Сны снежноягодника. 10 мистических историй для холодных вечеров

Лунный скрипач

– Ох, Аня, аккуратнее!

Красный блестящий шарик съехал на самый край еловой лапы, но свалился не на пол, а в отцову ладонь.

– М-молодец, Виталий Семенович! – зааплодировал Алеша, их юный сосед.

Отец Ани с победоносным видом навесил шар обратно на ветку и откатил инвалидное кресло назад. Ноги у папы отнялись еще по осени. Летом он переболел ковидом, и вроде бы обошлось без реанимации и видимых осложнений, но одним октябрьским утром Виталий Семенович не смог подняться с кровати. «Последствия “короны”, – разводили руками врачи. – Что отнимет, когда вернет и вернет ли вообще – неизвестно».

– И так Паштет елку каждый год роняет, хоть ты игрушки не бей, – проворчал отец.

Кот Паштет зевнул со своей лежанки: «И в этом году уроню».

Аня лишь пожала плечами.

Навесили последние украшения, Алеше было дозволено включить гирлянду.

– Елочка, г-гори! – сказал он, и дерево удивленно заморгало цветными огоньками, а в комнате поселилось ожидание скорых чудес. Было двадцать пятое декабря.

– Ну вот, вроде бы красиво получилось. Правда, гарантирую, что мама придет с работы и все равно что-нибудь перевесит по-своему.

– Да! – воскликнул Алеша. – А мы с м-мамой тоже будем вечером украшать, у себя. Д-два раза к Новому г-году готовиться… Д-два счастья!

– Точно, ты целых два раза будешь елку наряжать.

– Спаси… – заулыбался Алеша.

Ему было четырнадцать. Он жадно глотал статьи по астрофизике и мог часами говорить о сингулярности, но терялся, если его отправляли в магазин за хлебом. Он упрямо говорил «пожа» вместо «пожалуйста» и «спаси» вместо «спасибо».

– Пойдем, – сказала Аня, закидывая учебники в сумку, – провожу тебя домой, а сама в институт – у меня же зачет вечером. Пока, па!

Зачет Аня сдала автоматом: второй курс филфака отпустил ее на праздники без хвостов. Домой она возвращалась через вечерний парк – небо было ясным, редкие звезды все-таки пробивались через свет городских фонарей. Вчерашний снег уже немного осел, но все еще сверкал и казался пушистым. Доносились звуки с катка – смех, музыка, крики, но здесь, на дорожке, было тихо и малолюдно.

На одной из пустых скамеек Аня заметила черный футляр – в такой поместилась бы скрипка или укулеле. Хозяина рядом не было. Забыл, что ли, кто-то? Поддавшись любопытству, девушка подошла и раскрыла футляр; старомодные защелки глухо бряцнули. Ну да, скрипка обыкновенная – лакированный деревянный корпус, смычок, струны. В самом уголке деки сверкал позолоченный оттиск – полумесяц и несколько звезд.

– Позвольте, девушка. Это мое.

Аня вздрогнула – мужской голос раздался прямо у нее над ухом. Обернувшись, она увидела серьезное лицо молодого парня. Его темные, почти черные глаза и нахмуренные брови как будто обвиняли Аню в воровстве.

– Минуту назад вас тут не было. Что же вы инструментом разбрасываетесь? Вдруг кто-то стащит?

– А вы стащить собирались? Не сомневайтесь, я всегда сумею найти свою скрипку.

– Я шла мимо, а футляр просто лежал на лавочке. Откуда мне знать, что скрипка ваша? Может быть, какой-нибудь рассеянный музыкант ее забыл, а я сейчас вам в руки отдам? Докажите, что это ваше!

Парень опешил и нахмурился еще сильнее. Но Аня встала точно между ним и скамейкой, и обойти ее не представлялось возможным.

– Ладно, – сдался он. – Чтобы доказать, мне нужно сыграть, логично? Дай сюда.

