Срок авансом

Р. Туми. Мгновенье вечность бережет

День был тихий. Нигде ничего.

Я сидел у Грирсона и пил. Бармен, навалившись грудью на стойку, уставился на цветной телевизор. Прием здесь, в центре города, был из рук вон плох, но бармен с унылым упорством вперился в экран. Передавали дурацкую викторину с истеричными домашними хозяйками.

Я посматривал на бармена поверх моего бокала. (Я знал, что на моем лице была написана плохо скрываемая злоба — промежуточная стадия между скептической иронией и пьяным благодушием, — потому что видел свое отражение в зеркале за стойкой: скверный знак, но что поделаешь.) Дневной выпуск «Телеграмм» вскоре должен был уйти в типографию. Тогда народу тут сразу прибавится. А у меня был выходной, и потому я пришел сюда загодя.

Кроме меня в баре сидел только небритый старик в покалеченной шляпе, который со среды грел в пальцах пузатенькую рюмку. Каждые десять секунд он воровато оглядывался по сторонам и отхлебывал глоток из бутылки вина в бумажном мешочке. День был тихий. Жарко снаружи, жарко внутри.

Тут вдруг на улице раздался страшный грохот, и я обернулся посмотреть, в чем дело. Мимо окна (зеркальное стекло, рассеченное пополам красными занавесками) галопом мчались люди. Отчаянно гудели машины. В открытую дверь я увидел, как бегущая мимо женщина споткнулась и упала на колени — кто–то помог ей подняться и в награду за доброе дело был сам сбит с ног.

И тут я увидел ЕГО.

— Эй, Джордж! — окликнул я бармена. Он с трудом оторвался от телевизора, где на экране улыбчатый ведущий с микрофоном прыгал как одержимый перед дородной матроной.

— А?

— По Главной улице действительно идет динозавр? — спросил я, слегка повизгивая.

Бармен поглядел в окно.

— Да вроде бы, — сказал он и как загипнотизированный снова уставился на свой дурацкий ящик.

Небритый старик уснул, положив голову на стойку. Его рюмка опрокинулась.

Я, пошатываясь, встал на ноги. Динозавр — судя по всему, он принадлежал к отряду бронтозавров — шествовал по Главной улице. Он двигался с неторопливой неуклюжей внушительностью, и я вспомнил (в детстве я этим интересовался), что бронтозавры из–за своего чудовищного веса почти все время проводили в воде. Мощный хвост двигался из стороны в сторону как маятник.

Бронтозавр прошел мимо бара, направляясь на юг, к заводу и реке, а я допил свой бокал. Инстинктивно я почувствовал, что тут можно наскрести интересный материал.

— Пойду посмотрю, — сказал я.

Мне никто не ответил. Старик спал, а Джордж таращил глаза на экран.

— Не уходи, Джордж! — закричал я.

— А куда я пойду? — сказал он, пожимая плечами.

Я выбрался на улицу. Люди метались там, как обитатели разворошенной муравьиной кучи. Мостовую загромождали брошенные автомобили. Маленький фольксваген лежал колесами вверх, точно дохлая черепаха. Прорезая нестройный шум паники, звучал нарастающий рев сирен.

Наши доблестные полицейские силы, показывая себя в самом лучшем свете, со всех сторон спешили к месту происшествия, и вскоре на распоясавшегося ящера должен был обрушиться град пуль — или ураган пуль, если вам так больше нравится. Я уже сочинял свою статью. А может быть, они прогонят его дубинками или дадут ему понюхать слезоточивого газа — ну, уж что–нибудь они да придумают.

Справа от меня творилось нечто невообразимое. Мимо промчался Майк Дауди, один из наших фотографов, щелкая камерой как сумасшедший. Удаляющаяся туша динозавра слегка покачивалась, точно в кошмарном сне. Следом бежали два городских репортера и один из пригорода — наверное, на случай, если зверюга выберется за черту города.

На фотографии могла бы получиться недурная картина гибели и разрушения. Вдобавок к дохлому фольксвагену кто–то умудрился открыть пожарный кран, и по улице уже струилась бурная речка. В магазине напротив была разбита витрина, и тротуар усеивали осколки зеркального стекла. Все это до меня как–то не доходило, потому что было подернуто пьяным туманом. Люди мчались куда–то сломя голову, точно в комедиях эпохи немого кино. А вокруг — исковерканные бамперы, столкнувшиеся и вылезшие на тротуар машины. Вдобавок ко всему где–то рядом включилась сигнализация против воров.

