Стажёр

Глава 31

— Где тебя черти носят, друг Альфрид? — спрашиваю от неожиданности. Напугал он меня, как я только что Верочку. — Думал, поймали тебя.

Полуэльв зубы оскалил, отвечает:

— А ты хотел, чтобы меня поймали, друг?

Ну, я на провокационные вопросы не отвечаю. Говорю:

— Ты осторожней, тут охрана.

Он будто не слышит. Говорит:

— Добыча где? Учти, я всё знаю. Где шавка с камнем?

— В порядке шавка. В доме, камень на ней.

— Неси её сюда.

— Э, погоди, — говорю, — как это — неси? Мы так не договаривались.

— Неси камень! — рычит Альфрид. — Хватит болтать, сын человека!

Это он меня обозвал так — изысканно.

— Не рычи, — отвечаю. — Сам сбежал, когда мы добычу несли, а теперь права качаешь.

Он аж взвился от злости, рот разевает, сказать ничего не может.

А я ему:

— Собачка сейчас у хозяйки дома, под присмотром. Надёжней не бывает. Башку я ей откручивать не буду. Мне работу дали денежную, дураком буду, если в нужник её спущу. Лучше способ найди, как камень снять. Ты же у нас потомок эльвов. Короче — с меня собачка, с тебя — колдовство.

Отдышался он, зашипел:

— Так и знал, что ты предатель! Крыса!

— Сам ты крыса. Кто гоба нашего кончить хотел?

— Гобы — никто! — рычит Альфрид. — Орги — никто! Грязь под ногами, подтереть и бросить! Любой эльв это знает!

— Слушай, — говорю ему — мирно так, сам себе удивляюсь. Чем больше он злится, тем я холодней становлюсь. — У меня знакомая эльвийка есть. Попрошу её, она придумает, как снять заклятье. Если все эльвы такие умные, как ты говоришь, она сможет.

Застыл он, на меня смотрит, глаза пустые сделались — прямо статуя.

— Хорошо, — сказал наконец, — друг Дмитрий. Я тебя понял. Я скоро приду — снимать заклятье.

Кивнул он мне на прощанье, отступил на шаг.

Я ножик в рукав обратно поглубже задвинул, выдохнул. В следующую секунду у меня свет выключили.

Открываю глаза — лежу лицом вниз, на мне Альфрид сидит, меня за ворот держит. Увидел, что я очухался, наклонился и шипит, как змей:

— Тихо… дёрнешься — убью.

Чувствую, кольнуло меня в почку. Что там у него — шило?

— Ты спятил… — хриплю.

Он ворот мне потуже скрутил, а сам покашливает — смеётся так:

— Ты дурак, Дмитрий… я умнее всех вас, вместе взятых, вместе с твоими любимыми гобами… оргами… Сейчас я тебя отпущу, ты встанешь. Не вздумай дёргаться, кричать. Жалеть не стану, крыса. Нож в печень — и конец! Кивни, если понял.

А я и кивнуть-то не могу — так он мне горло пережал.

Засмеялся он опять тихонько, ворот мой отпустил.

Поднялись мы — как любовнички, в обнимку.

Он меня покрепче обнял, эдак по дружески, говорит:

— Сейчас веди меня к дому, да смотри — если что, тебе первому смерть.

Чувствую, нож его кожу мне проколол, ещё немного, и кровь польётся.

— Ты не уйдёшь, — говорю. — Давай по-хорошему разойдёмся…

— Уйду, — он ухмыляется. — Шевели ногами!

Пошли. Думаю — если кто сейчас навстречу попадётся, конец. Альфрид запаникует, ножиком чикнет — и привет. Как говорится: он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог…

Смотрю — блин блинский! Орг бежит, торопится. Тот, с которым мы поболтали недавно по душам. Увидел меня, остановился, спрашивает:

— Господин, это шутка у вас?

Я кивнул.

Орг закивал мне тоже, говорит:

— Пора шутить, да?

— Да, — говорю. — Точно. Хороший орг.

Он улыбнулся во всю пасть и рванул через двор.

Мы дальше пошли. Альфрид шипит:

— Что за шутка такая?

— Ерунда, — отвечаю, а сам еле дышу — так мне ножик в бок впился. — Этот орг совсем тупой. Ему палец покажи — смеяться будет.

