Солнца Скорпиона

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Мои вускошлемы приветствуют магнатов Магдага

По правде говоря, все время заточения в колоссальных строениях Магдага, где мне предстояло сыграть роль жертвы в ритуальных играх призванных обеспечить возвращение Генодраса, я, вопреки всякому здравому рассудку, наполовину надеялся, что рабочие и невольники в «нахаловке» осуществят мои планы и, несмотря на катастрофическую потерю вожаков, предпримут нападение. Если когда и требовалось, чтобы они явились, так это сейчас.

Принцесса Сушинг съежилась, отшатнувшись от меня с бледным лицом, превратившимся в маску ярости и отчаяния, которые жгли её, — и которые, как я хорошо понимал, побудят её в конце концов отвернуться от меня. А в это время воины в кольчугах взбегали по лестнице.

— Крозар! — повторила она. Ее кулачки вновь и вновь обрушивались мне на грудь. — Паршивый раст, санурказзский пират! Самый подлый из всех санурказзских крозаров, пур Дрей Презкот, князь Стромбор! — она теперь хохотала, визжала, словно обезумела от переполнявшего её неистовства.

Холли подошла, взяла её за плечи и оторвала от меня. Ее лицо и лица Генала с Пугнарсесом было бледным и застывшим. У них не укладывалось к голове, что беглый раб, укрывавшийся в «нахаловке», мог оказаться крозаром. Крозары, как они знали, дерутся насмерть.

— Ну, вот и они, — хмыкнул Рофрен.

Он тоже хотел стать крозаром Зы, но сдавшие во время рашуна нервы погубили его надежды. Однако Красная Братия Лизза также были прославленным орденом. Он вернет себе доброе имя, умерев достойно. Я не придерживаюсь взгляда, что единственный акт доблести сможет смыть все преступления человека. Но Рофрен, по моему мнению, не совершил никакого преступления за исключением того, что не годился в моряки.

Мы стояли — Рофрен, Генал, Пугнарсес и я, и наши длинные мечи жаждали обрушиться на кольчужные наголовники наступающих на нас магнатов. Мы сразились. Их оказалось всего десять. Разделавшись с пятерыми, я почувствовал, что подвел своих товарищей, так как Пугнарсес пытался вытащить меч, застрявший в черепе магната, в то время как Генал схватился врукопашную с другим, пытавшимся зарубить Пугнарсеса сбоку — а Рофрен опустился на колени зажав рукой рану. Кровь текла между его пальцев, и вместе с ней его покидала жизнь.

Но на лестнице лежали десять мертвых магнатов.

Мы отступили с поля боя. Пугнарсес, ругаясь, пинками спихнул тела вниз. Я опустился на колени рядом с Рофреном. Тот попытался улыбнуться.

— Скажи за меня «лахал» и «рембери» пуру Зенкирену, — прошептал он и с этими словами умер.

Пугнарсес и Генал собирали мечи.

— Зачем обременять себя ими? — спросил я.

Сушинг извергала на блестящие изразцы содержимое своего желудка. Я догадывался, что её тошнило не от вида разрубленных тел.

— Мы раздадим их рабам, — огрызнулся Пугнарсес. — Они будут драться…

— Так, как дрался ты, Пугнарсес? Заклинив клинок в голове у противника? Уметь надо, Пугнарсес, уметь.

Он грязно выругался, однако мечи не бросил.

Я подошел к принцессе Сушинг. Она подняла голову. На её щеках были полоски слез, на губах присохли остатки рвоты.

— Ты останешься здесь, принцесса? Теперь тебе ничего не грозит, так как никто больше не знает, как мы сбежали.

Мне было жаль её. Она настрадалась сверх меры, а теперь человек, которого она, как ей думалось, полюбила на всю жизнь, одним катастрофическим махом превратился в её наследственного врага. Воистину, она на мой взгляд достаточно настрадалась.

— А ты действительно пур Дрей, крозар, князь Стромбор?

— Он самый.

Говорил ли я хвастливо? Думаю, что нет. С гордостью? А, тут, думаю, да.

— Ну как я могу любить зарянина? — взвыла она.

— Ты не любишь меня, Сушинг…

— Разве я не доказала это? — вспыхнула она.

На это я не мог ответить. Ответа не было.

