Стеклянный корабль

Самое странное в чудесах то, что они случаются.

Г. Честертон

Глава 1

В городке, занимавшем долину между низкими пологими холмами, никто не ведал о существовании студента и его ученых прихотей, ни одно ухо не уловило скрипа таинственного механизма, чьи шестеренки должны были вскоре обратить в эту сторону Око Вселенной – затем только, чтобы оно равнодушно сморгнуло, будто соринку, всех действующих лиц и самое место действия, кто знает, в который уже раз… Чего от нас ждут, что хотят, наконец, увидеть? И увидят ли когда-нибудь?

Первым в городке поднялся, как обычно, Звереныш – домашний слуга, следом Рей – очень серьезный человек, имеющий от роду лет четырнадцать, хотя выглядел малость постарше из-за очков и солидной повадки-"Как хорошо!" – была его первая мысль. С нею он тут всегда просыпался.

Как хорошо: сейчас он откроет окно, высокое, стрельчатое окно, чтобы впустить озябший за ночь воздух, увидит внизу листву, плывущую над туманом, а справа стену сарая, каменную, замшелую – словно в зеленой шерсти…

Под сводом еще не рассеялись сумерки, в тени чернела бронза канделябра. По странному здешнему обыкновению, Рей ополоснет лицо и руки в медном тазике, поливая себе из кувшина запасенной с вечера водой, утрется суровым полотенцем, – а тут и солнышко проникнет в окно, рассечет тонким лучиком выщербленную крышку старинного дубового стола.

Он отворит тяжелую дверь, вдохнет уютный запах дерена старинной кожи усядется на перила и, с риском прожечь штаны, промчится по спирали сквозь все этажи – мимо пустующей комнаты для гостей, мимо хозяйской спальни, приземлится на кухне, где хлопочет Звереныш, а оттуда прямо в мастерскую! А впрочем…

Он здесь недавно поселился. Всего-то несколько недель прошло с того дня, когда Рей впервые увидел этот городишко из окна старенького автобуса, заползшего с трудом на вершину холма.

Тихое ликование сразу явилось в душе: будто нашел потаенное теплое птичье гнездо, будто игрушку, старинную, сложную, добротно сработанную, но кем-то потерянную посреди холмов… Только семиэтажное здание новой гостиницы, чуждое всем этим башенкам, колоколенкам и островерхим черепичным кровлям, пыталось служить доказательством, что городок не игрушечный, а настоящий, но не очень-то верилось!..

Рей попросил остановить машину и вышел.

Он знал до того одни классные комнаты да окрестности колледжа, по которым бродил, оставаясь летом в одиночестве. Возможно, окажись он в каком-то другом городке, ему и там показалось бы, что именно туда ему всю жизнь хотелось бы приехать. Рей медлил спускаться с холма, опасаясь разочарования: вдруг вблизи все окажется иным, все обманет, подумывал даже, не вернуться ли, сохранив не попорченное близким знакомством воспоминание, но рассудил, что без того было не слишком осмотрительно кидаться на край света впопыхах, по газетному объявлению и вовсе неумно теперь идти на попятный. "Глупеешь с годами", – подумал он, рассердясь на себя.

Но не было никакого обмана, и, радуясь всему, что видел – булыжной мостовой, тесным дворикам, низким оградам, – никого не расспрашивая, он искал указанный в газете адрес. Прохожие встречались, впрочем, редко, один сумел Рея несколько удивить: внезапно кинулся прочь, не дав даже себя рассмотреть. Рей остановился, глядя вслед улепетывающему оборванцу, привлеченный чем-то в его повадке, пожал плечами, буркнул под нос: "Сумасшедший, наверно" – и вскоре стоял у раскрытой калитки, за которой зеркально сверкали над кустами стрельчатые окна. Тут он снова подумал, что пустился в свой путь не напрасно.

Он шагнул на тропинку, ведущую к высокому крыльцу, но остановил его звук – свирепый воющий звук, что донесся тут же из распахнутой массивной двери. Стоило, наверное, призадуматься. Однако Рей только хмыкнул. Повернулся к калитке, обшарил ее взглядом и, найдя что искал, сделав рукою несколько движений, заставил спрятанную в доме сирену прореветь трогательную песенку про барашка.

Никто из двери не вышел. Только кухонный чад, тугой и плотный, валил навстречу. Из мглы вырывались громоподобные проклятья, кашель и ругань. Рей немного подождал, затем, переступив порог, с трудом разглядел великана, который, плача от дыма, вытаскивал из очага кастрюлька и сковородки.

– Добрый день, господин Биллендон. – сказал вежливо Рей.

– Здравствуй, господинчик Как Тебя Звать! – почти столь же вежливо откликнулся тот. – Что продаешь? – Он принял Рея за коммивояжера.

Рей показал ладони.

– По объявлению? – мигом сообразив, в чем дело, проворчал Биллендон. – Ну, посмотрим, посмотрим… Послушай, а кухарничать ты не умеешь? Я тут, затеял праздничный обед, а с чего – сам не знаю, должно быть, сдуру, чтоб ему провалиться!

Рей кухарничать не умел, пообедали поэтому консервами. Тем временем чад рассосался. Видна стала лестница, винтом поднимающаяся под самую кровлю. Служившая одновременно кухней, прихожая занимала весь первый этаж. Низкая дверца вела из нее в мастерскую. Правильнее сказать, туда вел коридорчик, когда-то пробитый в каменной стене сарая – с немалым трудом, как можно догадываться. Полдюжины шагов – такова была мощь старинной циклопической кладки, из-за чего сарай внутри оказывался не слишком велик – всего лишь довольно просторен. Прежде здесь помещалась кузница, потому копоть навечно въелась в камень. Свет проникал сверху, сквозь цветные стекла в потолке, отражался в громадном старинном зеркале, резные грани которого рассеивали по стенам радуги, как и задумывал давно умерший мастер: отблески высвечивали каждый закоулок, достигая угла, где сверкала позолотою карета, не востребованная заказчиком этак годиков четыреста назад.

Праздничный свет лишал помещение всякой мрачности; даже химеры, стерегущие каминную решетку, будто для потехи корчили жуткие рожи. Рей почувствовал себя малышом, приглашенным на елку в волшебный замок из той книжки, которую он года три назад подарил за ненадобностью одному приятелю. Вот этого бы приятеля сюда! Очень любопытно, где он теперь, может быть, умер? Жаль: ему тут бы понравилось…

– Попробуй сделать что-нибудь из этой штуки, – сказал Биллендон, толкнув ногой старенькую ножную швейную машинку.

Машинка расхлябанно задребезжала.

Но Реи и не подумал приступить к делу. Заложив руки за спину, он прохаживался по мастерской, задерживаясь где вздумается. Особенно долго приглядывался он к золоченой карете – а вернее, к тому, во что Биллендон умудрился превратить этот изысканный экипаж.

Сидя в огромном резном деревянном кресле времен королевы Луизы, Биллендон следил за ним с миролюбивой ухмылкой.

…Чуть не весь город перебывал у мадам Брауеншвоп, чтобы послушать, как она ефрейторским визгом отдает своей швейной машинке приказы, и посмотреть, как эта машинка научно штопает носки и шьет передники. Биллендон был чуть обескуражен: такой прыти от подручного ой не ожидал, хотя тот и поразил его ловким обхождением с фотоэлементами у калитки.

Между ними разгоралось тайное соперничество. Мастерская принимала в починку решительно все. Биллендон умел с полувзгляда обнаруживать неисправность, устранять ее самым простым и надежным способом; вещь, побывавшая в его руках, служила потом безотказно. Зато Рей успел одолеть мегадронику и управлялся с микрокомпьютерами так, что за ним тут было не угнаться: из его рук вещи выходили словно бы ожившими, правда, иногда это нравилось их хозяевам меньше, чем Брауеншвопихе!..

Биллендон принялся наблюдать за Реем, безразличным тоном задавать вопросы, которые становились все толковее; однажды Рей застиг его потеющим над книгой со сложными схемами – Биллендон, смутившись, швырнул ее под верстак, но Рей утром заметил, что там она не осталась… Потом Биллендон начал допоздна задерживаться в мастерской, тщательно убирая следы работы, и, наконец, однажды на заре в дверь комнаты Рея постучался железный Звереныш!

Это был сюрприз почище швейной машинки, оборудованной простенькими манипуляторами Рей предложил несколько пустячных, но забавных изменений в конструкции, Биллендон, хохоча, дополнил их своими; несколько дней мастерская вообще не работала наперебой улучшали своего Звереныша и остались оба очень довольны, а заказчик г-н Нурранд – нет, пришлось приобрести для него взамен обыкновенный новый пылесос Звереныш остался с ними. Этот неутомимый слуга, поднимаясь прежде всех, начинал день с обхода своих владений от чердака до подвала, наводя повсюду чистоту. Лишь в одну дверь ему не было доступу. Как, впрочем, и никому другому.

Эту дверь Рей тоже обнаружил не сразу… Принюхиваясь к дому, как мышонок к новой норке, он оглядел каждый закоулок: коридорчики, стенные шкафы, чуланы и чердак, где скопилось столько всякой преудивительной рухляди, что знающий антиквар или этнограф могли бы в обморок упасть, но Рей оставался равнодушен: ни электроникой, ни тем более мегадроникой от всего этого не пахло.

Биллендон ничуть ему не мешал, однако слегка обеспокоился, когда Рей, наконец, обратил внимание на зеркало – в последнюю очередь и только из-за мастерства, с каким было изготовлено стекло и отлита рама: эти вороненые кружева были истинным чудом!

– Не больно подходящая штука для моего заведения, да? – спросил Биллендон, удивив Рея какой-то непривычной интонацией.

– Да, – сказал Рей, – а уж что ей было делать в кузнице?

– Спроси что полегче… Последним из наших жил тут мой прадед, но я его не повидал!.. Говорят, дом снимали какие-то богатые люди – из-за здешнего климата, очень давно, чуть ни сто лет назад Похоже, здесь у них была гостиная – штукатурка осыпалась, обои клочьями, мебель развалилась… Я все к чертям повыкидывал, отбил, отмыл – так, по-моему, лучше. – Рей согласно кивнул. – А зеркало как стояло, так и стоит, будто новенькое!..

– Висит! – поправил Рей, которому показалось странным, что Биллендон вдруг разговорился. Впрочем, ни это, ни восхищение удивительной старинной работой не могло помешать Рею обнаружить скрытые в узоре рамы поворотные петли! Огромная рама поддалась легчайшему усилию, легионы радужных зайчиков двинулись в странствие по стенам.

– Востер! – похвалил Биллендон. – Я надеялся, ты не заметишь!.. Постой-ка!

Внушительных размеров арка открывалась за зеркалом, в глубину ее вела суживающаяся кверху лестница, на нижней ступеньке которой стоял заржавевший железный сундучок.

– Дай приберу от греха, – сказал Биллендон, – И по-дружески прошу: не прикасайся!..

Он унес сундучок. А Рей, запасшись фонариком, поднялся по каменным ступенькам туда, где в луче света отливала тусклой зеленью литая металлическая дверь Она была пригнана к стене без малейшего зазора – хотя бы в волос! – не имела ни замочной скважины, ни ручки. Рей определил на глазок, что дверца расположена в самой середине стены, так что за ней вполне способен был скрываться еще какой-нибудь весьма занятный чуланчик – места для него хватало, но тут воротившийся Биллендон его разочаровал.

– Что, – сказал он, – не можешь открыть? Я тоже не сумел, – признался он смущенно, – мастера были наши старики на секреты! Все собираюсь как-нибудь тут поковыряться…

– Давно пора! – отозвался Рей из глубины арки, продолжая оглядывать дверцу в поисках какого-нибудь выступа. – За ней тонна сокровищ!

– За ней задний двор, – отвечал Биллендон, – и я только думаю, какого дьявола было так оборудовать и маскировать этот паршивый черный ход?.. – Ты помалкивай, ладно? – попросил он немного погодя. – Может, слыхал, у дома скверная репутация. Мне на это плевать, но есть тут один парень – повсюду лазит, ищет разные диковинки. И отказать неловко, и пускать неохота…

Рей удивился такой Биллендоновой деликатности, он тогда еще и догадываться не мог, о ком идет речь – в голову бы не пришло!.. Секрет двери явно не стоил усилий: врать Биллендон не умел и не стал бы, так что за все лето Рей не удосужился ни разу пробраться в самый дальний, самый запущенный конец двора, куда должна была вести эта дверца.

Но сегодня, едва проснувшись, он почему-то сразу про нее вспомнил – ни с того ни с сего подумал, что коли она расположена в середине стены, то снаружи тоже имеется арка или хотя бы ниша длиною в несколько шагов, и ее не грешно бы обследовать!

"До завтрака успею!" – подумал Рей.

Он скатился вниз по перилам; на кухне Звереныш приветствовал его взмахом никелированной лапки, которую тут же засунул в очаг под кучу стружек; скрежетнула вмонтированная в лапку зажигалка. Звереныш поставил на огонь кофейник. Рей скинул медный крюк и отворил наружную дверь.

Кусты в глубине двора делались почти непроходимы. "Спрячься здесь, – думал Рей, – не найдут до скончания века!" А какие можно было бы устроить тайники, какие выкопать над корнями пещеры или устроить шалаши! Вот бы сюда товарищей по колледжу, – впервые Рей о них пожалел. Сам он не любил играть в индейцев. У него всегда хватало других забот, никому, кроме него, не нужных. И, года не те…

Он успел порядком изодрать одежду и перепачкаться, пока добрался до угла сарая.

Ниша в дальней стене, верно, имелась. Она была до половины высоты завалена землей, так что карабкаться по лестнице не пришлось, зато и в самую глубину изловчился проникнуть кустарник, чтобы там зачахнуть и побледнеть, не утратив, впрочем, колючек…

Сидя у огня, Биллендон уничтожал приготовленную Зверенышем яичницу с ветчиной. На приветствие отозвался обычным приятельским кивком и не задал ни одного вопроса, хотя Рей выглядел довольно жалко. Звереныш, подскочив, принялся обирать с его одежды пыль, обломки веток, затем метнулся к очагу – приготовить новую порцию, пока Рей отмывает покрытые ссадинами пальцы.

– Биллендон, – сказал Рей, садясь, – вы не пробовали вышибить дверь?

Биллендон мигом понял, о чем идет речь.

– Та-ак! – проговорил он, переставая жевать. – Ну, и что скажет теория?

– Я бил в нее ломиком, – отпечал Рей, – а вы, конечно, лупили кувалдой?

– Поднимай выше – бревном! – сказал Биллендон уже хмуро. – И что?

– А то же самое!.. Я форменный таран соорудил, дубасил что есть силы – и ни звука, как в вату!.. Ну, а потом, конечно, пригляделся, понял, что к двери вообще нельзя притронуться: как ни старайся, остается зазор…

– Да, примерно в микрон…

– Если бы это было какое-нибудь прозрачное покрытие, пускай прочнее прочного, она все равно у меня гремела бы – будь здоров!.. Но это что-то другое.

– И как вы себе объясняете?..

Биллендон ухмыльнулся.

– Себе? Очень просто. Ты слыхал, как называют этот дом? Говорят, иногда появляются тут призраки. Короче, дверь заколдованная. Понял? Годится?

– Докопаемся, – сказал Рей. – Трансформатор и кусок кабеля – это для начала…

Биллендон только рукой махнул.

– Делай что хочешь. Но, чур, не болтать!.. Они принялись за кофе.

Так начался в городке за холмами этот богатый событиями день.

Вскоре Биллендон и Рей засели за работу, а немного погодя в мастерскую наведался первый посетитель.

Глава 2

– Господин Биллендон, – послышался из прихожей дребезжащий неуверенный голос, – прошу вас, не сердитесь, я по делу.

– Уж знаем, по какому, – угрюмо отвечал Биллендон.

– Догадываетесь, следовало бы сказать, – уточнил дребезжащий голос, к которому Рей прислушивался с угрюмой досадой. – Поговорим об этом после. Скажите, у вас не было писем для меня?

– Писем?!

– Виноват, забыл предупредить… Мне пришлось дать для своей корреспонденции ваш адрес: вы же знаете, что у меня больше нет адреса!.. Надеюсь, это вас не оскорбляет?

– Не убудет меня, – отвечал Биллендон.

– Я знал, что вы так ответите! Не сочтите за лесть, вы пользуетесь чрезвычайным моим уважением и доверием, только поэтому я разрешил себе такую вольность!.. Я жду письма, очень важного, от человека, к которому вынужден был обратиться, поскольку сам не в состоянии – не достает сил и ума.., от человека, который сможет выручить всех нас.., если захочет! Но писем, вы говорите, не было, и обо мне никто не спрашивал, нет? С этим покончено. Теперь о том, на что вы соблаговолили намекнуть. Могу предложить сделку, которая пойдет на пользу нам обоим.

– Вам-то она все равно пойдет во вред, – сказал Биллендон. – Чего зря язык мозолить? Берите на выпивку и дело с концом!

– Честь, – был ответ, – не дозволяет мне брать денег даром!

– Ладно, – с досадой сказал Биллендон, – входите уж, что в дверях-то торчать!

– Покорнейше благодарю!

С этими словами в дверь мастерской стремительно зашмыгнул г-н Аусель, но, боже мой, в каком виде! Кто из знакомых смог бы его опознать? Красноглазый, оборванный, поджарый, он не пригодился бы даже на роль своей собственной тени.

Рей поднялся навстречу, г-н Аусель не удостоил мальчишку взглядом.

– Привет мой здешним ларам! – возгласил он, уставившись на химер камина и, должно быть, цитируя какого-то классика. – О казнь души моей! – провыл он, увидав себя в зеркале. – Исчадие, удались! – последние слова относились к Зверенышу, подкатившемуся к его ногам. Г-н Аусель попытался прогнать его щелчком.

– Не бойтесь, – сказал Рей, – не укусит!

– Призраки… – задумчиво пробормотал на это г-н Аусель. – Умолкни, иллюзия! – обратился он к Рею.

Металлическая шерстка Звереныша поднялась дыбом, из лапок выдвинулись щеточки-метелки, рыльце со свистом потянуло воздух, возвращая одежде г-на Ауселя позабытую чистоту. Даже острый запах гари, почему-то от него исходивший, заметно пошел на убыль.

– Благороднейший призрак, я не стою твоего внимания, – растроганным тоном сообщил Зверенышу г-н Аусель. – Пред тобою – ничтожество!.. Перст божий почил па нем, и вот, нищи наг, – лицо его прежалостно исказилось, – на гноище сидит он, являя недостойный подражания пример!.. А ведь я знал… – и что же? Легкомыслием, преступным легкомыслием… Что будет с этими людьми, что ждет их теперь?.. И того, кто заточен…

– Будет вам, – прервал его речь Биллендон. – Давайте-ка к делу!

– Это ли не дело? – возразил с горячностью г-н Аусель. – Я обязан преподать урок, дабы…

– Да помнят тут ваши уроки, от зубов отскакиваем – сказал Биллендон, не подозревая, насколько он прав…

После всем в городе памятного обеда, устроенного нотариусом Коглем на террасе во дворике ратуши, г-н Аусель непременно приезжал сюда каждой весной и до осени все бродил по окрестностям, расспрашивая встречного-поперечного о какой-то старой ферме или хотя бы ее развалинах, – приметой должна была служить, судя по описанию, довольно странной формы скала. Никто в окрестностях ничего подобного не видывал. Экспедиции не имели успеха, если верить соглядатаям, тайком сопровождавшим чудака: предполагалось, что он на самом деле ищет клад или золотую жилу: зачем иначе ему было бы носить с собою саперную лопатку и геологический молоток?

В городе он наносил и принимал визиты, случалось при этом и попивать – г-н Аусель был большой любитель и знаток, – но вовсе не сверх меры.

В нынешний приезд он сразу и попросту запил – без всяких предварительных процедур, грубейшим, вульгарнейшим образом, беспробудно! Он пил где угодно, что угодно и с кем угодно, ни на минуту не возвращаясь к ясному сознанию, закружился так основательно, что спустил и свой "Чепеллино" новейшей модели, и землю, и дом. На модной машине раскатывал теперь г-н мэр, и никто не знал, где г-н Аусель обитает.

Рей с прискорбием опознал в нем того самого оборванца, который ударился от него в бегство в день приезда. Для этого была, конечно, причина… Теперь г-н Аусель начисто его игнорировал, не то взаправду принимая за фантом, не то прикидываясь.

Пьянство ему охотно бы простили. Хуже, что, напившись, он принимался бичевать себя за какие-то неизвестные провинности, невнятно философствовать и пророчествовать, а этого не переносил даже Биллендон, обычно весьма к нему расположенный.

– Ну, так чего вы хотите?

– Господин Биллендон, – торжественно произнес г-н Аусель, – заявляю вам, что меня обокрали! – Заявите Дамло.

– Зачем? – саркастически произнес г-н Аусель. – Скоро нам всем ничего не будет нужно! Я промотал все, что имел здесь, жаль, что нет сил добраться до остального имущества… Но свой архив я сохранил – и он украден!

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Не вижу смысла!.. То, что они, может быть, искали, я держу при себе.., но, пожалуй, лучше оставлю вам.., подумаю об этом! А остальное… Один мешок они, как видно, распороли, остальные унесли целиком – вот будет им хлопот! – Он хихикнул – Конечно, это можно продать какому-нибудь любителю, взять хорошую цену, только знаете, что всего смешнее, господин Биллендон? Они даже поленились наклониться и подобрать с полу как раз то, что стоит самых больших денег – пергамент, драгоценный раритет! Делаю вывод, что они круглые невежды, – тем забавнее!.. – Он вытащил из-за пазухи замусоленный свиток. – Вот все, что уцелело. Это имеет к вам отношение – фрагмент инквизиционного дела одного вашего предка. Могу вам его продать.

– Что возьмете? – спросил Биллендон.

– Цена неизменна.., вернее, она колеблется в известных вам пределах: я все же и теперь предпочитаю настоящий ром фальшивому… Но если вас затрудняет…

– Не затрудняет, – сказал Биллендон.

– Тогда ознакомьтесь, – сказал г-н Аусель, передавая ему свиток, обвязанный клочком шпагата. – Но должен вам признаться, право на ознакомление с этим документом было уже мною продано господину Эстеффану, каковой своим правом воспользовался!.. Это ему было надо для составления путеводителя – глупейшая затея!.. Читайте же!

– Мне это не по зубам, – сказал Биллендон. – Попробуй-ка ты! – он перекинул свиток Рею.

– Вы хотите сказать, что мальчик настоящий? Я думал, это укор совести, воплотившийся в зрительный образ, – произнес г-н Аусель почти равнодушно, но все-таки закрыл лицо руками. – Сможет, – продолжал он глухо, – им нынче преподают палеографию…

Рей, спотыкаясь, принялся читать вслух:

"Ведома тебе, дитя Адама, участь вкусившей плода от древа познания, в тебе и потомстве твоем она длится.

Но сокрыт от вас грех Лилит, вкусившей беззаконно плода от древа жизни. Дети бессмертной сделались бессмертны, и ужасна участь их, не ведающих добра и зла. Пожирали они детей своих, ибо на что потомство бессмертным? сами они продолжают свой род, живя вечно. Вражде их не поставило время предела, вечны муки их ран, сгинет их род; смерти не вкусив, изведают они уничтожение, подобно скале, обращаемой молниею во прах, но и по сем им не изведать покоя. Тайна сия велика. Но есть тайна большая, есть тайна тайн.

Узнай: было третье древо посреди сада Едемского, и принесло плоды, и некая женщина, тайна имя ее, вкусила тех плодов, но участь ее и детей ее тайна. Пребудут они среди вас, и в пору свою это откроется.

Достойному откроется сокрытое, смертный, сделается он бессмертным, знающим добро и зло и уклоняющимся от злого, как бы вкусившим от трех дерев в день один, и участь его – благо.

Так глас лукавого смущал меня, я же мыслил по неразумию: сие провидение господне осенило скудного духом и верою. Выйдя же из того места, смущал сам других, а кого, назову без изъятия…" Палеография не помогла Рею разобрать хоть слово в скорописной латинской надписи, сделанной другим почерком и заключавшей этот документ.

– Плохо, юноша! – устало произнес г-н Аусель. – Цитирую по памяти: "Закоснев в диавольском упорстве, презрел обещание выдать соумышленников. Быв приуготовлен казни, силами сатаны избавлен от оков и взят живым во ад". Благоволите напомнить мне осенью о вашей неудаче!..

– Ничего себе товарец! – задумчиво пробубнил Биллендон.

– Шестнадцатый век, – хвастливо отозвался г-н Аусель, – уверяю, не просто было это раздобыть и не дешево!.. Нет-нет, не подумайте, что я могу попросить возмещения, я и нынче не беден, я только…

– В семье, говорили об этом, – продолжал Биллендон, – но что – хоть убей, не припомню!..

– Этот ваш пращур, – принялся равнодушно объяснять г-н Аусель, – в один прекрасный день ушел из дому и вернулся через несколько десятилетий. Это и нынче случается, никто бы, наверное, не удивился, хотя он исчез неожиданно, никого не предупредив. Но, видите ли, в чем вся штука: он ни за что не хотел поверить, что отсутствовал так долго, уверяя, будто прошел только один день и только одна ночь, вопреки очевидности, подобно знаменитому Рипу ван Винклю из новеллы Вашингтона Ирвинга, которую вы, надеюсь, читали? – строго обратился он к Рею.

– Сказочки!.. – буркнул тот, явно уклоняясь от прямого ответа.

– Этот Рип, – продолжал г-н Аусель, адресуясь теперь к Биллендону, – встретил в Катскальских горах не совсем обычных.., собутыльников, прилег вздремнуть, а когда проснулся, нашел ружье свое истлевшим, увидал поблизости скелет своей собаки, а на вывеске таверны – Георга Вашингтона вместо короля Георга: Рип ван Винкль умудрился проспать события американской революции!

– Лихо, – сказал Биллендон.

– В его честь я позволил себе назвать проявления некоторых феноменов, вроде истории вашего предка, эффектом Рипа ван Винкля, – скромно, но твердо заявил г-н Аусель.

– Что же с ним было дальше?

– С Рипом?

– С прапрапрадедушкой…

– Лучше бы ему было помалкивать! Им заинтересовались доминиканцы. Как их называли в средние века? – строгий вопрос обращен был опять к Рею.

– Псами господними, – покорно, не без запинки, ответствовал тот.

– Уже лучше!.. Благодарю вас. Дело находится в архивах Ватикана, оттуда его не добыть. Подсудимый сообщил трибуналу, как можно предположить по этому отрывку, о каких-то встречах и беседах в каком-то, надо думать, не вполне обычном месте, где он провел, по его мнению, одни сутки, а на самом деле, многие десятилетия. Дальнейшее понятно. Однако где он был, как смог туда проникнуть – вот что я хотел бы узнать! Замечательный у вас домик, господин Биллендон!

– Что есть, то есть!.. – прокряхтел Биллендон. – Но я вам не мешал – вы все тут облазили! – он покосился на Рея, приложил палец к губам.

– Кое-что могли бы дать раскопки!.. – задумчиво бормотнул г-н Аусель.

– Не исключается… Биллендон только рукой махнул.

– Нечего двор мне уродовать, пользы не будет.

– Все-таки шанс… Но, в общем, вы правы… У меня есть еще один документ, господин Биллендон, он бесценен, боюсь потерять. Не возьмете ли на хранение? Можете ознакомиться, это крайне любопытно! Взамен я время от времени, если вы не против, смогу брать некую лепту… И, кстати…

Биллендон легко понял намек: вытащил ассигнацию.

– Медяками! – сказал г-н Аусель. Биллендон протянул горстку мелочи.

– Киньте их наземь! – потребовал г-н Аусель.

Пришлось и это исполнить…

Г-н Аусель осторожно извлек из-за пазухи замусоленную стопку бумаг, положил на край верстака, подобрал с полу монеты, зажал в кулаке – и ринулся прочь, только его и видели!

Снова кратко реванула сирена, прогрохотали по прихожей сапоги, и молодой постовой полицейский, помощник Дамло, ворвался в мастерскую, отдавая на бегу честь.

– Я встретил Ауселя, – выпалил он, – он ничего не украл?

– Такого небывало, – сказал Биллендон.

– Будет! – уверенно заявил постовой. – Докатится, помяните мое слово! Если человек встал на путь…

– Заткнись дружок, – посоветовал Биллендон. – Каким ветром?..

– Повестка на заседание муниципалитета, – доложил постовой. – И письмо. Господин почтмейстер говорит: занеси заодно, чтобы почтальона зря не гонять, и так, говорит, залежалось… Расписывайтесь скорей, бегу патрулировать торжественную встречу господина мэра!.. – он снова отдал честь, щелкнул, как учили, каблуками и вышел, оставив Биллендона в недоумении, которое только пуще возросло, когда он вскрыл конверт.

"Дорогой г-н Аусель, – гласило письмо, – не занимаюсь больше небель-функцией! Очнувшись, я увидал себя плывущим над бездной на стеклянном корабле, об этом после.

Так-перетак, ждите новых событий, приеду смотреть." Пожав плечами, Биллендон сунул конверт в шкафчик, чтобы он дожидался гам настоящего адресата, вместе с бумагами, оставленными г-ном Ауселем.

Сирена взвыла опять.

– Уберите эту гадость! – пискнул г-н Эстеффан, не отваживаясь отпихнуть ногой железного Звереныша, седлающего его штиблет.

– Осторожно: цапнет! – забавляясь, предупредил Рей.

– Биллендон! – закричал аптекарь страшным шепотом. – Аx!.. – восклицание также относилось к Зверенышу, старательно трепавшему его холостяцкую штанину, которая на глазах переставала лосниться, возвращаясь к первозданной фактуре и цвету. Ибо, надобно сказать, с годами г-н Эстеффан поутратил некогда ему присущую элегантность. – Какая прелесть! – г-н Эстеффан увидал на кончике отполированного Зверенышем штиблета собственное отраженьице – с эспаньолкой, старательно выращенной и ухоженной в целях обольщения старшей дочери г-на булочника, девицы пока незамужней. – Послушайте, Биллендон, вы не могли бы продать мне эту миленькую тварь?

– Нет, – сурово сказал Рей. – Это моя собака.

– В таком случае. – г-н Эстеффан замялся, – нельзя ли получить от нее щеночка?

Биллендон захохотал, г-н Эстеффан, обидевшись, хотел пояснить, что сказанные им слова следует понимать как шутку, но Биллендон не дал ему оправдаться.

– Что принесли?

– У меня сегодня званый вечер, – г-н Эстеффан не умел начинать иначе, как издалека, – приуроченный к возвращению господина мэра… Как не достает нам этого деятельного, энергичного человека! – вы не находите, Биллендон? – ах, да, я знаю, он не пользуется вашей симпатией, оставим… Прошу прощения за ранний визит, вы не смогли бы починить этот микрофон, только поскорее!

– Садитесь и подождите.

Г-н Эстеффан замахал испуганно руками.

– Что вы, я отчаянно спешу! Господин мэр прибудет буквально через минуту! Вы разве не идете на площадь? А на заседание муниципального совета? Столько хлопот, столько хлопот! Значит, могу на вас надеяться? Ну, бегу, бегу!..

Однако никуда он не побежал. Сирена взревела, в дверях появился низенький худощавый человек.

– Я не стучал открыто, – сообщил он ясным слабым голосом, не обратив малейшего внимания на Звереныша, который сразу к нему кинулся. – Можно или нельзя мне войти?

– Похоже, что вы уже здесь, – сказал Биллендон, с недоумением разглядывая посетителя. Г-н Эстеффан задержался с тою же целью: этого человека оба они видели впервые.

– Вы правы, – сказал посетитель, с явным удовольствием втягивая пропитавшие мастерскую запахи кислот и дыма. – Мне назначил встречу друг алкоголик профессор Аусель: почему я его не вижу, не слышу, не осязаю и не обоняю?

После таких слов необходимость принять участие в торжественной встрече г-на мэра была г-ном Эстеффаном начисто и безответственно позабыта: он въелся глазами в новоявленного собутыльника г-на Ауселя. Оба бродяги были, кажется, достойны друг друга, и, возможно, этот тоже интеллигентный человек!..

– Господин Аусель уже ушел, – сказал Рей, удивив Биллендона необыкновенной серьезностью и дружелюбием. Посетитель тоже встрепенулся, протер, не снимая, выпуклые очки, блестевшие из-под замызганной, какой-то рыбацкой шляпенки, уставился на мальчишку.

– Лопни мои глаза! – вскричал он. – Рад вас видеть, коллега! – подбежав, он весьма неумело потряс Рею ладошку. Малость заплывшие глазки г-на Эстеффана заметно расширились. Аптекарь с подчеркнутым недоумением вопросительно взглянул на Биллендона, тот остался непроницаем. – Так-перетак! – продолжал посетитель. – Ох, умора: я совсем позабыл, что и вы тоже здесь!

– Разве вы это знали?

– А как же! Я здесь отчасти из-за профессора Ауселя, но еще больше из-за вас, из-за вашей работы, я за вами следил, коллега, издали, ха-ха-ха! Он думал, что я про него позабыл, помереть со смеху! Сами виноваты, задали хлопот – подарили книгу, я с ней не расстаюсь, вот видите? – он похлопал себя по вздутому карману потертого бесформенного пиджачка. – Ваша лаборатория? – Он огляделся. – Все правильно, я так и знал… Помещение приличное. – Но лаборантов, я думаю, надо к чертям! Этот пойдет, – он указал на Биллендона, – только на него глядеть страшно: еще возьмет что-нибудь разобьет. Этот, – его палец уперся почти что в ребра г-на Эстеффана, – глуп как пробка!

– Познакомьтесь, – проговорил Рей не без ехидства. – Мой хозяин – господин Биллендон.

– Как? Вы предмет, вещь, собственность? – в недоумении осведомился посетитель. – Понял, не объясняйте: второе значение! Он вас финансирует?

– Да, – сказал Рей, минуя подробности.

– Министр?

– Нет.

– Все равно, – сказал посетитель, – кругом жулье. Ничего не публиковать, не записывать, все держать в голове! Иначе, чихнуть не успеешь, приходят, говорят: поздравляю, убито множество людей, получите свой куш! Я могу сам финансировать вас: мне дорого платили за убийства! – он швырнул на стол чековую книжку. – Покажите, чем заняты!

Положительно, г-ну Эстеффану не давали сегодня опомниться! Кто этот человек, что значат его слова, не следует ли обратиться немедленно в полицию?

Но любопытство оказалось сильней гражданских помыслов.

В небольшой стенной нише, огражденной деревянным барьерчиком, гудело, словно живое, страшноватого облика сооружение из проволоки, радиоламп и транзисторов. Называлось оно Машиной, и этому чудовищу Рей в течение лета настойчиво скармливал почти все свое жалованье и все свободное время, не отвлекаясь на обычные мальчишеские занятия.

Биллендон знал из прежних разъяснений: Рей думает, будто атомы имеют что-то вроде памяти, на которую можно действовать при помощи сигналов, передаваемых Машиною… Но Машина – не простой переводчик, она может поощрять отличившиеся атомы, питать энергией в награду за усердие и тем вырабатывать у них подобие рефлексов. В конце концов, повинуясь своему дрессировщику, они научатся сами, по приказу, выполнять им задуманное – выстроиться, например, в какой-нибудь нужный предмет, создать его.

Верно, пока что в доме не прибавилось и кастрюли, но раза два-три Машина, доведя до бесчувствия электросчетчик, порождала в своих электронных недрах облачко то ли дыма, то ли тумана, до крайности вонючего; этот запах был нестоек, он пропадал без остатка, когда серое облачко приходило в движение, начинало вращаться, постепенно уменьшаясь. Затем Рей извлекал из Машины спекшиеся игольчатые комочки шлака и говорил, что дело здорово продвинулось вперед.

Знание этих подробностей, однако же, ничуть, не помогало Биллендону понимать разговор о Машине, который Рей вел с посетителем; это была такая тарабарщина, что и г-н Эстеффан почти сразу перестал слушать, заскучав. К счастью, рассеянный его взгляд упал на чековую книжку с именем владельца, валяющуюся в небрежении посреди стола, и все посторонние мысли мигом вылетели из головы, дыхание стеснилось… Никто не заметил этого маленького происшествия. Г-н Эстеффан был выведен из столбняка внезапно долетевшим с площади звуком оркестра, он встрепенулся, вспомнив, где должен бы сейчас находиться. Но оказалось, что оркестр играет "Вернись скорей!", чтобы, должно быть, скрасить встречающим их ожидание, это означало, что г-н мэр еще не прибыл! Г-ну Эстеффану сегодня решительно везло Низа какие деньги и вообще ни за что на свете он не пожелал бы теперь покинуть мастерскую!

Посетитель, продолжая слушать Рея, принялся охлопывать и обшаривать свои карманы, на лице его изобразилась досада, и он, обернувшись, кинул властно:

– Карандаш!

Г-н Эстеффан подбежал, вручил требуемое… Посетитель сбросил пиджачишко, закатал до локтей рукава ветхой клетчатой рубахи, снял шляпу, начертил на ее полях цепочку формул, сунул запись Рею под нос, спросил:

– Так?

– Почти, – ответил Рей и внес поправки, которые вызвали у собеседника неудовольствие: он закричал фальцетом, затопал ногами, выхватил у Рея карандаш… В гневе даже уши у него зашевелились, подпрыгивали выпуклые очки, дрожал клок волос над гладким сияющим лбом… Но Рей, и не подумав уступить, завладел карандашом в свою очередь. Они едва не подрались, вопя друг на друга и таща несчастную шляпенку каждый в свою сторону. Затем посетитель внезапно успокоился.

– Тьфу, устал, собака! Дайте сесть, протянуть ноги! – сказал он, и обруганный г-н Эстеффан подскочил, как ни в чем не бывало, со стульчиком, всех удивив преуниженнейшей почтительностью. – Не поздравляю, коллега! Вы бредете, как слепой, но с пути, очень жаль, не сбиваетесь… Я советую, – он загнул один палец, – сломать ее, – он указал на Машину, – и, – загнул второй палец, – позабыть даже принцип!

– Почему? – спросил Рей.

– Ой какой Санта-Клаус! – посетитель расхохотался. – Вы когда-нибудь придете к ним, скажете: здравствуйте, я изготовил машину, которая из, всего, что вам не нужно, способна делать все, что вам нужно, прямо из воздуха сделает дом, автомобиль, еду для вашего удовольствия, вам о ней не надо даже заботиться, она сама о себе позаботится, себя обеспечит энергией и сделает сама себе ремонт, сама будет себя улучшать, изготавливать другие такие машины – будьте все счастливы! Они побегут делать друг другу подарки, а вы будете сидеть и улыбаться вот так! – Он с обезьяньей живостью спародировал рождественскую открытку. – Нет, коллега! Они скажут: спасибо, давайте машину, мы сначала истребим, распылим всех врагов, а подарки будем делать после!.. Изготовьте из воздуха смерть для врагов, для политических противников и конкурентов, для тех, кто плохо о нас говорит, кто вызывает у нас антипатию, пускай на земле останутся только те, кто нам мил и выгоден или уж хоть безразличен, – вот что они скажут. И сделают, коллега! Я это знаю, сам был всю жизнь дурачок, пока не опомнился! Мы все плывем на стеклянном корабле, бегаем по нему с молотками в руках, но вам этого мало, вы делаете кувалду – и еще меня спрашиваете, почему ее делать нельзя…

– Но..

– Молчите, излагаю вашу мысль: вы оставите себе свою Машину, никто не будет знать, и все подарки подарите сами, чтобы никто не догадался от кого. Валяйте, так-перетак! Только сначала сделайте два подарка себе: узнайте у Машины, кто вы такой – не что о вас думают и вы сами думаете, а о том, кто вы такой на самом деле, какие имеете качества. Затем подарите себе знание всех последствий всех ваших действий. Машина ведь сумеет сделать и прогноз! И тогда вам захочется третьего подарка: вы прикажете Машине сломаться, без остатка, навсегда! Коллега Рей, я должен был раньше остановить вас, но я тогда не знал, что такая Машина давно существует.

– Как?!

Посетитель страшно развеселился – Сейчас я буду над вами шутить, – объявил он, – загадывать вам загадки! Такая Машина – лучше вашей, нечего сравнивать! – существует миллионы лет в миллиардах экземпляров, но почти никогда не работает, угадайте теперь почему!

– Не морочьте мне голову! Где эта ваша Машина? Посетитель заливался хохотом.

– Ха, не можем! Где? Да кругом, да повсюду кругом, коллега Рей! Она живая, умеет ходить, говорить и кланяться, здороваться, смеяться! Ага, он понял, верно: такая Машина – это вы, я, он, она, они… Всякого человека можно назвать машиной для волшебства!

– Как это верно! – задушевно пропел г-н Эстеффан. – Могущество человеческого разума…

– Но, коллега Рей, никто не знает, что он – такая машина, и этого знать ему нельзя! Вы захотели повторить то, что природа давно изготовила, повторите ее еще раз: сохраните секрет. Сейчас вы такой же кретин, как я был, можете сделаться убийцей хуже, чем я!

– Ах, что вы! – льстиво вознегодовал г-н Эстеффан. – Ваши заслуги перед отечеством.., перед сообществом…

– Послушайте, я ничего не понимаю! – сказал Рей.

– Вижу, что не понимаете, и странно! – сказал посетитель. – Могли бы сами додуматься вы имели раньше меня эту книгу! – Он достал из кармана пухлый растрепанный томик. – Если бы не она…

– Но ведь это же сказки! – воскликнул в изумлении Рей.

– Ну и что?

– Сказки, волшебные сказки! Выдумки о том, чего не бывает!

– А чего-нибудь не бывает? Он живет в этом городе – и говорит… – посетитель осекся. – Я глуп, но не настолько, коллега: теперь знаю, что такое сказки. Сперва только думал, что технические подробности насчет того, как из гребешка делать море, из мусора золото, из человека лягушку, все достижения господ волшебников, которыми я так был восхищен, засекречены службой безопасности! Но потом я навел справки, коллега Рей. Это был печальный для меня день, я вас очень ругал за вашу книгу…

– А я вас за вашу куклу!..

– Ха! Как она поживает? Ага, молчите, знаю, пустяки. Но зато я одновременно получил сведения о других феноменах – зрении без помощи глаз, передаче мысли…

– Шарлатанство! – простонал г-н Эстеффан.

– Вот! – сказал посетитель, тыча в него пальцем. – Не боятся бить друг друга палкой по голове, вышибать мозги – сам видел, показали по телевидению… Но сразу пугаются, если им сказать, что этот мозг способен действовать издали на другой! Мне дали много сомнительных сведений, другие показались достоверными – этого хватает, чтоб немножко задуматься о механизме…

– Все так называемые "достоверные" случаи могут быть объяснены при помощи теории вероятности! – победоносно произнес г-н Эстеффан и оглядел исподтишка присутствующих – все ли услыхали, оценили?..

– Это пишут, читал! – равнодушно отозвался посетитель. – Вероятность смехотворно низка, истинность намного вероятнее. Если ее допустить, получится, что наши отношения с миром не таковы, какими кажутся… Вернее, более сложны мы сами. Сейчас, коллега Рей, я объясню, насколько сумею, перестаньте обо мне беспокоиться! Я вижу, как вы думаете, что я сошел с ума! Мне раньше казалось, – продолжал он задумчиво, – что тело и мозг – два разных живых существа – не один организм, а симбиоз двух организмов, что-то вроде кентавра.., или помните ту сказку, где зрячий безногий едет на здоровенном слепом? Мозг – существо-паразит, как лиана, однако паразит полезный, нужнее телу, чем оно само! Но, коллега Рей, на самом деле все куда сложнее! Мы знаем только очень маленькую часть самих себя, своей собственной личности, все остальное – в тени! Как изо всего спектра электромагнитных колебаний мы воспринимаем только узенькую часть – видимый свет, так и в своих отношениях с Миром – наблюдаем, способны наблюдать только самые простые – механические отношения: вот я держу свою шляпу в руке, вот надел ее на голову… Я выпустил из пальцев карандаш, он падает на пол, он катится… На этих наблюдениях мы строим гипотезы и теории, делаем выводы, хотим, исходя из них, объяснить весь мир.., удивляемся, что не выходит, удивляемся своим неожиданным мыслям, поступкам, тому, что не знаем себя! Но как нам знать себя, когда мы за собой и всем окружающим подглядываем в узкую освещенную щель и не желаем знать ничего по сторонам, как этот тупой лаборант! – он снова ткнул пальцем в сторону г-на Эстеффана, который в ответ с готовностью осклабился. – Теневая наша личность чрезвычайно обширна, ее невидимые связи с миром разнообразнее, невероятнее, чем можно даже предполагать, догадываться!..

Что следует из того, что один человек способен передать мысль другому без помощи слов, жестов, технических средств? Мозг сложен, воздействие также. Должно быть, доступнее действие на более простые тела – в том числе свое собственное. Я читал, как слабый человек, спасаясь, перепрыгнул через такой забор, что никакому спортсмену не повторить этого прыжка! Автор правильно пишет: организм включает резервную мощность. Но такой механической мощностью организм не располагает, иначе она могла бы после тренировки проявляться в обычных условиях, этого не случается. Резервная мощь принадлежит теневой нашей личности, которая в исключительных обстоятельствах проступает на свет, но не вся, коллега Рей, не вся целиком, показывается только ее краешек! И все же, коллега Рей, ее присутствие можно уследить всегда, во всяких ежедневных пустяках, если получше вглядеться. Ха, если вы дадите лаборанту подбрасывать бутерброд для проверки прогноза теории вероятности, то прогноз подтвердится: пятьдесят на пятьдесят, потому что интересует вас не бутерброд, а теория. Но бутерброд, который вы хотите кушать, будет чаще падать маслом вниз – почему? Потому что вы этого опасаетесь, этого не хотите, одним словом, про это думаете – и влияете сами на событие как раз именно так, как вам не хочется, не умеете иначе!

Да, эта скрытая, незнакомая нам энергия все-таки проявляется, дает утечку, и кто-то испытывает предчувствия, кто-то считает быстрее компьютера, кто-то оглядывается, если посмотрят в затылок. Не мы ею владеем – она владеет нами, иногда дает это понять… Она ждет настоящего хозяина, который в нас заключен, как бабочка в гусенице, того существа, в которое мы должны будем по ходу своей эволюции превратиться.

– Когда это будет? – рискнул тут спросить г-н Эстеффан.

– Если будет – когда станем хотя бы не опасны для окружающих, – отвечал посетитель, – не опасны вообще для всего – для людей, зверей, деревьев, земли, воды… Наша деятельность – это грабеж и убийство. Вы хотите еще резервную мощность? Видеть сквозь землю, сквозь стены, где можно украсть, кого можно убить? Научиться убивать одной мыслью? Вы даже себя могли бы покалечить, а что станете вытворять с другими! Нет, надо сперва измениться: позабыть не только про то, как дурно делать, но про то, как дурно думать.

