СССР: вернуться в детство 3

14. БУДНИ ПЛАНТАТОРОВ

УЕДИНЁННОЕ

С отъездом Марии Степановны всё как-то затихло и успокоилось. Стало холоднее, родня наезжала всё реже. По утрам мы чаще всего оставались втроём: я, Вова и бабушка.

Олег Петрович тоже вышел на работу, хотя и приезжал проведывать Вовку в свои выходные. Они уходили по территории и о чём-то подолгу разговаривали. Подозреваю, что о жизни, потому как оба после этих бесед возвращались сурово-задумчивые.

Между тем, к концу подошла наша книжка про Железногорск — и опять не всё задуманное в неё влезло.

— На третий том пойдём? — спросила я Вовку. Как-никак, а с этой серией у меня без него и его историй всё вообще колом встанет. По лесам я ходила мало, не охотилась вообще никогда, в пещеры не лазила, по рекам не сплавлялась… Не говоря уже о том, чтобы меня в лесу какие-то маргинальные личности пытались убить!

— Можем и на четвёртый пойти, — смело заявил Вова. — Про любовь что-нибудь…

— Про любовь — это уже другая аудитория. Придётся в другой журнал стучаться. А нам бы желательно повествование поплотнее, и чтоб не выходить за рамки подросткового возраста.

— Я подумаю, — солидно сказал Вова.

Вот и хорошо, пусть думает, а я пока второй том начисто перепечатывать начну.

Кстати, заморочившись один раз с ручным изготовлением масла, Вова сгонял до Мегета — там в магазине спокойно сепараторы стояли. Купил три! Два электрических:

— Вдруг ты много масла сделать захочешь? Чтоб сто лет не сидеть. Да и вдруг один забарахлит, мало ли?

Пятьдесят рублёв штука, о чём прямо было заявлено и на коробке, и на нижней стороне основания.

— А третий-то зачем?

— А это если свет вдруг выключат. Он неэлектрический, просто механический. Тепло у нас есть, керосинку зажжёшь, и сидишь такая красивая, ручку крутишь.

Я фыркнула:

— Тогда уж ты крутишь, а я красивая сижу.

— Ла-адно, — великодушно согласился Вова и провёл мне наглядную сборку-разборку сепараторов, на что я сказала:

— Ой, бли-и-ин! Главное не совершать ошибки и не мыть их одновременно. Я ж потом все эти чашечки-плошечки поперепутаю…

Но, несмотря на сложноватое устройство, сепаратор — вещь! А уж масло своё вкусное, м-м-м…

Чем нас внезапно порадовал конец сентября (в точном соответствии с обещаниями телефонной начальницы) — так это установкой телефонов. Мне, правда, всё время хотелось сказать: ваша лошадь тихо ходит. Толку мне сейчас в том телефоне, он там, а мы — здесь. Ну, хоть мама с Наилем пусть пользуются. Плюс всё же оставался шанс, что через них до нас может дойти какая-нибудь важная информация.

С — САМООБОРОНА

21 сентября 1984, пятница

В тот день задождило, настраивая на меланхоличный лад.

И вот возвращаюсь я такая с утренней дойки вся из себя задумчивая, а Вовка в комнате заперся. За удивительным, надо сказать, занятием. На столе перед ним стояли стаканчики патронов двенадцатого калибра, которые он превращал в патроны заряженные. Для этого использовались: картон, порох, крупная соль, старые валенки, круглый пробойник подходящего диаметра и кое-что ещё. Подробности описывать не буду, иначе меня привлекут за обучение производству самодельного оружия. Заряжаться всё это должно было в своеобразный модифицированный самострел из стальной дюймовой трубы со специальными пропилами и тройными спусковыми резинками (на самом деле, это были те самые эластичные трубки от капельниц). Крепилась конструкция на специальную доску и выглядела лютой кустарщиной.

Я сразу взбодрилась:

— Так-так, мы собираемся держать оборону?

— Коне-е-ечно собираемся. Ты что думаешь, эти все любители грабежа и халявы, которые в девяностых повылупились — на ровном месте выросли? Сейчас народ порассосётся с дач, станет тут тихо и пусто. Как пить дать, найдутся некоторые…

— Маргинальные личности?

— Да-а. Которые решат, что такого количества материальных благ для нас слишком много, и почему бы нам не поделиться.

— Неприятно, блин.

— Вот и я думаю, что неприятно. Поэтому мы будем готовы.

Вовка продолжил свои манипуляции, заливая патроны свечным парафином.

— И это будет стрелять?

— Конеч-чно. Патрон чуть меньше диаметра трубы, поэтому будет немножко гулять, разброс выше, но в нашей ситуации это ва-аще не принципиально. Эти, как видишь, снаряжены солью — больше напугать. Есть специальные, меченные, с мелкой дробью. Те уже серьёзнее, на случай конкретной агрессии. Эффект будет такой, как будто лошадь лягнула.