Холли сделала легкое движение, и я обернулся. Она стояла там, одетая в набедренную повязку рабыни, сжимая в хрупкой на вид ручке меч.

— Нам лучше уходить, Писец.

— Да, — согласился я и снова повернулся к принцессе. — Сушинг… постарайся не думать обо мне плохо. Ты не понимаешь движущих мной мотивов. Я не такой, как другие люди. Я не люблю тебя — но, думаю, ты задела во мне какую-то струну.

Она выпрямилась. В этот миг, с перепачканным слезами и рвотой лицом, распущенными и перепутанными волосами, она выглядела куда более человечной, чем я когда-либо её видел. И подумал тогда, что если ей повезет влюбиться в нужного человека, из неё выйдет толк. Но это не имело отношения к этой тяжкой минуте, когда мы стояли на лестнице, украшенной вычурными изразцами, в мегалите Магдага.

— Я не могу отправиться с тобой в «нахаловку», Драк, — сказала она.

— Хорошо. Я и не ожидал этого. Постарайся думать обо мне хорошо, Сушинг, ибо красное и зеленое не всегда будут враждовать. — Я нагнулся и поцеловал её. Она не шевельнулась и не отреагировала. Подозреваю, что она попыталась возненавидеть меня тогда и потерпела неудачу. Все её эмоции истощились, а сила воли — иссякла. — Спускайся к своим друзьям, Сушинг. Покуда мы живы, мы не забудем этого мгновения.

Она повернулась и пошла вниз. Двигалась она неестественной походкой лахвийской заводной куклы, чуть не опрокидываясь на каждой ступеньке. Потом остановилась и подняла голову.

— Все вы будете убиты, когда на небо вернется Генодрас. — Слова эти вряд ли что-то для неё значили. — Рембери, ков Драк.

— Рембери, принцесса Сушинг.

Она ушла, волоча по ступеням подол ненавистного красного платья, освещенная факелами, отражающимися в блестящих изразцах с изображением летающих птиц и рогатых зверей.

Мы спустились по противоположному пролету и вышли в блистательный день Крегена, когда в небе сиял только Зим, красное солнце.

Услышав новости, которые мы принесли, и в паре с тем, о чем все сами знали, и при вое над кучей трупов командиров групп вся «нахаловка» пришла в волнение.

— Магнаты прискачут и уничтожат нас всех! — кричал Болан, вызывая лысиной оранжевый отблеск.

По пути нам удалось уклониться от встречи со стражниками-полулюдьми. Но я знал, что они с удовольствием выполнят свой контракт с магнатами и нападут на «нахаловку», с целью покарать нас. Мы стояли перед решением, с которым, как я думаю, должен столкнуться любой человек, любая группа людей, если он или они желают в конечном итоге получить от жизни свой законный кусок пирога.

Из-за того, что орбита Крегена круто наклонена к плоскости эклиптики, зеленое солнце во время этого затмения, казалось, опускалось под острым углом к красному. Под тем же углом оно должно было появиться снова. Я огляделся вокруг. Не возвращались ли к оранжевым краскам Крегена зеленые оттенки?

Вскоре по переулкам и лабиринтам дворов с воплями забегали мужчины и женщины.

— Генодрас возвращается! Горе нам! Горе!

Если учесть откуда именно из красного солнца должно появиться зеленое, я знал, что бы сказали на этот счет заряне. Как подкосило Сушинг то известие, что я крозар! Генала и Пугнарсеса это мало волновало. Для них я был и оставался Писцом. И я по-прежнему был их военным командиром. Я приказал найти Пророка.

Он явился, его борода, как обычно, трепалась по ветру, придавая ему вызывающий вид. Холли, Пугнарсес, Генал и Болан собрали на площади рабочих и невольников со всей «нахаловки». Я залез на крышу нашей хибары и закатил пламенную речь. Суть её сводилась к длинному набору штампов, связанных со свободой, волей, осуществлении наших замыслов и мести за погибших. Я хорошо завел их. Под конец я указал, что забаррикадировавшись в «нахаловке» мы имеем-таки шанс разгромить воинов в кольчугах.

Под шум и гам из поднятой пыли в передние ряды выдвинулась одетая мехом фигурка. Шимифь, девушка-фрисла, вскочила на крышу, оказалась рядом со мной и громко завопила, требуя внимания. Когда установилось некоторое подобие тишины, она крикнула:

— Мы должны сражаться или умереть. Если мы умрем без боя, то чем это лучше, чем умереть, борясь за победу? Этот человек, Писец — великий джикай, следуйте за ним! Сражайтесь!

