Однажды при случае он попросил, чтобы ему дали оружие. Трэллы и слуги, которые растирали маслом воинов роты и готовили их к вылазке, захихикали под своими масками-черепами и масками-мордами.
Медведь сказал, что в этом нет необходимости.
Безмолвие разместило своих защитников на главных уровнях ремонтного дока. Сам док представлял собой огромное сферическое строение, сравнимое по размерам с небольшим спутником. Массивные соты конструкции из легированного металла окружала оболочка пустотной брони, а в самом центре, словно косточка в мягкой ягоде, покоился почти законченный Инструмент.
Глубокое сканирование не прояснило ничего, кроме формы, — это был тор диаметром два километра. В нем не было обнаружено никаких пустот, следовательно, присутствие экипажа не предусматривалось. По мнению командующего Сороковой имперской экспедиционной флотилией, беспилотное устройство могло служить только орудием уничтожения, и Огвай Огвай Хельмшрот был склонен с ним согласиться.
Тра проникла внутрь через полярную крышку мегаструктуры ремонтного дока. А затем рота начала спуск по гигантскому каркасу, внутри которого скрывался Инструмент. Волки летели вниз, перенося вес тела с одной руки на другую, перекатываясь с носка на пятку, обхватывая стойки коленями, скользя, падая, прыгая с верхней опоры на нижнюю.
Хавсер представлял, что этот процесс будет примитивным и неконтролируемым, что Астартес, отягощенные дополнительным запасом оружия, станут неуклюжими и будут как обезьяны продираться сквозь полог металлических джунглей.
Ничего подобного. Их движения даже отдаленно не напоминали движения приматов. Они стекали вниз сквозь переплетение балок подобно жидкости, темной и густой, как мьод или кровь. Иногда поток замедлялся, просачивался по каплям, но затем снова мчался вниз, отыскивая кратчайший путь к намеченной цели.
Это наблюдение со временем принесло Хавсеру первую похвалу его искусству скальда.
Волки спускались стремительно, но делали это бесшумно. Ни приглушенного ворчания, ни напряженного вздоха, ни треска вокса, ни звона и лязга обнаженного оружия или разболтавшегося доспеха. Волосы убраны назад и покрыты лаком или заплетены в косички. К перчаткам и подошвам для лучшего сцепления прикреплены чешуйки земляного гроссвалура. Острые края доспехов обернуты кожей или мехом. Губы под плотными кожаными масками крепко сжаты.
По силе и массивности защитники Безмолвия не уступали Астартес. Именно с такой целью их и создавали. Каждый обладал повышенной чувствительностью к движению, свету, теплу и запаху феромонов. Но они почему-то до сих пор не замечали приближения Волков.
Хавсер удивлялся, почему воины Тра до сих пор не обнажают оружие. У него началась паника. Великая Терра, они все забыли вытащить оружие! Эти слова едва не сорвались с его губ, когда Волки начали прыгать с балок каркаса на защитников, патрулирующих внизу.
Почти все целились в шею. Защитники обладали немалой массой, но веса одетого в доспехи Астартес, падавшего сверху, было достаточно, чтобы свалить их на пол. Астартес, не прибегая к оружию, голыми руками хватали свою жертву за голову и резко дергали вверх, ломая шейные позвонки.
Это было эффективное и безжалостное истребление. Волки использовали массу своего тела как противовес, помогающий разорвать усиленные сталью позвоночники. Первыми звуками сражения стали почти непрерывные щелчки пяти десятков сломанных шей. Треск звучал безостановочно, словно на огромной палубе запускали фейерверк. Словно хруст костяшек пальцев.
Завыли и зазвенели сигналы тревоги и медицинской помощи. Из поверженных охранников лишь немногие погибли безвозвратно, поскольку их жизненный процесс сильно отличался от человеческого. При разрыве связи между мозгом и предназначенными для сражений телами защитники просто стали беспомощными и неподвижными. Все огромное строение дока зазвенело от сигналов тревоги. По мере того как информация распространялась по различным каналам общественной сети Безмолвия, тревога передавалась с одного уровня на другой.
Теперь скрытность стала излишней.
После первых стычек Волки вскочили на ноги. И неожиданно у всех них в руках появилось оружие. Они выбрали самый быстрый способ вооружиться: завладеть уже готовым к бою оружием, зажатым в парализованных руках лежащих защитников. Волки поднимались с пола, уже держа наготове элегантные хромированные термоизлучатели и гравитационные ружья. Хавсер отметил про себя, хотя никогда и не упоминал об этом вслух, что это оружие в руках воинов Стаи выглядело очень необычно и неуместно. Все равно что стеклянные скульптуры или стерильные хирургические инструменты в зубах диких псов.
Вместо этого он в своем сказании отметил другое обстоятельство. Король Волков не зря учил применять против врагов их же собственное оружие. Противники могут создать удивительную броню, но Волки Фенриса на деле узнали, что эффективность вражеской защиты всегда пропорциональна эффективности его оружия. Возможно, это основательно продуманная философия, но, скорее всего, простой инстинктивный вывод. Вот вероятный ход мыслей противника: «Я знаю, что степень крепости брони может достичь значения X, поскольку я сумел этого добиться. Поэтому необходимо оружие, чтобы оно пробило броню крепости X, на случай столкновения с противником в такой же броне, поскольку это возможно».
Из термоизлучателей вырывались тонкие лучи испепеляющего яркого света, от которого резало глаза. Они не издавали шума, кроме резких хлопков, когда луч поражал цель.
Гравитационные ружья стреляли шариками из сверхплотного металла, которые оставляли размазанный след в воздухе, словно грязные пальцы на стекле. Это оружие было громче. Звук выстрела напоминал щелчок хлыста, сопровождаемый странными всхлипываниями энергетической батареи. В отличие от термоизлучателей, которые разрезали броню защитников и прожигали тело до внутренностей, гравитационные снаряды пробивали крошечные входные отверстия, зато на вылете оставляли огромные рваные раны. Пораженные защитники резко останавливались, когда грудь разрывали термолучи, и вздрагивали от ударов пуль, после чего из спины вылетали обломки пластика, осколки костей и брызги внутренней жидкости.
Это было жалкое зрелище. Военное искусство Безмолвия было известно не одно столетие и на много световых лет вокруг, а защитники представляли собой элитное подразделение. И вот теперь они падали, словно неуклюжие увальни в гололед, словно клоуны в пантомиме. Десяток, два десятка, три десятка воинов уже лежали — кто на спине, кто лицом вниз, но ни один из них не сумел ответить огнем на огонь. Ни один.
Когда защитники наконец начали сопротивляться, Волки разыграли следующую карту. Они побросали захваченное оружие и обратились к своему собственному. В основном к болтерам. Общественные сети Безмолвия поспешно проанализировали природу угрозы и организовали немедленное реагирование. Это заняло у них чуть меньше восьми секунд. Основной броней защитникам служила оболочка, сплетенная из стали, но у каждого из них в качестве дополнительного заграждения от внешней угрозы имелось регулируемое силовое поле. Всего через восемь секунд после начала стрельбы общественные сети Оламского Безмолвия успешно и точно идентифицировали примененное против защитников оружие и изменили структуру силовых полей.
В результате защитники были окружены барьером, препятствующим поражению термолучами и гравитационными шариками, но в тот же самый момент на них обрушился огонь имперских болтеров.
Репутации Безмолвия был нанесен еще один удар. Бойцы Тра, стреляя от груди, рассредоточились и продолжали истреблять пытавшихся перегруппироваться защитников.
«Вот для этого, — подумал Хавсер, — вот для такой работы, для таких заданий и существовали роты Волков».
Ему еще ни разу не приходилось видеть болтеры в бою. За все восемь с лишним десятилетий своего существования ни в одном вооруженном конфликте, свидетелем которого он был, он ни разу не видел, как стреляет болтер. Чрезвычайно мощные и до крайности простые, болтеры служили символом имперского превосходства и объединения Терры. Оружие стало отличительным признаком Астартес. Немногим людям хватило бы сил удержать его. Это грубое механическое оружие пришло из прошлых веков, а отсутствие сколько-нибудь сложных узлов сводило на нет риск отказа. Продукт грубой технологии, вместо того чтобы заменяться на более сложное и современное оружие, был лишь немного усовершенствован и увеличен в размерах. Астартес с болтером — это то же самое, что человек с карабином, только гораздо крупнее и мощнее.
Это зрелище заставило Хавсера вспомнить, насколько Волки отличаются от людей. Он уже довольно давно жил среди них и перестал обращать внимание на их гигантский рост.
Тем не менее, по сравнению с силами Безмолвия, Астартес выглядели гораздо привычнее.
Измерение черепа и прочие биологические исследования, которым подверглись захваченные в плен особи, подтвердили их терранское происхождение. В какой-то момент, еще до наступления Древней Ночи, одна из групп колонистов принесла генофонд Терры в этот удаленный и всеми забытый уголок Галактики. Командующий Сороковой экспедиционной флотилией, технические советники и ученые сошлись во мнении, что исход имел место в период Первой Великой Эры Технологии, по всей вероятности, еще пятнадцать тысячелетий назад. Уровень технологий Безмолвия был настолько высоким и так сильно отличался от терранских и даже, марсианских стандартов, что можно было предположить либо длительную изоляцию, либо влияние культуры ксеносов.
На какой-то ранней стадии жизни вне Терры люди Безмолвия отказались от своей человеческой сущности. Они существовали в больших сообществах, объединенные общественными сетями связи, которые подключались к мозгу сразу после рождения. Большей частью плоти они жертвовали еще в детстве, участвуя в ритуальных операциях, которые подготавливали их к переходу в искусственное тело. В конце концов во взрослых обитателях Безмолвия из органики оставались только мозг, череп и позвоночник.
Все это размещалось в шейном отделе элегантно спроектированного гуманоидного корпуса, содержащего машинные аналоги внутренних органов, необходимых для питания и поддержки мозга.
Именно поэтому вокруг подстреленных защитников вместо крови растекалась почти фиолетовая жидкость.
На головах жители Безмолвия носили колпаки из переплетающихся серебряных проводов, а вместо лиц у них были голографические маски. При поражении болтерными снарядами маски мигали и быстро исчезали, оставляя открытой добровольно принятую нечеловеческую наружность.
Хавсер спускался со всеми воинами Тра, но только сидя на шее Эски, который строго-настрого приказал ему хорошенько держаться. Он изо всех сил прижался к Астартес, и Эска помчался вниз, словно дополнительный вес не имел ни малейшего значения. Все время головокружительного спуска, когда от гибели его удерживали только судорожно сжатые на шее Эски пальцы, Хавсер не закрывал глаза. Он смог удержаться, потому что не раз прыгал вниз в трубах Этта, чтобы преодолеть страх высоты. Он смог это сделать, потому что знал, что так надо. От него этого ожидали.
На главном уровне, когда началась атака, Эска поставил его на ноги и приказал держаться в его тени. Огромная отполированная палуба уходила вдаль по обе стороны от них и слегка опускалась по краям, словно поверхность мира, наблюдаемая с орбиты. Каркас над головой напоминал переплетение зарослей колючего кустарника. В воздухе свистели болтерные снаряды.
Хавсеру не надо было напоминать об осторожности.
Через пять минут после начала схватки Безмолвие наконец начало огрызаться. Первая кровь Стаи пролилась, когда в Галега угодил гравитационный шарик. Выстрел превратил его левую руку от локтя и ниже в окровавленный сучок, на котором лязгали браслеты из разбитой брони. Не обращая внимания на боль, Галег бросился навстречу своему обидчику и замахнулся цепным топором. С его раненой руки с шипением поднимались струйки пара и сочилась кровь.
Выстрел был сделан не защитником. Трое «худяков» — облегченная и более технологичная версия — подобрали оружие убитого защитника и установили его на мостках. Они успели сделать еще два отчаянных выстрела, прежде чем Галег ворвался на трап и обезглавил врагов своим завывающим оружием. Он с наслаждением орудовал топором и издавал гортанные крики каждый раз, когда под его ударами трещали корпуса и искрили электрические цепи.
Покончив с тремя противниками, Галег заявил о своей готовности продолжать бой, взметнув над собой окровавленный кулак. От этого жеста у Хавсера похолодела спина.
Несколько защитников оборонялись у входа в главный инженерный отсек с помощью усиленного аналога гравитационного ружья, для управления которым требовалась целая команда. Мощный залп из невидимого источника мгновенно уничтожил Хьяда, первого из Волков, попавшего в зону обстрела. Медведь приказал своим воинам отойти в сторону. Подставлять себя под выстрелы не имело никакого смысла. Хавсер увидел, как Медведь вытащил небольшой цельнометаллический топорик и принялся высекать метки на переборке неподалеку от входа. Точные и четкие движения говорили о том, что он проделывал это не один раз: четыре глубокие зарубки образовали грубый ромб, а пятая легла поперек. Хавсер узнал рисунок на балке с первого взгляда.
Это было упрощенное до предела изображение глаза. Оберегающий символ.
Оламское Безмолвие проявило враждебность с первого момента контакта. Подозрительные и несклонные к сближению ни на каких условиях, его обитатели дважды оказывали сопротивление кораблям Сороковой флотилии, пытаясь выдворить экспедицию из космического пространства Безмолвия. Во время второй схватки Безмолвию удалось захватить в плен экипаж имперского корабля.
Командующий экспедиционной флотилией послал Безмолвию предупреждение о том, что главной целью Империума Терры являются мирный контакт и обмен и агрессивное поведение Безмолвия в этом случае недопустимо. Корабль и его экипаж должны быть освобождены. Необходимо начать переговоры и в диалоге с имперскими итераторами достичь взаимопонимания.
В результате было получено первое послание от Безмолвия. В нем подробно, словно ребенку или приручаемому животному, объяснялось, что именно Безмолвие является истинным и единственным наследником Терры. Как следует из его названия, мир в любой момент готов возобновить контакты с планетой-колыбелью. Безмолвие терпеливо ждет этого мгновения, несмотря на апокалипсические бури и потрясения.
А те, кто сейчас приблизился к планете, всего лишь притворщики. Они не те, за кого себя выдают. Это лишь грубая подделка какой-то чужой расы, имитирующая человечество.
Свои выводы Безмолвие подкрепляло присланными копиями результатов исследования пленников. Каждый пленник, как утверждало Безмолвие, продемонстрировал не менее пятнадцати тысяч отличий, что, согласно результатам вивисекции, неопровержимо свидетельствовало об их нечеловеческом происхождении.
Командующий Сороковой экспедиционной флотилией обратился за помощью к ближайшим Астартес.
Чем дольше Хавсер жил в Стае, тем больше Астартес старались с ним познакомиться. Неизвестные ему воины из рот, с которыми он не общался, приходили, разыскивали его и настороженно рассматривали золотистыми нечеловеческими глазами.
Они не пытались узнать его, чтобы доверять. Дело было не в доверии. Похоже, они хотели привыкнуть к чужому запаху, появившемуся в Этте.
Или кто-то, обладающий достаточной властью над стаей самых жестоких убийц Фенриса, приказал им принять его.
Казалось, что, как и в случае с Битуром Беркау, они придают огромное значение его сказаниям.
— Почему эти рассказы так важны? — спросил как-то вечером Хавсер, когда ему позволили разделить трапезу с Скарссеном и его партнерами по игре.
Настольные игры вроде хнефтафла, похоже, помогали воинам оттачивать стратегию.
Скарссен пожал плечами. Он был слишком занят, набивая рот мясом, совершенно не придерживаясь человеческих обычаев. Так не мог себя вести даже до предела изголодавшийся человек. Это были повадки зверя, подкрепляющего силы и не знающего, когда ему снова придется поесть.
Хавсер сидел над миской с рыбной похлебкой и горсткой сушеных фруктов. Астартес Фиф поглощали мьод и куски сырого мяса, красного и подпорченного, пахнущего медью и карболкой.
— Может, это из-за того, что вы ничего не записываете? — не унимался Хавсер.
Лорд Скарссен вытер с губ кровь.
— Воспоминания — это единственное, что имеет значение. Если ты что-то запомнил, ты сможешь сделать это снова. Или не делать.
— Вы учитесь?
— Это и означает учиться, — кивнул Скарссен. — Если ты можешь поведать сказание, значит, тебе известно, о чем идет речь.
— Кроме того, благодаря сказаниям мы не забываем о своих мертвецах, — вставил Варангр.
— И это тоже, — согласился Скарссен.
— Мертвецах? — переспросил Хавсер.
— Им становится тоскливо, если мы о них забываем. Ни один человек не должен оставаться одиноким и забытым своими товарищами. Даже если он стал вигхтом и ушел в темноту Подвселенной.
При свете лампы Хавсер попытался разглядеть лицо Варангра, но перед ним была только бесстрастная маска хищника.
— Когда я спал, — заговорил Хавсер, но умолк, поскольку еще не придумал окончание фразы.
— Ну? — раздраженно бросил Скарссен.
Хавсер встряхнулся, освобождаясь от мгновенного транса.
— Когда я спал… холодным сном, в котором вы меня держали… я слышал голос. Он говорил, что ему не нравится в темноте. Он скучает по огню и солнечному свету. Он сказал, что сотни, тысячи раз пересмотрел все сны. Он сказал, что не выбирал темноту.
Он поднял голову и обнаружил, что и Скарссен, и Варангр, и остальные воины Фиф перестали есть, уставились на него и внимательно слушают. Кое-кто даже не стер кровь с подбородка.
— Он сказал, что темнота выбрала его, — продолжил Хавсер.
Волки одобрительно забормотали, хотя их глотки превратили слова в негромкий рык леопарда.
Хавсер посмотрел на них. В мерцающем свете очага он видел среди теней только блестящие золотистые глаза и сверкающие зубы.
— Это был вигхт? — спросил он. — Я слышал голос из Подвселенной?
— У него было имя? — спросил Варангр.
— Кормек Дод, — ответил Хавсер.
— Значит, это не вигхт, — заявил Скарссен. Он ссутулился, как будто от разочарования. — Почти, но все же не он.
— Может, еще и похуже, — проворчал Трунк.
— Не говори так! — отрезал Скарссен.
Трунк склонил голову:
— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить.
Хавсер спросил, что все это значит, но ему никто не ответил. Его рассказ на короткое время возбудил в них интерес, но теперь тема была исчерпана. Ярл снова вернулся к разговору о смерти.
— Мы сжигаем своих мертвецов, — сказал Скарссен. — Таков наш обычай. На Фенрисе нет мест для погребения. Зимой земля твердая как камень, а летом ее очертания слишком изменчивы. Мы не ставим ни памятных знаков, ни надгробий, не роем могил на радость червям, как делают другие люди. Зачем все это мертвому человеку? Кто захочет, чтобы его вигхт был придавлен землей и прикован к одному месту? Если нить оборвана, он должен бродить там, где ему нравится. А надгробный камень пришпилит его к земле.
— Сказание лучше, чем камень, — добавил Варангр. — Лучше, чтобы помнить мертвых. А ты знаешь, как поминать мертвых, скальд?
Медик, лечивший его на полевой станции в Восточном Рожнике, потратил немного времени, чтобы рассказать, что им почти удалось спасти его ногу.
— Осколочное ранение вылечить нетрудно, — сказал он, словно обсуждая покраску стен. — Все дело в ударной волне. Тебя бросило в стену, а потом сверху упала балка.
Хавсер ничего не чувствовал. Он полагал, что все ощущения подавляли опиаты. Полевая станция Ломбардийского Хорта была в самом бедственном положении и явно испытывала недостаток снабжения. Халат, маска и шапочка медика не отличались чистотой, так что было ясно, что он не переодевается между посещениями пациентов. Но на хромированном инструментальном подносе рядом с его койкой лежало несколько недавно использованных шприцов. Медики тратили на него драгоценные препараты. Он пользовался особым вниманием. На важного пациента тратил свое время специалист.
Вполне вероятно, из-за него погибнут несколько солдат или, по крайней мере, будут страдать от боли.
А он ничего не чувствовал.
— Я уверен, аугментика компенсирует потерю, — ободряющим тоном сказал врач.
Он казался очень усталым. Вернее, его глаза казались усталыми. Поверх забрызганной маски Хавсер только и мог видеть что усталые глаза.
— Жаль, но здесь я больше ничего сделать не могу, — продолжал медик. — У меня нет соответствующих ресурсов.
Глаза без рта и носа. Хавсер ничего не ощущал, но сквозь наркотическое оцепенение пробилась какая-то мысль. Глаза без рта и носа, глаза поверх маски. Это неправильно. Он привык видеть по-другому. Рот без глаз. Улыбающийся рот и спрятанные глаза.
Потрясающие глаза, спрятанные под желтым визором.
— Василий, — произнес он.
— Хм? — откликнулся медик.
Снаружи донесся чей-то крик. Кибернетический транспорт привез новую партию носилок с ранеными.
— Василий. Капитан Василий.
— А. Она не выжила, — сказал медик. — Мы пытались ее спасти, но ранения оказались слишком тяжелыми.
Хавсер ничего не чувствовал. Его мысли недолго будут оставаться в таком состоянии.
— Мурза, — сказал он.
Губы стали липкими. Голос вытекал словно клей.
— Кто?
— Второй инспектор. Второй специалист.
— Мне очень жаль, — ответил медик. — Его убило взрывом. От тела почти ничего не осталось.
Хавсер помнил имена воинов, чьи нити оборвались во время взятия ремонтного дока на Безмолвии. Пятеро Астартес, пятеро бойцов Тра: Хьяд, Адтунг Седобородый, Глаз Шторма, Тьурл-на-Льду и Фултаг Красный Нож.
Две смерти он видел своими глазами, а впоследствии узнал все подробности об остальных, чтобы запомнить особенности каждого эпизода и соответственно отразить это в своем сказании.
К примеру, до того, как выстрел из тяжелой гравитационной установки превратил Хьяда в кровавый туман и груду обломков брони, воин лично уничтожил двух защитников Безмолвия. Один враг после удара был настолько изуродован, что уже не смог подняться на ноги, а второй попытался вцепиться в Хьяда, и его голографическое лицо замерцало, выдавая тщетные усилия преобразоваться в нечто более угрожающее. Но Хьяд кулаком пробил корпус противника и вырвал его позвоночник.
Да, Хьяд был таким, согласились воины Тра. Он не сдавался и шел до конца. Хорошее сказание.
Хавсер убедился, что нашел нужный стиль, и почувствовал себя увереннее.
Болтер Адтунга Седобородого был уничтожен в результате случайного попадания, но после этого он своим цепным мечом очистил от врагов целый сектор палубы ремонтного дока. Он с одинаковой легкостью крушил попадавшихся на пути «худяков» и защитников. Никто не видел, как два гравитационных снаряда пробили его броню, но Тхел, обнаруживший его тело сразу после смерти, сказал, что знаменитая борода Адтунга посинела от псевдокрови врагов. Его смерть была ненапрасной. После себя он оставил груду трупов и множество оборванных нитей. В концовке сказания об Адтунге Хавсер немного изменил принятой форме и упомянул о сне на фиолетовом снегу, чем заслужил одобрительное ворчание членов Тра.
Глаз Шторма ушел в Подвселенную после поражения раскаленным лучом. Он ослеп, а губы так обгорели, что уже не могли разомкнуться, но и после этого воин ударом топора рассек защитника от плеча до пояса. Хавсер своими глазами видел этот подвиг. Убитый воин увлекает в царство смерти своего противника.
Это сказание было воспринято в мрачном восхищенном молчании.
О Тьурле Хавсеру рассказал Эртунг Красная Рука. Тьурлом-на-Льду его прозвали из-за пристрастия к охоте даже на алебастрово-белых просторах Фенриса в период хель-зимы. С копьем или секирой он покидал безопасные недра горы и уходил на высокие плато Асахейма. О нем говорили, что его кровь никогда не остынет. А Эртунг добавлял, что это из-за выпитого мьода.
В тот день Тьурл охотился на палубах ремонтного дока. Он взял много трофеев. Так сказал о нем Хавсер. Ярость Тьурла не остывала ни на мгновение. Он не чувствовал холода.
Последним из павших был Фултаг Красный Нож. Последний эпизод, прежде чем закончить сказание о схватке в ремонтном доке. Фултаг возглавил атаку на контрольный центр Безмолвия и перерезал глотку общественной сети, так что вся информация вылетела из нее бесполезным шумом.
Вопреки ожиданиям Хавсера атака не стала актом вандализма. Воины Фултага не поддались жажде разрушения по отношению к предметам изощренной цивилизации и не крушили все подряд без разбору. Они выводили из строя главные узлы управления при помощи магнитных мин, прицельной стрельбы и грубой силы, но основную часть системы оставили Механикум для изучения и, если потребуется, для дальнейшего использования.
Высшие существа Безмолвия явно опасались возможности стрельбы в центре управления, и ни один из защитников здесь не был вооружен. Вместо этого весь отсек — геодезический купол в центральном доке прямо под Инструментом — охраняли суперзащитники. Это были настоящие титаны, усиленные тяжеловесы с ударными палицами и ускорительными молотами. У некоторых из них, словно у синекожих богов древних индузов, было по две пары верхних конечностей. А у других было по две головы, два посаженных рядом черепа для рудиментарных органических компонентов, закрытых серебристыми колпаками и голографическими масками.
Воины Фултага показали им, как надо управляться с секирами. Подошедший на помощь Улльсте стал свидетелем боя. Он рассказывал, что от каждого удара могучих конечностей сотрясалась вся палуба. Сокрушительные выпады валили с ног и суперзащитников, и Волков. В этой неистовой безжалостной схватке, охватившей все подходы к центральному отсеку, отлетающие тела громили сверкающие окна и разбивали пульты. Матовое покрытие пола мгновенно засыпали осколки стекла и пластмассы, обильно политые фиолетовой псевдокровью.
Первого суперзащитника Фултаг сбил с ног еще на ведущем к входу в купол пандусе. Он уклонился от удара палицей. Если бы он промедлил, оружие уничтожило бы его, несмотря на фенрисийскую закалку. Звук рассекающей воздух палицы можно было сравнить только со вздохом запыхавшегося фьорулалли,[31] огромного морского чудовища.
Но, уворачиваясь от удара, Фултаг оступился, и исправить позицию до следующего выпада уже не хватало времени. Вместо этого он сумел размахнуться и обрушить на врага обух своей секиры. Тяжелое оружие разбило броню суперзащитника и нарушило работу конечностей с одной стороны. Это уравняло силы.
Фултаг мгновенно перевернул секиру и занял соответствующую позицию. Мощным ударом сверху вниз он отсек секирой одну руку суперзащитника повыше локтя, а вторую — у кисти. Обрубки, все еще сжимавшие окутанную энергетическим полем палицу, тяжело упали на палубу. Из разорванных гидравлических трубок хлынула фиолетовая жидкость.
Суперзащитник покачнулся и замер, словно не зная, что делать дальше.
— Да падай уже! — взревел Фултаг и ударил его ногой, как будто распахивал дверь.
Несколько бойцов его команды схватились с противниками на верхнем конце пандуса, у самого входа. Входной люк оказался заблокированным дерущимися воинами. Фултаг запрыгнул на перила пандуса, а оттуда взобрался на парапет, идущий по внешней стороне купола. Добравшись до первого окна, он выбил его рукояткой секиры и ворвался внутрь.
Сидевшие за пультами управления «худяки» повскакали с мест, как только окно взорвалось градом осколков, и поспешно стали отсоединяться от системы, пытаясь убежать. Одного из них Фултаг настиг и разрубил надвое. Затем на него бросился суперзащитник, и он отбил его палицу рукояткой оружия. Схватив секиру обеими руками, он словно копьем ударил врага в грудь, а потом лезвием рассек ему правое плечо.
Оружие застряло в теле воина Безмолвия. Но суперзащитник не умер. Он рванулся навстречу Фултагу. Волк выхватил нож, которым обрезал так много нитей, благодаря чему получил свое прозвище. При столкновении они рухнули на один из пультов, так что почти выбили его из креплений на полу и оборвали часть кабелей. Суперзащитник схватил Фултага за горло, но тот успел вонзить нож прямо в центр его лица.
Враг умер, и его обмякшее тело осталось лежать на пульте, словно жертва на алтаре.
Фултаг не успел оторваться от поверженного врага и встать на ноги, как второй суперзащитник нанес ему удар по спине своим молотом. Оружие разбило броню и раздробило ему левое бедро. С яростным ревом он обернулся к новому противнику, гневно сверкая золотистыми глазами. Сверхчеловеческая система жизнеобеспечения Астартес уже подавила боль, заблокировала поврежденные кровеносные сосуды и впрыснула адреналин, чтобы Фултаг мог продолжать двигаться на перебитой ноге.
Напавший на него суперзащитник был одним из четырехруких и двухголовых монстров. Его туловище было шире кузова лендспидера марки «Тайфун». Молот в его мощных конечностях казался церемониальным жезлом. Фултагу удалось уклониться от смертоносного удара, и молот обрушился на сорванный с места пульт и тело лежавшего на нем суперзащитника. Но очередной выпад достиг цели, сорвал правый наплечник и швырнул Астартес в сторону, к следующему ряду пультов. Фултаг зарычал, оскалив зубы и разбрасывая с губ капли крови. Раненый волк, но от этого он еще опаснее.
Он бросился на суперзащитника и попытался зажать его руки, чтобы избежать новых ударов. Воин Безмолвия был вынужден отступить на несколько шагов, но никак не мог освободить свои верхние конечности. Вторая пара рук вцепилась в разбитую броню и поврежденное бедро Фултага. Астартес вскрикнул от боли и нанес удар головой по левому черепу суперзащитника, что привело к замыканию в цепях голографической маски. Под голограммой открылось истинное лицо — очищенный от кожи череп, опутанный гибкими проводами. Из впадин смотрели лишенные век глаза. После удара головой один из них мгновенно раздулся и наполнился псевдокровью.
Фултаг с утробным ревом повторил удар. Противник отшатнулся, и в этот момент Волк попытался вырвать из рук суперзащитника его молот. Но скользкая от фиолетовой жидкости рукоять выскользнула из пальцев. Тогда Фултаг рванул на себя левый имплантат. Голова выскочила из плечевого гнезда вместе с шеей и обрывком позвоночника. Выдернутый череп вызвал извержение жидкости, словно послед при родах. Фултаг сплюнул.
Он схватил оторванную голову за обрывок позвоночника, раскрутил ее, как раскручивают перед броском пращу, и стал бить суперзащитника, пока не расколол его второй череп.
Воины Тра одобрили его поступок.
После этого к Фултагу устремились другие враги, а единственным оружием в пределах досягаемости был ускорительный молот. Это и сгубило Фултага. Как только против защитников стало применяться их собственное оружие, Безмолвие предприняло определенные меры. В то же мгновение, когда Фултаг попытался взмахнуть молотом, из его рукоятки вырвался мощный энергетический заряд, который и сжег воина на месте.
Люди, сидевшие вокруг, мрачно закивали. Обман, ловушка, хитрость врага — все это обыденность войны. Они поступили бы точно так же, как Фултаг. Он погиб с честью и сдерживал натиск суперзащитников, давая возможность воинам Тра захватить центр управления.
О павших воинах заботились волчьи жрецы. Их темные фигуры Хавсер мельком видел в день своего пробуждения в госпитале-морге. Жрец, служивший в Тра, носил имя Найот Плетущий Нити.
Гибель Фултага причиняла Хавсеру наибольшее беспокойство. Органические составляющие его тела сгорели полностью, и Найоту Плетущему Нити ничего не осталось.
Хавсер не знал, что это означает.
Корабль подошел сразу, как только Тра доложила о захвате ремонтного дока. Все почувствовали, как задрожала мегаструктура от сокрушительных ударов мощных корабельных энергетических орудий. Выстрелы уничтожили второстепенные доки и обслуживающие их корабли, после чего основной док был окончательно выведен из строя.
Палуба продолжала вибрировать. Вдали, словно аритмичные удары гонга, рождающие эхо в мраморном дворце, слышались глухие раскаты. Воздух вокруг стал другим — более сухим, как будто в нем растворился пепел или сажа. Хавсеру стало страшно. Страшнее, чем в разгар сражения среди воинов Тра. Он представил себе многочисленных калькулюс бомбарди в монашеских капюшонах, выстроившихся на золотых хорах вокруг артиллерийской батареи корабля и монотонно распевавших сложнейшие алгоритмы прицеливания. Вероятность ошибки всегда есть, и достаточно малейшей неточности, одной неверной цифры, чтобы луч мегалазера на дистанции в шестьдесят тысяч километров отклонился на метр вправо или влево. Весь ремонтный док тогда взорвется, словно бумажный фонарик, наполненный горючим газом.
Хавсер понимал, чем это вызвано. Он верил, что воины Тра сумеют защитить его даже от самых опасных суперзащитников. Он боялся только в тех случаях, когда они не имели возможности контролировать ситуацию.
Война вступила в следующую фазу. Стало известно, что атаку на мир начали штурмовики Сороковой экспедиционной флотилии. Воины Тра, решив понаблюдать за сражением, поднялись на самую верхушку дока.
Верхние пропускные шлюзы уже были открыты, чтобы обеспечить посадку эскадрильям кораблей армии и Механикум, переправлявшим персонал в помещение дока. Вслед за Волками Хавсер тоже посмотрел вниз сквозь переплетение балок на швартующиеся шаттлы. Распахнутые настежь люки и ворота грузовых отсеков были похожи на крылья мифических птиц.
Под ними гигантским апельсином простиралась планета. Отраженные солнечные лучи в разреженном воздухе светили ярче неоновых ламп.
Воины Тра, стремясь получить наилучший обзор, выбрались на наружную решетку. Возможность падения с этой огромной высоты их совершенно не беспокоила. Хавсер попытался следовать их примеру, но с трудом подавлял желание ухватиться за какие-нибудь поручни или чью-то руку. Вслед за Эской, Богударом и Ойе он забрался на поперечную балку, а остальные Волки расположились вокруг на опорных рамах.
Километрах в трех ниже их появился строй мощных сил развертывания, и воины принялись внимательно их рассматривать. Время от времени кто-то указывал на технические особенности судов. Что больше всего поразило Хавсера, так это поведение трех стоявших рядом с ним воинов. Они припали к мосткам, словно звери, наблюдающие за жертвой с высокой горы. Ойе присел на корточки, двое других сильно пригнулись. Словно разгоряченные псы, решил Хавсер. Напружиненные, тяжело дышащие, готовые мгновенно сорваться с места. И тяжелая броня, казалось, им ничуть не мешала.
Россыпь мелких, но ослепительно-ярких вспышек на фоне неоново-оранжевого сияния внизу известила их о начале бомбардировки поверхности планеты. Взрывы подняли тучи пыли и дыма, и атмосферу Безмолвия обезобразили темные пятна. Апельсин теперь казался помятым. Медленно плывущие внизу корабли начали сбрасывать десантные капсулы: за огромными транспортными кораблями потянулись шлейфы то ли семян, то ли чешуи.
Волки стали комментировать происходящее. Ойе презрительно посмеялся над командующим Сороковой флотилией и его стратегами, не догадавшимися синхронизировать наступление с прохождением по планете границы света и тени, как сделал бы он сам, чтобы воспользоваться психологическим и тактическим преимуществом при наступлении ночи. Эска согласился с ним, но добавил, что он тоже предпочел бы атаку в ночное время, но вот солдатам армии вряд ли понравилось бы сражаться в темноте.
— Скверные глаза, — произнес он, словно говорил об инвалидах или животных. — Прости.
Последнее слово он бросил через плечо Хавсеру, сидевшему позади и вцепившемуся в поручень побелевшими пальцами.
— За что? — удивился Хавсер.
— Он просит прощения у твоего человеческого глаза, — пояснил Богудар.
— Может, кто-то должен оказать тебе услугу и выдавить второй глаз тоже, — сказал Ойе.
Трое Волков рассмеялись. Хавсер тоже засмеялся, чтобы показать, что понял шутку.
Волки снова стали наблюдать за вторжением.
— Нет, если бы я был командующим, — не унимался Эска, — я бы забросил в их главный город Огвая, а через недельку вернулся бы за ним, но сначала окатил бы его водой.
Три Волка снова рассмеялись, сверкая оскаленными зубами. Они хохотали так сильно, что под Хавсером затряслись мостки.
Внезапно раздался крик. Все обернулись посмотреть, в чем дело.
Медведь и еще один воин Тра по имени Орсир наконец выбили из укрытия группу защитников, которые испепелили Хьяда у входа на пандус. Захваченных воинов выволокли на открытое место, где уже собрались Волки Тра, и изрубили на части. Сцена напоминала ритуальное убийство, но казалась излишне жестокой. Несмотря на то что обитателей Безмолвия трудно было назвать людьми, Хавсер обнаружил, что старается смотреть в другую сторону, не желая, чтобы в памяти остался этот эпизод. Для «худяка», командира орудийного расчета, они приберегли самые жестокие испытания. Воины Тра криками выражали свое одобрение, они наблюдали за расчленением с удовольствием.
— Они изгоняют зло, — раздался голос Огвая.
Хавсер поднял голову. Он даже не слышал, как подошел массивный, покрытый сажей ярл.
— Что?
— Они заставляют его уйти, — пояснил Огвай. — Мучают его, чтобы зло не вздумало вернуться. Они причиняют ему боль, заставляют страдать, чтобы ему больше не хотелось нас потревожить.
— Я понимаю.
— Надеюсь, что понимаешь.
Охранники умерли. Волки оставили их тела там, где они упали.
Хавсер увидел, что Медведь поднялся по пандусу и, вытащив топорик, высек уже знакомый ему оберегающий символ.
— Я встретил и проводил семьдесят пять лет, — сказал Каспер Хавсер. — И пятьдесят лет я работал над проектом…
— И награда Даумарл это подтверждает.
— Могу я закончить?
Генрик Слассен кивнул и ободряюще махнул закованной в перчатку рукой.
Хавсер с трудом сглотнул. Во рту у него пересохло.
— Я работал пятьдесят лет, — повторил он. — Я создал концепцию Консерватория, начиная с нуля. Меня воспитал человек, понимающий значение знаний, значение сохранения информации.
— Мы все в этом убеждены, доктор Хавсер, — сказал один из тридцати шести рубрикаторов, сидевших позади Слассена за партами.
Хавсер попросил Василия устроить встречу не в кабинете ректора, как настаивал Слассен, а в Театре-без-Названия, в лекционном зале колледжа, отделанном темными деревянными панелями. Это был психологический прием: Слассен и его свита расселись на студенческих откидных скамьях, а Хавсер выступал в роли преподавателя.
— Мне кажется, доктор еще не закончил, — заметил Василий, обращаясь к рубрикатору.
Он говорил совершенно спокойно, но в голосе отчетливо прозвучали нотки осуждения. Василий стоял за левым плечом, но Хавсер, не оборачиваясь, знал, что его помощник держит руку в кармане куртки, куда тайно положил небольшой флакон с лекарством на тот случай, если ситуация станет чересчур напряженной для его начальника.
Этот человек слишком беспокоится о нем. Но это приятно.
— Работа, проделанная Консерваторием, — продолжал Хавсер, — проделанная мной… была направлена на расширение человеческого понимания космоса. Дело не в том, чтобы собрать огромное количество данных и поместить их в недоступный архив.
— Доктор, объясните, как такое может произойти? — спросил Слассен.
— Объясните мне, пожалуйста, как обычный человек может получить доступ к информации из базы данных Администратума, — предложил Хавсер.
— Есть определенный порядок. Делается запрос…
— И он требует одобрения. Должностных лиц. На получение положительного решения уходят годы. Причину отказа могут не объяснить, и решение не подлежит пересмотру. Информационные ресурсы, бесценные информационные ресурсы размещаются в том же огромном котле, что и общие административные сводки. Василий?
— Согласно сведениям Кабинета эффективности, централизованные информационные фонды Империума удваиваются каждые восемь месяцев. Скоро даже простое составление каталогов этой информации станет практически невозможным. Через год или два…
Слассен даже не взглянул в сторону помощника Хавсера.
— Как я понимаю, возникла проблема доступа к информации и организации наших архивов. Я буду рад изучить эти вопросы…
— Это не вопросы, младший секретарь, — прервал его Хавсер. — Я уверен, что это симптомы. Это ненасильственные способы цензуры и запрета. Это искусный способ контроля над информацией и ее тщательного распределения.
— Ваши слова звучат как обвинение, — сдержанно произнес Слассен.
— И это еще не самое страшное, что я намерен вам сегодня сказать, младший секретарь, — сказал Хавсер, — так что потерпите. Контроль над информацией — это уже достаточно плохо. Заговор, имеющий целью ограничивать и регулировать свободное пользование общими знаниями человечества, еще хуже. Но самое страшное — это угроза невежества.
— Что?! — воскликнул Слассен.
Хавсер поднял голову и взглянул на потолок лекционного зала, где среди гипсовых облаков порхали и резвились написанные яичной темперой ангелочки. По правде говоря, у него немного кружилась голова.
— Невежество, — повторил он, — Империум так стремится удержать контроль над знаниями, что попросту складирует все подряд, не проводя ни оценки, ни экспертизы. Мы обладаем информацией, но не изучаем ее. Мы не знаем, что у нас есть.
— Это вопросы безопасности, — вставил один из рубрикаторов.
— Я это понимаю! — воскликнул Хавсер. — Я только прошу о прозрачности. Возможно, об аналитической обработке поступающих сведений. Об их оценке. Прошло шесть месяцев, как Эмантин назначил вас на эту должность, младший секретарь. Шесть месяцев с тех пор, как вы начали окутывать Консерваторий густым туманом Администратума. Мы теряем опору под ногами. Мы больше не развиваемся и не задаем вопросов.
— Мне кажется, вы преувеличиваете, — заявил Слассен.
— Только за прошлую неделю, — продолжал Хавсер, взяв поданный Василием информационный планшет, — сто восемьдесят девять археологических и этнических отчетов через ваш офис были направлены прямиком в Администратум, минуя Консерваторий. Девяносто шесть из них были субсидированы нами.
Слассен промолчал.
— Много лет назад, — сказал Хавсер, — так много, что я не решаюсь подсчитывать, я задал вопрос одному человеку. В некоторой степени этот вопрос привел Консерваторий к его нынешнему состоянию. Он состоит из двух частей, и мне интересно, сможете ли вы на него ответить.
— Продолжайте, — кивнул Слассен.
Хавсер пристально посмотрел ему в лицо.
— Знает ли кто-нибудь, почему наступила Эра Раздора? И как мы дошли до того, что оказались во мраке Древней Ночи?
— Что ты делаешь? — спросил Василий.
— Заканчиваю укладывать вещи, — ответил Хавсер. — Не поможешь?
— Ты не можешь уйти.
— Могу.
— Ты не можешь все бросить.
— Я уже это сделал. Я известил младшего секретаря Слассена о своем желании на некоторое время покинуть проект. Кажется, это называется длительный отпуск.
— И куда ты собираешься?
— Возможно, на Калибан.[32] В библиотеки бастиона направлена исследовательская миссия для изучения бестиариев Великих и Ужасных. Неплохая идея. Или на Марс. Еще у меня есть приглашение на симпозиум Адептус. Интересно и перспективно.
— Это всё твои эмоции, — продолжил Василий.
Академическую квартиру на верхнем уровне улья, полностью обставленную и отделанную, заливал полуденный свет, проникающий сквозь решетчатые ставни. Лишь немногие предметы в этой комнате принадлежали лично Хавсеру, и сейчас он раздраженно швырял их в складной чемодан. Он уложил одежду, несколько любимых информационных планшетов и бумажных книг, доску для игры в регицид.
— Ответ младшего секретаря был легкомысленным, — продолжил Василий. — Шаблонным. Он ничего не значит. Это политическая чепуха, и я уверен, если он задумается, то заберет свои слова обратно.
— Он сказал, что это не важно, — напомнил Хавсер.
Он перестал собирать вещи и посмотрел на своего помощника. В руке он держал маленькую игрушечную деревянную лошадку, решая, брать ее с собой или нет. Она уже долгие годы сопровождала его.
— Василий, он сказал, что это не имеет значения. Причины наступления Эры Раздора не имеют значения для нового золотого века. Большей глупости я никогда не слышал!
— Да, это недопустимое высокомерие, — согласился Василий.
Хавсер слабо усмехнулся. Вследствие стресса, как обычно, разболелась нога. Он поставил лошадку обратно на полку. Игрушка ему не нужна.
— Я ухожу, — сказал он. — Я уже слишком давно не работал в полевых условиях, слишком давно. Мне до тошноты надоели это битье баклуш и политические дрязги. Это не мое дело. Я никогда не хотел быть чиновником, ты понимаешь, Василий? Никогда. Это противно моему характеру. Я должен работать на раскопках или в библиотеке, со скребком, блокнотом и пиктером. Я ухожу ненадолго. Самое большее — на несколько лет. Этого хватит, чтобы прочистить мозги и освежить планы на будущее.
Василий покачал головой:
— Знаю, я не должен с тобой об этом говорить. Мне давно знаком этот твой взгляд: «Держись подальше от безумца».
Хавсер усмехнулся:
— Ну, видишь? Ты знаешь, каким приметам надо следовать. Ты предупрежден.
Домашний мир Безмолвия, этот неоновый оранжевый шар, на самом деле в стратегически важных местах был покрыт льдами. Как оказалось, Безмолвие искусственным путем увеличило толщину льдов, образуя своего рода броню.
Огвай получил следующее послание с просьбой о помощи.
— Спускаемся на поверхность, — сказал Фит Богудар Хавсеру. — И ты с нами. Составишь сказание.
Его слова подразумевали вопрос, но прозвучали как непререкаемое утверждение.
На верхние стоянки дока уже прибыли «Грозовые птицы». Воины Тра готовили оружие и снаряжение и выстраивались для посадки в машины, но Хавсер заметил, что некоторые из них заняты полушутливыми спорами.
— О чем это они? — спросил он у Богудара.
— Они решают, на какой птичке полетишь ты, — сказал воин. — На Фенрис ты упал с неба и стал известен как Бедовая Звезда. Никто не хочет спускаться на поверхность вместе с падшей звездой.
— Могу себе представить, — пробормотал Хавсер. Он подошел к Астартес. — На каком корабле полетит Медведь?
Кто-то показал ему машину.
— Значит, и я полечу на ней. — Хавсер направился к «Грозовой птице». — Медведь не даст мне упасть с неба во второй раз.
Воины Тра рассмеялись, все, кроме Медведя. Но в смехе слышалось гортанное рычание леопарда.
Хавсеру пришлось закрыть нос и рот пластековым респиратором, поскольку состав атмосферы не слишком подходил для человеческого организма. Астартес в таких мерах защиты не нуждались. Некоторые из них даже не надевали шлемов.
Вид открывался удивительный. Небо, лишь слегка прикрытое дымкой, по цвету было похоже на купол из океанического янтаря, но казалось прозрачным, словно дутое стекло. Все вокруг приобрело оранжевый оттенок. Увиденная картина что-то напоминала Хавсеру, но он не сразу понял, что именно.
А когда наконец понял, воспоминания оказались необычайно пронзительными. Осетия, за несколько дней до его сорокового дня рождения; капитан Василий с усмешкой протягивает ему свой тяжелый шлем, и он изумленно моргает, глядя через огромный визор на мир, окрашенный в оранжевый цвет.
Потом у него в голове зазвучал «Марш Объединения», исполняемый на старом клавире, и Хавсер постарался переключить мысли на что-нибудь другое.
Они приземлились на громадной ледяной равнине. Раскинувшаяся под оранжевым солнцем поверхность была ровной, но слегка подернулась рябью, словно рельефное покрытие для пола, только что вышедшее из-под пресса. Тем не менее это был лед. Рябь образовалась из мельчайших, мгновенно замерзших волн. Образцы, взятые инженерной службой продвигающейся армии, подтвердили химический состав, полученный при орбитальном сканировании. Через равные промежутки приблизительно в шестьсот семьдесят километров, словно бутоны гвоздики в ароматическом шарике, изо льда поднимались громадные башни, схожие по размерам с верхушками городов-ульев, а по архитектуре — с ремонтным доком на орбите.
Первое, что сказали Волки неподалеку от Хавсера: здесь невозможно охотиться.
Это означало, что лед был стерильно чистым. Хавсер и сам это ощущал. Окружающий ландшафт сильно отличался от белых просторов Асахейма. Это была искусственная равнина. А башни, как он понял, представляли собой генераторы. Столкнувшись с угрозой инопланетного вторжения, Оламское Безмолвие воспользовалось высокими технологиями, чтобы увеличить полярные ледники и сформировать оборонительные щиты. Полученный ледяной покров обладал такой толщиной и плотностью, что большая часть орбитальной бомбардировки прошла впустую.
А подо льдом скрывались города Безмолвия, где готовилось контрнаступление.
