Создать Веру - убить Веру

Вместо предисловия

Курортный автобус отправлялся от городского вокзала в пять часов вечера. Несмотря на начало декабря, погода стояла довольно теплая: днем чуть больше десяти градусов мороза, лишь ночью термометр опускался ниже двадцати.

Сумку Виктор собрал с собой небольшую, это женщинам нужны наряды на каждый день, а мужику, уже мало чего ждущему от жизни, достаточно тренировочных штанов, несколько рубашек, да бритвенные принадлежности. Всякая мелочевка, вроде носков, да зубной щетки — не в счет.

С учетом вечерних городских пробок, да зимнего наката, вся дорога составляла не более двух с половиной часов. На курорт автобус прибывал уже затемно. Но делать было нечего, на дневной рейс Виктор не успевал, поэтому с некоторыми неудобствами приходилось мириться.

В автобусе было прохладно. У окна на его месте сидела довольно объемная девица, которая деловито изучала только что, видимо, купленный мобильник. Поглядев на ее габариты, Виктор здраво рассудил, что на свое место претендовать не стоит, а лучше примоститься сбоку, чтобы хоть с одной стороны оставалась возможность для маневра. Он затолкал сумку под сиденье и с некоторым трудом устроился сам, убрав подлокотник и опустив одну ногу в проход. Проходившие пассажиры постоянно его задевали, но приходилось с этим мириться: девицу при всем желании подвинуть было невозможно.

Наконец, автобус отправился. Дорогой он часто останавливался и подбирал голосующих людей. Ехали в основном жители попутных деревень, курортников в автобусе, похоже, было совсем мало.

Быстро стемнело. Вскоре автобус свернул с основной трассы, и огоньки попутных деревень и поселков стали встречаться все реже. Водитель включал свет лишь при остановках, все остальное время в салоне было темно. Свет фар выхватывал из ночи полотно дороги, вдоль обочины стлалась темная стена леса.

В салоне давно уже нагрелось, и Виктор, расстегнув дубленку, дремал.

Проснулся на очередной остановке. Человек десять потянулись гуськом к выходу. Сидевшая рядом девица тоже проснулась и стала звать через проход подружку.

— Ленк, а, Ленк! Где хоть едем-то?

— Первомайское.

— А-а…

И снова достала мобильник, пытаясь наладить связь. Водитель остановки не объявлял: местные и так знают, а курортникам это без разницы.

Виктор опять начал дремать и, похоже, успел даже заснуть. Он этого так и не понял, поскольку из дремоты сразу куда-то тяжело провалился.

Автобус резко затормозил и встал на обочине. Впереди вполголоса заговорили. Какой-то невысокий лысоватый мужичок что-то выяснял у водителя. Виктор никак не мог до конца проснуться: перед глазами стояла мутная белесая пелена, — и не мог понять, о чем идет разговор.

Опять включилась соседка.

— Ленк, а, Ленк! Чего он?

— Да сел не на тот автобус. Ему совсем в другую сторону надо.

— Во, зальют глаза, а потом не знают, куда едут.

Мужичок продолжал что-то бубнить. Водитель пожал плечами, открыл дверь, и мужичок шагнул в ночь. «Куда он собрался — вокруг лишь лес», — как-то отрешенно промелькнуло в голове Виктора, и он опять провалился в сон….

…. Автобус резко затормозил и встал на обочине. Впереди вполголоса заговорили. Какой-то невысокий лысоватый мужичок что-то выяснял у водителя. Виктор никак не мог до конца проснуться: перед глазами стояла мутная белесая пелена, — и не мог понять, о чем идет разговор. Наконец, ему удалось сосредоточиться, и по обрывкам фраз он понял, что мужичок с пьяных глаз сел не на тот автобус и уехал совсем в другую сторону. Мужичок вдруг заявил:

— Открой дверь, я выйду.

— Куда пойдешь? Вокруг лес, и ночь на дворе, — пытался урезонить его водитель.

— Вернусь в Первомайское.

