Сослагательное наклонение

Пролог

— … «И это все, уста мои сомкнулись, мне больше нечего сказать!».

Я отключил диктофон, поскольку, процитировав в конце классика, мой собеседник умолк. Теперь он сидел в кресле напротив меня и с неподдельным интересом ждал моей реакции на свой рассказ. А у меня в голове была сплошная сумятица. Первое, что приходило в голову — розыгрыш! Меня в течение двух с половиной часов самым бессовестным образом разыгрывали! Однако у этого предположения был один существенный недостаток. Кому это могло понадобиться? Малоизвестный литератор, стихи и рассказы которого изредка публиковались во второсортных изданиях, согласитесь, фигура для затратного розыгрыша малоподходящая — в случае удачи эффект будет близок к нулю. А в том, что подготовить розыгрыш — будь он действительно таковым — потребовало бы определенных материальных затрат сомневаться не приходилось. Один прикид собеседника чего стоил! Брюки и рубашка, были сшиты из дорогой ткани явно на заказ. Над стилем одежды тоже, очевидно, поработал недешевый кутюрье. И эта необычная расцветка: сочетание белого и небесно-голубого. Я, по крайней мере, такую форму еще ни на ком не видел. Погончики на плечах, на каждом из которых вместо привычных звезд, красовались по три изображения земного шара, расположенные в один ряд. Необычная эмблема на левом нагрудном кармане рубашки… И вы хотите сказать, что все это только ради того, чтобы разыграть какого-то малозначительного писаку? Бред какой-то!..

Чтобы лучше разобраться в происходящем, думаю, самое время поведать о тех обстоятельствах, при которых я познакомился с Максимом Морозом — так представился мой теперешний собеседник, когда позвонил две недели назад. Он назвал свое имя, сказал, что в Россию приехал ненадолго — навестить родных. Из Москвы улетает уже сегодня, но будет в ней снова, через две недели. Мне же он позвонил потому, что чисто случайно (во что я охотно верю) наткнулся на мои опусы («мерси за комплемант»!), и они показались ему забавными (а вот за это двойное мерси!). В связи с этим у него есть для меня заманчивое предложение. Он предложил встретиться через две недели, и попросил назначить время и место встречи. Я предложил 14–00 и свою квартиру. Он попросил перенести начало на 16–00 и записал адрес.

В назначенный день ровно в 16–00 в моей квартире зачирикал домофон. Убедившись, что запрос исходит именно от того, кого я жду, я разблокировал входную дверь. Когда на лестничной площадке послышались характерные звуки раздвигающихся дверей лифта, я распахнул дверь в квартиру. Гость вошел, я закрыл дверь, после чего началось рутинное представление друг другу и обмен рукопожатием. Во время этой незатейливой церемонии я успел разглядеть своего визави. Одет он был… Впрочем, летнюю форму моего гостя я уже описал выше… То есть, как это я не сказал, что было лето? Шутите? Ну, извините… Конечно, было лето, и на моем госте была летняя форма. И в эту самую форму помещался господин лет пятидесяти. Росточка он был не великого, чуть выше среднего, но крепкого телосложения и с приятной, но не броской внешностью. После церемонии знакомства я пригласил Мороза в гостиную (она же спальня, она же кабинет — так сказать: три в одном флаконе). Квартирка у меня не большая: одна комната и кухня (она же понятно и столовая), не считая прихожей и «удобств». От какого-либо угощения мой гость отказался, и мы уселись в кресла возле журнального столика. После чего я попросил «господина Мороза» изложить суть своего предложения. Он поведал, что ему понравилось, как я пишу (ну-ну), и что он хочет предложить мне сюжет для книги. Я спросил: не будет ли он возражать против того, что во время его рассказа будет работать диктофон. Он ответил, что нисколько не будет. Он и сам не обладает феноменальной памятью. (Я еще с прошлого раза заметил, что господин Мороз мастер на комплементы). Я принес диктофон, нажал клавишу включения, и мой гость начал рассказ…

… И вот теперь, когда он его закончил, я сижу и не знаю что сказать. Но держать паузу дольше было бы уже верхом неприличия, и я раскрыл рот:

— Вам не кажется, что рассказанная вами история выглядит уж очень фантастично… — осторожно начал я.

