Спящий принц

Глава 1

Я смотрела на дверь впереди, приближаясь к ней, не глядя на солдат по бокам, старалась казаться им скучающей, немного рассеянной. Ничего особенного, не на что обращать внимания. Просто еще один житель деревни пришел. К моему большому облегчению, они даже не взглянули на меня, и я ушла от моросящего дождика в Дом правосудия, медленно выдохнула, пройдя их, и напряжение ослабло.

Внутри было не теплее, и я плотнее укуталась в плащ, пока шла к комнате, где Чэнс Анвин, самозваный судья Алмвика, расскажет нам о совете Трегеллана. Капли дождя падали с моих волос, носа, пока я разглядывала ряды деревянных лавок и стульев, стоявших перед подиумом, мест было слишком много для оставшихся жителей. Хоть нас было мало, комната воняла, и я скривилась: немытые тела, влажная шерсть, кожа, металл и страх становились неприятным запахом. Так пахло отчаяние.

Те, кто еще цеплялся за жизнь, были мокрыми и дрожащими. Холодный воздух и осенний дождь проникали через нашу тонкую одежду в кожу, где, казалось, оставались на всю зиму. Солдаты стояли у стен, сухие и в теплых зеленых туниках из шерсти и в штанах из плотной кожи, они следили за происходящим в комнате.

За мной раздалось шарканье, я обернулась, а солдаты остановили мужчину и прижали к стене, обыскали, осмотрели плащ и капюшон, а потом отпустили. Жар прилил к моему лицу, я отвернулась и притворилась, что не смотрела.

Пригнув голову, я прошла задний рад и села на скамейку в шести футах от соседки. Та хмыкнула что-то в приветствие, хотя больше звучало как предупреждение, ее рука коснулась амулета на кожаном шнурке, свисающего с шеи. Я взглянула краем глаза и увидела золотой диск между ее кривых пальцев, а потом она спрятала его за одежду. Я знала, что это, но сомневалась, что это золото. Если это было золото, то кто-то уже сорвал бы амулет с ее шеи. Я сама бы это сделала. Золото хоть чего-то бы стоило.

Мой друг Сайлас рассмеялся, когда я рассказала ему, что жители деревни носят амулеты, чтобы защититься от Спящего принца, я смеялась с ним, но в тайне думала, что не так и странно верить в магию в такой ситуации. Полумесяцы из соли и хлеба висели почти над каждой дверью и окном в деревне, медальоны с тремя золотыми звездами прятались под одеждой. Спящий принц был волшебным, существом из мифа. И я понимала, почему люди пытались бороться магией. Но знала, что дешевые кулоны не помешают ему прийти, если он захочет. Как не поможет и соль, священные ягоды и ветки дуба над окнами и дверями, если он решит захватить Трегеллан. Если его не остановил замок, полный стражи, то металл и ветки не спасут.

Пока он не пришел, никто в Трегеллане не верил в такое, это было не по-трегеллиански. Порой некоторые верили в Дуб и Падуб, раскрашивали лицо и зад красным ягодным соком, но так жили редкие из нас. Мы не были лормерианцами с их храмами и живыми богинями, с их жуткой королевской семьей. Мы были людьми науки и разума. Были, как я думала. Было сложно оставаться на стороне разума, когда пятисотлетняя сказка ожила и захватила замок и народ в соседней стране.

Девочкам в Тремейне рассказывали, что нужно вести себя хорошо, или придет Вестник, а потом Спящий принц съест твое сердце. Он был чудовищем из сказки, чтобы мы слушались, простая сказка. Мы не думали, что он проснется. Мы забыли, что он был на самом деле.

Я отвернулась от женщины и начала отмечать, кто остался в Алмвике, случайно поймала взгляд одного из солдат, и он кивнул мне, грудь сдавило напряжение. Я кивнула в ответ и отвела взгляд, стараясь сохранять спокойствие, борясь с желанием похлопать по карману и проверить, на месте ли флакон.

Я не годилась для переноски зелий. Я проверила флакон уже шесть раз по пути сюда, хотя не видела никого, как и не дала бы никому подобраться близко к моему карману. Но в Алмвике стоило оставаться настороже.

Алмвик не был деревней, где с соседями дружат. Здесь просьба о помощи или проявление слабости могло, в лучшем случае, привести к осмеянию. А в худшем можно было получить удар ножом, если попросить не у того человека не в то время. Пока не пришли солдаты, людей могли повесить в лесу, и мы делали вид, что не замечаем этого. Здесь быстро учились не обращать внимания на что-то.

Бесхозные дома сделали Алмвик домом для отчаявшихся и брошенных, для тех, кто потерял свои дома и жил в других частях Трегеллана за преступления, в которых никогда не признаются. Люди всегда говорили, что в тяжелые времена, в войну и болезни, общество объединялось, все друг друга поддерживали. Но не в Алмвике. Война приближалась, дома оставляли, а оставшиеся врывались туда и забирали все, что могли. Я подозревала, что вскоре им для этого не нужно будет повода, ведь инстинкт хватать все, что может помочь выжить, становился сильнее вежливости. Даже сейчас я озиралась, отмечая из оставшихся, кто мог быть угрозой.

Порой мне нравилось так играть, пытаться угадать, кто из преступников тут остался. Худшие преступники – убийцы и похожие – ушли, стоило появиться солдатам, остались должники, наркоманы, игроки и лжецы. Бедняки и невезучие. Те, кто не мог уйти, потому что идти было некуда.

Сюда люди приходили не жить, а сгнивать.

Я сжала кулаки под изорванным плащом и смотрела, как мое дыхание задерживается в холодном воздухе, когда я выдыхала, а потом оно смешивалось с другими, добавляло влажности комнате. Окна с толстыми стеклами были покрыты влагой, и мне не нравилось думать, что я дышу тем, что выдыхали другие, не нравилось думать, что даже воздух был краденым. Я едва могла так дышать.

Когда показалось, что все пришли, все уселись в комнате, напоминая последние изюминки в пудинге. Чэнс Анвин – самый странный судья королевства – прошел в комнату, выпятив грудь, разглядывая лица. Когда он посмотрел на меня, то слабо улыбнулся, и мне стало не по себе, когда его улыбка сменилась хмурым видом, пародией на него. Он выглядел так мило, что я удивлялась, что хмурость не соскальзывает с его лица.

Его сопровождали два мрачных солдата в зеленых плащах, они придержали ему дверь, потом к ним присоединился, что странно, их капитан с красной лентой на груди. Когда еще шестеро солдат прошли за ними и встали по краям, атмосфера в комнате стала напряженной.

Я тут же селя прямо, насторожившись, как заяц, все вокруг меня сделали так же, даже женщина, что ворчала на меня, выпрямила сгорбленную спину, глядя на Анвина. Моя рука скользнула по поясу, проверив нож, руки других двигались к сапогам и поясам, все хотели знать, что мы вооружены.

Какой бы ни была причина собрания, Анвин ожидал, что новости воспримут плохо, и мне становилось не по себе, ведь он мог сказать только одно, чтобы получить такую реакцию от нас. И едкий воздух, казалось, застревал в моем горле.

Чэнс Анвин скользнул взглядом по комнате, посмотрел на всех, а потом сложил ладони вместе.

- У меня есть вести от совета в Трессалине, - сказал он, его голос был самодовольным. – Ничего хорошего. Три ночи назад големы Спящего принца напали на город Хага в Лормере. Они разрушили там два храма, выживших нет. Они убили всех, кт отказался преклониться перед ним, около четырехсот душ. После этого не повезло и храмам в Монкхэме и Лортуне, его армия теперь в пятидесяти метрах от границы между нами и Лормерой. Судя по всему, совет решил, что дальше он пойдет в Шаргат.

Все принялись переглядываться, вскинув брови, ссоры и споры были забыты, все начали шептаться. Я ни на кого не смотрела. Вместо этого я сжала рукоять ножа и глубоко вдохнула. Шаргат был за лесом, был напротив Алмвика, но в Лормере. Големы будут в нескольких часах от нас, по другую сторону леса.

Анвин кашлянул, все притихли.

- Совет решил, что попытки переговоров со Спящим принцем провалились. Он отказался подписать договор о мире с Трегелланом, он не отрицает планов захватить нас, - он посмотрел на капитана, а тот фыркнул и взглянул на одного из солдат, а я задалась вопросом, сколько из того, что Анвин докладывает, он понимает, или ему просто нужно было передать новость. – Исходя из этого, - продолжил Анвин, - совет срочно собрался и решил, что у нас нет выбора, кроме как ввести военное положение в Трегеллане.

Он сделал драматичную паузу, словно ожидал возмущений. Но мы молчали и ничего не делали, оставались каменными, берегли реакции для момента, когда он поведает самое важное, впечатлит нас, даст право напасть пятнадцати новым солдатам Трегеллана, что едва превышали в количестве нас.

Поняв это, он продолжил:

- Прошлой ночью армия Трегеллана закрыла границу от реки Аурмеры до утесов Трессамеры. Включая Восточный лес, - он замолчал, а мир сузился до этой комнаты, этих слов. Не говори. Я сосредоточилась изо всех сил. Не говори. – Вся торговля и перемещение между нами и Лормерой запрещены. Граница закрыта. Все, кто попробуют ее пересечь, будут убиты на месте.

Мы вдохнули, забрав из комнаты весь воздух.

- Из-за стратегического расположения деревню попросили переделать под бараки и места для гарнизона, охраняющего границу. Алмвик будет эвакуирован. Срочно.

Нет. Через миг новости впитались в головы всех в комнате.

И начался ад.

Глава 2

Я узнала о собрании, когда Чэнс Анвин постучал в дверь до рассвета. Я уснула за пару часов до этого, и мне снова снился мужчина. В этот раз мы стояли на мосту над рекой недалеко от моего старого дома в Тремейне. Было лето, серебряные рыбки плавали в воде под нами. Солнце согревало кожу. Я была в старой форме ученицы. Платье было синим и чистым, множество карманов в фартуке были полны флакончиков, трав и порошков. Я чувствовала их запах, сильный аромат розмарина, коры ивы и сосны, эти запахи были связаны с домом, знаниями, работой и счастьем. Я сунула пальцы в один из карманов и послушала, как шуршат листья.

Он был высоким, худым и в плаще с капюшоном, несмотря на тепло, и он сутулился, пока говорил, склонялся ко мне, не давая никому вмешаться, пока он рассказывал мне что-то, грациозно двигая руками в воздухе. Слова тут же затерялись, как бывало во снах, но чувства, что они пробудили, остались, и я знала, что он подбирал слова, чтобы я искренне рассмеялась, чтобы смеялась до боли в животе. Он улыбался, и от этого становилось еще приятнее.

Когда я перестала смеяться, я повернулась к нему и смотрела, как он роется внутри плаща. Он вытащил маленькую куклу и толкнул мне по каменному бортику моста. Я поймала ее, задев его пальцы. Я услышала его тихий вдох, и от этого мой живот начал болеть уже по другой причине.

- Что это? – спросила я, глядя на куклу.

- Это ты, - ответил он. – Мне нравится носить тебя с собой. Держать рядом. Приглядывать, - он забрал куклу из моей ладони и спрятал бережно в складках плаща. Я следила за ним, сердце билось вдвое быстрее. Хотя я не видела его лицо, я чувствовала, что он смотрит на меня, и я покраснела, из-за чего он улыбнулся и облизнул губы.

Сердце заколотилось еще громче, когда он приблизился, и вдруг шум превратился в настойчивый стук в дверь, и я покинула летний сон и услышала шелест дождя за деревянными ставнями. И боль в животе была не от смеха, а от голода, а сон ускользнул, как разорванная паутина. Я была и расстроена, и рада. Было горько сидеть зимой в Алмвике и думать о солнце в Тремейне.

Я потянулась и встала с постели на полу, укуталась в одно одеяло, как в плащ, ударилась при этом коленом о ножку стола с треском, от которого стало не по себе. Я воспользовалась шансом выругаться, ведь была одна, а стук в дверь продолжался и был ритмичным, как пульс.

Я открыла дверь, и на пороге стоял Чэнс Анвин, бледные толстые губы растянулись в улыбке при виде меня.

Мою кожу покалывало, пока он разглядывал мое тело, укутанное в одеяло.

- Эррин, доброе утро. Я тебя разбудил?

- Конечно, нет, господин Анвин, - я ответила широкой улыбкой.

Его улыбка стала шире.

- Хорошо. Я бы не хотел тебе помешать. Я могу поговорить с твоей матушкой?

- Боюсь, ее здесь нет.

Он заглянул за меня, словно думал, что она там прячется.

- Нет? – спросил он, кивая на солнце, что выглядывало из-за деревьев Восточного леса. – Но комендантский час только закончился. Я бы увидел, если бы она ушла.

- Не знаю, как вы разминулись, - сказала я. – Она ушла недавно. Я думала, что это она вернулась, потому что что-то забыла.

- Складный ответ с раздетом виде, - он оскалился, разглядывая меня.

Я плотнее укуталась в одеяло. Я слышала сплетни у колодца и знала, что Анвин был в Алмвике двадцать лет. И хотя внешне он пытался блистать, по слухам, он был тут по той же причине, что и все мы – его нигде больше не принимали. Говорили, он создал Алмвик из развалин старой деревни охотников, сделал сначала здесь черный рынок, а потом и деревню, чтобы ему была выгода. А когда пришла проверка, он сделал вид, что раскаивается, и предложил укрытие всем, кому оно было необходимо. Само милосердие.

- Удивлен, что ты открыла дверь. Прийти мог кто угодно. Отчаянные время, и людям нечего терять… солдаты далеко от домов и девушек. И жители могут захотеть что-то украсть.

Я молчала. Не могла ничего сказать. Но лицо мое могло высказать все, что я опасалась произносить вслух.

- Ты можешь сочувствовать им, но когда им станет холодно, голодно, и когда наступит ночь… - Анвин склонился, - тебя ничто не защитит, - он оглядел пустую комнату, вытащил пригоршню ягод и золотой диск из кармана и протянул мне. – От смертных и Спящего принца.

Я не думала, что Анвин верит в амулеты, я сама в них не верила, но все же сказала:

- Вы очень добры, но я не хотела бы, чтобы вы остались без защиты.

- Я буду рад войти и подождать возвращения твоей матушки. Так мы оба будем под защитой.

Было сложно оставаться вежливой, когда я ответила:

- Благодарю за такое щедрое предложение, но я не хочу тратить ваше время, и у меня есть дела утром. Мне уже пора ими заниматься. До свидания, - я начала закрывать дверь, но он вставил ногу в щель.

Он прищурился, его глаза стали щелками над румяными щеками. Он убрал амулет.

- Все хорошо? – медленно спросил он. – Ты ничего не слышала о брате, так ведь? Ты можешь мне доверять. Я друг для тебя. И твоей матери. Я буду рад помочь, если ты попросишь.

- Все хорошо, господин Анвин. Все хорошо. Просто у матушки дела.

- Видимо, так. Я не видел ее уже несколько недель. Даже месяцев. Хотя уверен, сегодня на собрание она придет.

Мне стало не по себе.

- На собрание?

Он наигранно хлопнул себя ладонью по лбу.

- Я еще не сказал? Ты отвлекла меня! У меня вести из Трессалина. Совет прислал гонца с важным объявлением. Я спешу созвать всех в Дом правосудия.

- Тогда не смею вас задерживать.

Он раздраженно скривился, и я знала, что зашла слишком далеко, я никогда не умела держать язык за зубами. Но он взял себя в руки. Веня на его щеках пульсировали, когда он растянул губы в улыбке.

- Ты слишком добрая. Слишком усердная, а это необычно для девушки. Может, это нравится не всем. А я восхищен. И твоя прямота впечатляет. Уверен, ты ценишь это и в остальных, так что не буду оскорблять тебя обманом. Я здесь и для ренты. Ты задолжала мне два флорина с прошлого месяца. Я думал, что помогу тебе и заберу их сам, пока буду доставлять послание.

- Конечно, - ответила я. – Я не забыла. Но потому мама и ушла так рано. Похоже, ваши цели пересеклись.

- Боюсь, что так, - мрачно сказал он. – Я надеюсь увидеть вас обеих на собрании, где ты мне и отдашь четыре флорина.

- Четыре? Было два.

- Ох, Эррин. К несчастью, мне пришлось одолжить денег, чтобы покрыть твою плату. У меня тоже есть обязательства, знаешь ли. Так что в этот раз мне нужно чуть больше. Уверен, ты поймешь. Редкие землевладельцы позволили бы жить без платы. Но, как я и говорил, я твой друг, - его улыбка была полна триумфа. – Я хочу лишь помочь тебе.

Я злилась. Он врал, пользовался преимуществом, а яму я выкопала себе сама. Он знал, что я едва могла позволить два флорина, которые задолжала.

- Это ведь не будет проблемой? Если это проблема – скажи. Мы договоримся, - он облизнул губы, и я обрадовалась, что у меня пустой желудок.

Улыбка Анвина увяла, лицо приобрело уродливое выражение.

- Собрание ровно в три. Увидимся, - он обхватил мою руку и поднес к губам, кланяясь мне. Еще раз оглядев мое тело, он отвернулся, и я закрыла дверь, прижалась к ней и слушала, как он уходит. Я с трудом сдерживала дрожь.

Четыре флорина. Один все еще был в горшке. Последнее, что у нас есть, кроме припасов на крайний случай. И я напомнила себе, что это благодаря Сайласу. Нужно найти его до собрания. Может, у него будет работа для меня и плата наперед.

Но временная радость оборвалась при звуке стука. В этот раз в другую дверь. В ту, что вела в спальню.

Я открыла дверь, и меня чуть не ударил по голове предмет, вылетевший из темной комнаты. Я пригнулась, но не очень быстро. Эмалевый горшок ударил меня по плечу, и моча вылилась на одеяло, в которое я все еще куталась, промокла и моя туника. Мама корчилась на кровати, скалила зубы, ее глаза пугали, в них была кровь, и она готовилась прыгнуть на меня.

- Мама? – тихо сказала я.

Я едва успела закрыть дверь. В миг, когда закрылся засов, она врезалась в дверь. Я прижалась к двери, а она стучала в нее. На дрожащих ногах я пошла на кухню.

Слишком близко.

* * *

Я ждала, пока солнце взойдет, а потом вернулась к маме. Я обнаружила ее между кроватью и стеной, она сжалась и смотрела безмолвно мимо меня.

- Мама? – тихо сказала я, медленно приближаясь, оставляя себе открытым путь к дверь на случай, если она все еще бушует. Она меня уже обманывала.

Я осторожно подняла ее на ноги, стараясь не кривиться от того, какой хрупкой она казалась в моих руках. Солома на полу шуршала, когда она шаркала по ней ногами, и я отметила, что нужно будет заменить испорченную новой. Нужно было менять все, на самом деле, но денег было ужасно мало. Я прислонила ее к битому креслу-качалке и принесла свежую воду и одежду.

Сколько бы раз я ни делала это, все равно мыть ее было странно. Ее кожа была как бумага, шуршала, когда по ней скользила одежда, была хрупкой, как крыло мотылька. Царапины на ее руках зажили, оставив светлые шрамы, заметные в свете свечи. Я осторожно мыла ее кожу там, стараясь не смотреть.

Когда я подняла ее руки, чтобы переодеть в чистую ночную рубашку, она послушно держала их, позволяя двигать ее, как куклу.

Мне больше нравилось, когда она бушевала.

* * *

Когда-то жила-была юная ученица аптекаря в доме из красного кирпича с крышей из золотой соломы, окруженном зелеными полями. У нее был папа, что звал ее умницей, что позволил ей завести свой сад трав, и мама, что была доброй. А еще был брат, который умел улыбаться и смеяться.

Но однажды у отца случился приступ, и, хоть она старалась спасти его, он умер. И погибли ее надежды и мечты. Ферма, где поколениями жила их семья, была продана. Каштановые волосы мамы поседели, а дух угас, и в Алмвик она ушла как призрак без чувств и возражений. А ее вспыльчивый и веселый брат стал холодным, его глаза со злостью смотрели на восток.

Если бы кто-то сказал мне полгода назад, до того, как моя жизнь утекла сквозь пальцы, как вода, что моя мама будет проклята, что я сама буду давать ей лекарства, я бы рассмеялась ему в лицо. Потом ударила бы за оскорбление и рассмеялась снова. Я скорее поверила бы, что сказки ожили. Конечно, теперь все мы верили в сказки. Алый оборотень теперь жил со мной в этом доме. Спящий принц пробудился и захватил Лормеру, армия големов, сделанных алхимией, шли за ним и убивали всех в стране. Сказки уже не были простыми рассказами, персонажи их появлялись в эти дни. Я ждала, что в окно постучит Безрукий Малли, прося согреть его. Тогда я увижу все.

Хотя ждала я не этого.

Нового короля – Мерека из дома Белмис – убили еще до того, как он водрузил себе на голову корону, как погибли и остальные, что отказались быть верными Спящему принцу, что хотели помешать ему добраться до трона.

Я видела короля Мерека во плоти чуть меньше года назад, когда он еще был принцем. Он проезжал мимо моего старого дома в Тремейне вместе с сверкающими и гордыми юношами. Мы с Лирис восхищенно переглянулись тогда, наши щеки пылали так ярко, что брат ругал нас, а потом принца на белом коне. Принц Мерек был красивым, может, даже слишком, его темные волосы обрамляли завитками лицо, они подпрыгивали, когда он кивал, признавая цветы и монеты, что бросали под ноги его коню. В Трегеллане уже не было королей, но мы были рады приветствовать будущего короля Лормеры. Он выглядел как подобает принцу.

До того, как пришли солдаты, я часто разговаривала с беглецами, что спешили в Тирвитт. И они рассказали, что голова короля теперь увенчана необработанным деревом и висит на центральном пике врат в город Лортуна. Я знала, что не стоит расстраиваться, но было ужасно думать, что теперь это красивое лицо мертво и смотрит на королевство, которым он не будет править, окруженный головами тех, кто был верен ему до последнего. Я не знала, была ли там голова Лифа.

Я спрашивала у каждого беглеца с пустыми глазами, с кем удавалось заговорить, слышали ли они что-то о трегеллианце, убитом Спящим принцем, о голове с волосами и скулами, похожими на мои, над вратами. Они слышали, что трегеллианца схватили и держат. Или он где-то прячется. Я часами ходила вдоль леса, ожидая, что он придет, улыбнется задиристо, ни капли не жалея, что я переживала.

Я не верила, что брат мертв. Лиф сделал бы все, лишь бы выжить, он был не их тех, кто будет искать гибели. Если бы Спящий принц приказал ему встать на колено и преклонить голову, он бы сделал так. Он склонился бы и выжидал момента, когда сможет уйти. Он был умным, он оставался умным. Он мог где-то задержаться из-за болезни или раны, или он ждал безопасного момента для возвращения.

Папа всегда говорил, что семья важнее всего. Он напоминал нам, как его бабушка вывела сыновей из старого замка в ночь, когда люди восстали против правителей и убили их. Наша прапрабабушка была фрейлиной королевы и женой главы армии. Когда она услышала о людях у ворот, она бросила свою работу, схватила детей и убежала. Убежала от старой жизни, чтобы начать новую в безопасности. Остальные приходили и уходили, но семья всегда оставалась.

Лиф поступил так же. Он перевез нас, чтобы мы остались в живых. Ему пришлось уйти в Лормеру, потому что у нас ничего не было. Мы продали все, чтобы покрыть долги, когда покидали Тремейн. Эта кривая, грязная, продуваемая маленькая хижина и безразличие соседей защищали нас с мамой, пока мы ждали возвращения Лифа. Теперь у нас заберут и это. И нам будет негде прятаться.

Нам нужно было где-то спрятаться, потому что когда луна начинала округляться и толстеть, моя когда-то нежная и любящая мама становилась монстром с красными глазами и скрюченными пальцами, и она шептала за закрытой дверью обо всех способах, какими могла навредить мне.

Но когда она была зверем, она могла меня видеть. Она слышала меня. Когда она была мамой, я была для нее призраком. Как отец и мой брат, вот только я еще была живой. И я была здесь.

Глава 3

Семнадцать разъяренных жителей деревни стояли, кричали и трясли кулаками, некоторые сжимали амулеты, некоторые размахивали ими, слов было не разобрать, лишь ругательства. Комната, что казалась огромной, когда я только вошла, теперь была опасной и тесной, и я вжалась в свое место, рука тянулась к флакону в кармане. Солдаты кричали приказы, пытались усадить людей. Анвин стучал кулаком по трибуне, требуя тишины, но я уже все поняла. Я ничего не слышала из-за шума своей крови, пальцы впивались в край скамейки.

Я не могла оставить Алмвик. У меня не было денег, мне было некуда идти. Мне нужно было дождаться брата, он не найдет нас, если мы уйдем. Но еще я не могла уйти из-за мамы. Я не могла вывести ее из дома, чтобы ее не заметили. А ее нельзя было не заметить. А все из-за ее состояния.

Солдаты вернули порядок, но атмосфера была напряженной, гул шепота в комнате напоминал гром. Анвин смотрел на нас свысока с фальшивой жалостью в глазах.

- Понимаю, вы расстроены, что придется оставить дома, - спокойно говорил он. – Совет сказал, что вас примут в новом лагере беженцев у Тирвитта, если вам некуда идти. Ничего не требуется. Только возьмете бумаги с моей печатью, чтобы они знали, что вы – трегеллианцы, а не из Лормеры.

- Лагеря нас не защитят, - раздался голос из центра комнаты. Старик Сэмм, неугомонный игрок, но неплохой человек. – Нам не пережить зиму в палатках, еще и зиму с нападением Спящего принца.

- Вы можете идти, куда пожелаете, - оскалился Анвин. – Лагеря – выход для тех, кому некуда идти, для тех, кто не хочет за решетку за бродяжничество. Или что-то еще.

И снова атмосфера накалялась. Он знал, что мы не жили бы здесь, если бы нам было куда идти.

- Значит, вот так? – продолжал старый Сэмм. – Бросите нас без защиты?

- Это война, - с придыханием сказал Анвин, глядя на солдат. Мне нравилось, что они оставались непоколебимыми и не поддерживали его. – Это война, - повторил Анвин. – Легких путей теперь не будет. Все мы жертвуем. Алмвик станет местом, откуда весь Трегеллан будут защищать лучшие солдаты.

- Как они защитят нас от големов? – спросил старик Сэмм. Анвин снова посмотрел на солдат, но было поздно. Упоминание големов взволновало всех, и люди снова вскочили на ноги. – Как они защитят нас от монстров, которых не убить? Они ростом в десять футов, сделаны из камня. Мальчишки их не остановят, - к его словам присоединялись другие голоса, все звучали испуганно.

- Я слышала, Спящий принц может превращать человека в камень, посмотрев на него. Это правда? Так он создал армию? Это очарованные люди? Амулеты нас защитят?

- У нас нет храмов. Может, он нас не тронет?

- Я слышала, что он требует заплатить ему девушками, чтобы он съел их сердца, - женский голос стал пронзительным от страха.

- Не тебе бояться, тебе уже больше тридцати лет, - сказал ей кто-то.

- Поможет ли это? – кричал другой голос. – Нужно ли ягодам быть свежими? Если во мне есть соки, не привлекут ли они его?

- Мы не можем что-то ему предложить? Он ведь что-то хочет?

Снова стало шумно, люди выкрикивали вопросы, просили ответить, возмущались, и солдаты выступили вперед, держась за рукояти мечей. Но жители не боялись. Их голоса становились все громче, они вставали, я уже не могла это терпеть. Я перелезла через скамью, прошла к стене и выбралась из комнаты.