– Ах, – разочарованно проныл г-н Эстеффан. – Опять нравственное самоусовершенствование! Неужели же, если я вдруг завтра стану совсем-совсем хорошим…

– Вы не станете, вы притворитесь, – отбрил посетитель. – Может быть, обманете соседа! Но никак нельзя обмануть то устройство, которое блокирует нашу спрятанную мощь, оно будет знать, что вы по-прежнему опасны!

– А господа волшебники? – ухмыляясь, спросил Биллендон.

– Вы правы, блокада может нарушаться отчасти! Мы говорили об ежедневных истечениях сверхэнергии, об ее внезапных выбросах при чрезвычайных обстоятельствах. Кроме этого, я думаю, можно допустить вероятность редких особых случаев: если кто-то имеет от рождения или приобретает сам полную безвредность; если кто-то преодолевает блокаду, сознательно, специально упражняясь для этой цели, как йоги. Наконец, блокада может быть нарушена болезнью, может произойти наследственная мутация. Вы, господин Биллендон, собирались поймать меня: а как же, мол, злые волшебники? Ха-ха! Да, возможно, что злой через упражнение или болезнь обгонит доброго, не спорю… В этих случаях, напоминаю, исключительных, шансы у всех одинаковы. А правило таково: резервная мощь, свойственная каждому, для своего проявления ждет критической массы добра, господин Биллендон! Если завтра взаправду станете совсем хорошим, – неожиданно обратился он к Эстеффану, – вам будет довольно подумать: пускай поедет стул под этим толстым лаборантом – и стул поедет!

Стул вправду поехал, г-н Эстеффан с воплем подпрыгнул, но тут же сообразил, что это он сам, ерзая, по нечаянности двинул стулом, и устыдился.

– Хватит нам болтать, – сказал посетитель. – Коллега Рей, дайте мне карандашик!

– Не буду мешать! – щебетнул г-н Эстеффан. – Не сделаете ли одолжение быть гостем на моем сегодняшнем званом вечере? – адресовался он к посетителю.

– Отстаньте, приду!.. – отмахнулся тот.

– Буду счастлив! – г-н Эстеффан выскочил за дверь и, словно конница, поцокотал штиблетами по мощеной дорожке.

– Кто это? – вполголоса спросил Биллендон, кивнув на посетителя, углубившегося в вычисления на полях шляпенки.

Рей пожал плечами.

– Катались на карусели, – отвечал он неопределенно.

– А как его зовут, ты знаешь?

– Понятия не имею!..

Года три назад, в воскресенье, когда к другим приехали родители, а Рей, как всегда, оставался один, его вызвали вдруг в кабинет ректора, сообщив, что какой-то приезжий хочет с ним побеседовать. Рей удивился: такого еще не случалось – и побежал вниз.

– Рад видеть, коллега, – сказал ему этот самый человек в этой самой шляпенке, которая выглядела разве чуть поновее. – Читал вашу работу, – он вытащил сильно помятую контрольную по мегадронике, где Рей вздумал пофантазировать насчет фрувиала небель-функции. – Я думал не так, очень вам обязан, пойдемте веселиться, пьете джин?

– Нет, – ответил Рей в изрядном недоумении.

– Странно, – сказал гость, – я заметил: все, когда веселятся, пьют джин и ром, но я тоже не пью, очень сильно воняет!

Они поспорили немного насчет фрувиала, даже едва не подрались, изрисовали формулами шляпу и потом пошла в парк.

Это был плохонький пригородный парк с дешевым набором аттракционов, который не знал еще столь благодарной публики! В комнате смеха новый приятель Рея дохохотался до икоты, едва не падая перед каждым новым зеркалом, на карусели накатался до головокружения, электрический автомобильчик привел его в совершеннейший восторг, он отказался из него вылезать и всюду норовил расплачиваться чеками на миллионы филлингов, к счастью, Рей прихватил свой кошелек. Новый приятель заявил, что он никогда еще так не веселился, Рей тоже остался доволен. Друзей в колледже у него не было, его презирали за отсутствие собственного автомобиля, но одновременно уважали, даже побаивались.

Приятель явился еще раз с огромной механической куклой, которую Рей потом ловко сплавил одной девчонке в ее день рождения, – жуткая глупость, за которую долго пришлось расплачиваться. А приятелю подарил, что нашлось под рукой: книгу сказок, полученную когда-то в награду за успехи. Он ушел и канул, чтобы Появиться снова только теперь – В голове от него у меня карусель, – сообщил Биллендон – Сделай одолжение, займись заказом Эстеффана; не микрофон, а труха!

Издалека, с площади, доносились бодрые звуки оркестра.

Глава 3

Г-н Эстеффан не опоздал: когда он явился на площадь, секретарша г-на мэра, стоя в окне второго этажа, выкрикнула, что полминуты назад шеф отбыл из Ноодорта, просят не расходиться!

Г-н Эстеффан с гордым видом прослушал сообщение, неодобрительно вглядываясь в лицо этой особы – секретарши. Крашеная гривка над узеньким лобиком, нос с двойной горбинкой – настоящий клюв! А эта фальшивая улыбка длинных вялых губ, а уж голос-то, голос – деревянный какой-то, каркающий! Ворона, истинный крест, ворона! Подумать только: как он мог?! Счастье, что она ему отказала! – В недавнем, очень недавнем прошлом г-н Эстеффан польстил секретарше предложением руки и сердца, но успеха почему-то не имел, хотя, согласно слухам, сделал это, стоя на коленях! – В сущности, надо быть последним идиотом, чтобы… – И тут, на потеху близ стоящим, аптекарь хватанул себя по лбу кулаком.

– Что с вами, господин Эстеффан? – испуганно спросил г-н Доремю.

– Автоклав! – отвечал громко аптекарь. – Показалось, что забыл его выключить! Нет-нет, все в порядке!

Потеплевшим взглядом отыскал он в толпе семейство г-на булочника. Сам г-н булочник изрядно раздобрел за прошедшие годы, раздобрели его прыщи, а также супруга перестала быть сухопарой; рядом стояли два зятя, крепкие парни, заядлые кальвинисты, и три на славу выпеченные дочери. Старшей из них, пока незамужней, г-н Эстеффан адресовал свой многозначительный взор и дружескую улыбку! Однако ответа не было. Более того, жеманница отворотилась. Что это может означать? Ведь госпожа булочница, кажется, обещала.., и те маленькие тайны, что с некоторых пор.., и цветы, и книги? Булочник снова вмешался? Или семейство заметило, что Эстеффан посмотрел в окно ратуши? Это несправедливо: все ведь туда смотрели, и взгляд г-на Эстеффана, он прекрасно это знает, был суров! За что ж терпеть кару?

В душе аптекаря закипала горечь.

– Трудно жить в этом мире, – сказал он г-ну Доремю.

– Вы правы, – подтвердил тот смиренно, – при нынешней дороговизне…

Аэротакси зависло над площадью, как стрекоза над колодцем. Раньше предполагали, что оно сядет на крышу гостиницы, где имелась специальная площадка, и толпа пережила мгновения паники, когда винты зашуршали над торговыми рядами, над головами людей. Ветер погнал смерчи пыли, шлака, кусков бумажного шпагата, капустных листьев, целлофановых пакетов. В окне ратуши хлопнула форточка, брызги стекла осыпали тех, кто жался к стене.

Телеоператор, свесившись из люка, снимал панораму площади миниатюрной видеокамерой. Эти кадры сохранились. Мы видим, что в центре площади остался только духовой оркестр г-на Доремю. Музыканты съежились и зажмурились, прижав ноты к пюпитрам. Инструменты мутнеют от пыли…

Г-н Эстеффан также порывался совершить попытку к бегству, но мужество маленького робкого соседа, который не покинул своего поста, заставило его устыдиться.

– Сейчас увидим наше лучшее достояние! – все еще обуреваемый мизантропией, прокричал он в ухо г-ну Доремю, силясь удержать на голове парадный цилиндр, и г-н Доремю в душе осудил г-на Эстеффана за иронию, переходящую в радикализм. Но вслух ничего не сказал был слишком занят, спасая от ветра свою грандиозную шевелюру.

Аэротакси – полудирижабль, какие были в ходу в описываемую эпоху, – медленно опустившись, осело на треногу, обутую в шаровидные башмаки. Лопасти перестали вращаться. Дверца-трап опрокинулась вниз, по бокам ее, звякнув пружинами, встали тонкие дюралевые перильца.

Г-н Доремю просиял восторгом и преданностью: на верхней ступеньке трапа, держа шляпу в руке, появился г-н мэр!

Дорожные невзгоды не оставили на нем следа. Он был свеж, опрятен, чисто выбрит; неизменный платочек в нагрудном кармане сверкал всегдашней белизной.

– Прошу приветствовать представителей прессы! – сказал мэр встречающим, без церемоний извлекая из люка телеоператора, который тут же уставился на публику немигающим глазком своей камеры. – А это, – мэр приобнял за талию второго приезжего, выскочившего следом как чертик из коробочки, – корреспондент ведущих столичных газет, радио и телевидения. – Тут он назвал совершенно незнакомое имя.

Г-н Доремю взмахнул палочкой, оркестр грянул марш "Возвращение на родину".

– Спасибо, спасибо, друзья! – повторял мэр, ведя приезжих сквозь толпу и с чувством пожимая протянутые руки. – Примите мою искреннюю благодарность, господин Доремю! – Г-н Доремю осторожно коснулся его пухлой прохладной ладошки. – Мы здесь ценим искусство, – сообщил мэр репортеру. – А вот господин Эстеффан! Надеюсь, вы не ослабляете усилий? – Г-н Эстеффан, слегка осипнув, подтвердил, что не ослабляет. – Труд, неустанный труд! – кивнув, проговорил мэр. – Господин Эстеффан – надежная наша опора. – Потрогал платочком щеки, хотел было вытереть лоб, но спохватился, засунул платочек снова в прозрачный пакет, водрузил в кармашек, скосил глаза – видать ли уголок, – вторично пожал руку г-ну Эстеффану и вынудил сделать то же репортера, сказал, что рад их знакомству. Г-н Эстеффан не упустил сличая пригласить г-д журналистов на свой званый вечер. Затем процессия проследовала к двери ратуши, где, стоя навытяжку, ее приветствовал сержант Дамло. Тут мэр надел шляпу, козырнул по-военному, снял шляпу, обменялся с Дамло рукопожатием.

– Наша гордость; полицейский, который обеспечивает полное спокойствие и порядок во всем городе. Происшествий нет, Дамло? Ни единого?

– Так точно! – отрапортовал Дамло. – На участке соблюдается порядок!

В двери появилась секретарша с букетом роз, и у г-на Эстеффана внезапно перехватило дыхание. Предчувствие не обмануло секретарша получила поцелуй, да такой звонкий, что Дамло – и тот ухмыльнулся, потер ухо, в котором висела серебряная серьга. Раздались смех и аплодисменты "Я скажу ей: я знаю теперь, кто он.., его имя!" – думал свирепо г-н Эстеффан, забывая, что не может ни на что более претендовать. Но заметил, что все семейство булочника вдруг на него уставилось, словно рыбы сквозь стекло аквариума, только старшая дочь, незамужняя, скромно потупила глазки. Аптекарь вздрогнул, будто пойманный, с омерзением ощутил липкость своей кожи и, сам удивленный, услыхал свое собственное запоздалое неестественное хихиканье. Рыжие бровки г-на булочника подпрыгнули. Г-н Эстеффан надумал объясниться.

– Я думаю, только в нашем городе, в патриархаль. – шум мотора и жужжанье лопастей, к счастью, смяли конец его речи, в которой не было ничего, способного смягчить г-на булочника, но наверняка содержалось бы нечто для того, чтобы пуще его раздражить; г-н булочник непременно обнаружил бы именно это, если бы даже в словах предполагаемого зятя не имелось вообще никакого смысла…

Г-н мэр вывел на балкон приезжих, туда устремились все взоры; г-н Эстеффан независима откашлялся и последовал общему примеру.

– Друзья мои, – сказал мэр, – не хочу вас обманывать: я не заработал этой пышной встречи! Я посетил лиц, которых надлежало посетить, и ознакомил их с проблемами нашего города. Это не вызвало интереса. Никакого сочувствия, хотя я не жалел аргументов, бесспорных.., и спорных, могу здесь в этом признаться! Пусть наши гости оценят мою откровенность. Пусть они знают, что, несмотря на небольшие разногласия в религиозных делах, мы здесь – одна семья, и скрывать нам нечего! – Он сделал короткую паузу. – Что услыхал я в ответ? – Голос его накалялся. – Одни увертки! Времена, мол, тяжелые для всех. Обязательства перед союзниками, расходы на оборону, экономические затруднения… Будто не знаете, о чем вечно твердят эти люди, едва заведешь речь о деньгах. Я добрался до господ из союзной ассамблеи. Они оказались не лучше наших доморощенных бюрократов. Короче, новых ассигновании не ждите, чрезвычайных расходов нам тоже не возместят. – На площади поднялся ропот. Г-н мэр взмахнул кулаком. Голос его загремел. – Труд, неустанный труд, который возродил этот забытый уголок, приобщил его к бодрому делу прогресса ради процветания, смею сказать, всей страны, наш труд остался незамеченным, неоцененным, выброшенным на свалку! – Ропот усиливался. – Не слышу, о чем вы там толкуете, но легко догадаться! – Он улыбнулся весело и щедро. – Хорошенького вы мнения о своем мэре, черт вас побери! – Он переждал смешки. – Неужели вы думаете – этим кончилось? Как бы не так! – Г-н мэр вновь стал очень серьезен, даже суров. – Пришлось искать поддержки у частных лиц, у фирм. Обойдемся, без имен. Дело делается. Коли о нас не думают, позаботимся о себе сами, только будем ли делиться, вот вопрос! – Он погрозил кому-то в воздухе, давая понять, что надежды на дележку напрасны. – Мы обратимся прямо к публике, пусть она рассудит, достойны ли мы внимания. Вот! – он поднял над головой книжицу в яркой обложке. – Пусть кто хочет называет это рекламой, нам наплевать! Господин Эстеффан, получите свой экземпляр бесплатно! – Мэр швырнул книгу вниз, в толпу. – Эй, эй, не разорвите, успеете наглядеться, в багаже достаточно!.. – Видеокамера проследила путь книжки к рукам г-на Эстеффана, который прямо-таки расцвел, но чего-то и испугался. – Мир услыхал о нашем городе, он видит его сейчас с помощью Друзей, которых, можно сказать, привела сюда молва! – Г-н мэр указал на репортера и оператора. – Мы, с божьей помощью, не дадим заглушить эту весть! Эй, мадмуазель, вручите-ка дары! – Секретарша вынесла на балкончик стеклянный поднос, на коем обыкновенно стоял графин воды в кабинете мэра, а теперь лежали два огромных ключа из пластмассы. Они могли развинчиваться, обнаруживая вделанные внутрь плохонькие штопоры. – А теперь дадим им возможность ознакомиться с достопримечательностями. – Приобняв гостей за талии, он выпроводил их с балкона и обратился к толпе, сменив строгий торжественный тон на деловую скороговорку. – Только не воображайте, будто клецки сами запрыгают в рот! Придется поработать. Есть у меня кое-какие мыслишки, пускай другие тоже покумекают. Господ советников прошу на заседание. Остальных благодарю за честь. Не тратьте больше времени на болтовню со своим непутевым главой! – Мэр хлопнул себя по редкой макушке. – Доремю, сыграйте-ка на прощанье что-нибудь бодрящее: состояние бюджета пока что этого требует! – Он подмигнул и засмеялся.

Выходя на площадь под звуки марша "Вперед, вперед, на бой, на бой!", репортер подумал: "Ну и гусь!"

Звереныш был счастлив: стоя на задних лапах, он поджидал, когда поля шляпенки сплошь покроются математической абракадаброй, он обдирал и, всасывал эту премудрость, и шляпа становилась как новенькая, а посетитель, протянув руку, произносил механически: "Коллега Рей, Дайте мне карандаш!" Вступать с ним в разговоры не имело смысла, он ничего не слышал и не видел, кроме своей шляпенки и огрызка карандаша.

Скоро Биллендон отравился на заседание в ратушу. Возясь с заказом г-на Эстеффана, Рей размышлял о Машине и о рассуждениях своего странного приятеля, который не сумел его убедить, но заинтересовал чрезвычайно. Машина и впрямь повторяла, а лучше сказать, пародировала в своем устройстве энергетические схемы некоторых биоструктур, очень возможно, что… А насчет последствий – эксперимент покажет! Машина должна будет дать способ их заранее учесть. Настоящая Машина, а не эта шумливая дура, которая зря только жрет электричество!

После заседания несколько особо приглашенных лиц прошли на террасу во дворике ратуши, где за столом, накрытым, как прежде, парчовой скатертью, дожидался их г-н Когль. Старый нотариус за протекшие годы окончательно иссох, морщинистый пергамент кожи был, казалось, наклеен на самые кости, улыбка пропала, но взгляд оставался цепок и проницателен.

– Господа, прошу вас сесть и ознакомиться, – произнес он, указывая на именные папки с бумагами, разложенные по столу. – Буде пожелания ваши или намерения изменились, сообщите мне что, дабы все, что возможно и должно, было бы исправлено.

Голос его прозвучал столь же казенно, как и слова.

Слегка оробев, они принялись за дело.

Один из документов был одинаков во всех папках – протокольная запись разговора, состоявшегося двенадцать лет назад за этим самым столом во время обеда. Но мы располагаем и другой записью – в толстой зеленой тетради, и сведем их воедино, более полагаясь на творение г-на Когля в точности формулировок, однако оживив его подробностями из дневника несчастного студента. Вдобавок, нам кажутся не лишенными значения те места, где странник сам вмешивается в беседу, – в протоколе они, разумеется, не присутствуют.

Итак, мы возвращаемся к событиям двадцатилетней давности, которые, по прихоти судьбы, для нашею странника не успели еще стать и вчерашними!

Биллендон не мог не вспомнить и, конечно, вспомнил, как он внезапно увидал мертвый город с высоты холма, как гремели его башмаки по булыжнику и как посреди тогдашней тишины металось эхо в тесноте оград и стен.

Он остановился около калитки и не успел поставить наземь сундучка, когда его вдруг окликнули по имени:

– Эй, господин Биллендон, ведь вас ждут! Биллендон неторопливо обернулся, оглядел матерчатые домашние туфли и мятую пижаму сержанта Дамло, затем уставился на эполеты форменного сюртука, накинутого второпях на плечи.

– Провалиться, если это не полицейский! – сказал он, – Ну совсем как настоящий! Здорово, приятель!

– Честь имею!.. – сконфуженно пробубнил Дамло. – Прошу прощения, но господин Когль…

– А это кто такой? Поди, главный? Значит, повезло!.. Ничего не скажешь, ловкие ребята! Но Дамло посуровел.

– Вы не знаете господина Когля? – спросил он. – Тогда позвольте ваши документы!

Ему был вручен бумажник, набитый все больше газетными вырезками, Дамло пролистал их, мрачнея, сухо заключил:

– Все в порядке. Пожалуйте в ратушу, я провожу. Бумажник он, словно по забывчивости, сунул себе в карман.

В кабинете ратуши из-за стола, заваленного бумагами, поднялся высоченный сморщенный старик.

– Здравствуйте, господин Биллендон!

– Я гляжу, меня весь город знает, – сказал Биллендон, не спеша пожимать ссохшуюся птичью лапку хозяина кабинета.

– Ничего удивительного, – отвечал тот. – Все остальные прибыли без опоздания.

– Вот как? Есть еще остальные?

– Вы это знаете из моего письма.

– Я не получал никаких писем!

– Тогда как же вы здесь очутились?

– Очень просто, – с издевкой сказал Биллендон. – Шел мимо, дай, думаю, загляну.

– Что ж, – отвечал старик после недолгого размышления, – в нашем деле это не самое удивительное обстоятельство. Я Когль, нотариус. Нас ждут, господин Биллендон. Сундучок можете оставить здесь.

– Нет уж нет, – возразил Биллендон, – он еще пригодится! Мне ведь терять больше нечего, господин Когль – или как вас там зовут по-настоящему! – Дозвольте взять вас под руку, а этот, – он кивнул в сторону Дамло, стоящего в дверях, – пускай нам дорогу показывает.

– Господин Когль, – сказал Дамло, – на вашем месте…

– Делайте, Дамло, что вам положено – на своем месте! – довольно резко оборвал его г-н Когль.

– Тогда разрешите мне, произвести обыск, – возразил Дамло в свою очередь. – Он подослан! Подозрительный тип, господин нотариус, проходимец и совсем не похож на наследника. Почитайте! – он выложил на стол конфискованный бумажник. – Сами поймете, что за птица!.. Он из той шайки, право слово, у меня наручники в кармане чешутся. – Во взгляде г-на Когля затеплилось хитренькое деревенское; любопытство. – Может быть, он совсем не господин Биллендон, – продолжал тем временем Дамло, – воспользовался документами господина Биллендона, в то время как настоящий…

– Комедия, – сказал Биллендон. – Хотят убедиться, того ли застукали. Не стесняйтесь, читайте! – разрешил он г-ну Коглю.

– Воля клиента – закон, – поспешно отозвался тот и, зашелестел газетными вырезками.

Обратимся снова к зеленой тетради: странник знал, в чем тут дело. Он вспомнил Дугген-сквер, нарядную белобрысую девчонку с гувернанткой, двух верзил в масках, которых газеты объявили террористами, хотя дело было не совсем так… Вот откуда, оказывается, знаком ему Биллендон!

Но страннику только проездом доводилось видывать Дугген-сквер, никогда и нигде не видывал он ни этой девчонки, ни верзил, ни Биллендона, ничего такого не читал в газетах!.. Было похоже, что посреди своего долгого сна увидал он еще один сон, длившийся мгновение.

– Я слыхал об этом, – сказал Когль, упрятывая вырезки в бумажник. – Господин Биллендон, я догадываюсь теперь, что вы о нас подумали. Не сердитесь на Дамло: его перевели в нашу глушь за то, что он… Словом, его мечта – накрыть когда-нибудь Тургота со всей компанией, на меньшее, вообразите, не согласен, у него свои счеты! Ну-с, вы, кажется, хотели взять меня под руку? Сделайте одолжение! Сейчас увидите, что у нас за шайка!

Он засмеялся, будто прочирикал на птичьем языке нечто непонятное, но мудрое. Биллендон поневоле скупо улыбнулся в ответ. Но Дамло не торопился освободить проход.

– Вы, господин нотариус, по газеткам поняли, что это не ширмач и не…

– Да-да, – поспешно перебил г-н Когль. – Вы ошиблись, сержант!

Странник тоже прошел мимо Дамло, окоченевшего от почтительности и усердия, заглянул, в его вытаращенные глаза, но не увидел в них своего отражения. Впрочем, здесь, у двери, было темновато.

На тенистой террасе, выходящей на зеленой огороженный дворик ратуши, за круглым столом, накрытым ветхой парчой, в молчаливом ожидании сидели трое.

– Рад познакомить вас, почтенные, – сказал г-н Когль. – Господин Биллендон – господин Аусель.

Г-н Аусель в те дни малость смахивал на священника. Рука была слабой и влажноватой, близорукие глаза живо блестели. Нельзя было не испытать благодарности за ощущение прохлады, которым от него так и веяло в эту жару.

– Господин Аусель преподает в колледже, – продолжал г-н Когль. – Господин Доремю!

Маленький г-н Доремю подскочил с суетливой готовностью, но, подавая руку, болезненно сморщился.

– Осторожнее! – сказал г-н Когль Биллендону. – Это рука музыканта! – и опять залился своим чирикающим смехом.

Ничего ужасного с рукой г-на Доремю не приключилось, он, успокоенный, уселся и обласкал свою тропически пышную шевелюру.

– Господин Эстеффан, медик, – закончил процедуру Представления г-н Когль.

– Фельдшер и фармацевт, – уточнил г-н Эстеффан, почему-то горьковато усмехнувшись. Он был тогда романтически тощ, загадочен, непроницаем. Руки не подал, только поклонился, привстав, и вернул свой элегантный задик в плетеное кресло.

– Собравшиеся не прочь узнать, чем занимаетесь вы, господин Биллендон, – деликатно проговорил нотариус.

– Я механик, – сказал Биллендон.

– Превосходно! – воскликнул г-н Когль. – Тут призадумаешься, можно с небольшой натяжкой сказать, что ни один из вас не изменил наследственному промыслу. Это обещает нам успех, господа! – Он взял со стола серебряный колокольчик. – Собрание имеет еще одного участника, Он потомственный хлебопек, но служит в поварах, и жена его повариха, как вы сейчас убедитесь. Я рассудил, что первая наша встреча должна состояться за дружеским столом! – и он зазвонил.

Распахнулись обе створки высоких дверей, явился прыщавый молодец в тюрбане из полотенца, повязанный полотенцем же вокруг пояса, с подносами на растопыренных руках; следом выплыла сухопарая особа – кабы не предварительные объяснения г-на Когля, ее приняли бы за старшую сестрицу кулинара – и три сухопарые девицы в слишком коротких, детских еще платьицах, все с подносами…

– Садитесь, начнем, – сказал г-н Когль кулинару, – Доверьте остальное жене и дочерям.

Только одно из семи плетеных кресел, напоминаем, пустовало, но и против него на столе был поставлен прибор, резной деревянный ларец и запечатанный воском, покрытый плесенью, слегка отпотевший кувшинчик…

По общему мнению, обед удался на славу, но, кстати отметим, что в XX столетии указанная процедура вовсе не напоминала пиров более далеких наших предков, как ошибочно думают авторы иных исторических романов, вынуждая своих маклеров и коммивояжеров заглатывать ведрами брагу и пожирать испеченные целиком кабаньи туши. Ничего подобного давно уже не происходило, однако люди были вынуждены есть, и есть много, званый обед быт целым представлением не из коротких и зрелищем, на наш непривычный взгляд, не слишком-то приятным, так что избавим читателя от описания…

Присутствующие, желая, вероятно, угодить г-ну Кеглю, кто как умел, соблюдали тон церемонной любезности, также основательно подзабытый в описываемое время Застольные реплики мы потому опускаем, особого смысла в них нет. Поводом к общему разговору, из которого не осталось без последствий ни одно слово, служил незначительный эпизод собираясь поставить возле г-на Доремю чашку для полоскания рук, кулинарша внезапно окатила водой его брюки и краешек скатерти: ей почудилось, будто кто-то за нею следит поверх ограды.

– Я вас понимаю, – утешал се г-н Доремю, горестно оглядывая брюки. – Странное все-таки место, господа, этот городок!

– Натуральное кладбище, – подтвердил кулинар.

– Или необитаемый остров! – сказал г-н Эстеффан.

– Если бы так! – отозвался со вздохом г-н Аусель. – Может быть, не всем известно, – продолжал он наставительным тоном, – что это одно из древнейших поселений Европы! Важный культовый центр: здесь имелись дольмены – их обломками вымощены улицы Ноодорта… В письме одного центуриона говорится, что римские легионеры нашли здесь и восстановили разрушенный храм Януса, чего, конечно, не может быть, хотя…

– Почему же не может? – не удержавшись, воспротивился г-н Эстеффан.

– По-вашему, следует допустить, что культ Януса возник в краю наших предков-варваров раньше, чем в самом Риме?

– Нет-нет! – поспешно отступил эрудированный медик. – Ни в коем случае!

– Однако они вполне могли иметь своего двуликого бога… Вы замечаете, господа, как часто речь заходит о развалинах? Странное дело: этот город иногда пропадает на десятилетия, а то и на века – не упоминается в летописях, княжеских завещаниях, налоговых документах, затем – как ни в чем не бывало! – появляется опять; и то, и другое происходит без всякого шума…

– Вы серьезный ученый, господин Аусель! – сказал нотариус, слушая крайне внимательно.

– Вы мне льстите. Я попросту очень люблю всякие истории об островах блаженных, заколдованных местах, исчезнувших городах и людях – копаюсь в архивах, разыскиваю старинные географические карты, привлекаю сведения геологии, археологии… Существуют своего рода полюса мифотворчества, № сколько же раз стрелка компаса, образно говоря, отклонялась в сторону этого городишка! Можно считать достоверно установленным, что история Спящей Красавицы пошла гулять по свету именно отсюда, где-то здесь находился этот замок, погруженный в столетний сон!.. У одного малоизвестного хроника, ровесника Саксона Граммачика, я вычитал пересказ легенды о том, что, когда орды Атиллы сюда направились, этот город скрылся под водою – здесь когда-то протекала река – и гунны не получили сокровищ, снесенных со всей здешней округи!

– Сокровищ? – переспросил кулинар. Глазки его замаслились.

– Да, – подтвердил г-н Аусель. – И в их числе была какая-то серебряная чаша, которую хронист почему-то поминает особо, не объясняя, в чем дело, – говорит о ней, как о вещи всем известной. Согласно легенде, когда эта чаша будет найдена и использована по своему прямому назначению, городок вновь появится на поверхности и произойдет нечто чудесное, весьма значительное – опять-таки неизвестно, что именно! Упоминается лишь какой-то таинственный обряд, какой-то жребий, но весьма невнятно.

– Никогда об этом не слыхал, вы меня заинтриговали до крайности, – сказал г-н Когль. – Ведь вправду имеется что-то вроде обряда, а вернее – попросту традиция: когда сходились за одним столом для совета главы семейных кланов, ремесленных цехов – случай вроде сегодняшнего – им подавалась для питья особая посуда! Упоминание о жребии.., гм.., существует и жребий, таков способ без споров избрать председателя, так что с пресловутой серебряной чашей вы, господин Аусель, имеете сегодня случай познакомиться!

– По правде говоря, я на что-то подобное рассчитывал, – ответил г-н Аусель. – Само ваше письмо, господин Когль… Вообразите, вдруг получить приглашение из того самого географического пункта, вокруг которого кружатся твои мысли…

– Этим вы обязаны не мне, – сказал г-н Когль. – Прошу откупорить кувшины! – И сам принялся освобождать свой кувшинчик от печати. – Превосходное вино, господа! Долгонько оно вас дожидалось, давайте посмотрим, не пошло ли это ему во вред! А теперь пусть каждый откроет Свой ларец – любезная наша хозяюшка сделает это за отсутствующего, увидим, кому выпал жребий править нашим застольем! – Нотариус настороженно проследил за тем, как открывались ларцы, по наружному виду все совершенно одинаковые, во всех лежали в гнездах, точно вырезанных по их размеру, старинные, горного хрусталя, кубки, только в одном, крышку которого подняла кулинарша, тускло блестела потемневшая от времени чаша.

Странник описывает сноп света, вырвавшийся из-под крышки ларца, сиянье, озарявшее лица, когда чаша пошла по рукам для осмотра. Ничего подобного на самом деле не было.

Чаша являла собою оправленный в серебро, гигантский природный кристалл-самоцвет: никто не смог определить природы этого камня, впрочем, довольно Тусклого, емкость ее, наверное, была невелика.

– Весьма разумно и справедливо со стороны господина Случая, – сказал нотариус, когда чаша, побывав во всех руках, вернулась на выпавшее по жребию место. – Наливайте! Предлагаю выпить за здоровье и счастье моего отсутствующего клиента, – он указал на пустующее кресло, перед которым красовалась легендарная чаша, – отблагодарим его этим тостом за удовольствие сегодняшней встречи!

Странник, обойдя стол, занял свободное кресло, тоже обернул кувшинчик салфеткой, вынул длинную пробку…

Бокалы со звоном сошлись над столом. Вино, хранящее прохладу подземелий, источало необычный, но изысканный аромат дикого меда и диких роз, а также нескольких знакомых и незнакомых г-ну Эстеффану луговых трав, теперь нельзя уже выяснить, где г-н Когль раздобыл такое угощение, но, судя по дальнейшему, редкостный напиток оказывал также незаурядное действие на умы и языки.

– Это вы верно отметили, – заговорил кулинар, обращаясь к г-ну Ауселю – Я насчет неожиданности!.. Ни с того ни с сего вдруг приходит письмо насчет наследства. А мы ни про какую родню в этих краях понятия не имеем! Я вообще об этом городе ни разу в жизни не слыхал! Вот какая история. Когда отпрашивался, на службе очень были недовольны. Всяко может обернуться! Ладно еще, если будет о чем толковать, не то… Господин нотариус, вы верно знаете, что нам с супругой что-нибудь причитается?

– Иначе вы не были бы приглашены, – г-н Когль с легким неудовольствием отставил бокал. – Вижу, что мы уже перешли к делу. Ну что ж!.. Ваши прадеды, любезнейший, пекли булки. Они оставили вам целое хозяйство в довольно сносном состоянии.

– А наличными оставить не догадались? – присвистнув, спросил кулинар.

– Нет, – ответил г-н Когль.

– Очень даже странно!.. Как я понимаю, они все тут повымерли от какой-нибудь эпидемии, гак что… – Кулинар взглянул на г-на Когля с подозрением.

– Или от радиации! – трепеща воскликнул г-н Доремю. – Господин Когль, если это была радиация…

– В самом деле, – сказал г-н Эстеффан. – Легенды легендами, но куда могло деваться население?

– Не беспокойтесь, – отвечал нотариус, – причина, по которой город обезлюдел, была на этот раз самая прозаическая. Это не эпидемия и не радиация, это…

– Бетон! – подсказал г-н Аусель.

– Совершенно верно. Город жил своими каменоломнями, вы можете видеть их повсюду в окрестностях. Но когда строители предпочли здешнему камню бетон… О прочем легко догадаться. Молодежь разъехалась, старики повымерли, затем военное ведомство реквизировало землю под испытательный полигон, и в течение нескольких десятилетий сюда был вообще закрыт всякий доступ. Удивительно ли…

– Короче, такое наследство можно и на Луне получить! – пропела ядовито кулинарша. – Я это чувствовала, я предупреждала: не связывайся, пока нам не объяснят толком!..

– Я-то при чем? С него вон спрашивай! – кулинар довольно-таки нагло мотнул головой в сторону г-на Когля.

– Еще и налоги возьмут! Нет, дешевле будет отказаться, – заявила кулинарша уверенно.

Продолжение проще передать в протокольной записи.

Нотариус: Предупреждаю, господа: в случае отказа от прав, владение будет продано с молотка. (Кулинар фыркает.) Такой возможности никто вас не лишает, но глядите, не пришлось бы покаяться. (Кулинар обменивается взглядом с кулинаршею, она согласно кивает.) Господин Биллендон, поскольку вы недостаточно осведомлены, сообщу вам вкратце: некто, располагающий достаточными средствами, пожелал воскресить этот славный, хотя запущенный, правду сказать, городок. С мотивами я не ознакомлен, говорю это во избежание напрасных расспросов. Мой клиент пожелал также, чтобы имя его было сохранено в тайне. Мне поручено пригласить всех правомочных наследников, но я, с согласия клиента, решил начать с представителей старейших и почтеннейших фамилий. От такой пробы немалое зависело. Признаюсь, я не надеялся, что явится хоть кто-нибудь, – и вот все вы здесь! (Весело чирикает, наполняет опустевший бокал г-на Ауселя, продолжает доверительнее.) Готов согласиться: затея дерзкая, можете назвать ее сентиментальной, нелепой, но она увлекательна, господа! Даже я, старый гриб.., эх, о чем толковать! К тому же гарантируется, что от участия в ней вы никаких потерь не понесете. Каждый из вас может получить на обзаведение ссуду, не подлежащую возврату…

Кулинар: В каком размере?

Нотариус: В пределах необходимости.

Эстеффан: А условия?..

Нотариус: Одно-единственное: согласие здесь поселиться.

Биллендон (задумчиво): Конечно, это не господин президент. Уж тог бы растрезвонил на всю Европу: они принимают меры для ликвидации спада, возрождают отечественное захолустье, свет в конце тоннеля, всякое такое, но было бы хоть понятно! А тут поневоле раздумаешься: сумасшествие, или афера, или…

Нотариус: У меня нет оснований сомневаться как в здравомыслии, так и в возможностях моего клиента.

Биллендон: Еще бы, коли вы его представляете. Но, может быть, тем хуже…

Аусель: Назовите это подарком судьбы, господин Биллендон.

Эстеффан: В конце концов, если этот Некто предлагает нам попуститься другими перспективами…

Биллендон (саркастически): Перспективами! Я довольно покатался по свету, видывал всякое… Нету здесь ни одного удачника. Съехались горемыки. Не разит ли от этих затей бесплатным супом, вот что хотел бы я знать.

Кулинар (ехидно): Доводилось пробовать? Супчик-то?

Биллендон: Нет, но знаю, кто его готовит, парень!

Кулинар, и впрямь служивший в сомнительном филантропическом заведении, приходит в себя не сразу.

Нотариус (Биллендону): Не хотите одалживаться – тем лучше! Можете открыть мастерскую. На первое время я обеспечил бы вас заказами из Ноодорта, в дальнейшем же мой клиент будет готов помочь вам любым достойным способом, исполнить любое ваше пожелание! Это ко всем относится, господа! Если у кого-то из вас имеется заветная неисполнимая мечта либо.., назовем это причиной для опасений – только намекните, шепните словечко! Будьте уверены, мы с моим клиентом не поленимся. (Очень серьезно.) Это не пустые слова.

Биллендон: Ай да Некто!..

Кулинар: Ваш клиент может гарантировать, что моя булочная.., которую он за свой счет восстановит, будет приносить нам приличный доход?

Нотариус: Было бы лучше обозначить точную сумму…

Кулинар.: Это после! Надо обмозговать. У меня ведь, господин нотариус, сами видите: дочери, они подрастут, понадобится приданое…

Нотариус: Можете не беспокоиться.

Доремю (робко): Смогу ли я завести оркестр?

Нотариус: Только пожелайте!

Доремю: Всего-навсего скромный духовой оркестр, господин Когль! Быть капельмейстером – мечта моя с младенчества.

Нотариус: Не слишком ли умеренное требование? Подумайте еще, господин Доремю!

Доремю (подумав): Инструменты должны быть самые лучшие – не та дрянь, что тускнеет после первого дождя!.. (Зажмурившись, взмахивает воображаемой палочкой.) Это будет великолепно! (Открывает глаза, в испуге.) Вы слышали?!

Кулинар (кулинарше): Потеха!

Доремю: Не слыхали?! Никто?..

Взмах несуществующей палочки был столь выразителен, что кое-кому впрямь почудилась музыка, смутно, на миг. Г-н Эстеффан уверяет, что это были первые такты увертюры к "Долицигенхаллю", совпадение могло бы вызвать интерес, однако не исключено, что музыкант сам об этом как-нибудь нечаянно после обмолвился.

Нотариус: Налейте ему!

Доремю (лепечет): Не надо!.. Извините меня, господа! Это все ваше вино, господин Когль. Я не привык, пить, мои дорогие роди гели были строги… Это было прекрасно! (Вновь неуверенно взмахивает руками.) Неужели сбудется?

Биллендон: Экая наступит благодать. Булочник испечет булки Аптекарь угостит пилюлькой. Лев пойдет рядом с ягненком, а Доремю сыграет на трубе!.. Остается господин Аусель. Эй, господин Аусель! Вам чего надо для счастья?

Г-н Аусель, словно разбуженный, вздрогнул и рассмеялся.

Доремю (в хмельной отваге): Да, пусть скажет!

Эстеффан. Позвольте, мы не вправе…

Кулинар: А чем он лучше других?

Доремю: Господа, я прошу, л требую.., и настаиваю! Пусть господин Аусель тоже скажет, чего он хочет!

Аусель (доверительно): Чуда, господин Доремю!

Доремю (не веря ушам): Как вы сказали?

Эстеффан: Это шутка, господин Доремю.

Аусель: И не думал шутить. Я желаю чуда.

Эстеффан: Странно слышать именно от вас. Представитель Науки…

Аусель: Ах, наука! (Поднимает бокал.) Уважаю науку! Давайте выпьем, господин Эстеффан, и возгласим соборне: веруем в вещество и энергию, в пространство и время, хотя не знаем о них ничего, никогда не узнаем, но веруем в них и веруем в истинность веры!..

Кулинар: Ваша правда! (Дочерям, строго.) Слушайте, вертихвостки несчастные! Собирать их в церковь – сущее наказание, господин Аусель! Позвольте стаканчик, налью!

Эстеффан: Ага, вот вам! Я всегда говорил: бесполезно отделять церковь от государства, пока образование в руках обскурантов! (Победоносно оглядывает общество.) Кулинар (дочерям): Выкатывайтесь, живее! Дверь закройте! (Эстеффану.) Не жениться бы вам никогда и детей не заводить: уж понятно, что из них получится!

Нотариус (перебивая): Какое чудо было бы вам угодно, господин Аусель?

– И почему бы нет? – воскликнул странник, ликуя от предстоящей забавы. В конце концов, это все-таки сон! Отчего во сне не приключиться чуду, любому чуду, кроме, разумеется, такого, которое могло бы помешать явиться Даме? Отчего не увенчать долгий труд изящной шуточной импровизацией, иероглифом мастерства? – Говорите, господин Аусель!

Нотариус (Ауселю): Смелее!

Аусель (задумчиво): Мне кажется, что господин Биллендон не ошибся: все мы здесь неудачники, я не исключение… Но разыщите удачника, приведите его, вглядитесь в это гнусное противоестественное существо! Спросите его, как он смеет: ведь и мир наш не слишком-то удачлив, господа… Может быть, нас стало слишком много, а? Ведь кролики, чрезмерно расплодившись, мрут от инфаркта, лемминги впадают в безумие, массами топятся в море, это правило должно касаться человека? Не знаю. Когда нас было меньше, когда нас было вовсе мало, человек все равно не умел жить на этой земле. Первородный ли грех, изначальный порок, дефект ли генетического устройства – этого тоже не знаю, но вижу, что жить становится невозможно, жизнь сделалась сплошным катаклизмом. Начиная с семидесятых годов мы пребываем в отчаянии, иногда казалось – мы остановили спад, но это был всего лишь был на месте, безумный и судорожный, пляска смерти! Нет, господа, – так продолжаться не может! Несчастная, истерзанная планета не вытерпит своих мучителей! Что-то случится! – Он отхлебнул из бокала. Никто не нарушил молчания. Г-н Аусель продолжал:

– Когда-то я любил свою работу. В школе я строг, все смолкает… Но знали бы они, как я боюсь их, этих детей, этих новых детей! И знали бы вы, как они переменились! Я хочу их спасти, но бессилен. Они ускользают, чужие… Да, это не наши дети, это… Не знаю, господа, что будет, но думаю: либо вселенская катастрофа, либо всечеловеческая мутация, иное, боже мой, чужое нам всем человечество. Нестерпимо. Ужасно… – Это не помешало ему сделать новый глоток. – Я не ретроград, нет!.. Если мы осуждены на прогресс – на такой прогресс! – пускай он себе движется, но, господа, без меня! Знаете, что я люблю еще на этой планете? Карликовые государства! Небольшой городок, живописные окрестности, крохотный парламент, или диктатор, или даже монарх – не имеет значения… Армия в полдюжины солдат. Как это забавно и прелестно! Иногда выкраиваю себе каникулы, приезжаю, с краюхой хлеба, ломтем сыра в котомке, брожу, сочиняю сказку о силе, которая отрезала бы государство-малыш от всего света, от всех его ужасов, но чтобы оно продолжало беспечальное житье под этим небом и под этим солнцем, одно! Мир-приют, мир-убежище!.. Если бы нашелся такой волшебник… Можете вы это сделать, господин Когль?

Вопрос прозвучал шутливо.

Нотариус (в том же тоне): Если таково ваше желание.

Смех за столом.

Биллендон: А неплохо придумано! В самый раз для меня.

"Но не для меня. – подумал странник. – Не для меня!"

Биллендон (продолжает): Только вот, прошу извинить, булочник-то у нас имеется, а из чего он булки будет печь?

Аусель (принимает игру): Что ж, нужны будут фермы и фермеры. Господин Когль обещал ведь увеличить население.

Нотариус: Эге, нет! Я не отвечаю за окрестности!

А у сель: Вы, кажется, вздумали с нами торговаться?

Нотариус (поднимая руки): Сдаюсь! Придется обдумать!..

Эстеффан: Можно сделать большие запасы медикаментов, продовольствия, обуви и одежды.

Кулинар (возмущенно): На консервах сидеть?!

Аусель: Вот она, деловая почва. Она сразу же уходит из-под ног. Создавать собственное хозяйство, администрацию…

Эстеффан: Может быть, господин Когль возьмет на себя заботу?.. Руководство, хотел я сказать!

Нотариус: Не забывайте: я стар. И приучен к тому же исполнять чужую волю, а здесь нужна собственная, ч незаурядная.

Кулинар: Пустяки, нанять можно человека! За хорошие деньги любой согласится. Пускай о нас думает и себя не забывает, от бессеребренников я толку еще не видал, притворы! Самого толкового бы найти!..

Аусель: Что ж, это мысль!

Эстеффан: Ну, а проблема совместимости? Вечно видеть одни и те же лица – это, знаете ли…

Доремю: Господа, о чем вы толкуете? (Облапив Биллендона, с горячностью.) Да я.., в такой-то прекрасной компании хотел бы прожить сто.., нет, триста лет и умереть в один день, ей богу!.. Или вообще не умирать!

Эстеффан: Но вы не будете против, если мы привлечем – ха-ха, – заманим в нашу компанию лучших, умнейших, талантливейших, создадим здесь новые Афины?..

Доремю: Золотые слова!

Биллендон, (иронически): Мир – приют, мир – убежище!..

Кулинар: Это слишком все, господа, это слишком! Меры никакой не знают! Меру надо знать!

– Так ли просят о чуде? – сказал странник.

А у сель (слегка охмелевший, ударяет кулаком по столу): Господин Когль, в конце концов, это ваша печаль!

Нотариус (чирикая): Разве я отказываюсь?

Эстеффан (настаивает): Все же как мы практически разрешим…

А у сель (с величественным жестом): Не знаю. Пусть это совершится само собой, как и полагается.

Нотариус: И немедленно? Или вы дадите нам время? Недостаточно продуманное чудо, оно, знаете ли…

Кулинap (подсказывает): Боком выйдет!

А у сель (услыхав): Ну, если собутыльники настаивают, даю вам сколько угодно времени!

– Но для, чуда хватит и мгновенья! – воскликнул странник.

– Нотариус: Слушаю и повинуюсь!

Аусель: У меня имеется еще одно желание, господин Когль. Его я выскажу вам с глазу на глаз.