— Сотоварищи мои! — подхватил я. — Мы будем сражаться! И мы можем победить, применив то оружие, которое сами сделали и которым обучились владеть. Мы будем драться — и победим!

После этого началась суетливая и лихорадочная подготовка к осаде. Мы перегораживали входы в переулки неуклюжими баррикадами, устанавливали западни из веревок и кольев, выносили спрятанные пики, щиты, арбалеты и связки стрел. И наконец, словно поле разом распустившихся под желтым солнцем моей родной Земли нарциссов, все мы надели наши вусковые шлемы, выкрашенные в желтый цвет. А затем, экипированные, готовые сражаться и умереть, мы заняли свои посты.

Места погибших командиров групп заняли другие вожаки. Мы четверо Болан, Пугнарсес, Генал и я — встали по азимутам, на северном, западном, восточном и южном направлениях, чтобы удерживать их. Мы поклялись стоять насмерть и, крепко пожав друг другу руки, разошлись по своим постам.

Я посмотрел на небо и увидел кружащегося там белого голубя. В горле у меня встал ком и я сглотнул. Значит, Саванты не забыли меня. Давно уж эта птица не появлялась.

Воины в кольчугах, магнаты Магдага, выехали, чтобы подавить бунт рабов. С ними шли наемники полулюди-полузвери — фрислы, оши, рапы и чулики. Вся эта орда намеревалась уничтожить нас.

Я поставил Холли командовать лучшими секстетами арбалетчиков, вооруженных самострелами со стальными дугами. Подростки подняли щиты, чтобы уберечь нас от стрел врага. Фаланги пикинеров ждали, готовые выступить по моей команде. Я намеревался передать основное руководство на моем азимуте Пророку, так как пост этот находился на противоположной городу стороне, а я желал быть там, где противник будет атаковать наиболее активно. Пугнарсес настоял на том, чтобы занять пост со стороны Магдага. Он нервно проводил языком по губам. Хотя на поясе у него висел длинный меч, он все же взял в руки алебарду.

Нам всем удалось урвать немного времени для сна, но жизнь моряка приучила меня работать подолгу, не ложась спать ни на минуту. Последние подростки, как мальчики так и девочки, разбрасывавшие проволочные «ежи» перед въездами в «нахаловку», вернулись на баррикады. В отверстиях закреплялись рогатки и прочие подобные штуки. Лошади не пошли бы на такую преграду, и сектриксы, думаю, тоже не потянут. Я бы и в страшном сне не рискнул штурмовать такие препятствия на зорке и дважды подумал о способности вава преодолеть их. Укрывшись за этими грубыми, но, как я надеялся, вполне надежными баррикадами, с оружием в руках, мы ждали атаки одетых в кольчуги магнатов Магдага. Глаза у нас горели, а дышали мы тяжело и часто.

Слабый ветер поднял пыль. В утреннем воздухе заливались птицы. Какими неуместными казались их веселые трели! Какая-то одинокая сука — как сейчас помню, каштановая с белыми пятнами сука, очень похожая на далматинского дога — вприпрыжку пробежала, потявкивая, среди проволочных «ежей».

Магнаты, уверенные в своей силе и мощи, привыкшие к своей власти когда угодно наезжать на рабочих и невольников, атаковали твердо, сильно и прямо. Они знали, что мы изготовили себе оружие; так как Генал, не без жгучих мук раскаяния, рассказал мне, что показывал магнатам образцы наших алебард и глеф. По очевидным причинам доставить во дворец из «нахаловки» пику или арбалет было невозможно. Я чувствовал: если уж не Пугнарсес, то Генал раскаивался в том, что поддался слабости и выдал на самой ранней стадии наши планы из любви к Холли. А Пугнарсес оставался мрачен, исполнен ненависти и, похоже, твердо решил проявить себя тем, кем он был на самом деле — рабочим, а никак не магнатом. Мне кажется, перед глазами у него все ещё стояло видение умирающего на лестнице Рофрена.

Первая яростная атака, при которой магнаты попытались прорваться в «нахаловку» своим обычным манером, потерпела крах, разбившись о колючки «ежей» и железные рогатки.

