Солнце обреченных

ГЛАВА ПЯТАЯ

14 февраля, суббота

Большая Подьяческая улица

Старший кассир Петербургского банка взаимного кредита Петр Мальцев посмотрел на часы – был почти полдень. Он вздохнул и убрал золоченый хронометр в жилетный карман – Лавр Феоктистович непривычно опаздывал… Петр Маркелович очень хорошо запомнил этот момент, и потом, когда его спрашивали, во сколько произошло ограбление банка, он без колебаний отвечал – без четверти двенадцать.

Мальцев ждал купца первой гильдии Федорова и поэтому так часто сверялся с часами. Вчера вечером самый уважаемый и почетный клиент банка прислал с курьером письмо, в котором просил подготовить двадцать тысяч рублей (и непременно крупными ассигнациями!) к половине двенадцатого. В этом не было ничего необычного: Лавр Феоктистович вел в Петербурге оптовую торговлю зерном и часто брал крупные суммы для расчетов с поставщиками. Его просьбу, разумеется, тут же выполнили – деньги поместили в сейф, стоявший в углу зала. Управляющий, господин Лаверецкий, велел Мальцеву лично встретить и обслужить дорогого гостя. Поэтому Петр Маркелович и ждал Федорова возле входных дверей, ежеминутно поглядывая на циферблат. Время шло, но купца все не было.

Между тем в зал банка вошел неприметный штабс-капитан со знаками различия интендантской службы и направился к младшему кассиру Попкову, сидящему за небольшой деревянной перегородкой рядом с входом. Офицер поинтересовался, можно ли открыть счет и какие бумаги для этого необходимо заполнить. Василий (по возрасту младший кассир был еще юн, поэтому все звали его по имени) выдал необходимые формуляры и объяснил, как их заполнять. Господин офицер поблагодарил и отошел за конторку, где принялся изучать бланки. Петру Мальцеву запомнилась одна деталь – в руках у посетителя был черный кожаный саквояж, в котором интендантские офицеры обычно носят бумаги и деньги.

Штабс-капитан склонился над формулярами, Мальцев ждал у дверей купца Федорова, а Попков сидел за столом в своем закутке. Больше в зале никого не было – швейцар Иван Фомич находился снаружи (ему велели встречать Лавра Феоктистовича у подъезда), управляющий Лаверецкий только что ушел завтракать (он называл это по-английски – "ланч").

Вскоре штабс-капитан закончил писать и отдал бланки Попкову, потом не спеша достал портсигар, вынул папироску и закурил. Василий вежливо попросил клиента отойти немного к дверям – он не переносил табачного дыма. Офицер пожал плечами, оставил саквояж возле стола и подошел к выходу. Петр Маркелович как раз посмотрел на часы – было ровно без четверти двенадцать.

Дальше все случилось так стремительно, что ни сам Мальцев, ни Попков, ни Иван Фомич ничего толком не смогли объяснить. Возле стола сильно громыхнуло, в разные стороны полетели горящие тряпки и сразу неприятно запахло горелым – это, как оказалось, взорвался штабс-капитанский саквояж. Попков от страха забился под стол, где и просидел до приезда полиции, Петр Маркелович застыл, как столб, возле дверей, не имея возможности пошевелиться.

В саквояже штабс-капитана, как потом установили инженеры, была спрятана самодельная бомба, а также некоторое количество промасленной ветоши. Когда заряд взорвался (к счастью, небольшой, поэтому никто серьезно не пострадал), тряпки разлетелись по всему залу. Помещение сразу наполнилось черным, густым дымом, стало трудно дышать…