— Да мы уж километров пять отъехали.

— Ничего, дойду.

Водитель пожал плечами и выпустил мужичка. Тот шагнул с подножки и сразу растворился в ночи. «Они, что, все охренели сегодня, что ли?» — подумал Виктор и опять провалился в сон….

…. Проснулся он от того, что автобус опять затормозил и снова встал на обочине. Какой-то невысокий мужичок, по виду похожий на прежних двух, опять втолковывал водителю, что он сел не на тот автобус, и ему надо выйти. В этот раз Виктору удалось избавиться от мутной пелены перед глазами: во всем происходящем явно была какая-то ненормальность. Он стряхнул с себя остатки сна, встал и прошел к водителю. Тот уже готовился открывать дверь. Виктор тронул мужичка за плечо.

— Эй, послушай! Куда ты пойдешь? Ведь посреди леса стоим. Езжай уж до конечной, там переночуешь где-нибудь, а утром назад поедешь.

Тот повернулся, и Виктор, натолкнувшись на глаза мужичка, в которых стояла та же белесая мутная пелена, что перед этим не давала ему самому прийти в себя, непроизвольно отшатнулся. За пеленой не было видно даже зрачков. Мужичок неожиданно легко согласился.

— Ты прав. Здесь действительно только лес. Поеду до конца.

Дальше ехали уже без всяких приключений. Виктор больше не спал. На конечной остановке их вышло только двое: он и еще один пожилой мужчина, тоже приехавший на курорт. Куда подевался тот мужичок, то ли ненормальный, то ли подвыпивший, Виктор так и не заметил. Возможно, вышел в самом начале поселка. Впрочем, Виктор о нем вскоре позабыл.

… Курорт переживал не лучшие времена. Денег ни на что не хватало, некоторые корпуса были закрыты, подсобные постройки, в основном увеселительного назначения, ветшали и приходили в негодность. Внешний вид даже тех корпусов, что еще функционировали, не внушал оптимизма: им и легкий косметический ремонт доставался редко. Внутри поддерживалась убогая чистота. В комнатах качающиеся стулья, покрытые сверху ситцевыми цветастыми накидками, столы с клеенками, выцветшие обои, местами в потеках, похожих на разводы крепкого чая. Санузел с частично отвалившейся кафельной плиткой, ванной и выглядывающим из-за перегородки унитазом чем-то неуловимо напоминает прозекторскую, куда вот-вот должен войти патологоанатом. Впрочем, привыкнуть можно ко всему, в том числе и к специфическому запаху отделения минеральных ванн, и к самим ванным закуткам, огороженных теми же чудовищно облицованными перегородками, и к песочным часам на десять минут, по которым нужно безошибочно отмерить положенные тебе на прием ванны шесть или семь минут.

Нелепость советской архитектуры и дизайна, перед которыми, по-видимому, стояла задача максимально обезличить отдыхающих и стереть у них мысли о половых различиях, скоро перестает бросаться в глаза.

Возможности, предоставляемые современными правилами общества, когда целесообразность того или иного учреждения диктуется экономическими условиями, и, вроде бы, напрашивается идея возрождения курорта за счет создания рядом с ним развлекательной сети, вступает в некоторое противоречие с существующими медицинскими нормами проведения лечебно-оздоровительных процедур.

Поэтому во второй половине дня заняться на курорте было практически нечем: работала библиотека, да трижды в неделю устраивались танцы под магнитофон. Оставалась еще красивая природа, сопки и туристические тропы.

Виктор отсутствию развлечений был даже рад, поскольку у него были свои планы.

Дело в том, что он уже больше четырех лет собирался написать книгу. В настоящий момент у него были лишь две странички машинописного текста, общая идея, почерпнутая из своих странных снов, да наброски, которые должны были лечь в основу последней главы. Задуманная им книга была не совсем обычной. В ней должна быть описана собственная версия происхождения христианства, роли Иуды и его взаимоотношений с Христом.

