Сокрушитель

ГЛАВА 2

Ну что там? — Опустившись на одно колено, Василий заглянул под днище и включил фонарик. Луч выхватил из полумрака узорчатые грязные подошвы Ромкиных кроссовок. (Размер — сорок третий — сорок четвертый; ношеные; стоптаны равномерно; на правой, ближе к носку, — пятно мазута размером с пятикопеечную монету.)

— Не-а… — послышалось наконец из-под бронированного брюха. — Ни щелочки…

Не переворачиваясь на живот, Ромка с помощью локтей и пяток выполз на относительный простор и сел, издав при этом звук, похожий на всхлип велосипедного насоса. Наверняка опять задел макушкой броню,

— А я тебе что говорил! — сердито сказал Василий. — Какой же дурак будет люк снизу делать?

— Ну и что! — морщась и ощупывая маковку, сказал Ромка. — У автобуса же багажник — снизу…

— Багажник… — недовольно повторил Василий и поднялся с колена. Достал из кармана связку изуродованных ключей и еще раз попробовал подковырнуть плиту бортового люка.

— Не тот, — присмотревшись, сказал Ромка.

— Чего не тот?

— Люк, говорю, не тот. Мы из соседнего выходили…

Василий ругнулся вполголоса и с неохотой глянул через плечо. Четырехугольное жерло крайнего подъезда целилось в него из полумрака прямой наводкой. А когда выскакивали из тарелки, оно вроде бы целилось слегка вкось… Василий нахмурился и, склонив упрямую лобастую голову, снова уставился в броневую плиту. Может, и вправду не тот? По уму бы, конечно, надо было лючок пометить… Но кто ж, с другой стороны, знал, что у этой хреновины аж целых шесть люков!

— А в общем-то без разницы… — уныло заключил Ромка. — Тот, не тот… Все равно ведь ни один не открывается…

Вместо ответа Василий засопел, сдвинул милицейскую фуражку на затылок и попробовал ковырнуть в другом месте. Бледное и как бы дышащее свечение далеких колонн еле касалось на излете скругленного металла, а щель была не толще карандашной черты.

— Вот еще, черт, надолба! — в сердцах обругал Василий пятиэтажку, пыльной глыбой тонущую в общем сумраке. — Торчит — свет только застит!

Странное дело: типовой многоквартирный дом — единственное здесь родное и знакомое сооружение — пугал обоих больше всего. Вот уже битых полтора часа они крутились около летающей тарелки, все еще надеясь как-нибудь попасть внутрь, и ни разу ни у Ромки, ни у Василия не возникло желания хотя бы приблизиться к неосвещенной жилой коробке. Оба, не сговариваясь, делали вид, будто пятиэтажка успела намозолить им глаза до такой степени, что на нее и смотреть не хочется.

Однако, даже ограничиваясь невольными взглядами искоса, можно было заметить, что с пятиэтажкой этой явно не все в порядке. В окнах, например, ни единого отблеска, и такое ощущение, что стекол вообще не вставляли. И двери подъездов вовсе не распахнуты настежь, как это сперва показалось, а просто отсутствуют.

Ромка зябко повел плечами и поспешно перевел взгляд на шевелящуюся в полумраке широкую спину Василия. Тот все еще трудился над люком.

— А шомполом? — без особой надежды спросил Ромка.

— Пробовал уже, — отозвался сквозь зубы Василий, не оборачиваясь. — По диаметру не пролазит, здоровый больно…

Он нажал с излишней нервозностью и сломал ключ. Металлический язычок звякнул о броню и, отскочив, бесшумно упал во мрак. Василий пошарил лучом фонарика по искусственному покрытию из неизвестного материала, напоминающего с виду остекленевшую серую пемзу, но обломок, видимо, улетел под бронированное брюхо тарелки.

— Нет, ну ведь если бы я не кричал! — яростным шепотом обратился вдруг Василий к плите люка. — Ведь кричал же! Про летающую тарелку! Кричал? — Он обернулся к Ромке.

Тот вроде сидел в прежней позе: сгорбившись и сцепив руки на коленях.

— Ну, кричал… — нехотя согласился он.

— Так какого же ты?

Ромка досадливо боднул стриженой головой колени и не ответил.

Василий крякнул, сдвинул козырек на глаза и, болезненно скривившись, в который уже раз оглядел окрестности. Похоже, кроме гигантских колонн, других источников света здесь не водилось.

— Нет, — решил он наконец. — Не делом мы занимаемся. Еще, не дай Бог, повредим чего-нибудь.

— Что ж, сидеть и ждать?

— Сидеть и ждать. — Василий пригнулся и полез в скопившуюся под днищем темноту. Нащупав рубчатый лапоть посадочной опоры, сел и привалился к металлической лапе спиной. — Если прихватили по ошибке — так вернут, а если для чего другого…

Он замолчал, явно прикидывая, на кой пес они могли понадобиться инопланетянам, и, судя по раздавшемуся из темноты вздоху, ни до чего хорошего не додумался.

— М-да… — сказал он наконец. — Ну ничего, Ромк!

Вернут. Обязаны.

— Обязаны… — язвительно проговорил Ромка. — А может, у них здесь такой же бардак, как у нас!

— Ничего себе бардак! — возразил Василий. — Вон какой хренотени понастроили, а ты говоришь — бардак! Тут не бардак, тут порядок. Цивилизация…

Разговор прервался, и в огромном зале стало как будто еще темнее.

