Собрание сочинений. Бойся Кошек

Уильям Уинтл ЧЕРНАЯ КОШКА

Если на свете и существовало животное, к которому Сидней питал особо острую неприязнь, то им, несомненно, являлась кошка. И ведь нельзя было сказать, чтобы он не любил животных. Так, он с неизменной любовью относился к старой охотничьей собаке, некогда жившей у него, однако как-то так получилось, что именно кошки пробуждали в нем самые порочные, можно сказать, даже низменные чувства. Ему постоянно казалось, что если он уже появлялся на свет в какой-то иной жизни, то наверняка представал в ней в образе мыши или птицы, а потому, если можно так выразиться, унаследовал от них инстинктивный страх и ненависть по отношению к врагу своего далекого прошлого.

Присутствие кошки оказывало на него поистине странное воздействие. Поначалу его словно охватывало волной неподдельного отвращения. Перед глазами постоянно маячил злобный взгляд животного; он пристально вслушивался в окружавшие его звуки, пытаясь различить среди них характерную кошачью поступь; когда же он мысленно представлял себе, как к нему приближается пушистый, мохнатый зверь, то тут же невольно вздрагивал и готов был бежать, куда глаза глядят.

Однако подобные эмоции довольно скоро уступали место совершенно иному чувству — зачарованного восхищения. Он буквально всей душой тянулся к существу, являвшемуся источником его беспричинного страха, подобно тому, как принято считать (хотя и совершенно ошибочно), что птица тянется к околдовавшей ее змее. Ему хотелось погладить животное, ощутить ладонью, как трется о нее его голова; и все же одно лишь представление о том, что в данный момент делает этот пушистый зверь, ввергало его в состояние неописуемого ужаса.

Чем-то это походило на болезненное влечение, когда человек находит истинное блаженство в причинении себе самому физической боли. А затем наступал период острого, пронзительного, не поддающегося никакому сравнению страха. Как бы Сидней не пытался скрыть это ощущение, но он смертельно боялся оставаться в одном помещении с кошкой. Изо дня в день с неизменной настойчивостью он старался преодолеть в себе это чувство, однако всякий раз терпел поражение. Все его естество словно восставало против всем известного дружелюбия домашних кошек, отвергало их пресловутую робость и застенчивость и сокрушало распространенные суждения относительно того, что они физически не способны причинить серьезный вред взрослому и сильному человеку. Однако все это оказалось бесполезным — он боялся кошек, и отрицать это не имело никакого смысла.

В то же время Сидней отнюдь не считал себя их лютым врагом, а потому никогда в жизни даже пальцем не тронул бы ни одной из них. Вне зависимости от того, сколь сладок был его сон, потревоженный ранним утром вокальными упражнениями объятых любовной истомой усатых злодеев, ему и в голову не могла прийти мысль запустить в них чем-нибудь увесистым. Зрелище оголодавшего кота, оставленного на произвол судьбы уехавшим в отпуск хозяином, переполняло его сердце чувством обостренной жалости, в чем-то походившим на жгучую боль. Он с неизменной регулярностью делал взносы в фонд приюта для бездомных кошек. Таким образом, если давать характеристику его отношению к этим животным, то следовало бы признать, что оно отличалось крайней непоследовательностью и противоречивостью. Однако от правды все равно не уйти — он действительно недолюбливал и опасался кошек.

Возможно, подобная одержимость отчасти подпитывалась тем обстоятельством, что Сидней предпочитал вести во многом праздный образ жизни. Если бы его мозг был чаще занят какими-то неотложными делами, то со временем, скорее всего по достижению зрелого возраста, он смог бы преодолеть свою страсть. Однако положение состоятельного человека и унаследованная от предков неприязнь к любой физической работе, требующей приложения значительных усилий, а также пара-тройка увлекательных хобби, в мягкой и успокаивающей форме заполнявших его время, никак не позволяли ему окончательно избавиться от этих навязчивых фантазий. Между тем опыт учит нас, что те или иные причуды или капризы, если их определенным образом поощрять и поддерживать, со временем начинают навязывать хозяину собственную волю. Именно такая участь и постигла беднягу Сиднея.

