Сны снежноягодника. 10 мистических историй для холодных вечеров

Чертополох для Лиды

Город утопал в позднем мае. Уже летал первый пух, подсохшие лужи желтели пыльцой, пахло липой. Благодать. Демьян шел по улочкам, переступая через корни, там и сям приподнимавшие асфальт. Это был старый район: дома не выше пяти этажей, грубые деревянные двери подъездов. Кое-где окна были распахнуты настежь, и оттуда доносились звуки обычной жизни – вон, на втором этаже гремели посудой, видно, собирали на стол к обеду. Из другого окна кричало радио, шел футбольный матч. На тихом третьем этаже на подоконнике рдели герани, а слабый ветерок колыхал тюль, демонстрируя прохожим люстру-абажур.

Демьян любил ловить моменты такой простой жизни – они щекотали нутро своей нормальностью, сразу хотелось глубже дышать. Все-таки это приятно: проходить мимо устаканившихся, гармоничных чьих-то судеб, где распахивают окна и гремят посудой. Да, благодать.

Он дошел до нужного дома, завернул в подъезд и поднялся на пятый этаж. На каждом лестничном пролете он встречал по скучающему цветку в горшке – где розу, где фикус, где подпорченную невниманием пальму. Такое навязывание жизни – хоть бы следили за этим, что ли. Люди… С пальмы Демьян содрал сухой лист и растер его в порошок – просто ради этого чудесного ощущения на пальцах. Был лист – стала пыль. Превосходно.

А вот и нужная квартира. Звонок не работал, пришлось стучать – звук вышел громкий, он неприятно раскатился где-то внутри квартиры. Демьян поморщился. С той стороны кто-то пошаркал тапками, два раза повернул ключ в замке, и дверь распахнулась.

Хозяином квартиры оказался лысеющий старик с водянистыми глазами. Щеки красные, уши торчат, насквозь пропитан усталостью от жизни – таких много водится на свете. Совсем другим был Демьян – молодой, в костюме, со значком в виде черной головы шакала на лацкане и с золотой серьгой в ухе. Какое-то время старик молча рассматривал гостя с той стороны дверного проема – ну довольно, папаша, не в зоопарке же.

– Вы все-таки пришли, – наконец сказал хозяин, потирая шею так, будто с нее сняли коромысло.

– Пришел. Меня зовут Демьян, – гость шагнул внутрь квартиры. После сухой и солнечной улицы здесь было как в пещере: мрачновато, сыро, и пахло чем-то кислым. Демьян снова поморщился. Ладно, привыкнет.

– А мне говорили, мол, не чуди, не придет, – засуетился Николай Яковлевич, так звали владельца квартиры. А тут вон какой орел прилетел!

Он стал подбирать гостю тапочки, вывалив из обувного ящика в прихожей несколько стоптанных пар и бормоча: «Так, ну это не на ту ногу, это вот гостевые вроде бы, да. Пришел, а!» Старик было не на шутку развеселился, но вскоре смущенно пощипал себя за ухо и угомонился.

Демьян проигнорировал клетчатые тапки с драными мысками, которые услужливо поставил перед ним Николай Яковлевич, и, не разуваясь, прошел в дальнюю комнату.

Вот уж где точно было, как в пещере: окна выходили на северную сторону, и солнце не грело стен. Большой тканевый абажур свисал с центра потолка совсем низко – Демьян чуть не ударился об него головой. Старый сервант с цветастой посудой внутри, на паркете «елочкой» – потертый ковер, незамысловатые дешевые картины на стенах. Обычная стариковская квартира, да еще и пыль везде. И сильно пахнет лекарствами. Демьян с удовольствием вдохнул этот горький травяной аромат, пытаясь определить состав; его вообще интересовало всё, что говорило об отчаянной борьбе за жизнь и способах продлить ее.