Виктор отдавал себе отчет в том, какой эффект может произвести эта книга, если ее удастся издать. Он хорошо помнил историю Салмана Рушди, которому шариатский суд заочно вынес смертный приговор за его «Сатанинские стихи». Конечно, христианство более терпимо в этом отношении, но все же… Показателен был пример и Казандзакиса с его «Последним искушением Христа», где автор сделал лишь попытку, не оспаривая божественное происхождение Христа, показать его и как обычного человека со свойственными людям слабостями и сомнениями. Итогом стало крайнее недовольство иерархов христианства, едва не закончившееся отлучением от церкви.

Трогать религиозные чувства вообще опасно. И вдвойне становится опаснее, когда какая-то группа фанатиков воспринимает высказанные мысли как личное оскорбление. Тогда уж пощады не будет.

И все же пока еще не написанная книга постоянно тревожила Виктора, постоянно о себе напоминала, хотя он и чувствовал, что не готов сесть за нее.

И вот здесь, на курорте, он решил сделать попытку. Неожиданно книга, что называется, «пошла». Может быть, не так ярко и красочно, как ему бы хотелось, но сюжет из-под его пера выстраивался достаточно образно и логически. Он попеременно давал слово персонажам своей книги, и они говорили каждый своим языком. Временами Виктор настолько входил в образ, от имени которого вел очередное повествование, что испытывал те же чувства и переживания, что испытывали, как ему казалось, в свое время его герои.

Книга его увлекла, хотя он постоянно ощущал, что некая сила как бы сопротивляется ее написанию. Он часто чувствовал апатию, недомогание, временами страшная усталость буквально валила его с ног.

На танцы он сходил лишь один раз, и то просидел на стуле у выхода, устремив взгляд поверх голов танцующих, а перед его мысленным взором вставали картины из книги, что он писал.

Чем ближе он подходил к концу книги, тем большие сомнения его охватывали. Надо ли вообще эту книгу писать? Не лучше ли все бросить, пока не поздно?

Перед последней главой он остановился и, закрывшись у себя в комнате, пил водку, которая его совершенно не брала. И все же начал писать эту главу о казни Христа и его мыслях и переживаниях. Особенно тяжело далась сама сцена казни. Он вдруг почувствовал сильную боль в тех местах, куда Христу вбивали гвозди, и входил в его тело железный крюк. Было трудно дышать, сильно болела голова, временами его губы непроизвольно шептали какие-то слова, в мозгу всплывали картины, словно вылитые из расплавленного металла. Казалось, что вот-вот остановится сердце, тогда он вставал и отходил к окну. Боль отпускала, и он снова упорно брал в руки ручку. Словно одна сила не давала ему писать, а другая, противоположная первой, заставляла его это делать.

И, лишь когда он дошел до заключительной сцены с сотником Лонгином, вдруг неожиданно эти силы отступили, и Виктору стало легко и спокойно.

Книга была закончена.

Оставалось несколько свободных дней, и он с удовольствием побродил по окрестностям, отдыхая душой и телом.

Наступил день отъезда. Он сел в знакомый автобус и расслабился. Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Виктор поднял голову. В стоявшем рядом человеке ему показалось что-то знакомое, но припомнить, при каких обстоятельствах они встречались, он не смог: он знал эту свою особенность, поэтому особо напрягаться не стал.

— Здравствуйте, Виктор!

— Здравствуйте. Мы знакомы?

— И да, и нет. Давайте пересядем в конец салона, нам нужно кое о чем побеседовать.

— А почему не здесь?

— Слишком много ушей. Сумку можете оставить здесь, мы поговорим, и Вы вернетесь на свое место. Чтобы вам было проще, посмотрите на меня внимательнее.

Глаза незнакомца вдруг стали меняться, и их заволокло белесой пеленой. Виктора как током ударило: это был тот странный мужичок, с которым он ехал в автобусе двадцать один день назад, и который то ли вышел ночью посреди леса, то ли все-таки не стал выходить.