Имперская Армия сосредоточила обстрел на нескольких башнях, и в наступление были брошены колоссальные силы. Хавсер увидел, как по ледяному полю к одному из сооружений хлынули потоки людей и бронированной техники, и в одно мгновение мосты пилона и опорные раскосы скрылись из виду. Лед вокруг башни потемнел после массированного обстрела, и ледяная корка вокруг основания начала подтаивать, что указывало на возможные повреждения внутреннего устройства.
Повсюду полыхало пламя. К охристому небу от подбитых машин, которые на фоне общей массы атакующих казались просто точками, тысячами нитей поднимались столбы темного дыма. Грандиозный масштаб битвы было невозможно постичь, словно фон на батальной картине, где на первом плане изображен генерал или герой с поднятым мечом, попирающий вражеский шлем. Хавсер всегда полагал, что подобные апокалипсические сцены сильно преувеличены с целью подчеркнуть величие центральной фигуры.
Но теперь перед ним развернулась невиданная ранее сцена: поле битвы величиной с целый континент, вооруженная армия численностью в несколько миллионов — и это лишь одна из многих, разосланных Империумом по пробуждающемуся космосу. В какой-то пугающий момент ему открылись противоречивые масштабы человечества: гигантский размах, позволивший расе людей господствовать в Галактике, и микроскопическая фигурка солдата в шинели, одного из бесчисленного множества, падающего и исчезающего под ногами своих товарищей, идущих на штурм вражеских укреплений.
Оборона Безмолвия хлестала ряды атакующих с сокрушительной надменностью. Оружие Безмолвия крушило и разбивало броню, лед и человеческие тела и, казалось, деформировало даже воздух. На верхушке грозной башни медленно поворачивались и направляли на землю убийственные потоки энергии массивные огневые установки, похожие на прожекторы маяка. Эти лучи оставляли в плотных рядах атакующих имперцев черные дымящиеся шрамы.
Сверхтяжелые танки плотной колонной подошли по льду и начали обстрел нижних уровней башни. Часть конструкции взорвалась, выбросив в воздух огромный фонтан обломков. На большом расстоянии взрывы казались мелкими вспышками, а тучи осколков чуть больше клуба выдыхаемого пара, но Хавсер понимал, что все дело в масштабе. Башня была гигантской. А выбросы пыли и осколков такого размера могли появиться после уничтожения целого городского квартала.
На его глазах рухнула целая секция моста, и имперские солдаты полетели в расщелину, отделявшую башню от массива шельфового льда. Сотни солдат, кувыркаясь в воздухе, блестя галунами и оружием, посыпались вниз. Вместе с ними с разбитой секции упало несколько бронемашин, у которых даже в воздухе продолжали вращаться и лязгать гусеницы. Они направлялись на штурм главных ворот, все это время остававшихся плотно закрытыми. Минут через пять рухнула следующая секция моста. Это случилось после того, как одна из огневых установок не выдержала танкового обстрела и, подобно оползню, съехала вниз. Ее тяжесть, переместившаяся с главной башни на мост, вызвала разрушение еще одной секции.
«Сколько же тысяч жизней оборвалось в эту секунду, — подумал Хавсер. — А в этом взрыве? В этом грохоте? Что я здесь делаю?»
— Пошли. Ты, скальд, пойдешь со мной.
Он оторвался от созерцания Армагеддона и увидел освещенное пламенем лицо Медведя. Он не то что не улыбался, даже не был просто приветлив. Хавсер давно понял, что это отличительная черта угрюмого Волка. А сейчас, как полагал Хавсер, Медведь был особенно мрачен, поскольку ему, Астартес, приходилось решать проблемы, связанные с человеком. И это на глазах не только всей роты, но и всей Влка Фенрика.
— Куда? — спросил Хавсер.
Медведь слегка оскалился:
— Куда я скажу.
Повернувшись, он кивком показал Хавсеру, куда ему следует идти.
Они покинули присыпанный желтой пудрой выступ ледяной гряды, откуда за сражением наблюдала большая часть воинов Тра. Позади янтарное небо постепенно заполнял столб кремового цвета. Он поднимался над местом сражения и расползался по небосклону медленно и угрожающе, словно подкрашенный ледник. В верхней части, где столб начинал расширяться, диаметр его уже достиг семидесяти километров, и армейским вертолетам и штурмовикам, направлявшимся к башне, приходилось двигаться в сернистой пелене исключительно по приборам.
Вслед за Медведем Хавсер начал подниматься по склону. Желтоватая ледяная пыль оседала на темных, почти угольно-серых доспехах. Хавсер время от времени скользил и оступался на пологом склоне, когда ледяная корка проваливалась под ним, но Медведь двигался вперед широкими уверенными шагами, массивные ботинки на металлической подошве позволяли ему устойчиво держаться на льду, сохраняя равновесие. Хавсер начал отставать.
Он остановил взгляд на черных кожаных ремешках и рунических тотемах, привязанных к поясу Медведя, и представил, как хватается за них, пытаясь угнаться за воином.
Извилистой тропой они продолжали подниматься по склону холма мимо групп отдыхающих Волков, мимо возвышающихся над всеми монстров-терминаторов в сверкающих на солнце доспехах, мимо трэллов, суетившихся над требующими ремонта доспехами, пока их повелители нетерпеливо ждали возможности снова вернуться туда, откуда могли наблюдать за битвой. Терминаторы, обращенные лицами к месту сражения, стояли безмолвно и неподвижно, словно литые бронзовые скульптуры.
За пределами не отмеченной, но точно определенной территории наблюдательного пункта Тра расположились тыловой эшелон и группы снабжения армейских лагерей, превратив огромную равнину в настоящий базар. Между позициями Тра и ближайшим армейским постом осталась мертвая зона — полоса шириной около двух километров, что свидетельствовало о явном нежелании солдат, офицеров и просто спутников Имперской Армии попадаться на глаза Волкам Фенриса.
«Если бы они только знали, — подумал Хавсер. — На Фенрисе нет волков».
— Не отставай! — крикнул Медведь, обернувшись к Хавсеру.
На его лице наконец появилось выражение. Выражение досады. Черные волосы растрепались, глаза сверкали демонической злобой.
Хавсер вспотел в своем комбинезоне и наброшенной на плечи шкуре. Он давно запыхался, и солнце сильно припекало затылок.
— Я иду! — крикнул он в ответ.
Он вытер пот с лица и с силой потянул воздух из трубки, идущей от респираторной маски. Затем остановился, чтобы восстановить дыхание. Ему стало интересно, насколько он сможет разозлить Медведя. И что тот при этом сделает.
Он надеялся, что Медведь его не ударит.
Медведь наблюдал. Перед атакой на ремонтный док он заплел волосы на лбу и висках в косички, чтобы надеть шлем модели «Марк-IV». Одна из косичек расплелась, и прядь падала на глаза. Поджидая Хавсера, Медведь принялся заплетать ее снова.
Хавсер еще раз глубоко вдохнул, повертел головой, разминая мышцы, и догнал Астартес.
Вскоре они прибыли в расположение армии. Высадка началась всего несколько часов назад, но лагерь уже выглядел как большой город колонистов. Грузовые корабли класса «Арвус» и «Авес» в клубах морозного пара все еще садились и взлетали на дальнем краю лагеря. Солнечные лучи в морозном тумане рассыпали осколки радуг. Лоскутное одеяло лагеря, состоящее из сборных навесов и жилых модулей вперемежку с поддонами, контейнерами, ящиками и машинами самых разных расцветок — от золотистых до хаки, — казалось Хавсеру пятном плесени или лишайника, разросшегося на девственно-чистой поверхности льда. Позже, когда он упомянул о своем впечатлении, оно также заслужило одобрение Волков.
На границе лагеря никто не попытался их остановить. По периметру базы в пикетах стояли Саваренские Харриеры в киверах и с золочеными жезлами и воины элитной дивизии Убийц G9K, одетые в длинные маскхалаты поверх полусиловых доспехов. Никто не осмелился преградить им путь. Ни одно дуло не повернулось в их сторону. Завидев приближающегося Волка и плетущегося следом человека, солдаты тотчас вспоминали о каких-то очень важных делах. «Улицы» между рядами палаток перед ними оказывались совершенно пустыми.
Лагерь был похож на настоящий шумный базар, только вместо торговцев здесь сновали военные снабженцы, а весь товар состоял из боеприпасов и оборудования.
— Куда мы идем? — спросил Хавсер.
Медведь ничего не ответил и продолжал шагать по лагерю.
— Эй! — закричал Хавсер и пустился за ним вдогонку.
Поравнявшись с Астартес, он схватился рукой за толстый закругленный край левого обшлага. Керамит оказался обжигающе холодным.
Медведь остановился и очень медленно повернулся. Он посмотрел на Хавсера. Потом перевел взгляд на хрупкую руку человека, коснувшуюся его руки.
— Я сделал что-то не так? — спросил Хавсер, поспешно отдернув руку. — Почему ты меня недолюбливаешь?
Медведь отвернулся и продолжил путь.
— Мое мнение немного значит, — сказал Медведь. — Но я не думаю, что тебе нужно здесь находиться.
— Здесь?
— Со Стаей. — Медведь снова остановился и оглянулся. — Зачем ты пришел на Фенрис?
— Хороший вопрос, — вздохнул Хавсер.
— И каков же ответ?
Хавсер пожал плечами.
Медведь отвернулся и зашагал дальше.
— Ярл хочет, чтобы ты кое-что увидел, — произнес он.
Почти в самом центре лагеря, все больше напоминавшего Хавсеру ярмарочную площадь, был воздвигнут огромный штабной шатер. Наверху для смягчения резкого солнечного света ледяной пустыни установили матерчатые навесы, а армированные стены защищали от случайных снарядов. Неподалеку команда отполированных серебристых сервиторов заканчивала установку портативного генератора пустотного щита, который уже к ночи укроет самую важную часть лагеря голубым шипящим куполом. Стены шатра и навесы над головами каким-то образом искажали шум, доносившийся с противоположной стороны гряды: здесь звуки боя были гораздо громче и резче, чем на позиции Волков.
Под центральным навесом собралась группа примерно из двух сотен человек. Все сгрудились вокруг мобильного стратегиума, над которым двигались гололитические изображения.
Толпа, целиком состоявшая из офицеров Имперской Армии, расступилась, пропуская Хавсера и огромного Астартес. Хавсер поднялся на саморегулирующийся помост и сразу же ощутил щелчок в ушах и прохладное дуновение воздуха, что указывало на работу установки искусственного климата. Он отстегнул респиратор, оставил маску болтаться на шее и сделал глубокий вдох. Пахло свежим воздухом и потом разгоряченных и уставших мужчин.
В центре толпы, у самого стратегиума, стоял Огвай. Рядом не было ни одного воина Тра. Огвай снял шлем и большую часть брони, освободив руки, плечи и верхнюю часть туловища. Громоздкие доспехи закрывали его от пояса и ниже, а сверху он остался в прорезиненной черной безрукавке, из которой, словно омертвевшие капилляры, торчали трубки подачи питания и системы охлаждения. Его длинные белые руки и разделенные прямым пробором черные волосы напомнили Хавсеру силача, вызывающего на бой соперника из толпы на деревенской ярмарке.
Таких людей Хавсер не раз видел, еще будучи ребенком в общине. Ректор Уве иногда водил детей на праздники в трудовых лагерях, где работы по сооружению гигантского города-мечты приостанавливались ради чествования Катермаса, Радмастида и Божественного Архитектора, а также для проведения ритуалов лож каменщиков. Памятные даты нередко служили поводом для веселых празднеств и ярмарок. Кое-кто из рабочих, обнажившись по пояс, вызывал всех желающих сразиться с ним на пиво, деньги или просто на потеху публике. Эти смельчаки тоже обычно возвышались над окружающими зеваками на целую голову.
Вот только здесь вместо зевак были офицеры армии, и многие из них тоже отличались высоким ростом и крепким телосложением. Огвай среди них выглядел костлявым монстром. Из-за белой кожи он казался высеченным изо льда и словно не чувствовал немилосердной жары, тогда как остальные раскраснелись и потели. Толстое серебряное кольцо в нижней губе придавало его лицу насмешливое выражение.
Хавсер не мог понять, зачем он снял доспехи. Он выглядит как-то… развязно. «И зачем я ему понадобился?» — гадал Хавсер.
Медведь вместе с Хавсером остановился у края кольца наблюдателей. Огвай их увидел. Он у стола продолжал разговор с тремя старшими армейскими офицерами. Ярл слегка наклонился вперед и оперся ладонями на стол. Поза казалась непринужденной, но в некотором роде пренебрежительной. Офицеры явно чувствовали себя не в своей тарелке. Один из них, фельдмаршал Аутремаров, почтительно, как официант, подающий тарелку с головой грокса, держал на поднятых руках устройство, воспроизводящее изображение его хедива. Рядом с ним стоял коренастый и вспыльчивый боевой командир дивизии Убийц G9K в шинели зенитчика и танковом шлеме. Третьим был веснушчатый белокожий офицер в строгой форме полка ягдпанцеров.[33] Странно было слышать, что Огвай говорит на низком готике: странно, что он способен на это, странно, что его челюсти и гортань вообще способны воспроизводить человеческую речь.
— Мы зря теряем время, — сказал он. — Это наступление развивается слишком медленно.
Гололитическое изображение раздраженно вскрикнуло, но цифровой канал исказил звук.
— Это прямое и открытое оскорбление разработчиков планетарной операции, — заявило изображение. — Вы переходите все границы, ярл.
— Ни в коем случае, — с довольным видом возразил Огвай.
— Но ваше замечание содержало резкую критику в адрес отвечающих за наступление людей, — несколько более миролюбивым тоном заметил ягдпанцер.
Вероятно, он учел тот факт, что находится в непосредственной близости от Волка.
— Это верно, — согласился Огвай.
— Это, по-вашему, «слишком медленно»? — спросил командир G9K, показав на развернутый перед ними основной дисплей.
— Да. Все это очень хорошо, но только до тех пор, пока продолжается массовое десантирование. Я полагаю, операцию планировал один из вас?
— По приказу командующего экспедиционной флотилией я имел честь составить схему вторжения, — ответил хедив.
Огвай кивнул и повернулся к офицеру ягдпанцеров:
— Ты можешь убить человека при помощи винтовки?
— Конечно.
— А ты можешь убить человека при помощи лопаты? — снова спросил Огвай.
Офицер нахмурился:
— Да.
Огвай перевел взгляд на командира G9K:
— Теперь ты. Сможешь вырыть яму лопатой?
— Конечно!
— А сможешь ли ты вырыть яму винтовкой?
Человек ничего не ответил.
— Для каждого дела требуется соответствующий инструмент, — сказал Огвай. — Вы имеете большую и хорошо вооруженную армию и хотите покорить мир. Но из этого не следует, что, соединив одно с другим, вы автоматически получите желаемый результат.
Огвай посмотрел на Медведя:
— Ты ведь не пойдешь охотиться на урдаркоттура[34] с топором, верно, Медведь?
Медведь рассмеялся:
— Хьольда, конечно нет! Чтобы пробить его мех, требуется длиннозубый гарпун.
Огвай снова повернулся к офицерам:
— Соответствующий инструмент для каждой работы, понятно?
— И по-вашему, в данном случае подходящий инструмент — это вы? — спросил хедив.
Хавсер заметил, что ягдпанцер слегка вздрогнул и порывисто вздохнул.
— Не нажимайте, — ответил изображению Огвай. — Я пытаюсь помочь вам сохранить лицо. Если ситуация не улучшится, разгребать угли придется вашему командующему флотилией.
— Мы будем благодарны Астартес за мудрый совет, — неожиданно сказал фельдмаршал, державший в руках гололитическую установку.
Он даже слегка отвернул экран в сторону, чтобы его удаленно присутствующий хедив не успел бросить какую-нибудь резкость.
— Поэтому мы вас и пригласили, — добавил командир G9K.
Огвай кивнул.
— Что ж, мы все служим великому Императору Терры, не так ли? — Ярл сверкнул зубами в улыбке. — Мы все сражаемся на одной стороне и ради одной и той же цели. Он создал Волков Фенриса, чтобы сокрушать врагов, которые всем остальным окажутся не по зубам, так что нас не стоит просить дважды, да еще с такой учтивостью.
Огвай посмотрел на слегка мерцающее лицо хедива.
— Но проявить некоторое уважение никогда не помешает, — добавил он. — Буду говорить откровенно. Если вы хотите, чтобы это сделали мы, тогда не мешайте нам. Возвращайтесь к своим командирам, пусть они пошлют командующему экспедиционной флотилией донесение, что мои Астартес взяли на себя контроль над боевыми действиями до окончания этой войны. Я не двинусь с этого места, пока не получу подтверждения.
«Интересно, зачем он хотел мне все это показать? — гадал Хавсер. — Хотел произвести впечатление? Только из-за этого? Хочет, чтобы я видел, как он дразнит старших армейских офицеров и манипулирует ими? Да еще в полуголом виде?»
Собравшиеся начали понемногу расходиться. Огвай подошел к Медведю и Хавсеру.
— Ты видел? — спросил он, переходя на ювик.
— Что видел? — уточнил Хавсер.
— То, ради чего я тебя сюда привел, — буркнул Медведь.
— То, что все вас боятся?
Огвай ухмыльнулся:
— И это тоже. Но еще то, что я соблюдаю кодекс войны. Мы все соблюдаем кодекс войны. Влка Фенрика соблюдает правила.
— Почему так важно убедить меня в этом?
— Шестой легион заслужил особую репутацию, — сказал Медведь.
— Каждый легион имеет свою репутацию, — заметил Хавсер.
— Но не такую, как у нас, — возразил Огвай. — Мы прославились своей свирепостью. Нас считают жестокими и не способными подчиняться дисциплине. Даже братские легионы считают нас чуть ли не зверями.
— Но вы не такие? — спросил Хавсер.
— Если требуется, мы можем стать такими, — ответил Огвай. — Но, если бы это было нашим естественным состоянием, мы бы уже давно вымерли. — Он склонился к Хавсеру, словно родитель, обращающийся к ребенку. — Чтобы стать опасным, необходим строжайший самоконтроль.
Хавсер спросил разрешения остаться в армейском лагере еще на пару часов до начала наступления. Огвай уже ушел. Медведь вручил Хавсеру небольшой жезл-пеленгатор и приказал возвращаться к месту высадки, как только раздастся звуковой сигнал.
Много времени прошло с тех пор, как Хавсер находился среди обычных людей. Целая жизнь, в течение которой он родился заново и стал существом, которое нельзя было назвать человеком. После пробуждения почти весь великий год он провел в Клыке рядом со Стаей, привыкал к новой жизни, изучал обычаи Волков, изучал их сказания и искал свой путь в сумрачных залах Этта.
Все это время его не переставали интересовать три вещи. Первая — это личность Короля Волков. Хавсер даже не знал, жил ли шестой примарх все это время на Фенрисе. Сам он считал, что это не так. Скорее всего, Король Волков был выше и вел в бой свои роты, служа Императору. Хавсер примирился с тем, что Скарссен и Огвай останутся самыми высокопоставленными Волками, с кем ему доведется общаться.
Вторым вопросом был секрет, каким-то образом касающийся самого Хавсера. Трудно сказать, как он о нем узнал, но это было так. Ему подсказало шестое чувство, какой-то внутренний инстинкт. Волки именно так объясняли при нем некоторые моменты сражения: внутренний стимул, проявляющийся где-то в животе, который в долю секунды определяет выбор между жизнью и смертью. Они всегда гордились, что наделены этим чувством. Хавсер надеялся, что жизнь в их обществе и его научила этому трюку.
Но если у него действительно появилось шестое чувство, оно ему что-то подсказывало. Астартес и трэллы скрывали от него некоторые детали, особенно одну. И делали это весьма искусно. Он не замечал ни внезапно прерывавшихся разговоров при его появлении, ни незаконченных фраз.
И третьим вопросом было человеческое общество Империума.
Под конец его первого великого года из долгой поездки для помощи во Второй Кобольтовой войне в Этт прибыла рота Декк, и Тра вернулась к боевым действиям, получив приказ оказывать поддержку Сороковой экспедиционной флотилии в скоплении Гог-Магог.
Хавсер, будучи скальдом, безусловно, должен был их сопровождать. Он стал частью их «обоза», частью сил сопровождения вроде трэллов, оружейников, пилотов, сервиторов, музыкантов, фуражиров и мясников.
К месту назначения они добирались на «Нидхёгге»,[35] мрачном и лишенном всяких удобств корабле Шестого легиона, и вместе с целой флотилией кораблей обеспечения совершили переход в имматериум. Спустя девять недель они вернулись в обычный космос в точке пространства неподалеку от Бета Гог-Магог и вступили в контакт с Сороковой экспедиционной флотилией, которая к тому времени безуспешно пыталась прорваться на территорию Оламского Безмолвия.
— А это еще что такое?
Хавсер поднял взгляд от стратегиума и увидел, что к нему обращается командир-инструктор G9K, который присутствовал на встрече с Огваем.
— У тебя есть разрешение здесь находиться? — спросил офицер, осмелевший после ухода Астартес.
— Тебе отлично известно, что есть, — ответил Хавсер с уверенностью, удивившей его самого.
Не дожидаясь, пока офицер начнет оспаривать его заявление, Хавсер откинул назад волосы, отросшие за время пребывания в Этте, и многозначительно взглянул на него золотистым, с черной точкой зрачка глазом.
— Я наблюдатель, избранный Шестым легионом Астартес.
Лицо командира-инструктора выдало его неудовольствие.
— Но ты ведь человек?
— До некоторой степени.
— Как же ты можешь жить среди этих зверей?
— Ну, для начала я выбираю выражения. Как твое имя?
— Павел Корин, командир-инструктор первого класса.
— Насколько я понимаю, здесь никто не рад таким союзникам, как Волки.
Корин замялся.
— Я думаю, мне все же стоит выбирать выражения, — произнес он. — Мне бы не хотелось, чтобы они увидели меня через твой глаз и решили, что я нуждаюсь в уроке покорности.
— Он на это не способен, — улыбнулся Хавсер. — Я могу быть осмотрительным и осторожным. Я просто хотел бы знать, что ты об этом думаешь.
— Значит, ты — кто-то? Хроникер? Летописец?
— Что-то вроде того. Я слагаю сказания.
Корин вздохнул. В этом плотно сложенном человеке угадывались прусские корни, а его поведение выдавало кадрового вояку. Дивизия G9K пользовалась особой репутацией в штурмовых войсках. Всем было известно, что в ней сохранялась архаичная система выплат и порядок продвижения по службе, который, как утверждали, уходил корнями в древние традиции наемных армий. Если уж Корин достиг звания командира-инструктора первого класса, значит, он немало времени провел в действующих войсках.
— Объясни, что ты этим хотел сказать, — попросил Хавсер.
Корин пожал плечами:
— Я немало повидал на своем веку. Да, понимаю, это характерно для старого солдата. Но поверь, тридцать семь лет в составе Великого Крестового Похода что-нибудь да значат. Тридцать семь лет, восемь кампаний. Я знаю, как выглядит война. Я четыре раза видел, как сражаются Астартес. И каждый раз они меня пугали.
— Они были созданы, чтобы внушать страх. Иначе они не были бы столь эффективными.
Его слова явно не убедили Корина.
— Нет, это совсем другое дело, — сказал он. — Я уверен, что, если человек хочет возвратить Империум, он должен добиться этого своими руками, а не создавать проклятых супервоинов, чтобы они выполнили за него эту работу.
— Подобные мнения я слышал и раньше. В них есть определенный резон. Но без помощи Астартес мы не смогли бы даже объединить Терру…
— Да, конечно. Но с чем нам придется столкнуться, когда дело будет сделано? — спросил Корин. — Когда закончится Великий Крестовый Поход, как мы поступим с космодесантниками? На что в мирное время годятся те, кто изначально создан как орудие войны?
— Возможно, война никогда не закончится.
Корин презрительно усмехнулся:
— Тогда мы напрасно тратим свои жизни.
Внезапно раздался писк коммуникатора, вставленного в толстый резиновый браслет на его запястье, и Корин взглянул на дисплей.
— Пришел приказ об эвакуации в течение шести часов, — сообщил Корин. — Я должен посмотреть, что там происходит. Если хочешь, можешь пойти со мной.
Они вышли из шатра под ослепительный свет солнца. Щелчок в ушах известил Хавсера о выходе из зоны искусственной атмосферы, и он надел респираторную маску. Лагерь заметно оживился. За пределами лагеря в радужном морозном сиянии ожидали своей очереди на загрузку тяжелые лихтеры. Самые дальние суда дрожали вместе с волнами нагретого воздуха.
— Итак, ты не одобряешь Астартес, командир-инструктор? — спросил Хавсер, пока они пересекали лагерь.
— Не совсем так. Это необычные существа. Как я говорил, я четыре раза видел их в сражениях.
Они вошли в шатер штаба дивизии, где десятки офицеров и техников G9K уже начинали демонтаж оборудования. Корин подошел к небольшому столу и стал просматривать свои личные вещи.
— Сначала Гвардия Смерти, — сказал он и поднял первый палец. — Убийственная эффективность относительно небольшого контингента. Кровавые Ангелы. — Он поднял второй палец. — Наши дела на казеиновом производстве одного из спутников Фраэмия пошли совсем плохо. Они появились… словно ангелы. Я не преувеличиваю. Они спасли нас. Можно было подумать, что они пришли спасти наши души.
Корин посмотрел на Хавсера и поднял третий палец.
— Белые Шрамы. Шесть месяцев бок о бок на равнинах Множества Икс — Сто семьдесят три мы воевали против ксеносов. Абсолютная сосредоточенность, преданность и ни капли жалости. Положа руку на сердце, я должен признать их верность идее Великого Крестового Похода и великолепное воинское мастерство.
— Ты говорил о четырех встречах, — напомнил ему Хавсер.
— Так и было, — подтвердил Корин.
Он поднял четвертый палец, напомнив Хавсеру жест капитуляции.
— Космические Волки, два нестандартных года тому назад. Они называли себя ротой Декк. Они помогали нам в боях в районе Кобольта. Я кое-что слышал. Мы все слышали эти истории.
— Что за истории?
— О том, что космодесантники бывают разными. Есть супервоины, а есть монстры. О том, что в погоне за совершенством Астартес Император, возлюбленный всеми, в паре случаев зашел слишком далеко и совершил то, чего делать не следовало. В результате появились существа, которым нельзя было рождаться, которых надо было уничтожить в зародыше.
— Смертельно опасные?
— И худшие из них — это Космические Волки. Это настоящие звери. Клянусь великой Террой, эти существа, что сражались рядом с нами, были настоящими зверями. Если вдруг ты начинаешь испытывать сочувствие к врагу… В таком случае тебе надо было выбрать других союзников. Они убивали всех и разрушали все; хуже того, они радовались этому апокалипсису. Ничто в них не вызывало ни восхищения, ни уважения. Оставался только неприятный привкус, словно мы воспользовались недостойным приемом, чтобы добиться победы.
Корин помолчал, потом, отвернувшись, отдал какие-то распоряжения своим людям. Его подчиненные казались дисциплинированными, сведущими и внимательными воинами. Хавсер понимал, что Корин поддерживает дисциплину с целью максимально точного выполнения поставленных боевых задач. Один из младших офицеров — плотный мужчина с эспаньолкой и знаками различия второго класса — подал Корину информационный планшет с поступившим сообщением. При этом он окинул Хавсера неприязненным взглядом.
Корин быстро вернул офицеру планшет.
— Полная эвакуация с поверхности. — Он не скрывал растерянности. — Всех подразделений. Мы должны отойти в сторону и не мешать воевать Волкам. Дерьмо. Это наступление стоило нам тысячи жизней, и мы уже сворачиваемся.
— Это лучше, чем потерять еще тысячи жизней.
Корин опустился на стул, достал из рюкзака поцарапанную металлическую фляжку. Налив полный колпачок, он протянул его Хавсеру, а сам, не скупясь, глотнул из горлышка.
— Когда стало известно, что Волки — это единственные Астартес, кто может оказать нам помощь в этом регионе, мы едва не отозвали свой запрос. Я сам слышал это от одного из старших командиров, приближенного к командующему флотилией. Никому из нас больше не хотелось снова воевать рядом с Волками.
— Вы предпочли бы поражение?
— Вопрос в том, чем это закончится и по каким причинам ты здесь оказался. Мы опять возвращаемся к вопросу: для чего созданы Волки? Почему Император сделал их такими? Какую цель он преследовал, создавая столь отличных от человека существ?
— А у тебя есть ответ хотя бы на один из этих вопросов, командир-инструктор?
— Или Император не столь совершенный творец новой эры, как мы привыкли считать, и способен воплотить в жизнь кошмары, или он готовится отразить угрозу, которую мы не в состоянии себе представить.
— И что бы ты предпочел?
— Ни один из вариантов не внушает мне оптимизм, — признался Корин. — Может, ты ответишь? Ты ведь живешь среди них?
— У меня нет ответа.
Хавсер осушил колпачок, и Корин снова его наполнил. Напиток оказался крепким, как амасек или шнапс, и щеки Корина уже порозовели, но Хавсер ничего не почувствовал, кроме слабого жжения в горле. Жизнь на Фенрисе явно закалила его.
— Эти существа, против которых мы сражались в регионе Кобольт, — негромко заговорил Корин, — были гордыми и беспощадными воинами. Их совершенно не интересовали ни дела людей, ни их цели, и они вполне могли нас остановить. Их огромные корабли не уступали настоящим городам. Видел один из них. Принимал участие в штурме. Он сверкал и переливался, словно был сделан из стекла, и кто-то назвал его Сверкающим Городом. Позже мы узнали, что на местном наречии он назывался Туэлса, а само сооружение они именовали искусственным миром. Но мы так и не поняли, почему они боролись против нас и что пытались защитить. Но ясно, что они старались не допустить нас в свой мир и что-то сберечь, хотя бы и ценой жизни. Наследие предков, историю, культуру. Все было уничтожено.
Корин заглянул в свою фляжку, словно в ее темной глубине могла скрываться истина. Хавсер подозревал, что он уже не в первый раз ищет там ответы.
— И под конец, — продолжил Корин, — они перешли к мольбам. Против них выступили Волки, город стал превращаться в развалины, и они осознали, что могут лишиться всего. Они стали просить о переговорах, надеясь сохранить хоть что-то. Мы так и не поняли, какие условия они предлагают. Я лично уверен, что они готовы были пожертвовать своими жизнями ради сохранения Сверкающего Города. Но было слишком поздно. Волков остановить невозможно. Они разорили город. Волки разрушили все. Не осталось ничего, что можно было бы спасти или забрать в качестве трофея. Волки уничтожили все.
Корин замолчал.
Жезл-пеленгатор Медведя в руке Хавсера негромко запищал.
Хавсер поставил крышку от фляги и кивнул командиру-инструктору:
— Спасибо за выпивку и беседу.
Корин пожал плечами.
— Я думаю, ты немного преувеличиваешь свирепость Волков, — добавил Хавсер. — Их очень сложно понять.
У Корина вырвался какой-то звук, похожий на смех.
— Разве не так говорят все чудовища? — спросил он.
Хавсер вышел из командного шатра G9K. В лагере кипела бурная активность, все были заняты подготовкой к эвакуации. Он остановился, чтобы определить направление по пеленгатору, и в этот момент за его спиной кто-то громко выругался.
Хавсер обернулся.
Заместитель Корина, офицер с эспаньолкой, вместе со своими товарищами загружали на гусеничную платформу ударопрочные ящики.
— Ты мне что-то сказал? — спросил Хавсер.
Офицер окинул его убийственным взглядом, опустил ящик и направился к Хавсеру. Его коллеги прекратили работу и молча наблюдали.
— Мешок собачьего дерьма! — бросил ему офицер с эспаньолкой.
Хавсер отвернулся. Этот большой и агрессивный человек сильно расстроен, а он всегда старался избегать подобных столкновений.
Офицер схватил его за руку и стиснул до боли.
— Так им и передай! — крикнул он. — Семнадцать сотен бойцов дивизии погибли в первый же день наступления, а теперь эти злобные твари приказывают нам убираться? Семнадцать сотен жизней впустую?
— Ты очень расстроен, — заговорил Хавсер. — Сегодняшний день был очень тяжелым, и я сочувствую…
— Пошел ты!
Остальные люди, работавшие вместе с офицером, подошли ближе.
— Отпусти мою руку, — сказал Хавсер.
— Или?.. — вызывающе бросил человек с эспаньолкой.
— Беги! — крикнул ему Мурза.
В таких ситуациях Мурза никогда не ошибался. Не то чтобы он был трусом, просто мыслил более реалистично. В конце концов, никто из них не был готов драться. Оба они были учеными, полевыми археологами, обычными людьми с немного необычным образом мышления. Они не получили образования и даже не прошли курсы по самообороне. Оружием им служил их собственный опыт и бумаги с аккредитацией, в которых были указаны их имена, их возраст, лишь недавно переваливший за тридцать, и их статус хранителей, работающих в Лютеции по заданию Объединительного Совета.
Ничто из этого сейчас помочь им не могло.
— Нельзя позволить им скрыться с этим… — попытался возразить Хавсер.
— Беги, идиот! — закричал Мурза.
Остальные члены рабочей группы уже разбежались, не дожидаясь понуканий. Стук их ботинок по вымощенным камнем улочкам нищего квартала Лютеции вокруг мертвого собора быстро затихал вдали.
От самого собора остался только гигантский остов. Он перестал быть местом поклонения еще со времен Девятнадцатой войны за Уропанский престол, три тысячелетия назад, и с тех пор его здание использовалось для самых различных целей: триста лет там располагался парламент, потом мавзолей, потом завод по производству льда и дом призрения, а когда крыша совсем развалилась, там обосновался рынок. Последние восемь веков, или около того, собор пустовал, и его проржавевшие балки торчали в небо безмолвным напоминанием о минувших временах.
Слухи о прошлом собора существовали так же долго, как и его балки, если не дольше. Во время инструктажа своей команды, происходившего два дня назад, Мурза не мог скрыть волнения. Самые древние из найденных записей упоминали о существующих здесь объектах поклонения, и собор стоял на остатках фундамента предшествующих строений, да и собором назывался, вероятно, вследствие этого наследия.
Под фундаментом тянулись обширные подземелья, остатки предыдущих сооружений, и резервуары, засыпанные более поздними наслоениями. Кое-кто говорил, что темные подземные тоннели остались от катакомб древней Франкии и уходят в самый центр земли.
Один из информаторов Мурзы (а он, как обычно, обзавелся широкой сетью платных контактеров, которые разыскивали следы артефактов по всей Лютеции) доложил, что бригада рабочих, разбиравших старинную кладку, наткнулась на сточный колодец. Несколько найденных серебряных амулетов и кольцо убедили информатора в том, что на это место стоит взглянуть и что хранители могут заплатить за возможность поработать на таком интересном объекте.
Хавсеру эта затея не понравилась с самого начала. Все местные рабочие были крепкими мужиками, перепачканными в глине. У всех проявились признаки мутации, вызванной радиоактивным загрязнением, что в кварталах бедняков наблюдалось довольно часто. Хавсер сразу ощутил исходящую от них угрозу, агрессивное физическое превосходство, какое замечал в старших мальчиках, когда еще учился в общине ректора Уве. Он не считал себя бойцом. Любая конфронтация, а особенно физическая конфронтация, вызывала у него оцепенение.
Трущобы давно стали труднопроходимым лабиринтом. От тщательно спланированного квартала, когда-то построенного на этом участке, ничего не осталось. Улицы превратились в извилистые подземные переходы, переулки и тупики, темные и заваленные отходами. Они утратили первоначальные названия и уже не значились ни на каких картах. В горах мусора играли дети, их голосам из многоэтажных домов вторили крики младенцев и перебранки взрослых. Между зданиями, словно закопченные лианы в рукотворных джунглях, протянулись бельевые веревки. Здесь остро ощущался недостаток воздуха и света.
Рабочие провели их вглубь лабиринта. Хавсеру это показалось подозрительным, и он поделился своими опасениями с Мурзой, но тот приказал заткнуться. После двадцати минут блуждания по переулкам рабочие остановились и потребовали условленную плату. При этом их бригадир добавил, что сумма вознаграждения значительно выше той, что обсуждалась с информатором.
Хавсер понял, что они попали в переделку. Их намеренно заманили в ловушку с целью вымогательства, и наиболее вероятными последствиями могут оказаться побои, а то и похищение. Консерваторию это дорого обойдется: придется оплачивать их лечение, а то и огромный выкуп. Он разозлился. Разозлился на себя за то, что позволил Мурзе втянуть их в очередную не слишком блестящую операцию.
— Сейчас не время разбираться! — бросил ему Мурза.
Рабочие начали окружать их. Некоторые уже выкрикивали угрозы и размахивали лопатами и кирками.
— Беги! — крикнул Мурза.
Хавсер понимал, что самое разумное в этой ситуации — бежать, но страх физической расправы оказался сильнее злости, и его ноги словно приросли к земле. Один из рабочих уже приближался к нему, выплевывая угрозы сквозь стиснутые коричневые зубы и потрясая кулаком с раздутыми костяшками пальцев. Хавсер никак не мог заставить свои ноги двигаться.
Мурза схватил его за руку и больно дернул, увлекая за собой.
— Давай, Кас! Бежим!
Хавсер покачнулся и наконец смог двинуться с места. Рабочий не отставал. Вдруг Хавсер заметил, что он вытащил какой-то предмет, очень похожий на пистолет.
Мурза, не выпуская руки Хавсера, обернулся и крикнул через плечо одно слово, вернее, какое-то сочетание звуков. Раздался странный хлопок, как при выравнивании давления у входа в зону искусственного климата. Рабочий завопил и, корчась в судорогах, упал навзничь.
Они продолжали бежать, и Мурза все так же держал Хавсера за руку.
— Что ты сделал?! — крикнул Хавсер. — Что ты ему сказал?
Мурза не мог ответить. Изо рта у него текла кровь.
Пальцы офицера с эспаньолкой впились в его руку стальными крючками. Хавсер в испуге толкнул его. Просто толкнул, чтобы человек убрался с дороги и дал ему пройти.
Офицер ударился о ряд ящиков, сложенных в задней части платформы. Он отлетел от Хавсера спиной вперед. Плечи и спина приняли на себя первый удар, а потом череп раскололся о крышку верхнего ящика. Напоследок он отскочил от ящиков и упал лицом вниз с глухим стуком, словно тяжелый мешок с камнями. Пластековый респиратор тоже разбился.
В то же время один из его сослуживцев попытался сзади нанести удар Хавсеру по голове. Взмах показался Хавсеру чересчур откровенным, словно тот решил играть по правилам и дать ему шанс избежать удара. Хавсер поднял руку, загораживая голову от летящего кулака, и схватил обидчика за руку. Под пальцами что-то хрустнуло. Он почувствовал, как смещаются и ломаются кости. Но не его кости.
Третий солдат решил убить Хавсера и попытался разбить ему череп тяжелым гаечным ключом. И снова Хавсеру показалось, что делает он это очень осторожно, словно только изображал удар для зрителей. Хавсер не хотел, чтобы металлический ключ приближался к его голове. Он инстинктивно поднял левую руку, чтобы блокировать удар.
Солдат закричал. На его руке как будто образовался второй локоть. Кожа собралась в складки, как спущенный носок. Солдат упал, и ключ звонко ударился об лед.
Остальные солдаты разбежались.
Медведь поджидал его у подножия трапа «Грозовой птицы».
— Ты опоздал, — прорычал он.
Хавсер протянул ему жезл-пеленгатор.
— Но я уже пришел.
— Если бы ты еще чуть-чуть задержался, мы бы улетели без тебя.
— Я в этом не сомневаюсь.
— От тебя пахнет кровью, — заметил Медведь.
— Верно, — подтвердил Хавсер, глядя ему в лицо. — Почему мне не рассказали, насколько сильно вы изменили мое тело?
Действия ярла Огвая по подавлению сопротивления Безмолвия были настолько же простыми, насколько и эффективными. Как только командующий экспедиционной флотилией подтвердил передачу Волкам контроля над зоной военных действий, Огвай собрал железных жрецов, проинструктировал их и приказал немедленно приниматься за работу.
На вычисления и подготовку ушло около двух дней. К тому времени с поверхности планеты были эвакуированы все армейские подразделения.
На третий день, который ближайшие советники ярла сочли благоприятным, железные жрецы продемонстрировали свое искусство.
Серия мощных направленных взрывов сорвала ремонтный док с его стабильной орбиты. Следом за ним потянулся сверкающий в лучах солнца шлейф металлических обломков. Док, удерживаемый силами гравитации, по широкой дуге полетел к оранжевой планете. Огромный мир и его крошечный двойник стали кружиться вокруг друг друга, словно ярко раскрашенные детские игрушки.
Потребовалось восемнадцать полных оборотов, чтобы произошла неизбежная катастрофа. К тому времени шлейф обломков растянулся на тонкие коричневатые нити, опоясывающие планету, словно тончайшие кольца вокруг газового гиганта. В результате трения в верхних слоях атмосферы ремонтный док раскололся, и его структура начала разрушаться. Падая, он менял цвет, подобно металлическому бруску в горне, — сначала был тускло-красным, потом розовым, а под конец стал ослепительно-белым. После движения по орбите его плавное снижение казалось мучительно медленным.
Док упал, как падают дурные звезды. Хавсер понимал, что это означает. И это падение было худшим из всех, о которых он знал.
Шар рухнул на лед между двумя колоссальными башнями, теми самыми, что поднимались с поверхности через каждые шестьсот семьдесят километров и, возможно, простояли не одну тысячу лет. Сначала была яркая вспышка, затем сияние стало быстро распространяться, словно солнечный свет по льду. Над местом падения вздулся ослепительный сверкающий купол, который устремился во все стороны, испаряя лед и уничтожая башни, словно деревья в бурю.
Колоссальный удар вызвал смертельный всплеск инфракрасного излучения. Извержение выбросило в воздух тучи пыли и распыленной серной кислоты, отчего атмосфера потемнела. Раскаленные обломки, сброшенные на землю мощным сотрясением, посыпались градом, нанося дополнительный ущерб.
Воины Тра собрались на десантной палубе и наблюдали за смертоносным ударом на нескольких огромных пикт-экранах, обычно используемых при инструктаже перед высадкой. Здесь же присутствовали трэллы и рабочие палубной команды. Некоторые все еще держали в руках лоскуты с полировальной пастой, а то и оружие, которое они перед этим чистили или ремонтировали.
За плавным снижением они наблюдали почти в полной тишине, прерываемой лишь приглушенным ворчаньем и нетерпеливыми вздохами. Но как только произошел удар, Волки словно взорвались. Они топали обутыми в тяжелые ботинки ногами, стучали в пол рукоятками секир и били мечами по штурмовым щитам. Они запрокидывали головы и выли.
Поднялся оглушительный шум, встряхнувший Хавсера мощной ударной волной. Вокруг него бесновались закованные в броню гиганты. Глотки раздувались от рева, рты раскрывались на невероятную ширину, из-под обнаженных клыков и резцов брызгала слюна. «Звериная» внешность обитателей Фенриса еще никогда не бросалась в глаза настолько очевидно.
На самом деле Хавсер осознал это позже. В тот напряженный момент на десантной палубе его захлестнула волна звериного рева. Неистовство Волков обрушилось на него физическим ударом. Крики когтистыми лапами впивались в грудь. Одетые в балахоны трэллы и даже кое-кто из палубных рабочих тоже стали вопить и выть, потрясая кулаками. Это был настоящий первобытный рев.
Как только Хавсер понял, что не выдержит этого больше ни секунды, он запрокинул голову, закрыл глаза и завыл вместе со всеми.
Вскоре после взрыва на планете пошел кислотный дождь, и стратосфера начала разрушаться. «Грозовые птицы» несли воинов Тра в облака ядовитой пыли, в клубы белесого дыма, освещаемого разрядами молний.
Темные суда с широкими крыльями в глазах Хавсера были похожи на своих тезок — черных воронов в грозовых тучах, спускающихся на разоренную землю.
Когда он сказал об этом Волкам, у него спросили, что такое «вороны».
На усмирение ушло три недели по корабельному времени. Это было время, чтобы кое-что узнать. Кое-что о самом себе.
У него уже накапливались сказания. Некоторые истории приносили поднимавшиеся для перегруппировки воины после сражений на подземных уровнях. Другие передавались поджидавшими в резерве Волками, которым информация о событиях на поверхности приходила через системы связи.
В некоторых сказаниях содержались полные отчеты о действиях, другие казались Хавсеру чрезмерно преувеличенными и приукрашенными. «Мьодовые истории» — так называл Эска Разбитая Губа сказания, сложенные под воздействием опасного напитка фенрисийцев.
И все же вряд ли это были «мьодовые истории», поскольку сам Эска утверждал, что ни один уважающий себя член Стаи и уж тем более ни один воин Тра не позволит себе хвастаться. Согласно традициям Влка Фенрика, бахвалов считали представителями низшей формы жизни. По рассказам судили о воине, а их истинность определяла его репутацию. Поле битвы быстро разоблачит хвастуна: там проходят проверку его сила, храбрость и мастерство владения оружием.
И это, добавлял Эска, еще одна причина существования скальдов. Они должны оценить истинность историй, они должны быть нейтральными посредниками, не позволяющими гордости, предвзятости или мьоду исказить истину.
— Выходит, скальды рассказывают истории, чтобы вас развлечь, чтобы правдиво описать события и сохранить историю? — спросил Хавсер.
Эска ухмыльнулся:
— Да, но в основном чтобы нас развлечь.
— И что же развлекает Волков Фенриса? — не унимался Хавсер. — Какие сказания вы считаете самыми увлекательными?
Эска задумался.
— Нам нравятся истории о вещах, которые нас пугают, — ответил он.
Кроме историй, содержавших явные преувеличения, имелись и другие рассказы, которые ставили Хавсера в тупик.
Согласно большей части информации, война на поверхности стала настоящим апокалипсисом. Уничтожение ледового панциря привело к тому, что на поверхности, словно звериные норы, разрытые охотниками, открылись города Безмолвия. Там царил сущий ад. Шли непрерывные кислотные дожди, клубились облака ядовитых газов, налетали тучи с градом. Зараженные радиацией склоны кратера продолжали разрушаться, сползая в яму величиной с целый континент. Города были исковерканы и зажаты, словно пассажиры потерпевшего аварию транспорта, из них уходили тепло и жизнь, уходила энергия.
Отступать защитникам Безмолвия было некуда, и они дрались до последнего.
Тра сражалась на острие стратегического наступления. Следом за Волками двигались подразделения Имперской Армии, уже снабженные средствами химической защиты для действий во враждебной среде.
В рассказах, смущавших Хавсера, сообщались отрывочные сведения о безграничной жестокости. Казалось, Волки не стремятся увековечить героические подвиги и удачные поединки, зато с большей радостью собирают свидетельства дикого зверства.
Это были даже не сказания, а бессмысленные перечисления без начала и конца. Без причины и следствия. Просто описания убийств и расчленений, которым подвергались воины Безмолвия.
Хавсер подумывал объединить все эти отрывки какой-то общей сюжетной нитью, создать из отдельных сюжетов героическое сказание, но сомневался, что правильно понял все культурные особенности и что вживленные нанотическим способом в его мозг устройства обработки информации в состоянии перевести все тонкости речи.
А потом он вспомнил штурм ремонтного дока и тот момент, когда Медведь и Огвай добрались до орудийного расчета, расправившегося с Хьядом. Он вспомнил и ужасный ритуал, который за этим последовал.
«Они изгоняют зло», — сказал тогда Огвай. Заставляют его уйти. Они причиняют ему боль, чтобы зло не захотело вернуться назад. Они истязают его, мучат, чтобы впоследствии зло не могло их тревожить.
Хавсер решил, что эти странные рассказы преследуют ту же цель, что и символы-обереги. Они должны испугать зло.
Но что же пугает самих Волков?
— Ты выглядишь расстроенным, — заметил Улвурул Хеорот.
Хеорот по прозванию Длинный Клык был руническим жрецом Тра и более старым членом Стаи, чем даже Огвай и Вюрдмастер. Как и у Огвая, и у большинства воинов Тра, его кожа напоминала поверхность льда, но, в отличие от плоти Огвая, она не светилась внутренним сиянием ледника. Она стала темной и тусклой, словно полупрозрачная корка на озере в середине зимы.
Его возраст выдавала не только кожа. Он стал худым и костлявым, а длинные волосы побелели и истончились. В броне рунического жреца он выглядел сутулым и окостеневшим. Возраст сказался на нем совсем не так, как на других старших Волках. Прожитые годы выбелили его, покрыли лицо морщинами, а из-за сильно отросших клыков он получил свое прозвище. Существовало мнение, что появятся и другие длинные клыки, если Стая проживет достаточно долго. Нить Хеорота Длинного Клыка хранил только вюрд. Он был старым, насколько может быть старым Волк, самым старым из горстки последних Астартес Шестого легиона, созданных на Терре и переправленных на Фенрис в качестве соратников Короля Волков.