Аня подозрительно прищурилась, но ей все-таки пришлось уступить. Парень взял в руки скрипку, смычок, приноровился и заиграл – в зимний вечер полилась чистая мелодия… которая оборвалась на полузвуке.

– Все, убедилась? Отлично. Тогда я пошел.

Скрипач бережно уложил инструмент обратно в футляр и отправился восвояси. Но что-то не давало Ане покоя, в воздухе вместе с остатками мелодии повисла недосказанность. Сложно было объяснить, но какая-то сила повела ее за молодым музыкантом. Понимая, что творит, в сущности, глупость, она направилась по его следам.

Скрипач выбрался на небольшую поляну вдали от дорожки. Вокруг были одни деревья, а звездное небо, не засвеченное огнями города, как будто стало ярче. Аня спряталась за спящим толстостволым кленом.

Парень достал скрипку, разложил перед собой открытый футляр и вот так, стоя посреди безлюдной полянки, по щиколотку в снегу, принялся играть.

Аня мало смыслила в тех сферах, где живет музыка, но эту мелодию она практически осязала. Звуки, вытекавшие из скрипки, перекатывались по зимнему воздуху, как волны, и достигали… нет, не ушей – всего ее тела, и оно впитывало музыку, как губка впитывает разлитое молоко. Красивая мелодия, немного печальная, почти космическая – казалось, она зародилась где-то высоко среди звезд. И те отвечали и мигали в ответ, а луна подсвечивала скрипача так, что он казался полупрозрачным. Снег сверкал, ветер молчал, а музыка затапливала полянку и весь этот зимний вечерний парк.

Ане послышалось вдруг, будто в раскрытый футляр кто-то бросил немного мелочи. Она различила звук лишь потому, что он нарушил гармонию момента. Показалось? Но вот опять это «дзынь» невесть откуда. Не ходят же тут кругами привидения и не подают на хлеб несчастному музыканту, правда?

Дзынь. И так еще несколько раз.

Скрипач тем временем доиграл и стал укладывать инструмент в футляр, перед этим как будто и правда забрав оттуда пригоршню монет. На небо набежали легкие рваные облака, закрыв луну, и сразу стемнело.

– Выходи уже оттуда, – раздался знакомый голос. – Шпион из тебя никудышный.

Аня вздрогнула, но прятаться дальше смысла не было, и она вышла из своего укрытия. Снег под ногами гулко захрумкал.

– Кому это ты играл?

– Тебе, – ухмыльнулся скрипач, – и твоему любопытному носу. Ты кого-то еще здесь видишь?

– А что это был за звон?

Парень ничего не ответил, лишь направился обратно к дорожке. Они выбрались из сугроба, зачерпнув полные ботинки снега.

– Меня вместе с моим любопытным носом зовут Аня, кстати.

– Илья, – буркнул скрипач.

– Так что это был за звон? Словно кто-то невидимый тебе мелочь за игру бросал, – не унималась Аня. Ну в самом деле, теперь она от него не отстанет!

Илья вздохнул так, будто у него выдался очень тяжелый день или даже месяц. Он порылся в кармане и протянул ладонь – сверкнула золотистая монетка. На ней была изображена то ли комета, то ли падающая звезда – что-то лучистое и с хвостиком.

– Держи. Как придешь домой, положи под елку. Наутро сама все поймешь. И не ходи за мной больше!

Последние слова он произнес так резко, что желание продолжать шпионские игры у Ани отпало. Она молча взяла предложенную монетку, а Илья тут же развернулся и быстрым шагом исчез в переплетениях парковых дорожек. Аня взвесила монетку на ладони – тяжелая. Внутри отчего-то стало щекотно, как будто в груди поселилось вот это самое лучистое и с хвостиком и пообещало всяких радостей. Почему бы и нет?

Дома родители тихо ужинали на кухне. Елка переливалась светом гирлянд в темной гостиной, бросая цветные огоньки за окно. Интересно, почему все любят ставить елки так, чтобы с улицы было видно: в этом доме готовы к Новому году?

