Собрание сочинений. Логово белого червя

Джозеф Пейн Бреннан Павильон

Летом в пляжном павильоне было не протолкнуться. Отдыхающие целыми толпами прогуливались по дощатому настилу, поднимаясь по нему в павильон или спускаясь на пляж; вбегали и выбегали из многочисленных кабинок на сваях, — одним словом, шагу негде было ступить.

Зато в холодные месяцы года огромное здание павильона и прилегающий к нему пляж пустовали. И только студеный зимний ветер с моря страшно завывал под крышей заброшенного павильона. Иногда бурливые волны с разбегу накатывались на дощатый настил и водоворотом кружились вокруг основания свай. Свет зажигался лишь в немногих раздевалках, ближних к выходу. Но летом это было и не нужно. Яркие лучи солнца свободно проникали сквозь деревянную решетчатую крышу, создавая внутри приятное, приглушенное освещение. Однако в хмурые дни зимней непогоды в холодном и сыром павильоне царил сумрак, наполненный жуткими смутными тенями. Ни один человек в здравом уме не отважился бы пойти в такое место.

Кроме Найлса Глендона. Он вполне сознавал, что делает, когда однажды ненастным февральским вечером отправился в павильон. У него были на то свои причины.

В последний раз Глендон наведывался в павильон четыре месяца тому назад и при довольно необычных обстоятельствах. В тот раз он приехал туда со своим давним приятелем Куртом Резингером. Правда, у Курта попросту не было выбора. Обмякшее, с багровым лицом, тело Курта всю дорогу до пляжа провалялось в багажнике машины, а на горле все еще рдели следы пальцев его друга, который сидел за рулем этой самой машины.

Курт свалял дурака, отказав Найлсу дать взаймы всего-навсего пять сотен долларов. Неблагодарный! А он-то столько раз выручал Курта! Зато когда он, Найлс, попал в переплет, то Курт и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь. Перестал даже бывать у него, будто и не знакомы вовсе. Сколько можно было терпеть!

В конце концов Курт все же согласился, хоть и неохотно, встретиться с Найлсом на перекрестке недалеко от пляжа — как раз на полпути друг от друга. При встрече Курт, однако, наотрез отказался дать ему денег и заявил, что отныне их дружбе конец.

Бледный от ярости, Найлс с трудом овладел собой. Когда они уже попрощались, машина Курта вдруг забарахлила. Найлс весь кипел от гнева, но, не подавая виду, предложил подвезти того до дома. На пустынной дороге, уже отъехав от перекрестка, Найлс повторил свою просьбу одолжить ему деньги. И снова Курт отказал ему, и тогда ярость, клокотавшая в Найлсе, выплеснулась наружу. Он внезапно затормозил, повернулся и, схватив Курта за горло, безжалостно задушил его.

В бумажнике убитого Найлс нашел восемьдесят долларов, что было весьма кстати. Потом он запихнул труп в багажник и поехал к пляжному павильону. День выдался холодным и дождливым, и огромное здание пустовало. Пляж был безлюден. Прихватив из машины небольшую лопату, Найлс затащил тело своего бывшего друга в павильон и закопал его в песке у свай. Летом, конечно, люди как всегда ринутся на пляж и начнут расхаживать по настилу всего в шести-семи футах над могилой. Но трястись от страха, что тело обнаружат, нелепо. Кому захочется слезать с настила и рыться в сыром песке?

Однако этой зимой на море близ берега свирепствовали страшные бури. Из газет Найлс узнал, что на побережье обрушились громадные волны, неся разрушение береговым постройкам. Найлсу сразу представилось, как с моря хлынули огромные массы воды и устремились под настилы пляжного павильона. Возможно, часть песка оказалась смыта кипящими волнами. Не исключено, что они потревожили и скромное место упокоения его старого приятеля Курта…

Найлс особо не переживал, когда ехал на пляж этим сумрачным вечером в конце февраля. Во-первых, никто его не подозревал. После исчезновения Курта его, конечно, допрашивали — как, впрочем, и всех друзей Курта, — но допрос был так себе, простая формальность. Никто не видел, как он встречался с Куртом на перекрестке, на пляже его тоже не видели. Тщательно расследовав дело, полиция стала склоняться к выводу, что Курт, очевидно, покончил самоубийством. Найлс, естественно, всячески старался незаметно поддерживать эту мысль.

Ну а если зимние штормы все же потревожили песчаную могилу его закадычного друга, то ее легко можно восстановить. Раньше апреля у павильона все равно никто не появится. Так что вряд ли его заметят там в такой сырой и ветреный февральский день.

Найлс оказался прав: дорога к пляжу была пустынна, а вблизи павильона, где он остановил машину, не было ни души.

Он вышел из машины и поразился, когда сильный порыв ветра едва не сбил его с ног. Он поежился от промозглого пронизывающего холода.

Пляж являл собой удручающую картину заброшенности. Небо сплошь застилали черные тучи, вдалеке огромные свинцовые волны с грохотом ударялись о прибрежный песок. На линии прибоя шевелилась спутанная масса зеленых водорослей, выброшенных морем во время шторма.

