!

Кто следующий – кто будет или, это вернее, – кто уже сделался следующим? Немаловажный вопрос!

Вероятно, это уже совершилось – чей-то исход и чье-то возвращение, ибо слишком сходны обстоятельства… Бронзовая дверь, выпустив бедного странника, с мелодичным звоном затворилась за новою жертвой – владыкою будущих поколений? А тот, за кем мы следовали в странствии, теперь среди нас, но увидал ли кто его белую бороду? Знает ли, он, что та, ради кого пустился он в трехвековой путь, жива и довольно еще молода и недурна собою, с точки зрения своих современников? Впрочем, перчатка ей возвращена, по-видимому, неспроста… Не будем об этом гадать.

Должны ли мы быть ему благодарны за наше настоящее? Тоже немаловажно, потому что д-р Даугенталь, к сожалению, слишком во многом прав, во всяком случае, поскольку, это касается нынешнего населения планеты. Как обстоит дело на других обжитых человечеством мирах, куда ушли самые бодрые и деятельные? Связи со временем ослабевают, но известно, что в иных краях господствует мнение о жителях Земли, как о генетических отбросах.

Глядя правде в глаза, признаем, что оно не вовсе не состоятельно. Повсюду апатия, какая-то сонная одурь, снисходительное высокомерие, животные более деятельны, чем множество царей природы, избавленных от забот и печалей!..

Но Земля – по-прежнему главный очаг рода человеческого, только здесь, на Земле, по-прежнему не найденная, способна отвориться бронзовая дверь с непрочитанной надписью. И если она снова отворилась, то за нее ушел один из нас! Кто он? Каков он? Что нам это сулит? Неужели и он был бы способен, как ленивое большинство, не проявить даже самого простого любопытства к потрясающему событию: сделав достоверными древние легенды подобные истории Рипа ван Винкля, – о таинственных исчезновениях и возвращениях, к нам вернулись наши далекие предки, вдобавок, в немалом количестве!

Нам, неустрашимым и неуязвимым, способным обитать без вреда в открытом космосе, в пылающем жерле вулкана, пристойно ли страдать куриною слепотою? А коли так, не признать ли нам и впрямь себя за белых дикарей, которыми нас сочли эти пришельцы?

Горько думать, что д-р Даугенталь прав, говоря о чечевичной похлебке…

Вглядимся же бестрепетно в себя и во все, что нынче нас окружает: не найдем ли знаков тайны, знаков судьбы? Соберем крохи опыта прадедов, как бы ни казались эти: крохи жали!.

К сожалению, пришельцы – плохие нам помощники. Их безобразие, равно как нездоровье, поправимо. Хуже, что они стыдятся, чувствуют себя провинциалами былых времен, попавшими ненароком в столицу, хотя нет давно провинций и столиц… По их мнению, на Земле снова золото!, век, и обитают на ней, самое малое, полубоги, принятые по глупости сперва за дикарей.

Могут ли они догадаться, что мы во всем им подобны, что мы только перестали мучиться вопросами, которым! они мучались, а потому решение отложено, быть может, навсегда!

Существует настоятельнейшая необходимость в изучении всех этих людей. Достигнув этого, мы лучше узнали бы себя, потому что, утверждаем снова и снова: человечества не претерпело перемен, оно только впадает в беспамятстве Такое изучение становится все более трудно осуществимо. Было не простым делом выяснить большую часть того, что изложено в нашем повествовании. Пришельцы усиленно во всем нам подражают, некоторые научились уже выдавать себя за нас Требовало значительных усилий выслеживать, разыскивать, заставлять признаться в своем происхождении и излагать простые факты Они рассеиваются по лицу Земли, и, если не найдется достаточного числа желающих оказать помощь в дальнейшем расследовании, реальное происшествие угрожает обратиться хуже чем в миф – в недолговечный слух К настоящему времени только г-н булочник, кажется, ни разу не покидал своего золотого погреба, там ест, там и спит.

И, таская с собою закованного г-на мэра, капитан Дамло по сей день разыскивает суд, который мог бы осудить преступника, и тюрьму, куда его можно было бы на законном основании упрятать Для соучастников он вынужден был оформить освобождение на поруки.

Замкнувшись в молчании, почти не выходит из обсерватории д-р Даугенталь. Не отрываясь, сидит над книгами, над экранчиком телескопа да чертит формулы на истершихся полях вековечной шляпенки.. Иногда, бормотнув свое "так-перетак", принимается охлопывать карманы, шарит под столом, на полках и отчаянно ругается, пока не вспыхнут в небе две яркие точки, не прочертят, словно метеоры, путь к его отшельнической башне Затем слышатся поспешные шаги, и мальчишка с девчонкой приносят ему огрызочек карандаша.

1 апреля 1981 г.