Когда они устроились на заднем сиденье, мужичок протянул Виктору газету.

— Для начала прочитайте вот это.

В глаза сразу бросился заголовок, отчеркнутый красным маркером: «Катастрофа на трассе». Статью сопровождал снимок неважного качества, на котором все же можно было рассмотреть груду искореженного и обгоревшего металла, где угадывались автобус и грузовик, сцепившиеся вместе в последней агонии. В статье сообщалось, что недалеко от курорта, из которого сейчас возвращался Виктор, на трассе произошло лобовое столкновение рейсового автобуса с топливозаправщиком, которого занесло на скользкой зимней дороге. Выжить никому не удалось. Виктор дважды перечитал статью и вопросительно глянул на соседа. Тот, не поворачивая головы, произнес:

— Вы обратили внимание на дату?

Виктор еще раз глянул. Катастрофа произошла в тот день, когда он ехал на курорт.

— Да-да. Это именно тот автобус, в котором Вы ехали.

— Ерунда какая-то…

— Ничего подобного… Все достоверно: двадцать один день назад Вы погибли в автокатастрофе. Ваше тело опознано близкими и похоронено.

Виктор немного помолчал, осмысливая услышанное.

— А тогда кто, по Вашему, сидит сейчас рядом с Вами?

— Виктор Березин.

— Ну, вот, значит, я живой. Просто произошло недоразумение. Максимум, через три часа я буду дома, и все выяснится.

— Не так просто. По всем документам Вы уже мертвы. И доказать обратное будет крайне сложно. Тем более, при таком раскладе….

И он протянул Виктору листок. Это было оперативная милицейская ориентировка с фотографией человека, поразительно похожего на Виктора. Он стал читать текст.

«За совершение особо тяжких преступлений разыскивается Исаев Олег Дмитриевич, уроженец г. Челябинска, 1955 года рождения. Он же — Синченко, Крюков, Стрельников, Штигель. Крайне опасен. При задержании проявлять особую осторожность. Разрешается применять любые меры».

Виктор еще раз глянул на фотографию и вернул листок незнакомцу.

— Ну, и что? Мало ли на свете похожих людей?

— Много… Кстати, а где Ваш паспорт?

Виктор осмотрел карманы. Паспорта не было, хотя он хорошо помнил, что положил его в пиджак.

— Успели вытащить?

— Помилуйте, за кого Вы меня принимаете? Нет у вас паспорта… Понимаете, нет. А у каждого сотрудника милиции есть ориентировка на Вас. Скорее всего, вас задержат еще на вокзале…

— Хорошо, запросят администрацию курорта, те дадут ответ, что я у них проходил курс лечения.

— А Вы уверены, что проходили? Что там окажутся какие-то записи?

На языке вертелись еще какие-то доводы и доказательства, но Виктор уже понимал, что все они будут биты. Несколько минут прошли в молчании. Наконец, Виктор задал вопрос.

— Кто Вы?

— Какое это имеет значение? Если я начну объяснять, то на это уйдет много времени, а мы еще не приступали к главному.

— Тогда другой вопрос: как Вы это сделали?

— Вы меня удивляете, Виктор. Я думал, Вам это объяснять не надо. Сдвижка во времени, туннельный переход — Вы же в свое время сами додумались до параллельных миров, которые назвали «матрешечными».

— То есть, сейчас я просто в том мире, где мой двойник действительно погиб, и вы меня в него перебросили, не делая корректировку времени?

— Примерно так.

— Но ведь тогда вы меня можете и перебросить назад в тот мир, где я есть?

— Можем.

— Но пока не хотите этого делать? Я так понимаю, что вам от меня что-то нужно?

— Совершенно верно.

— Что же именно?

— Вашу рукопись.

— Странно… Такие сложности… Вы могли ее просто выкрасть из комнаты.

— Если бы это было возможно, мы именно так и сделали бы. Есть правила и законы, которые никто не может нарушать. Вы должны САМИ отдать эту рукопись, Вы должны по доброй воле отказаться от нее.

