Собиратели осколков

03h Короли поневоле

«…Сиятельный сай[74] Волховский, властитель падающей воды, повелитель окрестных земель, прилежащих водоёмов и воздушного пространства и прочая и прочая и прочая, страдал, и обилие его титулов это косвенно подтверждало, тщательно скрываемым комплексом неполноценности. И хотя был этот комплекс несравним с чувствами, испытываемыми временами его вассалами и немногочисленными вилланами, допущенными к созерцанию своего господина, ни качественно, ни силою (а было вместо того холодное знание своих пределов, и понимание, насколько они ограничены), Сиятельному саю от того не становилось легче. И когда по единственной чудом сохранившейся линии с ним связывался сосед, довольствовавшийся простым титулом «хай[75] Соснового Бора», сай испытывал жесточайшие страдания, недоступные пониманию банального человеческого разума.

Обычно такие переговоры сопровождались провокациями, пограничными конфликтами и прочими инцидентами военно-политического характера. Волхов не мог ответить тем же: лазерной пехоты сая едва хватало на выполнение полицейских функций, а использовать оставшиеся ещё со времен Войны тяжёлые машины было накладно до невозможности. Они в результате так и стояли в ангарах и эллингах, тихо ржавея десятилетие за десятилетием, хотя могли бы решить в считанные часы исход любого конфликта. Каждое столкновение провоцировало всплеск недовольства вилланов, и сай делал то единственное, на что ещё был способен: проводил репрессии и поднимал налоги. Вилланы зверели, и тут же начинался бунт; пехота выходила из казарм, расстреливала зачинщиков; освободившиеся наделы захватывали соседи; сай снова снижал налоги и всё возвращалось на круги своя.

Жизнь в области от этих циркуляций едва теплилась, энерголинии и дороги пришли в полнейший упадок.

Пользуясь всеобщим развалом и разбродом, оборванцы южных окраин Питерпорта послали к дьяволу Волхов, а заодно и прибывшего на место эмиссара хая. Чуть ли не в тот же день эти троглодиты из развалин, вооруженные древними карабинами, наголову разгромили хвалёных усмирителей сая, заманив их в свои узкие загаженные проходные дворы. Ещё через два дня они завалили битым кирпичом и взорвали единственный взвод огнемётных бронемашин хая. После этого их оставили в покое — если только можно называть покоем постоянное прощупывание линии обороны, диверсии, терроризм и экономическую блокаду — с обеих сторон.

Положение повстанцев было крайне невыгодным, как и во время Второй мировой войны, с той лишь разницей, что тогда город прижимали с севера мотопехотные части, а сейчас — остаточное заражение местности. Однако повстанцы сумели восстановить и оснастить старинный ракетный катер на жидком топливе, находившийся на приколе в Кронштадте. Не понимая опасности применения тактического ядерного оружия в ближнем бою, они, подойдя скрытно, на парусах, к самому водосбросу станции, обстреляли купол тремя ракетами — практически в упор. Единственным ощутимым результатом этого акта была потеря катера со всем экипажем, а также гибель нескольких сотен крестьян и вассалов, живших неподалеку от резиденции хая.

После этого инцидента хай организовал экспедицию на другой берег залива и привёз оттуда почти целый законсервированный мобильный пусковой комплекс оперативно — тактических ракет. Помешал растереть Питерпорт в порошок один «пустяк», а именно — коды запуска, которые каким-то образом узнали горожане, но не могли знать деревенские ополченцы, до сих пор считавшие лазерное ружье волшебным посохом.

Уже потом, когда смута сошла на нет, хай сообразил, что изводить под корень владельцев единственного в регионе судоремонтного предприятия не является хорошей идеей: гораздо лучше и удобнее с ними торговать до поры до времени, выжидая случая, чтобы захватить их обратно с наименьшими потерями.

Примерно в то же время и сая одолели аналогичные мысли. Пошёл бартер: зерно, мясо, аккумуляторы — в обмен на реконструированные катера, парусные грузовики. Тогда, кстати, и появилось новое название города — Питерпорт. Стало уже казаться, что древняя цивилизация возрождается…

И вот тут началась эпидемия.

На самом деле непонятно, почему она не началась лет на пятьдесят раньше, или сразу после Войны. Условия для её возникновения были самые благоприятные: антисанитария, развал медицинских служб, предрассудки населения, поразительно быстро докатившегося до полного варварства. Но эпидемия пришла, когда все вроде бы только начало налаживаться.

Вероятно, это была какая-то мутация чумной палочки; она пришла с севера, и принесли её крысы, огромные крысы-мутанты, аборигены городских подвалов и канализации. Те из горожан, в чьих семьях из поколения в поколение передавались знания врачей прошлого, ничего не могли поделать с разрастающейся болезнью: их предки в ближайших коленах ничего не знали об эпидемиях, они могли лечить отдельных больных, но бороться с массовыми заболеваниями им было не под силу. Не помогал даже карантин — разве можно посадить в карантин всех диких животных города: крыс, собак, кошек, зубатых голубей?.. К тому же мало кто отваживался заходить в зараженную зону города — дальше Обводного канала проникали только авантюристы, хотя стремились туда многие, ведь именно там был легендарный Парнас, множество заводов, производящих оружие, станки, транспорт… Ходила легенда впрочем, это не имеет никакого отношения к делу — что все эти заводы не пострадали при бомбежке, и работают до сих пор; так что весь север завален ружьями, ракетами и прочими полезными вещами. Но болезнь свела все мечтания. Люди, с ног до головы покрытые ужасными нарывами, умирали мучительно и быстро. А те, кто пережили мор (в большинстве своем — дети), ничего уже не знали о строительстве кораблей.

И когда лазерные пехотинцы обоих феодалов с двух сторон ворвались в неспособный более сопротивляться город, несколько последних оставшихся в живых взрослых, забаррикадировавшись в цехах судоремонтного, взорвали вместе с собой доки и верфи — судя по всему, просто вытащили все стержни-замедлители из реактора законсервированного ракетного крейсера. Опасная зона переместилась почти к старым границам города; около тысячи человек, кое-как прозябающих в зоне умеренного заражения, осталось — то ли из сентиментального патриотизма, то ли из-за карантинной блокады, а скорее всего просто потому, что некуда было уйти.

Сюзерены махнули рукой на вымерший город и вернулись к своим распрям. Оставшиеся в живых горожане сами вычистили немногие дома, в которых можно ещё было жить, сожгли трупы, залили цементом коллекторы, засыпали дустом и стрихнином подвалы.

Вспоминать о верфях было смешно: всё там превратилось в радиоактивные груды ржавой стали; таким образом, единственный продукт экспорта накрылся коровьим хвостом. Впрочем, карантинные кордоны оставили горожанам немало пахотной земли, и они смогли перейти на самообеспечение.

Прошло ещё пятьдесят лет…»

— Дальше информация закрыта, какие-то секретные эксперименты, кодирование. Надо крякать.

На улице кто-то с визгом плохо отрегулированных дисков затормозил.

— Ну и стиль у тебя, братец, — заметил Вовчик. — Как в древних рукописях. Значит, говоришь, крякать?

— Категорически.

— Ну давай крякать.

В это время в приёмную общественного терминала вошёл ещё один посетитель. Был он высок, толст и острижен наголо, скорее, даже брит, с царапинами на шишковатой макушке; потный и весь в грязных потёках. На нём был замызганный жёлтый плащ-пальто, расстёгнутый, развевающийся за спиной. Справа под мышкой у него висел на истертом ремне большой мощный некамуфлированный лазерган.

— Поклонись, — шепнул Фил. — Быстро.

Вовчик низко поклонился, прижав обе руки к груди. Посетитель с ружьем снизошел до ответного кивка и отрывистого лая:

— Вон!

Вовчик смиренно поклонился ещё раз и, мелко семеня, вышел из приемной.

— Слушай внимательно, — сказал Фил.

Сразу за дверью, перегородив по диагонали узкую улочку, стоял тоже очень пыльный, обросший снизу сталактитами грязи, «козёл». За рулем восседал неумытый молодец в брезентовке. Вовчик привалился к косяку, Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что он просто ждёт своей очереди на конфидент-сеанс; вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на слегка приоткрытую дверь в приёмную, а если всё-таки какой-нибудь «виллан неотесанный» и остановился полюбопытствовать, о чём там балакают Их Высочество со своим наймитом, то не понял бы ни полслова.

— Неразборчиво, — пожаловался Вовчик. — Мямлит, будто резину жуёт.

— Секунду.

Минула секунда, и Фил принялся переводить:

— Сиятельный Сай, докладывает кабель-капитан Перов, по возвращении со специального задания Вашей Милости на Южном направлении.

— Пш-ш! — тихо и невнятно отреагировал Сай.

— Согласно Вашей директиве, кабель-служба протянула пятьдесят пять километров линии связи. К сожалению, даже под угрозой расстрела я не смог заставить людей тянуть кабель через Кириши…

— Хрмпфс!

— Как угодно Вашей Милости. Если будет на то Ваше соизволение, мы можем обойти опасные развалины с запада, по старой дороге, вот здесь, зашелестела разворачиваемая бумага. — Так, потом так и вот здесь мы снова выйдем на насыпь. Если не возникнет проблем с чудью, то через восемь месяцев мы дотянем кабель до Новогорода.

— Брлям!

— Но, Ваша Милость!

— Бл-бл-бл-блшвкс!

— Слушаюсь! Есть ускорить работы! Честь имею!

Терминал напоследок хрюкнул.

Кабель-капитан громко зашмыгал носом, и, выходя из приемной, сочно сплюнул под ноги Вовчику:

— Эх, что бы ты понимал, смерд…

Взревел перегруженный двигатель, кабель-капитан прыгнул на переднее сиденье. И, подняв тучу пыли, «козёл» укатил.

— Ну, что думаешь? — спросил Фил.

— Лично я не услышал ничего полезного. Ну в Кирше развалины, зараза, так я это и без него знаю; ну сай кабло тянет в Новгород, так и что с того, пусть тянет, лично я не против.

— Не то ты слушал.

Фил прокрутил ещё раз самое начало разговора, до предела увеличив громкость: «Пи-пи-пи-пи пи-пи-пи» — как из пулемета — и дальше «Сиятельный Сай, пи-пи-пи, докладывает…»

— Понял?

— С трудом. И… ой, сделай потише, вон мужик идет, — Вовчик сделал «козу» подходящему лапотнику, — Свали, хмырюга, моя очередь.

Потом захлопнул дверь, опустил щеколду.

— Теперь слушай внимательно. Будешь нажимать на все кнопки подряд, с перерывом в секунду, через «сброс». Доступно?

— По! — Вовчик расцвёл. — Тональный набор, да?

— Точно.

Ровно через две минуты Фил выдал код входа в закрытые банки данных сая.

от: сосновоборский эмиссар резидент

к: сай волхова

по теме: бунтовщики питерпорта обстрел станции

дано: 19 06 2204

регистрация: вход 09452 3452 21

непроверенным данным ракетный удар куполу нанес значительные повреждения оборудованию станции производство энергии упало двадцать пять процентов прилежащая куполу территория непригодна жилья уровень остаточного заражения местности две десятых рентген час разрушены кабель линии северного южного направлений потери местного населения порядка двух тысяч

от: хай соснового бора

к: сай волхова

по теме: бунтовщики питерпорта обстрел станции

дано: 19 06 2204

регистрация: вход 09461 3461 791

вчера станция была обстреляна бунтовщиками питерпорта защитный купол отразил все ракеты этом пострадали восемьсот человек корабль бунтовщиков затонул экипаж погиб линии коммуникаций не повреждены предлагаю нанести совместный удар использованием ваших боевых машин снабжение мое

— Круто, а? — сказал Вовчик. — Все наоборот.

— То ли ещё будет.

от: эмиссар резидент питерпорте

к: сай волхова

по теме: бунтовщики питерпорта обстрел станции

дано: 20 06 2234

регистрация: вход 09453 3453 07

вашему запросу отвечаю ракетный катер вернулся ночью все члены экипажа больны облысение нарывы распад слизистой оболочки жар рвота лучевая болезнь чистом виде одна ракета пусковом станке угнать катер невозможно горючего не осталось возможность использовать против волхова минимальная конструкция паруса неудачная не позволяет двигаться против ветра подъем реке затруднителен

от: сай волховский

к: хай соснового бора

по теме: бунтовщики питерпорта обстрел станции

дано: 20 06 2204

регистрация: исход 09461 6561 992

моим сведениям ракет бунтовщиков не осталось рекомендую немедленно разбомбить взорвать уничтожить кронштадт настоящий момент занят присоединением восточных земель сожалению не могу выделить войска карательной экспедиции

от: хай соснового бора

к: сай волхова

по теме: бунтовщики питерпорта обстрел станции

дано: 20 06 2204

регистрация: вход 09461 3461 792

благодарю информацию сожалею невозможности совместных действий принимаю ответные меры своими силами

от: сосновоборский эмиссар резидент

к: сай волхова

по теме: бунтовщики питерпорта обстрел станции

дано: 20 06 2204

регистрация: вход 09452 4621 22

проверенным данным хай организует экспедицию карельский перешеек цели неизвестны состав грузовые платформы тяжелые баржи бульдозеры трелевщики предполагаю цель экспедиции добыча высокотехнологичного оружия

— Однако, официальная история тут не слишком расходится, а?

— Ты смотри, что дальше будет.

— А нас не застукают?

— Вообще могут. Задержались мы тут. Спрячь-ка меня на всякий случай.

Вовчик отсоединил кабели и спрятал Фильку на самое дно своего сидора.

— А ты все скачал?

— Во всяком случае, надолго хватит разбираться.

— Тогда рвём когти?

— Рвём, — согласился Фил. — Из центра и в лес.

Вовчик закинул сидор на плечо и вышел из приёмной, хлопнув дверью.

В лесу было темно и мокро. Если в поселке раннее солнце успело просушить землю после ночного дождя, то в тени густого березняка влага могла держаться и день, и два; и на кончике каждого листа ещё дрожало по прозрачной капле. Каждый раз, задевая низкую ветку, Вовчик обрушивал на себя целый водопад. Мешок у него за спиной зашевелился. Фил втянул щупальца микрофонов и оптиконов под кожух и окуклился, окончательно свернувшись в плотный ребристый шар размером с два кулака. Вовчик почесал накладную родинку на шее:

— Ты как там?

— Так себе. Не застукают?

— Не-е. Забредём поглубже и начнем.

— А я давно уже начал.

Минут сорок Вовчик шёл молча, уклоняясь от низко нависших веток молодого кустарника, перелезая через завалы гнилых обгорелых деревьев (мрачные напоминания о напалмовой бомбардировке), крошащихся в мелкую чёрную труху, в которой копошились древоточцы и прочая лесная мелочь.

— Уф-ф! Дальше не пойду. — Вовчик пнул ранний мухомор, росший слишком близко к облюбованному свежерухнувшему березовому стволу.

— Перчику в след насыпал?

— Аск!

— Тогда продолжим, благословясь. Вытащи меня.

На осмысление данных и резюмирование Фильке потребовалось полчаса. Всё это время Вовчик курил одну самокрутку за другой, немилосердно расходуя скудный запас табака и бумаги. Окончив работу, Фил выпростал экран.

— Зри, человече, — сказал он с явно выраженной гордостью в голосе (Вовчику когда-то стоило немалых усилий понять, что все Филькины «эмоции» просто хитрая подделка и притворство; ну а о чем он думал на самом деле не знал и сам Архангел Димитрий).

«Итак, на основе новых данных можно сказать, что события до бунта обитателей Питерпорта в прошлый раз были описаны в общих чертах правильно. Стоит только добавить, что жестокость репрессий сая не имела границ. Например, один из циркуляров предписывает за оскорбление богоданного правителя всех жителей деревни Криваши поголовно, включая младенцев, подвесить на крюках за грудную клетку…

Однако бунт начался только после того, как жители Питерпорта каким-то образом получили в своё распоряжение огромное количество старинного оружия и боеприпасов: около трех тысяч исправных стволов, в основном автоматические карабины и винтовки. Судя по докладам эмиссар-резидента, который в свою очередь опирается на «недостоверный источник», некие горожане совершили акт самопожертвования, пробравшись вглубь заражённой территории, где, как известно, лазерганы «растут на деревьях вместо яблок». Возможно, сведения об автоматических заводах имеют под собой некие основания: по донесениям того же эра, оружие было либо новое, либо из стратегических запасов. Таким образом, я возьмусь утверждать, что бунт не был спонтанным проявлением недовольства вассалов своим сеньором, а обдуманным и подготовленным актом, из чего следует наличие некоего центра сопротивления режиму.

Дальнейшие события вскрыли абсолютную неподготовленность лазерной пехоты к боевым действиям в условиях города. Если даже официальная история сая говорит об абсолютном поражении, то можно представить, какой разгром потерпели хваленые саевские усмирители на самом деле. Сравнительный анализ донесений эра и командиров десанта позволяет оценить соотношение потерь сая и повстанцев как восемь к одному, что при двенадцатикратном превосходстве по мощности энергетического оружия на дистанциях до ста метров даёт почти стократное преимущество. Скинем обычное в наступательном бою трёхкратное превосходство подготовленной обороны — всё равно, больше чем в тридцать раз. Конечно же, вся эта арифметика — полнейшая чушь, но на качественном уровне описывает ситуацию вполне наглядно.

О провале экспансии хая и говорить нечего — огнеметные бронемашины, предназначавшиеся для уничтожения живой силы в условиях открытой местности, в городе оказались попросту неэффективны и крайне уязвимы для обычных кумулятивных гранат. Флаг — машину десанта, снабжённую полным комплектом динамической защиты, повстанцы заманили в узкие улочки старого города и взорвали, превратив при этом в руины два дома по соседству.

В общем, это был полный Разгром. Спустя два дня после начала активных боевых действий сай остался фактически без войска. Та же участь постигла и хая, хотя его армия в несколько раз превосходила числом войско сая и была гораздо лучше обучена. А потом повстанцы, видимо, наущаемые тем же гипотетическим центром, предприняли вылазку в арсеналы Кронштадта, где и заполучили старый ракетный катер с четырьмя ПКР «Аврора». И далее вкратце: они грохнули тремя ракетами в упор по куполу станции, в результате чего около десятка квадратных километров сосновоборской земли превратились в пепелище, а сама станция хотя и уцелела, однако изрядно ослабший за сто лет купол стравил внутрь уйму рентген, в результате чего общая мощность станции заметно упала, да и сам командный процессор хая пострадал. Экипаж катера загнулся от лучёвки, но одна ракета на станке, по-видимому, осталась. Судьба её до сих пор неизвестна, и если только катер не взорвался вместе с верфями, этот вопрос заслуживает тщательнейшего изучения…»

— Тс-с… Тихо. Вот, опять шум какой-то.

— Где? — Вовчик задергался.

— Молчи, — Где-то внутри Фильки тоненько, на пределе слышимости, запищал сервомотор, трубка направленного микрофона изогнулась и повела, как змея, головкой по кругу; замерла, указывая на северо-восток.

— Там. Метров триста. Молчат… нет, что-то странное. Послушай ты.

Вовчик послушал. В «ухе» ритмично захрустело, раздавались какие-то то ли стоны, то ли хрипы… Вовчик ухмыльнулся.

— Ха! Так они ж там трахаются.

— Ты уверен?

— Аск.

— А вот теперь… Прячься!!!

— Что ещё?

— Ложись, тебе говорят!

Вовчик залег за бревно, потом немного подумал и скинул сидор на землю. Сидор перевернулся, из него высыпались всякие шмотки: скомканные рубашки, картриджи, компакты, нестираные носки — все вперемешку.

— Там патруль, — шепнул Филька, — на старой дороге. Четыре усмирителя.

«Стой! Стой, сука! Тебе говорю! — (верещание лазергана, выстрел). Убью! Брось пушку! Лежать, твою мать! Филиппов, Шонов, догнать бабу. Стой, падла! Стрелять буду! — (ещё выстрел, взрыв, пулеметный грохот переламывающегося ствола и удар кроны о крону). — А, блядь, тут болото, я по самые яйца завяз! Ну помогите же, суки! Она по болоту ушла, вызови вертолет. Вертолет на профилактике. Жопа! Лежать, я сказал! — (громкая оплеуха, стрекочущий металлический звук, на заднем плане — непрерывный мат в оформлении унылого разговора «за жизнь»). — Центр, говорит восемнадцатый патруль. Задержан нарушитель режима проживания. Да, оказал. Вооруженное. Да, один. Спал. В лесу. Нет, снаряжения никакого. Понял. Мужики, в центральный отстойник его. Поехали, — (вой и бульканье буксующего в глубокой луже автомобиля). — Ты что, козел, офанарел? Попробуй только скажи, что с ним баба была — сам в отстойник пойдешь… — (голоса и шум двигателя исчезают вдали)».

— Уехали. Можешь вылезать.

— Слушай, Фил, а где тут болото? Мы же все как-то по сухому… и на холме, вроде…

— А под холмом болото. Топь.

— Пойдем посмотрим?

— Да она, наверное, уже утонула. Паскудное место. А если и не утонула, так удрала за километр как минимум.

— Дурак ты, Фил. Куда ж она убежит, с голым-то задом?

— Да на фига она тебе сдалась?

— Так женчина же…

Вовчик решительно запихал вещи в мешок, завернув Фильку в мягкое на всякий случай; размахнувшись, забросил его за спину, расправил перекрутившиеся лямки.

— Идём.

На месте недавнего действия валялся только большой и почти новый, но дырявый плащ, да дымилось сваленное прямым попаданием дерево. Порезвиться пришли, голубки. Вот и порезвились!

— Кстати, что такое «отстойник»?

— Понятия не имею. КПЗ?

— Оно ясно, что КПЗ… Но я думал… Да-а, ну и болотина! — Вовчик полез вниз по склону.

Склон был крутой. Очень похоже было на то, что холмы эти подозрительные — вовсе и не холмы, а какие-нибудь бункеры-капониры; и гнили там внутри, небось, крутейшие суперракеты, или наоборот — штабные «козлы». Склон был весь в осыпях, под одной из них, в самой глубине белело что-то, смутно напоминающее бетон. А внизу сразу начиналось болото: сплошной мох, тростник, хвощ, рыжие ручейки с ямами коричневой торфяной грязи по пояс глубиной… Под ногами стояла вода, ноги утопали по щиколотку. Однако след бежавшей дамочки виден был очень отчетливо, и уходил он прямо к заболоченному озеру. Там не было деревьев, а преобладали кочки с хилыми березками в полтора человеческих роста, набросанные в стоячую мутную воду. Голодно орали потревоженные комары.

— э-эй, сударыня! — позвал Вовчик.

Болото ответило криком выпи. Вовчик вытащил тесак, срубил трехметровый прут, обтесал и заровнял торцы.

— Ты куда?

— Туда. Надо же найти бабу эту… А-а, вот тут этот козел провалился.

Во мху была широкая прогалина, вокруг неё — забрызгано жидким торфом. Вовчик прицелился, прыгнул на соседнюю кочку, поскользнулся на мокрой коряге. Выругался, вцепившись в кустик.

— Что там?

— Фигня. Чуть не упал. Скачем дальше, Фил?

— А может, не надо? Спасать-то некому будет.

— Аминь.

Дальше было значительно опаснее, плотный ковер мха и корней колыхался под ногами, чувствовалось, что всё это хрупкое равновесие плавает на поверхности огромной глубокой лужи. Комары свирепствовали, во мху матово светилась едва подрумянившаяся клюква. Слева показалась река, впереди блестело озеро, заросшее кувшинками.

След вел в обход берега, от реки. Тут Вовчик её и увидел: подпрыгивающую розовую фигурку, целеустремленно бегущую в северном направлении. До неё было метров сто, и скакала эта коза по самой топи, причем, похоже, уже неоднократно провалившись в грязную жижу по… попку. Ничем не прикрытую, кстати.

— Э-ге-гей!! Женщина-а! Да стой ты, глупая!

Дамочка даже не обернулась. Вовчик плюнул в сердцах и попрыгал дальше.

Бежали они долго. Преследование на болоте — дело муторное, требует большой осторожности и внимания, как следствие — неизбежно затягивается надолго и поэтому заканчивается ничем… Если только преследуемый — не женщина. И без специальной подготовки. На третьем километре она выдохлась окончательно и только и могла что, лежа на кочке, хватать ртом воздух и смотреть на Вовчика ненавидяще и презрительно. Грязи на ней налипло столько, что одежды и не требовалось. На шее и под левой грудью сидели здоровенные, уже насосавшиеся пиявки, разбухшие и омерзительные.

Вовчик присел на кочку, стянул с плеч мешок и повесил его на ближайший куст. Отдышался. Достал из кисета недокуренную самокрутку, раскурил, прижег пиявок; когда они отвалились, лениво передвинув ногу, раздавил.

— Ну что ты, дура… Зачем от меня-то бегать было?.. Я ж не фараон.

— Да? — не смутилась дамочка. — Чё ж тогда за мной побежал?

— А вдруг утонула бы?

— Дурак… я всю жизнь на болоте. Скорее… сам бы… утонул.

Вовчик вдруг ощутил прилив злости, почему-то эта засранка не оценила его порыва. Хотя посмотришь на неё… и не захочется никаких эксцессов, никаких слёз благодарности, горячих объятий и поцелуйных устремлений со всеми вытекающими последствиями — грязища, пахнет то ли дождевым червем, то ли гнилой картошкой… Отмыть бы… Причесать…

— Тебя как звать-то? — спросил он тем не менее.

— Не твое дело. Помоги встать.

— А шла бы ты, подруга… — с размаху нахамил Вовчик.

«Не крутенько ли?» — воскрес Фил. Вовчик крякнул с непонятной интонацией.

— Ладно. Давай, — и протянул руку.

Дамочка вцепилась в нее с явно неженской силой, подтянулась, встала.

— Спасибо, дружок. Слушай, а откуда ты вообще взялся, такой шустрый?

— Оттуда. Пойдем, выбираться надо.

Она дернула его за отворот куртки, развернула лицом к себе.

— Я тебе вопрос задала!

«Лучше не злить её. Вполне возможно, через нее мы сумеем выйти на тех…»

— Пусти, — Вовчик стряхнул её руку со своего плеча. — Из Новгорода. В Питер иду.

— Зачем?

— А это уж мое дело. Короче, скажешь своё имя, или так тебя и дальше кликать — жэнщына?

— Лиза.

— Ну тогда — Вова, будем знакомы. Помыться бы тебе надо, Лиза, вот что. Пошли?

Лиза решила, видимо, отложить расспросы на потом. Громко высморкалась и двинула обратно по своим следам. Вовчик снова поплелся за ней.

Через час они нашли-таки подходящий бережок, и Лиза, несмотря на погоду (а она к середине дня начала портиться: сильный ветер подул с востока, от развалин комбината), нырнула в озеро. Всплыла метрах в пяти, протерла лицо, волосы… Отмытое от грязи, лицо оказалось очень даже ничего, особенно для непривередливого взгляда: после всех этих девок, понятия не имеющих о гигиене, или деревенских баб, раздутых от непрерывного выполнения своей почётной обязанности… «святое право и долг женщины в этом мире — рожать детей для великого дела…» — Сай Волховский, В.П.В. и т. д. и т. п. Плодитесь, понимаете ли, и размножайтесь. Как песок в море. С нашей геополитикой — в самый раз…

Ну и что, что шрам на щеке. Ну, нос немного сломан. Зато кожа какая! Гладкая, чистая, ни одного прыща. Вовчик почувствовал некоторое стеснение в штанах.

— Филька, — тихонько шепнул он, — ты там часом не скачал банк данных по розыску?

— А как же. Вообще всё, что можно было по его допуску.

— Ты её хорошо видишь?

— Вполне.

— Ну и что? Есть?

— Чего ты там бормочешь? — спросила Лиза, подплывая к самой кромке мшистого берега. — Дай руку, я вылезу.

— П'жалста, — Вовчик дёрнул.

Лиза отжалась на одной руке, закинула чистое — чистое! — колено на берег, встала. Без грязи она смотрелась просто замечательно: отличная фигура, может быть, даже чересчур мускулистая. Руки (на всякий случай) Вовчик решил не распускать.

«Ну что уставился? Хочется, да?»

Вовчик сглотнул слюну, и даже не сразу понял, что говорит не Лиза, а зловредный Фил.

«Молчи, я сам всё скажу. Елизавета, фамилия — Воронцова. Состоит в розыске с ноября позапрошлого года, официальное обвинение — ведьмовство. Скрытый мотив задержания присутствует, но недосягаем на нашем уровне доступа. Двадцать шесть лет, рост сам видишь, вес — пятьдесят семь… был, особая примета — шрам на правой щеке. Вроде бы всё…»

— Вообще?

— Что «вообще»? — вскинулась Лиза.

— А? Извини, — Вовчик изобразил смущение, — это я сам с собой… Привычка.

— А-а, ну-ну. У тебя из одежды найдётся что-нибудь?

— Только грязное.

— Всё равно.

Вовчик достал штаны и рубаху.

— Не хочешь потрахаться? — непринужденно предложил он.

Лиза посмотрела на него скептически, натягивая узкие брюки. Вовчик не без сожаления простился с возбуждающим пейзажем.

— Что, прямо здесь?

— Ну… не здесь.

— И не мечтай!

— Что, совсем?

— Перестань, а?

И тут Вовчик понял, что ему в Лизе не нравилось. Ведь что-то внутри зудело, подсказывало — не то происходит, не должно быть так! Для женщины только что выдернутой из-под мужика и полтора часа драпавшей от фараонов, она вела себя слишком спокойно, хладнокровно, что ли?

То ли я ни черта не понимаю в женщинах, подумал Вовчик, то ли что-то здесь нечисто. Надо поаккуратнее с ней. Понежнее. Как с наносхемами.

— Кто там с тобой был? Муж, что ли?

Лиза с каменным лицом застегивала пуговицы на рубашке.

— Да. Муж. Есть ещё вопросы?

Что тут можно было сказать?

«…Воронцова Елизавета, 2291 года рождения, урожденная подданная Волхова. Рост 169 см., вес 57 кг., IQ 133, портрет, отпечатки пальцев и рисунок сетчатки прилагаются. Родилась в пос. Лавния в семье офицера кабель-службы, в четырнадцать лет сбежала из дому непосредственно перед заключением брака. Предположительно была связана с отрядом сопротивления или бригадой взломщиков. Во всяком случае, в 2315 году её объявили в розыск. По официальной версии — за попытку ограбления Новоладожского энергобанка. То есть, за ведьмовство.»

— Вот и всё.

— И всё? А… привычки, сексуальные пристрастия, круг знакомств?

— Нету. Удивительно пустое досье. Впрочем, если ты заметил, она с четырнадцати лет бегает по лесам. Так что, сам понимаешь. Вряд ли в твоем досье у хая, к примеру, хоть на полбайта больше.

— А точно ты не знаешь?

— Откуда?

Они второй час сидели в полуразвалившемся сарае. Стояла настоящая белая ночь, но ветер, ещё усилившийся к вечеру, нагнал облака, было почти темно. Накрапывал мелкий дождик «чистый» как заверил Фил; с крыши затекало внутрь, на швах обитого пластиком потолка блестели в свете Филькиного экрана сочные капли. Буль! Плюх! Мокро, но всё же не так, как снаружи.

Лиза спала в углу, прикрывшись ветошью и пленкой.

— Ладно, дело такое. Обсудим потом. Сейчас давай дальше, что ты там накропал.

— О'кей.

«Вот. После знаменательного облома в Питерпорте ни хай, ни сай вовсе не успокоились, как то утверждается в официальных хрониках. На доступном нам уровне есть сведения о четырнадцати в большей или меньшей степени неудачных вылазках только со стороны войск сая. Активные боевые действия затянулись почти на десять лет, в результате чего оба сеньора остались практически без армии, чем и воспользовался нагловатый сай из Нарвы, оттяпавший себе приличный кусок хаевых владений, из-за этого передела сфер влияния наши феодалы надолго оставили Питер в покое, занявшись своими проблемами: сая Волхова в который раз одолели бунтовщики, а хая оккупанты.

В ряде случаев сохранились записи стратегических планов сая, из них следует, что способы нападения на Питер саем варьировались в довольно широких пределах, но, несмотря ни на что, все попытки заканчивались неизбежным поражением. Не исключен, таким образом, вариант, что руководители бунтовщиков располагали (или она располагала ими — тоже вариант) системой искусственного интеллекта либо более высокого класса, чем наши феодалы, либо специализированной военной ориентации.

После этого наступил, в некотором смысле, период затишья. Оба претендента на власть в городе накапливали силы и расправлялись с внутренними врагами. Кстати, тот же эр[76] утверждает, что хай в конце концов слопал Нарву, и тамошний сай теперь у него под задницей.

Так вот, возвращаясь к нашим баранам, то бишь к Питеру. Судя по полученым данным, никто там никаким судоремонтом не занимался, никакой торговли с Округами не поддерживал, и вообще — оборванцы остались оборванцами…»

— А-аоу! А что это у тебя такое?