Монетку Аня положила под дерево, больно и совсем не по-праздничному исколовшись еловыми лапами. Выбираясь, она задела пресловутый красный шар – он все-таки съехал на пол и лишь чудом не разбился.

«Мр-р-р? – вопросил Паштет. – Не умеешь ты, Аня, шары бить. Я покажу, как надо».

Утро двадцать шестого декабря встретило Аню суматохой. Не успела она проснуться, как возня из другой комнаты достигла ее ушей.

– Нюта! Нюта, иди скорее, посмотри! – долетел до нее радостный мамин голос. Ну что там такое?

Наспех одевшись, девушка зашла в гостиную. Там, как и прежде, горела гирляндами елка, а на самой ее макушке белым светом сияла звезда – разве у них была такая верхушка? Наверное, мама новую купила…

– Анюта!

Рядом с новогодним деревом стояли родители. Оба.

Инвалидное кресло отца откатили в дальний угол за ненадобностью – он держался на своих ногах – крепко, уверенно – и обнимал маму.

– Ого! Па! Как это произошло?

– Не знаю, Аня, не знаю, это просто чудо какое-то! Всё как осенью, только наоборот – проснулся, а ноги ходят! Врачи так и говорили: «вдруг», «может, как-нибудь само»… Вот оно! Само!

Мысли в Аниной голове понеслись галопом. Илья, монетка, отцово исцеление… Горячая, почти осязаемая радость за папу мешалась с подозрительным холодком зимнего парка – Аня точно знала, что есть связь. Но какая-то совсем не логическая.

В этот день много обнимались. Виталий Семенович поочередно кружил в танце жену и дочь, в сердцах даже хотел выкинуть ненавистное инвалидное кресло с балкона («Ну а что, в Италии всякий хлам на Новый год из окон выкидывают!»), но вовремя опомнился.

– Нюта, пируем! – заявила мама. – Поди скажи соседям – надо на завтра Саргисянов позвать, да и Алеша с Ниной Андреевной пусть приходят. Будем отмечать новогоднее чудо!

Чудо…

Аня, успевшая уже натянуть на себя шарф и шапку, снова полезла под елку. Монетки нигде не было. С одной стороны, ее мог умыкнуть Паштет – ищи ее теперь под шкафом или холодильником. С другой – на самой макушке весело сияла верхушка-звездочка. Лучистая и с хвостиком.

Саргисяны, жившие несколькими этажами ниже, радостно заохали, заголосили и полезли в сервант за припасенной бутылочкой армянского коньяка. «Будем, обязательно будем! И не с пустыми же руками идти. Счастье-то какое с Виталием Семеновичем приключилось!»

Алеша жил с мамой в соседнем подъезде. Аня встретила его у самых дверей, тот возвращался откуда-то с маленьким пакетом – прижимал его к груди, тихо шурша. Двигался Алеша всегда зажато, бочком. Сегодня почему-то особенно неуклюже, наверное, так казалось из-за его шапки, съехавшей набок.

– А… Аня… М-ма-ма… – тоскливо протянул он.

– Что мама?

– М-ма… Заб-болела. Вот, – Алеша продемонстрировал пакетик из аптеки.

– Ох, что-то серьезное? Помощь нужна?

Парень помотал головой, глядя в пол.

– Н-не… Я сам… – Алеша поджал губы и перегородил дорогу Ане, которая хотела зайти и проведать больную.

– Я сам, – упрямо повторил он.

Если ему что-то взбрело в голову, спорить было бесполезно. Сам так сам – знает, у кого попросить помощи.

– Ну ладно, ладно. Не буду тревожить твою маму. Но если что, сразу иди к нам, договорились? Код от подъезда помнишь?

– Помню. Два-семь-т-три-один. Спаси…

Девушка уже спустилась на несколько ступеней, когда он снова ее окликнул:

– Аня… Спаси… – и исчез в недрах квартиры, заперев дверь.

Что-то екнуло под ребрами – то ли это утреннее чудо с отцовыми ногами, то ли извечное Алешино «спаси»… Аня, кивнув собственным мыслям, во что бы то ни стало решила разыскать Илью.