Нотариус: Так и запишем… А теперь, – если с десертом покончено, я введу вас во владение наследственным имуществом. Прошу всех в мой кабинет.

Заскрипели плетеные кресла. Но добраться до сейфа и бронзовой чернильницы г-на Когля так сразу не удалось: распахнулась калитка, в ней появился Дамло. Он за это время успел сделаться ослепительным. Сияли пуговицы и пряжка, сияли ножны шпаги, сияла каска, пуленепробиваемая, с навечно впаянным гербом, с вентиляционными дырками под гребнем, сияли лакированные сапоги в его руке, ибо Дамло стоял на траве босиком, и в другой его руке барахтался, извиваясь, какой-то человечек. Не один странник видел его прежде: кулинарша, взвизгнув: "Ой! Это он!", попыталась лишиться чувств.

– Разрешите доложить: задержан при патрулировании! – хрипло произнес Дамло.

Он поставил задержанного наземь, выскочил, вернулся с легоньким складным велосипедом, пояснил:

– Изъято при задержании.

Востроносенький, довольно унылого вида человечек поправил черную шляпу, съехавшую на глаза, отряхнул от пыли черный свой душный костюмчик.

– Мое почтение, – произнес он меланхолично. – Я частный детектив, такова уж моя работа!

– Что натворил этот человек? – спросил г-н Когль.

– Прошу прощения, подслушивал! – рявкнул Дамло.

– Не подслушивал, а прислушивался, – поправил задержанный, – последнего закон не возбраняет, хотя разницу вам не понять! Мы живем в свободной стране – так это или не так, будьте добры ответить! – Дамло и не подумал отвечать. – Так кто же воспретит мне свободу передвижения? Покажите мне правило, запрещающее прислонить к почтенной ограде муниципального сооружения свой собственный, приобретенный за наличные велосипед? А встать на него вы, что ли, мне не позволите? Если же я, того не желая, не намереваясь, совершенно случайно стал свидетелем…

– Шпион дерьмовый! – пропыхтел Дамло. – Я тебе…

– Оскорбления! Угрозы! – с грустной усмешкой воскликнул задержанный частный сыщик. – Прошу господ запомнить слова этого полицейского. Шатка ваша юридическая позиция, сержант! Нет, вообразите только: я иду, с интересом осматриваю эти запущенные достопримечательности, слышу вдруг голоса…

– Господин Когль, виноват, судите: не углядел, – проговорил Дамло, овладевая собой, но стараясь не глядеть на сыщика. – Больше такого не повторится! Как с ним быть?

– Отпустите его, – сказал нотариус. Дамло неохотно освободил выход. Но сыщик и не подумал этим воспользоваться.

– Зачем спешить? – сказал он, приближаясь к веранде с приподнятой над головою шляпой. – Я представляю здесь моего клиента, господин Когль, точно так же, как вы своего. Я уполномочен сообщить вам радостную новость: мой клиент тоже не прочь здесь поселиться! Условия ему известны, – сыщик продемонстрировал портативный радиопередатчик. – Ну так?..

Г-н Когль нацепил проволочные очки.

– Как его имя? Его предки происходят отсюда? Чьим наследником он является?!

– Он желает приобрести любое из выморочных владений, – отвечал сыщик, – или же все их вместе, как вам будет угодно!

– Вот деловой человек! – воскликнул в восхищении кулинар.

– Совершенно справедливо! – подтвердил сыщик. – Сугубо между нами: именно его вам здесь и не хватает. Лучшего руководителя вам не найти! Он обеспечил бы порядок и процветание, даже если бы город находился на той стороне Луны!

– Мое имя вы знаете, – сказал нотариус, – моя контора находится в Ноодорте, вашему клиенту будет легко найти меня там в приемные часы.

– Зачем же откладывать? – сказал сыщик. – Он явится с минуты на минуту!

– Дамло, затворите калитку за этим господином, – распорядился нотариус, – а потом поднимитесь сюда, старина!

Г-н Кегль наполнил свой бокал.

– Хоть этот парнишка и глядит увальнем, – сказал он, приобняв Дамло за плечи, – надейтесь на него, как на каменную стену, даже больше!

Дамло кивнул.

– На участке будет порядок, – сказал он, выпил и крякнул.

Из-за ограды послышался приближающийся медленный рокот мощного бензинового мотора…

Калитка распахнулась.

– Труд, господа, только труд – вот основа всякого благоденствия! – не затрудняя себя приветствиями, стремительно заговорил входящий во дворик плотный, добродушного, но властного вида мужчина с белехоньким платочком в нагрудном кармане пиджака. – Труд, ну и отчасти реклама, – ключ к решению поставленных вами проблем в их деловом, то есть разумном, аспекте! С вашего соизволения, могу это взять на себя!

В калитке за его спиной маячил частный сыщик.

Таковы были эти двенадцатилетней давности события, к которым г-н Когль вынудил собравшихся обратиться мысленно вновь, подсунув им свои акты и протоколы.

Первым управился с бумагами прежний кулинар, ныне булочник – по настоянию заинтересованных лиц, мы не называем некоторых имен.

Покосившись на своего соседа по столу – г-на Эстеффана, – г-н булочник прикрыл текст ладонью, поспешно приписал несколько ноликов к различным упоминаемым суммам и передал папку нотариусу, намереваясь обосновать уточнения. Но тот не дал ему и рта раскрыть.

– Хотите все золото мира? – произнес он с ледяным безразличием. – Отчего бы и нет? – И захлопнул папку, не взглянув на драгоценные для булочника цифры.

Булочник с трудом перевел дух. Он-то был готов к обычному деловому отпору, намеревался, поторговавшись, уступить… Не выжил ли этот нотариус из ума? Но если он считается правоспособным, следовало спросить суммы повнушительнее!

Г-н булочник почувствовал себя обманутым, он сидел мрачнее тучи, однако потребовать папку обратно все же не рискнул, лишь напрасно мучился этим намерением.

Г-н Когль задержался за спиной Доремю, у которого от чтения запылали уши.

– Что, господин капельмейстер, мнение ваше изменилось?

Бедняга Доремю не знал, что протокол велся с такою скрупулезностью. Наткнувшись на собственные слова о том, что ему хочется прожить совместно со славными собутыльниками триста лет и умереть в один день, он пропадал со стыда… Чуть слышным шепотом, не поднимая глаз, он пробормотал в ответ, что-де нет, мол, он держится прежнего мнения, все они милые люди, за исключением Биллендона, а впрочем, Биллендон – полезный зато человек, только ему без опаски можно доверить самые капризные инструменты; Доремю благодарен г-ну Коглю за внимание, и даже весьма, он ни в коем случае не хочет доставлять ему лишних хлопот, тем более в вопросах, не имеющих юридического значения (недолго же г-н Доремю гордился потом этой глубокомысленной фразой), так что пусть в бумагах все останется, как было, только – он просит прощения – не следует допускать, чтобы посторонний кто-нибудь увидел…

– Само собой, – равнодушно отозвался г-н Когль, забирая папку. – Не гневайтесь, – сказал он Биллендону, в недоумении изучавшему какой-то листок. – Не имея ваших пожеланий, я вписал свои собственные – считайте это чем-то вроде поздравительной открытки.

– Спасибо, – сказал Биллендон, – недурно вы осведомлены!

– Догадлив, – поправил г-н Когль, и на его лице едва не проступила, наконец, прежняя улыбка. – Не вижу что-то при вас сундучка. И, слышал, наняли помощника?

Биллендон кивнул.

– Толковый школяр.

– Объявление в газете, с именем, с адресом – риск для вас немалый. Каплю доверия мы, стало быть, заслужили. Не скрою, приятно. Что ж, за нами сюрприз! Не такой, как хотелось бы, но все же… Давайте папку, она вам больше не нужна.

Обойдя таким манером всех сидящих, г-н Когль вынул из жилетного кармана старинные золотые часы луковкой, взглянул на циферблат и позвонил в колокольчик. Г-жа булочница, вероятно, дожидалась за дверью: звон еще не затих, как она появилась с подносом, уставленным все теми же кувшинчиками – услуга была, несомненно, заранее оговорена и поставлена в счет.

Нотариус взялся за пробку; послышались торопливые шаги, из темного коридора на террасу, щурясь, выскочил г-н Аусель, разглядел свой кувшинчик, радостно дрогнул, схватил его, выдернул пробку зубами и пренебрег бокалом… Кто с жалостью, кто брезгливо следили, как по его шее гулял запрокинутый, поросший щетиною кадык.

Затем г-н Аусель отдал общий поклон, а нотариус предложил ему папку.

– Зачем? – надтреснуто прокричал г-н Аусель. – Таково указание клиента, – ответил г-н Когль. – Не пожелаете ли что-либо переменить?

– Да, пожелаю!

Г-н Аусель с неожиданной силой разодрал папку надвое и принялся обращать в клочья все ее содержимое, крича:

– Вот каково мое желание!

Г-н Когль опять взглянул на циферблат золотой луковки.

– Сожалею, господин Аусель: вы опоздала – сказал он. – Время истекло, пути судьбе открыты. Помогай вам бог!

Г-н Аусель, обессилев, рухнул в кресло.

…Покончив со сборами, молодой человек обвел на прощанье взглядом свою квартирку, больше, впрочем, похожую на шкаф или купе вагона. Было ли у него предчувствие, что он не вернется? Этого нам не узнать…

Но можем ли мы сказать уверенно, что он сюда не возвращался?.. Истинные его приключения навсегда останутся тайной, одно лишь способно пролить на них свет – наши жизненные обстоятельства. Надо пристальнее вглядеться в Историю, коли захотим сыскать его следы!

Читатель убедится: неясные наши намеки имеют свою отдаленную цель, и не из педантства мы так скрупулезны во всем, что до нашего героя касается, это не прихоть – пытаться вообразить, что его окружало – радовало или тревожило – и какими мотивами он мог руководиться позднее, получивши доступ к таинственным рычагам…

Дверь нараспашку, гремит по ступенькам острие альпенштока! В дорогу, в дорогу!

Почитая городок своим фантомом, молодой человек не удосуживался искать его в справочниках. Теперь он поспешил купить у хорошенькой продавщицы в газетном киоске возле своего подъезда туристскую карту и, развернув, легко нашел знакомое название в левом верхнем углу.

Оно было напечатано микроскопическими буковками – но ведь и городишко был малюсенький!

Типографская краска еще не просохла, пачкала пальцы. И все же нелегко было поверить глазам, он читал и перечитывал надпись возле крохотного кружочка, попробовал выговорить вслух – и язык тоже не без труда повиновался. Выла все же неуловимая разница между этим начертанием и тем, как оно звучало в памяти Конечно, он и сам употребил бы те же знаки – но соединенье их казалось чуждым, словно бы иноязычным…

Увлекшись, он не сразу расслышал, что его окликают: продавщица из окошечка протягивала газету, где содержалась какая-то сенсация. Эта девушка каждое утро строила ему глазки – премило – и пыталась завязывать разговоры, в которых он участвовал из одной вежливости.

– Даугенталь? – повторил он произнесенное ею имя. – Гм, Даугенталь!..

– Это тот, кто изобрел трондруллий, – поспешила объяснить продавщица, неверно истолковав его недоумение. – Важная, должно быть, штука, если его так охраняли!

– Да, довольно важная…

Конечно, невозможно было вовсе не знать о докторе Даугентале, хотя еще невозможнее – знать о нем более определенно и подробно. Академический мир на него сильно гневался из-за сумасбродных идей, высказанных Даугенталем несколько лет назад – этот странный человек никогда себя не обременял обоснованиями или доказательствами. Иные из этих мыслей почему-то привлекли особое внимание нашего студента и даже цитируются в толстой тетради – тоже безо всяких комментариев. Рискуя нагнать на читателя скуку, приведем эту запись:

"В этом старом споре все неправы. Нет атомов – комочков вещества со сложной структурой, нет и атомов – центров сил. Истинная твердь есть то, что мы принимаем за пустоту и называем вакуумом. Эта твердь пронизана каналами и полостями, структура каковых на самом деле достаточна сложна, чем я готов объяснить мнимую сложность структуры и поведения так называемых материальных частиц.

Каналы – это, разумеется, пути, по которым к нам беспрепятственно, будто по световоду, доходит сияние дальних звезд. Полости – это ловушки. Наглядный пример. – разрешенные орбиты электрона, факт, который может объясняться только существованием насквозь геометризованного в каждой своей точке, идеально твердотельного, хотя невидимого и неощущаемого пространства.

Но что же движется по путям и что содержится в ловушках? Чтобы не возвращаться к исходной точке, скажу, что из всего нам известного. Вселенная наиболее напоминает компьютер, да и определенно является чем-то подобным, пусть на уровне, который делает мое сравнение сомнительным. Во всяком случае, прежние вопросы сразу лишатся значения, как только мы вообразим, что любое движение, видимое или невидимое – фотона, атома, листа, человека, звезды, – есть только лишь движение сигнала!

Мы не спрашиваем, каким образом был передан сигнал в современном компьютере – при помощи сжатого воздуха или электрического тока, не имеет также значения, прошел ли он по медному кабелю, пустотелой трубке, по стекловолокну или печатной схеме, что ж это так занимает нас, когда мы говорим о Вселенной? Она умеет делать это – вот и все, а каким образом – мы рано или поздно поймем, потому что отчасти для этого и существуем.

…Предопределение? Отчего не допустить, что предопределено все, в том числе и случай, когда ваша воля полностью изменяет вашу судьбу – предопределена такая возможность, предопределены результаты. Предопределение – подвижная система программ, в которых ни один вариант не упущен.

…Нелепо думать, что мы безразличны Вселенной и что она не хочет с нами объясниться. Мы ее дети, мы ее надежда. Существует язык, на котором мы пока умеем только лопотать. Октава в музыке, октава в химии – азбука этого языка, на котором мы заговорим, когда повзрослеем…

Широкой публике д-р Даугенталь был известен только тем, что он изобрел трондруллий – материал, чудодейственной прочности: тонкий его лист успешно заменял танковую и корабельную броню, вовсе не поддавался температурным воздействиям. Позднее для строительства тех городов, которые покуда еще целы, применялись составы, родственные трондруллию, от него произведенные, но пока что он был чудовищно дорог. Вдобавок, одна из разновидностей этого удивительного вещества могла служить в качестве необычайно эффективного горючего и даже – поговаривали – взрывчатки с особыми свойствами.

Вот газетные заголовки тех дней: "Похищение д-ра Д.", "Секретный объект № 1: похищение или побег?", "Коммунисты берут реванш", "Большевики или Тургот?", "Д-р Д. – очередная жертва террористов", "Слухи об убийстве д-ра Д.", "Ищите его в Москве", – заявляет сенатор".

– Я живу от него по соседству – тут, неподалеку… – девушка сделала коротенькую паузу и улыбнулась. – Вокруг его особняка бетонная стена… Представляете, сплошная, без ворот, но, говорят, что есть подземный выезд, никто не знает где! Что за стеной, от нас даже с верхнего этажа не видать – вот какая высокая! Военные патрули на всех четырех углах, и все время ходят эти – в штатском!.. Зато у нас самый спокойный район: на любой шум сразу кидаются, безопасно даже вечером и ночью!.. – Она снова сделала паузу, но молодой человек не дал ей продолжать.

– Потрясающа – сказал он, – Просто потрясающе! Благодарю вас.

Он пытался припомнить: ему что-то снилось насчет этого доктора Д. Особняк его, вернее, бетонную стену он знал – проходил вдоль нее дважды в день, под окна Дамы и обратно.

Внезапно молодой человек расхохотался, вспомнив свой сон. Ну, черт возьми, и денек – а что еще предстоит!..

– Извините, – сказал он недоумевающей девушке. – И не беспокойтесь так о нем… Прощайте!

Расстояние до города, судя по карте, было не столь велико: прогулка эдак на полсуток. Молодой человек намеревался проделать весь путь пешком – наяву, как прежде во сне, чтобы сопоставить содержимое толстой тетради с бодрственными впечатлениями. Эксперимент продолжается, – говорил он себе, хотя наверняка об эксперименте думал все же меньше, чем об ожидаемом приключении в гулком каменном сарае!..

Но не дать ли себе маленькую поблажку – доехать автобусом или метро хотя бы до окраины?

Этого намерения исполнить ему, как он и предполагал, не дали – улица оказалась перекрыта тесно составленными полицейскими машинами.

– В чем дело? – спросил он у старшего по наряду, подосадовав на себя, так как загодя знал о препятствии, знал какой получит ответ.

– Ищем, – сказал полицейский офицер, не вдаваясь в подробности, и указал на стену, где была наклеена афиша:

"Разыскивается член Национальной Академии, Нобелевский лауреат д-р Т. О. Даугенталь. Лица, располагающие сведениями о его местопребывании, приглашаются сообщить их непосредственно г-ну префекту в его канцелярии. За таковые назначено чрезвычайное вознаграждение".

Странник не воспользовался даже лифтом – пошел вверх по железным, еще ослизлым от ночного холода, гремящим ступенькам лестницы, ведущей на эстакаду. Солнце не успевало прогреть недра столицы. Багровое от смога, оно восходило над крышами, указывая путь.

Сердце отбивало маршевый ритм, как барабан военного оркестра.

Мы нынче иногда слышим романтические воздыхания: ах, двадцатый век – такой далекий, дивный, необыкновенный, грозный, блистательный, соблазнительно героический двадцатый век! Ах, жизнь посреди непрерывных опасностей и приключений – настоящая жизнь! В этом есть своя правда, верно и то, что подобные восклицания звучали в самом XX веке… Излечить нашею романтика от грез могла бы порция, обыкновенного тогдашнего городскою воздуха, жаль, ни один музей не догадался его законсервировать. Выполнить для наглядности полный синтез вряд ли возможно, да и частичный опасен: этот мерзостный ядовитый газовый конгломерат умертвил множество людей, животных и растений, даже привычных к нему, успевших приспособиться.

Человечество само творило и переживало наяву кошмар превращения родной планеты в чужую. Самодовольные урбанисты говорили, что так и должно быть, что во имя светлых целей прогресса потомкам суждено проблаженствовать век свой в скафандрах. Слышались в ответ призывы разрушить города, вернуться к природе, загнать все человечество в деревню. Такие лозунги иногда находили чудовищное воплощение. Но ничто не могло помешать бетонным коростам городов разрастаться и дальше, губя воду, воздух и почву, необходимую для самого простого пропитания. Романтик сильно заблуждается, предполагая, что люди желанного века обитали в тех городах, которые целы еще и нынче, а не в тех бетонных пещерах, чьи останки не смогло облагородить время, они отвратительны и теперь – итог долгой драмы, в которой красота отступала перед полезностью, а полезность сдалась дешевизне, потому они оказались столь непрочны…

Приближение катастрофы делалось все ощутимее. Продымленная атмосфера избыточно согревалась, возросла температура в приполярных областях, массы льда уменьшались. Пока академики спорили, на сколько именно метров поднимется в будущем уровень мирового океана, он поднимался в настоящем, неощутимо – на сантиметры, меняя климат и геотектонику. Земная кора содрогалась все чаще и сокрушительней, оживали вулканы, следственно, становилось еще жарче. Удивлялись климатическим загадкам, строили гипотезы, тем временем губительный цикл сокращался, землетрясения и наводнения невиданной силы напомнили и самому тупому из жителей Земли о том, что имеется существо, безусловно, заслуживающее пощады:

Это он сам. Пропасть, раскрывшаяся под ногами, заставила его остановиться… Но не попятиться! Достойно и мужественно встречали целые народы свои прежние беды, с достоинством и мужеством встретило человечество всеобщую беду. Наступило подлинно Героическое время, но о нем, исполненном труда, аскетизма и подвшов разума, почему-то никто не тоскует, хотя оно, безусловно, должно восхищать нас, потомков, больше, чем век апофеоза человеческой глупости и жестокости.

Мы, однако, увлеклись: ко дню, с которого начинается наше повествование, экологические вопросы далеко еще не вытеснили политических, они только все громче о себе заявляли, и людям становилось все труднее прикидываться глухими. Начинал изменяться облик городов: крыши зданий были соединены легкими мостиками, избавившими пешехода от бесчисленных опасностей улицы, от ее отравленного воздуха…

Поднявшись наверх, странник увидал унылейшее зрелище – целое море крыш, плоских крыш, залитых, для водонепроницаемости, посеревшим битумом, утыканных вразнобой антеннами телеприемников, и подумал, – имеется запись в толстой тетради! – что покуда ученые архитекторы фантазируют о городах будущего, простой строитель мог бы сделать куда привлекательнее обыкновенный город настоящего. Отчего, спрашивается, должна пропадать понапрасну площадь крыши? Отчего не поместить на ней солярий, небольшой кустарниковый сквер, а то, глядишь, и настоящий парк, отчего не устроить площадку для детских игр, с каруселью, с фонтаном? Все это нагоняющее тоску пространство могло бы зашуметь зеленью, затем наступила бы очередь стен: вьющиеся растения скроют постыдные уродства бетонных чудовищ. Город станет не только потреблять и отравлять, но и производить кислород, возместит природе часть отвоеванного и украденного, а мог бы это вернуть даже с лихвою! Зачем упрятывать под землю водопроводные, отопительные, канализационные трубы? Вынести их на поверхность, защитить от морозов, возведя над ними теплицы и оранжереи, – до последней калории израсходуется пропадающее понапрасну тепло… Отходы незамедлительно перерабатывать в удобрения и пускать тут же в дело вместо того, чтобы ими грязнить убитые давно уже реки. Человек должен убедиться, что может возвращать природе больше, чем от нее получает!

Не забудем, что герой наш был провинциал, в детстве деревенский житель: тема эта занимала его весьма.

Город!.. Город, разумеется, необходим, но обязан ли он непременно быть мерзок? Деревенский простор, независимость, уединенность – это в тесноте города, конечно же, только пустые мечтания, однако…

Мы знаем, что мечтания не остались без последствий.

Как мало нам этих страниц, как неряшливы и отрывисты его записи!

Он шел и улыбался…

– Удивляюсь? господин Эстеффан, чем не нравится вам наш мэр, – сказал Доремю но дороге из ратуши.

– Он жулик, – отвечал аптекарь, – а… – спохватившись, он порешил сохранить мнение о секретарше в глубине язвы своего сердца, так как этот Доремю был вряд ли способен верно понять его.

– Конечно, жулик, – согласился Доремю не задумываясь. – Но какой жулик! – это было сказано с уважением к чужому мастерству, – Я не особенно проницателен, а мигом это понял, как только он вошел тогда в калитку, помните?

– Еще бы! И сразу начал прибирать к рукам что плохо лежит!

– То, что никому не принадлежало, – попытался г-н Доремю внести поправку.

– Ну, положим, кое-что принадлежало господину Ауселю.

– Это совсем другой случай!.. Он только всех опередил, мы и сами могли, бы…

– Нас с вами, господин Доремю, могли бы остановить соображения морального свойства! А гостиница? Казначей намекает, городу не миновать банкротства.

– Эти двое приезжих… Конечно, это еще не называется наплывом туристов…

– Сколько он им, по-вашему, заплатил?

– Как?! – г-н Доремю даже остановился в изумлении. – Вы думаете, господин мэр их попросту нанял?

– И расходы, как всегда, оплатит город. Туристов же нет и не будет.

– Господин Эстеффан, я вас не узнаю! Вам самому эта идея очень нравилась, вы даже составили путеводитель!..

– Я не голосовал за строительство гостиницы!

– Извините, вы предубеждены!

– Я предубежден? А весь этот сброд на муниципальных должностях?

– Да, возмутительно! – подхватил тут и сам г-н Доремю. – Господину Коглю следовало бы вмешаться!

– Господин Когль – всего только нотариус.

– И все же… Он так изменился, господин Эстеффан, мне Сегодня даже страшно стало, – пожаловался г-н Доремю. – И между нами: невыносимый буквоед! Зачем, спрашивается, было подряд записывать то, что мы тогда наговорили.., спьяну!..

Г-н Эстеффан тоже слегка покраснел. Вычеркнул ли булочник ту фразу? Не имеет, конечно, значения… Но не напрасно ли он сам воздержался высказать г-ну Коглю свои пожелания насчет.., гм, женитьбы? Неужели могущественный клиент ноодортского нотариуса и впрямь стал бы заботиться?.. И даже, чем черт не шутит, развеять проклятое невезенье?.. Но это было бы вписано в эти несчастные бумаги, могло бы попасться кому-нибудь на глаза…

– Что ни говори, господин Когль исполнил все остальные пожеланья! – неожиданно для себя сказал он вслух – и торопливо перескочил на прежнее. – Город, поднятый чуть ни из руин, островок спокойствия в море страстей – все, что мэр ставит в заслугу себе…

– И правильно, и правильно! Вспомните, что делалось по всей округе! Это сумасшествие с крестовым походом и прочее! А у нас? Пустячки, хулиганские выходки!..

– Полкилометра бинта и трехлитровая бутыль йода, за которую никто не уплатил, – с горечью вставил г-н Эстеффан. – И вы забываете про Дамло!

– Да, при Дамло не очень разгуляешься, – признал г-н Доремю, – он, конечно, может усмирить, но, примирить, господин Эстеффан, примирить…

– ..удается только кому-то третьему – ни мэру и ни Дамло это не по зубам, хотя действует он, наверное, через них не знаю, каким способом, и помимо – тоже не знаю как.

– Ах, вы намекаете…

– Да, я намекаю. Вот посмотрите, например, на Биллендона. Его ведь преследовали…

– Этого Биллендона тоже голой рукой не ухватишь. Я могу вам порассказать…

– Нет, вы знаете, кто его враг? Приятель из префектуры шепнул на ушко, – тут г-н Эстеффан и сам перешел на шепот, – это был сам Тургот!

– Тургот? – повторил г-н Доремю, бледнея и принявшись озираться. – Господи, почему же его не изловят! – возопил он вполголоса. – Не понимаю тогда, почему Биллендон еще жив до сих пор! Кажется, такого еще не бывало!

– Вот именно, – с демонической усмешкой подтвердил г-н Эстеффан. – Такое возможно, если кто-нибудь имеет власть и над самим Тургогом. Кому-нибудь, наверное, даже не очень трудно какими-то своими средствами навести в городе порядок, если ему желательно…

– Кто же он, этот наш Некто? – воскликнул трепеща г-н Доремю.

– Попробуйте спросить у господина Ауселя, – посоветовал г-н Эстеффан – опять с демонической миной.

Доремю от неожиданности приостановился.

– Неужели?.. Я не знаю, могу ли… Трудно верится!

Господин Аусель не приносит нам чести… С некоторых пор!..

– Именно потому он теперь иногда пробалтывается. Но не до конца.

– Нет, я не осмелюсь, хотя мне крайне любопытно его мнение… – г-н Доремю вдруг замялся. Г-н Эстеффан, напротив, вскинул ушки.

– О чем?

– О разных предметах, – отвечал г-н Доремю уклончиво. – Господин Эстеффан, возможно ли с научной точки зрения, чтобы наш Некто оказался невидимкой? – ему было довольно трудно это произнести.

– Что за фантазии! – возмущенно воскликнул г-н Эстеффан. Г-н Доремю разобиделся.

– Это не фантазии, – отвечал он запальчиво, – это секрет!

Г-н Эстеффан был заинтригован до крайности: Доремю ухитрился что-то выведать – или выдумать! У Доремю секреты – ну и ну!.. Конечно, какая-нибудь чепуха, но ведь мучается, потеет, не желает сказать – небывалое дело!

– Ну и держите при себе свои секреты, – проговорил он как можно равнодушнее.

– Господин Эстеффан, извините, но я.., обещал никому не рассказывать, вам в особенности!

– Госпожа булочница? – догадался г-н Эстеффан.

– Ну да… Это она, – нехотя признал г-н Доремю. – Вы же знаете, нам с ней теперь приходится беседовать, поскольку я выступаю в роли вашего…

– ..представителя, – подсказал торопливо г, – н Эстеффан.

– Только прошу вас…

– Вы мне, кажется, не доверяете? – гордо проговорил г-н Эстеффан.

– Не обижайтесь, ради бога. Булочник ей запретил строжайше всякие об этом упоминания, заботясь о семейной репутации…

– ..в которой я лично заинтересован. Продолжайте, господин Доремю, без опаски!

– Ив самом деле!.. Вы, конечно, помните обед у господина Когля – тот самый… Так, вот: булочница клянется всеми святыми, что кувшин с вином, который стоял напротив пустого кресла, оказался открыт и почат!

Т-н Эстеффан призадумался.

– По бокам сидели Биллендон и Аусель, – начал он припоминать. – Биллендон не выпил, кажется, ни капли, но Аусель.., ему, конечно, не хватило своего кувшинчика – вот вам разгадка! Ах, тещенька! – и он расхохотался.

Г-н Доремю помрачнел.

– Господин Эстеффан, я не для того вам рассказал!.. Она, как бы это выразиться, не выдумщица! Мне самому пришло в голову насчет господина Ауселя, он и тогда увлекался… Он пил из своего бокала, а если бы взялся за чащу – мы бы заметили, верно?

– Пожалуй!.. – согласился, подумав, г-н Эстеффан.

– Но чаша была сперва с краями налита, а потом опорожнена до половины!

– Господин Доремю, вы внушаете мне сомнения, – сказал г-н Эстеффан. – Чего ж, ваша госпожа булочница сама видела, как пили из чаши? Эти-то – невидимки?.. – Он приготовился снова захохотать, но Доремю обрезал его веселье.

– Поэтому вас и опасаются, – сказал он угрюмо. – Никто ничего не видел – в том-то и дело. Но госпожа булочница прибирала со стола. Она женщина наблюдательная: объяснила мне подробно, как выглядело бы винное пятно, если бы, наливая, слегка промахнулись – и как…

– Главное, никто не наливал, – сказал г-н Эстеффан. – Вздор это все, господин Доремю, и семейство все вздор-нос! – это выскочило у пего нечаянно: припомнилась утренняя обида.

– Господин булочник прямо как в воду глядел, – ответил на это Доремю, глубоко уязвленный.

– Что вы ссоры сегодня заводите? – миролюбиво приструнил его г-н Эстеффан, взяв даже под руку. – То взял с чего-то, что наш мэр мне не нравится! А я только настроен критически – с достаточным основанием, поэтому, когда иду па заседание в ратушу, оставляю бумажник дома. И вам советую инструменты застраховать. Меня кое-что раздражает и тревожит, но его всегдашняя бодрость, этот неиссякаемый оптимизм – могу ли я не ценить? – Он говорил вполне искренне! – Я пригласил его на наш вечер! – заключил г-н Эстеффан.

Доремю опять приостановился.

– Н он придет?

– Обещал. Интеллигентные люди должны держаться вместе, таково мое мнение.

– И мое! – подхватил Доремю. – Это замечательно, я не знаю, что мы делали бы тут без вас!

Они распрощались, и Доремю помчался домой, куда оркестрантам надлежало снести инструменты, составлявшие личную собственность капельмейстера. А г-н Эстеффан повел себя несколько странно. Прохожие могли наблюдать, и они наблюдали, как почтенный согражданин сперва припустил по улице трусцой, затем, подпрыгнув, остановился, с неприязнью дернул себя за нос, повернул на мостовую, остановился опять, подумал, пятясь, добрался до тротуара и замер в состоянии, напоминающем каталепсию.

Отметим, что и повседневная манера поведения г-на Эстеффана бывала достаточно живописна. Кабы последовавшая череда необычных событий не породила сплетни л различные подозрения, обыватель скоро позабыл бы о чудаческих артикулах, объяснив их себе тем, что на г-на аптекаря нашло вдохновение. Да и мало ли у него было в тот день забот?

Часть городской элиты оказалась завлечена в завсегдатаи его салона с помощью напитков, изготовленных им лично с теми преимуществами, какими снабдила г-на Эстеффана его Наука. Бесплатный медицинский бар так прославился, что на званые вечера нередко пытались прорваться разные забулдыги Следовало договориться об охране порядка. Исправен ли миксер? А закуски, закуски, проверен ли их запас? Боже, а сюртук? Эта разиня-экономка, конечно, не догадается… Жениться совершенно необходимо. Г-жа булочница проявляет здравый подход: лучшей партии не сыскать, девицу же давно пора сбыть с рук. Но булочник, булочник!.. Невозможное дело – пожертвовать для булочника своими убеждениями, о которых всем, вдобавок, известно. Упрямый осел! "Не жениться бы вам никогда и детей не заводить"! Что г-н Эстеффан плохого сделал?.. Предстоит решительный шаг. Сегодня же, сегодня сделать предложение! Семейство приглашено, не повредит пригласить вторично… И за минуту перед тем, как начаться фейерверку… Проверить, кстати, готов ли этот фейерверк. Не забыть о микрофоне! Но главное, самое главное – постараться, чтоб на вечере непременно присутствовал тот, кого г-н Эстеффан в мыслях своих именовал Высокочтимым Другом!..

Тем временем Дамло, забежав на минутку в участок, чтобы хлебнуть пива, нашел на столе зашифрованную служебную фототелеграмму. Добраться до смысла стоило многих трудов. Предписывалось взять немедленно под строжайший надзор мастерскую Биллендона, в особенности всех его служащих, и ждать дальнейших указаний.

Дамло хмыкнул, отворил сейф, где хранилось пиво, но призадумался Это как получается: они там, наверху, что-то знают, а Дамло не знает? Выходит, он допустил на своем участке недосмотр?

Дамло, сопя, глядел на вскрытую жестянку. Пить не хотелось, хотелось есть, но бутерброды кончились. В минуты забот и раздумий мастер сыска ощущал в пустом желудке тяжесть, будто был проглочен пистолет.

"Ничего непредусмотренного, – размышлял Дамло о Биллендоне, – и недозволенного не натворил, в свалке у собора не принимал даже участия, хотя все там были, за исключением Эстеффана, атеиста, тот прибыл позднее для оказания медпомощи, и мэра: тому драться нельзя, и он неизвестно какого исповедания, посещает торжественные службы у всех, называет себя экуменистом. Узнать бы, в чью пользу платит церковный налог, так у инспектора не спросишь, его человек, тьфу, о чем я?! Сказано: "в особенности всех его служащих", к чему бы? У Биллендона все служащие – один этот мальчишка, подручный, приезжий, имя Рей, нанят по газетному объявлению. Может, он в чем замечен? Задержать, допросить? Опять тьфу! Стыд-позор: с несовершеннолетними связываться, может, они где безобразят, но только не тут. И указания такого нету. Жизнь собачья!.. Дамло вздохнул почти жалобно. Он терпеть не мог думать, это причиняло ему физические страдания. Но мыслительный аппарат, с трудом приведенный в действие, требовал такого же труда и на то, чтобы действие прекратилось.

Ход его мыслей вызвал следующие поступки: сержант обошел помещение участка, убедился в отсутствии посторонних и запер все двери. Вернулся в свой закуток. Выглянул наружу сквозь зарешеченное оконце, установил, что никто не подсматривает. И тогда уж с вороватым видом присел возле сейфа на корточки.

В нижнем отделении большого сейфа хранился маленький сейфик, приобретенный на собственные сбережения по секрету от мадам Дамло. Сержант отпер его.

В сейфике лежала всего лишь одна папка, довольно пухлая, на ее сером картоне рукою Дамло было неумело начерпано крупное готическое "Т". Сидя по-прежнему на корточках, отгороженный от всего мира столом и запертой дверью, полицейский углубился в чтение.

Поверх прочего в папке лежали газетные вырезки, которые Дамло выпросил у Биллендона. Содержание он знал наизусть: такого-то числа, в таком-то часу двое замаскированных вооруженных террористов совершили в Дугген-сквере попытку похищения трехлетней дочери известного политического деятеля такою-то, что, кстати сказать, не мало повысило шансы последнего на тогда еще предстоявших выборах… Гувернантка упала в обморок, но девчонка оказалась хоть куда – дралась, как кошка, исцарапала нападающих в кровь, визжала на весь сквер. Похитителям помешал случайный прохожий. Он здорово их отделал – из одного почти что вышиб дух, а другого, который собирался в него стрелять, обезоружил и публично выпорол ремнем – здесь же, на гравийной дорожке! По одной этой подробности в городке любой угадал бы сразу, кто был этот прохожий, пожелавший, как писали газеты, остаться неизвестным…

Впрочем, таковым он остался только для газет и полиции. Биллендон не знал, с кем связывается: он недавно воротился из Австралии, как видно, с деньгами: купил домик в столичном предместье. Этот дом был взорван, жена и сынишка погибли, на него самого несколько раз покушались, однажды ранили легко в руку, он принужден был бежать, волей совершенно непостижимого случая очутился здесь – и все странным образом прекратилось, никто его больше не трогал!..

Дамло добрался до копии своего рапорта и обиженно засопел. Дугген-сквер не входил в его участок, он побежал туда, заслышав крики, и никак не мог успеть задержать машину, в которой субчики смывались с места происшествия, это для всякого очевидно! Тем не менее вот приказ о выговоре за нерасторопность и, пункт второй, о переводе в эту чертову глухомань! Приятели-постовые шепнули ему, правда, что он напрасно, видите ли, запомнил номер машины! Дамло разговорчики пресек. Крамольничать нечего. Начальству лучше знать. Тургот остановил его карьеру, с Турготом он и рассчитается. Как и когда, он знать не знал, однако был почему-то уверен, что глава знаменитом бандитской шайки из рук его не уйдет – и не один, а со всей своей шайкой!

Этого надо было ждать, для этого копить сведения!..

Но никто ничего толком не знал о Турготе, хотя шайка действовала который уже год. Даже сами бандиты главаря своего в глаза не видывали. Прямого участия в делах он не принимал. Клиентуру изыскивал сам, проявляя поразительную осведомленность. Звонок по телефону, незнакомый голос предлагает избавление от неприятностей, называет сумму оплаты за услугу – внушительную сумму, но обычно посильную, – и не вздумай отказаться, не то что донести или хотя бы разгласить! Всякий знает: расправа за это будет скорой и короткой, правда, без лишней жестокости.

Семьям жертв даже выплачивалась компенсация – иногда очень приличная! Вот это обстоятельство почему-то приводило Дамло в особенное бешенство, он об этом слышать боялся – не хватил, бы кондрашка!

Материалы из папки с готическим "Т" трактовали Тур-гота по-разному, в том числе как миф, несуществующую личность, прикрытие для нескольких гангстерских шаек, психологический трюк, разработанный неким мозговым трестом по коллективной заявке… И как главу подпольной преступной империи, охватывающей континент, протянувшей щупальцы в другие части света. Левые намекали на связи с полицией, с администрацией, но не могли своих догадок подтвердить.

Во всяком случае, с именем Тургота была связана совсем не мифическая сила: выстрел мог оборвать размышления излишне проницательного теоретика, храброго журналиста, преданного долгу полицейского…

Дамло колебался: не следует ли поместить в эту папку полученную телеграмму. Расшифровал ее вторично и все-таки решил: нет, рано.

Он запер папку в сейф, уселся за стол, уставился в пространство перед собою и просидел так долю-долго.

– Ладно, – проворчал он наконец. – Будем держать ухо востро. Установим пост – вот что мы сделаем! Установим пост!

Его желудку сразу полегчало. Дамло дотянулся до жестянки, единым духом высосал серевшееся пиво, радостно закряхтел, положил телеграмму в верхнее отделение большого сейфа, запер замки и наложил пластилиновую печать.

Глава 4

Случал на автостраде близ Ноодорта не был в свое время внесен в реестр дорожных происшествий, поскольку обошелся без жертв и ущерба имуществу. Однако очевидцы еще долго не могли о нем позабыть. Нынче, когда только одичалые овцы навещают прежнюю великую дорогу, нам нелегко вообразить эти несколько минут всеобщего ужаса и паники, так же, впрочем, как понять, отчего в преддверии всемирной катастрофы люди меньше задумывались об ее возможности, чем о собственном комфорте, и отчего в комфортабельнейших городах бедняки умирали зимою от холода – а ведь подобное было редкостью и в палеолите! Топливо давно уж приходилось экономить – и все же безо всякой решительно нужды продолжали расти железные стада автомобилей, что сутки напролет гремели но дорогам, пожирая драгоценный бензин, извергая ядовитую бензиновую гарь!..

Движение на трансконтинентальной автостраде шло восемь полос и подчинялось строжайшим правилам. Если в других местах дорожная полиция допускала так называемый автостоп, то здесь изловленный на обочине пеший зевака подлежал допросу в комиссариате и наказанию в административном порядке.

Каково же было изумление водителей, которые вдруг увидели перед самыми стеклами своих кабин невозмутимого пешехода!

Он не пытался перебежать дорогу, нет: он двигался не спеша, словно бы это не вокруг него визжали тормоза, ревели клаксоны, раздавались крики и ругань. Но он все это слышал – и даже ответил смехом на одну особенно забористую реплику! И своими ясными веселыми глазами он видел прямо на него мчащийся смертоносный неудержимый тесный – колесо к колесу, бампер к бамперу – поток автомобилей. Эксперимент продолжался, кто знал, к чему могло бы привести нарушение даже самого простого из его условий? Экспериментатор размышлял об этом с ужасом и предпочел, как записано в его дневнике, не рисковать!.. Так-то!.. Тут есть над чем поразмыслить.

Бронированный лимузин в окружении небольшого эскорта мотоциклистов вынужден был остановиться вместе с другими машинами.

– Выясните, в чем дело! – послышалась команда. – Какой-то идиот перебежал дорогу! – был ответ.

Сто или тысячу раз должен был странник погибнуть под колесами, но вместо этого благополучно миновал восьмую полосу и скрылся за обочиной, оставив позади многокилометровую дорожную пробку, над которой вскоре зажужжал полицейский вертолет…

Автострада – бетонное ожерелье Европы, супергорода и фермы, мотели, залежи пивных жестянок – с этим было покончено. И не покончено… Знал ли все-таки он, что имеет билет в один конец? Возможно, догадывался; не зря же он так старательно пытался припомнить ускользнувшие подробности последнего своего сновиденья: он бежит на зов по выщербленным каменным ступенькам.., какой-то старик: борода во всю грудь.., что он сказал?.. Да, был старик, но… Кто он?.. Что-то он сказал необыкновенно важное.., кажется. Что-то было.., и в старике в этом такое… И что-то еще он увидел, какой-то удивительный предмет – там, в подземелье!..

Впереди за столбами, опутанными ржавой колючей проволокой, простирался не имеющий, кажется, краю, заросший бурьяном пустырь.

Перебираясь через комья рваной проволоки, странник наступил на дощечку с намалеванным черепом и надписью:

"Запретная зона" – судя по всему, запрет давно был снят.

Шум машин становился слабее, но долго еще на поля соломенной шляпы, па потное лицо, па плечи и рюкзак оседала тончайшая, перемолотая шинами пыль. Пыль великой дороги, видавшей переселения народов, латинские легионы, повозки вестготов, хоругви империй, опрокинутую свастику и звездно-полосатый флаг. Низкое черное облако пыли и гари клубилось над дорогою, не двигаясь с места, и гремело, не обещая грозы.

Странник остался один, ничуть этим не огорчаясь: он не нуждался более в поводырях.

Скоро у горизонта сделались видны островерхие железные башни его сновидений…

То была окраина свалки, в какую постепенно превратился некогда сверхсекретный, а потому особо знаменитый испытательный полигон, Виновником его бесславной судьбы явился д-р Т. О. Даугенталь, о котором страннику утром так кстати напомнили…

Нестройные ряды боевых ракет вздымались над бурьяном – зрелище довольно грозное, но, пожалуй, уже и смешное; ничто не могло изменить судьбы этих страшилищ, брошенных здесь навечно, загубленных собственным совершенством, их прочность и термостойкость были таковы, что переплавка сравняла бы весь этот железный хлам по цене с изумрудами.

Очутившись здесь, можно было грезить о конце милитаризма на планете, однако напрасно: куда более мощные ракеты в возросшем количестве отливались теперь из невесомого почти трондруллия, изменились условия их испытания, так что полигон был теперь не нужен, из собственности военного блока сделался обременительным владением местного военного ведомства, микропустынькой в глубине Европы.

Впрочем, бродя посреди выпотрошенных железных чучел, странник всюду видел следы обитания, хоть и довольно давние. В бурьяне дотлевало выброшенное тряпье, громоздились груды мусора, празднично сияли красками неизбежные пивные жестянки, корпуса ракет были снизу все исписаны и изрисованы; читая многоязыкие надписи, нетрудно было вообразить и закоренелых бродяг, и загнанные нуждою семейства, и хиппи очередной генерации – с плешью, в драных буддийских халатах, и задававших тон цыганских королей… Наверное, табор снялся с места нежданно, как появился. Под чиханье стареньких бензиновых моторов, колымаги, начиненные детишками и скарбом, вздымая тучи пыли и ржавчины, двинулись, провожаемые патрульными полицейскими вертолетами, в бессрочное кочевье, чтобы спустя годы снова объявиться, может быть, где-нибудь в Непале.

О единственном нынешнем обитателе странник вспомнил, когда путь ему преградила рухнувшая наземь десантная ракета.

Из ее разбитого иллюминатора выглядывало юное деревце. Тень листвы трепетала на покалеченной автоцистерне, которая казалась игрушкою под боком мертвого кита. Это дерево живет и теперь, его милосердная тень целиком укрывает железное чрево поверженного гиганта! От цистерны же остался поросший травою холмик ржавчины.

Обойдя ракету, странник пробрался в ее раскрытый люк, зашагал гулкие осевым проходом, усеянным круглыми пятнами света из иллюминаторов.

В ближайшем отсеке на дюралевой раскладушке лежал прогоревший тюфячок, подушка и свернутое одеяло – все достояние их владельца. Странник скинул рюкзак, распустил тесемку, извлек оплетенную бутылку чистейшего натурального ямайского рому, какого не доводилось пивать и пиратам, поставил ее в изголовье постели г-на Ауселя, зная, что тот сумеет оценить его дар!..

Он знал, что не застанет на месте хозяина сего жилища, хотя, может быть, втайне на это надеялся. Но если бы их встреча и состоялась, изменило ли бы это дальнейшие события? Вряд ли. Наверное, лишь стало бы чуть извилистей русло нашего повествования!..

Когда странник выбрался снова наружу, солнечный диск расплавил уже своим прикосновением извилистую линию горизонта, образованную дальними пологими холмами.

Перед ним была старинная заброшенная каменоломня, на прежнем его рисунке обозначенная как пропасть.

И в городке за холмами окончился день и наступил вечер, самым выдающимся событием которого должно было стать светское сборище в аптеке г-на Эстеффана, а возможно, и его помолвка… Судьба, однако ж, рассудила иначе, но никто еще не расслышал зловещего тиканья таинственного механизма, запущенного неведомо где и неведомо кем, никто не различил первых нитей сотканной им пряжи, протянувшихся посреди прошедшего дня, и не предвидел, что через считанные часы жизнь превратится в непрерывное приключение.