— Ну и назовите свое произведение фантастическим, не задумываясь, ответил Мороз.

Это действительно кое-что меняло. Оставалось только одно «но».

— Начать произведение следовало бы с «Заговора одноклассников». А вы о нем почти ничего не рассказали…

— Так я о нем почти ничего и не знаю, — с обескураживающей откровенностью ответил мой собеседник.

Видя мое неприкрытое разочарование, он поспешил добавить:

— Об этом вам может рассказать генерал спецслужб Сологуб. Я постараюсь организовать вашу встречу…

…- Очень не хочется вас разочаровывать, голуба моя, но помочь я вам ничем не могу. — генерал Сологуб был весь сожаление.

— Но, господин Мороз…

— А что, господин Мороз? Он ведь, как и вы — чего греха таить? — сочинитель! Любит на досуге наш Максимушка состряпать чего-нибудь этакое: то стишок накропает, а то и сказочку! Да-а-а… А вы, стало быть, на сказочку-то и купились? «Заговор одноклассников»! Это же надо было такое удумать… А что, очень даже шикарный розыгрыш получился! Эх, не будь я при исполнении, ей богу, подыграл бы Максиму! Но погоны на плечах — дело происходило в кабинете генерала — мне такой вольности не позволяют… Так вот, заявляю вам вполне официально: нет никакого «Заговора одноклассников» — нет, не было и, дай бог, не будет! Вы уж «звиняйте»… Может, чем другим могу помочь?

— Да нет, спасибо…

— Ну, на нет, как говорится, и суда нет!

Генерал подписал пропуск и протянул мне. Я простился и, с бумажкой в руке, поплелся к выходу из кабинета. Я, конечно, понимал, что Мороз не мог меня так подставить. Тем более, что когда он организовал мне встречу с Сологубом, то честно предупредил, что шансов что-либо выведать у меня не много. Дело наверняка за семью замками, и кто я собственно такой, чтобы эти замки передо мной открылись? Но коли есть охота, которая, как известно, пуще неволи — то вольному воля! Но фокус не удался и замки — все семь — так и остались неоткрытыми. А жаль. Хорошая могла получиться книга… С этими мыслями я уже взялся, было, за ручку двери, чтобы, отворя ее, покинуть «неприступную твердыню», как раздавшийся сзади голос остановил меня:

— Погодь, душа моя… — я повернулся лицом к генералу. — Больно мне смотреть, как ты убиваешься… И потому хочу я тебе предложить некую компенсацию что ли… — жест генеральской руки явственно предлагал мне вновь занять только что покинутое место.

Я вернулся к столу, опустился на еще хранившую мое тепло кожу кресла, и вопросительно уставился на генерала. Сологуб глядел на меня с благодушной улыбкой на лице. Ни дать ни взять — Дедушка Мороз, борода из ваты! Ну, послушаем какой ты мне подарок приготовил, п…с горбатый…

Словно прочтя мои мысли, генерал слегка нахмурил брови, но потом лицо его вновь разгладилось, и он продолжил:

— Я вот чего удумал… Мне, на днях, предстоит поездочка в один подшефный санаторий, с целью поглазеть: все ли там чинно да ладно. И хочу я — ежели ты, конечно, не против — взять тебя с собой… А что? Места там чудные! Проведешь время с пользой: и отдохнешь, и, глядишь, чего полезного узнаешь… Есть там для тебя собеседники интересные. Такие байки рассказывают… Ну, что, по рукам?

Отказываться было глупо, и я ответил согласием…

… Обещанные мне «чудные места» оказались, к тому же, и не столь отдаленными — я имею в виду от Москвы. Скорее всего, находились они в одной из соседних областей. Но вот, в какой именно, я так и не разобрался.