В то время он занимался подбором материалов для своей книги, посвященной конкретному периоду жизни Древнего Египта, что предполагало довольно усердное изучение коллекций Британского и других музеев, равно как и поиск в букинистических магазинах редких книг по данной теме. Периодически освобождаясь от подобной деятельности, он возвращался к себе домой — в старинный особняк, который, как и большинство других обветшалых домов такого рода, являлся для соседей объектом многочисленных загадочных историй и пересудов. Например, считалось, что некогда — хотя при этом и не конкретизировалось, когда именно, — там произошла зловещая трагедия, и с тех пор в доме, естественно, поселились приведения, время от времени дающие о себе знать.

Среди местных распространителей слухов особенно почиталось туманное словечко «нечто», поскольку оно позволяло включать в себя бесчисленную массу неточных воспоминаний и туманных утверждений. Возможно, сам Сидней пребывал в полном неведении относительно того, какого рода слава закрепилась за его домом, поскольку обычно вел уединенный образ жизни и почти не контактировал с соседями. Но если даже эти россказни и достигали его ушей, то он все равно не подавал виду, либо и вправду относился к ним с полнейшим безразличием. Если не считать досадной истории с его антикошачьими настроениями, то в целом он отличался весьма уравновешенной психикой и едва ли оказался бы подверженным воздействию каких-то вымышленных или хотя бы недостаточно проверенных фактов.

С учетом всего этого тайна, окружавшая его безвременную кончину, вызвала крайнее изумление в кругу его друзей, а ужас, сопровождавший последние дни его жизни, получил лишь частичное освещение, да и то благодаря обнаруженному дневнику и другим бумагам, которые и послужили основой для этого рассказа. Многие обстоятельства продолжают оставаться весьма смутными и пока недоступными для сколько-нибудь убедительного прояснения, поскольку единственный человек, который мог бы пролить дополнительный свет на эту таинственную историю, увы, уже покинул нас, а потому в своем повествовании нам придется опираться лишь на весьма фрагментарные и, соответственно, неполные записи.

Создается впечатление, что за несколько месяцев до своей кончины Сидней сидел у себя в саду и что-то читал, когда его взгляд упал на небольшой ком земли, очевидно, оставленный садовником рядом с дорожкой. В общем-то, в нем не было ничего необычного, и все же этот комок земли странным образом привлек к себе его внимание. Он попытался было продолжить чтение, однако эта самая обычная кучка земли продолжала притягивать к себе его внимание. Мысли его то и дело возвращались к этому объекту, а взор то и дело соскальзывал на загадочный комок. Сидней был не из тех людей, кто с легкостью позволил бы мыслям рассеиваться подобным образом, а потому упорно продолжал попытки сосредоточиться на книге. Но это была уже настоящая борьба, и он в конце концов сдался. Он вновь поднял взгляд на ком земли — на сей раз с некоторым любопытством, — как на причину своей столь нелепой заинтересованности.

Вскоре он окончательно пришел к выводу, что причин интересоваться предметом вроде бы не было, однако тут же замер на месте, поняв, что таковые все же существуют. Дело в том, что земляной комок в точности воспроизводил очертания тела черной кошки, причем готовой в любой момент броситься на него! Сходство и в самом деле было поразительным, поскольку как раз в том месте, где у нормальной кошки должны были бы находиться глаза, в сгустке земляной массы желтели два небольших кусочка галечника.

В первое мгновение Сидней почувствовал такое же отвращение и страх, как если бы перед ним оказалась настоящая черная кошка, но затем резко поднялся — земляной ком сразу же утратил сходство с живым созданием кошачьей породы. Он снова сел и рассмеялся над абсурдностью посетившей его мысли, хотя в душе все же осталось какое-то ощущение беспокойства и смутного страха. В общем, ему все это явно не понравилось.