— Вообще-то, конечно, всякое бывает, — не выдержав молчания, снова заговорил Василий. — В прошлом году на металлургическом штабелировщик уснул на площадке, куда ковши отсаживают… В нетрезвом состоянии, конечно… Ну и поставили на него, не глядя, двадцатипятитонный ковш. Так розыск объявляли — пропал человек… А ковш там еще целый месяц стоял… — Произнеся это, Василий возвел глаза к угольно-черному днищу, в котором паутинчато отражались далекие заросли слабо мерцающих колонн. Летающая махина, надо полагать, тоже весила не меньше двадцати пяти тонн, да и вид имела такой, словно собирается здесь простоять как минимум месяц.

История о раздавленном штабелировщике произвела сильное впечатление. Ромка уперся ладонями в покрытие и рывком подобрал под себя голенастые ноги. Встал. Вышел, пригнувшись, на открытое пространство. Телефонная трубка торчала у него из кармана, и крысиный хвост провода волочился по стеклистому покрытию.

— Так? Да? — сдавленно спросил Ромка у запертого люка и вдруг, выхватив трубку, ударил что было силы наушником в броню. Брызнула пластмасса.

— Ты что, сдурел? — рявкнул Василий.

— Откройте! Козлы! — захлебывался Ромка, нанося удар за ударом. — На запчасти, блин, раскурочу!

Метнул в бесчувственную плиту остаток трубки и лишь после этого малость опомнился.

— Вот только одно и можешь… — злобно заворчал на него из-под тарелки Василий. — Ломать да ломать… Ты за всю жизнь хоть одну вещь своими руками сделал?

Ромка стоял понурившись. (Рост — выше ста восьмидесяти пяти; телосложение — сутулое, худощавое; уши — большие, оттопыренные… Цвет глаз и наличие-отсутствие веснушек — не разобрать, темно…)

— Может, еще сверху посмотреть? — шмыгнув носом, расстроенно проговорил он. — Там вроде наверху какая-то фигня торчала… Подергать, покрутить…

Он вытер ладони о джинсы, приподнялся на цыпочки и, взявшись за покатый край летающей тарелки, попробовал за что-нибудь уцепиться. Уцепиться было не за что.

— Подсадить, что ли? — хмуро спросил Василий и, кряхтя, выбрался из-под днища.

Он присел и принял в сложенные вместе ладони Ромкину ногу. Поднял до уровня груди, подставил погон, потом уперся широкой ладонью в тощую Ромкину задницу и затолкнул его одним движением на крышу.

— Ну что? — спросил он, отступая на шаг.

Ромка пыхтел и не отвечал — он полз на животе к центру покатого и, наверное, скользкого купола. Вскоре на фоне гигантских мерцающих колонн обозначился его согнутый в три погибели силуэт. Видно было, как он, за что-то там ухватясь, покрутил, подергал… Василий хотел отойти подальше для лучшего обзора, но тут послышался легкий треск, силуэт неловко взмахнул длинными руками, в одной из которых мелькнуло что-то непонятное, и Ромка, съехав на ту сторону, с воплем шмякнулся на пол.

Когда Василий, обежав тарелку, подоспел к нему, Ромка уже сидел и потирал, морщась, ушибленное бедро левой рукой. В правой у него было (Василий включил фонарик) что-то вроде квадратного металлического зеркальца на полуметровом стержне.

— Вот, — виновато сказал он. — Отломилось…

— Да что ж ты за человек такой! — процедил Василий. — Руки у тебя или грабли? За что ни возьмешься — все ломается! Может, она теперь летать не будет без этой хреновины?

— А там еще одна такая есть, — сказал Ромка.

Василий открыл было рот — выложить все, что он думает о своем косоруком спутнике, но тут по темному залу беззвучно прозмеился огромный огненный знак, причем один из его языков вильнул им прямо под ноги. Василий от неожиданности подскочил, а Ромку подбросило с пола.

— Берегись! — рявкнул вдруг Василий. — Уйди на хрен!

Он схватил за шиворот только что успевшего встать на четвереньки Ромку и отволок шагов на пять прочь.

Летающая тарелка оживала. По выпуклой броне уже вовсю бежали, потрескивая, фиолетовые электрические

Разряды. Округлая черная глыба неспешно всплыла над полом, потом остановилась, и мрак под днищем зашевелился — бронированная черепаха подбирала конечности и смыкала клюзы. Затем, приглушенно взвыв, крутнулась — мощно, как турбина, — и, обдав лица волной озона, ушла ввысь стремительным неуловимым броском. А вот куда делась потом — понять трудно. Такое впечатление, что испарилась на полдороге.

А по полу прозмеился еще один иероглиф — на этот раз изумрудный. Правда, теперь уже никто не подпрыгнул: хмуро переглянулись — и только.

— Может, отремонтируется — прилетит? — жалобно предположил Ромка.

Василий злобно молчал, поигрывая желваками.

— Отремонтируется… — проговорил он сквозь зубы. — Кто бы тебя, придурка, отремонтировал! Ну и куда теперь?

Оба одновременно повернулись к зияющей черными окнами пятиэтажке, причем Василий наступил на что-то и чертыхнулся.

— Да ну ее на фиг! — торопливо проговорил Ромка. — Чего там делать? И так видно, что нет никого… Василий, поигрывая желваками, изучал здание.

— Трубку подбери, — негромко приказал он.

— А?

— Трубку свою подбери, — не повышая голоса, повторил Василий и указал носком ботинка. — Чего валяется?..

— А-а… — Не сводя широко раскрытых глаз с пятиэтажки, Ромка послушно поднял с пола размочаленную телефонную трубку, и тут в одном из окон второго этажа включился свет.

Ромка охнул и выпрямился Рубиновое сияние, пролившееся из прямоугольного проема, окрасило в кремовые тона серое пористое покрытие под ногами и положило легкий розовый мазок на ствол табельного оружия, возникшего вдруг в правой руке Василия.

— Так… — невыразительным голосом, от которого у Ромки кожа поползла на затылке, проговорил Василий. — Кого-то мы разбудили…