На огромной десантной палубе, где рядами висели готовые к старту «Грозовые птицы», было гораздо тише, чем в момент первого удара. Жрец, словно крестоносец перед дальним походом в христианской часовне Древней Терры, преклонил колени, глядя на экраны ретрансляторов. Неподалеку заканчивали последние приготовления воины двух рот, которые жрец должен был вести в бой, чтобы поддержать Огвая. Хавсер слышал пронзительный визг инструментов, шипение гидравлики и гудение подъемных устройств. Метрах в пятидесяти от него группа Волков, собравшись вокруг своего командира, тоже опустилась на колени, принося обеты перед боем. В других легионах этот обычай был известен как «клятва момента».
— Что ты делаешь? — спросил Хавсер у рунного жреца.
Вопрос был резковатым, но тем не менее он его задал. Несмотря на то что с воинами Тра он проводил больше времени, чем с кем бы то ни было, с этим мрачным жрецом Хавсер едва ли перекинулся парой слов. Длинный Клык никогда не рассказывал ему историй, никогда не комментировал сказания Хавсера, созданные им в качестве скальда Стаи. Обратиться к Длинному Клыку казалось труднее, чем даже к Вюрдмастеру, хотя и от разговора с Вюрдмастером у Хавсера по коже бегали мурашки.
Все же Хавсер решил воспользоваться шансом, застав Длинного Клыка в одиночестве. Длинному Клыку не было необходимости оборачиваться назад, чтобы узнать о присутствии Хавсера или о выражении его лица.
Экраны ретрансляторов показывали вид планеты Безмолвие с большой высоты. При высокой прозрачности космоса и под прямыми лучами солнца мир представал огромным апельсином с обожженной верхушкой.
Нет, скорее он был похож на красное яблоко позднего урожая — зрелое, наливное, но испорченное большим коричневатым пятном гнили.
Длинный Клык продолжал смотреть на экран.
— Я слушаю, — сказал он.
— Что?
— Треск рвущихся нитей. Формирование вюрда.
— Значит, ты не смотришь?
— Только на твое лицо, отражающееся в экране.
Хавсер усмехнулся собственной глупости. Волки предпочитали окутывать себя пеленой таинственности и мрачного сверхъестественного могущества, но подобная чепуха служила лишь предметом суеверных пересудов варваров, от которых они унаследовали свою силу. Действительно необычной способностью Волков была острота их восприятия. Они научились замечать вокруг себя любые мелочи и пользоваться малейшими обрывками имевшейся информации. Сложившаяся репутация шла им на пользу. Никто не мог предположить, что у этих громил, похожих на звероподобных воинов древних племен, имеется великолепная военная разведка.
И это делало их еще более эффективным оружием.
— Итак, отчего же ты выглядишь таким несчастным? — спросил Длинный Клык.
— Я все еще не уверен, что нашел среди вас свое место. Не уверен в своей цели.
Длинный Клык хмыкнул:
— Во-первых, едва ли не каждый человек озабочен тем, чтобы отыскать свою цель. Такова жизнь. Гадать о собственном предназначении — вечный удел большинства людей. Ты не одинок.
— А во-вторых?
— Мне непонятно, как может Каспер Ансбах Хавсер, он же Ахмад Ибн Русте, он же скальд Тра, чего-то не знать о себе, хотя в тебе есть много того, что стоит узнать. Мне непонятно, как ты по своей воле пришел в Мир Вечной Зимы, но не в состоянии объяснить свой выбор. Зачем ты прилетел на Фенрис?
— Всю свою жизнь я посвятил знаниям. Я отыскивал информацию, собирал ее и хранил. Моей целью всегда было благо человечества. И я достиг того момента, когда все мои усилия сочли… бесполезными. Мое дело оказалось недостойным внимания.
— Твоя гордость пострадала?
— Нет! Ничего подобного. Дело не в моих личных чувствах. Те знания, которые я так старался сохранить, были попросту забыты. Ими никто не воспользовался.
Внутри гравированных и украшенных бусинами доспехов Длинного Клыка произошло какое-то движение. Возможно, он пожал плечами.
— Как бы там ни было, это не объясняет твоего посещения Фенриса.
— Когда работа всей моей жизни оказалась под сомнением, я решил предпринять еще одну попытку. Я задумал еще одно путешествие, более рискованное и далекое, чем все прошлые экспедиции, и более приближенное к реальности. Вместо того чтобы разгадывать тайны далекого прошлого, я решил исследовать тайны нашего времени. Легионы Астартес. Каждый из них окутан собственной тайной, каждый следует своим законам и традициям. Человечество доверило свое будущее легионам, но почти ничего не знает о них. И я подумал, что надо выбрать легион, пойти туда и узнать о нем все.
— Это честолюбивая затея.
— Возможно, — признал Хавсер.
— И опасная. Крепости легионов нельзя назвать гостеприимными местами.
— Верно.
— Следовательно, в твоем проекте есть элемент бравады? Элемент риска? Ты решил завершить карьеру последним отчаянным предприятием, которое укрепит твою репутацию ученого и излечит уязвленную гордость?
— Я совсем не это имел в виду, — уныло ответил Хавсер.
— Разве?
— Нет.
Длинный Клык окинул его пристальным взглядом. Из вокс-передатчика, встроенного в металлический обод его шлема, донеслась трель вызова, но Длинный Клык не обратил на нее внимания.
— Тем не менее я вижу на твоем лице гнев, — заметил жрец. — Мне кажется, я оказался ближе к истине, чем ты. Но ты еще не ответил на вопрос. Почему именно Фенрис? Почему не любой другой домашний мир какого-нибудь легиона? Почему не выбрать более безопасное место?
— Я не знаю.
— Не знаешь?
Хавсер не мог ответить, но внутреннее чувство подсказывало, что ответ должен быть ему известен.
— Мне говорили, что полезно встретиться со своими страхами лицом к лицу. Я всегда боялся волков. Всегда. С самого детства.
— Но на Фенрисе нет волков, — возразил Длинный Клык.
Жрец стал подниматься с колен. Со стороны он выглядел обычным стариком, страдающим от артрита. Хавсер, забывшись, протянул ему руку, чтобы помочь.
Длинный Клык взглянул на его руку, словно это была палка, которой только что ворошили кучу дерьма. Хавсер даже испугался, что жрец сейчас наклонится вперед и одним энергичным движением челюстей откусит его кисть, но от испуга не смог отдернуть руку.
Жрец, усмехнувшись, сомкнул пальцы в массивной пластековой перчатке вокруг руки Хавсера и воспользовался предложенной помощью. Он встал и выпрямился во весь рост. От тяжести огромного Астартес Хавсер негромко вскрикнул сквозь сжатые зубы и едва не упал.
Отпустив руку скальда, Длинный Клык посмотрел на него сверху вниз.
— Благодарю. Мои суставы состарились, а кости холодны, словно вмерзшая в лед дохлая рыба.
Рунный жрец побрел к поджидавшим воинам, и под лампами десантной палубы его распущенные волосы отливали белизной, словно тончайший пух. Хавсер потер онемевшую руку.
— Ты сегодня возглавляешь высадку?! — крикнул ему вслед Хавсер. — Летишь на поверхность? С боевой группой?
— Да. И тебе тоже надо быть там.
Хавсер удивленно моргнул:
— Мне позволено спускаться?
— Ты можешь идти куда захочешь.
— Я три недели провел на корабле, слагая истории об этой войне на основании чужих рассказов! — воскликнул Хавсер, стараясь не слишком явно выражать свое раздражение. — Я думал, что мне требуется разрешение. Что надо ждать, пока меня позовут.
— Нет, ты можешь ходить повсюду. Ты ведь скальд. А значит, обладаешь большими привилегиями и правами. Ни один член Стаи не может тебе помешать, или удержать, или запретить совать нос куда угодно.
— Я считал, что нуждаюсь в защите.
— Мы защитим тебя.
— Но я буду вам мешать.
— Это наше дело.
— Значит, я могу ходить повсюду? И могу сам выбирать, на что смотреть?
— Да, да.
— Но почему никто не позаботился мне об этом сказать? — спросил Хавсер.
— А ты додумался спросить? — ответил вопросом на вопрос рунный жрец.
— В этом и заключается логика Влка Фенрика?
— Да. И она впивается в твою плоть, как рыболовный крючок, не так ли?
Хавсер плохо знал воинов, которые летели к поверхности вместе с Длинным Клыком, ему были известны лишь имена и репутация нескольких Астартес.
Все были возбуждены и, казалось, с трудом сдерживали свой гнев. Напряженность ощущалась в воздухе уже несколько дней. «Грозовые птицы» неслышно выскользнули из люков ударного крейсера, и в одной из них рядом с Длинным Клыком сидел пристегнутый ремнями Хавсер.
— Ты заметил, что я расстроен, но в глазах воинов сверкает ярость, — сказал Хавсер.
— Вся рота Тра хотела бы убраться отсюда, — отозвался Длинный Клык. — Эта война не принесет нам славы.
— Вся слава досталась Улланору, — добавил воин, пристегнутый к ложементу напротив них.
Хавсер припомнил, что его звали Свессл.
— А кто такой Улланор? — спросил он.
— Где это, так будет вернее, — поправил его еще один Волк по имени Эмрах.
— И где же?
— Там была одержана величайшая победа, — сказал Свессл. — Это произошло десять месяцев назад, но известие дошло до нас только недавно. Всеотец устроил зеленокожим страшную резню и уложил их всех на красную землю. А потом воткнул меч в землю и сказал, что покончил с этим делом.
— Покончил? — переспросил Хавсер. — Что ты хочешь этим сказать? Ты говоришь об Императоре?
— Он покончил с Великим Крестовым Походом, — пояснил Эмрах. — Он возвращается на Терру. А продолжать войну в его отсутствие будет его преемник.
Длинный Клык повернулся и взглянул на Хавсера. Под нависшими бровями глаза его были темны, словно два омута.
— Хорус назначен Воителем. Он начнет новую эру. Возможно, Великий Крестовый Поход подходит к концу и нас за ненадобностью забудут. Наши зубы затупятся.
— Я в этом сомневаюсь, — сказал Хавсер.
— На Улланоре шла великая война, — продолжил Длинный Клык. — Последняя и самая грандиозная из всех битва стала кульминацией многолетней кампании против зеленокожих. В Стае слышали о ней и надеялись, что в решающем сражении мы встанем плечом к плечу с Всеотцом. Но нам не выпала такая честь. Волки Фенриса слишком заняты в других войнах, в грязных стычках в дальних уголках Галактики, куда больше никто не желает заглядывать.
— В стычках вроде этой? — уточнил Хавсер.
Волки кивнули. Кто-то злобно зарычал.
— За это мы благодарности не дождемся, — согласился Длинный Клык.
Горькая истина всплыла позже, когда Огвай взял на себя командование боевыми действиями, а командующий экспедиционной флотилией одобрил план железных жрецов сбить ремонтный док с орбиты, после того как был нанесен грандиозный удар. Инструмент, покоившийся в центре дока, оказался вовсе не орудием убийства, как опасались военные эксперты.
Когда Тра захватила док, его изучением занялись Механикум, особенно заинтересовавшиеся пультом управления, так скрупулезно сохраненным усилиями Фултага и его команды. Результаты этих исследований стали известны уже после того, как ремонтный док, с одобрения командующего флотилией, превратился в гигантский раскаленный снаряд.
Инструмент был передвижным хранилищем информации. На Оламском Безмолвии шел процесс загрузки полного объема знаний, инженерных решений, произведений искусства и всевозможных секретов. По окончании этого процесса шар должен был отправиться в космос, то ли в качестве бутылки с запиской, брошенной в океан, то ли по определенному маршруту к оставшемуся неизвестным форпосту общественных сетей Безмолвия.
Узнав о том, что он потерял, возможно понимая, как это отразится на его карьере, командующий экспедиционной флотилией впал в неудержимую ярость. Он обвинял разведку. Он обвинял медлительных Механикум. Он обвинял несогласованно действовавших командиров. Но больше всего он винил в произошедшем Астартес.
К тому времени Огвай был уже на поверхности, приближая кровавую развязку. В ответ на гневные обвинения командующего он послал по воксу короткое сообщение, в котором напоминал руководству флотилией о том, что это они просили его решить проблему и сдвинуть дело с мертвой точки и что они одобрили применение любых средств. Они передали ему командование. И Астартес, как всегда, выполнили свою миссию без ошибок. Они просто сделали то, о чем их попросили.
Как только сообщение было отправлено, Огвай обрушил свою ярость на воинов Безмолвия.
«Грозовая птица» хвостатой звездой падала на поверхность.
Хавсеру и раньше доводилось сопровождать воинов Тра при десантировании на поверхность, но на этот раз им пришлось совершить прыжок прямо в зону боевых действий. Ремни безопасности и каркас ложемента удерживали его на скамье. Дополнительное давление, создаваемое облегающим костюмом под облегченной броней, поддерживало работу кровеносной и лимфатической систем. Сердце стучало пульсирующей звездой. Зубы выбивали дробь.
— А какое сказание ты сложишь об этом? — спросил Свессл, забавляясь его испугом.
— У очага не часто услышишь историю о том, как кто-то обгадился со страху, — добавил Эмрах.
Волки рассмеялись.
— А что вас больше всего разозлило? — спросил Хавсер как можно громче, чтобы его хоть кто-нибудь услышал.
— Что? — переспросил Эмрах.
Остальные повернулись в его сторону. Хавсер увидел перед собой закрытые шлемы и украшенные кожаные маски.
— Я спросил, что больше всего взбесило Волков Тра! — крикнул Хавсер, стараясь преодолеть гул двигателей и вибрацию корабля. — Чего вам не хватало? Войны на Улланоре? Славы? Или выбор Всеотца, павший на Хоруса, а не на Короля Волков?
Хавсер подумал, что они могут убить его, но это, по крайней мере, отвлечет его мысли от адской тряски. Кроме того, когда еще задавать Волкам подобные вопросы, как не сейчас, когда они надежно пристегнуты к своим креслам?
— Ни то ни другое, — ответил Эмрах.
— Точно, — подтвердил еще один Волк, рыжеволосый монстр по имени Хорун.
— Мы бы не отказались отведать вкус славы, — сказал Свессл. — Не отказались бы выстоять в великой войне, чтобы нас упомянули в сказаниях.
— Улланор был всего лишь одной из сотен кампаний прошлого десятилетия, — напомнил воинам Длинный Клык.
— Но именно там Всеотец воткнул в землю свой меч и объявил, что его Крестовый Поход закончен, — возразил Свессл. — Этим Улланор и войдет в историю.
«И это для вас так важно», — подумал Хавсер.
— А Король Волков никогда не стал бы Воителем, — добавил Эмрах.
— Почему? — спросил Хавсер.
— Потому что это не его вюрд, — сказал Длинный Клык. — Король Волков создан не для того, чтобы стать Воителем. Это не проявление неуважения. Нельзя сказать, что им пренебрегли. И Хорус Луперкаль не был любимчиком Всеотца.
— Объясни, — попросил Хавсер.
— Когда Всеотец произвел на свет своих щенков, — стал объяснять жрец, — он каждому из них дал свой вюрд. Каждому из них предстояло строить собственную жизнь. Один должен был стать наследником Трона Императора. Другим назначено укреплять оборону Империума. Кто-то должен хранить очаг. Кто-то — наблюдать за отдаленными границами. Кто-то — командовать армиями, контролировать разведку. Понимаешь, скальд? Видишь, как все просто?
Хавсер, преодолевая сотрясавшую его вибрацию, попытался кивнуть.
— А каков же вюрд Короля Волков, Хеорот Длинный Клык? — спросил он. — Какую жизнь Всеотец выбрал для него?
— Стать палачом, — ответил старый Волк.
Волки на некоторое время замолчали. «Грозовая птица» продолжала интенсивно вибрировать. Вой двигателей достиг немыслимой высоты, и Хавсер удивлялся, как такое возможно.
— Что злит нас больше всего, — неожиданно заговорил Эмрах, — так это то, что мы не присутствовали на Великом Триумфе.
— Говорят, это было грандиозное зрелище, — добавил Хорун. — В честь возвышения Хоруса выровняли целый мир.
— Мы хотели бы собраться там, — сказал Длинный Клык. — Встать плечом к плечу со своими братьями Астартес в строю, какого не видывали со дня начала Великого Крестового Похода.
— Плечом к плечу с ротами Волков, которых мы не видели десятки лет, — добавил Свессл.
— Мы присоединили бы свой рев к торжествующему хору, — сказал Эмрах. — И потрясали бы в воздухе кулаками в знак верности новому Воителю.
— Вот что злит нас больше всего, — закончил Свессл.
— И еще то, что ты напоминаешь нам об этом, — добавил Хорун.
«Грозовые птицы» ворвались в плотную пелену, образовавшуюся над поверхностью после удара, и за гладкими крыльями, словно чернила в воде, потянулись струи ядовитых испарений. Под слоем облаков вокруг колоссальной раны полыхало пламя адских огненных бурь. Планете был нанесен смертельный удар. Глубина поражения будоражила воображение. Хавсеру это углубление казалось уже не геологическим образованием. Пришедшие на ум аналогии придавали ему вид анатомического повреждения. Он видел перед собой открытую рану, обнажившую исковерканные внутренние органы, мышцы и кости, подернутые чернотой, как после попадания зажигательного снаряда.
Десантные суда с меньшей скоростью, но большей вместимости приземлялись прямо в испускающую пар впадину. «Грозовые птицы» пронеслись мимо них и обогнали сопровождающих корабли «Громовых ястребов». Машины Астартес плотной группой спустились ниже уровня пылающего края впадины и сквозь дым и горячий воздух, мимо руин городов Безмолвия, углубились в зияющую пустоту, образовавшуюся на месте ледника.
Города уходили глубоко внутрь планеты. Даже мимолетный взгляд на сложные сооружения и пересекающиеся уровни, на циклопические башни, пронзавшие геологические слои, вызвал у Хавсера настоящее потрясение. Не меньше поразила его и степень разрушения. Все верхние уровни испарились в момент удара, а находившиеся ниже городские платформы и секции обрушились друг на друга. Корпуса башен сломались и рухнули внутрь, и теперь их удерживали только остатки чрезвычайно толстого льда, выполнявшего роль затвердевшей смолы вокруг хрупких каркасов сооружений. Хавсер почему-то вспомнил, как ректор Уве, перед тем как разбить пекань или миндаль, заворачивал его в салфетку, чтобы не разлеталась скорлупа.
Внезапно тональность рева двигателей резко изменилась.
— Осталось десять секунд! — предупредил Длинный Клык.
Волки застучали по своим пустотным щитам мечами и секирами.
От сильнейшей перегрузки у Хавсера чуть не расплющились все внутренности. Двигатели обратной тяги заработали на полную мощность, чтобы погасить скорость падения. Прежде чем Хавсер успел справиться с перегрузкой, произошел мощный толчок. Они стали падать. Падать куда-то вниз с таким грохотом, как будто с петель сорвались стальные ворота Императорского Дворца.
Наконец они приземлились. Или еще нет? Хавсер не мог сказать с полной уверенностью. Ему казалось, что корабль еще движется, но это могло быть следствием расстроенной полетом психики. Снаружи донесся скрежет металла. Волки уже сбрасывали оковы ремней безопасности и вскакивали на ноги.
— Пошли, пошли! — кричал Длинный Клык.
Хавсер только сейчас понял, что последние десять минут они все разговаривали на вургене.
Начал открываться посадочный люк. В зеленоватый полумрак кабины хлынул свет. Вместе с ним ворвалась жара — опаляющая огненная жара, которая просачивалась по горлу в легкие, несмотря на защитную дыхательную маску доспехов.
— Великая Терра! — воскликнул он, преодолевая кашель.
Скрежет металла стал еще громче. Они действительно двигались.
«Грозовая птица» скользила по склону.
На фоне ярко освещенного проема открытого люка замелькали бегущие фигуры. Волки выскакивали из корабля. Он услышал их вой.
Нет, это был не вой. Он слышал многократно усиленное горловое рычание хищника мегафауны. Это был парализующий низкий рык пантеры, вырывающийся из вибрирующих и специально приспособленных для этого гортаней высших плотоядных.
Вслед за остальными он шагнул к свету и обжигающей жаре. Кто-то в спешке оттолкнул его в сторону, так что Хавсер развернулся на месте. Он понятия не имел, куда теперь идти. Огромная пласталевая перчатка схватила его за загривок и на секунду приподняла над полом.
— Держись рядом со мной! — раздался грозный вурген Длинного Клыка.
Хавсер бросился вслед за прихрамывающим жрецом. Он старался сосредоточиться на деталях доспеха Длинного Клыка, как делал в тот раз, когда шел вслед за Медведем. По сравнению с Длинным Клыком Медведь носил совсем простую броню, но ведь и сам Медведь рядом с ветераном-жрецом был всего лишь плохо воспитанным подростком. Его серый доспех был украшен очень скромно.
Комплект брони на Длинном Клыке являл собой произведение древнего искусства, обязанное своей красотой не только оружейникам, но и гравировальщику. Почти вся поверхность была покрыта руническими символами, выполненными бронзой, листовым золотом или блестящей красной эмалью. С наплечников многозначительно смотрели ограждающие от бед глаза. Кроме огромной, белой, как паутина, шкуры, с плеч Длинного Клыка свисали нити бус, связки амулетов, мелкие трофеи и позванивающие на ходу талисманы.
Из тени «Грозовой птицы» они вышли в сияние химического огненного шторма. «Грозовые птицы» приземлились на нескольких разукрашенных платформах, выступающих из монументальных рифленых башен, наполовину скрытых в ледяном массиве. Пламя пожара охватило большую часть самих башен и окружающие здания. Стена раскаленного воздуха грозила поглотить их без остатка. Снизу, словно из гигантской трубы, взлетали языки ослепительного пламени. Огненные смерчи, подпитываемые кислородом из неизвестных Хавсеру источников, раздувались до гигантских размеров и выбрасывали тучи искр и раскаленных углей, которые градом падали вниз. Хавсер вдруг понял, что эти огненные столбы выше зданий большинства городов, в которых ему приходилось когда-либо жить. Его разум отказывался осознать масштаб катастрофы. Хавсер поймал себя на том, что пытается сосредоточиться на какой-то единственной искре, медленно пролетающей по воздуху перед его глазами и невероятно огромной. Держаться взглядом за тихо летящий огонек было все равно что удерживать драгоценный момент душевного равновесия.
Воздух был наполнен тучами искр. И еще странным запахом, отличавшимся от запаха дыма или гнили. Скорее, пахло каким-то синтетическим веществом, которое не должно было подвергаться действию подобной жары.
Части разрушающегося города проваливались вглубь впадины. Схватки происходили на разных уровнях. Хавсер видел, как солдаты Имперской Армии высаживались на верхних платформах, освещенных вспышками вражеской стрельбы, и сразу же вступали в бой. Чуть ниже и западнее того места, где он стоял, армейские штурмовики атаковали пролеты трех или четырех сохранившихся мостов, а над их головами проносились истребители и бомбардировщики, обстреливающие фасады древних цитаделей.
Воины стаи Длинного Клыка двинулись вглубь украшенной платформы к мрачным и величественным особнякам. Полированная оранжевая поверхность платформы и стен зданий уже частично обгорела и покрылась выбоинами. Все вокруг было оранжевым. Оранжевый мир. Отчасти это объяснялось бушующими пожарами, а отчасти материалом, из которого сооружались все конструкции на Безмолвии.
И снова Хавсер на долю секунды вспомнил о Василии. Он мог без преувеличения сказать, что она осталась в другом мире и в другой жизни.
Вся платформа была засыпана обломками, в том числе и огромными фрагментами каменной кладки. Хавсер бежал сквозь убийственный жар и разлетающиеся искры и на бегу пытался разгадать, чем это место было прежде. Посадочной площадкой зала парламента? Платформой системы обороны? Частной пристанью резиденции аристократа? Может, обитатели особняков когда-то смотрели вниз и восхищались видом освещенных ледяных пещер или это был просто функционально необходимый элемент сооружения? Было ли здесь красиво до убийственного удара Огвая? Что это: рукотворные чудеса или случайное творение природы, заметное только человеческому зрению? Есть ли души у обитателей Безмолвия?
Вероятно, есть. Платформы были богато украшены, особенно в нижней части, что придавало им сходство с цветами лилий или листьями аканта. Кроме того, широкие и высокие двери и боковые колонны особняков, которые они собирались штурмовать, отличались строгими, простыми очертаниями, свидетельствующими об эстетическом чувстве.
Вражеская стрельба не прекращалась ни на минуту, и по большей части это были выстрелы из гравитационных винтовок, выбивавшие из поверхности платформы фонтаны пыли и осколков. Затем Хавсер услышал отчетливо различимый грохот болтеров и, подняв голову, увидел, как Хорун и остальные далеко впереди карабкаются по обломкам зданий и вывороченным плитам. Хавсер сделал себе мысленную заметку дополнить следующее сказание: он даже не предполагал, что Астартес способны так быстро двигаться.
Снова послышался металлический скрежет. Он обернулся.
«Грозовая птица», на которой они прилетели, соскальзывала назад. Остальные машины, доставлявшие воинов Длинного Клыка, стояли на безопасных площадках разных уровней и уже готовились к взлету, чтобы забрать следующую партию воинов, а эта «Птица» из-за обвалившегося здания приземлилась на самом краю платформы. Сама посадка в таких условиях требовала от экипажа высочайшего мастерства.
Но платформа едва держалась после обстрела, и задняя часть «Грозовой птицы» уже повисла над краем. Металлический скрежет издавали посадочные когти, оставлявшие на поверхности глубокие царапины, но продолжавшие скользить. Пилот выпустил из носовой установки якорные оттяжки, но и они отскочили от оранжевой плитки, не сумев зацепиться.
«Грозовая птица» представляла собой трансатмосферный корабль угрожающе широких очертаний, вселяющий ужас в души противников. По своей массе и функциональности он значительно превосходил такие образцы массового производства, как «Громовой ястреб» и «Десантный сокол», которые потоком сходили с заводских конвейеров и предназначались для кратковременных нужд Великого Крестового Похода. «Громовые ястребы», как всякая дешевая штамповка, не предполагали длительного использования.
«Грозовые птицы» были наследием Объединительных войн, превосходными машинами, на создание которых ушло немало сил и средств. В период Экспансии их были созданы целые армады, но только после того, как стал ясен подлинный масштаб Великого Крестового Похода, им решили обеспечить более дешевую замену. «Грозовые птицы» никто не мог бы назвать уязвимыми или неповоротливыми. Это были настоящие повелители воздуха, грозные создания, способные нырнуть с орбиты в адское пламя и выжить.
Но эта «Птица» была подбита. Она была обречена. Скольжение назад ускорялось. Нос задрался вверх, и угол наклона все увеличивался. Скрежет металла продолжался до тех пор, пока посадочные когти не оторвались от поверхности из-за сильного крена судна назад. Сквозь тонированные стекла рубки Хавсер отчетливо видел побелевшие от ужаса лица членов экипажа, пытавшихся стабилизировать ситуацию. Внезапно завелись двигатели, подняв вихри пыли и мусора. Кто-то пытался включить тягу, чтобы?.. Вернуть машину на платформу? Взлететь?
«Грозовая птица» рухнула вниз. Хавсер видел, как она прошла точку невозврата. Все еще опущенный посадочный трап выглядел со стороны как разинутый клюв, словно у неоперившегося птенца, еще не умеющего летать и вывалившегося из гнезда.
Машина полетела вниз, увлекая за собой часть платформы. Площадка под ногами Хавсера вздрогнула.
Он что-то бессвязно забормотал, не в силах смириться с произошедшим. В глубине души он еще надеялся, что «Грозовая птица» запустит двигатели и сумеет взлететь, но сам понимал, насколько это глупо.
Вдруг он понял, что ему что-то кричит Длинный Клык. Возникла более насущная проблема.
Вес «Грозовой птицы» и ее падение окончательно вывели платформу из строя.
Площадка, на которой они стояли, грозила вот-вот обвалиться.
Как-то раз он стал свидетелем уничтожения многоярусной фавелы[36] в Зюд Мерике. Трущобный улей, из которого власти Объединения удалили всех обитателей и протестующих, представлял собой высокий зиккурат,[37] целую гору мусора, которая в течение шести поколений отбрасывала тень на речной бассейн. На его месте должно было начаться строительство гидростанции, но до начала работ Хавсеру и Мурзе была предоставлена возможность исследовать невероятно древнее сооружение на предмет реликвий протокрестовой веры, которые, как поговаривали, попадались здесь как изотопы в грунтовых водах.
Сооружение рухнуло гигантской лавиной. Взрывы разбивали уровень за уровнем и этаж за этажом, так что сооружение оседало, словно карточный домик. Хавсера повергли в шок сейсмические толчки и оглушительный грохот, но сильнейшее впечатление произвело неимоверное количество пыли, взметнувшейся в воздух после взрывов.
То же самое происходило и с платформой. Она разваливалась на куски, и огромные обломки вместе со щебнем, насыпавшимся после развала верхних уровней, летели вниз. Шум превращался в вибрацию, и вибрация снова становилась шумом, между ними не было никакой грани отличия, и перед глазами все расплывалось. Оранжевые плиты и опорные балки взрывались и превращались в тучи пыли.
Хавсер побежал к особнякам. Роковая опасность с грохотом неслась за ним по пятам. Земля перед ним внезапно встала на дыбы, и он понял, что поднимается по склону. Гигантский каменный блок, отколовшийся от здания наверху, соскользнул ему навстречу. Его падение должно было окончательно разрушить остатки платформы.
Перед самым камнем, не дожидаясь, пока тот размажет его в кровавую лепешку, Хавсер подпрыгнул вверх. Он неловко приземлился на вершине, сильно ударился бедром и лодыжкой, но удержался, обхватив обеими руками верхушку разбитой башенки.
Каменная глыба продолжала соскальзывать вниз. Хавсер поднялся и спрыгнул с другой стороны на накренившуюся платформу. Он стал карабкаться вверх, не обращая внимания на летящие камни, ударявшие по плечам и защитной маске. Один осколок так сильно стукнул по левой глазнице, что разбил линзу и оглушил Хавсера.
Грохот стал невыносимым. Ослепший, прихрамывающий Хавсер бежал до тех пор, пока во что-то не уперся. Перед ним оказалась стена.
— Садись. Садись здесь! — прорычал кто-то рядом на вургене. — Ты здесь в безопасности, скальд.
Он едва смог что-то рассмотреть. Большая часть платформы уже исчезла, на искореженных брусьях осталась неровно отколотая полоса бетона с торчащими из нее проводами. Поднявшаяся пыль заволокла все вокруг мучнисто-мутной пеленой.
Хавсер сидел на корточках у подножия одной из чудом уцелевших стен особняка, всего в двух метрах от зияющей пропасти. Вокруг него припали к земле Волки в припорошенных желтоватой пылью шкурах и доспехах.
— Ты в порядке? — спросил сидящий рядом Волк.
Его имени Хавсер не знал. Вместо полностью закрытого шлема на голове у него была плетеная кожаная маска, изображавшая голову фенрисийского морского змея.
— Да, — ответил Хавсер.
— Ты уверен? Я вижу страх в твоем неправильном глазу, а мы не хотим, чтобы страх перекинулся с тебя на нас.
— Я уверен, — огрызнулся Хавсер. — Как твое имя? Я хочу отметить твою помощь в сказании о сегодняшнем дне.
Воин пожал плечами.
— Йормунгндр, — представился он. — По прозванию Змей-с-Двумя-Мечами. Неужели ты не слышал о прославленном воине Два Меча, скальд? Это меня оскорбляет.
— Конечно слышал, — поспешно солгал Хавсер. — Но близость смерти меня настолько потрясла, что я не сразу разглядел характерные знаки на твоей маске.
Йормунгндр Два Меча кивнул, как будто удовлетворенный его объяснением.
— Следуй за мной, — сказал он.
Свессл пробил дверь одного из ближайших сооружений, которые Хавсер считал особняками.
За небольшим домиком привратника оказался внутренний дворик. Между грудами обломков он впервые увидел убитых противников — «худяков», защитников и еще каких-то более мелких, незнакомых ему существ. Лужи фиолетовой крови обитателей Безмолвия успели подернуться налетом желтоватой пыли.
Волки уже ворвались в холл и разбежались в разные стороны. Со всех сторон виднелись крытые галереи и переходы. Хавсер никак не мог решить, куда ему идти. Он услышал вражескую стрельбу, а потом в ответ загремел болтер. Сначала один, потом по той же цели стали стрелять и другие болтеры, а между выстрелами, словно неприятный привкус, слышался скрежет металла.
Он различал и другие, более глубокие и масштабные звуки. Гулкое уханье разрушающегося города, скрежет и скрип зданий, медленно клонившихся к своей неминуемой гибели на дне впадины.
Хавсер обнаружил, что расхаживает по дому, пересекая внутренний дворик и заглядывая в крытые галереи. Казалось, развернувшееся вокруг побоище его совсем не касается. В пыльном воздухе частыми звездами пролетали искры. Из сумрака крытой галереи он вернулся в ярко освещенный двор, и пламя пожарища протянуло его длинную и тонкую тень по плиткам мощеного пола.
Он стал разглядывать свою тень — тощую, длинноногую и подвижную в свете пляшущих языков пламени. Шкура, отданная ему Битуром Беркау сразу после пробуждения, по-прежнему висела у него на плечах. Он носил ее не снимая. Серый волчий мех заставлял его тень сгибать шею и сутулиться.
Внутри здания почти все было разрушено. С потолка и стен облетела гладкая плитка, и под ней открылся странный органический слой с загадочными устройствами. Назначение этого слоя ему было непонятно. Таинственные приспособления напоминали одновременно и электрические схемы, и органические клапаны, силовые кабели и переплетение кровеносных сосудов. Из сломанных болтающихся трубок вылетал дым с огнем. Из порванных сосудов сочилась какая-то жидкость.
Он огляделся по сторонам. Посмотрел наверх. Над ним поднимался исковерканный город, словно пытаясь вырваться из ледяной могилы. Огни выстрелов яркой сеткой пронизывали задымленный воздух. Тяжелые орудия штурмовых кораблей, летящих на бреющем полете, протягивали свои смертоносные лучи поперек темной впадины на несколько километров. Там, где они попадали в цель, городские сооружения исчезали в стене огня, выбрасывая яркие протуберанцы горящего газа, словно маленькие солнца. Артиллерийские установки бомбардировщиков, слишком темных, чтобы выделяться на фоне дыма, выплевывали ракетные залпы, заметные только по струям отработанного газа. Слева от Хавсера на уровне крыши два далеких титана класса «Владыка войны» возглавили атаку армии на ворота бастиона, расположенные под пролетом внутреннего моста башни. Вокруг их несгибаемых фигур светились облака крошечных взрывов снарядов. Издали их можно было принять за рой светлячков.
Он снова прислушался к гулкому грохоту города. Как будто в центре планеты бьет колокол.
Его внимание привлек более резкий звук. И сразу раздался взрыв. Прямо у него над головой эскадрилья тяжелых транспортов пыталась высадить отряды Аутремаров на верхние платформы, которые нависали над впадиной, словно театральные балконы. Один из кораблей был подбит выстрелами с земли. Он взорвался клубком желтоватого огня и осыпался градом обломков. Соседние корабли попытались уклониться от взрыва. Один подрезал другого, и обоим пришлось набирать высоту, разогнав двигатели на полную мощность. Третьему кораблю обломок взорванного транспорта угодил в борт. Он вздрогнул от смертельного ранения, правые двигатели задымились. Экипаж пытался поднять носовую часть и приблизиться к платформе, чтобы сбросить трап и дать солдатам возможность высадиться.
Но вместо этого корабль врезался в платформу. Скользящий удар разорвал корпус снизу, словно консервную банку. Как только корабль начал разрушаться, страшным фейерверком взорвались один за другим все четыре двигателя, и стали вываливаться тела.
Беспомощно барахтающиеся, оглушенные Аутремары посыпались на крышу особняка. Некоторые к этому моменту были уже мертвы. Другие еще кричали на лету. Они падали на крыши, террасы, навесы над галереями и плитки двора. Тела отскакивали от накренившихся стен и еще несколько раз подпрыгивали от удара об землю и только тогда замирали окончательно. Сверху на них сыпались горящие обломки. Несколько тел еще горели, другие были страшно искалечены. Кровь при ударе разбрызгивалась на пять-шесть метров. Некоторые сохранились неповрежденными, как будто уснули.
Хавсер, завороженный градом падающих тел, не сразу осознал, что одно из них может его убить. Хлопок слева заставил его вздрогнуть. Тело упало на плитки совсем рядом, со звуком, похожим на треск бьющихся яиц и сочный щелчок сломавшегося стебля. Он посмотрел на труп, застывший в неестественной позе, как ему предстояло лежать до конца вечности.
Еще одно тело упало в нескольких метрах справа и взорвалось, словно пакет с кровью. Хавсер попятился. Посмотрев вверх, он заметил, что точно на него летит вращающийся горящий обломок корабля.
Он побежал. Обломок рухнул в тот момент, когда Хавсер успел укрыться под навесом галереи. А затем на полукруглую крышу над ним упало еще одно тело. Оранжевые плиты треснули, и на пол потекли струйки крови. Он снова побежал, надеясь отыскать более надежное укрытие в глубине здания.
Прятался он недолго. Ужасный град тел быстро прекратился, и он выглянул из полутемного перехода.
На него бросился суперзащитник Безмолвия. Громадное существо с двумя головами и тремя сохранившимися руками. Четвертая конечность была отрезана чем-то вроде лазерного луча. Голографические маски обоих лиц выражали яростное безумие. В верхних руках он держал пару изогнутых клинков вроде тулваров.[38] Суперзащитник замахнулся.
Хавсер и сам не понял, как ему удалось избежать удара. Он отпрыгнул в сторону и довольно неуклюже приземлился на плиточный пол в нескольких метрах от входа в галерею. Суперзащитник бросился за ним, поочередно рассекая перед собой воздух саблями. Кончик одного из тулваров, задев плитку, высек искры. Вытянув третью руку, монстр попытался схватить Хавсера и разрезать на кусочки.
Он снова уклонился, на этот раз уже лучше понимая, что происходит, какой сверхъестественной реакцией обладает и насколько глубоко таятся в нем новые инстинкты. Волчьи жрецы, ткущие гены и творящие плоть Влка Фенрика, не только излечили его раны и освободили от тяжести прожитых лет. Они дали ему намного больше, чем специфическое зрение Волка.
Они наградили его скоростью, мышечной силой, крепостью костей. Без всякого воинского обучения он смог справиться с превосходящими его по численности недовольными солдатами из G9K.
Тем не менее суперзащитник Оламского Безмолвия, накачанный боевыми стимуляторами, способен убить его безо всякого труда.
Он пригнулся от смертельного бокового выпада, а затем перекатился по земле, уворачиваясь от летевшего сверху клинка. Суперзащитник не отставал от него и продолжал размахивать саблями. Хавсер поскользнулся в луже крови Аутремаров и потерял равновесие.
Длинный Клык обрушился на суперзащитника сзади. Жрец появился внезапно, словно призрак. В его движениях не было никакого намека на дряхлость, никаких признаков старости. Глаза яростно сверкали, длинные седые волосы развевались летящей гривой. Этому человеку не надо было опираться на чью-то руку, чтобы подняться с коленей.
Длинный Клык ловко, как опытный борец, обхватил суперзащитника сзади обеими руками. Не отпуская его конечностей, так что тот не мог нанести удар клинками, жрец оттащил его от Хавсера и, скрипя зубами от напряжения, швырнул вперед, добавив сильный пинок. Этот маневр обеспечил ему безопасную дистанцию, чтобы вытащить огромный широкий меч, висевший на спине в плетеных ножнах. Его оружие было двуручным, а украшенное рунами лезвие переливалось морозным блеском. Как только клинок покинул ножны, раздался тихий странный мелодичный стон, какой могли бы издавать вигхты или другие лишенные души существа. По острому лезвию с шипением и треском пробежали искры.
Суперзащитник развернулся, намереваясь взглянуть на неожиданного противника, прервавшего его атаку, и убить его. Ослепительный ледяной блеск клинка, который напевал погребальную песнь, его ничуть не смутил. Он рванулся вперед, подняв тулвары в верхней паре рук и осыпая противника ударами с обеих сторон. Длинный Клык заворчал и выставил вперед широкое лезвие меча и левое предплечье, надежно защищенное броней. Суперзащитник обладал мощью забивающего сваи пресса. Хавсер заметил, что под его натиском жрецу пришлось отставить одну ногу назад, чтобы сохранить равновесие.
Длинный Клык коротко рыкнул и, развернувшись всем корпусом, нанес ответный удар. Клинок отсек третью руку суперзащитника Безмолвия. Противник отшатнулся назад, но он не чувствовал боли. Огромный монстр снова бросился на жреца и обрушил мощный удар тулвара сверху вниз. Этот выпад не прошел без последствий. Гибридный сплав одной из сабель оказался крепче искусно украшенной брони рунного жреца и рассек наруч. Кожаные ремешки полопались, и на плитки дворика посыпались кристаллы, безоары,[39] морские раковины и перламутровые бусины. С края длинной перчатки потекла кровь.
Длинный Клык издал утробный рев, от которого у Хавсера сжались все внутренности. Он бросился на суперзащитника со своим леденящим клинком и стал теснить его назад по залитому заревом пожара двору. Последний в серии удар оставил на бочкообразной груди чудовища глубокую трещину.
В этот момент во дворик ворвались еще двое суперзащитников. Первый, вооруженный ускорительным молотом, сразу же бросился на помощь своему сородичу, сражающемуся с Длинным Клыком. Второй, на голографической маске которого выражение любопытства сменилось нескрываемой ненавистью, повернулся к Хавсеру.
Хеорот Длинный Клык не собирался нарушать данное скальду слово. Он сказал Хавсеру, что тот может ходить где угодно под защитой Тра, и был намерен выполнить это обязательство или расстаться с жизнью. Долгая и секретная работа генных инженеров Имперской Терры достигла своего апогея при создании таких сверхсуществ, как рунный жрец. Он прыгнул, в полной мере пользуясь всей своей силой и ловкостью; прыгнул не как человек, преодолевающий препятствие, а как зверь, набрасывающийся на добычу. Он оставил своих противников в некотором изумлении: они на мгновение лишились врага.
Длинный Клык приземлился за спиной суперзащитника, который решил заняться Хавсером, и во второй раз за последние полторы минуты спас ему жизнь. Покрытое морозным сиянием лезвие со свистом рассекло воздух над седоволосой головой Длинного Клыка, а потом обрушилось сокрушительным ударом, который рассек корпус суперзащитника надвое. Разделенные половинки брызнули фиолетовой жидкостью и повалились в разные стороны.
Блестящие фиолетовые брызги попали на белую бороду и волосы Длинного Клыка. Золотистые глаза с черными точками-зрачками устало взглянули на Хавсера. Он знал, что произойдет дальше.
— Спрячься, — сказал жрец.
Внезапный толчок швырнул Хавсера в сторону. Удар был похож на звуковую волну. Хеорот Длинный Клык и вовсе пропал из поля зрения.
Ошеломленный ударом, Хавсер перевернулся. У него кружилась голова, дыхательная маска треснула, нос был забит кровью из лопнувших от высокого давления сосудов. Ускорительный молот суперзащитника врезался в бок рунного жреца и швырнул его через весь двор. Длинный Клык ударился о стену, расколов плитки, и упал.
Оба суперзащитника поспешно бросились к нему, чтобы прикончить, не дав подняться. С губ Длинного Клыка, из поясного и бедренного сочленения расписанных рунами доспехов текла кровь. Жрец поднял руку навстречу приближающимся монстрам Безмолвия, словно мог остановить их одной только силой воли, словно в таком плачевном состоянии собирался прибегнуть к магии. На мгновение Хавсер почти поверил в его силы. Он ждал, что в ответ на призыв Длинного Клыка появятся вигхты или разразится снежная буря.
Но ничего не произошло. Ни магии, ни снежной бури, ни злорадно завывающих вигхтов из Подвселенной.
Хавсер схватил забрызганную кровью лазерную винтовку Аутремара, сдернув ремень со сломанной руки ее прежнего владельца. Несмотря на то что оружие упало с огромной высоты, его механизм не пострадал. Хавсер открыл стрельбу по спинам обоих суперзащитников. Лучи били по плечам, царапая пластиковое покрытие брони и оставляя небольшие вмятины и пробоины. Суперзащитнику с молотом он даже умудрился попасть в голову, отчего тот слегка дернулся.
Оба монстра остановились и обернулись. От незначительных царапин на их броне поднимались струйки дыма.
— Тра! Тра! На помощь! Сюда! — завопил Хавсер на вургене.
Он снова начал стрелять, пока не выпустил в суперзащитников всю обойму. Они двинулись к нему, и шаги их становились все быстрее, пока монстры не перешли на бег. Молот и оба тулвара поднялись, готовые нанести удары. Хавсер, не переставая кричать, попятился.
Во двор ворвался Йормунгндр Два Меча. Он пробрался по крыше одной из галерей, где, словно осенние листья, были разбросаны тела погибших Аутремаров. Верный своему прозвищу, он в каждой руке держал по силовому мечу, лезвия которых были короче и шире, чем шипящий, леденящий клинок Длинного Клыка.
С оглушительным ревом он спрыгнул на плиточный пол двора перед суперзащитниками Безмолвия. Звук удара был похож на грохот падающей наковальни, и плитки под его ботинками раскололись. Яростными ударами он отразил мгновенную атаку: правый меч отбил выпад кривых сабель, а левый блокировал летящий молот.
Суперзащитник с саблями без колебаний продолжил схватку. Два Меча еще быстрее замахал правым клинком, не давая шанса вражескому оружию пройти сквозь его защиту. Левая рука снова отбила удар ускорительного молота второго суперзащитника.
В бою с Длинным Клыком одна из сабель лишилась части своего лезвия, и суперзащитник воспользовался преимуществом разной длины клинков. Левая рука Йормунгндра была занята вторым противником, и отбивать выпады сразу двух сабель становилось все труднее, так что он перехватывал оружие противника у самой рукояти. Сломанный тулвар, в отличие от изогнутого клинка своего собрата, дважды преодолевал защиту Двух Мечей. Уже через несколько секунд после начала схватки на правой руке Волка появилась глубокая рана.
Эту проблему он решил самым кардинальным способом. Уклонившись от мощного, но растянутого выпада ускорительного молота, Два Меча ударил суперзащитника с тулварами ногой по левому колену. Массивный пласталевый ботинок заставил противника покачнуться, и Два Меча тотчас погрузил один из своих клинков ему в лицо.
Суперзащитник, рассыпая искры из поврежденной голографической маски, отскочил назад. Из-под маски на грудь хлынула фиолетовая жидкость.
Йормунгндр не стал медлить, чтобы насладиться своим успехом. Ему снова пришлось пригнуться, чтобы избежать удара молотом. Страшное оружие просвистело на волосок от его головы. Державший его суперзащитник вложил в удар столько силы, что молот описал почти полную окружность и, не попав в противника, с громким лязгом врезался в плиты двора. На поверхности образовалась дыра и сетка трещин, словно от пули в стекле или от брошенного камня на глади воды.
Два Меча замахнулся левым клинком, но суперзащитник отразил удар длинной рукояткой молота, подняв ее перед собой на уровень лица, словно жезл, а затем стремительно повернул молот, готовясь к следующему выпаду. Йормунгндр успел поднять свои мечи и поймать молот у самого основания в перекрестье клинков, но даже при этом могучий удар заставил его опуститься на одно колено.
Два Меча, напрягая все свои силы, продолжал удерживать молот. Суперзащитник с тулварами стал постепенно приходить в себя, поскольку все основные функции взяла на себя вторая голова. Он попытался подойти к Йормунгндру сбоку и атаковать, пока оба меча Волка были заняты.
С яростным ревом Два Меча свел клинки вместе, и лезвия врезались в рукоять, словно ножницы. Он не смог полностью отсечь молот, но рукоять в этом месте погнулась и покорежилась. Оружие Астартес повредило не только металлический кожух, но и сердцевину.
Он вскочил во весь рост и стремглав бросился на суперзащитника, нанося ему колющие удары попеременно то левым, то правым клинком. Йормунгндр заставил врага отступать шаг за шагом, пронзил его насквозь три или четыре раза, и в конце концов тот оставался на ногах только потому, что повис на мечах.
