СССР: вернуться в детство 6

11. В ФИНАЛЕ СЕНТЯБРЯ

ВОПРОСЫ ХИМИИ, БЫТОВОЙ И НЕ ОЧЕНЬ

26 сентября, суббота

Оля

На самом деле меня куда больше волновали Вовкины суставы, чем временное похудение. Были бы кости, мясо нарастёт. А вот с костями-то у нас проблемы. Но спрашивать его при двойняшках я не стала. А дома он мне, как положено, сказал, чтоб я не сочиняла себе. По Вовиному твёрдому убеждению, мужчина к врачу должен обращаться когда? Когда топор, торчащий из спины, начинает мешать. А до тех пор — всё нормас.

Зато он внезапно озадачил меня кислым молоком и клеем ПВА. Клей у строителей нашёлся, отлили в пузырёк, а кислое молоко при наличии стольких коз — вообще не проблема! Полстакана на столе оставили — вот тебе к вечеру натуральный продукт.

Дальше пошла дивная технология, продукт инженерной мысли поколений курсантов. Вова заново отчистил сапоги от грязи и тщательно промазал их кислым молоком. Высушил. Поверхность сапог сделалась белёсой и матовой. Повторил ещё раз, для верности. Высушил. И вот на этот «грунт» нанёс и тщательно располировал ваксу. Сказал, что если вакса дрянного качества, они её ещё и разогревали в жестяной крышечке над свечкой — до определённой температуры. Но у нас сразу была хорошая.

После всех этих процедур мне стало понятно, что выражение «в чёрных начищенных сапогах курсанта должно отражаться голубое небо» — ни фига не красочная идиома. Оно реально отражалось!

Вовка сказал, что процедуру с молоком можно повторять примерно раз в неделю, а в промежутках просто ваксой подновлять. И не такие уж это большие усилия. Зато форсу сколько!

Больше мы в этот день никаких трудов на себя брать не стали, и даже в кино не пошли — Вовка после КМБ устал, а я примазалась с ним за компанию, заявив, что у меня после занятий по вождению стресс. Зато посмотрели вечером «Шерлок Холмс: двадцать первый век начинается» по телику.

А вот на следующий день у нас снова были гости.

27 сентября

Воскресенье

«Шаманка»

В этот день Катька и Ромка наконец-то добрались к нам в гости. Мы с Вовой взяли Роба, пошли гулять и встретили их на отвороте в город.

— Ни фига себе! — удивилась Катька при виде «Шаманки». — Я такой большой дачи в жизни не видела!

— Так это и не дача изначально была, а экспериментальное малое хозяйство. Собственно, и сейчас есть. Посмотреть хотите?

— А можно?

— Всё, кроме кроликов, — предупредительно поднял палец Вова. Кролики у нас в вечном строгом карантине, на втором этаже сидят. Почти как в осаждённом донжоне.

Городским детям на хозяйство поглазеть — всё равно что в зоопарк сходить. «А это что?» — «А это кто?» — «Что, прямо вот так⁈» и вершина: «Ой, настоящие яйца! Это прямо курица снесла?» — всё это, понятно, в основном Катерина. Ромка, как положено суровой половине человечества, смотрел с любопытством, но от восторженного писка воздерживался.

Потом приехали Таня с Иркой, тётя Валя и Пал Евгеньич — я ж говорила, сегодня у нас день торжественной копки нового белорусского сорта под названием «Ласунак». Из всех наших сортов этот ласунак оказался самым поздним — но, с другой стороны, мы рассчитывали на хорошую лёжкость и товарные качества.

И хотя название досадным образом напоминало не самого умного английского премьер-министра индийского происхождения, контрольные итоговые завесы получились очень даже приятными.

Поучаствовав в торжественной фотосессии, мы пошли для разгона чай попить, после чего Вовка (заявив, что правильное мясо лучше всего готовят мужчины) привлёк Ромку к процессу насаживания маринованных кусков будущего шашлыка на шампуры. Мы с девчонками сидели вокруг и уши развешивали, а они щеголяли друг перед другом байками в стиле «а вот у нас однажды», и тут я вспомнила:

— Слу-у-ушай-ка, Ромыч! А что там у тебя с раскладыванием взрывчатки по полу было? Вы мне тогда так и не рассказали.