У окна на кровати лежала старая женщина, судя по всему, без сознания. Дыхание поверхностное, сердце бьется медленно – его почти не слышно. Понятно, недолго осталось. Обойдя комнату, визитер устроился на краешке кровати, а Николай Яковлевич остался стоять в дверях, как не в своем доме.

– Мы посчитали справедливым ответить на вашу просьбу, – важно прогудел гость, – и вот я здесь. Договор, считайте, заключен.

– Да, спасибо… А… – старик запинался, – а что нужно делать? Не особо я в этих делах силен. А если и того вернее – бессилен.

– Ничего не делать. Нужно подождать. А пока расскажите немного о ней. О том, как вы познакомились, вспомните какие-то знаковые моменты, а лучше – места и предметы.

Старик вздохнул, рассеянно огляделся и сел в кресло у кровати. Посмотрел себе под ноги, потер ладони, пожал плечами и, в конце концов, нерешительно взял старушку за руку. Очень уж долго он собирался с мыслями, но Демьян не торопил.

Тикали часы. Это умиляло: регламентированное время, посаженное в клетку точных цифр и нескончаемых «тик-так». И зачем стрелки такие громкие? Люди…

– Мы с детства в одном дворе бегали, – наконец подал голос Николай Яковлевич, – потом школа, ну все это: сперва за косы дергал, потом портфель носил. Разошлись – я в армию служить, она в институт поступать в столицу рванула. А потом встретились там же, в большом городе, у автомата с газировкой. Случайно. Представляете?

Демьян ухмыльнулся. Представляет, чего уж тут фантастического.

– Денег тогда не было, ветер по карманам гулял. Позвал ее в кино, а как подошли, спохватился – не на что. Гулять отправились. Я ей тогда чертополоха набрал, – старик улыбнулся и с нежностью посмотрел на умирающую жену. Июнь заканчивался, иду я за полевыми цветами – а ничего, кроме чертополоха, не растет. Засада, думаю. Но набрал. С тех пор я ей летом часто его таскал.

Демьян поднялся и подошел к серванту, где стояла старая черно-белая фотография: парень и девушка, обычные ребята. Обычная жизнь, каких миллионы. Ничего примечательного.

– Там вон, – Николай Яковлевич приподнялся в кресле и махнул рукой на сервант, – на полке калейдоскоп лежит. Я ей его смастерил по молодости. Такое страшилище вышло, но она его любила, смотрела постоянно узоры, когда тосковала.

Демьян достал трубу с указанной полки. Помятая грубая картонка, серая, неаккуратная, а внутри гремят стекляшки. И правда, страшилище.

Хотелось послушать еще, но больше обсудить не успели: старушка зашевелилась, что-то невнятно забормотала на языке умирания, а после выдохнула и застыла. Стука сердца Демьян теперь не слышал.

Старик запоздало дернулся, издал тихий короткий вой, зажмурился, сжался в комок, да так и замер. Смерть – это подзатыльник, папаша, тут уж ничего не попишешь.

Демьян вернулся к кровати, взял покойную за руку и сосредоточился. Николай Яковлевич этого даже не заметил, сидел трепещущим комочком с плотно сжатыми веками. Вот странно, вроде старик, повидал, наверное, всякого в жизни, а сейчас сидит как ребенок перед уколом. Ладно.

– Возьмите и вы ее за руку, – скомандовал визитер, – и дальше во всем слушайтесь меня.

Старик рьяно закивал, продолжая жмуриться, и нащупал руку покойной жены. Демьян ухмыльнулся. Люди. Ну что ж, пора!

Поезд уже подходил к станции. Демьян открыл глаза, очнувшись от дорожной дремы. Вагон был старый, как и всегда, – с деревянными скамьями, большими окнами и маленькими тусклыми лампами. Снаружи мелькали поля в тумане, поезд постепенно замедлял ход.

Рядом на скамейке сидел другой пассажир – молодой парень лет двадцати, кудрявый и лопоухий. Он уронил голову на грудь и, кажется, крепко спал. Демьян тихонько пихнул его локтем в бок.