– Друг алкоголик профессор Аусель, как видно, не придет, – сказал приятель Рея, отбирая у Звереныша в который раз отчищенною шляпу. – Спать пора. Я иду в гостиницу. Проводите, коллега!

Биллендон тоже принялся собираться.

Звереныш проводил их до самой двери, продолжая попытки проделать с брюками посетителя то же, что и со шляпой, и мучаясь из-за того, что ему не удалось уничтожить ни одно из множества пятен, хотя он трудился над ними весь день, пуская в ход даже копи.

Посетитель похлопал его по спине.

– Чепуха! – сказал он. – Зря хочешь порвать мою шкуру. Что я обещал глупому толстому лаборанту оппоненту? – Г-н Эстеффан приходил за микрофоном и снова почтительно умолял прийти на званый вечер. – Нет, я не пойду. Устал, собака. Скажите ему, симпозиум откладывается.

И они миновали ярко освещенные окна аптеки, ее стеклянную дверь, сквозь которую можно было любоваться фалдами сюртука г-на Эстеффана: тот как раз был за пят очередным гостем.

Над городской площадью матово сиял стеклянный куб пустого гостиничного вестибюля, где только портье клевал носом за стойкой. Появления клиента он не заметил.

Биллендон и Рей не успели уйти, когда площадь осветило фарами. Огромный лимузин, появившись беззвучно, как призрак, разворачивался перед подъездом. Завидев его, Рей почти взвыл от досады.

– Не выдавайте! – крикнул он Биллендону и припустил прочь.

Фары погасли. Двое верзил, одетых в черное, заняли пост у распахнутой дверцы, из которой вышла красивая, чуть полноватая дама.

– Ужасная дорога! – сказала она и, обернувшись, позвала:

– Марианна!

– Куда же он?.. Только что его видела! – донеслось из машины. – Ага!..

Внутри звякнуло, затрещало, из машины выскочила растрепанная девчонка в белом платьишке, метнулась стрижом вдоль подъезда.

– Что это с ней? – в недоумении проговорила дама. – Деликатный возраст! – запросто, как к старому знакомому, обратилась она к Биллендону, который с интересом наблюдал происходящее. – Но обычно она ведет себя спокойнее, хоть вы и не поверите!

– Поверю, – пообещал Биллендон, тихонько двинув локтями двух типов в черном, которые зашли с боков. Типы взвыли.

– Осторожнее! – сказала дама. – Влетели в копеечку: муж выписал их из Чикаго. Убрать пистолеты, мальчики! Марианна!

Девчонка промчалась вверх по ступенькам крыльца и ворвалась в вестибюль с таким грохотом, что портье наконец проснулся. Было видно, как она в ярости подпрыгивает перед стойкой, задавая вопрос за вопросом.

– По-моему, у нее роман, – сказала дама. – Не хватало хлопот!.. Спокойной ночи, абориген!

– И вам, – отвечал Биллендон.

Типы в черном на прощанье ощерились, не понять, злобно или добродушно. В вестибюле они ухватили под локти беднягу-портье, завладели ключами, повлекли его к лифту.. Из уличной темноты выкатился г-н сыщик на стареньком складном велосипеде, кинул на ходу извинение, спрыгнул с седла, проскочил в вестибюль, выхватил книжечку с карандашиком и устремился к пустому закутку портье.

– Что-то будет!.. – сказал Биллендон. Рей выглянул из-за угла…

"Что-то будет!" – подумал и странник. Что-то будет.., но что? – он силился это припомнить.

Не ко всем своим видениям странник был внимателен, иные не казались значительны, иные не отличались правдоподобием… Теперь он понимал, что ошибался!

Странник прибавил шагу.

Из раскрытой двери падал свет матовых шаров, вытекал смешанный с табачным дымом запах лекарств. Тут Биллендона и Рея подстерег г-н Эстеффан.

– Зайдите на минутку! – попросил он, вцепляясь в рукав. – Не желаете ли? – Он щедро повел рукой вдоль столика, уставленного душистыми медицинскими средствами, оказывающими неоценимые услуги здоровью и поднимающими жизненный тонус. Каждому входящему обыкновенно вручалась рюмочка. – И молодому человеку тоже найдется… Вот! – он выудил из шеренги рюмку, из которой дальнобойно разило каплями датского короля.

– Спасибо, не трудитесь, – отвечал Биллендон, жестом отвергая угощение.

– Где же Мой Высокочтимый Друг? – шепотом спросил г-н Эстеффан.

– Симпозиум откладывается, – ответил Рей.

– Ах, так? – произнес аптекарь с кислинкой – Ну так извините, меня зовут! – Не сбежал ли хозяин? – и впрямь послышался чей-то сопровождаемый хохотом голос из дальнего конца зала, где, скопившись у стойки медицинского бара, городская элита пробовала попеременно возбуждающее и успокаивающее, закусывая витаминным драже.

Биллендон и Рей пошли своей дорогой, а г-н Эстеффан, проверещав: "Минуту внимания, господа!", рысцой побежал к стойке – навстречу судьбе и тому чрезвычайно странному происшествию, которое должно было сегодня здесь случиться.

Прихватив каждый колбу с полюбившимся снадобьем, гости шумно занимали места. Репортер и оператор, успевшие подружиться с половиной города, были среди них.

Кафедрой г-ну Эстеффану служила все та же стойка.

– В адрес нашего собрания, – сказал он, – пришла записка г-на мэра! – Он развернул листок. – "Дорогой друг, к сожалению, дела помешают мне явиться на Ваш званый вечер. Поклон всем собравшимся! Воздушный поцелуй прелестным дамам!" Послышались хлопки.

– Сегодня среди нас, – продолжал г-н Эстеффан, – должен был появиться.., э-э… Но, вероятно, по слабости здоровья или по чрезвычайной занятости… Очень жаль, господа!

Возник разочарованный шепоток. Г-н Эстеффан успел всех допечь недомолвками, значительными намеками, туманными упоминаниями. Кажется, сограждане надеялись, что аптекарь хоть в последний миг, да вытащит таинственною гостя из-под своей универсальной стойки. Репортер испустил досадливый вздох.

– Будем сегодня музицировать! – объявил г-н Эстеффан.

Г-н Доремю со скрипочкой и ресторанный певец, выписанный для этого случая из Ноодорта, довольно дружно исполнили романс на слова г-на Эстеффана, посвященный старшей дочери г-на булочника, как все немедленно поняли. А если бы кто не понял, смог бы догадаться, видя, как во время пения г-н Эстеффан сверлил прельстительницу романтическим взором и нервно пощипывал эспаньолку.

Оператор от нечего делать заснял это на пленку, так что потомки могут любоваться и эспаньолкою, и взором.

Общество заметило, что нежные звуки восхитили г-жу булочницу и замужних дочерей; старшая потупила глазки. Зятья, здоровенные парни и заядлые кальвинисты, насмешливо переглянулись. Что до г-на булочника, он оставался непроницаем. Крепкий орешек был этот г-н булочник!

Раздались добросовестные аплодисменты.

Г-н Эстеффан откашлялся.

– Отпразднуем, господа, событие – выход этой книги, – произнес он, поднимая над головой томик в яркой лакированной обложке. – Она напечатана иждивением муниципалитета для общей нашей пользы. Помимо официальных сведений, здесь собраны легенды и предания старины. Боюсь, что это вызовет напрасные пересуды! Вам известно, что мои личные убеждения внушены мне Наукой, но никто больше меня не уважает искреннюю глубокую Веру…

Оказывается, и это было замаскированной атакой на г-на булочника! Чьи-то челюсти хрустнули в выразительном зевке. Зато г-н булочник настолько оживился, что привел в движение свой правый локоть, пхнув г-жу булочницу в бок: аптекарь дипломатично затронул главнейший предмет разногласий с будущим тестем, показывал, что склонен к компромиссу, – так сказать, атаковал с поднятыми руками!

– ..чего я не могу сказать о суевериях, господа! – выкрикнул г-н Эстеффан, свирепея. Тут некоторые задремавшие проснулись, стали выяснять у соседей, что случилось, зазвенели вновь сосуды…

Не обращая внимания на шум, г-н Эстеффан прислонил книжицу к колбе перед собою и продолжал:

– Итак, я утверждаю: все эти легенды и предания… Несмотря на помощь микрофона, приходилось напрягать голос, так как в последних рядах очень громко шушукались и оглядывались на дверь.

– Прошу внимания! – крикнул г-н Эстеффан, – щелкнув по микрофону ногтем. В наступившей тишине из-за двери отчетливо донесся голос постового:

– И не пущу! И не просите!

"Высокочтимый Друг!" – пронеслось в голове г-на Эстеффана, и он помчался к двери.

– Всякий будет распоряжаться! – вопил постовой в темноте за дверью. – Никого не ведено.

– Успокойтесь! – проворковал г-н Эстеффан в дверную щелку. – Кому вы…

– Лезут, господин Эстеффан, сладу нет! – залился постовой. – Сказано им не пущу, значит, не пущу! Господин Дамло поставил меня на пост, а господин аптекарь обратился с про…

– Да перестаньте же!.. Кто там?

Г-н Эстеффан не желал, чтобы постовой выдал их общую маленькую тайну. Дело в том, что Дамло отказался обеспечивать правопорядок, он заявил, что сам ложится с петухами и не намерен нарушать этой привычки ради всяких затей, а его единственный подчиненный отряжен надзирать за Биллендоном.

Пришлось столковаться с постовым в частном порядке, тот грел теперь за пазухой четырехгранный аптечный флакон, содержимое которого действовало универсально.

– Я их не знаю, господин аптекарь, я их первый раз вижу, я им как порядочным объясняю…

– Ну, хватит, – с ленцой произнес другой голос. – Помолчи-ка!

Г-н Эстеффан также не знал этих двоих, чьи силуэты за стеклом, наконец, разглядел. Он утратил к ним всякий интерес и хотел уже отойти, предоставляя постовому с ними разделаться, когда произошло следующее.

– Это ты кому? – завопил полицейский служитель, извлекая свисток. – Я тебе!..

– Помолчи, помолчи! – повторил тот же голос негромко. – Замри!

Постовой хотел поднести свисток к губам, но, видать, от ярости никак не смог этого сделать. Он стоял близко к двери, на свету, г-н Эстеффан с отвращением увидал в лице его судорогу…

– Откройте, – приказал голос, адресуясь на этот раз к г-ну Эстеффану. Тот хотел дать ответ, но горло перехватило, из него выдавился какой-то писк. Г-н Эстеффан отворил. Двое неизвестных вошли в аптеку, где их встретили вытаращенные от изумления ряды любопытных глаз.

– Сидите, сидите! – произнес все тот же голос, обладатель которого оказался личностью довольно невзрачной: водянистые глаза, жидкие, растрепанные венчиком пряди волос, полувоенный костюмчик, состоящий, кажется, сплошь из карманов. – Какое шикарное общество! Очень уютно! Что это у вас? – незнакомец указал на столик.

– Напитки… – прошептал г-н Эстеффан.

– Угостите?

Г-н Эстеффан более или менее помнит, как раздобыл незнакомцу рюмку чистого бренди, потом вторую для его товарища, но тот ее не принял. Он приблизился и словно бы обнюхал г-на Эстеффана, так ему показалось… Омерзительные были у него глаза, почти неживые: немигающие и тусклые, словно бы припорошенные пылью.

– Сотрудники мои не пьют, давайте ее сюда! – дошел до г-на Эстеффана голос первого незнакомца.

Он живо опростал обе рюмки; раскусил горошину драже и продолжал:

– Наше дельце не займет много времени, хозяин! Маленький вопрос всей честной компании… Остального г-н Эстеффан не помнит.

В эти самые минуты в коридоре, ведущем к апартаменту, занятому приезжей дамой и ее дочерью, раздались торопливые шаги. Некий человек, одетый с тем избытком элегантности, какой можно было приобрести лишь на казенный счет, подошел к дежурному телохранителю, невзирая на предостерегающий жест последнего, отвернул лацкан, показал жетончик и приказал:

– За мной!

– Хозяин, примите мою благодарность, – сказал незнакомец пришедшему в себя Г-ну Эстеффану. – Счастливо оставаться! Будьте веселы и здоровы! – Он цапнул со стола еще рюмку, заглотил содержимое. – Тьфу, черт побери! – Это были не выпитые Реем капли датского короля в смеси со слабой мадерою. – Привет честной компании! – С этими словами незнакомец вышел. – Вольно! – донеслось из-за двери.

Словно очнувшийся, постовой вновь завопил благим матом. Г-н Эстеффан вернулся к стойке.

Происшедшее не произвело на публику решительно никакого впечатления, вроде бы осталось не замеченным, никакой речи о нем не возникло! Публика глядела на хозяина с безмятежностью, поясневшими даже глазами. Вечер обещал удаться.

Но внезапно послышался клокочущий голос г-на булочника:

– Здесь дамы, господин Эстеффан!

– Да, – отвечал г-н Эстеффан, – ну и что же?

– Порядочный человек сам бы понял! – Булочник разрумянился, как лучшее из его изделий. – Уберите эту гадость!

Его палец указал на сдобную русалку с хвостом, что была помещена на книжной обложке без особенной надобности: из эстетических соображений. С оборотной стороны треклятый путеводитель выглядел целомудреннее, но г-н Эстеффан рассудил, что отступление бесполезно, да и тон г-на булочника чрезвычайно ему не понравился: терять, пожалуй, нечего!.. Помимо того, он не должен был поступиться идеалами и жертвовать во имя г-на булочника искусством! Сталью сверкнул его взор. Остаться навек холостым – такова, видать, его судьбина!

Однако вместо пылкой отповеди из уст его, он сам не знает как, вдруг вырвалось: в – В огонь ее! – Г-н Эстеффан сгреб со стола злополучную книжицу и, за неимением огня, зашвырнул ее попросту в угол. – Да что это мы, господа, на самом-то деле? Долой печаль, откроем окна, дверь; воздуху, музыки! Будем веселы и здоровы!

Этот нежданный пассаж имел успех попросту сказочный. Г-н Доремю, не задавая никаких вопросов, схватился за скрипку, загремели стулья, затрещали рамы, не умевшие отворяться… Одного постового не коснулось веселье, он остался верен долгу и на призывы из окон отвечал с унылостью:

– Я на посту. Я не имею права.

Так вышколил его Дамло!

В ночном небе с выстрелом вспух и лопнул огненный шар.

Рыжий свет вызолотил холмы, залил до дна провалы древних каменоломен с тухлой водой на дне. Казалось, не под ногами странника, но под ярким ветром с неба шелестит трава. Обманутые чуждым пугающим светом, встревожились птицы и насекомые. По земле плясали тени холмов, кустиков, деревьев и крестов старинного погоста…

Доремю уже взмок, когда свет грязненькой люстры и запыленных матовых шагов стал меркнуть.

– фейерверк! Фейерверк! – раздались восклицания. Г-н Эстеффан, гарцуя по залу со старшей дочерью г-на булочника, мучительно в это время размышлял: "Я положил руку на спинку ее стула, и она не отстранилась, я нечаянно наступил ей в танце на ногу, она не выразила неудовольствия, теперь ее локон касается моего лица, замечает ли это она? Будь что будет: скажу!.. Но не так сразу?.. Или…" Собственно, фейерверк должен был вспыхнуть после того, как она скажет "да", но бестолковая экономка подала сигнал прежде времени, г-н Эстеффан промешкал.

Все кинулись к дверям и окнам; г-н Эстеффан придержал свою даму в надежде все-таки осуществить задуманное, хоть и с опозданием.

– Я тоже хочу посмотреть! – сказала не без кокетства мадмуазель булочница. Г-н Эстеффан молчал.

– Пустите, – проговорила она с капризной интонацией. Г-н Эстеффан словно онемел.

– Вы делаете мне больно! – голосок ее сделался сварливым.

Г-н Эстеффан испугался и отпустил, так ничего и не сказав. "Иди, иди, ишь ты, крендель!" – злобно подумал он вслед. И сам подошел к окну, чтобы полюбоваться за свои деньги остатком зрелища, только близко протиснуться уже не смог. Небесный свет позолотил ему вспотевший от волнения кончик носа.

Когда снова вспыхнула люстра, семейство булочника подошло прощаться Булочник, сопя и глядя в сторону, буркнул что-то о расточительстве, булочница и дочки присели, зятья одарили аптекаря плебейски сочувственными рукопожатиями. Г-н Эстеффан сопроводил их до двери, вышел следом. Было прохладно. За дверью кошкой визжала скрипка г-на Доремю. Г-н Эстеффан задрал подбородок. "Звезды, звезды! – мысленно воззвал он – Неужели.., неужто, – поправился он на ходу. – Неужто и вы погибаете, как наши людские надежды? Клянусь, она почти положила голову мне на плечо, не хватало каких-нибудь двух дюймов! Неужто навек утратил я свое счастие? Гм, а это кто идет? Не к Биллендону ли? Ну-ну!.." Тем временем среди гостей прошел слух, что булочник с аптекарем не поладили из-за приданого, и это увеличило всеобщее веселье. Никто не желал уходить. Г-н Эстеффан вернулся к стойке. Играла музыка, топали ноги, вздымая премудрую пыль веков, лиловели носы, ибо хозяин доливал и доливал свои колбы подозрительным по качеству содержимым. Он готов был поддержать любой тост, но сам не пил, поскольку на нем лежало бремя ответственности, а также потому, что его личные пищеварение и тонус были выше похвал, о чем он без утайки поведал г-же булочнице в приватной беседе вскорости после того, как осрамился у секретарши.

Ах, одна лишь уязвленная душа страдала, но кто способен увидеть ее раны?..

Так обстояли дела, когда, прервав на полутакте пенье скрипки, зазвонил телефон, призвав г-на Эстеффана к исполнению профессиональных обязанностей.

Скажем сразу, что несколько ранее был потревожен звонком полицейский Дамло.

Глава 5

Странник стоял на мощеной дорожке. Дыхание жило ему губы.

– Этот дом, боже мой! – у него вырвался то ля всхлип, то ли смешок, что верней, так как вслед за этим он громко проговорил:

– Эй, господин Биллендон, отзовитесь! Я знаю, что вы не спите!

– Удивительно, сколько народу не спит нынче ночью, – ответил Биллендон, не понимая, как могли его разглядеть в темноте прихожей: он вышел запереть дверь, чтобы отправиться на покой. – Кого там еще принесло?

– Я ваш старый приятель, господин Биллендон, хоть вы меня и не помните!

Свет звезд позволял различать силуэт за порогом, и голоса этого, Биллендон мог поклясться, никогда не слыхал.

– А ну-ка зайдите! – Биллендон щелкнул выключателем. – Провалиться – турист! – воскликнул он, когда странник перешагнул порог. – Ошиблись адресом, приятель, вам надо бы в ратушу! Поздновато для шуток, достопримечательностям баиньки пора. Ну, откуда вы меня знаете?

– Доводилось встречаться.

– Когда?

– Гм… Довольно часто.

– Выдумки! – отвечал Биллендон без особой решительности Он заподозрил, будто над ним потешаются, что, по его мнению, было всего вернее и требовало должной реакции. И в то же время, похоже, парень не врал, во всяком случае, думал именно то, что говорил. Биллендону самому уже казалось – он его взаправду когда-то встречал, но либо уж очень давно, либо это был кто-то похожий, либо… Словом, ощущение – или воспоминание – не отличалось определенностью. Мы останавливаемся на этом, так как нечто в том же роде испытывал каждый, кому позднее довелось встретить молодого человека в городе!

– Выдумки? – повторил странник. – Не будьте так уверены. Разрешите присесть?

– Черт возьми! Может, вам и постель приготовить?

– Комната для гостей у вас свободна. Пожалуй, и заночую. Все равно вы меня не выпустите. – Если не вышвырну.

– Ну-ну… – сказал странник, зевая. – И не подумаете. Что, разве я похож на шпиона? Мне просто доводилось тут бывать, я на самом деле многое знаю! Знаю, например, кто нас слушает с лестницы. Добрый вечер, коллега Рей!

– Ого! – сказал Биллендон. – Бот именно. Вопросы после. Я устал: я спешил, хоть знаю, что напрасно… Видите ли, тот человек, который недавно отсюда ушел.., его хотят убить!..

Телефон на квартире Дамло поставили недавно, к нему надо было еще привыкать, и пока сержант соображал спросонок, что стряслось, пока добрался в темноте до аппарата, трезвон успел перебудить весь дом. Захныкали детишки в спальне, тихие старички – родители жены – забормотали за перегородкой, раскудахтались в курятнике потомки тех куриц, которых когда-то, едва не растоптал этот бегемот Биллендон своими башмачишами. Прежде чем снять трубку, Дамло скомандовал:

– Тихо! – Все умолкло, не считая кудахтанья. – Полиция слушает. , Ночные звонки были редкостью: все здешние канальи знали, кто тут следит за порядком, Мог, конечно, позвонить новый постовой, на редкость бестолковый парнишка, запросить указаний насчет г-на Ауселя, снова появившегося в городе, и Дамло терпеливо эти указания давал, памятуя, как однажды, в начале своей службы, постовой запросил санкцию расстрелять г-на Ауселя на месте – хорошо, хоть догадался предварительно справиться у начальства! Мог позвонить г-н мэр, притворяясь перед собственной супругой, будто только что вернулся из служебной поездки, хотя уж Дамло-то в точности знал, откуда он явился, да и супруга знала.

Но голос, прозвучавший в этот раз в трубке, Дамло знаком не был.

– Сержант Дамло?

– Он самый.

– Бегите в гостиницу. Номер триста девятнадцать. Запомнили? Возможно покушение на убийство.

– Эй вы!.. – начал Дамло, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Его никогда не пытались разыгрывать. Собеседник не шутит. Но какова наглость: "бегите!" Сколько раз просил мэра купить для участка машину. Нет средств!.. На гостиницу средства нашлись. Гостиница пустует, туристы не едут, далеко им, рекламы нету. Путеводитель выпустили в долг. Мэр говорит: будут новые налоговые поступления – будет реклама. А на машину, которая снится Дамло – юркую, новенькую, с сиреной, с мигалкой, – опять ничего не останется, топай, гордость города, гроза преступного мира, пешком!

Так растравлял себя Дамло, влезая в форменные штаны, затягиваясь в ремни, пряча, в карман складную резиновую дубинку, грохоча сапожищами по лестнице, высекая подковами искры из мостовой на пути к гостинице. Он ворвался в вестибюль, глянул на часы, подумал с удовольствием, что машина, пожалуй, только задержала бы его понапрасну: на все – от первой пуговицы до пинка в гостиничную дверь. – не ушло десяти минут. Портье, конечно, дрыхнет, но сыщик? Почему здесь сыщик, какого ему лешего надо в гостинице посреди ночи? Сидит, наскрипывает карандашиком, лисья сиротка!

Сыщик заспешил навстречу. Треугольный ротик в радостной улыбке, нахально протянутая рука; интересно, пожал ли ее кто-нибудь раз в жизни или нет, сейчас ее черта с два пожмут, Дамло скорее сдохнет, чем опакостится.

– Мое почтение, сержант! Вы уже знаете?..

– Не стесняйтесь, – сказал Дамло, – выкладывайте!

– Она инкогнито, – забубнил сыщик, указывая на потолок. – Прибыла в сопровождении…

– Кража? – перебил Дамло. – Грабеж? Сыщик отшатнулся.

– Господь с вами, сержант!.. Я же говорю: инкогнито, с высокой миссией…

– Ах, черт! – рявкнул Дамло, досадуя на задержку и с отвращением глядя на сыщика. – Портье! Ключ от триста девятнадцатого!

– Господин Дамло! – очнувшийся портье всплеснул руками. – Чем обязаны?

– Разберемся!

"Странно, – думал он, – портье дрыхнет, сыщик мямлит чушь, все спокойно…" – Нет ключа, – сказал портье. – Он выходил.., кажется, ключа не оставлял?., а пришел?..

"Проспал ты, – подумал Дамло. – Набрали лежебок! Где он только таких находит?" Весь персонал муниципальных служб набран был лично г-ном мэром из ведомых ему одному соображений. По мнению Дамло, вся эта шваль вообще ни для какой работы не годилась.

– Я спрошу у горничной, – сказал портье, беря трубку кончиками пальцев, сморщенными, как у старой прачки. – Сию минуту!

Сверху послышался крик, который в уголовной хронике назвали бы душераздирающим.

– Это она! – сказал, бледнея, портье. – Горничная. Припадок, наверное, с ней бывает!

"Уж бывает, – подумал Дамло. – Устроили богадельню для калек и лентяев за счет города! Плати, Дамло, плати горничной, плати этому портье, плати барышне за конторкой – ей надо на маникюр, плати клерку, пусть считает доходы, которых нет, плати директору – у него жалованье-то побольше, чем у тебя! Всем плати, а машину тебе не купят, и званье хотя бы полицейского комиссара или там медалька "За заслуги" никто не подумает хлопотать. Грейся, славой, не спи ночами, греми сапогами по голой лестнице. Ковер был, прибрали для экономии, где-то лежит, ждет туристов, а тем временем едят его мыши, потому что вот тут было здоровенное сальное пятно, почистить шиш догадались. А может, уже его и сплавили. Директор-то малый не промах, да и за портье, если по карточке, водились когда-то грешки, верно, по другой части, но тем не менее. Не помешает наличие ковра проверить… Бабенку эту, горничную, жаль: куда ее денешь? Но если наедут туристы – скандал…" Он крикнул с площадки вниз, в запрокинутое мучнистое лицо портье:

– Никого не выпускать! Вызовите Эстеффан а! В коридоре свистал сквозняк: окна оказались распахнуты с обоих концов.

Как запятая, виделось издали тельце горничной на ковровой дорожке. Дамло рванулся было к ней, однако номер 319, как он понял по табличкам, находился в противоположной стороне, заглянуть туда – дело минутное…

Когда он, спотыкаясь, возвращался, лестничное эхо донесло гул голосов. Дамло приказал себе подтянуться и заспешил к горничной.

Было похоже, что она ползла, прежде чем потерять сознание. Дамло в который раз удивился, как трудно поднимать даже тощих, когда они без памяти. Возьмешься за руку – тянется тестом. Но у него был навык; а уж погрузив бабенку на плечо, он и вовсе не чувствовал веса ноши. С ней-то, просто, сейчас на диванчик ее – и воздуху, воздуху, пускай портье помашет полотенцем, пускай потрудится раз в год, ключарь, поганка, моргун, вон что делается в ихней паршивой гостинице! Теперь возись с этим делом, Дамло, выкручивайся, еще неизвестно, как выкрутишься: убийств в твоей практике не наблюдалось. Нет никаких условий для работы: надо бы все обшарить, посты, чтобы муха не пролетела, а тут один как перст!..

Из лифта вывалилась целая толпа – Эстеффан с чемоданчиком, сыщик – черт его не берет, портье с целью якобы показать дорогу и – только этих еще не хватало! – репортер с оператором, почуявшие поживу.

Увидев Дамло с его ношей, публика опешила и попятилась, но тут же засверкали фотовспышки.

– Сыщик, – сказал Дамло, – с какой поры вы тут торчите?

– Могу сказать точно, – сыщик полез за книжечкой.

– После! – остановил его Дамло. – Портье, кто жил в триста девятнадцатом? – Он спрашивал это на ходу. Пришедшие кучкой следовали за ним.

Портье испуганно скорчился и забормотал что-то но слишком внятное, из чего, однако, следовало, что он не виноват. Приезжих так мало!., господин директор.., книга.., сейф… Ключи у господина директора, он же…

– Короче!

– Не записали! – содрогнувшись, признался портье. – Тихий, не безобразит, плату внес.., слава богу!

– Вот именно! – саркастически произнес Дамло, открыв дверь номера 319 и шагнув в сторону.

Г-н Эстеффан взвизгнул. Носик частного детектива покрывался испариной. Портье зеленел. Оператор – здоровый мужик – мешком съехал по стене на пол. Один репортер, видать, бывалый не был потрясен представившимся зрелищем. Да и чего тут особенного: никаких повреждений, даже крови не видать! Если бы не телефонный звонок, предупредивший Дамло, он сам не считал бы, что имеет дело с убийством.

– За дело, господин Эстеффан! – приказал Дамло. – Портье, полотенца!

Войдя в свободный номер напротив, он обрушил горничную на диванчик, выхватил из рук портье мокрое полотенце и принялся, размахивать им над помертвелым лицом женщины.

Изредка оглядываясь, он видел в раскрытую дверь номера 319 спину склоненного г-на Эстеффана с завязанными на ней тесемками докторского халата.

Биллендон запер дверь, положил ключ в карман.

– Утро вечера мудренее, – сказал он. – Спать будете сами знаете где. Рей проводит.

– Спасибо, вы очень добры!.. – пробубнил молодой человек, зевая.

Дом погрузился в темноту и тишину, только Звереныш в прихожей полязгивал, наводя последний лоск на туристическую амуницию гостя.

– Господин Дамло! – послышался слабый зов г-на Эстеффана.

Дамло, передав полотенце портье, приблизился. Эстеффан показывал пинцет с зажатой в нем короткой иглой – аптекарь нашел ее на простыне. На тупом конце иглы торчала щетинистая метелка.

– Готов? – спросил Дамло.

– Остыл уже… – прошелестел г-н Эстеффан.

Видывал Дамло такие иголочки прежде, в криминалистическом музее. До этой минуты у него была еще надежда на искусство городского медика, на то, что обойдется без трупов. Мало ли народу валится в обморок, и ничего, ходят потом!..

Лицо г-на Эстеффана покривилось.

– По правилам, надо вскрывать, – сказал он, – но если причина ясна, вы вправе разрешить… Поймите, я не в состоянии!..

Дамло только рукой махнул.

– Другого не ожидал от вас! – Про себя подумал, что от вскрытия все равно толку не будет. Такие иголочки не медом, не скипидаром даже смазывают. Иголочку на анализ! Искать владельца духового пистолета! – Здесь ему делать нечего, отправляйте в морг, начальство решит… Всем соблюдать спокойствие! – Он обернулся. – Горничная, ваше имя, профессия, место рождениями домашний адрес.

– Будто сами не знаете, господин Дамло!.. – с упреком прошептала пришедшая в себя женщина.

– Я знаю, – сурово отвечал Дамло, – закон не знает!

Документов при убитом не нашлось. Обшарив весь номер, Дамло только извлек из кармана пиджака, брошенного на стул возле кровати, затрепанную книжонку, на обложке которой с трудом разобрал заглавие "Волшебные сказки", и приобщил ее к делу.

Когда он принялся за тяжкий труд составления протокола, репортер с оператором его покинули и поднялись к себе в номер. Устали оба до смерти, но требовалось безотлагательно сообщить новости редакциям. Диктуя по телефону, репортер одновременно просматривал на микроэкране отснятый материал.

– Что такое? – в недоумении спросил он, прервав диктовку.

Оператор сам не понимал: лента в кассете двигалась, по которую уже минуту экран занимала чья-то спина, добро бы какая-нибудь особо выдающаяся, нет: спина как спина, пиджак в крупную клетку.

– Золотой кадр!. – ехидно польстил репортер. – Это не вам! – проорал юн в трубку. – Ничего, обождете! Чем понравилась тебе эта спинка?

– По-моему, он сидел впереди нас в аптеке, – озадаченно пробормотал оператор, – но не мог же я.., я вообще его не снимал, и не собирался!.. А ну-ка! Он отмотал назад пленку, включил звук. Из динамика послышался голос, которого они оба не узнали:

– ..не займет много времени, хозяин. Маленький вопрос честной компании: где доктор Даугенталь? Можете не отвечать. Думайте. Сосредоточьтесь. Даугенталь. Даугенталь. Думайте только о нем. Где находится доктор Даугенталь?.

В трубке надрывались, репортер не слушал.

– Даугенталь! – повторял он, увеличивая громкость. – Говорил я тебе…

– Говорил, говорил! – отмахнулся оператор, напряженно вслушиваясь. Из динамика доносился слитый беспорядочный шум, в котором не без труда можно было опознать обыкновенный храп, затем звук шагов… В кадре появилась незнакомая дрянная рожа с немигающими тусклыми глазами, придвинулась вплотную, затем сдвинулась в сторону, исчезла и опять замаячил тот же клетчатый пиджак.

Тот же голос проговорил:

– Ну вот, мы свое дело окончили, вы продолжайте свое Забудьте о нас, забудьте, нас тут не было, ничего не случилось, начинайте очухиваться, просыпайтесь, проспитесь! Хозяин, примите мою благодарность! Счастливо оставаться! Будьте веселы и здоровы! – Звякнула рюмка. – Тьфу, черт побери! Привет честной компании! – Хлопнула дверь Репортер захохотал.

– Ловко! – Он примолк – Обрати внимание. "Можете не отвечать, думайте!" А? А ты-то, ты-то!.. – Он снова залился смехом.

– А ты? – с обидой сказал оператор.

– Это самая лучшая твоя работа, – серьезно сказал репортер – Шедевр века! – Он схватил трубку. – Примите внеочередное сообщение!

Портье дремал за стойкой, горничная ворочалась на диванчике успокоительные таблетки плохо помогли Дамло наконец одержал верх над протоколом, зевая, вышел на площадь, сыщик выскользнул следом – У вас уже есть версия? – спросил он боязливо. Дамло не отозвался. Чтобы его умаслить, сыщик принес жертву. – Кстати, я имел случай заметить, что этот юноша, ваш подчиненный, покинул свой пост – я не знаю, конечно, для чего вы его отрядили… Он…

Дамло фыркнул.

– Чего там! Ясно, бедному парню захотелось погреться, вон как свежо! А, легок на помине! – продолжал он свирепо. – Ну я тебе!

Постовому через г-на Эстеффана было передано: явиться немедля. Тот не смог сделать этого сразу: пришлось пустить в ход средства науки и струю из пожарного крана. Теперь он мчался со всех ног.

Дамло громил подчиненного, постовой ел глазами начальство, сыщик благоговейно внимал, и никто из троих не заметил человека, проскользнувшего в гостиничную дверь у них за спинами.

Глава 6

– Сидите, сидите! Какое шикарное общество! Очень уютно!.. Наше дельце не займет много времени, хозяин!..

Репортер снова и снова прокручивал запись, выискивая ускользнувшие от внимания подробности.

– Ловок, прощелыга! – повторял он по адресу неизвестного гипнотизера, жертвой которого стал и сам вместе с достопочтенным обществом. Ни он, ни оператор не помнили ни единой подробности происшедшего, по их впечатлению, не было никакого промежутка между речью г-на Эстеффана, посвященной выпуску путеводителя, и роковою репликой г-на булочника! – Хотел бы я знать, на кого он работает!

Оператор хохотнул:

– Узнаешь после передачи!

Звукозапись с комментариями ушла уже в радиостудию.

– Думаешь, я и теперь не догадывалось? – сказал репортер. – Подумаешь, секрет! В тайной полиции и в военной разведке организованы оккультные отделы, гипнотизеров там и там пруд пруди, просто интересно, кто кому утер нос!.. Ты замечаешь, парень: есть система! Портье спал – так? Горничная тоже спала, а не была в обмороке, и сильно удивилась, когда ей сказали, что она будто бы кричала с перепугу – нет, она, видите ли, нечаянно уснула… Труп – это нарушение системы. Для такого мастерюги, как этот гипнотизер, в трупе нет никакой необходимости. Да-а… Интересная гостиничка! Думаешь, этим кончилось? Ошибаешься! Объявляю мобилизацию. Хватай запасные кассеты! – Сам он вывернул на постель содержимое дорожного баула, из груды бутербродов, носков, фотообъективов, блокнотов, пакетов со свежими рубашками выудил ломик-фомку и наркологический пистолет, подвесил то и другое на ремнях под мышками, накинул пиджак, – За мной! Мы поведем жизнь гангстеров!

– Боюсь! – признался оператор.

– Ну, черт с тобой, оставайся!

– И оставаться боюсь!

– Дуй тогда вниз, на площадь, гляди в оба, снимай, что шевельнется, особенно следи за окнами!

– Это годится, – сказал оператор. Репортер схватил электрический фонарик – и был таков.

Свой тайный обход гостиницы он начал с вестибюля, где не обнаружил ничего стоющего. А затем совершил ошибку.

Призраком, обутым в носки, прокрался он в коридор второго этажа, погруженный в непроницаемую темноту, с намерением подслушивать у дверей, которых тут не могло быть много: бельэтаж состоял из апартаментов наивысшего класса. Вдруг над самой его головой прогремел грубый голос:

– Куда? Стой!

Коридор залился ярким светом. Пути назад не было: телохранитель – горилла! – загородил выход. Он стоял на ковровой дорожке, широко расставив ноги, ухмыляясь и почти что тыча глушителем пистолета в нос потенциальному покушенцу. Лягнуть по пистолету репортер не рискнул, выхватить свой наркологический – тоже: верная пуля!.. Он сделал вид, будто смирился, но успел небрежно и неторопливо нажать кнопку мини-микрофона.

– Хотел взять у вас интервью, – сказал он монументальному телохранителю.

– Сейчас я тебя препровожу, – проревел тот, – и сам.., проинтервирую, прах тебя побери! – Репортер отметил, что говорит он с акцентом, несмотря на свой внушительный словарный запас.

– Господин журналист, вероятно, желал навестить даму? – послышался еще один голос, тихий и ласковый: г-н сыщик был уже тут со своей книжечкой и карандашиком.

– Не откажите сообщить ваше имя, звание, место службы и домашний адрес, – произнес он в подражание Дамло. – Вы явились согласно предварительной договоренности?

Репортеру стало весело.

– Разве ваше дело – предотвратить? – спросил он. – Ваше дело – застигнуть!

– А это не ваше дело, – отвечал сыщик сухо, – Подумайте, понравится ли его превосходительству ваша фотография в носках на фоне этой двери! Репортер прыснул.

– Подрабатываете шантажом? – спросил он с насмешкой. – А если разговор наш записан на пленку? Спросите, как понравится это ее превосходительству! – Он досадовал на себя: о приезде дамы ему уже было известно, сам передал сообщение для хроники, мог бы сообразить, что входить в этот коридор неосмотрительно. Пустая задержка, однако и из нее, пожалуй, можно будет извлечь кое-что! – Я у вас в руках, покоряюсь! – Тон его был откровенно издевательским. – Студия? Ваш корреспондент задержан при…

– Стойте! – отчаянно завопил сыщик. – Скандал выйдет! А наше дело – избежать всякого скандала, верно же? Подумайте сами, кому это может пойти на пользу?

– А сами о чем думали? Захотели развлечься? Ты, образина, убери пистолет: носу щекотно! – пистолет опустился. – Студия? Сообщение пока откладывается. Но не прерывайте связи!

– Держись, мальчик! – послышался ответный писк. Сыщик захлопнул блокнотик.

– Так-то лучше, по-дружески, по-свойски!.. – уныло пробубнил он.

– Не думайте, что откупились – сказал репортер. – Есть у вас сведения о людях, тайно проживающих в гостинице?

– Нет, – ответил сыщик. – Ничего не слыхал! А что? Он весь горел любопытством. "Не врет", – понял репортер. Зато телохранитель, посопев, вдруг взревел:

– Не советую!

– Что-что?!

– Не советую интересоваться!

– Повторите сюда! – репортер протянул микрофон.

– И не подумаю!.. – телохранитель поспешно отступил. – Вам же хуже, если нарветесь!

– Вот как? – пламень восторга засиял в востреньких глазках сыщика. – Господин журналист…

– Спокойной ночи, – сказал репортер. На площадке он затаился, выждал. Нет: сыщик не рискнул-таки за ним последовать.

Он твердо теперь знал, что поиски не будут напрасны.

Оператор слонялся возле гостиницы, добросовестнейшим образом следя за окнами. В узеньких улочках густела мгла. То зябкая оторопь его одолевала, то зевота, но сонливость словно испарилась, когда понадобилось вскинуть снабженную телеобъективом камеру: в одном из окон третьего этажа вспыхнул свет.

Чуть погодя осветились еще два окна – на пятом. "Работает, чертушка!" – участливо подумал оператор. И он был прав.

Окно третьего этажа принадлежало номеру, трагически покинутому постояльцем, – триста девятнадцатому.

Репортер попросту не удержался от искушения, завидев при свете фонарика спящего на ковровой дорожке возле двери постового. Захотелось, коли представился случай, осмотреть помещение, куда Дамло допустил одного Эстеффана.

Обойдя причмокивающее во сне препятствие, репортер осторожно взялся за торчащий из замка ключ. Тот не поворачивался: дверь была отперта. Репортер толкнул ее. Тут он дрогнул. Мистическое ощущение чьего-то присутствия во мраке было столь мощным, что и победить его не удалось. Не прикрыв двери, ослабевшей рукою нашарил он на стене выключатель, свет ударил в лицо постовому, тот подскочил.

– Эй, куда? Стрелять буду!

– Держи! – репортер выбросил ему ассигнацию. Сидя на полу, постовой расправил ее с аппетитным хрустом, вымолвил:

– Господин Дамло узнает…

– Все равно я уже здесь, – отвечал репортер, – ему и так есть что узнать… Не бойся, трогать ничего не стану, знаю ваши порядки!.. Ого!.. – он подскочил к столу.

– А сами трогаете! – постовой схватился за свисток. – Уходите!

– Ухожу! – ответил репортер, погасил свет и выскочил наружу.

Нюх говорил ему, что это не последнее открытие, сердце сильно билось не из-за совершившегося, но от предвкушаемого. Кинув постовому еще одну бумажку и отойдя от него на порядочное расстояние, он связался со студией, передал свежую новость да заодно попросил ребят передать газетам прибавление к статье, он его тут же продиктовал стенографу. Затем длинными скачками понесся вверх по лестнице.

Четвертый этаж ему ничего не принес, но впереди как-никак ждали еще два. Стремительно, бесшумно заскользил он по коридору пятого этажа, склоняя ухо к каждой замочной скважине и хохоча про себя над тем, как это славно выглядит со стороны.

Наконец он услыхал за одной дверью голоса. Он остановился и неторопливо высвободил газовый наркологический пистолет.

Первые услышанные им звуки были совершенно невнятны. Низким бухающим голосом кто-то, похоже, о чем-то рассказывал. Изо всей речи репортер вроде бы разобрал лишь несколько раз прозвучавшее слово "сторож" и не ошибся:

– Сторож? – повторил другой голос, звучавший яснее. Знакомый голосок! Репортер поднес к двери микрофон. Пускай себе бубнят. Специалисты при нужде все разберут, до запятой. – Но ты вошел туда?

Бухающий голос, видимо, дал отрицательный ответ, потому что последовал краткий разнос:

– Хороши мои сотрудники! Есть на кого опереться! Ну, а что еще скажут… – репортер не смог различить произнесенного им слова, -..енты?

Первый голос вновь забухал невнятно. Однако речь его не была прервана.

– Мой голос? Что за байки! – услыхал вслед за тем репортер. -..он врет?

– Нет, – отвечал стоявший по ту сторону двери – размеренно и равнодушно, – так и было, это правда.

– Тогда это запись! Обследуйте, кто там живет!

– Тот, кто стоит за дверью! – таков был ответ, и репортер не успел отскочить, когда дверь распахнулась!..

Рассветало, городишко додремывал, ничто не шевелилось. Свет во всех окнах давно погас, но в занятом журналистами номере так и не загорелся.. Опасаясь вернуться, оператор изобретал себе занятия: снял разрушающиеся соты древних торговых рядов, ратушу, фонтан посреди площади, недавно восстановленный, только, по скудости муниципальных средств, каменные рыбы и днем извергали воду с чрезвычайной неохотою. Глядя на разверстые сухие их пасти, он чуть не зазевался, но снайперский объектив будто сам поймал внезапно оживившую пейзаж подробность: из ратуши выскочил г-н мэр. Без шляпы, с криво торчащим из кармана платком, он припустил галопцем, в руках у него трепыхались листы развернутой газеты – когда только ее успели доставить!.. На ступеньках гостиничного крыльца градоправитель едва не растоптал выходящего г-на сыщика – и тот успел посторониться и даже отдать поклон исчезающей в дверях дородной спине.

По сей день драгоценная видеопленка хранит эти исторические кадры.

Солнце поднялось, оно светило сбоку, и радуги резных граней нетускнеющего старинного зеркала напоминали склонившийся на сторону павлиний хвост, они высвечивали каждый закоулок.

Машина в нише, казалось, загудела чуть погромче, когда Рей вошел в мастерскую, Звереныш бросился навстречу. Но Биллендон с мрачным видом положил на рычаг телефонную трубку.

– Они его прикончили, – сказал Биллендон.

Будить гостя не пришлось.

Он проснулся с мыслью: сегодня увидит Ее! Но, открыв глаза, все ж взглянул в недоумении на своды и не сразу поверил тому, что сон и явь соединились, как ветви одного ствола. На высоких стульях, покрытых грубой резьбой, можно было сидеть, в медном тазике умыться, и сегодня он вправду увидит Ее! Он здесь, и Она тоже здесь!

Накануне вечером, стоя на склоне кладбищенского холма и глядя на россыпь огней, – довольно правильных очертаний, город был похож на некий гигантский кристалл, сияющий в темноте долины! – странник все-таки дождался: знакомый лимузин проследовал мимо него, разумеется, с Пассажиркою. Он не мог видеть Ее сквозь бронированные и зашторенные окна салона, но могло ли быть иначе! Она здесь, Она здесь!

Что приснилось ему в эту ночь? Из торопливых каракулей в толстой тетради следует, что сон был смутен и в нем главенствовали два предмета – дверь и перчатка. Последнее слово взято в кавычки и снабжено вопросительным знаком – "перчатка"?

Чистенький, сияющий, с полотенцем, позабытым на плече, прыгая через ступеньку, припустил он вниз по скрипучей спиральной лестнице. В, мастерской встретили его молчанием, он не заметил мрачности лиц. Поклонился и сел возле телефона, ожидая.

– А вы были правы, – сказал наконец Биллендон, не сводивший с него глаз.

– Прав? – переспросил молодой человек, приподняв брови, и вспомнил…

– Да это пустяки!..

– Пустяки? – повторил Биллендон и обернулся, чтобы понять, куда его гость так пристально вдруг уставился.

А тот в каком-то удивлении, пожалуй, растерянности смотрел на зеркало в дальнем конце помещения. Взгляд Биллендона заставил его спохватиться.

– Не беспокойтесь, – пробубнил он, явно не задумываясь над смыслом своих слов, – обойдется!..