Я замерла у колонны вне Дома правосудия, сердце билось так быстро, что меня тошнило, кожа пылала жаром, а потом похолодела. Надо мной солнце двигалось к горизонту, во мне пробуждался страх. Скоро стемнеет. Нужно дать маме успокоительное. Нужно найти Сайласа и получить деньги для Анвина.

Нужно, чтобы здесь были отец и брат.

Нет. Я отогнала эту мысль, сердце болело. Не сейчас. У меня есть дела.

Но тело не слушалось, и страх сжал корсетом мои ребра, пока я слепо шла домой, не обращая внимания на взгляды двух проходящих мимо солдат, идущих в лес. Я не могла дышать.

Когда солдаты прошли, я остановилась, прижала ладони к глазам, стараясь успокоиться. Мысли крутились в голове так быстро, что я едва поспевала за ними. Можно ли заставить ее проспать всю дорогу? Куда мы уйдем? Нам некуда идти, не к кому. Я могла притворяться, что она больна, и дальше? Мы были на войне. Сколько еще мы сможем оставаться здесь? Он был меньше, чем в пятидесяти милях. Нам некуда идти. Нужно уходить, но мы не можем. Как Лиф найдет нас? Мы не могли его оставить.

Четыреста душ убили в Хаге, еще триста в Монкхэме. Мы не знали, сколько людей умерло в Лортуне и других деревнях и городах Лормеры. Когда Лиф ушел туда, казалось, что он ушел на другой конец мира, но теперь расстояния не было. Восточный лес был хрупким барьером против армии големов.

Я представляла головы знакомых мне людей на копьях у Западного леса. Анвин. Шумный старик Сэмм. Хмурая Пэгвин с ее мрачными взглядами и шепотом.

Сайлас.

Я зажала руками рот, а потом увидела его, словно мысль призвала его. Он был в тени моей хижины, не был заметен солдатам, был в привычной черной накидке. Сайлас Колби. Как всегда, его лицо скрывал капюшон, что висел так низко, что видно было только его рот. Такой странной была жизнь в Алмвике – моим единственным другом был парень, чье лицо я никогда не видела, и для меня это казалось нормальным.

Его рост позволял мне узнать его, он был на восемь дюймов выше меня, а я была довольной высокой девушкой. Его ноги были скрещены, он прислонялся к стене с беспечным видом. Он поднял голову на звук моих шагов, и у меня вдруг пересохло горло.

- Я тебя ждал, - сказал он тихим и рваным голосом. Все в нем было рваным: его накидка в заплатах, перчатки, где ткань просвечивала на кончиках пальцев, потертые сапоги. Его слова всегда цепляли что-то во мне, словно гусь щипал траву или сломанный ноготь скользил по шелку. Его голос вонзался. – Как собрание?

Повезло, что ответить я смогла ровным голосом, хотя сердце все еще трепетало, как крылья птицы, попавшей в клетку.

- Ты бы знал, если бы пришел.

- У меня были другие дела. Прятаться. Хитрить. Избегать раскрытия и ареста. Как обычно.

- Откуда тогда ты знаешь, что было собрание?

- Прятался. Хитрил. Я же сказал, будь внимательнее, - я вскинула брови и поджала губы, а он улыбнулся и продолжил. – Я подслушал возмущения солдат. Их там было так много?

Я старалась не улыбаться в ответ, но не смогла, часть тревоги испарилась.

- Почти по одному на каждого.

- Все так плохо?

- Все плохо, - сказала я, улыбка угасла, узел в сердце вернулся и затянулся сильнее. – Големы напали на Хагу прошлой ночью и разрушили там храмы. Убили четыреста людей.

Его рот открылся, но он ничего не сказал, ждал, когда я продолжу.

- Совет думает, что дальше он пойдет в Шаргат. Он не далеко отсюда. Около пятидесяти миль. Это признано войной, - я глубоко вдохнула. – Они закрыли границу.

Сайлас кивнул, задумчиво пожевал губу и сказал:

- Рано или поздно это случилось бы.

- Уже скоро, видимо.

Его губы превратились в линию, он осторожно спросил:

- А что насчет Лифа?

Я покачала головой, невольно посмотрев в сторону леса. Я не верила, что Лиф мертв. Я знала, что это не так. Но я не хотела говорить об этом с Сайласом. Он знал, что Лиф был в Лормере, что он не вернулся. Он говорил о нем осторожно, значит, был настроен не так оптимистично, как я. Нам не нужно было говорить об этом.

Я огляделась и вытащила из плаща флакон вытяжки из болиголова.

- Вот. Я хотела занести тебе домой, но тебя там не было, - сказала я.

- Это уже не моя хижина. Мне снова пришлось переехать, - сказал он. – Теперь я в той, что у старого хлева. Боги знают, надолго ли.

Он протянул руку в перчатке, и я бросила флакон на его ладонь, глядя, как его пальцы сжимаются, пряча склянку. Флакон исчез в складках его накидки, вместо него появились золотые монеты. Я протянула руку, и он высыпал монеты. Мы не касались. Мы с Сайласом не касались даже так, когда передавали монеты и флакон.

- Спасибо, - он кивнул и огляделся.

Он опустил капюшон еще ниже и собрался уходить, а я выпалила:

- Что-нибудь еще нужно?

Он покачал головой, поджав губы.

- Нет, спасибо. С закрытием границы ситуация должна измениться.

Сайлас несколько раз озвучивал мне заказы за последние несколько месяцев, и просьбы варьировались от невинных лекарств до убийственных ядов. Я записывала каждый заказ в журнал аптекаря: что это было, сколько, цену. Он платил три золотых флорина за незаконные, четыре серебряных цента за остальное. Я не знала, что он с ними делает, он мне не рассказывал, как и о том, откуда он берет деньги, чтобы платить за них. Он, честно говоря, ничего не рассказывал мне. Я задавала вопросы, пыталась обхитрить его. Он всегда качал головой, поджимал губы, улыбался и просил не спрашивать, чтобы не слушать ложь.

Я делала вид, что меня это не расстраивает.

- Тебе стоит уходить, - напомнила я ему. – Собрание почти закончилось. Было опасно сюда приходить.

- У меня не было выбора, Эррин. Я тебе говорил, мне нужно перемещаться, и ты не узнала бы, где я, если бы я не пришел, - он улыбнулся. – Не бойся, я осторожен, как и всегда. И мне нужно узнать, о чем было собрание.

- А если бы я не ушла раньше?

Его улыбка пропала.

- Пришлось бы как-то объясняться.

Его тон звучал равнодушно, но тело выдавало его. Он был напряжен, словно змея перед броском, перед побегом. Он нервничал, ведь был тут, был открыт, несмотря на его слова, и я ощущала опасный трепет от того, что могла так его читать. Три месяца я рассказывала ему понемногу о себе: о смерти отца, о желании Лифа поддержать нас, о его исчезновении, о своей работе аптекарем, обо всем, кроме состояния матери. Я надеялась, что и он начнет отвечать. Я думала, что секрет заставит его выдать секрет, история – историю. Но он слушал меня, кивал, словно я это была исповедь, уголки его рта то приподнимались, то опускались, зависело от рассказа. Он не комментировал, не судил, лишь слушал и впитывал, не выдавая мне ничего о себе в ответ.

Но я поняла, что многое можно узнать без слов. Но и это было сложно. Он был мне другом, и, насколько я знала, меня он тоже считал другом, но я не знала, как он выглядит под капюшоном. Это звучало странно. Конечно, как можно кого-то звать другом, знать так долго, но не видеть? А я не видела его лица. Я не знала, какого цвета его глаза или волосы. Я знала его губы, его подбородок, его зубы. Как-то раз я видела кончик его носа, когда он откинул голову, смеясь. И все. С нашей первой встречи до этого дня он был всегда в капюшоне, перчатках и накидке, никогда не снимал их, даже не сдвигал, даже если был внутри здания. Когда я спросила у него причину, он сказал, что так безопаснее. Для нас обоих. И попросил не задавать таких вопросов.

Загадочные парни в реальности не так приятны, как в сказках.

Очевидной причиной было то, что он уродлив, как-то искажен. Но то, как он нес себя, заставляло меня думать, что это не так. Я представляла его темноволосым и темноглазым, волосы доставали до его плеч, но все могло оказаться не так. Я несколько раз старалась заглянуть под его капюшон, я успела заметить блеск глаз, а потом он поправил капюшон и скрыл все лицо.

Но я все же понимала, когда он беспокоен, когда злится или радуется. Я научилась читать по его губам, плечам и рукам, по его позе. Он склонялся вперед, когда расслаблялся, склонял голову влево. Он стучал пальцами по любой поверхности, когда была взволнован: по деревьям, ногам, рукам, если они были скрещены. Когда он веселился, две ямочки появлялись слева от его губ, но ни одной справа. Он проводил языком по верхним зубам, когда думал. Я видела то, что он не говорил, ведь они были написаны на нем.

- Я должен знать что-то еще? – Сайлас скрестил руки, прервав мои мысли и вернув меня в реальность. – С собрания?

Паника вернулась волной, желудок сжался от воспоминания о словах Анвина.

- Нас эвакуируют. Быстро. Все должны уйти.

- Куда? – спросил он.

- В лагерь беженцев у Тирвитта, если больше некуда, - сказала я, хотя знала, что мы не можем туда идти.

Я чувствовала на себе его взгляд, пальцы левой руки стучали по его руке, нижняя губы оказалась между зубов, так он размышлял.

- И тебе придется? – сказал он.

- Деревню превратят в казармы, - слова приходилось выдавливать из сжавшегося горла. – И здесь будет армия. Генералы, лучники, копейщики, всадники. Никому из нас не удастся остаться, - я отвела взгляд, глубоко вдохнула, стараясь держать себя в руках, ведь ужас душил меня. Я вдруг ощутила жар. Кружилась голова.

Я представила, как мама бушует в лагере, бьет детей, хватает стариков и женщин, погружает в них зубы. Я представила кровь. Крики и ужас. Топоры и мечи, пытающиеся остановить ее. Распространение проклятия, если они и убьют ее. И я осиротелая или мертвая рядом с ней. Огонь…

- Эррин? – тихо сказал Сайлас, и я заставила себя посмотреть на него, чуть распахнула плащ, чтобы холодный воздух пробрался под него. Прохлада успокоила меня, погасила жар на коже, и я глубоко вдохнула. Сайлас тихо ждал, кусая губу.

- Прости, - сказала я через миг, когда страх отступил. – Что будешь делать?

- Ничего, - сказал он.

- Но ты не можешь остаться. Они придут отовсюду. Все хижины займут.

- Я должен остаться.

Я открыла рот, чтобы в сотый раз спросить причину, но закрыла, услышав шаги, приближающиеся к нам, хлюпанье грязи под сапогами. Не мешкая, я открыла дверь и схватила Сайласа за плащ. Он издал искаженный звук, руки потянулись к капюшону, пока я втащила его в комнату и закрыла за нами дверь так тихо, как только могла. А потом я выглянула в трещину.

Я выдохнула с облегчением. Мимо прошли те же солдаты, которых я видела раньше, они и не взглянули на домик, их лица были мрачными, а тихие голоса не было слышно.

- Тебе не стоит быть здесь, - сказала я, повернувшись и покраснев, когда увидела, как Сайлас озирается в комнате.

Я никогда еще не впускала его из-за мамы, никто не должен был знать, кто она. В книгах оборотней, варулвов, сжигали, привязав к шесту, как и дома, где жили их семьи. И семьи при этом были заперты внутри, чтобы остановить заражение. Четыре месяца назад я посчитала бы это невозможной выдумкой. Но теперь… теперь люди носили амулеты и прибивали к дверям хлеб. А такие люди, как я, воровали его, если могли. Хлеб оставался хлебом.

Я проследила за его взглядом на полки с их жалким содержимым, мои выцветшие рабочие халаты с разными пуговицами, одеяла, что висели на веревке в надежде, что они высохнут до следующей проделки мамы, на тонкий матрас и одеяла на пыльном полу, на потрепанный стол, что служил балдахином. Я видела камин с одинокой старой мисочкой, пустой, висящей на решетке над грудой пепла. Никакой мелочи. Никаких сверкающих сковород или наваристого бульона на огне. Место казалось давно заброшенным, выглядело хуже некоторых хижин, в которых он спал.

Я не выдержала, когда он повернулся ко мне. Мое лицо пылало от стыда. Я не знала, что он видел, глядя на меня. Каштановые волосы потемнели от жира, они были заплетены в косы вокруг моей головы, чтобы не дать маме вырвать их. Под ногтями были полумесяцы грязи, губы потрескались. Конечно, он… Я пресекла эту мысль.

Мне не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, что от него исходит сочувствие, это злило меня, оскорбляло, распаляло.

- Тебе нужно уходить, - грубо сказала я и открыла дверь.

За ней стоял Чэнс Анвин с поднятым для стука кулаком.

Он посмотрел на Сайласа и меня, его глаза расширились. Я повернулась к Сайласу, ужас впился в меня когтями, ведь нижняя часть лица Сайласа побелела.

Глава 4

Выражение лица Анвина рассмешило бы меня, если бы я не была так напугана. Его глаза выкатились, пока он смотрел на Сайласа. Я видела, как он отмечает поношенную обувь, нити, свисавшие с плаща, протертые перчатки. Он окинул его взглядом три раза, пока не остановился на скрытом лице Сайласа.

- Ты рано ушла с собрания, - сказал Анвин, повернувшись ко мне, его голос был опасным. – Я видел, как ты ушла. Я думал, мы договаривались встретиться после собрания.

- Простите, - сказала я. – Я боялась, что будет беда, и не хотела оставаться.

- Все было под контролем. Я здесь храню справедливость, - сказал он и посмотрел на Сайласа. – И кто же вы, сэр? – последнее слово он произнес как ругательство. – Откуда вы? Я не припоминаю вас здесь.

Сайлас опустил голову, чтобы видно было только его подбородок.

- Я уже уходил, - пробормотал он. Его пальцы быстро постукивали по руке, он был напряжен.

- Как раз пора, - я провела Сайласа мимо Анвина, вышла из дома и оказалась между ними. Анвин помрачнел и глубоко вдохнул. Сайлас поспешил исчезнуть за углом домика. Анвин, кривясь, провожал его взглядом.

- План эвакуации, - вдруг заявил Анвин, повернувшись ко мне. – Ты его пропустила. С первыми лучами деревню покинет караван и отправится в лагерь у Тирвитта. Ты едешь с ними.

Меня охватил ужас.

- Не могу.

- Почему?

- Мама больна. Очень больна. Я не могу ее трогать, - ложь слетела с губ раньше, чем я обдумала ее.

- Забавно, утром твоя мама ходила по делам, ты сама говорила. А теперь она при смерти:

- Ходила. И она должна была вернуться раньше… ей не стоило выходить, это было глупо, - я лепетала, но не могла остановиться. – Теперь она отдыхает, но ее нельзя двигать. Я не знаю, что это, но… я не хочу, чтобы рядом с ней кто-то был, - я понизила голос. – Это может быть заразно. И в караване, а потом в лагере… заболеть могут все. И я не смогу там ее выходить.

Было слишком поздно, я завела себя в ловушку, и я поняла это, когда увидела в его улыбке нечто схожее с торжеством.

- Как хорошо это сошлось с моим предложением.

- Предложением? – повторила я.

Он оглянулся через плечо и понизил голос. Его тон был льстивым, неприятно интимным.

- Если хочешь остаться здесь, я могу обеспечить комнату в доме пастора. Для вас обеих, - он широко улыбнулся.

- Что?

- Я видел твое лицо, когда я сказал об эвакуации. Знаю, тебе некуда идти. Твой отец и брат мертвы.

- Лиф не мертв. Он вернется.

Анвин смотрел на меня с жалостью.

- У тебя ничего нет, моя девочка. И я останусь здесь, буду работать с армией. Не могу углубляться в подробности, но я приглашаю вас остаться. За цену, конечно.

- Какую? – пот выступил на моих плечах, остужая меня.

- Думаю, мы придем к соглашению. Между нами. И это будет устраивать обе стороны.

Его зрачки расширились, он говорил тихо и с придыханием, и я поняла, что он имел в виду, чего хотел. Он думал, что получит это от меня, потому что у нас не было выбора.

Я старалась сохранять внешнее спокойствие, не ударить его.

- Вы очень добры, но мы вынуждены отказаться.

- Отказаться? – он моргнул. – Отказаться? Как можно отказаться?

- Нам есть куда идти. У нас есть родня на севере. Нас ждут. Маме станет лучше, и мы уйдем. Это меня и тревожило, что мама болеет и задерживает нас. А не то, что мы одни.

Его брови поднимались все выше с каждым моим словом, а потом он оскалился.

- Ты никуда не уйдешь, потому что еще не вернула долг. Шесть флоринов.

- Я… - начала я, но Анвин прервал меня, и теперь он говорил жестоко и со злобой:

- Я… - передразнил Анвин высоким голосом. – Что, Эррин? Еще отговорка? Еще находчивое возражение?

- Я… - меня оставили слова из-за страха, я впервые его боялась, и язык не слушался.

- О, говори уже, - он склонился, слюна брызгала мне на лицо. – Утром ты так складно говорила. Где теперь умные слова? А? Уже не парируешь? Не возражаешь? Где мои деньги, Эррин?

- Вот, - вдруг вернулся Сайлас из-за угла и протянул руку к Анвину, что повернулся к нему. Я раскрыла рот. Он вернулся. Вернулся. – Сколько нужно?

- Я здесь из-за ее долга, а не твоего, кем бы ты ни был, - оскалился Анвин, я смотрела на Сайласа. Я не успела прийти в себя, а худой Сайлас встал между мной и Анвином, словно хотел оградить меня.

- Шесть флоринов, как я слышал? Конечно, - и он улыбнулся Анвину так широко и ярко, что я бы никогда не подумала, что он так может. А он сунул горсть монет Анвину, и тот удивленно принял деньги. – Вот. Все оплачено.

Мы стояли в потрясенном молчании, никто, казалось, не верил в произошедшее.

- Сними капюшон, - вдруг рявкнул Анвин. – Кто ты? Покажись.

- Если позволите, я бы оставил капюшон, - спокойно сказал Сайлас. – Я получил сильные ожоги в пожаре пару лет назад. И не все они зажили. Страшное зрелище.

Анвин ему явно не поверил.

- Уверен, я видел и хуже, - он попытался сорвать капюшон, Сайлас отпрянул, а я судорожно вдохнула.

- Не думаю, - вдруг голос Сайласа зазвучал опасно, угроза стерла все спокойствие.

- Где твои документы? – прорычал Анвин. – Откуда ты? Ты и звучишь не как трегеллианец. Что ты здесь делаешь? Как связан с ней?

- Он друг семьи, - сказала я, и Сайлас в этот миг сказал:

- Кузен.

Моя кожа снова пылала, но это было не сравнить с лиловыми пятнами, что появились на щеках Анвина, а потом растеклись по его лицу.

- Хотя я всегда думала о нем, как о кузене, - сказала я быстро. – Мы росли вместе. Это к его семье на севере мы уйдем. Он поможет нам собраться. И проводит, когда маме станет лучше. Так ведь? – я просила его каждой клеточкой подыграть мне.

- Верно, - улыбнулся мне Сайлас широко и лениво, и все мое тело зажглось, и я была удивлена, как я не вспыхнула. Он взял меня за руку, и мое сердце затрепетало и замерло. Он коснулся меня. Сам. – Я пришел помочь кузине. Мы близки, - слышала я его, но будто издалека. В ушах гудело, а во рту пересохло.

Глаза Анвина превратились в щелки, и я не знала, что он так видит. Он смотрел то на Сайласа, то на меня.

- Ясно, - медленно сказал он. – Ясно.

- Если это все… мистер Анвин, да? – сказал Сайлас, и я слышала торжество в его словах. – Нам пора. Много дел, - сказал он, потащил меня к двери домика, втолкнул нас внутрь и закрыл дверь перед лицом Анвина.

Мое сердце колотилось так быстро, словно вибрировало, но в доме он отпустил мою руку. Скорость этого поступка ранила, и я ушла к окну, чтобы скрыть обиду, посмотрела в щель между ставен на Анвина, а он смотрел на дверь с яростью. Я повернулась к Сайласу, а он смотрел, наверное, на руку, но дурацкий капюшон мешал понять. Казалось, он напряженно застыл, губы были недовольно поджаты, и мне стало не по себе.

- Это было умно, - рявкнула я. – Скажи, как твоя шея выдерживает вес такой глупости?

Сайлас вскинул голову.

- Прости? – в его голосе поднималось недовольство.

- Ты. Почему ты не вонзил нож ему в живот? Это было бы не так опасно.

Он глубоко вдохнул.

- Я пытался помочь.

- Выведя его из себя?

- Я не люблю, когда угрожают. И мне не понравилось, как он говорил с тобой. И как смотрел на тебя. Я не смог стоять в стороне, Эррин. Не смог.

Я сдалась, сердце екнуло в груди раньше, чем я пришла в себя.

- Стоило уйти, пока был шанс, - сказала я, но жало было опущено.

- Знаю, - тихо и хрипло прошептал он. – Но я не собирался стоять и слушать, как он так с тобой говорит.

Мне не нравилось, как на это реагировало все внутри меня.

- Я справлюсь, - сказала я.

- Почему ты не рассказывала, что должна ему денег?

- Потому что… это с тобой не связано. Все было под контролем, - он тихо фыркнул, и я мрачно посмотрела на него. Он пожал плечами и повернул голову, пока не оказался напротив комнаты, где была мама. Я и забыла о ней. А ночь была близко…

Я подошла к нему и встала между ним и дверью.

- Не хочу показаться грубой, но у меня есть дела. Вот… - я подошла к камину, вытащила из горшка флорин, добавила к трем, что он заплатил мне за белену. Я подошла к нему слишком близко, и он отпрянул, чтобы расстояние сохранилось. – Остальное отдам позже.

Он покачал головой.

- Не переживай. Слушай, если хочешь, я могу остаться, вдруг он…

- Нет! – прервала я его, молясь, чтобы мой голос не разбудил маму. – Сайлас, я не врала Анвину про болезнь мамы. Она отдыхает, и я не хочу мешать ей, так что… - я протянула руку с монетами, но он игнорировал ее.

- Не нужно врать и мне, Эррин.

- О чем ты? – я застыла.

Он заговорил медленно, словно с ребенком:

- Посмотри на это место. Вещи здесь висят твои, я их узнаю. Голубой халат, в котором ты была в нашу первую встречу. Зеленое платье было на тебе, когда…

Он замолчал, а я в смущении сжимала кулаки. Он продолжил спешно:

- Здесь одна чашка, одна миска и ложка. Один матрас у камина. Всего по одному. Может, твоя мама там, - он кивнул на закрытую дверь, - вдали от огня, и все вещи при ней, как и предметы, или я бы сказал, что ты живешь здесь одна.

- Я не…

- Хватит, - он начал расхаживать, топая слишком громко, и мои плечи покалывала тревога.

- Это не…

- Что за мать пустила бы дочь одну в лес? – он не слушал меня. – Что за мать позволила бы дочери варить яды в доме? И продавать их, чтобы сохранить крышу над головой? Я стоял здесь с тобой, Эррин, когда пришел он и попросил плату. Ни ты, ни Анвин не говорили о твоей матери, пока тебе не потребовался предлог, чтобы прогнать его. Ты не упоминала мать. Ты рассказывала мне только об отце и брате. Я и не видел, чтобы сюда приходил кто-то кроме тебя с момента моего прибытия. Я знаю, что ты одна. И всегда знал. Я не прошу рассказывать что-то еще, но перестать врать про это. Бессмысленно. Ты знаешь, что я пользоваться ситуацией не буду.

Он произнес последнюю часть тихо, и я отвела взгляд, скрывая боль. Да, я знала, что он ничего делать не станет. Он был единственным мужчиной в королевстве, который не воспользовался бы шансом, когда расстроенная девушка рядом, даже если она бросится на него.

А потом я поняла его слова: он не видел, как сюда заходит кто-то кроме меня. Мне стало не по себе. Он следил за мной. Зачем? Когда? Точно не весь месяц и не пристально, иначе он знал, что здесь кто-то еще есть. Что-то еще есть.

Я хотела возразить по привычке, но сдержалась. Хоть я доверяла ему больше всех нынче, я понимала с болью, что он уже достаточно обо мне знает. Несмотря на его уверения, что он не воспользуется шансом, он знал обо мне много, а я о нем – ничего. У него уже было слишком много преимуществ надо мной.

- Никому не говори, - попросила я, сменив тактику. – Если кто-то узнает…

Его голова дрогнула, словно от удивления.

- Мамой клянусь, - сказал он и криво улыбнулся своей шутке.

- Слушай, - я обошла его и с печальной улыбкой встала у двери. – Я благодарна за твою… помощь, Сайлас, но у меня много дел. Если я хочу уйти отсюда, то… - я замолкла, пожав плечами.

Я чувствовала его взгляд, но думала лишь о том, что сказать, а он молчал. Момент стал осязаемым, он давил на меня. Я все еще держала его деньги и протянула их снова, но он не двинулся, и я опустила их на камин.

Он пожал плечами, прошел мимо меня к двери, не обратив внимания на монеты.

- Скоро увидимся, Эррин, - сказал он, открыв дверь, за которой небо было лилово-красным.

- Береги себя, - попросила я его, вызвав улыбку.

Он едва начал закрывать дверь, когда из комнаты матери раздался громкий грохот.

* * *

Он тут же вернулся на порог, склонил голову и будто смотрел на меня из-под капюшона. А потом он закрыл дверь и пересек комнату. Я бросилась к двери в спальню, пока он потянулся к ключу в замке.

- Не смей, - сказала я, понимая, почему она стучит. Я не приготовила ей чай.

Он посмотрел на меня, и я с болью осознала, как мы близко. Я не могла смотреть на него.

- Прошу, не надо. Уходи, - взмолилась я.

Сайлас покачал головой и осторожно взял меня за плечи, отодвинул с пути. Я закрыла глаза, когда он открыл дверь.

Она сидела на кровати, ее чашка была на полу рядом с дверью, содержимое вылилось. Ее волосы были растрепаны, она смотрела на Сайласа как на добычу, и мое сердце дрогнуло.

Сайлас, казалось, не замечал. Он тихо подошел к ней и опустился рядом.

- Привет, - тихо сказал он, а потом чуть отодвинул капюшон, к моему удивлению, показывая ей лицо. Я уловила высокую скулу, бледные ресницы. – Я Сайлас, друг Эррин. А вы, значит, ее мама.

Я дрожала и думала, что она бросится на него. Но вместо этого ее рот превратился в О. Я ждала ее броска, но она отклонилась на подушку, все еще разглядывая его лицо, и я вбежала в комнату, чтобы ее осмотреть.

Ее глаза оставались красными, хищными. Ничего не изменилось.

Она посмотрела на меня и прищурилась, я отпрянула.

- Я заварю чай, мама.

- Я пока пригляжу за ней, - сказал Сайлас. Он снова опустил капюшон, и видно было только его рот, губы ничего не выдавали. Я взглянула на маму, а она снова смотрела на него, следила, но не как за добычей. – Она поела? – спросил он.

- Да. Перед тем, как я ушла на собрание, я дала ей немного хлеба и тушеного мяса. Она захочет есть завтра. Как всегда.

