Сокровища Траникоса

Глава 2. Корабль

Домья Белеза, единственная наследница знатного зингарского рода, дочь двенадцати поколений грандов, одна из самых богатых и прелестных невест Кордавы, томилась скукой. Бездумно глядя на маслянисто переливающуюся гладь моря, она сидела на теплом песке, обхватив рукой колени, и швыряла мелкие камешки в ленивую, едва накатывающую утреннюю волну.

Солнце только-только поднялось из-за прибрежных скал, утренняя дымка, нежно-розовая, как край раковины рапана, еще не истаяла, мир казался призрачным и волшебным. Можно было вообразить, что ты на прекрасном острове фей, перенесенная сюда чарами доброй колдуньи, которая вызволила тебя из лап жестокого отчима и пообещала руку и сердце самого знатного и красивого гранда Зингары. И вот-вот появится на горизонте белый парус…

Белеза вздохнула. Когда-то она любила сидеть так у кромки воды и мечтать о сказочном принце. Но вместо доброй феи ее опекал на этом пустынном берегу ее дядя, граф Валенсо. Он заменил ей рано умерших отца и мать, и души не чаял в племяннице, но на все ее просьбы уехать куда-нибудь из опостылевшей бухты только печально качал головой. Куда мог податься изгнанник?

Ибо их поспешный отъезд из Кордавы, где граф занимал при дворе блестящее положение и был одним из десяти грандов, имевших право голоса на королевском совете, — их отъезд, больше напоминавший бегство, мог быть объяснен только внезапной королевской опалой. Это было, впрочем, не так уж удивительно, ибо король Зингары нрав имел вспыльчивый и жестокий. А как известно, чем выше ты стоишь, тем ниже падаешь…

Из-за гребня невысокой скалы донесся звук рога — и Белеза невольно обернулась, хотя знала, что это значит всего лишь, что дядя ее проснулся, и в форте начался новый день трудов, которые ей, немного избалованной девушке, виделись унылой и бесполезной работой. У нее, в отличие от всех остальных обитателей форта, не было никаких особенных обязанностей. Обычные девичьи занятия — шитье, рукоделие… Постылые, как свинцовая гладь моря.

Поднявшись на скалу, Белеза задумчиво смотрела на грубое на ее вкус сооружение, вот уже полтора года именовавшееся ее домом. При всем желании она не могла оценить его по достоинству. Единственным признаком жилья знатного гранда было знамя с гербом ее рода — красный сокол на золотом фоне, гордо реявший на самой высокой башне форта. Юной девушке были безразличны прочность постройки, удачное местоположение — на высоком холме, одной стороной отвесно обрывавшемся в море. Чьи осады здесь выдерживать, с кем воевать? Первые несколько месяцев пикты, конечно, беспокоили их, но на форт нападали лишь дважды, предпочитая засады в лесу. Но граф Валенсо да Корзетта быстро дал понять этим полуголым дикарям, что с ним лучше жить в мире. Несколько решительных вылазок — и пикты сами прислали своих друидов просить мира…

С гребня своего утеса Белеза могла видеть, как выходят из форта люди на работы в лесу, в поле или в море. Несмотря на все лишения жизни на берегу южной границы Пустоши Пиктов, в глухомани и безлюдье, люди весело болтали, слышался смех. Этого Белеза понять не могла. Чему можно радоваться, влача жалкое, полунищенское существование?

Но жалкой такая жизнь казалась одной лишь ей, привыкшей к столичной роскоши. Валенсо взял с собой в изгнание только тех из челяди и рабов, кто сам захотел разделить с ним его судьбу. А поскольку хозяин он был справедливый и щедрый, люди любили его, и всех желающих отправиться со своим сюзереном просто не вместил корабль. Конечно, первая зима, когда еще не были окончены постройки и снят только один урожай, далась тяжело всем, а не одной Белезе. Но вскоре дела пошли на лад, скот дал обильный приплод, земля стала отзывчивее к упорным трудам, и на весенний праздник Митры был устроен настоящий пир. За полтора года в форте было сыграно три свадьбы и появилось пятеро детей.

Но домья Белеза была равнодушна к радостям крестьянской жизни. С тоской вспоминала она родовой замок, дворец в Кордаве с двумя сотнями слуг, балы, пиры на частых празднествах, маленькие знаки внимания со стороны инфанта, от которых мгновенно вспыхивали щеки и становилось так томительно-сладко на сердце… Белезе было всего семнадцать лет, а чувствовала она себя в этой глуши несчастной тридцатилетней вдовой, у которой все уже в прошлом.