Закованная в кольчуги кавалерия отступила, удивленная, но не устрашенная. Теперь вперед выбежали наемники-полулюди, чтобы удалить препятствия под прикрытием плотной заградительной стрельбы. Глядя с высоты баррикады я видел, как внизу быстро двигаются оши и рапы. Чуликов, конечно, оставят в резерве для более радикальных и благородных видов боевых действий. Пугнарсес стоял рядом со мной, похожий на измотанного тощего волка.

— Постреляем их? — спросил он.

Мимо наших голов просвистела стрела и отскочила от щита, поддерживаемого юным щитником. Я посмотрел на него, и тот перестав вздрагивать инстинктивно выпрямился и упрямо сжал челюсти.

— Нет. Я хочу приберечь арбалеты для магнатов.

— Ха! — ответил Пугнарсес. Выглядел он необыкновенно злобным.

Когда улицу очистили от «ежей», и мощь кольчужной конницы снова обрушилась на нас огромным грохочущим валом, ощетиненным поднятыми клинками, я поднял собственный меч, тот который извлек из под служившей мне ложем соломы, меч подаренный мне Майфуй. И резко взмахнул им.

Арбалетчики тут же выпустили стрелы. Плавными натренированными движениями стрелки передали пустые арбалеты назад, взяли свежезаряженные и снова выстрелили. Позади стрелка его заряжающие и взводящие работали как бешенные, поддерживая требуемый мной темп перезарядки. Стрелы со свистом пронизывали жаркий воздух, и воины в кольчугах падали из седел. Арбалетные стрелы пробивали кольчуги, вонзались в скакунов, втыкались в лица магнатов. Крики слились в один пронзительный вопль. Атакующая кольчужная кавалерия заметалась, словно море, бессильно бьющееся о скалистый берег.

А арбалеты все звенели и лязгали, посылая смерть в ряды магнатов Магдага.

Такого они ещё никогда не испытывали. Волна откатилась. Сектриксы галопом неслись прочь. Спешенные бежали за товарищами, а мои снайперы расстреливали их без всякой жалости — ибо мы тоже её не ждали.

Они атаковали шесть раз.

И шесть раз мы разбивали их вдребезги.

Так как для защиты всех моих воинов никак не нашлось бы достаточно кольчуг, я решил вовсе от неё отказаться. К тому же я испытывал дикую приязнь к людям, местам и вещам из далекого прошлого. И поэтому надел алую набедренную повязку, подпоясался кожаным ремнем и повесил на него длинный меч. Думаю, старая тетя Шуша улыбнулась бы, увидев меня в таком виде на баррикадах «нахаловки». Да и Масперо тоже — ведь эта одежда была отдаленным подобием охотничьего кожаного облачения Савантов с которым я так хорошо познакомился. На голову я надел, как и мои бойцы, выкрашенный в желтое череп вуска. Уж чего-чего, а этих черепов у нас имелось в избытке.

На седьмой атаке, как раз когда она в сумятице откатывалась назад, на фланге, где «нахаловка» выходила к реке, поднялся шум. Здесь командовал Генал. Вот сюда-то магнаты, связав нам руки кавалерией, и бросили чуликов. Эти жестокие, гордые воины с желтой кожей и торчащими вверх кабаньими клыками прорвались сквозь град стрел и схватились с моими бойцами врукопашную на всех баррикадах, перекрывающих входы в переулки. Я знал: учитывая протяженность границ «нахаловки», равноценная оборона на всех пунктах будет практически невозможна. Но чулики штурмовали баррикады и прорывались вперед куда успешнее чем мне нравилась.

Крикнув ободряющие слова Пугнарсесу, я поспешил на приречный фланг.

Я столкнулся с чуликами, когда они выскочили на площадь, и рабы брызнули от них в разные стороны. Некоторые даже бросили оружие, чтобы бежать быстрее.

Все произошло очень быстро, как всегда и бывает в минуты кризиса. Я крикнул Холли, когда её арбалетчики развернулись веером:

— Побыстрее и пометче, Холли!