— А-а-а, — Ромка засмеялся, — это давно было, ещё в шестом классе. Дружбан мой, Колька Соломатин, рассказал, что если взять *******ный *****, смешать с ***ом* и пропитать этой смесью бумажки, то получится взрывающаяся бумага. Только надо заранее на мелкие клочки поделить, чтоб, когда рвёшь, в руках не взорвалась. Если на такой высушенный клочок наступить — взрывается под ногой, почти как пистон. Только как следует наступить надо. Ну, я насушил этих бумажек несколько газет — целая обувная коробка получилась, они же такие рыхлые, как листья жухлые. Горсть в кулёк отсыпал и в школу взял. А перед большой переменой попросился выйти и по коридору рассыпал. Как звонок — все сразу несутся, в столовую успеть хотят, правильно?

*Говорят, теперь лучше такое не популяризировать…

— Ни фига себе! — восхищённо вытаращила глаза Ирка. — Взорвалось?

— Не всё разом, конечно. Но — да. Как на перемену побежали — как начались бабахи! Девчонки визжат, гарью пахнет…

— Красота, одним словом, — подтвердила Катька. — Разбирательств было — целый вагон. Но Ромка тогда ещё имел репутацию приличного мальчика, и его даже не опрашивали. Отличник же!

Все дружно хмыкнули.

— Через неделю я с таким же успехом провёл вторую диверсию, — похвастался Ромка. — А на третий раз меня спалили. Ну и крику было! Отца в школу вызывали. Я бы, может, отбрехался, если бы дома под столом не нашлась обувная коробка с бумажной взрывчаткой.

— После этого случая папа и записал Ромыча в кружок по химии, — многозначительно покивала Катька. — Он теперь остепенился и о технике безопасности не забывает. Ну, почти.

— У нас один парень в учебке тоже рассказывал про похожие фокусы, только там тоньше ситуация была. Тоже использовал соединение ***а — врать не буду, ***ид серебра, кажется*. Вроде бы в книжке «Занимательная химия» написано, как его получить. Потом высушивал на металлическом противне — получались такие мелкие чешуйки. Вот собирать этот продукт нужно было очень-очень аккуратно, мягкой кисточкой, иначе может прямо по рукам шарахнуть. Ссыпаешь в спичечный коробок, обворачиваешь ваткой, чтоб лишний раз не дёргался, не трясся, а в классе или в коридоре рассыпаешь по полу — крупинки крошечные, фиг их кто заметит. А эффект такой же. Писк, визг, паника.

* Запикано по причине борьбы с терроризмом…

— Эх, я бы такое сделала! — азартно сжала кулачки Ирка.

— Не вздумай! — очень серьёзно предупредила её Катька. — Чуть маленько ошибёшься — и будешь, как наш Ромка, в драном пальто ходить. И ладно ещё пальто! Можно же и без глаз остаться, и без рук.

— А какое пальто? — выбрала важную для себя информацию Ирка.

Пришлось двойняшкам рассказывать историю с карманом, фосфором и бертолетовой солью. Вечер занимательных историй получился, одним словом.

НЕЗАТЕЙЛИВЫЙ АРМЕЙСКИЙ ЮМОР

28 — 30 сентября

ИВВАИУ

Вовка

Возвращался я в расположение роты не только с начищенными до зеркального блеска сапогами, но и кепку приведя в приличный (с точки зрения правильного курсанта) вид. Солдатская кепка — она специальных рёбер жёсткости не имеет, и поэтому парни без опыта ношения часто натягивают её чрезмерно, от чего вид у головного убора становится откровенно ушлёпочный. Для противодействия этому существовал простой и незамысловатый приём: руками промять место соединения донышка кепки с боковой полосой (кажись, по-костюмерному это называется тульей, но не поручусь) — получается нечто вроде жёсткого уголка, на манер отглаженной стрелки на брюках. А кепка приобретает правильный вид аккуратного невысокого цилиндра.

Одним словом, настроение у меня было вполне бодрое.

На подходе к располаге началось трешовое. Из распахнутых для проветривания окон второго этажа (над нами находилась располага второго курса РЭОшников), доносился знакомый громовой голос прапорщика Коломцева:

— Я с утра прошёлся по тумбочкам, нашёл трёх голых баб, отодрал их и выкинул в окно! Так вот, эти тумбочки в увольнение не идут!

Ностальжи, бляха муха!

Прапорщик Коломцев вообще был удивительный кадр, склонный к спонтанному генерированию армейских мемов в духе: «Не разговаривайте, товарищ курсант, у вас для этого есть тумбочка!» — или: «По команде „смирно“ голову держите перед собой!»

Но парней, лишившихся увольнения, было по-братски жаль.