Два Меча стряхнул мертвого врага. Второй суперзащитник уже бросился в атаку. Йормунгндр резко развернулся навстречу двум тулварам; не останавливаясь, нанес такой мощный удар, что суперзащитник отлетел в сторону и упал лицом вниз. Он попытался подняться, но Два Меча подбежал, придавил его коленом и пронзил клинком, пригвоздив к земле.
Из-под поверженного врага потекла фиолетовая кровь.
Хавсер бросился на другой конец двора к лежащему Длинному Клыку. Два Меча, выдернув оружие из тела врага, поспешил следом за ним. Ускоренный метаболизм Астартес уже сделал свое дело, и его раны перестали кровоточить.
Но раны Хеорота Длинного Клыка не затянулись. Жрец сумел сесть, опираясь спиной на стену и вытянув перед собой ноги, но дыхание давалось ему с трудом. Из прорех в его доспехах обильно сочилась кровь.
— Подходящий денек, чтобы посидеть на заднице, — заметил Йормунгндр Два Меча.
— Мне нравится здешний климат, — ответил Длинный Клык.
— Ладно, а мы пока займемся работой.
Некоторое время Два Меча молчал, глядя на старого рунного жреца.
— Я пришлю к тебе Найота Плетущего Нити, когда его найду.
— В этом нет необходимости.
— Я не позволю тебе уйти без почестей, — возразил Два Меча. Едва заметная дрожь в его голосе поразила Хавсера. — Когда я найду Найота Плетущего Нити…
— Нет, — настойчиво произнес Длинный Клык. — Как бы ты ни хотел от меня избавиться, я никуда не собираюсь. Мне просто надо немного отдохнуть. Понаслаждаться чудесной погодой.
Хавсер перевел взгляд на Два Меча и увидел, что из-под его маски в широкой улыбке блеснули зубы.
— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить, — сказал он.
— Вот и хорошо. А теперь иди и убей еще кого-нибудь. Скальд может остаться здесь и составить мне компанию.
Два Меча посмотрел на Хавсера:
— Развлеки его.
— Что? — удивился Хавсер.
— Я сказал, развлеки его, — повторил Два Меча. — Ты же скальд Тра. Действуй. Отвлеки его мысли от того, что грядет.
— Как? — переспросил Хавсер. — Что грядет?
Два Меча раздраженно фыркнул:
— А как ты думаешь?
Огромный Волк проворно опустился на колени и наклонил голову перед Длинным Клыком.
— До следующей зимы, — произнес он.
Длинный Клык кивнул в ответ. Они свели сжатые кулаки, а потом Два Меча поднялся и не оглядываясь пошел прочь. Его массивные пласталевые ботинки захрустели по рассыпанному гравию. К тому времени, когда он пересек двор, воин уже перешел на бег.
Хавсер повернулся к Длинному Клыку.
— Я понимаю, что это неделикатный вопрос, но скажи, что грядет? — спросил он.
Длинный Клык усмехнулся и покачал головой.
— Ты умираешь?
— Возможно. Тебе не понять анатомию Астартес. Мы способны перенести огромные повреждения. Но иногда этот процесс заставляет терпеть жуткую боль, и нет никакой уверенности, что ты выживешь.
— Что я должен сделать?
— Займись своим делом, — ответил жрец.
Он сел рядом с рунным жрецом.
Кожа Длинного Клыка стала еще более прозрачной. На ней виднелись брызги крови — фиолетовой и красной, крови человеческой и крови врагов. Некоторые пятна уже подсохли и начинали осыпаться.
Он все еще тяжело дышал. Скорее всего, сильно повреждены легкие. Каждый выдох сопровождался облачком розоватого пара.
— Значит… я должен тебя развлечь? — уточнил Хавсер. — Ты хочешь услышать сказание?
— Почему бы и нет?
— Ты мог бы рассказать что-нибудь свое, — сказал Хавсер. — Возможно, сказать мне что-то очень важное. На всякий случай.
— Так ты хочешь стать моим исповедником, верно? — спросил Длинный Клык.
— Я не это имел в виду. Эска Разбитая Губа говорил, что Стае нравятся сказания, которые их пугают.
— Это верно.
— А что пугает тебя?
— Ты хочешь узнать?
— Да, я хотел бы узнать.
— Больше всего нас пугают те вещи, — сказал Хеорот Длинный Клык, — которые даже мы не в состоянии уничтожить.
— Мы преданные Всеотцу убийцы, — сказал рунный жрец.
— Вы солдаты, — поправил его Хавсер. — Вы Астартес. Вы лучшие воины, которыми когда-либо располагала Терра. Все Астартес — убийцы.
Длинный Клык закашлялся. Вылетавший из его рта кровавый туман начал оседать вокруг губ. Он уже пропитал бороду и стал стекать на белоснежную шкуру.
— Это слишком упрощенная точка зрения, — сказал он. — Я тебе об этом уже говорил. И о роли каждого сына-примарха. О роли каждого легиона. Есть защитники и избранники, есть штурмовики и преторианцы… У каждого из нас есть свои обязанности. Шестой легион — это палачи. Мы — крайняя мера. Когда все остальные терпят неудачу, именно от нас ожидают невозможного.
— Разве это не относится ко всем легионам?
— Ты все еще не понял, скальд. Я говорю о разных пределах. Есть границы, которые другие легионы не могут переступить. Есть границы чести, преданности и достоинства. Есть деяния столь жестокие и безжалостные, что совершить их могут только Влка Фенрика. Для этого мы и созданы. Без сомнений и чувств, без колебаний и капризов. Мы гордимся тем, что мы единственные среди Астартес, кто никогда, ни при каких обстоятельствах не откажется нанести удар по приказу Всеотца, какой бы ни была указанная цель и причина для ее поражения.
— И поэтому Шестой легион считают таким жестоким, — сказал Хавсер.
— Это не главное. Это лишь следствие нашей беспощадности. Мы не кровожадные дикари. Но выполнение заданий, неприемлемых для остальных легионов, на протяжении двух последних столетий создало нам такую репутацию. Другие легионы считают нас безудержными и неуправляемыми псами, а истина в том, что мы подверглись самой жестокой дрессировке.
Длинный Клык хотел сказать что-то еще, но по его телу прошла дрожь, и он на мгновение прикрыл глаза.
— Боль? — спросил Хавсер.
— Ничего. — Длинный Клык пренебрежительно махнул правой рукой. — Пройдет.
Он вытер кровь с губ.
— Мы преданные Всеотцу убийцы, — повторил он. — И запугивать других для нас дело чести. Этим и объясняется отношение к нам как к безумцам. Мы не признаем страха. Ему не место в нашей жизни. На поле сражения мы выходим без страха. Он не может нами управлять. Он не может сковывать нам руки. Мы изгоняем его из своих сердец и мыслей.
— Значит, истории? — спросил Хавсер.
— Вспомни, насколько сурова наша жизнь, — сказал Длинный Клык. — Беспощадные условия на Фенрисе и нескончаемые битвы против врагов человечества. В чем нам искать отдых от всего этого? Не в изысканных же развлечениях смертных. Не в вине, женщинах или пирах.
— А в чем же?
— В том, в чем мы себе отказываем.
— В страхе.
Длинный Клык усмехнулся, хотя его усмешка была окрашена кровью.
— Вот теперь ты понял. В Этте, у очага, под сказания скальда. Только там и тогда мы позволяем страху вернуться. И то если только сказание хорошее.
— Вы позволяете себе испытывать страх и в этом находите отдушину?
Длинный Клык кивнул.
— Каким же должно быть такое сказание? О войне? Или об охоте на морского змея…
— Нет-нет, — остановил его Длинный Клык. — Этих существ мы можем убить, даже если добиваемся успеха не каждый раз. В этом нет страха. Скальд должен составить сказание о том, чего мы не в состоянии одолеть. Я говорил тебе именно об этом. О чем-то, что устоит против наших клинков и болтеров. О чем-то, что не умрет, даже если очень постараться. О том, чья нить не рвется.
— Вечное зло.
— Вечное зло, — согласился жрец.
Он посмотрел на Хавсера и снова закашлялся, сплевывая кровь.
— Сказание должно быть хорошим, — напомнил жрец.
— Я родился на Терре, — начал Хавсер.
— Как и я, — горделиво добавил Длинный Клык.
— Как и ты, — кивнул Хавсер и снова начал свою историю. — Я родился на Терре. Во времена Первой Эры ее еще называли Старой Землей. Большую часть своей жизни я работал хранителем для Объединительного Совета. В возрасте около тридцати лет мне довелось работать в старой Франкии, в центре большого городского комплекса, называемого Лютецией. К тому времени от него остались лишь руины да нищенские трущобы. Я работал с другом. Скорее, с коллегой по имени Навид Мурза. Теперь он мертв, он погиб в Осетии, спустя десять лет. По правде говоря, он не был мне другом. Мы были соперниками. Он был квалифицированным ученым и очень способным, но к тому же еще и безжалостным человеком. Он использовал людей. Его не волновало, через кого придется перешагнуть на пути к цели. В силу некоторых обстоятельств нам пришлось работать вместе. Он всегда тревожил меня. Он частенько заходил слишком далеко.
— Продолжай, — сказал Длинный Клык. — Опиши этого Мурзу, чтобы я смог его увидеть.
Играл клавир. Это была запись, один из высококачественных аудиофайлов, которые Силия заставляла слушать всех обитателей пансионата. Хавсер не сомневался, что включил его Мурза. И Хавсер не сомневался, что Мурза спит с Силией. Она роскошная темнокожая женщина с пышной копной каштановых волос. В первые дни их пребывания в Лютеции она вроде бы проявила интерес к Хавсеру, но Мурза пустил в ход свое обаяние, и положение изменилось.
Если Мурза включил музыку, значит, он вернулся в пансионат раньше Хавсера. Они разделились во время стремительного бегства. Хавсер вошел через боковую дверь, отперев ее генным ключом, и убедился, что створки за ним закрылись. В банде рабочих, пытавшихся загнать их в ловушку на раскопках собора, знали об их местонахождении. Кто-то из них даже приходил в пансионат, чтобы обсудить детали договора с хранителями Консерватория.
Дрожащими руками Хавсер стащил с себя куртку. Их чуть не избили. Им угрожали и едва не напали, и потому пришлось спасаться бегством. Адреналин все еще бушевал в крови, но не это расстроило Хавсера.
За окном темнело. Он включил несколько светящихся сфер. Вся их команда разбежалась по переулкам. Спустя какое-то время, если им повезет, все по одному вернутся в пансионат.
Чтобы успокоиться, Хавсер налил себе амасека. Его любимой бутылки десятилетней выдержки на подносе не оказалось, и пришлось довольствоваться напитком попроще. Графин в его непослушных пальцах звякнул о стакан.
— Навид? — позвал он. — Навид?
Никакого ответа, кроме пения клавира, старинной пасторальной пьесы.
— Мурза! — крикнул он. — Отзовись!
Он налил еще немного амасека и направился на спальный уровень.
Пансионат представлял собой крепкий особняк в охраняемом квартале Боборг, расположенном неподалеку от главной улицы Санантвун. Это был один из нескольких безопасных домов, предлагаемых крупной торговой фирмой «Уропан» для размещения различных делегаций, и Консерваторий снял его на три месяца. Дом был полностью меблирован, со штатом сервиторов, и служил надежным убежищем, насколько это вообще возможно в Лютеции. Город давно начал разваливаться, стал грязным и прокопченным и, хотя он мог гордиться своей историей, постепенно превращался в трущобы. Хавсер, с уважением относясь к его прошлому, не мог понять, почему кто-то еще продолжает оставаться здесь по собственной воле. Для богачей и аристократов, еще обитавших в этом комплексе, были построены многочисленные анклавы, но Атлантические платформы предлагали более высокий уровень жизни, а на суперорбитальных спутниках жить было гораздо безопаснее.
На площадке между этажами имелось высокое и узкое окно, позволяющее взглянуть на город поверх стены квартала. Уже почти совсем стемнело, и черные скаты крыш напоминали чешуйчатый выступ на спине змеи. Самым большим выступом этой зазубренной линии, словно обломок клыка, торчал силуэт собора. Закатившееся солнце оставило позади него на западном небосклоне розовые отблески. Остальное освещение, неестественно яркое и казавшееся нереальным, падало на город от двигавшейся в северо-западном направлении станции. Хавсер не знал наверняка, какую из них он видел именно сейчас, но, судя по времени суток и направлению движения к побережью, это была «Лемурия».
Хавсер отпил из стакана и взглянул наверх.
— Мурза?
Он продолжал подниматься. Музыка стала громче. Хавсер заметил, что в пансионате очень тепло. Но вряд ли это можно приписать воздействию выпитого амасека. Кто-то включил систему отопления на полную мощность.
— Мурза, где ты?
Спальни в большинстве своем стояли темными. Свет лампы и музыка шли из комнаты, выбранной Мурзой при заселении группы.
— Навид?
Он прошел дальше. Все комнаты не отличались большими размерами, а спальня Мурзы из-за жары показалась ему чрезвычайно душной. Кроме того, она была изрядно захламлена сумками со снаряжением, разбросанной одеждой, книгами и информационными планшетами. Музыка доносилась из небольшого устройства рядом с кроватью. Среди всего прочего на полу Хавсер заметил предметы женского туалета и чемодан, явно не принадлежащий Мурзе. Похоже, что Силия перебралась к своему возлюбленному и оставила у него свои вещи.
Мурза бросил Силию добираться по улицам трущоб после наступления комендантского часа в одиночестве, но это было вполне в его духе.
Хавсер сделал еще глоток, стараясь усмирить свой гнев. Мурза навлек опасность на всех, и это был уже не первый подобный случай. И даже не самое худшее. Самое худшее еще предстояло пережить, и хоть Хавсеру не хотелось об этом думать, он понимал, что разбираться придется ему.
В спальне было не просто жарко. Здесь было душно. И влажно.
Хавсер распахнул дверь в ванную комнату.
Голый Мурза, поджав колени к подбородку и обхватив лодыжки руками, сидел на полу крошечной душевой кабины. Вода, горячая вода с журчанием стекала на него из старого пластекового бака. Мурза выглядел опустошенным и несчастным, темные волосы прилипли к голове и шее. В одной руке он держал горлышко бутылки с амасеком десятилетней выдержки.
— Навид? Что ты делаешь?
Мурза не отвечал.
— Навид!
Хавсер застучал костяшками пальцев по прозрачной стенке кабины. Мурза медленно поднял голову и, казалось, не сразу его узнал.
— Что ты делаешь? — повторил Хавсер.
— Я замерз, — ответил Мурза.
Говорил он неразборчиво и так тихо, что голос едва пробивался сквозь шум падавшей воды.
— Ты замерз?
— Я вернулся, и мне надо было согреться. Кас, ты когда-нибудь чувствовал такой холод?
— Навид, что произошло? Это же катастрофа!
— Я знаю, знаю.
— Навид, вылезай из душа и давай поговорим.
— Мне холодно.
— Вылезай сейчас же из этого проклятого душа! Выходи и расскажи мне, о чем ты думал, когда договаривался о сделке.
Мурза поднял голову и моргнул.
— Остальные вернулись?
— Еще нет.
— А Силия?
— Никто еще не вернулся.
— С ними ведь будет все хорошо, правда? — спросил Мурза.
Язык у него опять заплетался.
— Только не благодаря тебе, — бросил Хавсер.
Заметив страдальческий взгляд Мурзы, он немного смягчился.
— Все будет хорошо, я уверен. Мы всё спланировали заранее. Все знают, что делать в непредвиденных обстоятельствах. В конце концов, они же не дураки.
Мурза кивнул.
— Вот только насчет тебя я не уверен, — добавил Хавсер.
Мурза поморщился и поднес ко рту горлышко бутылки. В ней осталось уже не больше половины. Он сделал большой глоток, а потом прополоскал рот, словно это был лечебный отвар.
Он сплюнул жидкость на пол, и на хромированном стоке Хавсер заметил кровь.
— Навид, что ты сделал? — спросил он. — Что ты сделал с тем человеком? Как ты этому научился?
— Не спрашивай меня, пожалуйста, — пробормотал Мурза.
— Что ты сделал?
— Я спас тебе жизнь! Я спас тебе жизнь, разве не так?
— Я не уверен, Навид.
Мурза поднял голову:
— Я не должен был этого делать. Но я спас тебе жизнь.
Он опять сплюнул, и вода унесла еще немного крови.
— Вылезай отсюда, — сказал Хавсер. — Ты должен мне все объяснить.
— Я не хочу.
— Это плохой знак. Вылезай из кабинки. Я вернусь через десять минут. И к тому времени ты должен быть готов все мне объяснить. А потом я решу, что сказать остальным.
— Кас, никто не должен знать о…
— Вылезай, и тогда мы сможем все обсудить.
Хавсер спустился в гостиную, наполнил свой стакан и сел в кресло, пытаясь собраться с мыслями. Так он просидел минут пять, а потом вернулись остальные члены группы. Сначала Полк и Лешер, потом близнецы из Эдессы, потом Зириан и его бледный заплаканный ассистент Марис. Последней, когда Хавсер уже начал беспокоиться, пришла Силия в сопровождении Тамера.
— Все уже вернулись? — спросила она, стараясь говорить уверенным тоном, но не в силах скрыть своей усталости и замешательства.
Кое-кто из пришедших сразу поднялся наверх, чтобы помыться и переодеться.
— Да, — ответил Хавсер.
— И Навид тоже? — уточнила она.
— Да.
— Подлец, — пробормотал Тамер.
— Я должен с ним поговорить, — сказал Хавсер. — А пока, прошу вас, не вмешивайтесь.
— Ладно, — с сомнением протянул Тамер.
Хавсер поручил Полку и близнецам приготовить какой-нибудь ужин для всей команды, а Лешера и Зириана, чтобы не тратить время зря, попросил набросать примерный план будущих работ. Он понимал, что все это впустую, но занятие хотя бы отвлечет их от сегодняшнего происшествия. У него самого перед глазами все время был пистолет. Хавсер видел черное отверстие направленного на него дула.
Он снова поднялся наверх. Душ у Мурзы уже был выключен, а сам он в нижней рубашке и камуфляжных штанах сидел на краю кровати. Он даже не вытерся, и с волос капала вода. Амасек он налил в фарфоровую чашку и, держа ее обеими руками, понемногу прихлебывал напиток. Бутылка стояла у его ног на полу.
— Не надо было в это ввязываться, — сразу перешел к делу Хавсер.
— Не надо, — согласился Мурза, не поднимая взгляда.
— Идея была твоя, и она не принесла ничего хорошего.
— Согласен.
— Ты уверял, что все разведал и нам ничего не грозит. Я не должен был тебя слушать. Надо было самому позаботиться о безопасности, предусмотреть план отступления, возможно, взять какой-нибудь транспорт.
Мурза посмотрел на него:
— Да. Но ты этого не сделал, а не сделал потому, что решил довериться мне.
— Навид, почему ты так поступил?
Мурза пожал плечами. Он засунул в рот палец и потрогал что-то внутри, словно проверял, на месте ли зубы. Потом поморщился.
— Ты поддался жадности? — спросил Хавсер.
— Жадности?
— Навид, я могу это понять. Мы с тобой очень похожи. Нами движет одна и та же страсть — отыскать и сохранить эти вещи, вернуть утраченные сокровища нашей расы. Это достойная, очень достойная цель, но она может стать еще и навязчивой идеей. Я это знаю. А мы с тобой очень похожи, как бы мы оба это ни отрицали.
Мурза удивленно приподнял брови, но возражать не стал.
— Ты порой заходишь слишком далеко, — продолжал Хавсер. — Знаю, я и сам через это прошел. Оказывал излишнее давление, давал взятки, совался, куда не следовало, подделывал кое-какие бумаги.
Мурза фыркнул. Похоже, его это насмешило.
Хавсер присел на край кровати рядом с ним.
— Но ты зашел намного дальше, чем я, Навид.
— Прости.
— Похоже, тебя совершенно не волнует, что кто-то может пострадать. Как будто ты готов пожертвовать кем угодно, лишь бы добиться того, чего тебе хочется.
— Прости, Кас.
— Это страсть, хотя и на совершенно ином уровне. Недостойное чувство, эгоистичное.
Мурза уставился в пол.
— Я прав? — спросил Хавсер. — Это действительно эгоизм, как ты считаешь?
— Да. Да, думаю, это верно.
— Ну, хорошо.
Хавсер поднял стоявшую у ног Мурзы бутылку и наполнил свой стакан. Потом протянул руку и плеснул немного амасека в фарфоровую чашку Мурзы.
— Послушай, Навид, — снова заговорил он, — сегодня ты всех нас мог втянуть в неприятности, если не хуже. Это полная катастрофа. И подобные случаи были у нас в прошлом. Я не могу допустить, чтобы такое снова повторилось. Мы должны играть по правилам. С этого момента мы больше не станем пренебрегать безопасностью, ладно?
— Да. Согласен, Кас.
— Отлично, давай подведем черту. Закончим этот разговор. Завтра начнем с чистого листа. Но меня беспокоит не только это, и ты понимаешь, о чем я говорю.
Мурза кивнул.
— Сегодня вечером в тени собора ты кое-что совершил. Я не знаю, что это было. Я никогда не видел и не слышал ни о чем подобном. Насколько я помню, ты бросил этому громиле какое-то слово или звук и сбил его с ног.
— Я думаю… — очень тихо произнес Мурза, — я думаю, что на самом деле я его убил, Кас.
— Проклятие, — пробормотал Хавсер. — Навид, я должен знать, как такое могло произойти.
— Нет, не должен, — возразил Мурза. — Не могли бы мы просто оставить эту тему? Если бы я этого не сделал, он мог тебя застрелить.
— Это я понимаю. Я понимаю, что ты сделал это из лучших побуждений. Я признаю, что ты, вероятно, спас мне жизнь, отреагировал на сложившуюся ситуацию. Но я должен знать, как ты это сделал.
— Почему? Было бы гораздо лучше, если бы ты ничего не знал.
— По двум причинам. Если после того, что произошло, мы и дальше будем работать вместе, я должен убедиться, что тебе можно доверять. Я хочу знать, на что ты способен.
— Справедливо, — признал Мурза. — А вторая причина?
— Я тоже жаден.
Хавсер замолчал. На какое-то мгновение ему показалось, что Длинный Клык заснул или того хуже, но жрец открыл глаза.
— Ты остановился, — сказал он, перейдя на ювик. — Продолжай. В этом Мурзе, о котором ты рассказывал, живет зло, а ты обращаешься с ним как с братом.
Прерывистое дыхание Длинного Клыка по-прежнему сопровождалось кровавым туманом. Складка белоснежной шкуры у него под подбородком стала темной и влажной.
Хавсер глубоко вдохнул. В горле пересохло.
Вспышки и грохот постигшего Безмолвие рока разносились по огромному темному пространству вокруг них. Вдали, за высокими облицованными плиткой стенами квартала особняков, апокалипсические вихри метались по дальнему краю впадины, рассыпаясь фонтанами искр, словно захваченный пожаром лес. Где-то поблизости болтеры и плазменные орудия разрывали своими снарядами воздух.
— А что с этим человеком, с Мурзой? — спросил Длинный Клык. — Ты убил его? В нем ведь обитало зло? Ты оборвал его нить?
— Я спас ему жизнь.
— Ты никогда не рассказывал мне о своем детстве, о своей учебе, — заговорил Хавсер.
— И сейчас не собираюсь этого делать, — отрезал Мурза. Потом немного помялся. — Извини. Извини, я не хотел дерзить. Но все так сложно, и рассказ займет массу времени, которого у нас нет. Вот тебе краткая версия. Я получил частное образование. Это был классический курс с уклоном в эзотерику.
— Эзотерика — важная часть классического образования, — заметил Хавсер. — Оккультные науки долгие тысячелетия находились под строжайшим запретом и хранились в тайне.
Мурза усмехнулся:
— Скажи, Кас, чем это, по-твоему, обусловлено?
— Тем, что люди всегда верили в сверхъестественные силы, которые могли бы одарить их могуществом и сделать владыками Вселенной. Люди думали так с тех пор, когда впервые обратили внимание на тени, пляшущие по стенам пещеры.
— Но есть и еще одна причина, не так ли? То есть я хотел сказать, что она должна быть согласно логике.
Хавсер отпил из своего стакана и посмотрел на Мурзу.
— Ты всерьез об этом спрашиваешь?
— А я выгляжу серьезным, Кас?
— У тебя идиотская улыбка.
— Ладно… А то, что я сделал сегодня вечером, это серьезно?
— Ты хочешь сказать, что это было?.. Какой-то… что это? Фокус?
— Ты так думаешь?
— Наверняка какой-то фокус.
— А если нет, Кас? Если это не так, тогда можно понять, почему некоторые разделы знаний так ревностно охраняются. Ты согласен со мной?
Хавсер вскочил с кровати. Он сделал это так резко, что покачнулся, а потом удивился столь сильному воздействию амасека.
— Но это несерьезно, Навид. Не хочешь же ты сказать, что… знаком с магией? Ты в самом деле надеешься, что я поверю, будто ты колдун?
— Нет, конечно.
— Хорошо.
— Но лишь потому, что я недостаточно долго изучал это искусство.
— Что?! — воскликнул Хавсер.
— И слово «колдун» не совсем подходит. Лучше сказать «адепт» или «магус». Ну а я, поскольку узнал очень мало, мог бы называться «аколит» или «ученик».
— Нет, нет и нет. У тебя есть какое-то оружие. Маленькое секретное оружие. Спрятано где-то под манжетой или в кольце. И управляемое пальцем.
Мурза посмотрел в его лицо, потом провел рукой по мокрым волосам, стараясь уложить их назад. В его глазах появился блеск, тот самый чарующий хищный блеск, благодаря которому Навид Мурза частенько добивался своей цели.
— Кас, ты хотел узнать. Ты просил, чтобы я тебе рассказал. Вот я и рассказываю. Ты еще хочешь слушать?
— Да.
Мурза стал одеваться. Хавсер спустился вниз и объявил, что выйдет вместе с Навидом из дома, чтобы «серьезно обсудить его недостатки».
Когда он вышел, Мурза уже ждал его на небольшой проржавевшей посадочной площадке позади пансионата. На улице стало совсем темно и на удивление холодно. Выхлопные газы нефтехимических двигателей транспорта смешивались с запахами кухни из многочисленных забегаловок вдоль Санантвун. За стеной, окружающей Боборг, огни Лютеции казались туманными созвездиями.
Мурза пришел в длинном пальто и с маленьким рюкзачком на плече. Он вызвал скайк, и машина уже стояла на платформе и ревела небольшими, но мощными двигателями. Они поставили охрану в известность о своем вылете и выписали генетические пропуска, чтобы позже вернуться в воздушное пространство пансионата.
— Куда мы направляемся? — спросил Хавсер, протискиваясь под защитный колпак и усаживаясь позади сервитора-пилота.
— Это секрет, — улыбнулся Мурза и застегнул ремень безопасности. — Все это секрет, Кас.
Он нажал кнопку старта, и скайк, взвыв всеми тремя двигателями — двумя под пассажирской кабиной и одним под носовой частью, — поднялся над платформой. На уровне крыш скайк повернул точно на север и стал набирать скорость. На такой высоте дул сильный холодный ветер, а раскинувшаяся внизу Лютеция была скрыта ночной темнотой. Мимо них время от времени проносились огоньки других скайков и спидеров.
— Ты, кажется, нервничаешь? — спросил Хавсер.
— Разве?
— Тебя что-то тревожит?
Мурза рассмеялся.
— Немного, — признался он. — Это великая ночь, Кас. Я долго ее ждал. В самом деле, я хотел рассказать тебе об этом еще много лет назад, при нашей первой встрече. Я думал, что ты поймешь. Я знал, что ты поймешь.
— Но?..
— Ты такой серьезный! Я всегда боялся, что ты отнесешься к этому неодобрительно, что «старший брат» все испортит.
— А я действительно такой?
— Ты и сам это знаешь, — усмехнулся Мурза.
— Выходит, что ты уже давно интересуешься подобными вещами?
— Я был совсем юным, еще не закончил учебу, когда меня ввели в закрытое общество, занимавшееся восстановлением своего господства над силами, которыми человек управлял в древности.
— Какой-то дурацкий школьный клуб?
— Нет, само общество довольно старое. Ему по меньшей мере несколько сотен лет.
— У него имеется название?
— Конечно. Но тебе пока еще рано его знать.
— По своей сути это что-то вроде нашего Консерватория?
— Да, но более специфичное.
— Члены общества интересуются лишь теми знаниями, которые я называю оккультными?
— Да.
— И поэтому ты поступил в Консерваторий, Навид?
— Работа хранителя давала мне доступ ко всем материалам, интересующим общество.
Хавсер рассердился. Пытаясь совладать со своими чувствами, он выглянул из скайка. Суперорбитальная платформа «Лемурия» уже давно ушла за горизонт, и теперь над миром с востока на запад, подобно гигантскому циклону, неслышно скользила тень «Гондваны», а немногим уступающая по величине «Ваалбара» пересекала ее курс с юго-запада на северо-восток.
— Что же получается, Мурза? — заговорил Хавсер спустя некоторое время. — Все эти годы ты передавал сведения этому таинственному обществу? И работа в Консерватории была для тебя всего лишь прикрытием? Ты пользовался средствами Консерватория…
— Ну вот. Видишь? Совсем как старший братец! Послушай меня, Кас. Я никогда не предавал Консерваторий. Я никогда ничего не утаивал, ни одной находки, ни единой книги, ни единой странички, ни пуговицы, ни бусины. Я преданно относился к своей работе. Я никогда не передавал обществу того, что не отдавал Консерваторию.
— Но ты делился сведениями?
— Да. В определенных случаях я делился информацией с обществом. Разве не в этом смысл существования Консерватория?
— Но не таким же нелегальным способом, Навид. В этом вся суть, и ты сам прекрасно понимаешь. Ты придерживаешься закона, но не духа.
— Возможно, это была ошибка, — угрюмо произнес Мурза. — Мы можем дать команду скайку и вернуться.
— Нет, мы зашли слишком далеко, — возразил Хавсер.
— Да, я тоже так думаю.
От следующего приступа боли Длинный Клык резко подался вперед. Хавсер вздрогнул. Он не знал, что ему делать. Вряд ли ему под силу чем-то помочь. Он не мог устроить рунного жреца поудобнее, а кроме того, физически опасался его конвульсий. Астартес в полной боевой броне, даже умирающего, невозможно прижать к груди.
— Я не умираю, — сказал Длинный Клык.
— А я этого и не говорю.
— Я вижу это в твоих глазах, скальд. Я читаю твои мысли.
— Нет.
— Не говори мне «нет». Ты боишься, что я умру. Ты не знаешь, что делать, если это случится. Ты боишься остаться один на один с трупом.
— Нет, ничего подобного.
— Я не умираю. Это просто процесс излечения. Порой он проходит очень болезненно.
Где-то рядом Хавсеру послышался резкий звук. Он посмотрел на Длинного Клыка. Жрец тоже его слышал. Прежде чем рунный жрец смог что-либо сказать или дать какой-то знак, Хавсер приложил палец к губам, призывая к молчанию. Он осторожно поднялся с земли и подобрал ближайшее оружие.
С оружием наготове он медленно обошел весь двор, заглядывая в каждый переход, в каждую галерею. Ничего. Возможно, это был стук свалившегося обломка, ложная тревога.
Хавсер вернулся к Длинному Клыку, сел рядом и вернул оружие.
— Извини, — сказал он жрецу. — Мне необходимо было хоть чем-то вооружиться.
Длинный Клык перевел взгляд на Леденящий Клинок в своей руке, затем снова посмотрел на Хавсера.
— А ты понимаешь, что я убил бы каждого, кто посмел бы взять его без разрешения? — спросил он.
— Но для этого тебе, по крайней мере, пришлось бы встать, — заметил Хавсер.
Длинный Клык рассмеялся, но смех быстро сменился кровавым кашлем.
— Я не помню Терру, — сказал он.
— Что?
— Я ее не помню. Я самый старший из всех и не помню ее. Я был создан там, одним из последних, и я часто напоминаю братьям о том, что мы должны гордиться связью с миром прародителей. Но по правде говоря, помню очень немного. Темные казармы в крепости, тренировочные лагеря, зоны боевых действий, экспедиции в другие миры. Вот и все. Я не помню Терру.
— Может быть, ты туда когда-нибудь вернешься, — предположил Хавсер.
— Может быть, ты когда-нибудь закончишь свое сказание и расскажешь мне о ней.
Скайк высадил их на освещенной прожекторами площадке рядом с мрачным, уродливым зданием в западном квартале городского комплекса.
— Библиотех, — узнал его Хавсер.
— Верно.
Мурза улыбался, но было заметно, что он нервничает все сильнее.
— Я предупредил о нашем приезде. Надеюсь, они тебя встретят.
— Они?
Мурза повел его по ступеням к просторному портику. Древние каменные колонны терялись в темноте у них над головами. Пол был выложен белыми и черными плитками. Хавсер уловил дуновение сухого воздуха от установки искусственного климата. Он не раз посещал Библиотех ради получения различных сведений, но ни разу не был здесь посреди ночи. Натриевые лампы заливали все вокруг холодным желтоватым светом.
— Общество присматривалось к тебе, — сказал Мурза. — Уже довольно давно. Я рассказал им о тебе, и они считают, что ты мог бы быть им полезен. Мог бы стать союзником, как и я.
— Навид, они платят тебе за твои находки?
— Нет, — поспешно ответил Мурза. — Во всяком случае, не деньгами. Здесь нет никакой финансовой заинтересованности.
— Но тем не менее платят. Чем?
— Секретами.
— Вроде того, как убить человека при помощи слова?
— Я не должен был этого делать.
— Не должен.
Мурза покачал головой:
— Нет, я имел в виду свой опыт. Вернее, отсутствие опыта. Я не смог справиться со своей силой. Я не смог ее контролировать и потому повредил рот. Кроме того, энунция не должна быть использована во зло.
— Что такое энунция, Навид?
Мурза не ответил. Они уже приняли стимуляторы, чтобы исключить эффект алкоголя в организме, и воспользовались энзимными спреями для нейтрализации запаха амасека изо рта. Книжные жрецы Библиотеха, молчаливые и одетые в церемониальные одежды, уже поджидали гостей. Мурза и Хавсер сняли обувь и верхнее платье, и жрецы нарядили их в костюмы, предназначенные для посетителей: мягкие цельнокроеные балахоны кремового цвета с пристегнутыми перчатками и тапочками. Затем жрецы застегнули их комбинезоны на шее, подобрали волосы и закрыли их облегающими шапочками. Мурза вынул из рюкзака два информационных планшета и повел Хавсера в Библиотех. Книжные жрецы распахнули перед ними высокие двери.
Они вошли в огромный пустой зал. Ни за одним из длинных столов для чтения никого не было. Три сотни ламп свисали с высокого потолка на длинных латунных цепях, освещая перед ними все помещение. Они словно опускались в чрево огромного кита. Свет висящих ламп размытыми пятнами отражался от теплого дерева столов и влажно поблескивал на черных полированных поверхностях металлических шкафов, стоявших вдоль стен.
— Где же они? — спросил Хавсер.
— Они разбросаны по всему миру, — самодовольно ответил Мурза. — Но я надеюсь, что мы встретимся с теми членами общества, которые живут и работают в Лютеции.
— Значит, дело идет к вербовке новых членов?
— Кас, эта ночь может стать самой удивительной в твоей жизни.
— Отвечай на вопрос, черт побери!
— Ладно, ладно, — прошипел Мурза. — Не кричи так громко, книжные жрецы уже смотрят на нас.
Хавсер оглянулся и увидел жрецов, осуждающе наблюдавших за ними сквозь декоративную решетку двери. Он понизил голос:
— Вы хотите меня завербовать?
— Да. На самом деле я не знаю, что будет. Я просто не в состоянии удовлетворить их запросы. Они хотят еще и еще. Вот я и подумал, если приведу тебя…
— Навид, все это мне очень не нравится. К чему вся эта церемония?
— Подожди немного, ладно? Подожди, а потом выслушай их, вот и все.
— Наверное, ты не можешь их удовлетворить, потому что у тебя нет такой возможности, Навид! Но я не желаю участвовать в ваших играх!
— Кас, прошу тебя! Пожалуйста! Мне это необходимо. Я должен себя проявить. И ты сам все увидишь. Ты увидишь, какую пользу сможешь извлечь из этого!
— Я не собираюсь встречаться с теми, чьи имена мне не известны.
Мурза протянул ему один из информационных планшетов.
— Посиди здесь. И почитай. Я отметил файл. А я вернусь через минуту.
Он поспешно вышел.
Хавсер вздохнул и выдвинул стул из-за стола для чтения. Включив информационный планшет, он отыскал файл, помеченный «Для Каспера», и выбрал его. Рядом с заголовком файла имелось изображение маленькой игрушечной лошадки. Хавсер предпочитал просматривать информацию на больших мониторах, поэтому вставил планшет в разъем стола и переключил его в режим полноэкранного изображения. На краю деревянной поверхности открылась длинная щель, перед Хавсером возник голографический экран размером в квадратный метр и наклонился, создавая оптимальные условия для просмотра.
Вслед за этим стали появляться изображения.
Сначала это были копии отдельных страниц с заметками из потрепанного ежедневника Мурзы. Хавсер не раз их видел, поскольку за годы совместной работы он просмотрел и изучил немало материалов Мурзы. В этом они полностью полагались друг на друга. После экспедиций по заданиям Консерватория один из них частенько занимался архивированием всех обнаруженных артефактов, а другой сопоставлял и анализировал рабочие заметки, подготавливая статьи для имперского каталога и научных публикаций. Хавсер привык к сокращениям Мурзы, заметкам на полях и почти стенографическому стилю изложения, который всегда раздражал его.
Да, это определенно черновики Мурзы. Хавсер невольно улыбнулся, увидев старинный каллиграфический почерк, которым Мурза выполнял свои работы, и разные закорючки и наброски, зарисованные для памяти.
Но страницы, похоже, были скомпонованы из разных источников. Это были разрозненные заметки, выбранные Мурзой из дневников разных периодов. Хавсер насчитал записи, относящиеся по крайней мере к дюжине их совместных экспедиций, предпринятых в предыдущие несколько лет. Если все это имело отношение к навязчивой идее Навида, значит, его безумие длится довольно долго. Хавсеру попалась также запись из экспедиции в Тартус,[40] в которой, как он знал, Мурза участвовал за год до их первой встречи.
Он отвел взгляд от экрана. Звук.
Может, это кто-то из книжных жрецов? Но никого не видно.
Он продолжил чтение, пытаясь понять смысл подобранных в файле документов. Казалось, что между изложенными фактами и местами, где они обнаружены, нет никакой связи. Что же он пропустил? Что в этом увидел Мурза?
Или это только его безумие?
Он снова поднял голову.
Хавсер мог поклясться, что слышал шаги, мягкие приближающиеся шаги по выложенному плитками полу Библиотеха. Наверное, это возвращается Мурза.
Никого.
Хавсер поднялся. Он прошел до дальнего конца стола и обратно. Остановился и резко обернулся.
Ему показалось, что на фоне освещенных отверстий в главных дверях что-то мелькнуло. Неясное пятно. Силуэт фигуры в балахоне.
— Навид? — окликнул он.
Никакого ответа.
Он подошел к своему стулу, сел и перешел к следующей подборке страниц. На них обнаружились зарисовки артефактов, обнаруженных по всему миру. Все они сопровождались подписями. Все записки в стиле Мурзы. Два артефакта были найдены во время лунных экспедиций.
Мурза был на Луне? Он никогда не рассказывал об этом. Такие работы проводились по специальному разрешению. Требовалось прямое указание Совета.
Хавсер откинулся на спинку стула. Может, Мурза просто изучал эти предметы, доставленные другими учеными? Он попытался отыскать даты и источники заметок.
Ничего.
Все артефакты были фигурками или амулетами, выполненными из камня, глины или металла. В подборке не наблюдалось какого-то определенного порядка, просто предметы из множества этнических культур, образующие огромное и плохо изученное лоскутное одеяло истории человечества. Некоторым находкам было по тысяче лет, другим — десятки тысяч. Кое-какие вещи оказались настолько древними или из неизвестного источника, что узнать об их происхождении ничего не удалось. Между ними не существовало ни временной, ни географической связи, не было ни общего религиозного назначения, ни ритуальных особенностей. Пятисотлетний боевой штандарт правителя Панпасифика располагался в этой коллекции между церемониальным синаптическим шунтом, которому насчитывалось около четырех тысяч лет, и ритуальной чашей из византийского Константинополя, имевшей возраст около тридцати тысяч лет. У них не было абсолютно ничего…
Есть один общий элемент.
Хавсер увидел его. Его зрение за долгие годы было натренировано замечать все мелочи. Он обладал почти эйдетической памятью, и пока он переводил взгляд с одного трехмерного изображения на другое, оперируя одетыми в перчатки пальцами, он увидел то, что заметил Мурза.
Глаза. Стилизованные глаза. Полный ряд символических изображений глаз, точек, заменяющих глаза, циркумпунктов, монад, омфалов[41] и охраняющих символов.
«Всевидящее око, — прошептал про себя Хавсер. — Навид, ты идиот. Это же все упрощенно. В каждой человеческой культуре значение глаза отражалось в искусстве и в ритуалах. Ты устанавливаешь связи там, где их нет. Это незначительное сходство обусловлено лишь тем, что все предметы изготовлены людьми. Фуг тебя, Навид. Ты усматриваешь в истории какую-то тайну, какую-то традицию изображения, непрерывность оккультных обычаев, но все это полная чепуха! Твой разум ищет смысл в тенях, пляшущих на стене пещеры! Нет никакого смысла! Это только тени, Навид, и ничего…»
Хавсер моргнул. У него пощипывало кожу. Это сухая жара Библиотеха и слишком теплая одежда. Он остановился на изображениях урея[42] или уаджета и комментариях к ним. Это был частично разрушенный амулет, выполненный в традиционной форме «глаз-и-слеза». Согласно записям Навида, возраст предмета насчитывал от тридцати до тридцати пяти тысячелетий. Он был изготовлен из сердолика, золота, ляпис-лазури и фаянса.
«Уаджет/урей служит типичным образцом АБСОЛЮТНОЙ двойственности глаза как символа/мотива, — гласило дальше беспорядочное примечание Навида. — Особ. в Фаронскую Эру, когда он является талисманом защиты или охраны И ярости и злобы. Это добро и зло ОДНОВРЕМЕННО, это свет и тьма, положительный и отрицательный аспект. Уаджет, позже известный как Глаз Гора, можно сказать, символизирует ДВУЛИЧИЕ: вещь или персона, которая способна являть миру один облик, а затем менять его на противоположный. Но это „предательское“ или „оборотное“ значение способен ослабить/сгладить/модифицировать тот факт, что уаджет КОСМОЛОГИЧЕСКИ НЕЙТРАЛЕН. Глаз агрессивный И пассивный, оберегающий И атакующий. Установка зависит от того, КТО или ЧТО использует этот предмет».
Для такого ученого, как Мурза, подобное заключение, по мнению Хавсера, было слишком упрощенным. Он не мог понять, почему Навид так торопливо и неточно описывал находку.
И он не мог понять, почему не может отвести взгляд от голографической проекции. Глаз смотрел на него, словно бросая вызов его бессилию и пренебрежению к писанине Навида Мурзы. Он уставился прямо на Хавсера. Не мигает. Зрачок неподвижен, вокруг его черной точки синяя, как небо, радужная оболочка. У Хавсера заслезились глаза. Но моргнуть он не мог. Он не мог отвести взгляд. Он попытался повернуть голову или преодолеть силу, удерживающую неподвижные веки, но ничего не получалось. Пальцы судорожно вцепились в крышку стола. Он старался отодвинуться, разорвать контакт, как будто изображение было электрической цепью, которую он никак не мог разомкнуть. Он словно попал в страшный кошмар, не желавший его выпускать.
Глаз уже не был голубым.
Он стал золотистым, с черной точкой зрачка в центре.
Затылок с треском впечатался в пол. Череп пронзила боль. Он опрокинул стул и оказался лежащим на спине. Подбитые войлоком туфли торчали вверх, и, если бы не боль, он рассмеялся бы. Он сильно стукнулся.
Возможно, это сотрясение мозга. Он почувствовал тошноту.
Странное ощущение.
Что же произошло? Неужели Мурза запрограммировал в свой файл какое-то гипнотическое изображение? Образ, влияющий на подсознание?
Хавсер поднялся на ноги и, чтобы не упасть, оперся о край стола. Затем, не глядя на гололитическое изображение, выдернул информационный планшет из разъема. Экран погас. После нескольких глубоких вдохов Хавсер нагнулся и поднял стул. От наклона голова закружилась, а в животе что-то забулькало. Он снова выпрямился и постарался успокоиться.
В дальнем конце комнаты кто-то был.
Кто-то появился метрах в двадцати от него, в конце ряда столов, на противоположной от входной двери стороне зала. Неизвестный смотрел на Хавсера.
Он не мог разглядеть его лица. Человек был одет в такой же бежевый комбинезон, как и у него, но с поднятым капюшоном, словно в монашеском кокуле. Руки у него свободно висели вдоль тела. Очертания фигуры казались мягкими, почти воздушными, как будто это был обнаженный человек, который резко похудел и кожа которого обвисла. В сумрачном углу зала он напоминал привидение.
— Эй? — окликнул его Хавсер.
Возглас прокатился под высоким потолком зала, словно мраморный шарик по сундуку. Фигура не шелохнулась. Человек уставился прямо на него. Хавсер не мог рассмотреть его глаз, но знал, что это так. Он хотел увидеть его глаза. Он чувствовал, что это необходимо.
— Эй? — снова позвал он.
И шагнул вперед.
— Навид? Это ты? Что ты задумал?
Он пошел по направлению к фигуре. Человек продолжал стоять, глядя на него, и его бежевый силуэт в полумраке казался призрачным.
— Навид?
Фигура в капюшоне внезапно повернулась и пошла к металлической гравированной двери, ведущей во внутренние помещения.
— Подожди! — крикнул Хавсер. — Навид, вернись! Навид!
Человек в капюшоне продолжал идти. Он миновал дверь и исчез в темноте.
Хавсер пустился бегом.
— Навид?
Он вошел в хранилище. Перед ним протянулись слабо освещенные ряды стеллажей. Красивые деревянные полки уходили на двенадцать метров в высоту и тянулись вглубь, насколько он мог видеть. Каждый стеллаж был снабжен медными библиотечными стремянками со сложной системой противовесов, что позволяло им двигаться по безынерционным направляющим влево-вправо и вверх-вниз, обеспечивая доступ к самым дальним полкам. Как только Хавсер вошел, датчик каталога на ближайшем стеллаже отреагировал на тепло его тела, загорелись гололитические таблички и послышался приятный голос:
«Восточная литература, Хол-Хом. Восточная литература, подраздел, Хомецел, Томас, работы. Восточная литература, Хом-Хом, продолжение».
— Замолчи, — приказал Хавсер.
Приятный голос умолк. Гололитические таблички продолжали мерцать, но, когда он прошел мимо, они погасли.
— Эй! — крикнул он.
Хавсер попятился и заглянул в следующий ряд. Как мог человек в капюшоне так быстро скрыться?
Уголком глаза он уловил движение и повернулся как раз вовремя, чтобы на долю секунды увидеть фигуру в капюшоне, пересекающую ряд по поперечному проходу. Хавсер рванул со всех ног, чтобы догнать ее, но в переходе уже никого не было видно.
Только две гололитические таблички еще не до конца погасли, как будто человек только что был рядом.
— Навид, с меня хватит! — выкрикнул Хавсер. — Хватит играть в прятки!
Что-то заставило его обернуться. За его спиной стояла молчаливая призрачная фигура в одеянии с капюшоном. Руки медленно поднялись, словно крылья. Теперь фигура напоминала жреца, призывающего божество.
В правой руке, одетой в перчатку, блеснул нож.
Церемониальный кинжал. Атам[43] Хавсер узнал его с первого взгляда. Орудие для жертвоприношений.
— Ты не Навид, — прошептал он.
— Каспер Хавсер, пришло время сделать выбор, — раздался голос.
Голос не принадлежал ни Мурзе, ни фигуре в капюшоне. У Хавсера от страха сжалось сердце.
— Какой выбор? — с трудом произнес он.
— Ты многое можешь нам предложить, и мы с радостью заключим с тобой договор. Сотрудничество будет взаимовыгодным. Но ты должен сделать выбор, Каспер Хавсер.
— Я все еще не понимаю. Где Мурза? Он сказал, что приведет меня на встречу с людьми, с которыми работает.