Она кивнула. Я видел, как вздымается её грудь под кольчугой, скрытой под серой туникой — кольчугой надетой по моему настоянию — с красиво блещущим на ней желто-черным знаком её звания. Она затараторила приказы. Секстеты, словно вереница серых клиньев, быстро выстроилась, а затем вступили в действие. Я замер напряженно следя за происходящим, так как это было суровое испытание для моих арбалетчиков.

— Да воссияет вам теперь Зар! — пожелал я. — Стреляй без промаха!

Открытая площадь не могла быть препятствием для чуликов, и эти сильные и ловкие воины должны были без труда добраться до арбалетчиков из невольников и рабочих. Но по причине которой командиры сперва никак не могли понять, чулики вдруг начали падать, валиться кучами и пачками, и так и оставались лежать в окровавленной пыли и грязи. Тех, кто прорвался сквозь град стрел, встретили алебардщики и мечники — отряд, выделенный для поддержки арбалетчиков, которые продолжали стрелять и стрелять. Чулики заколебались, повернули — и тут Холли крикнула:

— Всем встать! Залп!

И каждый секстет выпустил по шесть стрел.

Битва бушевала. Когда магнаты слезли с сектриксов и, сверкая длинными мечами, пошли в атаку пешим строем, нам пришлось постепенно отступать вглубь «нахаловки» оставляя баррикаду за баррикадой. Мы сдерживали их натиск, и какое-то время ни одна сторона не имела перевеса.

Но даже когда нас заставляли отступать, боевой дух рабочих и невольников рос. Ибо они видели, какой урон они наносят противнику. Видели, как наши носители брони, наши мальчуганы со щитами, укрывали их от града стрел вплоть до той минуты, когда вооруженные холодным оружием бойцы выступали вперед, отбить атаку. Так продолжалось долго, поскольку магнаты не могли понять, оказывались не в состоянии уразуметь, что уже не могут навязать нам прежней власти. Они привыкли смело влетать в «нахаловку», сея ужас и разрушение. Теперь же у них перед глазами желтели вусковые шлемы, и те, кто носил их, стреляли из арбалета и разили смертельными остриями пик. Понять этого магдагские аристократы разумеется не могли, но когда их потери возросли и они видели своих товарищей корчащимися в пыли, истекающими кровью, с проколотыми или прорванными кольчугами, слышали, как их братья и кузены вопят в предсмертной агонии, то видя и слыша такое магнатам поневоле приходилось поверить, что им вряд ли удастся снова надеть ярмо на невольников и рабочих.

А град арбалетных стрел сыпался не переставая. В «нахаловке» Магдага жило очень много рабочих и невольников, и мы изготовили великое множество стрел — невероятное множество.

Отряд лучников, уроженцев Лаха, действовал решительно и успешно. Их я использовал в качестве снайперов. Не знаю, сколько удивленных магнатов было выбито из седел стрелами длиной в ярд,[39] но это удивление длилось мгновения, отделявшие их от смерти.

По всей граничащей с городом оконечности «нахаловки» мои воины теснили магнатов и наемников-зверолюдей.

Я почувствовал, что победа уже почти у нас в руках.

Мы с боем прошли весь путь до первоначальной линии обороны. Я приказал своим пикинерам выстроиться фалангой и приготовиться к тому, что будет, как я надеялся, последней атакой. Холли с арбалетчиками должна была двигаться в интервалах, обеспечивая прикрытие. Я был весь покрыт смесью пота, пыли и крови. Это была не моя кровь. Я посмотрел аза снесенную баррикаду, на открытое пространство, с которого магнаты повели свое нападение и где теперь мельтешила масса спешившихся магнатов и наемников-зверолюдей. Они там снова взбирались в седла, а рабы-грумы держали сектриксов под уздцы. Будет ли это их последней атакой — когда мы пойдем вперед строем?

Тут я улыбнулся, представив себе кавалеристов в кольчугах атакующих мою фалангу, прикрываемую стальными арбалетами.

Такое зрелище и страшное возмездие отплатит мне за многое.

И тут из рядов магнатов к нам выехала одинокая фигура. Одетая во все белое, в развевающейся, белой мантии принцесса Сушинг выехала верхом на сектриксе на переговоры со мной, Дреем Прескотом.

— Что я могу сказать, ков Драк?

Она, похоже, не могла заставить себя обращаться ко мне иначе. Лицо её было бледным, влажные алые губы сморщились, сжались и выглядели почти бескровными. Горящие глаза запали, а руки нервно теребили поводья.