Может быть, из–за этого сюда и торопились полицейские? На мостовой лежало человека два–три, но серьезно ли они были ранены, я понять не мог. Ни ручьев крови, ни даже кровавых пятен возле них не было видно. Одно тело явно принадлежало женщине. Я было шагнул к ней, но тут же остановился. Слева, в том направлении, откуда явился динозавр, улица совсем опустела. Она была загромождена всякими обломками, но безлюдна. Только шагах в двадцати от меня стоял низенький толстенький человек с буйной гривой седых волос и козлиной бородкой ученого. Он казался необъяснимо спокойным.

Репортерский инстинкт взял верх.

— Что случилось? — спросил я, в два прыжка добравшись до него. То есть мне казалось, что я передвигался прыжками, но, может быть, я выписывал кренделя.

Не глядя на меня, он сказал глухим голосом:

— Все это сделал я.

— Вот именно. А как?

— С помощью моего времясместителя, — он жалобно поглядел на меня. — Это случайность, несчастная случайность. Ведь всего же нельзя предусмотреть, правда?

— Конечно, — сказал я. — Чистая случайность. А как вас зовут? Блокнота я не достал, чтобы не спугнуть старичка.

— Мейсон Догерти.

— Очень рад с вами познакомиться, — сказал я с энтузиазмом, и он, поведя носом, слегка отвернул лицо. — Уэбб Уильямc, к вашим услугам.

— Очень рад. Я был профессором пространственной механики в Клойстерском университете. Но меня уволили за радиальный образ мыслей.

— Вы хотите сказать — радикальный?

— Нет, за радиальный. — Он сделал неопределенный жест, возможно, изображая в воздухе радиус. — Но теперь они увидят! — Его голос перешел в пронзительный визг, и он потер руки — ей–богу, потер! — а в его кротких голубых глазах вспыхнуло яростное пламя.

— Да–да, безусловно, — сказал я с прежним энтузиазмом. Никогда не возражайте тому, кого интервьюируете. Не перебивайте, а подбивайте. Поспешишь — людей насмешишь. — Да, конечно, теперь они увидят. Ну, а все–таки, как это произошло?

Он в первый раз посмотрел прямо на меня.

— Может быть, вы хотите посмотреть мой времясместитель?

Я попятился.

— А он у вас с собой?

— Разумеется, нет. Мне его не поднять.

Я слегка расслабился, но оставался начеку. Я знаком с дзюдо.

— Он весит тонну, — продолжал Догерти. — Ну, не совсем, не тонну, а тысячу пятьсот семьдесят три килограмма, если быть точным.

— Я хотел бы его посмотреть, — сказал я решительно.

— Вот и чудесно. Вы очень милый молодой человек. Разрешите узнать ваше имя?

— Уэбб Уильямc, — просветил я его еще раз. Я бы с удовольствием вручил ему мою визитную карточку, украшенную семейным гербом и напечатанную подлинным готическим шрифтом, но только они у меня все вышли.

— Если не ошибаюсь, вы посещали мои лекции года два–три тому назад? — спросил он.

— Это всем кажется, — сказал я.

До лаборатории Догерти было рукой подать — всего полтора квартала. Она помещалась в бывшем хлебном амбаре, который в период аграрного кризиса был приспособлен под угольный склад. Теперь это помещение было заполнено всем тем, чем обычно заполняют лаборатории. Однако, несмотря на тесноту, порядок там был идеальный. В углу, подавляя прочее оборудование своими размерами, высилась внушительная махина из стекла и стали, вся в витках медной проволоки, снабженная бесчисленными циферблатами, счетчиками, рукоятками и еще бог знает чем. Сбоку стоял большой аккумулятор, от которого к неведомому аппарату тянулись провода. По другую его сторону виднелась маленькая динамо–машина. Все это гудело басисто, но пронзительно, так что у меня завибрировали пломбы в коренных зубах. И повсюду мигали симпатичные цветные лампочки.

Указывая на это сооружение, Догерти торжественно объявил:

— Вот он!

— Ага, — сказал я. — А что это такое?

— Мой времясместитель, — объяснил он.

— Он что, смещает время? — предположил я.

— Вот именно! Вы очень сообразительны.

— Видели бы вы меня в понедельник утром! А как он работает?