Он кивнул, а я смотрела на их безмолвные фигуры, они не замечали меня. Было очень глупо оставлять его с ней, но я сделала так, пошла в комнату и растопила камин, заполнила чайник водой, добавила валериану и ромашку к листьям крапивы, влила остатки меда и не забыла о хорошей дозе мака. Я оглянулась, а он все еще был у кровати, а она смотрела на него, и лицо ее было человеческим. Было что-то в этом зловещее: фигура в капюшоне возле лежащей женщины, и на миг я забыла, кто из них опасен. Я поспешила все приготовить, помешала варево. Я вспомнила учителя, он бы ворчал на меня, и я виновато улыбнулась, а потом вспомнила, что Сайлас с мамой в другой комнате, и поспешила к ним.

Я чуть не уронила чашку, когда увидела, что он держит ее за руку, ее хрупкие пальцы не двигались в его пальцах в перчатке. Он указал мне передать ему чашку, и я смотрела, как он осторожно дует и подносит чашку к губам моей матери. Она послушно пила, и он улыбался, подбадривая. Я попятилась к порогу, глядя, как он поднимает чашку к ней, и ее пальцы обхватывают чашку поверх его. Боль пронзила грудь, и я поняла, что завидую тому, как легко он ведет себя с ней. Мои чувства к Сайласу всегда были сложными, но эта зависть к матери была новой, а ведь он просто держал ее за руку.

И она позволяла ему. Я завидовала, потому что казалось, что она ненавидела только меня. Для Сайласа она могла быть спокойной, хоть солнце и село, и в ней проснулся зверь. Она должна была расцарапать его лицо, а не смотреть, как птенец на небо, ожидая маму. Может, она хотела боли мне. Может, дело было не в проклятии, и она ненавидела меня за то, что застряла со мной. Мы остались одни, но она бы с радостью разорвала мне горло, если бы могла.

Я вспомнила жизнь дома, мы вчетвером сидели за столом год назад, Лиф и папа оживленно обсуждали, как лучше сводить корову с быком, а мы с мамой закатывали глаза.

Я на кухне в тринадцатый день рождения разворачиваю подарки: настоящий фартук аптекаря с множеством карманов, стеклянные флаконы, блокнот для записи экспериментов. Лиф дал мне семена, завернутые в бумагу. Отец вывел наружу, закрывая руками мои глаза, и показал участок земли, что он вскопал и удобрил для меня.

Мы с Лифом лежали на свежескошенном поле и смотрели на звезды после майских праздников в год, когда мне исполнилось двенадцать. Низко проносились летучие мыши, хватали насекомых, моя челюсть слабо болела из-за их криков, которые я не слышала, но ощущала. Мама с папой пришли с горячим какао и пирогом. И мы лежали на покрывалах, смотрели на небо, провожали взглядами летящую по небу сову. Рука папы или Лифа придерживала меня за плечи, пока мы шли домой, и я была уставшей, но счастливой.

Я проснулась ночью и увидела десятилетнего брата у моей кровати с лопаткой в руке, он почти уснул, стоя.

- Что ты делаешь? – спросила я тогда.

- Спи, - пробормотал он. – Ты в порядке. Я здесь.

Но теперь его тут не было. Не было.

Волна горечи ударила болью, грозила сбить меня с ног. Я прижалась к косяку, смотрела, как Сайлас забирает у нее чашку. Он накрыл ее одеялом, подоткнул края, и я скрестила руки из-за боли внутри.

Еще вспышка: мама читает нам с Лифом, а потом он уходит в свою комнату, а папа слушает на пороге со стаканом бренди, смотрит на маму, и она чуть краснеет от его взгляда, ее губы изгибаются от радости.

Мы с Лифом отвели ее в кровать в день, когда отец умер. Мы смотрели друг на друга поверх ее дрожащего тела, а потом безмолвно легли по обе стороны от нее. Она обняла меня, а Лиф нас обеих. Подушка пахла папой. Но к утру запах пропал, его заменила соль наших слез.

Я ушла и ждала, пока Сайлас оставит ее, запрет за собой дверь. Я повернулась к нему, а его руки были скрещены, и пальцы быстро стучали.

- Что с ней?

Я глубоко вдохнула.

- После… того, как Спящий принц пришел в Лормеру, она… думаю, она ушла за Лифом. Она пыталась попасть в Лормеру и найти его. Она странно вела себя после того, как он ушел, была тихой и отстраненной, но я связывала это со смертью папы, переездом. Я уговаривала ее поесть, но ей было лучше, чем сейчас. Она сама мылась и одевалась. А потом мы узнали, что Спящий принц захватил замок и… Тогда она прекратила. Все. И однажды я пошла за водой к колодцу, а когда вернулась, ее не было. Я нашла ее в лесу. И тех пор она такая.

- А шрамы на ее руке? Это она сделала сама? Потому ты даешь ей травяной чай?

Я покачала головой.

- Нет. Раны были, когда я ее нашла. Животное, наверное? – я старалась говорить ровно, складно. – Шипы? Кто знает? Она не сказала. Я промыла раны, заражения не было, хотя остались, как ты видел, шрамы.

Долгое молчание, и мое сердце билось слишком быстро и громко.

- И ты не можешь… Разве ей не могут помочь в месте, что для таких?

Я чуть не рассмеялась. Места были. Если были деньги, то любимых можно было отослать в санаторий у моря. Если денег не было, то их ссылали в приют или тюрьму для бездомных.

И она не была безумной. Она была зверем. Для нее там места нет.

- Нет. Такого места нет. Не для нас.

Мы молчали, я впивалась пальцами в платье, он смотрел на дверь. А потом он заговорил:

- Что было в чае, что ты ей дала?

- Ромашка и валериана. Мак. Чтобы она отдохнула, - спешно добавила я. – Не думаю, что она спит. И вряд ли она отвлечется от горя. Чай хотя бы даст ей пару часов отдыха.

- А ты?

Я повернулась к нему.

- Что я?

Он, казалось, смотрел на меня. Пожевав губу, он сказал:

- Ты… как ты?

- Нормально.

Его голос был до боли добрым, когда он заговорил:

- Это не нормально, Эррин. Совсем не нормально. Ты не видишь?

Я вдруг захотела, чтобы он ушел с глаз моих долой. Я не хотела думать о том, что это ненормально, конечно, я это понимала. Я не глупая. После потери отца все стало плохо, и лучше уже не будет.

Я не хотела думать о папе, и я точно не хотела думать о Лифе, о нем в Лормере, в тюрьме или в бою с големами, не хотела думать, что его могут убивать в этот миг. Нет. Он жив. Во мне начинало что-то бурлить, словно крик или гейзер, но я не могла себе позволить… Я боролась с чувством, прогоняла картинки Лифа с пустыми глазами, ранами в груди, голове… Голова… Нет, Эррин. Хватит.

Это не спасло горло и глаза от жжения, и я в три шага оказалась у двери. Я распахнула ее, открыто намекая, чтобы он ушел, и Сайлас вздохнул. Его капюшон нависал на лицо, и я возненавидела его и захотела сорвать. Что он прятал? Кто он?

- Уходи, - процедила я. – Уходи, Сайлас, прошу. И не приходи сюда.

Он, казалось, долго смотрел на меня, жевал губу, а потом кивнул и прошел мимо. Он замер на пороге и обернулся.

- Думаю, я могу тебе помочь, - тихо сказал он.

Я хотела поверить ему. Но вместо этого закрыла дверь, хоть он и стоял там, и села у камина, дрожа, но не от холода. Меня охватывало чувство потери, ломало, все внутри было пустым, глаза слезились, и я протерла их кулаками.

Хватит. На это нет времени, жалость к себе – непозволительная роскошь.

Как хлеб. Или гордость.

Хватит, Эррин. Есть работа. Вставай.

Я начала подниматься, но прислонилась к столу, не было сил выпрямиться, невидимый груз давил на меня, боль в груди натянулась среди ребер, что показались вдруг такими хрупкими. Они не могли удержать меня целой. Глаза наполнились слезами, и комната передо мной расплылась.

Я была одна. Совсем одна. Никого не осталось.

Нет. Хочешь закончить как мама? Хочешь обезуметь и убежать в лес? Хватит. Перестать немедленно. Лиф вернется. Вернется. Должен. И все будет хорошо.

Но было сложно дышать, и я задыхалась, пальцы сжались, как когти, сердце билось так быстро, что могло взорваться. Меня бросало в жар и холод, я потела и дрожала, пыталась дышать, на меня накатывали волны ужаса. Я съехала на пол, прижалась лбом к земле. Хватит. Я повторяла это снова и снова. Пожалуйста.

Понемногу оковы на груди раскрылись, сердце замедлилось, и я смогла видеть и слышать. Я не поднималась, дышала, не думая о запахе земли. Мне хватало того, что я могла дышать снова.

Я выжила.

И я надеялась, что у меня хватит сил пережить это снова.

Глава 5

Как-то я смогла встать и приняться за дела, отчасти злясь на себя, что я зря потратила время, тело казалось старым. Огоньки дешевых свечей трепетали, пока я двигалась по комнате, стараясь работой заглушить страх, чувствуя при этом, что я не здесь, не в своем теле.

Я встряхнула туники и одеяла, что висели и сохли, они вечно там висели, но никогда не высыхали. Я втерла в них сухую лаванду и придвинула к огню. Солому на полу я перебрала, гнилую выбросила. Я закрыла окна, забила щели в ставнях старой соломой, а потом сварила котелок супа.

Я сидела на скамейке с миской на коленях, разглядывала комнату. Вид был такой же жалкий, даже хуже, ведь теперь были пустые места без соломы. Здесь не было нашей мебели: стол, скамейка, койки и даже сломанное кресло-качалка были здесь, когда мы пришли. Все, что принадлежало нам, было в старом сундуке в нише у огня, а еще был наш помятый чайник.

Я подумала о том, что можно было сделать зелья и настойки, которые можно было использовать в дороге или продать. Но я впервые не хотела делать это, взвешивать и отмерять, затеряться в ремесле. Я ничего не хотела. Я смотрела на водянистый суп и чувствовала комок в горле. О, ради богов…

И хотя был ранний вечер, я растопила камин и легла на матрас, укутавшись одеялом до ушей. Я спала, пока могла. Это вторая ночь. Этой ночью она начнет говорить со мной.

* * *

Три месяца он был почти во всех моих снах. Высокий, как Сайлас, и худой, как он. И, как и с Сайласом, я никогда не видела его лица. Порой я успевала заметить блеск глаза, видела улыбку, но все было фрагментами, как бывает во снах, когда ты знаешь что-то, не осознавая этого. Если подумать, то не было совпадения, что человек из сна появился в моей жизни вскоре после Сайласа. Но это не имело значения, ведь, кем бы он ни был, его присутствие успокаивало. Он говорил, но слова исчезали, оставалось лишь ощущение, что все будет хорошо. Я его знала. Он был моим другом.

Он порой брал меня за руку, потирал, поддерживая, мое плечо. Как-то раз он стоял за мной, пока я работала за столом в старой аптеке, обнимал меня длинными руками, пальцы впивались в мою талию с властью, что пугала меня. Я проснулась тогда с колотящимся странным, запретным образом сердцем.

В этот раз мне снился дом. Я снова была в аптеке, смешивала лекарство. Эти сны я любила и ненавидела больше всего: любила, потому что возвращалась к себе, делала то, что любила, ненавидела, потому что это были лишь сны, потерянные, как и отец. Этой ночью тот человек стоял рядом, кивал, улыбался, а я добавляла в лекарство щепотку то того, то этого. Он называл рецепт, и я слушалась, делала, как он велит, ощущала его радость. Я была в любимой синей тунике, карманы фартука были тяжелыми от ингредиентов, я была сосредоточена. Я знала, что эта смесь – самая важная из всего, что я делала. Это спасет мою маму, это вернет мне брата. Это зелье могло изменить все. И я могла это сделать. Только я могла.

Мужчина сказал что-то, и я успела заметить вспышку белого, и он отвернулся. Я посмотрела на зелье, а оно выкипало, испорченное, и мужчина качал головой, его недовольство было понятным, я могла ощутить его на вкус. Начался стук, Совет был у двери, называл меня ведьмой, предательницей, кричал, что они знают, что я делаю зелье, что они повесят меня. Сожгут за такое. Я видела свет факелов в окнах, стекло таяло от жара огня. Сотни кулаков стучали в дверь аптеки, звали меня на смерть, а мужчина молчал, стоял спиной ко мне, опустив разочарованно плечи.

Конечно, когда я проснулась, стучала не толпа, а мама. Огонь спокойно горел. Я спала пару часов, и я села, едва дыша, все еще помня кошмар, тени играли в комнате, словно танцевали дети. Мои руки дрожали, пальцы были сжаты, словно я держала ложку.

Стук изменился, стал размеренным, и холодок пробежал по моей спине. Она стучала, будто начинала мелодию, раз-два-три, раз-два-три. И у нее были свои реплики в этой пьесе, я ждала их во тьме.

- Просыпайся, кроха, - сказала мама, изображая любовь. – Проснись и пой, дочурка, моя милая малышка.

- Хватит, - прошептала я, закрывая руками уши. Я не знала, помнила ли она, что говорила и делала в такое время. Я надеялась, что нет.

- Эррин, - звала мама за запертой дверью. – Ты меня слышишь, милая? Мне одиноко, Эррин. Я скучаю по твоему отцу. О, как я скучаю! И Лиф. Помнишь брата? Красивого, умного брата. Была ли хоть одна мать так одарена двумя прекрасными детьми? Ты не откроешь дверь, дитя? Не выпустишь меня? Не поплачем вместе по потерянным мальчикам?

Моя губа дрожала, слезы выступили на глазах.

- Я слышу тебя, красавица моя, - она царапала дверь. – Я чую тебя. Слушай, Спящий принц идет. Он придет сюда с армией. Я не хочу, чтобы он забрал и тебя, не хочу, чтобы он лишил меня моих деток. Иди сюда, дитя, и я защищу тебя. Иди к маме, Эррин.

Я слышала, как она скребется, и сглотнула.

- Ты не будешь одна, малышка.

- Я не хочу быть одна, - прошептала я, слова вылетели сами, я едва их слышала, но зверь их слышал.

- Тогда открой дверь, Эррин. Открой дверь.

Слезы стекали по моим щекам, я встала, отбросила одеяла, и деревянный пол скрипнул.

- Умничка, - улыбка была в ее голосе. – Моя девочка. Иди ко мне.

Но когда она услышала, как я наливаю себе воду, я перестала быть ее девочкой. Она злилась, а я старалась не слушать ее, думать о воде, о каждом глотке, что заглушал ее. В первый месяц я была близка к тому, чтобы открыть дверь, выпустить ее, ведь ничего не могло быть хуже ее слов о том, что Лиф и отец были потеряны из-за меня. Она часами рассказывала мне, как ненавидит меня, что никогда не хотела меня, и как мой отец горько плакал, когда я родилась, и просил утопить меня. А потом все изменилось, она рассказывала, как любит меня, и что у нас есть только мы, и что она всегда этого хотела. Он говорила, что ее избрали, и я тоже буду избранной, если открою дверь…

А теперь я набила в уши солому, смоченную воском, повязала ткань на голове, чтобы удержать это на месте. Это не заглушало ее полностью, но худшее я не слышала. Когда от стука начал подпрыгивать висящий чайник, я посмотрела на дверь, но у нее не было сил выломать дверь. Я ждала, пока она устанет, и когда это случилось – а я знала, что это не будет длиться долго – я прошла на носочках по комнате и открыла сундук. На меня нахлынули воспоминания, давя на меня, заполняя собой.

Здесь был плащ отца, и я еще могла ощутить его запах, подняв вещь. Запах сена и земли впитался в плотную шерсть. Я прижала плащ к лицу, и мои щеки словно царапала борода, я словно целовала отца на ночь, и сердце сжалось от боли.

Я тихо рылась в сундуке, двигала старые книги, письма и рисунки из старой жизни, бронзовые весы, укутанные в бархат, что были слишком ценными, чтобы использовать здесь, слишком важными, чтобы продать. Это был подарок от господина Пэнди, когда я прошла экзамены третьего года с прекрасным результатом.

И на дне было погребено то, что я и искала: большая книга сказок мамы в кожаной обложке. Края обтрепались, переплет местами не соединялся со страницами. Темные пятна испачкали кожу там, где наши пальцы касались ее, отпечатки взрослых и детей украшали обложку.

Я узнала эти старые истории до того, как научилась доить корову, и я забрала книгу к себе на матрас, открыла инстинктивно на истории об Алом оборотне. Это стало ритуалом, откапывать книгу со дна сундука в полнолуние, читать о сказочной версии настоящего зверя, что таился в соседней комнате. Реальность отличалась от сказки, и это знало уже все королевство.

В сказке «Алый оборотень» девушка потерялась в лесу, и ее спасла красивая женщина, увела в замок и накормила. И ночью девушка проснулась, ощутив, как в ногу впиваются острые зубы, красные глаза смотрели на нее поверх простыни. Она бежала изо всех сил, добралась домой, где упала в объятия радостного отца. Через месяц она рано легла спать, странно себя чувствуя. Когда она проснулась утром, на ее ночной рубашке была кровь, и ее засохшие следы оказались меж зубов. Она вышла и спальни и обнаружила, что ее бедный старик-отец мертв, хотя двери заперты изнутри. Она убежала в лес, спряталась среди деревьев, где через месяц укусила заблудившегося лесоруба. Он сбежал, рассказал друзьям и жителям деревни о нападении, и они охотились в лесу, пока не поймали ее.

Ее привязали к шесту на городской площади, под ней разожгли костер. Она сгорела, а жители зажгли факелы и пошли к дому лесоруба, не слушая мольбы испуганной семьи внутри, их лица были прижаты к окнам, пока они смотрели, как их друзья и соседи сжигают их дом, зная, что все они внутри.

Проклятая девушка из книги в полнолуние обрастала красно-коричневым мехом, у нее появлялись острые уши, но моя мама не менялась физически. Пока луна увеличивалась, она становилась беспокойнее, взгляд бегал по комнате, руки дергались в неестественных движениях. Белки ее глаз розовели, а потом краснели, и когда проходило полнолуние, они бледнели. В такие ночи к ней нельзя было подходить, хотя ее кожа не трескалась, а кости и зубы не удлинялись, все человеческое в ней сметала тяга кусать и рвать пальцами и словами.

Когда зверь пробудился в ней в первый раз, я вошла слишком поздно, и она бросилась, схватила меня за ногу и потащила по полу. Я надбила один зуб, когда мое лицо ударилось о гнилую солому, покрывающую старое дерево. Если бы это случилось на пару секунд раньше, если бы солнце не взошло над горизонтом, если бы я не была в шерстяных штанах, так много если и удачи… Может, я была бы такой, как она.

В начале, пока я не поняла, с чем имею дело, я пыталась найти лекарство в своих старых книгах, найти ее симптомы. Я думала, что нужно лишь найти верную страницу и рецепт. Я думала, что все получится. Но совпала только сказка в книге, которую я боялась открывать, пока отчаяние не заставило меня. И я уже знала к тому моменту, что лекарства нет.

Я надеялась успокоить зверя, чтобы он уснул, ромашкой, хмелем, лавандой, лимонным бальзамом. Но она прорывалась через все, даже если дозы были слишком большими, она стучала в дверь через час или два.

Наконец, я отчаялась и обратилась к опасным растениям: мак, горькая полынь и разбавленный настой из аконита. Я нарушала комендантский час и собирала темные корешки и ягоды, боясь отчасти, что убью ее, отчасти – что она убьет меня первой. С растениями нужно было обходиться, как со зверем. Их не стоило искать, но если приходилось, им нельзя было доверять, их нужно было бояться и уважать. Ее я боялась больше.

Ничто не сработало. Она провожала меня голодным взглядом, когда приближалась полная луна, ее пальцы скрючивались, как когти, и она нюхала меня, когда я вела ее в кровать. Поняв, что я провалилась, я перестала помогать ей, а выигрывала себе пару часов тишины. Если бы меня увидел сейчас мой наставник, господин Пэнди, он был бы в ужасе.

Она все равно выглядела как мама, когда пыталась ранить меня. Она не выла, а шептала мое имя, просила открыть дверь, уговаривала быть с ней, успокоить ее. Только в такие моменты она со мной говорила.

* * *

Я перевернула страницу и увидела Спящего принца. Я смотрела на его иллюстрацию, его серебряные волосы разметались под ним и ниспадали на страницу. В его руках была красивая темнокожая женщина. Он смотрел, и лицо его было гордым, властным, а она смотрела на него. Одна его рука лежала на ее лице, и она прижималась к его ладони, прикрыв глаза от наслаждения.

Пока я не стала учиться, я не знала, что Вестник был частью сказки о Спящем принце. Я слышала о нем, конечно. Будь хорошей девочкой, или придет Вестник, - так говорили родители. Я не знала, что это было связано со Спящим принцем, пока в один день не полистала копию сказок господина Пэнди, пока ждала, чтобы закипело зелье. Я впервые прочитала сказку сама, в детстве мама, папа или Лиф читали ее мне, а когда я подросла, старые сказки перестали меня интересовать, мне нравилось придумывать свое. Но в тот день я взяла книгу и прочитала ее. Включая часть, в которой Спящий принц стал отцом, так и не узнав об этом. Я понимала, почему мне ее не рассказывали, мне бы снились кошмары неделями о девушках – и обо мне – идущих к Спящему принцу за проклятым сыном, чтобы их сердца вырвали. Это было ужасно, пугало все равно, у трагической истории оказался еще более мрачный конец.

Когда я узнала это, стало сложно верить, что этот сияющий улыбающийся принц из книги ел сердца. Я смотрела на то, как он держит дочь крысолова, словно она сделана из стекла, он мог обхватить сердце и лелеять его. Его теплые янтарные глаза приглядели бы за ним. Я все еще не могла изменить своего мнения, представить эти слова. Хоть я и знала, что это не сказка, а правда.

Я подумывала, что если внимательно изучить сказку, можно как-то остановить это. Вестника заметили в наших лесах с темноволосой девушкой, никто не подумал об этом. Мы решили, что это пара влюбленных убегает из Лормеры, так было не в первый раз, и мя не придали этому значения. Пока не было слишком поздно. Каждый век сын Спящего принца будет подниматься из могилы и искать сердце, чтобы накормить отца. Бред, сказки старушек. Мы забыли, что Спящий принц и его сын были на самом деле.

* * *

Когда наступил рассвет, я сделала завтрак матери, чай для нее и вымыла ее. Я вымела часть соломы из ее комнаты, сменила некоторые одеяла на кровати. Она лежала на спине, когда я закончила, смотрела в потолок, и я оставила ее, заперев дверь.

Я хотела уйти, но услышала приближающиеся голоса и, запаниковав, потянулась за ножом. А потом вспомнила, что сегодня эвакуация, и выглянула в окно, чтобы убедиться. Старик Сэмм прошел мимо, таща маленькую тележку с мешками, ворча на солдата в зеленом рядом с ним. Если бы место было другим, я бы открыла окно и помахала, но я не сделала этого. Я не хотела привлекать к себе внимания, не хотела солдат здесь, говорящих, что нам нужно уходить. Я надеялась, что Анвин поверил, что маме плохо, и не заставит нас уходить. И не имело значения, что полнолуние прошло, я могла напоить ее чаем и сказать, что она еще слаба из-за болезни. Если я выведу нас отсюда в ближайшие дни, у меня будет еще три недели, чтобы найти безлюдное место, чтобы спрятать нас, может, на юге, в горах к реки Пеналуна.

Мне нужно было пойти к колодцу и набрать нам воды, чтобы потом не выходить. Чем меньше меня видели, тем лучше, и тем вероятнее они подумали бы, что мы ушли. Мне нужно было уйти в лес. Я помнила, что Анвин говорил, что попавшихся в поле зрения людей могли убить.

Мне было все равно, выбора не было. Мне нужны были травы, ягоды, орехи и клубни. Мне нужно было убедиться, что нам хватит еды на несколько дней, нужны были зелья, чтобы продавать их по пути. Мне нужно было побольше макового чая, чтобы держать зверя на цепи. Мне нужно было держаться подальше от границы, не попадаться на глаза.

* * *

Лес был неприветливым, и я тихо шла меж деревьев, держась теней и пригибаясь. Я знала, где искать мак, а где паслен, и я сначала пошла туда, двигаясь медленно, прислушиваясь. При виде белки, бегущей по ветвям сосны, я вздрогнула, а потом, не думая, бросила в нее нож. Я не попала, и белка исчезла, но нож громко стукнул по коре в тишине леса, и я застыла, слушая, боясь уловить крики и шаги, бегущие ко мне из-за моей ошибки. Я долго ждала, пока не успокоилась, подняла нож, благодаря удачу, и спрятала его в ножны. Но я не попала, жаль, отец не научил меня охотиться. Я бы могла убить и получить мясо для ужина.

А потом я вспомнила, что с огнем придется осторожничать, чтобы не привлекать внимания, и я надеялась, что удача поможет мне и избежать солдат и Анвина так же, как белка избежала меня.

Никого не было видно, я собрала коробочки маков и пошла к паслену, когда услышала тихий шелест. Я не сразу сообразила, а потом пошла и поняла, что это такое – плащ задевал листья. Я тут же пригнулась, подняла край своего плаща и пошла беззвучно, а потом спряталась за кустом остролиста, сжимая нож, сердце колотилось в груди.

Если бы я не учила три месяца, как он двигается, я бы не узнала Сайласа, идущего по лесу. Его длинные ноги были полны решимости, он пересек тропу передо мной. Где-то в двадцати пяти или тридцати футах от меня он остановился, отклонил назад голову и, не снимая капюшона, осмотрел окрестности. Я раскрыла рот, и я не знала, все ли в порядке с моей головой, но я снова смотрела заново момент нашей первой встречи в этом лесу.

Когда появилась другая фигура в плаще, я чуть не закричала, но звук не сорвался с губ, утих, как только Сайлас развернулся, заметил фигуру и радостно улыбнулся. И я снова чуть не закричала, когда Сайлас, которого я считала не любящим прикосновений, обвил фигуру в капюшоне руками, словно родственника, которого давно не видел. Они долго обнимались, похлопывая друг друга по плечу, а потом отстранились, глядя друг на друга, и держались за руки, пока тихо говорили. Я не слышала их слов, но видела, что они рады друг другу. Горький укол ревности пронзил мое горло. Мне он никогда не был так рад.

Они повернулись к Алмвику вместе, и я, не мешкая, пошла следом, забыв о своих заданиях. Кто этот человек, что Сайлас рискует быть увиденным… быть убитым? Потому он здесь? Они шли, и я отметила, что незнакомец ниже Сайласа, он двигался чуть быстрее, чтобы успевать за шагом Сайласа, и мне стало не по себе, когда Сайлас обхватил рукой плечи незнакомца, и так они пошли дальше. Они порой останавливались, говорили, а потом шли дальше, и мне приходилось прятаться за кусты и деревья, чтобы не попасться им на глаза. И я упустила их, пока старалась не дать им понять, что я иду следом, и я запаниковала, когда добралась до места, где видела их, и не нашла ни следа.

Я осматривала землю, искала следы на листьях, отпечатки ног, и тут сзади раздался странный свист и стук. Мурашки побежали по коже, пульс участился, но вскоре мозг понял, что это за звук. Вид второй стрелы, вонзившейся в ствол дерева у моей головы, подтвердил мои страхи.

Солдаты.

Я забыла Сайласа и его друга, бросила корзинку и побежала.