Снова и снова спрашивала она себя, только ли королевская опала заставила графа Валенсо оставить родовые поместья побочным отпрыскам рода Корзетты и удалиться почти на край света. Если да, то ведь король может когда-нибудь смилостивиться. Если попробовать написать влиятельным родственникам и уговорить верного человека довезти письмо. Тонкий детский голос вывел ее из задумчивости. Белеза улыбнулась. С легкостью молодой козочки перепрыгивая с камня на камень, к ней бежала девочка лет семи, смуглая, тонконогая и худенькая, с волосами, мокрыми после недавнего купания. Она бежала нагишом, не боясь наколоться на каменном крошеве босой ногой. Свои платье и сандалии она держала в руках.

— Кара Белеза! — выкрикивала она на бегу. — О, кара Белеза!

Слова зингарской речи звучали странно в ее произношении — словно сглатывались и приглушались все звонкие и раскатистые звуки этого языка. Неудивительно, подумала Белеза, глядя на воспитанницу с нежностью почти материнской, ведь она только полгода назад начала действительно говорить по-зингарски, а не отвечать односложными, неправильными фразами. Белеза сама занималась с нею и поражалась, с какой легкостью и удовольствием впитывает девочка знания — будь то язык или те начатки географии и истории, которыми владела Белеза.

А ведь когда дядя, уступая ее капризу, купил племяннице Тхемнетх на невольничьем рынке Кордавы, это был самый угрюмый и неразговорчивый ребенок, какого только можно представить. Скорчившись, сидела она под соломенным навесом, равнодушная ко всему, и ее поза и медный ошейник с цепью, прикрепленной к стене, делали ее похожей на маленькую больную обезьянку. Тхемнетх была родом из Стигии, страны черных магов, и напряженный взгляд ее огромных кошачьих глаз внушал безотчетный страх всем прежним владельцам. Она сменяла уже троих хозяев к тому времени, когда ее купил Валенсо. Но два года, проведенных бок о бок с Белезой, волшебно преобразили малышку. Ее скуластое личико не стало округло-умильным, а черные как смоль прямые волосы не посветлели и не завились в локоны, но она похорошела, начала понемногу улыбаться, стала оживленнее и общительнее. Всю нерастраченную любовь рано осиротевшего ребенка она отдала Белезе, и та тоже искренне привязалась к маленькой стигийке, правда, переименовала ее на свой лад — в Тину.

— Что случилось, детка? Успокойся и расскажи.

Синие глаза Тины горели радостным возбуждением.

— Корабль! — выдохнула девочка, указывая на море. — Корабль! Он плывет с юга, я видела, как он огибает мыс Кораблекрушения!

Мысом Кораблекрушения граф в сердцах назвал южный мыс, закрывающий бухту от яростных зимних ветров. Именно о его скалы разбился в шторм корабль изгнанников, когда они приплыли сюда с юга. Бухта оказалась вполне удобным для форта местом, и другого пристанища искать не стали.

Тина, пританцовывая на месте, тянула Белезу за руку. Вместе они взбежали на самый гребень утеса, и Тина ткнула смуглым пальчиком в горизонт:

— Смотрите, вот он, кара Белеза!

Белеза ждала увидеть белый парус, наполненный ветром, изящные очертания корабля, золотого на фоне синевы моря. Но из-за мыса Кораблекрушения разворачивалась против ветра галера с черными, как сажа, парусами. На черном полотнище, едва шевелимом утренним бризом, красовался красный контур: ладонь с пальцами, сложенными вместе, словно великан приложил и обвел гигантской кистью свою руку. Было в этом знаке что-то неприятное. Даже пугающее.

Но что бы ни нес с собою этот парус, его появление было событием, выбивающимся из однообразия тусклых будней. С замирающим сердцем смотрела девушка, как, вспенивая морскую гладь, идет корабль к бухте со всей скоростью, на какую способны гребцы.

— Они приближаются, — угрюмо сказала Тина. — Там нет человека, которого боится граф, но это — плохие люди.

Каждый раз, когда Тина говорила вещи, которые не могла знать заранее, Белезе становилось не по себе. Этот дар девочки иногда бывал полезен — когда пропадало любимое кольцо или терялся в лесу человек — но чаще просто пугал. Вот и сейчас Белеза вздрогнула и, развернув Тину к себе, легонько встряхнула ее за плечи.