– Просыпайтесь, уважаемый, наша остановка.

Парень что-то пробормотал, очнулся и часто заморгал, осматриваясь и не совсем понимая, где он.

– Да-да, извините, – ответил он сонно и послушно поднялся вслед за Демьяном.

Вышли в тамбур. Поезд несколько раз чихнул и остановился, двери открылись. Они шагнули на открытую пустую платформу – здесь не было даже навеса. Кажется, какой-то городишко. Туман рассеялся, по-летнему засветило солнце: похоже на позднее утро, в рощице щебечут, вокруг жужжат. Поезд снова зашипел и отправился дальше по своим маршрутным делам.

Лопоухий парень вдруг удивленно воскликнул и стал разглядывать свои руки. Дошло наконец.

– Что же это…

– А это, – оживился Демьян, – мир смерти вашей Лиды. Тот, что создало ее сознание в миг умирания, для переходного момента. И вы, судя по всему, ощущаете себя в нем молодым парнем, Николай Яковлевич. Не удивляйтесь, здесь все может быть странно. А может быть до оскомины скучно. Вы лучше знали свою жену.

– А… – забормотал «старик», – ну хорошо, хорошо… Понятно… Так что же нужно сделать?

– Найти Лиду, конечно. Она, может быть, вас и не помнит. А может, помнит. В любом случае, нужно ее найти в этом городе и привести сюда, на платформу, к обратному поезду. Он придет, когда мы снова окажемся здесь.

Коля помотал головой. Пожалуй, слишком уж сложно для его понимания, но что поделать – сам подписался.

Они спустились с платформы и прошли через рощицу в сторону города. Низенькие домишки в три этажа, широкие улочки; тротуары здесь тоже треснули под мощью выпирающих корней тополей и лип. Не было ни души, ни машины, ни звука – милый пустынный городок, весь в пятнах солнечного света, а над ним – очень высокое голубое небо. Облака всегда высоко, но здесь они были уже где-то на излете из атмосферы. Такое небо бывает в детстве – очень далекое.

– А я узнаю, – оживился Коля, – это же наш городок, росли мы тут. Вот, прямо пойдем – и на площадь, и правее там через пару домов школа наша.

Демьян слушал его вполуха. Нет у них времени на ностальгию, слишком уж все в таких пространствах сумбурно. Он, конечно, как проводник, понимал, что к чему. Но в мире смерти никогда нельзя быть ни в чем уверенным.

И правда – стоило им пройти дальше, к площади, как дома стали выше и город как будто зашумел. Они действительно вышли на площадь, только столичную. Здесь уже гудели и тарахтели старые машины, по улицам ходили люди. Какая-никакая, а жизнь. Странно, но запахов не было, ни одного, отчего весь город казался иллюзией. Как просто лишить веры в реальность, забрав всего одно чувство.

– Ух ты! – Коля вовсю вертел головой. – А как это нас сюда принесло? Вот те на! Автомобили тоже… Те самые, прежние, как в молодости! А кто это, что за люди?

– Просто люди, – Демьян пожал плечами, – мозг запоминает каждое лицо, даже случайного прохожего. Считай, это массовка. Создают видимость реальности.

Они прошли по кромке площади, и длинный дом по правую руку как будто растворился – на его месте появилось поле. Бескрайнее поле, и всё в пушистых фиолетовых «ежичках». Чертополох!

– Ого! – Коля аж присвистнул. – А ты говоришь, не помнит она меня. Еще как помнит!

И он, радостный, поспешил к полю практически занырнул в него и стал срывать цветки. Демьян не возражал и ждал, пока в руках у Коли не оказалась целая охапка чертополоха.

– Я знаю, куда идти, знаю! К автомату с газировкой! Бежим!

Вот это прыть. Ладно. Прежде чем последовать за Николаем Яковлевичем (за Колей же!), Демьян сорвал один из цветков и принюхался – ничего. А чертополох вообще пахнет?