Еще не было и пяти, но темный вечер уже окутал город. Улицы нанизали на себя фонари-жемчужины, из густо-сиреневого неба сыпались снежинки. Да уж, сегодня ни одной звезды не увидишь, сплошные облака.

Аня блуждала по парковым дорожкам, всматриваясь в прохожих: одни шагали беззаботно и вразвалочку, другие тащились по холоду с измученным видом, кто-то лепил снежки красными от мороза руками… Вот только Ильи нигде не было. Один раз она даже пошла на звуки скрипки – оказалось, на припорошенной снегом летней сцене играл какой-то старик. Аня положила ему в футляр пару купюр, а немного подумав, бросила монетку – славно было услышать это «дзынь».

Отчаявшись повстречать другого, нужного скрипача, девушка купила в уличном фургончике глинтвейн – бумажный стаканчик приятно согрел руки. В этом парке его почему-то готовили на скандинавский манер: с изюмом и кусочками раскрошенного миндаля. Аня присела на самый краешек скамейки и отхлебнула горячего вина; по телу растеклось блаженное тепло.

– Здравствуйте, Аня и ее любопытный нос. Что на этот раз?

Илья появился внезапно, как будто из воздуха, и уселся рядом. Аня вздрогнула.

– Ты чего так пугаешь! И что значит – на этот раз? Не могу я просто гулять?

– Нет, – уверенно сказал он, забрав у девушки из рук стаканчик с глинтвейном и шумно отхлебнув, – не можешь. Так в чем дело?

Ну ладно. Сам напросился.

– Папа снова ходит! Он с осени не мог, ноги отнялись, а теперь даже танцует, представляешь?

По лицу Ильи прошла тень улыбки.

– И звезда на еловой макушке откуда-то появилась… И вообще…

– Что вообще?

– Илья. Эта монетка, она как-то помогла? Понимаю, глупость, но мне кажется, неспроста ты играл на той полянке. А эти… с хвостиками… тебе в футляр сыпались.

Скрипач, который сегодня был без инструмента, достал из кармана куртки пару уже знакомых монет, показал их Ане и кивнул на небо:

– Сегодня облачно. Когда так, ничего не получится. Играть нужно только ясному небу. Иначе им не слышно, а если и слышно – так всё застревает в облаках.

– Что застревает?

– Чудеса. Новогодние чудеса. Я их так добываю. Положишь одно такое под елку – и оно случится. Как с твоим папой.

Илья говорил это настолько будничным тоном, что Аня даже усомнилась в его настоящести. Много о чем она хотела расспросить, но, подумав, сразу перешла к делу:

– Илья, у меня есть знакомый мальчик… Ему очень нужно…

– Нет, – резко прервал ее скрипач и поспешил убрать «чудеса» обратно в карман куртки. – Нет, и не проси.

– Почему?!

– Потому что все строго регламентировано. Каждому чуду – свой владелец. У нас в канцелярии все расписано, ни шагу в сторону.

– Но папа…

– Твой папа и так получил бы монетку. Он был в списке. Я и без того собирался навестить его прошлой ночью, подбросить чудо под елку. Вы ведь ее уже нарядили, у окна поставили?

– Да…

– Ну вот. Думаешь, зачем елки подсознательно у окон ставят? А мы тихонечко чудеса подкладываем, пока никто не видит.

Аня подумала, что глинтвейн ей продали какой-то особенно крепкий. Может быть, с ромом. Всё, что говорил Илья, имело и не имело смысла одновременно – так вообще бывает?

– Мальчик Алеша, четырнадцать лет. Живет на Полярной улице, дом тринадцать, квартира двадцать один. Ему полагается чудо?

– Нет, – отрезал Илья.

Аня разозлилась.

– Тогда зачем ты все это мне рассказываешь?! Зачем пришел сегодня?

– Да ты приставучая как банный лист, так бы и ходила по парку кругами, донимая меня своей разведкой – я же все чувствую.