Где-то недели через две он рассматривал новые образцы египетского антиквариата, попавшие в руки знакомого лондонского специалиста. Большинство из них принадлежали к уже знакомым разновидностям и особого интереса у него не вызывали, хотя изредка попадались и весьма занятные образцы, которые он принялся изучать с большой тщательностью. Особо его заинтересовали дощечки из слоновой кости, на которых, как он рассчитывал, могли сохраниться слабые следы древней письменности. Если бы это оказалось так, то находка стала бы подлинным открытием, поскольку частные послания подобного рода всегда представляли собой большую редкость и могли пролить дополнительный свет на подробности личной жизни людей той эпохи, обычно не находившие отображения в клинописных надписях на каменных памятниках.

С головой окунувшись в это занятие, он испытал чувство неописуемого ужаса, которое стало медленно овладевать им, и он словно впал в состояние сна наяву, имевшего большое сходство с самым настоящим кошмаром. Ему вдруг почудилось, что он гладит громадную черную кошку, которая буквально на глазах увеличивалась в размерах, покуда не превратилась в настоящего исполина. Ее мягкий мех густой массой окутывал его пальцы, обвивая их подобно бессчетному числу шелковистых живых змеек, а кожа испытывала жгучую боль от огромного количества крошечных укусов ядовитых зубов. Поначалу зверь тихонько мурлыкал, но постепенно его урчание стало усиливаться, пока не переросло в грохот оглушительного водопада, затмившего собой все его остальные ощущения. У него было такое чувство, будто он погружается в пучину неотвратимой катастрофы, когда, собрав остатки сил, все же напрягся и вырвался из оков колдовского заклятья.

В то же мгновение он обнаружил, что его ладонь машинально поглаживает маленькую и пока еще не развернутую мумию какого-то животного, которое при ближайшем рассмотрении оказалось кошкой.

Следующий инцидент, о котором он посчитал необходимым сделать соответствующую запись, приключился несколько дней спустя. Поздно вечером он в привычной для себя манере улегся в постель и тут же крепко уснул. Где-то под утро Сидней увидел довольно тревожный сон, очень похожий на ночной кошмар, который обычно встречается в детском возрасте. Где-то далеко в небе внезапно стали увеличиваться две звезды; параллельно с этим усиливалось их сияние, и вскоре он заметил, что они с невероятной скоростью летят ему навстречу. Сидней понимал, что пройдет еще несколько мгновений и они поглотят, растворят его в море света и пламени.

Звезды продолжали приближаться, чуть растягиваясь и раскрываясь, словно гигантские пылающие бутоны, и излучая все более слепящий, искрящийся свет, а затем, зависнув почти у него над головой, внезапно превратились в два громадных светящихся кошачьих глаза, переливающихся желтовато-зеленым сиянием.

Он с криком вскинулся в постели, мгновенно проснулся и сразу же увидел сидевшую на подоконнике огромную черную кошку, которая угрюмо всматривалась в него своими блестящими желтыми глазами. Прошло еще несколько мгновений, и кошка бесследно исчезла.

Самым загадочным во всей этой истории было то, что забраться на такой подоконник можно было, лишь имея крылья, — кошка попросту не смогла бы на него вкарабкаться. Более того, при последующем осмотре сада он не обнаружил под окном ничего такого, что хотя бы отдаленно могло походить на следы ее недавнего присутствия.