— Хренас-се.

— Знаешь, если нас придут не обворовать, а конкретно грабить… надеюсь, ты понимаешь разницу?.. — у меня в животе неприятно похолодело, и я кивнула. — Так вот, на этот счёт у меня есть ещё несколько патронов. Особенных.

— А что в них?

— Картечь. Но это будет уже конкретно… Покалечить.

Господи, надеюсь, до этого не дойдёт. Я некоторое время понаблюдала за методичными Вовкиными действиями.

— Что-то похожее в «Брате»* было, кажется… Только он там ещё спичечные головки отламывал.

*Культовый фильм

режиссёра Алексея Балабанова,

1997 года.

Про всеобщую жопу девяностых,

криминал и разборки, да.

— У, мать! В «Брате» он сделал оружие конкретно поражающее.

— Да, он же там из него кого-то грохнул.

— Хочешь кого-то убить?

— Да ну, нафиг. Напугать — да. Так, чтоб качественно обосрались и думать забыли сюда лезть.

— Вот, это и будет оно.

ПЛОДОВИТЫЙ ОКТЯБРЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТОГО

В первых числах октября крольчихи, как им положено, наплодили огромное количество крольчат. Ветеринарша наша, Надежда Андреевна, строго сказала, что если мы не хотим, чтоб всё стадо передохло от микоза или ещё какой дряни, ещё усиливаем кроличью изоляцию: ходит исключительно один человек, дезинфекционные коврики с раствором едкого натра, спецодежда и спецобувь, которую тоже страшно обрабатываем, регулярная дезинсекция…

Хорошо, у нас кормушки бункерные, можно хоть не каждый день с этой байдой заморачиваться, а сократить хождения к ушастым до двух раз в неделю.

Это всё было классно и не позволяло скучать от безделья, но теперь мне было страшно: справимся ли мы со всеми этими шкурами и пойдёт ли кроличье мясо? Так-то в Иркутске в ходу основное: курятина, говядина, свинина. Ладно, раньше времени паниковать не будем, в крайнем случае, родня большая — съедим.

Шестого октября вывелись из инкубатора цесарята. Получилось их не так мало, как я скептически ожидала, но и не так много, как втайне надеялась. Восемьдесят шесть из ста двадцати. Все совершенно одинаковые, так что не было никакой возможности хотя бы примерно определить: сколько в этой куче мальчиков, а сколько девочек. В брудере* они быстренько обсохли и стали похожи на немного странных цыплят. Но в депрессию не впадали, пищали как заведённые и жрали, что дают. Надеюсь, с цесарочьим стадом у нас всё сложится.

*Специальный ящик такой

или шкафчик, выгородка

для содержания самых мелких птенцов.

Там греющая лампа и прочие

повышенно-комфортные условия.

Инкубатор мы продезинфицировали и поместили туда партию леггорнов — реально, наши старенькие уже, надо стадо обновлять.

Сразу надо сказать, что с цесарками слишком рано я обрадовалась. Несмотря на все соблюдения описанных в книжечке требований, в первую же неделю из вылупленных цесарят передохло восемь штук. Я уж испугалась, что они больные какие или что. Но потом, видать, они перешли какой-то определённый рубеж и дохнуть резко перестали.

Удивительное, блин.

ВОТ И ЕЩЁ ОДНА НОВАЯ ВЕТКА

Седьмого октября Олег Петрович улетел в Ставрополь — через Минеральные Воды, с пересадкой в Омске, как положено. В Ставрополе его уже с распростёртыми объятьями ждали в каком-то спецотделе милиции, поскольку из одного подразделения в другое он оформлялся переводом, как специалист очень высокой квалификации. Баба Лёля не хотела, чтоб он уезжал, плакала, просила хоть на несколько дней задержаться. Но Олег Петрович сказал, что смысла в этом нет, да и документы ушли уже — и поехал.

А вот двенадцатого Женя принёс с работы совершенно жуткую новость. Ни одна газета об этом не написала — все молчали, как рыбы об лёд. Но диспетчера́-то знали.

Накануне, в аэропорту Омска — как раз, где происходили дозаправки иркутских самолётов на длинных рейсах — при посадке самолёт ТУ-154 врезался в машины наземных авиационных служб.

Женя сказал: более страшного случая никто не знает. Говорят, был сильный моросящий дождь, самолёт заходил на посадку, а на взлётно-посадочной полосе оказались три машины: два снегоуборщика (КРАЗ-258 и УРАЛ-375) и УАЗ. Без проблесковых маячков, без раций… Видимость плохая. Когда все поняли, что происходит — было уже поздно. А на двух машинах находились ёмкости с керосином. Как оно всё полыхнуло…

Из всех людей, в самолёте и в машинах, выжило пятеро. А погибло почти двести.