– Вот как?! – отвечал Биллендон, продолжая буравить его глазами. – Неохота мне впутывать в дело Дамло…

– Дамло?.. – повторил молодой человек. Его ореховым глазам вернулась ясность, губам усмешка. – Верили бы на слово! Ничего вы не успеете. Она встает рано, сейчас вам позвонят. Для беседы, господин Биллендон, у нас будет, наверное, случай, не надо его торопить! – Он поднялся. – А что до этой истории, под присягой могу показать, что знаю не больше вашего: чистая правда!

И тут телефон захлебнулся длинными, какими-то сдвоенными звонками. Биллендон поднял трубку. Послушал – Понял, – сказал он. – Да, не с глухим толкуете? Пускай приезжает. А у меня время всегда удобное, до самого закрытия. Угу!..

Когда он положил трубку, гостя уже след простыл.

– Задачка! – сказал Биллендон в пространство Затем обратился к Рею. – Послушай, по-моему, к тебе гости.

– Ну ее!.. – раздраженно отмахнулся Рей. Видно, известие о гибели приятеля не оставило его вполне бесчувственным, как сперва показалось Биллендону. А впрочем, XX век – столетие убийств, одиночных и массовых, столетие катастроф, которых жертвы неисчислимы, – вполне мог выработать иммунитет против известий подобного рода. Кто-то снова погиб – ну и что, с каждым может случиться! Так или иначе, Рей от услышанной новости не дрогнул. Или же Биллендон попросту плохо его знал.

– Что будешь делать? – спросил Биллендон.

– Накопились заказы, – ответил Рей уже невозмутимо. – Я поеду. Запереть Звереныша или выключить?

– А что?

– Пристрелят, – ровно ответил Рей.

Биллендон, не включая мотора, выкатил из ниши золоченую карету – кошмар Дамло. Лишенная дышла и оснащенная мощным двигателем, она составляла загадку: какие именно правила уличного движения должны к ней применяться и следует ли требовать от владельца предъявления водительских прав?.. Префектура же и не подумала ответить на головоломные вопросы!

Когда створки кованых ворот отворились на улицу, чтобы Рей смог выехать, сирена просигналила о появлении нового посетителя.

Биллендон неторопливо прикрыл ворота и, заглянув в прихожую, обнаружил там г-на сыщика, уютно устроившегося в кресле за газетой, – видны были только острые кончики глянцевых башмаков.

Бронированный лимузин выплыл из тоннеля под гостиницей и довольно долго еще простоял в окружении множества любопытных, которым, кстати, так и не довелось увидеть более поздних моделей подобных машин, что не требовали для себя гаражей – складывались гармошкой – и дорог, так как были почти невесомы, сохранив еще лишь надобность в водителе.

Из подъезда выскочили два типа в черном, стали возле машины. Красивая, чуть полноватая дама и девчонка в белом платьице вошли в лимузин, оставив толпу на площади возбужденно судачить.

Можно ли без волнения просматривать эту старинную видеохронику?

– По точным сведениям, – сказал Биллендону сыщик, – ваш дом намерена посетить высокая особа.

– И что? – сказал Биллендон.

Сыщик беспокойно крутнулся, зыркая по сторонам так, будто составлял в уме подробную опись имущества.

– Не позволите ли присутствовать? – спросил он шепотом.

– Не позволю, – сказал Биллендон.

– Не беспокойтесь, – продолжал шепотом умолять сыщик, – я не собираюсь болтаться на глазах ее превосходительств, я где-нибудь за шторкой или в шкафчике… – Биллендон не отвечал, давя сыщика взглядом, и тот занервничал. – Господин Биллендон, мы же старые знакомые!.. Отчего бы не договориться.., по-дружески, по-свойски?.. Я готов компенсировать…

– Что-что?!

– Да нет, я так, я не это… Помните, были у вас неприятности? Вам теперь есть что терять, и…

– Господин ищейка, – спокойно проговорил Биллендон, – здесь вправду будут встречать призрак, и этот призрак будет ваш! – он протянул руку, сыщик выскользнул из-под нее, словно птенчик.

– Вы не поняли, – прокричал он, – не поняли: я хотел предупредить!.. Тс-с, господин Биллендон, присмотритесь, сегодня держите ухо востро, это добрый совет, я, учтите, рискую!.. Пустячное содействие… Идут!

В самом деле: взревела сирена. Два типа в черном вошли и стали по бокам двери. Зашуршали шелка, явилась красивая дама, держа в обнаженной опущенной руке книжицу в лаковой обложке.

– Ах, это вы, абориген! – сказала она Биллендону.

– Здравствуйте, как вам спалось? Мне – отвратительной – Оба типа в черном сделали стойку, уставившись куда-то вверх. Дама взглянула туда же.

– Как? – воскликнула она. – Мой рыцарь?

На лестнице, испуганный, торжественный, сияющий, в новехоньком, еще коробящемся костюмчике, стоял ночной гость Биллендона. От слов дамы его пошатнуло. Но он все же постарался сделать почтительный поклон.

– Оставьте, – сказала дама, – этикет мне дома надоел. Спускайтесь сюда, так трудно разговаривать. – Молодой человек принялся спускаться ощупью, будто слепой, не сводя с Нее глаз. Дама продолжала. – То-то вчера я не видела вас среди публики! Между прочим, мой милый, я сперва думала, что вы агент охраны, пока мне не доложили… Откуда вы узнали, что мы будем здесь? Господи, ну где эта девчонка?

– Раскричалась! – донеслось из-за двери. – Какой скверный голос, лучше бы тебе помолчать!

– Неправда, – возразила дама, -!бой учитель музыки другого мнения.

– Еще бы! – В прихожую влетела, как солнечный зайчик, девчонка с растрепанной рыжей гривой – г-н Доремю мог бы заболеть, глядя на это словно бы дымящееся великолепие! Но ее лицо производило странное впечатление: оно казалось выбеленным известкой.

Зоркости и быстроте ее взгляда позавидовал бы и сам г-н сыщик. Однако тот будто сквозь землю провалился!..

– Все в сборе, слава господу, – сказала дама, – Покажите ваши достопримечательности!

– Где Рей? – спросила девчонка, подступив к Биллендону.

– Рей? – повторила дама. – Кто это?

– Человек, за которого я выйду замуж!

– Паршивка, – сказала дама, – у нее завелись тайны! Вот из-за чего меня без конца допекали: поедем, поедем! Вот из-за чего брошены важнейшие дела и твой отец оставлен без присмотра! Из-за какого-то дрянного мальчишки К.

– Не дрянной и не мальчишка: это Рей! – перебила девчонка, вновь наступая на Биллендона. – Где он? Говорите, эксплуататор, кровопийца!

– Рей поехал собирать заказы, – добродушно ответствовал Биллендон.

– И голос знакомый!.. – сказала девчонка, покусывая палец. – Послушайте, где я вас видела? Давно-давно, еще в молодости?.. Вы не помните меня?

– Нет, – сказал Биллендон. – Ты, должно быть, плохо сохранилась.

– Я прикажу вас застрелить!

– Хватит, время дорого, осмотрим дом, – сказала дама – Я хочу, чтобы вы были моим гидом, – обратилась она к молодому человеку – Но… – заикнулся тот, оглядываясь на Биллендона.

– Прошу вас! – Дама взяла его под руку.

– Он тут не хозяин, – ядовито проговорила девчонка, бросив на них проницательный взгляд. – Он сынишка хозяина или мальчик на побегушках, как Рей… – Она закусила губу.

– Оппозиция мне дома надоела, – сказала дама, – позволь мне хоть здесь отдохнуть. Прочтите, – она подала молодому человеку книжицу, – и приступим!

"Суеверные вымыслы о Доме Колдуна. – прочитал молодой человек, – копились столетиями, но непредубежденный ум, воспитанный Наукой, может легко определить первоначальною причину заблуждений Она состоит в том, что в старину кузнецы часто обвинялись в связи с "нечистой силой" Все Биллендоны были кузнецами, это их наследственная профессия, так удивительно ли, что один из них подвергся преследованию "святейшей" инквизиции?

О нем рассказывают, что еще юношей он скрылся из города и, вернувшись через несколько десятков лет, уверял окружающих, будто отсутствовал всего лишь несколько часов. Даже в том случае, если так было, ничего таинственного и необъяснимою здесь нет. Нередко люди сбегают из дому и в наш просвещенный век, нередко заменяют истину выгодной ложью.

Герой этой истории строил свои россказни на широко Известных фольклорных образцах. Точно так же другие до него попадали в какие-то странные места, в обиталища гномов или в замки фей и, проплясав ночь, обнаруживали, что прошло целых сто лет! Американский писатель Вашингтон Ирвинг изложил нечто подобное в рассказе "Рип ван Винкль", следуя тем же фольклорным мотивам. Однако пращур нынешнего владельца едва не стал жертвой "псов господних". Согласно сохранившимся документам, он все же сумел бежать. Осталось неизвестным, в какую сумму обошлось сие "чудесное избавление", но прискорбно, что в малоудачную легенду верят и отдаленные потомки, что до наших дней о Доме Колдуна рассказывают небывальщину и предпочитают обходить его стороной в ночное время.

Нетрудно было догадаться, кто сочинил приведенный пассаж, но Биллендону порой казалось, что он слышит голос самого г-на Эстеффана – так ловко передразнивал чтец аптекаря, которого он, выходит, знает? И знает также ею роль в изготовлении путеводителя – ведомый всему городу секрет? Скоро же он освоился с присутствием высокой гостьи, что начал уже паясничать! А до веселья ли, когда в сотне шагов отсюда лежит мертвое тело и разговор об этом не окончен?

Биллендон поймал умоляющий взгляд гостя, а тот внезапно сменил интонацию:

– "Гарантируем встречу с призраком тому, кто посетит Дом Колдуна! – гласила готическая надпись над фотографией дома в лунную ночь. И затем буквами помельче:

– Здесь же делается ремонт технических устройств любого вида и назначения. Кратчайший срок! Наивысшее качество! Низкие расценки! Доставка на дом! Ради собственной пользы и удовольствия посетите Дом Колдуна!" Биллендон почти мог бы поклясться, что слышит теперь голос самого г-на мэра, властная рука которого здесь действительно вторглась в текст, без пощады укротив полемический пыл, выбросив заключительный. Гимн Науке, и, поскольку Разум получил свое, потянулась прямиком к сердцу и кошельку гипотетического туриста.

– Осмотреть предлагается дом и мастерскую, – заключил молодой человек.

– Не забудь отметить в осеннем сочинении, Марианна, что ты посвятила каникулы изучению истории страны, – сказала дама. – О прессе я позабочусь! Начнем с мастерской.

– Это здесь, – сказал ее гид, показывая на дверь, – Не вздумайте целоваться! – ядовито предупредила Марианна. – Опять сыщики сфотографируют, как в прошлый раз!

– Доказано, – что это был фотомонтаж, – невозмутимо отпарировала дама. – Разве ты не идешь с нами?

– Очень ты этого хочешь? – девчонка сделала рассчитанную короткую паузу. – Не буду мешать, – продолжала с фальшивым смирением. – Я осмотрю дом! Моим гидом будете вы! – она чинно протянула руку Биллендону. Тот отмахнулся:

– Иди, не заблудишься!

– Ах, какое зеркала – воскликнула Дама. – Ему решительно нечего здесь делать!.. Впрочем, оно меня старит, вы не находите, рыцарь?

Рыцарь, разумеется, этого не находил.

Она оглянулась на дверь, на ворота, едва притворенные после отъезда Рея.

– Кто-нибудь войдет!.. – прошептала она. – Ах, все равно!..

Не договорив, ухватила провожатого крепко за уши, повернула к себе лицом.

– Ну, дурачок?.. – сказала Дама.

В прихожей, кроме Биллендона, оставались только два типа в черном, стерегущих входную дверь. Обращаясь к ним, он сказал негромко, насмешливо:

– Здорово, крестники!

Типы на приветствие не ответили. Один из них, помедлив, проговорил:

– Правильно сделал, что не узнал девчонку. Шеф будет доволен тобой.

– Думаешь, он поумнел? – сказал ему второй тип, кивая на Биллендона.

– Нас ему тоже лучше бы не узнавать! Шеф…

– Мне надо повидаться с вашим шефом, – сказал Биллендон, – у меня к нему срочное дело!

– Видишь? – укоризненно обратился второй тип к первому. – Зря ты считал, что он исправился! Придется все-таки его чик-чик – и в ямку!..

Биллендон легонько, почти ласково смазал типа по уху, тот пошатнулся, и сразу оба выхватили пистолеты.

– Сейчас вы мне скажете, где его найти, – сказал Биллендон, не обращая на пистолеты внимания. – Считаю до трех: раз, два…

Типы переглянулись, попятились…

– Господин Биллендон, образумьтесь: это рядовые исполнители! – послышался ласковенький голосочек г-на сыщика, о скрытом присутствии которого Биллендон, как видно, позабыл. – Разве может быть им доверено?.. Они шефа в глаза не видали!

– Откуда эта пташечка? – пробормотал в недоумении второй тип.

– Он правильно говорит, – сказал первый тип. – Господин Биллендон…

– Как я догадываюсь, они сносятся только при помощи радио, – продолжал тем временем сыщик. – Мне очень жаль, но я боюсь, что господин Тургот – хи-хи, не к ночи будь помянут! – сочтет за бестактность…

Биллендон с наивным видом поскреб в затылке.

– Но у меня к нему взаправду дело! Я слыхал, что он большой знаток… – тут Биллендон осекся.

– По части драгоценных камней! – подсказал сыщик, сияя. – И, стало быть, вы, господин Биллендон?.. – Он давился словами от нестерпимого профессионального любопытства. – Вы, значит, вернулись из Австралии.., не без?.. – "Типы все переглядывались между собой… – Это было в том железном ящичке?

– Вот! А ты говорил… – пробормотал второй тип первому, потирая распухшее ухо. Первый отвечал предостерегающим жестом.

– Много вы хотите знать, господин сыщик, – сурово сказал Биллендон. – Пускай передадут своему шефу: есть о чем потолковать без посредников. Это первое. Второе: взять у меня то, что я сам не отдам, – это ни у кого не получится!.. Ну, а третье – при встрече с глазу на глаз.

– Благоразумна – подхватил, сияя, сыщик.

– Да, – сказал первый тип. – Кто старое помянет, господин Биллендон… – Оба типа говорили без акцента!

– Эй! – послышалось сверху, – Это что там у вас? – Марианна глядела на них, свесившись через перила. – Поспорили? Отовсюду торчат силлогизмы! – Она указала на пистолеты, которые типы не успели спрятать. – Всем стоять как стоите, ждать меня! – Каблучки застучали по лестнице. – Это сыщик там прячется? Эй, частный детектив, имейте в виду: нанимает вас папочка, но по счетам платит мамочка – и никто другой! Хорошо понимаете намеки? Я могу еще понамекать! – Она остановилась посреди комнаты, ее живые скорые глаза глядели с набеленного лица, как из-под маски. – Вижу, кого тут в споре победили! – сказала Марианна, уставясь на ухо второго типа, продолжающее распухать. – Отдайте сюда пистолеты! Этот я дарю вам, – она швырнула Биллендону один из отобранных пистолетов, – этот возьму себе: давно такой хотела, а то у меня браунинг – кошку не пристрелить!.. – Массивный пистолетище с глушителем сразу оттянул ее сумочку. – А теперь пошли вон, вы уволены!

Типы ринулись в дверь, едва ее не выломав. Сыщик, пометавшись, выскочил следом. Марианна повернулась к Биллендону.

– Вы думаете, я вас не узнала? Я вас сразу узнала, их – нет, интересно, почему? Из-за масок или из-за того, что они вправду ведь выписаны из Чикаго?.. Странно: если я раз кого увидала… Ага: обоим сделали пластическую операцию, они научились акценту, но с вами я слышала, как разговаривают! Ну, мамочка, ну, папочка… Значит, вы здесь живете? Мне всегда хотелось вас повидать, честное слово, я очень рада! – Она с разбегу кинулась Биллендону на шею и влепила ему в щеку поцелуй, – Черта едва мы теперь с вами расстанемся, папочке с мамочкой придется придумать… Я сердилась на вас из-за Рея: мне пришлось попросить генерала, чтоб его нашли, ужасно не люблю его просить! Но я не знала ведь, что это вы, что это вас зовут Биллендон, я больше не сержусь, не беспокойтесь, пожалуйста!.. Где же все-таки Рей? Знаете, жаль, что вы не его отец, мне бы это понравилось… Послушайте-ка!.. – Марианна перешла на шепот. – Он не говорил вам, кто его родители? Нет? Он странный человек: мы учимся вместе всю жизнь, я три года, в него влюблена – и до сих пор не знаю, из какой он семьи! Представляете: этого никто не знает! У него трусят спрашивать, ректор ничего не говорит, можно, конечно, сказать генералу, чтоб выяснил, но ужасно совестно!.. А где Машина? Биллендон указал на мастерскую.

– Дрянь! – с ненавистью крикнула девчонка. – Все из-за нее: лето даром пропало!.. Ну, не будем им мешать, – проговорила тут же рассудительно, – успею на нее налюбоваться… Когда он вернется?

Биллендон пожал плечами.

– Попляшет, голубчик!.. А вы помните, как мы их лупили? – она кивнула на входную дверь, за которой скрылись типы в черном.

– Воркуют как голуби, – сказал Дама, входя с провожатым и услышав дружный смех. – Как это вы поладили, научите! Нам пора ехать. – Молодой человек побледнел. – Вы поедете с нами: мы знакомы теперь, могу пригласить вас даже во дворец… Превосходный гид, пустышка! Учись выбирать поклонников. Твоего Рея я еще выведу на чистую воду! Счастливо, абориген, благодарю вас!

– Не прощаюсь, сегодня увидимся, – сказала в дверях скороговоркой Марианна. – Два слова мамочке – и опять к вам! Если по дороге его не поймаю!..

Когда лимузин уже отъехал, послышался еще один голос:

– Искренне надеюсь сохранить вашу дружбу, господин биллей дон!

Сыщик не стал дожидаться ответа.

Оператор не упустил момента, когда на площади посреди публики, ожидающей лимузин с высокой гостьей, появился бледный неистовый г-н Эстеффан.

Он влез на парапет фонтана; желая опереться о голову одной из каменных рыб, нечаянно залез в мокрую пасть, поморщился, встряхнул ладонь и возгласил вибрирующим голосом:

– Сограждане! Друзья и пациенты!..

Вышеупомянутые, привлеченные странным поведением я видом аптекаря, без того уж теснились к фонтану, однако тут как раз появился лимузин, все отхлынули – на время…

Г-н Эстеффан словно бы этого не заметил… Но все же, прежде чем начать свою проповедь, наш пророк-дебютант не утерпел исподтишка проводить взглядом громадную машину, завершавшую вираж у гостиничного подъезда, и, чего греха таить, в огненных очах мелькнуло любопытство…

Глава 7

Странник был как во сне. Впрочем, это обмолвка: во снах он куда яснее воспринимал окружающее, куда увереннее действовал: как-никак сказывался опыт!

Он помог Даме войти в машину, и Она не отпустила его руку!

Типы в черном стояли с боков, испуганно сопя, у одного вздулось ухо – сделалось буквально в ладонь толщиной. Однако проза всего окружающего лишь почему-то увеличивала ощущение нереальности, владевшее странником с той минуты, когда он увидел Даму в дверях.

А во сне он бывал попросту счастлив – или ожидал, что станет счастлив…

Марианна влетела за ними в салон, типы в черном двинулись следом.

– Вон! – бешено закричала девчонка. – Станьте на подножку, – распорядилась Дама. – Что ты взъелась на бедных парней?

– Не знаешь?! – ядовито прошипела Марианна, захлопнув дверь.

– Да, не знаю.

– А я узнала! Нет, он узнал!

– Кто? Говори, наконец, толком!

– Ах, кто?! Ты и его не знаешь, бедненькая, – человека, которого мне всю жизнь обещают найти, устроить для него торжественный прием и наградить, да вот никак, несчастные, не могут!

– Так, – озадаченно произнесла Дама после длительной паузы. – Но это не та история, которую должна помнить нация, – отчеканила она. – Не думаю, чтобы следовало теперь… И, конечно, было легкомысленно со стороны твоего отца, учитывая твою зрительную память, допускать чтобы… Да, в этом доме и вправду встречаются призраки, как погляжу! Поклянитесь молчать обо всем, что узнаете! – обратилась Она к молодому человеку.

Он лишь кивнул…

– Наглядитесь и наслушаетесь! – пообещала злобно Марианна. – А потом вас пришьют по приказанию папочки. Или мамочки, когда вы ей опротивеете. Или генерала, если начнете болтать. Нашел, с кем путаться! Послал мне бог родителей! Конечно, это был какой-нибудь предвыборный трюк, мне давно следовало догадаться!

– Мы немедленно уедем отсюда, – сказала Дама.

– И не подумаем!

– Ничего не хочу слушать!

– Еще как выслушаешь! Мы остаемся до конца каникул. Здесь прекрасный климат. Во дворец и на биржу можешь отсюда звонить – а чего тебе еще надо?

– Ты, кажется, вздумала…

– I Это ты не вздумай со мной спорить: оппозиция назавтра все узнает, меня-то вы, надеюсь, не пришьете, на меня можно организовывать только липовые…

– Тс-с!..

– Я, мамочка, говорю серьезнее некуда, я знаю, куда начнешь сейчас звонить, что говорить, – так ничего не вздумай затевать! Вот мои вам с папочкой условия: Биллендон должен быть жив и здоров и Рей тоже! Я тебя понимаю – поживи с твое с нашим папочкой, в твою личную жизнь не вмешиваюсь, не вмешивайся в мою, на этом точка!

– Могу я хотя бы навести справки об этом Рее? – спросила осторожно Дама.

Марианна призадумалась, куснула себя за палец, ответила с досадой:

– Наведи!..

– Превосходно, детка, я на все согласна: мир! – Она с опаской погладила дочь по волосам, шутливым тоном обратилась к страннику:

– Не сделаете ли одолжения высечь эту девчонку?

– С удовольствием, если мадмуазель разрешит! – отвечал он весело.

– Браво, дед! – сказала Марианна, взглянув на него с презрением в упор. – Черт знает, где-то я его тоже видала! Ну, счастливых похорон!

И она первой вышла в отворившуюся дверцу: машина остановилась.

Молодой человек увидал впервые наяву здание новой гостиницы, ратушу, торговые ряды, фонтан… Он видел удивленные взгляды, слышал свист мальчишек в толпе… Все впечатления оставались, однако, зыбкими, словно бы лишенными подлинной достоверности.

– Мать, заметь вон того человечка: это сыщик! – вполголоса сказала Марианна. – Пока! Стоп, я забыла: папочка собирался поехать через Париж!..

Только ее и видели…

Молодой человек слегка опомнился только в лифте, мягкий толчок которого отрезвил его, но тут же стало хуже, он испугался, что закружится голова… И по-настоящему пришел в себя только в апартаменте, когда Дама повторила нетерпеливо:

– Что с тобой? Тебе плохо? Садись! – и сама ослабила на его шее галстук.

Он уселся у стола, на котором трещал телетайп и звонили враз три телефона.

– Мой секретарь заболел, – сказала Дама. – Ты заменишь ею и покажешь, на что способен! – Она подняла трубку:

– Поездка по городу? Нет. – Во вторую:

– Я позвоню сама. – В третью:

– Не беспокойте меня сейчас. – Телефоны умолкли, телетайп продолжал что-то выстукивать Надев очки, она просмотрела полученные сообщения, взяла трубку, набрала номер. – Да, это я. Покупайте! – трубка снова легла на рычаг. Дама набрала другой номер. – Поездка президента отменяется. Никаких намеков. Особые соображения. – Она призадумалась над клавишами телетайпа. – Марианна, Марианна… Ранняя птичка! – Принялась ловко выстукивать по клавишам. – Она уже знает, за кого выйдет замуж! Впрочем, я тоже это знала. Правда, мне было уже больше семнадцати Суженый попробовал сопротивляться: "Для этого, ме-ме, необходимы, кажется, золовка, свекор, деверь, шурин", – говорит он. Я отвечаю: "Ждут внизу, в автобусе, в том числе и папочка твой драгоценный и мамочка, хотя для этого их чуть не пришлось связать. Вот фрак по твоей мерке, ужин в "Континентале" через сорок минут, и никаких твоих "ме-ме" чтоб больше я не слыхала!" О муженьке ничего хорошего, правда, не скажешь, по в целом – это все-таки удачный брак!.. Господи, кому я это рассказываю! Расстроился, глупенький?..

Дама сняла тяжелые очки. На прелестнейшем из носиков остались натруженные красноватые пятнышки.

– Сделай одолжение, открой краны в ванной, – попросила она, – пора освежиться! Я тем временем покончу с делами!

Вернувшись, он застал конец приглушенного разговора по телефону:

– Сделать ничего нельзя: ты ее знаешь… Он? Я думаю, сам известит, как обычно, не вздумай искать контакта, это нам… Пока! – чмокнула трубку, положила ее на рычаг.

Через минуту из ванной сквозь плеск воды донеслось:

– Голубчик, здесь, оказывается, нет телефона, принеси который-нибудь!

Он послушался.

Из высокой пены Она потянулась к нему, влажными горячими губами тронула ухо, он блаженно оглох… Но заметил, что лепестковые губы обрамлены тоненькими морщинками.

– Сядь здесь, рядом. Дай сигарету.

Телефон резко зазвонил. Покрытая пеной рука приняла трубку.

– Опять ты? Как?! Даугенталь?! Тебе повезло, что я здесь! Да, непременно. Да, я займусь! Разведка? Оккультный отдел – чья это фантазия, могли придумать поприличней наименование!.. Я вызову их, разумеется. Все будет сделано, не беспокойся!.. Свяжись с генштабом!.. Вот как? Молодец! Пускай заткнут рты газетчикам и перекроют дороги! Да, десантная часть – это всего надежнее! Она вернула трубку, улыбаясь.

– Это очень спешно, – сказал Она, – но я все равно не спешу!.. О чем думаешь, дурачок?

Глава 8

"Итак, д-р Д, исчез без следа из своей резиденции, охраняемой всеми секретными службами как объект № 1, исчез, может быть, задолго до того, как его отсутствие было обнаружено, – и ни одна живая душа, ни одна система сигнализации не подала сигнала тревоги.

Д-р Д. – самая таинственная личность во всей мировой науке. Он никогда не появлялся на телевизионном экране и не давал никаких интервью. Даже теперь не опубликовано описание его примет, газеты не получили обещанной фотографии. Некоторые высказывают догадку, что газетному расследованию создаются намеренные препоны, однако на самом деле в этом могут быть повинны беспрецедентные меры безопасности, применявшиеся для его охраны. Я готов поверить в то, что и самим секретным службам неизвестно, каков был искомый с виду!

И все-таки за этой глухой броней существовал живой человек, из плоти и крови. Нами добытые крохи биографических сведений даже трогательны: академик и лауреат происходит из безвестной семьи, которая была вынуждена кочевать в поисках работы и куска хлеба. Детство его прошло в ночлежках, трущобах, бидонвилях, посреди пьянства и поножовщины. Школы он не посещал, но рассказывают, что однажды маленький Д, нашел посреди мусора изодранную книжку с картинками, склеил, попросил какого-то бродягу прочитать ее вслух. Тот будто бы согласился, потребовав в уплату бутылку фальшивого рому, но смог осилить лишь одну страницу. Д, запомнил весь текст наизусть и, не надеясь больше ни на чью помощь, уселся за книгу сам, чтобы начинить смыслом типографские закорючки. Так он научился читать, затем изобрел целиком арифметику, во многом отличающуюся от общепринятой, некоторые принципы ее нашли затем широкое применение.

Подростком он самостоятельно предпринял ряд научных исследований и сделал открытия, которые привлекли к нему весьма специфическое внимание… С тех пор его жизнь – одна из важнейших государственных тайн. В ученых кругах о нем ходят легенды, существует почти суеверное убеждение, что он способен разрешить любую проблему, – она только должна быть перед ним поставлена! Трудность заключается лишь в том, чтобы понять достигнутое решение, перевести его на язык, доступный обычным ученым. Именно с целью облегчить эту процедуру д-ру Д, было якобы дано университетское образование, в котором он сам нисколько не нуждался. Обучали его, по слухам, заочно, точно так же были ему присуждены все его степени и звания. Кажется, д-ру Д, даже нравилось вести жизнь отшельника, правда, в весьма комфортабельных условиях. Говорят, он ни с кем не общался, однако все теперь случившееся наводит на мысль: не бывало ли и прежде отлучек, которые прошли незамеченными?

Согласно ведущей версии, д-р Д, похищен неизвестными злоумышленниками, которые с большой ловкостью подготовили и провели операцию. Слухам нет числа, намекают на банду Тургота, соучастие неких разведок… Единственное доказательство – так называемые "следы борьбы".

Лично мне кавардак в доме Д, показался не лишенным системы. Полиция могла бы знать, что г-на члены Национальной Академии способны в одиночку натворить больше беспорядка, чем пятеро буйнопомешанных, – если, конечно, при них не состоит бонна, чтобы вытирать им нос…

Словом, обстановка жилища ничуть не говорит в пользу версии о похищении. Напротив, судя по всему, здесь обитал малорослый, слабосильный человек, с которым любой мог бы управиться безо всякой борьбы Отчего же эта сомнительная версия пылко пропагандируется? Да попросту оттого, что полиция не уверена в исходе поисков, а для прессы, не в обиду коллегам будет сказано, ничего не может быть лакомее: лучшая находка, основание для многосерийных сенсаций. В печати уже промелькнули и новое оружие террористов, и загадочная лаборатория в Антарктиде, и следы Д, на острове Целебес, а то ли еще будет! Чего не предпримут злоумышленники, завладевшие человеком, который изобрел трондруллий! Намекается на какое-то новое открытие д-ра Д. – главную будто бы цель похитителей.

Да, новое открытие существует!

Я начал свои поиски с изучения публикаций д-ра Д. Оказалось, что плодовитый прежде ученый за последние три года ничего в журналах не печатал. Приватным образом выяснилось, что особо заинтересованные ведомства также ничего в эти годы не получали. Получили другие: и Бенаресе микроскопическим тиражом на средства автора выпущен объемистый труд под названием – ухватитесь за стул, мой читатель – "История волшебства". В предисловии д-р Д, оповещает, что намерен заниматься только этой темой и напечатать ей посвященную трехтомную монографию. Здесь же он свидетельствует свое почтение "г-дам волшебникам" и восхищается их научными достижениями!

Д-р Даугенталь полагает, что волшебство есть нормальная человеческая деятельность, обеспеченная скрытыми силами нашего организма, любой из нас к ней способен, имеет для нее все необходимое, препятствие также заключено в нас самих, в нашем эгоизме, корыстолюбии, злобности, во всем том, что делает человека хищным, опасным животным. По мере избавления от этих качеств, будут исчезать ограничения для сверхдальнего восприятия, для познавательной мощи и для такого рода действий, который мы сейчас, по мнению д-ра Д., напрасно почитаем сверхъестественным. Это всего лишь новая и не самая последняя ступень нормальной человеческой эволюции! "Неживое стремится стать живым, живое – разумным, разумное может выбирать, но должно стремиться стать духовным", – говорит д-р Даугенталь. Духовность он понимает как служение всему сущему – дереву, камню, цветку, собственной собаке на общем эволюционном пути, работа на пользу эволюции, для которой дух станет двигателем, а разум – его инструментом… Соблазнительная перспектива! Однако д-р Даугенталь настаивает на праве разумного существа свободно избрать свой путь, оно тем и отличается от прочих, что его эволюция должна быть сознательной. Он предупреждает о том, что из-за этого человечество, возможно, разделится на обособленные виды, как разделились его обезьяньи прародители. "Те, кто не пожелает двигаться по восходящей, – говорит он, – останутся ходить на двух ногах, добывать деньги, придумывать новую еду или новые технические устройства – костыли своей цивилизации", – странные слова в устах человека, придумавшего столько "костылей"! – а благороднейшие из них, – продолжает д-р Д, – будут думать о том, как накормить, одеть и обеспечить техническими устройствами всех поровну Если они это сделают, останется подумать, как сделать это еще лучше, и видеть в такой работе смысл жизни, своей и всего человечества, чтобы оно кушало, одевалось, веселилось, чтобы оно избавлялось от лишней работы для того, чтобы еще больше людей могло придумать, как развеселить, во что одеть и чем накормить человечество. Превосходная цель, пока есть голодные, голые, грустные. Ни когда все станут веселы и беззаботны, то цель превратится в простое занятие. Чем ее заменить? Освоением космического пространства? Чтобы кушать, одеваться, веселиться на других планетах!?

Д-р Д, заходит еще дальше, выдвигая, как гипотезу, что такое разделение человечества произойдет не в каком-то неопределенном будущем: оно происходило в прошлом, происходит теперь и будет происходить всегда. Он сравнивает разумные живые организмы с радиоактивными веществами, чьи превращения, обязательные, в конечном счете, для всей массы, подчинены строгой периодичности и дозировке. Из этого следует, что некоторые особи нашего вида могли далеко опередить всех остальных и находятся даже – кто знает? – на различных ступенях эволюционной лестницы! В таком случае, задача этих духовных существ – наставить нас на истинный эволюционный путь, помогать нам в этом и контролировать не очень-то легкий процесс. Возможно, причем, что такой контроль осуществляется автоматически, с помощью особых устройств, о которых д-р Д, говорит намеренно глухо. Однако для нас эти его намеки оставляют особенный интерес, в чем читатель скоро убедится.

Возможно также, что подобные устройства были созданы когда-то для других целей, что они есть наследие древнейшей из цивилизаций. Д-р Д, допускает такую возможность. Но само существование их не вызывает у него сомнений, он даже точно указывает географический пункт, где одно из них расположено. Это маленький городок на окраине нашей страны, название которого я вынужден временно утаить – не столько от читателя, сколько от сотоварищей по расследованию.

Итак, что случилось? Вот разгадка: д-р Д, надел шапку-невидимку и сапоги-скороходы, затем с помощью разрыв-травы покинул бронированное убежище. Неизвестные злоумышленники во главе с легендарным Турготом заняты ритуальными плясками и бормотанием колдовских заклинаний!

Пусть читатель сам теперь рассудит, имело ли для кого-нибудь смысл похищение д-ра Д. Я думаю, кое-кто скажет, что его и искать-то не стоит. Но поиски не будут прекращены. Одни от них не отступятся ради чести мундира, не отступится и тот, кого интересует не детективная загадка, а парадокс личной судьбы выдающегося человека.

С этой целью направил свои стопы в городок, пользующийся исключительным вниманием автора "Истории волшебства", ваш специальный корреспондент".

Эта первая статья содержалась в вечернем выпуске "Сплетницы", как была прозвана почтенная столичная газета.

Дамло, морщась, с трудом одолел ее, ехидства и намеков не обнаружил, а потому удовлетворенно хмыкнул и принялся за утренний выпуск, доставлявшийся одновременно с вечерним.

"Этот городок найдешь не на каждой карте, хотя древность его почтенна, – продолжал здесь репортер. – В течение долгого времени он был совершенно заброшен, причиной возрождения послужил памятный земельный бум. Предприимчивый мэр сообщает в подробностях, как была сведена дикая растительность, заполнившая эти улицы, как восстанавливались строения и па месте безнадежных развалин возведено было тривиальнейшее здание городской гостиницы – гордость муниципалитета. Печальная судьба – возродиться для прозябания?" Далее репортер живописал торжественную встречу, дал несколько забавных характеристик туземцам. Пародируя тон светской хроники, рассказал о званом вечере в аптеке… Тон статьи сразу переменился, когда речь пошла о трагическом ночном происшествии. Здесь Дамло, читая, начал хмыкать: репортер писал о нем самом.

"Как? – думал я. – Неужели этот полицейский служака низшего разбору, туповатый, низколобый, заспанный, плохо выбритый, способен раскрывать загадочные преступления? Да ему не под силу разобраться и в семейной ссоре!

Я был неправ. Окружающие заверили: сержант нагнал такого страху на преступников, что в пределах его участка считается невозможным не только осуществить – задумать хотя бы мелкое правонарушение. Такая репутация, без сомнения, приносит выгоду г-ну Дамло в его деятельности. Теперь он дал ей новое подтверждение: на моей памяти это первый случай, когда полиция появляется на месте вовремя".

– Вот, язва, как чешет! – огорченно проворчал Дамло. – Небритый был, верно… Опять нагоняй!..

"Сержант любезно пригласил нас присутствовать при допросе горничной, – врал репортер, – единственной свидетельницы. Он вел допрос в присущей ему грубовато-добродушной манере. Однако произошла осечка: горничная, страдающая, скажем сразу, легкой формой эпилепсии, показала лишь, что она по нечаянности уснула посреди коридора!

Храбрый сержант отказался дать нам интервью. Оставалось надеяться на свои слабые силы. Позабыв на время о загадке д-ра Д., ваш корреспондент предпринял собственную попытку расследования. Тому способствовали некоторые новые обстоятельства".

Дамло схватил карандаш. Красной чертой начал заводить рассказ о том, как репортер отправился в свею рискованную экспедицию.

"В дверь номера 319 я проник, обманув бдительность полицейского стража, приставленною к ней г-ном Дамло".

Дамло, сопя, поднял трубку.

– Ты? – рявкнул он, заслышав голос постового.

– Я! – отозвался тот, дрожа. – Так точно, господин Дамло!

– Как было велело? Чтоб муха не пролетела! Постовой забормотал оправдания.

– Ладно, – пресек их Дамло. – Сколько ты с него взял? Врать не вздумай?

Постовой, заикаясь, назвал сумму.

– Принесешь пива, – после краткого раздумья приказал Дамло и положил трубку. Постовой же с горечью подумал: "Говорил же ему, что господин Дамло все равно узнает!.." Дамло продолжал читать:

"Здесь ожидало меня потрясающее открытие. Не ждите кошмарных подробностей. Их не было. Но буквально за минуту до моего появления кто-то спокойно пил здесь кофе. Чашечка не успела остыть. Дальнейшему осмотру помешал пробудившийся полицейский.

Интересно, что скажет, узнав эту новость, наш славный г-н Дамло?" Дамло прохрипел:

– Подковыривать?! – Он опять поднял трубку. – Загляни в охраняемое помещение, доложи, что и как. Мне, конечно, кому же еще!

Глава 9

– Две или три дивизии? – повторила мадам президентша в телефонную трубку. – Господи, о чем они хлопочут в этот исторический момент! Скажи им: пусть проведут по статье маневров, а союзничкам после предъявим счет, они тоже заинтересованы… Он звонил? – Она заговорила тише. – Скажи ему: сам виноват. Не позволяй торговаться, тем более афишировать… Это шантаж! – И опять громче: – Господ из военной разведки я вызвала, скоро придут. – Она прикрыла трубку ладонью, зашептала молодому человеку: – Кошмар, придется тебе, бедненькому, поскучать! – И снова в трубку:

– Я сообщу, не беспокойся! – Трубку чмокнули и положили на рычаг. – Надень галстук. Сядь за стол, разбросай бумаги, задумайся!, Она нажала кнопку вызова.

Через минуту таинственный незнакомец, свершавший накануне свои подвиги в аптеке г-на Эстеффана, стоял навытяжку перед ее креслом.

– Армейская разведка, управление науки, начальник оккультного отдела! – представился он.

– Впервые слышу о таком отделе, – солгала президентша, разглядывая его с брезгливым любопытством.

– Создан на базе лаборатории гипноза и телепатии, – доложил незнакомец. – Это произошло после того, как доктор Даугенталь…

– История меня не интересует! – оборвала она. – Что за люди? – Она указала на двух столбами замерших у двери сотрудников незнакомца.

– Из поисковой группы, ваше превосходительство! Слева реципиент, то есть человек, способный непосредственно воспринимать чужие мысли. Справа индуктор, он может транслировать свои.., или те, что прикажут!

– Кому?

– Любому реципиенту или же лицам, мною загипнотизированным!

– Вы, значит, гипнотизер?

– Так точно!

– Ну и компания! – сказала президентша. – Их присутствие необходимо?

– На прелестном личике промелькнула гримаска.

– Оно желательно, – заискивающе произнес гипнотизер. – Оба состоят при мне для связи с остальными как приемник и передатчик, обеспечивая бесперебойное поступление информации. Можно считать, что их здесь нет, поскольку, для пользы дела, я держу их в сомнамбулическом трансе, но если вашему превосходительству неприятно…

– Стерпим, – сказала президентша. – Только смотрите у меня: без этих ваших штучек!

– Я не посмел бы…

– Так какого дьявола уставились, будто волк на Красную Шапочку?

– Волосы, мадам! – зачарованно прошептал он, слегка забывшись. – Какие волосы, бог мой! Если бы вы позволили их причесать…

– Я хожу, по-вашему, растрепой? – Она в гневе тряхнула искрящейся каштановой волной. – К делу, хватит этой чепухи!

Гипнотизер подавился вздохом.

– На след доктора Даугенталя первым напал присутствующий здесь реципиент, это произошло вчера утром, сразу по получении задания. К нам, ваше превосходительство, должен с прискорбием отметить, обратились в последнюю очередь. Отношение к отделу неправильное, обстановка в ведомстве тяжелая, говорю вам открыто! Насмешки…

– Я сказала: к делу!

– Но если вашему превосходительству не будут известны причины нашего промаха…

– Ага, так был промах! О нем и докладывайте.

– К моему сообщению не отнеслись серьезно. Я предпринял операцию на свой страх и риск, только с ведома, но не по приказу… Даже транспортные средства пришлось одолжить! – вырвалось у него с горечью.

– Понимаю, – ободрила его президентша. – Но вы прибыли…

– След был слабый, случайный, в довольно неустойчивом сознании одного только здешнего жителя – аптекаря. Несмотря, ваше превосходительство, на то, что мои люди подобраны наспех, обучены недостаточно, а несовершенство методики, происходящее, пользуюсь случаем сказать, из-за того, что нам выделяют мало… – Под ее взглядом он осекся – Мы выяснили местонахождение…

– Точно здесь? – с живостью перебила президентша.

– Был здесь, – бормотнул гипнотизер, отступив на шажок.

– Как – был? – Дама поглядела на него поверх очков, словно на какое-то нечистое насекомое. – Вы что же, его упустили?

– В результате всех тех обстоятельств, – печально проговорил гипнотизер, – о которых я имел несчастье вашему превосходительству докладывать…

– Ну?!

– Нас опередили…

– II где он теперь?

Гипнотизер возвел глаза к потолку.

– Где несть печали и воздыхания…

– Это как? Умер, что ли?

– Убит, ваше превосходительство!

– Десять минут назад президент говорил о нем живом!

– Вероятно, не успели доложить…

– Черт побери, кто это сделал? Гипнотизер облизнул пересохшие губы.

– Кое-что… Кое-что нам известно, ваше превосходительство, мы выяснили своими средствами… Но самые достоверные сведения можете получить у того агента, который дежурил ночью возле вашей двери.

– Что?! И он знает?..

– Принимал непосредственное участие в акции…

– Вы отвечаете за свои слова?

– Я не рискнул бы…

– Я рискну! – сказала президентша, сбрасывая очки, нажимая с силой клавишу вызова.

– Хочу предупредить, – боязливым шепотом быстро проговорил гипнотизер, – оба агента – люди Тургота! Президентша смерила его взглядом.

– Выходит, по-вашему, господина президента и его семью охраняют гангстеры? – спросила она, не обращая внимания на отворившуюся дверь. – Печальное заблуждение!

– Ваше превосходительство!.. – закричал шепотом гипнотизер.

– Сменщика! Живо! – приказала она стоящему в двери телохранителю.

Дверь закрылась. Гипнотизер обреченно молчал.

Телохранитель и не подумал отпираться, равно как и раскаиваться. Он получил приказание выстрелить по неподвижной цели из духового пистолета. Выстрелил и, конечно, попал. Остальное не его ума дело. Человека, отдавшего приказ, знает и может доставить сюда, если ее превосходительству будет это угодно.

Ей было угодно.

– Конкурирующая служба? – произнесла она с насмешкой, когда перед ней появился доставленный телохранителем человек, чью элегантность портила повязка на черепе – до самых бровей. Гипнотизер уставился на эту повязку с нескрываемым подозрением.

– Тайная полиция, – ответил вновь пришедший, отворачивая лацкан.

– Уберите брошку, – сказала президентша. – Я вас слушаю.

– Был приказ взять живым или мертвым, – скупо отвечал обладатель всемогущего жетончика.

– И можно было взять живым!.. – подсказала президентша.

Элегантный человек покосился на гипнотизера с компанией и ответил внушительно:

– Да, но не таков был приказ.

– Иначе тайная полиция могла остаться на бобах, – с горечью уточнила президентша. – Из этих соображений вы лишили нацию славы и платы за патенты, ослы! Вы кормились Даугенталем, не удивлюсь, если вас разгонят! – Она нажала на клавишу вызова дважды. – Все арестованы! Взять их, – обратилась к телохранителям, – обезоружить и изолировать! Назначается служебное расследование.

Агенты зазвенели наручниками.

Элегантный человек не оказал сопротивления, но когда дошло до гипнотизера, пальцы реципиента внезапно выбили дробь. Морзянку, как выяснилось после.

– Ваше превосходительство! – вскричал гипнотизер, заслонив своего сотрудника от взгляда конкурента. – Прикажите удалить этого человека: у моего подчиненного имеются новые важные сведения!

– Какие уж тут новости! – произнесла со вздохом президентша. – Ах, никто нам не вернет Даугенталя!

Однако любопытство взяло верх. И следующие несколько минут в апартаменте были посвящены прослушиванию проповеди г-на Эстеффана на площади перед ратушей.

Этой волнующей проповедью был вынужден заинтересоваться также Дамло. . Пиво запаздывало, он вновь позвонил постовому, и тот вперемешку с оправданиями сообщил, как маловажную, новость, от которой начальника бросило в жар.

– Что-о?! – взревел он. – Как это – толпятся? Разрешения спрашивали? Почему не сигнализировал? Назови поименно! Так много? Ну ладно, я им потороплюсь!

Он водрузил на голову каску.

Бледные, испуганные лица обратились к Дамло, когда он взрезал толпу у фонтана. Не заметил его лишь оратор. Таким аптекаря еще никто не видел. Возвышаясь над каменными рыбами и задрав голову, как они, г-н Эстеффан вопиял:

– Никто да не дерзнет сей истины отвергнуть, ибо…

– Разойдись! – рявкнул Дамло. Публика дрогнула, расползаясь. Г-н Эстеффан осекся, чумовыми глазами поглядел на сержанта.

– Слыхали ли вы гром небесный. Дамло? – вопросил он ни к селу ни к городу, потому что хоть дождик, верно, собирался, но громом не пахло – Слезайте. – сказал Дамло.

Г-н Эстеффан вдруг упал на колени.

– Сограждане, друзья и пациенты! Примите покаяние мое!

