Соло Белой вороны

ЭПИЛОГ

— Я проверяла, — сказала Юка. — В сети, в библиотеках… об этом месте теперь исключительно положительная информация. Родники с целебной водой… чуть ли не целебные травки. А того, что мы тогда читали… нету того. Нигде. Те же сайты… — передернула плечами, — а статьи — другие…

Эдик молчал.

— Гуи! — кричал мальчишка в бирюзовом комбинезончике, барахтаясь в коляске — тянул ручонки в варежках к бродящим по двору голубям. — Гуи! Гуи!

— Мы сошли с ума? — спросила она.

Эдик сунул руки в карманы синей куртки. Смотрел — сверху вниз.

— Нет, — сказал он. Чуть усмехнулся — пролегли ямочки на небритых щеках. — Мы, по-моему, единственные, кто помнит… Это называется — влияние на историю, — он вдруг болезненно оскалился. — Говорили дуракам — не лезь… — И — отвернувшись, в сторону: — Если бы ты знала, как я рад, что эта фигня схлопнулась. Вроде я ей и обязан, типа, — а все равно…

«Не факт», — хотела сказать Юка, но смолчала. Чего там «не факт», еще какой факт… Сколько бились всей компанией, в порядке эксперимента загадывая все, что приходило в голову; сколько экстрасенсов с рамками сновало по пресловутому лугу, какие сокрушенные статьи появлялись в газетах…

Потрескивал лед под ногами; седая и пушистая в инее, искрилась трава на газонах. Рогволд с коляской чувствовал себя, по-видимому, полным идиотом — но терпел.

Вот так встречаются люди, которых не связывало ничего, кроме общих неприятностей, — им больше нечего сказать друг другу.

Она шагнула; перед коляской присела на корточки.

— Здравствуй, Ромочка.

Мальчишка серьезно смотрел раскосыми, продолговатыми, как зерна, глазами — голубыми. Из-под козырька синей шапочки торчала прядь светлых волос.

Юка подняла голову. И — Эдику:

— На тебя совсем не похож.

Он не был похож на Эдика. Ни на дочь Эдика — кареглазую куколку с плотным облаком темных кудряшек. «Лидочка, а тебе Ромик кто?» — «Б’ат.»

— Ну и пусть, — заявил Эдик, подхватывая сына из коляски — на руки. — Все равно красивый будет. Да, Ромка? (Теперь мальчишка оглядывался на Юку, прижатый к отцовскому плечу. Даже ресницы у них с Рогволдом были одинаковые — черные, стрелками…) Типа кто про желания трепал, а кому типа развлекуха…

Она нервно засмеялась; поднялась. Бедная, маленькая, третья лишняя Юка…

Глядя под ноги — на асфальт — вспоминала.

…Анализ ДНК им сделали в каком-то НИИ — по блату, за казенный счет. Для чего Эдику пришлось долго врать знакомому научнику (Юка в жизни бы не подумала, что у него могут найтись знакомые научники). Результат анализа оказался диким: ребенок общий. Сочетание вот этого набора генов вот с этим. Но главный прикол еще не в этом…

(Юка потерла лоб. Мысленно — в воображаемом тексте — вставила перед «еще» «оказался».

Придется перейти на научные термины — ничего не поделаешь.)

…оказался еще не в этом. Кроме ДНК, находящихся в хромосомах, у человека есть так называемые митохондрические ДНК. Они рассеяны в цитоплазме клеток и наследуются всегда от матери — только от матери. А у Ромки (к тому времени у него уже было имя) и этот набор генов оказался сборным — из тех же двух.

Матери у него не было. Если судить по анализам. Одно слово — Роман.

Знакомый научник клял изношенное оборудование и недостаток госфинансирования. «Рюриковичи мы», — смеялся Эдик, показывая Юке ветвистые, как генеалогические древа, схемы подкидышева генотипа. «Господи, — брякнула Юка. — А если из него монстр какой-нибудь вырастет?» «Монстра — убью, — ответил Эдик. Спокойно. И, помедлив, снова усмехнулся. — Но пока по всем данным это типа совершенно нормальный ребенок.»

…А теперь прошел год.

Ноябрьское утро — солнечное, голубое, прозрачное, подернутое хрусткой ледяной корочкой… Перекатывался за зубами леденец от кашля — ментоловый; в свое время ей показывали даже Ромкино свидетельство о рождении. В графе «мать» — прочерк, в графе «отец» — Бирцев Эдуард Сергеевич. Должно быть, как более сознательный… или более материально обеспеченный?

Как им все-таки это удалось, интересно. Это на мать без отца ребенка запишут без вопросов, а на отца без матери…

— А мы уезжаем, — сказал Рогволд; она не сразу поняла, кто говорит и о ком.

Вскинула голову.

— Вы?

Под распахнутой курткой — узкий, по моде, двухцветный — точно пополам — свитер; правая половина в цвет волос, левая — болотно-зеленая, в цвет глаз. Чуть сощуренных, насмешливых глаз…

А ведь он понимает. Он далеко-о не дурак, этот вечно молчащий парень…

Эдик развел руками — шутовски виновато; теперь она смотрела только на него.

— В Германию, — подтвердил он. — Втроем.

Зависла пауза — долгая, как жизнь.

— И что ты там будешь делать… в Германии?

— Я в Германии? Женюсь.

Она вытаращила глаза. Он ухмылялся. И тут до нее дошло.

…Она все-таки расплакалась. Нервы сдали. И Эдик все-таки обнял ее — прижал к себе, к своей куртке…

— Бедный Ванька, — она всхлипывала, уткнувшись в шершавую, пахнущую морозной свежестью ткань. — Чужой уголь… — шмыгнула носом, — чужие дети… Зачем все это было?

Руки Эдика лежали у нее на плечах.

— Откуда я знаю?

…И все-таки она написала этот рассказ.