Я двигалась среди деревьев зигзагами, чтобы солдатам было сложнее, я слышала, как они бегут за мной, крича, их жажда крови от преследования росла. Я не думала, что они так близко к городу, ожидала их дальше в лесу, защищающих границу. Я не останавливалась, чтобы увидеть, сколько их там, не думала сдаваться, зная, стоит мне опустить капюшон, как меня убьют. Вместо этого я перепрыгивала корни и раскидывала сухие листья, мчась туда, где должен был находиться дом. Я пробивалась сквозь кусты, и ветки ломались, цепляли мои волосы, ударяли по лицу и телу.

Еще одна стрела пролетела мимо меня, и мое правое ухо обожгло болью. Я вскинула к нему руку и увидела кровь. Нет, нет, нет. Я все бежала. Плащ зацепился о павшее дерево, и я рухнула, от столкновения с землей застучали зубы. Я подняла голову и увидела, как камень падает в десять футах от меня. Если бы я еще бежала…

Я откатилась и бросилась влево, в густую чащу лиственниц, молясь все время, чтобы Сайлас или хоть кто-то пришел, я слышала, что меня догоняют.

Когда я вырвалась из чащи, я чуть не врезалась в стену из десяти или больше зеленых туник, их мечи были подняты, они бежали на меня, но не обратили внимания и пронеслись мимо, и я растерянно обернулась и увидела, что меня преследовали не солдаты, а группа людей, их было около пятнадцати, в черном, в руках сжимали копья и мечи. Они бросились на солдат, что оказались между нами. Их лица были покрыты шрамами, броня не сочеталась, и в их действиях была видна злоба.

Один из солдат бросился ко мне, схватил за руку и потащил подальше от боя. Звуки сражения эхом отдавались от деревьев: крики и вопли, звон металла о металл. Воздух пах металлом, и когда я рискнула оглянуться, я увидела огонь на некоторых копьях, огонь летел и со стрелами. Одного из солдат задело, и он упал без движения на сухие листья. Я вскрикнула, а потом перед моим лицом оказалась земля, и мне пришлось вытянуть руки, чтобы не врезаться в нее во второй раз.

- Поднимайтесь, мисс, - рявкнул солдат, - если не хотите умереть здесь.

- Простите, - я с трудом поднялась на ноги. Я вскинула голову и удивленно раскрыла рот. Солдат, говоривший со мной, был с синей лентой, и он сжимал меч так крепко, что я видела связки на его запястье под шрамами, что оставил раскаленный металл. Когда я видела его в последний раз, четыре месяца назад, он был мальчиком, как Лиф. Его темные щеки были гладкими, карие глаза – большими от страха и надежды, когда он просил мою лучшую подругу пойти на танец урожая с ним.

Человек передо мной был в железном шлеме, на его подбородке была щетина, его лицо изменилось, стало острее и сильнее. Его глаза сияли, но не надеждой, а тревогой, глядя поверх моей головы.

- Это ты? – спросила я, не веря, что нашла потерянную связь с прошлым.

Узнавание вспыхнуло на него лице, появилась улыбка.

- Эррин? – спросил он, и я кивнула.

А потом раздался жуткий свист, он пошатнулся и упал на живот с удивленным стоном.

Из его ноги торчала пылающая стрела.

Глава 6

- Кирин? Кирин, нет! – закричала я, протянула руки к стреле, что уже догорала. Тут я поняла, что еще сжимаю нож в руке, сжимаю так долго и крепко, что рукоять оставила след на ладони.

- Двигайся, Эррин, не останавливайся, - сказал Кирин Догласс, встав с кряхтением на ноги. Он потащил меня прочь, а шум за нами становился все ближе.

Стрелы летели мимо нас, падали на землю, я пригибала голову, мы бросались то вправо, то влево, чтобы уйти с пути. Он подпрыгивал, хромая, его зубы были сжаты, он смотрел на деревья впереди. Я не оглядывалась, хотя хотела узнать, держатся ли солдаты. Звон меча о меч эхом разносился по лесу, паника поднималась во мне. А если они проиграют? Я отогнала мысль и придвинулась к Кирину, обхватила его рукой за пояс, помогая идти по бесконечному лесу. Я не сразу поверила, когда увидела край леса.

Когда мы покинули лес, он упал на землю, стиснув зубы, его глаза пылали на бледном лице, пронзенная нога была перед ним.

- Нужно идти, - торопливо сказала я, оглядываясь. Нас могли в любой момент догнать.

- Не могу.

- Там могут быть големы.

- Нет, - прохрипел он.

- Ты не знаешь…

- Эррин, - это был приказ. – Нужно, чтобы ты вытащила стрелу, - процедил он.

- Нет. Это плохая идея. Стрела сейчас – заглушка, ее можно вытащить только у врача.

Он вздохнул.

- Хорошо. Проверь, вышла ли она с другой стороны, ладно?

- Похоже, вышла. Посмотри, - сказала я, и он напрягся.

- Не могу.

- Кирин, это здесь…

- Эррин. Я не могу, - процедил он. Он снял шлем и бросил рядом с собой, расстегнул плащ и сорвал с плеч, уронил на шлем. Его короткие кудрявые волосы блестели от пота. Он отворачивал голову от ноги.

Я спрятала нож в ножны и сделала, как он просил, хотя мне было не по себе рядом с раной. Стрела вспорола его плоть. Вблизи это выглядело ужасно. Кончик стрелы был чистым.

- Да, - сказала я, сглотнув.

- Наконечник еще там?

- Да.

- Чем прикреплен? Веревкой? Проволокой? Воском? Видно?

- Думаю, воском. Или клеем? – я склонилась и рассмотрела. – Воск. И хороший.

Он вздохнул.

- Слава богу. Можешь отрезать наконечник.

- Зачем?

- Нужно осмотреть его. Проверить на яд.

- Это потревожит рану.

Он покачал головой.

- Прошу, Эррин. Нужно узнать. Все просто, - он звучал ужасно спокойно, но его руки дрожали, лицо было серым и напряженным, и мне было плохо.

Я вспомнила свое бучение, я видела, как лекари чистят и обрабатывают раны, как вытаскивают из ран металл и дерево, чтобы мои препараты сработали. Я смогу.

Я порвала его штанину по шву, а потом обхватила левой рукой древко стрелы, оперлась о его колено, не обращая внимания на его судорожный вдох. Я обхватила другой рукой наконечник. Я не была целителем. Я не ломала кость, чтобы срастить ее правильно, но я могла представить, что все было примерно так же, и было ужасно понимать, что ты голыми руками собираешься причинить кому-то боль. Мой желудок снова сжался, когда я посмотрела на наконечник. Он не вышел полностью от удара, значит, застрял. Он тоже это чувствовал.

Глубоко вдохнув, я закрыла глаза и быстро дернула правой рукой, чувствуя себя ужасно, когда наконечник под крики Кирина отломался.

Я посмотрела на него, пот стекал по его лицу.

- Кирин, - сказала я, но он слабо поднял руку.

- Проверь конец стрелы, - сказал он, голос его был напряженным. – Воск остался? А щепки торчат?

- Нет. Прости, Ки…

Без предупреждения он схватился за стрелу у перьев и вытащил ее. Он рухнул лицом на землю, а через миг поднялся, его тошнило.

Я отошла, вытащила нож и отрезала от его брошенного плаща полоску с воротника, где он был чище, сделала жгут под его коленом. Кровотечение замедлилось, и я оторвала еще полоску ткани, прочистила ею раны. К счастью, они были не такими страшными.

- Ты везучий, - сказала я, отрезала еще две полоски, чтобы заткнуть рану, а потом третью для перевязки. – И глупый.

- Прости, - сказал Кирин и плюнул на землю.

- Никогда больше так не делай. Никогда. Ты не знаешь, что могло случиться. Ты мог лишиться всей крови.

- Лучше умереть здесь, чем в палатке у медика, - он держал ткань, что затыкала рану, пока я перевязывала поверх, чтобы все осталось на месте. Когда я закончила, я посмотрела на него и заметила, что у него был амулет, тусклый в холодном свете. Настоящее золото. Я увидела три звезды на нем и прикусила язык.

- Что ты там делала, Эррин? – спросил Кирин, вытер рот остатками плаща и уставился, словно я могла исчезнуть в любой миг. – Где Лиф?

Звуки борьбы были уже тише, или дело было в расстоянии, или одна сторона побеждала.

- Твою рану должны осмотреть. Там может быть заражение.

- Эррин, где он?

Я отогнала знакомую тесноту в груди и рассказала ему просто то, что знала: Лиф в Лормере, на которую напал Спящий принц, и больше мне ничего не слышали. Но я думала, что он жив.

Кирин не обрадовался моим словам. Он помрачнел, он выглядел древним, уставшим, словно кости под его кожей поменяли места, сделав его другим, новым. Он постарел передо мной, уже не был мальчиком, и искра в его глазах погасла.

- Эррин, - сказал он, и я знала этот тон. Таким говорил Сайлас, если я начинала говорить про Лифа. Я устала от этого.

- Не надо, - сказала я, пока он не начал рассказывать, что мой брат вряд ли жив. – Ты знаешь Лифа. Ты знаешь его не хуже меня. Думаешь, он позволил бы себе попасть в ситуацию, где его убили бы?

- Тогда где он?

- Я… не знаю. Может, ранен или в плену. Но он жив, Кирин. Я это чувствую. Он вернется, как только сможет. Я знаю.

- Я слышал отчеты из Лормеры, и…

- И я. И я спрашивала всех беженцев насчет пойманного трегеллианца, - я не давала ему говорить, заглушая попытки возразить. - Я считаю, что он получил ранение, когда сбегал из замка, и теперь он где-то ждет, пока рана заживет.

- Тогда почему он не написал? – Кирин бесил своим добрым тоном.

- Может, он отправлял весть. Может, пытался, но не смог. И граница теперь закрыта. Мы можем долго еще о нем не услышать.

- Не думаю, что он бы бросил тебя здесь, - тихо сказал он, в глазах была жалость. – Не бросил, если бы мог помочь, Эррин, прими факты. Лиф точно мертв.

- Нет, - в ушах гудело, словно я прижалась головой к стене с осами.

- Я тоже не хочу в это верить, - начал Кирин.

- Так не верь, - рявкнула я, закрыв руками уши, как ребенок.

Мы молчали.

- Ты живешь в Алмвике? В одной из тех хижин? – спросил позже Кирин.

Я опустила руки, ведь они все равно не заглушали его, и кивнула, выдавливая слова поверх крика, что стал комком в моем горле.

- Да. Лиф нашел нам это место.

Я не упустила то, как он нахмурился, но не успел ничего сказать, до нас донеслись крики.

- Тебя здесь быть не должно, - сказал он и попытался встать. – Идем.

И хотя я злилась на него из-за сомнений, я обвила его рукой и помогла подняться, не обращая внимания на его стон, когда его левая нога коснулась земли.

- Когда ты попал в армию? – спросила я, пока мы медленно шли к центру Алмвика. В Тремейне он учился, как и я, но у кузнеца. Он хотел получить себе свою кузню. Он хотел работать и получить лицензию гильдии.

- Я исполняю свой долг, - сказал он, но голос его был лишен эмоций.

- Долг? Когда это у тебя появился долг стать солдатом?

Он остановился рядом с заброшенной хижиной, тяжело дыша, и посмотрел на меня, добрые карие глаза теперь были строгими, губы превратились в линию.

- Меня забрали, - сказал он. – Всех подходящих мужчин от восемнадцати до сорока лет забрали. Это делали принудительно и по всему Трегеллану.

Я моргала, переваривая услышанное.

- Как? Как это может быть принудительным?

- Они ловят тех, кто отказался. Забирают землю, имущество, вещи. Семьям угрожают. Если ты не сражаешься, тебя арестуют, и семью выгонят из дома.

- Но это неправильно. Это не по-нашему. Так могло быть в Лормере.

Кирин вскинул брови.

- Это старый закон. Его не изменили. Каждый дом должен отдать хотя бы одного мужчину в армию, когда так приказывает правитель страны. В последний раз так было во время войны с Лормерой. Совет возобновил это. И все происходит быстро.

- Такое возможно?

- Да, - голос Кирина был мрачным. – Хотя если показать, что ты верующий, тебя могут отпустить.

- Но таких не осталось, - медленно сказала я. – А остальные? Мужчины старше? Женщины? Господин Пэнди? Лирис? Ульрик? – я перечисляла знакомые имена.

- Всех полезных сослали в Трессалин, включая Ульрика, - его губы дернулись при упоминании его старого наставника. – Они хотят использовать всех способных в подготовке к войне. Мужчин старше отправили делать оружие, как и некоторых женщин. Пэнди остался в Тремейне. В аптеке. Лирис тоже дома. Большинство женщин оставили дома, чтобы сохранить фермы и вести дела. Пока что.

- Пока что? Они заставят женщин сражаться?

- Если станет плохо, - он задумчиво посмотрел на меня. – Ты же не хочешь сказать, что пошла бы в бой?

- Думаешь, я не могла бы?

Он напрягся и попробовал улыбнуться.

- О, знаю, могла бы. Думаю, оставят выбор, - он замолчал. – И выбирать нужно с разумом. А не говорить людям, что это для славы. Нет ничего почетного в смерти… - он замолчал слишком поздно и посмотрел на меня, бледнея. – Прости, - сказал он, и я отмахнулась от его извинения. – Ты училась в аптеке. Тебя захотят для этого.

- У меня нет лицензии.

- Если так продолжится, им будет все равно. Я был кузнецом, и смотри на меня теперь, - он указал на окровавленную форму.

- И как там? – тихо спросила я. – Есть возможность, что станет очень плохо, чтобы женщин позвали в бой?

- Не знаю, - медленно сказал он. – В Тремейне все хорошо. Снаружи, по крайней мере. Изменений видимых нет. Нападений тоже. Люди готовятся, запасают еду и топливо, убирают в землянках, чтобы прятаться, но паники нет.

Я слышала что-то в его голосе, что заставило меня думать, что есть что-то еще.

- Но?

Кирин пожал плечами и невольно сделал шаг, тут же вскрикнул и схватился за мое плечо, глубоко дыша. Я ждала, пока его лицу вернется цвет, а потом склонилась и посмотрела на его ногу. Кровь вытекала через повязку, но не сильно. Я кивнула, чтобы мы шли дальше, я все еще придерживала его.

- Когда покидаешь Тремейн, видно богачей, что движутся в Трессалин с телегами ценных вещей, - продолжил он. – Видишь ряды мужчин – парней – что идут, чтобы стать солдатами. Их матери, сестры и жены, дети плачут, пока те уходят. И лагерь беженцев в Тирвитте чувствуется запахом задолго до того, как его становится видно. И в лесу есть люди, и каждый день приходят отчеты о том, где он и что сделали его големы. Лортуна, Хага, Монкхэм… Честно говоря, мы надеемся, что до боя не дойдет. У нас нет людей даже после призыва. Мы сто лет жили в мире, мы не готовы к войне. Особенно, к войне с големами. Как убить камень? У нас нет техники. Нельзя отправлять людей против камней. Мы едва сможем сражаться против других людей.

Я оглянулась на лес, где оставались его товарищи. Но оттуда не вышли и другие.

- А кто они? – я кивнула на лес. – Беглецы или армия Спящего принца?

- О, это его, да, - я заметила, что он не называет принца по имени. – Толпы людей. Они вскоре начали думать, что если действовать самим, они выживет. Серебряный рыцарь управляет армией людей, находит изгоев и предателей, готовых убирать сопротивляющихся жителей. Он начал отправлять отряды в лес, чтобы сломать ряды нашей армии. Проверяет нас. Это уже третий раз поблизости. Они не выходят из леса. Но и не приходят к нему.

- Серебряный рыцарь? – я впервые слышала о нем.

- Вестник. Он ведет смертную армию своего отца.

- Конечно, - я поежилась. Они объединились.

- У нас есть отряды вдоль границы, от берега до берега, они патрулируют и отгоняют их… - он замолчал, хмурясь. – Но долго так не продлится, - он с тревогой посмотрел на меня.

- Мой рот на замке.

- Я подозреваю, что он играет с нами. Если бы он хотел напасть, он бы это сделал. Но это? Отправлять отряды, чтобы изводить нас, дразнить Совет? Он знает, что мы убегаем, что мы его не победим. Для него это игра. Лортуна пала быстро, и мы узнали об этом из его послания Совету, где говорилось, что он победил и провозгласил себя королем.

- И он не будет нападать?

- Пока нет. Он хочет сначала разрушить храмы и убить верующих в Лормере. Он настроен против богов Лормеры.

- Почему? Почему он нападает на верующих? – я не была религиозной, здесь таких было мало, но мысль сжигать храмы и убивать монахов повергала меня в ужас. Это как бить детей. А почти все они были безобидны.

- Сожгите еду, и люди будут голодать, ослабнут, восстанут против друг друга. Разрушь храмы и их служителей, и людям будет некуда уйти, они лишатся убежища. Не будет надежды. Особенно, в Лормере. Они уже обезумели из-за пропажи живой богини, так что для него это все игры, - он замолчал, в каждом слове звучало отвращение. – То, что он делает с верующими… Это ужасно, Эррин.

- Что он делает? – я не хотела знать, но не успела остановить вопрос. И, судя по скорости ответа Кирина, он ожидал это.

- Он вырезает их сердца. Мужчинам, женщинам, семинаристам, служителям. Он не выбирает, не смотрит на их возраст. Он собирает из тел сердца и выставляет на площадях городов. Их охраняют его люди. Их могут получить птицы или крысы. Но не люди. Тела бросают в ямы, чтобы не было Пожирания. Он запретил это, и за голову Пожирательницы грехов назначена цена. Хорошая. Ее и так не любили, по слухам. Судя по цене за нее, уверяю, он получит ее до середины зимы.

Я замерла.

- Зачем? Зачем он это делает? – мне было плохо из-за этой жестокости.

- Потому что он чудовище. Потому что лормерианцы – мыши, что годами дрожали перед их правителями и богами, боялись своих теней. Проще для него быть не могло, он просто пришел в замок и постучал в дверь. Они не отбивались. Они боялись и молились о спасении. И из-за того, что он ходит по Лормере без отпора, наш Совет убедился, чтобы тут у него такого шанса не было, - он посмотрел на свою форму, огонь в нем угас, и он стал похож на мальчика, которого я знала. – Почему ты еще здесь? Ты должна была уйти утром, так ведь? Нам сказали, все жители ушли сегодня. Где твоя хижина? Идем, я поговорю с твоей мамой, и мы уведем тебя до вечера.

- Не глупи, - сказала я быстро. – Тебе нужно вернуться к своим. Твою ногу должны осмотреть.

- Ты можешь ее подлатать. Разве не для того ты училась?

- Тебя должен осмотреть лекарь, а не аптекарь. Почему бы не встретиться позже? И мы обсудим, что делать. Идем, я тебя провожу до дороги.

Кирин склонился и заглянул в глаза.

- Во что ты ввязалась, Эррин Вастел?

- Ни во что.

- Врешь. Я тебя знаю. Ты не открыта. Что происходит?

- Если хочешь знать, мама больна, - я говорила то же, что и Анвину. – Я не могу пока что ее увести. Как только ей станет лучше, мы уйдем. Но я не хочу рисковать по дороге или в лагере, пока она такая, - я была близко к правде. – А пока мы будем осторожны.

- Может, мы сможем перенести ее в казармы. Это на безопасном расстоянии от леса. Мы сможем присмотреть за ней. Я приду, и мы…

- Твоя нога, - перебила я его, и он вскинул брови. Я заставила себя посмотреть в его добрые глаза. – Не нужно забывать о ране, - тихо сказала я. – Ты понимаешь, почему я боюсь. Это происходит быстро… Рана колотая…

- О, Эррин, - Кирин скривился, я чувствовала себя ужасно, ведь приходилось играть такой картой. – Прости. Я пойду, меня подлатают. А потом приду за тобой. Боги, если бы я знал, что ты здесь, я бы пришел раньше и забрал тебя, - он покачал головой. – Почему Лиф променял ферму на это?

Я уставилась на него.

- Что? О чем ты говоришь?

- Ферма. Все мы… Стой. Ты не знаешь?

- Что не знаю? Скажи, - настаивала я, но он покачал головой.

Он сглотнул и не смог смотреть мне в глаза.

- Ульрик говорил Лифу, что мы поможем: половина города была готова вложиться, чтобы спасти ферму. Мы купили бы ее, чтобы он выплатил потом, - он с жалостью смотрел на меня. – Твоего отца уважали и даже любили. Мы бы не дали ничему плохому случиться с одним из наших, но Лиф отказался, сказал, что вам не нужно милосердие, что он нашел работу и новый дом для всех вас. А потом вы ушли, и никто не знал, куда.

- Я…. – я не могла закрыть рот, мне становилось то жарко, то холодно. – Он бы не… Он бы не сделал этого. Он бы не увел нас из дома сюда.

- Мы думали, вы это выбрали. Новое начало, вдали от плохих воспоминаний.

- Я не знала этого, - гудение вернулось, пришлось покачать головой из-за этого. У нас был выбор, и Лиф выбрал это? – Я не знала. Я думала… никому не было дела.

- Ты думала, что Лирис или мне не было дела? – боль в его голосе не была скрыта, мне стало стыдно. – А господин Пэнди? А Дэплвуды? Ульрик? Как ты могла так подумать?

Я качала головой. Зачем Лиф это сделал? Зачем провел через половину страны, чтобы оставить в Алмвике, если можно было жить на ферме? Он любил ферму, потерю он воспринял сильнее, чем мама, так почему он решил уйти? А как же «семья важнее»? Если бы мы остались, мама бы… Он бы…

- Эррин, знаю, ты сильно любишь Лифа. И все мы, - Кирин перебил мои мысли, и я посмотрела на него. Он открыл рот, но резко остановился и посмотрел поверх моего плеча.

Два солдата бежали к нам. Они остановились, отсалютовали и замерли, увидев перевязанную ногу Кирина.

- Ты ранен? – спросил он Кирина.

- Я в порядке, Кел.

Солдаты посмотрели на меня с неприкрытым любопытством.

- Повезло, что вы выжили, мисс, - сказал мне Кел. – Когда мы увидели, как вы бежите к нам, сначала решили, что вы призрак. Что вы делали в лесу?

- Она из лагеря, из последовавших, - быстро сказал Кирин, солдаты переглянулись с пониманием. – Она собирала с целителями кору ивы. Я уже допросил ее и взял слово, что она больше туда не сунется, - добавил он. – Что случилось?

- Мы отогнали их. Убили троих, но они убили двоих наших, еще двоих ранили. Точнее, троих, - кивнул с уважением Кел. – Мы не знали, что случилось с тобой, но Кэм сказал, что видел, как ты отступал.

- Я в порядке. Кэм, скажи отнести тела погибших в лагерь для сожжения. Оставьте врагов как предупреждение остальным. Кел, подожди меня. Мне нужна помощь, чтобы вернуться.

Я удивленно посмотрела на Кирина, в его голосе звучала сила. Солдаты отсалютовали и отвернулись, успели взглянуть на меня. Я дождалась, пока они отойдут подальше, а потом заговорила:

- Они тебя слушаются.

Он кашлянул, но не смотрел мне в глаза.

- Я второй лейтенант.

- Поздравляю, - сказала я, и он фыркнул. – А последовавшие? – я подумала о женщинах, что в сказках следовали за армиями. Они не всегда были целителями. Не в привычном смысле.

- Есть несколько, - он склонил голову.

- О, - моя кожа вспыхнула из-за подтекста, а потом я поняла, что глупо веду себя как ребенок. Я жила в Алмвике, Дуба ради. – Что ж, это даже удобно…

Он уставился на меня.

- Я помолвлен, вообще-то, - заявил он, а потом громко сглотнул.

- Что? – сказала я. – Правда? И танец урожая…?

Он, стесняясь, улыбнулся, и я, не подумав, обняла его, поздно вспомнив, что он ранен. Он пошатнулся и застонал, схватился за мой плащ, чтобы не упасть, задыхаясь от боли, его лицо снова посерело. Я отстранилась и заметила, что Кел нас намеренно игнорирует.

- Кирин, прости. Прости. Ты в порядке? – он хотел нахмуриться, но все же улыбнулся. Это выглядело странно. – Поздравляю! Я так за вас рада, - я не могла перестать улыбаться. Я забыла, что можно так улыбаться. Щеки болели, и это было чудесно.

Он отодвинул меня на расстояние руки, его лицо сияло.

- Знаю, это глупо, но… - он пожал плечами. – Весной свадьба. Лирис хочет видеть тебя там.

- Это лучшее, что я слышала, - сказала я и не соврала. Я много раз видела их вместе из окна аптеки. То, что они вместе и счастливы, наполнило меня надеждой.

- Иди к ней, - сказал он. – Иди домой. К себе домой.

Желание сжало все внутри. Уйти домой… в Тремейн… в аптеку. Жизнь, которую я так хотела… Могла ли я? Я могла поговорить с господином Пэнди, поискать лекарство для мамы или средство для управления ею… Он бы понял. Я могла продолжить обучение. Сон вспыхнул в голове: я в аптеке, мужчина рядом со мной… И я вспомнила толпу у двери, но в этот раз они были там не из-за меня, а из-за мамы. Факелы горели, они требовали, чтобы я выдала им зверя.

Мы не могли уйти домой. Мы не могли быть среди людей. Слишком поздно.

Я посмотрела на него с печальной улыбкой.

- Иди, будь солдатом. Пусть тебе осмотрят рану. Поговорим позже, - сказала я.

- Не ходи в лес, - попросил он. – Приходи к казармам, если не хочешь говорить, где тебя найти. Можешь присоединиться к последовавшим.

- Да, второй лейтенант, - сказала я.

Он отсалютовал не как солдат, а потом повернулся, и Кел подошел к нему, занял мое место и помог ему идти. Он пропал из виду, и моя радость за него и Лирис начала угасать, я вернулась мыслями к брату. О чем он думал? Что планировал? Я хотела увидеть его, задать эти вопросы. Зачем он отвел нас сюда и бросил?

- Лиф, где ты? – сказала я вслух, приближаясь к хижине. – Вернись. Если причины не было, я побью тебя за это. Но… вернись.

* * *

Все мои мысли исчезли в тот же миг, как я вошла в хижину и увидела, что дверь в комнату матери открыта. Я ворвалась в комнату, сердце билось в горле, и я была рада видеть, что мама лежала на кровати, пока не услышала сзади кашель. Я обернулась, и все волоски на моем теле встали дыбом.

Его волосы были серебристо-белыми и короткими, обрамляли лицо, будто вырезанное из мрамора, таким оно было бледным и гладким. Он казался вырезанным, не настоящим. Но хуже всего были его глаза: золотисто-янтарные, они не мигали, глядя на меня. Кожа вокруг них была смазана чем-то черным, смолой или углем. Эти глаза не принадлежали человеку. Такие глаза были в книге. На лице Спящего принца.

Я застыла, ужас приковал меня к месту, ледяной страх парализовал меня, хотя разум кричал мне бежать.

Его глаза расширились, руки потянулись к плащу на краю кровати, а я вдруг смогла двигаться. Я не переставала думать. Я вытащила нож и бросилась, чтобы отогнать его от матери.

Он легко поймал мое запястье, сжал, пока я не уронила нож и не закричала.

- Что ты творишь, черт возьми? – спросил он в гневе, его голос был низким и хриплым.

Я поняла, к своему ужасу, что знаю этот голос. Человек передо мной был моим другом. Тем, кого я звала Сайласом Колби.

Глава 7

Нет. Я пыталась вырваться из его хватки, но его длинные пальцы были тисками на моей талии. Я запаниковала и перестала брыкаться, вместо этого я использовала свой вес против него, бросилась на него, пытаясь сбить с ног.