Больше нам никто не встретился. Зашли мы с чёрного хода, Альфрид мне:

— Зови свою девку. Пускай собаку вынесет.

— Как я её позову?

— Как хочешь.

И ножиком давит в печёнку.

Постучал я тихонько. Таким стуком слуги своих девчонок вызывают. Чтоб не заметил никто.

Высунулась моя пухлая тётенька. На самом деле не тётенька вовсе, а Анна Тимофеевна. Аннушка. Горячий пирожок, булочка сдобная.

Увидела меня, спрашивает:

— Что вам, Дмитрий?

— Анна Тимофеевна, будьте любезны, скажите Верочке моей, чтобы шла по моей просьбе вниз, как мы давеча уговаривались. Я жду. Ради её счастья.

Посмотрела она на меня внимательно, но виду не подала, что удивилась.

— Хорошо, Дмитрий Александрович. Сделаю.

Ушла. Альфрид из-за меня высунулся, на дверь смотрит, спрашивает подозрительно:

— Что это ты, друг, с кухарками эдак раскланиваешься? Что за намёки такие?

Вздохнул я (хотя ножик мне дышать мешает, сил нет) ответил ему:

— С кухарками надо вежливым быть. Кухарки — это сила. Чуть не так раскланяешься — будешь неделю животом маяться…

Стоим, ждём. Минута прошла, вторая…Альфрид затоптался в нетерпении, говорит:

— Что так долго? Обмануть меня хочешь?

— А ты пойди поймай эту псину, — отвечаю. Она тварь мелкая, бегает быстро. Да ещё прячется. Если у хозяйки сидит, так надо с подходом. Просто так не вынесешь. Ждать надо.

Засопел Альфрид злобно, но делать нечего. Стоим.

Слышу — забегали по дому, голоса послышались. Звуки за дверью, будто плачет кто или подвывает.

— Что это? — полуэльф шею вытянул, прислушивается.

— Не знаю. Может, собака цапнула кого…

Вдруг такой вой раздался, будто стая волков разом завыла. И тут же женщина закричала. Истошным криком — как режут её.

Тут такое началось — не передать словами.

Забегали внутри, затопали, весь дом трясётся сверху донизу. Крик стоит — хоть святых выноси.

Из дома такой вопль несётся, аж в ушах звенит.

Альфрид меня оттолкнул и в дом ринулся. Я — за ним.

Внутри суматоха, все бегают, орут, руками машут. Нас с полуэльфом не заметили даже.

Смотрю, удалась моя шутка. Хотя для кого шутка, а для кого — план с провокацией.

Все слуги, что были в доме, мечутся, как куры в курятнике, куда лиса забралась.

Наверху лестницы стоит хозяйка, жена босса, и кричит страшным криком. Смотрит в одну точку и кричит.

Есть отчего закричать. Посреди полированного паркета нарисован чёрной краской большой круг. В круг вписана пятиугольная звезда, вокруг звезды — всякие загадочные загогулины.

Посреди круга лежит, раскинув руки, прекрасная девушка. Правда, не голая, а в прозрачной накидке. Но и так есть на что посмотреть.

А над девушкой нависает, с длинным ножом в руке, человек. И понять нельзя — кто это, мужчина или женщина. Фигура расплывается, как тумане, видно только, что ножом взмахивает, и девушку с маху тычет. И завывает при этом тоскливым воем вперемешку с мерзким хихиканьем.

Честно говоря, хотя я сам всё придумал, но при виде этой картины даже меня пробрало.

Из кабинета хозяин выскочил весь встрёпанный, глаза припухшие — видно, так портвейном надегустировался, что заснул в кресле. Выскочил, глаза таращит, волосы торчат, халат развевается. Увидел девушку посреди круга, аж подавился.

А хозяйка вдруг замолчала, покачнулась — и в обморок упала. Покатилась по лестнице, того гляди убьётся.

Откуда ни возьмись, Матвей выскочил, тоже весь встрёпанный, в одной рубашке. Кинулся за хозяйкой, поймал, на руки подхватил. Усадил, платье ей оправил, по щекам хозяйке хлопает — но всё без толку.