Ко всеобщему облегчению, барабан починке не подлежал, а новый нам никто не выдал, и музыкальное сопровождение к походам в столовую упростилось до пения. И то хлеб!

А вот дальше…

Увидев третьим-четвёртым уроками в расписании предмет «Военная история», я сразу проникся нехорошими подозрениями. И, к моей невыразимой досаде, они полностью оправдались. Преподаватель был тот же, что и в молю курсантскую молодость. И даже перфокарты* с законспектированными на них именами и датами были те же. Хуже того: читал их он с той же интонацией невыразимого равнодушия к предмету. Вот это для меня было убийственно. Как⁈ Настолько не любить то, что ты преподаёшь? Да и вообще, военная история — это ж так интересно! Тем более, для мальчишек!

*Перфокарта — прямоугольник из тонкого картона,

использовавшийся как носитель информации

в старых ЭВМ за счёт наличия или отсутствия

отверстий в определённых позициях карты.

Потом этот способ сохранения данных

начал благополучно отмирать,

а перфокарты остались.

В качестве шпаргалок для докладчика —

удобная вещь, многие их использовали.

Но не в глазах этого полковника не желающего, кажется, ничего кроме беспроблемного выхода на пенсию.

Учитывая, что уроки стояли парой, не уснуть во время гнусаво-бормочущей лекции стало отдельной задачей на выживание. Больше всего я опасался гулко треснуться в парту лбом, ржать будут потом полдня. Поэтому слушал из последних сил.

— В третьем крестовом походе, — монотонно читал полковник, не отрывая глаз от перфокарт, — со стороны англичан выступил…

— Ричард Львиное Сердце, — сказал я под парту, опасаясь, что в противном случае просто вывихну челюсть.

Рота встрепенулась и начала оглядываться.

Преподаватель споткнулся, пробежал глазами по классу и вернулся к перфокарте, словно удостоверяясь:

— Ричард Львиное Сердце… — он снова внимательно посмотрел на нас и продолжил читать: — Французскую сторону возглавлял…

— Филипп II Август, — вставил я.

Рота взбодрилась ещё больше. Пошла движуха!

Полковник с подозрением оглядел оживившиеся рожи. Материал он явно не знал — иначе не читал бы, настолько прилипая к конспекту.

— С германской… стороны… — начал он, прочитывая каждое слово и проговаривая его, впиваясь глазами в класс, — выступил…

Отступать было уже некуда, и я сказал:

— Фридрих I Барбаросса, по пути в Палестину благополучно утонувший в реке, по разным источникам, то ли купаясь, то ли пытаясь переправиться.

— Откуда вы знаете? — несколько неприязненно спросил полковник.

— Я там был.

Прозвучало самоуверенно, но я ведь и правда был. Пусть персонажем большой ролевой игры, но готовился-то я и читал материалы по-настоящему. Да и восемь часов сдерживать непрерывный штурм вдесятеро превосходящего противника, в двух кольчугах, стальном шлеме и с мечом, копирующим настоящий размером и весом — это, извините, опыт. Не верите? Попробуйте махать килограммовой палкой восемь часов, когда на вас наседает толпа. Да, я был среди защитников Акры и остался последним, чудом выжившим.

Впрочем, это совсем другая история.

Препод внимательно посмотрел на меня и хмыкнул:

— Если у кого-то возникнут вопросы по третьему крестовому походу, обратитесь к Петрову. Он там был.

Вечером на чистку картошки никто нас не отправил — не знаю уж, то ли зачли наш геройский забег на КМБ, то ли простили, то ли забыли. Батону с Кипой, однако же, напомнили, что со следующей недели, когда их больничные окончательно закончатся, их ждёт череда увлекательных вечеров в компании бака картошки.

В дополнение ко всеобщему счастью сломался телевизор. Капитан Гробовченко с досадой констатировал этот факт и велел всем заняться чем-нибудь полезным. Целых сорок минут дополнительного личного времени! Хотя я так и так собирался почитать: днём успел заскочить в библиотеку — в ИВАТУ довольно приличная, и специальный отдел большой, и художественный — спросил наобум «Игры Эндера». А она, оказывается, есть! Библиотекарша вынесла томик, пахнущий свежей типографской красной. Удивилась:

— Ты как узнал? Мы позавчера только получили.

— А я и не знал. Наугад спросил. Слышал просто, что такая книга есть.

— Понятно. Ну, держи. Шесть дней на прочтение!

— Ясно. Прочитаю.