— Что ты такое говоришь, маленькая ведунья! С чего ты взяла, что мой дядя кого-то боится?

Девочка отрешенно пожала плечами. Глаза ее смотрели растерянно — подчас она сама не понимала вырвавшихся у нее слов.

— Не знаю… Но они — плохие, они желают нам зла!

С этим Белеза не спорила. У нее тоже было предчувствие, что не просто так проделал этот корабль долгий путь, чтобы зайти в бухту Корвелы — так по имени своего родового поместья граф назвал эту местность. На всем побережье Пустоши Пиктов не было ни одного порта, здесь не проходили торговые пути, с которых можно было сбиться, штормов не было уже полторы луны. Зачем-то галере нужна была именно эта бухта.

— Надо сообщить дяде, — пробормотала Белеза, разглядывая черный парус. — Рыбаки еще не вышли в море, кроме нас галеру, должно быть, пока никто не видел. Одевайся скорее и побежали.

Белеза еще раз озабоченно посмотрела на корабль, потом взяла Тину за руку, и они поспешно спустились с гребня. Едва они миновали ворота форта, по всей бухте прокатился тревожный сигнал рога, и все, за каким бы делом ни застал их трубный зов, бросили начатую работу и помчались к частоколу. Мир с пиктами был зыбок, и все присные Валенсо были в любой миг готовы к нападению. Женщины подхватывали детей и скрывались в домах, мужчины разбирали оружие и занимали свои места на помосте и под помостом у частокола. По цепочке людей бежал к дежурным стражникам у ворот один и тот же вопрос:

— Что случилось? Пикты? — Но очень скоро корабль, входящий в бухту, стал виден всем жителям форта. Каждый понимал, даже не обладая, как Тина, даром ясновидения, что ничего хорошего появление в бухте чужих изгнанникам не сулит. Если бы это — вдруг — была долгожданная весть из Кордавы, на мачте реял бы королевский флаг. Все же остальные были — враги.

С площадки дозорной башни, на мачте которой плескал на ветру герб Корзетты, смотрел, как огибают мыс и входят в бухту незваные гости, граф Валенсо-и-Медозо-и-Лузия. Это был пятидесятилетний мужчина, выглядевший лет на сорок пять, худощавый, широкоплечий, с лицом властным и суровым, с профилем хищной птицы и осанкой настоящего аристократа. С тех пор, как умер отец Белезы, его старший брат, он не снимал траура, и черный наряд его, нарушаемый лишь белоснежным кружевом ворота и манжет, еще более оттенял его смуглую, словно навеки сожженную загаром кожу. В волосах графа давно пробилась седина, а у крыльев горбатого носа легли глубокие морщины, но темные глаза смотрели остро и ясно, как у юноши. Рядом с ним на площадке стоял Гальборо, домоправитель и правая рука графа. Отплывая из Зингары, Валенсо нанял его и его приятеля, раскаявшегося капера, Зингелито. Им нужно было как можно скорее спасти шеи от топора палача, а Валенсо нуждался в опытном кормчем. Гальборо и Зингелито, несомненно, знали западные моря как свои пять пальцев, что и доказали во время плавания. Оба сначала казались графу изрядными мошенниками, но, видимо, искренне благодарные за спасение голов, бывшие головорезы выказывали ему преданность и услужливость, сравнимую только с собачьей. И если Зингелито был просто вздорным драчливым петухом, то Гальборо отличался умом, отвагой, житейской мудростью и хваткой прирожденного руководителя. Никто лучше его не умел распределить людей на те или иные работы, погасить возникшую ссору, подбодрить отчаявшегося. Очень скоро он сделался незаменим и постепенно вошел в доверие к графу. И еще ни разу Валенсо не обманулся в своем домоправителе.

— Что скажете, Гальборо?

— Это — барахская карака, боевая галера на сто весел, ваша светлость. Если я не ошибаюсь… — Он сощурил глаза, вглядываясь. Корабль уже обогнул мыс и плыл наискось через бухту ритмичными рывками. Парус обвис, но Гальборо все же разглядел рисунок на черном полотнище. — Да, если не ошибаюсь, это — «Красная Рука» Строма по прозвищу Заячья Губа. Что ему, интересно, здесь понадобилось?