На дворе стояла середина сентября. Выехали мы после двадцати часов — стало быть, уже по темноте. В служебной машине Сологуба нас было четверо. Шофер и адъютант генерала на переднем сидении, и мы с Сологубом на заднем. Боковые стекла были задернуты плотными шторками. Разглядеть что-то через ветровое стекло за широкими спинами впередисидящих, нечего было и мечтать. Так что ориентацию я потерял еще на МКАДе. Ехали мы по нему (или все-таки по ней?) довольно долго, и когда, наконец, свернули, я уже не имел ни малейшего понятия куда. Полагаю, что так и было задумано. Лишнего мне знать ни к чему. А поскольку, из присущей спецслужбам деликатности, глаз мне завязывать не стали, то и пришлось прибегнуть к подобным ухищрениям. Ничуть этим не огорчившись, я благополучно продремал всю оставшуюся дорогу. Вывел меня из благостного состояния отдаленный собачий лай. Машина притормозила возле перегородившего дорогу шлагбаума. После того как у нас проверили документы, шлагбаум был поднят, и мы проследовали дальше. Потом были высокие ворота, затем еще одни… И каждый раз, прежде чем их открыть, у нас проверяли документы. Наконец наше путешествие закончилось. Машина остановилась около двухэтажного здания, действительно напоминающего санаторный корпус, и я, наконец, смог покинуть порядком опостылевшее мне транспортное средство. Часы на моей руке показывали час ночи.

Мы поднялись на крыльцо, прошли через предупредительно открытую дверь, мимо застывшего дневального, в помещение, очень напоминающее гостиничный холл. Даже стойка была на положенном ей месте. Только вместо заспанной дежурной за ней находился весьма даже бодрый офицер, который поспешил навстречу генералу с рапортом, но был прерван тем на полуслове:

— Отставить! И так вижу, что службу тяните исправно… Ты давай-ка лучше, размести нас по быстрому, да организуй, голуба, чайку… Почаевничаем и спать, — последние слова генерала были обращены уже ко мне.

Разместили нас без лишних проволочек и по-военному быстро. Нам с Сологубом достался один номер на двоих. Состоял он из прихожей, удобств и трех комнат: гостиной посередине и двух спален, соответственно, по бокам от оной. Обставлен номер был по высшему разряду и, если бы не решетки на окнах, вполне тянул на пять звездочек.

— Ты налево, я направо! — скомандовал генерал, останавливаясь посередине гостиной. — Переодеваемся и встречаемся здесь. Будем пить чай!

Сказано все это было таким категоричным тоном, что мне оставалось только подчиниться. Минут через десять, когда я вернулся в гостиную, низенький столик, по обе стороны которого стояли два кресла, был уже накрыт для чаепития. Посреди красивой скатерти стоял самовар, рядом две вазы с конфетами и печеньем, большое блюдо с бутербродами, сахарница с рафинадом и тарелочка с ломтиками лимона, а так же две чайные пары. Михаил Иванович — так зовут Сологуба, если кто не знает — отошел к буфету и вернулся с двумя рюмочками и бутылкой коньяка.

— «Тяпнем» по одной с устатку — не возражаешь?

Я только пожал плечами. С чего бы это я возражал против дармового коньяка, притом, судя по этикетке, очень хорошего? А то, что Сологуб перешел на «ты» еще до первой рюмки, так что с него, солдафона, возьмешь? И мы «тяпнули» по одной. Потом еще по одной. И так «тяпали» до тех пор, пока коньяк в бутылке не закончился. При этом мы не забывали ни про чай, ни про прочую снедь на столе. После последней рюмки, Михаил Иванович встал, пожелал мне спокойной ночи, и излишне твердой походкой направился в сторону своей спальни. Я тоже не стал засиживаться и в скором времени уже блаженствовал в объятиях Морфея …

… Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Я посмотрел на часы. Семь утра. После вчерашнего, можно было бы поспать и подольше. Но эту мысль, даже не дав ей толком сформироваться, похерил на корню бодрый голос генерала:

— Вставай, дорогуша! Мне через час к инспекции приступать, а нам с тобой еще покалякать кой о чем треба. Так что на гигиену и завтрак у тебя полчаса!..

… Стол от вчерашнего отличался мало. Разве что обошлось без коньяка. Я дожевал последний кусок, запил его глотком чая, и вопросительно посмотрел на Сологуба.