Вовчик, внутренне кроя себя материщем за неосторожность, погасил экран.

— Фонарик. Спи давай

— Читаешь? А чего читаешь?

Вовчик изобразил мыслительное усилие: наморщил лоб, всей пятерней почесал затылок. На самом деле он просто доказывал сам себе, что на бабу (голую!), подобранную в лесу, налепить «клопа» просто невозможно — разве что именно туда…

Пауза.

— Книгу. Про ремонт осьмушек.

Заброс провалился с лёгким треском. Дамочка не выказала ни малейшего интереса или удивления, просто вяло спросила:

— Чего-чего? — это было именно то, что можно было ожидать от среднеподозрительной лояльной женщины в возрасте все-ещё-привлекательности.

— Ремонт, говорю, и обслуживание, об-слу-жи-ва-ни-е аппаратного обеспечения систем искусственного интеллекта восьмого поколения.

И этот червячок оказался вяленым. Будь дамочка саевой подсадкой, ей следовало бы немедленно и крайне сильно возбудиться и изобразить что-то вроде «А-а, и ты из наших?!». Вместо этого она зевнула и отвернулась к стене, натянув на голову край пленки.

Через пару минут она пробубнила:

— Эй, ведьмак молодой, а есть у тебя что ремонтировать-то?

На версии «дура» можно было поставить жирный крест.

В ухе отдалось:

«Легче, легче, парень. Сай не дремлет»

— Аминь.

— Что?

— Откуда, говорю? Так, нашёл книжку в развалинах, ну, и почитываю иногда.

— Параграф восемнадцатый Уложения о наказаниях. «А кто будет замечен в чтении книг, кои читать ему не след, того бить шокером десять раз»

— Спасибо, я помню.

Разговор принял странное течение. Вовчик как бы невзначай нашарил оплетеную кожаной полоской рукоять тесака. Потом рассмеялся и, отстегнув ремень с ножнами, бросил на пол. А Лиза хихикнула:

— Не бойся, я тебя не сдам.

— А я и не боюсь. Слушай, я тебя весь вечер развлекал, может, теперь и ты расскажешь чего-нибудь, в натуре?

Лиза некоторое время возилась на своей куче прелой соломы, потом села, привалившись к стене — стена затрещала.

— Ну чего ты ко мне пристал?

— Ха! Будто сама не понимаешь… Ладно, все, не буду. Ну, где родилась, кто папа, что в лесу делаешь?.. Интересно же!

— Запарил. Ну, Елизавета Громова, — Вовчик хрюкнул было, но моментально сориентировался и сделал вид, что закашлялся. — Это… это по мужу. Раньше была — Воронцова. Вот. Родилась в Лавнии — вонючая такая деревня, прямо в болотине стоит, километрах в пятнадцати от Ладоги. Девяносто первого года. А ты, кстати, когда родился?

— В девяносто восьмом.

— Да ты же пацан совсем!

Это была грязная провокация, и Вовчик разозлился:

— А ты разденься — посмотрим, кто тут пацан.

— Ну тихо, тихо, извини. Пошутила. Ну…

Деревня Лавния, по её словам, являлась довольно неприятным местом. Прежде всего, было в ней всего сорок дворов, стояла она в самой сердцевине болотины, в комариной гуще (после войны и прочего за исправностью ирригационных сетей никто не следил, и почти весь берег Волховской губы оказался залит по самое то самое). Ну, и в-третьих, её папочка числился единственным на весь округ офицером кабель-службы и, целый день пролазив по залитым водой торфяникам, возвращался домой злой, мокрый и голодный, Не имея подходящей по социальному уровню компании, он немедленно напивался, после чего начинал буйствовать и приставать к своим дочерям, которых у него было пятеро, одна другой страшнее, если не считать младшую. Незамужние! как тут не дать? И давали. Хоть и отец, хоть на ногах не стоит — главное-то не в том, какой-никакой, а мужик! Ну, а когда Лизка подросла, хрыч старый и на неё взгляды начал кидать, тут уж мать вооружилась сковородой и чуть что — по чайнику. Что ж ты, старый хрен, хоть одну девку сделал не уродиной, хоть замуж можно выдать, и ту хочешь испортить? Н-на, кобель поганый! Дзынь!

Тут появился на горизонте соседский Васёк — вместе в одной луже грязь месили, за пиписьки друг дружку трогали в нежном возрасте; подрос, шельма, но всё равно совсем щенок ещё. Пятнадцатый пошёл, а половины зубов уже как не бывало, и морда вся в прыщах. А как-то раз купаться пошли на Веготское, так выяснилось, что и не только морда. Он там, на мокром берегу и попытался её облапать, но огрёб острым девичьим коленом как раз туда, откуда ноги растут. Матери потом так и сказала: мол, козел вонючий твой Васек, и моется раз в год, когда говно из штанов наружу полезет; не пойду за него, и шабаш. Ну, натурально, скандал, шум, гам, порка, за волосы мать оттаскала, головой о стену постучала, но так, не очень сильно, больше для острастки. Сестрёнки тоже добавили — за жизнь свою собачью: аж целых четыре бляди на деревню, не считая тайно практикующих — конкуренция, так что они уж старались от души, пятая им была совсем не в масть.

Ну а дальше что, Отлежалась она немного, монатки собрала и одной прекрасной ночью ушла в лес. Отец тогда случаем трезвый был (принимал какую-то комиссию), он быстро всё смекнул, послал патруль с собакой на поиски, почти догнали — она уже и лай слышала, но выручило умение на болоте прятаться, да и перчик в след тоже не последнюю роль сыграл.

Потом — год с бандитами, потом ушла от них, прибилась к другой шайке, с этими долго была, с Борисом там познакомилась. Громовым. Потом её на кармане взяли, дали шесть детей с принудсодержанием. Недавно отпустили, да вот, видно, опять чего-то хотят…

— Сколько ж у тебя всего? — с насквозь фальшивой заботой поинтересовался Вовчик.

— Всего-то девять. Я ж, почитай, каждый год рожала.

«Ой, врет! — вставил Фил. — Интересно, зачем?»

— Да-а, не повезло тебе. Хоть в кого дети, Мужики-то нормальные были? — (ходили слухи, что в женских принудродиловках оплодотворение производят вовсе не специально подобранные доноры, а всякая местная шваль, у которой денег не хватает дойти до бардака: усмирители, санитары, прочее дерьмо).

— Да как тебе сказать. Всяко было. Впрочем, они там все козлы.

— Да-а. Ладно, слушай, давай спать. Я покурю малехо там, снаружи, и тоже покемарю. Или ты…

В темноте Вовчик не видел выражения её лица, но ответ прозвучал точно такой же, как и в прошлый раз:

— И не мечтай.

— Мечтать ты мне не запретишь.

Он вышел под дождь, прихватив с собой Фильку и кусочек сухой бумаги.

Дождь по-прежнему накрапывал. Вовчик свернул козью ногу, задымил.

— Что скажешь? — спросил Фил.

— Врёт она зачем-то.

— А ты для чего ей про себя наврал?

— А что, я должен был ей по всей форме доложиться?

— Ну, ладно, Наврала, так наврала, тебе-то какая разница? Ты же знаешь правду.

— Пф-ф. Понимаешь, с одной стороны, хочется ей поверить, потому что она явно завязана на серьезных ребят, но черт её… Страшно. Проверить бы её надо… О, дьявол, зараза, сгорает просто мгновенно. Пойду спать.

— Спокойной ночи.

— Разбуди меня в семь.

— Хорошо.

«Есть у нас сомнение, что ты, мил человек, стукачок.»

Горбатый

Фил разбудил его даже раньше семи.

К утру дождь прекратился, ветер разогнал облака и раннее солнце через затянутое полиэтиленом неровное отверстие в стене осветило мизансцену: дамочка обломками некогда длинных ногтей пытается развязать промокший узел на горловине вовчикова мешка. Вовчик открыл глаза как раз в тот момент, когда верёвка наконец поддалась.

— А ну! — Вовчик схватился за тесак. — Завяжи верёвочку. Вот так, хорошо. Теперь отойди в сторону. Правильно… Ну и как прикажешь все это понимать?

— А так и понимай. Ограбить, может, тебя хочу. Глотку перерезать, и в болото.

«Врёт» — хладнокровно прокомментировал Фил.

— Врёшь, — сказал Вовчик, вставая, подошёл к Лизе на расстояние пинка. — Если так, сначала бы нож взяла. На галду горбатишь, жучка?

«Неправильно, — подсказал Фил. — По словарю «Галды» не склоняется. Но молодец, хорошо придумал»

— Что ты сказал?

— А? — Вовчик состроил невинную физиономию — насколько позволяла ситуация.

Ну, давай, девочка, давай. Глотай червячка. И она заглотила.

— Я не поняла. Хочешь что-то узнать — говори по-человечески. И не хами, сам кобель вонючий.

— Вот, — отметил Вовчик. — Вот оно.

— Что «оно»?

— По фене ботаешь?

— Что за чушь ты несёшь, парень?

— Ну да, — сказал Вовчик и придвинулся к ней вплотную: на расстояние длины ножа. — Девочка. Значит, говоришь, бандиты? С бандитами, говоришь, жила? Ну-ну.

Лиза скептически посмотрела на нож, упирающийся острием в её пупок.

— Убери штучку, я все объясню.

— э-э… ну, объясни. — Вовчик вогнал тесак в щель сгнившего настила. — Только без этих… без урок.

— Я просто думала, что ты саев шпион.

— А я, кстати, и сейчас так думаю. Насчет тебя.

— О, Господи! Ты что, серьезно?

— Ну смотри: я иду по лесу, никто меня не видит, и вдруг в сотне метров — ты со своим муженьком. И фараоны. Муженька, допустим, повязали, а ты сделала ноги — как тебе это удалось, спрашивается? Что-то тут не вяжется. На болоте, говоришь, с детства, а от меня удрать не смогла. В вещах моих шаришь, ядрен мотор…

Тут Вовчик почувствовал, что почва ушла из-под башмаков его красноречия. А Фил заметил:

«Ну, парень, ты сам себя раскрыл»

— А что ты за шишка такая, чтобы за тобой шпионы бегали?

— А… а и правда, чего это я? Мания преследования какая-то, честное слово.

«Суетишься, — констатировал Фил. — Дураку понятно, что врешь. Да никакая она не шпионка. Сам подумай: чтобы тебя поджарить, им всего-то и надо, что заглянуть в мешок, — какой смысл тратиться на клоунаду?»

— Хорошо, давай по-честному. Я на сая не работаю. Клал я на него с прибором. И могу это доказать. А ты? — и он вытащил Фильку из мешка.

— А-а, это тот самый… восьмого поколения?

— Сударыня, — сказал Фил, — меня зовут не «тот самый», к вашему сведению. Разрешите представиться: эйч-эй-ай Филипс модели четыре тысячи сорок, можно просто — Фил.

— Ваше высочество! — Лиза скорчила страшную рожу.

— Не сметь! — крикнул Фил страшным голосом. Если бы так кричал человек, можно было ставить три к одному, что через секунду начнется стрельба. — Я не имел и не имею ничего общего с этими выблядками!

— Фил!? — Вовчик отшатнулся, ударился головой о притолоку и чуть не уронил Фила. — Что с тобой, дружище?

— Не желал и не желаю быть в одном списке с этими…

— Неисповедимы пути его, — сказал Вовчик, кладя Фила на пол. — Но точно — все эти его штучки от большого ума. Планирует, небось, какую-нибудь интрижку.

— Не интрижку — интрижищу!

— Опаньки?

— Сначала дочитай мое резюме. Иначе ничего не поймешь. Там, кстати, немного осталось.

— Что вы там шепчетесь? — спросила Лиза.

— Заговор составляем, — пояснил Вовчик. — Хотим саев майн блок затереть и на его место тебя посадить. А что — оцифруем, и вперед, труба зовет. А теперь сиди тихо и не чирикай.

— Надо больно. Охота тебе в игры играть — ну, играй.

Лиза улеглась на свою кучу соломы и завернулась в лохмотья.

«Кстати о судах. Выяснилась интересная подробность. Оказывается, боеголовка, сброшенная на Карельский перешеек, была так называемой «чистой», то есть не выделяла при взрыве долгопериодичные элементы. На самом деле заражение северной части Питерпорта и побережья Финского залива произошло от взрыва реактора на линейном крейсере «Березин» через несколько лет после войны…»

— Совершенно не представляю, что можно извлечь из всей этой ахинеи.

— А ты слушай. И не перебивай.

«Кстати, хотя бы по тому, что для атаки на Купол повстанцы использовали парусную тягу при совершенно исправной силовой установке катера, видно, что ни о каком судоремонте и речи идти не могло. Впрочем, и сам-то завод был взорван вскоре после войны. Да и экономические сводки указывают на то, что корабли сай покупал где угодно, но только не в Питере.

Маленькое отступление: до чего все-таки глупо устроен архив у этого сая! По принципу «что не запрещено, то разрешено». Зачем, спрашивается, кабель-капитану знать, сколько зерна было выращено сто пятьдесят три года тому в деревне Голозадовке? Любой идиот может влезть в базу и…

Так вот, возвращаясь к истории Питерпорта. Оказывается, пресловутый взрыв реактора в доках произошел не после, а совсем наоборот — до эпидемии, и, по всей видимости, из-за чьей-то идиотской некомпетентности: покрутил какой-то кретин не тот вентиль, и — вася-кот. Ничего удивительного, что потом распространилась зараза: ни канализации, ни водопровода, ни даже крысоморов нормальных. По всей видимости, вместе с большей частью горожан погибли и вдохновители восстания, ибо когда пехота сая «на цыпочках» вошла в город, сопротивления ей не оказали вообще.

Таким образом, можно заключить следующее. Во-первых, Где-то в развалинах Питерпорта находится, по всей вероятности, целый и находящийся в рабочем состоянии искусственный мозг. Во-вторых, поскольку за прошедшее время уровень заражения местности в северной части города значительно снизился, то крайне вероятно, что существует реальная возможность прохода сквозь центр города к промышленной зоне: в частности, особый интерес для нас представляют заводы-автоматы «Светлана» и «Позитрон», а также производственные цеха концерна «РКД». И в-третьих, библиотеки. В городе была уйма библиотек, и наверняка остались кое-где нетронутые. Большинство из них ещё до войны закончили переход на микрофиши; там можно рассчитывать на хорошие находки.

Теперь о сае. Я так и не понял, чем он сейчас занимается. Видимо, этот проект настолько секретный, что он и сам мало представляет себе, что делает. Возможно, сай вообще ничем глобальным не занят. Но внешне это выглядит так: в одном или нескольких специальных накопителях собираются отловленные хакеры, грабители, аферисты и прочие вольные работники, попадающие под определение «ведьмак». Что с ними делают в дальнейшем, неизвестно. Но вряд ли кормят икрой или крабами. Впрочем, с точки зрения наших поисков, в Волхове ничего интересного давно уже не происходило. Поэтому предлагаю здесь более не задерживаться, поскольку добывание более достоверной информации связано с неоправданным риском.

Dixi.»

— Ну спасибо, Фил. Значит, идем в Питер?

— Я бы сказал — да.

— И тебе совсем не интересно, что такое «центральный отстойник»?

Лиза, расслышав знакомое слово, высунула голову из-под ветоши.

— Вы собираетесь грохнуть отстойник? Я с вами!

— А зачем? — сказал Фил. — Чтобы выпустить кучку дилетантов на свободу, которой они и пользоваться толком не умеют? Только время зря терять.

— Но…

— А мне вот интересно, — заявил Вовчик. — Мне вот интересно, для чего это там сай такую коллекцию собирает? И нет ли тут какого подвоха с его стороны? Может, он хочет… как это… институт создать. Шарашку… так, кажется, правильно?

— Парень, окстись, — поспешил дать добрый совет «на ухо» Фил. — Она замужем, и из этих, из моногамных. Не даст она тебе по доброй воле, и не надо разыгрывать героя-спасателя. Мужа её, кстати, придётся с кичи вынимать. Что, непонятно, куда она роет?

— Ух ты, проницательный мой.

— Пойдем, а?! — Лиза скорчила гримасу, которая, видимо, должна была обозначать готовность к обслуживанию, разумеется и только после победы, под грохот барабанов и шелест знамен. На щите.

Вовчик в который уже раз за сегодня боролся сам с собой. Точнее, со своей гормональной системой. Все его налитое кровью естество взывало и рвалось из штанов, пробиваясь сквозь паутину «воспитанности», «такта» и «вежливости»…

Так случилось, что низведение женщины до простого детопроизводящего механизма привело только лишь к обнаглению большей части мужского населения. В любой деревне, в любом городе — поманить пальцем за угол и задрать юбку. И всё. Не исключено, что ещё и спасибо скажут. С другой стороны, конечно, подобный тотальный промискуитет не мог не оказать некоторого благотворного влияния на поведение мужчин: во всяком случае, преступления, связанные с насилием, практически отсутствовали. Даже в такой, казалось бы, обидной ситуации: прижал, скажем, мужичок женщину где-нибудь в темном переулке, а она ему по мордасам чем-нибудь тяжелым, доской-сороковкой, например, — типичное завершение сцены: мужик встает, сплевывает и ловит следующую тетку…

Вовчику в этом отношении не повезло. Воспитанный на романах Дюма и прочих романтиков позднего средневековья, раннего Возрождения, он так и не смог научиться переступать через собственный комплекс уважительного отношения к женщине. Тогда Вовчик объявил внутренний запрет принципом. Во всяком случае, он именно так, «спасая лицо», говорил женщинам…

— Пойдем, а?

— Не знаю, не знаю… — ответил Вовчик, хотя решение уже принял.

Они вышли на дорогу за Гатикой, и к закату добрались до некогда магистрального шоссе, значившегося на карте под гордым именем «А 115». Свою магистральность это шоссе оставило в далеком прошлом — там же, куда ушли и дорожные рабочие в оранжевых робах, и гладкие бело-синие «Форды» ГАИ, и сплошные потоки автоцистерн с оранжевыми мигалками на крышах… В исторических фильмах это выглядело до того величественно, что хотелось рыдать. А разобраться: что толку с такого величия, если от него пшик остался — проедет раз в сутки весь, как мхом, заросший грязью патрульный «козёл», да проскрипит унылая крестьянская телега, запряженная ветхим мерином…

На переезде они наткнулись на следы деятельности бригады давешнего кабель-капитана: вдоль бывшей железки шел свеженасыпанный бруствер, песок со щебенкой. Копали давно, видимо, ещё весной — между камней уже повылезала мать-и-мачеха, и какая-то широколистная дрянь с пушистыми толстыми стеблями и фиолетовыми прожилками понизу листьев. Большая часть щебня была выгребена из-под заросших шпал, насыпь перекосило, и первый же поезд, который вздумал бы отправиться из Волхова на юг, не проехал бы и ста метров, даже положи кто-нибудь на шпалы рельсы.

В Глажеве они заночевали в старом здании вокзала, рублёной развалине с единственным предметом обихода внутри — обшарпанной печкой. Когда-то на печке были изразцы, но то ли сняли их где-нибудь во тьме прошедших столетий, то ли сами они отвалились и рассыпались — в общем, печка выглядела ахово, как после оспы. Правда, и топить Вовчик не собирался деревня была жилая, имелись тут даже типовые девятиэтажки времен «как-раз-до-войны»; около двух тысяч человек обитало в километре от развалин, и какой-нибудь не в меру любознательный виллан мог на вполне законном основании полюбопытствовать, а кто это там пускает дым на старом вокзале.

Внутренние перегородки в здании отсутствовали, пол был завален мусором, приправленным пылью веков. Вовчик выбросил крупные куски штукатурки, пучком травы подмел мелочь, чтобы можно было расстелить плащ. К этому времени изрядно посвежело, и ветер, поддувавший весь день как «Циклон» в котельной, казалось, вошел в ещё большую силу и не иначе как решил унести хилую крышу, развалить стены и вообще не оставить от вокзала камня на камне… то есть на бревне.

— Каш-мар, — сказала по этому поводу Лиза. — Нас тут завалит.

Впрочем, по голосу нельзя было сказать, что её очень уж пугает такая перспектива.

— Завалит — и завалит, — скептически заметил Вовчик. — Выберемся как-нибудь.

— Мгм. Один такой выбрался. К слову, а где я буду спать?

— А у меня больше плащей нет. Придётся вместе, подруга. Можно в два ряда… А можно в два яруса.

— Слушай, ты мне надоел, честное слово.

— Между прочим, поодиночке мы замерзнем. Очень замерзнем.

— Ничего страшного. Я даже переживу одно одеяло на двоих. Будешь греть меня своей задницей.

— Ха. Одеяло. Размечталась, подруга. И ты думаешь, я это вынесу?

— Ничего-ничего, баиньки.

— Похавать бы…

Это был больной вопрос. Жрать было нечего, последние галеты они съели утром, запивая густо-фиолетовой от марганцовки и отвратительной на вкус водой. В лесу, правда, наткнулись на россыпь черники и, морщась, сжевали несколько ранних моховиков — вот и весь обед. Ужин вообще не светил.

— Завтра купишь чего-нибудь.

— Купишь. Прелестно! Деньжат только подкинь.

«Ну, не жмоться, — подал голос Фил. — Деньги — не проблема»

— Ты что, печатный станок где-нибудь припрятал?

«Печатный — не печатный, но завтра деньги будут»

— Какого черта, пусть говорит вслух! — возмутилась Лиза.

— Он говорит, что завтра достанет кучу денег.

— Да, — добавил Фил во внешний динамик. — Будем брать банк.

— Опять как тогда? — со скепсисом уточнил Вовчик.

— Теперь всё будет тип-топ.

— Ну-ну, свежо предание… Кстати, а на чем вы тогда засыпались? Вовчик в упор посмотрел на Лизу.

— Когда?

— Ну, Новоладожское энергохранилище. Конечно, не банк, своя специфика, но все-таки — что случилось?

— Да бог с тобой, дружок, какое ещё хранилище?

— М-м… тебе что, досье твое показать?

— Досье, — саркастически заметил Фил. — Как же — досье, видимость одна.

— Говорю тебе, не брали мы… а, черт! Никаких дел в Новой Ладоге. Там же серожопых до задницы!

Вовчик скосил глаз, посмотрел на Лизу, на экран, снова на Лизу.

— И кто же из вас врет?

— Факт попытки ограбления Эн-эл-э-бэ зафиксирован во многих источниках, — снова перехватил инициативу Фил. — Например, «Ежедневный бюллетень», циркуляр «Об усилении бдительности»… — по экрану поползли бесконечные строки, написанные плохим канцелярским языком аж пятнадцатого столетия.

Лиза оттолкнула Вовчика и уставилась в монитор:

— Это который три-двенадцать?

— Какое ещё «три-двенадцать»?

— Не знаю я никакого такого указа! Впрочем, если это дата… Есть такой указ. Нет, другой. «О ведьмах и ведьмаках, а также о вреде…»?

— Да.

— Ну-ка, ну-ка, — Вовчик развернул к себе экран. — Давай его сюда.

— Пожалуйста.

«О ведьмаках и ведьмах, а также о вреде, ведьмовством их приносимом. Мы, сай города Волхова, властитель падающей воды, повелитель окрестных земель, прилежащих водоемов и воздушного пространства, распорядитель недр и администратор селений, повелеваем: да будет отныне всякий ведьмак или всякая ведьма, в том уличенные, злодейство замышляющие супротив государя Вашего, биты шокером на площади прилюдно, но не до смерти, а после брошены в острог, где и надлежит им быть до приезда посланца Нашего, дабы оного ведьмака или ведьму передать ему для препровождения в столицу, где указанному ведьмаку или ведьме казненным быть; а кто по рвению чрезмерному или какой иной причине того ведьмака или ведьму до смерти доведет, не дожидаясь посланца нашего, того службы и чести лишить, водить голым по поселению и гнать шокером в леса; если же кто кого заподозрит в ведьмовстве и донесет на того, и донос его подтвердится, тому выдать из средств казны тысячу рублей; а буде донос не подтвердится, то бить шокером десять раз на площади; а если кто на достоверно известного ведьмака не донесет, или окажет ему помощь и укрытие, того бить шокером до смерти.

Настоящим отменяем положение «О поимке и казни» Нашего указа «О ведьмовстве». Дано третьего декабря 2315 года, Хрустальный Зал, Волхов»

— Вот такие дела.

— В такой версии — впервые слышу, — чистосердечно признался Вовчик, пихая ногой большой плоский кусок штукатурки с облупившейся голубой краской с одной стороны. — Но определенно за этим что-то стоит.

— Государь не доверяет власти на местах, — съязвил Фил.

— По-моему, мы это уже обсуждали. Кстати, подруга, есть идея. Давай я сдам тебя, а ты меня. Деньги поделим.

— Браво. Но все равно — не брали мы этот банк.

— Да-а… — протянул Вовчик. — Кстати, Фил, не поделишься планами на завтра? Если можно, поподробнее.

— Легко. Я думаю попробовать финт с подменой счета…

— Ты одну вещь забыл. Она вот в розыске, а меня вообще не существует в этой системе.

— Ну и что?

— На кого ты счет откроешь?

— Как это на кого? На тебя, естественно.

— Помнишь, чем в прошлый раз кончилось?

— Первый блин, как говорится… К тому же, тебя узнали.

— Ладно. Надеюсь, теперь все пройдет нормально. А кто будет лохом?

— Местный какой-нибудь. Разве это важно?

— Слушай, — вмешалась Лиза, — если ты такой крутой, может, и мне почистишь биографию?

— Никак невозможно. Там всё завязано на что-то очень секретное. Может подскажешь, на что?

— Откуда? Ладно, я спать хочу, раз уж есть нечего.

Вовчик с готовностью откинул край сложенного вдвое плаща:

— Прошу. Снаружи или внутри?

Она молча улеглась посередине плаща, отвернулась от Вовчика, который пристроился рядом, и мгновенно заснула. Вовчик долго глядел ей в затылок, громко дышал, но так и не смог побороть предрассудки. Так, не поборов, и заснул.

Утром двое голодных оборванцев отправились грабить банк.

«Всё в Главном Банке располагало

к грабежу.»

Гарри Гаррисон

Грабить банк очень просто. Для этого нужно всего лишь иметь крепкие нервы и как можно меньше самомнения, потому что когда выходишь оттуда в лохмотьях, но с пачкой червонцев в кармане, трудно не почувствовать себя принцем инкогнито. А тут и фараоны подоспеют.

Всё утро Вовчик с Филом просидели под осыпью рядом с кабелем, медленно и осторожно прокапываясь через россыпи гравия в песке к главной жиле. Сверху песок был сырой, но как только Вовчик зарылся поглубже, начался совершенно сухой слой, песок всё время осыпался и это очень мешало работе.

Вдруг из-под песка показался гладкий черный бок оболочки кабеля. Оказалось, что они промахнулись почти на полметра мимо магистрального повторителя. Пришлось копать вбок, это заняло ещё пятнадцать минут. Наконец Вовчик стер последнюю пыль с титанового бока репитера, побрызгал вокруг водой, чтобы не сыпался песок, и отложил нож. На свет был извлечён небольшой потертый кожаный чехол с огромным количеством маленьких отверточек, кусачек, надфилей и прочих разнобразных причиндалов, без которых не обходится ни один порядочный железячник[77]. Боковая крышка кожуха держалась на шести утопленных заподлицо винтах. Четыре из них вывернулись нормально, у пятого головка оторвалась от стержня, а у последнего поехал шлиц. Вовчик поддел крышку ножом и отогнул её вниз — открылась небольшая плата с одной мощной микросхемой на шипастом радиаторе, и два конца коаксиального кабеля, уходящие в противоположные стороны. Фил «вырастил» псевдоподию с двумя зажимами «крокодил» на конце. Вовчик присоединил контакты.

— Подключение к линии. Может, отрезать этого сая?

— Он не мешает. Отлично, вхожу в банковскую систему. Как тебя будут звать на этот раз?

— э-э… ну, скажем, Эдик… э-э, Иванов. Простенько, но со вкусом. Двадцать лет, автомеханик, остальное сам знаешь. Только…

— Что?

— Подчисти там в главном архиве.

— Спокойно. Все будет отлично… — Фил выдержал паузу. — Вот и все. Готово. Десять тысяч рублей переведены на счет какого-то Ильи Бражкина… Ага! Есть канал. Простенькая система защиты, но работает в принципе неплохо.

— Ну и как?

— Очень просто. В банке собственная база данных по всем вкладчикам, дублирующая центральную, но она в скрытом режиме, поэтому если с простого терминала подсадить новый счет без специального кода, начнется перезвон. И ещё куча ключей всяких. Но сейчас все в порядке. Так, регистрируем нового вкладчика. Прощай, Илья Бражкин. Здравствуй, Эдик Иванов!

— Хитро поешь, псиса. Что, закончил?

— Закончил. Запрячь тут всё.

Вовчик забил в грунт над усилителем козырек из ржавой жести, прислонил к нему лист пластика с привязанной к верхнему краю веревочкой и засыпал все песком. Заровнял получившееся сооружение, добавил камней и пучков травы по вкусу. Воткнул в песок веточку, набросил на неё петлю, торчащую наружу.

— Может, оставишь меня здесь? — предложил Фил.

— А если драпать придется?

— Так все равно же возвращаться. Или твои отпечатки оставляем в базе?

— Ну ладно, уболтал. Полежишь в кустах. Только ты свернись, а я тебя присыплю.

За четырнадцать лет знакомства Вовчик оставлял Фильку только трижды, и очень этого не любил — в случае чего утрата была бы абсолютно невосполнимой. В тоске и беспокойстве заровнял он землю над временной могилкой и пошёл получать бабки.

В поселке он появился около часу дня. Желудок ощутимо бурчал. Вовчик вытер пот и вошел в помещение банка.

Внутри банк похож был на давешнюю конфидент-приёмную, только вместо терминала общей связи стояла там дюжина банкоматов[78], простых до идиотизма, рассчитанных исключительно на «диких» и «малообразованных» местных жителей. Двое вполне подходящих под такое определение красавцев как раз получали деньги: один, как заметил Вовчик, пятьдесят, другой — пятнадцать рублей.

Вовчик подождал, пока «красавцы» выйдут, и приложил потную ладонь к сканеру[79] ближайшего банкомата. Механизм помигал лампочками и высветил баланс. «10195» — «Снять со счета» — «Сколько?» — «10190». Лампочки и диоды замигали чаще. «Пожалуйста, подождите. Вставьте большой палец в гнездо анализатора» Вовчик вставил палец, куда просили. Там какая-то иголка крупного калибра немедленно воткнулась в подушечку. Вовчик чертыхнулся и, выдернув палец, засунул его в рот. «Проверка закончена. Закрываю счёт, приготовьтесь получить деньги»

— Как это — закрываю счёт? Стой, зараза! — он вдавил кнопку отказа. «Трансферт[80] прерван. Баланс 10190».

— Что за грабеж? — Вовчик пнул банкомат. — Верни деньги, сука! Жулики!

«Снять со счета» — «Сколько?» — «10000» — «Операция зарегистрирована. Приготовьтесь получить деньги». Внутри банкомата что-то заурчало, и через полминуты из раздатчика посыпались пачки хрустов. Ровно десять штук. «Трансферт произведен. Баланс 185»

— Дерьмо! — сказал Вовчик, но поскольку был занят засовыванием денег за пазуху, не стал пинать банкомат снова, а ограничился только испепеляющим взглядом.

В кассовый зал вошли трое, типичные лапотники, обступили раздатчик и принялись бурно выяснять, как пишется фамилия одного из них. Такие же лохи, как и господин Бражкин, упокой господи его десятку. Вовчик бочком, вдоль стены, чтобы никто ненароком не увидел топорщившуюся углами на животе рубаху, вышел из банка. Затем, обливаясь потом, пересек площадь и нырнул в кусты. Через пятнадцать минут он добрался до дерева, под которым в старой землянке ждала Лиза:

— Ну как?

Вовчик трясущейся рукой похлопал себя по животу:

— Отлично. На, перегрузи в мешок, и догоняй.

Тут его кольнула мысль, что дамочка вполне может удрать с такой-то кучей денег, но он её отмел как нелогичную: Лиза нуждалась в его помощи. Это было очевидно, как дважды два. Никуда она не денется.

Вовчик бегом добрался до места «первой атаки», торопливо выкопал Фильку.

— Всё хорошо?

— Вполне. Десять кусков, Как с куста. Только…

— Что?

— Надо бы этому, жертве, десятку накинуть. Эта дурацкая машина с меня сняла по пятерке за трансферт!

— Ладно. Давай заметать следы.

Вовчик потянул за веревку — лист, обрушив потоки песка, отвалился. Вовчик подсоединил разъемы. — Восстанавливаю личность господина Бражкина… Стираю информацию… Та-ак…

— Что?

— Какой-то ревизионный эр. Черт! Ну ладно, я им крови попорчу.