— Он так и сделал. Навид Мурза нас разочаровал. Он неосмотрителен. Он ненадежен. Ненадежный слуга. Ненадежный свидетель.
— И что же?
— Мы ищем того, кто соответствовал бы нашим требованиям. Того, кто знает, что он ищет. Того, кто способен распознать истину. Того, кто более проницателен. Тебя.
— Мне кажется, вы ошибочно приняли меня за идиота, жаждущего присоединиться к вашему жалкому клубу, — сердито выпалил Хавсер. — Сними этот дурацкий капюшон. Покажи свое лицо. Это ты, Мурза? Это ты затеял глупую игру?
Таинственная фигура шагнула вперед. Она почти скользила над полом.
— Ты должен сделать выбор, Каспер Хавсер, — прозвучал голос.
Хавсер вдруг понял, что голос доносится сразу со всех сторон. Звук определенно исходил не от стоящей перед ним фигуры. Это был негромкий и приятный голос из книжных стеллажей. Как может кто-то или что-то разговаривать с ним через служебную систему Библиотеха?
— Ты должен сделать выбор, Каспер Хавсер.
Он услышал крик Навида. Не просто возглас, в нем слышалась боль. Хавсер, повернувшись к фигуре спиной, пошел по проходу. Он не бежал, но шагал быстрым шагом.
— Ты должен сделать выбор, — шептали ему полки, мимо которых он проходил. — Ты должен сделать выбор. Посмотри на нас, мы можем многое тебе показать.
— Навид? — позвал Хавсер, игнорируя голос.
Впереди показался перекресток двух проходов. К краю одного из ближайших стеллажей крепилась библиотечная стремянка, Мурза был крепко привязан за руки к ее латунным поручням. Он лежал на полу, ногами к центру перекрестка, поднятые руки туго перетянуты ремнями. Он казался то ли одурманенным, то ли ослабевшим, словно его оглушили.
Вокруг Мурзы широким полукругом стояли еще шесть таких же фигур с капюшонами на головах.
— Ты должен сделать выбор, — снова раздался голос.
— Что вы с ним делаете? — резко спросил Хавсер.
— Ты должен сделать выбор. Посмотри на нас, мы можем многое тебе показать. Ты даже представить себе такого не можешь.
Мурза негромко застонал.
Хавсер, игнорируя присутствие таинственных фигур, присел на корточки рядом с Мурзой и приподнял его голову. Лицо у Мурзы раскраснелось и вспотело, в глазах застыл страх.
— Кас, — пробормотал он. — Кас, помоги мне. Мне так жаль. Ты им понравился. Заинтересовал их.
— Почему?
— Я не знаю! Они мне не говорят! Я только хотел вас познакомить, вот и все. Доказать, что я тоже могу быть полезен, что могу приводить нужных им людей.
— Ох, Навид, какой же ты глупец…
— Кас, пожалуйста.
Хавсер поднял голову и посмотрел на стоящие вокруг фигуры.
— Мы сейчас же уходим отсюда, — с абсолютной уверенностью в голосе заявил он. — Навид и я, мы уходим.
— Ты должен сделать выбор, Каспер Хавсер, — повторил приятный искусственный голос.
— Я ничего не должен.
— Должен. Мы пригласили тебя. А мы не приглашаем к себе кого попало. Ты редкая личность, и мы сделали редкое предложение. Не стоит недооценивать могущество сил, которое мы предлагаем тебе разделить. Ты искал это всю свою жизнь.
— Вы ошибаетесь.
— Это ты ошибешься, если скажешь «нет», Каспер Хавсер. «Да» гораздо лучше. Значение «да» человеку с таким образованием, как у тебя, понять нетрудно. Посмотри вокруг.
Хавсер моргнул. Он посмотрел на Мурзу, на застывшие рядом фигуры, на темные ряды стеллажей, на расходящиеся проходы.
— Конечно, — сказал он. — Ритуал, проводимый на перекрестке, символизирует единство сходящихся направлений. Восемь адептов принимают в члены общества новообращенного. Лица скрыты, что намекает на раскрытие тайн после инициации. Это вариация обряда посвящения колдовских культов Эры Раздора. Какого именно? Секты Знающих? Просвещенных? Познавания?
— Это не имеет значения, — ответил голос.
— Нет, конечно, поскольку все это откровенное мошенничество, не так ли? «Будь бдителен, покупатель». До инициации кандидат не узнает ничего: ни истин, ни имен, ни личностей, а после будет уже слишком поздно. Разглашение считается нарушением тайны. Я знаю, чего вы от меня добиваетесь.
— Ты должен сделать выбор.
— Восемь адептов, но их может быть только восемь. Священное число. Один должен уступить место другому. И один совершил ошибку и нарушил закон секретности.
Мурза снова застонал. Он бессильно дернулся в своих путах, и поручни латунной стремянки задребезжали.
Человек в балахоне с капюшоном протянул атам Хавсеру.
— Ой, Кас, пожалуйста, — захныкал Мурза. — Не надо.
Хавсер принял кинжал.
— Ты ведь сам заварил эту кашу, Навид.
Хавсер нанес быстрый и точный удар кинжалом. Мурза вскрикнул. Ремень, удерживающий его запястья, распался.
Хавсер обернулся к фигурам с закрытыми лицами и угрожающе взмахнул кинжалом.
— А теперь убирайтесь на фуг! — крикнул он.
На мгновение полукруг фигур ошеломленно замер. Потом они задрожали. Каждый из бежевых балахонов начал вибрировать, словно к ним подключили шланги, нагнетающие воздух. Они стали медленно раздуваться, принимая уродливые бугристые очертания, и корчиться от бушующих внутри эфирных сил. Костюмы округлились и раздулись, словно воздушные шары. Из звуковой системы стеллажей послышался пронзительный вой, и с каждым мгновением он становился все громче и громче. Мурза и Хавсер зажали уши ладонями. Когда вой достиг наивысшей громкости, он резко оборвался. Капюшоны на вибрирующих фигурах отлетели назад, из-под них вырвались струи золотистого пара. Облачка, поднявшиеся из отверстий на месте шеи, сразу же рассеялись в воздухе, словно легкий дымок. Все семь опустевших и обмякших комбинезонов беззвучно упали на пол.
Хавсер уставился на пустые одеяния, не в силах поверить своим глазам. Внутри их только что были люди. Даже самая точная и искусная телепортация не могла вытащить их из одежды. Он понял, что едва не задыхается, и постарался совладать со своей паникой. Это был особый вид страха, он проявлялся довольно редко, но преследовал с самого детства, когда в кошмарных снах нечто скреблось в дверь его спальни.
Мурза прижался к библиотечной стремянке, к которой был привязан. Он все еще всхлипывал.
— Вставай, Мурза, — велел Хавсер.
Он ощутил что-то на своей щеке, но слишком холодное для слезы. В Библиотехе начинался снегопад.
Снег падал медленно и тихо. Снежинки опускались из душной темноты над стеллажами и звездным светом сияли в свете ламп.
— Снег? — прошептал Хавсер.
— О чем ты? — пробормотал Мурза.
— Снег. Откуда здесь может взяться снег? — недоумевал Хавсер.
— О чем ты толкуешь? — без особого интереса спросил Мурза.
Хавсер отошел от него, посмотрел в темноту и вытянул руки, чтобы ощутить холодное прикосновение падавших на ладони снежинок.
— Великая Терра! — шептал он. — Это неправильно. Снега не должно быть.
— Почему ты все время говоришь о снеге? — простонал Мурза.
— Так не должно быть! — откликнулся Хавсер.
— Бывает, если твоя история правдива, — произнес Длинный Клык.
Рунный жрец Тра лежал у начала прохода слева от него, прислонившись к книжному стеллажу, как только что прислонялся к облицованной оранжевыми плитками стене особняка под другой звездой. Кровь на его груди подсохла и стала похожа на ржавчину, и вместе с дыханием уже не вырывались облачка кровавого тумана. Но губы остались влажными и красными, что было особенно заметно на фоне его почти прозрачной кожи.
— Как ты мог оказаться здесь, со мной?! — воскликнул Хавсер.
— Это не я здесь, — вздохнув, ответил Длинный Клык. — Это ты рядом со мной. Вспомнил? Это просто твое сказание.
— Кас? — окликнул его Мурза. — Кас, с кем ты разговариваешь?
— Ни с кем, — отмахнулся Хавсер.
Снег пошел гуще. Хавсер опустился на колени рядом с Длинным Клыком.
— Так тебе понравилась моя история?
— Понравилась. Я почувствовал твой страх. И его страх тоже ощутил, даже еще сильнее.
Длинный Клык кивнул в сторону Мурзы.
— С кем ты разговариваешь, Кас? — снова спросил Мурза. — Что происходит?
— Он хотел прыгнуть выше головы, — сказал Хавсер Длинному Клыку.
— Он никогда не заслуживал доверия, — заметил жрец. — Ты должен был почуять это с самого начала. И в твоем сказании он лучше и надежнее, чем то, что я вижу сейчас. Ты очень доверчив, скальд. И люди этим пользуются.
— Я так не думаю, — возразил Хавсер.
— О чем ты не думаешь? — всхлипнул Мурза.
— Ты выглядишь старым, — заметил Длинный Клык, поглядывая на Хавсера.
— Я здесь намного моложе, чем тот, кого ты увидел в первый раз.
— Мы сделали тебя лучше, — сказал Длинный Клык.
— Почему здесь идет снег? — спросил Хавсер.
— Потому что снег мне приятен, — ответил Длинный Клык. — Это снег Фенриса. Приближающейся зимы. Помоги мне встать.
Хавсер протянул ему руку. Жрец оперся на нее и поднялся на ноги. На этот раз Хавсер как будто не заметил его веса. На полу Библиотеха осталась лужица крови.
Снег пошел еще сильнее.
— Пойдем, — позвал Длинный Клык.
Он шаркающей походкой побрел по проходу. Хавсер шагнул следом.
— Кас? Кас, куда ты уходишь?! — крикнул вслед ему Мурза.
— Что будет дальше? — спросил Длинный Клык.
— Я доставлю его в пансионат, приведу в порядок. Потом мы поговорим по душам. Я попытаюсь оценить огромный вклад ученого, вносимый им в работу Консерватория, его способности и упорство и сравнить все это с его ненадежностью и увлечением оккультизмом.
— И что же ты решил?
— Что он ценное приобретение. Что я должен сохранить в тайне этот печальный опыт. Что мне следует поверить ему, когда он поклялся оборвать все старые связи и посвятить всего себя…
— Ты должен был почуять запах его предательства.
— Возможно. Но после той ночи мы еще десять лет проработали вместе. И никаких несчастных случаев больше не было. Он был превосходным полевым исследователем. Мы работали вместе, пока… пока он не погиб в Осетии.
— Больше не было никаких несчастных случаев? — переспросил Длинный Клык.
— Нет.
— Никогда?
— Никогда, — подтвердил Хавсер.
— Кас? — донесся голос Мурзы. Приглушенный расстоянием и падающим снегом, он звучал негромко. — Кас? Кас?
— Ну что, тебе понравилось сказание? — спросил Хавсер. — Я развлек тебя? Отвлек твои мысли?
— Это было довольно интересно. Но это не лучшее из твоих сказаний.
— Уверяю тебя, это моя лучшая история.
Длинный Клык покачал головой. С его бороды сорвались капельки крови.
— Нет, у тебя будут более увлекательные сказания. Да и сейчас это не самое лучшее из тех, что ты знаешь.
— Это самое пугающее происшествие в моей прежней жизни, — с некоторым вызовом заявил Хавсер. — В нем сильнее всего проявилось… зло.
— Ты сам знаешь, что это не так, — возразил Длинный Клык. — В своем сердце ты это сознаешь. Ты сам себе противоречишь.
— Что ты имеешь в виду?
Снег повалил гуще. Он покрывал пол и скрипел под ногами. Хавсер заметил перед собой облачка собственного дыхания. Стало светлее. Книжные стеллажи за пеленой снега казались черными глыбами, похожими на каменные стволы гигантских деревьев.
— Куда мы идем? — спросил Хавсер.
— В зиму, — ответил Длинный Клык.
— Значит, это тоже сон?
— Не больше, чем твое сказание, скальд. Смотри.
В краткие мгновения яркого зимнего дня полуденное солнце отражалось от снега, и его неоновая белизна резала глаза.
Воздух был прозрачен, как стекло. На западе, за обширной снежной равниной и могучими вечнозелеными лесами, поднимались горы. Они сверкали белизной острых и чистых клыков. Хавсер сразу понял, что серо-стальные небеса за ними вовсе не штормовые тучи. Это тоже горы, более высокие, такие огромные, что от одного взгляда на них в душе человека поселяется робость. Там, где их вершины острыми шипами врезались в небо, собирались и клубились свирепые фенрисийские зимние бури, яростные, словно древние боги, и злобные, как лживые демоны. Через час, самое большее через два, солнце скроется и свет угаснет, и тогда смертоносные бури перевалят через горные вершины. С самоубийственной яростью солдат, штурмующих стену щитов, снеговые тучи разорвутся о горные хребты и засыплют своим содержимым долину.
— Асахейм, — выдохнул Хавсер.
Стало так холодно, что он едва мог говорить. Казалось, что кровь вот-вот превратится в лед.
— Да, — подтвердил Длинный Клык.
— Я прожил целый великий год в Этте и ни разу не выходил наружу. Я никогда не видел вершины мира.
— Теперь ты ее видишь.
— Что мы здесь делаем?
— Молчим. Это мое сказание.
Рунный жрец стал спускаться с длинного пологого холма на краю снежной равнины. Он опустил голову и шел широкими скользящими шагами. Из-за белой шкуры, закрывавшей спину, жрец почти сливался с лежащим снегом. В правой руке он нес длинное стальное копье.
Хавсер, слегка наклонившись вперед, шел по следам Длинного Клыка. Отпечатки были неглубокими: снег слежался и стал твердым, словно камень. Пар от дыхания вылетал из их ртов и длинными серебристыми стягами расходился по сторонам.
Снег падал уже не сверху, а прилетал с гор, и пушистые снежинки, повинуясь ветру, исполняли в воздухе замысловатый танец. Хавсер чувствовал, как они жалят лицо. Освещение стало меняться. Небо потемнело. Горизонт заволокло серой пеленой. Казалось, что солнце отвернулось от них. Мир как будто закрылся вуалью или отгородился от них ширмой. Солнечные лучи еще остались, яркий желтоватый свет зажигал неоновым сиянием вершины горной цепи, но внизу снег вдруг стал тусклым и жемчужно-холодным.
Длинный Клык поднял руку. Внизу, у кромки леса, медленно брела группа животных. Четвероногие травоядные — наполовину бизоны, наполовину лоси — были покрыты черными и по-зимнему лохматыми шкурами. Их ветвистые рога величиной не уступали кронам деревьев. Хавсер уловил их пыхтение и сердитое фырканье.
— Саенети[44] — прошептал Длинный Клык. — Пригнись и не шуми. Отростки их рогов работают как акустические отражатели. Они услышат нас задолго до того, как мы подойдем на бросок копья.
Хавсер вдруг обнаружил, что тоже держит копье.
— Мы охотимся?
— Мы всегда охотимся.
— А если они нас услышат, то убегут?
— Нет, они нападут, чтобы защитить своих телят. Их рога длиннее и острее наших копий, скальд. Не забудь упомянуть об этом в своем сказании.
— Я думал, это твое сказание, жрец.
Длинный Клык усмехнулся:
— Я только хотел, чтобы ты правильно уяснил все детали.
— Хорошо.
— И наблюдай за опушкой, — добавил Длинный Клык.
Хавсер повернулся и посмотрел на лес. Сквозь снег он видел лишь зеленовато-черную массу вечнозеленых деревьев. Высоченные стволы напомнили о книжных стеллажах Библиотеха. Даже при полуденном солнце свет вряд ли проникал на мшистые поляны среди елей.
— Почему? — спросил он.
— Потому что охотимся, возможно, не только мы.
Хавсер невольно сглотнул.
— Жрец?
— Что?
— В чем смысл этого сказания? С какой целью ты мне его рассказываешь?
— Его смысл в его смысле.
— Очень понятно. Я хотел бы знать, что я должен из этого усвоить?
— Пришло время доверить тебе один из наших секретов. Хороший секрет. Кровавый.
Словно в подтверждение его слов Хавсер внезапно ощутил запах крови. Он чуял кровь Длинного Клыка. Сразу же после этого он почувствовал еще один запах: навоза и ферментированный запах скота. Он чуял саенети.
Ветер переменился. Теперь он приносил к ним наверх запах стада. Тучи пришли в движение, ветер скомкал их и сорвал с места. Солнце вернулось и засияло ослепительно-яркой лампой. Они были черными точками на неоновой белизне снега.
Они были отчетливо видны со всех сторон.
Огромный бык, бородатый вожак стада, повернул в их сторону голову, и из ноздрей размером с канализационные трубы вырвался глухой раскатистый звук. Он тряхнул ветвистыми рогами. Стадо взволнованно задвигалось, животные забили копытами, заревели, а потом галопом поскакали прочь, поднимая за собой шлейф снежной пыли.
Бык отделился от убегающего стада и понесся вверх по склону.
— Проклятие! — закричал Хавсер.
В его голове не укладывались размеры этого существа. Четыре, пять метров ростом? Сколько же в нем тонн? И раскидистые рога, словно распростертые крылья десантного корабля.
— Двигайся! — крикнул Длинный Клык.
Сам он не сдвинулся с места, а отнес назад согнутую руку с копьем, готовясь к броску. Бык быстро приближался. Он был слишком большим, слишком высоким и громоздким, чтобы развивать большую скорость, но он был свиреп и очень зол.
— Двигайся, тебе говорят! — снова закричал Длинный Клык.
Хавсер стал карабкаться по снегу, уходя за спину Длинного Клыка.
— В сторону! В сторону! — приказал Длинный Клык.
Хавсер побежал прочь от жреца и приближающегося быка. Если уж зверь затопчет Длинного Клыка, то его и подавно. Длинный Клык правильно подсказал ему сменить направление, чтобы не оказаться на линии атаки.
Судя по размаху его рогов, это должно быть немалое расстояние.
Бежать по снегу было очень трудно. Он уже запыхался. Словно он вновь оказался в своем старом человеческом теле, в котором прибыл на Фенрис, он снова ощутил себя слабым, стареющим Каспером Хавсером. При каждом шаге приходилось высоко поднимать ноги, чтобы не загребать снег. Ноги вязли. Яркий флуоресцирующий свет жег глаза.
Он оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть бросок Длинного Клыка. Копье сверкнуло в лучах солнца. Казалось, оно ударило точно в огромного быка, но застряло в густой черной шерсти. Бык саенети продолжал бежать. Длинный Клык исчез в вихре взбитого снега.
Хавсер невольно выкрикнул имя жреца.
Бык немедленно развернулся в его сторону.
Хавсер бросился наутек. Он знал, что это бесполезно. За спиной слышался приглушенный топот копыт, фырканье и оглушительный плеск в желудке. Он уже ощутил зловонное дыхание и брызги слюны с гигантского лилового языка. Бык взревел, словно карникс.[45]
Хавсер понимал, что убежать ему не удастся. Ожидая, что рога в любое мгновение могут пронзить его тело, он обернулся и метнул копье.
Оно оказалось слишком тяжелым. Копье даже не долетело до саенети, хотя бык его догонял и был не далее чем в пяти метрах.
Хавсер упал на спину. Широко раскрыв глаза, не в силах что-то изменить, он смотрел, как на него надвигается смерть.
Черный волк бросился на саенети сбоку. Он был похож на обычного волка, пока Хавсер не осознал его размеры по сравнению с быком саенети, который, как он знал, не уступал по величине самым крупным ископаемым животным древней Терры. Волк вскочил на загривок быка и сомкнул челюсти перед плечевым наростом, где саенети накопил на зиму запас жира.
Бык задрал голову и издал сдавленный, мучительный стон. Он пытался повернуть голову и зацепить хищника отростками рогов, но волк проворно отклонялся и держался крепко. Из сжатых челюстей вырывался утробный рык леопарда, но звук почти полностью терялся в густой шерсти саенети.
Черная, как чернила, кровь стекала с холки быка, струилась по черной бороде и падала на снег между его передними ногами. Саенети яростно фыркнул, разбрасывая изо рта и ноздрей клочья розовой пены. Налитые кровью глаза безумной яростью сверкали из-под густой бахромы зимней шерсти.
Первыми подогнулись передние ноги, потом задние, и бык опустился на снег. Наконец огромная туша, словно корпус опрокинутой шхуны, накренилась и повалилась на бок. Хавсеру было видно, как между желтыми зубами судорожно дергался высунувшийся язык. От шкуры животного повалили белые клубы, как при поломке парового двигателя. Струйка дымящейся крови вытекла изо рта на снег.
Волк не ослаблял хватку, пока вожак не испустил последний дрожащий вздох. Затем он бросил жертву. С морды капала кровь. Волк, опустив голову и принюхиваясь, дважды обежал рысцой вокруг туши. Остановившись у ветвистых рогов быка, он поднял голову со стоящими торчком ушами и уставился на него. Глаза зверя были золотистыми, с черными точками зрачков. Хавсер замер, глядя на него. Он знал, что, даже встав на ноги, будет ниже волка.
— На Фенрисе нет волков.
Хавсер повернул голову. Рядом с ним стоял Длинный Клык и тоже смотрел на волка.
— Вероятно, это не так, — едва слышно ответил Хавсер.
Длинный Клык усмехнулся, глядя на него сверху вниз.
— Ну же, скальд, подумай. На Фенрисе не было волков до нашего появления.
Длинный Клык опять перевел взгляд на волка.
— Он дважды спасал твою жизнь, — сказал жрец.
— Что? — изумился Хавсер.
— Когда ты видел его в прошлый раз, он носил другое имя, — добавил Длинный Клык. — Тогда его звали Бром.
Черный волк развернулся и побежал к лесу, мгновенно набрав скорость, как это умеют делать только хищники. Вскоре он скрылся в непроницаемой темноте вечнозеленой чащи.
Через несколько секунд Хавсер увидел, что из темноты за ними следят горящие золотистые глаза с черными точками зрачков.
Ему понадобилось еще несколько мгновений, чтобы заметить, что из тьмы леса за ними следят несколько тысяч пар таких же глаз.
— Ты не мог бы мне все объяснить? — попросил Хавсер. Он был растерян и, как ни странно, замерз в жаркой мгле внутреннего дворика. — Что ты имел в виду, говоря, что его звали Бромом? Что это означает?
Длинный Клык не отвечал. Он смотрел на Хавсера насмешливым взглядом, словно вызывая его на спор.
— Это же смешно! — воскликнул Хавсер. — Это просто одна из твоих мьодовых историй. Это сказание мьода!
Он надеялся своими криками спровоцировать старого рунного жреца, чтобы тот сказал ему правду.
Длинный Клык хранил молчание.
— Что ж, я считаю, твое сказание могло бы быть и лучше, — произнес Хавсер.
Позади послышались чьи-то шаги, и он обернулся. К нему шел Медведь, а следом за ним — Эска Разбитая Губа. На обоих виднелись пятна крови защитников Безмолвия. Хавсер снова стал слышать шум последнего боя, который не умолкал над впадиной ни на секунду.
— Скажи ему, чтобы он все ясно мне объяснил! — попросил он Медведя, поднимаясь с земли. — Скажи, пусть не морочит мне голову загадками!
Медведь присел на корточки рядом со жрецом. Поставив секиру к оранжевой стене, он приложил пальцы к шее Длинного Клыка. Эска наблюдал за его действиями, вытирая капли крови со своего носа.
Медведь поднялся и взглянул на Эску.
— Хеорот Длинный Клык умер, — сказал Эска.
— Что? Нет! Ему больно, но он исцеляется.
— Биоконтроль на его доспехах показывает, что его нить оборвалась двенадцать минут назад, — ровным голосом произнес Медведь.
— Но я с ним разговаривал, — возразил Хавсер. — Я только что с ним говорил. Я присматривал за ним, пока он поправлялся.
— Нет, скальд, ты видел, как он преодолевает последние приступы боли, — сказал Эска. — Я надеюсь, твое сказание оказалось хорошим.
— Я присматривал за ним, пока он поправлялся! — настаивал Хавсер.
Медведь покачал головой:
— Он продержался достаточно долго, чтобы присмотреть за тобой.
Хавсер взглянул на тело рунного жреца, так и оставшегося сидеть у стены дома в чужом мире. В голове вертелись слова, но все они казались никчемными и ни на что не годными.
Подошли другие воины. Хавсер увидел волчьего жреца Тра Найота Плетущего Нити. Его сопровождала группа трэллов в плащах из лоскутков кожи.
— Отвернись, — велел ему Эска Разбитая Губа.
В течение всей поездки, длившейся сорок недель, он не переставал думать об этих двенадцати минутах.
Тра закончила свою работу и оставила Сороковую экспедицию тушить пожары Оламского Безмолвия, возложив на нее неблагодарную обязанность заканчивать зачистку, которая, вероятно, займет года три и положит конец странствиям самой экспедиции. Тра было приказано приступать к следующей операции. Хавсеру не сказали, что это за миссия. Он не спрашивал. И не ждал, что ему скажут.
Чего он ждал, так это осуждения по поводу смерти Хеорота Длинного Клыка. Он чувствовал свою вину за эту утрату и, учитывая высокое положение ветерана, уже не надеялся сохранить хорошие отношения с Влка Фенрика.
По правде сказать, он не слишком надеялся сохранить жизнь.
Но никакого осуждения не последовало. Как только корабль отправился в путь, рота спокойно собралась, чтобы выразить свое уважение жрецу. Хавсер получил короткую инструкцию.
— Они будут к тебе приходить, — предупредил Медведь. — Выслушай их истории.
— Кто?
— Все, — коротко ответил Медведь, словно считая вопрос неуместным.
— Это был глупый вопрос?
— Других у тебя не бывает. Выслушай их истории.
И они действительно пришли. Каждый воин Тра, поодиночке или небольшой группой, приходил к Хавсеру и рассказывал ему свои истории о Хеороте Длинном Клыке.
Их набралось великое множество. Некоторые истории с разных сторон освещали одно и то же событие. Некоторые противоречили другим. Были короткие истории и длинные, смешные и нескладные. Попадались пугающие истории, и почти все они были воинственными и кровавыми. Многие воины вспоминали случаи, когда Длинный Клык спас им жизнь или сказал мудрые слова. Все рассказы были выражением благодарности, уважения и признательности.
Хавсер выслушал и запомнил все истории благодаря эйдетическим приемам и пройденной в Консерватории тренировке. В конце концов он собрал четыреста тридцать два отдельных рассказа в память о жреце.
Некоторые рассказчики говорили просто и искренне, безо всяких эмоций. Другие еще переживали утрату и оставались мрачными. Кое-кто был откровенно плохим рассказчиком, и Хавсеру приходилось по нескольку раз возвращаться назад и переспрашивать, чтобы уловить смысл рассказа. Кто-то в порыве эмоций упускал основные элементы повествования. Кто-то так запутывался в деталях, что приходилось долго разбираться. Были и окрашенные весельем истории, когда о Длинном Клыке говорили с истинной любовью, но в таких случаях Хавсеру приходилось делать паузу, чтобы рассказчик перестал смеяться и закончил свою мысль.
И все это время, слушая истории воинов, улыбаясь или печалясь, как того требовал настрой рассказчика, Хавсер не переставал думать о тех двенадцати минутах. Хеорот Длинный Клык на двенадцать минут остался с ним, чтобы закончить свое сказание, чтобы разделить истину. Двенадцать минут после того, как исчез его биослед. Двенадцать минут жизни после смерти.
У Хеорота Длинного Клыка имелась причина, чтобы украсть двенадцать минут у Подвселенной. Хотел ли он уберечь Хавсера от опасности? Или что-то показать ему? Или что-то доказать?
Как только все истории были рассказаны, начались поминки. Тело Длинного Клыка, сохраненное в стазис-камере, отвезут обратно на Фенрис и сожгут на самой высокой точке Асахейма, откуда видны и кромка леса, и тропы саенети, где старый жрец любил охотиться, но это будут другие проводы. А сейчас рота собралась в самом большом помещении корабля, чтобы пировать столько дней и ночей, сколько продлится сказание Хавсера.
Богудар проявил по отношению к Хавсеру некоторое сочувствие. Он предупредил, что скальд должен хорошо отрепетировать свое выступление, потренироваться в драматической декламации и распределить истории таким образом, чтобы небольшие эпизоды сплетались в длинные эпические сцены. Он добавил, что ни при каких обстоятельствах скальд не должен торопиться. Следует предусмотреть большие перерывы, не менее десяти часов. Они должны стать периодами размышлений и продлить церемонию. Сказание должно звучать на ювике, наречии для очага, поскольку это одно из его мрачных предназначений. Боевой язык вурген можно использовать лишь для технических подробностей.
Тра странствовала на боевом корабле под названием «Нидхёгг». Хавсер полагал, что суда Влка Фенрика вряд ли будут похожи на корабли других Астартес, кроме разве что основных элементов. Сам он никогда не был на кораблях Астартес, но несколько раз путешествовал на судах Имперского Флота, и «Нидхёгг» не шел с ними ни в какое сравнение. У Хавсера сложилось впечатление, что Влка Фенрика относилась к своим звездным кораблям и трансатмосферным машинам как к обычным челнам, а космос считала просто продолжением штормовых океанов домашнего мира. Внутренние помещения «Нидхёгга», как и в Этте, были обшиты полированной слоновой костью и деревом. Крейсер, построенный в Эру Объединения, переделывался и украшался столько раз, что все характерные для него черты были утрачены, а вместо них появились новые.
Уровень комфорта был ниже, чем было принято на имперских кораблях, так что на «Нидхёгге» всегда было темнее и холоднее, чем на любом другом корабле, на котором доводилось бывать Хавсеру. Дрожа в уголке жилого отсека, Хавсер вспоминал, что избыток тепла делает человека вялым. А избыток света вреден для зрения. Почти на всех палубах «Нидхёгга» постоянно царил полумрак.
Помещение, выбранное для поминок, было одним из трюмов, которым пользовались лишь в исключительных случаях. Такой уважаемый член Влка Фенрика, каким был Длинный Клык, заслуживал торжественной церемонии.
Трюм напомнил Хавсеру о подземных уровнях ульев и кварталах фавелы на окраинах городов старой Терры. Здесь было темно, грязно и повсюду валялся мусор. Почти все поверхности покрывал слой сажи. Связки кабелей, теплоизоляция, сломанные металлические брусья, подъемники и мотки проволоки свидетельствовали о том, что это место было заброшено или подвергалось реконструкции, возможно, и то и другое.
Горючие материалы принесли, сложили и подожгли под вытяжной трубой вентиляции. Трюм наполнился дымом, так что заслезились глаза. Хавсер понял, что системы пожаротушения и очистки воздуха на этой палубе были, скорее всего, отключены. А может быть, они вышли из строя много лет назад.
Он уселся у стены и стал наблюдать за подготовкой к церемонии. От неровного пламени на стене время от времени возникали прыгающие тени. Почти все костяные панели в трюме покрывала выполненная вручную резьба. Рисунки были сделаны в той же манере, что и украшения на доспехах и оружии Стаи, особенно на кожаных масках. В темноте Хавсер осторожно прикасался к стене, четко отличая работу одного мастера от другого, словно почерк или голос. Он понял, насколько старым кораблем был «Нидхёгг». Ему не меньше двухсот, а то и двухсот пятидесяти лет. Хавсер считал Влка Фенрика вполне сформировавшимся обществом с древними и почитаемыми традициями, однако корабль вышел с верфи задолго до того, как Шестой легион Астартес покинул Терру ради сурового Фенриса. Большую часть своей жизни Хавсер посвятил изысканиям в истории, а теперь он мог дотронуться до нее кончиками пальцев. Он сознавал масштаб исторических событий, но не представлял, насколько сильно меняется их интенсивность. Долгий, неспешный отрезок стабильности Эры Технологий тянулся бесконечно, словно жаркое лето, и казался бессодержательным по сравнению с двумя неистовыми столетиями, которые пережил «Нидхёгг». Изменение судьбы человечества. Кардинальный пересмотр границ. Есть ли другой корабль, который прожил так долго и стал свидетелем таких значительных событий?
В трюме начали собираться воины Тра. Все они пришли в кожаных одеждах и неизменных шкурах. Они казались тенями со звериными мордами. Тенями в плетеных кожаных масках. Хавсер уловил нефтяной запах мьода, заготовленного в огромных количествах. Трэллы, одетые в рогатые маски и сшитые из лоскутков кожи плащи, сновали в толпе, спеша наполнить каждый кубок. Чтобы поддерживать ускоренный метаболизм Астартес, они принесли еще и целые корзины сырого мяса.
Раздался неритмичный барабанный бой. Казалось, воины намеренно не попадают в такт со своими соседями и очень этим гордятся. К барабанам присоединились грубые дудки и трубы, изготовленные из кости или рога. Все вместе создавало непрерывный шум, что-то вроде энергичной антимузыки. Барабаны были сделаны из деревянных или костяных обручей, а иногда и из нагретых и согнутых клыков, на которые туго натягивались шкуры. Еще использовались гигантские рыбьи чешуйки и пластины звонкого металла, в которых Хавсер мгновенно узнал части брони, взятые с поля боя в качестве трофеев. Эти инструменты по своему звучанию напоминали цимбалы и систры.
Воины, не соблюдая старшинства, по одному подходили к главному костру и клали в пепел свои дары. Хавсер видел, что они оставляют бусины или небольшие трофеи, когти или рыбьи зубы, небольшие резные фигурки из кости и дерева или морские раковины, украшенные гравировкой и птичьими перьями. Оставив подношение, они брали горсть пепла, сдвигали маску, а иногда и полностью весь головной убор, и покрывали лицо серыми мазками. Найот Плетущий Нити стоял у костра в плотной кожаной маске, увенчанной зимними ветвистыми рогами, и наблюдал за ритуалом. Некоторых воинов он останавливал, положив руку на плечо, обменивался с ними несколькими словами и лично отмечал их лица пеплом либо красной пастой, проводя линии вдоль скул и бровей и под глазами.
— А что могу дать я? — спросил Хавсер.
Фит Богудар сидел рядом с ним и обгладывал с кости остатки сырого мяса. От постоянного металлического запаха крови у Хавсера сводило желудок.
— Ты отдашь свое сказание, этого будет достаточно, — ответил Богудар. — Но надо подойти к жрецу, чтобы он тебя отметил.
— У меня возникло предчувствие, — сказал Хавсер.
— Какое? — поинтересовался сидевший с другой стороны Ойе.
— Все это кончится тем, что меня торжественно принесут в жертву, чтобы почтить память Длинного Клыка.
— Хьольда! — расхохотался Ойе. — Эта идея кое-кому могла понравиться!
— Нет, так не делается, — возразил Богудар, вытирая губы. — Но если тебе так хочется, я могу перекинуться парой слов с ярлом.
Хавсер ответил ему хмурым взглядом.
— Ты думаешь, мы виним тебя в смерти Длинного Клыка? — спросил Богудар.
Хавсер кивнул.
— Нет, так не делается, — возразил Богудар, — Вюрд берет, и вюрд дает. Некоторые вещи кажутся более важными, а на самом деле они не имеют значения. То, что выглядит не заслуживающим внимания, потом оказывается самым важным. Это не ты отнял у нас Длинного Клыка. Просто ему настало время уйти. А ты дал Стае то, за что она тебе благодарна.
— Что же это?
Богудар пожал плечами:
— Меня.
— Ты очень высокого мнения о себе, Фит из аскоманнов, — заметил Хавсер.
— Я не это имел в виду. Но я приношу пользу. Я полезное оружие. Я неплохо потрудился ради ярла и Стаи. А я не был бы здесь, если бы это не было предначертано. Я не был бы здесь, если бы ты той весной не упал с Вышнеземья.
— Значит, я был не такой уж дурной звездой?
— Никто из нас не был бы здесь, если бы не предначертание. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— И все же я чувствую, что нахожусь здесь из милости.
— Что это значит? — спросил Богудар.
— Я думаю, что вы терпите мое присутствие, поскольку не знаете, что еще можно со мной сделать.
— О, мы многое могли бы с тобой сделать, — совершенно спокойно сказал Ойе, отгрызая очередную порцию мяса.
— Не обращай внимания, — посоветовал ему Богудар. — Смотри, они закрывают зал, значит, скоро начнем. Вставай, покажи, чего ты стоишь как скальд, и ты поймешь, что тебя держат здесь не только из милости.
Воины Тра пласталевыми топорами высекли над каждым входом в трюм обереги, такие же, какие ставил Медведь в ремонтном доке. Теперь пространство было закрыто, и никто не мог зайти снаружи до окончания церемонии. Антимузыка достигла своего апогея и смолкла.
Хавсер подошел к костру.
Найот Плетущий Нити, увенчанный раскидистыми рогами, возвышался над ним, словно бык саенети. Несмотря на потрескивающее пламя и раздирающий горло дым, Хавсеру было холодно. Он плотно запахнул вокруг шеи подаренную Битуром Беркау шкуру, но все равно дрожал в своем влажном комбинезоне. Кто-то, возможно жрец, подбросил в огонь сухие листья и какие-то семена, от которых появился неприятный сладковатый запах.
— Назови себя, — сказал Найот Плетущий Нити.
— Я Ахмад Ибн Русте, скальд Тра.
— Что ты принес к костру?
— Сказание об Улвуруле Хеороте по прозванию Длинный Клык, как повелевает мне мое призвание.
Жрец кивнул и помазал щеки Хавсера серой пастой. Затем он наклонился, держа у рта тонкую трубочку, сделанную из полой рыбьей кости. Хавсер только успел закрыть глаза, как Найот Плетущий Нити брызнул ему в лицо черной краской.
Глаза защипало от слез, но Хавсер повернулся лицом к воинам роты, окружившим костер, с самым уверенным видом, на какой только был способен. Он пытался контролировать дыхание, пытался не забыть о том, как надо держать темп и управлять голосом. В горле пересохло.
Уверенным повелительным жестом он протянул руку. Один из трэллов поспешно подал ему кубок, и Хавсер выпил, даже не посмотрев, не мьод ли это. Оказалось, что не мьод. Трэллы были проинструктированы относительно его биологических ограничений и не хотели случайно отравить скальда.
Хавсер сделал еще глоток разбавленного вина, прополоскал рот и вернул кубок.
— Первое сказание, — объявил он. — Услышанное от Олафера.
Олафер, сидевший в одной из групп воинов, встал, кивнул и поднял свой кубок. Его приветствовали оживленными возгласами.
— На Прокофьеве, — заговорил Хавсер, — сорок лет тому назад Олафер и Длинный Клык сражались против зеленокожих. Суровая зима, темное море, черные острова и толпы зеленокожих, словно галька на берегу. Тяжелая это была битва. Тот, кто ее видел, никогда не забудет. В первый день…
Некоторые части сказания сопровождались восторженным ревом, другие выслушивались в мрачном молчании. В каких-то местах вспыхивал смех, порой звучали горестные или сочувственные возгласы. Хавсер вошел в роль и сознательно выбирал обороты речи, которые производили наибольшее впечатление на собравшихся.
Единственной допущенной ошибкой стало его описание убитых врагов в одном из эпизодов сказания. Он назвал их «пиром для червей».
Кто-то остановил его рассказ. Это был Огвай.
Ярл поднял унизанную перстнями руку. Тяжелое кольцо в нижней губе подчеркивало выражение замешательства.
— Что это за слово? — спросил он.
Хавсер понял, что слово «черви» незнакомо ни одному из Волков. Оказалось, что он незаметно для себя перешел с ювика на низкий готик.
Странно, он же прекрасно знал, как звучит это слово на ювике.
— Ага. — Огвай кивнул и опустился на свое место. — Теперь понятно. Почему же ты сразу так не сказал?
— Извини, — ответил Хавсер. — Я прошел долгий путь и набрал столько же слов, сколько историй.
— Продолжай, — распорядился Огвай.
И он продолжал. Он прерывал сказание, когда ему советовали, и спал по нескольку часов, пока остальные пили мьод и беседовали. Иногда снова звучали барабаны и антимузыка, и кое-кто из воинов пускался в яростный антитанец — дикое, исступленное буйство, которое можно было сравнить только с пляской святого Витта. В трюме стало гораздо теплее, и когда Хавсера в очередной раз пригласили к главному костру, он вышел уже без шкуры.
Это было испытание на выносливость. Он ел подаваемую трэллами пищу и много пил, чтобы поддержать баланс жидкости. Истории, даже самые короткие и незначительные, неторопливо сплетали ткань жизни Длинного Клыка. На изложение четырехсот тридцати двух рассказов потребовалось немало времени.
Последним эпизодом должен был стать рассказ о смерти Длинного Клыка, в основе которого лежали воспоминания самого Хавсера и Йормунгндра Два Меча. Хавсер знал, что к тому времени, когда до этого дойдет, он выбьется из сил.
Но еще он знал, что эта часть должна быть лучшей из всех.
Однако до конца было еще далеко, больше шестидесяти эпизодов, когда Огвай поднялся на ноги. Перерыв на отдых закончился. Эска растолкал Хавсера. После очередного буйства грохот барабанов постепенно затих, и танцоры повалились на палубу, смеясь и протягивая руки к кубкам с мьодом.
— Что случилось? — спросил Хавсер.
— Выбор преемника тоже является частью поминок, — пояснил Эска.
В Тра было несколько человек, одаренных такими же способностями, как и Длинный Клык. Они тоже служили жрецами, и сегодня одному из них предстояло стать старшим и занять место Длинного Клыка.
Все они вышли вперед и опустились на колени перед Огваем. Разделенные прямым пробором волосы ярла обрамляли его лицо будто два потока черной воды. Он обнажился до пояса. Огвай запрокинул голову и поднял руки, напрягая мощные мускулы плеч и шеи. На снежно-белой коже выделялись мазки серого пепла. Вокруг глаз, как и у Хавсера, чернела краска.
В правой руке он держал ритуальный кинжал. Атам.
Ярл начал говорить, монотонно перечисляя достоинства всех кандидатов по очереди.
Хавсер его не слушал. Атам, поза Огвая и сжимающая кинжал рука остро напомнили ему о фигуре в Библиотехе Лютеции, об истории, десятилетиями хранившейся в его голове, которую он осмелился рассказать только Длинному Клыку.
Он не сводил взгляда с атама.
Это был не просто похожий кинжал. Каспер Хавсер — опытный эксперт в подобных вещах — знал их типы и стили. Он не мог ошибиться.
Кинжал был тем же самым.
Хавсер вскочил на ноги.
— Куда ты? — окликнул его Богудар.
— Сиди, скальд, — добавил Ойе. — Сейчас не твой черед.
— Как он может быть тем же самым?! — воскликнул Хавсер, наблюдая за церемонией.
— О чем ты? — раздраженно спросил Ойе.
— Сядь и заткнись! — бросил еще один Волк.
— Как оказался здесь тот же самый кинжал? — не унимался Хавсер, показывая на атам.
— Сядь сейчас же! — зарычал Богудар. — Хьольда! Я тебя сейчас стукну, если не сядешь!
Огвай сделал выбор. Остальные кандидаты склонили головы в знак признания его власти. Избранный жрец поднялся на ноги и встал лицом к ярлу.
Новый жрец Тра был самым молодым из кандидатов. Аун Хельвинтр получил свое прозвище из-за длинных волос, которые, несмотря на его возраст, были белыми, словно снег в разгар зимы. Его лицо закрывала темная, почти черная, кожаная маска, а на плечах висела рыжевато-коричневая шкура. Аун был известен своей странной отстраненной манерой поведения и привычкой ввязываться в буйные схватки, из которых выходил живым только чудом. Вюрд сплелся в нем таким причудливым образом, что Огвай решил этим воспользоваться.
Предстоял еще один обряд. Хавсер ощутил сгустившуюся тишину. Он полагал, что ее причиной служит он сам.
Но он ошибся. Волки обернулись к одному из входов в трюм, и их золотистые глаза в свете костра злобно блеснули.
У входа появилась группа трэллов, сопровождавших перепуганного офицера с капитанского мостика «Нидхёгга». Они вошли, невзирая на оберегающий символ.
Огвай Огвай Хельмшрот перехватил атам левой рукой, а правой сжал секиру. Он решительно пересек зал, намереваясь обезглавить нарушителя.
Но на полпути сдержал свой порыв. Только идиот мог нарушить запрет и вторгнуться в помещение, где проходила церемония.
Только идиот или человек с сообщением настолько важным, что оно не могло ждать.
— Ну что, тебе понравилось сказание? — спросил Хавсер. — Я развлек тебя? Отвлек твои мысли?
— Это было довольно интересно, — сказал Длинный Клык. — Но это не лучшее из твоих сказаний.
— Уверяю тебя, это моя лучшая история, — сказал Хавсер.
Длинный Клык покачал головой. С его бороды сорвались капельки крови.
— Нет, у тебя будут более увлекательные сказания, — сказал он. — Да и сейчас это не самое лучшее из тех, что ты знаешь.
— Это самое тревожное происшествие в моей прежней жизни, — с некоторым вызовом ответил ему Хавсер. — В нем сильнее всего проявилось… зло.
— Ты сам знаешь, что это не так, — возразил Длинный Клык. — В своем сердце ты это сознаешь. Ты сам себе противоречишь.
Хавсер резко проснулся. На одно ужасное мгновение ему показалось, что он опять в Библиотехе или на снежной равнине вместе с Длинным Клыком, а может, и во дворе особняка горящего города Безмолвия.
Но это был только сон. Он снова лег, стараясь успокоиться, выровнять дыхание и унять лихорадочное сердцебиение. Всего лишь сон. Всего лишь сон.
Хавсер сел на кровати. Он чувствовал себя усталым и измотанным, как будто после кошмара или наркотического забытья. Мышцы рук и ног побаливали. Это было обычное состояние, вызванное искусственной силой притяжения.
Сквозь ставни в комнату пробивался золотистый свет, сглаживая шероховатости и придавая помещению теплый, уютный вид.
Послышался электронный звонок.
— Да? — отозвался он.
— Сэр Хавсер, уже пять часов, — произнес негромкий голос сервитора.
— Спасибо.
Он сел в кровати. Он чувствовал себя одеревеневшим и очень усталым. Давно ему не было так плохо. И нога опять разболелась. Может, в тумбочке у кровати найдутся обезболивающие средства.
Он доковылял до окна и нажал кнопку подъема жалюзи. Послышалось негромкое гудение, и в комнату хлынул золотистый свет. Он выглянул. Из окна открывался потрясающий вид.
Солнце, испускающее золотые лучи, только что поднялось над горизонтом. Перед ним во всем своем великолепии раскинулась Терра. За чертой уходящего терминатора[46] он видел ночную тень и созвездия освещенных ульев, с другой стороны под солнечными лучами простирался голубой океан и бело-кремовые купы облаков, а внизу, мерцая огоньками, величественно проплывала суперорбитальная станция «Родиния». Ее орбита пролегала под платформой, на которой он находился. И это была…
«Лемурия». Да, точно. «Лемурия». Роскошный номер на нижнем уровне платформы «Лемурия». Хавсер посмотрел на стекло. Он увидел отражение своего лица, освещенного солнцем. Старик! Какой старый! Какой старый! Сколько же ему лет? Восемьдесят? Восемьдесят стандартных лет? Он содрогнулся. Этого не может быть. На Фенрисе его изменили, они…
Вот только на Фенрисе он еще не был. Он еще не покинул Терру.
Наслаждаясь золотистым светом, он посмотрел на свое испуганное лицо. И вдруг заметил лицо другого человека, стоящего у него за спиной.
Его охватил ужас.
— Как ты мог здесь оказаться?! — воскликнул Хавсер.
И проснулся.
В зале было темно и прохладно, а он, укрывшись своей шкурой, лежал на палубе. Он ощущал, как пол вибрирует от гула двигателей «Нидхёгга». Кошмарный сон вызвал холодную испарину, кожа покрылась мурашками.
Никто не видел Огвая после того, как церемония была прервана. По словам Фита, Тра получила срочное послание и задание изменилось, но ничего конкретного он не сказал. Хавсер, как обычно, и не надеялся, что ему все расскажут. Некоторое время он ждал, не возобновится ли церемония, но вскоре стало ясно, что все закончилось. Костры догорели и погасли, а воины Тра разошлись. Хавсер обнаружил, что почти все Астартес отправились в оружейные залы готовить снаряжение и доспехи, а остальные пошли в тренировочные камеры. Оттачивались клинки, доспехи подгонялись и полировались. Проводились небольшие усовершенствования, много внимания уделялось украшениям. Прикручивались связки бус и зубов. На кончиках болтерных снарядов появлялись оберегающие символы. В резком освещении оружейного зала Хавсер отметил, что Волки в своих кожаных костюмах выглядят как люди с ободранной кожей. Плетение шнуров и нашивки напоминали сухожилия, связки и мускулы.