Замелькал вокруг город. Они вернулись к площади, прошли через несколько кварталов – обычные дома, обычные прохожие, обычный летний день. После очередного проулка перед ними открылась еще одна площадь, поменьше. По центру высился обелиск, вокруг него отдыхали, болтали и смеялись люди. Здесь же топтались и курлыкали голуби. Скучно.

На той стороне площади стояло большое здание, похожее на музей или театр, с колоннами и фронтоном с какими-то статуями. У подножия его широкой лестницы женщина продавала мороженое с тележки, а рядом стояли автоматы с газировкой. Нашли.

Коля рассеянно пригладил волосы, выдохнул, ухватился за букет чертополоха обеими руками и зашагал к автомату деревянной походкой – волновался. Демьян закатил глаза – вот же люди. Волосы он приглаживает. Полчаса назад лысым был!

И вот они у большого красного автомата, вроде тех, из которых раньше газировку пили все из одного стакана. Только стакана почему-то не было.

Прошло минут двадцать. Вокруг так же сновали люди, Коля переминался с ноги на ногу.

– Ничего, подождем, придет, – заверил он. Демьян лишь пожал плечами, сунул руки в карманы и стал рассматривать прохожих, чтобы хоть как-то себя развлечь. Течет человеческая река, а ведь это даже не судьбы и не люди – просто воспоминания. Голограммы. Но бегут, деловые, такие важные. Как будто живут. Люди…

А она все-таки пришла.

– Коля! Неужели ты?

К автомату подошла девушка, та самая, которую Демьян видел на черно-белом фото в серванте: платье в горошек, длинные русые волосы, на лице улыбка. Светлая какая-то, как будто еще одно солнце, если бы вам не хватало того, что в небе.

– Лида, привет! – Николай Яковлевич просиял, заволновался еще больше и торжественно вручил букет. Он смотрел на нее с такой вопрошающей надеждой, как будто любое ее движение сейчас решало судьбу.

– Что это, чертополох? Вот ты странный! – засмеялась она, но букет приняла. – Погоди, а ты не должен быть в армии? Ты же ушел служить. Стой-ка, – она нахмурилась. – Ты сбежал?

– Нет-нет, что ты, Лидочка. Я уже вернулся. Послушай, давай прогуляемся? Мне очень нужно, чтобы мы с тобой кое-куда прошли, а потом сели в поезд.

Он попытался взять ее за руку, но девушка отстранилась и недоверчиво стала смотреть на своего суженого.

– Это еще зачем? Нет, Коля, так не пойдет. Не хочу я ни на каком поезде кататься, что за ерунда? Пойдем лучше к нам, мама как раз щи сварила. Расскажешь все, она будет рада тебя повидать.

Коля вмиг погрустнел. Кажется, надежда была напрасной – чертополохового чуда не случилось.

– Лида, ты меня совсем не помнишь?

Она засмеялась – и звонкая рябь прошлась по ушам. Приятно даже.

– Как не помнить? Ты Колька, мой друг Колька. Портфель мой носил в школе. Я же сама к тебе подошла, ты чего?

– А это… всё? Школа, портфель, и всё? И про чертополох не помнишь? Мы тогда в кино пошли, а у меня денег не оказалось, и…

– Да что с тобой такое? Ты заболел, может?

– Да мы с тобой женаты! Пойдем к поезду, пожалуйста, просто поверь! – Коля подошел слишком близко к Лиде и попытался взять ее за плечи.

Ну все, сейчас все дело загубит. Демьян, до того наблюдавший их разговор в сторонке, ухватил парня за локоть. «А ну, прекрати, отпугнешь», – тихо прорычал он ему в самое ухо.

– Послушай, Коля, никуда я с тобой не пойду. И знаешь что: на обед к нам тоже не приходи, пожалуйста. Не понимаю, что с тобой творится, но ведешь ты себя безобразно. Мне пора.