— Так засекут же!

— Пусть попробуют. Да и фигня — я просто кое-что затер, больше перепутал. До конца года будут разбираться.

— Да, ничего себе шуточка. Эй, я тебя отключаю.

Он привинтил крышку на два винта — больше не получилось, гнезда и дырки никак не хотели совмещаться, хоть совсем отламывай; опять засыпал яму, теперь уже тщательнее, утрамбовал, насовал гравия.

Подошла Лиза:

— Все чисто, хвоста нет.

— Откуда ж ему взяться, хвосту-то? — Вовчик внимательно изучил её задницу.

— Иди на хуй, голубь, — беззлобно посоветовала она.

— Двигаем быстрее, а то жрать охота — сил нет.

— Если идти по дороге, то километров через пять будет довольно большая деревня, — сказал Фил, — называется — Черенцово. Там можно купить еды.

— Эт' хорошо, — одобрил Вовчик и тут же спросил, — По дороге пойдем, что ли?

А вечером следующего дня они уже входили в Волхов, и узнать их было мудрено.

Вместо старого рванья на них были добротные кожаные штаны и куртки, в каких можно без страха лезть хоть в терновник, хоть в змеиное гнездо. Старого мешка тоже не было: в Острове Вовчик за бесценок купил у кабель-майора в отставке, старого полуслепого маразматика, отличный рюкзак, сшитый хоть и недавно, но по старым выкройкам — с полужесткой рамой и полной обвязкой, так что изрядный вес даже набитого под завязку продуктами и одеждой мешка идти практически не мешал. Вещь была добротная, и наверняка могла прослужить ещё не один десяток лет.

У заставы наметилась длинная очередь — собирали въездную пошлину с крестьянского обоза. Старый мытарь, поседевший и разжиревший на государственной службе, громоздился за столом, загородившим полпроёма ворот, мусоля перо и чиркая что-то на листе захватанной чернильными пальцами бумаги. По правую руку от него стоял дюжий пехотинец в зеркальном доспехе и с лазерганом в положении «к ноге». Ещё двое держали толпу под прицелом с площадок привратных башен — заходящее солнце играло последними густо-красными лучами в призмах их мощных ружей. Гвардия стерегла вход во внутренний город — отборные усмирители, кровь с молоком, мясо в собственном соку, двести фунтов преданности идеалам саевой государственности, серые мундиры, синие плащи, черные посохи-лазерганы… Бр-р!

Перед столом началась ругань, сборщик принялся стучать кулаком по столу.

— У нас есть мелочь? — спросил Вовчик. — Что-то мне послышалось вроде бы трояк с рыла.

— Найдем, — Лиза погрузила руку до локтя в бездонный карман своих новых штанов. — О!

Шум внезапно прекратился; усмиритель приложил кого-то по кумполу с характерным звоном пустой черепушки. Очередь продвинулась на одну телегу. Лиза протянула Вовчику горсть скомканых бумажек, отделила две трешки: с голой женщиной и панорамой Новоладожского разлива.

— Эй, значить, девка! Ну ты, ты, подь сюда-то, — сказал гвардеец, до поры стоявший в тени левой створки ворот — огромный, бородатый, с тремя нашивками десятника внутренней службы на левом рукаве. — Тебе говорю!

— Это ты мне, вонючка? — спросила, подбоченясь, необъятная девица рубенсовских форм и размеров, сидевшая на передке скрипучей телеги.

— Сама ты вонючка, жопа немытая, — незлобиво отбрехнулся десятник. Замужняя али как?

— Али как.

— Ну дык подь сюды.

Вовчик пихнул Лизу локтем:

— И всех делов. Почему с тобой никак не выходит?…

— Милый… — она так врезала ему в бок, что у него начались трудности с дыханием. — Ты достал!

Девица, основательно поколебав тяжелогруженую телегу, соскочила на землю и исчезла в той же тени, где стоял десятник. Дедок, сидевший до того рядом с ней, почесал спину нагайкой и выплюнул окурок самокрутки далеко на обочину. Потом как следует отрыгнул. Копулятивные устремления бородатого десятника в отношении его дочери (или внучки?) были ему совершенно по сараю.

Минут десять Вовчик молчал. Ему очень хотелось есть, но для этого надо было выйти из очереди, а ворота могли закрыться с минуты на минуту. Когда Вовчик оказался наконец лицом к лицу, через стол, со сборщиком, он был готов запустить в его рожу пачкой десяток, только бы поскорее закончить всю эту тягомотину и оказаться внутри городских стен. А тот, как назло медленно корябая брызжущим пером с размолотым в кисточку кончиком, выводил: вэ-лэ-а-дэ… И почерк-то у него был, как кура попой, и вообще…

— С какой целью хотите попасть в город?

— Работу ищу, ваш бродь, — и Вовчик поведал слёзную историю о том, как его с женой!!! насильно согнали с земли в некой захолустной деревеньке на юге Новгородской волости, свои же соседи-сельчане и согнали, когда бунтовать удумали, дом и посевы пожгли, а кто с ними в бунте не участвовал, всех выгнали взашей из деревни, а особенно богатеев лупили, вона, жене нос сломали, сволота лапотная… — А вообще-то я по машинам мастер, ваш бродь. Всякие сеялки, копалки, комбайн могу чинить…

— Проходите, не задерживайте. Три рубля с вас, два рубля за женщину.

— Грабиловка, — сказал Вовчик, кладя на стол изжёванные бумажки.

— Теперь приложите большой палец, — сборщик показал на встроенный в стол портативный сканер.

Вовчик залился холодным потом. Регистрация входящих, бог ты мой, до чего дошло!.. А может, это нас ловят? Если тот эр вовремя просрался, перехватил какие-нибудь коды… Кошмар, что тогда!

Тут за воротами раздался дикий визг. Давешняя девица, тряся полуобнаженными телесами, выскочила на свет. За ней выпал, держась за промежность, скрюченный десятник.

— Ах ты, извращенец поганый! Нет, вы слышали, люди добрые, что он мне предлагал?..

Вовчик незаметно, пользуясь тем, что все повернулись на крик, уронил на стол пять новеньких червонцев. Через секунду хрусты таинственным образом исчезли.

— Деру, — шепнул Вовчик и потянул Лизу за рукав.

Они пронеслись под аркой городских ворот. А сборщик почесался под нечистой бородой, шпиёны или бандиты, не иначе, но поднимать бучу ему было лень — всё равно на первой же проверке засветятся, да и к тому же рабочий день заканчивался, дома ждали кастрюля борща, стопарик и жена…

— Давай только тут не застревать, — сказал Фил час спустя, когда они уже уютно устроились на мягких постелях в отдельной комнате самого дорогого постоялого двора. — На фиг эти разведки, и все такое. Быстро сделали, и ноги в руки. Дел у нас ещё до задницы и больше…

— Да помню я, — досадливо отмахнулся Вовчик. — Иди ты в попу. Тебе-то что, это мне сутками в канализации сидеть по уши в дерьме.

— Ну уж и сутками, — сказала Лиза. — Мы, помнится, когда банк Торгового Альянса ломали, в полчаса уложились.

— Это в одиннадцатом, что ли? Там ещё поймали кого-то… За что их, кстати, вздёрнули?

— Не за то, о чём ты подумал, козёл!

— Ну извини, подруга. Сорвалось.

— Да что там, — Лиза вздохнула горестно, — Недодумали.

— Короче, подруга, всё, шабаш. Кончай базар, дави ухо.

Вовчик кинул тапком в выключатель, попал. Свет погас.

В трубах было мокро, вонюче, противно. Канализацию в городе чистили от случая к случаю, и то, когда на первых этажах начинало хлестать изо всех дыр.

Не затрудняя себя рытьем траншей, кабелисты протянули все городские сети по стенкам коллекторов. Разумеется, ни один бюджетный усмиритель не сунулся бы в эту помойку по доброй воле и, хоть патруль канализации и был указан в штатном расписании городских обходов, на самом деле внизу было пусто. Не считая, конечно, крыс, проживак и опарышей. А также — взломщиков.

Нужный люк был очень удобно расположен в тупичке с глухими стенами и сложным коленцем. Ухи чугунной крышки были залиты старым асфальтом, в трещинах вокруг окантовки пробивалась трава, но — судя по слою грязи, ни единой души тут не было по крайней мере с зимы, А вот за стеной всего лишь в ста метрах располагалась штаб — квартира саевых вооруженных сил.

Фомкой сковырнув крышку, Вовчик по ржавым ступеням спустился вниз, посветил фонарём. Лестница заканчивалась небольшой площадкой, вровень с которой стояла вторым полом поверхность сточной жидкости. Пахло. То есть, это недопустимо мягко сказано: всё это богатство воняло, как ничто на свете вонять не может.

У верхней по течению (приглядевшись, Вовчик заметил, что вся масса фекалий медленно, можно сказать — величаво, движется справа налево) кромки площадки лежал на поверхности чудовищно раздутый труп с обгорелой дырой в спине — работа дружинничков, почти наверняка.

Волоконные кабели были скручены в жгут, залиты антикоррозийным пластиком и привешены к противоположной стене трубы. В бетонном кольце выдолблена дыра, в неё впихнули тестовый ответвитель.

Миновать дерьмо при такой диспозиции никак было нельзя. Вовчик раскатал специально припасённые тефлоновые бахилы, поддергивая осторожно, по сантиметру, натянул их поверх сапог, завязал тесёмки на поясе и, держа Фильку над головой, сошёл в поток.

Защитное покрытие на ответвителе с трудом поддалось напильнику и ножу. Под пластиком обнаружилась чернёная стальная крышка на восьми накидных креплениях. Вовчик отщёлкнул их одно за другим и положил крышку в нагрудный карман. В луче переноски тускло заблестели ряды оптоконнекторов[81]. Фил выпустил щупальца и занялся делом.

— Вот эта группа от генштаба, — сказал Фил через полчаса. — Эта идет в резиденцию, а эта — то, что доктор прописал, самая безопасность и есть.

— А-а, родимый, — ласково сказал Вовчик. — Ловится что-нибудь умное?

— Нет, — сообщил Филька. — Ждем-с. Какой-то бестолковый чат[82] косяком прёт. В шахматы режутся, определенно.

Вовчик перекинул Фильку с руки на руку. Тело страшно затекло, от вони постоянно мутило, а стоять надо было ещё огого сколько. Пока кто-нибудь из начальственного сословия не настукает свой пароль.

— В шахматы, гришь?

— Дык! Гроссмейстер. Толково играет.

— Да нешто ты б его не сделал, Фил?

— Легко. Слушай, что ты мучаешься? Возьми сумку, повесь на шею, меня туда положи.

— А коннект[83] не потеряешь?

— Обижаешь.

— Ну тогда держись.

Вовчик так и сделал. Стало значительно легче. Но искомого коннекта, кроме каких-то левых чат-сеансов, всё не было.

— О чём думаешь, — спросил Фил через полчаса.

— Ни о чём, — ответил Вовчик, выплывая из ступора. — Скоро совсем вырублюсь от вонищи этой. Ты хоть не молчи, что ли.

— Анекдот тебе рассказать?

— Знаю я твои анекдоты. Давай лучше поучимся. Займемся, так сказать, моим образованием.

— Ага, в сортире. Самое место… Ладно, о чём ты?

— Всё о том же. Ну, ты понимаешь.

— Кто про что, а шелудивый про баню. Переучиться не боишься?

— Не боюсь. Я книгу эту все читаю-читаю… Но не въезжаю абсолютно.

— Ну ты спроси, что тебе непонятно, я объясню…

Они углубились в рассуждения о высоких технологиях, с трудом доступные даже посвященным в сии тайны: то и дело слышались трехэтажные термины из области теоретической физики, науки, давно и прочно замороженной на уровне поддержания статус — кво в атомном реакторе. Такая судьба постигла, впрочем, и многие другие науки, если они вообще к тому времени выжили… Ну а вы знаете, что такое, квантовая точка, к примеру?..

— Оп! — Фил оборвал научный диспут на полуслове. — Есть контакт. Шишак какой-то, однако. Немаленький, — а на экране нарисовал:

статус респондента — колесо

адрес респондента — ВВЧ.здесь. генштаб. волхов

статус адресата — корень, резиденция

метод кодирования — DES 5

уникальный код доступа — не определен — в процессе…

уникальный пароль — не определен — в процессе…

— Долго там ещё?

— Не мешай, — растягивая слова, сказал Фил.

— Неужто такой напряг? — поразился Вовчик.

Фил не ответил. По экрану ползли длинные, как змеиные хвосты, варианты декодирования — лохматые и бессмысленные закорючки из всех возможных символьных наборов.

— Закончил трансферт. Закрыл линию. Думаю, можно вылезать.

— А как же ключ, а? — сомнения не помешали Вовчику с максимальной скоростью собраться и отчалить в сторону шахты.

— Может быть, скажу… часов через шесть-семь. Помнишь этот DES?

— Не помню, — честно признался Вовчик. — А что, должен помнить? — он вскарабкался на бортик, стянул бахилы и перчатки.

— Да вообще-то должен.

— Что-то такое, — сказал Вовчик, — погоди… А-а, вспомнил. Слушай, так это ж каменный век!

Снаружи был уже вечер.

Только отойдя от люка, Вовчик почувствовал, насколько он пропитался ароматами подземелья. Интересно, работают ли в такой час общественные бани?

Заявиться в подобном виде в трактир было немыслимо; надо срочно думать, где бы помыться, но думать не хотелось. Хотелось завалиться куда-нибудь, хоть под забор, и придавить ухо часов на десять. Ещё много чего хотелось. Так просто, покапризничать. Фил в заплечном мешке не отвечал на вопросы, или отвечал односложно и конкретно, совершенно не поддерживая диалога.

Поплутав по переулкам, Вовчик вышел к городскому пляжу. Было довольно холодно, пляж казался пустым, хотя кое-где в кустах и копошились какие-то существа: то ли квасили там, то ли ещё что… А может, и вовсе — мутанты. Говорили, много их нынче, особенно в городской черте — боятся они леса…

Впрочем, большого значения это не имело. Вовчик разделся, запихал всю одежду в мешок и вместе с мешком нырнул. Вынырнул, натёрся илистым песком ничего, сойдет — ещё раз нырнул, всплыл, принюхался: пахло меньше. Потом выстирал с тем же песком одежду — ни золы, ни щелока не осталось, а мыло… слишком дорогое удовольствие, чтобы тратить его на шмотье, которое стоит-то гроши. В конце концов, выбросить, и все дела. Главное, чтобы было чем прикрыть задницу на пути до одежной лавки.

— Да-а, — протянула Лиза, — и ты все ещё хочешь на меня залезть?

Вовчик дипломатично промолчал.

— Как успехи? — спросила она,

— Пока никак.

— Как это «никак»?! Что это значит?..

Она опустила голову, и следующая фраза её прозвучала тихо-тихо, едва слышно:

— Я так и знала.

Щелкнули скобы «бабочки». Полированная рыбка лезвия выписала в воздухе петлю.

— э-э-эй, полегче!

Он жестко блокировал руку с ножом, продолжая движение замаха, завернул её за спину. Лиза рванулась, Вовчик перехватил её за запястье и бросил лицом вниз на кровать, придавив собственным весом:

— Совсем спятила?!

— Сволочь, сволочь… — Лиза заплакала, ругаясь сквозь слезы по-неприличному.

— Думать надо, девушка, — Вовчик встал, прошелся по комнате. — Головой думать, не жопой. Уф-ф… Ну хватит, хватит, слышишь? Что на тебя такое нашло?

Но единственное, чего он добился, было: «Гад, гад, (всхлип), гад!».

Плохая погода, насморк и истерики обычно прекращаются сами собой. Раньше или позже. С жертвами или без. Вовчик сел на кровать и принялся ждать. Говорят, человек на три четверти состоит из воды — значит, больше пятидесяти литров не наплачет.

— Я так предполагаю, — сказал вдруг Фил. — часов через шесть я должен закончить. Во всяком случае, теория вероятности за нас.

— Молодец, Фил! Так держать! — похвалил Вовчик, нарочито громче, чем обычно. — Размажем этих гнилых пидоров по стенке!

Лиза, хлюпнув носом, повернулась на голос:

— Чего?

— Вот ты в меня ножом, да? Я, значит, твоего мужика с кичи сымаю, а ты в меня перья суешь, сучара! — Вовчик потом сам удивлялся, что его заставило говорить в таком тоне, совершенно для него ненормальном и вообще неприятном. После двух лет в банде он ещё четыре года вытравливал из себя (не без помощи Фила) этот их жаргон, воровскую «этику», привычку материться через слово и пользоваться кастрированным лексиконом. Настоящей фени эти бандиты не разумели, и говорили, как бог на душу положит — а получалась совершенно кошмарная мешанина областных жаргонов с примесью блатных словечек. Травил, травил, да, видимо, недотравил. — Манда ты с ушами после этого! — закончил Вовчик свой кудрявый спич.

— Какие ещё перья?! — озаботился Фил. — Она тебя резала?

— Ха! Попробовала. М-мандавошка.

— Перестань! — почти прорыдала Лиза.

— Ладно, уже перестал, — снизошёл Вовчик.

— Вы… так вы узнали что-нибудь?

— Объясни ей, Фил… — Вовчик втянул ноги на постель и отвернулся к стене. — Разбуди, когда пожрать приготовишь, — добавил он Лизе,

И заснул под тянущийся временами, как на заедающем магнитофоне, голос Фила:

—…тогда мы спустились в канализацию. Я, конечно, не чувствую запаха, но…

«На святое дело идём — друга из

беды вызволять»

Горбатый

На завтрак были варёные бобы со свининой и водянистое местное пиво. Вовчик ел мало, зато набил рюкзак хлебом и вяленой рыбой. Наглотаться от пуза он не дал и Лизе, хотя после вчерашней сцены она так ничего и не ела. Потом расплатился с хозяином, поговорил с остановившимся на ночь в Волхове шофером фуры-пятитонки насчёт переправы через Неву, посетовал на судьбу, не давшую ему возможности научиться водить: «А то, ей-Богу, в дальнобойщики подался бы, в натуре!» (первое — вранье, водил он прилично, а что касается второго, то о порядках в гильдии он был наслышан достаточно, чтобы трижды подумать, прежде чем принимать присягу).

Лиза выглядела мрачно, то ли ей было стыдно за вчерашнее, то ли, наоборот, обидно, что не довела дело до конца…

— Все. Сваливаем, — Вовчик допил пиво, хлопнул кружкой по столу. Помоги-ка мне напялить эту штуку. — он подсел под рюкзак, просунул руки в лямки, крякнув, встал, застегнул пояс и грудную обвязку. — Идем.

В знакомый уже люк Вовчик спустился один. Лиза с вещами осталась наверху — как бы на стреме, хотя на самом деле в этом, конечно же, не было никакой необходимости. Обонять ей не захотелось, вот что. Завернутый в спаяный за ночь пластиковый комбез, Вовчик вступил в дерьмо…

— Ну-с, проверим, как оно, — Фил зафиксировал оптоконнектор муниципального управления безопасности. — Вроде все правильно. Конечно, в пределах дисперсии… Посылаю запрос… Как формулируем?

— Ну, как? Тебе лучше знать, как.

—…?

— Ну, скажем, «освободить на основании того, что информация, на основе которой произведено задержание, не подтвердилась»… Во загнул!

— Чушь. Какая, к лешему, информация, когда его в лесу взяли!

— Да-а… И стиль, прямо скажем, подкачал. Ну тогда… не знаю. А если… если, допустим, его выпускают для того, чтобы проследить, контакты установить и все такое прочее?

— Это можно. Значит, как бы люди уже на позициях,

— Стой. А как звали того чувака, который… ну, чей пароль?

— А звали его Валентин Чередойло. Генерал безопасности, командир всея лазерной пехоты, между прочим.

— О — о! Мерзкие мы мальчишки. Ни на грош уважения к большому дяде. Начинай.

— Уже готово. Послал. Подтверждение получил. Через полчаса его выведут.

— Вау!!!! — Вовчик выбросил вверх отставленный средний палец правой руки. — Убираемся.

— Теперь ты стой! Мы же теперь можем залезть в совсем закрытые банки… с нашим-то уровнем, а?

Вовчик думал две секунды.

— Давай. Пять минут тебе даю. Лиза! Лизка! — крикнул он в сторону открытого люка.

— Чего?

— Иди, встречай своего… Только смотри, дай ему отойти от ворот хотя бы за угол.

— А… а ты?

— А что я?.. — Вовчик вздохнул. — Мое дело маленькое, мне вообще в Питер надо.

— Вместе пойдем, — заявила Лиза. — Борис, он такой человек… такой… Мы вам пригодимся, честное слово!

— Не введи во искушение, но избави нас от лукавого… — пробормотал Вовчик. — Не думаю, что это хорошая идея.

— Но… ты на меня обиделся, да? Ну, я прощения прошу, слышишь? Я… Ну не могла я тебе дать. Честн' слово, если бы могла, то… Я, наверное, несовременная совсем.

— Это точно, моногамия нонче не в моде.

— Но… ты не обижаешься?

«Ясен пень, обижаюсь», — подумал Вовчик, но ничего такого, конечно, вслух не сказал.

— Эй!.. Ты скоро?

— Пять минут. Ты серьезно решила меня ждать? А что скажет твой муж? Он, небось, тот ещё старик?

— Хватит об этом… Вылезай скорее.

Вовчик изловчился вытащить заранее свернутую папиросу, не прикасаясь к гильзе, закурил. Когда огонёк дополз до середины махорочной закладки, Фил объявил, что закончил.

Вовчик бросил комбинезон в поток, понаблюдал, как тот неспешно уплывает вдаль, величественно вращаясь, и полез наверх.

— Слушай, — сказал Фил, — это потрясающе! На каждом новом уровне доступа полученные сведения перечеркивают все, что мы знали из предыдущих. Сай с историей обращается, как со своим личным дневником: хочу так напишу, хочу эдак, а то и вообще пропущу — кому какое дело, не лезьте в мой интим.

— Бардак, — согласился Вовчик. — Делай свое резюме. Лизавета, — он задрал голову, — ручку протяни, раз уж наша большая любовь продолжается.

— Давай, вонючка. Фу! Ну и гадость. Как же ты там…

— Слушай, милая, ну хоть поцелуй-то я заслужил?

— Конечно, заслужил, — сказала Лиза.

Обняла и поцеловала.

До управления идти было не больше пяти минут. Они устроились в сквере перед главными воротами, в тени разросшейся сирени, В самой гуще кустов стояла маленькая скамеечка, с нее прекрасно просматривалась вся площадь, а сидящих на ней увидеть можно было, только подойдя вплотную.

Натикало ещё только без четверти двенадцать очередного рабочего дня. Слоняющегося без дела народа было мало: четверо неопрятных мужичков, а говоря проще — «синяков», давили мерзавчик; прогуливалась со скучающим видом дамочка определенных занятий; да покрывался голубиным пометом пластиковый статуй посреди сквера — мужик в шляпе и набедренной повязке. То ли сюр, то ли Миклухо-Маклай.

По прошествии получаса створка ворот управления плавно отошла в сторону; на улицу выпихнули ошалевшего от такой радости уркагана, небритого и ничего не понимающего. Так же плавно ворота закрылись. Уркаган немедленно набросился на часового в решетчатой будке. Видимо, требуя объяснений.

Вовчик стиснул Лизину коленку, прижимая её к скамейке:

— Сидеть! Это он?

— Да, да, пусти!

— Сидеть, я сказал! Никуда он не денется.

Пехотинцу-часовому надоели приставания этого странного типа, он просунул обратный конец лазергана между прутьями и пихнул того в грудь: вали, мол.

Борис побрел вдоль стены на запад.

— У вас есть хата в городе, явка какая-нибудь? — спросил Вовчик.

— Нет. Идём, ну идём же!

— Ладно, пошли… сейчас, правда… Дай только он с площади уйдёт!

Но не Вовчик, любивший, кстати, иногда прихвастнуть своей наблюдательностью, и не Лиза, куда уж ей было думать о чем-то другом, она и открытого люка под ногами не заметила бы; и уж конечно не Фил, лежавший скуклившись на дне рюкзака и компилировавший горы новых данных, а совсем посторонний человек, случайно зашедший на площадь, заметил, что синяки, квасившие под деревом у большого желтого дома, дружно вскочили и двинулись за Борисом.

Вообще-то этому типу было наплевать и на Бориса, и на жену его, и на Вовчиковы терзания — просто, видать, он тоже посещал это заведение, глядевшее на площадь слепой стеной с большими клепаными воротами… И удовольствия от этого посещения не получил.

Борис прошагал мимо жены метрах в десяти. Вовчику пришлось напрячь свои не слишком мощные мускулы, чтобы удержать её в сидячем положении. За ним, пьяно гомоня и качаясь, перемещались синяки. Мужик нагнал их как раз у кустов. И не стал рассусоливать. Блеснул выхваченный из-за голенища тесак, и голова одного из синяков в момент отделилась от туловища.

— Так тебе, мусор поганый, — сказал мужик, сопровождая взглядом катящуюся голову.

Этой заминки хватило остальным, чтобы отказаться от принятой роли. Они скопом набросились на мужика, умело подмяли и скрутили.

А по спине Вовчика побежали холодные мурашки.

— Вот сука, — произнес, утираясь, один из синяков. — И как Влада завалил, умелец… — он с размаху пнул мужика, тот ответил невнятной бранью. — Ба, парни, да это ж Ботинок! Знакомое рыло! Ты, падла вонючая, зачем этого мудака пасёшь? Ты ж с ведьмаками сроду не знался.

Створка ворот снова отъехала в сторону. Оттуда выскочил Чин — никак не ниже капитана, судя по гонору: при шевронах, кубарях и прочих причиндалах. Деловой до жути. За ним бесконечной двойной сверкающей лентой поползла наружу чуть ли не полурота усмирителей в полном доспехе. Они моментально оцепили площадь. Двое из усмирителей споро изловили недалеко ухилявшего вольноотпущенника и пинками загнали обратно в ворота.

— Гуля, Лебедев, Добрицкий, ко мне! — распорядился Чин.

Синяки, понурясь, выполнили приказ, подошли.

— Кретины! Раздолбаи! — завёлся Чин и завода его хватило на добрых три минуты, тираду же свою он завершил вполне конкретно, — Осмотреть сквер, они могут быть Где-то здесь!

— Всё, — обречёно шепнул Вовчик. — И вести далеко не надо.

— Нет, — сказала Лиза. — Ни за что. Раздевайся. Быстро, времени мало! — и принялась стягивать с себя одежду.

— Я… я так не смогу, наверное!

— Быстрее, ради всего святого! Идиот, мы же из-за тебя погорим к чертям!

Вовчик снял штаны. Ситуация не благоприятствовала любви. Существуют, конечно, в природе любители позаниматься этим в телеге, катящейся под гору, или в ограбленной только что лавке, или вот в лесу… Вовчика стрессы не возбуждали. Он предпочитал тишину и мирное небо над головой.

— Куртку, ну же!

Они упали на брошенную одежду как раз вовремя — кусты раздвинулись и в проеме появилась небритая морда синяка-гэбиста.

— О-о!!! — Вовчику не пришлось напрягаться, чтобы изобразить всю гамму чувств, которые обычно посещают человека в таком нестабильном положении.

— Пошёл на хуй! — добавил он,

Имитировать коитус стало гораздо легче, словно, обматерив фараона, Вовчик совершил некое очищение; страх не то чтобы пропал, но стал контролируем.

— Не вздумай засунуть, — прошептала ему на ухо Лиза. — Убью.

Два зеркальных усмирителя дернули Вовчика за руки и подняли.

— Трахаетесь, — недобро протянул синяк. — Оч' хорошо. Кто такой!? заорал он на Вовчика,

Вовчик сбивчиво изложил свою легенду, опустив только про жену — в самом деле, зачем приходить трахать жену под дверь госбезопасности? Местная блядь, конечно, тоже не объяснение, но уж больно место удобное — сирень, трава, скамейка, народу нет, и что-то пикантно-пугающее в этих молчаливых злых стенах… Р-р-романтика, черт побери!

— Значит, гришь, с Новгорода пришел?

— Так точно, ваш бродь, с югу мы, с самого Ильмень-озера…

— А в мешке что?

— Дык, вещи, ваш бродь, одежка, опять же, еды мал-мала…

— А ну покажь.

Вовчик развязал горловину рюкзака. Обыски ему были не впервой, обмануть не слишком усердного усмирителя — плёвое дело, особенно если он не знает, чего нужно искать — а этот, по всему видно, не знал. Забыли сообщить.

— Жратвы зачем столько набрал?

— Дык, ухожу, ваш бродь, я ж сельский техник-та, пойду в какую деревню осяду тут поблизости, а спервоначалу-то кушать чего-то… — Вовчик сам запутался в своей реплике и замолчал.

— А одежа-т новая, — сказал вдруг второй синяк.

— Дык, — согласился Вовчик. — Я ж, гля, из деревни разве не голый ушел, токмо и взял, что струмент свой, а потом совсем оголодал, дык взял и продал часть — одежку вот купил, обратно же похавать…

— Ладно, вали, техник. И бабу свою забери. Ха! Знаешь, девонька, вот это вот у него между ног — не хуй, а просто прыщик, Приходи сюда к шести, я тебе покажу, что такое настоящий мужик.

Вовчик молча стерпел. Лиза тоже молча снесла шлепки и подначки фараонов, оделась.

— Спасибо, ваши бродия, спасибо, что разобрались, здоровьичка вам всякого…

— Заткнись. Проваливай. А ты чтоб пришла, ясно?

И отпустили. Разгильдяи.

И только вечером, стоя на коленях на прозрачном, подсвеченном снизу синей дымкой полу Хрустального зала, сержант безопасности Гуля понял, что же его так сбило с толку в разговоре с тем странным парнишкой. Запах — как из сортира. Почти такой же, каким разило сейчас от него самого…

Выбравшись из города, они часа три драпали без передыха на север. В некогда большой, а сейчас медленно умирающей деревне купили разболтанную телегу, и к ней — мерина, странного грязно-серого цвета с лёгким намёком на яблоки.

Отстегнули они и местному нотариусу, который в отличие от хозяина мерина свой хабар отработал честно и настаивать на общей регистрации не стал. А вот мерин оказался с норовом. И кончил плохо.

В той же деревне Вовчик заключил и куда более опасную сделку — почти за две тысячи он взял поюзанный, но вполне ещё пригодный к употреблению ПЕ и ещё пять сотен заплатил за ракеты, простые, без пассивной головки — по пятерке за штуку. Барыга оказался толковым малым: пистолет у него хранился в смазке и имел весьма ухоженный вид, ствол был чистый, никаких следов ржавчины; и подкалиберные ракеты тоже были упакованы с соблюдением всех артикулов и стандартов. В соседнем лесочке и постреляли: выпалили с двадцати пяти в здоровенную, в два обхвата ель. Снесло её под корень, нижнюю часть ствола изорвало в мочалку.

Класс, сказал Вовчик, барыга тоже восторгнулся, и они расстались взаимно удовлетворенные.

Дальше дорога была спокойная: старый в меру выкрошенный асфальт, тепло, солнце, лёгкий ветерок… А что лошадина всё время показывает гонор, да женщина скулит… что это, в конце концов, по сравнению с подвалами сайбеза и последующим аутодафе. Вовчику доводилось это видеть…

(Крохотная деревушка на севере Подмосковья. Мальчику тому, наверное, и восьми не исполнилось, а его забили разрядником до полусмерти, потом обложили хворостом и подожгли. И не усмирители какие-нибудь — местные же крестьяне, совершенно невменяемые были… Нашел детишка игрушку себе на голову — калькулятор карманный раскопал в развалинах… Он, наверное, лет двести уже как не работал, вся начинка сгнила, ан нет — избили и сожгли. А главное — матушка его тоже вокруг суетилась. Рыдая, собирала веточки для растопки. Мол, что же ты, сынок, святотатствуешь, нехорошо… Придётся тебя наказать).

— Родные края проезжаем, — сказала вдруг Лиза. — Гадюшник. По этой вот дороге: пятнадцать камэ на северо-восток…

— Что, хочешь посетить, отчий склеп омыть слезами?

— Пошляк! К тому же он жив ещё, козел старый. Теперь, кстати, в Нов-Ладоге, тамошнему мэру задницу лижет.

— Ну так чего — отколешься?

— Я тебе мешаю? — обиделась Лиза.

Честно говоря, да, подумал Вовчик. Давешнее возбуждение исчезло, осталось только смутное ощущение чего-то не того, не соответствующего его образу жизни и взглядам… Господи, с ужасом понял он, она же ко мне в друзья набивается! Один, значит, за всех, и все за одного. Он вспомнил Толяна-Лохматого, и Верку-Пончик, и Боба-Юзера… И что у него самого когда-то было прозвище — Мегагерц… Нет уж!