Дата следующего приключения осталась не до конца выясненной, поскольку запись о нем Сидней сделал с явным запозданием. Можно было лишь предположить, что это случилось через несколько дней после ночного кошмара. Сиднею зачем-то понадобилось подойти к стоявшему в комнате запертому шкафу — в нем хранились старинные рукописи и другие ценные бумаги, а ключ от шкафа постоянно находился при нем. Насколько он помнил, на протяжении последнего месяца он ни разу не заглядывал в него, но затем ему понадобилось, видимо, просмотреть серию записей, имевших отношение к его любимому занятию. Едва открыв створки шкафа, он сразу почувствовал незнакомый и довольно странный запах — не то, чтобы мускусный, но определенно смахивавший на какое-то животное, возможно, даже кошачий. Взгляд Сиднея тотчас же застыл на месте, а сам он испытал крайнее раздражение при виде того, что все бумаги в шкафу пребывали в полнейшем беспорядке. Разрозненные листы попали в щели между полками и стенками, а на переднем плане лежала бесформенная, словно умышленно развороченная бумажная груда.

Приглядевшись, он все же обнаружил, что некое подобие формы у этой кучи все же было, и она чем-то напоминала птичье гнездо: по краям кольцеобразного утолщения высовывались концы листов бумаги, а в центре имелось нечто, похожее на округлую лунку. Со стороны можно было подумать, будто там действительно лежала птица или какое-то иное животное, уютно свернувшееся в клубок и безмятежно спавшее, причем по размерам оно в точности соответствовало габаритам кошки.

Сидней почувствовал слишком острую досаду при виде подобного беспорядка, чтобы в данный момент предаваться анализу столь специфической формы бумажной кипы, однако эта особенность, наконец, дошла до его сознания, когда он принялся наводить в шкафу порядок. Некоторые из бумаг были чем-то слегка испачканы, а при ближайшем рассмотрении он обнаружил на рукописях налипшие черные волоски, очень похожие на кошачью шерсть.

Примерно неделю спустя он вернулся домой позже обычного — его задержало заседание научного общества, членом которого он являлся. Сидней уже вынимал из кармана цепочку с ключами, чтобы открыть входную дверь, когда почувствовал, что что-то прикоснулось к его ноге. Он посмотрел вниз и ничего не увидел, но уже через мгновение снова ощутил аналогичное прикосновение. На сей раз ему показалось, что он заметил черную тень, неподвижно застывшую рядом с его правой ногой. Приглядевшись внимательнее, Сидней толком ничего не разобрал, однако, заходя в комнату, в очередной раз ощутил чье-то мягкое касание, скользнувшее по брючине.

Ненадолго задержавшись в прихожей, чтобы снять плащ, он краем глаза заметил слабую и легкую тень, которая будто бы взметнулась вверх по лестнице. Это определенно была всего лишь тень, а не что-то материальное и плотное, поскольку свет горел достаточно ярко и он все вокруг себя видел вполне отчетливо. Однако вокруг него не было никаких движущихся предметов, которые могли бы отбросить такую тень; более того, в том, как она передвигалась, определенно было что-то кошачье.

Следующие записи в дневнике Сиднея, судя по всему, также были посвящены этому странному явлению, поскольку они представляли собой перечень словно бы случайных совпадений, а сам по себе тот факт, что он посчитал нужным их отметить, лишний раз подчеркивал силу постигшей его одержимости. Взяв из словаря английского языка цифровые значения букв, составляющих слово КОШКА, он сложил их и получил число двадцать четыре, после чего стал перечислять случаи, когда это число имело самое непосредственное отношение к его жизни.

Получалась довольно интересная картина. Родился он двадцать четвертого числа в доме номер двадцать четыре; матери его в то время было двадцать четыре года. Когда ему самому исполнилось столько же, скончался его отец, оставивший сыну солидное наследство. Было это ровно двадцать четыре года назад. Когда он в последний раз подсчитывал свои капиталы, то обнаружил, что, не считая стоимости земли и домов, они составляли примерно двадцать четыре тысячи фунтов. В течение трех различных периодов времени живя в трех разных городах, он всякий раз останавливался в домах под номером двадцать четыре — это было также номером его теперешнего дома. Более того, номер его читательского билета в читальном зале Британского музея оканчивался также двойкой и четверкой, а его доктор и адвокат проживали в домах, имевших порядковый номер двадцать четыре.