Догерти погладил бороду.

— Весьма уместный вопрос. Откровенно говоря, в этой частности я пока еще до конца не разобрался. Но аппарат функционирует прекрасно, как доказывает динозавр. Он способен — то есть сместитель, а не динозавр–перемещать предметы почти любого заданного заранее размера в прошлое или… — он сделал паузу, вероятно для пущего эффекта, — или же в на–сто–я–щее. Он с несомненностью доказывает, что время — это…

Тут Догерти забормотал что–то нечленораздельное и я уже начал припоминать какую помощь следует оказывать эпилептику в начале припадка, когда до меня дошло, что он декламирует уравнения.

Наконец он остановился, чтобы перевести дух, и я ринулся в брешь:

— О конечно! — сказал я. — Это–то всякому понятно…

— Неужели?

— Но как он работает?

Догерти ласково потрепал аппарат по блестящему боку.

— Не могу сказать. То есть я не вполне уверен. Но как бы то ни было, он работает. Случайное взаимодействие определенных факторов привело к созданию времясместителя. По правде говоря, — продолжал он, понизив голос, — я пытался опровергнуть третий закон термодинамики. Или первый? А может быть, второй? Ну, вы знаете, какой из них я имею в виду.

Я понимающе кивнул. Какой из них он имел в виду, мне было абсолютно неизвестно — я не отличил бы третий закон термодинамики от летнего расписания пригородных поездов.

— Ну, тот, согласно которому вы извлекаете из чего–либо больше энергии, чем вкладываете, — напомнил Догерти.

— А–а, этот!

— Да. Я пытался сконструировать… только не смейтесь!.. вечный двигатель.

— А! — сказал я.

— Но вместо этого у меня получился сместитель, что даже лучше.

— А когда именно вы заметили, что у вас получилось? — спросил я, все еще стараясь сделать интервью.

— Когда включил аппарат, а из него вылез динозавр. Он прошел сквозь вот эту стену, пересек пустырь и выбрался на улицу.

— Стена, по–моему, совсем целая, — указал я.

Она и правда была целой — ни одной дыры, сквозь которую мог бы пролезть динозавр или хотя бы мышь.

— Я настроил сместитель на малый период и починил стену, вернувшись к тому моменту, когда она еще не была разрушена.

— А почему вы тем же способом не отправили динозавра назад, туда, откуда он явился?

Догерти печально покачал головой.

— Он сразу же вышел за радиус действия аппарата. Я ведь не могу бегать по улице со сместителем на спине, поскольку он весит больше полутора тонн.

Тут он, пожалуй, был прав.

— Послушайте, — сказал я. — А что случилось бы, если бы я с помощью вашей машины отправился в прошлое и убил моего дедушку до того, как он познакомился с моей бабушкой?

Этот вопрос всегда меня крайне интересовал.

— Я бы рекомендовал вам не проделывать подобного эксперимента, — сказал Догерти деловито.

— У вас есть радиоприемник? — спросил я.

— Да, конечно. А что?

— Мне хотелось бы узнать, что происходит с нашим чешуйчатым другом. Наверное, по радио передают какие–нибудь сообщения.

— Пожалуй, — сказал он, смахнул с лабораторного стола какой–то хлам и включил радиоприемник, искусно замаскированный под маленькую статую Венеры Милосской. Кнопка включения, кнопка настройки на станцию. Замигала лампочка, и зазвучал голос диктора:

— …в одном Милвилле пострадало не меньше четырех человек. Согласно последним сообщениям, полицейские, вооруженные автоматами, оттесняют бронтозавра к муниципальной стоянке автомашин. В Милвилл спешно выезжают ученые из всех стран мира, чтобы исследовать сказочное чудовище. Минуточку! Начинаем передачу с места события. У микрофона Джим Бартелли. Начинайте, Джим!