С «Играми Эндера» я и засел в классной комнате. Сравнить впечатления, тысызыть. В прошлый раз я тоже читал её здесь. И тогда она показалась мне удивительно похожей по ощущениям на мои курсантские будни, только со скидкой на более ранний возраст персонажей. Посмотрим, как оно воспримется теперь…

Читаю я быстро. Успел одолеть треть книги, когда понял, что в кубриках происходит нечто не вполне ординарное. Любопытно.

На табуретке, трагически протягивая руку в неведомую даль, стоял Санька Ламорев. Он читал нечто лирически-надрывное. Судя по всему, произведение приближалось к своему финалу:

— … А я — любил тебя сильно

За глаза твои синие!

Ты ведь — такая красивая!

В сердце

Своём

Сквозь года

Пронеси меня…

— Во даёт, э! — восхищённо прицокнул Зима. — Чысто Лэрмонтов!

— Да какой он Лермонтов! — не согласился интеллигентный Женька Левченко, за чёткую и выразительную речь получивший кличку Левитан* или коротко — Лёва. — Маяковский — возможно. И ритм такой… похожий.

*Знаменитый диктор,

зачитывавший по радио сводки и объявления

во время Великой Отечественной Войны.

— А ну, стой! — Генка Карась вытащил из тумбочки учебник литературы и пробежался по оглавлению. Подскочил к поэту, всё ещё возвышающемуся на табуретке: — А ну, повернись-ка вот так… А похож, мужики, гляньте! Натурально, Маяковский!

Собрался комитет по сравнению поэта из учебника с поэтом на табуретке. Большинством голосов решили, что похож.

Так Саня Ламорев получил кличку Маяковский, вскоре сократившуюся до Маяка — и короче, и быстрее, да и ростом Саня был выше всех, обогнав к началу октября даже Батона.

Вечерами без телевизора появилось лишнее время на разговоры. Однажды, после сытного, но простого ужина Спица, ставший ещё более соответствующим своей кличке после КМБ, мечтательно сказал:

— Эх, сейчас бы чего-нибудь вкусненького… У нас в Братске уже хорошие заморозки прошли, ранетку прихватило. Расстелешь внизу простынь, тряхнёшь дерево — самые спелые сами валятся! И ешь… Они после мороза такие вкусные-е…

— Э-э-э, што за ранетка-монетка, — не согласился Зима. — У нас знаешь какой сладкий виноград собирают, а? Половина сахар — половина мёд, понял!

— А я груши люблю, — задумчиво сказал Нафаня. — Бабушка у меня под Краснодаром. Там сад. Залезешь на дерево и выбираешь…

— А я люблю лимоны, — неожиданно разбавил всеобщую мечтательность Маяк. — Я однажды съел пять килограммов лимонов!

От этого заявления роту моментально перекосило, словно это их заставили жевать лимоны без сахара…

— И что? — сморщась, словно пельмень, спросил Карась.

Маяк грустно вздохнул:

— Кончились…

Как мы ржали — хотя не вполне понятно было, над чем: то ли над тоской Маяка по лимонам, то ли над неподдельным ужасом Карася. Пока Левитан не сказал:

— Вместо того, чтоб кошмары рассказывать, ты б лучше песню переделал, поэт. Сил нет уже одно и то же петь.

— А давайте мы вместо марша авиаторов другую споём⁈ — оживился Третьяк. — Мне брат рассказывал, они в армии пели. Прикольно будет!

— Раз они уже пели, то песня-то не наша получится, — возразил Кипа. — А нам надо неповторимую, сечёшь?

— Вот Маяк сочинит — будет тебе неповторимая, — стоял на своём Третьяк. — А пока эту, временную.

— Ладно, чё там? — вмешался Лёха. — Давай свою прикольную, посмотрим.

И Третьяк не очень музыкально, но с большим энтузиазмом исполнил песню, с которой мы несколько дней ходили в столовую и «гулять» по вечерам:

— У солдата выходной —

Пуговицы в ряд!*

*Основная идея состояла в том, что далее по тексту везде, где возможно, следовало вставлять эти пуговицы:

— Ярче солнечного дня —

Пуговицы в ряд!

Часовые на посту —

Пуговицы в ряд!

Ты проводи нас до ворот,

Все пуговицы в ряд! Все пуговицы в ряд!

Идёт солдат по городу,

По незнакомой улице,

И от улыбок девичьих

Все пуговицы в ряд!

Не обижайтесь, девушки,

Ведь для солдата главное,

Чтобы его любимые

Все пуговицы в ряд!