И она ушла прочь, не оборачиваясь, на ходу выбросив подаренный букет. Распростершиеся на брусчатке цветки сейчас больше всего напоминали кучку выполотых сорняков. Коля было дернулся вперед, но Демьян по-прежнему крепко держал его за локоть.

– Да стой ты! Не нужно так давить.

Парень со злой обидой вырвался из рук проводника: пусти, не побегу уж.

– Не понимаю я. Все, что она помнит, – до моей армии. А «потом» как будто и нету. А там целая жизнь, Демьян! Целая жизнь!

Колю пришлось почти силой увести с площади и усадить на лавочку в ближайшем дворе. Он беспомощно уронил голову на руки. Вокруг никого не было, только голуби курлыкали, спрашивая друг друга о какой-нибудь голубиной ерунде.

– Я говорил, она может тебя не помнить.

– А чего тогда поле с чертополохами здесь было? Это же ее память!

– Это пространство живет своей жизнью. Мы здесь гости, но ты можешь немного влиять на происходящее. Представь, что мы в пластилиновом мире. Всё здесь – модель ее жизни, но что-то простое ты можешь слепить и сам. Ты думал про чертополох – увидел поле. Она может вообще про него не знать.

– Это все слишком уж сложно.

Демьян поморщился. Ну да, сложно, а чего он ждал? «Пришел, увидел, победил» здесь не работает. Надо бы что-то придумать.

– Засада, – помолчав, Коля решительно хлопнул себя по коленке. – Ну не помнит она нашей жизни, и ладно. Плавали, знаем, не родились же мы женатыми, в самом деле. Приглашу ее в кино! Она ведь как-то меня полюбила тогда. И сейчас полюбит.

– Нет. Долго.

– А мы торопимся?

– Сердце завоевывать нам точно некогда. Когда у времени нет сроков, как здесь, ему остаются только две формы: «сейчас» или «вечность». Вот вечности у нас нет.

Коля фыркнул и помотал головой, чем напомнил взбрыкнувшего коня. Он поднялся, стал оглядываться, прикидывая что-то в уме – озарило, что ли? Перешел дорогу, потоптался, выбирая направление. Демьян продолжал сидеть на лавочке, вальяжно развалившись и наблюдая за его метаниями. Туда-сюда, туда-сюда. Давай уже, папаша, соображай. Наконец, тот сориентировался и уверенно зашагал куда-то – пришлось догонять.

Оказалось, Коля искал хозяйственный магазин. Он остановился под невзрачной вывеской и принялся разглядывать витрину и всякую ерунду за ней: лампочки, инструменты, мотки веревок. Они зашли – дверь громко проскрипела. Внутри было мало света и много хлама; на полках лежало столько добра, и все сплошь ненужное, как в дедовском сарае. За прилавком никого не было.

– Нам нужен продавец?

Демьян осмотрелся и неуверенно покачал головой:

– Не знаю. Наверное, нет. Думаю, здесь как с тем полем – просто бери то, что тебе нужно, оно тут должно найтись.

Коля кивнул и тут же начал шарить по полкам. Вот он раздобыл три длинных одинаковых зеркальца, куски картона, пластмассовые крышечки. Он долго копался в ящиках, и, наконец, нашел горстку цветных полупрозрачных бусинок, пуговиц, бисеринок. Но это его не устроило. Коля побродил еще и нашел три пустые бутылки – зеленую, синюю, красную. Он завернул их в плотную тряпицу и разбил молотком на мелкие кусочки: отлично, сойдет.

Вооружившись ножницами и клеем, он стал мастерить. Сложил треугольничком зеркала отражениями внутрь, склеил так, что вышла труба. Сделал из картонки еще одну трубку, круглую, вставил треугольную в нее. С одного конца закрепил прозрачное стеклышко, насыпал туда бусины и цветные осколки, сверху закрыл круглым же куском полупрозрачной пластмасски. С другого конца калейдоскопа он вклеил плотный кружок картона, проделав в нем отверстие – чтобы смотреть.