Штабс-капитан тут же выскочил на крыльцо, громко крикнул "пожар!" и велел швейцару бежать за помощью. Тот, увидав клубы дыма, валившие из дверей, раздумывать не стал и мигом умчался за брандмейстерами. Офицер же быстро заскочил обратно, схватил в охапку Мальцева и потащил к сейфу. От растерянности Петр Маркелович не смог оказать никакого сопротивления – только мелко перебирал ослабевшими ногами. Достигнув сейфа, офицер вытащил из кармана револьвер (Мальцев очень хорошо запомнил черное дуло, направленное прямо ему в лицо) и приказал открыть железный ящик. Петр Маркелович никогда не был героем, а здесь и вовсе растерялся – молил Бога только о том, чтобы грабитель оставил его в живых…

Трясущимися руками Мальцев достал из кармана ключ и отпер дверцу. Штабс-капитан расстегнул китель и начал засовывать толстые пачки банкнот под жилет, надетый прямо на тело. Запихнув ассигнации, он привел мундир в порядок, быстро выскочил на крыльцо и через секунду смешался с толпой зевак, собравшихся на улице…

Вскоре в банк прибыли полицейские и пожарные, которые вытащили младшего кассира Попкова и почти бесчувственного Мальцева на улицу. Огонь скоро потушили (зал почти не пострадал), однако из сейфа, как выяснилось, было украдено более тридцати тысяч рублей – все, что приготовили для купца Федорова, а также оборотная сумма. Лавр Феоктистович, кстати, пояснил следователю, что письмо в банк он не писал и денег не просил – своей наличности хватало. Курьера, доставившего послание, так и не нашли. Из этого полиция сделала вывод, что имело место тщательно продуманное и великолепно организованное ограбление.

Следователь Дятлов, получивший приказ заняться этим делом, показал Петру Маркеловичу, кассиру Василию и швейцару Ивану Фомичу фотографические карточки самых известных петербургских грабителей, но таинственный штабс-капитан опознан не был. Значит, решил Дятлов, преступление совершил какой-нибудь заезжий молодец, возможно, из поляков, славящихся отчаянными налетами на банки и кассы.

В банке, разумеется, было проведено собственное расследование – всех служащих, начиная с управляющего Лаверецкого и заканчивая младшим кассиром Попковым, тщательно проверили. Однако ничего подозрительного не нашли: у всех была безупречная репутация и вполне добропорядочное поведение. Ни тайных пороков, ни обольстительных любовниц – ничего, что могло явиться причиной преступления. Дело вели почти три месяца, а потом отправили в архив – в надежде, что дерзкий налетчик рано или поздно попадется и тогда на него можно будет свалить все похожие преступления.

15 февраля, воскресенье

Николаевский вокзал

Герман Лобатин неспешно прогуливался по перрону – до отправления поезда оставалось еще полчаса. Пассажиры первого класса только начали прибывать на вокзал, поэтому народу было еще мало – лишь грузчики в белых фартуках катили тележки с багажом да мальчишка-газетчик бегал от вагона к вагону, предлагая свежий выпуск "Вестника Петербурга".

Лобатин подозвал паренька и купил номер. На первой полосе, как он и ожидал, была помещена большая статья о вчерашнем ограблении Петербургского банка взаимного кредита. Репортер с инициалами П.М. подробно, с деталями, живописал преступление, наделавшее много шума. Ушлый журналист умудрился поговорить с управляющим Лаверецким, который, вернувшись после ланча, к большому своему удивлению, обнаружил возле своего банка пожарных, а у себя в кабинете – полицейских, допрашивающих обоих кассиров и швейцара.

Аркадию Ипполитовичу пришлось пережить немало неприятных минут, ожидая своей очереди к Дятлову, проводившему дознание. Сначала ему сообщили, что в банке произошел пожар, потом он узнал, что, оказывается, это было дерзкое ограбление и из сейфа похитили весьма крупную сумму. Не удивительно, что на вопросы репортера господин управляющий отвечал рассеянно и невпопад. В конце статьи П.М. привел слова неких очевидцев, которые утверждали, что грабителей было трое, что они подъехали к банку на лихачах и что едва ли не с самого крыльца открыли пальбу из револьверов. Кассиров Мальцеве и Попкова связали веревками и засунули в шкаф, а швейцара Ивана Фомича оглушили ударом по голове. Совершив налет, преступники вскочили в коляски и умчались в неизвестном направлении, а здание банка, чтобы замести следы, подожгли.