– Дай монетку!

– Нет.

Илья поднялся со скамейки, еще более смурной, чем обычно.

– Если твоего Алеши нет в списке, значит, все идет своим чередом. И либо еще не время, либо он справится со всем и без всяких чудес.

С этими словами скрипач ушел, мгновенно растворившись в толпе. Аня отрывисто выдохнула, разжимая кулак – на ладони сверкала монетка, которую она незаметно вытащила из куртки Ильи. Что ж, если она когда-нибудь вылетит из института, сможет податься в карманники и сделать приличную карьеру.

Аня проснулась ближе к обеду в отменном настроении. Зимнее солнце играло в шторах, даже подушка с одеялом были мягче привычного. Сегодня – еще один хороший день. День чудес. Вчера вечером она наведалась в гости к Алеше, когда его мама уже спала. Но Ане всего-то было нужно посмотреть на их красавицу-елку, Алеша же похвастался новым паровозиком на батарейках, который ездил по кругу под праздничную мелодию.

Выйдя из комнаты, Аня услышала женские голоса, доносившиеся с кухни. Там пили чай под тихие рыдания. Плакала гостья, Алешина мама.

Внутри у Ани похолодело.

– Что случилось…

– Ой, Нюта… Представь, какое горе! Утром забрали Алешу!

– Что значит забрали? Кто? Куда?

– Позвонили в дверь… Из опеки… – хриплым голосом стала рассказывать Нина Андреевна. – Говорят, вот вам бумага из администрации, забираем мальчика… Я говорю: как, куда?! Они сказали, что я, мол, болею, не в состоянии присматривать за ребенком-инвалидом… Алеша-то, да, состоит на учете, вы знаете… Но как я болею-то? Температура, кашель, обычный грипп. Ну, попила пару дней антибиотики – вот, сегодня уже лучше… Я так им и сказала, что Алешенька молодец, в аптеку сходил, обед приготовил, и все у нас хорошо… А они мне в нос этой бумагой тычут… Он испугался, конечно, плакал, а они его под руки – и увели… Не знаю, что делать, Анечка, просто не знаю… Я уже и в опеку бегала, – Нина Андреевна зашлась глубоким кашлем, – и в центр, куда его определили, все без толку… Варвары там сидят, ей-богу.

Аню затрясло мелкой дрожью. И что, вот это и есть чудо? Бред какой-то.

Оставив женщин на кухне и поборов головокружение, девушка спешно собралась, выбежала из дома, прыгнула в трамвай и проехала две остановки до парка. Еще даже не стемнело, но вдруг?

На дорожках было малолюдно. Аня мысленно отчаянно звала скрипача, но он не появлялся. «Ну где же ты, Илья?!» – бормотала она. Совсем скоро спустились первые сумерки, парк наполнился людьми и светом фонарей.

– Илья! – не выдержав, крикнула Аня в толпу. Несколько прохожих обернулись, один даже откликнулся, улыбаясь, но она махнула на него рукой.

– Илья! Ты нужен! Срочно!

Он вышел из-за дерева, держа в руках футляр – погода нынче была ясная. Темные глаза музыканта пылали гневом и не предвещали ничего хорошего.

– Илья…

– Дочудилась?

– Откуда ты…

– Монет недосчитался. Ну и что случилось с твоим Алешей?

– Его забрали… Органы опеки! Какое же это чудо? Его мама горем убита! Это вообще не вписывается ни в какую логику, его не имели права забирать!

Илья стиснул зубы – злился он не на шутку.

– Аня, чудо – это огромная энергия. Оттуда, – он показал наверх. – Именно поэтому все должно быть по списку. Чудеса нельзя раздавать всем подряд. Вот и случилась беда.

Аня виновато кивнула. Теперь она понимала. Но она же хотела как лучше…

– Ты можешь все отменить? Пожалуйста…

На глаза ее навернулись слезы – да, сейчас она позорно разрыдается прямо посреди парка. И поделом, сама наломала дров.