— Неужели ты так сильно ненавидишь меня? — Я…. - начал было я и заколебался.

Ведь я и правда ненавидел эту женщину. Я все ещё верил, что ненавижу всех приверженцев зеленого. В то время я был ещё молод, и ненависть рождалась и приживалась во мне легко, да простит меня Зар.

— Ты — крозар, — произнесла она с некоторым трудом. — Князь, зарянин. Ты мог бы добиться перемирия с Санурказзом — ты сам сказал, что в один прекрасный день красное и зеленое перестанут враждовать, — она нагнулась ко мне со своего высокого седла. — Почему бы этому дню не наступить сегодня, Дрей Прескот, ков Драк?

— Ты все ещё не понимаешь. Война тут идет не между красными и зелеными. Это война между магнатами и их рабами.

Выжидающее молчание, наступившее, когда две армии выстроились друг против друга, прорезал резкий диссонирующий крик. Я поднял взгляд, заслоняя глаза от света. Там, в вышине, лениво описывал охотничьи круги огромный ало-золотой орлан, распростерший свои мощные сильные крылья.

— С рабами! — пренебрежительно отмахнулась Сушинг. — Рабы есть рабы. Они необходимы. Они всегда будут, — она посмотрела на меня сверху вниз, и в её глазах вспыхнул отголосок прежнего огня. — А ты, ма фарил, выглядишь нелепо с этим старым черепом вуска на голове!

Она не забыла моих слов и теперь возвращала их мне.

— Старые черепа вусков выиграют этот бой, Сушинг.

— Я взываю к тебе, Драк! Подумай о том, что ты делаешь! Пожалуйста… Ведь в конце концов ты мне кое-чем обязан… Зар ведь не твой истинный владыка, ты же не с внутреннего моря, не с Ока Мира. Заключи мир между красными и зелеными, и мы уладим вопрос с рабами.

Теперь, в том сияющем небе Крегена оба солнца стояли так близко друг к другу, но уже разделились и клонились к горизонту. А ало-золотая хищная птица кружила с более смертоносной целеустремленностью. Белый голубь повторял её движения, снижаясь и планируя. Это кружение напоминало маневрирование истребителей, которое ещё увидят более поздние века. И я снова почувствовал свою беспомощность. Призрачные силы Савантов и Звездных Владык снова столкнулись в этом мире — столь далеком от планеты, где я родился.

Сушинг увидела мое лицо. Она раздраженно шевельнулась, и я увидел у неё под белой мантией кольчугу.

— Я взывала к тебе, Драк, — сказала она нервно теребя хлыст и поводья. — А теперь выслушай послание моего брата Гликаса. Если все вы не вернетесь в «нахаловку» и не сложите оружие, то будете все уничтожены…

Я отступил на шаг.

— Нам больше нечего сказать друг другу, принцесса. Передай Гликасу: пусть вспомнит как я назвал его в тюрьме большого храма на-Приагс. Это и есть мое послание. Он поймет.

К нам скакала кучка потерявших терпение магнатов. В руках они держали луки, натянутые, с вложенными стрелами. Ко мне двинулся Пугнарсес высокий, безобразный, с клочковатыми бровями и лохматой гривой. Сушинг подняла хлыст.

Стрела вылетела со стороны магнатов и, описав дугу, вонзилась в горло Пугнарсесу. Он упал на бок, харкая кровью и вцепившись обоими руками в убившую его стрелу.

— Вот! — закричал я, обезумев от гнева и ярости. — Вот тебе ответ для твоего поганого братца!

Она с силой ударила меня хлыстом, но я отвел голову, и удар пришелся по моему вусковому шлему.

Когда я поднял голову, она, пришпорив сектрикса, мчалась назад.

Мне пришлось бежать петляя и увертываясь под градом стрел но я все ж таки задержался подхватить Пугнарсеса и отнести его к друзьям. Холли, плача, склонилась над ним.

— Приготовиться к наступлению! — заорал я, обращаясь к своим бойцам к своим бойцам, бывшим рабочим из «нахаловки», рабам из бригад, девушкам-помощницам вроде Холли и подросткам, которые по-прежнему держали щиты. Фаланга ощетинилась пиками. Холли оторвалась от Пугнарсеса. Рядом с ней стоял Генал. Он поднял её на ноги.