Он сделал еще несколько аналогичных пометок, однако все они имели несколько надуманный характер и в данном рассказе едва ли заслуживают особого упоминания. Весь этот перечень завершался довольно-таки зловещим вопросом: «Закончится ли все это также числом двадцать четыре?»

Вскоре после того, как были сделаны эти записи, произошло одно довольно серьезное событие, также заслужившее упоминания в его дневнике. Однажды вечером Сидней спускался по лестнице, когда в одном из слабо освещенных ее углов он заметил нечто, при ближайшем рассмотрении казавшееся кошкой. С привычной неприязнью к этим животным он невольно отпрянул назад, однако, присмотревшись, обнаружил, что это была лишь тень, падавшая от какой-то резной детали верхней части лестницы. Он невольно рассмеялся и отвернулся, но в тот же момент заметил, что тень действительно шевельнулась! Спускаясь по ступеням, он дважды спотыкался, опасаясь наступить на воображаемую кошку, но уже через долю секунды действительно опустил ногу на что-то мягкое, резко отскочившее в сторону. Качнувшись, он всем телом грохнулся на пол и довольно сильно ушибся.

Встав на ноги при помощи подоспевшего слуги, Сидней доковылял до библиотеки и там обнаружил, что брюки чуть повыше щиколотки порваны. Странным, однако, было то, что, как он выяснил, в ткани брючины зияли три параллельных вертикальных разрыва — в точности такие, какие могли быть оставлены кошачьими когтями. Острая боль не помешала ему присмотреться повнимательнее, и он обнаружил три глубокие царапины, своим расположением в точности соответствовавшие разрывам на брючине.

На полях страницы, где находилась запись об этом инциденте, он позже приписал несколько слов: «Эта кошка несет в себе порок», а тональность последующих записей в дневнике и некоторых писем, помеченных близкими датами, со всей очевидностью указывала на то, что все его помыслы в те дни несли на себе более или менее явный отпечаток смутного, но определенно недоброго предчувствия.

На следующий день произошло еще одно незначительное, но столь же тревожное событие. Нога у Сиднея все еще побаливала, и он решил весь день поваляться на диване с любимой книгой в руках. Где-то в третьем часу пополудни он услышал слабый приглушенный удар, словно от приземления кошки, прыгнувшей с достаточно приличной высоты. Он поднял взгляд и действительно увидел притулившуюся на подоконнике черную кошку с пылающими глазами; прошла еще доля секунды, и она спрыгнула в комнату. Но пола при этом так и не достигла, а если это и случилось, то она определенно прошла сквозь него. Он видел, как она прыгнула, видел ее словно застывшей в середине полета, видел, как она вот-вот должна была опуститься на пол, и вот — ее нигде нет!

Ему очень хотелось поверить в то, что все это — лишь оптический обман, иллюзия зрительного восприятия, однако наперекор подобному допущению стоял нелепый, но непреложный факт, заключавшийся в том, что в своем прыжке с подоконника кошка задела цветочный горшок — и вот он лежит на полу, разбитый и являющийся неопровержимым свидетельством всего происшедшего.

На сей раз Сидней не на шутку испугался. Плохо, когда тебе мерещатся разные вещи, не имеющие под собой реальной основы, но гораздо хуже, если подобное происходит в действительности, хотя с очевидностью противоречит общепринятым законам природы. В данном случае разбитый цветочный горшок явно указывал на то, что если черная кошка представляла собой всего лишь то, что мы за неимением более подходящего определения привыкли называть привидением, то это было привидение, способное вызывать вполне осязаемые физические последствия. Если оно могло свалить цветочный горшок, то определенно способно царапаться и кусаться — а перспектива быть атакованным кошкой из какого-то иного пространства всегда является такого рода идеей, с которой очень трудно смириться.