Это не сработало. Вместо этого он схватил меня за другую руку и завел ее мне за спину, поймал оба запястья одной рукой. Он встал за мной и прижал мою спину к своей груди, чтобы я не могла двигаться и лягаться.

- Помогите! – закричала я, извиваясь в его руках и топая, склоняясь в стороны, закидывая голову на его грудь, пытаясь сбросить его. – Кто-нибудь!

- Эррин, замолчи.

Звук моего имени был ударом в живот. Моя кровь закипела так сильно, что я была удивлена, как он не обжигается, касаясь меня.

- Как ты мог? – я наполнила легкие воздухом и снова закричала, горло болело. – Как ты мог?

Он зажал мой рот ладонью в перчатке.

- Перестань, - прошипел он мне на ухо, но я продолжала бороться, кричала в перчатку, пыталась его укусить. Я понимала, что мне конец, ведь он сильнее меня. Но я не могла перестать биться, перестать бороться, тело двигалось без приказа, я извивалась в его руках. Все не могло так закончиться. Прошу, если бы я могла…

Я посмотрела на маму, и меня словно облили холодной водой. Я перестала бороться и глядела на нее.

Она смотрела на облупившуюся белую краску на стене напротив кровати, и я понимала, что он может убить меня при ней, а она и глазом не моргнет. Он убьет меня при ней, а она не поднимет руку, чтобы остановить его. И боевой дух оставил меня, я обмякла в его руках.

Он развернул меня лицом к себе, все еще удерживая мои запястья длинными белыми пальцами, его голова была отклонена, чтобы ужасные золотые глаза смотрели мне в глаза. Я задрожала, кровь остыла. Я не хотела так умирать. Боги, прошу. Я не хотела умереть здесь и сейчас. Я не хотела, чтобы это было так. И мама…

Я не хотела, чтобы она так умерла.

Я заставила себя говорить. Молить.

- Прошу, отпустите нас, - мой голос обрывался. – Умоляю. Я никому не скажу, что видела вас. Прошу, отпустите… - я не сдержалась, и слова вылетали с всхлипами. – Прошу, пожалуйста. Сжальтесь… - я дрожала теперь так сильно, что не могла говорить, меня покинула вся смелость. Я боялась, что обмочусь, боялась боли. Мне было стыдно за свою мольбу, Лиф бы так не сделал. Я не помнила, как говорить с принцем. – Милорд, - я попыталась поклониться. – Прошу, Ваша светлость…

- Что? – резко сказал он, слова словно доносились издалека. – Как это понимать, Эррин? – на его щеках проступил румянец смятения, и он вдруг стал выглядеть уязвимым, как человек. А потом он помрачнел и моргнул, глядя на меня, раз, другой, а потом отпустил так быстро, что я пошатнулась. Я не успела выпрямиться и выхватить нож, а он взял плащ и с силой набросил на плечи, накинул капюшон, закрывая свои волосы. Я все еще видела его лицо. Его глаза.

Он яростно смотрел на меня, золотые глаза сузились до щелок.

- Я не Спящий принц, Эррин.

Моя грудь вздымалась, пока я смотрела на него и готовилась двигаться, как только это сделает он, его слова звенели в ушах, пока они не растеряли весь смысл. Мое сердце все равно билось учащенно. Я настороженно смотрела на него.

- Боги… - его глаза ярко пылали в черных кругах. Он выглядел… обезумевшим. – Правда? Ты подумала…? – он провел рукой по волосам, сбивая капюшон, а потом начал указательным пальцем стучать по большому так быстро, что движение казалось размытым.

И это знакомое движение прогнало мой страх, и мне стало стыдно, ведь я хорошо знала этот жест. Тревога, волнение. Сайлас. Я видела множество раз, как он так делает.

Я знала, что захочу поверить ему. Я хотела, чтобы это было простым недоразумением. Но я не могла ему верить. Пока что. Не безоговорочно. Потому что многое не вязалось, и я все еще дрожала и задыхалась, словно после долгого бега.

Инстинкт все еще просил меня бежать.

Я посмотрела на него пристально, на его странные глаза, волосы и лицо. Три месяца я смотрела на его губы, а теперь видела небольшой бугорок на его переносице, его лоб, белые ресницы и брови. Линия волос на лбу образовывала пик. Его кожа была матовой и белой, не похожей на плоть. Я не видела под ней вены, не было никаких пятен или веснушек. Не было тени на его челюсти. Его глаза были цвета меда и янтаря, и я даже затерялась в них.

- Я не Спящий принц, - повторил он, вырывая меня из мыслей.

- Хорошо, - сказала я после долгой паузы.

- Ты мне веришь?

Я не смогла кивнуть.

- Веришь? – потребовал он ответа.

- Буду честной, - сказала я тихо. – Я впервые увидела тебя без плаща. И ты… понимаешь, как ты выглядишь. Что бы ты подумал на моем месте?

Он отвел взгляд и прикусил губу, а потом снова встретился со мной взглядом.

- Я могу объяснить хоть немного. Ты меня выслушаешь?

Я кивнула, и часть напряжения покинула его глаза.

Пока он не окинул меня взглядом.

- Почему ты в крови? – спросил он странным голосом.

Я подняла руку к уху, но кровь высохла.

- О, - я старалась сохранять голос ровным. – Я попала в беду в лесу, - я посмотрела на него, пытаясь заметить признаки того, что он знал что-то об этом, о людях, что напали на меня. Они могли искать его.

- Когда ты была в лесу?

- Сейчас. Я… увидела тебя там. А потом на меня напали.

Он нахмурился, между бровей пролегла морщина. Я смотрела, как от этого меняется форма его глаз. Я поняла, что понятия не имею, как прочитать по его лицу, о чем он думает. Я его совсем не знала.

Он посмотрел на мою маму, а та не обращала на нас внимания, а потом осторожно схватил меня за локоть, чтобы вывести из комнаты. Я вздрогнула, и он тут же отпустил меня, уголки его рта напряглись. Я прошла за ним из комнаты, но сначала склонилась и подобрала свой нож. Он запер дверь и кивнул на скамейку, словно я была гостем. Сердце все еще колотилось, и я отвернулась от него, но села, положила ладони на колени, стараясь выглядеть спокойной. А он точно не выглядел спокойным. Он сверлил меня взглядом, сжимал и разжимал кулаки по бокам.

- Что случилось? На тебя напали?

- Нет, - сказала я, поднимая еще дрожащую руку и начиная вытаскивать прутики и сухие листья из волос. – Ты сказал, что объяснишь. Так объясняй. Начнем с того, как ты попал сюда. И зачем.

Он опустил голову.

- Входная дверь была открыта.

- Нет.

- Была, ведь я ее открыл, - он попытался улыбнуться, но я сохраняла каменное выражение лица и ждала.

Он молчал, и я встала, взяла с веревки ткань и чайник с холодной водой внутри. Я начала осторожно промывать окровавленное ухо.

- У тебя есть тридцать секунд, а потом я начну звать стражу.

- Я хотел убедиться, что она в порядке, - тихо сказал он. – После вчерашнего.

- Зачем?

Он проигнорировал вопрос.

- Я не хотел вмешиваться.

- Ты вошел в чужой дом, открыл запертую дверь. Это и есть вмешательство, - сказала я. – И если ты не хотел вмешиваться, нужно было оставить запертую дверь и не входить.

Он посмотрел на меня и кивнул.

- Прости, - он опустил голову, словно мальчик, которого застали с рукой в банке с вареньем. В бледном свете его волосы и кожа сияли, и он напоминал призрака.

- Что ты такое? – спросила я, не подумав.

- Я не «что», - он вскинул голову и посмотрел на меня, золотистые глаза пылали гневом. – Я человек, как и ты. Не вещь. И не Спящий принц.

- Прости, - сказала я, разглядывая пол. – Просто… похожего на тебя я видела только в сказках… о нем, - я сидела напротив двойника Спящего принца, и было сложно произнести его имя. – Все по-другому.

- Не для меня.

- Значит, для меня, - сказала я. – Просто… Сайлас, сам посуди. Три месяца я не знала, как ты выглядишь, вообще ничего о тебе не знала. Ты мне ничего не рассказывал, я не знаю, откуда ты, что ты здесь делаешь. Ты приходил в одно время, долгое время никто не знал, что ты был здесь. У тебя много денег, тайные поручения. И я видела тебя в лесу перед нападением, Сайлас. Ты был там за минуты до этого. С кем-то. Я видела, как вы встретились, а потом потеряла вас из виду. А потом я прихожу сюда и вижу твои волосы и глаза. Ты можешь винить меня за то, что я подумала?

Сайлас посмотрел на меня, пожал плечами, после чего покачал головой.

- Моя семья из Таллита, - тихо сказал он со странной горечью в голосе. Если бы я его не знала, то подумала бы, что обидела его. – Я унаследовал потрясающий внешний вид от них. Волосы цвета луны, глаза богов. Так это называют в Лормере. Черты таллитцев описаны во всех книгах по истории. Сейчас людей с такими чертами видно редко, можешь поверить. Но это потому, что мы скрываемся. Мы ведь заметные, - он скрестил длинные ноги, как школьник, и уткнулся локтями в колени. – И после возвращения Спящего принца мне приходится скрывать внешность. Люди пугаются.

Я сглотнула, кожа пылала. Мы молчали. Я опустила голову и посмотрела на него из-под ресниц, стараясь сопоставить человека, которого знала эти три месяца, с тем, что был передо мной. Не таким я его ожидала увидеть, и от этого я смутилась. Я подняла голову и увидела, что он пристально смотрит на меня, словно это я была диковинкой в комнате, а не он.

- О чем ты думаешь? – его слова напугали меня.

- Просто… я не таким тебя представляла.

Он покраснел и сказал «О» так, что румянец появился и у меня.

- Что такое черное у тебя вокруг глаз? – спешно спросила я, чтобы прогнать неловкость.

- Так я скрываю их. Если кто-то решит заглянуть под капюшон.

Моя кожа снова стала горячей.

- Конечно, - мы погрузились в неловкую тишину, он играл с пальцами перчаток, я смотрел куда угодно, только не на него.

- А твоя семья? – спросила я. – Они… похожи на тебя? Просто… будет хорошо знать это, если я столкнусь с кем-то таким… твоего цвета.

Он смотрел на свои колени, не мог оставить в покое руки, а заговорил сдержанным тоном:

- Мой отец мертв. Несчастный случай на работе, - он сделал короткую паузу между словами, а мои глаза расширились, я поняла, что у нас схожая печаль. – Мама живет с группой женщин у Восточных гор. Я жил с ней до недавнего времени. А потом пришел сюда.

- Из Лормеры?

- Да, - он отвел взгляд, а потом посмотрел на меня. – Я ушел раньше, чем прибыл Спящий принц, - я слышала надрыв в его голосе.

- У тебя нет лормерианского акцента.

- Может, если бы он у меня был, ты бы не посчитала меня… этим, - он резко посмотрел на меня и отвернулся.

- Не нужно набрасываться на меня, Сайлас. Так не честно. Ты это знаешь.

Он кивнул.

- Твоя мама в порядке в Лормере? – спросила я через миг.

- Да, в порядке. И все они. К счастью, они живут в отдаленном храме, хорошо скрыты.

- Она живет в храме? Она… духовное лицо? – он моргнул и неохотно кивнул, и я вспомнила ужасные слова Кирина о том, что Спящий принц делает с верующими. – О боги, Сайлас. Ее нужно забирать оттуда.

- Она… пока что не может уйти, – он смотрел на свои ладони. – Она в порядке. Я встречался с посланником от нее.

- Сайлас, это серьезно. Если он… Спящий принц найдет их, он… не пощадит.

- Она привязана к храму, Эррин. Она не может уйти, - я открыла рот, но он перебил. – Знаю, Эррин. Поверь, я знаю, что он там делает. Но… у нее есть работа. И нужно многое забрать из храма до того, как он решит его разрушить. Это важно.

- Забрать? Вещи важнее ее жизни?

- Она бы сказала, что да. Записи. История.

Я покачала головой. В Лормере вдовы часто уходили в монастырь, но он должен был понимать опасность. Это его мама, ради Дуба. Ничто в храме не может стоить того, что сделает с ними Спящий принц, если найдет.

- Сайлас…

- Потому я здесь. Это моя роль в цепочке. Я помогаю перенести артефакты и документы через границу, пока это возможно.

- Ты с ума сошел? – сказала я. – И все вы там? А если бы тебя поймали? Если бы увидели без плаза? Они подумали бы то же, что и я. Артефакты того не стоят. Это опасно, ты не понимаешь?

- Мне не так опасно быть здесь, как оставаться там. Поверь, - он прикусил губу, когда слова слетели с его губ, и отвел взгляд.

И я поняла, что уже не сомневаюсь в нем. У него снова было мое доверие. Хоть он и его мать были безумцами.

- Что ты будешь делать после эвакуации? – спросила я.

- Ничего. Я должен остаться, - мне казалось, что это не все, и я молчала, мысленно прося его говорить. – А еще я жду здесь то, что, вероятно, совершится тут рано или поздно. Это не из храма.

- Тогда что это?

Сайлас пожал плечами.

- Это ничего для тебя не значит. Религиозное. Нет смысла объяснять.

Я ощутила укол чего-то незнакомого и неприятного, и этого я не поняла.

- Вряд ли что-то здесь произойдет, ведь граница закрыта, а лес полон солдат и людей из Лормеры.

Он кивнул.

- Знаю. Но это не отменяет факта, что я должен остаться здесь пока что. Пока мы не будем уверены.

Мы притихли и думали.

- Когда ты пришел сюда, чтобы это нечто ждать, ты знал, что идет Спящий принц?

Он посмотрел на меня.

- Да, - сказал он.

Я открыла рот, чтобы задать другой вопрос, но он поднял руку и остановил меня.

- Моя очередь. Когда ты подумала, что я – это он, ты перестала бороться. Ты дико отбивалась, но вдруг перестала. Я подумал, что ты упала в обморок. Ты думала, что я… он?..

Я покраснела.

- Я пыталась тебя обмануть.

Его золотые глаза вспыхнули.

- Я не врал тебе, Эррин. И ты не ври мне.

Я не могла смотреть на него, пока говорила.

- Она сидела там, Сайлас. Я вбежала в комнату, чтобы защитить ее. Я бы умерла, пытаясь спасти ее, но она ничего не сделала. Она смотрела на стену, пока ее дочь, ее живой ребенок, боролся. Я не хотела умирать. Но не могла бороться. Не после такого.

Сайлас застыл. Он моргнул и коротко кивнул мне. Вдруг он встал на ноги и выпрямился во весь рост передо мной.

- Вот, - сказал он, порывшись в кармане и вытащив маленькую коричневую стеклянную бутылочку с пипеткой в крышке. В такой бутылочке в аптеке хранили лекарства.

Я встала и взяла ее, сняла колпачок и надавила, чтобы немного жидкости попало в пипетку. Она напоминала молоко, и я осторожно понюхала. Пахло розами. В бутылочке было на вид семь капель. Я вернула колпачок на место.

- Что это?

- Это для твоей мамы, - он долго смотрел мне в глаза. – Это поможет с ее проблемой, думаю.

Моя кровь стала ледяной.

- Как это понимать? – прошептала я. Он знал, чем она стала? Он узнал признаки?

Его лицо, все еще непривычное, не отражало эмоций.

- Капни ей в чай на ночь вместо мака. Одна капля. Поняла? Одна доза, одна капля в день. Не больше.

- Что это? Что оно делает? Для чего? – я хотела схватить его за края плаща и встряхнуть, кулаки сжались от этого желания.

- Мне нужно идти. Я вернусь, когда смогу. И постучу, - он улыбнулся.

- Сайлас…

- Не задавай вопросов, чтобы не получить ложь, - и он ушел, дверь закрылась за ним со щелчком.

Я посмотрела на бутылочку в руке.

* * *

Остаток дня, к счастью, прошел без событий, хотя паника все же поднималась во мне, пока я думала обо всем.

Кирин говорил мне. Я пыталась прогнать из головы картинки стрел, крови и сердец, и тогда там появлялся Сайлас. Белые волосы, золотые глаза. Еще загадочнее, чем в капюшоне.

Наступили сумерки, и я заварила маме чай, добавила одну каплю зелья Сайласа. Я ожидала, что пойдет дым, что чай изменит цвет, но ничего не произошло. Я понюхала и не смогла уловить этот запах, и мама не заметила вкус, пока я поила ее, ее красные глаза все время смотрели на меня. Заперев ее на ночь, я придвинула к двери сундук и в тени сбегала к колодцу и принесла как можно больше воды, половину я использовала для супа, чтобы его хватило и на завтра.

Закончив с этим, я легла в постель, взяв с собой книгу мамы. Я открыла ее на истории Спящего принца, я искала его рисунок. Хоть я и знала, что это книга, что изображение может не быть точным, я все равно сравнивала его лицо с Сайласом. Они были так похожи. Я смотрела на рисунок, на золотые глаза на странице. А они смотрели на меня, пока я засыпала.

* * *

Человек держал меня за руки, наши пальцы были переплетены. Он раскрыл мою правую ладонь и потер большим пальцем ее основание, провел им по линии жизни и другим линиям. Он скользнул по моим пальцам своими, он нежно водил круги на кончиках моих пальцев. Моя грудь стала тесной, кожу покалывало, кружилась голова. Но я не могла не заметить, что его руки более гладкие, чем мои. Мои были покрыты царапинами, шрамами, словно кружевом, появившимися от неудачного срезания растений, от шипов и колючек. Мои ногти были короткими и зазубренными, и, увидев эту разницу, я отдернула руки.

- Ты стыдишься? – спросил он, и я склонила голову, качая ею. – Не стоит, - нежно добавил он и обхватил мою ладонь. – В этих руках ты держишь жизнь и смерть. Твой дар: убить или исцелить. Это твое оружие.

Я посмотрела на свои ладони, и он обхватил их и поднял к своему лицу. Край капюшона задел мои запястья, и я хотела спросить, почему он носит его, когда его губы прижались к моей коже, и все во мне перевернулось. Я словно падала. Это закончилось, и он отпустил мои руки. Им было холодно без его прикосновения.

- Над чем ты работаешь? – спросил он, выпрямившись. Он отошел, и я увидела комнату. Не старую комнату в аптеке, а хижину в Алмвике. Во сне она выглядела еще хуже: потолок покрывала паутина, и я слышала шорохи по краям комнаты. Солома гнила, сладковато воняя, скользя под моими ногами. Я стояла в ужасе. – Не важно, - сказал он, словно прочитал мои мысли. Он взял бутылочку со стола и взглянул на нее. – Скоро у тебя будет настоящая аптека.

- Дома? – невольно спросила я, его губы изогнулись в знакомой улыбке.

- Дома.

- Но… - я повернулась к двери в комнату матери. Было темно даже во сне, все кричало об опасности и запрете.

- Сегодня она тихая, - сказал он. – Почему? Твоя работа?

Я улыбнулась в ответ. Что-то не позволило мне сказать, что зелье для нее делала не я.

Он пожал плечами и подошел ко мне. Он нежно обнял меня, прижал к своему худому телу, мое сердце ожило. Я подумала о словах Кирина и улыбнулась. Дома.

* * *

Сон резко оборвался, но чувства задержались, и я не шевелились, прислушиваясь к тому, что меня разбудило. Окна были закрыты, и я не знала, близко ли рассвет, но взгляд на камин показал, что прошло достаточно времени, чтобы потух огонь. Я прислушалась к звукам из комнаты матери, что же меня разбудило? Когда я ничего не услышала, я безмолвно подошла к окну и отодвинула занавеску. Сероватый, лавандовый свет проникал в щели ставен, я раскрыла рот. Рассвет. Уже был рассвет.

Я была потрясена, что проспала всю ночь – и мама тоже. Но потрясение быстро сменилось страхом, и я побежала к ее двери, схватила ключ и возилась в спешке с замком. А если она… если… Я не знала, что за зелье дал Сайлас. Как можно быть такой глупой? Я даже не спросила, не опасно ли это зелье. Боги, сон был предупреждением, что она…

Я открыла дверь, забыв об осторожности, не думая, что это может быть уловкой или ловушкой. Она была в кровати, ее рот был открыт, голова – чуть отклонена назад, и я подбежала к ней, меня мутило.

- Мама! – выдохнула я и схватилась за ее тонкие плечи, тряся ее. – Мама!

Жуткий миг, она не отвечала, и я забыла, как дышать. А потом ее глаза открылись, и она посмотрела на меня, и облегчение было таким сильным, что я рухнула на кровать, все еще держа ее за плечи, обмякла рядом с ней. Она медленно моргала, и я посмотрела в ее глаза. Они были лучше, чем за многие месяцы, едва розовые, а ее зрачки не были расширенными или узкими. В ее взгляде не было хищности, и я осторожно опустила ее на подушку.

- Я принесу завтрак, - сказала я дрожащим голосом, и впервые за три месяца она кивнула. Слабо, едва заметно, но я это увидела. Я вышла из комнаты, не сводя с нее взгляда. Что за средство дал мне Сайлас?

Глава 8

Я совру, если сделаю вид, что всегда хотела быть аптекарем. Когда-то я хотела быть алхимиком. Я знала все о трех ветвях алхимии из книг мамы: аурумщики создавали золото из металла и не были бедными, зельеварщики могли сварить Эликсир жизни и никогда не болели, а еще – создатели, что могли оживлять гомункулов или, что страшнее, големов и никогда не были одни.

Я не надеялась стать создателем, это было слишком даже для меня. Границы между Спящим принцем из детской сказки и настоящим кронпринцем Таллита за последние пятьсот лет стерлись, но обе версии его истории гласили, что только он умел давать жизнь неживому. Я никогда не хотела такой силы, даже в детстве, что-то пугало меня в том, что оживать сможет то, что не было таким создано. Порой я хотела быть аурумщиком, особенно, когда что-то хотела, но мне отказывали, но больше всего я подходила под вид зельеварщиков.

Способность создать Эликсир была менее распространена, чем создание золота, и господин Пэнди говорил мне, что последний известный зельеварщик умер семьдесят лет назад в Конклаве, и Совет устроил ей официальные похороны. В последний раз тогда алхимики покидали Конклав открыто, в последний раз трегеллианская армия была активной и защищала алхимиков от попыток похищения, устроенных лормерианцами.

Но я не знала этого, когда играла и часами смешивала ингредиенты – грязь, молоко, пыль, ягоды – и называла это Эликсиром жизни. Я скармливала свои смеси маме, когда у нее болела голова, папе, когда у него болела спина, и тщетно пыталась помочь так Лифу, когда он упал в крапиву или с крыши амбара.

Бедный папа все же объяснил мне, что алхимиком нельзя стать, можно лишь им родиться. Алхимия передавалась от королевских близнецов Таллита, способность была в крови. И тогда он сказал мне, что не обязательно быть алхимиком, я могла делать настои и зелья, что могли исцелять, хоть и без чудесных эффектов Эликсира жизни. И я переключилась на медицину, и оказалось, что у меня есть дар аптекаря.

При обучении вы узнаете о составе и создании, о разрушении. Вас учат отделять элементы, соединять их, создавать из них идеальное лекарство. Лишний листик, лишняя капля могли превратить лекарство в убийственное вещество. Я месяцами варила зелья и разбирала их на составляющие, пробовала их на вкус и запах, проверяла кислотой и щелочью на реакцию. Я разбирала состав всей сотни лекарств, записанных в «Materia Medica» и переписывала их рецепты. Во сне человек спрашивал, над чем я работаю. Разум подсказывал мне это. Если Сайлас что-то знал об этом, то понимал, что я смогу сделать так же с тем, что он мне дал. Я не могла его повторить, но могла понять, что в зелье входит. И этого хватило бы, чтобы направить меня к нужному рецепту.

Одна драгоценная капля упала в стеклянный флакон, остальное я оставила для матери. А потом я подошла к незажженному камину и разворошила пепел, чтобы добраться до дна. Когда мы пришли сюда впервые, дна не было, это была дыра в грязном полу. Я попросила Лифа найти поднос и положить туда, потому что без него разжигать огонь было опасно. Но я хотела, чтобы под ним осталось место, чтобы я спрятала туда вещи аптекаря, и они были полезными для аптекаря с лицензией, а не новичка-зельевара. Я хотела продать их, чтобы получить деньги для платы за дом, мою красивую «Materia Medica», все мои склянки и пипетки, блокноты и мерные стаканы, но я не смогла этого сделать. Я знала, что отец бы расстроился. И я спрятала их. А теперь они были мне нужны.

Я понюхала содержимое флакона и придвинула к себе блокнот. Я написала первым пунктом розу, у меня был хороший нюх, ее я почувствовала сразу. Я отставила флакон и взяла свои старые таблицы. Я искала «розу» и нашла в тридцати восьми известных лекарствах. Количество было слишком большим. Нужно было сузить круг, чтобы я могла все сделать. Соль должна была содержаться в зелье, она хорошо очищала, но это не помогло. Было что-то еще, что-то, похожее на запах задутой свечи, нотка дыма, но не резкая. Я смотрела на таблицы, но ничего не находила. Я нахмурилась и понюхала снова. Роза, соль и дым. Я подвинула к себе «Materia Medica». Я смогу.

* * *

Но оказалось, что я не могла. По крайней мере, не так быстро, как думала. В обед я принесла маме хлеб с супом, скользнула по ней взглядом, пытаясь отметить признаки улучшения или ухудшения. Если бы не розовый оттенок ее глаз и тонкие волосы, можно было подумать, что она здорова, приходит в себя после горячки или раны. Она выглядела как в той лжи, что я рассказала Анвину и Кирину. Она вздохнула, когда я взбила подушки вокруг нее, и я замерла, резко повернулась к ней, но она закрыла глаза, прогоняя меня. Я оставила кувшин с водой у ее кровати и хотела закрыть дверь, но посмотрела на ее руки. Ее пальцы двигались поверх одеял, отстукивали раз-два-три-четыре поверх ее живота. Так делал Сайлас, когда был взволнован, и старое воспоминание вспыхнуло в моей голове.

Мы вчетвером сидели за столом, пальцы матери тихо постукивали по столу, пока Лиф и отец спорили о засевах. Я снова видела, как она постукивает по подоконнику, глядя в окно на дождь, что лил и мешал ей выпить чая с соседкой. Она делала так, когда ей был скучно. Она делала это невольно, как и Сайлас, и они могли даже не понимать, что так себя ведут.

Маме было скучно.

Я даже не знала, как это расценивать. Я выбежала в главную комнату, схватила с кровати книгу со сказками. Я принесла книгу и положила ей на колени, не дыша, чтобы все не разрушить. Ее глаза открылись, она посмотрела на книгу, потом на меня. В ее взгляде не было узнавания, и мои щеки начали краснеть, я смутилась из-за своей сентиментальности. Как я могла подумать…

Холодная рука сомкнулась на моей, и я вскрикнула. Я не успела выхватить руку и убежать, ее пальцы обвили мои, словно это были лепестки розы. Три секунды она держала мою руку, а потом отпустила и закрыла глаза.

Мою кожу покалывало, глаза жгло, когда я покидала комнату и закрывала ее на ключ. Я прижалась к двери и дышала, пока не успокоилась. Я заварила себе чай, села на скамейку и смотрела на свои эксперименты, в голове было слишком много мыслей. Маленькое семя во мне начало расти. Я старалась игнорировать его, но не могла.

Было рано говорить, что то, что дал ей Сайлас, привело к этой перемене, хотя я как-то знала кровью и костьми, что это так. Должно быть так. Его зелье было чудом, оно дотянулось до нее и вернуло. И если я пойму, что это, сделаю больше, и мы сможем… Мы сможем попасть домой.