— Кто он такой? — резко спросил граф.

— Пират, как все барахцы, — пожал плечами Гальборо. — На какую поживу он здесь надеется?

— На что бы он ни надеялся, у нас, судя по всему, нынче будет жаркий день, — проворчал старый воин.

Внизу раздавались команды офицеров, расставляющих людей к бойницам. Массивные ворота были крепко заперты, под них навалили поперек огромные стволы — на случай штурма. Домочадцы графа действовали быстро и слаженно, что говорило о долгой практике. Форт мог выдержать не одну неделю пиктской осады, с расчетом на это он и строился. Но еще ни разу надежность маленькой крепости не проверялась штурмом барахских головорезов, вооруженных, несомненно, гораздо лучше, чем пикты с их кремниевыми стрелами и топорами. Сто человек гарнизона форта, невольно затаив дыхание, следили за маневрами корабля. Не пожелав расстаться со своим господином, они испытали все тяготы жизни в глуши и немалому научились за эти полтора года. Настоящих воинов, в кольчугах и кирасах, хорошо владеющих мечом, среди них было немного, но за прошедшие месяцы, постоянно охотясь и обороняясь, все мужчины форта стали великолепными лучниками. На скорое возвращение домой никто не рассчитывал, их домом ныне и впредь был форт. Здесь жили их жены и дети, здесь жил человек, которого они почитали как родного отца, а известно, что для любого зингарца, будь он нобиль или простой землепашец, нет ничего дороже чести и ничего страшнее проклятия родителей. Известие, что приближающийся корабль — барахец, еще подлило масла в огонь. Пираты Барахских островов, совершающие регулярные грабительские рейды на всем побережье Зингары, издавна считались самыми заклятыми врагами зингарцев.

Галера подплывала все ближе. Уже можно было различить отдельные фигуры на палубе. Солнце сияло на стальных кирасах пиратов, тонко взблескивали обнаженные мечи у них в руках. Велев племяннице, стоявшей здесь же рядом с ним на площадке, немедленно идти в дом, граф Валенсо спустился к частоколу. Он не стал надевать доспеха, и его непокрытая седая голова издали была видна защитникам форта. Они встретили хозяина приветственными криками. Подойдя к одной из бойниц, граф следил за барахцем, осторожно продвигающимся в незнакомой бухте.

Белеза и Тина поднялись на крышу Главного Дома, выше которого во всем форте была только дозорная площадка. Девочка дрожала от возбуждения, и Белеза крепко держала ее за плечи, боясь, что малышка, увлекшись происходящим, неловко ступит и упадет вниз.

— Они бросают якорь, дальше им не пройти! — воскликнула Белеза, увидев, что галера остановилась. — До берега довольно далеко, им придется спускать шлюпки… Да вот они уже и начали. Не бойся, моя маленькая, им не под силу штурмовать наш форт. Смотри-ка, в шлюпку высаживаются только пять или шесть человек! Может быть, им всего лишь нужна питьевая вода, и мы напрасно испугались?

— Плывут к берегу! — возбужденно выкрикивала Тина. — Плывут к берегу! Как быстро! Кара Белеза, я боюсь! Неужели они нас и в самом деле съедят? — Мысль эта была столь нелепа, что Белеза, несмотря на собственные тревогу и страх, от души расхохоталась.

— Конечно, нет! Кто тебе только сказал такое!

— Зингелито, — серьезно ответила Тина. — Он рассказывал, что барахцы везде хватают женщин, чтобы сварить и съесть, а маленькие девочки у них — самое изысканное лакомство.

— Что за глупая шутка! Барахцы не более чем пираты — алчные, жестокие, конечно, но не людоеды. Зингелито и сам был капером, а зингарские каперы мало чем отличаются от барахских пиратов.

Тина обиженно насупилась.

— Хорошо, что пикты продырявили ему его глупую башку, — проворчала она сердито. — Так ему и надо, вперед будет знать.

Но Белеза не слушала ее — она жадно рассматривала новые лица. Пусть это были лица пиратов — «алчных и жестоких» — но их появление вносило хоть какое-то разнообразие в ее унылое существование. К тому же, до сих пор Белеза не видела столько барахских пиратов разом и живьем — обычно они встречались ей поодиночке на плахе на дворцовой площади.

— Смотри, Тина, они уже высадились на берег. Вон тот, высокий, что идет к воротам, должно быть, сам капитан Стром.