Толпа вновь было прихлынула, но Дамло мигом пресек бесчинство. Он ловко надел на воздетые длани наручники, за шиворот водрузил аптекаря на зыблющиеся конечности, ласково приговаривая:

– Пойдемте, пойдемте! Покаетесь в участке! Каяться без протокола у нас не положено! – скомандовал толпе. – По домам!

Площадь опустела.

Пыльными шариками прокатились первые капли дождя.

– Ваш аптекарь просто сошел с ума! – возмущенно заключила президентша.

Гипнотизер затряс головой.

– Аналогичный сигнал мы получили еще ночью, – сказал он, – через сторожа!.. Я направил индуктора, было заперто, темно, реципиенты больше ничего не слышали… Я не поверил и решил, что сторож пьян: ему приснилось!.. Оказывается…

– Ничего не оказывается! Ищете способа уклониться от ответственности, – сурово произнесла президентша, но призадумалась. – Как бы это проверить?

– Сержант хочет аптекаря допросить, – ответил гипнотизер, следя за пальцами реципиента, выбивающими морзянку. – Вы желаете прослушать допрос?

Президентша, стоя у окна, кивнула.

– На улице дождь, – сказала она в задумчивости. – Куда запропастилась эта девчонка?

Таинственный незнакомец шепнул что-то реципиенту, потом загадочно улыбнулся.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – сказал он, – мадмуазель уже высохла!

И в самом деле: когда золоченая карета, вернувшись, остановилась перед воротами мастерской, Рей услыхал знакомый голос:

– Очень мило! – Марианна через раскрытую дверцу оглядывала сиденья и спинки, обтянутые малиновым атласом. – У кардинала карета хуже! Ты куда пропал? Ищу по всему городу!

– Зря, – хмуро ответил Рей.

– Ой, остригся, наголо, только что, нарочно, потому что знаешь, что мне это не нравится! – Рей молча отворил ворота. – Даже не поздоровался!

– Здравствуй, – сказал Рей.

– До чего упрямый. Все-таки нанялся. Позор! Хорошо, что хоть к Биллендону! Хочешь секрет? Ладно, после! Я хочу посмотреть твою Машину, – слукавила Марианна.

Хитрость удалась: Рей слегка смягчился. Он взглянул, наконец, на девчонку и заметил, как она дрожит от холода в мокром платьишке.

– Пойдем, – сказал он.

– Куда?

– Греться.

– Ну-у!.. – разочарованно пискнула девчонка. – Я думала, гулять позовешь! Я в дом не хочу. Там Биллендон, мы…

– Иди уж! Мне Биллендон не мешает. – Рей протолкнул девчонку в ворота, вкатился следом в карете, с грохотом свел и запер створки.

Биллендон хмыкнул, Марианна пригрозила не позвать его на свадьбу и тут же, увидав себя в зеркале, издала отчаянный вопль, уткнулась лицом в ладони: краска потекла под дождем. Биллендон кинул спичку в камин, пламя охватило стружки, обрезки дубовых досок. Потом он взял полотенце, молча зажал голову Марианны под мышкой, без пощады оттер остатки грима, полюбовался на симпатичнейшие конопатины и сказал, что так гораздо лучше. Марианна не поверила.

– Глупости! – сказала она. Встала перед огнем, расправила платье. – Правда, у меня хорошенькие ножки? Тем временем в участке шел допрос.

– Полиции все известно, – сказал Дамло Эстеффану, – признавайтесь, зачтется!

– Дамло!..

– Ну?..

– Что вам известно, господин Дамло? – горестно вопросил г-н Эстеффан, подняв на сержанта отрешенный взор. Дамло не понял, что это вопрос риторический.

– Что надо известно, – отвечал он, хотя ему ничего не было известно, кроме того, что аптекарь собирался покаяться. Стало быть, он виновен. Преступление в наличии только одно. Преступник найден, дело с плеч долой, можно спокойно пить пиво, долго им тут будет неповадно убийства затевать, портить Дамло репутацию. От аптекаря он такой прыти, конечно, не ждал, у него, вроде, алиби, но от аптеки до гостиницы рукой подать, выскочил на минутку, якобы в туалет, а сам туда – в триста девятнадцатый, пульнул – и назад, соловьем разливаться. Или имел соучастника, инспиратор. Сейчас расколется. Надо прижать! – Следствие установит! – заключил вслух Дамло.

– О чем вы, господин Дамло? – спросил аптекарь в искреннем недоумении.

– О чем – о том! – вразумительно буркнул Дамло. – Не морочьте полиции голову!

– Но я хотел бы…

– Знать ничего не знаю! Мне надо, чтобы вы сейчас, не сходя с места выложили, что и как, ну и там остальное.

– Позвольте!..

– Не позволю! – Дамло грохнул кулаком по столу. Это пошло на пользу: аптекарь проморгался, заговорил по-деловому – Господин Дамло, так вы ничего не слыхали? Я ведь шел от больного! От кого, по-вашему?

– Я не врач!

– Это сторож морга, – сказал аптекарь. – Спаси нас, господи и все святые!

Это тесаного камня строение на углу больничного двора вызывало у прохожих оторопь. Особенно тягостно было глядеть на почерневшие лоснящиеся брезентовые носилки у дверей…

Здесь прежде была часовня, где покойники ожидали погребения. Г-н Эстеффан, со своим общеизвестным атеизмом, выпотрошил из нее предметы культа и превратил в обыкновенный морг. Но не победил суеверий, вышло хуже: страх перед мрачным зданием почему-то возрос. Это тем труднее объяснить, что оно обыкновенно пустовало. Когда-то в ратуше даже состоялись бурные прения на тему, стоит ли брать сторожа. Г-н мэр не допустил голосования и настоял на своем: откуда-то вызванный кандидат дожидался за дверью.

Новый сторож, по мнению больничных санитаров, оказался славным малым. Будучи холостяком, он не потребовал казенной квартиры, а поселился здесь же, отгородив от покойницкой чуланчик Поставил железную койку, стол, табуретки, кофейник, в два счета со всеми перезнакомился, и приятели полюбили сюда приходить, резаться по маленькой в картишки, попивать похищенный в больнице спирт.

Именно это и происходило накануне вечером. Сторож был в выигрыше, он как раз держал банк, когда в дверь позвонили – Спокойно, ребята. – сказал сторож и, смешав карты, пошел открывать. – Кого привез? Что, авария? – услыхали притихшие в чулане партнеры.

– Убийство, – отвечал доставивший тело шофер.

– Это лучше, – сказал сторож, – хотя тоже смотря чем и как, а главное дело – когда!.. Хуже всего утопленник, давнишний…

– Понесли, понесли! – заторопил шофер, принюхиваясь к табачно-спиртовым ароматам помещения. Они с топотом проволокли носилки.

– Вскрывать не будем? – спросил сторож. – Так чего туда воротишь, вали в ванну!

Нагое тело требовалось только обмыть, облачить затем в казенный саван и поместить в холодильную камеру, чтобы после выдать родственникам, а коли таковые не объявятся, похоронить за счет муниципалитета. Сторож открыл кран напустить воду. Пока лилась, написал шоферу расписку, сбегал для него за стаканчиком, и тот угощение принял. Тогда, не скрываясь больше, вышли из чулана приятели, обсудили с шофером происшествие. Мертвеца не опознал никто, но был высказан ряд остроумных догадок. Шофер выпил еще и уехал, сторож закрутил кран, санитары вернулись за карты Удовольствие было, конечно, подпорчено, а все же требовалось отыграться!

Игра вышла бурной, под конец переругались. Оставшись один, сторож пожалел о ссоре: требовалась помощь. Трезвый, он, конечно, и без них бы управился. Теперь эту муторную работу даже вообразить не хотелось, где уж за нее приниматься. Позевывая и пошатываясь, стоял он над ванной в раздумье – не согнать ли хоть воду? Рассудил: чище будет, да и сохранней, махнул рукой и отправился спать.

Посреди ночи разбудил его грохот: цинковая ванна опрокидывалась Вслед за тем послышался плеск воды. "Свят, свят, свят!" – бормотал, дрожа, сторож, вообразив купающегося покойника. Промелькнула надежда, не забрел ли кто попросту, не наткнулся ли на ванну в темноте? Но нет, он помнил хорошо, что закрыл за приятелями дверь на железный засов. Па окнах же решетки, хоть и ржавые, в палец толщиной. "Господи, пронеси!" Сторож припомнил грехи и, леденея, понял, что надеяться не на что И впрямь: за перегородкой послышались шаркающие шаги Они приближались. Чья-то рука – должно быть, скрюченная, ледяная, вдобавок мокрая! – повела по шершавой фанерной стенке, видимо, нащупывая дверь. "Аллилуйя!" – некстати подумалось сторожу, и темнота перед его глазами поплыла…

Когда он очнулся, в зарешеченном окошке посветлело.

Было недалеко до утра. За перегородкой было тихо. Дверь чуланчика оставалась закрытой, наверное, ручку в темноте не сумели нашарить. Боясь шевельнуться, сторож молился, давая такие обеты, что мир мог бы обрести нового святого, выполни он хотя бы часть. Чудесное спасение и ненарушаемая тишина оживили надежду, молитва ее укрепила. Дай кто когда слыхал, чтоб нечистая сила шалила утрами, ее время – ночь. И тот, кто за стенкой лежал, стало быть, тоже угомонился, лежит опять как миленький!

Сторож сполз с койки на пол, стараясь все же не наделать шуму. На четвереньках пробрался к тайнику, где лежал автомат. Ощутив в руках родное маслянистое железо, оскалился, подумал было с торжеством: "Погоди, голубчик!", но сразу поник, сообразив, что требуется серебряная пуля. Обеты были повторены С молитвою он стволом толкнул дверь. Готовый мгновенно дать очередь, выглянул.

По голым ногам тянуло сквозняком. В цинковом корыте ничего не лежало, была только вода, но и она расплескалась наполовину.

От большой лужи по каменным плитам пола шли следы к чуланчику и далее, ко входной двери. Мокрые следы босых ног!..

Дамло выслушал рассказ аптекаря, скептически сопя. По-настоящему заинтересовала его только одна подробность:

– Автомат, вы говорите, имеется у сторожа?

– Он так сказал, – безразлично ответствовал г-н Эстеффан.

– А он не сказал – пулемет? – осведомился Дамло, ухмыляясь до ушей.

– Может быть, – сказал аптекарь не слишком уверенно.

– Понятно, – со значением произнес Дамло.

– Знамения, знамения ниспосланы нам! – забормотал опять взахлеб г-н Эстеффан. – Чудеса, которые мы видим, ВООЧИЮ!.

– Я тебе повопю! – заорал вдруг Дамло. – Встать! В чем собирался признаться на площади? Живо!

– Покаяться, – уточнил г-н Эстеффан, – это разные вещи! Покаяться в мерзком грехе неверия!..

Он пал на колена, чем окончательно вывел Дамло из себя.

– Марш в камеру! Одумаетесь, пожелаете запротоколировать признание – постучите в стенку.

– Благодарю тебя, господи! – благостно прошептал г-н Эстеффан, направляясь проповедовать клопам, но не им одним, как вскоре оказалось.

Дамло же, водворив мученика в темницу, мрачный, уселся за стол. "Не по правилам, – с тоской думал он, – все не по правилам". Отчаянно захотелось есть. Взгляд его нечаянно упал на строку в газете: "Интересно, что на это скажет г-н Дамло?" – А вот что! – взревел Дамло. Его клешни смяли газету и затрамбовали ее в мусорную корзину.

– Истинное здравомыслие! – так прокомментировала президентша поведение Дамло. – Мало ли что выдумает сумасшедший аптекарь и настучит этот ваш…

– ..реципиент, – с бледной улыбкой подсказал гипнотизер.

– Вот именно, – сказала президентша. – Может быть, вы сами это обоим внушили, чтоб выкрутиться!

– Ваше превосходительство!.. – запротестовал собеседник.

– Прослушайте на всякий случай сторожа, – приказала она.

– Сторож опять без сознания… Мне кажется, другие доказательства не замедлят поступить.

– Когда поступят, доложите. И отправьте кого-нибудь или пойдите лучше сами на место происшествия. Если труп в самом деле исчез.., то уж не знаю, что и думать!

– Так мы свободны, ваше превосходительство?

– Убирайтесь: опротивели! Пропустить! – крикнула она телохранителю, явившемуся на вызов. Дверь за всеми закрылась. – Ну денек! Устал? Соскучился? – Дама положила голову молодому человеку на плечо. – Теперь ты тоже слишком много знаешь.., и тебе придется любить меня вечно!..

Глава 10

А события развивались своим чередом.

Долго еще сидел Дамло за столом, мечтая о бутербродах. Когда, наконец, прибыло пиво, бережно несомое постовым, он машинально вскрыл жестянку, но и не подумал приложиться: пропал интерес. Постовому же вяло махнул: иди, хотя мерзавца стоило распечь.

Но постовой не уходил, он топтался возле двери, как цирковой медведь, зачем-то шарил по карманам, и Дамло в конце концов усмотрел в этом наглый намек на долю пива.

– Чего тебе? – сурово спросил он. Постовой задрожал.

– Ну? – сказал Дамло, добрея.

– Господин Дамло, – еле слышно произнес постовой, – вы не велели никого впускать…

– Да знаю, знаю! – перебил Дамло, разнежась от его почтительности. – Не тушуйся, парень, я на тебя не сержусь, в полицейской службе есть, как бы это сказать, свои маленькие радости. Пользуйся на здоровье, пока имеешь такого начальника. Я, брат, сам был постовым и, не поверишь, запросто готов поменяться с тобой местами. Не возражать! Знаю, что говорю.

А сам думал: "Что это я за чушь такую несу?" Видать, он проголодался до того, что осовел от одного вида пивных жестянок.

Постовой воспользовался паузой.

– Господин Дамло, – опять забормотал он, – я усвоил приказ, вы все понятно приказали, я ничего… Не ругайте меня, господин Дамло! Я…

– Ты?.. – сказал Дамло.

– Я понял, что нельзя впускать, но вы… Господин Дамло, не сердитесь, вы не сказали, можно ли выпускать!

Дамло уронил жестянку на себя и подскочил, чтоб пиво не испортило мундира. Постовой помертвел.

– С ума сошел, парень? – Дамло захохотал – Так что: ты его впустил, но не выпустил?

– Кого? – хлопая глазами, спросил постовой.

– А кого же еще – газетчика из "Сплетницы"!

– Нет, – сказал постовой, – что мне – жить надоело? Вы бы сразу узнали, что нарушен приказ, я не хотел… Но вы всегда все узнаете… Вы гордость полиции, господин Дамло, мне ужасно перед вами совестно! Я не его, господин Дамло, его я сразу выпустил. А этот стучится, стучится, я ему говорю: не положено, он опять…

– Кто стучится? – спросил сбитый с толку Дамло.

– Да жилец, – ответил постовой. – Постоялец!

– Из какого номера?

– Из того, где мой пост, остальные меня не касаются!

– Постоялец?

– Так точно!

– Но ты его не впускал?

– Никак нет!

– Откуда же он взялся?

– Не могу знать!

– Почему газетчик его не видел?

– Постоялец говорит: спрятался в шкафу. Не успел одеться, голый был, совестно!

– А как ты за пивом пошел, не доложив? Запер его? Постовой судорожно сглотнул слюну.

– Он тут, в коридорчике дожидается… С собой привел. Я ему говорю: если господин Дамло разрешит, я, вас Выпущу, нет – не обижайтесь, больше не проситесь!.. Вместо за пивом сходили.

– Ну-ка выгляни! – приказал Дамло. – Еще тут? Введи!

Постовой открыл дверь. Вошел человек в очках и рыбацкой обвисшей шляпепке. Так, приезжий, конечно. Но где-то Дамло его видел…

– Надрызгались, – определил Дамло, – и заблудились, Стыдно? Как проникли в номер?

– Он спал, – отвечал задержанный ясным слабым голосом, – я не хотел будить, обошел. Была ночь…

– В каком номере проживаете сами?

– В триста девятнадцатом!

– Ошибаетесь!

– Нет ошибки Вот. – Он показал цифры, написанные на шляпе шариковой ручкой.

– Что?! – взвился Дамло. – Уже поселили? Пустых номеров у них мало! Мешать следствию!.. – Он схватил телефонную трубку.

– Надоел! – сказал задержанный постовому, указывая на Дамло. – Прошу объяснить дураку: второй день там живу.

Постовой чуть не рухнул. Дамло, пропустив оскорбление мимо ушей, уронил трубку.

– Что?! – сказал он. – Вы хотите сказать: вы тот самый.., гм.

– Я тот самый, гм, – отвечал собеседник, и тут Дамло увидел, что вроде бы так оно и есть, хотя очки и шляпенка здорово изменили внешность. Но нет, подобного не бывает, нигде не указано, следует прекратить!

– Документы! – потребовал он.

Ему ответили недоуменным взглядом.

Строго засопев, Дамло отворил дверцу сейфа – убедиться, что хотя бы изъятое находится на месте. Книга была там. Предъявить для опознания? Он протянул было руку, но тут же отдернул ее. "Свихнулся я, что ли? – подумал он, и эта мысль даже его успокоила. – Если свихнулся, то мне все равно, не понесу ответственности… А не свихнулся, так выкручусь, соображу…" Он вытащил из сейфа книжку.

Задержанный встрепенулся:

– Отдайте!

– Ваша?

– Моя!

"А что? – продолжал Дамло размышлять. – В Библии почище случаи запротоколированы, хоть и не по форме, однако слово божие… Теперь взять этого субчика. Если он вправду помер, что официально удостоверено, имеется документ, то он лежит сейчас в морге с целью быть похороненным по христианскому обряду. Так какого лешего он тогда тут вертится? А если их все-таки двое: один тут, другой там? Сходство ничего не значит. С Эстеффаном состояли в предварительном сговоре… Зачем? Как говорится в газете, "г-ну Дамло предстоит раскусить очень крепкий орешек". Ничего, следствие установит!" – Одна шайка, – вслух сказал он. – Пошли! Задержанный в недоумении повиновался. Перед камерой Дамло чуть помешкал, выбирая ключ из связки, отпер дверь.

– Прошу!

– Зачем?

– Вы арестованы!

– Груб и глуп, – сказал задержанный. – Его я уважал, слушался, – он указал на постового, – вас не буду. Так-перетак, отдайте книгу, я уйду!

– Веди! – приказал Дамло постовому. Запер дверь. Прислушался, не начнет ли арестованный буянить, чтобы сразу пресечь. Но в коридорчике было тихо. Лишь за дверью камеры г-на Эстеффана слышалось кроткое бормотание. "Птички в клетке!" – умиленно подумал Дамло. Звеня ключами, вернулся вместе с постовым в свой кабинет.

– Как ты там? – сочувственно спросил он постового. – Газетчиков пруд пруди понаехало? Не загрызли тебя?

– Никак нет! – бодро доложил постовой. – Газетчиков пет и не будет! Не пропускают к нам никого!

– По чьему указанию?

– Чрезвычайное положение, господин Дамло! Разве не знаете? Было же сообщение!

Дамло выгреб из корзины газету, расправил.

– Где? Покажи! – По радио передавали…

– Ничего себе! – сказал Дамло. – Марш на пост! С минуту он просидел молча. Потом, с отвращением покосившись на пиво, налил теплой воды из графина, жадно выпил. Подошел к оконной решетке, толкнул раму, выдохнул казенный воздух, глотнул свежего, уличного. Короткий ливень кончился, опять подступала жара.

– Жабры бы, – с тоской сказал Дамло. – Жабры бы – и в воду!

Вернулся к столу, вырезал из газеты статью о происшествии в гостинице и отдельно напечатанную заметку про загадочный гипнотический сеанс в аптеке г-на Эстеффана.

Этого он не понял, буркнул только:

– Опять Эстеффан! Допрыгается!.. О дальнейших приключениях репортера – на пятом этаже – в газете ничего напечатано не было.

Дамло сложил вырезки в папку, швырнул ее на полку для пива, запер сейф, надвинул каску и направился в городской морг.

– Сограждане, друзья и пациенты, судный день приближается! Имеющий уши да слышит! – взывал из окошка г-н Эстеффан, звеня оковами. Голос его не годился для проповеди – неприятного тембра, что возмещалось пронзительностью, но слушатели прибывали. Приезд супруги г-на президента – событие, можно сказать, историческое – волновал теперь разве что одного мэра, которому это было положено по должности. До того ли, когда убитый в гостинице человек мало что воскрес, но еще и удрал, а по городу шмыгают таинственные личности, которые всех гипнотизируют, подслушивают мысли, и вообще черт знает что делается! В слухах рождались леденящие кровь подробности, но хватило бы и основы. Почва была взрыхлена, час сеятеля настал. Семена из окошка кутузки падали во взбаламученные души и расцветали в них диким цветом. Обращение г-на аптекаря пришлось весьма кстати, отсюда и явился чудовищный успех его проповеди, коему задним числом удивлялись.

– Всю жизнь, сограждане, я лишен был Веры, – продолжал г-н Эстеффан, – и молился одной Науке! Никто не мог снять бельма с этих слепых глаз, – тут он ткнулся очесами в наручники. – Только насильственная смерть Моего Высокочтимого Друга и воскресение его из мертвых…

Далее аптекарь живописал, как помянутые бельма – он сравнил их со бронею танковою – сваливались с его глаз.

– И я прозрел, и оглянулся вокруг, и черное стало светло, белое же темно… Задумайтесь: кто Тот, призвавший нас сюда, благодеяниями своими осыпавший, ничего взамен не требуя? Отчего скрывается Он, отчего не видим Лика Его, не слышим Гласа? Помыслите!

Следующие минуты были посвящены оригинальной концепции, посвященной так называемому Некто. Из милосердия не станем ее излагать. Народу все прибывало, но напрасно г-н Эстеффан рыскал огненным взором по лицам в поисках г-на булочника или хотя бы кого-нибудь из семейства.

Зато под окном, глядящим на другую улицу, не было никого, если не считать оборванца, трусцой поспешающего к "Золотому фазану"…

– Эй! Профессор Аусель! – вдруг раздалось из окна. Г-н Аусель остановился, попятился…

– Боже мой, – вымолвил он потрясенно. – Я слыхал, вы умерли!..

– Глупости, так-перетак, – прозвучал невозмутимый ответ из окна. – Я арестован. Я возьму сейчас мою книгу, и мы уйдем!

Секретарша г-на мэра сидела у окна ратуши, дивясь пустоте улиц и размышляя об отсутствующем шефе, который – да, тут аптекарь был в своих догадках прав! – действительно волновал ее, не то что этот рохля Эстеффан…

Внизу по мостовой загремели сапоги. Дамло остановился под окошком, завопил:

– Мамзель, газетчика не видели?

От него даже издали разило потом. Секретарша, будучи сама приезжей, почти что заграничной штучкой, вообще не терпела Дамло за бескультурье, но сейчас была готова со скуки даже и с ним побеседовать. Ведь в ратушу с самого утра не заглянула живая душа. Во всем городе одна секретарша не знала ошеломляющих новостей.

– Сегодня еще не видела, – с готовностью ответила она. – Наверное, он в гостинице. Господин мэр тоже там, – добавила она, не утерпев. – А скажите, Дамло…

Но Дамло опять показал свой предельно низкий культурный уровень, а заодно пропотевший на лопатках сюртук. Сапожищи загремели, унося его прочь, к семиэтажному зданию напротив.

Секретарша положила зеркальце в сумочку и с изяществом, по-кошачьи зевнула.

Дамло прыжками одолел крыльцо, ворвался в вестибюль, проскочил, не здороваясь, мимо г-на мэра, который, со шляпой на коленях, в благостной задумчивости чего-то здесь дожидался, не смея развалиться в креслах. Около лифта дежурил сыщик. Дамло ухнул в кабину, сыщик засуетился, заскулил и стремглав кинулся вверх по лестнице, вслед за лифтом.

Газетчики в своем номере спокойно пили кофе. Не чающий видеть начальство в живых, оператор в конце концов рискнул сюда вернуться и застал репортера сладко спящим после ночных приключений. Не удалось его поднять и ко второму завтраку. Лишенный указаний, оператор принялся за монтаж, и когда в номере прозвучал голос вчерашнего незнакомца: "Начинайте очухиваться, просыпайтесь, проснитесь", послышался роскошнейший зевок.

Начальник и товарищ сидел на постели, тараща круглые, святые спросонок глаза.

Что было с ним на пятом этаже, он не помнил, но тем больше заинтересовался.

– Давай пленку! – сказал репортер.

Его внимание сразу привлекло то, что осветились почти одновременно два соседних окна. Было о чем призадуматься!..

Но тут в номер ворвался Дамло.

– Так-так, работаем? – гаркнул Дамло.

– Вы слышите голос нашего славного блюстителя порядка, – невозмутимо отреагировал репортер, мгновенно переключаясь и подсовывая Дамло микрофон.

– Блюститель взволнован!.. Чем, хотелось бы знать?

– Уберите к чертям эту штуковину! – услыхали радиослушатели: репортер, по указанию свыше, прямиком гнал теперь передачи в эфир. Одна сенсация сменяла другую, было не до обработки!

В приемниках грохнуло: Дамло каблуком превратил микрофон в металлический блин. Репортер и глазом не моргнул: запасных микрофонов у него хватало. А Дамло обрушил свой зад на кровать, едва не проломив ее, скинул каску, рукавом отполировал докрасна лицо. Потный ежик седеющих волос распрямился.

– Как наше убийство, господин Дамло? – вкрадчивым тоном спросил репортер.

– Дело кончено, – сказал Дамло.

– Неужели?

– Вот именно! – Дамло хохотнул.

– Нельзя ли подробнее?

– Можно! – он опять хохотнул. – Теперь можно! Я знаю, вашего-то брата дубинкой не сразу зашибешь, а вот сыщик, – Дамло показал на приоткрытую дверь, – он нежный, как бы от моих новостей не окочурился!

– Н-нет, н-ничего! – пробормотал в щелку сыщик. Поведение Дамло его смущало, даже пугало слегка: что-то в нем было неестественное, во всяком случае, непривычное!..

– Сбежал покойник! – объявил Дамло. Оператор издал слабый стон. Сыщик в двери завертелся волчком. Репортер подступил ближе.

– Как вас понимать?

– Очень просто, – сказал Дамло. – Удрал ночью из морга.

– Выходит, он был жив?

– Нет, – сказал Дамло, – в сейфе лежит официальное заключение. Чего сомневаться, Эстеффан свое дело знает. Если, конечно, они не состояли в предварительном сговоре, – добавил он задумчиво.

– Возможно, труп просто похищен? – предположил ре, портер.

– Еще чего? Говорю же, своими ногами ушел.

– Вы его ищете?

– Я его задержал.

– Ну, и?..

– Говорю: пожалуйте в кутузку. И препроводил. Можете, – он проговорил с усилием, – интервьюировать!.. Сыщик только запищал. Стремительный вихрь новостей миновал сегодня как раз лиц, обычно наиболее осведомленных, которым недосуг было слушать ошеломляющие откровения аптекаря.

– С философским спокойствием относится сержант Дамло к тем таинственным явлениям, с которыми ему пришлось столкнуться! – воскликнул репортер, подав оператору знак: собирайся. – Можно подумать, ему часто доводится иметь дело со всякой чертовщиной! Так ли это, господин Дамло?

– На участке порядок! – гневно отрубил Дамло. – Что надо, пресекается в должный срок! Нечего мутить воду!

– Примите мое восхищение! – сказал репортер. – Вот, господа, человек, который на самом деле смог бы найти доктора Даугенталя, если бы это было ему приказано!

– Кого? – спросил сыщик.

– В этом краю. – сказал репортер, – не слыхали о том, что взволновало весь континент. Доктор Даугенталь, – объяснил он, – известный ученый, был похищен или скрылся, никто не знает каким образом. Неужели до вас и вправду не дошло…

– Я узкий специалист? – скромно ответил сыщик. А в черепе Дамло словно бы взорвалась бомба. Или лопнул чирей.

– Назначено несколько наград, – продолжал репортер. – Тот, кто найдет его, порядком разбогатеет. Мои читатели и радиослушатели знают уже, что я направлялся сюда в надежде напасть на след доктора Даугенталя!

– Награды не получите, – вмешался Дамло, начертив что-то в блокнотике для протоколов. Объявление о розыске, он сам видел, было прислано. Выкинул из головы: ни к чему. Теперь это объявление так и маячило перед глазами рядом с незаполненным, но подписанным чеком, выпавшим из книжки, где он служил закладкой. Подпись четкая, почти как печатная: "Даугенталь". – Делиться с вами, господин газетчик, я не стану!

– Что?! – репортер поперхнулся. – Вы.., его?!

– Я. – сказал Дамло. – Его. Чего тут такого?

– И он?..

– Сидит у меня в кутузке. Это тот самый фрукт, если хотите знать.

Наступила предолгая пауза.

– Бежим! – закричал страшным голосом репортер. – Где ваша кутузка? Скорее, скорее! Студия, как была слышимость?

– Все отлично, благодарим, действуйте! – донесся ответный писк.

– Ах, шаромыжники! – скачал с укоризной Дамло. В коридоре третьего этажа он сунул в руку постовому листок с текстом телеграммы префекту, велел немедленно отправить. И двинулся снова в участок – навстречу своему позору…

– Остановите их любыми средствами! – вскричала президентша, продолжавшая наблюдать за развитием событий заочно. – С ума сошли: никаких интервью!

– Они опоздали, ваше превосходительство, – с загадочной улыбкой произнес начальник оккультного отдела.

И верно: заключенный исчез вместе с книжкой из настежь распахнутого сейфа, причем замок последнего оставался цел, даже не тронут: непостижимым образом была отворена запертая дверца! В довершение всего, над столом Дамло на гвоздике висел толстенный железный засов от камеры беглеца, завязанный на манер девчоночьего банта!..

Дамло уселся на корточках над оставшимся на полу смятым комочком носового платка и, чуть не рыдая, расправлял его, будто надеясь найти беглеца где-нибудь в складке.

Может быть, он зарыдал бы взаправду, если бы мог предвидеть, какой оборот – еще более скверный – ожидает его впереди, и благодаря кому! Ибо г-н Эстеффан, по мнению Дамло, был всего-то штафирка с придурью.

Между тем проповедь из темницы стала ядром темной лавины слухов. Оценив ситуацию, репортер, пока Дамло был занят, протолкался к решетке, прилепил к ней запасной микрофон-передатчик с магнитным присоском, и проповедь пошла в эфир.

Первым оценил угрозу лютеранский пастор. Он явился к Дамло и потребовал, чтобы страдальцу было воспрещено кощунствовать сквозь решетку. Дамло как раз докладывал по начальству о диверсии в полицейском участке, он прикрыл трубку, рявкнул:

– Разберемся, ваше преподобие! – и продолжал свое. Пастора унесло за дверь. – Чего им надо? – сказал сержант, утираясь после нагоняя. – Я его не выпущу – выставлю, мне он ни к чему!

Дамло вообразил, будто пастор пришел хлопотать об освобождении г-на Эстеффана!

Малопригодное для печати внушение, сделанное им при Снятии Оков, также ушло в эфир через позабытый передатчик. Сопровождаемый друзьями и учениками, г-н Эстеффан воротился с торжеством домой, чтобы укреплять и развивать успех свой далее. Собрались соседи, новообращенные звонили родне, предупреждая о Грозах Грядущих.

Телефонная станция работала с предельной нагрузкой.

Зато в апартаменте бельэтажа долго стояло молчание.

– Итак, вы тоже опоздали, – наконец сказала президентша начальнику оккультного отдела. Тог отвечал улыбкой, в которой сквозила некоторая даже снисходительность.

– Ни в коем случае, ваше превосходительство! Нам известно, что наблюдаемый в данное время обедает в харчевне "Золотой фазан" вместе со своим приятелем – неким господином Ау селем!..

– Мне это имя знакомо, – сказала президентша. Дальше!

– Они намереваются затем отправиться в гости к Ауселю, что для нас крайне важно: через посредство этого Ауселя мы наблюдаем за объектом. Лишь бы они не разлучились!..

– Почему вам не выйти прямо на Даугенталя?

– Невозможно, ваше превосходительство!.. Не знаю, каким это образом, но он от нас начисто изолирован: ни один реципиент его не воспринимает. Я очень желал бы выяснить…

– Что ж, – сказала президентша, – в принципе это правильное решение – наблюдать издали, не спугнуть., Утром приедут академики, пускай они и вступают в контакт. Но я на вашем месте непременно бы подстраховалась: поручила бы кому-нибудь все-таки…

– Понимаю, ваше превосходительство! Будет исполнено!

– То-то!.. Упустите – ответите головой. – Она поднялась со стула. – Без особенной надобности больше меня не тревожьте Ведите подробную запись. Важные новости докладывайте по телефону.

– Слушаюсь!..

– Ты умеешь читать мои мысли? – сказала Она молодому человеку, запирая за ушедшими дверь на ключ.

Примерно через час оккультист позвонил, чтобы доложить: доктору Даугенталю угрожает серьезная опасность!

Глава 11

Марианна любила прогуливаться по людным улицам, Чтобы их могли видеть вместе. Рей этого терпеть не мог. На его счастье, улицы оказались совершенно пусты, он уже благословлял свое везенье – и, напрасно!

Когда со стороны аптеки г-на Эстеффана донеслись яростные вопли и послышался треск, неумолимая Марианна, разумеется, повернула туда…

Окна аптеки были закрыты ставнями. Внутри по всем стенам горели свечи перед образками, распятиями и даже статуэтками святых, принесенных сюда бывшими католиками. Но рядом с иконами красовались вырезанные из журналов репродукции – святое семейство. Иона и кит, Леда и лебедь, луврская Венера и святая индийская корова из Бомбея. Дремлющий Будда, Конфуций с усами шнурочком, фотографии негритянских идолов и статуй с острова Пасхи – никто не был обойден вниманием, никто не остался без свечки!

Шуму из-за дверей г-н Эстеффан сперва даже обрадовался: прервать молебствие, чтоб затем приступить к нему сызнова при участии новых энтузиастов. Плоховато зная роль, он не отказался бы и от суфлера. На "приидем" да "воспоем" далеко не уедешь…

Но когда по ставням что есть силы забарабанили палками, пришлось сообразить, что это был энтузиазм совсем Другого свойства.

Большинство сограждан принадлежало прежде к протестантским церквам Общим врагом почитались католики. Бывали стычки, сопровождавшиеся довольно безобидным кровопролитием, не то что в других местах, как правильно отмечал в свое время г-н Доремю. Возглавлявший католическое меньшинство патер был искусный дипломат. И он сохранил свою паству почти целиком, когда г-н Эстеффан вовлек в соблазн и увел за собою почти половину города. Протестанты пострадали сильнее. И хотя былые враги соединились теперь в заговоре под общим знаменем, разница влияла на поведение нападавших.

Кальвинисты ворвались в дверь первыми, крича во всю глотку, размахивая дубинами. И – о ужас! – возглавлял их не кто иной, как г-н булочник со своими здоровенными зятьями. Только теперь г-н Эстеффан осознал роковую ошибку: мало было обратиться в веру, надо было еще сообразить, в какую! А он-то воображал, что семейство г-на булочника…

– Что тут за цирк? – нагло спросил г-н булочник, останавливаясь в проходе и озирая священные изображения.

– Храм сие Бога, – слабеющим голосом пропел г-н Эстеффан из-за стойки, на которую был нынче водружен лишь графинчик с безобидной водою, – Бога Ведомого и Неведомого.., на многих Престолах восседающего, много Ликов имеющего, а такожде Имен, сотворившего твердь земную и всякую тварь.., и человецы!.. – этим пассажем он про себя остался весьма досолен.

– Воссядьте с нами, братие!.. Внемлите…

Воссесть было решительно негде – все стулья заняты. Г-н Эстеффан надеялся кротостью остановить дубины – и обманулся.

– Пусть сатана с тобой воссядет! – заорал булочник, устремляясь на стойку как бык. – Пусть сатана тебе внемлет!

– Бейте их, братик – пронзительно заверещал г-н Эстеффан, смежив очи.

Булочник растянулся от чьей-то подножки, зятья опустили дубины Затрещали головы и стулья, зазвенели стекла, чадя, валились свечи. Нападавшие выламывали ставни ч оконные рамы, чтобы зайти во фланг.

– Позвоните кто-нибудь в полицию! – надрываясь вопил г-н Эстеффан. – Где этот Дамло?

Стойка зашаталась, прижав его спиною к стене. В выбитое окно г-н Эстеффан видел патера среди его паствы. Ка голики соучаствовали, но не очень-то рвались в бой, держась в задних рядах.

– Ваше преподобие! – задыхаясь, воззвал г-н Эстеффан.

Патер, видимо, не слышал. Он молился…

Г-н Эстеффан молиться не мог, да в общем-то и не умел, и напрасно пытался сообразить, с какими словами должен отдать свою душу, когда на той стороне улицы показались преспокойно идущие мимо два человека – г-н Аусель и д-р Даугенталь!

– Вот он! – загремел г-н Эстеффан, отпихивая стоику и высвобождая сильно помятую шею. – Вот он. Мой Высокочтимый Друг, мой Учитель! Хвала Воскресшему!

Драка остановилась, все замерло… Католики взяли двух прохожих в кольцо – не без почтительности… В толпе сам собою образовался проход к двери аптеки, а затем и далее, к стойке.

Г-н Эстеффан торжествовал. Он снова завладел вниманием своей разнородной аудитории.

– Все знают, я был атеистом, – заговорил он в тишине, – я веровал в одну Науку!.. Но когда Наука сама в лице Моего Высокочтимого Друга, – он указал на входящего Даугенталя и стукнулся лбом о стойку, – опровергает.., дает доказательства.., я складываю оружие! Учитель, скажите нам слово о Боге!

– О чем? – переспросил Даугенталь. Его ясный слабый голос был повсюду слышен, несмотря на осторожное шаркание ног: толпа вся втискивалась в помещение. Патер вошел последним.

– Понимаю! – проницательно реагировал г-н Эстеффан. – Вы не хотели быть узнанным.., или время еще не настало. Но воскресение ваше из мертвых…

– Чушь, перетак! – сказал Даугенталь.

– Будут речи его полны соблазна, – обратился к пастве г-н Эстеффан, – чтоб закалить острие вашей веры! – Про себя он возгордился этим ловким ходом. Взять в толк поведение Даугенталя он не мог. Он сам прошлой ночью ощущал лед его руки, не слышал пульса, биения сердца – и все же начинал сомневаться… Тут что-то не так!.. Отступления, однако, не могло быть. – Бог – это волшебник из Библии! – прошипел он в ухо Даугенталю и продолжал во весь голос:

– И если смутят души ваши, поймете, как смущена была моя!

– Помню, читал, – сказал Даугенталь. – Он сделал Землю за шесть дней. Так написано.

– Да, – подхватил г-н Эстеффан. – Возможно ли это, по-вашему?

Даугенталь отвечал, что сейчас еще нет. Но лет через двести – триста обыкновенная наука, если даже она останется такой, как нынче, сможет провести подобный эксперимент: соорудить планету и поселить на ней биороботов, гомункулов с целью проследить за их развитием. Может быть, для начала двоих, может быть, назвав их Адамом и Евой… Смущал его лишь шестидневный срок. Однако и тут он не видел большого препятствия. Экспедиционному кораблю вовсе нет нужды торчать возле вновь созданной планеты, – дожидаясь, пока она остынет, он может отлучиться, использовав Эйнштейновский парадокс времени, вернуться в предусмотренный срок и совершить посев жизни на готовой к тому поверхности. Чистое время творения может, таким образом, занять и шесть дней, если есть такая нужда. "Возможное однажды, возможно многократно, – сказал Даугенталь. – Вовсе не исключено, что наша планета создана в результате подобного эксперимента, затеянного могучей разумной расой, обитающей где-нибудь в глубине Вселенной".

– То есть, – моментально уцепился г-н Эстеффан, – вы не стали бы оспаривать Библию?

– Зачем? – спросил Даугенталь.

– А Коран? А греческие мифы? А учение Зороастра?

– Не все читал, – сказал Даугенталь. – Может быть, все правда. Или немного правды. Или…

– Вы слышите, братие? Сие речет Истина устами Науки! – весьма своевременно взвыл г-н Эстеффан. – Можно ли в сем сомневаться?

– Нельзя! – хором отвечали правоверные. Остальные пока что молчали. Пасторы и главы малых сект сбились в кучку, шушукались. Патер стоял одиноко у притолоки, выцеливая взглядом беглых прихожан. Те ежились, утопив головы в плечи. Патер думал о том, что в ближайшие дни исповедальная деятельность будет нелегкой. Нельзя допустить шаблона в епитимье "Церковное наказание." – так он полагал. Одинаковое наказание их даже объединит, успокоит, сделав явным общее шатание в душах, облегчив праведные муки совести. Нет уж: каждый понесет свою кару, придется потрудиться, их измышляя! Но все на пользу. И часовенки пора подновить, и кладбище в безобразном состоянии, да и собор нуждается в немалом. Он найдет им работу, паршивцам!

Пасторы обернулись к нему. Не прочь проконсультироваться? Ну уж, мальчики, нет: дружба дружбой, а табачок врозь!..

Он не ответил на взгляды.

Г-н Эстеффан возвысил свой пронзительный голос:

– Так можем ли мы пренебречь крупицей истины в любой вере? Откуда знаем мы, что негру в его шалаше не открылось более, чем папе римскому в его палатах?

– Верно! – закричала его паства. – Правильно! Таланты аптекаря расцветали на глазах. Удар рассчитанно пришелся по слабейшей стороне – католикам, и пасторы помалкивали, будто согласившись. "Плод созрел, – подумал пастор, – пора ему упасть!.." – Пожалуй, и я с вами соглашусь, господин Эстеффан! – произнес он своим звучным баритоном, который сводил с ума молодых прихожанок, во вред душе, на пользу церкви. Зал обмер. Потом завопил – радостно, пожалуй, чуть дурашливо. Хоть и недоумевая, к этому хору присоединились некоторые из католиков. – Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых, – патер обращался теперь к залу, – но негоден пастырь, покинувший овен заблудших на гибель! – Он взглянул в лицо каждому из ренегатов. – Святая мать наша – римско-католическая церковь всегда признавала откровение. Примеры найдете даже в писании. Более того, господин Эстеффан. Восточный принц в сонме наших святых, кто это? Вдумайтесь, интеллигентный человек! Богоматерь индейцев, которой молились они до прихода Колумба, – разве проклята она как ложная святыня? Ей воздвигнуты храмы, господин аптекарь, католические храмы! Ибо согласны мы, что частица истины может быть открыта благостью господней и язычникам непосвященным и убогим. Но, господин Эстеффан, частица, не целое, истины, а не днавольского заблуждения! По невежеству изобретаете. Золотого тельца здесь не вижу только из-за недостатка ваших средств, не то и перед ним набивали бы шишки на лбы Замените его: принесите девчоночьих кукол, огородное пугало, не все ли вам равно, кому возносить кощунственные ваши молитвы!

– Позвольте! – прокричал г-н Эстеффан под хохот католиков, протестантов да кое-кого из новообращенных.

– Э, нет, отдохните, господин Эстеффан! Доктор Даугенталь, я читал о ваших гипотезах и слушал вас сегодня с интересом…

Марианна, которая вместе с Реем следила за диспутом с улицы через выбитое окно – без интереса, в надежде на скорую драку, доказала тут, что не напрасно она была дочерью выдающегося политического деятеля. Услыхав имя Даугенталя, она, навострила ушки уже по-настоящему, а едва только патер прямо к нему обратился, как девчонка расстегнула сумочку, запустила туда руки и ожидала продолжения…

– Позвольте мне без всяких хитростей задать вам один-единственный вопрос: веруете ли вы сами?

– Нет, коллега поп, – преспокойно ответствовал Даугенталь.

Прогрохотало подряд два выстрела. Осколки люстры и графинчика со стойки г-на Эстеффана осыпали толпу, которая поднялась как один человек и шагнула вперед – убивать.

– В окно, доктор! Сюда, к нам! – Марианна навела пистолет на патера, и тот понял намек.

– Идите с миром, доктор Даугенталь! – Голос его был как медь звенящая. – Не смерти грешника, но спасения хочет господь!

– Молодцом, преподобие! – пискнула Марианна. Бронированный лимузин на полном ходу подкатил к аптеке, вооруженные автоматами типы в черном спрыгнули с подножек, ринулись в дверь…

– Он в безопасности? – послышался голос президент-, щи из машины. – Ну, пострел-девка! – Вероятно, оккультист успел изложить происшедшее. – Марианна! Немедленно брось пистолет, где ты взяла эту гадость? Иди сюда, поедешь со мной! – Президентша выглянула наружу.

– И не подумаю!

– Вот как?! – Должно быть, оккультист успел еще что-то добавить: тон ее тут же переменился. – Впрочем, мы с тобой, кажется, договорились!.. Ах, доктор Даугенталь, какая встреча! Вы до смерти нас напугали. Надеюсь, больше не исчезнете?

– Все исчезнем, – сказал Даугенталь серьезно.

– Да, – сказала она, – но торопиться не стоит! Рада буду видеть вас у себя – здесь или в столице – в любое время. – Даугенталь не ответил. – Марианна, если тебя не интересует, как, ты выглядишь, можешь остаться, но не задерживайся слишком!

Типы подбежали с докладом, им был вполголоса отдан какой-то приказ, и они остались возле аптеки, не позволяя никому из находившихся внутри выйти на улицу. Лимузин укатил.

– Прикажите мэру от моего имени, – сказала президентша, когда машина тронулась, – чтоб местная полиция…

– Прошу прощения, ваше превосходительство, – деликатно прервал ее оккультист, – местная полиция сидит в клетке, и думаю, что выберется не скоро.

– Боже, что за нравы! – воскликнула Президентша.

Глава 12

Город терзался религиозными страстями, но сержанту Дамло было не до этого. За разгромленный участок надо было отвечать, за каждый сломанный замок отчитываться, но оказалось, что и это не беда, полбеды! На злополучную телеграмму о поимке Даугенталя и на сообщение об его бегстве отозвался не какой-нибудь мелкий чиновник. Сам заместитель г-на префекта – о таких высотах Дамло и помыслить не смел, более того, испытывал во глубине души сомнение в их реальности! – этот почти небожитель приказал вызвать Дамло по телефону, сообщил ему, стоящему навытяжку, свое мнение о его служебной деятельности, высказал даже сомнение: является ли он лояльным гражданином, не сотрудничает ли с враждебными внешними силами? Он должен либо выйти в отставку без пенсии, либо вернуть беглеца в лоно полиции, и уж более не упускать. "От этого зависит репутация ведомства", – добавил он, и Дамло понял, что дела его хуже чем плохи…

Ни на какую помощь надеяться не приходилось: чрезвычайное положение!..