— Заморил червячка? Вот и славно! Теперь слушай сюда… Я сейчас уйду, а ты сиди в номере. Смотри телевизор, или еще чего придумай. Но за дверь ни ногой! Запирать я тебя не буду, еще чего не хватало. Чай не маленький, должон понять: нет значит нет!

— А как же санаторий?

— Какой санаторий? Ах, да, санаторий… Понимаешь ли, голуба моя, санаторий этот не простой. Режим здесь строгий. Я бы даже сказал, весьма строгий. Ходить по территории без специального пропуска или сопровождения не разрешается! Но ты не грусти. За тобой придут. Скоро придут. Я вот только кое-что улажу, и придут. И отведут куда надо. И будут там три чудика. Вот ты с ними и побалакай, о чем душа просит. Ты ведь там что-то про «Заговор одноклассников» говорил? Вот о нем и побалакай. Времени у тебя будет до ужина, с перерывом на обед. Потом домой поедем!

— А как же отдых, природа?..

— Ну, на отдых, я думаю, часик у тебя будет, а то и поболе. А природа… она и в Африке природа. Хрен с ней с природой! И вот еще что… Я хоть и знаю, что диктофона у тебя нет, но формальности для, предупреждаю: никакой записи, кроме как на бумагу не допускается! А вот бумагу марай, сколько хочешь. Усвоил?

— Чего тут не усвоить, не бином Ньютона, чай!

— А вот дразниться не надо… Нехорошо это, генералов дразнить. Да и не безо?пасно… Да ладно тебе, не дуйся. Шучу я, шу-чу… Ну, мне пора!

С этими словами генерал отбыл, а я от нечего делать принялся терзать телевизор. Переключал каналы, пока не попал на «Брильянтовую руку». Этот фильм я относил к тем кинокартинам, которые можно смотреть бесконечное число раз. Поэтому я отложил пульт в сторону и с головой погрузился в веселую бесшабашность гайдайевского шедевра…

… Стук в дверь раздался в тот момент, когда фильм дошел до сцены в автосервисе. «Похоже, за мной пришли», — подумал я, с сожалением выключая телевизор.

— Войдите!

— Вошел коренастый военный в чине капитана и вежливо произнес:

— Мне приказано вас сопроводить, прошу на выход!

Я покинул номер, обошел капитана и, из чисто хулиганских побуждений, встал лицом к стене, заложив руки за спину. Капитан закрыл дверь и с интересом посмотрел на меня:

— Лишнее это. Вы ведь пока еще не наш клиент… Кончайте валять дурака и следуйте за мной!

Покинув здание, мы вышли на улицу.

«И, правда, очень похоже на санаторий, — подумал я, с интересом осматриваясь по сторонам, — только народа на территории маловато, а вот колючей проволоки, наоборот, многовато…». Действительно, вся территория парка — а это был именно парк — была поделена на зоны, каждая из которых была окружена оградой. Правда, это были не унылые деревянные заборы, а, весьма миленькие, металлические ограды. Портила вид только пущенная по верху оград пресловутая колючка, да понатыканные, одному архитектору известно в каком порядке, вышки с торчащими на них вертухаями. Из зоны в зону можно было пройти через — «по умолчанию» запертую — калитку, возле которой ютилась будочка с дежурным. И среди всей этой металлической чехарды — а не как не наоборот! — были разбиты клумбы с цветами, зеленели аккуратно подстриженные газоны, росли кусты и даже деревья. Но все это было так хитро расположено, что никак не способствовало стремлению покинуть зону, минуя калитку…

… За этими рассуждениями я не заметил, как мы оказались в очередной зоне. Зона была невелика, сотки четыре, не более. Посреди нее стоял веселенький одноэтажный домик с решеткой на двери и на окнах. Решетка на двери имела замок, но сейчас была распахнута. Капитан, не утруждая себя стуком, открыл дверь и вошел в дом. Ну и я за ним следом. Минуя небольшую прихожую, мы проследовали прямо в комнату. Довольно просторная, она занимала почти весь домик. Слева, вровень с прихожей, в стене находились две двери. На одной из дверей был, непонятно как, прикреплен лист бумаги с лаконичной надписью: «параша». Вторая дверь обозначена не была. У левой стены стоял на подставке телевизор, рядом, в углу, холодильник. Ближе к середине комнаты стояло сооружение по виду напоминавшее «кухонный уголок». В правой части комнаты располагались две двухъярусные кровати, поставленные углом друг к другу. Помимо этого из мебели в комнате были еще три тумбочки и пара стульев. На стене была прикреплена вешалка с висящей на ней одеждой.