Илья взял ее под руку и повел прочь из парка. Сели в трамвай, ехали молча.

– Вон их квартира… Там, на третьем этаже…

– Жди у подъезда, – буркнул музыкант и, отдав Ане футляр на хранение, исчез за тяжелой металлической дверью. Код домофона он набрал безошибочно.

Она успела истоптать все прилегающие к тротуару сугробики – мерить шагами туда-сюда вычищенный асфальт ей казалось недостаточным. Вот застудит ноги набравшимся в ботинки снегом и заболеет воспалением легких – в наказание. «Как же так, Нюта, – отчитывала она себя в мыслях маминым голосом. – Мало того что своровала монетку, так еще и применила ее кое-как…»

Спустя минут пять-семь (или вечность, если мерить время Аниными шагами) из подъезда вышел Илья. В руках он держал верхушку-звездочку, как будто только что снял ее с елки. Она была не такая, как в их квартире, но похожа: лучистая и с хвостиком.

Илья замахнулся и грохнул звезду об асфальт – та разбилась и разметалась на тысячи… нет, не осколков – огоньков. Они почти сразу же погасли, и от неудавшегося чуда не осталось и следа.

Повисла густая тишина.

– И что, это всё? – спросила Аня, протягивая футляр скрипачу.

– Всё. Подожди, сейчас отменится.

И действительно – через пару минут к подъезду подкатила машина, из нее вышли две женщины строгого вида, а следом пулей выскочил взъерошенный Алеша.

– Ан-ня! – закричал он и кинулся к ней на шею. – Ан-ня, всё в п-п-порядке, в-всё хорош-шо!

Волнуясь, он запинался еще больше. Но, кажется, у него и правда все было более-менее в порядке.

– Вы кто? – спросила женщина из опеки.

– Я соседка. Алешина мама сейчас у нас. Он может вернуться домой?

– Да, вы его отведете к матери? Вы простите, вышло недоразумение. В администрации что-то напутали. Сожалею, что ребенок понервничал, приносим официальные извинения.

Алеша все никак не мог разомкнуть руки и отпустить Аню, горячо сопел ей в ухо. Но потом он заметил Илью и его футляр.

– Ух ты! Т-там с-скрипка, да? М-можно посмотреть? Пожа…

Алеша наотрез отказался идти в гости без Ильи. Тот, пробурчав что-то себе под нос, все же согласился зайти «на минуточку» и, конечно, остался на весь вечер. Снова обнимались, запланированный пир состоялся – Саргисяны принесли коньяк и пироги, все вместе дружно нарезали салатов, Виталий Семенович запек мясо по фирменному рецепту. Аня представила Илью как своего однокурсника – не говорить же, что это скрипач – добытчик чудес?

Алеша терпеливо ждал, пока все нарадуются вволю, но в конце концов не выдержал:

– Илья, по-играй… По-играй, пожа…

Плотный ужин, видимо, заставил музыканта подобреть и смириться с судьбой – он даже улыбнулся несколько раз за вечер. Илья достал скрипку из футляра, приноровился и заиграл разудалую веселую мелодию, от которой хотелось хохотать и танцевать. Все захлопали в ладоши в такт.

Внезапно елка ожила – ветви ее зашевелились так, будто и она была готова пуститься в пляс. Аня на миг даже подумала, что это новые чудеса падают в мир, чтобы для кого-нибудь сбыться – игрушки бренчали почти в унисон с мелодией…

В следующее мгновение елка накренилась и, словно в замедленной съемке, опрокинулась на пол. Из-под еловых лап выбрался Паштет, напуганный собственным деянием; утащив за собой клочок мишуры, он взвился на шкаф.

Илья заставил скрипку замолчать, все замерли.

Виталий Семенович подошел и поднял елку, присмотрелся, оценивая нанесенный Паштетом ущерб.

– Ого! – заявил он. – А у нас тут еще одно новогоднее чудо! Все игрушки целы!

«Завтра я попробую еще раз», – наверняка подумал Паштет.