Лобатин, прочитав эту галиматью, только усмехнулся и позавидовал богатому воображению неизвестного репортера. Скорее всего, газетчик прибыл на место преступления тогда, когда уже все давно закончилось, а потому довольствовался рассказами случайных свидетелей. Впрочем, статья была написано весьма бойко и, несомненно, стала украшением номера. Тема ограбления еще по крайней мере неделю будет обсуждаться на полосах местных газет, подумал Герман, пока ее не вытеснят более свежие и интересные новости.

Рядом с ним прошли двое полицейских, внимательно рассматривавших вокзальную публику. Но Лобатин даже не посмотрел в их сторону – еще вчера, сразу после налета, он переоделся в штатское и съехал из "Английской". Ночь провел в меблированных номерах госпожи Морозовой, а прямо с утра отправился на вокзал. Полиция и жандармы сбились с ног, разыскивая интендантского штабс-капитана, но тот давно исчез. Вместо него возник чиновник средней руки, направляющийся в Москву по служебным делам (разумеется, с новыми проездными документами и новым паспортом). Герман был одет в добротную шубу, на лице у него красовались холеная бородка и щегольские усики, и никто бы не смог узнать в респектабельном пассажире прежнего скромного офицера. В руках Лобатин держал дорогой портфель из телячьей кожи с бронзовыми накладками, внутри него находились похищенные деньги.

В конце перрона показался Желябин. Герман сложил газету и сунул ее в карман – решил прочесть позже, путь в Москву неблизкий. Андрей подошел к приятелю, и они вместе вошли в вагон. Проводник возился у самовара, готовя чай для пассажиров, в купе еще никого не было. Герман закрыл дверь на задвижку, плотно задернул шторы и лишь потом расстегнул портфель и извлек две пачки по пять тысяч рублей. Желябин спрятал деньги за пазуху.

– Спасибо, – поблагодарил он Германа, – нам пока этого вполне хватит. Куда ты теперь?

– Сначала в Москву – подожду, пока все успокоится, а потом за границу – надо наладить выпуск нашей газеты и доставить ее в Россию. Возьму в аренду типографию, куплю бумагу, краску… А весной, скорее всего, вернусь обратно, буду готовить освобождение наших товарищей из тобольской ссылки. Потом видно будет… А ты?

– Если получится то, что задумано, ты о нас услышишь. В случае же неудачи постараемся перебраться в Москву – в Петербурге становится слишком опасно. Но от цели своей не откажемся…

– Жаль, – протянул Лобатин, – что ты тратишь свою жизнь на цареубийство. Мог бы использовать ее с лучшими целями.

– Моя жизнь за жизнь Александра Вешателя – по-моему, это справедливо, – возразил Желябин, – в конце концов, кто-то должен начать, показать пример. А там, глядишь, поднимутся мужики…

– Это вряд ли, – недоверчиво покачал головой Лобатин, – народ сейчас запуган, его на бунт ничем не поднимешь. Разве только новый Емелька Пугачев появится… Но откуда ему взяться – казаки и те про свою былую вольность забыли, служат царскими опричниками, разгоняют рабочие стачки и студенческие сходки. Нет, сейчас нужны другие дела, убийством царя революцию не сделаешь.

– Но мы все же попробуем, – упрямо повторил Желябин.

– Что ж, мешать не буду, – Герман застегнул портфель и убрал его на полку, – если понадобится моя помощь, ты знаешь, где меня искать.

Пришла пора прощаться – в вагон стали заходить первые пассажиры. Лобатин и Желябин коротко обнялись, и Андрей покинул купе. Герман проводил гостя до дверей вагона и долго смотрел ему вслед. Внезапно Лобатин почувствовал, что видит Андрея в последний раз, и на его душе сразу стало тяжело и пусто…

Конечно, по большому счету, они не были близкими друзьями, более того, по многим вопросам расходились во взглядах, но общая борьба сближает даже идейных противников. Теперь, наверное, им придется расстаться навсегда. Герман тяжело вздохнул и достал портсигар – до отправления поезда оставалось еще десять минут, можно было успеть выкурить папироску.