— Встречайте гостя! — сказал капитан и повернулся ко мне. — На обед я вас заберу.

С этими словами мой провожатый ушел, а я принялся разглядывать тех, кому были адресованы слова капитана. Судя по всему, до нашего прихода обитатели дома смотрели телевизор, хотя, среагировав на открывшуюся дверь, успели его выключить и встать со своих мест, повернувшись в сторону входа. С уходом капитана постояльцы домика — а их было трое — расслабились, и начали занимать свои прежние места. Двое опустились на стулья, оседлав их верхом, — то есть лицом ко мне и спиной к телевизору — а третий разместился внутри «кухонного уголка». То, что передо мной было трое мужчин, вы, я думаю, уже догадались. Все трое были примерно одного возраста — где-то около шестидесяти. У всех была славянская внешность. Все выше среднего роста и примерно одной комплекции. Судя по поджарым фигурам и здоровому цвету лица, эти люди поддерживали себя в хорошей физической форме. Со зрением все обстояло несколько хуже, поскольку двое были в очках…

Я смотрел на них, они смотрели на меня. Так продолжалось, наверное, с минуту. Потом один издал деликатное покашливание.

— Здравствуйте! — опомнился я, чувствуя себя полным идиотом, поскольку поздороваться надо было еще минуту назад.

— И вам не хворать, — вежливо ответил тот, что сидел на стуле ближе ко мене. — Проходите, присаживайтесь, — он указал рукой на «кухонный уголок», обитатель которого меж тем перебрался на койку.

Надо сказать, что погода, по случаю бабьего лета, стояла теплая, поэтому куртку я оставил в номере. На мне был тонкий свитер, одетый поверх рубашки, заправленной в джинсы. На ногах были кроссовки. Я расположился за столом, достал из-под свитера заткнутый за пояс блокнот, положил рядом ручку и поднял глаза на аборигенов. Заметив, что я готов к беседе тот из них, кто говорил и до этого продолжил разговор:

— Вы, наверное, удивляетесь, почему «дядя Миша» привез вас к нам в гости? На самом деле все очень просто. Виной тому упомянутый вами в разговоре с генералом «Заговор одноклассников». Так вот. Как-то мы тут слегка проштрафились… Здесь, знаете ли, карцер не в большом почете. Чаще всего просто сажают под домашний арест — прекращают выпускать на улицу и отключают телевизор. Вот мы, со скуки, и решили: а что если нам сочинить пьеску? Сказано — сделано! Распределили роли, и давай выдумывать. Получилось, может и неказисто, да не в этом дело. Назвали-то мы свою пьеску «Заговор одноклассников»… Каково совпадение?

— Да-а, действительно…

— Вам ведь нужен сюжет для книги? Так мы готовы вам его подарить.

— А почему бы вам самим не написать эту книгу? И как Сологуб узнал о пьесе?

— Можно я начну отвечать со второго вопроса? Мы настолько увлеклись своей затеей, что обсуждали ее не только здесь. Короче дошло это до генерала, и он попросил нас вам помочь. А мы что? Мы с нашим удовольствием! Начальству угодить в нашем положении дело не лишнее. А самим писать… Нет уж, батенька, увольте. Пусть каждый остается при своем деле. Вам, писателям, — писать. Нам, зекам, — сидеть.

— Так вы заключенные?

Ответом мен был дружный хохот.

— А ты, мил человек, за кого нас принял, за физиков секретных что ли?