Если она будет в сознании, то сможет подсказывать мне насчет своего состояния. И мы могли вернуться в Тремейн, хоть и не на ферму…

Я могла продолжить учебу. Могла вернуться в аптеку. Господин Пэнди мог сделать меня помощницей, и тогда у нас были бы деньги, чтобы снимать домик на окраине. С чердаком. Забыть Анвина, лагеря беженцев, попытки быть подальше от людей, чтобы спрятать ее. Дом. Даже если будет война, там мы будем в безопасности, в стенах города.

Я разгадаю эту загадку, так что помогите мне, боги всех пантеонов.

* * *

И весь день я повторяла себе: если зверем можно управлять, то мы можем уйти домой. Я занималась делами, но постоянно прерывалась и проверяла маму и книгу. Грязная посуда осталась грязной, а окна – закрытыми, и я все еще была в платье в крови после вчерашнего. Это не имело значения. Важно было только это. Я пойму, что это за зелье, сделаю такое же, и все будет хорошо. Я пожертвовала для этого еще одной каплей.

Каждый раз, когда я думала о возвращении домой, в аптеку, к своей жизни, то ощущала тот же трепет, как когда Кирин первый раз упомянул это. Среди знакомых людей будет лучше. Дома можно было излечить раны, оставшиеся после папы. И Лиф будет знать, где искать, если он… когда он…

Я сжала стеклянную пипетку так крепко, что раздавила ее, осколки впились в мою руку. Я едва замечала их, узел в груди снова затянулся. Я застыла, кровь проступила на ладони, но мне было все равно, я была себе отвратительна. Вина сжимала меня в своих когтях, давила на меня, и я смотрела на флакон, на свою работу.

А потом вспомнила слова Кирина, что мы все это время могли быть дома, и боль в его голосе, ведь мы ушли, не попрощавшись, не приняв его помощь. Я впервые злилась на Лифа. Он заставил нас переехать сюда, подставил меня под оскалы Чэнса Анвина, бессонные ночи из-за своей гордости. Он ушел работать в чужую страну, оставил меня одну с убитой горем матерью, которая даже есть не могла, потому что не хотел сострадания.

Мы были здесь, потому что он был эгоистом и не положился на своих друзей, наших друзей. Болезнь мамы, мое создание ядов не случилось бы. Глупый, глупый Лиф. Как он мог? И теперь он… Нет. Он в порядке. Он Лиф. Он найдет нас. И когда он сделает это, я заставлю его просить прощения за все. Он будет заботиться о маме, пока я буду на работе. Посмотрим, как он справится.

Я дрожала и закрыла глаза, глубоко дыша. Когда я открыла их, я посмотрела на бутылочку. Половины зелья не было. Стол был усеян неудачными попытками и испорченным веществом. За работу.

* * *

Остаток дня и еще долго вечером я пыталась отделить оставшиеся компоненты, но ничего не смогла узнать. Я проверила зелье на щелочь и кислоту, я пыталась высушить капельку, чтобы разделить его так, но результата не было. Я прервалась, чтобы подогреть суп и отнести его маме вместе с чаем. Она ела жадно, склонялась к ложке, которую я поднимала к ее рту, и трепет надежды снова вспыхнул во мне. Четвертую каплю зелья Сайласа я добавила в ее чай, глядя на нее, пока она пила его. Я оставила ее мирно лежать, лицо ее было расслабленным, и я забрала книгу сказок с собой и заперла ее. Через миг я придвинула к двери сундук, на всякий случай. Осторожность не повредит. А потом я вернулась к столу, записям и склянками. Как я по этому скучала.

Я закрыла окна и работала в свете свечи, пытаясь найти лилии, анис и душистую руту, как и другие растения, которые могли прийти мне в голову или обнаружиться в моих книгах, пока не закончилась эта капля средства. Я проверила его на химических полосках, на флегматичной и меланхоличной, но реакции не было. Я не знала, что за эликсир дал Сайлас. Только один необычный ингредиент вызвал реакцию, и это была манжетка, но результат был таким слабым, что можно было списать его на погрешность. Я так долго работала, что мне уже казался там запах серы и что-то металлическое. Что это?

Я разглядывала стол, беспорядок из бумаг, пипеток, таблиц и склянок на нем. Я взяла бутылочку Сайласа и посмотрела на нее. Осталось две капли. Завтра – последняя ночь полнолуния, так что мне нужна для нее только одна капля… А я была все ближе. Наверное.

Я рискнула и выдавила еще одну каплю. Я снова проверила зелье на манжетку, опуская полоску в чудесное средство. И полоска снова потемнела, но не сильно, и я бросила ее на пол. Бесполезно.

Я отодвинулась от стола, забыв, что нужно быть тихой, и застыла, когда скамейка заскрежетала по полу. Но в хижине стояла тишина. Я заставила себя сделать перерыв, доела остатки супа прямо из котелка, не подогрев его, а потом помыла его и повесила над огнем. Нужно отойти, только и всего. Я слишком близко. Пробовать ли мне дальше, или попросить Сайласа сказать, что это?

Размышляя, я встала и потянулась за плащом. Придется быть осторожной, чтобы меня не увидели солдаты или Анвин, но если это получается у Сайласа, тогда почему у меня не может?

Я открыла дверь, а там стоял Сайлас с поднятой для стука рукой.

Он окинул меня взглядом и протиснулся мимо меня в хижину, и я закрыла дверь, слыша, как он вдыхает сквозь зубы. Он убрал капюшон и посмотрел на меня, и от его глаз я потрясенно застыла. Я уже успела забыть, как они пылают.

- Ты была занята, - сказал он без эмоций. – Ты тратишь время. И зелье.

- Тогда спаси меня от этого и скажи, что в нем.

Он замкнулся, золотые глаза потускнели.

- Радуйся тому, что имеешь, Эррин. Я уже нарушил несколько клятв, дав его тебе. Больше ничего рассказать не могу.

- Она спала всю ночь, Сайлас, - сказала я. – Она посмотрела на меня утром. Она коснулась меня. И если это из-за твоего зелья, если это может ее вернуть, мне нужно знать, что это. Сайлас, мне это нужно. Прошу, не дразни так, а потом убирай это. Я слишком много потеряла.

Я отвернулась, чувствуя покалывание в горле и жжение глаз. Безнадежность кипела во мне, и я стиснула зубы, чтобы не заплакать.

- Эррин? – сказал он, и я покачала головой. – Прости, - мягко сказал он. – Я хотел помочь.

И рука осторожно легла на мое плечо. Я застыла.

Я задержала дыхание. Вес его руки был грузом, и я боролась с собой, чтобы не прильнуть к ней. Я все еще не понимала своих чувств к нему. Порой он злил меня, порой… Я знала, что порой его голос делал со мной странные вещи, если я не была к этому готова. Я знала, что слишком долго смотрела на его губы, но не только для того, чтобы прочитать эмоции, пока он был в капюшоне. Я была уверена, что загадочный человек в моих снах – моя попытка создать свою версию Сайласа, и от этого было стыдно.

Потому что я знала, что у настоящего Сайласа нет ко мне чувств. Таких чувств.

* * *

Через месяц после того, как мы начали наши странные рабочие отношения, я пошла к его дому, чтобы отнести заказ: безобидную камфару и мазь из мяты. Ничего особенного.

Я устала. Из-за странных снов и первого превращения матери я днями не спала. Я была поглощена попытками позаботиться о нас, сделать так, чтобы никто в деревне не видел нашу слабость, а еще я ходила в лес и собирала травы, варила зелья, чтобы помочь ей, лечила царапины на ее руках, ходила за едой и торговать, когда могла. С рассвета до полуночи я работала, не прекращая, прогоняя из головы Лифа и папу, зная, что я не могу позволить себе сломаться.

Но приближалось полнолуние, и я заметила, что она следит за мной взглядом, а ее пальцы согнуты, как когти. Тогда я случайно заперла ее и спасла себе жизнь. Я уже пережила две длинные и ужасные ночи ее ругательств, шорохов, ударов о дверь, и утром она была тихой и безжизненной. Я искала среди старых сказок, ведь мы уже знали, что Спящий принц вернулся, так что я понимала, кем она становится. Красные глаза и жестокие слова. Я это сразу узнала.

Но не верила, пока она не сбила меня на пол и не надломила мне зуб.

И когда я несла Сайласу заказ, я была не в себе. Это не было оправданием, я боялась, устала, горевала. За два месяца мой мир изменился полностью, и когда он предложил мне немного доброты, я… все не так поняла.

Он пригласил меня в свой дом, как и всегда делал, и привычно протянул руку для склянки, а я – для монеты. Я с первой нашей встречи заметила, что он всегда в перчатках и капюшоне, и что он намеренно не касается меня. Так что я была удивлена, когда его пальцы обхватили мой подбородок, чтобы повернуть лицо к нему.

- Ты уставшая на вид, - сказал он, и его голос что-то пробуждал во мне.

- Было много дел, - я попыталась улыбнуться, и его пальцы сжались на моей челюсти.

- Что с твоим зубом? – он вгляделся в надбитый передний зуб, и я закрыла рот, стараясь не показывать его, пока отвечала:

- Я упала.

- В дверь? – его голос был мрачным и злым.

- Нет, Сайлас, на пол. На настоящий. И упала я по-настоящему.

- Дома?

- Да, - я убрала лицо от его руки, волнуясь из-за его вопросов и своих странных ответов из-за близости к нему. Я знала его так, как не знала никого, а еще знала себя, понимала, какой он высокий и худой, по сравнению со мной. Он стоял близко. Я чувствовала на лице тепло его дыхания. Чувствовала его запах: слабая нотка мяты и ладана.

Он пожевал губу, склонив голову. А потом заговорил:

- Ты бы сказала мне, если бы тебя кто-то обижал, да?

И тут я разрыдалась. Не сдержалась, не справилась из-за этой капли доброты. Он был почти незнакомец, клиент, но он первый был хорошим ко мне, или так казалось, за последние месяцы. Я бросилась к нему, уткнулась лицом в его грудь, всхлипывая. Он, чудом, обвил меня руками, не крепко, но все же обнимал, пока я не перестала дрожать и плакать в его тунику. Он гладил мои волосы, запутывался в них пальцами и разглаживал их. Было так приятно.

- Ты в порядке? – спросил он, его голос гулом прозвучал у моего уха.

Я подняла голову к тени его капюшона, пока он ждал мой ответ.

И я поцеловала его.

Я никогда еще никого не целовала, но вдруг прижалась губами к его губам. Мы стояли так три удара сердца. Я думала, что его губы едва заметно двигались поверх моих, нежные, словно крылышки. Я думала, что он целует меня в ответ.

А он оттолкнул меня с такой силой, что я чуть не упала.

- Нет, - сказал он, вытирая рот, словно я его испачкала.

Я тут же развернулась и попыталась убежать, но он поймал меня за руку, удерживая на расстоянии от себя.

- Прости, - сказал он, тяжело дыша. – Прости, что толкнул. И что накричал. Но ты не можешь… не должна… Не надо, Эррин. Прошу.

Мне никогда еще не было так стыдно. Я безмолвно кивнула. Он отпустил меня, и я убежала домой и заварила себе чай с маком. На следующее утро я проснулась с головной болью, болью в сердце от мысли о нем и запиской у двери, где была просьба о мази из коры ивы.

Мы никогда не говорили об этом. И не касались, пока он не взял меня за руку перед Анвином.

* * *

Я тряхнула плечом, сбросив его руку, и он тут же ее убрал. На том месте, где лежала его ладонь, остался холод.

- Ты чего-то хотел? – сухо сказала я.

- Шел на встречу со связным. Хотел вас проверить. Обеих.

- Благодаря тебе, у нас была лучшая ночь за три месяца, - сказала я, он нахмурился. – Я использовала почти все, чтобы понять это зелье, но не смогла. Да, не смогла. И мне нужна твоя помощь, а осталась только одна капля. Скажи, что это. Прошу.

- Ты не сможешь сделать это, Эррин. И не захочешь.

- Почему?

- Хотел бы я… - начал он и покачал головой. – Я могу попробовать достать тебе еще. Это все, что я могу.

Я смотрела на него.

- Сколько? Сможешь найти столько, чтобы хватило на год?

Он сделал странное лицо, поджал губы, его щеки побледнели.

- Я заплачу, я не прошу об услуге.

- Не в том дело. Я не могу…

- Не можешь сказать, - прервала его я. – Конечно. Это секрет, да, Сайлас?

- Так не честно.

Я покачала головой.

- Не говори мне о честности, Сайлас Колби.

Он посмотрел на меня, выражение его лица было искаженным, но я ему не сочувствовала. Я отвернулась и ждала, пока за мной закроется дверь. И я вернулась за стол. Еще одна попытка.

* * *

Позже, когда я уснула, мне снова приснился тот человек. В этот раз мы были не в аптеке или моей хижине. Мы были в маленькой каменной комнате с простыми предметами. Было холодно и сыро, и я подумала, что мы под землей. Человек сидел на деревянном стуле, прислонившись к столу, покрытому темными пятнами. Он горбился, выглядел уставшим и побежденным, и мне было его жаль.

- Иди сюда, милая, - сказал он, почувствовав меня, и я подошла к нему. Он обвил руками мою талию и уткнулся головой в мой живот. – Кошмар, - вздохнул он. – Какой кошмар.

Он потянул меня к себе, чтобы я склонилась, и прижался губами к моему горлу. Мои веки с трепетом закрылись, он целовал мою челюсть. Когда он остановился, у меня кружилась голова.

- Но у меня есть ты, так ведь? – спросил его, его рот был у моего уха, язык легонько касался его.

И я кивнула.

* * *

Я проснулась чуть позже от стука, горькая досада и холодный воздух высушили пот с моего лба, и я растерянно села. Сначала я подумала, что зелье не сработало. И то, что она была тихой прошлой ночью, было простым совпадением.

Стук повторился, тихо и три раза.

Входная дверь, а не в комнату мамы.

Все ужаснейшие варианты всплыли в моей голове: что это Анвин, что это Кирин и его солдаты, что это бандиты или воры. Я надеялась, что это Сайлас, но, судя по случившемуся до этого, это было маловероятно. Я выбралась из постели и застыла, шепча: «Уходите, прошу», - снова и снова. Тишина, стук повторился, но настойчивее и громче, и мое сердце сжалось. Солдаты.

Петли заскрипели, и я бросилась к ней, поздно понимая, что дверь не заперта. Она распахнулась, и я увидела силуэт с большим свертком в руках.

- Помоги, - сказал Сайлас, с трудом дошел до моей кровати и опустил туда тело.

Глава 9

Я закрыла входную дверь и подошла туда, где Сайлас согнулся рядом с тем, кто я приняла за человека. Его лицо выглядело как кусок мяса. Его нос был размазан по лицу, щека опухла, волосы были в крови. Он был без сознания, и я прижала пальцы к его запястью. К своему удивлению, я нащупала пульс, хоть и слабый, как трепет крыльев мотылька. Я считала удары, тревожась из-за их слабости и времени между ними.

- Я не знал, куда еще идти, - сказал Сайлас с болью и беспомощностью. – Прости.

- Мне нужна вода, - я не смотрела на него, а продолжала осмотр ран мужчины. Ему повезло, что он был жив. Но вряд ли он так долго протянет. – Знаю, это риск, но…

- Я принесу.

Пока он ходил, я вытащила нож, разрезала тунику мужчины и открыла мускулистую грудь, что пострадала не меньше лица. Я осторожно прижала пальцы к его грудной клетке, пытаясь понять, есть ли переломы, но нашлись лишь трещины. Я ощупала его левую ногу, особое внимание уделила колену и лодыжке. Обрадовавшись, что она не сломана, я принялась за правую.

- Получилось, - сказал Сайлас, вбежав в домик и захлопнув дверь, я вздрогнула и посмотрела в сторону комнаты мамы. Мы замерли с огромными глазами и ждали.

- Прости, - сказал Сайлас, и я покачала головой.

- Забудь. Воду нужно вскипятить, - я кивнула на ведро в его руках, заметила обрезанную веревку и мысленно скривилась при мысли о вопросах солдат, когда они утром пойдут к колодцу. Он принес воду к камину, налил в котелок. Я слышала, как он шуршал, разводя огонь, что начал тихо потрескивать. Он встал напротив меня и глядел, как я заканчиваю осмотр.

- Нужны бинты, - сказала я. – Возьми с веревки чистую простыню и порви на длинные полоски.

Он схватил одну и сел рядом со мной, разрывая ткань с такой силой, что мне стало не по себе. Какое-то время было слышно только рвущуюся ткань, и я начала говорить, чтобы заглушить этот ужасный звук.

- Его нос сломан и, похоже, правая скула тоже, - сообщила я. – Думаю, ребра треснули, одно или два, а то и больше. Ноги не сломаны, но правая лодыжка опухла, так что я не уверена. Его явно жестоко избивали.

- Он будет жить? – спросил Сайлас.

- Не знаю, - сказала я и подошла к столу, в своих вещах нашла кору ивы и бальзам из арники. – Добавь в воду немного соли, - сказала я Сайласу и продолжила. – Ты его знаешь? С ним ты хотел встретиться?

Сайлас смотрел на раненого с открытым ртом. Когда он пришел, на нем не было капюшона, его руки дрожали. Он терял то рвение, с которым принес мужчину сюда.

- Сайлас, нужна твоя помощь, - рявкнула я. – Нужна палка. Крепкая. Такой длины, - я показала ладонями шесть дюймов.

Он посмотрел на меня с пустым выражением лица, и я поняла, что он бесполезен сейчас. Я встала, вытерла руки об уже грязное платье и вышла во тьму. Ночь была ясной, надо мной подмигивали друг другу заговорщически сотни тысяч звезд. Луна была полной, бледной и тяжелой во тьме высоко над моей головой. Мир был освещен ярко, как и днем, хотя лишился всех цветов. А еще даже не наступила полночь.

Я быстро нашла то, что искала: ветку дуба, тонкую и прямую достаточно, чтобы использовать ее для шины. Я повернулась к дому и застыла, увидев силуэт, свет, исходящий от чего-то за деревьями, за хижиной. А потом силуэт ушел глубже в лес. Я застыла и прищурилась, пытаясь увидеть движение среди деревьев, заметить цепь или синюю ленту, а то и закрытое лицо бандита или тех, кто напал на друга Сайласа. Я ждала, считая удары сердца, пока не дошла до шестидесяти. Я ничего не увидела. И я побежала как можно быстрее в хижину, закрыла на засов дверь за собой и прижалась ей, дав себе миг, чтобы успокоиться, а потом пошла к пациенту.

Сайлас стоял у стола и слепо смотрел на склянки и беспорядок на нем, а я протянула ему ветку и сказала убрать кору. Он вздрогнул и послушно принялся за работу, и я начала разрезать брюки мужчины, сожалея, ведь ткань была хорошей, плотной и из аккуратных маленьких стежков. Этот мужчина прибыл откуда-то с деньгами. Я разорвала ткань, засохшую от крови и грязи, и отцепила от его кожи.

- Ты сможешь его спасти? – спросил Сайлас так тихо, что пришлось посмотреть на него, чтобы убедиться, что он говорил.

- Не знаю, - я начала перевязывать ногу мужчины, прикрепляя к ней ветку полосками ткани, что сделал Сайлас.

- Постарайся, прошу. И я сделаю все, что угодно, - золотые глаза Сайласа смотрели на меня, были слишком яркими, и я кивнула и повернулась к пациенту.

* * *

Я всегда чувствовала связь с растениями. На нашей старой ферме был маленький участок земли, что отец подарил мне на день рождения. Земля там была хорошей, плодородной, и он огородил этот участок сам маленьким забором.

- Это для нашей Эррин, - сообщил он, когда мы посмотрели на землю. – Чтобы она растила травы, чтобы нам потом легко оказали услугу в аптеке.

Это была шутка, мы вчетвером были здоровы. До дня, когда умер отец, мы никогда не вызывали аптекаря ни по какой причине, кроме моей просьбы учиться там.

Я узнала о случившемся, когда брат прибежал на луг. Я сидела там с Лирис и вполуха слушала ее историю о Кирине, когда примчался бледный и дрожащий Лиф.

- Идем, - сказал он, мое сердце пронзил страх, я подняла юбки и последовала за ним.

Мы бежали домой в тишине.

На ферме он пробежал через кухню, оставляя грязные следы на каменном полу. Я представила тогда, как рассердится мама, увидев это, как отругает нас обоих и заставит убирать. Я не знала, что она уже успела один раз вымыть пол, убрав кровь папы.

Я пошла по следу и попала в комнату родителей.

- Что случилось? – выдохнула я, держась за дверной косяк. Мама сидела рядом с папой и прижимала ткань к его ноге. В комнате пахло металлом, алкоголем и страхом.

- Чертов бык, - сказал папа, пытаясь вызвать улыбку на пепельном лице. – Я вел его из восточного выгона, и он побежал на меня.

- Он тебя боднул? – спросила я.

- Нет, - сказал Лиф. – Отец обогнал его. Но на скорости перелетел через ограду и упал на вилы. И они распороли ему ногу.

- Покажи, - сказала я, подошла к кровати и осторожно убрала руку мамы в сторону.

Кровь не лилась фонтаном, не пульсировала вместе с биением сердца отца. Я обрадовалась. Ничего важного не пострадало. Кровь собиралась в ране, словно в чаше.

- Нужно прочистить рану.

Мама кивнула и глубоко вдохнула.

- Что я должна делать?

- Нужна чистая вода, - сказала я. – Лиф, вскипяти чайник. Ополосни одну из медных мисок кипятком, а потом наполни ее, добавь соль и принеси сюда. Мама, нужно принести бренди и чистую ткань, а еще швейные принадлежности. Рану нужно хорошенько помыть водой. Только соленой.

- А бренди?

- Дайте папе. Столько, сколько он хочет.

- А что будешь делать ты? – спросила она.

- Я буду в своем саду.

* * *

Я два года училась у аптекаря. Пять дней в неделю я приходила в его ароматные комнаты и узнавала новое о травах, растениях и лекарствах. Не раз я спорила с ним без злобы из-за советов, написанных в «Materia Medica», и некоторых его методов работы с пациентами. Господин Пэнди был добрым и он знал о медицине больше всех.

Папа мной гордился.

- Умом ты пошла в мою бабушку, - говаривал он. – Она была умной и убежала из замка, когда люди восстали против знати. Она была умной и ушла оттуда с моим отцом, они спрятали и развели огонь здесь, в этом доме. Рад, что ты тоже умная девочка.

* * *

Папа подарил мне сад, и туда я ходила, касалась ладонями своих растений, записывала их и выбирала те, чья помощь мне была нужна. Окопник для остановки кровотечения. Перец был бы хорош, но у меня в саду его не было, и я не хотела бежать за ним в аптеку, тратить на это время. Репейника и окопника должно хватить, как и тысячелистника. Лаванда, ромашка и прюнель очистят рану.

С охапкой листьев я побежала домой. Брат стоял в комнату, постукивая ногой по полу, пока смотрел на чайник.

- Еще не закипел? – спросила я.

- Мама взяла воду, - сказал он. – Это уже второй.

Сверху донесся крик боли, мы скривились.

- Он не сразу сможет вернуться к работе, да? – сказал Лиф.

- Ему нужно отдыхать, пока все не заживет.

- Тогда тебе придется помогать мне.

- Как это понимать? – я оставила листья на столе, прошла по кухне за овсом, тонкой тканью и чистыми мисками.

- Это значит – не ходить по деревне, сплетничая о мальчиках, когда здесь нужно работать.

- Я работаю в деревне, в аптеке. Забыл?

- Тогда придется там отпроситься на время, так ведь?

- Ты мне не отец, Лиф.

- Нет. Отец наверху истекает кровью, потому что ты слишком ленива, чтобы отложить инструменты.

Я застыла и повернулась к нему.

- Он меня не просил.

Он встретился со мной взглядом. Глаза пылали от гнева.

- Тебя и не нужно было просить. И он пытался сделать это утром, но ты сделала вид, что не слышишь.

- Я не слышала! – возмутилась я, вина пронзала меня, но я на самом деле не слышала, потому что спешила в деревню. – Хочешь сказать, что это моя вина?

- Вот, - он опустил чайник на потертый деревянный стол. – Я проверю его. Сначала семья, Эррин. Помни это.

Он оставил меня там, онемевшую, а потом я вспомнила, что у меня есть работа. Я взяла окопник, репейник и тысячелистник, смешала с овсом и сделала припарку, добавив кипяток и немного молока для связи. Я завернула смесь в ткань, выжала ее и побежала по ступенькам с припаркой.

В комнате пахло свежей кровью, когда я вернулась. Мама отошла, чтобы я осмотрела рану. Она оказалась глубже, чем я ожидала. Он упал на вилы всем своим весом.

- Сколько бренди он выпил? – спросила я у мамы, и она кинула на бутылку. Трети уже не было. – Прижми это к ране. Будет некрасиво, но кровотечение должно остановиться. А потом прочистим снова, и нужно будет зашить рану.

Мама кивнула и взяла припарку. Папа снова закричал, когда она прижала ее к ране, а Лиф взял бутылку и прижал к его рту.

- Я смешаю следующую часть, - сказала я, и Лиф напряженно кивнул.

На кухне я поставила чайник на огонь, добавила лаванду, ромашку и прюнель ступку и растолкла их. Я налила немного воды, сделала из этого пасту, добавила немного свиного жира, чтобы получилась мазь. Для мужчин свиной жир как раз подходил.

Отец потерял сознание то ли от боли, то ли от бренди, то ли от смеси, и работать стало проще. Мама убрала припарку, кровотечение замедлилось, и я выдохнула с облегчением.

- Теперь нужна твоя помощь, - сказала я маме. – Ты будешь стягивать края кожи, чтобы я их сшила.

Хотя она позеленела, мама кивнула, и я вдела в иголку нить. Но я не успела пронзить кожу для первого стежка, как она выбежала из комнаты, прижимая ладонь ко рту.

- Лиф? – спросила я, он подошел и сел на другой край кровати.

Мы медленно зашивали рану отца.

Нанеся на его ногу мазь, я подняла голову и поймала взгляд папы.

- Как ты себя чувствуешь? – спросила я.

- Как будто я упал на вилы, но меня зашила дочь. И, похоже, я немного пьян, - его язык едва заметно заплетался.

- Ничего необычного? – сказала я, и он сонно улыбнулся.

Я встала, поцеловала его в лоб, и он поймал мою руку.

- Ты молодец, - сказал он. – Я тобой так горжусь.

Но я себя такой не чувствовала, слова Лифа все еще звенели в ушах.

* * *

Следующим утром казалось, что папе лучше. Он сидел на кровати, жаловался на все, а я проверила рану и нанесла еще мази. Я оставила его маме, а сама неохотно принялась помогать Лифу с работой. Одна из коров ударила меня, и хотя остался лишь синяк, я дулась весь день. Мы с Лифом ели раздельно, злясь друг на друга, потому что он заявил, что ужин делать должна я, но я отказалась.

- Но это твоя работа.

- Потому что я девочка?

- Да.

Я уставилась на него.

- Лучше бы тебя папа не слышал.

- Я не видел, чтобы он готовил, а ты? Это работа мамы.

- Но сегодня я была фермером, а это мужская работа. Так что сегодня я – мужчина. И я не буду ничего тебе готовить.

- Хорошо. Не готовь. Мне хватит хлеба с водой.

- Вот и подавись им, - прошипела я и оставила его. Обычно мы с ним ладили, если не считать обычные споры брата и сестры, но из-за раны отца и тяжелого дня работы мы были раздражены, и никто не хотел поддаваться.