На него никто не обращал ни малейшего внимания. Голова гудела от плохих снов, как будто он проспал слишком долго, и Хавсер побрел обратно в трюм.
Там пахло холодным дымом. Он коснулся дверных косяков в тех местах, где были нанесены обереги. Шероховатый металл свидетельствовал о том, что символы были стерты.
Хавсер вошел в холодное помещение и некоторое время постоял над дымившейся грудой углей на месте главного костра. В сером пепле поблескивали подношения, на палубе подсыхали лужицы пролитого мьода. Рядом валялись брошенные барабаны и систры. Кубки и блюда уже собрали трэллы. Нигде не было видно никаких ритуальных предметов, которыми пользовались волчий жрец Найот Плетущий Нити и ярл Огвай.
«Ты можешь идти куда захочешь».
Так сказал ему Длинный Клык.
«Ты ведь скальд. А значит, обладаешь большими привилегиями и правами. Ни один член Стаи не может тебе помешать, или удержать, или запретить совать нос куда угодно».
Хавсер отправился в покои ярла.
Огвай занимал каюту в самом центре корабля. Если считать «Нидхёгг» логовом Тра, то это помещение соответствовало самому темному и дальнему углу пещеры, где спал вожак. Здесь почти не было мебели, а роль перегородок выполняли завесы из металлических колец, похожие на кольчуги. Фенрисийский глаз Хавсера не обнаружил в холодном полумраке никаких следов тепла человеческого тела, а его нос учуял лишь остатки феромонов на разбросанных по полу шкурах.
К спальне Огвая примыкал оружениум. Большую часть выставленных предметов и устройств составляли трофеи, взятые ярлом с поверженных врагов. Здесь было и оружие ксеносов, о назначении которого Хавсер мог только догадываться: жезлы, посохи, веера, скипетры и какие-то мелкие устройства. На других полках и стеллажах размещалось оружие биологического происхождения: клыки, когти, шипы, копыта, мандибулы, жала. Кое-что хранилось в колбах с консервирующей жидкостью. Что-то было высушено. А несколько предметов тщательно отполировали, словно собирались ими пользоваться. Хавсер помедлил, пораженный невероятными размерами некоторых экспонатов. Один загнутый коготь в длину был не меньше его руки. Рядом лежала игла, не уступающая по величине настоящему гарпуну. Он попытался представить себе размеры их хозяев.
Следующий ряд стеллажей был посвящен огнестрельному оружию и всевозможным клинкам. Хавсер шел по проходу, пока не добрался до коллекции кинжалов и более коротких ножей.
Имелись здесь и атамы. Несколько штук фенрисийского производства. Хавсеру-хранителю было ужасно интересно узнать, откуда к Огваю попали остальные. Все они представляли собой бесценные реликвии Эры Раздора.
— Ты мог бы сам его об этом спросить.
Хавсер резко обернулся. Не колеблясь ни секунды, он схватил со стеллажа один из выставленных атамов и направил его в сторону заговорившей тени.
— Это ведь один из многих вопросов, который ты хотел бы ему задать, не так ли?
— Покажись, — потребовал Хавсер.
Внезапно атам вылетел из его руки. Хавсер ощутил болезненный удар, а затем какая-то сила вздернула его в воздух.
Он висел на кончике изогнутого когтя, зацепившись своей шкурой. Атам, который он только что держал в руке, подрагивал, вонзившись в стену. Хавсер попытался развязать узел, удерживающий шкуру. Она душила его. Он не мог освободить голову. Ноги отчаянно болтались, словно он крутил педали.
Потом его подняли и швырнули на палубу. Хавсер закашлялся и хватанул ртом воздух. Рядом с ним, упершись локтями в колени, присел на корточки Аун Хельвинтр.
— Мне все равно, кто ты такой, — сказал новый рунный жрец. — Но не смей грозить мне клинком.
— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить, — с притворным смирением прокашлял Хавсер.
— Ты ведь что-то искал, верно? Что-то искал, но не нашел.
— Как ты узнал?
— У тебя очень громкие мысли, скальд.
— Что?
Аун Хельвинтр показал на полки с кинжалами и атамами:
— Его здесь нет. Того особого кинжала, который ты искал.
Кожа Хельвинтра под длинными белыми волосами казалась голубоватой, как лед. Вытянутое заостренное лицо напоминало клинок, а глаза были обведены краской. Казалось, он забавляется, словно какой-то хитрый и опасный северный бог-обманщик.
Хавсер в молчаливом изумлении уставился на рунного жреца. Он слышал голос Ауна Хельвинтра, но губы жреца оставались неподвижными.
— Степень твоего изумления, Ахмад Ибн Русте, — прожурчал рунный жрец, не открывая рта, — отражает твое бессознательное презрение к Шестому легиону Астартес.
— Презрение? Нет…
— Ты не в силах его скрыть. Мы варвары, арктические дикари, модифицированные генетическим путем, снабженные военной техникой, чтобы выполнять неприятную работу для наших более культурных повелителей. Это общепринятое мнение.
— Я ничего подобного не говорил, — запротестовал Хавсер.
— И даже не думал, по крайней мере сознательно. Но в глубине твоей души живет чувство покровительственного превосходства. Ты цивилизованный человек, и ты прилетел, чтобы нас изучать, словно какой-нибудь магос биологис. Ты наблюдаешь за неким примитивным племенем. Мы ведь похожи на зверей и слушаем шаманов. И вдруг… Великая Терра! Неужели шаманы обладают реальными способностями? Истинными силами? Неужели это не просто годи с бубенцами и погремушками, одуревшие от грибов и воющие на луну?
— Псайкеры, — прошептал Хавсер.
— Псайкеры, — эхом повторил Аун Хельвинтр.
Теперь он улыбался и разговаривал обычным голосом.
— Я слышал, что в некоторых легионах действительно есть псайкеры, — сказал Хавсер.
— В большинстве легионов они есть, — поправил его Хельвинтр.
— Но ведь такие случаи происходят чрезвычайно редко. Мутация…
— Мутация, в результате которой появляется псайкер, это бесценное достояние нашей расы, — заявил Хельвинтр. — Без псайкеров мы были бы навеки прикованы к Терре. Великие Дома навигаторов позволяют нам раздвинуть границы. При помощи астропатов мы получили возможность общаться через бездну. Но нельзя пренебрегать осторожностью. Необходим строжайший контроль.
— Почему?
— Потому что если мысленный взгляд проникает повсюду, нельзя предугадать, что посмотрит на тебя в ответ.
Хавсер поднялся и встал перед рунным жрецом.
— Какую цель преследовала эта демонстрация? Или ты хотел только напугать меня?
— Целью был страх. На какое-то мгновение ты подумал, что стал жертвой жестокой магии. Какого-то зла. Той ночью, много лет назад, у мертвого собора ты чувствовал то же самое.
Хавсер пристально посмотрел на жреца.
— Мне доступны твои воспоминания, которыми ты поделился с Длинным Клыком, — поведал ему Хельвинтр.
— Ты хочешь сказать, — заговорил Хавсер, — что мой коллега Навид Мурза был псайкером, а я об этом не знал?
— Скальд, ты прибыл из общества, которое признает и использует псайкеров. На Старой Терре ты встречал их чуть ли не каждый день. Разве ты узнавал их всех? А на Фенрисе можешь ли ты отличить напыщенного жреца от человека, который действительно наделен особым даром?
Хавсер поджал губы. Ответа у него не было. Хельвинтр наклонился и заглянул в его глаза.
— Дело в том, что твой коллега, вероятно, не был псайкером. Он обнаружил доступ к чему-то еще. И в этом весь смысл. В этом урок. Способности псайкера не существуют сами по себе. Они дают возможность привлечь более могущественные силы. И это просто другой путь к тому же самому «чему-то еще». Лучший путь. Более безопасный. Но даже на этом пути кроются ловушки. Если угодно, ты можешь назвать злом любое колдовство, осуществленное без жесткого псайкерского контроля.
— Послушать тебя, так я живу во вселенной магии, — заметил Хавсер.
— Так и есть, — согласился Хельвинтр. — Разве это не согласуется со всеми чудесами и ужасами?
— А как насчет кинжала? Это был тот самый кинжал.
— Он не был тем же самым. Но нечто хотело, чтобы ты так подумал. Нечто хотело, чтобы ты думал, будто Шестой легион Астартес манипулировал тобой и вторгся в твою жизнь в какой-то точке прошлого. Нечто хотело уничтожить твое доверие к нам и сделать нас врагами.
Он снял со стенда атам и показал его Хавсеру.
— Вот этим кинжалом пользовался Огвай. Ты его узнаешь, не так ли?
— Да, — подтвердил Хавсер.
— Ему придали сходство с тем клинком, который ты помнишь. Нечто проникло в твои воспоминания и изменило их, чтобы настроить против нас.
Хавсер непроизвольно сглотнул.
— Но что могло сотворить это? Кто на такое способен?
Хельвинтр равнодушно пожал плечами, словно ему было все равно.
— Возможно, это тот же самый, кто научил тебя говорить на ювике и вургене, как только ты прибыл на Фенрис.
Хельвинтр поднял руку и призывно махнул, хотя Хавсер был уверен, что в этом нет никакой необходимости. Фит Богудар уже покинул тренировочную камеру и шел к ним навстречу.
В зале для учебных боев на одной из палуб «Нидхёгга» было ужасно шумно. Клетка, только что оставленная Богударом, лязгнула и отключилась, но большинство других камер все еще были заняты, и в них со скрежетом и гулом метались механически управляемые клинки и копья. На открытой палубе, выстланной матами, Волки в кожаных доспехах проводили схватки на костяных дубинках.
Богудар, как и все остальные, в своем кожаном одеянии был похож на человека с содранной кожей. Из прорези лоснящейся кожаной маски сверкали золотистые глаза с черными зрачками. Он тренировался с двумя секирами, но даже не вернул оружие на стойку, а принес с собой.
— Жрец? — вопросительно произнес он.
— Для тебя есть задание.
— Я готов, — кивнул Богудар.
Хельвинтр посмотрел на Хавсера.
— Скажи ему то, что говорил мне, — приказал он.
— Я никогда не был воином, — заговорил Хавсер.
Богудар насмешливо фыркнул.
— Это и так всем известно, — заметил он.
— Могу я закончить? — спросил Хавсер.
Богудар пожал плечами.
— Я никогда не был воином, но Влка Фенрика сочла нужным изменить меня, одарив силой и скоростью. У меня появились физические возможности, но нет навыков.
— Он хочет научиться держать оружие, — подсказал Хельвинтр.
— Зачем? — удивился Богудар. — Он наш скальд. Мы его защитим.
— Он так захотел, и это его выбор. Считай, что научить его защищаться — это часть нашего долга по его охране.
Богудар с сомнением посмотрел на Хавсера:
— Нет смысла обучать тебя всему. Мы выберем что-то одно и на этом сосредоточимся.
— Что ты предлагаешь? — спросил Хавсер.
Секира представляла собой оружие с одним лезвием, посеребренным пласталевым навершием и метровой рукоятью, вырезанной из асахеймской кости. Отполированная костяная рукоятка отсвечивала желтоватыми бликами. Хавсер не имел представления, кость какого животного пошла на изготовление секиры, но ему сказали, что материал гибкий и прочный.
По крайней мере, для него.
Секира висела в пласталевой петле, пристегнутой к поясу кожаным ремешком.
— Не отставай, — предупредил его Медведь.
Хавсер и не думал отставать, но при такой жаре он ужасно потел, да и идти в ногу с Астартес было довольно трудно.
В этом отряде он был единственным обычным человеком; тщедушная фигура по сравнению с двумя десятками Астартес в полном боевом облачении, топавшими вместе с ним по тоннелю. Трэллы и слуги из числа людей следовали за ними на некотором расстоянии.
Во главе отряда, держа свой шлем под мышкой, шагал Огвай Огвай Хельмшрот. Воины не соблюдали строй, но по обе стороны от ярла держались Аун Хельвинтр и Йормунгндр Два Меча, а Найот Плетущий Нити и остальные волчьи жрецы замыкали группу.
Волки шагали целеустремленно, словно Огвай куда-то торопился. Хавсер недоумевал. Что может требовать такой срочности, если после сорока недель пути нельзя организовать более тщательно подготовленную вылазку. Они высадились сразу же, как только «Нидхёгг» встал на якорь на высокой орбите. Можно было подумать, что это срочное десантирование, но Хавсер был уверен в обратном. Руководствуясь исключительно показаниями приборов, они прорвались сквозь чудовищную атмосферную бурю, спустились под вулканический шельф и приземлились в глубоких защищенных посадочных колодцах.
На этой планете оказалось невыносимо жарко. Со всех сторон их окружали черные вулканические скалы, а воздух был пропитан вонью протухших яиц, что указывало на сернистые выделения. И сам воздух дрожал от жары. Сразу после спуска по трапу «Грозовой птицы» вслед за Богударом Хавсер почувствовал, как заложило уши. Значит, для обеспечения необходимых условий потребовалась установка искусственного климата.
В этом мире таких условий не было.
Посадочные колодцы и ведущие к центру планеты тоннели были ровными и гладкими, словно здесь поработали промышленные мелтеры. Стены переходов, пронизывающих вулканическую породу, мерцали неестественным стеклянным блеском. Снаружи постоянно слышался непрерывный гул сейсмической активности молодой планеты, отзывавшийся вибрацией под ногами. Сквозь стеклянно-гладкие стены и пол тоннелей просачивались дрожащие отблески бурлящего пламени, освещавшие им путь. Они оказались словно внутри стеклянной бутылки, брошенной в костер. Хавсера поражало странное сочетание чего-то древнего и современного. Подземные пещеры были очень похожи на старинные жилые помещения, каких он немало повидал в своей жизни за время работы в Консерватории, но здесь они появились совсем недавно и не были естественными образованиями. Кроме того, удивительным казалось странное несоответствие временного и постоянного: кто-то обладал мощными ресурсами, чтобы соорудить колодцы и залы в монолитной громаде гигантского вулкана и создать зону безопасного существования во враждебном мире. И то и другое было величайшим достижением строительных технологий.
И все же у Хавсера складывалось впечатление, что после окончания намеченного здесь действа, каким бы оно ни было, место будет покинуто. Строительство велось ради единственной цели. И подтверждением тому служило сооружение целого города в непригодном для жизни мире. Неизвестно, что здесь затевалось, но существовала вероятность непредвиденного развития событий. Это бесспорно. Иначе сюда не вызвали бы целую роту Влка Фенрика.
Кто бы ни организовал это строительство, он выбрал уединенное место, чтобы никто не попал под перекрестный огонь.
— Что это за место? — спросил Хавсер, с трудом поспевая за остальными.
— Тихо! — прошипел Медведь.
— Прошло сорок недель! Сколько еще я должен ждать, пока вы мне хоть что-то расскажете?
— Тихо! — еще настойчивее зашипел Медведь.
— Я не смогу сложить сказание, если не буду знать подробностей. — Хавсер намеренно повысил голос. — Это будет жалкая история, недостойная очага Тра.
Огвай остановился так резко, что идущая следом группа едва на него не налетела. Но воины послушно встали. Ярл оглянулся, отыскивая взглядом плетущегося позади Хавсера. Все Волки шли с полуоткрытыми ртами, оскалив зубы и часто дыша, словно псы в жаркий день.
— Что ему надо? — проворчал Огвай.
— Ярл, я спрашиваю, как можно оставаться скальдом, если мне ничего не рассказывают.
Огвай переглянулся с Ауном Хельвинтром. Рунный жрец на мгновение прикрыл глаза, протяжно вздохнул и кивнул.
Огвай ответил ему таким же кивком, после чего вновь повернулся к Хавсеру:
— Это место называется Никея.
Они вошли в просторный круглый зал, тоже высеченный в теле скалы. Стены комнаты блестели словно черное стекло с вкраплениями слюды, но почему-то напомнили Хавсеру отделанные костью залы Этта.
Их там уже ждали. Вдоль стен разместились Астартес Шестого легиона, но не из Тра. Они были из другой роты.
С каменной скамьи поднялся Амлоди Скарссен Скарссенссон, ярл Фиф.
— Ог! — рыкнул он, и ярлы под лязг нагрудников заключили друг друга в медвежьи объятия.
Огвай обменялся со Скарссеном несколькими отрывистыми фразами, а потом повернулся к другому вожаку, сидевшему рядом с ярлом Фиф.
— Лорд Гунн.
Огвай приветствовал его наклоном головы. Этот воин был старше и крупнее и Скарссена, и Огвая. Его навощенная борода разделялась на два острых клина, загнутых вперед и вверх, а левую сторону лица покрывали темные линии, повторявшие узор плетеной кожаной маски.
— Кто это? — спросил у Богудара Хавсер.
— Гуннар Гуннхильт, прозванный Владыкой Гуннов, ярл Онн.
— Это ярл Первой роты? — переспросил Хавсер.
Богудар кивнул.
Три роты. Три роты? Что такого могло произойти на Никее, чтобы вызвать сюда три роты Волков?
Владыка Гуннов отодвинул Огвая и подошел к Хавсеру.
— Это и есть скальд? — спросил он.
Он обхватил огромными ладонями голову Хавсера и повернул лицом вверх, вглядываясь в его глаза, потом открыл ему рот и наклонился, принюхиваясь к дыханию, словно осматривал животное.
Наконец Астартес отпустил Хавсера и отвернулся.
— Уже началось? — спросил Огвай.
— Да, — ответил Скарссен. — Но пока только вступительная часть. Они еще не знают, что мы здесь.
— Я бы не хотел, чтобы они узнали, — заговорил Охтхере Вюрдмастер.
Вюрдмастер стоял позади сидевших ярлов среди нескольких других рунных жрецов, настороженно наблюдавших за происходящим. Все они часто дышали, слегка приоткрыв рты, но на жреца Скарссена вулканическая жара, казалось, не действовала. Даже пробивавшиеся сквозь стены пульсирующие отблески на его лице приобретали зеленоватый оттенок, словно холодное свечение. Вюрдмастер переглянулся с Ауном Хельвинтром. Между ними как будто что-то промелькнуло.
— Я бы не хотел, чтобы они знали, — повторил Вюрдмастер.
— Нас явно вызвали сюда из предосторожности, — сказал Владыка Гуннов. — Не забывайте об этом. Мы применим силу только в том случае, если вюрд обернется против нас. Но если это случится, придется действовать без пощады, помня лишь об одном — обеспечить безопасность главного объекта. Кто-то или что-то, препятствующее нам в подобной ситуации, должно быть уничтожено. Это всем ясно? И неважно, кто это будет. Это наш долг. Постарайся, чтобы это дошло до всех воинов Тра.
Вюрдмастер кашлянул.
— Что-то хочешь сказать, жрец? — спросил Владыка Гуннов.
Вюрдмастер кивком указал на Хавсера.
— Ты сказал, что здесь можно разговаривать безопасно, — заметил Владыка Гуннов.
— Настолько безопасно, насколько это возможно, — ответил Вюрдмастер. — Но я не вижу необходимости обсуждать стратегию Стаи в присутствии скальда. Он может где-нибудь подождать.
— Варангр! — позвал Скарссен.
От стены отошел его герольд.
— Слушаю, Скарсси.
— Вар, отведи куда-нибудь Ибн Русте.
— Куда, Скарсси?
— Я думаю, его сразу после высадки надо было отправить в тихую комнату.
— В самом деле, Скарсси? В тихую комнату?
— Да, Вар! — резко бросил Скарссен. Потом повернулся к Владыке Гуннов. — Какие-то проблемы?
Владыка Гуннов пожал плечами и усмехнулся, издав короткое утробное урчание леопарда.
— Вальдор особо подчеркнул, чтобы мы не совершали никаких провокаций, но мы ведь подчиняемся не его приказам, верно, жрец?
Вюрдмастер неторопливо наклонил голову:
— Как тебе будет угодно, Владыка Гуннов.
— Мне здесь вообще ничто не угодно. Даже просто здесь находиться и то не угодно. Мне не нравится предмет этого совета, не нравится, что ставки так высоки, не нравится дьявольское политиканство и хождение вокруг да около. Но вот запереть этого коротышку в тихой комнате доставит мне некоторое удовольствие.
Все Волки в зале рассмеялись. Хавсера пробрала дрожь.
— Сюда, — позвал его Варангр.
Герольд Фиф направился к выходу, но Вюрдмастер задержал Хавсера:
— Мне говорили, что ты был с Длинным Клыком, когда его нить оборвалась.
— Да, я был с ним.
— Не забывай, куда он тебя ведет, — посоветовал Вюрдмастер. — Он увел бы тебя и дальше, если бы осмелился.
Варангр и Хавсер покинули зал и стали спускаться по тоннелю к загадочной «тихой комнате». Едва они шагнули в проход, как Хавсер ощутил тошноту.
— Достает до самых кишок, верно? — самодовольно спросил Варангр. — Как нож. Нет, как раскаленное клеймо.
— Что это?
— Это они, — ответил герольд, как будто этого было достаточно.
Пол тоннеля дрожал от тектонического гула, за стекловидными стенами полыхали оранжевые потоки лавы. У Хавсера перед глазами все расплывалось. Чтобы не упасть, он, не обращая внимания на опасность обжечься, прислонился к стене тоннеля.
— Ты привыкнешь, — заверил его Варангр. — Даже не знаю, что хуже: ощущать их присутствие или чувствовать их противодействие.
В конце тоннеля из-под потолка на них смотрел глаз оберега.
Они прошли под ним, и Варангр направил Хавсера в просторную квадратную комнату, лишь немного уступавшую по величине залу, в котором остались фенрисийские ярлы. Пол здесь образовывал слой серой пирокластической породы, а свет от раскаленной лавы проникал сквозь стены и потолок. На серых каменных блоках, высеченных из пластинчатых глыб, сидели шесть фигур. Как только Варангр и Хавсер появились у входа, все они одновременно встали и повернулись в их сторону.
— Можешь закусить. — Варангр показал на поднос, стоявший на каменном блоке поменьше.
На подносе лежали сухие пайки, стояли кувшин с нагревшейся водой, фляга с мьодом и блюдо, закрытое крышкой. Хавсер по запаху сразу определил, что под крышкой находится сырое мясо, которое уже начало портиться от такой жары.
— Располагайся, — бросил ему Варангр и ушел.
Хавсер стал рассматривать стоящие перед ним фигуры.
Все они были высокими, выше, чем он сам, и все были женщинами, одетыми в искусно украшенные доспехи с высоким воротом. В свете вулканической лавы их броня казалась золотой либо бронзовой. Несмотря на жару, на каждой из женщин был еще и длинный плащ из роскошной темно-красной ткани. С поясов и пластин брони свисали тонкие пергаменты, манускрипты и молитвенные свитки, прикрепленные алыми восковыми печатями и лентами. Каспер Хавсер мог перечислить несметное количество основательных исторических исследований на тему огромного значения и применения молитвенных лент. Он хорошо знал, каким важным и психофизически мощным считалось записанное слово в примитивных культурах. Во многих древних человеческих цивилизациях молитвы, заклинания или проклятия, записанные обрядовым способом и прикрепленные к человеку во время ритуала, считались наделенными сверхъестественной силой. Они оберегали своего владельца, отводили от него зло и привлекали удачу, а также превращали желаемое будущее в реальность.
То, что у этих женщин, словно у пилигримов древности, имелись подобные украшения, казалось Хавсеру самым ярким признаком язычества, какой он когда-либо видел в своей жизни. Учитывая довольно долгий период, проведенный им с Влка Фенрика, это говорило о многом. Обитателей Фенриса формировал суровый климат планеты. Эти женщины обладали холодной привлекательностью, а их оружие и доспехи явно были продуктом высоких технологий Терры. Каждая держала длинный серебристый меч — силовой клинок невероятной красоты. Острия мечей упирались в пол у ног женщин. Закрытые броней руки покоились на рукоятях.
Ни на одной из них не было шлема, но решетчатые горжеты золотых доспехов поднимались до середины лица, скрывая рот и нос. Глаза без носа и рта. Глаза над золотой решеткой. Они вызвали в нем старые воспоминания, потускневшие и далекие. Рот, улыбающийся рот под закрытыми шлемом глазами.
Глаза этих женщин смотрели внимательно, не мигая. Их головы были гладко выбриты, за исключением длинного пучка на затылке.
— Кто вы? — спросил он, вытирая пот с липкого лба.
Они не отвечали. А ему не хотелось на них смотреть. Это было очень странно. Голова закружилась сильнее, чем прежде, и к горлу подступила тошнота. Перед ним стояли прекрасные женщины с великолепными фигурами, но у него не было ни малейшего желания смотреть в их сторону. Куда угодно, только не на них. Они словно отталкивали его взгляд. Само их присутствие вызывало дрожь.
— Кто вы? — отвернувшись, повторил он. — Что вы такое?
Никакого ответа. До него донесся тончайший скрип меча, поднятого с пола. Хавсер, не оборачиваясь, выхватил секиру. Он сделал это одним плавным и уверенным движением, как учил Богудар: левой рукой обхватил оголовок, прижал его большим пальцем и почти подбросил оружие, высвобождая из пласталевой петли, а затем перехватил рукоять посредине правой рукой, а левую передвинул вперед, так что секира оказалась почти на уровне груди, готовая нанести удар.
Словно продолжением тектонического гула низкий раскатистый голос пророкотал команду.
Хавсер осмелился поднять взгляд, но не ослаблял хватку и не опускал секиру.
Прекрасные и жуткие женщины окружили его. Держа мечи обеими руками, они нацелились прямо на него. Каждая из них могла прервать его жизнь одним лишь движением запястья.
Голос опять загремел. На этот раз он звучал громче: горловой звериный рык, смешанный с вулканическими взрывами готового к извержению вулкана.
Женщины все, как одна, отступили на шаг назад и встали по команде «вольно», подняв мечи на правое плечо и никому не угрожая. Голос воспроизвел еще одну фразу, на этот раз мягче, и женщины отошли назад, разорвав кольцо вокруг Хавсера.
Хавсер решил держаться от них подальше и прошел вглубь комнаты. Впереди, освещенный красноватыми отблесками огня, показался огромный темный силуэт. Голос исходил от него.
Хавсер слышал тихое частое дыхание, как будто там находился страдающий от жары зверь.
Голос снова зазвучал, и Хавсер почувствовал, как на его низкие раскаты отзывается дрожью брюшная диафрагма. Страх пробрал его до костей, но, как ни странно, это чувство оказалось приятнее, чем болезненное отвращение, внушаемое женщинами.
— Я не понимаю, — произнес Хавсер. — Я не понимаю, что ты мне говоришь.
Раскаты голоса опять прокатились по залу.
— Сэр, я слышу ваши слова, но не понимаю этого языка, — объяснил Хавсер.
Силуэт пошевелился, открылось лицо, и Хавсер увидел его.
— А мне говорили, что ты освоил наречия Влка Фенрика, — сказал Леман Русс.
Король Волков выпрямился, словно гигант-элементаль, пробуждающийся от земной дремоты.
— Ювик. Вурген, — напомнил он. — Меня заверили, что ты бегло говоришь на этих наречиях.
Каждый слог его речи сопровождался отчетливым рычанием, характерным для всех Астартес Фенриса. Размеры примарха заворожили Хавсера. Он во всех отношениях превосходил Астартес. Возникло ощущение встречи с богом. Как будто пробудилась к жизни одна из безупречно пропорциональных статуй классической античности, увеличенная по сравнению с человеческими стандартами на пятьдесят, а то и на семьдесят пять процентов.
— Ну? — нетерпеливо спросил Русс. — Или ты разучился говорить даже на низком готике?
— Сэр, я… — промямлил Хавсер. — Сэр… вы сейчас говорите на низком готике?
— Да.
— Тогда я ничего не понимаю. — Хавсер отчаянно пытался заставить свой голос звучать не слишком жалобно и тонко. — До того как меня привели в эту комнату, я мог говорить на ювике и вургене. С другой стороны, до посещения Фенриса я не знал ни одного из этих наречий, так что думайте как хотите.
Король Волков задумчиво помолчал.
— Думаю, это подтверждает мнение Вюрдмастера и остальных. Тебя тайно изменили, Ахмад Ибн Русте. В какой-то момент до твоего прибытия на Фенрис твой разум подвергся воздействию, возможно со стороны псайкера.
— Аун Хельвинтр говорил мне то же самое, сэр. Скорее всего, так и было. Если это правда, я не могу доверять сам себе.
— Тогда представь, что чувствуем мы.
Хавсер уставился на Короля Волков.
— Но почему же вы меня до сих пор терпите? Я не достоин доверия. Я зло.
— Присядь-ка. — Король Волков огромной рукой показал на ближайшую каменную скамью. — Присядь, и мы с тобой поговорим.
Сам Король Волков уже сидел на такой же скамье. Рядом с его рукой пенился мьодом большой серебряный кубок. Броня примарха казалась почти черной, словно закоптилась или вышла черненой из кузницы, но Хавсер подозревал, что это эффект, создаваемый здешним освещением. При естественном свете она, должно быть, цвета грозовых туч.
Таких тяжелых и обильно усыпанных боевыми отметинами силовых доспехов ему еще не доводилось видеть. По сравнению с ними проигрывали даже внушительные каркасы терминаторов. Многочисленные вмятины и царапины выглядели своеобразным украшением, сродни гравировкам и орнаментам на основных пластинах. С плеч Русса ниспадала черная волчья шкура. Казалось, она закрывает и оберегает его, как лес укрывает горные склоны или грозовые тучи — вершину. Кожа на гладко выбритом лице отсвечивала мраморной белизной. Вблизи Хавсер даже разглядел на ней веснушки. Король Волков отпустил длинные волосы. Толстые косы с вплетенными отполированными камнями на концах спускались ему на нагрудник. Остальные волосы, покрытые лаком, торчали в разные стороны наподобие шипов. От воинов Тра Хавсер слышал немало историй о Короле Волков. В них говорилось, что волосы у него рыжие, цвета ржавчины или расплавленной меди. Хавсер увидел другое. Ему показалось, что грива Короля Волков светлая и пропитана кровью.
Русс посмотрел, как усаживается скальд, потом отхлебнул из своего кубка. Он все еще дышал полуоткрытым ртом, как огромное млекопитающее, неспособное снять шкуру, несмотря на досаждающую жару.
— Эта комната подтвердила произведенные с тобой изменения.
— Они назвали ее тихой комнатой, — вспомнил Хавсер. — Сэр, кто эти женщины?
Он рукой показал на застывшие у выхода фигуры, но не смог заставить себя на них посмотреть.
— Члены Безмолвного Сестринства, — ответил Русс. — Это древний терранский орден. Некоторые называют их нуль-девами.
— Почему они кажутся мне такими… отталкивающими?
Русс усмехнулся. При этом на его лице возникло странное выражение. Удлиненный фильтр над тяжелой нижней губой в сочетании с высокими веснушчатыми скулами придавал его лицу сходство со звериной мордой, а улыбка напоминала угрожающий оскал.
— В этом их основное назначение… кроме того, они дерутся как дьяволы. Они пустышки. Неприкасаемые. Псиинертные. Генетические парии. Пока мы с ними, никто на Никее не сможет нас увидеть или проникнуть в наши мысли. Такие же, как они, рассеяны по всем залам, и одного их присутствия достаточно, чтобы скрыть прибытие Влка Фенрика. Тем не менее Гунн настаивает, чтобы я оставался непосредственно рядом с ними.
— А зачем все это?
— Не хочу расстраивать своего брата.
— Почему? Что он мог сделать? — Хавсер напряженно сглотнул.
На самом деле он хотел задать другой вопрос: который брат?
— Одну глупость, о которой мы все уже давно сожалеем, — сказал Русс. — И мы собрались здесь, чтобы убедиться в правильности его решения. Если же этого не произойдет, мы должны принять меры, чтобы свести последствия его ошибки к минимуму.
— Вы говорите о еще одном примархе.
— Да.
— И вы говорите о возможном применении оружия против примарха?
— Да. Если потребуется. Смешно. Мне всегда достается грязная работа.
Король Волков поднялся на ноги и потянулся.
— В тот момент, когда ты вошел сюда, сэр, — заговорил Русс, передразнивая почтительный тон Хавсера, — непонравившиеся тебе сестры заблокировали то, что управляет твоей головой. Мне было бы очень интересно узнать, кто тебя направляет.
— Направляет?
— Дорогой мой Ахмад Ибн Русте, очнись и посмотри вокруг. Ты шпион. Пешка в очень долгой игре.
— Шпион? Поверьте, у меня и в мыслях не было ничего подобного, сэр! Я…
— Заткнись, маленький человечек! — рыкнул Король Волков. Одних вибраций его голоса хватило, чтобы швырнуть Хавсера обратно на скамью. — Знаю, что не было. Мы потратили немало времени, чтобы тебя проверить. Мы хотим знать, что ты за шпион: обычный разведчик, собирающий информацию, или же тебя прислали с более коварной миссией. Нам необходимо знать, кто тобой управляет и кто двадцать лет назад прислал тебя сюда, чтобы проникнуть в ряды Влка Фенрика.
— Это был мой выбор. Я остановился на Фенрисе из чисто научного интереса и…
— Нет, — прервал его Леман Русс. — Все было не так. Это ты так думаешь. И чувствуешь так, как думаешь. Но это неправда.
— Но…
— Это неправда, и со временем ты сам все поймешь.
Король Волков снова опустился на скамью и повернулся к Хавсеру. Слегка наклонившись, он заглянул в его глаза. Хавсер задрожал. Он не мог унять дрожь.
— Люди считают воинов Шестого легиона свирепыми дикарями. Но ты провел с нами достаточно много времени, чтобы понять, что это не так. Мы воюем с умом. Мы не просто с воем бросаемся в драку, хотя со стороны это выглядит именно так. Мы собираем достоверную информацию и пользуемся ею. Мы используем каждую трещину, любую слабость. Мы безжалостны, но не безрассудны.
— Мне говорили об этом. И я многое видел своими глазами. И слышал, как этот урок ярл Огвай повторял для воинов Тра.
— Ярл Огвай знает, как я управляю своим легионом. Иначе он не был бы ярлом. В войне я придерживаюсь определенной философии. Это тебя удивляет?
— Нет, сэр.
— Тебя к нам могли подослать враги или потенциальные враги. И вместо того чтобы избавиться от угрозы, я собираюсь воспользоваться случаем. Ты хочешь мне помочь?
— Я готов, сэр, — поспешно ответил Хавсер.
— Твоя нить может оборваться, — сквозь улыбку пророкотал Леман Русс. — Но я хочу, чтобы ты испытал лед и заставил тех, кто тебя послал, себя обнаружить.
Русс снова поднялся со скамьи.
— Женщины! — крикнул он и широким жестом приказал Сестрам Безмолвия следовать за ним.
Все шестеро одновременно подняли длинные мечи на правое плечо, демонстрируя готовность охранять примарха, и Хавсер услышал одновременный скрип шести клинков по камню.
Русс еще раз отпил из кубка с мьодом и направился к выходу в противоположной стене комнаты. Хавсер, следуя за примархом, получил возможность оценить широкий меч, висевший на его спине в кожаных ножнах с отделкой из перламутра. Красота клинка поразила его. Меч завораживал, как завораживает приближающаяся буря или пасть могучего хищника за мгновение до атаки. Меч Короля Волков был длиннее, чем сам Хавсер. Он бы не поместился в сколоченный для скальда гроб.
Воительницы в золотых доспехах, словно почетная стража, выстроились по трое с каждой стороны. Хавсер так и не успел убрать в ножны свою секиру, и побелевшие пальцы продолжали сжимать нагревшуюся рукоять.
Переход оказался коротким и после спуска по нескольким грубо высеченным ступеням вывел их в огромный зал с высоким потолком. После тесноты коридоров и тихой комнаты у Хавсера перехватило дыхание. Когда-то в потоке лавы здесь образовался пузырь, который после отвердения так и остался в теле скалы. Нижнюю часть выровняли при помощи мелтеров, а верхняя часть пещеры так и осталась сводчатой, что придавало ей сходство с церковным нефом. В теплом воздухе слышался гул множества голосов, но в огромном пространстве почти не было слышно эха.
В этом зале располагался командный пункт. На металлических листах, устилавших пол, стояли портативные генераторы, обеспечивающие работу когитаторов и передвижных вокс-передатчиков. Здесь имелось искусственное освещение, а у каждого выхода, как заметил Хавсер, стояли автоматические орудия и генераторы силового поля. При устройстве этого опорного пункта строители не забыли об обороне. С потолка через весь зал тянулись ряды имперских знамен и штандартов, неподвижно повисших в жарком воздухе. Эти военные символы, почетные свитки и полотнища с золотым шитьем свидетельствовали о величии Империума Человечества. Даже здесь, во временном убежище внутри горы, устроители сочли необходимым украсить зал, словно он находился во Дворце Терры.
На командном пункте Хавсер мог наблюдать любопытное смешение самого разного персонала. Сотни людей и сервиторов сновали во всех направлениях, выполняя свою работу. В углах колоссального зала замерли Сестры Безмолвия, распространявшие свое неприятное влияние по всему помещению. За пультами в основном работали офицеры в форме Имперского Флота и корпуса Гегемонии, а среди слуг Хавсер заметил трэллов Шестого легиона и других подразделений.
Но самыми впечатляющими фигурами здесь были гиганты в золотой броне. В зале их насчитывалось не меньше дюжины, и каждый внимательно следил за ходом работы. Их красивые доспехи были не столь массивными, как у Астартес, но отличались более искусной отделкой, выдававшей работу лучших мастеров. Некоторые гиганты стояли с непокрытыми головами, другие были в конических шлемах с красным плюмажем и поблескивающими зеленым зрительными линзами.
Это были Кустодес, преторианская гвардия, телохранители Высшей Терры. Их постчеловеческие организмы были созданы по иному принципу, чем Астартес и примархи, и они занимали промежуточную ступень между теми и другими. Кустодес было сравнительно мало, но по своим способностям они превосходили Астартес.
— Я думаю… — заговорил Хавсер.
— Что? — резко спросил Русс и повернулся к идущему позади скальду. — Что ты сказал?
— Я думаю, воины Легио Кустодес могут находиться здесь только по одной причине.
— Значит, ты думаешь правильно, — отрезал Русс.
— Он здесь, — сказал Хавсер.
— Да, он здесь.
Каспер Хавсер запрокинул голову и посмотрел на потолок из оплавленной до состояния стекла скальной породы. Свет магмы по-прежнему пульсировал внутри вулкана, но в своем воображении он видел другой свет. Он никогда не думал, не осмеливался надеяться, что может оказаться в такой близости от…
— Он здесь? — прошептал Хавсер.
— Да! И потому мы должны следить за своим поведением.
Король Волков нетерпеливым жестом подозвал одного из благородных воинов, стоявшего неподалеку от входа и наблюдавшего за командой операторов. Воин уже заметил сердитого примарха. Как и все остальные в этом зале. Золотые воины со всех сторон торопливо собирались к Леману Руссу, как будто не хотели заставлять его ждать.
А может, они не хотели надолго оставлять его одного, чтобы не возникло проблем.
Кустодий добрался до них первым. Вблизи стало видно, насколько живописна поверхность его золоченых доспехов. Вокруг замков ворота, на плечах и груди извивались змеи. Наручи и перчатки были украшены солнцами, лунами и звездами во всех фазах. Кроме них, были деревья, языки пламени, алмазы, кинжалы, символы таро и открытые ладони. С поверхности брони смотрели глаза и циркумпункты. Историк-символист Хавсер видел целую жизнь в каждой пластине доспеха, видел геральдическую и культурную значимость каждого символа и гравировки, каждой надписи и рисунка. Этот человек был ходячим артефактом. Его силовые доспехи можно было считать неполным, но занимательным пособием по эзотерическим увлечениям человечества.
Поверх брони кустодий носил длинный алый плащ и килт такого же цвета, прикрытый боевым фартуком из клепаной кожи. Закрытый конический шлем с густым плюмажем делал его еще выше. Он посмотрел на Короля Волков сквозь неярко светящиеся зеленые линзы и почтительно склонил голову.
— Мой лорд, что-нибудь случилось? — спросил он суховатым из-за вокс-транслятора тоном.
— Я только говорил, что мы должны следить за своим поведением, Константин.
— Верно, мой лорд. Но что привело вас сюда? Я думал, вы отдыхаете в тихой комнате. Мы сейчас немного заняты.
— Понятно. Константин, это скальд роты Тра. Я полагаю, он может здесь немного осмотреться. Скальд, познакомься, это Константин Вальдор, претор Кустодес. Изобрази восхищение. Это важная птица. Его обязанность — охранять моего отца.
— Мой лорд, не могли бы мы поговорить наедине? — спросил Вальдор.
— Константин, я же представляю вас друг другу, — резко ответил Русс.
— Я настаиваю.
Голос Вальдора из вокс-динамиков прозвучал почти угрожающе. К нему подошел еще один кустодий и двое Астартес в полном боевом облачении — один в темно-красных доспехах, а второй в пепельно-сером доспехе терминатора с зеленой отделкой. Из шлема терминатора, словно бивень, торчал длинный рог. Многие офицеры, работавшие поблизости, стали поглядывать в их сторону. На стрекозиных крыльях прилетели два херувима-сервитора ростом с младенцев. Их лица заменяли серебряные маски, а крылышки жужжали и едва заметно двигались, словно лопасти мотора.
— Знаешь что? — заговорил Король Волков. — Последнему, кто осмелился настаивать, я открутил руки и засунул ему в задницу.
Херувимы пискнули и упорхнули за спину Вальдора.
— Мой лорд, — спокойно произнес Вальдор, — ваша любимая игра в короля варваров весьма забавна, но сейчас мы очень заняты…
— Эх, Константин! — со смехом воскликнул Русс. — Я так и знал, что ты это скажешь!
Он открытой ладонью шутливо хлопнул Вальдора по плечу, но Хавсер был уверен, что от удара на золоченых доспехах осталась вмятина.
— Лорд Русс, я вынужден поддержать Вальдора, — заговорил Астартес в красной броне. — Здесь не место для… — Его голос умолк, сменившись щелчком выключенного вокса, но кивок указывал на Хавсера.
— Того, кто размахивает секирой, — закончил Астартес.
Хавсер вдруг вспомнил, что все еще держит оружие в руке. Он быстро сунул секиру в петлю на поясе.
— Смотри-ка, скальд, — сказал Король Волков, взмахом руки указав на собравшуюся четверку, — как они на тебя ополчились. Видишь этого в красном? Это Ралдорон, магистр ордена из легиона Кровавых Ангелов моего брата Сангвиния. А этот громила в сером — Тифон, первый капитан из Гвардии Смерти. Хорошенько запомни их имена, чтобы во всех деталях и подробностях рассказать об этом дне у очага Тра.
— Достаточно, мой лорд, — сказал Тифон. — В целях безопасности…
— Ого! Ты превышаешь свои полномочия, первый капитан! — воскликнул Русс, сделав шаг вперед и обвиняющим жестом ткнув пальцем в грудь Астартес в серых доспехах. — Ты не должен… Ты не смеешь говорить «достаточно» примарху.
— Тогда, возможно, я смею, — раздался еще один голос.
Все повернулись. Новоприбывший обладал ростом Лемана Русса и харизмой звезды первой величины. И если Русс со своей золотисто-кровавой гривой служил воплощением первобытной энергии, этот гигант являл собой свет и эстетическое совершенство. Рядом с этой парой померкли даже величественные Кустодес.
— Да, — ворчливо буркнул Русс. — Полагаю, ты смеешь.
Он оглянулся на Хавсера:
— Ты знаешь, кто это?
— Нет, сэр, — промямлил Хавсер.
— Ладно, сэр, этот сэр — мой брат Фулгрим.
Примарх Детей Императора был облачен в красные с золотом доспехи великолепной работы. Белые волосы обрамляли столь прекрасное лицо, что на него было больно смотреть. Он коротко и вежливо улыбнулся Хавсеру.
— Тебя раздражает пребывание в тихой комнате, брат? — спросил Фулгрим.
— Да, — глядя в сторону, ответил Русс.
— Но ты понимаешь, что должен провести там еще какое-то время? Твое появление может послужить причиной взрыва, особенно если ему станет известно, что именно ты добиваешься его осуждения.
— Понимаю, понимаю, — нетерпеливо бросил Русс.
Фулгрим снова улыбнулся:
— Постарайся сдерживать свои чувства. Если о твоем присутствии не узнают, имеющиеся у нас доказательства будут более вескими. Твой Судьбостроитель уже готовится поведать свое сказание.
— Ладно. Как только с секретностью будет покончено, я перестану прятаться за спинами сестер, — проворчал Русс. — И все-таки, — огорченно добавил он, — как бы мне хотелось увидеть его лицо во время выступления Вюрдмастера. Или, по крайней мере, в будущем услышать описание этого события из уст моего скальда.
Король Волков схватил Хавсера за плечо и вытолкнул вперед, слегка встряхнув для пущей выразительности.
— Брат, мы стараемся относиться к тебе со всевозможным терпением, — заметил Фулгрим.
— Мой лорд, прошу вас, — вмешался Вальдор. — Сейчас неуместно…
— Ты так и не дал мне представить его как следует, — заявил Русс, прервав кустодия. — Не слишком-то вежливо с твоей стороны. Это скальд Тра, известный как Ахмад Ибн Русте, а также Каспер Ансбах Хавсер.
На несколько мгновений все замолчали.
— Злобный пес, — бросил ему Фулгрим.
Вальдор поднял руки к своему остроконечному шлему, отключил зашипевшие сжатым воздухом зажимы, снял головной убор и передал его второму кустодию.
— Вы решили немного поиграть с нами, мой лорд? — спросил он, стараясь говорить в шутливом тоне.
На выбритой голове Вальдора белела подросшая щетина, орлиный профиль придавал лицу глубокомысленное выражение. Похоже, улыбаться ему доводилось не слишком часто.
— Да, Константин, — промурлыкал Русс. — Мне стало скучно в тихой комнате, надо было как-то развлечься.
— Вы могли бы чуть раньше назвать нам имя этого человека, — сказал Вальдор.
Он взял у своего спутника портативный сканер и проверил Хавсера.
— Разве моя личность имеет какое-то значение? — спросил Хавсер.
— Безусловно, Каспер, — ответил ему Фулгрим.
— Вы меня знаете? — От изумления он начал заикаться.
— Нас проинструктировали, — раздался в вокс-трансляторе шлема потрескивающий голос Ралдорона.
— Каспер Хавсер, известный и выдающийся ученый, — заговорил Тифон, — основатель и директор Консерватория, заслужившего личное одобрение Императора. — Тифон снял увенчанный рогом шлем, открыв нервное лицо, обрамленное бородкой и длинными темными волосами. — Неожиданно уволился по собственному желанию около семидесяти стандартных лет назад и впоследствии пропал, возможно во время необъяснимого и рискованного путешествия на Фенрис.
— Вам все обо мне известно, — выдохнул Хавсер.
— Надо ввести его в курс дела, — предложил Константин Вальдор.
— Из ваших слов выходит, что вся моя жизнь шла по чьей-то указке, — сказал Хавсер, игнорируя жужжавших вокруг него сервиторов.
— Возможно, так оно и было, — подтвердил Вальдор.
— Это не укладывается у меня в голове, — вздохнул Хавсер.
— Сколько еще людей должны тебе это сказать, чтобы ты прислушался? — нетерпеливо пророкотал Русс.
— Мой лорд, прошу вас, — мягко упрекнул его один из Кустодес.
— Константин, придерживай своего щенка! — зарычал Русс.
Вальдор кивнул кустодию, и тот снял украшенный гравировками шлем, открыв моложавое лицо.
— Амон Тавромахиан далеко не щенок, Король Волков. Не надо на него нападать.
Русс расхохотался. Он сидел на краю приподнятой платформы, на которой располагался командный пункт, и наблюдал за ходом биологического исследования. Стоявший рядом Фулгрим скрестил руки на груди, усмехнулся и покачал головой.
Хавсера отвели в тот угол главного зала, где находилась медицинская часть, и предложили лечь на кушетку. Специалисты из числа медперсонала установили на его теле датчики и начали биометрическое сканирование. Сервиторы смазывали гелем участки кожи, чтобы обеспечить хороший контакт.
— Я отправился на Фенрис движимый жаждой исследований и знаний, которая одолевала меня с самого детства, — заговорил Хавсер, сознавая, что говорит извиняющимся тоном. — Решение было вызвано разочарованием, когда после долгой и преданной службы делу Объединения меня отодвинули в тень. Я был огорчен. Я испытывал неудовлетворенность. Я решил отказаться от смешного политиканства Терры, отвергавшей мои усилия, и, оставаясь историком-культурологом, отправиться в один из самых диких и таинственных миров Империума.