17 февраля, вторник

Пантелеевская улица

– Это просто безобразие! – начальник Третьего отделения жандармский генерал Леонид Семенович Дубельский был очень недоволен. – Посреди дня, почти в центре Петербурга совершается дерзкое ограбление банка, а полиция ничего не может поделать! Они, видите ли, думают, что это был какой-то заезжий гастролер – вот и все, что могут сказать… Владимир Александрович, вы уверены, что это был именно Лобатин?

– Абсолютно, – полковник Геберт достал из папки, лежащей на коленях, фотографическую карточку и протянул генералу, – его опознали оба кассира и швейцар.

– Герман Лобатин, которого мы разыскиваем уже столько времени, внезапно появляется в Петербурге и совершает ограбление банка… – задумчиво произнес Дубельский. – Что бы это значило?

– Очевидно, социалистам срочно понадобились деньги, – предположил полковник. – Кстати, Рысков подтверждает, что вчера вечером Желябин передал Кибальчеву пятьсот рублей на приобретение химических реактивов. Значит, у заговорщиков скоро появится достаточно динамита для проведения террористической акции.

– И когда этого можно ожидать?

– Не раньше начала марта, – ответил полковник, – Кибальчеву требуется еще изготовить бомбы, а для этого требуется время.

– Значит, март… – Дубельский внимательно посмотрел на Геберта. – Владимир Александрович, может быть, стоит арестовать их сейчас, не дожидаясь окончательного приготовления? Возьмем тепленькими, прямо на конспиративных квартирах, допросим, потом доложим государю…

– Конечно, арестовать заговорщиков можно, – согласился полковник, – но что это даст? Во-первых, государя подобными делами уже не удивишь – великое дело, схватили нескольких социалистов! Да их в России уже столько, что пройти по улице невозможно – непременно на какого-нибудь революционера наткнешься. Во-вторых, пропадет весь эффект от ареста. Одно дело по-тихому взять несколько заговорщиков, и совсем другое – схватить их прямо во время покушения, на глазах у самого государя. Покажем императору бомбы, подземный ход, заложенный динамит… Вот тут-то Александр Николаевич и поймет, кто является истинным защитником престола и готов ради него жертвовать своими жизнями. Заодно утрем нос министру Лорис-Меликову – в центре столицы целый месяц рыли подкоп, готовили покушение, а он ничего про это не знал. Такой некомпетентности ему не простят… После этого происшествия, надеюсь, Александр Николаевич передумает отдавать Меликову в подчинение Третье отделение. Граф Шуваловский, кстати, придерживается того же мнения относительно сроков – надо подождать, довести дело до конца.

– Вдруг социалисты что-нибудь заподозрят? – спросил Дубельский. – Уйдут, как в прошлый раз, в подполье… Ищи потом ветра в поле!

– Раньше у нас не было среди них своего агента, – успокоил генерала Геберт, – а теперь такой человек есть – Николай Рысков. В случае изменения планов он непременно свяжется со мной и сообщит. И тогда мы их точно возьмем – чтобы исключить любую неожиданность.

– А ваш Рысков достаточно надежный? – поинтересовался Дубельский. – Не испугается? Социалисты, говорят, весьма сурово обходятся с предателями…

– После ареста Михайлина с дисциплиной у них стало совсем плохо, – усмехнулся Геберт, – за конспирацией никто не следит, новых людей не проверяют. Будь у меня время, я бы мог внедрить к ним еще парочку своих людей. Можете не беспокоиться, Леонид Семенович, – заверил полковник, – я полностью контролирую ситуацию. Рысков, конечно, трус и боится за свою шкуру, но он очень любит деньги, а я обещал ему приличное вознаграждение.