К частоколу приближался молодой человек огромного роста, могучего сложения, с развевающимися по ветру длинными золотыми волосами, одетый богато и причудливо. Он был бы, вероятно, даже красив, если бы не шрам, пресекавший его верхнюю губу, за что пират и получил свое прозвище. Прямой нос и синие глаза выдавали в нем примесь аргосской крови. Среди Островного Братства, как называли себя барахские пираты, не было разбойника более отчаянного и более удачливого, чем он.

Не дойдя до ворот примерно одного полета копья, гигант проревел:

— Эй, в форте! Я пришел без оружия. Соизволит ли его светлость поговорить со мной?

Над частоколом появилась седая голова графа Валенсо.

— Я готов выслушать, зачем вам понадобилось высаживать вооруженный отряд в моей бухте, только будьте кратки и после этого извольте убраться отсюда!

Стром, уперев руки в бока, расхохотался, словно над удачной шуткой.

— Вашей бухте! Клянусь тринадцатью рогами Нергала, хорошо сказано! В прошлом году, Валенсо, шторм помешал мне последовать за вашим кораблем, и все это время я потратил на поиски. Я уже отчаялся, когда нынче утром увидел наконец вашего сокола над фортом. Все сходится! Пустошь Пиктов, уединенная бухта, обращенная на юго-запад. Вы ловкий человек, ваша светлость! Но я оказался ловчее, как видите.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, капитан, — высокомерно ответил Валенсо. — Объяснитесь толком, что вам здесь понадобилось?

— То же, что и вам, — перестав наконец смеяться, заявил Стром. — Неужели вы в самом деле считаете меня таким наивным дурачком, граф? На кой же пес тогда вы брали с собой этого негодяя, Зингелито?

— Зингелито спасал свою шкуру от королевского правосудия и готов был жить где угодно, лишь бы не в Серых Равнинах, — заметил Валенсо. — Капитан Стром, я теряю терпение.

Пират, склонив голову на бок, посмотрел на графа с веселым любопытством.

— Был? — многозначительно переспросил он, вздернув светлые брови.

— Был, — кивнул Валенсо. — Его убили пикты в первый же день. Примите мои соболезнования, он, кажется, был вашим другом.

Краска бросилась в лицо капитану.

— Это вонючее отродье Нергала… — зашипел он, но сдержался. Секунду спустя он расхохотался снова. — А вы не так просты, как кажетесь, граф! Значит, пикты и в первый же день, вот оно как! Что ж, из уважения к вам я предлагаю честный дележ: все пополам. И я не трону вас и пальцем. Кстати, граф, а где ваш корабль?

Дом Валенсо начинал злиться. Глаза его сверкнули, губы исказила ядовитая улыбка.

— Как же вы, капитан, просмотрели его, когда входили в бухту?

— Какой я болван! Ваше знамя развевается как раз на обломке мачты! — В голосе Строма сквозила неподдельная радость. — Послушайте, граф, я предлагаю вам сделку: сокровища в обмен на мой корабль. Я довезу вас туда, куда вам заблагорассудится, и если…

— Капитан, терпение мое лопнуло, — холодно оборвал его Валенсо. И продолжал ледяным тоном, каким говорил только в минуты крайнего гнева: — Я не понял ни слова из ваших речей. Уезжать отсюда я не собираюсь. Что касается сокровищ, то если вы готовы заплатить жизнями своих людей за ларчик с побрякушками моей племянницы и пригоршню рубинов из эфеса моего меча — прошу вас, не стесняйтесь. А теперь убирайтесь отсюда, иначе я велю прострелить вам ноги.

Все напускное благодушие и веселость мигом слетели с капитана Строма.

— Я сожгу твой форт дотла, кичливый зингарский павлин! — прошипел пират. — Ты на коленях будешь умолять меня о милости, ты собственными руками притащишь все до последней золотой монеты, и я еще посмотрю, сразу мне вздернуть тебя на рее, или сначала спустить с тебя шкуру! В последний раз спрашиваю, отдашь ты мне сокровища добровольно? У меня на корабле сто пятьдесят человек, и всем им не терпится сойти на берег размять кости!

Даже не глянув в его сторону, Валенсо махнул кому-то рукой и исчез за частоколом. Тренькнула тетива, и капитан поспешно и неуклюже отскочил: короткая арбалетная стрела воткнулась в землю у самых его ног. За частоколом послышался смех.