— Несмотря на то что с самых юных лет ты испытывал непреодолимый страх перед волками? — спросил Вальдор.
— На Фенрисе нет волков, — возразил Хавсер.
— Ты же знаешь, что они есть, — с утробным рычанием в голосе пророкотал Русс. — И знаешь, что это за волки.
Хавсер вдруг осознал, что у него дрожат руки.
— Тогда… Тогда, если вы ищете глубинные психологические причины, я, вероятно, решил встретиться с детскими страхами лицом к лицу.
Из другого зала к ним подошел Аун Хельвинтр. Перебрасывая из руки в руку отполированные морские раковины, он присел на соседнюю кушетку. Его колоссальный вес заставил металлический каркас жалобно скрипнуть.
— Сомнительно, — произнес он. — Я думаю, причина в страхе. В особом страхе. Он обладает силой. Мне кажется, именно благодаря страху они нашли к тебе подход. И все же мы никак не можем обнаружить триггер, несмотря на всю информацию, почерпнутую из твоего мозга за время холодного сна, несмотря на то что Длинный Клык подобрался к нему очень близко. Триггер очень хорошо зашифрован.
— Что за триггер? — спросил Хавсер. — И что такое холодный сон?
Константин Вальдор заглянул в свой информационный планшет.
— Кроме всего прочего, ты был удостоен награды Даумарл. Твой труд заслужил признание многих ученых внутренних систем. Некоторые из твоих работ стали трамплином для целого ряда научных исследований и оказали позитивное влияние на общество. Консерваторий пользовался немалым политическим влиянием.
— Это не так, — возразил Хавсер. — Нам приходилось бороться за каждую мелочь.
— А разве другим политическим органам не приходится этого делать? — спросил стоявший рядом Ралдорон.
— Нет. — Хавсер так резко дернулся, что отвалился один из приборов, закрепленный на его коже. — Консерваторий — это научное учреждение с небольшими полномочиями. Мы не пользовались никаким влиянием. Я ушел оттуда в тот момент, когда Консерваторий должен был перейти под опеку администрации Гегемонии. Этого я не мог перенести. Не говорите мне о политическом влиянии. Нас просто бросили на съедение волкам. — Он поспешно оглянулся на Короля Волков. — Я не хотел никого оскорбить, сэр.
Русс снова раскатисто захохотал, устрашающе сверкнув клыками.
— Постарайся больше так не делать, дорогой братец, — сказал ему Фулгрим. — Ты его пугаешь.
— Мне кажется, вы могли бы иметь огромное влияние, — заметил Вальдор. — Если мне позволено высказать свое мнение, сэр, вашим основным недостатком была наивность. Вашей работой восхищались на самом высоком уровне, и вы пользовались негласной защитой. Об этом было известно другим учреждениям политической машины Империума. Вас боялись. Вам завидовали. А вы этого не видели и не знали. Это очень распространенная ошибка. Ты был превосходным ученым и пытался руководить исследовательским учреждением. Надо было заниматься своей непосредственной работой, а управление оставить кому-нибудь более подходящему. Кому-то сообразительному и искушенному, кто мог бы отгонять волков. — Вальдор повернулся к Руссу. — Это метафорическое выражение, мой лорд.
Русс весело кивнул:
— Ничего, Константин. Мне доводилось снимать головы и метафорически.
— Эту роль всегда исполнял Навид, — тихо, словно самому себе, сказал Хавсер. — Ему нравилось разбираться в махинациях Гегемонии и других академий. Он просто обожал соперничество при получении грантов и отчаянно торговался, когда речь шла о фондах на материально-техническое снабжение.
— Так это и есть Навид Мурза? — спросил Вальдор. — Да, вижу. Погиб молодым. Да, вы были отличной командой. Твой яркий талант в полевых исследованиях опирался на его безграничный энтузиазм в бюрократической области. Его убили в Осетии.
— Его смерть может иметь большое значение, — заметил один из Кустодес.
— Да ну! — фыркнул Хавсер. — Навид погиб от бомбы мятежников.
— Это неважно, — возразил Вальдор. — Бомба устранила его из Консерватория, и ты лишился необходимой поддержки.
— Я решил отправиться на Фенрис не из-за смерти Навида Мурзы, — решительно произнес Хавсер. — Эти два события разделяет несколько десятилетий. Я не могу поверить…
— Кругозор твоего мышления слишком узок, сэр, — сказал кустодий по имени Амон. — Мурзу устранили, а вместе с ним устранили и все преимущества, обеспечиваемые им для тебя и для Консерватория. Ты нашел ему полноценную замену? Нет. Он долгое время был твоим другом, ты к нему привык. Ты сам взялся за эту работу, хотя и сознавал, что не обладаешь достаточными способностями. Ты был вынужден стать политиком, потому что не хотел искать замену, считая это предательством. Ты не мог предать его память.
— И когда пришло время, ты был измотан, Каспер, — продолжил Фулгрим. — Ты устал от долгих лет бюрократической возни, долгих лет работы, которую прежде выполнял Мурза. И от того, что не мог в полную силу заняться любимым делом. Ты был готов отправиться на Фенрис.
— Но вопрос о триггере остается открытым, — заметил Аун Хельвинтр.
— Да, это для нас загадка, — согласился Вальдор.
— Зато определен момент времени, — сказал Тифон.
Терминатор в пепельно-серой броне стоял у противоположного края кушетки и, как и Вальдор, время от времени заглядывал в информационный планшет.
— Значит, он созрел, — сказал Фулгрим.
— Да, при всем моем уважении, мой лорд, — подтвердил Тифон. — Объект был готов. Я имел в виду, что именно в это время кто-то его направил.
Он посмотрел в информационный планшет.
— Кассета восемь-шесть-девять-альфа, — продиктовал он.
Вальдор тоже взглянул на информационный планшет, а Фулгрим вытащил свой.
— Я назвал раздел, где хранится доклад Генрика Слассена, младшего секретаря, которому было поручено организовать переход Консерватория под юрисдикцию Администратума.
— Это была последняя капля, переполнившая чашу моего терпения, — пояснил Хавсер. — Слассен гнусный тип. Он нисколько не ценил то, что я…
— Вполне возможно, что он был более лояльным союзником, чем ты думал, Хавсер, — сказал Фулгрим. Улыбка примарха вселяла спокойствие и уверенность, а его голос звучал доброжелательно. — Сразу после того, как ты уволился и исчез, он отправил в высшие инстанции свой доклад. У нас имеется его копия. Слассен рекомендовал сохранить независимость Консерватория. Он утверждал, что поглощение Администратумом может серьезно ослабить работу Консерватория и сократить приносимые им Империуму выгоды.
— Его предложение было одобрено лордом Малькадором, — сказал Вальдор. — И Сигиллит своей печатью ратифицировал документ, обеспечивающий автономность Консерватория.
— Сигиллит? — переспросил Хавсер.
— Он всегда проявлял большой интерес к твоей работе, — сообщил Вальдор. — Мне кажется, он был вашим тайным защитником. Если бы не внезапное исчезновение, сэр, ты получил бы всю полноту власти. Вам увеличили бы штат сотрудников, и масштабы деятельности тоже возросли бы. Я думаю, через три-пять лет ты мог бы стать секретарем совета Внутренней Гегемонии. И обладал бы огромным влиянием.
— Но первый капитан Тифон абсолютно прав, — сказал Фулгрим. — Нельзя так бурно реагировать. Твое разочарование скоро рассеялось бы. Тот, кто тобой управлял, должен был активировать триггер в этот небольшой промежуток времени, иначе он рисковал утратить контроль над агентом, которого продвигал в течение пятидесяти лет.
Хавсер вскочил. Все прикрепленные сенсоры один за другим отвалились.
— Сэр, мы еще не закончили! — протестующе воскликнул один из медиков.
Фулгрим поднял руку, чтобы его успокоить.
— Никто не способен так долго готовить агента и тратить на него столько сил, — тихо произнес Хавсер.
— Они способны, Каспер, — заверил его Фулгрим. — Главные ведомства Империума без лишних раздумий назначают агентом новорожденного младенца и внедряют его на протяжении всей жизни. Как правило, сам агент ни о чем даже не подозревает.
— И вы могли бы это сделать? — спросил Хавсер, глядя в лицо кустодия.
— Мы все в случае необходимости поступили бы так же, — спокойно ответил Вальдор. — Разведка имеет первостепенное значение.
— Мы продержали тебя во льду девятнадцать великих лет только для того, чтобы узнать, кто за тобой стоит, — добавил Русс.
— Можно сделать кое-какие прогнозы, — сказал Аун Хельвинтр. — Вюрд можно проанализировать. Точно так же можно проанализировать характер человека, и тогда станет ясно, какую карьеру он может избрать и где он окажется в определенные моменты жизни. Опытный прорицатель ради особой цели способен составить схему человеческой жизни и растить его, словно дерево, ухаживать и направлять в нужную сторону.
— Но кто же так со мной поступил? — спросил Хавсер.
— Тот, кто воспользовался твоими врожденными способностями, Каспер, — сказал Фулгрим. — Тот, кто решил использовать твое бескорыстное стремление к утраченным знаниям в своих целях.
— Он имеет в виду нашего заблудшего брата, — пояснил Король Волков.
Кустодий по имени Амон вывел Хавсера из огромного зала командного пункта через высеченный мелтером коридор, охраняемый Астартес Девятого и Четырнадцатого легионов. Кустодий нес свое церемониальное оружие, Копье Хранителя — великолепно украшенную алебарду, в которую был искусно встроен болтер. В тоннеле было душно и очень жарко. Хавсер слышал непрерывный гул атмосферных процессоров, предохранявших рукотворные сооружения Никеи от мгновенного превращения в пепел. Сердце Хавсера бешено колотилось, и он по-прежнему страдал от тошноты. Прекрасный примарх Фулгрим предположил, что ему надо прогуляться и привести мысли в порядок, и Хавсер опять отметил, что его жизнью управляет кто-то другой.
Тем не менее он с радостью покинул общество высокопоставленных особ. Быть центром внимания двух примархов, двух Кустодес и трех капитанов-Астартес было выше его сил. Все они возвышались над ним как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Он же чувствовал себя ребенком в комнате со взрослыми или насекомым под микроскопом. Или жертвенным животным, предназначенным для хищников.
— Разве мы не покидаем зону действия неприкасаемых? — спросил Хавсер своего провожатого.
— Верно, — ответил кустодий. — Психическая защита действует только на нижних уровнях.
— Значит, мои мысли снова станут доступны? — задал следующий вопрос Хавсер. — И возможно, тому, кто мной манипулирует? Не слишком ли это рискованно?
Амон кивнул.
— Зато это хорошая возможность получить инструмент воздействия, — сказал он. — Король Волков знал, что ты шпион, но держал при себе долгое время. Он принял тебя на Фенрисе и брал в Великий Крестовый Поход. Он хотел, чтобы тот, кто за ним шпионит, видел все, что видишь ты, и сознавал, что о нем стало известно. Король Волков уверен, что нельзя выиграть войну, если просто хранить секреты от врагов. Он предпочитает открыто показывать противникам, с чем они столкнулись и насколько мизерны их шансы на победу.
— Это высокомерие.
— Он поступает так.
— А этот противник, он ведь не совсем враг, правда? Это другой примарх? Речь идет о соперничестве, не так ли?
— Разведывательные сети имеются в каждом легионе. Но все они существуют по разным причинам. Космические Волки ведут разведку с целью оценить силы каждого противника, даже если столкновение возможно только теоретически. Тысяча Сынов — в основном ради утоления своей жажды знаний.
— Знаний? — повторил Хавсер. — Что же они хотят узнать?
— Насколько я понимаю, — ответил кустодий, — все.
Услужливым жестом он предложил Хавсеру пройти вперед. Там показался свет, как будто поднимающееся солнце запустило свои лучи в специально построенный тоннель кургана. Проход становился все шире и выходил в огромное пространство.
Хавсер вышел на широкий выступ из черного камня, который, подобно галерее, опоясывал верхний уровень внутреннего пространства вулкана. Конус с неровными краями у него над головой был освещен розовым заревом вулканических извержений Никеи. Этот вид на мгновение напомнил Хавсеру пылающую впадину на Безмолвии, куда он смотрел, чтобы не видеть, как умирает Длинный Клык.
Небо над конусом, ограниченное розовым горизонтом, было абсолютно спокойным. Внутри сверхвулкана царила неестественная тишина.
Хавсер оглянулся на кустодия, и тот ободряюще кивнул. На галерее собрались еще какие-то люди, смотревшие вниз, в чашу вулкана. Хавсер подошел к бортику из блестящего базальта высотой примерно по пояс и облокотился о его шероховатую поверхность. Снизу донесся порыв ветра, дрожь подавленной, но непокоренной атмосферы.
И галерея, и барьер были тоже вырезаны мелтерами. Внутри жерла вулкана концентрическими кругами спускались точно такие же галереи, а еще ниже стояли ряды черных каменных скамей, образуя гигантский амфитеатр.
Все галереи и скамьи были заняты зрителями. Хавсер прищурился, стараясь их разглядеть. Большинство людей находилось так далеко, что казались просто пятнами, но он сумел увидеть закутанных в балахоны адептов, аристократов в пышных одеяниях и их прислужников, а также группы Астартес.
Он повернулся к своему проводнику Амону:
— Что здесь происходит?
— Состязание философов. Здесь рассматривается и оценивается польза и вред силы.
— Кем же?
Амон Тавромахиан издал звук, вероятно означавший смех.
— Дорогой мой, присмотрись повнимательнее.
Хавсер взглянул вниз. В лицо ему ударил ветер. Голова закружилась при виде стремительно уходящих вниз ярусов, устроенных на манер романейской арены, где свободные люди орали и бесновались, когда рабов бросали волкам.
В самом низу, над головами наиболее могущественных личностей Империума, распростер свои крылья орел из черного мрамора и золота величиной с «Грозовую птицу».
Рядом с орлиной головой стоял помост.
От помоста распространялся свет.
Свет этот был там все время, но он был таким ярким и чистым, что разум отказывался его воспринимать. Именно его Хавсер и принял за восходящее солнце. Как будто сверхновая звезда разбрасывала бело-голубые копья своего сияния во все стороны.
В центре света виднелся силуэт, и от внезапного осознания Хавсер громко всхлипнул. Он смотрел прямо туда, но мозг не осмеливался сознательно принять то, что видел скальд.
Повелитель Человечества давал аудиенцию, и свет его величия было невозможно выдержать.
Это было второе невероятное видение, представшее перед Каспером Хавсером.
— Ты должен смотреть, — сказал Амон.
— Я не могу этого вынести, — пробормотал Хавсер, вытирая слезы.
— Но и отвести взгляд ты тоже не можешь.
Хавсер, не в силах унять дрожь, посмотрел вниз. Он различил очертания сияющего трона из распростертых крыльев. Над сидящей фигурой висели черные знамена, поддерживаемые сонмом херувимов, почти не видимых в ослепительном свете.
По обе стороны от трона с алебардами на изготовку выстроились Кустодес. Их золотые доспехи в слепящем сиянии стали похожи на текучую волнующуюся магму.
— А кто эти люди? — спросил Хавсер. — Обычному человеку не под силу стоять так близко к трону и не сгореть.
Амон подошел ближе и принялся перечислять стоящих у трона людей, по очереди показывая на них пальцем:
— Магистр хора астропатов, лорд-милитант Имперской Армии, генерал-фабрикатор Марса лорд Кельбор-Хал, магистр навигаторов и лорд Малькадор Сигиллит.
— Сэр, я утратил способность чувствовать. Этот день меня оглушил. Благоговение вызвало во мне настоящее потрясение. Мой разум сломлен. Рассудок испарился. Я больше не в состоянии регистрировать впечатления и реагировать. Ты назвал пять самых могущественных сподвижников Императора, но для меня это лишь слова. Слова. С таким же успехом ты мог бы сказать, что я утонул вместе с Атлантидой или был похоронен в пещерах Агарти.[47] Нельзя заставлять человека лицом к лицу встречаться с мифами, на которых зиждется его Вселенная.
— К несчастью, порой без этого не обойтись, — сказал Амон. — Но разве не этим ты занимался всю свою жизнь? Ведь в твоем биодосье именно об этом и говорится. Ты только тем и занимался, что разыскивал скрытые под пылью веков мифы, а теперь, когда они перед тобой, ты отводишь взгляд? Это указывает на недостаток твердости характера.
Хавсер оторвался от созерцания ослепительной сцены и повернулся к огромному воину.
— Думаю, мне можно простить некоторый трепет! В отличие от тебя, я не привык к такому избранному обществу.
— Прошу прощения, сэр. Я не хотел тебя оскорбить, но именно из-за своей любознательности ты и стал участником этой игры. Эта черта твоего характера привлекла внимание Пятнадцатого легиона Астартес. Ты всегда стремился к знаниям. И они решили этим воспользоваться.
— Как они могли это сделать? Я никогда ни с кем из них не встречался.
— Никогда? — переспросил Амон.
— Никогда! Я…
Хавсер внезапно умолк. Из темной бездны его сознания всплыло еще одно воспоминание.
Беотия. Но это было так давно. Давным-давно.
Он спросил, какому легиону они обязаны защитой?
— Пятнадцатому.
«Пятнадцатый. Значит, это Тысяча Сынов».
— Как твое имя?
Хавсер обернулся. Уланы вывели из святилища всех членов его группы, оставив только его одного. Сзади к нему подошли еще двое Астартес, такие же огромные, как и первый.
«Как может такое громадное существо передвигаться совершенно бесшумно?»
— Как твое имя? — повторил один из вновь прибывших.
— Хавсер, сэр. Каспер Хавсер, хранитель, приписанный к…
— Ты шутишь?
— Что?
Тогда заговорил второй Астартес:
— Ты полагаешь, что это смешно?
— Я не понимаю, сэр.
— Ты назвал свое имя. Ты пошутил? Это какое-то прозвище?
— Я не понимаю. Это мое имя. Почему вы полагаете, что это шутка?
— Каспер Хавсер? Ты не видишь сходства?
— Это случилось много лет назад, — пояснил Хавсер Амону. — Всего одна встреча, и то очень короткая. Я почти забыл о ней. Это так… несущественно. Они спросили, как меня зовут.
— Спросили, как тебя зовут?
— С моим именем что-то не так, верно?
— Имена имеют огромное значение. Они облекают силой своего владельца, но и дают силу тому, кто его узнает.
— Я… Что?
— Когда ты узнаешь чье-то имя, ты получаешь над ним определенную власть. Как ты думаешь, почему никто не называет Императора иначе как его титулом?
— Но ты говоришь о каком-то колдовстве! — воскликнул Хавсер.
— О колдовстве? Это звучит как обвинение. Тебе ведь известна сила слов. Ты видел, что при помощи слов сделал Мурза в Лютеции.
— Так этот скверный рунный жрец всем рассказал мою историю? — возмутился Хавсер.
— Кто дал тебе имя?
— Ректор Уве. Я ведь найденыш. Когда меня принесли в общину, никто не знал, как меня зовут. И он выбрал для меня это имя.
— Это имя из старинной легенды. Каспар Хавсер. Каспер Хаусер. Есть разные варианты. В древние времена, еще до Эры Технологий, в городе Нюрнборг неизвестно откуда появился мальчик, не знающий родителей и своего прошлого. Он не помнил ничего, кроме полутемной камеры, где вырос, и деревянной лошадки — своей единственной игрушки. Он вышел в мир только для того, чтобы столь же таинственной смертью погибнуть в садах Ансбаха. Ректор подобрал тебе удачное имя. Оно наделено силой, проистекающей из его значения. Мальчик-найденыш. Сокрытое во мраке прошлое. Поиски истины. Даже деревянная лошадка и та символизирует путь, которым некто может проникнуть в стан противника.
— Стратегия троянского коня? Так вот, значит, кто я такой?
— Конечно. Хотя Волки, наделенные более острым чутьем, чем кто-либо из Астартес, мгновенно раскусили эту уловку.
— Нелепо утверждать, что моя жизнь управляется моим именем, — резко возразил Хавсер. — К чему это может привести?
Кустодий постучал пальцем по вороту своего доспеха.
— Для нас имя — это ключевой символ. Имя кустодия гравируется на внутренней стороне нагрудной пластины его золотой брони. Оно вписывается с правой стороны, так что снаружи виден только один символ, а затем уходит внутрь. У некоторых ветеранов заслуженные имена заполняют всю пластину и широкими полосами обвивают пояс. Имя Константина Вальдора состоит из тысячи девятисот тридцати двух элементов.
— Мне известно об этой традиции Кустодес, — кивнул Хавсер.
— Тогда ты должен понимать, что «Амон» — это всего лишь начало его имени, самая ранняя его часть. Вторая часть звучит «Тавромахиан», потом идет «Шигадзе»,[48] по названию места его рождения, потом «Лепрон» — это название дома начального обучения, потом «Кейрн Хедросса» — место, где он научился владеть оружием…
— Стоп. Стоп! Ты говоришь о своем имени, а не о «его», — воскликнул Хавсер.
— Когда знаешь чье-то имя, — произнес голос, принадлежащий Амону, кустодию первого круга, — не составляет труда установить контроль над его владельцем и подчинить его своей воле. Меня тоже зовут Амон. И сейчас я воспользовался совпадением, чтобы заслонить твоего благородного проводника. Повернись и познакомься со мной, Каспер Ансбах Хавсер.
Хавсер внезапно осознал, что кустодий замер, будто разбитый параличом, словно золотые доспехи повисли на статуе. Амон Тавромахиан абсолютно неподвижно стоял у парапета галереи, положив одну руку на барьер и глядя в амфитеатр.
Хавсер начал медленно поворачиваться вправо. По коже побежали мурашки. Его оцепеневший мозг наконец-то оказался способным на эмоции.
И этой эмоцией был страх.
Рядом с ним кто-то стоял. Кто-то, кто сумел подойти абсолютно незаметно. Это был Астартес в красных с золотом доспехах, но его силуэт казался нечетким из-за смещающего поля или маскировочного плаща. Астартес наклонился над барьером, опершись на локти, словно случайный зритель, и зеленые линзы его визора были обращены на амфитеатр, а не на Хавсера.
— Я Амон из Пятнадцатого легиона, капитан девятого братства, советник примарха, — представился Астартес, на этот раз воспользовавшись своим собственным голосом.
— И как долго я разговаривал с тобой, а не с кустодием?
— С тех самых пор, как вы сюда пришли, — ответил советник.
— Это вы создали меня? — спросил Хавсер. — И до сих пор мной управляете?
— Мы направили тебя на определенный путь, — ответил воин. — Скрытые агенты более управляемы, если не подавлять их волю, даже на уровне подсознания.
— И ты открыто признаешь, что я превратился в орудие?
— Забавно, не так ли? Мы знаем, что ты шпион, и Волкам тоже об этом известно. Можно было бы предположить, что ты теперь бесполезен.
— А разве это не так?
— Игра еще не сыграна.
Советник примарха Тысячи Сынов показал рукой на чашу амфитеатра. Далеко внизу гигант с буйной гривой подошел к небольшому возвышению и занял место за деревянной трибуной лицом к галереям.
— Это не совет, — сказал Астартес. — Это беззаконное судилище. Мой возлюбленный примарх будет просить о милосердии у суда, подверженного суевериям и легковерию. И в это втянули даже Императора. Он был вынужден устроить суд над Алым Королем.
— Но кто? И разве это возможно? — удивился Хавсер.
— Это сделали братья Алого Короля. Другие примархи завидуют Тысяче Сынов и нашим знаниям, направленным на благо Империума. Они называют колдовством наши таланты и ополчились против нас, но все это из зависти. Хотя некоторые ее искусно скрывают. Например, Сангвиний и Хан. Они заявляют, что все это лишь незначительное недоразумение, которое необходимо уладить ради общего блага, но изнутри их обоих пожирает зависть. Остальные даже не пытаются маскировать свою ярость. Мортарион. Король Волков. Их ненависть, вероятно, честнее, поскольку они заявляют о ней открыто.
Советник впервые за все это время взглянул на Хавсера. Увенчанный гребнем красно-золотой шлем выглядел угрожающе. Линзы визора горели зеленым огнем, но они погасли, как только советник приподнял шлем и снял его с головы. Оказалось, что перед ним заслуженный воин с коротко подстриженной щеткой седых волос и лицом, похожим на древний пергамент.
— На Совете Никеи должен быть принят закон об использовании в составе легионов адептов библиариев. — Голос, больше не искажаемый транслятором шлема, звучал низко и раскатисто. — Мы убеждены, что так называемая магия — это просто инструмент, жизненно необходимый для дальнейшего сохранения Империума. Наши противники называют нас еретиками и отрицают пользу всех накопленных нами знаний. Если Император нас не поддержит, братству примархов будет нанесен такой урон, что оно никогда не восстановится.
— Особенно если вы не покоритесь решению Императора, — добавил Хавсер.
— У него не останется другого выбора, кроме как покарать нас, — согласился советник.
— И этой карой станет Шестой легион.
— Это единственная причина, по которой он терпит свирепый и необузданный легион. Это самое внушительное и крайнее средство устрашения.
— А я ваша система раннего оповещения. Через меня вы узнаете, когда свершится возмездие.
— Да, Каспер Хавсер. Все верно.
— Он осудит вас, — сказал Хавсер. — Не важно, как вы это преподносите, но ваше искусство — это зло, и я уверен, именно оно привело человечество к Древней Ночи.
Советник отвернулся и снова посмотрел вниз. Хавсер принялся изучать его профиль. Ему стало любопытно, как должен выглядеть чернокнижник. И есть ли запах у колдовства.
Он попытался вспомнить, не этот ли воин появился у него за спиной в то утро, когда он проснулся на орбитальной станции и смотрел на Терру. Его это было лицо или нет?
— Раз уж ты всю свою сознательную жизнь пытался докопаться до ее корней, — сказал советник, — позволь мне рассказать тебе о Древней Ночи. Легенды гласят, что это была катастрофа в масштабе всей Вселенной. Космологический апокалипсис. И ты верно подметил: причиной ее стало злоупотребление талантами преобразования и магии. Но я подчеркиваю: злоупотребление. Я говорю о целых обществах и культурах, где эзотерическая практика применялась не по назначению, и в основном из-за того, что люди не понимали, что они делают. А тебе известно, что самое страшное в Древней Ночи, Каспер?
— Нет.
— Я тебе скажу. Сам термин неточен. Не было никакой Древней Ночи. Если оглянуться на прошедшие времена, в истории можно обнаружить сотни катастроф. Целые эры растрачены на борьбу с внешней тьмой, и человечество возрождалось, но только для того, чтобы получить следующий удар. Подъемов и крушений цивилизации гораздо больше, чем мы в состоянии вспомнить. К примеру, Атлантида и Агарти. А ведь существуют сказания о царствах, не оставивших после себя абсолютно никаких следов. Это естественный процесс.
— Естественный? Я уверен, что это всего лишь оправдание для заигрывания с разрушительными силами!
— Нет же, — терпеливо возразил советник, словно был учителем, занимавшимся с отстающим учеником. — Подумай о лесах, время от времени уничтожаемых бушующими пожарами. Огонь разгорается и затухает, но это всего лишь часть цикла, после которого вновь поднимается пышная поросль. Каспер, человечество регенерирует из пепла прошедшего пожара. И мы поняли, что знания являются связующим звеном, обеспечивающим непрерывность развития. Без знаний мы обречены гореть снова и снова, и главное предназначение Пятнадцатого легиона Астартес — это накопление знаний. Так же как и твое, Каспер. Именно поэтому ты стал таким подходящим кандидатом. И потому твой разум ничуть не протестовал, когда мы объединили твои и наши стремления. Знания — это жизнь и сила, лучшая защита от тьмы. Забывчивость — вот истинный грех, и она оставляет раны, через которые проникает в нас тьма.
Он прикоснулся пальцами ко лбу.
— И храниться они должны здесь, и только здесь. Не в книгах, или информационных планшетах, или в хранилищах информации, а в памяти. Скажи, разве сами Волки, при всем их неприятии зла, не гордятся тем, что поддерживают традицию устных сказаний? Не единственный ли это для них способ передачи информации, скальд?
— Верно, — ворчливо и неохотно согласился Хавсер.
— Есть один старинный миф, — продолжал советник. Он немного помолчал, глядя в застывшую высь никейского неба. — Это история о Тоте, боге Эры Фаронов. Он изобрел письмена и показал их царю Гипта. Царь пришел в ужас, потому что был уверен, что письмена приведут к забвению.
Советник повернулся и снова посмотрел ему в лицо.
— Мы пришли к тебе не со словами и инструкциями, изложенными на бумаге. Мы не пытались влиять на тебя при помощи того, что можно уничтожить или исправить. Мы говорили твоими снами и писали в твоей памяти.
— Все это означает, что вы не предоставили мне выбора. Вы изменили мою жизнь и смоделировали мой вюрд, а я при этом не имел права возразить.
— Каспер…
— Ты говоришь, что забывчивость есть истинный грех? Зачем же вы используете забвение? Почему некоторые вещи я помню очень отчетливо, тогда как другие от меня ускользают? Если забвение есть основное зло, зачем им пользоваться, чтобы на меня повлиять? Почему у меня такая избирательная память? Что вы хотите от меня скрыть?
Лицо советника дохнуло холодом.
— О чем ты говоришь? — спросил он.
— Он говорит, чтобы ты отошел назад, — произнес Медведь.
Амон из Тысячи Сынов повернулся и поверх плеча Хавсера взглянул на Космического Волка. На его лице вновь заиграла улыбка.
— Ты поднимаешь оружие против своего брата Астартес, брат Волк? — непринужденно спросил он. — Разве это разумно? Или хотя бы достойно?
Болтер Медведя не дрогнул.
— Я защищаю скальда, как велит мой долг. Отойди.
Амон из Тысячи Сынов рассмеялся. Он на пару шагов отошел от Хавсера и от парапета. Кустодий, все еще стоявший на своем месте, слегка вздрогнул, словно пытался сбросить с себя дремоту.
— Неужели мы будем ссориться и пререкаться, когда внизу под нами творится история? — спросил советник.
— Все возможно, — сказал Аун Хельвинтр.
Рунный жрец неслышно подошел с другой стороны и остановился сбоку от советника Тысячи Сынов.
— Вас уже двое, — насмешливо заметил Амон.
— Скальд находится под нашей защитой, — заявил жрец.
— Но я ничем ему не угрожал, — весело сказал Амон. — Мы просто беседовали.
— О чем? — спросил Хельвинтр.
— О разных вещах. О невинной чепухе. Об игрушечной деревянной лошадке, об инкрустации на игровой доске, о вкусе красных яблок и игре на клавире. О всяких мелочах, составляющих нашу жизнь. О ностальгии. О воспоминаниях.
— Отойди, — снова повторил Медведь.
— О, какой он суровый и мрачный! — воскликнул Амон.
— Уходи и забирай с собой свою магию, — приказал Аун Хельвинтр.
Рунный жрец шагнул вперед и принял ритуальную позу, поставив левую ногу перед правой. Левую руку он поднял вверх, словно готовый к атаке линдворм,[49] а правую держал на уровне пояса, согнув пальцы наподобие рыболовных крючков. Хавсер неожиданно ощутил значительное повышение давления.
— Что меня особенно восхищает, так это ваше лицемерие, — сказал советник Тысячи Сынов. — Вы травите и изводите нас из-за так называемой магии, но ты сам, не задумываясь, ее применяешь, шаман.
— Между тем, что я делаю на благо Стаи, и твоими занятиями, чернокнижник, лежит целая пропасть, — ответил Хельвинтр. — И зовется она «контроль». Только наивный глупец может считать, что человечество способно выжить в космосе без некоторых хитростей и уловок, направленных для его защиты, но всему есть предел. Предел. Мы должны понимать, что делать можно, а чего нельзя, и никогда не переступать через эту черту. Скажи, сколько раз ты переступал черту: один? три? десять? тысячу?
— Но благодаря нашему врожденному превосходству над вашими неуклюжими годи мы контролируем каждый из них, — ответил Амон. — Вы же едва коснулись Великого Океана. Всегда можно научиться чему-то новому.
— Есть такое понятие, как «слишком много», — вставил Хавсер.
Амон усмехнулся:
— Эти слова произнес коварный жрец Вюрдмастер в день твоего пробуждения на Фенрисе.
Хавсер посмотрел на Хельвинтра.
— Он сам это признал, — сказал Хавсер. — Какие еще нужны доказательства, что Пятнадцатый использовал меня как шпиона с первого момента моего появления в Этте?
Улыбка сошла с лица Амона. Он повернулся к рунному жрецу.
— Аун Хельвинтр! — вскричал он. — В мыслях скальда отчетливо прозвучало твое имя! Теперь ты не имеешь надо мной власти. Твое имя на моих губах!
Воздух между советником и рунным жрецом словно вспучился, и Хавсера швырнуло на пол. Свет стал невыносимо ярким. У жреца задымились руки, а сам он отлетел к стене галереи и с такой силой врезался в скалу, что базальтовая поверхность треснула.
Медведь сделал три прицельных выстрела из своего болтера. Расстояние было смехотворно малым, и Медведь не колебался. Каждый выстрел был смертельным. Каждый мог оборвать жизнь человека. Его брат-жрец подвергся вражескому воздействию, и скальд все еще оставался под угрозой, так что Медведь не собирался просто ранить советника Тысячи Сынов. Он отреагировал на уровне рефлекса, и ни один Астартес, используя собственное оружие, в такой ситуации не допустил бы промаха.
Хавсер, перекатываясь по полу, ощущал, как вздувается и искривляется поток времени. Он видел, как над ним летят масс-реактивные снаряды, оставляющие после себя струи разреженного воздуха, словно мазки пальцев на стекле. Как будто хвостатые кометы или падающие на землю дурные звезды.
Снаряды разорвались, не долетев до Амона. Они превратились в небольшие плоские диски огня, а потом рассыпались белой сухой пылью, похожей на пепел или на снег среди суровой зимы. Амон, выкрикивая имя Медведя и вытянув перед собой руки, ринулся в бой сквозь неосевшую метель. Хавсер понял, что имя Медведя, как и имя Ауна Хельвинтра, советник выкрал из его мыслей. Советник знал имя врага и потому обрел над ним власть.
Медведь, убедившись в бесполезности болтера, отбросил его в сторону и правым кулаком ударил Амона в лицо.
Советник с разбитыми в кровь губами и носом отскочил к парапету. Его прыжок назад оказался настолько неожиданным, что Хавсеру пришлось метнуться в сторону, чтобы не попасть ему под ноги. Советник явно был потрясен и разгневан. Произнесенное имя должно было остановить Медведя.
А Медведь, яростно рыча, нанес еще пару ударов по корпусу противника. Амон врезался в парапет, так что посыпались крошки базальта. Он сумел провести ответный удар, но Медведь его словно и не почувствовал. Удары и потрясение нарушили концентрацию внимания советника. Благородный кустодий, прикованный к месту силой имени с момента его появления на галерее, обрел способность двигаться и испустил сдавленный крик. Это был ужасный звук — крик утопающего, который уже не надеялся на глоток воздуха, крик человека, очнувшегося от страшного кошмара. Он покачнулся, а затем бросился на Астартес Тысячи Сынов.
— Амон Тавромахиан! — закричал советник, и кустодий опрокинулся на спину.
Могучего воина словно смело ураганом, которого, кроме него, никто не ощутил. Высекая броней искры из каменных плит, он пролетел по полу еще несколько метров.
Советник поднял руку, и алебарда Амона Тавромахиана, выпавшая из его рук, с громким шлепком влетела в подставленную ладонь. Он ловко перехватил древко обеими руками и сбоку ударил Медведя. Кончик лезвия задел наплечник брони и резко развернул воина. На пол посыпались осколки керамита.
Медведь выхватил секиру и ее рукоятью попытался блокировать следующий удар. Он старался отвести оружие противника в сторону, но алебарда кустодия была гораздо длиннее. Амон действовал ею с таким мастерством, что Хавсер не сомневался: он просто похитил опыт из разума благородного воина. Лезвие алебарды вырвало навощенную рукоять фенрисийского оружия из рук Медведя, а затем снова взлетело вверх, чтобы обрушиться на Астартес.
Все воины Тра, да и всей Стаи, накрепко усвоили одну истину: нет ничего важнее победы. Посторонние видели в Астартес Шестого легиона одну лишь свирепую воинственность, но на самом деле это был лишь неизбежный результат их мировоззрения. Ради победы Влка Фенрика стоически переносила любые жертвы.
Истина в том, что мы прошли самую суровую подготовку.
Медведь слегка наклонился и принял удар на корпус. Лезвие алебарды рассекло боковую пластину брони под левой рукой. Астартес другого легиона в подобной ситуации, возможно, попытался бы пригнуться и закрыться наплечником и в таком случае рисковал лишиться руки. Медведь же, расставив руки, принял удар своим телом. Он взревел, реагируя на боль. Хавсер, глядя на него широко раскрытыми глазами, заметил, как сверкнули кончики его клыков. Из трещины в доспехах хлынула кровь.
Левая рука Медведя резко опустилась, зажав скользкую от крови рукоять алебарды, словно в тисках. Поворот корпуса заставил советника приблизиться, поскольку выдернуть оружие он был не в силах. Свободной рукой Медведь стал бить врага кулаком в лицо, сопровождая каждый удар ревом боли и торжества и фонтанами крови. Пятый или шестой удар угодил Астартес Тысячи Сынов в горло. Его великолепные доспехи уже покрылись брызгами крови из разбитого лица.
Амон покачнулся, державшие древко алебарды руки ослабели. Медведь вырвал оружие и отбросил в сторону. Хавсер проворно пригнулся, когда окровавленный клинок пролетел у него над головой. Схватив советника одной рукой за нагрудник, а второй — за голову, Медведь открыл его шею и уже наклонился, сверкая оскаленными зубами.
— Нет! — закричал Хавсер.
Готовый разорвать горло врага и прикончить жертву, Медведь зарычал, словно леопард, и взглянул на Хавсера. Золотистые с черными точками зрачков глаза Волка потемнели от боли — боли и еще какого-то чувства.
— Не надо! — закричал Хавсер, просительно протягивая руку. — Он нужен нам живым! Живой он послужит нам доказательством, а мертвый только еще раз докажет нашу агрессивность!
Медведь немного ослабил хватку и приподнял голову, все так же свирепо блестя оскаленными клыками. Он нанес еще один жестокий удар и швырнул Амона на базальтовый пол.
— Оружие! — потребовал он.
Хавсер выхватил свою секиру и бросил Медведю. Воин ловко схватил древко правой рукой, опустился рядом с советником на одно колено и выбил на его нагруднике оберегающий символ.
Советник Тысячи Сынов закричал. Он с безумной яростью забился в конвульсиях, так что оттолкнул от себя Медведя. В припадке бешенства его кулаки и ноги колотили по полу, кровь и плазма из разбитого лица попала ему в рот, и вопли превратились в сдавленные всхлипывания. Когда конвульсии достигли пика, из него с шипением вырвался отвратительно вонявший столб энергии и разошелся в воздухе темными струйками дыма.
Дрожа и завывая, Амон поднялся на ноги. Исковерканное Медведем лицо продолжало истекать кровью и другими жидкостями. Судороги не прекращались, словно в нервном припадке. Он обхватил себя руками и, пошатываясь и спотыкаясь, бросился бежать по галерее.
Медведь вскочил, намереваясь пуститься в погоню. Но кустодий, уже оправившийся от колдовского наваждения, его остановил. Золотые доспехи кустодия покрылись бесчисленными царапинами.
— Подожди, — сказал он Медведю. — Я известил своих собратьев. Кустодес перекроют верхние галереи. Он не сумеет скрыться. Сестры Безмолвия заставят его замолчать, и мои братья его поймают.
— Я сам его поймаю! — настаивал Медведь.
— Не надо, — решительно возразил кустодий. Он посмотрел на Хавсера. — Я прошу прощения. Я тебя подвел.
Хавсер покачал головой. Он подошел к парапету и заглянул внутрь жерла вулкана. Далеко внизу как ни в чем не бывало продолжался великий совет. Никто из присутствующих на нем не заметил яростной схватки, только что завершившейся на верхней галерее.
К Хавсеру подошел Аун Хельвинтр. Его лицо было бледнее, чем обычно, словно жрец целый год провел без пищи и света. Он снял перчатки силовых доспехов. Кожа под броней покраснела и вздулась пузырями. Жрец тоже заглянул в чашу амфитеатра.
— Необходимо срочно направить донесение Императору, — сказал он, обращаясь не к Хавсеру, а к Амону Тавромахиану и Медведю. Он продолжал смотреть на яркую фигуру на возвышении и взъерошенного гиганта, продолжавшего свою речь с деревянной кафедры. — Не важно, какие аргументы приведет Алый Король. Этот случай не может не повлиять на решение Повелителя Человечества.
— Это самое тревожное происшествие в моей прежней жизни, — с некоторым вызовом ответил ему Хавсер. — В нем сильнее всего проявилось… зло.
— Ты сам знаешь, что это не так, — возразил Длинный Клык. — В своем сердце ты это сознаешь. Ты сам себе противоречишь.
Хавсер резко проснулся. На одно ужасное мгновение ему показалось, что он опять в Библиотехе или на снежной равнине вместе с Длинным Клыком, а может, и во дворе особняка горящего города Безмолвия.
Но это был только сон. Он снова лег, стараясь успокоиться, выровнять дыхание и унять лихорадочное сердцебиение. Всего лишь сон. Всего лишь сон.
Хавсер сел на кровати. Он чувствовал себя усталым и измотанным, как будто после кошмара или наркотического забытья. Мышцы рук и ног побаливали. Это было обычное состояние, вызванное искусственной силой притяжения.
Сквозь ставни в комнату пробивался золотистый свет, сглаживая шероховатости и придавая помещению теплый уютный вид.
Послышался электронный звонок.
— Да? — отозвался он.
— Сэр Хавсер, уже пять часов, — произнес негромкий голос сервитора.
— Спасибо.
Он сел в кровати. Он чувствовал себя одеревеневшим и очень усталым. Давно ему не было так плохо. И нога опять разболелась. Может, в тумбочке у кровати найдутся обезболивающие средства.
Он доковылял до окна и нажал кнопку подъема жалюзи. Послышалось негромкое гудение, и в комнату хлынул золотистый свет. Он выглянул. Из окна открывался потрясающий вид.
Солнце, испускающее золотые лучи, только что поднялось над горизонтом. Перед ним во всем своем великолепии раскинулась Терра. За чертой уходящего терминатора он видел ночную тень и созвездия освещенных ульев, с другой стороны под солнечными лучами простирался голубой океан и бело-кремовые купы облаков, а внизу, мерцая огоньками, величественно проплывала суперорбитальная станция.
Он увидел отражение своего лица, освещенного солнцем. Старик! Какой старый! Какой старый! Сколько же ему лет? Восемьдесят? Восемьдесят стандартных лет? Он содрогнулся. Этого не может быть. На Фенрисе его изменили, они…
Вот только на Фенрисе он еще не был. Он еще не покинул Терру.
Наслаждаясь золотистым светом, он посмотрел на свое испуганное лицо. И вдруг заметил лицо другого человека, стоящего у него за спиной.
Его охватил ужас.
— Как ты мог здесь оказаться?! — воскликнул Хавсер.
И проснулся.
— С кем ты разговаривал? — спросил Огвай.
— Со своими снами, — ответил Аун Хельвинтр. — Они становятся все громче.
Хавсер сел. Они находились в зале под тихой комнатой. На стенах плясали сполохи пылающей магмы. Было нестерпимо жарко. От дымной духоты он задремал. Этот сон, вероятно, стал попыткой разума и тела преодолеть последствия ужасной схватки с чернокнижником из Тысячи Сынов.
В комнате собрались почти все воины Тра, а также Волки из Онн и Фиф.
— Его поймали? — спросил Хавсер.
Хельвинтр посмотрел на него и покачал головой. Он осторожно накладывал целебную мазь на обожженные руки. Судя по тому, что Хавсер видел раньше, его плоть восстанавливалась с невероятной скоростью.
— Он ускользнул в тень, — сказал Хельвинтр.
— Безмозглые Кустодес его упустили, — добавил Скарссен.
— Теперь это уже не имеет значения, — пророкотал новый голос. — Никакого значения.
В зале появилась огромная фигура Короля Волков, освещенная неяркими отсветами пламени. С обеих сторон от него встали удивительно хрупкие на вид женщины с длинными мечами на плечах.
Он подошел ближе, и все, включая Огвая и Владыку Гуннов, почтительно склонили головы. Мерцающие отблески осветили половину его лица, широкую усмешку и неестественно длинные клыки.
В его голосе, как и всегда, слышался утробный рык.
— Император принял решение, — объявил он.
— Ну что, тебе понравилось сказание? — спросил Хавсер. — Я развлек тебя? Отвлек твои мысли?
— Это было довольно интересно, — сказал Длинный Клык. — Но это не лучшее из твоих сказаний.
Нет…
— Уверяю тебя, это моя лучшая история, — сказал Хавсер.
Длинный Клык покачал головой. С его бороды сорвались капельки крови.
— Нет, у тебя будут более увлекательные сказания, — сказал он. — Да и сейчас это не самое лучшее из тех, что ты знаешь.
Нет, только не это… Не это воспоминание… Ты все время к нему возвращаешься… Мы должны миновать его…
— Это самое тревожное происшествие в моей прежней жизни, — с некоторым вызовом ответил ему Хавсер. — В нем сильнее всего проявилось… зло.
— Ты сам знаешь, что это не так, — возразил Длинный Клык. — В своем сердце ты это сознаешь. Ты сам себе противоречишь.
Уже лучше. Теперь мы продвинулись. Миновали воспоминания о Длинном Клыке и подходим к сути.
Хавсер чувствовал себя усталым и измотанным, как будто после кошмара или наркотического забытья. Мышцы рук и ног побаливали. Это было обычное состояние, вызванное искусственной силой притяжения.
Сквозь ставни в комнату пробивался золотистый свет, сглаживая шероховатости и придавая помещению теплый уютный вид.
Послышался электронный звонок.
Задержись здесь. Сосредоточься.
— Да? — отозвался он.
— Сэр Хавсер, уже пять часов, — произнес негромкий голос сервитора.
— Спасибо.
Он сел в кровати. Он чувствовал себя одеревеневшим и очень усталым. Давно ему не было так плохо. И нога опять разболелась. Может, в тумбочке у кровати найдутся обезболивающие средства.
Он доковылял до окна и нажал кнопку подъема жалюзи. Послышалось негромкое гудение, и в комнату хлынул золотистый свет. Он выглянул. Из окна открывался потрясающий вид.
Не обращай внимания на вид из окна. Кому он интересен? Ты видел его раньше, и не раз, видел во сне и в жизни. Он тебя отвлекает. Сосредоточься!
Солнце, испускающее золотые лучи, только что поднялось над горизонтом. Перед ним во всем своем великолепии раскинулась Терра. За чертой уходящего терминатора он видел ночную тень и созвездия освещенных ульев, с другой стороны под солнечными лучами простирался голубой океан и бело-кремовые купы облаков, а внизу, мерцая огоньками, величественно проплывала суперорбитальная станция «Родиния». Ее орбита пролегала под платформой, на которой он находился. И это была…
Все это неважно. Не. Важно. Остановись на этом моменте. Сосредоточь свои мысли на этом воспоминании. Эта часть самая важная!
«Лемурия». Да, точно. «Лемурия». Роскошный номер на нижнем уровне платформы «Лемурия». Хавсер перевел взгляд на стекло. Он увидел отражение своего лица, освещенного солнцем.
Ты отвлекаешься! Не смей отвлекаться. Не обращай внимания на свой внешний вид. Это сон! Воспоминания! Важно только то, что у тебя за спиной. Обернись! Посмотри назад! Сосредоточься! Кто там, сзади?
Старик! Какой старый! Какой старый! Сколько же ему лет? Восемьдесят? Восемьдесят стандартных лет? Он содрогнулся. Этого не может быть. На Фенрисе его изменили, они…
Вот только на Фенрисе он еще не был. Он еще не покинул Терру.
Сосредоточься! Кто стоит позади тебя?
Наслаждаясь золотистым светом, он посмотрел на свое испуганное лицо. И вдруг заметил лицо другого человека, стоящего у него за спиной.
Да! Да!
Его охватил ужас.
— Как ты мог здесь оказаться?! — воскликнул Хавсер.
И проснулся.
Хавсер застонал. Он весь покрылся потом, сердце неистово билось. В нос ударили терпкие запахи травяных притираний и краски.
— Ты видел? — спросил Аун Хельвинтр.