И пока Найлс стоял так и смотрел, откуда-то из насупленных туч сорвалась одинокая чайка и стала внимательно и злобно разглядывать его. Найлс посчитал это дурным знаком. Вздрогнув, он поспешил к павильону.

Поднимаясь по настилу, Найлс заметил, что многие деревянные планки сорваны ветром и волнами. Некоторые держались на одном-двух гвоздях; другие, оторвавшись окончательно, валялись на песке рядом с настилом. Найлс с тяжелым сердцем вошел в темное здание.

Его шаги гулким эхом отдавались по дощатым настилам. По мере того, как он продвигался в глубь сумрачного помещения, он все больше жалел о том, что вообще приехал сюда. Здесь казалось еще холоднее, сырее и мрачнее, чем снаружи. Все здание напоминало Найлсу громадный жуткий склеп.

Беспокойно оглядываясь на скрип полуоткрытых дверей кабинок, он застыл от ужаса, когда вдруг заметил торчащую из-под одной двери пару теннисных туфель. В них, разумеется, не было ничьих ног. Скорее всего, туфли еще с прошлого года оставил какой-нибудь забывчивый любитель поплавать, и Найлс разозлился на себя за свой глупый страх.

Он пошел дальше. Но то, что он увидел вскоре в глубине здания, наполнило его сердце дурными предчувствиями. Дощатые настилы во многих местах провалились, а это значило, что море определенно побывало здесь.

Перегнувшись через легкие перильца, он рассматривал врытые в песок сваи, на которых держалось все здание. Они показались ему достаточно прочными, но песок внизу был мокрым, а кое-где остались даже лужи. Поверхность песка казалась вся изрытой: там холмики, здесь промоины.

Найлс встревожился. Он поспешил назад взять из машины лопату, кляня себя за то, что не захватил ее сразу. Когда он чуть ли не бегом возвращался по пляжу в павильон, брызги от разбившейся о берег высокой волны ударили его по лицу. Чертыхнувшись, Найлс вытер рукавом щеку.

В павильоне он внимательно огляделся вокруг, чтобы найти нужное место. По всей длине павильона тянулись параллельно друг другу пять дощатых настилов. Найлс точно знал, где закопал друга. Он тогда специально запомнил точное место — так, на всякий случай. Курт лежит в песке у основания одиннадцатой сваи вдоль второго настила слева, если стоять спиной к выходу.

Найлс порадовался своей предусмотрительности и поспешил ко второму настилу. У одиннадцатой сваи он остановился, подлез под перила и спрыгнул на мокрый песок.

Внизу было еще холоднее. Сейчас он бы не отказался поработать лопатой, чтобы согреться. Глупо было так волноваться! Как раз в этом месте песок, похоже, остался нетронутым. Для полной уверенности он, конечно, покопает здесь. Убедится, что труп на месте, а потом снова зароет его. Утопчет песок и уедет.

Найлс принялся усердно копать и вскоре углубился в песок на два фута. Песок легко поддавался. Еще какой-то фут, и лопата уткнется в то, что он ищет.

Не сомневаясь в успехе, Найлс углубился еще на фут. Теперь он копал осторожнее, с суеверным страхом ожидая глухой звук, когда лопата заденет останки погребенного. Но глухого звука все не было. В яму стала медленно просачиваться морская вода, и только.

Найлс вспотел. Он заглянул в темную яму. Может, за зиму труп ушел глубже? Тело просто продавило своей тяжестью мокрый песок, и теперь оно лежит на пару дюймов ниже, чем раньше. Пожалуй, именно так все и было.

Успокаивая себя таким образом, он снова взялся за лопату. Но, углубившись еще на фут, он ничего, кроме песка, не нашел. Только теперь вода заполняла яму еще быстрей. У него засосало под ложечкой. Выбравшись из ямы, он дико огляделся вокруг. Если трупа тут нет, тогда где он? Волны могли смыть только часть песка. Но ведь не весь же песок! А что, если весь?

Найлс схватил лопату и принялся блуждать среди свай. Он продвигался согнувшись, внимательно глядя по сторонам, но в таком неясном свете что-либо различить было почти невозможно. Внезапно позади раздался шум. Найлс в страхе оглянулся. В груди гулко заколотилось сердце. Причиной шума оказалась покосившаяся доска, которая хлопала по верхушке одной из свай.

Через десять минут напрасных поисков Найлс решил, что просто ошибся. Он, наверное, зарыл Курта под третьим настилом слева, а не под вторым; или у десятой сваи, а не у одиннадцатой.

Что ж, стоит попробовать. Скорее всего, он перепутал сваи, а не настилы, так что лучше вернуться ко второму настилу и копать у основания десятой сваи.

Найлс выкопал яму глубиной в четыре фута, и опять ничего. Он задрожал. Он выбрался из ямы, которая на этот раз очень быстро заполнилась водой, и безумным взглядом осмотрелся по сторонам. Где же труп? Неужели он ошибочно запомнил место? Или…

Он с трудом взял себя в руки, чувствуя, что еще немного — и он закричит. Он попробует еще раз, только теперь у одиннадцатой сваи под третьим настилом. Не исключено, что в этих потемках — а в октябре было уже довольно темно — он просто неправильно посчитал настилы.