Раздался другой голос, более глухой и неясный:

— Говорит Джим Бартелли. Я нахожусь сейчас на муниципальной автомобильной стоянке у перекрестка Хайстрит и Мейпл–стрит в Милвилле. Разъяренный бронтозавр — вы слышите шум, который он поднимает, — появившийся неведомо откуда сегодня в полдень, был временно усмирен химическими средствами, пущенными в ход местной полицией. Многочисленные ученые прислали просьбы не убивать динозавра, в результате чего и были приняты эти временные меры, которые, по–видимому, привели чудовище в полубесчувственное состояние. Однако полицейские стараются держаться подальше от хвоста чудовища. Хвост этот дергается взад и вперед, ломая изгородь. Этот хвост, уважаемые дамы и господа, равен по длине двум автомобилям, очень толст у основания и сужается к концу. Рядом со мной стоит профессор Вильгельм фон Дейчланд, всемирно известный палеонтолог, преподающий эту дисциплину в Клойстерском университете. Скажите нам, профессор фон…

— У, ш–ш–шарлатан! — злобно прошипел Догерти. — Он возглавлял комиссию, которая потребовала моего увольнения. А сам он, во–первых, никакой не «фон», а во–вторых…

— Тише, — сказал я.

— Ну, что же, Джим! — произнес профессорский бас с сильным немецким акцентом. — Хотя я еще не имел возможности осмотреть этого динозавра, а точнее бронтозавра позднего мезозойского периода, я позволю себе высказать предположение, что перед нами — последнее сохранившееся в мире животное этого типа.

— Какая смелая мысль! Ах ты скотина! — фыркнул Догерти.

— Ну, пожалуйста! — взмолился я.

— …как он мог попасть сюда, в центр Милвилла? — закончил свой вопрос диктор.

— Гут, Джим… — начал фон Дейчланд, но тут Догерти схватил безрукую Венеру и в бешенстве швырнул ее об пол. Внутренности богини брызнули во все стороны — лампы, транзисторы, конденсаторы. К этому времени я начал трезветь, и ощущение было не из приятных.

— Что за остолоп! — крикнул Догерти.

— Почему вы разбили приемник? — спросил я.

Мне очень хотелось услышать, какую теорию происхождения динозавра выдвинет прославленный профессор палеонтологии.

— Что он понимает в сместителях времени? Я подам на него в суд!

— Ну, если город узнает, что бронтозавра на улицу выпустили вы, то в суд подадут на вас!

Это его слегка охладило.

— Правда? — спросил он с боязливым и в то же время мстительным видом (интересное сочетание!).

— Безусловно, — сказал я.

— Мы должны что–то сделать!

Я хотел было спросить, кто это «мы», но вместо этого сказал:

— Совершенно верно. У вас имеются какие–нибудь предложения?

Я знал, что держу в руках такую сенсацию, о которой можно только мечтать.

— Есть один выход, — сказал Догерти, смерив меня задумчивым взглядом. — Но я… э… не решаюсь просить вас…

— Не стесняйтесь, — сказал я. — Выкладывайте.

— Я мог бы послать вас назад в прошлое…

— Не пойдет! — отрезал я.

— Но погодите! Послушайте!

— И слушать не хочу!

— Только позвольте мне…

— И не старайтесь.

— Но другого выхода нет, — сказал он. — Подумайте, скольких людей вы могли бы спасти от смерти!

— Пока еще никто не погиб, — возразил я.

— Но могут.

— И я могу.

— Это предусмотрено, — сказал он поспешно. — Я пошлю вас в прошлое за несколько минут до того, как я извлек этого динозавра из первобытного леса. Вы его отпугнете, а сами вернетесь.

— Еще бы! — сказал я. — Что мне стоит отпугнуть тварь, которая ломает хвостом изгороди и переворачивает фольксвагены? Этот номер не пройдет.

Догерти пошарил за лабораторным столом и поставил на него бутылку виски и пару рюмок. И налил виски в рюмки. Две большие рюмки до краев. Одну он протянул мне.

— Я человек неподкупный, — заявил я.

— Терпеть не могу пить в одиночестве, — объяснил он.

— Я тоже, — сказал я и взял рюмку.

Некоторое время спустя он спросил:

— А почему вам не хочется побывать в прошлом?

— Могу насчитать хоть сто причин. Хотя бы потому, что эта тварь может на меня ненароком наступить. А не она, так какая–нибудь другая. И ведь вы сами сказали, что не знаете, как работает ваш аппарат. Я могу влететь прямо в судилище священной инквизиции или в разгар римского пожара! И даже если я попаду в самую что ни на есть мезу… меза… ну, вы знаете… Как его там?

— В мезозой.

— Верно. Ну, вот попаду я туда… А вдруг этот бронтозавр не из пугливых? Будь я с него ростом, я бы никого не боялся. И откуда я узнаю, где мне встать? — я мрачно покачал головой и закончил. — Нет, ничего не выйдет.