Боже, какой кошмар…

Руководитель полётов, диспетчер старшего диспетчерского пункта, авиадиспетчер посадки и начальник аэродромной службы задержаны, заведено уголовное дело.

— Как это всё вообще могло произойти? — с ужасом спрашивала мама.

— Я в принципе не понимаю, — Женя мерял шагами зал — из угла в угол, из угла в угол… — Как они на взлётке без маячков оказались, эти машины? Рации их где⁈ Бардак какой-то. Главное — как они выехали прямо под самолёт, кто этим командовал?

— Вот, следствие и разберётся, — сурово сказала бабушка. — Только людей уж не вернёшь.

Мы с Вовкой переглянулись. Слава Богу, Олег Петрович долетел и доехал нормально, и не стал несколько лишних дней непонятно чего ждать.

Вовина матушка об отъезде Олега Петровича узнала довольно быстро (что неудивительно, Наташка-то к ней в гости регулярно ездила — долго ли вытащить информацию из ребёнка). Первым неприятным звоночком стал приезд к нам деда Пети.

У меня в козлятнике тем утром происходило пополнение, и я ходила записывать, сколько да каких козлят родилось. А когда снимала в прихожей свои рабочие калошки, услышала дедушкин голос:

—…разругалась с баб Лёлей вдрызг. Кричала, что управу на нас найдёт, заявление напишет, чтоб отца родительских прав лишили.

Фарфоровая кружка громко стукнула о стол.

— Ты чего, Володь? — с каким-то даже страхом в голосе спросил деда Петя.

Не удивлена я совсем. Вовка если разозлится, к нему лучше не подходить. Глаза ещё желтеющие…

— Не поняла, значит…

Назавтра Вова управился у свиней и уехал в город. Вернулся к вечеру, уже спокойный, уверенный.

Я долго терпеть не умею, поэтому еле дождалась, пока он ботинки снял да руки помыл.

— Вов… Чё, проверок-то ждать?

Честно говоря, дом наш хоть и большой, и благоустроенный, но с точки зрения мебели и комфорта пока…

— Не думаю, — односложно ответил он.

Меня это прям из себя выводит! Мне надо знать ситуацию, чтоб спокойной быть. Просто «не думаю» в вакууме со мной не работает!

— Нет уж, давай подробности!

Он поморщился.

— Да чё… Доехал до тарного цеха, где она начальником работает, расписал ей в красках, как могу усложнить ей жизнь. Ты же помнишь, любимая, что мы с тобой в СССР живём? Аморальное поведение не просто не одобряется. Можно ведь и должность потерять.

— Точно, можно.

— Ну, я и обещал, что мы с бабой Лёлей дадим совместные показания. О беспорядочных связях. О том, что её любовники в пьяном виде к детям лезут. Об избиениях, — глаза у Вовки стали холодные; жёсткие глаза старика, которому далеко за восемьдесят. — Сказал ей: ты ж заявила, что я тебе больше не сын, какого хера? Хочешь, чтоб тебя в суде полоскали? Или в газетах? Я тебе устрою. Наташка маленькая, её даже допрашивать не будут. А про меня никто не подумает, что я могу соврать — я ж ребёнок.

Господи, какая страшная улыбка, у меня аж мороз по коже.

— Дошло хоть?

— С большим трудом. Я думаю, она пытается проанализировать, что со мной случилось, и не может понять, куда делся нежный любящий мальчик.

— И откуда вылез этот волчара? — грустно усмехнулась я. Вова посмотрел на меня фирменным снисходительным взглядом, и я замахала руками: — Ладно-ладно, я помню! Большой чёрный дракон! Меня-то уж не угнетай! Надеюсь, хоть на год она от нас отстала?

— Даю месяцев шесть-восемь. Потом придётся повторить… воспитательную работу.

— А ты не боишься, что она Наташку от бабушки заберёт?

— Вот уж нет! Как она с ребёнком фестивалить-то будет? Она нас к бабушке с дедом отправляла, даже когда у них с баб Лёлей чуть не до драк доходило, с крыльца её спускали.

— Фига се…

— А ты как думала.

КОЗЬЕ

Несколько раз за октябрь я звонила в Ставрополь, Марии Степановне — рассказывала, что у нас как, советовалась. К началу ноября мы (Мария Степановна, тётя Валя, бабушка и я) пришли к общему мнению, что ко́зы, пожалуй, почти приблизились к тем надоям, которые они выдавали до переезда, и выше уже не будет — к тому же, осень, день сокращается, прогулок стало меньше и прочее — и можно уже не примучивать их и себя и перейти на двухразовую дойку: утро-вечер. Хоть в семь вместо пяти буду вставать!