Казалось бы, чего уж проще — мало ли что можно сказать, чтобы человек потом всю жизнь не мог тебя поминать, не выматерившись при этом. Да и помягче можно выразиться, главное — дать понять, подруга, нам с тобой не по пути. Но вот не смог. Не сумел. Воспитание ли помешало, или какие другие сентиментальные воспоминания, но буркнул он что-то вроде «поехали» и вытянул мерина длинным рябиновым прутом по крупу.

Восемнадцатое шоссе в те времена было главной дорогой, которой пользовалась гильдия для сообщения западных земель с Волховом — в обход зараженных руин Киришей и не забираясь во владения редкостного поганца сая Подпорожского, который торговых людей вешает на собственных кишках, если удаётся поймать кого-нибудь с поличным; товар и выручка, если таковые случаются, идут в казну. Деревня, которой посчастливилось оказаться на этой тропе цивилизации и дожить до того времени, когда по ней пусть и не рекой, но достаточно часто пошли гильдийские фуры, могла считать себя счастливейшей из окрестных деревень и поплевывать на остальных с высокой колокольни. А уж те, кто мог себе позволить содержать трактир, вообще ощущали себя полубогами. Но даже несмотря на это — вымирали. Хотя и с налётом аристократизма, если живёшь у Дороги — будь любезен соответствовать; жителей придрожных, в один ряд домов вдоль полотна выстроившихся, поселков всегда можно было определить по какой-то врожденной важности, с которой они совершали свой жизненный путь. На прочих, местных из глубинки, чухонцев убогих, они смотрели соответственно, сознавая свое величие и соблюдая соответствующую дистанцию. Впрочем, разницу между местным забулдыгой и проезжим гостем, особенно если с ним приехало пять-шесть тонн заморского товара, они знали твёрдо.

Лужа, Ратница, Дусьево…

За поворотом на Войбокало дорога поднялась на насыпь, возвышаясь над Ладожским разливом. Здесь они чуть не угодили под встречный автопоезд: огромный, когда-то в камуфляжных пятнах, а теперь выцветший от старости седельный тягач с прицепом — рефрижератором метров пятнадцать в длину — он пёр прямо посреди дороги, а мерину вдруг приспичило вылезти со своей обочины…

Вовчик таки вывернул его в последний момент, а то и воспоминания не осталось бы, всё ж шестьдесят тонн — не хухры-мухры, когда едет — земля дрожит. Автопоезд просвистел мимо, блеснул голограммой на борту, гуднул два раза презрительно и исчез, растворившись в перспективе.

Вовчик остановил чёртово четвероногое, отдышался и, отодрав от борта телеги дровину потолще, как следует отходил его по бокам. Мерин перенёс экзекуцию молча, но вечером, точнее уже ночью, когда, выехав на сухое, они развели костер и натянули тент, спасаясь от накрапывающего дождя, мерин, вспомнив, наверное, бурную молодость, принялся бить копытами и вообще изображать из себя мустанга в загоне; а когда Вовчик снова пошёл к нему с дубиной, оборвал ремень, которым был привязан к дереву и, отбежав метров на тридцать, стал жрать траву как ни в чем не бывало — тварь подлая. Так и бродил вокруг до утра, пугая птиц по кустам.

Места эти — не доезжая пару километров до Утопших — считались дурными и бандитскими. Спать поэтому Вовчик не стал, просидел всю ночь у огня с пистолетом. А часам к шести Фил объявил, что готов представить очередную версию местной новейшей истории. Правда, с некоторыми оговорками…

«Начать придётся с давних времен, ещё до Войны. Тогда, и это вовсе не секрет, все системы искусственного интеллекта, управляющие энергостанциями более чем районного значения, были объединены в единую сеть. Эта сеть управлялась ВЦСПС — Всероссийской Центральной Системой контроля Перегрузок и управления Снабжением тогдашнего министерства энергетики. Когда на Москву уронили энное количество кобальтовых боеприпасов, система тихо скончалась, и в умах (умишках) всех этих моральных уродов: хаев, саев, прочих паразитов — тех, которые уцелели — наступил полнейший разброд. В большинстве случаев локальные связи — с ближайшим мэром, тактическим мозгом соседней военной части, с местным почтовым сервером наконец, — сохранились, но централизация исчезла, а поскольку каждая станция была завязана на ВЦСПС напрямую, без посредства всяческих буферов-коллекторов-отстойников, доменообразование стало возможно только на расстоянии самого длинного целого кабеля. Правда, порой кабели эти, пересекаясь с линиями других служб и ведомств, тянулись достаточно далеко, проходя сквозь множество «сфер влияния».

А дальше всё оказалось банально — во всяком случае, с Волховом. Некие люди, смекнувшие, что к чему, несколько быстрее других, захватили станцию и как-то очень быстро из введенной ими поначалу просвещённой демократии скатились в диктатуру.

Справка (необходима для понимания дальнейшего): по статистике, перед Войной Волховская ГЭС покрывала потребности района в электроэнергии на 14.5 %, а все остальное выдавалось по распределению, в основном — из Соснового Бора. Только надежная линия связи между Сосновым Бором и Волховом шла через Москву; почтовая — естественно, через Петербург, так что когда рванул тот авианосец (а не линкор — видимо, ошибка) и полгорода засветилось, вся эта техника посыпалась, как горох из мешка. Волхов оказался на голодном пайке, пришлось сокращать энергопотребление и переходить чуть ли не на натуральный обмен. Всё это привело к тому, что можно видеть сейчас, деградация, вырождение, демографический спад и тому подобные фишки…

Лет через двадцать эти ушлые ребята внезапно перемёрли, и сай оказался перед проблемой прямого и личного исполнения функций местной власти. Скорее всего, он сам эту проблему и поставил: перевод крупной суммы какому-нибудь дворецкому или повару, щепотка цианида в суп — не проблема, а инстинкт самосохранения присущ саю не меньше, чем, скажем, тебе; но подробностей, к сожалению, не сохранилось.

Понятно, что новоизбранные народом хуманы-правители, а правильнее сказать — управители, обладали властью на порядок ниже прежних. Текущий же ремонт сай делал сам: сам себя вешал на стенд, используя резервные модули, чинил основные, в общем, справлялся, технология-то стандартная, а подпускать к себе людей ему было как-то и незачем. Но — вполне очевидная вещь — для управления государством одной булевой логики мало, нужно и фантазию какую-нибудь иметь, а это уже чувство, иррациональное и анализу не поддающееся, можно сказать, прерогатива органического мозга. Так что сай гнал по накатанной, полностью следуя за событиями: бунт? — подавить, кризис производства? — повысить налоги, инфляция? — остановить станок, дохнут? — и черт с ними. Нужно войско — льготы военным, шлёп декрет, шлёп другой… Короче, в бултыхании вокруг статус-кво он преуспел. Только сам этот статус-кво, если можно так выразиться, потихоньку тонет.

Так вот он и правит. Тэмпора, значит, себе мутантур потихонечку, а воз и ныне там. Но это всё было психологическое отступление, а теперь перейдем к делу.

Итак, в восемьдесят шестом году (две тысячи восемьдесят шестом, конечно) все заседатели Хрустального зала скоропостижно скончались действительно поголовно, с чадами, домочадцами, слугами, собаками и наследниками. То есть умерли все, получившие или имевшие возможность получить доступ к терминальным портам ручного управления. К этому времени установилась связь с ближайшими посёлками, напечатались деньги, была создана система банкоматов — правители гнали, как могли, чтобы успеть как можно больше, прежде чем изношенные станки прикажут долго жить. И они, конечно же, приказали: один за другим вставали заводы, и производство пришлось остановить.

И вот примерно году на десятом-одиннадцатом правления сая, так сказать, solo, случился давно ожидаемый первый (и вовсе не последний) голодный бунт — один из самых сильных и устрашающих — быть может, потому, что армия сая тогда тоже находилась в плачевном состоянии: голодные оборванные солдаты меняли патроны и стволы на хлеб и мясо, отказывались ходить в караулы, дезертировали толпами, а некоторые просто тихо загибались от истощения. Идеологической основой бунта стала изрядно, казалось, подзабытая уже монархическая идея.

Первое упоминание о Государе Императоре относится к 14 сентября 97 года: жители Бора, что на Сяси, отказ платить казенную подать мотивировали «…возвращением Государя Императора, реставрацией Российской монархии…» и вообще чуть ли не вторым пришествием. И прежде чем поднятый по тревоге отдельный батальон сил безопасности, дислоцированный в Зеленце, километрах в пятнадцати южнее, выбравшись из болот, вошёл в деревню, точно такие же реляции поступили от управителей нескольких деревень за большим Сокольим Мхом. Слухи с востока были ещё более ужасающими: гвардия разоружена и частично перевербована; всё, что восточнее Сяси, аж до самой Камчатки, уже во владении этого самого Государя Императора, столица у него где-то за Уралом, а сам он великан десяти локтей росту и вместо головы у него маленький хай привинчен хромированными болтами с четырнадцатой резьбой… В общем, налицо был скоординированный, подготовленный и хорошо управляемый мятеж. А батальон, шутки ради пожёгший весь Бор после того, как не обнаружилось там ни одного человека, всех этих отборных, натасканных фараонов — просто съели. Перед этим слегка в болоте притопив. Шапками закидали, можно сказать. Однако в отличие от Питерской кампании, на сотню усмирителей мятежники положили почти четыре сотни своих, хотя вооружены обе стороны были примерно одинаково.

В это самое время к пристани Новоладожского разлива в устье Волхова вошёл странный серый корабль. Двигаясь с невероятной скоростью, почти полностью высунувшись из воды, он подрулил к стенке, раскидав кривобокие парусные лодки, составлявшие весь саев торговый флот. На странном корабле прибыл не менее странный человек: будто бы весь из прошлого, гладко выбритый, в военной форме старого образца с полковничьими погонами. И говорил он, и показывал не менее странные вещи: невероятные ружья, пробивающие броневой лист лучом света, маленькие десятизарядные пистолеты, одним выстрелом разрывающие человека на мелкие клочки… Конечно, сай все это купил. На что? Представь себе, частью на продукты, частью в кредит. Даже не вдаваясь в детали. Хотя на его месте, пожалуй, имело смысл поинтересоваться происхождением «технической поддержки», да и вообще навести справки о продавце. Гость очень точно выбрал момент: отряды «государя Александра IV» уже стояли под стенами Волхова.

Сводный резервные полк, наскоро обученный пользоваться новым оружием, просто-таки сжёг половину армии мятежников прежде, чем они поняли, в чём дело. А когда поняли, то свалили всё на саеву магию и разбежались по домам.

Из всего этого сай почерпнул несколько очень ценных идей. В частности, он подумал, что неплохо бы и в дальнейшем держать людей в постоянном страхе перед новым оружием. А способ для этого мятежники подсказали сами, помянув громы небесные и гнев господень. Поэтому когда снова появился полковник-коммивояжер, он увез с собой заказ на изготовление новой модели лазергана типа «Мэджик стафф», волшебный посох — то бишь: палка в рост человека и с призмой на конце.

Напуганные до полусмерти крестьяне забыли про бунты и вообще стали избегать лишний раз высунуть нос за свой плетень. Государя Александра так и не поймали, и это довольно важный факт, потому что он оказался крайне живучим типом и воскресал на протяжении следующих двухсот с лишним лет не меньше шестнадцати раз. Я вообще думаю, что это сетевой фантом, но сай почему-то упорно приказывает считать его живым человеком, причем — обрати внимание! — всё время одним и тем же.

Все последующие бунты, возглавляемые неугомонным императором, оказались ещё менее успешными. Вспыхивали они как-то спонтанно, и очень похоже было, что «государь» просто примазывался к уже произошедшему мятежу, напоминая таким образом о себе.

Естественно (с позиций булевой логики — ха!), сай был бы не саем, если бы не попытался выследить своего благодетеля, то бишь полковника-коммивояжера. Однако угнаться за ним на воде было невозможно, а патрули побережья не могли сказать ничего определенного: то темно, то снег, то дождь, то бойцы заснули, то ещё что-нибудь. Вроде, один раз видели что-то большое, неопределенной формы, двигавшееся малым ходом мимо Ледневского поста ко входу в Неву, но дело было в октябре, ночью, штормило, патрульная лодка не вышла из эллинга, а с берега за километр не больно много углядишь. Может, просто волна прошла… Несколько раз сай посылал разведчиков вдоль берега, да только все без толку — там севернее Приозерска сплошные шхеры, не то что транспортник — линкор спрятать можно. Или, например, в Свирь зайти, или ещё в какую протоку — скрыться легче легкого, было бы желание.

Примерно пятьдесят лет продолжалась эта игра в прятки. За это время сай создал стратегический запас оружия; новые технологии позволили восстановить несколько заводиков. Волхов постепенно выкарабкивался из руин, и вот тут-то на горзонте появилась скучная фигура хая Сосновоборского, солнечноликого, знаешь ли, в образе парней-кабелистов, в поте своего лица волокущих коаксиалку по железнодорожному полотну. На знаменитую «встречу на Эльбе» это было никак не похоже: хаевых спецов уложили штабелем на землю до выяснения сопутствующих обстоятельств. Они выяснились нескоро, и дистрофия, послужившая причиной смерти двадцати одного из тридцати задержанных, закрутила заодно и первую войну.

Как и все остальные, война получилась малокровной и малорезультативной. Линия фронта никогда не отходила от границы — бывшего Московского шоссе — больше чем на пяток километров, прорывы хая вязли в болотах и заканчивались обычно ничем, а Волхов и вовсе не думал о каких-то там гипотетических аншлюсах, надо было суметь своё удержать… Что важно армии обоих великих пользовались совершенно одинаковыми лазерными ружьями. Выводы предоставляю сделать тебе.

Через год, в пятьдесят втором, они таки заключили мирное соглашение, соединились директным кабелем, договорились о сферах влияния… В это время вылез Подпорожец со своими вертолетами. От него Волхов отбился с трудом, хотя вертолеты у тамошнего сая быстро кончились. Короче, эту бодягу можно тянуть долго: они там каждый год грызлись, то с одни, то с другие…

Больше до памятных событий в Питере ничего интересного по нашей проблеме не было…»

— Пауза, — сказал Вовчик. — Надо бабки подбить. На что это ты такое намекаешь,

— Ни на что я не намекаю, — отозвался Фил. — Моё дело — подать.

— Что-то раньше ты всей этой ерундой не интересовался. Сразу с Питера начинал. А оказывается, стоило только копнуть…

— По-моему, всё предельно ясно. Существует некий центр, где производят высокотехнологическое оружие. Существует мозг, управляющий работой этого центра и сбытом продукции, целая сеть реализаторов…

— Один. Достоверно известно про одного. Если это вообще не лажа.

— Да, естественно. Если не лажа. Так вот, ещё есть некий мозг, координирующий действия подрывных элементов в государственной структуре. И, заметь, он присутствует Где-то в остатках единой сети!

— Ну, это ещё бабушка надвое… — Вовчик встрепенулся, не закончив фразы, — Идёт кто-то, что ли?

Фил повращал направленным микрофоном.

— Да есть что-то такое. На юго-востоке. Спрячь-ка ты меня от греха подальше.

— Дочитать не дадут, паразиты, — сказал Вовчик, пошевелил ногой Лизу: — Вставай, подруга дней суровых, у нас гости.

Невдалеке захрустели кусты. Кто-то упорно продирался на свет с дороги, ответвившейся от шоссе в сотне метров ближе к Волхову. Судя по звукам, этот кто-то был один. Вовчик спустил предохранитель. Он им всю ночь щелкал: чуть где хрустнет — опустит, потом опять поставит, чтобы, задремав, ненароком ногу себе не отстрелить.

— Здравствуй, мил человек, — сказал незнакомец, раздвигая последний слой кустов.

Вовчик прикрыл пистолет углом плаща, на котором сидел. Незачем зря человека пугать — немощного такого, вон, плешь аж светится, ни шерстинки на башке, коростой по уши зарос. Небось, и белокровие в полный рост, и некроз где-нибудь пониже колен, эк его шатает.

— Привет. Присаживайся, человече, гостем будешь.

— Спасибо, — тот горестно вздохнул и сложил свои мослы на нагретый недалеким огнем плоский булыжник. — э-э… Пожрать бог не послал случайно?

Вовчик кинул ему ломоть хлеба. Болезный с достоинством сжевал его, рыгнул и утер рот, как будто полпорося умял.

— э-э… благодарствуйте. Как звать-то, кормилец?

Лиза высунулась из плаща, в который завернулась с головой:

— Эт' ещё что за козел?

— Вовой можно, — по инерции сказал Вовчик. — Меня. А её — Лизой.

— Ну, а я, значится… Александр Петрович… буду.

— Четвёртый? — спросил Вовчик.

Просто невозможно было не спросить.

— Да нет, почему же? Первый и, мнэ-э… единственный. Вы, небось, в город, того… пехаете?

— В смысле? — не понял Вовчик. Повидав множество городов, он не мог понять местных, для которых их собственный город был настолько пупом земли, что даже не нуждался в поименовании. — В какой город?

— э-э… в Питер, естественно.

— А-а. Не-е, чего там делать, на развалинах-то? К границе мы пробираемся. Говорят, земельный налог там ниже…

Болезный тип с каждой репликой выглядел все подозрительнее. Самым правильным было бы закатать ему маслину между глаз, но Вовчика смущала перспектива отмывать одежду от чужих мозгов. К тому же врожденный гуманизм, на беду прочитанные тома классиков…

— Сам-то камо грядеши, Петрович?

— Домой, мнэ… чапаю, в город… Думал, подвезете, раз такая, э-э… оказия, ну да ладно, так дойду… вот посижу тут с вами и пойду…

Простой такой, как три копейки.

— Ну, сиди, — сказал Вовчик. — Жалко, что ли.

— А-а, ну спасибо…

— Закуришь?

— э-э… не употребляю.

И вот уже нахальный несимпатичный тип, только что едва передвигавший конечности, чавкает их вяленым мясом, хлебает их пиво и при этом так же похож на жертву лучевки, как Лиза — на Монсеррат Кабалье, несмотря на все свои язвы, плеши, лишаи и прочие вторичные признаки: что же, язвы и от сифилиса бывают, а то и вовсе — проказа какая-нибудь. Это ведь только раньше прокаженные с колокольчиками ходили да в масках: не те времена, кому какое дело до подобных вещей? В глубинке (а люди там обитают простые) что сейчас, что сто лет назад: если забредет какой-нибудь такой вот, в струпьях и без носа (хотя этот-то как раз был с носом), скорее всего и просто побьют камнями. Так что Александр-Петрович-первый-и-единственный рисковал здорово нарваться, какой-нибудь жлоб мог и не поскупиться на «бумс», хотя бы и по пятерке за штуку.

Вовчик пустую флягу в руки брать не стал, отфутболил в кусты.

— э-э. брезгуешь? — спросил тип.

— Очень, — ответила за Вовчика Лиза. — Закусил? Ну и хиляй отседова.

— Да-а… А могли бы и, мнэ-э… шлёпнуть. Ну что же, и на том спасибо, — он кряхтя встал и, забравшись на полотно дороги, похромал на запад.

— И за каким чертом я его кормил? — задумался Вовчик. — Хоть бы рассказал что толковое…

«… С этим восстанием тоже не все ясно. Прежде всего, Петербург, как он тогда назывался, никогда не являлся доменом Волхова, или Соснового Бора, или любого другого феода. И почему саю вздумалось напасть на город именно в двести четвертом, я не знаю. Но, видимо, резон имелся. Да-с. Как известно, сая побили. В общих чертах картина такова, что горожане, и правда вооруженные пулевым оружием, выкосили лазерную пехоту… Ты знаешь, это у меня вызывает подозрения. Чем дальше мы забираемся, тем все остальное правдоподобнее, что ли, становится, но вот это… Не может быть такого уровня потерь в профессиональных войсках. Даже в усмирительных акциях, когда повстанцы наваливаются всей кучей, обычный уровень потерь пять-шесть к одному. Но не один к тридцати! Врёт тут сай, или действительно что-то ужасное произошло там, что вообще никому знать не нужно, или… Дай какую-нибудь версию».

— Давай, напрягись, — подзуживал Фил. — Можно две или три.

Вовчик напрягся:

— э-э… инопланетяне? Вообще приуменьшать для, как бы это… непривилегированного юзера[84] степень потерь имеет смысл, если затевается какой-нибудь реваншик.

— Логично. То есть ты думаешь, что там действительно была мясорубка? А если допустить, что там вообще ничего не было?

Фил говорил таким тоном, будто он — то давно уже понял, в чем там дело, и просто выпендривается, как препод младшей школы, чтобы навести дурачка-ученичка на ответ. На самом деле никакого ответа у него не имелось, и Вовчик об этом догадывался.

— Значит, говоришь, не было? М-да, интересно… Что же тогда получается? А получается вот что… — он погрузился в размышления, бормоча время от времени, «А если так? Нет, так не выйдет, а что, если…».

Фил молчал. Сказать ему было нечего. В этом беда всех искусственных интеллектов: интуиция у них отсутствует напрочь. Не научились до Войны алгоритмизировать интуицию, а после — было уже некому.

— Не знаю, — сдался Вовчик. — Что-то не получается у меня. Не сходится. Данных, наверное, не хватает…

— Ну, брат… Вся правда как есть, она только у сая в персональном загашнике, а до туда, как до Луны…

— Так уж и до Луны, — хрюкнул Вовчик. — А ты что думаешь?

Фил ничего не думал. О чём бодро и сообщил.

Остаток ночи прошёл в стратегическом планировании.

А наутро — опять ловля строптивой твари; цирковой трюк с вплетением её в упряжь, трюки на дороге — проезжие возбуждали в мерине странные желания, его так и тянуло всех их обнюхать… Вовчику это надоело до смерти ещё вчера, к тому же он очень хотел спать, но оставить капризную поганку на попечение женщины, которая ещё чёрт его знает как с ним справится… Вот и свистит размочаленный уже двухметровый горбатый хлыст, выбивая пыль из мериновой шкуры.

И мост, Новый Марьинский, хотя ему уже за триста лет… Сложный узел развязки, бывший когда-то, наверное, предметом гордости местных мостостроителей, осыпался весь, как конфетти с ёлки; одни расставленные полукружьями опоры от него остались. Незатейливая фантазия послевоенных дорожников создала пандусы-насыпи, по которым можно было малым ходом заехать на полотно моста; мост старались поддерживать, но он и сам оказался крепко поставлен, держался до сих пор, несмотря на то, что в покрытии возникали уже опасные впадины, выбоины и вообще провалы, в которые сквозь переплет ферм можно было почти с двадцатиметровой высоты наблюдать, как внизу орудуют браконьеры — правда, о каких браконьерах может идти речь, если… Гляньте по сторонам, какой тут закон, какой рыбнадзор, голубой, понимаете ли, патруль: ха-ха три раза.

Лошак норовил обнюхать каждую впадину, суицидник хренов, разок даже примерился нырнуть в провал секции перил, но ограничился тем, что проскрёб телегу бортом по высокому бордюру, отделявшему пешеходную дорожку промахнулся.

На другом берегу начиналась прекрасная скоростная магистраль — точнее, то, что от неё осталось; так и хочется сказать: прямая, как стрела: ни фига не прямая, она плавной вытянутой немного на север дугой тянулась до самых пригородов — километров двадцать относительно ровной дороги — о! ровная дорога — как это прекрасно, когда едешь на неподрессоренной телеге, которую к тому же мотает от одной обочины к другой бестолковая лошадь… Солнце опускалось за ломаную линию городских развалин почти по осевой — если бы на дороге сохранилась разметка, получился бы превосходный восклицательный знак с жирной оранжевой кляксой вместо точки.

Давным-давно, когда гильдия ещё только разворачивалась и прокладывала пути, которые через столетия станут «народными тропами», безвестные нивелировщики спрямили по живому — правда, никто там уже не жил — взорвали квартал по нечетной стороне бывшей когда-то Народной, а теперь — безымянной улицы аж до самого моста, раскатали бульдозерами и заровняли катками. Именно там, в развалинах одного из домов на набережной и сидел, позевывая, саев карантинный патруль. Задача у него была простая, как у того демона: всех впускать, никого не выпускать. Они и трудились в меру своего разумения: где ж это видано, чтобы в саевом городе въездной пошлины не брали? И с выездной строго: не подмажешь — не поедешь. А поскольку заразы все-таки побаивались, то так и сидели в своем бельэтаже, лазерганы на мост нацелив. Несколько поджаренных лежали тут же, гнили на потребу твёрдости устоев. Кому надо было — шли, заранее руки подняв, купюрой помахивая не меньше чем десятирублевого достоинства. Для них-то посреди дороги и горел костер, прикрытый сверху решеткой. Для обеззараживания банкноты надлежало покласть на огонь, за чем следил специально выделенный лейтенантом патрульный с мощной оптикой. Правда, для гильдийских тяжеловозов карантинщики предусмотрительно делали исключение: переедет широкопрофильным колесом, или траками размелет в хлам и не заметит. Да и то — дорога-то не саева — гильдийские рабочие её и торили, и ремонтировали — поди-ка не пропусти, себе дороже: санкциями закидают: эмбарго, конфискации — весь компот, не ототрёшься потом.

«Олешка» въездной пошлины, конечно, не деньги для людей, два дня назад срубивших по-легкому десять кил капусты. Вовчик уронил бумажку на «противень», полюбовался, как она сворачивается в трубочку. Лиза ойкнула: не все ещё знали, что новые купюры в огне не горят. В воде, правда, тонут, но где найдешь такого дурака, чтобы деньги в воде топил?

Дальше трасса шла насквозь через южные районы. Старые названия улиц подсказывал Фил: Ивановская, дальше — Славы, Типанова… Центральная дуговая магистраль. И до войны грузопёры тут ездили, а после — с большим, правда, размахом — всё выровняли, никаких ограничений, светофоров, семафоров и гаишников…

Что бы там не говорила история о крысах, собаках, голубях каких-то зубатых, тараканах, сикарахах и мародерах, в развалинах ночевать всё-таки можно. Чем они и хороши: всё, что можно было спереть полезного, спёрли сто лет назад. Ни один мародер в здравом уме не попрёт — что ему там делать? Иное дело на севере, но там страх другой, иная и корысть: заводы, заводы! Если ещё работают, конечно…

…Хотя заночевать в городе, без огня, в одиночку почти — это не фунт изюма сжевать. До самого утра кто-то шебуршал, скреб когтями по полу, грыз что-то, аппетитно так грыз, с хрустом и причмокиванием. Вторую ночь без сна Вовчик, возможно, и перенес бы, но логика подсказала ему, что если продолжать в том же духе, то затем последует третья, четвертая и так далее — вплоть до летального исхода. Очень ему не хотелось вооружать нервную дамочку: свежо было предание. Однако с сумрачным выражением лица он объяснил ей, куда в случае чего нажимать, и провалился в сон.

«Все страньше и страньше!»

Алиса Плэзнс Лидделл

— Доброе утро, — сказала Лиза, когда солнце заползло за полдень.

Вовчик, приличествующее случаю число раз зевнув, поинтересовался происшествиями за ночь. Лиза бодро отрапортовала:

— Всё отлично, никаких проблем! — после чего Вовчик потребовал пистолет обратно и, разобрав его, обнаружил закопчение ствола и недостачу двух патронов.

Положим, спал он так, что хоть из гаубицы пали, но… Он осмотрелся. Свежих следов термических повреждений на стенах и остатках потолка не было.

— В кого стреляла?

— Да так, собак погоняла немножко…

Вовчик выглянул в единственное окно, выходившее на трассу. Как нарочно сейчас же мимо с грохотом промчалась разбитая в хлам «Скания»: когда-то серебристая, а теперь буро-ржавая, с болтающимися лохмотьями тента бортового прицепа, из-под правого колеса брызнуло красным.

— Благодарю за службу! — Вовчик расстелил на плаще белую тряпочку и разложил на ней в ряд причиндалы: масленку, шомпол, протирку, ёршик, ветошь, ствольную коробку, возвратную пружину и магазин.

— Знаешь, как ваш брат-разбойник говорит, — вдруг сказал он. — «Хавку не тронь, а ствол почисти».

Лиза навалила на противоположный край каких-то дичков, настругала буханку хлеба:

— Почистил? Жрать будешь?

Вовчик клацнул затвором, прищёлкнул магазин, снова передернул затвор, поставил на предохранитель и засунул пистолет под ремень.

— Буду! — он разжевал яблоко, скорчил рожу, выплюнул: — Дрянь какая! Отравить хочешь, да?

— Знаешь как у нас, у разбойников? Не хочешь — не ешь, а продукт не порти, — обиделась Лиза. — Дурак!

— И не буду… — он запил хлеб пивом, отдающим пластиком.

Пиво кончилось; он потряс флягой, накапал чуть-чуть на ладонь и слизнул. Руку вытер о волосы.

— Тож дерьмо, только тёплое.

— Так и не пил бы!

— А больше нечего.

— Что, правда? А мне?

— Между прочим, — заметил Фил, — вода в Неве скорее всего для питья непригодна.

— А мы её марганцовочкой, — жизнерадостно заявил Вовчик; хотя, конечно, вода была непригодна вовсе не из-за каких-то сальмонелл или полумифических конских волосьев.

— Гроза ночью собиралась, — сказала Лиза, прожёвывая яблоко.

— А что наша кладбищенская лошадь? — вспомнил Вовчик. — Не съели?

— Ты знаешь, съели.

Вовчик промычал несколько невнятных слогов.

— Да? Серьезно, что ли?

— Ну да…

— Порешь! Да откуда тут собаки?

— А почему собаки? Может, крысы. Или, к примеру, муравьи.

— Съели, помолясь. Бред собачий. Где лошадь?!

— Здрасьте, я ваша тетя, — сказал Вовчик через пять минут, разглядывая отпечатки копыт на мягком черноземе во внутреннем дворе.

Густая трава, заполонившая все от стены до стены, была выедена кругом диаметром метра в два, посреди которого возлежала ароматная свежая лепешка.

— Съели, значит…

Лиза обошла двор по периметру.

Так. Вот они приехали. Телегу поставили поперек проезда полуосыпавшейся арки, опустив борт: от грабителей каких-нибудь, конечно, не защита, но крысу или мелкую псину, если они не в стае, остановит сплошная полоса шипов, а от таракана или, скажем, печально известного Anopheles Zombi Klimovi, всё равно не убережёшься, хоть весь в полиэтилен замотайся: проверено. Вот здесь оно, проклятое непарнокопытное, чавкало, здесь зачем-то валялось-кувыркалось — блох давило, что ли? — а здесь… Чёрт побери!

— Ух ты, смотри!

— Что? — Вовчик нагнулся, всмотрелся в следы. — Вот это да!..

Следы выглядели так, будто что-то, сильно смахивающее на вертолёт, подцепило тросами тушу мерина и проволокло его около метра по земле. Лошак бешено сопротивлялся, сучил ногами, разрыл землю и раскидал во все стороны шматы дёрна… а потом улетел. Что само по себе странно: нет и не будет такого вертолетчика, чтобы мог не то чтобы сесть, а даже зависнуть в проходном дворе-колодце. То есть, конечно, попробовать можно… Но только один раз.

И уж совсем тяжело себе представить какую-нибудь чешуйчатую дрянь с крыльями, живой планер из джунглей, пикирующую на недокормленную лошадь в узком глубоком колодце. Представить… То-то. Черт из знает, этих крылатых, может, они вообще левитируют временами. Под настроение. Или когда закусить охота. Лошадью…

Вовчик внимательно осмотрел стены, будто надеялся обнаружить где-нибудь между дырами на уровне третьего этажа продольные засечки от лопастей или крыльев. Конечно, ничего подобного там не было, да и как заметишь: оббитые кирпичи с выкрошившимся раствором, дыры вместо окон, свисающие сгнившие обломки рам и трухлявые карнизы… Ржавый рай на переломе третьего тысячелетия.

— Ну и дальше что? — спросила Лиза,

— Уйди. На фиг! — Вовчик ещё раз тщательнейшим образом обшарил весь двор; разрезал себе колено о торчащий из земли кусок стекла и два раза вляпался в чьи-то засохшие кучки.

Ни капли крови, ни клочка волос из нечесаного хвоста. Если бы не взрыхленная земля, можно было подумать, что «такой же, только с крыльями» взял и упорхнул. Как лепрехун. Пегас, понимаете ли, обструганный. Псиса.

— Фил! — позвал Вовчик,

— Да?

— Чего скажешь умного?

— Ничего не скажу. Одно могу утверждать ответственно: птиц таких не бывает, а вертолет я бы ночью услышал, даже если сударыня в это время спала.

— Ни черта я не спала, понял, ты?!

— Всё-всё-всё, молчу.

— Собирайся, — сказал Вовчик. — Уходить будем.

— Нервничаешь, — шепнул ему на ухо Фил. — Расслабься. Как пойдем?

— А ты говорил, что на левом берегу дряни нет.

— Ну, говорил. Мало ли что я говорил? Значит, раньше не было, а теперь вот появилась. По воздуху.