Дамло составил опись повреждений. Хорошо, что хоть маленький сейф оставался нетронут!.. Составил акт, вызвал постового – расписаться. Это отняло уйму времени: парня пришлось обучать. Неприлично полицейскому ставить в документе крестик. В конце концов закорючка кое-как удалась. Дамло смягчился и снизошел изложить подчиненному обстоятельства дела. Тот страх перепугался, узнав, что подписал. Долго шлепал губами, но затем на его лице явился отблеск мысли.

– Тут собаку надо! – изрек он. – Без собаки никак!

– Собаку! – зарычал Дамло. – Марш на пост! Оставшись в одиночестве, Дамло начал тихо сатанеть от тоски. Газет завтра в город не доставят – все по причине того же треклятою чрезвычайного положения. А интересно знать, что там понапишет репортер! Да, он же еще гонит свои передачи на радио, – вспомнил Дамло Радио он совсем не уважал в одно ухо влетает, в другое вылетает Все-таки, подумав, снял свою серьгу Хитрая была штучка, работы Биллендона, по спецзаказу миниатюрный радиоприемник Слышно одному только Дамло, со сторона никто не догадается Звук чистый, никаких помех, не сравнить с той дрянью, которую выдают в хозуправлении полиции Верно, Дамло терпеть не мог жужжанья возле уха, почти приемника не включал, теперь придется, ничего не попишешь.

Его толстые пальцы не без труда нащупали миниатюрную кнопку. Серьга запела, будто пчелка Передавалась легкая музыка Затем сообщили, что г-н президент намерен посетить Андорру и Монте-Карло в удобное для себя время, потом – что визит отменяется… Слушая, Дамло прохаживался по участку Под полом скреблись мыши "И что они тут жрут?" – задумался Дамло. Это навело его на скорбные мысли о Службе – в связи с пенсией, о городском бюджете, о левых заработках г-на мэра.

Продолжая размышлять, он посетил поочередно все три камеры, они были пусты, в одной валялся на полу скомканный носовой платок.

Конечно, г-ну мэру пенсия не нужна Если даже оставить в стороне гостиницу и подряды, одни только липовые городские учреждения, где числится полный штат, а на деле..

Дамло пнул платок сапожищем. Тряпичный комочек угодил точно в угол Кстати, участку тоже полагается уборщица, а где она? А в городском ветеринарном пункте…

Он встряхнул головой, чтоб изменить теченье мыслей. Куда его заносит? Ведь мелькнуло что-то важное. Стоп, с начала: о чем думал? Г-н мэр, а раньше? Уборщица, что ей делать в участке? Черт с ним, с мэром, дома от баб нет житья – как заведут про жалованье… Будто Дамло сам не знает. На месте г-на мэра он тоже своею не упустил бы Например, в ветеринарном пункте числится с полдюжины народу, а на самом деле держат одного, и правильно и тот баклуши бьет. Опять стоп! Что же он упускает? Сначала, кажется, подумал о мышах. От мышей надо кошку завести, коты ленивы, Дамло знал одного: подсунут ему мышь – не жрет, подавай деликатесы. Пока молодой – ничего, а как вырастет, только по крышам ходить да с собаками цапаться Постовой тоже скоро вот обленится, зажиреет… Эх, опять проскочил! Мэр, платок, постовой, кошки-собаки…

Дамло хлопнул себя по лбу. Наконец-то!..

Застегнутый на все пуговицы, придерживая шпагу, он спустился с крыльца и направился к юродскому ветеринарному пункту, созданному для соблюдения санитарии и уничтожения бродячих собак, которые в этих местах попадались куда реже пуделя Пункт располагался на выморочном участке, приобретенном муниципалитетом, по соседству с усадьбой Биллендона.

Дамло постучался в калитку. Никто не ответил. Мерзавец, разумеется, отсутствует. На другое Дамло не надеялся. Этот косоротый собачник либо дрыхнет целыми днями у себя дома, либо ковыряется на крохотном огородишке, где никогда ничего не вырастает, кроме лопухов, да лается с женой, правду сказать, ведьмой, каких мало. Раз в месяц ходит за жалованьем. Раз в год, коли выпадает случай, исполняет прямые обязанности.

Отчего муниципальные служащие – сплошь сони, кроме г-на мэра, который, как любил Дамло повторять, своего, конечно, не проспит?

Он постучался снова, рассчитывая не на ответ косоротого собачника, а на другое. Из-за калитки ни звука. "Неужели успел ликвидировать?" – подумал Дамло, и даже уши у него от этой мысли вздрогнули.

Пойманных собак было положено содержать здесь в течение трех дней на случай их востребования владельцами, но обычно их либо востребовали в первый же день, либо не востребовали вовсе, так что инструкция вполне могла не соблюдаться. Самого Дамло впервые волновало, соблюдена ли она в этот раз. Если нет, тогда этому пугалу огородному, косоротику…

Дамло перевел дух. Огляделся: не наблюдает ли кто за ним. И совершил неподобающий поступок: перемахнул через калитку.

Дурацкий совет постового нечаянно пригодился: ведь из полученного утром донесения явствовало, что косоротым собачником была отловлена собака породы дог, одна, при металлическом ошейнике. То есть собака действительно имелась в наличии! Конечно, ее надлежало использовать.

Слава всевышнему!.. Он стоял перед клеткой, разглядывал собаку и ошейник и проникался уважением к косоротику. Немыслимое дело – управиться с этакой звериной без применения огнестрельного оружия! Весу – фунтов двести. Челюсть крокодилья. Лоснящийся чугунный корпус – только на груди неровное белое пятнышко Уши сомкнуты над головой Глазище, такой же красный, как вываленная набок длиннющая лента языка, косится на полицейского. Клетка заперта снаружи на простой засов.

Дамло теперь по-иному оценивал перспективу, недавно заманчивую: применить пса.

Он топтался перед клеткой в нерешительности. Гамма переживаемых чувств была необыкновенно сложна и отображалась в гримасах, сменяющих одна другую, – хорошо, что этого никто не видел.

"Ничего другого не остается", – заключил свои раздумия Дамло. Удалось косоротику, а он чем хуже? Вдобавок, косоротик должен был затащить собаку в клетку. Дамло же – выпустить из нее. Ему пес даже обязан будет благодарностью за это, и не только за это! Мало ли что с ним могло случиться, если б не вмешательство полиции! Должен он это понимать хоть по-своему, по-собачьи? Умное животное, по слухам Некоторые даже считать умеют, в цирке выступают…

Дамло отпер клетку, приказал:

– Выходи!

Собака не шелохнулась. Дамло повторил приказание тоном более суровым. Пес и не подумал подняться. Вид у него был величавый, снисходительный. Да что же это такое? Человек, венец творения, слушается с полуслова, а тут, здравствуйте-пожалуйста, экая дрянная тварь!..

Надлежало рассматривать это не как простое неподчинение, налицо была попытка оскорбить представителя полиции при исполнении служебных обязанностей… Как выманить его из клетки?..

– Пупсик! – дрогнувшим голосом проговорил Дамло. Пупсик ухом не повел.

– Цуценька!

Супруга полицейского не слыхала от него такого нежного рычания даже в ту единственную, лучшую пору их жизни, когда папа Дамло заставил его на ней жениться. Но проклятущую тварь и это не пробрало, хотя по-настоящему ей следовало бы зарыдать.

Конечно, можно было пустить в ход какую-нибудь палку, даже шпагу. Огреть разок – выскочит. Но разозлится. Укусить не укусит, а попробуй привязать к ошейнику поводок, захочет ли после слушаться и вообще сотрудничать? Нет, портить отношения нельзя.

Главное дело – взять на поводок. Но почему для этого надо непременно вытаскивать пса наружу? Гоняйся после за ним по всей территории Да еще не подпустит. А то сиганет через забор, только видели… Нет, пускай там и сидит, так даже лучше. Страшноват, конечно, да больше с виду. Захотел бы, так давно бы накинулся Там привязать, ни голову себе ломать, ни уговаривать: пупсик, цуцик, тьфу!..

И Дамло, засопев от унижения, полез в клетку сам – не за собакой полез, за пенсией!..

Пес и головы не повернул. Лишь выпуклый кровавый глаз отмечал передвижение Дамло.

– Вот так!.. – успокаивающе проговорил Дамло, протягивая руку с веревочкой. – Вот та-а… – Он не успел и коснуться ошейника. Без малейшей предварительной подготовки, без усилия черное глянцевое тело пса будто бы перелилось с занимаемого прежде места наружу. Для этого надо было мало что прыгнуть, но еще перевернуться в воздухе задом наперед; никаких подобных движений Дамло не заметил. Только что собака лежала вот тут, где рука и веревка. А теперь собака лежит перед клеткой, стережет выход. Полицейский превратился в заключенного.

Он не сразу это осознал, настолько это было противоестественно, не говоря уж о том, что противозаконно. После стольких лет беспорочной службы!.. Шепча: "Пупсик!", – протянул снова руку с веревкой.

– Р-р-р!.. – отвечала на это собака Дамло сидел на корточках в тесной клетке, скрюченный, не повернуться. Он вспотел, размышляя, что делать. Шпагой ее? Но шпажонка дрянь, украшение, такими мух бить. О пистолете он думать не стал, тому была причина.

Пес лежал у дверки и глядел на Дамло грустными, почти человеческими, только переутомленными,до красноты, глазами. Но эти глаза не упускали самого легкого движения. Действительно умный был пес.

Вероятно, его натаскали обезвреживать и стеречь воров до прихода хозяина. Теперь он стерег Дамло, проникшего в клетку, А за хозяина был косоротый собачник, вот что приводило Дамло в отчаяние. Явится, пугало огородное, и что увидит!

Может и других позвать. Много найдется охотников: весь город. Газетчик прибежит: "Господин Дамло, расскажите моим радиослушателям, как вы себя чувствуете в этих условиях? Какие собаки вам больше нравятся? Подтяжки какой фирмы предпочитаете? Как смотрите на предстоящие выборы? Посещают ли вас жена и дети? Долго ли намерены тут просидеть? И вообще, с какой, собственно, целью вы сюда забрались?"

– О-о!.. – провыл Дамло.

Проклятый пес не дрогнул, хотя смотрел даже сочувственно Все я, мол, брат, понимаю, только выпустить, извини, не могу: сам знаешь, служба.

Дамло знал – и покорился судьбе. Он только расположился поудобнее, опершись спиной, о прутья. Пес шевельнул было кожей и приподнял губу, но, увидев, что поднадзорный не предпринимает враждебных действий, успокоился.

Во дворике стояла тишина и прохлада. И в клетке было даже уютно. За чистотой косоротик следит, не вовсе зря получает свое жалованье. Косоротик.., что косоротик?., черт с ним, косоро.., токосо…

Сержант уснул. Надо признать, что жизнь его была в последние сутки достаточно утомительна. Стоит ли удивляться, что он проспал многое из того, что полагалось бы не проспать!..

Глава 13

– Здравствуйте, господин ректор! – присев, приветствовала Марианна г-на Ауселя – на сей раз почти трезвого.

– Здравствуйте, мадмуазель… Только откуда вы взялись? – г-н Аусель нетвердой рукой запахнул драненький пиджачок.

– Я инкогнито, поглядеть на Рея, – отвечала Марианна весело, – он тут на побегушках у Биллендона!

– Значит, мне не показалось!.. – бормотнул г-н Аусель. – Славный поступок, Рей, но разве ты не знаешь – для тебя учреждена специальная стипендия, чтобы ты мог… – Он говорил, не поднимая глаз. – Впрочем, я ухожу в отставку молодые люди! Это маленькое хобби воспрепятствует… Марианна и тут мигом все поняла.

– Да мы не проболтаемся, господин ректор, честное слово! – Разумеется, она слегка лукавила. – Лишь бы мамочка… – она прикусила язык. – Доктор Даугенталь, расскажите лучше, как вы воскресли!

– Чепуха, перетак! – сердито ответил тот. – Дрянь город. Дрянь гостиница. Убивать меня иголкой – ха! Прикатили бы пушку, было бы очень смешно! Я объяснял алкоголику…

– Но я мало что понял, – смиренно прервал его г-н Аусель.

– А вы, коллега?

– Догадывался, – ответил Рей.

– Видите, профессор? – свирепо обратился Даугенталь к г-ну Ауселю. – Это он должен вас учить: он не пьет ром и джин!..

Дадим историческую справку, к которой читателя попросим отнестись, елико возможно, со вниманием.

Учение д-ра Даугенталя о геометрии пространства никогда не было опубликовано: автор считал это знание слишком опасным. Коротко говоря, оно сводится к следующему, пространство обладает не одной только Эйнштейновской кривизной, но сложной геометрической структурой, которая, по существу, и определяет все свойства материи. Так, электрон – луч света, попавший в пространственную ловушку, – будет вечно мчаться по одной из Боровских разрешенных орбит вокруг атомного ядра, эта замкнутая орбита представляется ему бесконечной прямой!

На такой вот манер весь доступный нашим ощущениям и приборам трехмерный мир выстроен, по существу, из одной энергии – из простого света! Но число пространственных измерений не ограничено тремя. Четвертое, пятое, шестое и так далее измерения не есть математическая фикция, это физическая реальность, куда, как говорит Даугенталь, ощущение получит доступ вслед за мыслью… Ибо человек, утверждает он, существует во всех измерениях одновременно и все их потенциально способен воспринимать. Более того, в некоем измерении человек виден извне как кристалл с неисчислимыми гранями. Вершины углов поверхности этого кристалла – те самые акупунктурные точки на теле, в которые было в XX веке модно вонзать металлические иглы с целью излечения от разных болезней. Этот способ, и на самом деле весьма полезный, был, кстати сказать, интуитивно найден еще в глубокой древности восточными азиатами.

Сказанного достаточно, чтобы понять остальное, которое даже слишком хорошо нам известно!.. Д-р Даугенталь смог рассчитать, какие из этих внешних точек должны быть активизированы для того, чтобы сделалось непроницаемо плотным энергетическое поле, окружающее всякое тело. Такая невидимая защитная оболочка, однажды созданная, затем уже сама поддерживала собственное существование, как за счет процессов организма, так и за счет внешних сил, не брезгуя ни ударом дождевой капли, ни солнечным лучом.

Доктор поставил эксперимент на себе. И хотя его оболочка была еще довольно примитивна, однако убить его не смогла бы даже тяжелая авиабомба.

Запомним это, хотя нынче никого уж не волнуют вопросы, связанные с научным приоритетом, сведения пригодятся в нашем исследовании.

Суровое обхождение д-ра Даугенталя с г-ном Ауселем не должно вводить нас в заблуждение. Г-н Аусель в свое время руководил его обучением, сам давал ему уроки, бы я удостоен такого уважения и дружбы, что первые опыты уплотнения поля главным образом для того и затевались, чтобы можно было, ускользнув от бдительного круглосуточного надзора, навещать учителя, вести с ним диспуты и ссориться Догадка репортера верна: множество раз д-р Даугенталь покидал бронированное убежище, будучи в одной из таких отлучек, он познакомился с Реем – по рекомендации ректора II, однако, никакой почтительности к г-ну Ауселю он не проявлял, попросту не зная, что это такое, и сильно сердясь на его порок, совершенно внезапно возникший, для Даугенталя необъяснимый!..

– Он скушал полбутылки рому! – наябедничал Даугенталь Рею, тыча пальцем в г-на Ауселя. – Какой-то дурак, говорит, подарил, теперь он хочет скушать остальное, сердится, что позабыл заткнуть бутылку – ха-ха, я вижу, как пляшут мысли у него в голове! Я вам не позволяю!.. Коллега Рей, я не хотел никому говорить, но вы теперь все равно знаете. Вы поняли, что Машина совсем не нужна?

– Еще нет, – сказал Рей.

– Ну, смотрите! – Даугенталь протянул руку вперед. Этот разговор происходил по дороге к дому Биллендона, посреди булыжной мостовой, совсем рядом с оградой ветеринарного пункта, где в клетке, утомленный трудами и размышлениями, безмятежно подремывал Дамло под охраной собаки, не зная, что до предмета его хлопот сейчас рукой подать, и, вдобавок, упустив невероятное зрелище!

Даугенталь двинул,рукой. Следуя этому движению, крупный булыжник сам собою вывернулся из мостовой в полутора десятках шагов от них, стоящих группой… Камень поднялся в воздух, повис над землей. Затем невидимое продолжение руки д-ра Даугенталя вернуло его на прежнее место!..

– Еще смотрите!

Калитка, ведущая во двор Биллендона, которая была отсюда хорошо видна, ни с того ни с сего распахнулась, взвыла сигнальная сирена – будто кто-то вошел, но умолкла… Недоумевающий Биллендон появился на крыльце, огляделся, махнул им рукой.

При виде фокусов Даугенталя Марианна пришла в такой ужас и восторг, что попросту онемела. Если бы она оказалась в состоянии хоть пикнуть, события могли бы принять совсем другой оборот…

– Видите, коллега? Поле становится внешним органом тела. Опасная игрушка, да?.. Но это, коллега, не все!

Стараясь формулировать как можно осмотрительнее, чтобы не выдать лишнего, Даугенталь все же рассказал о возможности усовершенствовать метод, после чего уплотненное поле приобретет многие любопытные свойства. Например, оно возьмет на себя полностью функцию энергообмена со средой, это будет для его владельца значить отсутствие нужды в воде и пище. Если все-таки понадобится дышать, то никакое болезнетворное начало не проникнет в легкие. Даугенталь воздерживался от прогнозов насчет дыхания, так как считал недостаточными свои сведения о физиологии. Так или иначе, всемогущее поле сделается для человека тем, чем для него были дом, одежда, средства передвижения! Он сможет обитать в открытом космосе, ни в чем не испытывая недостатка, путешествовать без ракет; он сделается бессмертен!..

Г-н Аусель воскликнул, что такое открытие должно быть немедленно обнародовано, Даугенталь отвечал, что он не враг эволюции человечества: никто ничего не получит, в особенности политики, военные и промышленники, он принял все меры для того, чтобы тайна не была открыта. В последнем он, как мы теперь знаем, несколько заблуждался…

Импровизированная лекция была прервана появлением сильно запыхавшегося католического патера.

– Я хотел бы выяснить, доктор Даугенталь, – приступил он без околичностей, – отчего вы, веруя в волшебство, в чудеса…

– Я понял, коллега поп, – остановил его Даугенталь. – Ни во что не верую, знаю, как делать, а это уже не чудо: чудо ли телефон, за который пять – десять веков назад кого-нибудь бы вы сожгли! Эволюции никто не удержит, не знаю, когда каждый сможет больше, чем тот волшебник с бородой, которому поете песни, жжете свечки…

– И кто-то, возможно, опередил нас на этом пути, кого мы принимаем за бога, – попытался закончить за него патер. – Бог по Дарвину!.. Но душе моей он не нужен! – подлинное волнение прозвучало в его бархатном голосе – И, доктор Даугенталь, если кто-то мог опередить нас, то другие могли опередить их, а этих других в свою очередь опередили другие…

– Верно, коллега поп! Это не может быть исключено.

– Отчего же вы, допуская этот всеобщий путь в высоту, к бесконечному совершенству, не хотите допустить вершины вершин, маяка мироздания, которое строите?

– Волшебника с бородой?

– Господа моего, – сказал священник, – творца и создателя!..

– Который сотворил мир из ничего, – сказал Даугенталь.

– Это для вас неприемлемо?

– Нет.

– Это существенно, – сказал священник в задумчивости. – Я не стану пытаться сближать наши точки зрения при помощи софизмов. Эти ваши дарвинистские божества – они что, тоже никогда не смогут?..

– Нет, коллега поп. Никто не создаст и не уничтожит материал мироздания. Строить будут из того, что имеют, и перестраивать то, что имеют. Мы знаем только пустяки о разновидностях и свойствах материала, краешек спектра, что можно пощупать-… Чтобы знать больше, надо эволюционировать, тогда увидим, что были полуслепыми, полуглухими, почти парализованными. Сбрасывать кожу мохнатого ползучего червя, под ней спрятаны крылья.

– Прекрасно, доктор Даугенталь! – подхватил патер, и под его сутаной напряглись мышцы тигра. – Но кто такой этот ваш будущий, эволюционно созревший плод? Из всего, что я о вас читал и слышал, понимаю, что это образец духовной дисциплины, полностью лишенный агрессивности, неспособный ко злу, слуга мироздания, так ли?

– Да, – сказал Даугенталь.

– Но вы же рисуете портрет истинного идеального христианина, воплотившего в себе учение сына божьего! Вы всего лишь повторяете святое Евангелие!

– И то, что без него говорили индусы и греки. Истина повторяется, инстинкт ведет туда же, куда разум; религия – куда философия. Не надо быть богом, чтобы знать, что зло – глупость, оно даже невыгодно: теряешь больше, чем получаешь, но не можешь этого понять, оттого что глуп. Злой человек не просто глуп: он болен. У здорового человека всякий инстинкт обыкновенно верен, не ошибается и моральный инстинкт.

– Но если он усилен авторитетом святого писания, верой в воздаяние за гробом? Вы обращаетесь к одному рассудку, мы – ко всему человеческому естеству, мы давно изменяем его, насколько способен он и мы сами. Не короче ли наш путь к общей цели, не богаче ли и представление о ней?

– Тот, кто верит в логическое допущение как в истину, неразумен, – отвечал Даугенталь, – а если он кланяется портрету, поет ему песни, если он думает: я поступил плохо – пойду к попу, скажу ему, постою на коленках и стану хорошим, ему эволюция не нужна. Вы мешаете, коллега поп.

– О, – сказал в гневе патер, – я мешаю пресвятой эволюции? А как поступаете вы, отнимая последнее у бедняка? Что имеет человек на этой земле? Только то, что даем ему мы, треклятые мракобесы! Ибо даем мы смысл самому его существованию. Бытие же ваших дарвинистских богов, сколько ни карабкайся они по эволюционной лестнице, без истины господней столь же бесцельно, как наша жизнь здесь, на земле.., жизнь без бога!

– Коллега поп, – твердо отвечал Даугенталь, – зря говорите о смысле жизни, подумайте о смысле смерти. Смысл жизни прост: он в том, чтобы жить, действовать и ощущать. Когда вы сделаете в церкви свой доклад и эти молитвенники…

– Прихожане, – поправил с улыбкою патер.

– Вот-вот, забыл, – сказал Даугенталь. – Когда они от восторга визжат, не думаете о смысле жизни. Когда вам привезут устриц и икру, вы думаете о том, как станете их кушать. Когда венчаете влюбленных прихожан и они остаются вдвоем, думают разве о том, зачем все это? О смысле жизни думают, потому что существует смерть, которая лишает смысла чувства и поступки. Зачем богач накопил миллионы, он ничего не сможет взять в гроб, не потратит там и филлинга за миллионы лет. Но, коллега поп, смерть существует только потому, что нынешнее человечество ее заслуживает. Вся его ценность в том, что оно есть звено эволюционной цепи, не самое лучшее, самое ненадежное, однако нет другого!.. Дайте ему бессмертие сегодня – и ничего живого на планете не останется. Только смена поколений очищает ее от вражды людей и народов, без смерти исчезла бы жизнь, вот смысл смерти: сохранение жизни, охрана эволюционной цепи. Сбросьте кожу червя, раскройте свои крылья, – смерть исчезнет! А кто будет спрашивать о смысле вечного существования? Жить вечно, не чтобы накопить сундук денег, быть хозяином не крошечного домика, а космоса, строить не клозеты, а миры, коллега поп! Может быть, – продолжал задумчиво Даугенталь, – в каждом поколении или столетии – не знаю, каков интервал, – ставится контрольный опыт, чтобы знать, созрело ли человечество для избавления от смерти, для шага эволюции… Опыт решает его судьбу, правильнее – оно само решает свою судьбу на следующий интервал, в течение которого может и погибнуть!

– Кто же ставит этот опыт? – спросил патер, напрягаясь.

– Можем быть, скоро узнаем… Может быть, не узнаем.

– Чрезвычайно интересно! Кто бы все-таки это мог быть?

– Не слишком существенно… Допустите, коллега поп, что где-нибудь в гипотетическом центре Вселенной уже миллиарды лет существует цивилизация, по сравнению с которой наша – цивилизация амеб. Физики говорят, что Вселенная родилась вся из одного сгустка и когда-нибудь должна вернуться к этому объему, – это говорю неточно, чтоб вам легче понять. Сжатие принесет гибель всему, что существует в нашем мире. Чтобы спасти мир, надо добраться, долететь до ею пределов – опять не будем спорить о терминах… Но нельзя создать такого корабля, запасти столько горючего, не говорю о миллиардах лет заточения в корабле! И все-таки были запущены эти корабли – скопления материи с обдуманными заданными свойствами, с программой эволюции: из туманностей сформируются звезды, возникнут планеты, неживое разовьется в живое, живое сделается разумным, разумное найдет путь к росту духа; ведь разум – только часть сознания, его вспомогательная служба, компьютер, гармонию ищите выше! Став подобными тем, кто нас послал в этот путь, мы созреем к исполнению задачи может быть, все, что мы видим на небе в звездную ночь, – это космические корабли, они мчатся к тому, что назначено. Муки и войны, страх смерти, мысли о бессмертии – все и повсюду служит эволюции, все – средства, чтобы созреть… Скажете: ужасно. Но не ужасно ли рождение? Младенец потому лишен сознания и памяти, что минута появления на свет мучительнее тысячи смертей. Но кто пожелает сохранить младенца в утробе навечно, лишь бы он не испытал ужаса рождения? Иные корабли погибают в пути вместе со всем экипажем. И Земля – космический корабль, который в опасности, стеклянный корабль над бездной, с грузом бомб в трюме, с экипажем, который готов открыть друг по другу стрельбу из чего попало, хотя надо бояться уронить молоток!

– Несть числа печалям, – сказал патер. – Однако мне нравится мир, который вы нарисовали. Он – как засеянное поле, я знаю, кто сеятель! Из колоса единого зерна его, и когда колосья новые поспеют, ветер вновь разнесет зерна, чтобы мертвая мгла стала новым полем господним! Превосходно! Нет, я не освежаю предмет нашего спора, двинемся дальше: не боитесь ли вы пресыщения для своих дарвинистских богов, то есть нас с вами, после нашей эволюции?

– О пресыщении только мы с вами и можем говорить – после хорошего обеда. Безграничные возможности сопряжены с безграничными потребностями, только не воображайте, что они всегда будут удовлетворены, эти потребности: там нас ждут свои труды и трагедии, свои обманутые надежды и свои печали. Не за счастьем мы туда идем, коллега поп, нет, не за счастьем. Думаю, будем еще завидовать себе иногда, таким, какие мы сейчас есть.

– Но участь это сияющая! Справедливо ли, что сияет она одним нам и потомкам? Почему должны быть обмануты миллиарды уже умерших в надежде на воскресение и жизнь вечную? Это ведь все равно, что ограбить покойника, доктор Даугенталь!

– Рискую допустить это всеобщее воскрешение, – сказал Даугенталь. – Почему нет? Зло исчезнет: оно ограничено в применении и вызвано условиями Земли, добро же универсально и применимо повсюду, даже сегодня и здесь! Потомки будут бесконечно добрее: не зная смертных мук, они поймут наши и поднимут нас из гробов, восстановят из пепла, позволят сделать новую попытку эволюции, помогут возвыситься до них самих. Это даже может им понадобиться в каких-то практических целях: впереди у них огромная тяжелая работа.

Патер засмеялся.

– Доктор Даугенталь, позвольте уж тогда и немножко прежнего, бесхитростного: прозвучит труба архангела и…

– Дело ваше, как обставить спектакль, – ответил Даугенталь. – Постарайтесь, может быть, вам лично это и будет поручено!

Теперь засмеялись оба.

– Что ж, – сказал патер, – не напрасно я к вам приходил. Пусть обернется зло благом: заблуждения ваши обогатят мою проповедь. – Он помолчал. – А если эти ваши дарвинистские прабоги, пославшие корабли, научились затем проницать пространство, сделались вездесущи?.. Гм!.. Господи Иисусе Христе! А дьявол? Куда мы с вами подевали сатану, доктор Даугенталь?

И опять оба они засмеялись.

– Стеклянный корабль!.. – повторил в задумчивости патер. – Если уж мы заговорили о кораблях, то ведь всякий из них имеет капитанский мостик.., кто-то стоит у штурвала! Кто капитан?

– Или подопытный кролик, – сказал Даугенталь.

– Что ж… Но мои прихожане, кажется, собираются наделать мне хлопот, – сказал патер, оборачиваясь на шум, донесшийся со стороны аптеки. – Благодарю вас – и прощайте!

Подхватив полы сутаны, он поспешно удалился.

Репортеру никогда еще не доставалось столько всякой работы подряд. Ушло в эфир небольшое радиоэссе о вероучении г-на Эстеффана, затем репортаж о волнениях на религиозной почве – оператор отлично снял сцены драки, диспута, с пистолетной стрельбой и заключительным "Из бездны воззвах", пропетым коленопреклоненною толпою. Очень живописно получилось!

Когда патер удалился, запахло буйством, анархией, кто-то возжаждал крови еретиков. Благоразумное ядро католической общины воспротивилось, но все-таки часть мебели успели изломать – г-н Эстеффан так никогда и не получил причитающейся страховки.

Зато в определении судьбы его и прочих еретиков было немедля проявлено полное единодушие…

Репортер с оператором приняли католицизм по первому требованию, так что без всяких помех отсняли еще один сюжетец: как г-на Эстеффана, связав, повлекли в узилище – опять в полицейский участок! Именно этот шум и встревожил разговорчивого патера.

Счастье для Дамло, что он не видел, как хозяйничают в подведомственной кутузке.

За неимением сержанта, пылкие паписты изловили и успешно обратили в истинную веру парнишку-постового…

Потом все, успокоенные, разошлись. И ничто, ровнехонько ничто не предвещало бури, которая разразилась всего лишь через несколько часов На город, подобно занавесу, опускался вечер – последний вечер!..

Глава 14

Не было покоя, кажется, одной г-же президентше.

– Хорош зятек! – сказала она, едва Марианна появилась в дверях. – Полюбуйся-ка! – она указала на телетайп. – Всякая демократия имеет свои пределы. Есть вещи, которых…

Яростный вопль девочки остановил материнское нравоучение. Марианна сорвала с телетайпа полоску бумаги – справку из Особого бюро, четыре строки машинописного текста, пустила по комнате клочья, но этого ей, само собою, показалось мало: следом, треща, покатился весь рулон – важнейшие секретные сведения, расшифрованные при помощи компьютерной приставки, агентурные донесения, домашние и биржевые новости…

Президентша глазом не моргнула.

– Если эта история будет продолжаться, – произнесла она довольно жестко, – нам придется изгнать его из страны!

– Будет!.. Будет!.. Будет!.. – пыхтела Марианна из горы уродливого серпантина. – Кто просил тебя шпионить?., кто?!, кто?!, кто?!

Затем она изломала о телетайп три телефонных аппарата, обрушила на него стул и влила графин воды. Президентша позвонила горничной:

– Пусть это все заменят, распорядитесь!.. Ну, деточка, ты успокоилась? – Марианна не подумала ответить. – Поняла, что он тебе не пара? – Президентша умело уклонилась от пущенного в нее графина – брызнули осколки стекла… – Если у тебя вправду хватит ума…

– Да, – сказала Марианна. – Да, хватит! Так и знай! Что сделаете с ним, то будет и со мной, клянусь господом Иисусом Христом и всеми святыми, целую на том крест!..

Что, съела, мамочка? Лучше бы тебе помолчать! Может быть, я еще бы подумала, только не думаю, чтоб передумала, потому что это у меня навеки!

Прозвучавшая клятва была у Марианны нерушимой, мать, услыхав, даже несколько побледнела, но сдаться не могла.

– Пария, – проговорила она. – Дочь моя – пария!..

– Мать моя – аристократия! – пропела Марианна в отпет. – Бритвенные кисточки у нее в гербе! Бритвенные кисточки, кожгалантерея…

– Замолчи!

– Не замолчу, милели Скобяные Изделия, Мелкий Опт! А я распродам родословную в розницу – должны мы, бедные парии, чем-то существовать хоть на первых порах, кормить своих подзаборников – у меня будет их куча!

Президентша, наконец, расхохоталась.

– Извини, – сказала она. – Конечно, я погорячилась… Но ты тоже остынь. Уважай ступеньки, по которым твои предки поднимались вверх: ведь тебе придется пересчитать их своими боками!.. И довольно об этом. Там было написано, что он проявляет некоторые склонности., и способности, мы подумаем…

– Вы ничего не подумаете, мамочка, слыхала: ничегошеньки! Когда понадобится, я сама за него буду думать, и никому больше…

– Хорошо. Оставим и это. Правда ли, – Президентша помедлила, желая нейтрально сформулировать вопрос, – что доктор Даугенталь называет его коллегой?

Марианна не утерпела похвастаться.

– Конечно! – Тут ей захотелось приврать. – Он его слипается, как… – и умолкла, поняв, что ее далеко занесет.

– Очень интересно, – сказал Президентша. Зазвонил телефон. Оккультист, крайне встревоженный, доложил, что поступление телепатической информации из дома, где находится Даугенталь, внезапно и необъяснимо прервалось… Искоса взглянув на Марианну, ее превосходительство сказала в трубку:

– Зайдите ко мне Но и вдвоем им удалось выудить из девчонки только то, что в доме ведут нудные разговоры, собирались читать какое-то огромной толщины письмо и что вообще-то она в шпионы ни к кому не нанималась!.. Ее отослали в постель.

Президентша была вне себя от беспокойства. Впопыхах она отдала мэру приказ поднять по тревоге национальную гвардию и окружить дом, но приказ тут же отменили: шпаки поднимут шум, будут сразу замечены, да кабы только это!..

– Наблюдать за домом будете сами, – объявила президентша решение. – Кто у вас там сейчас? Индуктор? Один? Вот видите! А людей у вас вполне достаточно… На каком еще расстоянии.., глупости! Бегом туда, окружите усадьбу, не сводите глаз. Одного вашего, как его.., вот именно, пиента, оставьте здесь, за дверью, пускай стучится и докладывает.., да нет же – при помощи простых голосовых связок!.. А это уж ваше дело! Ну, марш!

Оккультист едва успевал вставлять реплики, но, подчинившись уже заключительной команде, вдруг остановился, чтобы выпросить новую беду себе на голову.

– Мы, ваше превосходительство, не знаем, что происходит в самом доме, – сказал он тихо, встревоженно. – Не исключены неожиданности…

– Но индукторов туда не впустят!

– Вот именно…

– Так что вы предлагаете?

Гипнотизер сконфуженно покосился на молодого человека, старательным образом изучавшего вновь установленный телетайп – инструмент, разумеется, интереснейший!

Президентша обожгла собеседника взглядом, напомнившим, что знает он, пожалуй, слишком много для человека, желающего продвигаться по служебной лестнице или хотя бы прожить на свете… Конечно, долг есть долг, но отчего некстати за язык-то нелегкая дергает вечно или другие допускаются бестактности? Подтолкнуть бы деликатно, навести на мысль – могла бы, стерва, сама догадаться!.. Он испугался и разозлился, но виду не показал.

– Напоминаю: отвечаете головой! – сказала президентша. – Идите!

Дверь затворилась.

Странник поймал на себе Ее взгляд – задумчивый, изучающий, но не холодный… Оккультист внушил ей-таки лишнюю заботу, Она колебалась и взвешивала. А все-таки задачку следовало решить, и Она решила ее про себя, как будет видно, не без остроумия.

– Спокойной ночи, – сказала Она. – Ты не обиделся? Приходи завтра!

– Завтра? – повторил он, уже взявшись за дверную ручку. – А ты помнишь "Перчатку"? Это Шиллер, – пояс, ныл он, видя Ее недоумение. – "Перед своим зверинцем, с баронами, с наследным принцем король Франциск сидел…" – Все на что-то мне сегодня намекают, – сказала Она жалобно, – не понимаю, на что намекаешь ты, но все равно приходи!

"Завтра! – повторял и повторял он, спускаясь по лестнице… – Завтра!" Возле фонтана он остановился и стал глядеть на Ее освещенные окна.

Президентша задержалась около кровати, где спала Марианна. Девочка знает весьма важные вещи. Надо будет завтра обходиться с ней поласковее, очень возможно, что… Кошмарная жизнь: жертвуешь родственными чувствами, привязанностями… Кабы избавили, была бы благодарна… "Вдруг с балкона сорвалась перчатка. Все глядят за ней. Она упала меж зверей", – ни с того ни с сего мелькнули вдруг в голове строчки шиллеровской баллады: знала ведь когда-то всю на память, что там дальше-то? "Когда меня.., когда меня, мой рыцарь верный, ты любишь так, как говоришь, ты мне перчатку возвратишь" – нам бы их средневековые заботы… "К зверям идет, перчатку он берет" – и все, ни в зуб ногой! "К зверям идет.., к зверям идет…" – ах ты боже ж ты мой!..

Выключив лампу, Она подбежала к окну. Конечно, еще не ушел!.. "Ну, что же ты?" – подумала не без нежности, но с досадой: следует ли так нарушать обдуманные планы, если даже ты их не знаешь?.. Нажала трижды кнопку выключателя. Темная фигура у фонтана встрепенулась.

"Иди, уходи скорее! – взмолилась Она мысленно. – Скорее – и до завтра!" Взмахнув на прощанье рукой, он пошел не оглядываясь. Вскоре следом покатил на вихляющемся велосипедике сыщик – "что и требовалось доказать", – подумала Она устало, ибо все происшедшее было предусмотрено.

Как не поступишь, чем не пожертвуешь ради общества!..

Затем у нее состоялся краткий диалог с реципиентом, дежурящим у двери в коридоре, – получено донесение и даны указания. Возвратясь, Президентша подумала наконец о том, что индуктор для связи не оставлен – сама она, стало быть, служит индуктором, – чего только она им сегодня не наиндуцировала! Угораздило муженька создать этот оккультный отдел! Впрочем, такой отдел, разумеется, полезен.., полезен.., полезен, необходимо только соблюдение ряда правил! Вы меня поняли? Мы поняли друг друга?

– Так точно, ваше превосходительства – донесся из-за двери безжизненный голос реципиента, имитируя интонации начальника оккультного отдела.

Она только усмехнулась: вот и хорошо!

С халатиком в руках Она еще долго стояла под открытой форточкой – пока не озябла, И последнее, что запомнилось Ей в эту ночь, был запах свежих роз, донесшийся невесть откуда.

Переданный по телефону приказ насчет присылки национальных гвардейцев и последующая отмена этого приказа застигли г-на мэра бодрствующим над теми же газетными новостями, изучением которых занимался днем Дамло.

– Суета! – со вздохом произнес г-н мэр, но вдруг призадумался, взгляд его снова упал на газетные строчки, глаза блаженно сузились. – А почему бы и нет? – бормотнул он. – Неплохая идея!.. Ну, не будем зайцев считать! Размышления, видимо, ответственные и чрезвычайно значительные, отняли у него немало времени. Затем он принялся названивать по телефону…

Паства давно разошлась по домам, когда в запертом соборе вновь запылали все свечи. Патер, стоя на коленях, плакал и молился до утра, шмыгал носом в платочек; утром его глаза были сухи, воспалены и яростны, как, наверное, у Савонаролы.

– Мед ядовитых цветов ядовит, – сказал он, вставая с колен. Свечи, кроме одной искупительной, весом в шесть фунтов, догорели давно и погасли. Пахло дымом, теплым воском, но его преподобию чудилось, что сквозь эти привычные запахи пробивается слабым ростком – знамение – едва слышный святой запах розы. Это прибавило ему уверенности.

По затекшим ногам под сутаной бежали мурашки.

Патер отправился будить пономаря.

Глава 15

Все холодало, и Дамло постанывал, поеживался во сне. Сверхгангстер Тургот подкрадывался к нему в виде черного осьминога, все щупальцы которого были вооружены кинжалами, Дамло только и знал отбиваться, устал. Осьминог вцепился в кобуру. Тут Дамло зарычал и проснулся.

Сон, показалось, продолжается наяву, только осьминог принял форму громадного черного зверя. Но вместо принятия мер Дамло вдруг расчувствовался: ах, песик, ах умница, ты тоже проголодался!

В кобуре вместо пистолета хранились обыкновенно бутерброды, каковые Дамло имел привычку потреблять в пору усиленных размышлений. Он вытащил два. Один кинул собаке. Бутерброд моментально исчез. Дамло кинул еще, потом еще, и сам торопливо жевал, но где было угнаться! Пес с умилением уставился на остаток его личного бутерброда, последнего. "Дудки!" – подумал Дамло, набивая рот и давясь подсохшей корочкой.

– Пупсик! – проворковал он невнятно. Пес шевельнул хвостом. Стало быть, давеча он был просто голоден, оттого и вышло между ними недоразумение. Каков паршивец: промаялся всю ночь из-за своей вежливости, что ему стоило взять и попросить еды, а затем проявить готовность к сотрудничеству? Давно бы могли приступить к поискам этого профессора кислых щей, из-за которого заварилась каша!

Сержанту не могло придти в голову, что искомый находится всего-то в нескольких шагах. К Биллендону и днем-то для кое-кого вход заказан: запросто могут огреть калиткой по лбу. Дамло его бдительность одобрял. Нелады с Турготом, пускай старые, вовсе не шутка. Вообще это странно, что Биллендон до сих пор остается в живых. Дамло, конечно, доглядывал, но Тургот – не чета ему ловкач, – сознавал он с горечью.

Биллендон был его надежда, приманка в мышеловке. Что Дамло сделает, если приманка сработает, к чему это приведет, он не думал. Управится как-нибудь. А пока что: ничего не выяснять и не интересоваться. Не разговаривать о Турготе, никого не спрашивать о нем, проявлять полнейшее безразличие ко всему, что происходит за пределами участка. И наступит, ей-богу, наступит светлый день, когда мыши убедятся, что мышеловку стережет голодный кот!

Дамло свирепо засопел, но улыбнулся умильно и протянул к ошейнику руку с веревочкой.

– Пу-упсик, пупсик!..

Пупсик на сей раз не имел возражений.

Дамло на корточках вылез из клетки, В этот ранний час воздух был свеж, как глоток пива из холодильника мадам Дамло. Сопливые соотечественники не могли помешать первому уроку служебного собаководства.

– След, возьми след! – сказал Дамло. Пес отвечал недоуменным взглядом. – Ты должен взять след! – Пес вильнул хвостом. – Ах разгильдяй! – сказал Дамло, сдвигая каску на затылок. – Тебе приказано – действуй! Взять след! – Пес был, в общем-то, на все согласен. Но что от него требуется, по-видимому, не соображал. – Бутерброды кто слопал? – попрекнул его Дамло. Оглянулся – не подсматривает ли кто. – Ладно, гляди!

Он опустился на четвереньки, почти уткнулся носом в землю, показывая псу, как берут след. Огромная черная морда возникла перед ним, носы встретились.

– Ну, понял?

Пес радостно гавкнул, решив, что с ним играют, снова толкнул Дамло мокрым носом и отскочил.

– Дубина!.. – сказал Дамло, но не поднялся с четверенек. Его заинтересовал какой-то предмет, запрятанный в щели под клеткой.

Он подобрался, засунул руку под днище, извлек промасленный продолговатый сверток. Одна его тяжесть говорила достаточно…

– И у этого автомат? – сказал Дамло шепотом. – Та-ак!..

На дознание он не имел времени. Изъять – насторожить, то есть, по существу, предупредить владельца?

– Проспал! – сказал он свирепо. – И это проспал! Ну больше я никогда ничего не просплю – это уж дудки!

Придав свертку прежний непотревоженный вид, Дамло снова сунул его под клетку. Встал, отряхнул руки и коленки, произвел глубокий вздох.

– Еще и цветочками воняет! – сказал принюхиваясь. Зря только израсходовал бутерброды. Пес, наверное, умеет брать след и делать все прочее, это Дамло не умеет с ним обращаться. Например, – тут Дамло хлопнул себя по лбу: с какой стати он требует от собаки выполнения приказа насчет следов здесь, на этом дворе, где мог наследить один паршивец-косоротик? (С косоротиком и его автоматом разобраться при первой возможности! Сигнал Эстеффана о наличии подобного оружия у сторожа морга проверить! Думать и думать!) Дамло думал.

Пес ждал.

Незнакомец со своей телепатической командой, прокрутившейся всю ночь возле соседней усадьбы, с любопытством дожидался, что Дамло предпримет. Сценка обучения собаки поискам следов чрезвычайно ему понравилась, он хохотал над ней беззвучно, зато от души, впервые с той минуты, как его, на собственную беду, порыв к исполнению служебного долга и повышению престижа отдела занес в этот распроклятый городишко!

Сержант наконец ухватил недостающую мысль, дернул поводок и приказал:

– Пошли!

Как лучшие друзья пересекли они двор, высокая трава смочила росой глянцевые бока пса и запыленные сапоги полицейского, каковые, спустя несколько минут, загремели подковами по крыльцу участка, прервав чуткий сон заключенных – г-на Эстеффана и пасторов! Бедолаги подумали, что за ними явились, чтобы повлечь на обещанное аутодафе, – вот до чего накалились страсти, пока патер вел с Даугеталем накануне свои абстрактные дискуссии! Дамло ничего ровно не знал, удивился тому, что наружная дверь не заперта, удивился и взял на заметку отсутствие постового кругом непорядок! Щелкнул выключателем в коридорчике, гаркнул во всю мочь:

– Э-эт-то что?!

Добровольная стража из католиков повскакала на ноги.

– Господин Дамло!.. – робко начал кто-то.

– Мо-олчать! Выметайтесь! Нет, стоп: становитесь в очередь, я вас перепишу! Сейчас перепишу, а после разберемся! – И действительно переписал, хотя очень спешил. Пес стоял рядом, увеличивая власть Дамло, и прежде грозную. Стражники разбредались, позеленев. Затем сержант выпустил из камер вероучителей, принял жалобы по установленной форме, вдаваться в подробности, однако, не стал.

– На вас мы подадим тоже жалобу, – пригрозил ему пастор, приходивший накануне с требованием пресечь деятельность г-на Эстеффана и не удостоившийся внимания.

– Ладно, ладно, отче, – отозвался Дамло, – делайте как следует свое! Будьте здоровы!

Пасторы удалились, унося ощущение прочности миропорядка. Г-н Эстеффан улизнул, разумеется, первым.

– Уф! – вздохнул Дамло, оставшись, наконец, один. – Если платочек не сперли, сейчас поработаем!

Забытый Даугенталем скомканный платок по-прежнему белел в углу камеры.

И тут на башне католического собора внезапно затрезвонили колокола.