— Честно говоря, я в этом вопросе совсем запутался. Если это зона, то какая-то уж больно странная…

— Ну, это мы тебе враз растолкуем. Это — зона! И живут здесь по простым правилам: одни сидят, другие охраняют. Но есть одно но: сажают сюда суда закрытые, по делам секретным. А потому и сама зона секретная. Вроде и нет ее вовсе. А раз люди здесь сидят необычные, то и режим для них особый. Живем вот в таких вот домиках, по три — четыре человека. Питаемся здесь же. Гуляем во дворе. Опять же удобства в доме. Туалет, — указующий жест на дверь с надписью «параша». — Душ, — тот же жест на дверь без надписи. — Режим, конечно, есть, а какая зона без режима… Подъем в 6-30. Далее, умыться и на перекличку. При любой погоде изволь возле дома выстроиться. Потом привозят завтрак. А потом работа. А ты как хотел? С 8-00 до 17–00 с перерывом на обед. Потом свободное время. До 20–00 можно сходить в клуб. Там библиотека и кружки всякие. А можно в спортзал. Хочешь, играй во что-нибудь, хочешь, качайся на тренажерах. Раз в неделю дозволяется бассейн. В 20–00 ужин. После него со двора ни ногой! В 22–00 перекличка. После нее запирают в доме. В 23–00 отключают телевизор и тушат свет… В субботу работаем до обеда. Потом та же программа, только на два часа дольше. В воскресенье выходной. В клубе можно посмотреть кино или концерт какой. Вот и весь режим… Бывают, конечно, послабления. Тем, кто отличился чем, или у кого День рождения! Ну и по праздникам… Слушай, может перейдем к делу, а то обед скоро, а у тебя, мы слыхали, время до ужина?.. Так будешь слушать, что мы тут навыдумывали, или как?

— Я готов!

— Ну, значит, дело было так. Жили в…

— … Одной песочнице, — давясь от смеха, перебил говорившего сосед по комнате (или все-таки камере?).

— А что, ведь так оно, собственно и было: жили-были в одной песочнице…

И эти трое, смеясь, и перебивая друг друга, стали рассказывать мне историю, которая по мере того, как обрастала подробностями, все меньше походила на выдумку. Я настолько увлекся их рассказом, что думал о нем даже во время обеда, и потому совершенно не запомнил, ни, где я обедал, ни что я ел…

— … И дали им все троим по двенадцать лет…

— Почему так мало? Учитывая тяжесть содеянного…

— А потому, что большая часть содеянного так и не была доказана. Очень уж много оказалось людей не заинтересованных в том, чтобы всплыла вся правда. Кто его знает, не привел бы тогда клубочек и к ним?

— А?..

— … А вот на этот вопрос мы ответить уже не сможем. Ваше время вышло. Книга книгой, а ужин, знаете ли, по распорядку…

… Обратно мы ехали тем же порядком: в темноте с зашторенными окнами. На этот раз я даже не сразу понял, что мы едем уже по МКАДу. Когда машина остановилась невдалеке от моего дома, Сологуб впервые за всю дорогу разомкнул губы:

— Ну, вот ты и дома! Одна просьбочка: дай мне твой блокнотик, на время. Клянусь, верну в целости и сохранности.

Я, молча, протянул генералу блокнот и покинул машину. Придя домой, я тут же уселся за компьютер, и не вылазил из-за него до тех пор, пока не занес в файл все, что помнил о поездке. Честно говоря, я не верил, что блокнот мене вернут. И был страшно удивлен, когда через два дня услышал в трубке бодрый голос Сологуба.

— Тебе блокнот-то нужен, или как? А то у меня на столе хлама и без него хватает!

— Конечно Михаил Иванович, очень нужен!

— Тогда давай ко мне, пропуск заказан.

Вот так. Даже не поинтересовался, есть ли у меня сейчас время. Но делать нечего — придется ехать…

Через некоторое время я уже находился в знакомом кабинете, сидел в знакомом кресле, и смотрел в знакомое — глаза бы его не видели! — лицо собеседника.

— Забирай свое хозяйство, — генерал пододвинул мне знакомый блокнот.

Я взял блокнот в руки, быстренько его пролистал и, заметив в некоторых местах заштрихованный строчки, — «цензоры, мать их!» — посмотрел на генерала с нескрываемой укоризной.

— Что-то не так?

Я, молча, показал обнаруженные дефекты.

— Блокнот тебе испачкали? Вот стервецы! Я же просил поаккуратнее. Ужо я им! А ты звиняй. Виноват. Не досмотрел.