– Готово! – провозгласил Коля, показывая Демьяну свою работу. Да у этого парня талант лепить страшненькие калейдоскопы – такой же неаккуратный, как и тот, что в серванте. Обнять и плакать. Ну что ж, с другой стороны, это может сработать.

Они вышли из магазина и снова отправились к автомату с газировкой. Вариантов не было: Лида могла прийти только туда, на ту полную людей и машин площадь. Коля держал калейдоскоп перед собой, как будто тот был хрупким новорожденным. Отчасти так и было – вместе с ним родилась слабенькая надежда на то, что Лида его вспомнит.

Демьян почувствовал, что воздух вокруг как будто нагрелся и уплотнился, стал тяжелее проходить в легкие – плохой знак. Скоро придет пора уезжать, с Лидой или без.

Но на этот раз долго ждать не пришлось, девушка появилась практически сразу.

– Что ты тут делаешь опять? – сказала она сердито, как будто этот автомат был ее личным пространством. Впрочем, таковым был весь этот мир.

– Не сердись, – Коля на сей раз держался на расстоянии, – я тебе вот что смастерил. Посмотри.

Он протянул ей калейдоскоп. Она осторожно взяла его в руки, подняла на свет и заглянула внутрь: когда она вертела трубку, стекляшки внутри задорно побрякивали. Лида сперва заулыбалась, а потом и вовсе рассмеялась – простила, пожалуй. Давай, барышня, вспоминай.

– Да, это и правда забавно. Такие узоры, и как будто весь день разукрашивают. Ты это сам сделал, Коля?

– Сам… Лида, а ты ничего не вспомнила? Про меня, про нашу жизнь?

Девушка отняла калейдоскоп от лица и внимательно посмотрела на Колю. Она не вспомнила, хотя именно в этот миг, кажется, очень пыталась.

– Пойдешь со мной на поезд? – сделал отчаянную попытку Коля, – Я, конечно, не настаиваю, но мне бы этого очень хотелось.

Лида улыбнулась – тихо и снисходительно. Так готовятся отказать в лакомстве капризному ребенку.

– Я не хочу отсюда никуда уезжать. Спасибо за подарок. Я не знаю, куда ты меня зовешь, но мне туда не нужно. Береги себя, Коля. И не надо мне больше ничего приносить.

И она снова ушла, хотя и оставила калейдоскоп себе. Она шагала так плавно, словно плыла по воздуху, – что ж, в этом мире все возможно. Демьяну показалось, что она вот-вот растворится дымкой и канет в небытие, но она просто свернула за угол.

На Колю было жалко смотреть. На него как будто вылили ведро грязной болотной воды, только вот мокрым он не был. Зато все чувствовал.

– Остается только связать и затащить силой, – беспомощно развел он руками и сел на ступеньку то ли музея, то ли театра. Рядом по дороге проезжали машины, всё ехали, ехали, ехали… И куда только в этом мире можно торопиться? Это у них есть лишь «сейчас», у всех остальных-то «вечность»…

Демьян сел рядом с Колей. Нахмурился, отбил пальцами какой-то ритм по безразличному граниту. Должно быть что-то еще. Должно быть.

– Все не то, – сказал он, – чертополох твой, калейдоскоп этот, на коленке слепленный, – это не работает. Вспоминай другое. Сильное, яркое.

Коля вздохнул и в задумчивости пощипал себя за ухо. Другое…

– Ладно, отбросим все эти ваши сахарные облачка, на которых вы сидели, ножки свесив. Вспоминай плохое. Расставались, кто-то умер, кто-то кому-то изменил, наврал, предал. Не бывает так, чтобы шестьдесят лет прожить и хоть раз в кювет не съехать.

– Ну… было, конечно. Но это ведь плохое. Совсем же плохое. Дурная память. Этим не вернешь.