Молодой человек проснулся в слезах: ему пригрезилось прощание навек. Он вскочил как встрепанный, второпях оделся и умылся, но помедлил, полагаем, над листками письма – чужого письма, которое разрешено было ему прочесть…

Это письмо и причудливейший разговор в мастерской посреди ночи довершили дело: странник знал теперь все, что возможно знать о предстоявшей ему участи. Надеялся ли он все же ее избежать? Ведь это было в его воле!

Толстая тетрадь сохранила два слова: прощание навек…

Очень скоро покинет он эти страницы, на которых под конец только молча присутствовал, ни в чем не участвуя. Предвидя упреки, отвечаем: чем богаты, тем и рады. Улучшить нашего героя, украсить его чем-нибудь мы не в силах; читатель был предуведомлен, что мы располагаем о страннике сведениями самыми недостаточными и не намерены ничего измышлять.

Кому хочется знать о нем больше, пусть вглядится в события, в которых он будет участвовать, не присутствуя. Сказанного пока довольно.

Кому он не пришелся по душе, ответим: он был молод, и это – достаточное для него оправдание. Прекрасна юность; если бы она умела оставаться прекрасной, может быть, она оставалась бы юностью навсегда. Не эту ли цель преследовала смена поколений, не было ли каждое новое поколение новым усилием эволюции создать личность или расу, заслуживающую вечного существования? Но пропускался благодатный поворот, скупое сияние мудрых лысин обозначало путь к безобразию, старости и смерти, идущие следом наступали на пятки…

В прихожей он впопыхах едва не налетел на деревянный диванчик, где, скорчившись, дремал г-н Аусель. И помчался на площадь к фонтану – ждать, когда позовут. Прекрасна юность – но глупа… Впрочем, юность благоразумная – не прекрасна.

Тысячей глоток ревомый, гремел под сводами собора "День гнева".

День гнева!

Звон колоколов плыл в утреннем воздухе медленно, как градовая туча.

Эти звуки и грохот захлопнувшейся за молодым человеком двери разбудили г-на Ауселя, который вообще ложиться не собирался, но нечувствительно задремал.

Г-н Аусель увидел возле себя аккуратную стопку почтовых листков – письмо, которое странник вернул, прочитав.

Он мигом вспомнил все и вскочил на ноги…

О возникшей опасности первым узнал и сразу доложил президентше начальник оккультного отдела.

– Через несколько минут начнется бунт, ваше превосходительство! Они готовят нападение на дом!

– Что за причина?

– Вчера они угомонились, но среди ночи кто-то услыхал голос свыше: мол, наступает день святого Варфоломея, а вы, мерзавцы…

Переговаривались они по-прежнему через реципиента.

– Почему не сообщили мне насчет этого голоса?

– Из моих никто его не слышал, ваше превосходительство! Войдите в положение: все вокруг что-то думают, говорят, видят во сне, за всеми не уследишь, выловить нужное труднее, чем…

– В скверном положении рискуем оказаться мы все, кто несет ответственность перед обществом и государством, – отчеканила президентша.

– Они еще не вышли из собора?

– Да, но вот-вот… Догадываюсь, очень сложный план, не пойму, известен ли он весь и попу.., с его распроклятой тонзурой! – тут президентша поморщилась: темпераментная фраза, воспроизведенная реципиентом с точнейшими интонациями, звучала особенно омерзительно. – Голова всему этому делу не там, не в соборе, это мое убеждение!

– Словом, вы считаете угрозу серьезной.

– Очень уж их много!

– Что муниципалитет?

– Как ни в чем не бывало: собираются на заседание…

– Нашли время! А гражданская гвардия? Впрочем, куда вам!.. Я сама потолкую с мэром. Можно вызвать войска, да не хочется шуму… Где вы сами?

– Как приказано: около дома!

– Кто входил, выходил?

– Прибегал посыльный из мэрии… Вышел только ваш молодой человек.., ох!., прошу извинить!..

– Вы… – начала и не договорила президентша, но, видать, додумала: голоса оккультиста, передаваемого реципиентом, сделалось не узнать…

– Остальные на месте! – еле слышно доложил этот вконец помертвевший голос.

– Продолжайте наблюдение – приказала президентша. – И не прерывайте связь!

Она поглядела в окно. Нежность, смешанная с досадой, промелькнула на лице. Молодой человек стоял у фонтана, а г-н сыщик делал на своем велосипедике круги по площади, будто тренировался в езде.

– Как много лишних! – не помнит, сказала или подумала она.

Размышляя об этом, она не услыхала, как за ее спиною отворилась и вновь затворилась входная дверь: Марианна сквозь щелку показала сановнице нос!

Собравши в ризнице небольшую группу самых надежных и телесно крепких прихожан, патер дал им последние наставления и отпущение грехов заранее.

– Призывайте духа святого! – так закончил он обращенную к ним короткую речь. Затем благословил их.

Заревела сирена – и ревела долго, сотрясая, кажется, кровлю, пока из двери не вышел Биллендон, сильно озабоченный чем-то.

– Аусель тебе не попадался? – спросил он Марианну. выплясывающую на крыльце.

– Нет, – сказала она. – А вы куда? Тоже бунтовать?

– Заседать, – сказал он, – под угрозой штрафа! Но куда же он мог подеваться?

– Я принесла Рею браунинг, – сообщила она. – Будем отстреливаться, так что не беспокойтесь!

– А? – спросил он, обшаривая глазами кусты. – Ну ты заходи, они в мастерской!.. И подался к калитке.

В ратуше, похоже, ничего еще не знали: тоже удивлялись трезвону. Почти все олдермены, спозаранок оповещенные, сошлись на заседание, но пришлось дожидаться мэра, он выскочил в приемную, поправляя в кармане платочек, извинился: его вызвали к супруге г-на президента, это очень срочно, через пяток, минут вернется, и можно будет приступить!.. Умчался.

Оккультист доложил, что ударная группа получила пастырское благословение, когда телохранитель впустил в апартамент явившегося к ее превосходительству г-на мэра.

Этот последний с живейшим любопытством слушал безжизненную речь реципиента, вглядывался в сонное лицо. Читать об этом в газетке – одно дело, знакомиться воочию – совсем другое. "Полезные люди, весьма полезные!" – подумал г-н мэр.

– До прихода гвардейцев, – сказала президентша незнакомцу, – оборону держать будете вы, оккультный отдел!

– Но мы не вооружены, ваше превосходительство! – безжизненно передал реципиент слова и тревожную интонацию собеседника.

– Черт знает что! Военная разведка! Оружие доставят личные мои агенты, пускай и останутся, я сама о себе позабочусь!

– Не надо, ваше превосходительство! Я не хочу иметь дело с людьми Тур…

– Придержите язык! Можете оставить их за дверью, они одним видом распугают эту шваль. Национальная гвардия пусть тоже займет наружную оборону. А вы в дом, и немедленно! Сумеете хотя бы войти?

– Да, ваше превосходительство! – и тут голос реципиента механически передал злорадную нотку. – Мадмуазель забыла закрыть дверь!

– Какая?.. Какая мадмуазель?! – спросила президент, ша, не веря ушам и оборачиваясь.

– Ваша дочь мадмуазель Марианна, – подтвердил оккультист, чересчур скрывая и тем подчеркивая, что не слишком огорчен. – Ах, ваше превосходительство, не изволили заметить ее отсутствия?..

– В дом! – закричала она. – Вызываю десант! Так хотелось обойтись без шума… – Она закусила губу. – И о чем вы только здесь думаете? – это относилось уже к мэру. – О чем думает этот субъект? – спросила она реципиента.

Тот склонился над редкой макушкою г-на мэра и почти что его голосом заговорил после напряженной продолжительной паузы:

– Полезные люди, весьма, и весьма, и весьма… – И вдруг запел тоненько, пронзительно, фальшиво. – Ах, мой милый Августин, Августин, Августин!..

– Ну и ну! – только и сказала президентша.

Заслышав колокольный трезвон, Дамло погодил отвязывать пса от ножки стола, о которую юные крысы повадились оттачивать зубы. Он решил, что в городе пожар, но не шелохнулся узнать, кто горит, на то имелся брандмейстер. Верно, следует проследить за порядком, но вот явится постовой за указаниями, ею и отрядить. У Дамло после заточения в клетке ломило все кости, не до зряшной ему беготни!.. Суматоха уляжется – приступать к операции.

Постовой вскоре затоптался на крыльце, робея войти; Дамло его окликнул, спросил:

– Где был ночью? – чтобы, проявив сперва суровость и заодно проведав обо всем, чего еще сам не знал, затем смягчиться. Но постовой вместо ответа затрясся. – Что это у тебя? Покажи! – Сержант выхватил из-под мышки подчиненного сверток. – Гм, свечи! Зачем тебе целая пачка? Электричества, что ли, не будет?

"Все знает! – в благоговейном ужасе думал постовой. – Все как есть видит насквозь – и хитрит!" – Ну, – сказал Дамло, – выкладывай! Тут сквозь неплотно закрытую дверь донеслись звуки музыки и многоголосый гул.

– Это что? – озадаченно спросил Дамло.

Постовой высунул голову наружу.

– Идут! – сообщил он.

– Кто идет?

– Наши!..

– Я тебя учил рапортовать или кого?

– Так точно: меня! – выдохнул постовой и шмыгнул за дверь.

Шум приближался, он был довольно строен за счет оркестра г-на Доремю. Происходил не пожар, нечто иное, так же, а то и более чрезвычайное. "Бунт?" – подумал Дамло, холодея, стал припоминать инструкцию на случай бунтов и, когда припомнил, вышел, наконец, узнать, в чем дело.

К сожалению, он позабыл на столе свою каску.

Подумалось сперва, что они ограбили собор, полностью растащив оборудование. Впереди толпы на носилках покачивалась статуя богоматери, окруженная реющими хоругвями, затем выплыло из-за угла гигантское деревянной распятие – и как только умудрились вынести! – следом тащили какое-то странное чучело!.. Как выяснилось, это был г-н Эстеффан, вновь изловленный и неописуемо оскверненный. Прежде всего, аптекарь был наг, если не считать дегтя, в который его окунули, и перьев, в которых его обваляли довольно-таки неумело. На голове г-на Эстеффана красовался искусно прикрепленный тесемками парадный цилиндр, цеплявшийся то и дело за землю. Ибо руки и ноги страдальца были привязаны к шесту, на коем его влекли…

В вытаращенных по-кроличьи глазах перемигивались огоньки бесчисленных свечей.

Так удостоился г-н Эстеффан в течение одних-единственных суток и основать новую веру, и принять за нее страдание, – темп, недоступный предшественникам, свойственный лишь XX столетию. Может быть, его шест в свою пору тоже станет великим символом и заменит те, что в ходу? Если верить г-ну Эстеффану, именно об этом размышлял он, вися. Но с учетом сложности его натуры, следует полагать, что размышлял он еще о цилиндре: хороший цилиндр, почти новенький, можно после почистить и пользоваться…

Позади шеста гнали толчками и подзатыльниками пасторов, которые не в унисон оркестру распевали угрюмо "Господь – наша крепость". Хворост охапками, канистры с бензином, ломы и лестницы, несомые католиками, подвергнутыми первой епитимье, замыкали процессию, их Дамло не успел увидеть.

Отсутствие патера на поведении всех этих людей сказывалось дурно. И шли пока еще рядами, и лихо повторял оркестр выученное наскоро "День гнева", а все же несхоже анархией, нарушением ряда законов и всех решительно правил уличного движения, хотя, как Дамло с одобреньем отметил, вдоль процессии патрулировал постовой, так и не успевший и не посмевший поставить начальство в известность о перемене веры. Дамло зато видел во множестве других ренегатов, лютеранское сердце под его мундиром обливалось кровью.

И они тоже его увидали!

Репортер сразу бормотнул оператору:

– Мне запасную камеру! Будем сейчас снимать с разных точек – пальчики оближешь!..

И поднялся всеобщий гвалт, рев, гогот. Г-н Эстеффан брошен был наземь, едва не растоптан, толпа хлынула к полицейскому. Привычный страх еще держался: передние пятились, как ни теснили их соумышленники. Дамло поверх голов сделал знак постовому, тот подбежал как собачонка.

– Стань позади, – тихо приказал ему Дамло. Почувствовав себя прикрытым с тылу, набрал полную грудь воздуху, чтобы скомандовать, – и принужден был его выпустить за ненадобностью: рев стал сплошным:

– Обратитесь, Дамло!.. Покайтесь!.. Отрекитесь от ереси!.. Кайся, Дамло!.. Принимай истинную веру, сукин сын!.. Отрекись!.. Покайтесь, пока не поздно!.. По морде ему!.. – таковы были отдельные расслышанные возгласы, занесенные позднее в протокол.

Луженая глотка Дамло могла бы обеспечить ему у них должность диакона, он ее настроил на подходящую тональность и так рявкнул свое легендарное "Разойдись!", что птицы в небе – это видно на пленке – изменили, дрогнув, направление полета, толпа онемела, смолк оркестр, и в тишине раздалось: "Бей его!" Дамло, не дрогнув, ухватился за кобуру. К сожалению, этот жест сильно подействовал не только на толпу, на постового тоже. Долг в его душе насмерть схватился с верой, вера победила, парень взмахнул дубинкой и вытянул ею шефа, как тот учил: поперек багрового затылка. Дамло – сам Дамло! – рухнул в пыль.

– Виват! – завопили вокруг.

– Господин Дамло!.. – белыми губами шептал постовой, склонившись над телом начальника И толпа уже была не прежний монолит, но скопище любопытных, лезущих разглядеть великого человека в лежачем виде. Для Дамло это было опаснее недавнего напора, постовой прикрыл его собственным туловищем, хотя ему оттаптывали пальцы, а некоторые орали: "Ишь, еретиков жалеет!" – Господин Дамло, ой, господин Дамло, ой, что я наделал!

Дамло был жив, это можно было заметить по вихорьку пыли, что крутился возле ноздри, постовой наконец сообразил и заплакал счастливыми слезами. Побежал шепоток, все отхлынули, озабоченные тем, что слезы могли означать…

– Он обратится!.. – уверял постовой, размазывая по лицу грязь. – Не беспокойтесь, он обратится!.. Господин Дамло, он… Вы ничего не понимаете: он гордость полиции!

Мэр воротился в ратушу, храня на щеке отпечаток ручки прелестной мадам, приказал скликать по тревоге гражданскую гвардию, сам опоясался трехцветным поясом, хотя был намерен осуществлять руководство не покидая кабинета, и обратился к олдерменам с речью:

– Прискорбно: в городе бунт, господа советники! Собираются штурмовать какой-то дом, в котором прячется какой-то доктор Даугенталь, не знаю, где этот дом, от чего лечит доктор, и трудно поверить тому, кто это говори г, но доказательство налицо! – он указал на окно. – Биллендон, куда вы? На улицах опасно!

Биллендон, не отвечая, выбежал, мэр глянул ему в спину, высунулся затем в окно, развел руками, повертел головой, хмыкнул и в задумчивости засвистал вдруг какой-то мотивчик, до крайности фальшиво: секретарша с трудом опознала мелодию и удивилась. Нет, это был не "Милый Августин". На сей раз г-н мэр насвистывал "Со святыми упокой".

Президентша подошла к окну опять и не взглянула даже в сторону фонтана, глаза ее были подняты в небо. Наверное, молодой человек гадал, что это могло означать. Остальное его не касалось, он вряд ли слыхал и звон колоколов, и пение, и крики.

– Где же, где же они? – прошептала ее превосходительство, прикусывая губку.

Ей сообщили, что десантники готовятся к катапультированию. Зато реципиент понес чепуху от себя, потом смолк, не отвечая ни на один вопрос, она с ума сходила!

Зазвонил телефон, Президентша схватила трубку, послышался голос одного из телохранителей, отправленных на помощь оккультистам:

– Ожидаем указаний вашего превосходительства!

– Вы ранены? – в растерянности спросила она, потому что странно для нее звучал этот голос, лишенный акцента.

Ответ был таков, что трубка выпала из ее ослабевшей руки.

Во дворе стоял неистовый веселый грохот: вышибали дверь, а заодно били окна. За этим увлекательным занятием никто не заметил появления хозяина. Биллендон ворвался в калитку, широко растопырил руки и зашагал к крыльцу прямо по телам поваленных энтузиастов; предусмотрительные кинулись в кусты. На крыльцо Биллендон поднялся, держа в лапищах сразу два лома, прихваченных по пути.

– Покайся, Биллендон! – закричали те, кто стоял поодаль.

– Чего-чего? – спросил он довольно миролюбиво, убедившись, что надежная дверь оказалась не только цела, но и заперта изнутри. – Не все сразу! Давайте кто-нибудь один, и потихоньку!

Взоры обратились к г-ну булочнику, пренебрегшему обязанностями олдермена для святого дела. Тот смущенно откашлялся.

– Не пожелаете ли обратиться в истинную веру, Биллендон? о – А стекла вставите?

– Да хоть сейчас, – опрометчиво заверил булочник, не желая попасть в нехороший переплет.

– Погорячились, но если будете со всеми заодно и примете крещение…

– Бог не ростовщик, ему слова довольно, – сказал Биллендон, – Я крещен был в детстве, не помню, в какую веру, хотите – считайте, в вашу!

Возмущенный гул был ответом. Но булочник сдипломатничал:

– Мы обсудим.., с его преподобием! Только, Биллендон, вера без дел мертва. Стекла мы вставим. А вы принесите жертву во имя господне!

– Свечку, что ли?

– Отдайте нам это дьявольское отродье, доктора адских наук, этого Даугенталя!

– Вот, получите, – отвечал Биллендон, протягивая булочнику кукиш.

Из-за ограды полетели камни, один отскочил от стены, попал Биллендону в плечо, он едва не выронил лом. Раздался победный вопль, но смолк, и головы пригнулись: лом, со свистом вертясь, врезался в ограду, из нее брызнули искры. За ним шумно пролетела одна из заготовленных для штурма лестниц, раздались крики боли и ужаса.

– Вот и ангелы! – в восторге сказал репортер, Глядя в небо, где распускались парашютики батальона, заброшенного с десантных катапульт. Псалмопевцы стали разбегаться, за исключением оркестра г-на Доремю, ударившего походный марш. Оператор отснял и это..

– Предъявите, разрешение на съемку! – козырнув, потребовал приземлившийся лейтенант.

– Дозволено ее превосходительством супругой господина президента, – небрежно и нахально ответствовал репортер.

Скоро на месте происшествия остались только три, заслуживающих внимания предмета: статуя богородицы, гигантское распятие и позабытый в пыли у ограды г-н Эстеффан, по-прежнему привязанный к шесту.

– Всем ли, господа, ясно, – торжественно вопросил г-н мэр на заседании муниципалитета, которое наконец-то все же началось, – что, благодаря нашим усилиям, дела пошли иначе, положение окончательно, изменилось?

– В лучшую ли сторону? – спросил в свою очередь с места один известный оппозиционер. – На чем держится ваш оптимизм? Ничего, кроме безобразий, не произошло! А эти сенсационные шарлатанские штучки… Надеюсь, муниципалитет не имеет к ним никакого отношения. Я хотел бы, чтобы нас в этом официально заверили.

– Боитесь испачкать ручки? – парировал мэр. – Счастье ваше, что есть люди, готовые ради общего блага купаться в дерьме – хоть в дерьме, потому что солидно поставленная реклама – больше, чем дело:, это искусство! Хотите заверений? Пожалуйста: заявляю официально, что муниципалитет ко всему случившемуся в городе за последние сутки не причастен! – Разумеется, никто не поверил ни единому слову. Сторонники г-на мэра дружно зааплодировали. – Об уличных беспорядках мы сожалеем.., так же, как о том, что есть еще в наших рядах нытики и пессимисты! Но оставим это, господа! – С видом великодушного победителя он оглядел обращенные к нему лица. – Сама жизнь переубедит наших противников, явных и тайных. И мы совместно, дружными усилиями…

Однако уязвленный советник не унимался.

– Хватит басен! – перебил он. – Довольно авантюр! Хваленая гостиница не принесла и гроша прибыли. А убытки – спросите у казначея!.. Конечно, кое-кто на этом ничего не потерял…

– Злопыхательские намеки меня не задевают, – сообщил мэр.

– Еще бы! – воскликнул советник. – Тут нужен бронебойный снаряд! Разговоров мы наслушались досыта. Но кроме этой дурацкой гостиницы, построенной для выдуманных туристов, достижений не вижу. Сдается, что не на что рассчитывать и в дальнейшем. Поэтому предлагаю обсудить вопрос о досрочных выборах.

– Да, – сказал мэр озабоченно, – с этой гостиницей мы оставили город без средств, даже на рекламу. А была бы реклама, туристы бы все равно не поехали: что тут стоило смотреть? Не за этим пересекают океаны. Не за это платят!

Советник вскочил.

– Хорошо сказано, господин мэр! А теперь признайтесь, что вас занимали только выгодные подряды!

– Не только!.. – бормотнул мэр, словно бы пытаясь слабо сопротивляться. Советники, даже благонамеренные, возмущенно загудели.

– Хватит нас морочить! – выкрикнул оппозиционер.

– Не буду!.. – покаянным тоном пробубнил мэр. – Давайте-ка, господа, лучше поговорим.., о налогах. Надо бы построить еще одну гостиницу номеров этак…

– Он, издевается! Вышвырнуть вон! – послышались выкрики. И только главный спорщик сказал, поднимаясь с места:

– Господин мэр нездоров. Предлагаю прервать заседание.

– Погодите, – сказал мэр тусклым голосом, – тут у меня личное послание президента. Можно огласить?

Снова наступила тишина.

"Ряд событий, – говорилось в послании, – привлек к вашему городу внимание публики, которая массами скапливается на границах запретной зоны. Я вынужден разрешить ее посещение журналистам, представителям научных и общественных организаций, некоторым категориям туристов, в особенности тем, кто прибыл из-за, границы, изменив обычные маршруты, со специальной целью посетить ваш город. В деле поддержания порядка целиком полагаюсь на Вас лично, зная присущую Вам мудрость, дальновидность, исключительную инициативу…" – ну и так далее, – сказал мэр, оборвав чтение.

– Продолжайте! – раздались голоса.

– Господин президент просит позаботиться об его семействе, – сказал мэр, заглядывая в бумагу – Так-с! Что скажут маловеры?

Маловеры молчали. – Прошу голосовать за выделение средств на путевые указатели для туристов, – сказал мэр. -На трех языках. Кто против? Принято. Надо бы еще поставить памятную доску на этом Храме Всех Богов, или как его там!.. Господин Эстеффан еще не отмылся? Думаю, попросим его возобновить деятельность секты – в умеренных пределах. Веротерпимость – одна из основ городского самоуправления. А паломничество верующих нам не повредило бы. Для них мы построим…

– Гостиницу! – хором проговорило лояльное крыло муниципалитета.

– С этих хватит пока и постоялого двора, – сказал мэр, – но если дело пойдет, отчего бы и нет? До сих пор мы были нищими скрягами. Кончено! – мэр грохнул по столу так, что подпрыгнула уникальная бронзовая чернильница, в которой он хранил кнопки и скрепки. – Туристы заплатят за все!

Секретарша, вбежав, доложила, что мэру велено снова явиться к ее превосходительству.

Заседание прервалось.

Глава 16

Вновь вызванный г-н мэр пробыл в апартаменте недолго. Выскочив оттуда, он швырнул в мусорную урну обрывок галстука. Растер по щеке отпечаток ручки прелестнейшей из президентш. И побежал разыскивать Дамло. Конечно, он нашел его: не так это было трудно.

Дамло со стоном очнулся. Он не помнил, что с ним приключилось. Но когда тебе брызжут водой в лицо, это, без сомнения, является панибратством, заслуживающим, самое малое, надлежащей отповеди!

Однако вместо молодецкого рыка из могучей груди выполз хлипконький стончик. И голова!.. – впервые в жизни у него болела голова!

– Очнется? – спросил голос очень знакомый, только Дамло не сумел опознать чей.

– Должен, – отвечал другой, тоже очень знакомый. – Делаю все, что нужно, господин мэр!

Мэр! Дамло дернулся, чтобы вскочить. Это не удалось, зато глаза его раскрылись.

– Пришел в себя, – констатировал мэр.

– Да, – с легким удивлением подтвердил г-н Эстеффан. с виду тоже нуждающийся в лечении, а больше в умывании: деготь – штуковина въедливая… Дамло вспомнил все!

– Благодарю вас от имени муниципалитета и своего собственного, – сказал Эстеффану мэр, – а теперь идите! Мы потолкуем тут с глазу на глаз.

Эстеффан вышел. Мэр оглянулся в поисках места, где сесть, придвинул скрипучую табуретку, сдул с нее пыль…

– Ну, Дамло?

Дамло тяжко дышал. Он едва не потерял вновь Сознание, обнаружив, где находится!.. Это была камера, одна из трех камер подведомственной кутузки, сам он лежал на полу, на той драной подстилке, которая употреблялась в случае привода лиц, находящихся в стадии сильного опьянения. Но еще ужасней, еще отвратительней было то, что на его запястьях красовались наручники, самые лучшие, вдобавок, его собственные, купленные на жалованье, ибо город не выделил средств!..

– Где это, вы пропадали, Дамло? – спросил мэр. – Я без конца вам звонил!

Дамло не смог и застонать в ответ. Он был в отчаянии…

– Вас не нашли, – продолжал мэр, – не предупредили, но пеняйте на себя!

Дамло начинал кое-что понимать. Это настолько его возмутило, что он сумел прохрипеть:

– Вы знали?..

– Я предвидел, – уточнил мэр как ни в чем не бывало. – А что? Не нужно пренебрегать таким рекламным-средством. Большие беспорядки могли бы отпугнуть туристов. Но умеренные и решительно прекращенные, во-первых, повышают авторитет городских властей: демократичность и сила; во-вторых, – как бы выразить? – добавляют перцу в букет: турист ощущает восхитительную грозовую атмосферу и одновременно чувство безопасности, не менее восхитительное, так? Имя же нашего города, повторяемое в сенсационном антураже, – тут он поцеловал кончики своих пальцев, – нечего и объяснять!..

– Вот, значит, как?.. – прохрипел Дамло, и мэр не уловил в его тоне восторга. Еще разок воззвать к патриотизму? Выразить сочувствие? Бесполезная тривиалыцина! Дашь только право капризничать… Мэр оглядел поцелованные пальцы, вынул пилку для ногтей. – "Я не пророк, – продолжал он, – вашей затрещины не предусматривал…

Вам была отведена более почетная роль, из-за неосведомленности вы не смогли ее сыграть, пеняйте, повторяю, на себя!.. Вмешательство правительственных войск.., гм, гм.., может, это еще даже и лучше! Уж для вас-то во всяком случае: ведь они требовали аутодафе!

– Ауто.., чего? – прохрипел Дамло.

– Хотели сжечь вас на Костре, – невозмутимо объяснил мэр. – Вас и господина Эстеффана, как закоренелых еретиков. С этой целью вы, собственно, и заключены в оковы, которые я с прискорбием вижу.

Он дунул на пальцы и, прищурив глаз, словно художник, повел опять пилкой по краешку ногтя. Дамло с затаенным дыханием следил за этой процедурой. Ему вдруг пришло в голову, что мэр, как это ни странно, вовсе не кажется здесь чем-то чуждым, нет: чистенький, чинный, благоуханный, прохладный, безукоризненно одетый, с этою пилкой и платочком в кармане, он был все-таки вроде как вполне на месте в этой самой паршивой из камер, как говорится, вписывался в обстановку!

– Небольшое аутодафе, – проговорил мэр в задумчивости, – если найти подходящую кандидатуру – это, конечно… Кстати, как отмыкаются эти наручники? Где ключ?

– В кармане… – прошептал Дамло.

Мэр с брезгливостью залез к нему в карман, достал ключ, снял с Дамло наручники, отряхнул ладони, вытер их о брюки. Дамло уселся с трудом на подстилке.

– Вот-вот! – одобрил мэр. – Советую скорее выздоравливать, браться за дело! Провинностей за вами накопилось: не знаю, что и отвечать моему другу префекту, если запросят о вашем усердии! Упустили Даугенталя – ну, это меня не касается.., я теперь вижу, что с этим профессором лучше было бы не связываться!.. Но, Дамло, где дочь господина президента?

– Понятия не имею…

– А должны иметь, – наставительно ответствовал мэр. – Я хочу, вы должны – доступна вам разница? Предполагают, что мадмуазель похищена!

– Похищена?! – у Дамло даже прорезался голос, хоть не чета еще прежнему.

– Вот именно.., то есть скорее всего! Вам известно, что это не первая попытка, но первая-то, между нами говоря, только пошла его превосходительству на пользу, – мэр доверительно хихикнул, – а нынешняя определенно пойдет во вред. Думаете, я позволю вам испортить наши отношения с федеральным правительством?.. Извольте помолчать! Из столицы то и дело звонят, бедная мать в отчаянии! – Он потер одну щеку, затем вторую. – Вы должны найти ее немедленно и сохранить все дело в полной тайне. Исходные данные вам требуются?

– Если имеете, – буркнул Дамло с презрением: какие там у него могут быть данные? Но лишняя минута отдыха не повредит.

И тут мэр снова его удивил.

– Мадмуазель крутит любовь с подручным нашего Биллендона – с этим Реем, – начал он, ухмыляясь. – Это факт номер один, на котором даже можно строить версию: ее родители, конечно, против, так что можно допустить не похищение, а бегство, – имеется пример с Даугенталем. Чувствуете, Дамло?.. Это может послужить выходом на случай неудачи, но я требую удачи, черт вас возьми, – ничего другого нам не простят, тем более такого скандала!

– Если они находятся за пределами территории моего участка…

– Вы все равно вмешаетесь, Дамло, таков мой приказ. Рановато взялись рассуждать – не дослушав… Факт второй она сбежала к нему в мастерскую утречком, еще до заварушки. По сведениям, никуда не отлучалась.

– Надежные сведения?

– Ого, Дамло!.. Где ваша обычная осведомленность? Покуда вы там где-то прохлаждались, дом находился под постоянным контролем.

– Чьим? Сыщика, что ли?

– Не только! Знали вы, что у нас тут работала целая бригада из разведуправления – весь оккультный отдел, с ума сойти! – Он опять захихикал. "Оккультный – гм.., что это значит? – подумал Дамло. – Заглянуть в криминалистический словарь". – Воображаете? Подслушивали мысли…

– Ах, эти-то!.. – с презрением прохрипел Дамло. – А у Биллендона чего им понадобилось?

– Даугенталь пришел туда в гости – скоро после того, как удрал от вас! Он тут разгуливал не скрываясь, навестил еще и Эстеффана… – Мэр ютов был вновь развеселиться, но сдержался. – Заметьте: проделывал это он ч компании нашего Ауселя, трезвого как стеклышко! Был там еще в доме студентик, – мэр осторожно примолк. – В общем, достаточно было народу… – Он задумался. – И факт третий, когда наше дурачье полезло штурмовать дом…

– Что-о?!

– А, вы же и этого не знаете – возлежали тут!.. Да, самым форменным образом штурмовать! Ее превосходительство, в ожидании десанта, приказала этим оккультистам занять оборону внутри…

– С согласия, надеюсь, Биллендона?

– Биллендон в это время находился в ратуше. На экстренном заседании. Учтите ситуацию и не разводите лишней формалистики. Факт третий заключается в том, что девчонка как сквозь землю провалилась!

– А остальные?

– И остальные, кроме студентика: ваш Даугенталь, мальчишка, вся бригада оккультистов во главе с начальником отдела – все, кто находился в доме во время штурма! Но меня интересует только…

– Кем это установлено? Биллендоном?

– Биллендон и сам, по-моему, еще не знает…

– Кем, в таком случае?

– Секретные агенты, телохранители ее превосходительства, были отправлены на подмогу… Они и теперь там находятся. Просеяли, считайте, сквозь сито весь дом…

– В который вторглись незаконно, в отсутствие и без согласия хозяина! – свирепея, произнес Дамло.

– Государственная необходимость!

– Фамилии, наименования должностей?

– Но, Дамло…

– Знайте свою работу, господин мэр, а я знаю свою! Что вам известно – отвечайте, что нет – без вас выясню. На то в кодексе имеется статья, покажу я им необходимость! – Он поднялся на нетвердые ноги. – Залезать в дом необходимости ни у кого не было. Я свой контингент знаю. Покажи им водяной пистолет…

– К сожалению, – отвечал мэр с подчеркнутой невозмутимостью, – в штурме участвовали вооруженные люди. В подобных обстоятельствах всегда что-нибудь выходит из-под контроля… Вы все равно узнаете, Дамло… Прискорбно, однако тоже факт: это была наша национальная гвардия…

– ..состоящая сплошь из муниципальных служащих, – угрюмо заключил Дамло.

– Моя вина! – мэр шутливо поднял руки вверх. – И я, разумеется, сделаю выводы – мы с вами вместе их сделаем – после!.. Давайте решать первоочередную задачу. Все равно никто из штурмующих в дом проникнуть не смог.

– Это точно?

– Их задержал, Биллендон, а потом появился десант.

– И сведения идут только от агентов? – Этого достаточно.

– Кому как. Эти агенты, не будь они иностранного происхождения… – Дамло споткнулся.

– Ах, Дамло! – проговорил мэр задушевно. – И все-то вам что-то мерещится! Давным-давно пора забыть ту глупую историю, жить сегодняшним днем…

– Почем вы знаете, что я имею в виду? – сказал Дамло, уставясь на него и багровея.

– Я, видите ли, довольно догадлив. Знаете, что мешает вашей карьере? Непорочность, Дамло! Сделайтесь чуть похуже – человечнее, что ли!.. Отчего вы, например, так неподкупны? Что вам стоит поддаться иногда соблазну? Уверяю, это поймут, простят, забудут – более того… Но вы – не знаю, с чем сравнить, – как машина какая-то, гильотина или танк, разве это способствует пробуждению симпатий? Торчите перед коллегами живым упреком, знаете только свое неукоснительное исполнение.

– Плохо знаю. Проспал, прозевал, пропустил…

– В беспамятстве, Дамло! – напомнил мягко мэр.

– Никаких не может быть оправданий. В памяти или без, во сне ли, наяву – я, да, желаю неукоснительно исполнять служебный долг и не желаю ничего другого, так как обмундированием, довольствием и жалованьем обеспечен, бросьте мне тут крутить…

– Но награды, чины…

– Подчинение воле начальства входит в неукоснительное исполнение, так что не о чем толковать. Разрешите идти?

– Погодите!.. Не знаю, сойдут ли за факт показания оккультиста, который был оставлен при ее превосходительстве для связи. Специалист по подслушиванию мыслей.

– Так, – сказал Дамло, насторожившись.

– Верно, он несет полную чепуху. Про какой-то лес – где видали вы лес? – а они все будто бы там, в этом лесу, находятся!

– Бред.

– Не скажите! Отдел возглавляется гипнотизером, так что не исключен такой случай: никто вообще не пропадал, только агенты, дающие сведения, загипнотизированы. Трудно допустить, конечно, чтобы начальник отдела разведки пошел на такой риск… – он развел пухлыми руками. – Скорее, в доме есть тайник – расспросите Биллендона осторожненько!,. Хуже всего, если это снова шалости Даугенталя. В общем, ваше дело найти мадмуазель Марианну, насчет остальных – как угодно, а что до оккультистов, так если даже найдете, оставьте там, где они есть! Я думаю, они неплохо знали, что делали, когда испарялись, это лучший для них выход, по доброй воле не советую возвращаться!.. – Лицо на миг сделалось непроницаемо. – Действуйте скрытно, секретно и предъявите нам девчонку, пока публика не пронюхала!..

– Слушаюсь! – гаркнул Дамло, готовый приступить к работе.

И все-таки его опередили – на полкорпуса…

Не надеясь на обещания мэра, ее превосходительство связалась по телефону с президентским дворцом, учинила разгром супругу и режиму, установленному им в этой несчастной стране, а заодно генштабу и разведывательному управлению, от которого разит государственной изменой! Г-н президент сперва пытался возражать, но, оглушенный новостями, капитулировал и не только согласился с предложенными действиями: как вскоре выяснилось, пошел гораздо дальше…

Положив трубку, она выпила стакан воды, подумала, что еще можно предпринять, вызвала горничную, попросила довольно любезно:

– Приведите ко мне сыщика – вертится где-нибудь тут, такой востроносенький!..

Приказание было исполнено. Сыщику она заявила:

– Вам придется сменить объект наблюдения, милейший! Его носик покрылся росой.

– Ваше превосходительство, – залепетал сыщик, – известная всем проницательность…

– Помолчите-ка, – остановили его. – Я не знаю, где моя дочь, и не могу терять времени. Тем более, что нельзя допустить огласки: оппозиция немедленно воспользуется… Конторе вашей дадут указания, телеграфное распоряжение получите, но за дело принимайтесь сейчас же, безо всяких задержек, пока не поднялось шума. Молчание дорого стоит Вот деньги, это аванс. Отпечатков пальцев сколько угодно на зеркале. Если она станет царапаться и кусаться, берегите только глаза, я вам новых не вставлю, носом или ухом можете пожертвовать, ручаюсь, станете красивее, чем есть, в общем, хватайте ее и тащите? Ну, его вы расселись, живее, живей за работу!

– Но ваше превосходительство несоблаговолили сообщить, как дело было, то есть каковы обстоятельства…

– Да, извините, – сказала она. – Проклятый запах! Я с ума сойду!

Сыщик сочувственно шмыгнул.

– Слушаю! – сказал он, вынимая блокнотик, на который тут же легла властная рука.

– Это останется здесь, – произнесла мадам, – я должна просмотреть ваши вчерашние записи. Не беспокойтесь, у меня просто такой обычай!

Блокнотик исчез в ее сумочке. Навсегда.

Когда сыщик подошел к калитке, Биллендон, ни о чем еще не зная, продолжал наводить порядок во дворе. Жаль ему было кустов, переломанных, истоптанных, загаженных, но авось со временем помогут себе сами. Ломы и штурмовые лестницы он складывал врозь: пригодятся в хозяйстве. Идущие мимо патрули поглядывали с любопытством поверх ограды, к которой прислонено было распятие, богородица воротилась во храм, как и г-н Эстеффан – в свою аптеку.

Лишь, покончив с главной частью работы, Биллендон, наконец, поднялся на крыльцо и побарабанил в запертую дверь, сперва так себе, потом сильнее.

– Стучим? – послышался ласковенький голосочек из-за калитки.

– Ага, – сказал сердито Биллендон, – стучим, господин сыщик!

– А почему стучим? – осведомился тот, рискнув сделать шажок в калитку.

– По двери стучим, – отвечал Биллендон, – по делу стучим, по чему хотим, по тому стучим, какая ваша забота!

Он понимал, что сыщик неспроста явился. У Биллендона этот аккуратненький унылый человечек вызвал почти суеверное чувство, а кое-кто его даже боялся: личный шпик г-на мэра, его секретная служба, всегда знал немало и всегда помалкивал – до поры…

Сейчас сыщик лучше Биллендона понимал его затруднение. Он ведь не попер в лоб, как какой-нибудь грубиян-полицейский, он действовал по правилам профессии: обошел усадьбу со всех сторон, убедился, что мадам не соврала: патрули без зазору, мышонок не проскользнет незамеченным, окружен и квартал, и весь город, будет повальный обыск, не позавидуешь тому, на ком вина!

Как можно, было довериться этим оккультникам? Сыщик, с разрешения президентши, произвел допрос реципиента, тот долго бесчувственно молчал, потом тускло, еле внятно пробубнил то самое, что уже прежде сказал ее превосходительству: все находятся в лесу. Там живут дикари, – добавил он после пятиминутной паузы, – белые дикари. И повалился с сонным храпом, пришлось кликнуть прислугу, чтоб, вынести вон.

Его болтовню сыщик слушал с презрением. Он-то знал, что миль на десять вокруг города простирается чахлый пустырь: сам облазил вдоль-поперек, невидимо следуя за г-ном Ауселем. Да и дальше нет леса, лес имеется только за рубежом, когда бы успели они туда смыться? Причина-то у них, пожалуй, есть: нельзя в наше время знать лишнее, а знаешь, так прикинься наипокорнейшим дурачком. Тех, кто не догадывался так себя вести, сыщик обливал презрением.

Слова о дикарях доказывали полностью, что все это чушь: до дикарей эвон как далеко, а белых дикарей не бывает!

– Вам, господин Биллендон, не кажется, что наши интересы опять совпадают? – переждав, молвил сыщик.

– Не кажется, – отвечал Биллендон, – до вашего дела нам дела нет, вам – до нашего, проваливайте-ка подобру-поздорову!

– Ну зачем?.. – молвил обиженно сыщик. – Я имею право находиться тут, сколько пожелаю, как, свободный гражданин свободной страны. – Он только убрал ногу из калитки, чтоб не нарушать границы частного владения. – Не советую, господин Биллендон, пренебрегать, у меня благая цель: успокоить бедную страдающую матушку одной юной особы, которая…

– А телефон ей зачем? – отвечал Биллендон, осторожно потянув на себя дверь, чтобы не повредить крюка, на который она была изнутри заперта. Сыщик притих.

Дверь потихоньку поддавалась. Наконец, медный крюк, разогнувшись, с визгом выскочил из петли.

Биллендон вошел, и сыщик сорвался с места. Слава богу: он обходит Дамло, самого Дамло, который по прискорбным для него обстоятельствам вынужден отсутствовать! Что ж, каждый день в мире кто-то взлетает стремительно, кто-то падает… Держите удачу, вцепившись обеими лапками, господин детектив!

Биллендон первым делом прошел в мастерскую. Включавший сигнализацию рубильник оказался вывернут с мясом. Он машинально соединил контакты…

Сыщик забился в уголок под лестницей, изогнувшись там в три погибели. Он понял уже, что в мастерской хозяин никого не обнаружил. А в комнатах?.. Спокойно, мастер сыска, сейчас станет известно и это: над головой заскрипели ступеньки под слоновьими шагами Биллендона.

– Как мило! – послышался сверху голос, который сыщик мог опознать моментально, независимо от того, с акцентом он звучал или без этого, как вот теперь.

– Вот и повидались! – поддержал второй, также знакомый, с той же глумливой интонацией.

Типы в черном, покачивая пистолетами, будто бы со смеху помирали, но видно было, что на сей раз никто не собирается позволять съездить себя по уху.

– А ты думал, – сказал Биллендону с упреком первый, – мы – бесчувственные? Нет, брат: у нас и самолюбие есть, все, как положено… Кто виноват? Мешали мы тебе жить? Зачем ты на Дугген-сквере накинулся на нас, как собака? Силенку захотелось показать? Обижайся на свои паршивый характер! Вел бы себя прилично, дал бы нам сделать дело…

– ..и мальчонка твой бы остался при тебе, – подхватил второй тип. Они оба заржали. – И ведьма твоя царапучая! – продолжал затем второй. – И шеф не ругал бы нас за перерасход взрывчатки! Него молчишь, пень болотный?

Биллендон не ответил.

– Шеф думал, выкупа не взять, – сказал первый, – он не знал про австралийский ящичек! Что в нем было? Пощекочи-ка! – приказал он второму.

– Погляди на его рожу! – возразил второй. – Так он тебе и признался! Сами знаем, что выносят с изумрудных копей. Пускай кому-нибудь рассказывают сказочки! Где ящик?

– Может, обойдетесь кассой? – ответил Биллендон после раздумья.

– Касса твоя уже здесь! – первый тип свободной рукой хлопнул себя по карману.

– Слыхали, господин сыщик? – сказал Биллендон в лестничный круглый пролет. – Будете свидетелем!

Но голос его все же дрогнул. Сыщик в другой раз торжествовал бы, услышав это: подтверждалось его убеждение, что самый чувствительный орган человека – его кошелек. Теперь хотелось унести скорее ноги, а они-то как раз отказывали!.. Если уж человеку не везет, то ему не везет даже когда повезет, надо же так нарваться! Он здесь по поручению президентши, эти люди тоже ей служат и должны были с ним сотрудничать, но им вздумалось обнародовать, что они служат также еще кое-кому, а у людей Тургота свои правила секретности!..

– Свидетелем? – повторил первый тип. – А ну поди проверь! – приказал он второму.

– Зря хлопочете, – сказал Биллендон, – сейчас полон дом набежит!.. – Он не был пророком, сквозь окно виден был кусок улицы перед калиткой. – Не видать вам изумрудов как своих ушей!

Взревела сирена, хлопнула входная дверь.

– А, господин частный детектив! – завопил с порога репортер, адресуясь к скорчившемуся под лестницей сыщику. – Вас-то мне и надо! Что, уже напали на след?

– Тс-с!.. – послышалось из лестничного пролета. – Криминалистика имеет свои правила…

– К черту правила! – отвечал репортер. – Кто есть в доме?

– Никого! – самоотверженно отчеканил сыщик. – Совсем никого, господа!

– Как насчет интервью? – громко спросил Биллендон у агентов. Повернулся и пошел себе вниз по лестнице под бессмысленным прицелом двух пистолетов.

– А по моим сведениям, – возразил репортер сыщику, – тут скопилась куча народу и произошло что-то весьма занимательное! Что вы на это скажете? – он протянул микрофон.

– Отстаньте! – запищал сыщик, отбиваясь во всю мочь от долгожданной славы, хотя, конечно, мог бы сказать кое-что этому репортеришке… Трудно ли сопоставить факты? Религиозные волнения начались вовсе не оттого. – что кому-то вздумалось достойно отметить день св. Варфоломея, – такова официальная версия. На самом деле имелось целью под шумок взаправду, похитить д-ра Даугенталя, сыщик знал это точно. Ну, а остальных прихватили заодно – грандиозная операция, г-на Тургота вполне можно понять его престиж когда-то пострадал из-за неудачи как раз с похищением этой самой Марианны, теперь будут знать, что он своего никогда не упустит! Ну, а за Ауселя можно просто взять миллионный куш! Так что никто не сбежал, не исчез, все, кто тут был, по-прежнему находятся в доме – вероятно, где-то наверху, со связанными руками, со ртами, заклеенными липучкой, кому охота оказаться среди них и вообще ввязываться в эту историю?!

Может быть, похищенных сумели уже переправить в более надежное место? Когда было успеть? На глазах патрулей?..

– Объясните-ка радиослушателям, господин детектив. почему вы так трусите?

Коротко реванула сирена. Послышался грохот. Сшибив с ног репортера и сыщика, страшнейший черный зверь промчался через прихожую, волоча за собой на веревке упирающегося Дамло.

Сержант приступил к работе!

Он успел тоже заметить в мастерской кавардак, говоривший о том, что тут хозяйничали посторонние, и подумал со злобой. "Вы у меня узнаете, почем нынче белые дикари!"