— Нет, — ответил Хавсер.
— Ах!
— Мне очень жаль.
Жрец пожал плечами:
— Мы попробуем еще раз. Завтра или сегодня ночью, если ты сможешь.
— На этот раз я был совсем близко, — сказал Хавсер. — То есть сегодня я повернулся раньше. Я изменил свои воспоминания, я вел себя по-другому. Я развернулся, но все-таки не успел.
— В следующий раз, — не скрывая своего разочарования, произнес Хельвинтр.
Сквозь безмолвные лесные заросли они поднялись к скалам, возвышающимся над высокогорной станцией. Такую двухчасовую прогулку они совершали каждый день уже на протяжении недели. Погода стояла прохладная, и если они выходили рано поутру, были заметны следы заморозков. Серые и светло-коричневые камни скал покрывали пятна зимнего лишайника — пурпурные, голубые, красные. Грубые, как наждачная бумага, и мягкие, словно кротовый мех.
Аун Хельвинтр утверждал, что уединение в скалах способствует концентрации мыслей и усиливает внутренний взгляд. Здесь не было слышно ничьих голосов и шума повседневной жизни. Кроме того, на Тардии, где люди жили только на высокогорных станциях и исследовательских базах, на человеческие нити не могло повлиять ни наследие вигхтов, ни призрачные воспоминания.
И еще, Хельвинтру нравился холод. Тардия даже в своих полярных областях не могла сравниться с грозным величием зимнего Фенриса, но жрецу пришлась по вкусу здешняя бодрящая прохлада и вылетающие изо рта облачка пара при дыхании.
Хельвинтр стал собирать склянки с мазями, талисманы и прочие атрибуты, разложенные на обломке скалы, выбранном для сегодняшнего сеанса. Плоский невысокий камень был достаточно большим, чтобы Хавсер мог растянуться в полный рост, словно на кровати, и весь был покрыт голубоватым покрывалом мха. Хавсеру мох напоминал ветхую бархатную подкладку осетинской молельной шкатулки или старой игровой доски.
Жрец пришел в своем обычном облачении из шкур и кожи. Его голову, грудь, плечи и руки полностью закрывала черная лоснящаяся кожа с бесчисленными узелками. Длинные белые волосы были залиты лаком и торчали из-под маски на затылке S-образным хвостом. Устрашающая маска с дьявольским оскалом предназначалась для отпугивания вигхтов.
Хавсер тоже оделся в кожу, но его темно-коричневый костюм был более простого покроя, а маска закрывала лишь половину лица. Путь от Никеи до Тардии занял двадцать шесть недель, и он воспользовался этим временем для того, чтобы научиться работать со шкурами и кожей. Воины Тра время от времени показывали ему различные приемы, осматривали его поделки и предлагали варианты украшений. Хавсер даже начал пробовать основы вышивки узелками на левом рукаве, но остальная часть кожаного костюма оставалась еще совершенно гладкой.
Хельвинтр, собрав свое имущество, присел на край каменной плиты, широко расставив ноги и согнув спину. Его поза на мгновение напомнила Хавсеру какое-то земноводное на листе кувшинки, но затем он разглядел нечто иное: настороженный волк на скале, спокойный, но бдительный, отдыхающий и наблюдающий за простирающимся внизу лесом.
Хельвинтр вытащил из-за пояса атам и стал чертить во мху на камне какие-то символы.
Хавсеру стало холодно. Он решил оставить жреца с его малопонятными манипуляциями, свойственными всем годи. Любая пригодная для жизни планета создавала для его занятий куда более подходящие условия, чем закрытое пространство космического корабля. Хельвинтр старался не упустить ни малейшей возможности, представившейся во время короткой остановки отряда на Тардии.
На востоке в прозрачном небе мерцало и вспыхивало ранее невиданное на Тардии созвездие. Таких звезд еще никогда не бывало в здешних небесах и больше, вероятно, никогда не будет; это созвездие даже самые бесталанные годи, не задумываясь, сочли бы грозным предупреждением судьбы.
Это были огни стоящих на высокой орбите кораблей. Ударная группа «Геата», шесть рот Шестого легиона вместе со вспомогательными судами. Значительная концентрация сил по меркам любого легиона, особенно для этой эры, когда Великий Крестовый Поход разбросал Астартес по всей Вселенной. А по стандартам Шестого это и вовсе неслыханная сила. Официально было сказано, что роты собираются на Тардии для консультаций и пополнения запасов, но Хавсер был уверен, что дело не только в этом.
Холод пробрал его до костей. Хавсер снял с пояса секиру и отправился вниз по склону, подальше от жреца, чтобы попрактиковаться в ударах и поворотах, которым учил его Богудар. Он уже научился владеть оружием до такой степени, что пару раз удостоился похвалы Астартес. Хавсер умел вращать секиру, разворачивать и выбирать углы наклона для ударов, блокировать выпады, перехватывать древко поочередно обеими руками и даже освоил двуручную хватку. В подражание блестящим мастерам вроде Медведя и Эртунга он даже освоил короткое быстрое вращение в одной руке, но Богудар его предостерег от этого приема. Слишком демонстративно, считал он. Слишком большой риск выронить древко ради желания порисоваться.
Бой на секирах был сложным и требующим немалых сил танцем. На вид он казался более грубым и упрощенным, чем фехтование на мечах, но в некотором отношении владение секирой требовало большей ловкости, чем танец с мечами. Режущая кромка лезвия секиры способна нанести более тяжелые увечья за тот же миг соприкосновения с противником, чем меч. Бой на секирах состоял из взмахов и вращений, наступлений и уклонений и выбора момента нанесения удара. Здесь требовалось предугадать поведение противника на три, а то и четыре шага вперед, как при игре в регицид, а затем воспользоваться преимуществом, но не выдать своих намерений раньше времени. Необходимо было точно рассчитать, что произойдет между замахом и поражением цели. Одна-единственная ошибка могла привести к поражению в бою.
Секиры лучше всего подходили для холодного климата, поскольку могли использоваться не только в качестве оружия, но и для рубки льда или деревьев, и для разделки туш. Но искусство боя на секирах требовало способности к предвидению, и неудивительно, что оно достигло своих вершин в таких обществах, как фенрисийское. Предсказание будущего было необходимо для выживания на микроуровне и потому широко культивировалось. Именно поэтому в Стае были так популярны стратегические игры.
Хавсер же, в свою очередь, провел в детстве немало времени за игрой в регицид с ректором Уве.
Он вложил всю силу спины и плеч в развороты, и секира стала со свистом рассекать воздух. Интенсивные упражнения помогли ему согреться.
Хавсер отрабатывал резкие развороты с последующим ударом и описывал оружием широкие восьмерки, как вдруг понял, что жизнь с Влка Фенрика помогла ему усвоить основы принципов предвидения. Еще до того, как развернуться, он вдруг почувствовал, что надо остановить секиру.
Справа от него стоял Охтхере Вюрдмастер. И отточенное лезвие задержанной Хавсером секиры едва успело отклониться в сторону.
— Пойдем, — позвал его Вюрдмастер. — Скорее, иди за мной.
— Что?
— Быстро!
Выражение лица Вюрдмастера и в лучшие времена прочитать было нелегко. Его скрытность и исходящая от его фигуры угроза заставляли людей чувствовать себя неуютно в его обществе. Впрочем, все рунные жрецы Влка Фенрика отличались суровым нравом и необщительностью.
Но сейчас жрец часто моргал, а на его лбу выступила испарина. Хавсер без труда заметил, что Вюрдмастер чем-то взволнован и чувствует себя неуверенно.
— Здесь опасно, — сказал жрец.
— Надо предупредить Хельвинтра, — предложил Хавсер.
Он оглянулся на склон, отыскал взглядом камень, на котором сидел Аун Хельвинтр, но рунного жреца Тра нигде не было видно.
Хавсер вновь посмотрел на Вюрдмастера. Жрец прижал к губам указательный палец, схватил Хавсера за руку и потащил к лесной опушке.
Здешний лес состоял из темных клубневидных растений с кружевной листвой, похожей на потрепанные крылья умерших насекомых. За деревья их можно было принять только издали, по общим очертаниям.
Некоторые растения с возрастом сильно раздувались и достигали колоссальных размеров. Проходя мимо них каждый день, Хавсер почти не обращал внимания на гигантов. Теперь, растерянный и испуганный, он оказался среди них и понял, насколько чуждыми кажутся ему эти растения. В воздухе пахло корицей и пылью. Землю покрывал черный слой гниющей листвы, и в солнечных пятнах между стволами толпились крошечные, не больше пылинки, насекомые.
Хавсер старался идти как можно тише, вспоминая уроки Богудара, но все равно шумел, словно мешок, который тащат по земле. Жрец двигался абсолютно беззвучно.
Они остановились в тени огромного клубнедерева. Пронизанная прожилками крона свисала над ними, словно вдовья вуаль. Пыль с листьев попала Хавсеру в горло, и он отчаянно старался сдержать кашель. Вюрдмастер подтолкнул Хавсера вплотную к стволу. Кожица на огромном темном клубне была гладкой и блестящей, как на баклажане. Жрец жестом приказал Хавсеру спрятаться здесь, потом поднял голову.
В тени листвы Хавсер едва мог рассмотреть Вюрдмастера. Жрец Фиф, как и Хельвинтр, как и сам Хавсер, носил кожаную одежду, шкуру и маску. Его шею обвивало тотемное ожерелье из бусин и звериных зубов. Хавсер никак не мог понять, почему все эти вещицы при движении не издают ни звука. Вопрос постоянно вертелся у него в голове. Как глупо. Он был готов рассмеяться во весь голос. Почему же они не стучат друг о друга? В чем тут секрет?
Вюрдмастер некоторое время стоял, поворачивая голову из стороны в сторону, вглядываясь в заросли, прислушиваясь. Затем присел на корточки рядом с Хавсером и стал развязывать один из узелков своего ожерелья.
— Мне известно, чем занимался Хельвинтр всю прошедшую неделю, — прошептал Вюрдмастер. — Он получил на это мое благословение и советы. Для Влка Фенрика крайне важно проникнуть в твою запечатанную память.
Хавсер сглотнул и кивнул. Вюрдмастер снял с ожерелья два черных пера и при помощи короткой серебряной проволочки стал соединять их с гранатовой бусиной и косточкой из человеческого пальца, вынутой из поясной сумки.
— Структура памяти оказалась очень прочной, — едва слышным шепотом продолжал Вюрдмастер, не прерывая своего занятия. — В ней много хитрости. И зла. Хельвинтр докладывает мне ежедневно. Он расстроен. Сегодня он попробовал новый способ. Новый путь к твоему разуму. Ты знаешь Эаду Хельвульфа?
Хавсер кивнул. Хельвульф был одним из старших годи Хельвинтра, служившим в Тра. Этот высокий ширококостный воин красил кожаные доспехи красной краской под цвет огненной шевелюры и бороды.
— Сегодня Хельвульф шел за тобой.
— Я его не заметил, — прошептал Хавсер.
— Так и было задумано. Он оставался позади, вне поля зрения, и пока с тобой занимался Хельвинтр, он пытался тайно проникнуть в твои воспоминания с другой стороны.
— И как? Что у него получилось?
Вюрдмастер покачал головой:
— Этого я не знаю. Но около часа назад у меня возникло ужасное предчувствие. Предостережение о каком-то несчастье, которое должно произойти в этих скалах. И я сразу отправился в путь.
— Ты пугаешь меня, — шепнул Хавсер.
— Это хорошо. Значит, ты отнесешься к моим словам серьезно.
— А где Хельвинтр?
— Когда я пришел, я увидел только тебя с твоей секирой.
— Но Хельвинтр был рядом! — прошипел Хавсер. — Он сидел на камне, не дальше чем в двадцати метрах от меня.
— Но в тот момент, когда я пришел, его там не было.
— Не мог же он просто исчезнуть. Он был чем-то занят. Каким-то странным делом. Он прислушивался.
— Он тоже это почувствовал.
Жрец закончил свою работу с амулетами и перьями. Сложив ладони вместе, он дунул в них, а затем резко поднял руки.
В кроне мелькнуло что-то черное. Хавсер услышал хлопанье крыльев. А потом ему показалось, что вверху мелькнул ворон, хотя он прекрасно знал, что никакого ворона в руках Вюрдмастера не было.
— Что… — начал он.
Вюрдмастер жестом призвал к молчанию.
— Теперь жди.
Жрец прикрыл глаза, словно пытаясь сосредоточиться. Хавсер вдруг понял, что прислушивается к собственному дыханию. В лесу стояла странная тишина. Не было никаких случайных звуков: ни дуновения ветра, ни шороха, ни жужжания насекомых, ни шуршания падающих с клубнедеревьев листьев.
Затем неподалеку послышалось хлопанье крыльев. Сквозь кроны пробиралась какая-то большая птица…
— Ты… Ты сотворил ворону? — спросил Хавсер.
Вюрдмастер пристально посмотрел на него.
— Что? — переспросил он шепотом.
— Ворону.
— Что это за слово, скальд?
— Ворона.
— Ты имеешь в виду ворону? — спросил жрец.
— Я ведь так и сказал, — прошептал Хавсер.
— Но не на ювике и не на вургене. Ты назвал птицу, как ее называют на Терре.
— Нет, я не…
— Помолчи.
Вюрдмастер снова закрыл глаза. Хавсер замолчал. Он снова услышал хлопанье крыльев, но теперь уже дальше. Он уловил и еще один звук, слабый намек на то, что кто-то движется среди деревьев. Что бы это ни было, звук издавало существо большего размера, чем насекомое или мелкий лесной зверек.
Вюрдмастер внезапно открыл глаза.
— Я видел его, — прошептал он, словно обращаясь к самому себе. — Хьольда, какой же он огромный.
Жрец посмотрел на Хавсера:
— Поднимайся к скалам как можно быстрее и тише. И не оглядывайся.
Вюрдмастер засунул руку под шкуру и достал небольшой плазменный пистолет. Он сразу же активировал его. Оружие в закрытых кожаной одеждой руках смотрелось странно чуждым и в то же время совершенно уместным.
— Уходи! — приказал он.
Жрец повернулся и выскочил из тени огромного клубнедерева. Шкура взметнулась на его плечах широким плащом, и жрец размашистым плавным шагом двинулся в том направлении, откуда доносился непонятный звук. Через пару секунд он исчез из виду.
Хавсер немного помедлил, страстно желая, чтобы жрец вернулся. Но затем подхватил секиру и зашагал вверх, как ему и было сказано. Он проклинал каждый звук своих шагов, каждых шорох листьев и треск веток под ногами. Он чувствовал себя неуклюжим идиотом.
Звук снова возник, не дав ему далеко уйти. Хавсер остановился и огляделся. Лес разделился на непроницаемую тень и полосы яркого света. В лучах танцевали крошечные мушки. Подсохшие листья отбрасывали тени, похожие на окаменевшие крылышки. Звук донесся снова.
Взмах крыльев. Взмах крыльев где-то неподалеку. Легкое колебание лесных крон. Скрип веток. Еще один взмах.
И вдруг тишина взорвалась шумом, яростным хлопаньем, столь же частым, сколь и неожиданным. Не дальше десяти метров от него закачался и затрещал подлесок. Хавсер низко пригнулся, держа секиру наготове. Раздался короткий нечеловеческий крик.
В нем слышалось утробное рычание леопарда.
А потом откуда-то сзади, из глубины леса, донесся мучительный вопль боли.
Хавсер понял, что это кричал Вюрдмастер.
Он выпрямился и развернулся. Жрец ранен. Он в опасности. Нельзя же…
Он ощутил вибрацию звука и услышал хриплое горловое рычание хищника. Близко. Но не мог определить, с какой стороны. По спине от страха стекла струйка пота. Он поднял секиру, готовясь нанести удар. Шагнул вперед. Обогнул массивный ствол клубнедерева, торчавшего из пыльного подлеска наподобие перевернутого гриба. Прижался к стволу спиной. Медленно, очень медленно наклонился вперед и выглянул из-за ствола.
Он увидел волка.
Почти увидел. Это была тень. Тень волка. Или волк-тень. Огромный и зловещий, как кроваво-темное полуночное небо; призрачный и мрачный, как предсмертное проклятие безумца. Он был виден в тени, но исчезал в лучах солнца. Хавсер всем телом чувствовал его грозное рычание. От страха в его сердце возник комок, вобравший в себя весь холод Фенриса.
Почти-волк что-то держал в зубах, какой-то блестящий черный сверток. Он бросил свою ношу на землю. Испустил рычание, низкое, словно басовый вздох тотемного бойрана.[50] Хавсер ожидал, что он сейчас повернется. Повернется и увидит его. Он затаил дыхание. Он вжался спиной в липкую черную кожу клубнедерева.
Он ждал. Ждал. Ждал, когда челюсти сомкнутся на его теле. Ждал, когда минует вечность, чтобы можно было снова вдохнуть.
Почти-волк опять издал протяжное рычание леопарда.
Хавсер уловил шорох сухой земли и шелест листьев.
Он рискнул бросить еще один взгляд.
Почти-волка уже не было. Он ушел. Скрылся в темноте леса.
Хавсер еще немного подождал. Потом, стиснув пальцами древко секиры, подошел к затененной полянке, где стоял почти-волк.
В самой середине, на подстилке из опавших листьев, лежало то, что выронил почти-волк. Комок изломанных черных перьев. Блестящих, словно шелк. Это была ворона Вюрдмастера. Она была мертва, изувечена, с почти откушенным крылом. Капли крови в полумраке поблескивали на перьях и траве янтарными бусинками. Под перьями хитроумно изготовленное существо было тем же, чем оно было с самого начала, — набором костей.
Хавсер достаточно долго прожил среди Влка Фенрика, чтобы понять, что означал далекий крик Вюрдмастера. Симпатическая магия. То, что случилось с его шпионом, произошло и с самим жрецом.
Хавсер выпрямился. Он постарался вспомнить, откуда донесся полный боли крик жреца. Попытался сориентироваться самостоятельно. Это оказалось нелегко. Сконцентрировавшийся внутри него страх был очень плотным и очень холодным. Словно ледник, он медленно скользил по пищеводу. Хавсер старался рассуждать как Волк, как воин Тра. Старался мыслить логически, словно обдумывая очередной ход на доске Скарссенссона для хнефтафла или на доске для регицида ректора Уве.
Он немного разжал руки и позволил секире скользнуть вниз, пока не обхватил ее у самого утолщения на конце. На вургене эта боевая хватка называлась «открытый укус». В этом положении руки располагались на самом большом удалении от клинка, что давало возможность действовать на дальней дистанции и нанести сильнейший удар. Такая изготовка считалась не самой утонченной для начала схватки. Но, доведись ему снова столкнуться с почти-волком, вряд ли стоит надеяться, что бой будет утонченным.
Хавсер отправился в путь, шагая по пятнам света и тени под пологом листвы, похожей на крылья бабочек. Секиру он держал перед собой обеими руками. Вскоре он уловил еще один звук. Дыхание. Тяжелое дыхание человека. Затрудненное дыхание раненого.
Хавсер поднырнул под длинную ветвь и увидел крупное тело, лежащее в тени кривого клубнедерева. Это был Астартес. В одежде из красной кожи.
— Эада? — прошептал Хавсер, присев на корточки рядом с раненым.
Эада Хельвульф открыл глаза и моргнул.
— Скальд.
Он улыбнулся. Лицо Астартес исказилось от боли. Одежда местами потемнела от крови. Какое-то существо оставило на его боку и бедре глубокие раны.
— Шшш! — прошипел Хавсер.
— Меня достал волк, — прошептал Эада. — Выскочил как будто из ниоткуда. Нечто его вызвало. Нечто сегодня работает против нас.
— Я это понял. Лежи смирно.
— Дай мне еще пару минут. Раны уже затягиваются, и кровеносные сосуды восстанавливаются. Скоро я снова встану на ноги.
— Вюрдмастер ранен, — сообщил Хавсер.
— Я слышал его крик. Надо его отыскать.
— И я не знаю, что произошло с Хельвинтром, — добавил Хавсер.
Эада ответил ему мрачным взглядом, давая понять, что тоже хотел бы знать, что случилось с жрецом. Хельвульф сдвинул кожаную маску. На белой коже лба и щек алели пятнышки крови.
— Эада, о чем ты говорил? Что ты имел в виду, говоря, что против нас работает нечто?
Эада Хельвульф закашлялся и слегка поморщился от боли.
— Хельвинтр и я пробивались в твои воспоминания, скальд.
— Это мне известно.
— Представь свой разум в виде крепости. Отлично защищенной, с высокими бастионами. Хельвинтр пытался проникнуть внутрь через главные ворота. Он шел открыто, и ты его видел. Я же обошел крепость сзади и штурмовал бастион, пока Хельвинтр отвлекал твое внимание. Передо мной стояла цель пробраться внутрь, взломать запертую тобой дверь.
— И что произошло?
— Он вломился в чьи-то чужие воспоминания, — раздался голос из-за спины.
Хавсер обернулся.
С края поляны на них смотрел Аун Хельвинтр. В руке он держал обнаженный короткий боевой меч.
— Скальд, иди ко мне, — позвал жрец.
— Хьольда! — воскликнул Эада. — Скальд, ради всех вигхтов Подвселенной, оставайся рядом со мной!
— Что происходит? — изумленно пробормотал Хавсер.
Хельвинтр шагнул вперед. Хавсер, крепко сжимая рукоять секиры, не сводил с него взгляда. Он слышал, как Хельвульф отчаянно старается подняться. Он услышал, как Хельвульф вытаскивает из ножен меч.
— Держись ближе ко мне, — прошипел Эада Хельвульф. — Да, я попал в чьи-то чужие воспоминания. В воспоминания другого существа. Это оно изменило твой разум, скальд. И оставило дверцу в твой мозг открытой, чтобы в любой момент снова проскользнуть в твои мысли. Я заглянул в эту дверцу. И Хельвинтр тоже. Существо заметило нас, и это ему не понравилось.
— Скальд, иди сюда, — настаивал Хельвинтр, продолжая двигаться вперед. Он взмахнул свободной рукой, словно вызывая противника на бой. — Иди сюда. Не слушай его.
— Стой где стоишь, — проворчал Хельвульф, вставший позади Хавсера. — И приготовься спрятаться за мою спину. Я тебя защищу.
— Но Хельвинтр… — начал говорить Хавсер.
— Хьольда! Слушай меня! — Хельвульф охрип, и его голос дрожал от боли. — Как ты не понимаешь! Это существо нас увидело, и наше любопытство его разозлило. Оно набросилось на нас. Мы отступили, но недостаточно быстро. Оно коснулось нас своим злом. Коснулось Хельвинтра.
Хавсер ужаснулся и недоверчиво посмотрел на Ауна Хельвинтра. Жрец снова шагнул вперед. Из его горла вырвалось глухое рычание, рычание волка. Сквозь прорези маски блеснули золотистые глаза с черными точками зрачков.
— Ты волк! — пронзительным от страха голосом воскликнул Хавсер.
— Все, что рассказал Эада Хельвульф, правда. Кроме одной детали.
Хельвинтр подошел ближе еще на один шаг.
— Зло коснулось Эады.
Хавсер оцепенел. Он услышал звуки, исходящие от рунного жреца, стоявшего позади него. Прерывистое частое дыхание постепенно сменялось глубокими пугающими вздохами. Он услышал, как растягиваются кожа и сухожилия, как щелкают и трещат хрящи, как протестующе скрипят деформируемые кости, как хлюпают и булькают изменяющиеся внутренние органы. Он услышал сдавленный стон существа, претерпевающего полную физическую трансформацию.
— Не оглядывайся, — предупредил Аун Хельвинтр.
Жрец принял боевую стойку и поднял меч.
Хавсер ощутил на затылке горячее дыхание и услышал влажный утробный рык, леденящий кровь.
Он развернулся. Секира, которую он так и держал обеими руками за самый конец рукояти, описала почти полный круг на уровне его груди, и клинок погрузился в правое плечо существа, находившегося за его спиной.
Почти-волк, появившийся на месте Эады Хельвульфа, яростно взревел от боли. Он ринулся на Хавсера, сбил его с ног и опрокинул на спину. Хавсер даже не успел его увидеть. Перед глазами просто мелькнула размытая тень, сопровождаемая рычанием хищника. Он сумел заметить только блеск клыков. Хавсер перекатился по опавшим листьям и замер, видя, как на него надвигается разинутая пасть.
Хельвинтр стремительно бросился на почти-волка. Они столкнулись, вцепились друг в друга, и началась отчаянная схватка. Почти-волк, даже в состоянии нематериальной тени, видимый только в тех местах, куда не дотягивались солнечные лучи, был почти вдвое крупнее Астартес. Противники слились в одно размытое пятно. Хавсер попытался подняться. Его секиры нигде не было видно. Внезапно в лицо брызнула кровь, и он закричал. Он не знал, была ли эта кровь выпущена зубами или мечом, принадлежала ли она Хельвинтру или почти-волку.
Он обошел вокруг дерущихся противников. Хельвинтр почти полностью исчез в отбрасываемой волком тени. Движения противников были настолько быстрыми, что взгляд не успевал за ними уследить.
Затем раздался треск костей и звук разрываемой плоти. Хельвинтр, разбрызгивая кровь, отлетел назад. Он врезался в огромный клубень и покатился по лесной траве. Кожаное одеяние было разорвано в клочья, меч пропал. Глубокие раны виднелись на его лице, шее и левой ноге. Жрец попытался подняться и закричал, когда ноги отказались ему повиноваться.
Почти-волк оглушительно зарычал. Больше не обращая внимания на поверженного Астартес, зверь повернул свою огромную морду к Хавсеру. Хавсер видел перед собой только тень, словно на поляну среди ясного дня опустилась ночь. В глубине тьмы ледяными сосульками блестели огромные зубы.
Над поляной вспыхнул тонкий слепящий луч света и ударил в землю у ног почти-волка.
Существо пошатнулось, и в этот миг второй луч попал ему прямо в грудь и отбросил назад. Огромный зверь, кувыркаясь, сбил два клубнедерева. Сухие стволы взорвались, словно созревшие семенные коробочки, и наполнили воздух удушливым туманом из мелкой растительной массы. Обломившиеся ветви с треском обрушились на землю.
Охтхере Вюрдмастер опустил плазменный пистолет. Левая рука у него неподвижно висела вдоль туловища. Кровь, еще не подсохшая вокруг плеча, создавала впечатление, что рука почти полностью откушена.
Прорвавшиеся лучи солнца осветили дальний край поляны, где на липкой массе древесной коры и листьев скорчился Эада Хельвульф. Над ним еще кружились разлетевшиеся древесные споры и пыль.
Из страшной раны, нанесенной плазменным оружием, поднимался дым. В правом плече еще торчала секира Хавсера.
Трэллы и волчьи жрецы, пятясь, покинули бронированную камеру в самом сердце «Нидхёгга». Скрытые в потолке мощные светильники заливали помещение ровным искусственным дневным светом. На полу были высечены оберегающие символы.
В центре камеры к пласталевому кресту был прикован цепями Эада Хельвульф, лишенный шкуры, брони и кожаного одеяния. Он находился при смерти. Волчьи жрецы подсоединили к его телу многочисленные устройства для выполнения самых разных функций: сдерживания, дознания и поддержания жизни. Аппарат жизнеобеспечения стоял позади него на полу, и его трубки и провода толстыми червями уходили в развороченную раной грудную клетку.
Обращенный на Хавсера и Волков взгляд был полон стыда и мучительной боли. Эада знал, что он сделал, знал, кем стал. Из его носа, рта и ушей на бороду стекали струйки прозрачной жидкости, а затем подсыхали на обнаженной коже, блестя, словно клей. Тяжелый звериный мускусный запах перебивал едкую вонь антисептиков и крови.
— Простите меня, — пробормотал он. — Я не смог этому воспротивиться.
— Что ты увидел? — спросил Охтхере Вюрдмастер.
Эада поморщился, словно воспоминания причиняли ему боль. Он прикрыл глаза и медленно покачал головой. Изо рта и носа вытекли капли слизи.
— Если он и ответит, мы уже не можем доверять его словам, — сказал Хельвинтр. — Оно внутри. Оно его использовало. Оно затронуло его, и Эада не сможет его изгнать до конца жизни.
— И все-таки я хотел бы услышать его ответ, — настаивал Вюрдмастер.
Старший жрец Фиф бережно придерживал левую руку. Рана, полученная при действии симпатической магии, излечивалась с обычной для Астартес невероятной скоростью, но все еще болела.
— А я хотел бы поскорее избавить корабль от его присутствия, — проворчал стоявший позади него Огвай. — Он отравлен. Испорчен. Обращен.
Вюрдмастер поднял руку, словно извиняясь за то, что противоречит ярлу:
— В нем еще остается частица истинного Эады Хельвульфа.
Эада застонал и тряхнул головой. С губ полетели капли слюны и слизи.
— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить, — пробормотал он.
— Слишком поздно, — отрезал Огвай.
— Зло могло обратиться против каждого из нас, — заметил Вюрдмастер.
— И так же легко могло поглотить меня, — добавил Хельвинтр.
Его раны тоже еще были перевязаны. Жрец посмотрел на Хельвульфа.
— Эада, сделай то, что в твоих силах, — попросил он. — Ты не можешь исправить то, что случилось, но еще можешь уйти с честью. Что ты увидел?
— Я заглянул в дверцу воспоминаний скальда, — заговорил Эада.
Он задрожал, и с нижней губы на бороду, а потом на грудь сорвался сгусток слизи.
— И что ты там увидел? — спросил Хавсер.
— Не знаю, кто изменил структуру твоего разума, — с трудом продолжил Эада, — но он оставил действующую связь, лазейку, чтобы при необходимости продолжить процесс. Когда я тайком прощупывал тебя, я по ошибке проскользнул в эту лазейку. То существо было занято сдерживанием стараний Хельвинтра. Оно, как и ты, смотрело в его сторону. И на мгновение я попал в одно из его воспоминаний.
— Я жду, — поторопил его Огвай.
— Мой лорд, я увидел клинок, — сказал Эада Хельвульф. — Священный кинжал вроде наших ритуальных ножей, но очень древний и странный, изготовленный чужаками, задуманный чуждым разумом. У него необычные пропорции. Это оружие возмездия. Оно наделено разумом. Кинжал лежал в проржавевшем корпусе корабля, упавшего со звезд, корабля, который погрузился в миазматическую трясину. Этот кинжал называется Анафем.
Новый приступ кашля заставил его умолкнуть, и из наскоро зашитой раны выступила отвратительная масса.
— И что же? — спросил Огвай.
— Оно не хотело, чтобы я это видел, мой лорд. И еще сильнее оно не хотело, чтобы я смог рассказать вам. Оно схватило меня, подчинило своей воле и обратило против скальда и братьев. В этой ситуации есть лишь одно преимущество: я могу рассказать вам об этом предмете. Об Анафеме.
— И для чего он предназначен? — спросил Вюрдмастер.
— Он расколет человечество. Он извратит будущее. Убьет брата Короля Волков, великого Хоруса, прославленного Воителя.
— Убьет Хоруса?! — воскликнул Огвай.
— Воителя, которым мы восхищаемся, который ведет нас, не станет, — подтвердил Эада.
— Ложь, — бросил Огвай и отвернулся от закованного в цепи Астартес. — Это отвратительная ложь, которую нам хотят внушить. Его губы лгут. Зло пытается расколоть человечество и сеет среди нас недоверие и вражду.
— Мой лорд, пожалуйста! — взмолился Эада.
— Может, все-таки стоит его выслушать, — предложил Хавсер. — Вдруг в словах Эады есть крупица правды? Он…
— Нет, — оборвал его Огвай.
— Но он мог бы…
— Нет! — крикнул Огвай и повернулся к Хавсеру. — Не слушай его обманных речей, скальд. Взгляни на него!
Хавсер посмотрел на прикованную к кресту фигуру. Яркий верхний свет отбрасывал на пол резкие тени, и тень у подножия креста принадлежала не человеку.
Это была тень чудовищного волка.
Хавсер в страхе содрогнулся.
Огвай посмотрел на Хельвинтра. Вюрдмастер остановил свой взгляд на оберегах.
Ярл Тра подошел к подножию массивного станка и окинул взглядом подвешенное на нем истерзанное тело. Изо рта Хельвульфа капала слизь.
Он посмотрел на своего повелителя.
— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить, — прошептал Эада.
— Я это знаю, — сказал Огвай. — До следующей зимы.
Огвай вытащил болт-пистолет, приставил дуло снизу к подбородку Эады и одним масс-реактивным снарядом разнес ему голову.
— Ну что, тебе понравилось сказание? — спросил Хавсер. — Я развлек тебя? Отвлек твои мысли?
— Это было довольно интересно, — сказал Длинный Клык. — Но это не лучшее из твоих сказаний.
— Уверяю тебя, это моя лучшая история, — сказал Хавсер.
Длинный Клык покачал головой. С его бороды сорвались капельки крови.
— Нет, у тебя будут более увлекательные сказания, — сказал он. — Да и сейчас это не самое лучшее из тех, что ты знаешь.
— Это самое тревожное происшествие в моей прежней жизни, — с некоторым вызовом ответил ему Хавсер. — В нем сильнее всего проявилось… зло.
— Ты сам знаешь, что это не так, — возразил Длинный Клык. — В своем сердце ты это сознаешь. Ты сам себе противоречишь.
Хавсер внезапно проснулся.
Богудар тряс его за плечо.
— Просыпайся, — сказал воин.
— Что случилось? — спросонок неразборчиво пробормотал Хавсер.
Он был в своей каюте на борту «Нидхёгга». Богудар прервал его повторяющийся сон, и это почему-то расстроило Хавсера сильнее, чем обычное разочаровывающее продолжение.
— Вставай, — настаивал Богудар.
— Что происходит? — снова спросил Хавсер.
— Тебя вызывают.
Командный катер доставил Хавсера и его эскорт с крейсера Тра к огромному боевому кораблю Короля Волков. На фоне диска Тардии все корабли флотилии казались монолитными блоками из темно-серого камня. Все их грани в вакууме освещались с великолепной четкостью.
Хавсер выглянул в иллюминатор. Размеры корабля поражали воображение. Даже относительно мелкие суда сопровождения казались прямоугольными плитами, отколовшимися от гигантских гор. Но основные военные суда были потрясающе огромными. Отдельные детали их корпусов целую вечность тянулись мимо иллюминаторов, пока катер огибал их.
Но самым большим из всех кораблей был гранитно-серый монстр с носовой частью в форме лемеха. Он выделялся как вожак стаи, как вожак всей флотилии.
— «Храфнкель»,[51] — подсказал Богудар. — Флагман Короля Волков.
Палубные помещения флагмана, обширные, словно целые города, кипели бурной деятельностью. Сотни тысяч слуг, трэллов и сервиторов проверяли состояние гигантского судна после прошлого варп-прыжка и готовили к следующему переходу через имматериум. Покрытия палубы и внутренние стойки тестировались и укреплялись. Заново испытывались кабели. В некоторых люках проверочные панели были подняты на высоту сорока, а то и пятидесяти метров. В величественных арсеналах, в этих соборах войны, автоматические подъемники вытаскивали ящики с пустотными снарядами из бронированных отсеков и доставляли к распределителям, где морскими змеями извивались целые поезда. Груженые составы по вспомогательным путям развозили колоссальные партии боеприпасов по артиллерийским батареям «Храфнкеля». Отряды людей, казавшихся в огромных пространствах ничтожно мелкими, распаковывали грузы, выкладывали снаряды рядами на палубе и проверяли их вручную, чтобы затем передать воинским расчетам.
Вибрирующий гул мощных двигателей то усиливался, то затихал, и в такт ему менялась яркость палубного освещения. Двигатели тоже подвергались проверке. Корабль был похож на воина, который перед боем разминает руки и плечи.
— Война, — на ходу произнес Хавсер.
— Как всегда, война, — согласился Медведь.
— Не похоже на обычную подготовку, — продолжил Хавсер. — Чувствуется что-то особенное. Это…
— Война, — сказал Хельвинтр. — Что бы это ни было, это всегда война.
Леман Русс господствовал на командном мостике, хотя помещение состояло из нескольких уровней и напомнило Хавсеру тронные залы дворцов. Офицеры и сервиторы трудились за отделанными бронзой и золотом пультами управления, которые тянулись вокруг всего купола командного мостика и подключались к разъемам на переборках толстыми связками позолоченных кабелей, цепей и трубок, отчего вся система напоминала огромный орган. В дополнение к этому сравнению большинство контрольных панелей были оснащены трех- и четырехрядными клавиатурами. На костяные клавиши были нанесены разнообразные символы. От интенсивного использования в течение долгого времени кость пожелтела, и приборы как будто скалили старые зубы.
Они были похожи на клавиатуру ветхого клавира.
Гололитические экраны, проецируемые с потолка и скрытыми под столами устройствами, превращали центральную часть командного пункта в мерцающую картинную галерею. Члены команды проходили между изображениями, останавливались, чтобы изучить какие-то данные, или выбирали необходимые столбцы информации, передвигая их пальцами активирующих перчаток. Здесь были огромные изображения и целые серии малых снимков, которые можно было сортировать одним легким жестом. Хавсер, войдя в помещение вместе с Хельвинтром, Медведем и Богударом, заметил, как один из младших офицеров разворачивал в воздухе карту расположения флотилии перед группой старших командиров. Слегка мерцающие изображения показывали топографические схемы, контурные слои, позиционные метки и траектории расчетных курсов. На других разворачивались нескончаемые потоки численных показателей, или в небольших рамках возникали пикт-изображения командиров кораблей, докладывающих о выполнении заданий.
Воздух наполнял постоянный гул механического треска аппаратуры, стенографического стрекота клавиш, хрипловатых фраз из вокс-передатчиков Механикум и приглушенных разговоров. Старшие офицеры в жестких от золотого шитья мундирах отдавали приказы в микрофоны на гибких стойках, установленные в панелях. Они приближали микрофоны к самым губам, и небольшие акустические экраны закрывали нижнюю часть лица наподобие полумасок. Глаза без ртов и носов о чем-то напомнили Хавсеру.
Посмеивающиеся собственным шуткам херувимы с жужжанием носились над командным пунктом, доставляя сумки с приказами и сообщениями. Причудливые и изощренные дистанционные пульты, похожие на больших стрекоз, послушно держались над плечами своих хозяев Механикум и добавляли к общему шуму раздражающе низкое гудение своих крыльев.
В центре командного мостика возвышалось массивное сооружение в каркасе из бронзы и серебра, предназначавшееся для воспроизведения сложных небесных схем и вычислений. Обилие металлических полусфер и дисков вместе с многочисленными шкалами придавало ему сходство с моделью планетной системы, но эта конструкция была не меньше десяти метров в диаметре и покоилась над решетчатой палубой на основании толщиной с древесный ствол. Техники, расположившиеся за небольшими пультами вокруг планетария, постоянно вносили в схему какие-то дополнения, отчего вся конструкция непрерывно покачивалась и поворачивалась.
В данный момент планетарий использовался для воспроизведения крупномасштабного гололитического изображения планеты. На бронзовую конструкцию спроецировали трехмерную топографическую карту, вращающуюся таким образом, что можно было наблюдать за сменой дня и ночи. Вспомогательные изображения, висевшие в воздухе, давали возможность рассмотреть отдельные участки поверхности, помогали сориентироваться по сторонам света и демонстрировали аспектарии[52] и эферемиды.[53]
Рассматриваемая планета казалась прекрасной, как драгоценный сапфир. Гололитическое изображение высокого разрешения позволяло увидеть весь ее голубовато-зеленый облик — ленты облачности и горных хребтов, ажурные узоры речных бассейнов, сверкающие океаны и бирюзовую дымку атмосферы. При ближайшем рассмотрении оказалось, что огромное изображение на самом деле является мозаикой из тысяч отдельных пикт-снимков, что свидетельствовало об огромной и кропотливой работе системной разведки.
Несмотря на величественность планетарного дисплея, Русс оставался самой значительной фигурой в зале. Увидев вошедшего Хавсера и сопровождавших его Астартес, он одним движением отстранил группу навигаторов таблицами звездного времени и графиками взаимодействия созвездий в руках.
— Приведите его! — приказал он, показывая рукой на капитанский реклюзиам.
Хельвинтр, Медведь и Богудар ввели Хавсера в помещение реклюзиама вслед за Королем Волков. Капитан корабля, сурового вида гигант с длинной вьющейся бородой и в экстравагантном остроконечном головном уборе, отсалютовал примарху и покинул комнату. Вслед за своим непосредственным командиром, прихватив с собой информационные планшеты и папки, поспешили выйти и штабные офицеры.
Русс взмахнул украшенным драгоценными камнями скипетром, и вокруг реклюзиама поднялись маскирующие экраны. Несмолкаемый гул мостика мгновенно исчез, и стало тихо, как в монастырской келье.
Король Волков небрежно бросил скипетр на обитый красной кожей капитанский трон и повернулся к Хавсеру. Его присутствие было почти невыносимым. В примархе клокотала и пульсировала грозная энергия. Он слегка ссутулился и обхватил себя руками, словно опасался взорваться. Если бы такой взрыв произошел, Хавсер не сомневался, что от флагмана ничего не осталось бы.
— Брат, ты меня слышишь? — спросил примарх, обращаясь к Хавсеру.
— Что? — дрожащим голосом откликнулся Хавсер. — Мой лорд, о чем вы меня спрашиваете?
— Я знаю, что ты слышишь меня, братец, — продолжал Русс. — Ты это умеешь.
— Лорд, прошу вас, — пролепетал Хавсер, — объясните, о чем вы говорите.
Король Волков не обращал на его слова ни малейшего внимания. Он по-прежнему смотрел в глаза Хавсера, словно в темные омуты, из которых в любой момент могло что-то подняться.
— Магнус, Магнус, Алый Король, брат мой, — заговорил он. — Я знаю, что ты меня слышишь. Ты поместил среди нас этот инструмент, этого ничего не подозревающего беднягу, Ибн Русте, чтобы разнюхать наши секреты. А знаешь что? Мы не глупее тебя. Возможно, даже умнее. Мы сразу раскусили твоего шпиона, но не стали его устранять. Мы держали его при себе, чтобы наблюдать за тобой, брат. Чтобы узнать твои секреты. Через глаз можно смотреть как вперед, так и назад. И ты должен бы это знать, ведь ты смотришь глубже многих.
Король Волков отвернулся и отошел на несколько шагов. Он снова взял скипетр и уселся на трон. Положив скипетр на колени, он оперся подбородком на руку и взглянул на Хавсера.
— Магнус, мне нечего от тебя скрывать. Абсолютно нечего. Ты знаешь, как я действую. Мои враги должны знать, с чем им придется столкнуться. Это помогает им смириться с неизбежным уничтожением. Я не таюсь, когда иду в наступление, и не скрываю своих сил. Пусть враги знают, с какой бурей им предстоит столкнуться.
Король Волков немного помолчал. Он сглотнул, вероятно обдумывая следующие слова.
— Но сегодня я хочу поговорить с тобой не об этом. Я говорю и надеюсь, что ты меня услышишь. Я обращаюсь к тебе как брат к брату. То, что грядет, не должно было случиться. Тебе известно, что я не хочу этого. Мое сердце разрывается от мысли, что придется выступить против тебя, и душу нашего отца терзает необходимость сталкивать сыновей между собой. Но ты сам принял решение. Ты навлек на нас это несчастье. Ты вынудил нас принять меры.
Русс снова сглотнул и посмотрел на палубу, хотя его слова по-прежнему были обращены к Хавсеру.
Хавсер оцепенел и дрожал всем телом, а его ноги словно приросли к полу.
— Тебе дали шанс, Магнус. Мы позволяли тебе накапливать знания и заниматься исследованиями. А когда твои занятия стали нас тревожить, когда мы забеспокоились о последствиях опасных изысканий, мы прямо заявили тебе об этом. Никейский Совет должен был стать моментом примирения. Ты поклялся, что откажешься от своего хитроумного искусства. Ты поклялся! Ты поклялся подчиниться решению отца!
Голос примарха понизился до шепота.
— Но ты не выполнил своей клятвы. Ты открыто нарушил эдикт Никейского Совета. И в этом твоя вина. Ты должен был знать, что руки отца будут связаны. Ты должен был знать, что ему не останется ничего другого, как обратиться ко мне с приказом о возмездии.
Русс взглянул в глаза Хавсера.
— Так вот, я оказываю тебе любезность. Как брат брату. Я даю тебе отсрочку, которую не предоставил бы ни одному из врагов. Уладь все свои дела. Эвакуируй жителей городов. Отключи системы обороны. А сам вместе с Тысячей Сынов выйди навстречу и приготовься сдаться, как только я прибуду. Прошу тебя, Магнус. Против тебя спущены Волки Фенриса. Только ты сможешь предотвратить кровопролитие.
Примарх поднялся на ноги.
— Магнус, пожалуйста. Прошу тебя.
Король Волков отвел взгляд и повернулся спиной к Хавсеру.
— Он отвечает? — с тревогой спросил он.
— Я не ощущаю ответа, — дрожащим голосом произнес Хавсер. — Но ведь я не знаю, что при этом происходит.
Русс сердито зарычал.
— А если бы и знал, — продолжал он, болезненно ощущая на себе взгляды остальных Волков, особенно Хельвинтра, — я никогда не был в этом уверен.
Король Волков ничего не ответил.
— Мой лорд, что… что сделал ваш брат? — осмелился спросить Хавсер.
— Он решился на злодейское колдовство, которое перенесло его прямо в сердце Терры, к нашему Императору.
— Но… зачем?
— Он объяснил это тем, что хотел предупредить отца, — не оборачиваясь, ответил Русс.
Его голос звучал раскатисто и глухо, словно отдаленный гром.
— Предупредить?
— Магнус считал это настолько важным, что рискнул нарушить данную клятву, — пробормотал Русс.
— Прошу меня простить, — сказал Хавсер, — но разве этот поступок не свидетельствует о преданности вашего брата? А предупреждение было проверено? К нему отнеслись со всей серьезностью?
Русс повернулся к нему лицом.
— К чему? Мой брат безумец. Глупец-чернокнижник.
— Мой лорд, — не унимался Хавсер, — он знал, что нарушает эдикт Никейского Совета, знал, что за этим последует возмездие, и все же рискнул лично доставить предупреждение. Зачем ему все это, если бы речь шла о пустяках?
— Скальд, ты никогда не был воином, — почти благодушно сказал Король Волков. — Стратегия не самая сильная твоя сторона. Попробуй рассмотреть свое предположение с обратной стороны. Магнус отчаянно хочет, чтобы решение Никейского Совета было отменено. Он жаждет получить позволение продолжать свои колдовские игры и заниматься нечистой магией. Поэтому он выдумывает угрозу, о которой пытается нас предупредить, и повод выбирает настолько значительный, что мы должны будем его простить и устранить все препятствия. Угроза должна быть до того немыслимой, что нам осталось бы только благодарить его и признать, что он был прав с самого начала. Всегда. Вот таков его замысел.
— А вам известно, что это была за немыслимая угроза? — спросил Хавсер.
— Магнус заявил, что великий Хорус готов восстать против Империума, — сказал Русс. — По твоему лицу, Ахмад Ибн Русте, я вижу, что и ты сознаешь, насколько смехотворно это звучит.
Хавсер обернулся к Хельвинтру, но закрытое маской лицо жреца оставалось непроницаемым.
— Великий лорд, Король Волков, — снова заговорил Хавсер, — это не первое предупреждение относительно Воителя. Прошу вас…
— Наш скальд имеет в виду инцидент с Эадой Хельвульфом, мой лорд, — вмешался Хельвинтр.
— Мне о нем известно, — кивнул Русс. — Должен признать, пример довольно убедительный. Но опять давайте рассмотрим стратегию. В той ситуации непосредственно подле тебя, признанного проводника вражеской силы, был обращен и заражен один из наших годи. И конечно, бедняга Хельвульф перед смертью бормочет все ту же грандиозную ложь. Из уст дополнительного источника история Магнуса должна звучать еще более правдоподобно.
Русс снова заглянул в глаза Хавсера.
— Истина в том, что Магнус отчаянно пытается провести кампанию по дезинформации, чтобы поддержать свой обман, и я в этом убедился. Ему нет необходимости отвечать через тебя, скальд. Он уже ответил.
Король Волков повернулся к Хельвинтру и остальным Астартес:
— Уведите его, но держите при себе вплоть до самого прибытия. Я хочу, чтобы канал связи с братом оставался открытым. Бедный мой брат. Пусть он видит, как мы идем. Пусть знает, что просить о милосердии никогда не поздно.
— Мой лорд, — заговорил Хавсер, — что же теперь будет?
— Что теперь? — повторил Леман Русс. — Теперь Просперо сгорит.