В день у нас выходило плюс-минус около шести вёдер, часть оставляли себе, а пять с половиной стабильно сдавали, а это уже двадцать четыре-двадцать пять рублей ежедневно, и я склонялась к мысли, что такими темпами козы прокормят и себя, и, пожалуй, всё остальное наше хозяйство. Надо, кстати, узнать по поводу мяса — глядишь, может, и свиней таким образом сдавать проще будет? По блатной закупочной цене для хозяйств?

Когда до этого дойдёт, конечно.

ЛИТЕРАТУРНОЕ

Давно я с этими хозяйственными и семейными хлопотами о высоком не писала. А оно, между тем, никуда из нашей жизни не исчезло.

Возьмём для начала книжицу про приключения на северах — «Там, где бьётся железное сердце Сибири». Продолжение, которому я, не напрягаясь, в манере будущих книгосерий просто прилепила цифру «2».

С «Костром» у меня, на самом деле, была договорённость. После того намёка в июньском номере (где опубликовали карту-игру по Железногорску) я отправила им концепт второй книги (или сильно усушенный синопсис, если хотите), который был одобрен. Так что начало ноября — край для засылания рукописи, чтобы у всех нас осталось время на какие-либо телодвижения, если вдруг что будет не так.

Кстати, с «Настоящей историей Павлика Морозова» вышла занятная штука. Публиковать её начали с середины сентября. В ящики почтовые и мне, и Вовке, естественно, авторские номера складывали. Но нам, сами понимаете, было совсем не до того. Тут у нас куры, козы, кролики, свиньи табунами, да ещё и инкубатор… Кроме того, гостье иногородней тоже полагалось внимание уделить. В плане культурной программы нас, понятное дело, Олег Петрович спасал, а по козьей-то части…

Короче, когда мама сказала, что звонили со школы и спрашивали, не можем ли мы выступить, — я сразу честно сказала, что прямо вот сейчас — никак не можем. И не могли мы практически весь октябрь. А публикация уже приближалась к концу, и когда меня спросили в четвёртый раз, я поняла, что откладывать дальше некуда.

— Вов, пойдёшь со мной классные часы проводить?

— Не-не-не, это ты сама…

Пришлось мне договариваться на те дни, когда Женя выходной — чтоб он после утренней дойки меня забрал, а вечером, после выступлений — привёз.

— Только в этот раз давайте плотнее, — попросила я, когда мы с нашей классной руководительницей, а по совместительству — завучем, сели обсуждать «план мероприятий». — Первые классы сразу исключаем — слишком сложная тема, а у них ещё адаптационный период, себя не могут найти, какие уж тут лекции. Вторые — по одному. Третьи — параллель пополам, остальные — все пять классов сразу*. Девятые-десятые вместе.**

*Такая у нас наполняемость,

примерно двести-

двести десять человек

в каждой параллели.

Девятый в этом году

в связи с реформой

школьного образования

всё равно один,

а десятых тоже три.

— Тяжело будет? — усомнилась Татьяна Геннадьевна.

— Допускаю. Но никак нет возможности растягиваться. Вы же в курсе, у нас теперь экспериментальное хозяйство.

— Читала. Так что, получается, ты писательство бросила?

— Почему⁈ Наоборот, ещё одну книгу в «Костёр» готовим, предварительное согласование есть.

— Да уж, времени у тебя точно хватать не должно.

— Не то слово, Татьяна Геннадьевна. Поэтому, давайте по графику…

ОБЛОМ ПО ПЛАНАМ

С планами нашими было всё здо́рово, но, как оказалось, человек предполагает… Мда.

Как вы помните, «Ньютон» наш располагался совсем близко от Юбилейного — если через лесок. Печаль в том, что как только погода по-осеннему сквасилась, лесок получился полностью неприспособлен к перемещениям. Рашидка упорно прибегал, притаскивая на башмаках по полпуда глины (а как не прибежать, когда тут ЛОШАДЬ!), а вот Таня по слякоти — уже нет. С другой стороны, по такой погоде особо с козами не погуляешь.

Тут меня удивила бабушка, которая то ли от свежего воздуха, то ли от большего количества движений как-то вдруг взбодрилась и тоже начала похаживать с нами в сарайки. Даже присаживалась иногда доить, и делала это весьма сноровисто — всё ж таки, больше двадцати лет прожить, имея огромное подсобное хозяйство… Но потом мы менялись — руки у бабушки начинали болеть, минут двадцать — и всё.

Хорошо хоть, дядь Рашид вечерами подвозил тётю Валю на грузовичке, и от вечерней дойки я всё-таки была освобождена.