— Зингарские ублюдки! — крикнул взбешенный Стром. — Я с вами посчитаюсь! Этим же вечером вы будете на пути к Серым Равнинам, а те, кто уцелеет, позавидуют мертвым!

Бранясь и изрыгая проклятия, пират помчался назад к своим людям. Из бойницы вылетела вторая стрела — и насквозь продырявила широкий рукав шелковой рубахи капитана. Тот, обернувшись, в бессильной ярости погрозил кулаком сосновым, обитым железом воротам. Из-за них снова послышался смех.

— Надо было все-таки пристрелить его, господин мой, — озабоченно сказал один из солдат, укладывая в ствол арбалета новую стрелу. Граф смотрел вслед капитану, хохоча, как мальчишка. На замечание солдата он возразил, сразу посерьезнев:

— Нет. Мы не пираты, чтобы убивать парламентеров. — Возвысив голос так, чтобы его услышали все, стоящие вдоль частокола, граф крикнул: — Готовьтесь, дети мои! Сейчас они нападут! Цельтесь тщательнее, не тратьте стрел понапрасну, их могут употребить против нас же! Ну, во имя Митры!

Тем временем шлюпка снова отправилась к галере, и на этот раз из нее высадилось не менее двадцати пиратов. С растущим беспокойством защитники форта наблюдали, как проделывала шлюпка рейды к кораблю и обратно. Стром Заячья Губа не солгал, заявив, что у него полторы сотни человек. А все население форта составляло чуть более сотни — вместе с женщинами и детьми.

— Следовало бы, ваша светлость, велеть женщинам укрыться в Главном Доме, — озабоченно глядя на приготовления врагов, сказал Гальборо. — И заодно пусть снесут туда все самое ценное. Если они прорвутся, мы еще сможем какое-то время отбиваться оттуда, пока не дойдет до рукопашного боя.

Главный Дом, помимо жилища графа и Белезы, представлял собой крепость в крепости. За его внешней стеной, прорезанной узкими бойницами, могло разместиться до тридцати лучников, а внутри — укрыться все население форта.

— Весьма разумно, Гальборо, — кивнул граф. — Распорядитесь.

Высадившись, пираты растянулись в длинную цепочку и осторожно двинулись на форт, используя малейшее укрытие и непрерывно стреляя из луков. Барахские лучники славились непревзойденной меткостью, и зингарцам пришлось бы туго, если бы не полтора года лесной жизни. К тому же арбалеты стреляли дальше, чем длинные луки атакующих. Барахцы могли достать защитников форта только у нижних бойниц, стреляя по большой дуге, на самом излете. Пятеро из лучников, стоявших на земле, было уже ранено, тогда как на помосте не был задет ни один. Заметив это, граф велел отойти от нижних бойниц и продолжать стрельбу с верхнего уровня. Каждый раз, когда пират привставал над травой или камнем, в него летела короткая арбалетная стрела. Вскоре треть барахцев была уже убита, не менее половины получили ранения.

Еще после первого нападения пиктов граф Валенсо распорядился расчистить землю вокруг форта на расстояние полета стрелы. Зингарцы не оставили ни куста, ни камня, ни рытвины, в которой мог бы укрыться человек. Теперь, добравшись до границы расчищенного пространства, пираты не могли сделать и шагу. На какое-то время продвижение вперед прекратилось — пока Стром не убедился, что оно невозможно, — а затем цепь наступавших отхлынула, словно морская волна.

Капитан Стром решил сменить тактику. Отойдя к берегу, где в деревянном сарае хранились лодочки рыбаков, пираты принялись за работу.

— Проклятье! — воскликнул граф, догадавшись, что они сооружают из досок большой передвижной щит. — Теперь они пойдут на штурм! Алохо, беги в дом и скажи, чтобы женщины ставили на огонь все котлы, какие есть! Я покажу этим псам, как соваться в крепость Валенсо да Корзетта!

Граф не ошибся. Ободрав сарай и разрушив несколько лодок, пираты соорудили неуклюжее приспособление, вполне, впрочем, пригодное для их целей. Они даже догадались снять для щита два колеса с телеги, оставленной у покоса. Построив за щитом пятьдесят лучших воинов, Стром велел начать штурм форта.