Тут фигура в центре круга захохотала замогильным хохотом, дёрнула девушку с пола, на плечо взвалила и дала дёру.

Никто её не остановил, все в стороны брызнули, как ошпаренные.

В это время собачка мелкая — стриженая, крашеная, в попонке — в круг магический выскочила. Паркет понюхала, морду задрала кверху и как залает. Лапами паркет скребёт, подпрыгивает и гавкает без передышки.

Из-под лестницы вынырнул, словно коршун, Альфрид. Цапнул псину и в дверь — вслед за страшной фигурой. Выскочил наружу и бегом по двору — к выходу.

Филинов опомнился, как гаркнет:

— Ату, ату его! Хватай-держи! Сенька — винтовку!!

Тут Прохор засвистел по-разбойничьи, аж уши заложило. Сенька-лакей винтовку тащит. Девки завизжали, а все мужчины следом за беглецами ринулись.

Толпа во двор выбежала, чуть дверь с петель не снесла.

Это, страшное, с девушкой на плече через двор вихрем пронеслось до калитки.

За ним Альфрид с собачонкой в руках — скачками по двору пробежал и вслед за чудищем в калитку бросился.

Во дворе шум-гам, крики, орги с гобам всполошились, кругами носятся. Филинов с винтовкой выбежал, за ним Прохор с топором. Впереди всех Матвей мчится, в руке револьвер, на поясе — палаш офицерский. Когда только взял.

Ну и я за ними припустил бегом.

Отстал маленько — всё же помял меня Альфрид, когда уронил у калитки. Бегу, прихрамываю.

Все со двора ломанулись, в калитку проскочили и вдогонку понеслись. Только смотрим — тот, кто девицу тащил, будто сквозь землю провалился. Только на снегу накидка прозрачная валяется, под ветерком трепещет.

Зато полуэльфа нашего видно как на ладони — бежит скачками, подмышкой собачонка болтается. К парку бежит, туда где этот парк в лес плавно переходит. Среди деревьев скрыться можно легко, а дальше овраги — пойди найди.

Погоня закричала, засвистела, ходу прибавила.

— Держи его! — кричит босс. — Не дай уйти!

Им уже всё равно, кого ловить, главное — поймать гада.

Вот беглец уже среди деревьев замелькал, того гляди пропадёт совсем.

Филинов остановился, прицелился, выстрелил. От дерева щепки полетели, а беглец совсем из виду пропал.

— За ним! — Филинов в азарт вошёл. — Лови! Держи!

Между деревьев бежать не так легко, растянулись мы. Матвей далеко вперёд унёсся, Прохор пыхтит — он здоровый, тяжело ему. Сенька за Филиновым поспевает, вперёд не высовывается — видать, трусит парень.

Я бы побыстрей бежал, но нога меня подводит, ковыляю как могу.

Матвей уже между деревьев скрылся, мы за ним. Вдруг слышим — выстрелы револьверные. Один, другой, третий.

Сенька ахнул, Прохор выругался. Филинов зарычал, перехватил винтовку и побежал как молоденький.

Выскочили мы на поляну.

Маленькая круглая поляна, вокруг сосенки, посредине Матвей стоит, в руке револьвер дымится. У его ног скорчился полуэльф Альфрид, голову руками закрыл, не понять — живой или нет.

Матвей стоит, уставился перед собой, как призрака увидал. Тут и я увидел его. Все увидели.

Из теней и света слепилась кошка — большая, с телёнка размером. А может, больше — не разобрать. Она у деревьев стоит, со стволами сливается. Но страшная — жуть. Глаза как фары светятся, клыки оскалены, шерсть дыбом, хвост по бокам хлещет. И рычит низко, страшно, аж вибрирует всё внутри.

Кошка рыкнула, переступила по снегу. Стало видно, что возле неё собачонка наша распласталась. Кошка её тяжёлой лапой прижала, в снег вдавила. Собачонка ни жива ни мертва лежит.

Матвей револьвер выронил, палашиз ножен потянул. Шагнул вперёд, замахнулся — быстро так, не уследишь. Мелькнула кошачья лапа, блеснул клинок — отлетел, наискосок о дерево лязгнул. Матвей пошатнулся и в снег осел.

А кошка повернула усатую морду и на нас посмотрела.