Тщательно засыпав две выкопанные им ямы, Найлс вырыл еще одну, и снова его лопата ни во что не уткнулась.

Найлс бросил копать и вылез из ямы. Мокрый от пота, он стоял у ее края и тяжело дышал. Внезапно он вздрогнул. А что, если его приятель был еще жив, когда очутился в своей песчаной могиле? Может, от холода и сырости тот пришел в себя? И выкарабкался наружу? Да нет, все это вздор. Хотя… кто попадает в подобный переплет, способен на все. К тому же песок — это тебе не твердая земля, он легкий, рассыпчатый.

От одной этой мысли Найлса охватил ужас. В безумном, неизъяснимом страхе он заметался между сваями. А потом он словно взбесился. Он выкрикивал имя друга, проклиная того и требуя, чтобы он показался.

Под крышей страшно и пронзительно завыл внезапно налетевший ветер; захлопали двери кабинок, задребезжали перила. С гребня нарастающего прилива сорвались пенные волны и заплясали на наружных настилах.

Море вздымалось все выше, и вскоре соленые волны стали заливать песчаный пол павильона.

Найлс ничего не замечал. Уже по щиколотку в воде, он метался под настилами в сумеречном свете, словно исполинский хорек, который преследует неуловимого зайца. Он вел себя как помешанный, замахиваясь лопатой на тени и вглядываясь в темные промежутки между сваями, будто видел там врагов, сжимающих вокруг него кольцо.

— Ты прячешься от меня, черт бы тебя побрал! — кричал он. — Я знаю, ты здесь! Я все равно найду твой паршивый труп! Я знаю, ты здесь! Ты здесь!

Он бесновался так и орал, не замечая, что вода плещется уже у самых коленей и поднимается выше. Наконец он замолчал и в изнеможении прислонился к свае.

И тут он увидел Курта. Тот плыл к нему, мирно покачиваясь на воде, из самого дальнего и темного угла павильона, где сваи стоят почти вплотную друг к другу; на их фоне труп был едва различим. Подталкиваемый приливом, Курт скользил по воде лицом вверх и ухмылялся, слабо фосфоресцируя; вытаращенные глаза закатились, и виднелись одни белки.

Только что Найлс был готов изрубить труп на мелкие кусочки, если отыщет его. Но сейчас, когда он воочию увидел мертвое тело, Найлс оцепенел. На полуразложившемся лице его бывшего друга застыла отвратительная безгубая улыбка. Медленно кружась, мертвец приближался к Найлсу. Сердце его сжалось от томительного страха, вытесняющего все остальные чувства. В эту минуту Найлс желал одного: бежать отсюда сломя голову.

Из горла вырвался хриплый, дикий вскрик. Наполовину обезумев, Найлс подпрыгнул, ухватился за деревянный настил у себя над головой, но не удержался и с шумным плеском упал в воду. Его нога застряла между двумя соседними сваями. Найлс судорожно изогнулся в воде, пытаясь выдернуть ногу. Раздался треск. Его пронзила адская, нечеловеческая боль, на миг заглушившая даже страх. В глазах потемнело. Найлс закричал, и рот тут же заполнился соленой морской водой.

Он бился, будто загарпуненная рыба на мелководье. Боль в ноге была невыносимой, но теперь, когда первый, самый жгучий болевой шок прошел, он осознал весь ужас своего положения.

Найлс не мог пошевелиться от боли, а вода теперь прибывала очень быстро. А тут еще этот мертвец, с кошмарной улыбкой на лице и безжизненными белыми глазами, снова подплывал к нему.

Прилив все ближе подталкивал труп к Найлсу, и чудовищный, леденящий ужас сковал его. Найлс забыл даже о нестерпимой боли в ноге; забыл, что вода вот-вот накроет его с головой. Он с содроганием ждал, когда страшный мертвец коснется его, и терзался своим бессилием избежать этого.

Курт приблизился почти вплотную, и Найлс резко отшатнулся от него. От этого движения сломанную ногу окончательно заклинило между сваями, а сам он опрокинулся на спину.

Боль и страх оглушили его. Он внезапно ощутил сильную слабость. Почти теряя сознание, он погрузился под воду.

Найлс вдруг понял, что тонет, но было уже поздно. На короткий миг ему удалось высунуть голову из воды, но силы оставили его, и он рухнул обратно. Некоторое время он судорожно извивался в воде. Наконец к поверхности побежала струйка мелких пузырьков и растаяла.

Вода все прибывала. Вскоре прилив выполнил то, что не удалось Найлсу, когда тот в недобрую минуту подпрыгнул к настилу. Вода подняла его сломанную ногу между сваями, и он тихо всплыл — так же, как всплыл потревоженный штормом труп Курта Резингера, застрявший между сваями в дальнем углу павильона.

Стало совсем темно. Выл ветер, прилив все нарастал. Среди свай на дне черного, как могила, павильона скользили и кружились, подскакивая на воде, словно мячики, и кивая друг другу, две нелепые человеческие фигуры, два старых приятеля.