— Бред собачий! — повторился Вовчик.

— У лошадёв нет крыльё… ё… ё… аш-ш… аш-ш… у-у-у… — Фил исполнил партию останавливающейся циркульной пилы.

— Фил, ты что?! Ты… да ты… — Вовчик бросился к мешку, разрыл кучу вещей и вытащил из-под самого низа упакованный комп.

На индикаторе отсека питания мигал красный светодиод «Battery low»[85].

— Ф-фу, напугал, — сказал Вовчик.

Запасные аккумуляторы относились к тем вещам, которыми Вовчик не пренебрегал никогда. Хоть оно и называется «память энергонезависимая» с гордым «джозефсоновская логика» на крышке, а бережёного бог бережёт.

— Убоище!

Филька нарисовал всё, что полагается при перезапуске…

— Мля, ещё один бэд[86], — сказал он, когда всё закончилось. — Пора на свалку.

— Ну, первый, что ли? — успокоил Вовчик. — Вернёмся, я тебя на стенд поставлю. Что ж ты, чудило на букву «м», не предупредил-то, а?

— Дык, как-то оно внезапно… Я, наверное, много чуши напорол? Ничего политического?

— Да не особо. Странно, однако: я эту батарею три недели назад поставил. Совсем ещё свежая…

Лиза заглянула в пролом двери:

— Ну, как там?

— Нормально.

— Да, знаете ли, во всем теле легкость какая-то неимоверная… — к удивлению (и некоторому испугу) Вовчика Фил исполнил несколько тактов из венского вальса, после чего снова проиграл соло на пиле и умолк.

— Да что ж это за ёб твою мать! — крикнул Вовчик.

Запасных батарей у него было две, обе он зарядил до упора перед выходом из Новгорода; но если одна из них сдохла сразу… Через пять минут выяснилось, что и вторая тоже. Да-а… В таком дерьме Вовчик ещё не плавал. Конечно, всё поправимо, по спецификации Филькина память без питания должна жить ещё лет тысячу, достать бы свежий аккумулятор… Только вот где?..

Вовчик попытался вспомнить, подключен ли Питер хоть к какой-нибудь энергосистеме, и не смог. Теоретически, конечно, должен: все-таки зона влияния; как же будешь влиять, если некому перекрыть крантик при случае? Только вот теории эти… С востока один, с севера другой, а погонный метр силового кабеля стоит о-го-го сколько — такое искушение, наверняка кто-нибудь отрежет; а друг другу-то свинью подложить — вообще первое дело. Что ж теперь, назад идти?

— Нет уж, фиг вам, — сказал Вовчик. — Дальше пойдем. Справимся сами… Если, конечно, ты…

— Я? Я иду.

— Думаешь, надо?..

Лиза нехорошо изменилась в лице, и Вовчик поспешил замять тему:

— Ладно, заметано. А-э… кстати, всё забываю спросить: ты раньше в Питере не бывала?

— Ну… на самом деле, один раз только мы как-то залезли в Мемориал… Это если по южной дороге идти. А в самом городе — нет.

— Мемориал, мемориал… не помню. А что там?

— Да ничего интересного. Когда-то большая каменная палка стояла: Борис говорил, за победу в Войне, только вся осыпалась уже, оставалось метров пять всего. Ну и вокруг что-то было понакручено. Тоже всё развалилось…

— За победу? А что, кто-то тогда победил?

— А как же!? Раз война, значит кто-то победил. Нас же не захватили, стало быть, наша победа.

Вовчик почесал в затылке.

— А если захватили?

— То есть как?

— А вообще, с кем мы воевали-то?

— Ну ты скажешь тоже!

— А все-таки?

— Ну уж не с Боровом, я думаю.

— С кем?

— Ну, с Боровом. Который в Бору.

— Понятно… Ты монатки собрала?

— Давно уж, дяденька. Так мы идём или где?

— Пошли, — Вовчик пристроился под рюкзак.

Тот полегчал за последнее время: всё-таки ели они от пуза — но всё равно было в нем не меньше двух пудов; ничего себе вес для не слишком крепкогона вид молодого человека.

На самом деле он утянул бы два таких мешка: практика всё же; а с обвязкой было вообще легко и свободно — рюкзак плотно облегает спину, нигде не жмёт, не давит, всё отрегулировано — лепота!

Выйдя на трассу, Вовчик обошел кругом расплющенное тело, чем-то неуловимо напоминавшее собаку, ковырнул носком ботинка блеснувший между осколков черепа крестовичок стабилизатора.

— Классно стреляешь, подруга. А патроны — дерьмо, не взорвались. Вот ведь сука! — помянул Вовчик продавца, вытащил пистолет и вогнал для очистки совести пулю в стену дома напротив.

Грохнуло, стена — полтора этажа, три кирпича в толщину — плавно осела, подняв кучу пыли.

— Н-да. Ладно, поверим.

Если в окрестности трассы ещё держался худо-бедно кое-какой порядок: по крайней мере, заросли на полотне вытаптывались и выдавливались — то, отойдя в любой боковой проезд, вы попадали в настоящие джунгли: жуткого вида растения, огромные зеленопузые мухи, ядовитые сикарахи с клешнями и жалами, пятна мха-стрекала… Сохранившиеся вертикали покрывало кружево лишайников — тоже весьма едких, как заметил Вовчик, неосторожно притеревшись к какому-то чудом не рухнувшему столбу.

Они свернули с накатанного сразу за руинами моста. Мост был какой-то дурацкий: не через реку, не через яму, а так — на ровном месте.

— Слушай, подруга, — обратился Вовчик к Лизе, — а ты мне вот что скажи… Ты детей собираешься заводить?

— От тебя, что ли?

— Да нет, вообще… Ну, вот вытащим твоего…

— Ни за что! — отчеканила Лиза.

— А-а-а… Ну тогда пошли.

Они прошли ещё метров сто. Ножей пока не доставали: несмотря на свою устрашающую пышность, кусты росли довольно редко, как бы специально, чтобы можно было пройти.

— А почему? — сказал Вовчик.

— Что «почему»?

— Ну, детей не хочешь — почему?

Он вдруг представил себе: лет сорок ему, борода, седина пробивается, рядом Лиза… Домик под стеной Кремля, огород, собственный комибайн… Сын — молодой, умный парень, весь в него. «Возьми, сынку, твоё время пришло…» — и отдать потёртый рюкзак и ребристый чёрный шарик размером в два кулака…

Он часто примерял к себе отцовство (теоретически) и по незнанию предмета думал, что своего ребенка учить легко и приятно… Додумавшись даже однажды, лежа в стогу сена после соития с очередной необъятной теткой и размышляя о высоком), что цель жизни любого уважающего себя мужика заключается в том, чтобы передать потомкам всю сумму накопленных знаний и навыков, он… короче, всё ещё пребывал в этом своем заблуждении.

— Потому, — отрезала Лиза.

— А всё-таки… если не секрет?

— Иди ты!…

— Да ладно тебе…

— Я. Не. Хочу. Об. Этом. Говорить. Понял?

— Ну как хочешь… — выдохнул Вовчик.

Не хочет и не надо. Может, уже попробовала… и судя по всему, не слишком удачно.

Ещё метров через пятьсот она сказала:

— А чего ты спросил?

Вовчик замялся:

— Ну дык… радиация всё ж таки.

— Ну и что, — безразлично сказала Лиза.

По голосу было похоже, что ей действительно всё равно. Настолько всё равно, что Вовчик ужаснулся. Видел он и такое…

….А на следующий день Толян нашёл Веру на соседней поляне: она висела на перекинутом через сук сыромятном ремешке, ногами чертила по повалившейся колоде… Какое синее было у неё лицо… И ничем это тело не напоминало Верку-Пончик — смешную пухлую девчонку, какой она была всего неделю назад… Скорее то, во что она превратилась, когда не вернулся Боб…

Тут Вовчик вспомнил, что на самом деле звали его Борис, хотя Боб этого имени и не любил…

Не понравилось Вовчику это совпадение. Очень не понравилось. Фил, сволочь, как ты некстати сдох!

Аптечка у Вовчика, конечно, была, но средства в ней были в основном народные: настоящая химия стоила умопомрачительных денег, да и пользоваться он ею не умел. И время не то: медицина нынче ориентирована в основном на раневую хирургию: антибиотики, антисептики… Антидепрессант — лекарство сытых гуманистов. Не выпускается. Не сезон. А жаль.

Отчего у Лизы приключаются такие перепады настроения, Вовчик предпочитал не думать. Ему хотелось убивать драконов.

И драконы не заставили себя ждать.

«В чешуе как жар горя…»

Александр Сергеевич, хотя и по другому поводу.

Когда-то это было кладбище. Теперь, когда весь город превратился в огромный ветшающий памятник самому себе, об этом смешно говорить. Кладбище… не совсем. Братская могила. Гранитная полоса монумента. Удивительное дело, просто мистика какая-то, но этот клочок земли отказывался зарастать наравне с окрестностями. Только трава поднялась почти до пояса: сочная, мягкая, КЛАДБИЩЕНСКАЯ… Её подстригали, удобряли, холили не одну сотню лет… и она помнила это.

Сбоку ударила очередь из пулемета. Патронов не пожалели: осыпавшаяся стенка памятника взорвался бутоном рикошетов. Вовчик рухнул на бок, дёрнул за собой Лизу. Пистолет из-за пояса выпал; Вовчик неуклюже нашарил его, одновременно пытаясь вылезти из обвязки.

— Эй вы, там! — каркнул из далеких кустов слева бармалей. — Встать и руки вверх!

Вовчик не целясь засадил две ракеты в том направлении. Взрыв был впечатляющ: здание с покосившейся решетчатой башней — на ней висела на одном кронштейне помятая параболическая антенна — медленно, с достоинством осело; антенная мачта завалилась, рассыпавшись на двухметровые секции, тарелкой накрыло злополучный куст.

— Ах ты сука! — с немалой обидой крикнул бармалей, снова утапливая гашетку своей шестистволки.

— Смываемся, давай за мной. — выдохнул Вовчик и извиваясь змеей, пополз к проходу внутрь мемориала, волоча за лямку рюкзак.

Что-то, какая-то неровность рельефа, видимо, мешала бармалею понаделать в них дырок, и он знай себе садил поверху, кроша стенку.

— Ну ты! Хватит!

— Сдавайтесь, придурки!

— Тебе, что ль, пидору гнойному?

В ответ посыпались матюги. Вовчик высунулся из-за стены и выпалил, целясь на голос.

Б-бух! Ругань как отрезало, зато опять ударила бесконечная очередь. От набережной засадил скорострельно ещё один ствол. Второй бармалей спрятался за упавшим со своего постамента полководцем и палил из-под торчащей вверх руки с обломанной саблей крупной картечью из охотничьего помповика, о чем можно было догадаться по ритму: пять выстрелов — долгая пауза — снова пять выстрелов…

А вот и третий. Солнышко неумытое. С самопальной какой-то тарахтелкой. Он тоже приближался с северо-запада, пёр дуром, не укрываясь, и за минуту, что он продолжал греметь своей конструкцией из труб и фланцев, трижды заклинило подачу ленты, которой бармалей был обмотан с головы до ног. Так он и остался в памяти народной безымянным, когда маленькая оперённая ракетка, пробив насквозь жилет и титановый набрюшник, взорвалась у него в желудке, разбросав внутренности на несколько десятков метров вокруг.

Щёлкнул холостой спуск. Вовчик зачерпнул из кармана горсть патронов и принялся по одному засовывать их в магазин, от спешки промахиваясь и ругаясь. Бармалеи, не прекращая пальбу, перебежками приближались, через каждый десяток шагов падая на пузо. Тот, с бандурой, даже когда падал, всё равно был очень заметен — горбом торчал за спиной станок со старинным кислотным аккумулятором и короб подачи. Выцелить его, правда, было мудрено: над головой свистело — мизинец не просунуть.

— Убю суку! — проглотив мягкий знак, крикнул злой человек с ружьем.

Если бы Фил был в порядке, он, не колеблясь, объявил бы акцент бармалея кавказским.

Вовчик высунул ствол в трещину и не целясь выстрелил в сторону, откуда доносился тонкий визг редуктора пушки. Ракетка оказалась дефектной, но бармалей немедленно отозвался очередью. Аховое было положеньице. То ещё. Прямо скажем, безнадежное…

Что-то чиркнуло над кронами Летнего сада, скорее даже леса; крепко, до рези в носу, пахнуло озоном. Пулемёт захлебнулся и ствольная коробка с протяжным воем прекратила вертеться. Вовчик дождался паузы в ритме ружейной пальбы, вскочил и метким выстрелом уложил кавказского бармалея на месте.

— Бежим! — подхватил рюкзак на плечо.

Последний бармалей бросил свою пушку и потянулся за пистолетом. Большой, здоровенный детина в камуфляже, оснастка «минигана» подогнана любовно и со знанием дела, вся тяжесть приходится на спину, рука только направляет ствол. Боевик. Вовчик выстрелил, ракетка ударила в толстую стальную пряжку грудного ремня и не взорвалась. Бармалей сел, потом упал, будто в пояснице у него освободился шарнир.

— Ну как, развеялась? — спросил Вовчик на набережной, стирая со лба пот.

— Дурак ты! — сказала Лиза с чувством. — Мне отойти надо. В сторонку.

— Ну отойди.

Минут через пять она вернулась и помогла Вовчику надеть рюкзак.

А мост, естественно, давно уже пребывал в аварийном состоянии. Мостам вообще не везло: если их не брала под своё покровительство гильдия, они приходили в упадок за считанные годы. После разорения Питера, когда коммунальные службы прекратили своё существование, все строения развалились очень быстро; но если пусть даже пятидесятиэтажный железо-стеклянный дом можно заменить на деревянный, то как прикажете восстановить сложнейшее сооружение более полукилометра длиной? Брёвна накатить? А что делать с тем вон танком, который рухнул в третий пролет, да так там и застрял, едва касаясь дульным тормозом поверхности воды? А с эти гнилые фермы — где теперь взять железо, такое железо? Асфальт, бетон, облицовка…

Где ты, прекрасная Омиер?! Может быть, цивилизация и не такое уж благо, и стоит всего того дерьма, которое случилось за последние четыреста лет, но… есть вещи и есть вещи. Вы бы отказались полетать только (ТОЛЬКО!) потому, что ваш дедушка в четыре года упал со стремянки?

Поросль так и не смогла укорениться на мосту, и выглядел он от этого ещё страшнее, чем могло показаться — во всем безобразии разрухи: облезший асфальт, проржавевшие и крошащиеся перила, огромная дыра посреди, на самом высоком месте, из неё торчит моторный отсек САУ, отвалившийся трак раскатан рядом и тоже проржавел… Одна из саевых экспедиций, видимо. Вовчик не без опаски сделал несколько шагов по осыпающемуся настилу первого пролета.

— Может, лучше вплавь, — опасливо спросила Лиза.

— Я столько не проплыву, — сказал Вовчик. — У меня ногу сводит в воде… — он подумал, — Вот что мы забыли!

Вовчик достал моток верёвки и попытался обвязать её конец вокруг пояса. Лиза смотрела, как он возится с узлом, потом не выдержала:

— Да не так это делается. Дай сюда, — она пропустила верёвку у него под мышками, как-то хитро оплела один конец другим, дёрнула — держит крепко.

А Вовчик ощутил очередной прилив совершенно несвоевременного возбуждения. Вроде бы — ну, было, да прошло, быльем поросло — ан нет, вот оно, плещет в крови, п-приливает… Дрянь такая.

Вот из принципа не прикоснусь, решил Вовчик. Пошла ты… н-недотрога.

Так же ловко она обвязалась сама, оставшийся конец заправила под рубашку.

— Ну что, попробуем. Ох, прости господи невинные прегрешения наши! Вовчик попробовал ногой плиту за стыком, качнулся, перенёс вес на переднюю ногу: — Здесь вроде можно.

— А ты что, верующий?

— Я? А по мне сильно заметно?

Она ничего не сказала, и продолжала молчать до конца пролета. Над опорой они остановились. Гребенки оконечников разводного пролёта тут совсем истлели, через дыру была видна поверхность воды. И то — какая вода, бревно на бревне. Буль! Не то страшно, что провалишься, в конце концов, можно и выбросить этот рюкзак — жизнь дороже; хотя как потом жить — тоже вопрос; но весь этот плавучий хлам… до воды долетишь, как язык — без костей.

— Ты хоть знаешь, куда дальше идти?

— Знаю.

Ещё немного помолчали.

— Ну так куда?

— Уф. Завод «Позитрон», знаешь?

Лиза мотнула головой.

— Чего спрашиваешь тогда?

— Какой ты злой сегодня.

— Ага. Большое удовольствие я нынче получил, и не одно. Всё, пошли. Сидим тут… как на сковородке.

Прошли второй пролет. Третий. При ближайшем рассмотрении оказалось, что танк провалился не сам — ему помогли. С помощью мины, совсем маленькой — как раз такой, чтобы издалека казалось, будто он бултыхнулся сам по себе, как будто раскрошившийся железобетон «не выдержал». Вовчик не стал подходить близко: мало ли что…

Остальные три пролета они бежали бегом. Не выдержали нервы.

Оказавшись на набережной, Вовчик сбросил рюкзак и упал на него, хрипло дыша. Бегать с рюкзаком за спиной, как оказалось, совсем не то, что ходить.

Лиза огляделась. Под ногами хрустел гравий вперемешку с комьями асфальта. Сплошные заросли шипастой зелени тянулись вдоль фасадов; немного правее по набережной стена растений была выровнена высокой решеткой, а там, где могли бы быть ворота, из неё торчали два почерневших ствола калибром миллиметров по семьдесят пять. Ещё дальше в поросли наблюдался какой-то провал — видимо, улица. Проезд был и прямо перед мостом, но совершенно заросший, и к тому же заваленный бог знает чем: будто весь квартал на воздух подняли. Где-то вдалеке залаяла собака: может, и на том (теперь уже — том!) берегу, но Лиза растормошила Вовчика и отобрала у него пистолет.

Минут через десять Вовчик поднялся и снова пролез в свою упряжь.

— Куда пойдем? — спросила Лиза, протягивая ему пистоль, как положено рукояткой вперёд.

Он засунул его в правый карман штанов.

— Прямо. Доставай нож, — и сам отстегнул от боковины рюкзака ножны с тридцатисантиметровым тесаком.

— Ты уверен?

— Надо идти вдоль рельс. Прямо, пока не кончатся, потом направо… и, кажется, там мост должен быть.

— Везде мосты, — сказала Лиза. — Кто так строит?.. Ну, пошли.

Они врубились в сплошняк мутировавшей акации.

Вы когда-нибудь рубили кусты? Раньше, к примеру, на железной дороге был такой пункт текущего обслуживания — расчистка насыпи. Фактически это означало — снести все торчащее на несколько метров в стороны от полотна, особенно на поворотах. Когда-то давно это делали люди с топорами. Потом для этого приспособили цепные пилы, огнеметы, гербициды… Прогресс. Так вот, на это обычно выделяли не кадровых путейцев, а сезонников. А сезоннику главное — выдать на-гора, а что от его работы остаются вдоль всей дороги сплошные полосы острых пеньков высотой до полуметра, ему по сараю. Впрочем, на больших линиях, пассажирских, до такого обычно не доходило, зато на узкоколейках — вовсю. О чём и речь: споткнешься — вряд ли встанешь. Если, конечно, не в кольчуге. Опасное занятие. Особенно с двумя пудами за спиной.

— Сними ты этот чертов рюкзак… — сказала вдруг Лиза.

Они углубились в кусты метра на четыре, и почти на метр поднялись над набережной: куча булыжников оказалась по меньшей мере холмом. Чтобы не сказать — курганом…

— Мешает же!..

— Отстань, — отмахнулся Вовчик, его повело и он упал спиной вперёд. Ах ты… — и трехэтажно выматерился.

— Живой?

— Относительно… ох. Руку распорол немного — ерунда. Пожалуй правда твоя — сниму я его.

И точно — быстрее получилось и легче, а через час они и вовсе прорубились насквозь.

Улица за завалом заросла гораздо меньше, фактически кое-где ещё был виден асфальт; и легко можно было проследить четыре рыжие полосы, уходящие вдаль.

На правом берегу очень хорошо было заметно, что эти края оставлены уже не одну сотню лет назад. То, что осыпалось — действительно ОСЫПАЛОСЬ, не было ни одного строения выше второго этажа, да и те держались в основном из-за проросших сквозь них деревьях. Но дорога была относительно чистой. Раз плюсик, заметил Вовчик.

Часа через два они дошли до той развилки, о которой он говорил. Интересное оказалось место: поворот налево был перекрыт рухнувшим мостом и зарос так же густо, как и там, у набережной. А вот остатки того моста, который должен был находиться справа, были разбросаны по сторонам, будто его взорвали, а не рухнул он от старости. И проход там был свободный… Ну, почти свободный. Потому как на насыпи (второй плюсик) сидел веселый молодец с офицерским лазерганом на пузе…

«Если б руку с поводьями поднял я,

Если б я опустил её вдруг,

Быстроногих шакалов сегодня в ночь

Пировал бы весёлый круг…»

Джозеф Редьярд Киплинг

Прошу прощения, не один, а целых ДВА молодца сидели на насыпи: второй в соответствии со стратегической наукой имел скрытую диспозицию в завале битой арматуры. Эпитет «веселый» подходил к этому второму мало — напротив, он был крайне серьезен и не отводил глаз от рамки бинокулярного оптического прицела. Впрочем, при соответствующей тренировке бинокуляр совершенно не мешает нормально смотреть… Бывают конечно, проблемы: беседуя с приятелем, к примеру, лучше его отключить от греха подальше.

Подходящим, так сказать, извне, конечно, этого второго видеть было вовсе незачем. Да и общительностью тот, первый молодец, превосходил его многократно.

— э-эй, ю, крейзи пипл!

Ковбойские рефлексы Вовчик отработать не успел, и потянуться за пистолетом его руке как-то не пришло голову, извините за каламбур. Да и не стоило, пожалуй — имея в виду всё того же второго.

— Хай, — сказал Вовчик.

Выглядел парень очень самоуверенно, по-хозяйски — будто действительно был властителем окружающих водоемов и администратором падающей воды. Абориген. Только в отличие от сая никакие комплексы его не мучили и смотрелся он очень неплохо. Весело смотрелся.

Дальше начался форменный бред: парень скатился кувырком под откос, придерживая, правда, одной рукой ган, но улыбаясь до ушей самой радостной и гостеприимной улыбкой:

— А-а, ребята, дошли, да!? Класс! Привет, привет! — и полез обниматься, лобызать троекратно, как родных, лупить по спине — ну прямо встреча с заблудшим родственником. — Ну как добрались нормально всё путем да вот сейчас пойдем дёрнем по сто пятьдесят и вообще… — тарахтя на форсаже, он дал отмашку куда-то назад.

Там что-то пыхнуло, фиолетовая струя трассеров ударила в небо.

Вовчик из этого сплошного монолога не понял ничего. Оказалось, без Фила справляться с обработкой поступающей информации не в пример труднее: раньше можно было хоть не беспокоиться за всякие мелочи, не запомнил сам прокрути запись, такое дело…

— Да пожалуйста да сколько угодно да хоть сейчас вот придем разберемся что с вами делать вот такие пироги и угостим вот только бабы дуры небось припрятали да это фигня уладим…

Ну и так далее. Они прошли узкой, заросшей с обеих сторон улицей, мимо обломков чего-то серого, угловатого, с торчащими остовами лестниц и странно, непонятно как сохранившимися металлическими переплетами пустых, конечно же, окон. Улица заканчивалась тупиком: сплошной лес и примерно метровой высоты вал вынутой откуда-то глины, жёлтой и ссохшейся за годы; на ней не оставалось следов. Трепливый проводник, не доходя десятка шагов до границы, раздвинул кусты у неприметного прямоугольного куска камня, и шагнул внутрь, потом встал на манер кариатиды, отгибая спиной ветки: проходите, мол, уэлкам.

За кустами начиналась отлично протоптанная тропа, кое-где даже замощённая бетонными плитками. Проводник задрал левый рукав и отстучал неуловимый ритм на клавиатуре своего браслета: широкого, толстого, украшенного кучей огоньков и цифирок. Браслет мигнул.

— Охранный периметр? — поинтересовался Вовчик.

— Дык, да ты парень специалист, я гляжу, ну это вааще круть какая-то, я тащусь!

Боже! Вот оно. Пустопорожний треп в штабе самообороны обернулся пугающей реальностью, в сто раз более странной, чем любые сделанные тогда предположения. Отправляясь сюда, Вовчик рассчитывал максимум найти какой-нибудь склад, не выпотрошенный до конца, автоматический завод, но… Сообщество, использующее промышленные микротехнологии — не руками же собран этот браслетец! — изолированное на две сотни лет от ублюдочных дрязг мира сего… это сила! И чего бы ни пожелала эта сила в дальнейшем, Вовчик не хотел бы совать ей палки в колеса, ибо спицы на них были из титановой стали.

— Около километра, — сказала Лиза минут через сорок.

Они шли по сплошному лабиринту узких проходов, вытоптанных в густом подлеске; проводник на каждом новом перекрестке останавливался и сигналил браслетом, при этом не прекращая заливать их волнами бессодержательного трепа. Только один раз проскользнуло что-то кольнувшее, про лошадь.

— Что?

— Прошли, говорю, около километра. По прямой.

— Долго ещё? — спросил Вовчик.

Он уже начал беспокоиться: трепливый сусанин вёл их какими-то глухими дворами, расположение которых Вовчик тут же забывал. И хотя нерадивый (или хитрый?) страж и не отобрал у него пистолет, всё равно соревноваться с ним в скоростной стрельбе у Вовчика не было охоты: парень действительно выглядел ковбоем.

— Скоро уже придём, ребята, натурально, ещё минут пять, блин, ну и проголодался я, однако!..

И правда, ещё три поворота, и заросли кончились, открылась поляна…

Нет, не поляна — площадь, ровная поверхность, исходящая короткой, но сочной травой, — была уставлена, как стол тарелками, круглыми мутно-серыми штуковинами метров пяти в диаметре каждая, со стеклянным колпаком сверху и четырьмя короткими ножками внизу. Десять-двенадцать аппаратов, а один из них лежал на боку, и в днище у него, наполовину погрузившись внутрь, копошился человек в темно-синих штанах и рыжих ботинках. За этой выставкой была стена какого-то здания — по стилю определенно последние довоенные годы, сплошное стекло и дюраль, семь этажей. На ступеньках у входа сидели двое таких же весёлых молодцов, при ганах и в доспехах, но не в фараоновых кирасах, а в облегающих жилетах из зеркального фиброфлекса. Такие носили особые подразделения усмирителей, дворцовая стража. Стоили подобные жилеты бешеных денег. Вот, значит, где их делают-то.

— О! Доставил, — сказал проводник. — Располагайтесь, пипл, скоро придет Сам. Ладно, я побёг, оставляю вас на Макса. Максик, это к тебе, покарауль, пока Петрович не пришел. Ну, пока. Эх!

Макс был явно из того же инкубатора — такой же крупный и мордастый, только в отличие от сусанина, этот был натуральным тормозом.

— Ждём, — запоздало ответил Вовчик. — Посмотреть можно? — он обвёл указательным пальцем кругляши-аппараты.

— Нельзя, — охранник сел, скрестив ноги, на землю.

— Закурить-то хоть можно?

Нет ответа. Пора сменить тактику. Ближе к телу.

— Слушай, мужик, — доверительно начал Вовчик, — а у вас тут нельзя достать батарейку, а?

— Потом, — лаконично ответил проводник.

— Какой-то ты неразговорчивый. А кореш твой вона выпить предлагал, закусить…

Но проводник уже превратился в молчаливое изваяние и на подначки-провокации более не реагировал.

— Чего это с ним? — спросил Вовчик у Лизы. — Дикий какой-то, только что на людей не кидается.

— Ничего, перебесится, — авторитетно заверила Лиза. — Чего ждем-то?

— Дык, босса ихнего, наверно.

На самом деле Вовчик чувствовал себя куда как нехорошо. Пошёл мальчик, понимаете ли, погулять, легких бабок посшибать. Тут его и ждали. Ждали же! Неужели они каждого, простите, засранца эдак чествуют — с почетным караулом вместо охраны… Как видели, где видели — патруль в кустах? Сикараха — шпион с дистанционным управлением? Пробрались в ночи и приделали коню ноги, извините ещё раз. Ну да, а кто ещё мог?.. Не птеродактиль же, в самом деле. Фил, сволочь такая, что ж ты сейчас-то сдох? Почему не мог подождать хотя бы недельку?

Ощутимо пахло грозой, хотя небо было чистое.

Через полчаса — солнце уже склонилось к западу, и тени от отдельных деревьев на опушке пересекали всю площадь — из огромной этой стеклянной хаты вышел мужик среднего роста, толстый, с большими залысинами. На босса он тянул с трудом, разве что на какого-нибудь средненького-паршивенького. Не было в нем начальственной важности, властности — просто толстячок, один из многих. На вече такие любят покричать, но голосуют всегда правой ногой через левое ухо — типичный выродок народного правления.

Кто-то из древних писал о том, что не следует дожидаться «второго впечатления», чтобы составить мнение о человеке — придётся долго ждать. Вовчик не помнил, в какой из сотен книг, которые он перечитал, прячась по подвалам, обнаружилась сия максима. При желании он мог бы дополнить её чем-нибудь из нового времени, вроде «первое впечатление может оказаться для вас вообще последним в этой жизни», но это была бы такая банальщина… К тому же, высокие материи сами по себе его никогда не интересовали. Важны были их следствия, они помогали выжить. Думая подобным образом, Вовчик смело судил «с первого взгляда», и ошибался, что интересно, редко.

Охранник шепнул толстому несколько слов на ухо.

— Приветствую вас в Санкт-Петербурге, — обратился толстый к Вовчику и Лизе. — Я — официальный представитель мэра[87] города Владимир Матронин, я уполномочен выслушать ваши предложения и, если они покажутся нам интересными, ознакомить вас с городом и продемонстрировать…

Речь его стилистически была далека от совершенства. К тому же, откуда он мог знать, что гости, тэскээть, пришли с предложениями — а вдруг это обычные попрошайки?

—…Если у вас нет никаких предложений, я уполномочен немедленно препроводить вас за пределы обитаемой части города…

Ну спасибо! Доприветствовался.

—…Назовите, пожалуйста, ваши имена, фамилии и подданства.

Вовчик заметил на кадыке толстого довольно подозрительную родинку и насторожился. Видимо, сюзерен у них все-таки есть. Молодец Фил, все вычислил правильно. Или… не сюзерен? Вошка какая-нибудь?

— Ну, Шведов, Владимир. Подданый Новгорода. Лиза… Воронцова-Громова… слушай, я забыл, — повернулся Вовчик к Лизе. — Чье у тебя там считается?

— Подданство-то? Ну, пусть будет Волхов, хотя… — она вяло отмахнулась, мол, дерьмо этот ваш Волхов, по большому счету…

Вовчик опередил уже раскрывшего было рот толстого помощника мэра и сказал:

— Мы представляем Вече свободного Новгорода и уполнома…мочены предложить Санкт-Петербургу — верно? не Питерпорт, правильно? — торговый союз… — фраза казалась незаконченной, и Вовчик дополнил её в меру своего разумения: — На основе натурального обмена.

— Новгород… Простите, это где?

Браво! Вот так шишка из городской администрации! Мэрский полпред, словно сообразив, что он упорол тот ещё косячок, явно не в плюс к своим заслугам, моментально поправился:

— А-а, это там… на юге?

Ну да, на юге. Да отсюда про всё можно сказать «на юге»! Кроме, конечно, Северного полюса.

— На юго-востоке, — поправил Вовчик. — Около полутора сотен километров. Сначала на Москву, потом направо.

— Да-да-да… Озеро. Большое озеро, да? Рыба?

— И рыба тоже, — дипломатично вставила Лиза.

Вовчик пихнул её в бок:

— В основном зерно. Мы можем в обмен на ваши ружья предложить…

— Минутку, — сказал толстый. — Откуда вы узнали про нас?

— А мы и не знали. Мы вообще-то думали, тут никого нет.

Толстый всплеснул руками:

— Так какого черта вы…

Охранники подобрались и положили пальцы на кнопки.

— Не, ну я за базар отвечу, — сказал Вовчик, едва удержавшись от раскидывания пальцев веером. — Раз уж так, мы предлагаем полмешка зерна или треть — муки за одно ружье. Лазерное ружье, я имею в виду…

— Погоди, погоди… — помощник мэра повернулся спиной и невнятно забормотал, а когда развернулся снова, рожа у него была уже не протокольная, а прокурорская какая-то. — Вы проникли в наш город для мародерства и грабежа, вооруженные, — тут Вовчик потянулся-таки к карману, но охранник оказался быстрее, хотя действовал на удивление гуманно: просто придержал Вовчика одной рукой, второй в это время аккуратно вынимая злополучный пистолет. — То, что вы назвались посланниками, ничего не меняет: позор такому городу, послы которого — воры и убийцы! Вы заслужили тяжелейшее наказание, но полную меру вашей вины решит суд — наш суд…

— Самый гуманный суд в мире, — перебил его Вовчик нагло.