– И сколько же?

– Тридцать золотых червонцев, как раз хватит на покупку небольшой лавки и заведения своего дела.

– А вы шутник, Владимир Александрович, – рассмеялся Дубельский. – Тридцать червонцев – как тридцать серебряников.

– Иуде – Иудина плата, Леонид Семенович, – серьезно отозвался Геберт.

– Согласен, – кивнул генерал. – Но что вы будете делать, если заговорщики решат задействовать еще и бомбистов?

– Очень просто, – с готовностью отозвался полковник, – я уже предпринял необходимые шаги – велел Рыскову самому вызваться метальщиком. Желябин полностью ему доверяет, возражений, полагаю, не будет. Перед самым покушением Рысков получит от нас специальный заряд. Его взрыв и станет сигналом к захвату всей группы.

– Государь не пострадает?

– Разумеется, нет. Пороха в бомбе будет совсем немного, зато эффект поучится отменный – грохот, огонь, дым!

– Хорошо, – подумав, произнес Дубельский, – я всецело полагаюсь на вас, Владимир Александрович. Надеюсь, что все пройдет именно так, как вы задумали. Тем не менее держите меня в курсе дела, я хочу знать все, что касается покушения.

Геберт склонил голову в знак согласия, а потом произнес:

– Еще один вопрос, Леонид Семенович, весьма деликатного свойства. Рысков сообщил мне, что у нас в Третьем отделении имеется агент социалистов, который снабжает их весьма ценной информацией.

– У нас? – Дубельский удивленно поднял брови. – Это совершенно исключено! В Третьем отделении служат исключительно проверенные люди, с прекрасной репутацией и безупречным прошлым…

– Я тоже так думал, – признался Геберт, – но потом стал сопоставлять факты и понял, что Рысков прав. Помните, два месяца назад мы взяли подпольную типографию?

– Конечно, – отозвался Дубельский, – великолепная операция – накрыли конспиративную квартиру в двух шагах от полицейского управления. То-то злился генерал Жариков, когда мы ему нос утерли!

– Верно, – согласился полковник, – только вот странность: в квартире никого не оказалось и в засаду никто так и не попал. Создавалось впечатление, что социалистов предупредили.

– Случайность, – пожал плечами Дубельский, – им просто повезло.

– Возможно, – кивнул Геберт, – но таких случайностей за прошлый год я обнаружил целых три. Согласитесь, это уже закономерность. Полагаю, среди наших служащих действительно есть предатель. Я не знаю, кто он и каковы его мотивы. Может быть, это деньги, может быть, нечто совсем другое – любовь, высокая идея… Но в любом случае его необходимо выявить, причем в самое короткое время, иначе наша операция может провалиться.

– Что вы предлагаете?

– Предлагаю поручить это дело мне лично, я найду способ прищучить предателя. Однако мне потребуется доступ ко всем личным делам – как агентов, так и конторских служащих.

– Вы их получите, я отдам такое распоряжение, – Дубельский решительно хлопнул ладонью по столу. – Об одном только прошу – никому ни слова! Если кто-нибудь узнает, позора не оберемся!

Геберт кивнул головой и заверил, что привлечет к расследованию только самых надежных и проверенных людей. Дубельский несколько успокоился и отпустил полковника, но до конца дня так и не смог заняться делами – мысль о таинственном предателе не давала ему покоя. Он перебрал в уме всех служащих, но не смог найти ни малейшей зацепки – все казались людьми абсолютно достойными, с безукоризненной репутацией.

Леонид Семенович промучился до пяти часов вечера, а потом поехал в театр – развеяться и немного успокоить нервы. Давали "Севильского цирюльника" и на сцене блистала бесподобная Алина Иваницкая. Петербург уже несколько месяцев наполняли слухи о романе между ней и Мишелем Романовым, и это делало представление еще более занимательным. А присутствие на нем царского племянника придавало спектаклю особую пикантность…