Мы не разговаривали четыре дня, каждый из которых казался неделей, мы работали бок о бок, доя коров, дважды в день, убирали за ними, выводили их в поля и носили молоко на молочную ферму. Я отомстила немного, сделав Лифа дояркой, пока мама оставалась с папой, но это не радовало. Я проверяла рану папы дважды в день, и она неплохо заживала. Он жаловался на онемение ноги, но это не удивляло, и мама вызвалась делать ему массажи.

На шестую ночь после случившегося я не могла уснуть, хоть и сильно устала. Я ворочалась, была очень жаркая летняя ночь. Я лежала поверх простыни, подражая звезде, стараясь охладиться, когда дверь открылась.

- Эррин, что-то не так, - тихо сказала мама в темноте.

Я вошла в комнату и зажала рот, пахло плохо, кисло из-за болезни. Я коснулась лба отца, и он был горячим. Он тихо стонал во сне, кожа казалась восковой в тусклом свете, мокрой от пота, который не был связан с летней жарой. Вдруг он задрожал, его плечи дергались, и мама побежала к нему, пытаясь удержать его на месте.

Я знала, что это, но не хотела верить, потому что не хотела, чтобы так было на самом деле, чтобы было уже так поздно.

- Давно он такой?

- Сказал, что за ужином ему было жарко. Он не мог глотать, сказал, что болит челюсть. А потом началось это с его шеей. Я чувствовала, как дрожат мышцы.

Папа снова задергался, и я закрыла глаза.

- Нам нужен господин Пэнди.

Мама тут же послала Лифа. Пока его не было, мы с мамой впервые опустились на колени и помолились богам, в которых никогда не верили.

* * *

Господин Пэнди сделал все, что мог, использовал кору ивы, больше лаванды, просил о ремнях и веревках, чтобы удерживать отца на месте. Каждый приступ становился все сильнее, и аптекарь говорил нам вливать ему в рот мед, давать сахар, сливки и масло. Мы всю ночь пытались дать ему воду и еду в перерывах между приступами, чтобы придать ему сил. К рассвету он устал, но все равно дрожал, его тело казалось худее, чем это было при закате.

- У него столбняк, - сказал господин Пэнди, вернувшись.

- Как это вылечить? – спросила мама.

Мы с Лифом переглянулись.

- Никак, - сказал хмуро господин Пэнди и повернулся ко мне. – Мне жаль. Очень жаль.

Он оставил нам слезы мака, дав указания, как их давать отцу. Столбняк причинял боль, и даже с успокоительными его тело дрожало.

Мама отказывалась это принять. Она провела день в моей комнате, глядя на стену, шепча старые забытые молитвы старым забытым богам, я безмолвно держала ее за руку, мысленно тоже молясь. Лиф оставался с отцом.

Я спустилась вниз, чтобы выпить молока. Было поздно, луна стояла высоко в небе, мир притих. Я не слышала, как Лиф оказался позади меня, но увидела его отражение в стекле окна и поняла, что он здесь. Я обернулась, увидела его лицо, и все стало ясно.

- Как мне сказать ей? – спросил он. – Как сказать, что его больше нет?

Глава 10

Сайлас работал со мной еще час, тщательно очищая мужчину, открывая многочисленные повреждения и синяки. Он не дрогнул, не закрывал рот рукой, он работал решительно и безмолвно, помогал мне мыть, обрабатывать и перевязывать раны. Кожа на груди и животе мужчины превратилась в страшные лиловые синяки, это было плохим признаком. Его кожа была холодной, не становилась теплее, как бы мы ни старались развести огонь сильнее. Мы смыли кровь и грязь с его волос, и я увидела, что они такие же белые, как у Сайласа, я заглянула в его глаза, проверив зрачки, и радужка их оказалась золотой. Я посмотрела на Сайласа, но он промолчал.

Мы остановились, когда уже нечего было обрабатывать, укрыли его всеми одеялами, какие нашлись.

- Что теперь? – спросил Лиф, его хриплый голос стал ниже от усталости или боли.

- Все. Я сделала все, что могла. Все зависит от него. Если он ранен внутри… - я замолчала, и Сайлас кивнул. – Арника и кора ивы должны помочь опухлостям снаружи. Узнаем больше, если – когда – он проснется.

Сайлас уткнулся лицом в ладони.

Я встала, проверила ведро и немного воды использовала, чтобы заварить две чашки некрепкого чая. Одну я протянула ему. Он обхватил чашку обеими руками.

- Что случилось? – спросила я. – Кто он? Это… твой родственник?

- Да. Дальний. Но я хорошо его знал. Он… - Сайлас сделал глоток чая. – У тебя есть что-нибудь покрепче?

Я вскинула брови. Он сделал еще один глоток.

- Он ходил между королевствами. С ним ты видела меня вчера. У нас цепь в Лормере. Люди в разных местах передают предметы из храма моей матери, пока они не попадают через границу ко мне, а я прячу их в безопасное место. Он пересекал границу, лес. Он был лучшим. Я должен был встретиться с ним, но он не показался. Я понял, что что-то не так, и…

Я хотела перебить и спросить, что за предметы они переносят, но холодок пробежал по моей спине. Напали в лесу… Я сорвала покрывала с его друга и начала снова осматривать его, пытаясь найти длинные неровные царапины, что покрывали руки моей мамы.

- Что ты делаешь?

- Ничего. Просто… проверяю.

- Зачем?

Я не ответила, радуясь, что ничего такого не нашла.

- И не было видно… кто это сделал?

Сайлас покачал головой.

- Прости, что так свалился тебе на голову, - сказал он. – Знаю, у тебя своих проблем хватает.

- А куда бы еще ты пошел?

Он покачал головой и склонился, положив руки на колени. Я засмотрелась на его макушку, отметив, что у него два завихрения на затылке. Я вспомнила Лифа, его волосы были такими же, и мама как-то обрезала их, и все волосы слева торчали у него месяцами, пока не отросли. А потом он отрастил длинные волосы и не позволял никому их стричь. Я не знала, в курсе ли Сайлас про такую свою особенность. Может, ему было все равно.

Я встала, схватила свой плащ и накинула на его плечи.

Он вздрогнул, когда ткань опустилась на него.

- Мне не холодно, - сказал он.

- Не в том дело, - прошептала я в ответ.

Наши взгляды пересеклись, и я забыла, как дышать. Таким было ощущение, грудь вдруг забыла, как вздыматься и опадать, легкие не знали, как себя наполнить. Я не понимала, что он стоит, пока не ощутила его дыхание на своей щеке, и от этого я снова задышала, но быстро и неглубоко, словно у меня была горячка. Я посмотрела на него и хотела коснуться лба, убрать морщину между бровями. Он напоминал Спящего принца из книги с высокими скулами и красивыми губами. Но теперь он не был похож на принца, он был печальным человеком, и было проще всего на свете шагнуть к нему, обвить его руками, сцепив руки за его шеей, и прижаться к нему.

Он замер на миг, а потом расслабился, но в ответ меня касаться не спешил. Будто мои объятия к нему никак не относились. Моя кожа пылала знакомым стыдом, и я расцепила руки и отошла от него.

Но тут его длинные руки обвили меня и притянули к нему. Его голова оказалась между моим плечом и шеей, лицо его прижалось к коже. Я ощущала шеей тепло его дыхания.

И объятия затянулись, мы давно должны были отпустить друг друга. Он цеплялся за меня, словно я была последним безопасным местом бурю, и я пыталась быть такой для него. Мои чувства колебались между тревогой и чем-то еще, от чего сердце неровно билось. Я боялась момента, когда это закончится, потому что инстинкт говорил мне, что когда он уйдет из моих объятий, я потеряю что-то важное.

Он вздохнул, и я прижала голову к его, он медленно развернул свою голову, пока его губы не задели мою челюсть. Я услышала его резкий вдох, его пальцы на миг напряглись на моей талии. Он замер, его губы были в дюйме от моих, и я склонила голову, пока наши рты не соприкоснулись. Я закрыла глаза и ждала его действий, поцелуя, но он не двигался, прижимал меня к груди, и я слышала, как дико колотится его сердце вместе с моим.

А потом он оттолкнул меня. Снова.

- Эррин, - сказал он, в моих ушах звенело от стыда. – Я не могу. Пожалуйста.

- Прости, не буду, - пролепетала я.

- Я ведь уже это говорил? – тихо сказал он, и я кивнула, краснея от новой волны унижения. – Этого не может быть, - сказал он с мольбой в голосе и прошел к двери, мое предательское сердце сжалось, когда он потянулся к засову.

- Останься, - выпалила я, он замер, склонив голову, оставаясь ко мне спиной. – Уже поздно.

- Не могу, - он сбросил плащ с плеч и оставил его на скамейке. – Я вернусь на рассвете.

И он ушел, оставив меня наедине с умирающим.

Я убрала кровавую воду и бросила в огонь тряпки, смотрела, как они, шипя, сгорают. Под глазами мужчины залегли тени, он казался худее. Мне было нечем занять руки, и я укуталась в плащ и села на скамейку. И ждала.

* * *

- Сайлас? – это было произнесено так тихо, что я не сразу поняла, что проснулась ото сна. Голос прозвучал снова, я открыла глаза и посмотрела на мужчину на моей кровати. Он смотрел на меня, один его глаз опух и был закрыт, но другой глядел на меня. – Сайлас? – снова сказал мужчина, и я перебралась со скамейки к нему.

- Тише, не напрягайтесь, - сказала я. – Я позову его. И приведу для вас.

Я хотела встать, но мужчина слабо поднял руку.

- Ты его знаешь?

- Да, он принес вас сюда. Он…

- Нужно, чтобы ты передала ему послание.

- Я позову его…

- Нет! – он закашлялся, его слюна окропила покрывала, темная и блестящая. Он закрыл глаза, и я забеспокоилась, что уже слишком поздно. Но он снова заговорил – Скажи, что она уже ушла.

- Она ушла? – кто? Кто ушел? Он говорил о матери Сайласа?

- Из-за нее он здесь, он поймет. Скажи, что она ушла в Скаррон… - мужчина снова закашлялся, звук был громким и влажным. Кровь бурлила в уголке его рта, и я знала, что он не выздоровеет. Я взяла его за руку, и на окровавленных губах появилась тень улыбки. – Она ушла раньше, чем… пришел он. Она пока что в безопасности.

- Хорошо, - сказала я, держа его за руку. Не мама Сайласа. Кто-то другой.

Мужчина резко вдохнул.

- Ему нужно найти ее, - в его горле слышалось дребезжание. – И привести в Конклав. Скорее. У него мало времени.

- Конклав?

- Все… это самое безопасное место. Ее нужно доставить туда. Они должны оставаться там. Принц идет. Он знает о ней…

- Я расскажу ему. Обещаю.

А потом он умер. Просто умер. Его глаз сиял и смотрел, а потом… я увидела его смерть, перемену. Что-то оставило его необратимо. Я вспомнила, что не знаю его имени, что не спросила об этом, а Сайлас его не назвал. И теперь он умер в чужом доме далеко от дома.

Я закрыла его глаз, надеясь, что так он будет выглядеть, словно спит, но – нет. По нему было видно, что он мертв. Я села на корточки и смотрела на него. Я еще никогда не видела, как кто-то умирает. Я видела отца мертвым, но не сам процесс.

Шли долгие минут, я онемела, а потом пришла в себя. Я пыталась думать о чем-то, но лишь смотрела на мертвого. Что-то в огне затрещало, и я вздрогнула и встала. Нужно передать послание Сайласу, чтобы он отвел ее, кем бы она ни была, в Конклав.

Я потянулась к засову и замерла, понимание накатило волной. Сайлас знал, где Конклав.

* * *

До последней войны наши алхимики жили открыто в городах, но после того, как мы проиграли Лормере, и те потребовали выдать их, словно они были вещами, мы спрятали их в тайном обществе, известном как Конклав. Его не было на карте, и вне Конклава только два анонимных члена Совета в Трессалине знали, где он. Так я думала до этой ночи.

Редко в Конклав можно было попасть, но по договоренности, и посетителя погружали в сон, чтобы доставить его туда и вывести, чтобы обратной дороги он не нашел. Посетителей охраняли элитные стражи, и говорить можно было с алхимиками только после их обращения. За один раз приходить могло не больше двух человек. Один раз туда приходил принц Мерек, но даже его - особенно его – погрузили в сон и потом охраняли.

Вне Конклава алхимиков теперь не было, тем более, в Лормере.

Он сказал, что его предки были из Таллита. Его глаза и волосы…

И все встало на места. Белые волосы, золотые глаза. Семья из Таллита. Не простая, а из королевского рода алхимиков. Сайлас был алхимиком. Из Лормеры.

Я прижалась к столу и сбила флакон на бок с последней драгоценной каплей в нем.

И тут я впилась в стол обеими руками, чтобы не упасть под весом понимания.

Загадочное зелье, что не давало маме становиться зверем, пробудило от горя, и которое я не смогла разгадать. И дал мне его алхимик.

Мне не нужен был Сайлас, чтобы сказать, что в его зелье. Он был прав. Я такое повторить не могла.

Это был Эликсир жизни.

Глава 11

Я поднесла флакон к свету. Эликсир жизни. Неужели это он?

Значит, не все зельеварщики умерли. Кто-то еще был жив, делал Эликсир. И мне нужно было еще для мамы. Только так можно было утихомирить зверя.

Я выглянула в приоткрытое окно, пытаясь заметить признаки жизни или движения, а потом посмотрела на мертвого. Мертвого алхимика. Осмелюсь ли я?.. Да. У нас было мало времени. Под покровом ночи меня мог не увидеть Анвин или солдаты. И мама не знает, что случилось ночью, мертвый ее не тронет. А я получу ответ и вернусь. Я завязала плащ, а потом склонилась над мужчиной. Я накрыла его лицо покрывалом.

- Покойтесь с миром, - тихо сказала я.

* * *

Ночь была слишком тихой. Должны были шуршать существа, чтобы я вздрагивала, когда под их весом трещали ветки и шелестели сухие листья. Должны были ухать совы или кричать козодои. Крысы, мыши, олени, другие живые существа должны были шуметь, но мир притих, и если бы не громкое биение сердца, я бы боялась, что оглохла. Где патрули солдат? Почему я не слышу их нервный смех и шутки друг над другом? От нехватки звуков я была напряжена, пыталась найти во тьме что-то, что направит меня, звук или запах, какой-нибудь предмет.

Лунный свет вел меня, но я старалась держаться тени. Луна уже была ниже на небе, ее свет превращал весь мир в черно-белый, серый и серебряный. Деревня была словно нарисована, словно игрушка, а не настоящая, и мне было не по себе. Почти все окна в деревне были темными, пока я шла мимо, только в Доме правосудия было видно свет свечи в одном из верхних окон.

Я хотела свернуть к дороге, ведущей в дом Сайласа, но серебряная вспышка вдали привлекла мое внимание. Тень двигалась за деревьями. Солдат? И тут я застыла.

Из-за деревьев вышла огромная фигура, в семь футов ростом, ее силуэт был неровным. Крик застрял в моем горле, когда я увидела голову.

Там не было лица.

Там, где могли быть глаза, нос и рот, были выступы и трещины, вид едва напоминал человеческий. Но нехватка глаз и ушей не мешала ему поднять голову, словно он нюхал воздух, и его тело повернулось ко мне.

Рядом появился еще один, порыв ветра закачал вершины деревьев, донес до меня запах этих существ. Грязь, гниющие листья, сера, сладковатый запах разложения. Я развернулась и побежала. Я не оглядывалась, я убегала от дома Сайласа, мимо Дома правосудия, пересекала деревню, пытаясь отдалиться от них. Я добежала до окраины деревни и бросилась к ограде, перелезла через ежевику, отцепила от веток свой плащ, и села среди кустов, сердце колотилось так сильно, что я не понимала, как оно до сих пор может биться. Я сжалась, зажмурилась, задыхалась и дрожала.

Сердце начало замедляться, когда что-то коснулось моего плеча, и я выдохнула, готовая закричать посреди ночи. Рука зажала мой рот, и рядом оказался Сайлас. Он был без рубашки, голый по пояс, босой, его кожа была в царапинах из-за колючих кустов. Он выглянул из нашего укрытия. Я увидела отметины на его спине, круги, что менялись от полностью черного к закрашенному на три четверти, наполовину, затем шел полумесяц, а за ним только силуэт, идеальный круг из черных чернил на коже, и центр пересекала линия.

Я оторвала взгляд от рисунка и посмотрела сквозь ветки, ожидая появления существ. Он проследил за моим взглядом, склонил голову, прислушиваясь, и лунный свет вспыхнул на его серебряных волосах. Я начала снимать плащ.

- Что ты делаешь? – прошептал он.

- Прикройся.

Он опустил взгляд.

- Прости. Я собирался спать.

- Нет. Твои волосы, - прошипела я. – Сияют.

Его глаза расширились, он помог мне снять плащ и постарался укрыть голову и плечи.

Мы тихо ждали, с каждым мигом страх отступал все дальше. После долгого момента он ткнул меня локтем и качнул головой, а потом полез из нашего укрытия.

Я последовала за ним. Мои руки исцарапали шипы, но холод притуплял боль, а потом он коснулся меня, руки в перчатках обхватили мои руки, вытаскивая меня.

- Думаю, они ушли, - сказал он, озираясь.

Я тоже огляделась, волоски на теле стояли дыбом.

- Стой, ты видел кого-то в лесу? Похожего на солдата?

Он покачал головой.

- Я вроде видела кого-то, а потом пришли големы.

- Я видел двух големов, - он снова огляделся. – Уверена, что видела кого-то?

- Нет. Да. Не знаю.

Сайлас нахмурился.

- Нам нужно внутрь.

Он двигался как туман, легко и уверенно, и я следовала за ним, понимая, что не такая тихая, как он. Он скользил, а я шумела, но он не возмущался, оставался рядом, пока мы огибали Дом правосудия. Свет внутри погас, был лишь лунный свет. Капюшон сполз с его головы, мой плащ был ему маленьким.

- Волосы, - прошептала я, он остановился. Я помогла ему поправить капюшон, скрыть сияние.

- Лучше?

Я кивнула. И мне в нос ударил запах гнили и серы. Мы переглянулись и поняли, что он означает.

- Беги! – прошипел Сайлас, бросился вдруг в сторону, плащ развевался за ним, он прижимал капюшон к голове. Я застыла, прижалась к стене дома Анвина, глядя, как из ниоткуда появляется один из големов и преследует Сайласа. Все в нем – от запаха до дерганых движений – было ненастоящим, и я боролась с подступающей тошнотой, потому что это существо было невозможным.

Где другой?

Я дико озиралась. Я боялась глубоко вдохнуть. Я бросилась, стараясь не шуметь, к темному укрытию.

И чуть не врезалась в голема.

Вблизи запах гниения заставил меня закашляться. Огромные руки беззвучно потянулись ко мне, я отпрянула и бросилась в лес, в этот раз слыша сзади тяжелый топот. Я давила в себе крик. Я не хотела, чтобы другой узнал, где я, и решил меня убить. Где солдаты? Где Сайлас?

Я бежала по лесу зигзагами, паника звенела в ушах. Я вспомнила наемников, стрелы, свист и то, как стрела хрустнула, как кость, когда я отломила наконечник. Я бросилась к ближайшему дереву и полезла на него. Деревья и кусты росли густо, и из-за леса голему было сложно преследовать, это дало мне пару секунд, чтобы я забралась на десять, а потом на пятнадцать футов над землей. Я устроилась на ветке, скрестила конечности, голем прошел подо мной. Я содрогнулась от запаха.

У него не было глаз. Он не знал, где я. Если я буду тихой, все будет хорошо. Я буду в порядке.

Он замер, поднял голову, застыл, словно статуя. От ужаса я чуть не упала. А потом с удивительной скоростью он ушел прочь, глубже в лес. Я слышала шорох листьев, где он проходил. Как только он исчез из виду, я полезла вниз, последние футы спрыгнула, расцарапала руки. Колени ужасно дрожали, но я не давала себе остановиться, я почти бежала, покинула лес и направилась к хижине Сайласа.

Я бросилась сквозь дверь в пустую комнату.

Я укуталась в гору одеял, пока открытой не осталась только моя макушка. Я старалась не закрывать глаза, потому что когда так случалось, в эту секунду, уходящую на моргания, я видела под собой голема, его лицо без черт.

* * *

Прошли часы, и Сайлас появился на пороге, задыхаясь. Он оказался рядом со мной, обхватил одной рукой мое лицо, другой убрал капюшон. Я никогда еще не была так кому-то рада.

- Ты в порядке? Тебя преследовали? – его голос был тихим и тревожным.

- Я оторвалась от него в лесу.

- Я тоже… - он резко замолчал, повернулся к двери. Мы прислушались, мое сердце билось о грудную клетку. – Думаю, мы в безопасности, - сказал он после пары мгновений. – Никаких свечей. Огня. Звуков. Мы не хотим, чтобы они вернулись, - он повернулся ко мне и оказался очень близко. – Почему ты вышла? Эли… - он замолчал. – О, - в нем отразились страх и тревога. Он отодвинулся и кивнул. – Ясно.

Эли. Мертвого звали Эли.

- Мне очень жаль. Я пыталась…

- Знаю. Знаю, что пыталась, - он вздохнул, потер переносицу длинными пальцами, склонил голову.

- Он успел проснуться.

Сайлас вскинул голову.

- Он говорил?

- Да.

Он посмотрел на меня.

- И?

- Он сказал достаточно. Я знаю, что ты.

Сайлас помрачнел.

- Что я. Мы снова к этому вернулись?

Я говорила медленно, осторожно подбирая слова.

- Он сказал мне, что он такое, и что ты ищешь.

- Вот как, - это не был вопрос.

Я кивнула.

- И просил передать, что он идет. И что он знает.

Сайлас побелел.

- Теперь ты знаешь достаточно, - сухо сказал он. – Что будешь с этой информацией делать?

Я уже приняла решение. Если я скажу ему, что девушка в Скарроне, он уйдет. Он, как и Эли, дали понять, что их долг, приказы его матери важнее, хоть это и подвергает их опасности. Хоть они и могут погибнуть. Он пойдет ее искать, найдет и исчезнет в Конклаве. Если я потеряю его, то утрачу надежду помочь маме и вернуть прежнюю жизнь.

У нас с мамой был только такой вариант. У меня не было выбора. Я не могла сделать Эликсир, это я понимала. Но он знал того, что мог. И если он мог мне его принести, то…

Семья важнее.

- Я хочу, чтобы ты забрал нас с собой, - сказала я.

- В?

- Конклав, - его рот раскрылся так быстро, что это даже было смешно. – Ты мне не поверил, - медленно сказала я. – Ты подумал, что я тебя обманываю, чтобы ты все выдал.

Он молчал.

- Я тебя не обманываю. Эли сказал мне. Ты алхимик. Потому ты здесь. Ты ждешь женщину или девушку, что в опасности из-за Спящего принца. Потому ты здесь. Ты ждал ее, пока переправлял артефакты своей матери. Если ты найдешь ее, то отправишься в Конклав, - я не была уверена, правда ли это, пока не увидела, как Сайлас побледнел. – Эли сказал мне, где она. И он сказал, что Спящий принц знает. И он идет.

- Где она?

Я покачала головой.

- Ты заберешь нас в Конклав. Ты знаешь, где это место. Мы не будем проблемой, ты знаешь, что я могу позаботиться о нас. Нам нужно безопасное место, укрытие. И… - пауза. – Больше Эликсира, - его лицо стало каменным, и я быстро заговорила. – Только это… Только это. Когда я получу его, я скажу тебе, где она.

- Это шантаж?

- Нет. Я прошу твоей помощи в обмен на то, что я знаю.

- Я доверял тебе, - тихо сказал он с недоверием в огромных глазах.

- Сайлас, я только хочу твоей помощи. И я помогу в ответ. Мы можем помочь друг другу.

Он прищурил золотые глаза.

- Что мешает попросить помощи, а не угрожать?

- Я просила, - мой голос прозвучал резче, чем должен был. – Просила дважды. Сначала рецепт, а потом продать мне еще зелья.

Он состроил странную гримасу, поджал губы.

- Я заплачу, - спешно сказала я. – Я не прошу об услуге.

- Не в том дело. Я не могу дать тебе нужное количество.

- Так отведи к тому, кто может.

Он смотрел на меня и качал головой.

- Я думал, мы были друзьями.

Я уставилась на него.

- Друзья. Конечно. И если бы я передала тебе все слова твоего друга, а потом попросила о помощи, ты бы помог? Или сразу ушел бы?

Он не скрывал боль.

- Эррин… ты не понимаешь. Если Спящий принц найдет ее… Нет времени. У меня есть работа, и это важнее, чем ты…

- Тогда все так и остается, - прервала я его.

Сайлас покачал головой.

- Если Эли знал, где она, то кто-то ему сказал. Я узнаю от них.

- У тебя нет времени. Эли так сказал. Нам нужно работать вместе, или мы проиграем.

Взгляд Сайласа на меня был полон отвращения.

- И ты так поступишь, Эррин?

Я кивнула, хоть мне было и плохо.

- Да. Я должна.

Он отвернулся к окну, его плечи опустились. Он заговорил, оставаясь спиной ко мне. От этого становилось только хуже.

- Так и быть. Я отведу вас в Конклав. Найду еще Эликсир. Что еще ты хочешь?

- Я только хочу для нас безопасности. Там я назову тебе причину. Настоящую причину. У меня нет выбора, Сайлас. Я бы поступила иначе, если бы он был, но его нет. Так вышло.

Он усмехнулся, обернувшись, лунный свет очертил его профиль и губы.

- Я думал, что мы друзья. Что мы нечто большее.

- Больше, чем друзья? Ты же вздрагиваешь, когда я тебя касаюсь! – было сложно не кричать. – Конечно, теперь все ясно. Девушка. Ожидание. Почему ты не сказал, что у тебя уже кто-то есть? Хотя она тебя не очень ценит, раз ты даже не знаешь, где она, - стоило замолчать, но я не могла.

Он развернулся лицом ко мне.

- Вот в чем дело? Мстишь, потому что мы… Думаешь, дело в девушке? Это ревность?

- Конечно, нет, - рассмеялась я, хотя весело не было. – Ты четко дал понять о своих чувствах ко мне. Тебе не интересно.

- Нет, - рявкнул он, и я притихла. – Потому что я монах, Эррин.

Глава 12

Я уставилась на него, до меня не сразу дошел смысл его слов.

- Ты монах? – повторила я потрясенно.

Он снял мой плащ и бросил мне. В свете, что слабо проникал через окно, его кожа приобрела золотистый оттенок, временно его бледность пропала. Он поднял тунику с пола, и кости на его спине напомнила ступеньки из камней, возникшие между и под татуировкой, исчезнувшие за тонким слоем мышц, когда он выпрямился и натянул тунику через голову. Он выглядел как существо из сказки, из другого мира, вырезанное изо льда и золота.

- Да. Я брат Ордена Сестер Нэхт.

- Не понимаю, - и это касалось нескольких вопросов. Он был слишком юным для монаха, и… Монахи не носят ножи и не бегают по лесам. Монахи не покупают яды. Монахи – не алхимики с татуировкой из Лормеры. У монахов бритая голова и плохое дыхание. Они старые. Сайлас… не монах.

Он вскинул бровь.

- А что понимать? Я принял обет. Я обязан служить Сестрам Нэхт.

- Ты веришь в богов?

- Конечно, нет.