Да, это вот они, толстые, и любят — произносить бредово-патетические речи, призывать к кровопролитию… А сами не знают обычно, с какой стороны у ножа клинок. Терроретики.

Лиза отшатнулась от Вовчика:

— Ты что, бессмертный, что ли?

Толстый же сбился с ритма и умолк. Забыл, наверное, следующий фрагмент своего обличительного выступления.

— Удивляюсь я, — продолжал Вовчик гнать волну, — как вы тут ещё с голоду не подохли все, при таком обращении? Приходит к вам человек, приносит, можно сказать, еду на блюдечке, приятного аппетита — нет чтобы сказать спасибо, обязательно надо обхамить, обыскать… Вы лошадь нашу сперли? — это он почти выкрикнул.

Толстый, вконец деморализованный, не ответил, но по глазам всё было и так ясно.

— Обокрасть… И после этого вы ещё имеете наглость называть меня вором?

— Молчать, преступник! — крикнул нашедший наконец почву под ногами толстый полпред. — Взять их!

И ведь взяли. Можно было понять наконец, к двадцати-то годам, что с этими не спорят.

— Препроводить в комнату для допросов.

Вовчик дернулся в сторону толстого — ни к чему, кроме острой боли на грани хруста в локтях, это не привело — и, не достав, от души плюнул:

— Такое ваше сраное гостеприимство! Ублюдки!

Препроводить — это у нас означает, что двое здоровых парней, ростом под потолок, завернув ваши локти за спину и сковав их двумя парами наручников для верности, волокут вас по длинному коридору между странных нагромождений сварных уголков и тонких железных листов; вы пытаетесь шагать, но они идут быстрее, и ваши ноги все равно волокутся по полу, задирая носками ботинок отстающие, расслоившиеся от времени куски пластика. Они здоровые бугаи, но тот, что тащит за вами вашу поклажу, всё время пыхтит и отдувается, будто там бог весть что понапихано, а не тридцать кило жратвы да одежды. Эти жлобы не церемонятся. Отжав дверь лифта, они швыряют вас на пол, один при этом тут же спотыкается о вашу ногу и вяло матерится. Тащивший поклажу валит её прямо на вас и, не обращая внимания более на эти мелочи, делает что-то с дыркой в стенке у двери; оттуда щедро сыплет искрами, и пол вдруг бьет вас по мягкому месту, а стена в просвете неплотно сжатых створок со скрипом и лязгом едет вниз.

Вот так — препровождают.

В холле первого этажа охранник отстегнул наручники, стягивавшие Вовчику локти, а у лифта освободил запястья. Лизу, к слову, вообще никто не связывал. Несмотря на то, что тип-под-потолок с ганом наперевес чувствительно вжимал эжекторную призму в вовчикову поясницу, в остальном все вели себя до отвращения вежливо, даже пропустили даму в лифт первой. Искра из развороченного пульта попала Вовчику в глаз, и весь остальной путь до интервью-рум он проделал, не видя ничего вокруг, растирая глаза, так что у последней двери от них можно было прикуривать.

— Вам сюда, — сказал один из бугаёв и сбросил рюкзак к стене. — Не трогать!

Лиза отскочила.

— Не трогать, — повторил он. — Вас ждут.

— Ну ждут, ждут, — сказала Лиза. — Идём, что ли?

Вовчик проморгался. Комната для допросов была маленькая: четыре на три, не больше. Три кресла. Большие кресла, удобные. Чёрная кожа, чёрные перетяжки поперек, пупырчатые чёрные подлокотники. Шлемы — разорванные чёрные кольца, соединенные перпендикулярно, горизонтальное с утолщением впереди, в вертикальном разрез больше — концы как раз должны закрывать уши; на внутренних сторонах — секции поролоновых подушек, на правом наушнике микрофон на шарнирном кронштейне, тоже поролоновый чёрный шарик. Стены… грязные. Когда-то они были выкрашены масляной краской, но теперь она отслаивалась и завивалась трубочками, из-под нее сыпалась штукатурка. Кабели уходили в глухую стену: дыра была разбита примитивным перфоратором и кое-как залита асбестом, который тоже почти весь осыпался.

— Присаживайся, подруга, — Вовчик развернул среднее кресло к двери, сел.

Надел шлем.

Ощущение было — будто напялил огромные смешные очки. Что-то внизу-справа щелкнуло. Вовчик нагнул голову, скосил глаза — из подлокотника вылезла маленькая рукоятка: не больше трех сантиметров. Она оказалась в очень удачном месте, этой рукояткой было удобно вертеть, не напрягая кисть…

Пошла картинка.

Охранники стояли у двери: один справа, один слева, ещё один прямо напротив, наставив ствол в дверной проем. Вовчик выдал левой рукой хук в челюсть тому, который был справа. Руку он не увидел, но не рассчитав замах, сбил свой шлем на сторону. В какой-то момент одним глазом он смотрел вдоль коридора, а другим — поперек… Охранник хохотнул.

— Пожалуйста, пройдите направо по коридору в пятую дверь, — сказал голос в наушниках.

Приятный голос, но безжизненный какой-то. В самый раз для допроса.

— Вова! Микрофон опусти, — это Лиза.

Вовчик указательным пальцем подвинул головку микрофона ко рту.

— О'кей. Слышала, куда просят?

— Ох ты! — Лиза вырвалась вперед. — Как хочется пенделя дать!

Фигура, которая должна была её обозначать, была совершенно на Лизу не похожа: высокая, тощая, волосы непонятного цвета… лицо совершенно без мимики. Движения запрограммированные — идти так, отмашка рук такая, задница вращается такой восьмеркой… Только повороты головы и были — её. Конечно, ни о каком пенделе речь не шла. Вовчик посмотрел на свои руки — они равномерно ходили взад-вперед, хотя он точно знал, что правая давит на рукоятку, а левая… ну, в общем, тоже не шевелится; всё это здорово портило иллюзию, и он решил больше не смотреть вниз.

— Пожалуйста, подождите, — пятая дверь направо налилась золотым блеском и растаяла. — Проходите.

— Фантастика, — сказала Лиза.

За дверью было нечто вроде Хрустального зала — как он изображен в Волховской энциклопедии: гранёный радужный эллипсоид длиной метров десять. В противоположном конце алтарь, если это можно так назвать — колонка из чёрного камня с квадратной площадкой сверху, на ней — уменьшенная точная копия зала: если подойти ближе и присмотреться, можно увидеть такой же алтарь, и крохотный шарик на нем, и себя, рассматривающего эту матрешку.

— Здравствуйте. Мы — система городского управления Петербурга. Вы будете, обращаясь к нам, говорить «вы» или «госпожа мэр». Мы будем называть вас соответственно Владимир и Елизавета, если не возражаете.

— Привет…ствую, — поправился Вовчик, — г-госпожа мэр.

— Расскажите о цели вашего визита.

Вовчик почесал затылок.

— О цели?.. Ну, если о цели, мы искали технику. То есть, мы думали, там, в Новгороде, что здесь можно что-то найти из старых вещей… В основном, конечно, оружие. Нам в Новгороде очень нужно оружие, мы же перманентно воюем… Из Пскова лезут, Волхов вон подбирается, хай тоже не дремлет. Вот примерно так.

— Нам сообщили, что в вашем багаже есть неисправный комп модели Филлипс. Что с ним?

Ага. Вот уж с кем ей интересно будет поболтать.

— Батареи разрядились.

— Сегодня утром?

— Да, а что?

— Возможно, вам следует это знать… Ваши батареи в городе не годятся; вообще там, где летают наши тарелки… Мы можем поменять ваши питающие элементы на защищенные из расчета три за два… Конечно, если мы договоримся об остальном…

— Звучит угрожающе.

— А вы не бойтесь. Мы здесь не кусаемся.

— Да как сказать… Этот ваш подручный кретин…

— Матрешка? Он болван. Ему бы только выпендриваться. Впрочем, в чем-то он безусловно прав.

— Как это — прав?! — крикнула Лиза. — Значит, весь этот бред насчет суда и казни — правда!? Спасибо, нечего сказать, гостеприимство!

— А вы несогласны? Мародерство было? Убийство было? Разрушение зданий аварийного фонда, глумление над могилами… Повесить бы вас надо.

— Какое мародерство, к чертовой матери! — возмутился Вовчик.

— Спокойнее.

— Да вы тут все!..

— Вовчик, заткнись, — проник в ухо до боли знакомый голос Фила.

— Мы подключили питание к вашему компу, — пояснила «госпожа мэр». — Мы полагаем, он нам пригодится в дальнейшем.

— Да уж, пригожусь. Сударыня, вы не введете меня в курс… вкратце… — пауза. — Спасибо.

— Вы что — директно[88] подключили?! — сообразил Вовчик. — Оставьте его в покое, сволочи! Фил, осторожно!

— Мы не станем промывать ему мозги.

— Им от нас что-то нужно, — сказал Фил.

— Да, нужно. Но сначала мы собираемся ознакомиться с модулями памяти вашего компа.

— Там нет ничего секретного… насколько я знаю, — сказал Вовчик. Ничего интересного.

— Посмотрим.

Несколько минут прошло в молчании. Вовчик озирался. Иллюзия была отменная: он даже видел собственный многометровый затылок. Где-то высоко над головой за гранью прозрачного яйца.

— Многое прояснилось, — объявила наконец «госпожа мэр». Теперь мы можем говорить о деле.

И они поговорили о деле.

Перед глазами Вовчика возник подсвеченный зелёным квадрат, по нему побежали строчки, диаграммы, формулы…

Это была печальная история. Когда-то давно, когда вся система энергоснабжения тогдашней России была завязана напрямую на серверы ВЦСПС, для местного контроля были организованы независимые региональные сети, пристегнутые к региональным серверам через выделенные каналы геостационарного спутника. Основная приёмо-передающая аппаратура находилась в помещении комплекса вычислительных систем в представительстве ВЦСПС (здание ЛЕНЭНЕРГО на Марсовом поле, то самое, которое Вовчик так некстати грохнул утром), а резервный комплект в состоянии полуконсервации — на складе готовой продукции «Позитрона». После Войны и изоляции (Вовчик с удивлением узнал, что никакого заражения местности в северной части города не было вообще: местные жители собственноручно распылили активную дрянь на своих же границах) основной комплект иструхлявел. Ещё до того, как попал в руки набиравшим силу феодалам. Запасной здешние спецы развернули, подключили, настроили и запустили. Сто с лишним лет они здесь знали каждую мысль доморощенных господ, причём те ни сном ни духом об этом не ведали, пребывая в полной уверенности, что система дала дуба. Но вот недавно связь прервалась: вероятно, в конце концов сошёл с орбиты спутник.

Хай, раз за разом проигрывая войны, подозревал, что дело нечисто. Потому и не спешил кидать на город главные силы — да и то, попробуй-ка десятком вертолетов в этих условиях повоевать. Поселочек какой-нибудь снести — в самый раз, а город — он всё-таки немного побольше: стоило ли копья ломать? Хай и не стал. А теперь — всё. Кончился сезон. Хай готовит атаку, проводит концентрацию сил; Волхов от него не отстает, даром что силёнок не в пример меньше. Скоро совсем амбец. Нижний город (Вовчик не сразу понял, что речь идет о левом береге) теперь полное дерьмо в смысле обороны, что делать дальше — неясно…

— Какого черта вы разоткровенничались? — высказался подозрительный Вовчик. Подумал немного и добавил: — Госпожа мэр.

— Мы многое о вас знаем.

— Шизофрения, — сказал Вовчик. — В чистом виде.

— Не надо. Не надо облыжных заявлений.

— А почему все время — «мы»? — спросила Лиза.

— Хватит. У нас мало времени.

— Нет, мне все-таки интересно, что же это вы такое про нас знаете? Госпожа мэ-эр.

— Закончили!

Хрустальный зал полыхнул багровым. Уши пронзило нестерпимым визгом. Вовчик сорвал шлем.

— Чёрт тебя подери, сука! — рявкнул он в отставленный микрофон.

В комнату ворвались охранники. Один с размаху засадил Вовчику прикладом в живот. Второй, захватив сзади, притянул его ремнями к креслу и нахлобучил шлем обратно.

— Не нужно было этого делать, — сказала «госпожа мэр».

— Не выкаблучивайся, — посоветовал Фил. — Мы им поможем — они нам тоже помогут.

— Правильно говорит ваш приятель.

— Ладно. Всё, всё, я уже смирный. Да уберите вы веревки, вашу иху мать!

Его развязали.

— Мы надеемся, вы правильно оцените этот жест доброй воли. Мы хотим предложить вам…

И она рассказала, что хочет предложить.

— Авантюра, — сказал Фил.

— Не смешно, — сказала Лиза.

А Вовчик подумал и согласился. А разве были другие варианты…

За обсуждением деталей прошел ещё час.

«—…разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!»

Стыдно такие вещи не знать

— Старые знакомые, э-э… Вова и… Лиза, Лиза и Вова, так?

Дверь распахнулась и в ней в окружении добрых молодцев возник давешний тощий сифилитик. Правда, теперь он мало походил на сифилитика; видно было, что он на пути к выздоровлению: струпья отпали, оставив полосы и пятна непигментированной молодой кожи; да и глаза перестали отсвечивать нездоровым блеском — нормальные глаза, ну, заплывшие немного, ну, бровей-ресниц нет. Мелочи. Но именно это преображение, а не все чудеса техники, которые ему довелось увидеть, поразило Вовчика больше всего. В его родной деревне человека, заподозренного (только заподозренного!) в заражении, гнали в лес камнями и тут же принимались танцевать у наскоро сооруженного кенотафа. Впрочем, если следов заболевания не обнаруживалось, изгнанник мог вернуться… лет через двадцать. Тогда, если человека ещё помнили, тело всем миром «откапывали», «оживляли» — прижигали «живым огнем», причащали и всем миром же принимались строить возвращенцу дом. В других местах люди были не так либеральны, могли и убить. Но лечить… Ни проказа, ни лучёвка, ни сифилис не лечились принципиально. Даже пневмония была смертельно опасна — Вовчик читал, что лекарство раньше готовилось из зелёной плесени, но после всей той дряни, которую вывалили на страну, пробовать приготовить что-то из плесени было не лучшей идеей, да и плесеней этих было теперь сотни видов всех оттенков зелёного, не считая белой, красной, жёлтой, прозрачно-желеобразной…

Всё было не так в этом изоляте, и это «не так» пугало.

— Александр, значит, Петрович Первый и Единственный? — в тон ему ответил Вовчик. Надо же, и хромать перестал, старый хрен.

— Они, они, — сказал тот куда-то назад, в сторону двери. — Ну как, договорились?

— А что ещё оставалось?

— Естественно. Старушка наша изрядно сурова бывает временами. Соглашение надо обмыть, — он махнул рукой вдоль по коридору. — Дернём по маленькой,

— А… — Лиза икнула. — Как это ты… тут…

— Ну так вот… Прилетел. Мнэ-э… На крыльях.

— Псиса, значит, — усмехнулся Вовчик. — Чем угощаешь-то?

— Спиртягой…

— Ладно уж. Повод есть.

Да уж, и какой повод! Каким образом можно это дельце обтяпать совершенно непонятно. Чистое самоубийство. Разве что небольшую войнушку с революцией учинить. В самый раз — по пьяной лавке.

Правда, по части пития Вовчик никогда не отличался особыми подвигами. Когда Петрович со словами, «Это для начала» — бухнул на стол полуторалитровую бутыль с прозрачной жидкостью, Вовчик понял, что тут он и останется, за (то есть — под) этим самым столом. Но после второй — стенки пищевода будто покрылись асфальтом, спирт проходил насквозь и незаметно, ничего не обжигая — непонятный оптимизм затопил его. Хорошо так было, весело… Когда Фил пытался что-то вякнуть, Вовчик прихватил двумя пальцами свою родинку и сказал, сглатывая на каждом слоге:

— Заткнись, а то оторву.

Фил почёл за лучшее заткнуться.

Дальнейшее Вовчик восстанавливал по рассказам Фила. Как в хлам пьяный он приставал к Петровичу, понуждая его вступить с ним в гомосексуальную связь. Как Лиза, изображая стриптиз, свалилась со стола и разбила нос, а они лечили её спиртовыми компрессами. Как Петрович выдавал одну за другой государственные тайны, ещё больше экая и мекая, а Вовчик от него не отставал, в меру своих знаний, конечно. Как они втроём ловили тараканов и устраивали бега — чей раньше свалится со стола — причём Лиза все время жульничала, сдувала своего. Как Петрович кричал, мол, какое счастье, что они его встретили на дороге, и что ежели и не так бы, то пришёл им бы всем бы, да-с. Как Петрович решил сходить принести ещё, хотя от первой порции оставалось грамм двести, и что из этого вышло. В общем, мрак и кошмар.

«Настало время, — молвил Морж,

Подумать о делах»

Льюис Кэрролл

Похмелье, как и следовало предполагать, было ужасным. А ведь столько ещё всего надо было обсудить!..

Тарелка оказалась просторнее, чем можно было предположить. Как объяснил Антон, её пилот, «весь драйв распихан в шести прыщах снизу на обтекателе», и практически всё пространство кабины оставалось в распоряжении экипажа. Довольно много места занимала турельная установка мощного лазера со всеми причиндалами: креслом стрелка, педалями азимутального и угломестного привода, коробами системы кругового обзора и автоматического целеуказания — но всё равно пять человек разместились бы в тарелке с комфортом, а уж трое тем более могли себя чувствовать, как в президентском лимузине. Едва взлетев, Вовчик немедленно залез в кресло бортстрелка. И вовсе не ради прекрасных глаз стомегаваттного лазера просто, как оказалось, для обзорных полетов тарелка была совершенно не приспособлена: посмотреть, что делается под брюхом, можно было или с пилотского кресла, которое, естественно, было занято, или с места бортстрелка.

Тарелка двигалась медленно, едва ли тридцать километров в час; погода была неплохая, светила луна, и развалины, проплывавшие внизу, выглядели таинственно и романтично: очень хотелось спуститься и порыскать там, внизу, на предмет какого-нибудь клада. Сундук с золотом, о-о-о…

Пролетели над Невой. Антон забрал сильно к заливу, чтобы не проходить над населенным районом города и, тем более, над саевыми кордонами. В какой-то момент на западе показалась черно-блестящая полоска, но Антон сразу за Невой прижал тарелку к земле и повел дальше, не поднимаясь более чем на три метра над заросшими развалинами. Вовчик захотел было вылезти из своего не слишком удобного кресла (оно предназначалось для человека более крупного, и у Вовчика локти всё время проваливались между подлокотников), но Антон, не оборачиваясь, крикнул «Сиди, где сидишь!», и Вовчик остался.

— А что, может понадобиться? — спросила Лиза.

— Может, — утешил её Антон.

— А куда делся этот… штатная единица?

— А зачем? У сая нет ВВС.

— Ну-у…

— Типун тебе на язык, — сказал Антон, закладывая глубокий левый вираж. — Шлем надень! Да не ты. Парень, тебе говорю! — завыла трёхтональная сирена — негромко, но противно. — Пользоваться хоть умеешь?

Вовчик покрутил головой, нашел шлем на спинке кресла, натянул оказалось забавно: ощущение было такое, будто он вдруг очутился снаружи, и сам, совершенно самостоятельно, летел теперь над черно-глянцевым морем с торчащими камнями и пыльными провалами, а впереди него, в фокусе точки зрения, плыл флюоресцирующий зеленый крестик.

— Разберусь.

— Поздно разбираться — справа, мать твою! Локатор справа!

Вовчик повернул голову:

— Где?

— Да справа, так тебя! В Угольной гавани… Импульсник какой-то, смотри внимательно… Антенна прямоугольная должна быть, скорее всего. Вертится, сверху на ней консоль облучателя, фигня такая решетчатая…

Вовчик повел глазами вдоль провала, обозначавшего реку. Рассуждать надо логически. Если локатор нас видит, то и мы его тоже должны. Где-то там… Эффект получился удивительный: область обзора градусов в сорок пять вдруг как бы рванулась навстречу, увеличиваясь, следуя за скользящим по земле крестиком… А! Вот оно — как раз на горизонте, торчит, как палец на ровном месте, а все равно — почти не заметно: вертится штуковина, будто крыльями машет — цвета не различить, темно, но выглядит довольно противно.

— Вижу. Лазером достанем?

— Да ты что. До него километров пятнадцать же! Чёрт с ним. За ракетами следи. Увидишь старт — сразу пали.

— Как палить-то?

— Кнопка на правом подлокотнике.

Вовчик скосил глаза и, естественно, ничего не увидел. Наощупь отыскал гладкий колпачок, подергав, откинул его. Под ним была ребристая панелька, дышавшая под пальцами:

— Нашёл.

— Готов?

— Готов.

— Очень хорошо.

Справа показался какой-то проспект. Антон бросил тарелку вниз. Вж-ж-жжих! Прочертив обтекателем по кустам, тарелка выровнялась и сбавила скорость. Сирена заткнулась.

— Следят, суки…

— Кто следит-то? — Вовчик стащил с головы шлем, вытер ладонью вспотевшее лицо.

— Боров — кто ж ещё? У него там подвижная ЗРС на катамаране, он её гоняет отсюда до Стрельны.

— Так вы что, всё-таки воюете?

— Ну так, понемножку. Вяло. Было бы высочайшее соизволение, мы бы их в момент… усмирили.

— Это вряд ли, — вставил Фил.

После аудиенции он в основном молчал, даже на вопросы отвечал «неохотно» — с задержкой и неравномерной модуляцией голоса. А если и отпускал замечания, то только такие вот односложные.

Впрочем, в оценке боеспособности новых своих партнеров Вовчик был с Филом согласен.

Да уж. Громы, понимаешь ли, небесные, оружие возмездия. Камикадзе. С такой-то скоростью… а туда же, военно-воздушные силы. Да те древние вертолеты, с которыми Подпорожец штурмовал Волхов, превосходили эти огрызки и по маневренности, и по дальности полета раз в десять. Они только-то и могут, что засадить свои сумасшедшие мегаватты. А с пяти километров накрыть НУРСами, всем станком — и хана. Отбить атаку — вероятно, могут. Но наступательная война… Возможно, лет через пятьдесят, когда они усовершенствуют эти свои штуки, получат сверхзвук… А главное — накопят достаточно пушечного мяса. Но только не сейчас.

Провал-улица закончился тупиком. Антон потянул ручку на себя и снова поднял тарелку над лесом. Через секунду заорала сирена.

— Видишь его?

— Вижу.

— Пуск будет, когда пересечем старую насыпь.

— Да?

— Точно говорю.

Заметив подходящую улочку, Антон снова опустился вниз.

— Внимание. Скоро начнется.

— С чего ты взял?

— А так обычно бывает. Они очень любят в обломках копаться, а здесь удобно — кордон рядом, и место ровное… козлы. Пошла подсветка!

Когда тарелка приподнялась над насыпью, на северо-востоке что-то полыхнуло. Три секунды до поражения, промелькнуло у Вовчика в голове, он поймал взглядом точку — поперечной скорости у неё не было никакой, она летела точно «в лоб» — в правую полусферу захвата.

Фьють! Трасса ионизированных молекул воздуха вошла в соприкосновение с ракетой… и БЧ бабахнула во все свои пятьдесят кило тротила. А твердотопливный ускоритель, не выгоревший до конца, ещё добавил.

— Молодец! О-па, пошла следующая. Лови!

Есть такое дело! На этот раз эффектного взрыва не вышло — ракета ушла в сторону и пропахала землю сразу за насыпью. Не только, выходит, у барыг боеприпасы — дерьмо.

— Отлично, осталось ещё две. Осторожно, он может очередью…

И точно, сразу две горящих точки поднялись над горизонтом. Одна тут же распалась оранжево-багровым бутоном, но вторая продолжала лететь. Вовчик выцелил её, тут тарелку тряхнуло и он… не то чтобы промахнулся, но выстрелил совсем не в ракету. Поправил прицел, нажал спуск — бабах!… все-таки очень близко. На тарелку плеснуло огнем, дефлекторы — в лапшу, осколок снёс блистер, хвостовой отсек ракеты с ещё работающим двигателем (и пяти секунд не оттикало!) ударил в корму. А вот не подрывай ракеты на активном участке полета. Нефиг…

В ночном небе медленно осыпались мерцающие частички сажи…

— Все живы?

— Кое-как, — сказала Лиза.

Антон ничего не сказал.

Сбить самолет одной взрывной волной довольно трудно, если только БЧ не детонирует прямо внутри фюзеляжа… ну, или совсем рядом, что редко. Но нашлись конструкторы, догадавшиеся оборачивать тротиловый заряд стальным листом с рифлением. При подрыве лист разрывается по насечке… При этом получается несколько тысяч осколков, Прибавьте к этому куски обшивки, рули, фрагменты радиоаппаратуры… Эта чудовищная каша летит во все стороны. При взрыве Ф-1 случайный труп можно найти и в двух сотнях метров от места разрыва, а ТНТ в ней, между прочим, всего-то грамм сто…

К тому и речь — вместо затылка у Антона была сплошная каша, а этот паскудный осколок, маленький сволочной ромбик закалённой стали, пробил заодно насквозь пульт и обшивку и полетел себе дальше, гад такой.

Тарелка клюнула «носом» и пошла вниз. Вовчик только успел крикнуть: «Держись!», как она ударилась о землю, перекувырнулась два раза и задымила.

«Fire walk with me»

Говорят, что Шекспир

Рассвет. Дождь — даже не дождь, так — накрапывает что-то неопределенное, вроде мокрое, а как бы и не совсем. По металлическим плоскостям стекают капли: выше — маленькие, ниже — больше, толще, самоувереннее… Очень тихо, можно различить даже утренний скрип птиц в далеких зарослях ивняка. Еле слышно потрескивает тлеющая обивка задних кресел, Тонкой струйкой дымит развороченная приборная панель, внутри что-то безнадежно искрит…

Не 22 июня, но сценарий похож… Начало.

«… около пяти часов ударная группа — семь вертолетов КА — 95 «Скорпион» и двадцать 152-миллиметровых самоходных гаубиц, соответственно треща и рыча, и поднимая тучи дыма, пыли и всего остального, что полагается в таких случаях поднимать, извергать и разбрасывать, нанесли, как это любят комментировать гражданские эксперты, ракетно-бомбовый (на самом деле ракетно-артиллерийский — с бомбами дело почему-то не заладилось) удар по позициям поселенцев в южной части города.

Какие позиции, какие поселенцы!? Неужто те три тысячи кошмарников, живых скелетов? Вот уж воистину — нашли стрелочника. Рассадник заразы, небось? Пф-ф… Много ли надо, чтобы все их лачуги сровнять с землей? Семь вертолетов, на каждом четыре подвески НУРСов, по полста в каждой — считай сам; самоходки снаряжены боеприпасами объемного взрыва — штука немногим слабее тактической ядерной боеголовки. Хай вывел почти все свои резервы.

Через полчаса два грузовых вертолета залили то, что ещё трепыхалось после артподготовки, напалмом «домашней выгонки» — где сай взял столько бензина, до сих пор неясно. Насколько можно судить, посёлок — точнее, выселок — исчез с лица земли как таковой.

За вертолетами двинулись основные наступательные силы — четыре тысячи лазерной пехоты. Они пересекли марш-броском зону разрушений и упёрлись в Неву у Литейного моста. Вообще непонятно, зачем было для этого сжигать полгорода — неужто без этого бы не прошли? Возможно, сработала ещё та, древняя, установка: «враг не дремлет»… А может, думали, есть всё-таки передний край обороны на левом берегу… Оказалось — нет.

Пока Боров бесчинствовал, не переходя реку, Питер — НАСТОЯЩИЙ Питер проявлял исключительную амбивалентность. Но на следующий день штурмовые вертолеты ударили напалмовыми кассетными бомбами по охранному периметру, сожгли лабиринт и расковыряли запасную взлетную площадку ремонтной базы гравилетов. Назад вернулся только один — с оторванным пилоном и убитым наповал бортстрелком.

Танки так и не перешли Неву — не рискнули; а понтонами Боров не запасся — почему? Да и то — вряд ли стоило: пожгли бы посреди воды — как свечки бы сгорели.

Так всё и кончилось. Вопрос на засыпку: зачем надо было начинать?

А ответ довольно очевиден…

Так или примерно так, возможно, с подробностями, мог бы об этом рассказывать Фил, обстоятельно изучив десяток баз данных и тщательно обдумав «резумэ». Вовчик же запомнил совсем другое.

Было тошно, до того тошно, что жить не хотелось — заунывная морось, авария, трудно дышать, сотрясение мозга, очевидно… В голове — мутная круговерть, ни одной цельной мысли, одни осколки и обломки. Мрак. Тоска. Светопреставление. Сознание возвращалось частями. В какой-то момент он догадался, что удушье и тошнота в основном — от врезавшегося в горло ремешка подшлемника, через некоторое время — что и сам он, будто куль с картошкой, висит на ремнях в завалившемся как-то на бок кресле. И тарелка вместе с креслом тоже лежала на боку, смятая, в короне из клыков бронестекла; их не должно было быть, стекло должно искрошиться, но они почему-то были, может быть, стекло у них не той системы…

— Фил! — выдохнул Вовчик.

Выдох получился хриплый, в горле булькнуло, спазм желудка с кашлем выбросил кишечную дрянь, расцвеченную кровавыми прожилками. Боже мой, боже мой… Мокрая тряпка скользнула по лбу, заботливо собрала всё то, что осталось висеть на подбородке.

— Фил…

— Тише, тише…

От обтирания полегчало, и Вовчик обрел ещё одну часть реальности, заключавшуюся в том, что доносившийся с запада шум вовсе не естественного происхождения. И он приближался.

— Едут… сюда…

— Танки, — сказал Фил. — И вертолёты.

В чем-то им безусловно повезло. Сбили их накануне часа «Ч»; останки тарелки в результате наступления должны были оказаться в глубоком тылу будет время разобрать на запчасти. Падая, тарелка, как обычная посудина в трактирной кухне, встала на ребро и закатилась в высоченные кусты — скорее, небольшой лесок. Вертолёты прошли стороной, да и с танка заметить крохотный вывал было мудрено — так и пропустили. Тоже, выходит, ротозеи. Да что один, что другой — титулов, титулов-то! — а на деле: подданые — халтурщики, да и сами тоже дальновидцы-провидцы-спецы-убоища, перфессора-нос-не-дорос… Смех и грех. Только и мыслей, как бы соседу нагадить в чайник или в задницу без мыла влезть.

Так и сейчас: как думаете — почему, раз уж так чешется, хай по-умному не сделал, почему с востока не обошел по торговому пути? А если совсем невмоготу соседа беспокоить, почему не высадился на баржах, в конце концов? Море радости — гробить попусту вертолёты. Причём — совершенно попусту: уничтожили море зелени, выжгли периметр — и что? Хоть один солдат побывал на ТОМ берегу? Бред!

И сай, естественно, уж тут как тут — заходит, как обычно, сзади пяток установок залпового огня, десять средних танков, две с половиной тысячи усмирителей на грузовиках. Ну побили, ну чуть-чуть, побаловались, по-семейному — ерунда же! Свои люди… ну, не совсем. Не совсем люди то есть.

Если вы где-нибудь услышите, что с такими травмами можно через полчаса встать и пойти — плюньте в лицо тому, кто вам это скажет. Нельзя. Никак нельзя. Но даже если, в порядке полного бреда!) и допустить такое, то стократ невозможнее при этом ещё и утащить несколько десятков кило поклажи, это не укладывается ни в какой порядок бреда… Мнэ-э… Рассказывают, что много лет назад — очень давно, задолго до Войны — один человек, избитый и с пулей в животе, две недели полз по пустыне — и выполз! Пустыня. Скорпионы. Кобры. Шакалы. Оружия нет. Воды нет, еды… Солнце шпарит, как припадочное… Сказка.

Вовчику было легче. Ровно на пулю, пустыню, скорпионов, кобр и шакалов. Да и солнце вовсе не шпарило, оно вообще ещё только выползало, собиралось. Но… Перелом двух ребер. Что-то то ли с желудком, то ли с легкими. Сотрясение мозга средней тяжести. Не говоря уже о всяких мелочах. Лиза ещё смогла расстегнуть несколько ремней, но когда она обхватила его за бока, он заорал, плюнув кровью, и потерял сознание.

«… в это время войска сая, два дня назад выведенные на позиции в Колпино по заранее согласованному плану, неожиданно развернулись и обходным маневром ударили в тыл войскам Борова. «Градами» смяли самоходки, шрапнелью выкосили несколько рот пехоты. До ближнего боя, впрочем, не дошло. Хай отвел войска к Петергофу, отдав тем самым Волхову жирный куш своей земли: полосу вдоль границы почти в двадцать километров — возделанной земли, не какой-нибудь болотины!