Неприкрытое лицемерие генерала стало меня раздражать. Видимо поняв по моему виду, что переборщил, Сологуб сменил тон.

— Ладно… Давай так! В качестве компенсации можешь задать мне любые вопросы, касающиеся нашей поездки. И ни в чем себе не отказывай.

— И на все вопросы я получу ответы?

— А вот это, как карта ляжет, — довольно хохотнул генерал — Ты, главное, начинай, а там поглядим.

— Где мы были?

— Хороший вопрос! Только ответ на него ты уже получил, если я ничего не путаю?.. Да не смотри ты так. Это тебе диктофон не полагался, а мы писали. И кончим на этом… Давай другой вопрос!

— Они сказали, что работают. А я что-то никаких производственных помещений не заметил…

— Ишь ты, какой глазастый…

Генерал на некоторое время задумался.

— А, была не была! Отвечу я тебе на этот вопрос, хотя и не положено. Все постояльцы «санатория» занимаются аналитикой.

— И что они анализируют?

— Все, что им предлагают: политику, бизнес… — короче все, что нас интересует. И не только анализируют, но и дают прогнозы… Следующий вопрос!

— Почему они получили такой сравнительно небольшой срок?

Лицо Сологуба посуровело.

— Кто они? Те с кем ты говорил, или герои их побасенки?

— А разве это не одно и то же?

— С чего ты взял? Так… Вопросам конец! Иди, пиши свою книгу. Напишешь — дашь почитать.

— И даже с дарственной надписью.

— Ты не понял… Рукопись дашь почитать. Мне, первому. А уж я решу: станет эта рукопись книгой или нет. Усвоил?

— Так точно! Разрешите идти!

— Иди… — голос генерала сразу потерял всю строгость — Клоун…

… За день до описанной выше встречи в кабинете руководителя спецслужб состоялся разговор, который позволил бы автору книги — присутствуй он на нем — взглянуть на события совсем другими глазами…

… - Слушаю вас, Михаил Иванович.

— Петр Петрович, у меня появилась дополнительная информация по «Заговору одноклассников».

— Вот оно как? Но ведь насколько я помню, тому минуло лет шесть?

— Совершенно верно.

— И у вас появилась дополнительная информация за … сколько им там осталось?

— Еще столько же.

— … За шесть лет до конца срока отсидки фигурантов… И вы полагаете, уважаемый Михаил Иванович, что эта, как вы изволили выразиться, дополнительная информация, может представлять оперативный интерес?

— Полагаю, да.

— Тогда я вас внимательно слушаю.

— Вы, конечно, помните, по какой причине фигуранты по делу под кодовым названием «Заговор одноклассников» получили минимальные сроки?

— Вы, товарищ генерал, случаем дверью не ошиблись? Здесь вам не «Что? Где? Когда?»!

— Виноват! Я просто хотел напомнить, что среди других причин столь мягкого приговора, основной следует считать то, что пресловутая Паутина так и не была найдена.

Петр Петрович с подозрением посмотрел на Сологуба. Уж не пытается ли тот сделать тонкий намек на толстые обстоятельства? Дело в том, что под Паутиной подразумевалась созданная «Одноклассниками» разветвленная сеть, в которую попались многие чиновники, военнослужащие, представители правоохранительных органов и спецслужб, деятели науки и культуры и прочая и прочая… Вместо клейкого сока, который применяют для создания паутины настоящие пауки, использовался компромат, собранный на каждого «запутавшегося». Вот этот-то компромат и стал основным объектом поиска при расследовании «Заговора одноклассников». Работу следственной бригады курировал один из главных претендентов на пост руководителя спецслужб. Тогдашний руководитель этой уважаемой организации в скором времени должен был покинуть свой пост по возрастным ограничениям. Но, не смотря на все усилия, искомое так и не было найдено. «Одноклассники» в один голос уверяли, что досье уничтожено. Но в это никто не поверил. Все решили, что компромат просто очень искусно спрятан, и большинство вздохнуло с облегчением. Ибо только одним создателям Паутины было известно, что и на кого хранилось в ненайденном досье. Фиаско, которое потерпело следствие, негативно отразилось на судьбе человека его возглавлявшего, и, наоборот, благоприятно сказалось на судьбе «Одноклассников». Генерал-претендент, обладающий прекрасным здоровьем, вскоре оказался не у дел. Угадайте, с какой формулировкой? Да, да, именно по состоянию здоровья. А вот людей по всеобщему убеждению держащих палец на «ядерной» кнопке, загонять в угол посчитали нецелесообразным — себе дороже! Осудить? Да! Но не пожизненно… В клетку? Да! Но позолоченную… С намеком — молчание золото. Ребята умные — поймут…