— Какая же это добрая воля, если вы меня ставите перед фактом отсутствия выбора.

— Ну, почему же? У Вас есть выбор. По-прежнему у Вас будет возможность издать книгу. А всякие сложности существования, которые могут у Вас возникнуть, это всего лишь сложности, не более того. Они могут лишь оттянуть момент издания, но помешать ему не в силах. Конечно, Вы потеряете дом, семью — но Вы ведь и так не очень-то ими дорожите.

— Странно, что вы все же не шантажируете меня безопасностью и здоровьем моих близких — обычно, это самое сильное оружие.

— Поверьте, мы знаем Вас достаточно хорошо. И, причем, знаем даже то, о чем Вы и не подозреваете.

— А если я соглашусь, отдам вам рукопись, а потом, вернувшись домой, снова восстановлю ее?

— Не восстановите. Не тот случай. Я уже говорил, что есть не нарушаемые правила и законы. Могу даже сказать, что, отказавшись от рукописи, вы, тем самым измените свою судьбу и повернете ее на новый вариант.

— Какой же?

— Да какой захотите… Даже самый экзотический или простой жизненный. Только не просите денег — это неприемлемо…

— Так велика цена за мою рукопись?

— Скажу Вам честно — да.

— Почему же?

— Отвечу вопросом на вопрос: как Вы планируете назвать свою книгу? «Убить веру» — не так ли?

— Не совсем. «Убить веру — создать веру».

— Вы действительно этой книгой можете убить старую веру. И дать людям новую… Революция Духа, да?

— И что в этом плохого? Люди имеют право знать немного больше, стать немного свободнее. Они имеют право увидеть в себе бога.

— Может быть, и имеют. Но готовы ли?

— К этому нельзя быть готовым… Я имею в виду, полностью. Как не может быть готова гусеница, собирающаяся превратиться в бабочку.

— И Вы берете на себя смелость стать повивальной бабкой при рождении в человеке бога? Не слишком ли большая ответственность?

— Кто-то должен на себя ее взять.

— Последствия могут быть самыми ужасными. Может нарушиться равновесие сразу во всех мирах. Нам очень этого не хотелось бы. Поскольку резко возрастает опасность хаоса, и приходиться применять экстраординарные меры.

— Какие же?

— Любые, вплоть до ликвидации некоторых уровней… Ну, вот теперь, Виктор, Вы в общих чертах знаете ситуацию. Вам принимать решение. Вы можете пройти на свое место и подумать. Я останусь здесь. Когда я буду выходить, Вы должны будете дать мне ответ.

… Автобус катил и катил мимо заснеженных полей, зимних строгих сопок, неказистых деревенек.

Виктор безучастно смотрел в окно. Незнакомец с его полуугрозами и двусмысленностями присутствовал где-то на задворках сознания. Единственной реальностью была рукопись, и то временами Виктор сомневался в ее существовании. Все остальное представлялось зыбким и расплывчатым, особенно сам автобус с его пассажирами-манекенами.

Получается, что не все миры равноценны, среди них есть особые, если верить странному собеседнику. Рукопись, стоившая Виктору немалых душевных сил, существовала лишь в этом мире. И, если чья-то безжалостная рука выкашивала двойников в других мирах, то здесь она была бессильна.

Однако, стоит ли рукопись того, чтобы на ней сошлись интересы нескольких сил? Есть ли грань, которую можно было бы увидеть?

… Автобус уже сворачивал на привокзальную площадь, когда до плеча Виктора опять дотронулись. Это был все тот же мужичок. Склонившись к уху Виктора, он прошептал:

— Знаете, мы кое-что не учли. Рукопись, по сути, не закончена. В ней нет еще одной части. Да и первую, как я понимаю, вы еще будете править. И мы не можем применить пока к вам тот вариант, что я вам обрисовал. Но… Мы можем применить другой вариант… Такие книги просто так не пишутся. За них автор платит. И очень часто — безумием…. Пока, Виктор.