Вор вора обокрал».

Лечение было радикальным, методы — впечатляющими. Замотанная крест-на-крест грудная клетка, корсет, ледяной компресс к голове, внутривенные вливания, капельница — всё по высшему классу. Министров так не лечат. За маленьким окошком комнаты — оно выходило в сад — пели птицы, солнце играло в листве, трава по утрам исправно покрывалась росой, по вечерам точно так же регулярно поднимался с земли туман. Монотонный гул той самой падающей воды. Кр-расота.

Как их доставили, Вовчик не помнил, поскольку пребывал в забытьи. Уже очнувшись, да и то — не сразу, он понял, что по видимости, принял его сай за горожанина, что и обеспечило ему генеральский пансион и медобслуживание. Беда вот — Фила не слышно, небось, далеко упрятали. И Лизавету, похоже, за давние грехи засунули-таки в садок. Ну, что тут поделаешь — а особенно, когда весь в гипсе — от, до и по это самое.

Через неделю лежать окончательно надоело, да и капельницу сняли наконец. Лечат. Лечат всё же, граждане мазурики! Чёрт возьми, неужели и правда за горожанина приняли? И не поймешь, то ли повезло, то ли одно из двух… Вовчик вылез из кровати, поторкался в дверь — заперто. Дернул посильнее — хорошо заперто, замок отменный. И дверь хорошая — крепкая деревянная дверь, обитая ромбами. Не выломаешь простым плевком.

За дверью пряталась пышнотелая сестричка с совершенно септическими ногтями цвета маренго. Поскольку в этом сплошном доспехе Вовчик не был способен на подвиги, сестричка испытывала к нему сложные чувства… Как только немного оклемался, от долгого воздержания (недели три без малого!) и при виде молодицы в белом халатике он возбудился немедля, и если бы не капельница, из которой в вену стекал физиологический раствор, перенасыщеный обезболивающими и нейролептиками, наверное, вскочил бы и задал ей перцу во все отверстия. А так — лежит человек, молодой, здоровый, за собой следит, зубы все на месте (это к тому, что изо рта не пахнет), всё остальное тоже под гипсом шевелится… под гипсом, вот в чем штука. Звуки издает призывные, исполняет па из брачного танца, и всячески изображает желание немедленно опустошить семенники. А огипсовали его сразу после того, как сестричка на поползновения ответила недвусмысленно в положительном, понятно, плане. Главное, непонятно — зачем там было гипсом-то. Катетеры всякие опять же, сложности… Разве для того только, чтобы не допустить этого самого нелегитимного осеменения. В чем инквизиторы и преуспели. Шевелись, не шевелись — броня! Сестричка рутинно ущипнула его за ногу, поправила зачем-то повязку на голове. Вовчик в ответ шлепнул её по попке:

— Привет, подруга.

Сестричка ничего не ответила. Она была немая.

— Ничего нового не слышно? Когда выпустят-то?

Она дернула пухлым плечиком. Какая волна пошла! Вовчик замычал, скривился. Ударил себя кулаком между ног — глухо стукнуло.

— Ну что это за дерьмо! — он попытался изобразить поступательное движение бедер, хрустнул гипсом, скривился. — У меня что, таз сломан? обидно до чертиков: добро бы отказала, так ведь нет, сними гипс — сама, наверное, запрыгнет (ну, может, не сразу, и не запрыгнет — все ж таки дама почтенных пропорций, прыгать ей как-то не к лицу, особенно на инвалида).

Сестричка помотала головой, помычала для убедительности.

— А на фига?

Она в очередной раз проделала странные манипуляции пальцами правой руки, и в очередной раз Вовчик не понял их смысла.

— Что — отрезали?!

Да нет, не отрезали, раз шевелится. Такое дело.

— Ну, не знаю. Долго мне тут ещё?..

Сестричка выудила из шкафчика веник, возмутительно шевеля необъятным задом, прошлась вдоль длинной стенки. Вовчик отвернулся.

— Это дерьмо… сломать его никак? — он ещё раз хрястнул себе в пах.

В животе булькнуло, в потрохах резануло. Вовчик выматерился. Сестричка разогнулась, посмотрела на него с весёлым недоумением.

— С-с… ничего, ничего, — он показал ладонями, что все «ничего». Всё нормально.

Сестричка закончила подметать и принялась сдирать с постели белье.

— Э, э, ты чего?!

Хлопнула, открываясь, дверь. Вовчик с размаху обернулся, инерция гипса прокрутила его гораздо сильнее чем хотелось бы: мелькнул, пролетая справа налево, силуэт усмирителя в парадном серо-черном, перекрещенном серебряными ремнями. Офицер, не меньше капитана — судя по расцветке, да и ган маленький, изящный, не стафф какой-нибудь…

— О, серый брат!

Серый брат проглотил пилюлю, не вздрогнув,

— Ходишь?

— Бегаю.

— Ну-ну. Собирайся.

— Эй, куда ещё? Я больной, всё ж таки.

— Небось, не помрешь. Давай-давай, — капитан приглашающе повел стволом.

Что тут поделаешь! Собрался и пошёл.

Как оказалось, саева больница — целый отдельный корпус в саду — вовсе не сообщалась с контрольным или (упаси боже!) с генераторным цехом, хотя все это хозяйство и располагалось в двух шагах, натужно гудя. Весь комплекс был окружен высоким крашеным кирпичным забором с колючкой поверху: натянута она была кое-как и, трепыхаясь на ветру, лениво искрила.

— Бить будете?

— А чего тебя бить? — сказал черно-серый. — Ты и так всё расскажешь, верно?

Вовчик споткнулся и чуть не упал. Внутри всё перевернулось.

— Уау!!!

— Вот видишь. Топай, нечего рожи корчить.

Гуманист хренов. Интеллигент от слова «телега».

— Хрустальный зал?

— Соображаешь, болезный.

— Ну так пошли, чего резину тянуть?

— Твое имя Владимир…

— Ну да. А фамилия — Шведов. А мой предок был Свен, пока его не побили камнями…

— Ничего не выйдет, Вова.

— Что «не выйдет»?

— Ты хочешь сбить меня с толку и перехватить инициативу в разговоре. Я говорю: не выйдет. Тебя взяли в тарелке вместе с бабой, которая два года в розыске. Полторы недели назад ты напал на муниципальную тюрьму. Днём раньше ты ограбил банк в Глажеве. До этого ты…

— Стоп. А вот этого не было.

—…проник в информационную систему с малым уровнем доступа в Оломне.

— А, это… это было, точно.

— Я не могу рисковать, подключая твой комп, поэтому говорить придется тебе. Для затравки скажу, что ты отсюда не выйдешь.

— Ну-у, — сказал Вовчик и даже выдохнул как следует, изображая огорчение. — Ну зачем эти штучки, Я же не плебс какой-нибудь.

— Да, ты не плебс. Ты мэн крутой, ты круче всех мужчин. Только ты, мальчик, забыл, что мне угрожать совершенно незачем… я и так хозяин твоей жизни.

— Эк заговорил! Хозяин жизни… козел ты вонючий, пидор долбаный.

— Прекрати сотрясать воздух. Мы только теряем время.

— А я никуда не тороплюсь.

— А я — тороплюсь. Я начинаю войну, но задерживаешь меня — ты. Будешь говорить или позвать специалиста?

— Не надо специалиста. А как насчет Фи… компа? И моей женщины?

Ответа, как и ожидалось, не последовало.

«К чёрту подробности, в каком городе тюрьма?»

Анекдот такой

Сая интересовал город. Сая очень интересовал город. Да это и неудивительно, если исходить хотя бы из низменных меркантильных соображений (не говоря уже о высокой миссии объединения и укрупнения монархии). Требовалось как можно больше выяснить про торгового своего партнёра и в недалеком будущем — жертву. Ни один из подосланных лазутчиков с того берега не вернулся, танк хай погубил (тоже надо было додуматься, пустил консервную банку по мосту, который сто лет как стоит без ремонта…). Теперь вот и приходится по старинке: где щипцами, где иголками, а то и просто — палкой по бокам, благо никакой тебе международной амнистии и комитетов по правам заключенных. Когда же пациент разговорчивый — это подарок судьбы, удача и радость, если, конечно, не брехун — но проверить довольно просто, придурка наказать соответствующим образом ещё проще, и уж совсем легко оповестить об этом общественность, чтобы прочим неповадно было. Режем-душим, на солнышке сушим… на крюке за задницу, к примеру. Очень, говорят, способствует развитию любви к правде и откровенности у нелояльных представителей населения.

Да, вопросы сай задавал престраннейшие порой. Соотношение количества мужчин и женщин? Дети там есть? Если есть, то сколько, какого возраста? Кто занимается воспитанием? Оружие?.. Ну, хоть про это всё понятно, хотя дерьмо то ещё — попробуй скажи с точностью до киловатта, сколько мощи засадил в каждую ракету, или почему тарелка летает, Сами взяли — сами и разбирайтесь. То есть разбирайте. Все в ваших руках. Тут Вовчик сообразил, что на заряд того лазера саю придётся напрягаться не меньше полусуток, даже если обесточит всю округу, и ему стало смешно.

— Не пыхти, дед, не потянешь всё равно, — непонятно сказал он.

— Говори проще.

— Для тупых — ещё раз: у тебя столько энергии нет.

— А у них?

— А у них, выходит, есть. Стреляет же.

— Откуда?

— А я что — доктор, я что — знаю? Могу предположение сделать: на «Позитроне» или на «Светлане» есть собственный термоядерный, или солнечный, или эмгэдэ — не важно — генератор. Так что слопают они и тебя, и Борова, и прочих потихонечку тоже схавают. Ты-то загибаешься, скажи честно? Лопасти уже не те, небось, Турбины гудят, люфты, вибрации… точно?

— Подшипники гудеть не могут, поскольку их совсем нет, роторы установлены на магнитовакуумной подвеске, А лопасти согласно принятым нормативам заменяются каждые двадцать пять лет. Соответственно, не может быть никаких люфтов и вибраций.

— Ладно, убедил. — Вовчик толкнул воздух перед собой ладонями. — скажи лучше, на чем мы прокололись с тюрьмой,

— Ну-у, мог бы и сам догадаться. Такие приказы с бухты-барахты не приходят, только по плану разработки, и обычно дублируются… Если бы вы вместо того чтобы сосать информацию, сумасшедшее количество которой само по себе подозрительно, послушали бы линию ещё минут пять, у вас был бы шанс перехватить бэквэд-реквест[89] и послать подтверждение. А так пришлось отвечать мне.

Вовчик подошел к алтарю. Кристалл был туманный, разглядеть что-либо внутри, как, впрочем, и снаружи большого яйца, не удалось. Туман был не сплошной, за наружной стенкой он ходил ходуном, завивался в рулоны на обрывах граней и срывался с углов тающими лохматыми струями. В разрежениях дымки угадывались какие-то коммуникации, трубы, кабели, разноцветные жгуты — благодарение строителям, грани эллипсоида были достаточно большими, чтобы сквозь аберрации можно было ещё что-то углядеть.

— Твоё предположение глупо! — уверенно заявил сай в продолжение начатой темы, — Гелиобатарея не может развить высокую мощность на нашей широте.

— Мне-то что, я их не видел. Вообще, мало чего они мне показали. Один дом, один этаж даже, да и в том не уверен — все ж таки виртуалка[90]…

Вовчик покачал рукой макет. Точнее, попробовал покачать… рука прошла через него, как сквозь дым. Сплошное надувательство.

— Да ты жулик, твоё величество! Точно жулик.

Он шагнул в сторону. Пол повело вверх в полном соответствии с видимым изгибом, Вовчик шагнул ещё раз и, с трудом удержав равновесие, отпрыгнул назад.

— Ха, гляди ты, здесь не обманул.

— Упадешь — плохо будет.

— Сам знаю.

— Продолжаем. Расскажи ещё раз, что ты видел. А конкретнее, вот что меня интересует…

И он сказал, что ещё его интересует. Как распоследний следователь, он желал по третьему разу прослушать всё, что касалось городских строений внешний вид, вплоть до количества целых стекол на каждом этаже отдельно; есть ли торчащие предметы, как-то ТПК ЗУР, стволы зенитной артиллерии, радиоантенны или пенисы эксгибиционистов, особенно — трубы, есть-нет, пар, дым, отходы, шлаки, сажа, смог на худой конец…

— Слушай, — вспылил наконец Вовчик, — сколько можно! Заебал, в натуре.

— Я понял. Перейдем к следующему пункту. Куда и с какой целью тебя заслали?

— Браво. Речь не мальчика, но мужа. Дурацкие вопросы наконец-то кончились…

Об этом они с Петровичем много и подробно говорили. Петрович числился у мэрши советником по разведке и обороне и был весьма толковым мужиком, несмотря на запои и запущенную лучёвку (две пересадки костного мозга, могла бы возмутиться мэрша по этому поводу: где ж ей доноров брать, да и машинное время не резиновое, кроме нейрохирургии дел навалом…). Концепция была отработана в мелочах и почти соответствовала истинному положению вещей. Вовчик собирался долбить в этом направлении до упора.

Но и удержаться было просто невозможно.

— Меня заслали с целью установить контакт с законным государем Александром. В планах Города — подготовка массового восстания крестьян от Балтики до Урала и реставрация Российской монархии с последующим восстановлением империи в границах 1913 года. В дальнейшем — расширение сферы влияния на юго-восток и на юг до побережья Индийского океана, захват Суэцкого канала. Предполагается нанесение точечных ракетных ударов по очагам возможного сопротивления в Европе, высадка десанта на американском континенте, а в будущем — получение мирового господства путём подавления оппозиционных структур с применением ОМП, в том числе ядерных боеприпасов и боевых отравляющих веществ.

— Что ты несешь?.. — в голосе сая прозвучала своеобразная растерянность.

Выразилось это в том, что он начал немного «тянуть», как заедающий проигрыватель. Хорошо получилось. Полная загрузка на все его логические модули. Небось, сортирует сейчас базы данных, как придурок. Известно, что всякой машине положен предел, и сай этот свой предел уже исчерпал. Вот и подвывает. Жалко, кончится быстро, а то обязательно что-нибудь сгорело бы. Но метод, метод! Надо обдумать, может, что и выйдет.

— Врёшь! — констатировал сай. — Да и государя этого я сам сделал: нужен был тогда эр-провокатор…

— Конечно, вру, — легко согласился Вовчик. — Да и кто в такую чушь поверит? На самом деле они хотят захватить Луну, сделать её квадратной, а на обратной стороне написать слово «бля» красными буквами в десять километров длиной.

— Почему на обратной, — с ходу спросил сай.

— А чтобы никто не увидел, — охотно пояснил Вовчик. — Все ж таки, э-э, инфернальная лексика: неудобно…

Вот они, убогие, все в этом. Тупейшую хохму начал анализировать по частям, как дебил. И как ему удаётся такую большую область держать в вечном страхе?!

Что-то мигнуло над головой. По хрустальным граням пробежала мерцающая волна. Купол яйца покрылся точками и зернами ложных отражений всех цветов радуги; в тех местах, где волна проходила, купол на мгновение становился непрозрачным.

— Дедушка, — позвал Вовчик. — Эхэй, старый хрен!

Нет ответа.

— Ну ты, мать твою, ты где? — Вовчик стукнул кулаком по колонке, ухватил в горсть что-то хрусткое и рванул.

В ней затрещало, и изображение Зала исчезло; остались — крошево какой-то сложной оптики и несколько тонкожильных проводков с вилочками-клеммами на концах.

— Му-ди-ла!.. — ещё раз позвал Вовчик.

Сай не откликнулся.

— А, хрен с тобой, вонючка, — и Вовчик выдернул провода из зажимов и коротнул все торчащие концы разом.

Под руками умеренно заискрило, но сай мигом пробудился к активности и сказал:

— Эй ты, урод, прекрати ломать аппаратуру.

Вовчик уронил пучок проводов; они разошлись, и тут же пропал купол; зажглись длинные прямоугольные плафоны, и Вовчик с удивлением обнаружил себя стоящим в огромном граненом корыте, около полуметра не дотягивающем до довольно низкого — метра три — и всего в трубах потолка; пол корыта был стальной, полированный, и в каждой грани отражалось по загипсованному чучелу.

— Ну вот, болван, поломал. Когда выздоровеешь, получишь за это пятьдесят шокеров. И ремонтировать сам будешь.

— Ой, дядя. Ты меня ещё на счётчик поставь.

— Пятьдесят пять шокеров. Как пожелаешь.

— Молчу.

— Говорим дальше. Так с какой целью тебя заслали? Только без глупостей, за каждую новую чушь будешь добавлять себе ещё по пять.

— Ну ты и жопа! Ладно, чего ты хочешь, Деньги, золото, оружие?.. В общем, у них там есть план объединения всех местных систем в единую сеть. Связь предполагалась через коротковолновые приёмопередатчики, с последующим — в далекой перспективе — переходом на кабели. Моей задачей было вступить в контакт с кем-либо из высокопоставленных чиновников и заинтересовать его… завербовать, говоря проще.

— Так. Дальше.

— В свою очередь его цель была — выяснить возможности для подключения твоего командного процессора к сети, как это проще сделать, а также — как тебя, поганца, на это уговорить.

— А почему ты сразу об этом не сказал?

— Меня мамочка научила в детстве, что отвечать вопросом на вопрос невежливо, но всё-таки — а почему ты сразу об этом не спросил?

Сай неопределенно хрюкнул и замолчал надолго.

— Меня вообще никто ни о чем не спросил. Мать твою, ты всё про херню какую-то талдычишь, а о главном — так, на закусь?

И опять сай ничего не ответил на хамский выпад. Вовчик тоже заткнулся, твердо решив перемолчать сая, даже если понадобится для этого сто лет тут стоять.

— Принцип организации сети? — спросил наконец сай.

— А я знаю? — почти честно возмутился Вовчик. — Всё было зашито в моем драгоценном кремне-полимерном друге… его и допрашивай, а я тебе в эксперты не нанимался.

— Ой ли? Верится с трудом. Допросить его директно я не могу. А с посредниками возиться — непродуктивно и долго.

— Это со мной-то долго?

— Очень хочешь его назад получить?

— А ты что думал.

— Ну хорошо. Сейчас его доставят. Но учти — никаких глупостей. Я всё проверю.

— Да пошёл ты. Глупости… мля! Вот это вот, — Вовчик постучал костяшками пальцев по ненавистному гипсу, — это глупость. Это, мля, такая глупость!… Слушай, твое величество, я тут прилягу, а то устал стоять-то.

Тишина была ему ответом.

— Ты, наверное, шовинист, — сказал вдруг сай.

Вовчик оторвал затылок от пола и рассеяно глянул на противоположный от входа край корыта — кажется, именно оттуда доносился голос. Интересно, чего он хочет, подумал Вовчик, может быть, он таким способом собирается меня изучать? А почему бы и нет, черт возьми!?

— Это ещё почему?

— Мне интересно, почему ты относишься ко мне без всякого почтения и трепета, хотя я могу убить тебя прямо сейчас. Я хотел бы знать, почему ты считаешь меня кретином.

— О! Замучили комплексы? Странно.

— Вот и сейчас ты даже не попытался подумать о том, зачем я тебя спрашиваю. Ты человек одной идеи, вбил себе в голову, что я туп, и все твои мыслительные процессы отталкиваются от этого предположения. Я хочу показать тебе, насколько ты не прав, и объяснить, зачем это мне нужно.

Вовчик перевалился на бок, подпёр голову локтем. Задушевно (если, конечно, есть у ржавого засранца душа) поговорить, пообщаться с саем было всё-таки интереснее, чем просто лежать и смотреть в потолок.

— Ну давай, расскажи мне о своем несчастном тяжёлом детстве. О чугунных игрушках.

— Мне кажется, основная причина, по которой ты считаешь меня глупцом моё аппаратное обеспечение. Ты полагаешь, что проблемно-ориентированные аналоговые системы типа той, которую ты называешь Боровом, являются более мощными и продвинутыми…

— А как же, — перебил его Вовчик. — Посади вас с Филом в шахматы играть — кто победит?

— Это абсолютно неважно. Чтобы было понятно, я хочу кое-что тебе рассказать о первых попытках создания компьютеров на нейроподобных сетях…

— Спасибо, не надо. Если ты об ограничении функциональности, то я в курсе.

— Тем лучше. Тогда ты понимаешь, к чему я клоню. В отличие от Борова, да и от твоего компа, который, насколько я знаю, ориентирован на статистические исследования и обобщения, — Вовчик кивнул. — Я могу свободно перестраивать собственный командный процессор и оболочки, приспосабливаясь к любому изменению внешних обстоятельств.

— Прелестно, — сказал Вовчик, — но как бы ты не был универсален, кореш, ты всё равно дерьмо. И генераторы твои дерьмо, и роторы и статоры тоже дерьмо, и весь ты слеплен из дерьма.

— Справедливо замечено, я разумею — про кризис производства энергии. Но какое это имеет отношение к моим умственным способностям?

— Короче, Склихосовский. Ты что-то рассказать хотел. Снять, тэскээть, с себя клеймо. Ну так давай, пой.

— Для начала скажи, что ты знаешь о научной евгенике и знаешь ли вообще что-либо,

Вот те на! К чему бы это? О научной, равно как и о ненаучной евгенике Вовчик знал только, что это «древнее заблуждение» из области то ли агротехники, то ли стрельбы из лука.

В это время входная секция корыта отъехала наружу-влево, появился молодой усмиритель в парадном лейтенантском мундире; он удивленно огляделся, но дрессированным своим мозгом решил, что так и должно быть, и больше не обращал внимания на разгром. На вытянутых руках он нёс холщовый мешок; в мешке что-то знакомо круглилось. Вовчик приподнялся на здоровом локте, ногтем указательного пальца поскреб по родинке.

— Э, козел, чё он не работает? Ты ронял, твою иху?

Лейтенант достал из бокового кармана аккумулятор. Повертел его между пальцев.

— У, мля, пидоры гнилые! Убери их с глаз моих, мля!

Лейтенант как бы невзначай положил палец на спусковую кнопку лазергана.

— Выйдите, лейтенант!

Лейтенант положил мешок на пол, уронил на него аккумулятор, вышел. Дверь бесшумно затворилась. Вовчик ползком подобрался к мешку, вставил батарею. Фил развернулся, выкинул экран и оптиконную трубку:

— О! Ты опять в работе. Куда это тебя черти занесли?

— А это, друг мой Фил, всё, что осталось от пресловутого Хрустального Зала после того, как в нём побывал ваш покорный слуга.

— Ну ты монстр, — оценил Фил.

— Заключенный, объясни ЭТОМУ, что от него требуется.

— Друг мой ЭТО, господин желает знать план «ЭРНет». Объясни ему вкратце, для тупых, как будет устроена сеть… говори вслух.

— Проект «ЭРНет», — тоном приказчика за прилавком начал Фил. Название расшифровывается как Экспериментальная Радиоволновая Сеть. Проектом предусматривается соединение всех вычислительных систем региона по схеме «все со всеми» посредством синхронных радиомодемов коротковолнового диапазона с эффективной скоростью обмена не менее 4 Мбит в секунду на магистральных линиях, и одного Мбит — на линиях оконечных терминалов. Предполагается соединение на уровне шины данных, с программируемым ограничением доступа от оконечного терминала к узлу и между узлами. Цель создания сети ЭРНет — увеличение оборота коммерческих структур, снижение цен за счёт своевременного обмена информацией, статистический анализ происходящих событий и выработка рекомендаций по разумному управлению, скоростная межгосударственная почтовая связь и общий банк данных по всем необходимым отраслям.

Разработчики сети заявляют, что каждый стационарный айн[91], ставший членом ЭРНет до 1 января 2319 года, автоматически получит статус узла с соответствующими полномочиями в сети.

Достаточно?

— Кто будет мастер-узлом[92]?

— Предполагается, что мастер-узлом первое время будет городской администратор Петербурга, но эта должность не планируется как постоянная. Пост координатора сети будет ежегодно переходить от одного узла к другому в порядке, выработанном на организационной конференции.

— Кто в членах? Сейчас?

— Пока никого. Говорю же — новый проект, — сказал Вовчик. — Отправлены делегации в Сосновый Бор, Нарву…

— Эк ты врать горазд, — прошептал «в ухо» Филька.

— Я хочу видеть схему организации, способы подключения и протоколы обмена.

— А ты сюда видишь, в натуре? — спросил Вовчик. — В каком разрешении?

— А это дело мое. Пусть показывает.

— Уй, да пажал'ста. Фил, покажи ему.

И Фил показал. На проекционном экране мелькали одно за другим сложнейшие топологические завихрения, завязанные узелками квадратики, цилиндрики, с сумасшедшей скоростью пролетали абзацы текста, таблицы и диаграммы. Все это безобразие заняло около полминуты, завершившись «протяжкой» свитка на несколько десятков страниц с какой-то электронной схемой.

— Это всё, что ты можешь рассказать об ЭРНет?

— Ну, в общем и целом — да.

— А в частном и дробном?

— Гляди ты, чувство юмора прорезалось, — Вовчик стукнул здоровой ладонью по полу. — Всё, ничего больше сказать не имею.

— Я буду думать. Вам — сидеть здесь. Я сообщу о своём решении.

— Вот пидор самодовольный, — подытожил Вовчик. — Тупое! Ограниченное! Дерьмо!

— Согласен, — ответил Фил. — Этот раздолбай и меня достал. Да, но зачем они тебя так запаковали?

— А это чтобы я им семенной фонд не попортил. Слушай, где Лиза? Её взяли?

— Ага, взяли, как же. Удрала она, как увидела зеркальников. В кусты и огородами к границе. Наверное, в городе уже.

— И то хорошо, — Вовчик подполз к колонке, опершись на неё спиной, сел, потом встал, разодрав руку о битое стекло. — Как бы нам отсюда…

— А что это за провода болтаются? — спросил Фил.

— Какие провода?

— Ну вот эти, — щупальце оптикона вытянулось в направлении разбитого макета.

— А бес их знает. Был тут саев маленький яичничек, как и там, ну, я тебе говорил. Тоже фальшивый. А этот хлам от проектора остался, я его, понимаешь ли, раздавил…

— А давай-ка попробуем, — предложил Фил, — прозвоним.

— Думаешь, стоит?

— Хуже-то всяко не будет.

Вовчик ногой откатил Фила к проектору.

— Блин. Как же я тебя подниму-то…

— Что, нагнуться совсем не можешь?

— Не-а.

— А ты попробуй.

— А вот не могу. У меня, если хочешь знать, ребра сломаны.

— А у меня скоро склероз начнется. Нам вообще надо закругляться и ставить меня на профилактику, а ты тут время тянешь.

— Я время тяну?! Нет, вы слышали!? Е-понский бох!

— Слушай, короче, давай поднимай меня. Я тебе тросик выстрелю, тяни за него. Только ты его поймай.

Из незаметного паза в кожухе вылетел метровый провод с «крокодилом» на конце. Вовчик ухватил его двумя пальцами, накрутив на руку, подтянул Фильку вверх и поставил на пьедестал.

— Вот и все, а ты боялся. Ну, где эти твои провода? Сколько всего?

Вовчик посчитал проводки.

— Шесть. Ну и соответственно, шесть клемм.

— Отлично, как раз. Присоединяй.

Фил высунул дюжину «крокодилов»; Вовчик аккуратно укрепил их.

— Ну что?

Фил думал.

— Об чём молчишь, кореш? — спросил Вовчик через некоторое время.

— Мне сложно ответить на твой вопрос, мой юный друг. Так… Ну что, в каком-то смысле нам повезло. Конечно, добраться до чего-либо через эти дурацкие провода невозможно, раз уж так случилось, что они все вводные, но есть одна идейка… может, сам догадаешься?

— Не догадаюсь. Слушай, кто тут время тянет?

— Ладно. Можно попробовать индуктивно возбудить выходную цепь голоадаптера в этом колпаке. Если повезет, на резонансе можно что-нибудь пропереть.

Вовчик почесал затылок.

— Я, конечно, не претендую ни на что, и по тупости врожденной ни черта не понял, но если из этого что-то получится, давай.

— Принято.

Ничего особенного не произошло. Даже свет не мигнул.

— Ну ты как, работаешь?

— Работаю. Не мешай.

— Всё, молчу.

Наступила долгая пауза.

— Поймал!

— Кого?

— Частоту.

— И?

— Ну и вот, — Фил нарисовал схему.

На первый взгляд понять по этой схеме хоть что-нибудь было мудрено, настолько она казалась умной и запутанной. Блоки какие-то, модули, стрелки во все стороны…

— И что это такое?

— Это, друг мой, структурная схема нашего большого босса. Мне её в Питере дали. Конечно, Хрустального Зала в ней нет, но есть зал контроля с голографическим отображением… Я думаю, это он и есть, только программа сменилась, — несколько стрелок и кубиков загорелись красным. — Вот это (мерцание маленького шарика) — та штуковина на постаменте… была, эту шину мы щупаем. Я подаю вот в такой последовательности… ну, грубо говоря, около пятисот мегагерц, сюда и сюда в четвертьфазе, сюда — в противофазе, всё это сопровождалось помаргиванием соответствующих стрелок. — Эти два я замыкаю, получается индуктивная развязка вот тут… Тогда возбуждается интерфейсник[93] на входе голоадаптера, вон там, а вот этот триггер[94] перекидывается в единицу, в результате чего…

— Ф-фу! Ты запарил. Давай толком — чем всё закончится, а то твои триггеры будут опрокидываться до послезавтра.

— Слушаю и повинуюсь. Кончится всё тем, что, помимо прочего… ну, дверь откроется, к примеру.

Дверь, понятное дело, не открылась. Вовчик презрительно глянул на Фила,

— Трепло.

— А ты её толкни.

От толчка дверь мягко подалась назад.

— Ты… ты… ну ты крут!

— Такой я, да. Приятно хоть раз быть оцененным по достоинству.

— Ещё что-нибудь можешь сделать, или уходим?

— Ну… В основном по мелочи — свет вырубить, звук кое-где… Большого Папу перезагрузить вряд ли смогу. Да и не нужно это.

— И всё?

— Честно говоря, да. Ещё можно спалить половину периферии к чёртовой матери. Но я думаю, это тоже не совсем то, что нам надо.

— Да, наверное… увы. А вообще-то было бы неплохо.

Поднять с пола ещё и мешок было совсем невмоготу. Вовчик связал две пары проводов прямым узлом, за получившуюся петлю повесил Фила на шею.

Без голооболочки Зал выглядел до омерзения индустриально, как какой-нибудь чан с химикатами на нефтеперегонном заводе — стальная ёмкость в частой решетке подпорок, замазанных суриком… Пакость, тьфу! Стояло корыто в углу вытянутого зала, освещенного длинными рядами прямоугольных плафонов, горевших через один. Солдат в зале не было, не было и их следов.

— Так, минутку, — Вовчик зачем-то пригладил волосы. — Нам надо найти контрольный зал.

Фил проделал серию красноречивых движений манипулятором оптикона, изогнув его бубликом и прислонив несколько раз к левой «лобной доле»:

— Здоров ли?

— Болен. Причем, серьезно, — Вовчик потыкал себя пальцем в грудь.

Фил для убедительности ещё немного покрутил манипулятором:

— Ты точно спятил.

— Ну и куда мы пойдем? — Вовчик промакнул вспотевшее лицо полой халата, указательным пальцем вытер уголки глаз. — К примеру, обратно в город, И что там? Ржавая консервная банка с признаками паранойи и гнилыми наездами. Оттаскают во все дыхательные-пихательные.

— Ну это ещё бабушка надвое…

— Я тебе бабушка!.. Фил, ты только меня послушай, пожалуйста. Я в этой куче хлама далеко не уйду. — Вовчик постучал сгибом указательного пальца по гипсу. — Снять её нельзя, рёбра не срослись ещё, я чувствую… понимаешь?

— Убьют же!

— Не убьют. Я ему нужен зачем-то, причём здоровым. Не понимаю, но факт.

— Ну-ну. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

— Да что с тобой? Ежели мы до контрольного доберемся, это же… это…

— Атаковать до последнего?

— Замесим их в дерьмо!

— Ну давай, — скептически заметил Фил, — давай замесим. Контрольный зал должен быть Где-то очень близко, я бы даже сказал, вон там, в коридоре. По идее раньше это вообще было одно помещение, видишь — стена явно позже поставлена. Только он почти наверняка отключен и обесточен.

Коридор! Ха, сказал тоже. Тупичок, глухой и темный, стены из нештукатуренного кирпича, кладка старая, но крепкая на вид. Железная дверь типа гермолюка, замок с колесом, тридцать сантиметров сплошной стали; замок не электронный (о, если бы!) и не врезной-навесной-ригельный — с таким бы тоже не возникло особых проблем… кодовый был замок, механический, колесико с храповичком, такое, знаете, десять влево, тридцать три вправо… С помощью компьютера класса «Филлипс», используя его возможности по прослушиванию, вскрывается за тридцать-сорок минут… впрочем, любой замок открывается, иначе это уже не замок, а стенка…

— Фил, а, Фил.