Вне сомнения, у Сиднея теперь были вполне реальные основания для опасений. Мифическая кошка — или как кому будет угодно называть это существо — в некотором смысле слова набирала силу и уже могла в более открытой и действенной форме заявить о своем присутствии и жестокости.

В ту же ночь это нашло свое яркое подтверждение. Сиднею приснилось, будто он гулял по зоопарку, когда из клетки вырвалась зловещего вида черная пантера и кинулась на него. Удар откинул его назад, сбил с ног, а затем зверь прижал его к земле своей громадной массой. Когти животного тянулись к его горлу, а яростные желтые глаза вперились ему в лицо — и в этот момент ужас происшедшего неожиданно положил конец кошмару, и он проснулся. Пока сознание медленно возвращалось к нему, он и в самом деле ощущал на груди огромную тяжесть, а открыв глаза, заглянул прямо в глубину двух пылающих желтых огней, словно впаянных в бархатно-черную морду.

Кошка соскочила с кровати и в едином прыжке скрылась за окном. Но рамы его были закрыты, и Сидней не услышал звука разбиваемого стекла. Заснуть в ту ночь ему так больше и не удалось, хотя утром его ожидало новое потрясение. На подушке он обнаружил несколько небольших пятен крови, а внимательный осмотр перед зеркалом выявил две группы крошечных ранок на шее. Размерами они едва превосходили булавочные уколы и были расположены двумя полуокружьями, по одной на каждой стороне шеи — в точности такие, какие могли остаться, как если бы кошка пыталась спереди обеими лапами сжать его шею.

Эта была последняя запись, сделанная в дневнике Сиднея, хотя из содержания ряда написанных им в тот день писем можно было сделать вывод о том, сколь серьезно он оценивал сложившуюся ситуацию. В них он отдавал инструкции своему душеприказчику и обговаривал некоторые детали по ведению его дел очевидно, предвидя свой близкий конец.

Что именно случилось во время финального акта той трагедии, оставалось загадкой, и можно было лишь догадываться по оставшимся следам, однако не вызывал сомнения тот факт, что в свои последние минуты он пережил поистине дикий кошмар.

В ту ночь управляющий дома неожиданно проснулся от странного шума, который, по его словам, очень походил на рычание разъяренной кошки; горничная же, комната которой располагалась как раз над спальней Сиднея, утверждает, что во сне ей послышалось, будто хозяин один или два раза вскрикнул.

Когда утром в обычное время в дверь спальни Сиднея постучали, он не откликнулся; сразу же выяснилось, что дверь заперта изнутри. Управляющий вызвал подмогу, и замок сломали. Хозяин дома сидел на корточках на полу, прислонившись спиной к стене напротив окна. Ковер был пропитан кровью, а причина смерти сомнений не вызывала. Горло несчастного было разорвано с обеих сторон, а обе сонные артерии попросту измочалены. Насколько можно было судить по общей картине происшествия, Сидней лежал в постели и подвергся нападению во сне, поскольку все белье было залито кровью. Очевидно, он сел в кровати, чтобы отразить атаку неведомой твари. Выражение безумного ужаса на его искаженном лице, по словам очевидцев, невозможно было передать словами.

И окна, и дверь в комнате были наглухо закрыты, а потому оставалось загадкой, каким образом напавшее на него существо проникло в спальню, хотя можно было предположить, как оно ее покинуло. На полу остались отпечатки ног гигантской кошки, которые вели от трупа к противоположной стене — и там обрывались. Обратно кошка не возвращалась, но до сих пор так и неизвестно, прошла ли она сквозь стены, или же попросту растаяла в воздухе. Таинственным образом она забралась в спальню и столь же загадочно исчезла, а в промежутке между этим совершила свое кровавое деяние.

По странному совпадению трагедия произошла как раз в сочельник — двадцать четвертого декабря.