Причем тут Петр Петрович? Ну, на прямую, может быть и не причем… Но если вспомнить кто унаследовал опальному генералу… То-то и оно… Все эти мысли пронеслись в голове хозяина кабинета пока тот смотрел в честные глаза Михаила Ивановича, но, видимо, ничего крамольного он в них не увидел, и потому успокоился. И даже повеселел. И продолжил разговор с прежней иронией в голосе:

— Только не говорите мне, что вы что-то нашли. Я скорее поверю в то, что обнаружена библиотека Ивана Грозного, чем в то что «Одноклассники» сдали место нахождения своего досье.

— Не сдали они его и никогда не сдадут.

— Тогда в чем ваша новость?

— В том, что нет никакого досье!

— Не понял!? Уж не намекаете ли вы на то, что это изначально была мистификация? А как же тогда?.. Да нет. Бред!

— Абсолютно с вами согласен!

— Ну, вот что, товарищ генерал! Эзопов язык в сторону. Доложите все, что имеете, четко и кратко!

— Слушаюсь!

И генерал Сологуб доложил высокому начальству историю с поездкой на спецобъект, не упуская детали…

… - Вам что, товарищ генерал, погоны жмут! Как вы могли провести постороннего на объект повышенной секретности?!

— Да что он такого узнал? Ни, где объект расположен, ни систему охраны он не расшифровал — голову даю на отсечение. Увидел что-то смахивающее на декорации к блокбастеру, да выслушал от трех типов, смахивающих на актеров, историю, смахивающую на киносценарий.

— Ну, допустим… А нам-то это что дало?

Сологуб выложил на стол перед начальством диктофон и блокнот писателя.

— Петр Петрович, прослушайте запись разговора писателя с «Одноклассниками» и посмотрите его записи…

… Петр Петрович отложил в сторону блокнот и поднял взгляд на Сологуба.

— Уточку подсадную значит нашим «селезням» подставили? Хотели, чтобы они на радостях «раскрякались»?

— Так ведь и «раскрякались» же!

— Пожалуй… Ваша фортуна, Михаил Иванович. Но почему вы так были в этом уверены?

— Так ведь столько лет молчали. И за это время их никто расспросами не донимал. Ну, должны они были расслабиться. Не то чтобы совсем нюх потерять, — все они с подсадкой поняли — а так, похулиганить немножко… Не могли они устоять!

— И не устояли… И теперь мы с вами уверены, — процентов этак на девяносто девять — что досье они действительно уничтожили. Точно рассчитали, подлецы, что никто в это не поверит… Кто в конторе кроме нас двоих посвящен в детали?

— Никто!

— Вот и славно. Пусть так и будет! Если об этих выводах станет известно, то я за жизни наших «селезней» и копейки не поставлю. А нам это ни к чему. Мы найдем этому лучшее применение. Какое? Время покажет! А пока берегите эту тайну, уважаемый Михаил Иванович, как зеницу ока. Вот только с писателем, что делать будем?

— А ничего с ним делать не надо. Пусть пишет в своем стиле. Вы его предыдущие опусы читали? Там не то, что правды — полуправды не разглядишь. Если кто и поймет о чем идет речь, его домысел об уничтоженном досье примет за литературный прием.

— А что? Пожалуй… Ну, так и быть по сему!..

… Вы знаете, что самое сложное в написании книги? Завязка! Я сидел за компьютером и в раздумье тер подбородок правой рукой. Как назло ничего путного в голову не лезло… Ну что ж. Как говорил один умный человек: «Если не знаешь с чего начать — начни с начала»…