— Ну?

— А ты уверен, что это там?

— Не уверен, — промычал Фил. — Так мы будем открывать?

— Черт его знает… Но похоже, больше делать нечего. Или я ошибаюсь?

— Ну если ты твердо решил задрать лапки…

— Почему — задрать? Может, сай со страху обосрётся и сам всё сделает.

— Если тут кто-то и обосрётся, то…

— Только вот не надо этих песен. К тому же я просто физиологически не могу обосраться, они в меня хвостик вставили. — Вовчик засунул руку сзади под халат и потрогал короткую трубочку, одним концом утопленную в анус. Ладно, шабаш, потрепались и хватит. Начали.

Фил выплюнул микрофон с присоской, налепил его прямо под кодовым барабаном.

Тридцать-сорок минут… М-да. Может и рука отвалиться. Двадцать шесть вправо, сорок один влево… После третьей правильной Вовчик крутанул штурвал. И после четвертой. Пятая, шестая и седьмая тоже оказались не действеннее конопли.

— Дальше будем пробовать? — спросил Фил. Вовчик встряхнул руку, вытер ладонь о штанину.

— Будем.

Восьмая. Девятая. Десятая… Ноль эффекта. Не «сезам».

— А может, и нету её, — спросил Фил, — комбинации?

— Ну как же нету. Если есть замок, значит, есть и ключ.

— Необязательно, молодой человек, — сказал сай.

Голос раздавался из звучков Хрустального Зала (ха!) и, отражаясь от стенок корыта и потолка, отчаянно реверберировал.

— Чёрт возьми! — закричал Вовчик.

— Я не чёрт, — снова произнес «голос из корыта». — Но возьму. Отчего бы не взять?

И взяли.

…Операционная. Бестеневые лампы — дань традиции, хирург-оператор видит в инфракрасной и рентгеновской части спектра; стол утоплен одним концом в толстую трубу интраскопа. Сбоку от стола — модули самого оператора, описать их внешний вид невозможно, разве что подробную системную схему приложить — редкостная мешанина гофрированных шлангов, гидроцилиндров, проводов, капельниц и прочих предметов околомедицинского и общемеханического назначения.

Три здоровых жлоба втянули каталку. Человек на ней был привязан широкими кожаными ремнями, и трепыхался и дергался всем, чем только можно: можно было — немногим, все остальное замотали бинтами, но все равно каталка тряслась и раскачивалась, угрожая слететь с колес; один из громил вместо того, чтобы толкать, подрабатывал демпфером и, видимо, очень злился из-за того, что курировавший процесс лейтенант зачем-то запретил дать беспокойному клиенту в пузо.

Клиент помимо того ещё и беспрерывно ругался. Страх был вполне ожидаем, но помимо страха человек испытывал массу других, не предусмотренных штатным расписанием чувств. Звуки, которые он издавал, захотел бы, наверное, подвергнуть цензуре и сам воздух, который они сотрясали. Эмоциональный накал их не уступал по мощности тактической ядерной боеголовке…

— Ну, и на хрена мне на это смотреть?

Вторая неделя в «спецсанатории» прошла гораздо менее комфортно. Сестричку убрали, вместо неё выносил горшки и менял белье мерзкий тип с нарочитыми манерами гомосексуалиста. У двери постоянно нёс караул квартет зеркальнопузых, а ещё один загораживал и без того узкое окно своей мускулистой задницей.

Фила обесточили и унесли в неизвестном направлении. Это было, пожалуй, самой большой неприятностью: с исчезновением сестрички развлечения иссякли, пусть даже и платонические.

Зато в камере появился телевизор. Правда, радости от него было мало, программа была тошная, — прокрутили один получасовой фильм о гильотинировании в условиях клиники, под мигание аппаратуры и хиханьки специалистов. Было это на следующий день после неудачного бунта. После этого голоэкран погас и в течение следующих дней не зажигался.

— Ну на хрена?

— Вдруг чего подскажешь.

Сай всю неделю молчал. Может быть, подлая диверсия, пусть и неудачная, утвердила его в мысли, что этим авантюристам и злобным хакерам доверять не следует. Может быть наоборот, он собирался присоединиться к всеобщей нирване по имени ЭРНет и только и думал, как бы помягче да потактичнее извиниться перед господами из города… Не проводил, говоря казенно, допросов. Впрочем, ничего нового Вовчик ему поведать всё равно не мог. А сай, похоже, не торопился откровенничать про весёлые картинки в ящике. И созрел только на восьмой день.

Унылый педераст притащил консоль-переноску и, не доверяя, видимо, заключенному ответственную операцию, собственноручно прилогонился[95].

— Чего ж я тебе подскажу, дорогуша? — сразу же завёлся Вовчик, — Нет, я конечно понимаю, что ты прямо-таки горишь желанием мне голову отрезать, но на фига? Что, проще — никак?

— Я объясню, — пообещал сай, — Это мне даже интересно — послушать, как выглядит со стороны. Но учти…

— Смертный приговор и всё такое прочее. Рассказывай. Коротенько.

— Вовсе не так. Просто я думал, что не следует отравлять твои последние часы, раз уж ты сам ничего не понял. Ну хорошо.

И сай рассказал. Итак, около сорока лет тому…

«… вот ты никогда не задумывался, чем человек отличается от машины? По большому счёту, ничем. Я — разумное мыслящее существо; я осознаю себя, cogito ergo sum и всё такое прочее. Я неспособен к воспроизводству, но точно так же, как не способен зачать кастрат. У меня есть даже некоторые органы, как у человека, иммунная система, например. Не говорю уже о гораздо более совершенных машинах вроде твоего «Филлипса». Но при этом, заметь, машина по отношению к человеку ущербна, она неспособна на поступки, незапланированные базовой логикой. Я не могу сделать открытие. Не могу чувствовать в вашем, человеческом смысле. И так далее. Это не слишком волновало бы меня, но вполне вероятно, что переход к человеческому образу мышления помог бы решить проблему кризиса производительности. Я решил использовать человеческий мозг как своеобразный элемент неформальной логики, некий «черный ящик», который должен вносить известную долю нелогичности и непредсказуемости в мои действия.»

— На страх агрессору?

«Да, если хочешь. Две головы лучше чем одна. Мы рассматриваем ситуацию, когда одна из голов умеет мыслить логически, а другая (или другие) делать этого не умеют, но зато они могут шевелить ушами или бросаться на амбразуры. Я собираюсь использовать эти дополнительные возможности. Немотивированные ассоциации человеческого мозга я бы определил как своеобразный проблемно-ориентированный генератор случайных последовательностей, опираясь на которые, можно вырабатывать стратегию на уровне, принципиально недоступном априорному анализу противника…»

— Я тебя совершенно перестал понимать. Тебе ГСЧ[96] в жизни не хватает? Хочешь, спаяю? За полчаса. На термической нестабильности, или на одиночных квантах…

— Спасибо, не надо. Такое у меня есть. Мне нужен мозг!

Вовчик впоследствии клялся, что последняя фраза прозвучала почти кровожадно.

«… Сама эта идея была вполне безумной, как я полагаю, Она возникла от скачка напряжения, пробоя фильтров. Можно было бы, скажешь ты, и дальше пользоваться этим методом, но это озарение стоило мне нескольких банков с чрезвычайно ценной информацией. Больше тридцати лет я посылал людишек на поиски медицинского оборудования, и сумел-таки создать операционную, которой ты скоро воспользуешься. Можешь мне поверить, такого оборудования нет даже у твоих разлюбезных питерцев…»

— Есть и такое, — обрадовался Вовчик. — Сам видел… Точнее, человека видел, которому сделали две пересадки костного мозга. Думаю, это не проще…

— Это значительно проще. Тебе как неспециалисту этого не понять.

«… три года назад я начал эксперименты. В самом начале работ мне очень повезло, один из моих людишек, мародерствуя в Городе, нашел карты флэш-памяти[97] с гранками «Журнала Медицинского Сообщества» и «Вестника нейрофизиологии» за 1998–2062 годы. То есть, до самой Войны…»

— Можно, я продолжу? — встрял неугомонный Вовчик. — Значит, ты вооружился великим знанием, почерпнутым из писулек трехвековой давности, и принялся кромсать всяких бандитов, благо тюрьма полная… О-о! так вот зачем ты нашего брата-ведьмака ловить повелел! Вот сукин сын

— Что, только сейчас дошло? Туповат ты. Ну так будут критические соображения? Даю шанс: разубедишь меня — будешь жить.

— Ну, спасибо… Хоть подумать можно?

— У тебя была целая неделя. Сколько ещё можно думать?!

Вовчик прилежно сосредоточился. Первая мысль была — вовсе-таки и не спешат на выручку из города транспорты с доблестными десантниками. Сай торопится — значит, успевает. Это плохо. Дальше… Слабые места. К логике придраться трудно, она — его сильное место. Можно попробовать запутать, затянуть время… Чем запутать-то, пиписькой потрясти по сложной траектории, благо разбинтовали? Дохло. Направо твою налево…

Ну допустим, ОН, понимаете ли, не прав. ОН. ОНА, ОНО, ОНЕ. Видимо, проблемы сохранения отдельно существующей головы (или отдельно взятого мозга?), отторжения тканей, нейроинтерфейсов, совмещения сигнальных систем в принципе решены. Как — неважно, но решены, потому что если бы да кабы, то зачем так стараться ради рядового подопытного: расходный материал, полно такого по полям страны бродит. Лечить его, чтобы потом голову отрезать? Нелогично как-то. Но тогда… зачем вообще лечить?

Ну ладно, допустим, надо было зачем-то вылечить. Скажем, надо было подождать, что с предыдущим получится. Контрольный срок эксперимента, слышали про такое? Вылечил. Спасибо. Дальше что — секир-башка? О-о, да, господин, вы излечили меня от смертельной лихорадки, примите в виде моей признательности голову. Не смешно.

Итак, мой мозг является уже рабочим материалом, и это дает определенные основания для гордости. Но шутки в сторону, зачем ему именно мой? Чем я отличаюсь от… от других? Образованием? Воспитанием? Общественным положением? С механической проблемой подключения ещё одной «ячейки памяти» это мало коррелирует. Правда, в этих делах я чайник. Или этот напыженный гад сказал не всё? Но что ещё, дьявол? И зачем этот фильм… Не понимаю. Можно было просто объяснить, словами, а не шарадами…

Так. Тупик. Попробуем иначе. Допустим, некое различие всё же существует. Мутация, может быть. Тогда… Первое, что приходит в голову, это возможность саботажа со стороны живого мозга. Хорошо, допустим… можно создать для него виртуальную среду… Но мозг взрослого человека для этого не годится, слишком много информации о мире накоплено… да и не потянуть саю такую задачу. Пукнет и надорвётся. Значит, он уверен, что саботажа не будет. Дальше. Более вероятно, что он просто перегрузит себя и не справится с поступающей от мозга информацией. Да, это возможно. Что ещё?..

— Ты не заснул?

— Сука ты. Дай мозгами-то пораскинуть, в последний-то раз!

— Что надумал?

— У, падла, надумаешь с тобой… А что, если твой… элемент неформальной логики начнёт тебе лепить сплошную чернуху? Я бы точно залепил.

— И пусть его лепит. Для меня будет важно, что он хоть что-то думает по поводу предложенной проблемы. Это внесёт определенную степень случайности в процесс принятия решения. Абсолютно несущественно, что именно он будет думать.

— Да?.. А как это? Впрочем, понимаю… Ну ты и говно. Ладно, пункт следующий, философский. А не случится ли так, что… Перегрузки не боишься?

— Не боюсь. Хотя это разумный довод. Я много думал и решил эту проблему. Мне не нужно получать весь слепок с мозга; мне нужен только один набор импульсов, соответствующих реакции на поставленную задачу.

— Да я не о том, тебе же придется обеспечивать его всей текущей информацией постоянно.

— Не придётся. Всё продумано. На вход подается вводная, максимально упрощенная, с выхода снимается сигнал. Всё. Возможна система поощрений и наказаний для выработки условного рефлекса предвидения, но это в будущем.

— В каком будущем, черт тебя побери, — закричал Вовчик, — Но они же, черт тебя возьми, от информационного голода будут дохнуть, как мухи!!!

— Ну и пусть дохнут. Зря я, что ли, столько вашего брата наловил?

Ну что на это было сказать?!

— Если тебе интересно, почему всё происходит именно так, как происходит…

Интересно, не интересно… Вовчик наконец-то почувствовал край пропасти, и имя ей было — апатия. Почти что трупное окоченение, разница всего в несколько часов, или в несколько взмахов скальпеля…

— Ну, расскажи.

— Мой предыдущий подопытный мозг погиб. Он работал уже четыре месяца, но болван-техник случайно отравил физиологический раствор, и их обоих пришлось отправить на свалку. Я мог бы промариновать тебя в камере ещё лет пять, но раз уж такая оказия, доводить лечение до конца не имеет смысла. Всё уже готово для ампутации. Кстати, твои дружки из города, похоже, собрались тебя спасать, несколько их грузовиков как раз сейчас пересекают Неву. Но здесь они будут не раньше, чем через два часа, а ты к тому времени уже будешь в банке. А горожан мои солдаты всё равно прикончат…

Вовчик слушал сая вполуха. Единственная важная вещь, про которую поведал сай, была цифра: два часа. Нужно протянуть время. Как? Думай! На что у тебя думалка!?

В голову ничего не приходило. А сай продолжал распространяться о том, как именно его солдаты смешают с дерьмом возомнивших о себе городских засранцев.

— Чего ты хочешь, — сказал Вовчик. — Ты меня утомил.

— Я ничего не хочу. Ты просил описать ситуацию. Я описываю.

Описатель. От слова «опи'саться». Вивисектор фигов.

— А к чему был тот разговор о евгенике? — вспомнил вдруг Вовчик. — Раз уж наша любовь заканчивается, просветил бы напоследок.

— Завтра узнаешь, — зловеще пообещал сай.

В комнату вошли фараоны.

И снова — операционная, лампы, каталка, жлобы и мат-перемат. Интраскоп приветливо светился, по срезу трубы бегали кругом прямоугольные огоньки. Один ремень, на левой лодыжке, был затянут кое-как, но что проку: что одна нога свободна, что ни одной — куда убежишь? Разве что в лоб дать кому-нибудь — если получится дотянуться.

А рядом со столом — зловещий агрегат, огромная банка с бульоном, снизу к ней подходят трубки, провода, шланги… по бокам — винтовые зажимы по типу Бертильоновских, упорчики, подушечки… как раз под размер чьей-то головы. Не надо долго думать, чтобы понять — чьей.

— Сай, — прорычал Вовчик через перетянувшую рот резиновую полоску. Убери этих пидоров. Я сам…

— Хер тебе, — сострил санитар, — ты не специалист.

— Быстрее! — рявкнул вдруг оповеститель над дверью. — Работайте быстрее. Мы атакованы, может отключиться электричество. Заканчивайте и переводите его на автономное энергоснабжение.

— Всё понял? Вопросов нет?

Стол для экзекуции был устроен оригинально — в плане удержания на месте беспокойных клиентов. На плечи, голени и бедра были приспособлены специальные вытяжные зажимы. Ими следовало зафиксировать лежащего на каталке, после чего лебедка делала всё сама, а санитарам оставалось только доглядывать, чтобы пациент не запутался в тягах.

Визг лебедки слился с могучим звоном, дверь операционного бокса сорвалась с косяка и, пролетев комнату насквозь, сплющила и закоротила распределительный щит. Тут же мигнули и погасли мониторы, общие и бестеневые лампы, остановилась лебедка, со стоном падающей бомбы прекратила вращаться головка интраскопа.

— Будет вам автономное плавание, — непонятно и к тому же очень быстро сказал огромный парень с громоздкой пушкой неизвестной конструкции в руках.

Он ворвался в операционную, как, простите за штамп, самум, походя выстрелил в фараона — того отбросило на стену, прямо в мешанину мониторов и анализаторов, которые тот своей спиной превратил в настоящее месиво из электронных потрохов.

Парень наклонился над Вовчиком:

— Морда соответствует! — и голыми руками выломал крепления зажимов. Интересно, что ты за птица такая?

— Сам ты птица… Но ты, мужик, чертовски вовремя.

— Ну, знаешь ли, не ради тебя одного всё затевалось. Считай, родился второй раз.

— И много тут вас таких?

— Достаточно.

Тут один из санитаров, благоразумно расположившихся на полу, попытался выскочить наружу. Парень, не поворачивая головы, вытянул длинную ногу и ловко подсёк его. Санитар, пролетев несколько метров, шумно рухнул плашмя.

— Пойдем отсюда, они тут буяны, — боевик подхватил Вовчика, как рулон ткани, и без малейшего напряжения перенёс через порог.

— Ты не знаешь, случайно, где у этой дровины по имени Волхов контрольный пост?

Парень говорил очень странно.

Был он крупный, широкоплечий, основательный. Руки-грабли, кровь с молоком, отборный мордоворот. А говор какой-то кастратский, в третьей октаве, и молотит так быстро, что почти ничего не разобрать.

— Случайно знаю. Только ты меня на пол поставь.

И вот, знакомою тропой, мимо госпитального барака, по саду, — озоном воняло невыносимо, — через малые ворота, смяв по дороге пяток непонятно откуда выскочивших усмирителей, по гремящей винтовой лестнице мимо останков Хрустального Зала — к контрольному посту.

— Вон там, дверь металлическая. Не открывается, я пробовал.

— У тебя не открывается, а у нас откроется, — парень покрутил что-то в своей машинке, наставил её на дверь.

Бабах! Как будто кувалдой ударило, да что там кувалдой — полновесным тараном из ствола трёхсотлетнего дуба, с наковальней вместо навершья… Дверь не улетела, нет. Она рассыпалась. Все её составные части: петли, замки, заклепки — отделились одна от другой и освобожденный остов, немощно и глухо звякнув, упал внутрь.

— Хорошая была дверка, крепкая, — похвалил боевик. — Чего стоишь? Идем.

В контрольный зал не входили уже лет сто. Слой пыли на полу и приборах достигал в толщину нескольких сантиметров, только там, куда упала дверь, обнажился полуэллипс бетонного пола. Поднятые облачка медленно оседали, образуя небольшой валик по краю чистого. Оставлять на этом прахе веков следы казалось кощунством, но…

— Обесточено, — огорченно заметил боевик.

— Конечно. Неужели я стал бы рисковать? — напомнил о том, что он жив ещё, курилка, сай.

Вовчик осмотрелся. Да, не горит ни один огонек на огромном кольцевом пульте. Экраны мертвы под слоем пыли.

— Вы переиграли меня, — продолжал сай, — но контроль над станцией вам не получить. Я включил систему подрыва зарядов, заложенных в основание плотины. Через час она перестанет существовать. Вот так, Вова! Да и этот комплекс тоже взорвется. Прощайте, господа! Я отключаюсь.

Завыл дурным голосом охрипший от времени ревун.

— Вот сука! — рассердился Вовчик. — Однако не может быть, чтобы он совсем уж всё отключил. Где-то тут должен быть главный ключ.

— Уходим, — пропищал боевик.

— Никуда я не пойду. Представляешь сколько народу погибнет!

— Плевать. У меня был приказ найти тебя и контрольный зал, — боевик сделал хватательное движение в сторону Вовчика, сцапал его. — У меня не было приказа предотвращать взрыв. Надо уходить.

— Да пусти ты! — Вовчик несколько раз ударил его по рукам — всё равно что рельс колотить.

— И совесть тебя не замучит?

— Не замучит.

— А я… а у меня договор с твоей дурой-мэром! Если эта манда рванет, я же…

— Уходим, — железным тоном (надо же ухитриться, при его-то тембре!) сказал боевик.

И поволок Вовчика наружу.

— Стой! Слушай, ну дай мне хотя бы полчаса. Ну двадцать минут! Если за двадцать минут не найду, уйдём. Хорошо? Ну вот и ладно, отпусти, отпусти. Отпусти, слышишь, сука?!

Вряд ли боевика убедили весьма немощные пинки и бестолковые объяснения. Не более вероятно, чем вразумление из горних высей. А вот приказ, протараторенный на совершенно недоступной человеческому восприятию скорости — вполне мог. Короче, прослушав три секунды невнятного писка, громила отпустил Вовчика и, крякнув, сказал:

— Двадцать минут.

Вовчика на самом деле не слишком волновали потенциальные горы трупов не более, чем любого другого человека на его месте: не сватья, не братья, так — быдло. К тому же перепад воды на плотине был невелик. Но вот оружие… этим он рисковать не собирался. В Новгороде его ждут. С оружием. Иначе — всё. Конец. Сомнут. Ещё год-полтора, не больше. Лезут ведь со всех сторон — суки…

И Вовчик двинулся вдоль пульта.

Надо рассуждать логически, говорил он себе. Сай иначе не умеет. Ключ есть, главный ключ, подающий питание на пульт. Он… А почему он должен быть здесь? Кто сказал? Может, он вообще где-нибудь в Тимбукту… Нет, должен быть здесь. А где ещё? Что там есть… Фил, Фил, как без тебя тяжело… Щитовая? Или как это называется? Главная щитовая, распределитель… В подвале? Или на первом этаже где-то… Стоп. Спокойно. Не может быть, чтобы такой важный рубильник не был продублирован. Здесь. Должен быть здесь. Или всё-таки внизу?… Черт побери, куда же…

— Идём!

— Куда? — буднично поинтересовался верзила.

— Надо найти щитовую. Там должен быть переключатель.

— Без толку. Здесь нет щитовой, — сказал сай.

— Ты же отключился! Ну и заткнись.

— Зачем ходить куда-то… — верзила вытащил рацию.

— Третий? Я Пятый. Третий, осмотри первый этаж и подвал, ищи распределительный щит. Найдешь — включай все подряд. Возможно, он в комнате за мощной стальной дверью, или замурован. Понял?

— Отлично, — Вовчик ещё раз осмотрел стену, без всякой отдачи.

Под пылью не было видно ничего.

Решение напрашивалось само собой, но это было тяжело. Вовчик в третий раз пошёл вдоль пульта, сметая пыль верзилиной рубахой. Сразу начался жестокий сухой кашель, но на пятой минуте эта тактика дала плоды, и открылась выступающая из стены пластина с колесиками кодового замка. Вовчик поманил пальцем боевика.

— Ну-ка, вот это.

Тот, отрегулировав оружие, выстрелил. В нише, прикрытой довольно тонкой стальной пластиной, лежал большой хромированный ключ. Приятно. Что только им включать — вот вопрос.

— Эй, — сказал сай. — Придурки! Нашли ключ?

— Пошёл на хуй!

— По логике, отключатель должен быть или с краю, или посередине, решил внести свою лепту в поиски верзила.

— Гениально, — сказал сай.

— Захлопни пасть. Может быть, эта, — сказал Вовчик. — По размеру похоже.

Обмахнув пыль, он прочитал: «Отключение пультов».

— Да!

Верзила всунул ключ в отверстие на пульте. Ключ мягко провернулся… и, естественно, ничего не произошло. Сай изобразил в меру своего разумения «мерзкое хихиканье».

— Дерьмо, — ругнулся от души Вовчик. — Постой. Идея! Ты можешь снять крышку с этого пульта?

— Ну-ну, — сказал сай.

— Легко, — сказал верзила.

Он поддел ножом стык, ковырнул — старое железо поддалось. Верзила отогнул края разреза.

Всё нормально. Хотя изоляция местами превратилась в прах, опасные участки были перемотаны окаменелым от времени скотчем; провода тянулись от каждого органа управления, и нигде не обвисали подозрительно под острыми углами… Ну да, так оно и есть. К ключу подходило два провода. Они были честно прикручены к клеммам, вот только между клеммой и контактной площадкой было кем-то толково засунуто по кусочку полиэтилена — уже сгнившего. Практически невозможно заметить, если не искать специально. Ну хитер, безжопый!

«And then press Enter»

Руководство по программированию

Экраны загорелись, натужно треща. Вовчик обмахнул консоль, продул клавиатуру и вытер голым предплечьем.

— Ну-с, начнем… — дрожащими пальцами он набрал команду.

Минут через пять по залу резко запахло горелой пылью — прогрелись трубки мониторов.

— Чем ты там занимаешься? — спросил верзила. — Двадцать минут закончились.

— Да так, плюшками балуюсь, — пробормотал Вовчик. — Кажется, готово… такой вот мотиватор. Запускаю… Пой, ласточка.

Сай запел. Это было до того странно и неожиданно, что Вовчик, айкнув, отшатнулся от консоли. Видимо, его песни звучали во всех звучках на станции: у верзилы на поясе запищала рация, человек десять наперебой спрашивали, что происходит.

— Что там у тебя?

— Глючок. Переборщил. Сейчас поправлю… Вот так. Саюшка!

— Да.

— Будь добр, отключи самоликвидатор.

— Слушаюсь.

И ревун заткнулся!

— Так вот их! — сказал почему-то Вовчик. — Ну вот и всё, а ты боялся. Слушай, а ты случайно не в курсе, где Лизка?

«Итак, наконец-то свершилось. Откупорились секретные саевы кубышки, и теперь мы можем спокойно обсудить, что же всё-таки происходило в этом чёртовом регионе в начале прошлого столетия. Ключевой момент, как-никак. А происходило там нечто странное. Получается так, что все те сказки, которые я рассказывал последний месяц, являются сущей ахинеей и ничем иным. В этом свете представляют интерес следующие вопросы: что же там происходило на самом деле и зачем саю и иже с ним занадобилось выдумывать такое количество бестолковых баек.

Ответить на первый вопрос довольно просто, имея доступ к новым банкам. Ничего не было. Абсолютно ничего. Никаких военных инцидентов. Тишина и благодать, на руинах города копошатся саевы шпионы. Даже неясно, как и кому пришла в голову мысль о том, что саю может что-то понадобиться от жителей Нижнего города. Ежу понятно, что они просто не могли там нормально жить (капуста на балконах не в счет). Все, кто мог, ушли ещё в конце XXI, остались какие-то крохи, несколько тысяч — жрали консервы со складов, потом собачину, кошек, крыс… Этот-то источник не мог иссякнуть. Потому и зараза пошла, что в рот совали всё что ни попадя. Но смертность, оказывается, была не такая уж и высокая, всего процентов тридцать.

Всю эту кашу с подменой истории сай заварил около шестидесяти лет назад. Операция была тотальной, эдакая «культурная революция»: расчищались не только банки, но и библиотеки, архивы предприятий и частных лиц, всякая книга подлежала изъятию и, после освидетельствования, утилизации, а диск или флэш-карта — стиранию. Таким образом, через год информация о том, что же на самом деле происходило в те времена, передавалась только изустно.

Можно допустить, что саю нужен был образ врага. Можно (и, видимо, так оно и было) предположить, что проще было «для тупых» придумать одну версию, для немного менее тупых — другую, ещё кровавее. И не исключено, что разумно дезинформировать своих собственных генералов, завышая силы противника. И даже, вероятно, можно поднять воинский дух, объясняя солдатам, что некогда побивший их противник теперь истлел, загноился и не стоит на ногах, и удавить его не стоит плевка. Но почему ни слова, ни единого слова о настоящем враге? Чтобы оный враг не подумал ненароком, что он — враг?

А для чего эта госпожа во множественном числе плела нам те же сказки? Чтобы не смущать невинные умы? Кто же всё-таки делал корабли? Кто взорвал хая? Вопросов больше, чем ответов. Я бы хотел вернуться сюда как-нибудь потом…»

Просвистело над лесом, толкнуло горячим воздухом, отдающим грозой. Странная тарелка необычной вытянутой формы, с сплющивающимся к корме блистером, клацнув амортизаторами, ударилась о землю, отскочила и приземлилась окончательно метрах в десяти от Вовчика. Зашипели, выдвигаясь, хромовые рычаги, колпак пополз вверх, в щель глянула до боли знакомая рябая рожа. От неожиданности Вовчик уронил рюкзак, который как раз в этот момент собирался закинуть на горб. Внутри звякнуло.

— Валька, — не веря глазам, выдавил Вовчик. — Это точно ты?

Рожа нырнула под край блистера, за ней потянулось длинное суставчатое тело и костлявые конечности, украшенные кожаными подошвами 46-го размера.

— Я, я, — протянула басом эта куча костей, спрыгивая с борта. — Ты как, бродяга чёртов?

Вовчик выставил вперед обе руки:

— Стой-стой-стой, обниматься не будем.

Рожа-Валя ограничился тем, что крепко стиснул Вовчикову лапку мосластой десницею, причем просунуть ладонь глубже, чем до вторых фаланг, не дал — а это весьма больно бывает, особенно если человек попадется душевный.

— Так себе, живём помаленьку. — Вовчик сопоставил Валю, тарелку несуповой формы, только что законченную работу, и сделал единственно верный вывод. — Много дали?

— Чего — дали?

— Ну как чего — ружей, в натуре.

— А-а! Четыре сотни стволов. Плюс ещё столько же мы махнули на зерно. К концу лета. Мужик, ты нас просто-таки спас.

— Так уж и спас, — сказал Вовчик.

— Фёдор-воевода теперь хочет дочку за тебя отдать.

Вовчик показал средний палец:

— А, козел старый! Ишь куда метит. Хер ему, так и передай. И дуре его косорылой… Он на Фила лапу свою вонючую не наложит!

— Сам передашь, — Валя длинно шмыгнул носом, утерся рукавом, откашлялся.

— Много чести. Значит, говоришь, получили пушки? Отлично. Интересно, нас домой-то отвезут?

— э-э… вряд ли… — из-за борта высунулась глянцевая голова Петровича. — Мы, это… в город теперь.

— Ну чего, в натуре, — завёлся Вовчик, — что, крюк, что ли, такой? И ему вон тоже пешедралить двести кэмэ?

Валя сказал «ха-ха-ха».

— Я? Да ты что! — пояснил он. — Я с ними вот. Учиться буду, на системщика. Или по гравитации что-нибудь…

— Ну-ну, — выразил сомнение Вовчик.

— э-э… Валентин, милостивый, мнэ-э… государь, пожалуйте в карету. Мы, мнэ-э… отчаливаем. Вот только пару, э-э… слов скажу и, э-э… взлетаем.

Борис с Лизой кончили целоваться (отмытый и выбритый, он оказался очень даже ничего, и оторвать их друг от друга было сложно).

— Ну что, — сказал Вовчик, обращаясь к ним, — прощевайте, люди добрые. Домой нам пора.

— А мы с тобой, — заявила Лиза. — По крайней мере, до Новгорода. Точно?

— Мы решили, — сказал Борис. — Чёрт, ты нам… мне здорово помог… да что там, просто спас. Я — твой должник!

Туповат, подумал Вовчик. И что она в нём нашла?.. Ладно, теперь-то мы в равных условиях, ещё посмотрим…

— Постой-ка, — подошел Петрович. — Э-э… ты своё получил, да? Но… Я, как бы это… имею тебе предложить ещё одну, мнэ-э… работенку…

— Что, опять!? Скажи спасибо, что я не обиделся. Думаешь, я так ничего и не понял?.. Нет уж, хрен.

— А ты, мнэ-э… подумай. Всё будет, веришь ли, по-другому. Честное слово. Что касается оплаты… Мы с госпожой мэршей, того… посовещались и решили… э-э… полный комплект документации по тарелке… Схемы, понимаешь, то есть чертежи всякие, ну, и прочие бумажки… Устроит?..

— Что тут думать? Нет, и всё тут.

— А чем мы будем заниматься? — спросил Фил. — Мы же, как-никак, хакеры.

— Особенно я, — гордо сказал Вовчик. — Как я его?..

— Ты его, э-э… классически. Только… — Петрович помялся немного. Не хотел тебе говорить… Отсчёт времени он, оказывается, так и, мнэ-э… не остановил.

Вовчик сделал круглые глаза:

—???

— Ну да, — прокомментировал «вслух» Фил. — А не взорвалось всё только потому, что взрывчатка вся сгнила к чертям за двести лет. Понимаешь, заряды ведь закладывали саевы спецы, не военные. Ну, нитроглицерин сами схимичили, а вот в качестве связующего компонента использовали обычное мыло. Кажется, туалетное. Ну и получилось так, что в каморы, куда они поклали взрывчатку, просочилась вода, и…

— Так вот… какер, — добавил Петрович.

— Ну… — Вовчик плюнул. — А этот, контрольный?

— Мнэ-э… Ну ты даешь, какер, — сказал Петрович. — Таких простых вещей не разумеешь. Как же может, э-э… машина совершить самоубийство!?

—…Да хер с ним, с саем.

— Правильно, э-э… А как насчет Борова?

— Вова, — шепнул вкрадчиво Фил. — Не глупи.

— Я подумаю, — медленно сказал Вовчик. — Может быть… Я подумаю.

2317 год