- Но тогда… - я замерла и мысленно собрала все вместе. Сестры, его алхимия, скрытность. Я обдумала свою теорию и решила озвучить догадку. – Сестры Нэхт – алхимики, да? Лормерианские, живут в тайне. Это прикрытие.

Он пожал плечами, скрестил руки и промолчал.

Я вспомнила его слова о родителях.

- Твоя мама – алхимик?

- Нет. Она как ты. Обычная, - он сказал это так, словно это было плохо, и это ранило. – Отец был алхимиком. И сила передалась по крови.

Я глубоко вдохнула, обдумывая это.

- Но ты не настоящий монах, это прикрытие.

Его золотые глаза пристально смотрели на меня.

- Нет. Я монах. Я клялся в верности Сестрам Нэхт. Я поклялся жить, служа им, ставя их выше всего остального. Я поклялся, что у меня не будет жены или детей, пока я служу им. Я держу свое слово, - он опустил голову, и я тоже склонила свою.

- О, - мой голос был тихим. – Как?

- Как я стал монахом?

- Все это, - сказала я. – Как это все произошло? Или ты не можешь мне рассказать?

Я не хотела, чтобы это прозвучало колко, но его глаза вспыхнули, а брови приподнялись.

- Тебе не помешало бы быть чуточку более любезной. Что тебе еще хочется? Крови?

- Я не… - я замолчала, он отвернулся к окну, игнорируя меня, открыл ставню и выглянул. Когда он посмотрел на меня, на его лице не было эмоций. – Я хочу понять, - тихо сказала я.

- Знания, что ты скрываешь от меня, важнее, чем все, что я могу рассказать тебе. Пойми.

Я глубоко и судорожно вдохнула и прижала ладонь к трепещущему сердцу.

- Прости. Мне правда жаль. Я… хотела бы, чтобы все было иначе.

Его горькая улыбка пронзала меня, оставляя раны.

- Если бы желания были лошадьми, то попрошайки бы на них катались.

Моя кожа пылала, я опустила голову.

- Прости, - снова сказала я. – Я должна думать о семье. О маме. Я должна делать так, как лучше для нее. Ты ведь понимаешь это, учитывая то, как сам поступаешь?

Он молчал, жевал губу, руки его оставались скрещенными.

- Ты знаешь об Ауреке и Аурелии, да? – сказал он через миг, голос его был уже не таким холодным.

Я посмотрела на него, медленно качая головой. А потом вспомнила картинку. Спящий принц стоит на башне, а рядом с ним его сестра. Золотой и сияющий Таллит раскинулся под ними. И я помнила подпись к картинке, слышала голос мамы, читающей те слова.

Близнецы, зеркальное отражение друг друга снаружи, повзрослев, стали расти порознь, стали разными, как день и ночь. Аурек, золотой принц, наследник престола, аурумщик и создатель, и его сестра Аурелия, зельеварщица, уже не думали и не двигались как единое целое.

Аурек. Я никогда не думала о нем, как просто об Ауреке, золотом. Это был настоящий человек, а не Спящий принц, выдумка. Принц Аурек из Таллита. Он проспал из-за проклятья столько, что мир сделал его мифом. Я забыла это. И забыла, что у него была сестра. Аурелия. О ней почти не говорилось в сказке, ее затмили Спящий принц и дочь крысолова. Но Аурек и Аурелия были первыми алхимиками, дети, чей дар дал Таллиту невероятное богатство и здоровье, пока Спящего принца не прокляли. И Аурелия ушла из Таллита, никто не знал, куда. Похоже, она все же завела семью, ведь дар зельеварщиков был у нее.

- Да, - сказала я. – Близнецы. Спящий принц и его сестра.

Сайлас кивнул.

- Ты знаешь истории об… аппетитах Аурека?

Я покачала головой, Сайлас удивился, потом смутился и отвел взгляд.

- Ауреку нравилось… играть с дамами, соблазнять их. У многих был от него ребенок…

- Я знаю о Вестнике, - перебила я его и тут же пожалела, лицо Сайласа снова стало каменным.

- Его мы не считаем, - холодно сказал он. – Его история – не часть наших знаний.

Я молчала. Повисла неловкая пауза, он глубоко вдохнул и продолжил:

- Аурек постановил, что, поскольку у этих детей его кровь, их заберут у матерей и будут растить как детей знати во дворце. К тому времени, как Аурек погрузился в сон, у него было восемь детей.

- И всех забрали от матерей? – даже с моими нынешними чувствами к маме я была в ужасе.

- Им очень хорошо платили, - его губы скривились в явном отвращении. – Никто не спорил с желаниями Аурека. Он был жестоким и похотливым. После проклятия Таллит пал, и стало понятно, что Аурек не придет в себя. Аурелия ушла и образовала общину в Лормере вместе с несколькими бывшими слугами, что были ей верны. Они забрали и детей Аурека. Как его отпрыски, они были уязвимы. И хотя поначалу казалось, что у них нет способностей, одно их имя могло дорого им обойтись. Аурелия выбрала Восточные горы, потому что они были изолированы. Она не знала, что там уже шестьдесят лет существовало неоперившееся королевство Лормеры.

Он сделал паузу, облизнул губы, а я ждала продолжения.

- Появился Дом Белмис, они были одержимы желанием заставить алхимиков работать на них, вцепились в землю так, что многим пришлось покинуть Лормеру. Они образовали семьи с обычными людьми в Трегеллане, и их почти не трогала ваша бывшая королевская семья, нужно было только платить десятину золотом. После войны с Лормерой они почти все спрятались.

- Из-за требований правителей Лормеры?

Он помрачнел.

- Точно. Дом Белмис всегда интересовался алхимией, а еще Ауреком и Аурелией.

Мои глаза расширились, он продолжал:

- Когда таллитцы появились в Лормере, они принесли с собой и рассказ о близнецах: Ауреке, создателе, оживляющем неживое. Аурелия, исцеляющая любые раны и болезни. История передавалась из уст в уста, люди забыли, что это были близнецы, что они были смертными. Ходили слухи о волшебном сне Аурека, что он не гниет и не стареет. Что он все еще там и однажды проснется. Его представляли божеством, а с ним и Аурелию. А потом их начали представлять возлюбленными. Оттуда пошла традиция, чтобы в королевской семье играли свадьбы между братьями и сестрами. Они не так поняли историю Аурека и Аурелии, Золотых близнецов Таллита. Они сделали из них Нэхт и Дэга, богов, что благословили Дом Белмис и дали им возможность править. Иронично, но дочь Аурелии, что была нашим лидером, назвала общину Сестрами Нэхт. Она никогда не говорила, что Дом Бельмис врал, чтобы не выдать себя и нас, но она не отдавала им все.

- Почему? – спросила я. – Почему вы против работы с Домом Белмис?

- Мы не против работы с ними. Но против работы на них. Часть алхимии темная. Королевская семья Трегеллана и Совет всегда это знали. А правители Лормеры – нет. Им хочется золота. И, если бы они знали, то захотели бы Эликсир, - он отвел взгляд и смотрел вдаль.

- Кто делает Эликсир? Девушка? Она алхимик-зельеварщик? Потому она так ценна?

Сайлас посмотрел на меня.

- Думаешь, я расскажу тебе? Ты меня шантажируешь, Эррин. Я собираюсь взять тебя с твоей матерью в Конклав, и мне нужно как-то объяснить это людям. Матери. Придется признаться, что я нарушил клятвы, чтобы помочь тебе. Придется объяснить людям, почему я рисковал ими ради тебя. Я уже по уши в проблемах из-за тебя. Ты достаточно от меня получила. Радуйся.

Я никогда еще не чувствовала себя так ужасно.

- Сайлас… у меня нет выбора. Мама…

- Избавь меня, - прервал меня Сайлас. – Мне не нужны подробности.

Слезы покалывали глаза, я опустила голову, боль в груди росла, давя на меня.

- Прости, - прошептала я.

Он отклонился к стене хижины.

- Честно говоря, на твоем месте я бы поступил так же, - он фыркнул. – И поступил, если помнишь. Когда мы впервые встретились.

Я посмотрела на него, но его глаза были закрыты, и я ощутила искру надежды, что он простит меня или хотя бы поймет.

- Вот мы и пришли к тому, с чего начали, - он открыл глаза. – Получить Эликсир будет сложно, я тебя предупредил. Запасов толком и нет. Я дал тебе свой флакон.

Я вскинула брови.

- У всех нас есть один на случай ранений. Он быстро исцеляет физические раны, - он сделал паузу. – Я не мог найти флакон Эли. Я проверил его карманы перед тем, как принес его к тебе. Он, видимо, потерял его.

- А свой ты отдал мне, - меня охватила новая волна вины. Если бы он не попытался помочь мне, что мог бы спасти Эли. Я вспомнила, когда вернулась из леса, он стоял у стола, у флакона с диким взглядом. – Он был там, - сказала я. – Там еще была одна капля.

Он молчал.

- Знаю. Не буду притворяться, что я не думал об этом.

- Тогда почему не использовал?

Он посмотрел мне в глаза и сказал стальным тоном:

- Потому что тебе было нужно. Я не предаю друзей.

Моя кожа вспыхнула, и я понимала, что между нами все может уже не вернуться к прежнему состоянию. Я отвела от него взгляд.

- Спасибо, - тихо сказала я.

Через миг он продолжил, его тон стал чуть добрее.

- С недавних пор мы носим флакон смертельного яда, если нас вдруг поймают. Так что спасибо тебе.

- Мне? – я посмотрела на свои руки. – А вы не умеете сами делать яды?

- Эликсир не похож на твои аптекарские снадобья. Основной принцип смеси составляющих такой же, но техника другая, и, конечно, с Эликсиром нам толком не нужны знания аптекарей. Мы использовали эти искусства, но они были забыты по разным причинам. Мы больше не экспериментируем. И алхимики не любят яды. Не любили.

- Рада, что была полезна, - я мяла плащ в руках.

Он быстро приблизился и опустился передо мной на колени.

- И можешь быть полезной. Скажи мне, где она. Я помогу тебе, клянусь. Прошу, Эррин. Не превращай нашу дружбу в это.

Его слова обжигали. И хотя мне было противно, я покачала головой.

- Сайлас, я говорила тебе. Я скажу, когда мы приведешь нас с мамой в Конклав, чтобы они позаботились о ней. Я сама тебя к ней провожу.

Он кивнул, опустил, сдавшись, голову.

- Завтра. Я отправлю завтра послание.

Я кивнула.

- Спасибо. И… у меня есть указания насчет мамы, - сказала я. – И ее болезни. Их нужно придерживаться. И держать все в секрете.

Он фыркнул, подошел к окну и снова выглянул.

- Мы хорошо храним секреты. Там с ней все будет в порядке, - да, ведь мы придем задолго до полнолуния. Часть груза пропала с моих плеч, но, когда я подняла голову, то поняла, что с ним все наоборот. Его плечи были опущены, он прижался к оконной раме с такой усталостью, что у меня заболело сердце. Я так с ним поступила.

Я попыталась встать, но одеяла запутались в ногах, и я полетела вниз. Он бросился ко мне, поймал, и мое лицо врезалось в его плечо, а потом он помог мне встать.

- Спаси… - я подняла голову, его лицо оказалось напротив моего.

Он зажмурился, глубоко и судорожно вдохнул. Когда он открыл глаза, они были полны огня и решимости.

- Это не честно, - прошептал он с болью на лице. – Я так старался быть тебе другом, - я не смела двигаться. – Я не врал про клятвы, - он убрал руки с моих плеч.

- Я пойду, - сказала я, не в силах смотреть на него, но он не дал мне добраться до двери.

- Я не могу тебя отпустить, - тихо сказал он. – Это опасно. Они могут увидеть, как ты выходишь отсюда, и прийти посмотреть.

- Я должна. Мама одна.

- А если големы еще там, ты хочешь привести их к ней? Думай, Эррин. Она в порядке. Через пару часов рассвет. Дождись его. Ради всех нас.

Я опустилась на его одеяла и обняла колени. Я знала, что он прав. В темноте было опасно, а с големами – тем более. Если я приведу их к ней или к нему, то все усилия окажутся напрасными.

Он настороженно смотрел на меня, напряженный, готовый двигаться. Его серьезность заставила меня снова покраснеть. Я хотела бы перестать бросаться к нему, сколько раз ему нужно будет оттолкнуть меня, чтобы я поняла?

- Прости за… - я опустила голову. – Прости. Я знаю, что ты не можешь. Прости.

- Эррин, - тихо сказал он, и я посмотрела на него. – Я бы сделал, если бы мог. Серьезно, - он печально улыбнулся, и я увидела на миг ямочку на его левой щеке. – Если бы все было иначе… Если бы я был другим. Хотелось бы быть честным с тобой с самого начала, - продолжил он. – Хотелось бы рассказать все, и тогда… может, мы смогли бы стать друзьями. Может, этого бы хватило.

- Да, - сказала я. – Так и было. Просто… - я замолчала, не зная, что сказать. – Мы… еще можем быть друзьями? После этого?

- Надеюсь, - сказал он на выдохе, его глаза пылали, глядя в мои, а потом он отвел взгляд. – Будет очень жаль потерять тебя, - добавил он так тихо, что я едва его расслышала.

Я приняла решение.

- Она в Скарроне, - сказала я, пока не передумала. – Девушка. Эли сказал, что она в Скарроне.

Сайлас раскрыл рот.

- Спасибо. Большое тебе спасибо, - он пересек комнату и прижался губами к моему лбу, словно благословлял, его поцелуй зажег мою кожу. – Я отправлю послание Конклаву, скажу им ждать нас. Скажу им ожидать твою маму. Я отведу вас в Конклав и пойду в Скаррон.

- Я могу пойти в Скаррон с тобой.

- Нет, спасибо. Мне лучше идти одному. Не знаю, ждет ли она нас.

- Почему ты не знал, где она? – спросила я. – Если она так важна для ваших, как вы умудрились потерять ее?

- Она не жила с Сестрами.

- Почему?

- Плохая кровь, - сказал он после паузы. – Это сложно. Обсудим это позже.

Я кивнула, хоть мне и не нравилось. Времени еще будет много. И если я буду в Конклаве, то он не сможет все от меня утаивать.

- Спасибо, - тихо сказал он. – Ты не знаешь, что сделала.

Я впервые за долгое время гордилась собой.

Глава 13

После этого слов не осталось. Мы сидели в тишине, уже терпимой, и слушали звуки ночи. Он вскоре уснул, его дыхание замедлилось, стало глубоким. Я последовала его примеру, и мне впервые за много месяцев ничего не снилось.

* * *

Когда я проснулось, солнце было уже высоко, свет был бледным, как молоко, проникал в окно.

- Боги, мама, - я вскочила на ноги. – Я слишком долго спала.

Сайлас сел и тут же встревожился.

- Иди. Дай мне час, и я отправлю послание в Конклав, а потом приду и похороню Эли. А ты пока собирай вещи. Мы уйдем, как только все будет готово. Придется идти, пока я не украду лошадей. Твоя мама сможет?

- Нет. Идти не сможет, - я выглянула в щель между ставен, чтобы убедиться, что путь чист. – Она слишком слаба. Ей бы лошадь или что-то еще. Я могу идти. Но она не справится.

- Посмотрим, что можно сделать.

Я улыбнулась ему.

- Значит, через час?

Он кивнул.

* * *

Воздух щипал кожу, близилась зима. Я шла к дому, полная надежд. Я пыталась представить себе Конклав, угадать, где он. Скрыт, наверное, где-то на севере. После разговора о Скарроне я понадеялась, что Конклав у моря. Я вспомнила запах водорослей и морской воды, который ощущала в северном городе. Я могла быть счастлива у моря, если бы смогла закончить обучение. Я смогу работать у них аптекарем, даже смогу чему-то научить, помогать им, если они позволят.

Надежда таяла, пока я шла к домику, лес за ним казался мне уже не таким дружелюбным даже в свете дня. Я вспомнила голема, топот его шагов за мной, то, как он тянулся ко мне. Я ускорила шаги к домику, тревожась.

Но, когда я потянулась к засову, дверь открылась, и вышел Кирин в форме, его губы были печально поджаты.

- Эррин, хвала богам… - начал он, но я оттолкнула его и ворвалась в дом, застыла, увидев капитана с красной лентой и Чэнса Анвина возле Эли, раскрытого и мертвого. Стол все еще был усеян моими приборами, мой дневник был открыт на странице, где описывались все зелья, что я дела. Все яды, что я делала. И была открыта коробочка с моими склянками, было видно ярлыки: паслен, болиголов, аконит, олеандр. Флакон с Эликсиром стоял посреди стола.

Я посмотрела на них, на лице капитана были вопросы, у Анвина – ухмылка. А потом посмотрела на дверь в комнату мамы. Она была открыта.

- Эррин, - позвал меня Кирин, я вбежала в ее комнату.

- Ее нет, - сказал позади меня Анвин.

Я обернулась.

- Я эвакуировал ее в Трессалин, - он сделал паузу и улыбнулся. – В особое место. Для безумных женщин.

- Нет, - я бросилась на него, но Кирин возник из ниоткуда, схватил меня на талию и не дал напасть на Анвина. – Где она? – кричала я из-за Кирина.

- Безумие у вас семейное, - оскалился Анвин

Кирин втолкнул меня в комнату и запер дверь. Я слышала, как он говорил с Анвином.

- Уходите, - холодно сказал он.

- Это мой дом, - прорычал Анвин, но Кирин сделал что-то, что не дало ему продолжить.

- Деревню обещали армии, - сказал спокойно другой голос, видимо, капитана. – Так что теперь тут все наше. Вам лучше уйти.

- Нет уж, - ответил Анвин. – Я хочу знать, сколько она скрывала безумную в доме. И смотрите. Труп на полу, яд на столе. Она преступница, а я судья. Вы отдадите ее мне.

- Хватит, Анвин, - сказал капитан, и я услышала ворчание. Дверь закрылась, я отошла и ждала.

Кирин открыл дверь спальни. Я медленно вышла, ожидая увидеть капитана, но его не было, и я повернулась к Кирину. Его лицо было бледным, на лбу проступил пот, и он склонялся вправо. Я и забыла о его ране. Он мог потревожить рану, когда не дал мне ударить Анвина.

- Ты в порядке? – спросила я. – Тебе стоит отдыхать, ты же пострадал на днях.

- Забудь обо мне. Во что ты ввязалась? – тихо спросил он.

- Где моя мама?

- Солдаты увели ее до того, как мы прибыли.

- И ты им позволил? – закричала я.

- Где была ты? – парировал Кирин. – Где ты была прошлой ночью?

- Прошу, скажи, где она, - взмолилась я.

- Что с ней такое, кстати? – продолжил Кирин. – Она была заперта в комнате. Она будто при смерти. Она даже не вздрогнула, когда ее подняли с кровати. Это ты? Ты с ней такое сделала?

Я зажала ладонью рот и опустилась на колени. Я представила солдат, забирающих ее в ее изорванной ночной рубашке, видящих ее исхудавшее тело, пустые глаза. О боги.

- Зачем ты здесь?

- Анвин доложил. Сказал, что приказывал всем эвакуироваться, но ему показалось, что кто-то нарушил его приказ. Если бы я знал, что это ты… Я послал с ним парней. Когда я пришел сам проверить, было слишком поздно. Они забрали твою мать и обнаружили… все.

Я уткнулась лицом в ладони. Нет. Только не это.

Кирин убрал мои пальцы и заставил посмотреть на него.

- Эррин, говори, или я тебя арестую. На столе достаточно доказательств даже без трупа. Говори.

Я вырвалась из его хватки и вернулась в комнату матери, села на край ее кровати. Он остался на пороге.

- Когда мы поняли, что Лиф застрял в Лормере, она… замкнулась. Она не ела, не мылась, не ходила в туалет. Я делала все за нее. У нас не было денег, Кирин. Мне нужно было откуда-то брать их. Я начала продавать зелья, чтобы оплатить дом и купить еду. Получалось только так. И я… порой успокаивала ее травами. С ней что-то случилось в лесу. Это изменило ее, - я не могла остановиться. – Я пыталась вылечить это, угрожала. Ничто не срабатывало, а она становилась опаснее. Она напала на меня, - я показала ему свой зуб. – Это была она. И не только так. Кирин, скажи, где она. Без должного ухода она и на них нападет.

Он покачал головой.

- Она как алый варулв, - выпалила я. – Она ранит людей. Она передаст это, если я не остановлю ее.

- Эррин, это не смешно.

- Это правда.

Он посмотрел на стол, на беспорядок, оставшийся после попыток воссоздать Эликсир, а потом на меня, покачал головой с печальным взглядом.

- Эррин. Я и не знал, что все так плохо.

- Знаю, но я могу этим управлять. Нам есть куда идти, к тем, кто ей поможет. Скажи мне, куда ее увели, и…

- Хватит, - сказал он. – Все кончено. Она в безопасности. И ты тоже будешь.

- Что? – я застыла. – Как это понимать?

- О тебе позаботятся. Не стоило оставаться тут одной. Но мы можем о тебе позаботиться. Я прослежу.

Я уставилась на него.

- Обо мне не нужно заботиться. Я нашла нам новый дом. И там будет безопаснее всего, поверь мне.

- Эррин, тебе нужна помощь. Вам обеим нужна.

- Я не безумна. Кирин, посмотри на ее руки. Там шрамы. Это случилось. Правда. Ты должен поверить мне.

Но он не верил. Это было написано на его лице, он хмурился, печально кривил губы.

- Эррин, послушай меня. Я о тебе позабочусь. Будут вопросы – серьезные вопросы – из-за того, что тут у тебя. И из-за трупа. Но ты его не ранила, ты не могла его так ранить. Я заступлюсь за тебя, и я напишу господину Пэнди, чтобы он прислал твою характеристику. Мы расскажем о твоем отце, о Лифе. И что ты была тут одна с матерью последние четыре месяца без денег. Этого достаточно, чтобы сойти с ума. Но не говори ничего такого, особенно после появления Спящего принца. Будет лишь больше проблем. Я все улажу, хорошо? Все будет хорошо.

Его слова, доброта и тревога в голосе разбивали мне сердце. Он вел себя как брат, которого рядом не было. Но он не понимал. Мне нужно к Сайласу. Он знает, что делать, его люди могут помочь. Они сильные. Они помогут мне вернуть маму. И в Конклаве никто не найдет нас и не спросить про дневник записей или Эли.

Я посмотрела на Кирина и кивнула, стараясь выглядеть виновато. Он тепло улыбнулся, пересек комнату и сел рядом со мной. Он обнял меня братской рукой, и я прижалась к нему на миг.

- Прости, - сказала я. – Прости, что так тебя подставила.

- Не… - начал он. Я ткнула его локтем в живот и побежала. Я захлопнула за собой дверь и повернула ключ в замке. Я оказалась у входной двери раньше, чем он начал стучать, пересекла порог и побежала по деревне. Я слышала позади крики солдат, я бежала к хижине Сайласа, не останавливаясь, проносясь мимо других домов.

- Сайлас! – позвала я, распахнув широко дверь. – Сай…

Я оставила его полчаса назад. Он сказал, что придет за мной через час. На полу было гнездо из одеял. Но теперь там ничего не было. Ни одного огарка свечи. Хижина была пустой, словно его там никогда не было. Все хорошо. Страх сдавил все внутри, но я успокаивала себя. Он мог сложить вещи и уйти отправлять послание. Он мог идти за мной…

- О, Эррин, - медленно сказал торжествующий голос. Я развернулась и оказалась лицом к лицу с Чэнсом Анвином. – Я знал, что ты сюда вернешься, если тот мокрый солдатишка даст тебе шанс, - сказал он, встав на пороге и перекрыв выход. – Он ушел, этот твой любовник. Я видел его, после того как ушел от тебя. Пошел в сторону Дальней дороги. Он не попрощался?

Нет. Он бы так не сделал. Он сказал, что мы друзья. Больше, чем друзья.

Ты не знаешь, что ты сделала. Так он сказал.

Я знала. Я дала ему обмануть себя. Потому что он притворился, что я ему нравлюсь. Я никогда его не знала. Боги, он месяцами врал мне, скрывая все от меня. Используя меня.

Какая я дура.

Я прижалась к стене, чтобы не упасть, все внутри распадалось на куски. Я склонилась, вспыхнула боль за ребрами, было сложно дышать. Что мне делать? Они забрали маму, и… он был мне нужен. Как он мог так поступить?

Анвин на пороге рассмеялся.

- Думаешь, я вчера родился? – сказал он, прислонившись к косяку. – Я знаю каждый дюйм этой деревни. Моей деревни. Думаешь, я не знал, что он засел здесь, этот зверь? Думаешь, я не заметил? Я знал. Я тянул время.

Я прищурилась. Я не верила ему, моя левая бровь поползла вверх, чтобы он понял мою реакцию.

- Тебе не понять причины, - проревел он, побагровев. – Ты ничего не поймешь, глупая девчонка. Я был добр к тебе. Я приглядывал за тобой. Я бы о тебе позаботился. Но нет. Я недостаточно хорошо для вас, маленькая надменная мисс из Тремейна, - он склонил голову, глядя на меня, и я сжала челюсти от злости. – Посмотри на себя, - продолжил он. – Ты даже не красавица.

- Если вы меня тронете…

- Ха! – он прервал меня смешком. – Я бы тебя даже мочой не облил, если бы ты горела. Не теперь. Теперь я знаю, что ты – испорченный товар. Я же видел. Прошлой ночью. Вы бегали по деревне. Он был без рубашки, бежал за тобой в кусты. А возле моего дома ты помогла ему прикрыть себя. Я не удивлен, что он ушел. Зачем оставлять корову, если ты уже выпил свою долю молока?

Свеча в окне Дома правосудия. Он не спал и следил. Но он не видел големов. Он шагнул ко мне, и я инстинктивно отпрянула.

- Мне плевать на то, что вы видели, - сказала я.

Он фыркнул.

- Я хотел предложить тебе быть твоим покровителем. Ты бы стала моей подопечной. Ты бы прекрасно мыла мне полы.

- Я умру раньше, чем это произойдет.

- Да, - сказал он. – Я же говорил, Эррин. Труп, коробка с ядами. И хороший дневник, говорящий миру о том, что ты делала и для кого. Я повешу тебя и твоего ценного Сайласа, как только мы его поймаем.

Я не думала, что это возможно, но моя кровь стала холоднее.

- Надеюсь, мне позволят выбить стул из-под тебя.

Я развернулась и ударила его в лицо, большой палец лежал поверх пальцев, как меня и учил папа. Я услышала треск его носа, ломающегося под моим кулаком, и боль тут же пронзила мою руку, кожа на костяшках пострадала. Баюкая пострадавшую руку другой рукой, я прикусила язык, чтобы не закричать. Анвин пытался заткнуть кровотечение из носа. Я смотрела и ждала, пока он посмотрит на меня. Когда он сделал это, я шагнула к нему, и он вздрогнул.

- Все возвращается, Чэнс Анвин. Запомните это. И теперь осторожно ешьте и пейте. Вы видели, что я умею делать, - я выдерживала его взгляд, пока он не опустил голову, как собака, подчинившаяся хозяину. И тогда я развернулась и ушла.

Я прошла половину деревни, а потом ноги подкосились, и я прижалась к одному из домов. Я глубоко дышала, прижимала к себе пострадавшую руку. Было больно. Но я бы ударила еще раз, если бы нужно было.

Я прижалась к стене, чувствуя влажность дерева сквозь тунику, паника поднималась, и камень в груди тянул меня к земле. У меня не было денег. Мне было некуда идти. У меня даже не было ножа.

И что мне теперь делать?