– Говори.

Коля снова пощипал себя за ухо, уставившись в одну точку. Пошевелил губами, как будто беззвучно считал проезжающие мимо машины. Наконец, заговорил:

– Лида ребенка потеряла. Мы оба потеряли. Она выкинула, пару месяцев не доносив.

Демьян оживился – это уже что-то! А то всё про цветочки. Вот где она, жизнь.

Коля продолжал:

– Говорят, горе объединяет. Может, у кого-то и так. А мы вот разбрелись по углам горевать, у каждого как бы своя беда вышла. Развелись. Несколько лет ни звонка, ни строчки.

– Так. И как вы помирились?

– Да случайность – меня машина сбила. Сильно так расшибла, всего переломала, непонятно, как я сразу не помер. Собирали меня тогда по кусочкам. А когда в больнице лежал – ни сесть, ни встать, – она вдруг в палату вошла. Говорит, что-то вдруг в груди заныло, закололо, тревожно стало. И как будто сердце ее ко мне привело. Ну и стала меня выхаживать: с ложечки кормила, при ней я ходить учился. Больное было время – больное, плохое, поломанное. Так нечего об этом и вспоминать.

Вот же зараза!

Демьян звонко хлопнул себя по коленке и поднялся, довольный:

– Отлично же! Идеально! Давай, вставай.

Коля недоуменно на него поглядел, но повиновался. А что ему оставалось? Повеселевший проводник взял его за плечи, посмотрел в глаза и улыбнулся:

– Рад бы еще поболтать, да времени нет. Без обид.

Он крепко схватил его, приподнял и с силой швырнул на дорогу, прямо под колеса проезжавшему автомобилю.

Бах!

Водитель и не пытался затормозить и после удара проехал дальше как ни в чем не бывало. Колю отбросило далеко на тротуар. Он неестественно распластался, кровь хлынула у него из носа, из ссадины на голове. Кажется, ребро сломалось и проткнуло внутри что-то важное. Зрелище не из приятных.

Над площадью пронесся Колин крик – острый как бритва. Боль он чувствовал так же, как и в жизни. А может, это память подсказала ему, как было в тот раз? Он все орал и выл, крик прерывался кашлем, и было видно, как из его рта вылетают капли крови.

– Любовь не растет в теплицах, Николай Яковлевич, – пробормотал Демьян, поправляя галстук и глядя, как Коля корчится от боли. Он ждал. Потерпит уж.

Все люди и машины с площади куда-то мигом подевались. Даже голуби разлетелись, и теперь не было не только запахов, но и звуков, даже эха. Коля как будто стонал в маленькой комнате со стенами, обитыми поролоном, – что-то скрадывало его крики. Жутковато.

Когда под Колей натекла уже большая лужа крови, и он стал понемногу затихать (Демьян даже заподозрил неладное), послышались торопливые шаги, внезапно звонкие в этом приглушенном мире.

– Коля!

Ха! Демьян ухмыльнулся и самодовольно сложил руки на груди. Ну вот, сработало же. Люди…

Лида подбежала к своему мужу и опустилась рядом с ним на колени. Она боялась дотронуться до него даже пальцем – крови было слишком много. Ее затрясло крупной дрожью. Она все же коснулась его лица – всего в красных потеках и ссадинах – и попыталась заглянуть ему в глаза.

– Коленька, все хорошо, все будет хорошо! Я теперь все вспомнила, Коленька, и нашу жизнь, и как я заболела, Коля! Открой глаза, ну же? Я поеду с тобой на поезде, хорошо? Куда угодно поеду, только открой глаза, ты только останься со мной!

И Коля остался. Он прекратил стонать, разлепил веки и посмотрел на Лиду чистыми, ясными глазами. Улыбнулся. Боль как будто сразу перестала мучить его, кровь остановилась – схлынуло все плохое, как тогда. Только теперь не пришлось заново учиться ходить. И правда, удивительный этот мир.