Два часа спустя план был разработан во всех подробностях. Время, место (он объяснил, что я узнаю нужное место потому, что там появится большая дверь, ведущая в его лабораторию, а поскольку в доисторических джунглях дверь — вещь редкая, я ее наверняка не проморгаю) и пистолет, чтобы отпугнуть бронтозавра. Мы бросили монету, и, когда отправляться в мезозой выпало Догерти, он сказал, что должен остаться в лаборатории и управлять аппаратом. К этому времени я уже так нализался, что спорить не стал.

План был на редкость глупым — сквозь его прорехи прошло бы целое стадо бронтозавров. Но виски кончилось, и мы наполовину вылакали бутылку джина, так что я был уже готов идти впереди Жанны д'Арк спасать Прекрасную Францию, случись в том нужда.

Теперь я дал зарок не пить — и не пью.

Вот представьте себе: я в голубом нейлоновом костюме и в галстуке ручной вышивки выхожу в мезозойскую эру с большим пистолетом сорок четвертого калибра в одной руке, недопитой бутылкой джина в другой и с выражением угрюмой решимости на лице, готовясь нагнать страху на динозавра, весящего примерно в двести раз больше меня. Представили?

Жарко было до ужаса. Жарко, влажно и очень, очень душно, а воздух казался на вкус каким–то странным. Я пожалел, что не оставил костюм в лаборатории. И себя в нем. Меня словно посадили в ванну. Какой–то муравей, что ли, величиной со спаниеля подобрался к моей ноге и стал нюхать, а потом я всадил в него пулю, чуть–чуть не задев собственный большой палец. Отдача едва не вывихнула мне кисть, а поскольку никаких индустриальных шумов вокруг не было, выстрел прозвучал так, словно земной шар разлетелся вдребезги.

Надо мной пролетел птеродактиль. За ним последовало еще несколько. Лес был мокрым, полным испарений, изобиловал самыми разными растениями невообразимой раскраски. Он гудел — и совсем не так, как гудят наши леса. Сообразительный ботаник мог бы разбогатеть, наладив импорт цветов из этой естественной оранжереи назад, в настоящее.

Назад! Господи, до этого «назад» были миллионы лет! Я вытер лоб рукавом и узнал, что мокрая материя плохо стирает пот, а потому отпил из бутылки порядочный глоток джина, который совсем меня не охладил, но зато очень подбодрил.

Из зарослей появилось маленькое чудовище, какого мне не доводилось видеть в книгах моего детства, и прошло мимо меня, оскалив бесчисленные зубы, но я не стал стрелять. Правда, в кармане у меня были запасные патроны, но эта зверушка ничего плохого мне не делала и по–своему — по–кровожадному — выглядела даже очень мило.

И ни одного большого динозавра вокруг. Ни единого!

Еще одно маленькое чудовище, по–видимому, менее дружелюбное, чем первое, или, наоборот, более (это уж как посмотреть!), подобралось ко мне настолько близко, что я дрожащей рукой всадил ему в грудной сегмент три пули. Выстрелы прогремели оглушительно, но не вызвали никакого эха. Зверушка заверещала, пьяно закачалась (ах, как я понимаю тебя, приятель!), перекувыркнулась и забилась в судорогах.

И тут что–то тронуло меня за плечо. Я повернулся с такой быстротой, что чуть было не свалился и едва не всадил в него пулю, как вдруг обнаружил, что передо мной стоит собрат–человек в легком комбинезоне и глядит на меня весьма неодобрительно.

— Кто вы такой? — взвизгнул я.

Он протянул руку ладонью вверх.

— Ваш охотничий билет, пожалуйста.

— Что?

— Охотничий билет.

На этот раз он обошелся без «пожалуйста», но явно намеревался поставить на своем.

Я пожал плечами.

— Не понимаю, о чем вы говорите. И вообще — что здесь происходит?

— В таком случае пройдемте, — приказал он сурово. И я вдруг понял, на кого он смахивает. На полицейского, конечно.

Я прицелился в него из пистолета.

— Простите, — сказал я, — но прежде мне надо кончить кое–какие дела.

Он пошевелил рукой, я почувствовал резкую боль в запястье, пистолет выпал у меня из пальцев и исчез в чаще гигантских папоротников. Я нырнул за ним и ощутил пониже спины прикосновение подошвы. Моя голова утонула в перистых листьях, я извернулся и приготовился встретить его нападение. Мысли у меня мешались, но в левой руке я по–прежнему сжимал бутылку.