Расчет пиратов был прост: под прикрытием щита пробиться в «слепое» пространство у самых ворот, где их не могли бы уже достать арбалеты защитников, и, разбив ворота, ворваться в форт. Но они не знали о толстых сосновых стволах, наваленных за ворота во всю их высоту и удерживаемых прочными подпорками. Ветеран многих военных кампаний, граф до тонкостей знал искусство обороны. У защитников форта все еще были немалые шансы разбить противника еще до того, как он ворвется в крепость.

— Стреляйте по ногам! — велел граф. — Стреляйте по ногам, пока они не подойдут вплотную! После этого всем лучникам укрыться в Главном Доме, у ворот остается только гвардия! И да поможет нам Митра!

Передав командование одному из гвардейцев, Валенсо ушел облачаться в доспехи. К его возвращению щит был почти у самых ворот, похожий на спину дикобраза, так густо был он истыкан стрелами. Арбалетчики знали свое дело: путь пиратов можно было проследить по цепочке трупов, растянувшейся по всему вычищенному полю. За щитом оставалось не более тридцати пиратов, остальные оставшиеся в живых выжидали вне досягаемости.

Добравшись до ворот, пираты начали отстреливаться с близкого расстояния — куда успешнее, чем прежде. Двое или трое стрелков с криками упали у бойниц замертво. В то время как большая часть нападавших продолжала стрелять, десяток пиратов, вооружившись боевыми топорами, принялся ломать ворота.

— Всем отойти от бойниц! — распорядился граф. — Кипяток сюда!

Выстроившись попарно, зингарцы подняли на веревках только что снятый с огня первый большой котел. Женщины в изощренной жестокости добавили в воду изрядное количество бараньего сала, ибо всем известно, что нет супа горячее, чем из баранины. Обжигающая жижа потекла на головы штурмующих ворота. Нечеловеческий вой едва не оглушил хохочущих зингарцев. Дав пиратам немного оправиться, они вылили на них второй котел, чуть поменьше.

— Ломайте ворота! — слышался яростный рев Строма. — Ублюдки Нергала, ленивые ослы! Ломайте во имя Митры, пока вас не сварили заживо!

Обезумев от ярости и боли, пираты удвоили усилия. Стром распорядился, чтобы рубили у самых петель, сверху и снизу. Жалобный треск дерева говорил, что долго ворота не выстоят.

Услышав, как граф отзывает стрелков, капитан Стром в открытую согнал к воротам всех оставшихся пиратов. В ответ на это Валенсо выстроил перед заграждением своих солдат, вооруженных мечами и пиками, в прочных доспехах и кирасах, и приготовился к рукопашному бою.

Внезапно в поток проклятий, грохот ударов и треск дерева ворвался новый звук — на корабле, оставленном на якоре у берега, взревела труба.

— Стойте! Стойте, идиоты! — услышали зингарцы вопль Строма.

Сигнал прозвучал второй раз. Граф, недоумевая, обернулся на выкрик дозорного на башне. Но что тот кричал, разобрать было невозможно.

Брань и пыхтение за воротами смолкли. Осененный внезапной мыслью, граф бросился к бойнице — и увидел, как подхватив раненых, еще подававших признаки жизни, поспешно отступают барахцы. Выхватив взведенный арбалет из рук мертвого зингарца, упавшего у бойницы, Валенсо послал убегающим вслед последнюю стрелу. Один из пиратов рухнул на землю; убедившись, что он мертв, остальные спаслись бегством.

— Они бегут! — кричала Тина с крыши Главного Дома. В суматохе никто не заметил, что она и Белеза остались на виду, где их могли бы достать стрелы, если бы пираты прорвались в форт. — Они удирают! Да здравствует Зингара! Да здравствует благородный дом Валенсо!

— Корабль! — В наступившей тишине граф наконец расслышал крики дозорного. — Новый корабль!

Валенсо, словно юноша, взлетел на дозорную площадку.

Огибая мыс Кораблекрушения, с полными ветра белоснежными парусами, неторопливо входил в бухту Корвелы второй корабль. Вверх по его мачте скользнул флаг, ветер развернул его — и в форте послышались радостные крики: это был флаг Зингары. Рискуя потопить перегруженную шлюпку, пираты Строма молниеносно перевезли и подняли на борт всех раненых и уцелевших. Прежде чем новый корабль смог приблизиться на расстояние выстрела, галера подняла якорь и исчезла за северным мысом бухты.

— Из драконьего логова да в стигийский храм, — пробормотал граф, напряженно всматриваясь в приближающийся парусник.