— Да! — крикнул я им. — Да! Мы сразимся сейчас, это будет последняя битва. Мы окончательно уничтожим зло — магнатов Магдага! — я поднял меч. Вперед!

Земля задрожала под мерной поступью фаланги рабов.

Фаланга наступала. Все пики держали под нужным углом, направив вперед и вверх. Желтые черепа вусков пылали в опалиновом свете солнц. Вспыхивали блики, отражаясь от стальных дуг арбалетов. И все — все до одного в моей маленькой армии двинулись вперед.

С нами теперь шли тысячи других рабочих и невольников, мужчин и женщин, с трофейным оружием в руках или просто с инструментами, которые они использовали прежде для работы. Ноги поднимали удушливую пыль. Призывно завывали трубы. Я шагал вместе с ними. Сейчас я не отказался иметь на теле подаренную Майфуй кольчугу, но шагал и шагал вперед широким шагом.

Я знал — настолько точно, насколько вообще может чего-то знать человек — что эти надменные магнаты теперь в нашей власти. Новое оружие, фаланга пикинеров при поддержке арбалетчиков, сметет их. И я, торжествуя, шагал вперед. Отдавались эхом призывные вопли и крики. В воздухе, едва не сталкиваясь друг с другом, засвистели стрелы из луков и арбалетов.

— Крозар! Крозар! — орал я размахивая мечом и устремляясь вперед, окруженный со всех сторон пиками. Секстеты Холли расточали любовную заботу своей стрельбой. — Джикай! Джикай!

Мы победим. Ничто не могло этого предотвратить.

Среди всего этого гама, всего этого бедлама когда пикинеры рвались вперед в стремлении поскорее добраться до ненавистных облаченных в кольчуги магнатов Магдага, я снова посмотрел на небо. Поднял взгляд к небесам. Там кружила ало-золотая хищная птица — одна. Голубь исчез.

— На Магдаг! — заорал я. Мой меч, отразив этот вечерний струящийся свет, вспыхнул, словно пламенеющий клинок.

Освещение менялось. На периферии моего поля зрения появились голубые отсветы — и я понял, что происходит. Вокруг меня падали стрелы, рвались вперед и кололи врагов пикинеры, рубили и крошили противника алебардщики. Стрелки Холли косили кольчужные ряды, а Пророк и Болан с Геналом подбадривали бойцов, побуждая их продолжать наступление. И прямо когда мы с силой врезались в бушующее море воинов в доспехах и двинулись вперед по их телам, голубизна обрисовала все вокруг меня. Я почувствовал легкость. Почувствовал как меня увлекает вверх.

— Нет! — закричал я, подняв длинный меч. — Нет! Только не сейчас! Не сейчас… я не вернусь на Землю! Звездные Владыки! Если вы слышите меня Саванты — дайте мне остаться в этом мире! Я не вернусь на Землю!

Я думал о моей Делии из Дельфонда, Делии Синегорской. Нет, я не дам снова перебросить меня через межзвездную бездну, и вновь унести прочь от нее! Я не мог этого допустить.

Я боролся. Не знаю, ни как, ни почему, ни что произошло, но голубизна нарастала, а я сопротивлялся ей. Каким-то образом я подвел Звездных Владык. Я сделал что-то противоречащее тому чего они там ни пытались достичь. Я хвастался, что буду служить им, но так, как сам захочу — и вот расплата.

— Дайте мне остаться на Крегене! — проревел я в безразличное небо, с которого лили свой смешанный свет солнца Скорпиона. Теперь я едва сознавал бушующий вокруг меня бой. Люди гибли, отлетали отсеченные головы и конечности, стрелы пронзали кольчуги, реками лилась кровь.

Я зашатался. Голубизна объяла меня, и я плыл в ней. Я мертвой хваткой вцепился в рукоять меча и почувствовал, как падаю, как покидает меня пыл и восторг, а я все падаю и падаю…

— Я не вернусь на Землю!

Теперь все наполнял ревущий и кружащийся голубой водоворот, роящийся, казалось и у меня в голове, наполняя глаза и уши, кувыркая меня в голубом ничто…

— Я останусь на Крегене под солнцами Скорпиона! Останусь!

Я, Дрей Прескот с Земли, прокричал это.

— Я останусь на Крегене! Я останусь на Крегене!