Однако он и не думал на меня нападать, а просто стоял, широко расставив ноги, и поигрывая какой–то блестящей штукой, похожей на свернутую в спираль трубку.

— Назовите себя и вашу временного станцию, — приказал он. Веселью и забавам пришел конец: его глаза сузились в щелочки — самый верный признак.

Я попробовал встать на ноги, но волна энергии, исходившая из трубки (то есть я так полагаю, но я ее не видел), снова сбила меня на землю. Ого!

— Уэбб Уильямс, — сказал я. — А вы кто такой, сэр?

— Джок Пласта, егерь этого заповедника.

— А, — сказал я. — Да, конечно. Что, черт побери, все это означает?

Он нахмурился.

— Временная станция?

— Центральный вокзал, — сказал я наугад.

— Мне неизвестен… — он замолчал. — Вы из какого года?

— Из тысяча девятьсот восьмидесятого. — Я уже начал кое–что соображать.

— На этой временной станции охотничьи билеты не выдаются, — сказал он сурово.

— Я не охотник.

— Но вы охотились, — объявил он, указывая на двух мертвых зверушек, которых я застрелил.

— Я очутился здесь, — сказал я, — для того, чтобы… Впрочем, вы все равно не поверите. Чтобы помешать бронтозавру бесчинствовать в моем родном городе. Он вылез из времясместителя Мейсона Догерти. И я из него вылез.

Лицо егеря внезапно смягчилось, и он утратил сходство с полицейским.

— Мейсон Догерти?! — произнес он с благоговением.

— Вот именно. А вы что, слышали про старого хрыча?

— Конечно! Любой школьник знает, кто такой великий Мейсон Догерти, изобретатель времясместителя, вечного двигателя и электричества.

— Электричество изобрел Эдисон, — заметил я.

— Неужели? — удивился он и помог мне встать.

Это было похоже на дело. Он почистил мой костюм.

— Не хотите ли? — спросил я, протягивая бутылку.

Он отказался, а я отхлебнул джина. Терпеть не могу пить в одиночку, но пью. Затем я в общих чертах объяснил егерю ситуацию, после чего он в общих чертах объяснил ситуацию мне. Насколько я понял, поздний мезозой использовался охотниками будущего в качестве охотничьего заповедника. Собственно говоря, почему бы и нет? В том времени, откуда он явился, дичи на Земле для пустой забавы не осталось. Именно этим, по его словам, и объяснялось исчезновение динозавров — с ними произошла та же история, что и с американскими бизонами.

— Ну что ж, — сказал я, когда он договорил.

Я допил джин и швырнул бутылку в папоротники. Егерь навел на нее трубку, и она исчезла в облачке пара.

— Я присмотрю, чтобы бронтозавр не влез в аппарат профессора Догерти, — обещал он.

— Буду вам очень благодарен, — воскликнул я с глубоким чувством.

— Очень удачно, что я оказался тут, — заметил егерь. — Ведь до того болота, где водятся бронтозавры, больше километра. Профессор Догерти не учел вращения Земли. Впрочем, он же только приступил к исследованиям.

— Да, конечно, — сказал я и подумал, что из–за этого дурацкого километра мне пришлось бы навсегда остаться в мезозое. И сразу предпочел забыть об этом.

— Я отошлю вас назад с помощью моего собственного времясместителя, — сказал егерь.

— Вот и чудесно.

Пожалуй, и правда, чем совершеннее техническое приспособление, тем оно меньше. Во всяком случае, времясместитель этот был чуть больше транзисторного приемника. Егерь повертел рукоятки, попрощался со мной, и я очутился в лаборатории Догерти.

Догерти удивленно посмотрел на меня. Я протянул ему пистолет, который он взял с некоторой растерянностью.

— Ну, о своем динозавре можете не беспокоиться, — сказал я.

— О динозавре? — повторил он, словно первый раз в жизни услышал это слово. — О каком динозавре? Что вы говорите? Кто вы такой?

Догерти посмотрел на пистолет, и я сообразил, что ничего этого не случилось и мне тут делать нечего.

— Ну, неважно, — сказал я, поворачиваясь.

— Погодите. Вы, по–моему, были моим студентом? — спросил он.

— Это всем кажется, — сказал я и ушел.

Снаружи был тихий день. Нигде ничего.