Сны с чёрного хода 2

Глава 4

Лия пробуждалась медленно, словно её сознание не хотело полностью возвращаться в реальность. Где—то на границе сна всё ещё звучали голоса, обрывки разговоров, теплая тишина, размытые прикосновения, шёпот, который невозможно разобрать. Но он убаюкивал, успокаивал, не давал забыться. Она не торопилась открывать глаза, цепляясь за это зыбкое состояние, в котором ещё можно удерживать ощущения, оставаясь в безопасности между прошлым и настоящим.

Она чувствовала, как её тело было расслаблено, но в нём ещё теплился след чего—то недавнего – как будто не до конца угасший жар чужой кожи, тяжесть руки, лежащей на её талии, тихий смех, вибрирующий где—то у её ключицы. Лия точно помнила: Антон был здесь. Она помнила его дыхание, горячее и сбивчивое, его губы, скользящие по её плечу, его шёпот, прерываемый прикосновениями, как он хрипло говорил её имя, как она отвечала ему. Это было не просто воспоминание – это было пережитое, ощущение, что ещё не растворилось, не стало далёким.

Но что—то было не так.

Женщина медленно провела рукой по простыне, ожидая наткнуться на тёплый след его тела. Её пальцы скользнули по ткани, но та была прохладной, чуть шершавой, но без единой складки, будто здесь никто не лежал. Она нахмурилась, всё ещё не открывая глаз, надеясь, что это просто иллюзия. Возможно, он встал раньше неё. Может, ушёл в ванную. Может, стоит в соседней комнате, готовит кофе, перелистывает её книги, но что—то внутри уже знало ответ – его здесь нет.

Комната утопала в мягком утреннем свете, просачивающемся сквозь плотные шторы, создавая размытые, чуть призрачные тени на стенах. Всё было на своих местах – мебель, книги, её сумка, вчера оставленная на стуле. Только вот ощущение чего—то неправильного росло, будто реальность сделала шаг назад, стерев что—то важное.

Её взгляд метнулся к тому месту, где должны были стоять два бокала с вином. Она точно помнила, как поставила их туда: один остался почти полным, второй – с тёмным следом на стекле. Но сейчас там был только её телефон.

Лия медленно поднялась, присела на край кровати, сжав пальцы на прохладной ткани. Глаза снова метнулись по комнате, высматривая хоть какие—то следы его присутствия. Она же помнила, как он снял рубашку, небрежно бросив её на пол рядом с кроватью. Помнила его туфли, оставленные в прихожей. Помнила тёплый, немного пряный запах его кожи, смешанный с ароматом вина, едва уловимый в воздухе.

Но ничего этого не было.

Женщина медленно встала, ощущая, как внутри поднимается вязкое, холодное беспокойство. Ощущение, что реальность исказилась, стало почти осязаемым. Всё выглядело так, будто этой ночи просто не существовало. Как будто её сознание сыграло с ней жестокую шутку, подсовывая слишком реальный сон. Но это не могло быть сном.

Она вышла в гостиную, огляделась, пытаясь найти хоть что—то, что подтвердило бы её воспоминания. Пол ровный, чистый, нигде нет ни малейших следов. Нет рубашки. Нет туфлей. Нет бутылки вина, которую они открыли вчера, смеясь над тем, что так и не выбрали фильм.

Что происходит?

Лия подошла к окну, осторожно провела пальцами по стеклу, будто пытаясь почувствовать текстуру реальности, проверить, настоящая ли она. Тревога в груди медленно сгущалась, приобретая всё более чёткие очертания. Это было не просто забывчивость, не ошибка памяти – что—то изменилось, что—то исчезло, вырванное из ткани её жизни так аккуратно, что не осталось ни единого шва, только пустота, которую невозможно заполнить.

На мгновение ей показалось, что она всё ещё чувствует его прикосновение, но это было не более чем эхо.

Лия глубоко вдохнула, пытаясь унять холод, поднимающийся по позвоночнику, охватывающий её, сжимая изнутри, но это ощущение не уходило.

И тут раздался телефонный звонок.

Звук прорезал тишину резко, неожиданно, и Лия вздрогнула. В груди что—то сжалось. Она резко обернулась, её взгляд метнулся к телефону, который ровно вибрировал на прикроватном столике, словно ничего не случилось.

Она не двигалась. Телефон продолжал звонить, заполняя комнату однообразными механическими звуками. Лия знала, что должна ответить, но она не могла избавиться от ощущения, что этот звонок изменит всё.

Лия медленно протянула руку к телефону, чувствуя, как что—то внутри неё сопротивляется этому движению. Она не знала, чего ждёт, но не могла избавиться от ощущения, что этот звонок – не просто часть её обычного утра. Как будто что—то должно разорваться, когда она услышит голос на том конце провода, как будто её мир завис в хрупком равновесии, и любое неверное слово изменит его окончательно.

Она коснулась экрана, приняла вызов и поднесла телефон к уху.

– Алло? – её голос прозвучал чуть хрипло, утренним оттенком.

На другом конце секунду молчали, а затем раздался мужской голос. Он был низким, уверенным, но лишённым той тёплой небрежности, с которой он говорил с ней вчера.

– Доброе утро, Лия. Меня зовут Антон.

Имя прозвучало, словно удар, заставив её разум замереть. Он назвал себя так, но его голос не был знакомым, не нёс в себе того тепла, с которым он произносил её имя ещё вчера.

– Я журналист, работаю для… – он назвал издание, но её сознание уже затормозило восприятие.

Она почувствовала, как внутри всё застыло, будто её тело перестало правильно функционировать, будто что—то в мире вокруг дало трещину.

– Антон? – повторила она, не в силах сразу осознать происходящее.

– Да, – его тон оставался официальным, бесстрастным, словно они никогда не встречались. – Я хотел бы взять у вас интервью, если у вас будет время в ближайшие дни.

Лия моргнула, ощущая, как внутри неё нарастает холод.

– Антон, это не смешно.

– Простите?

– Мы ведь уже говорили, ты провёл со мной всю ночь.

В трубке повисла пауза. Она слышала его дыхание, почти видела, как он приподнимает брови, как слегка хмурится, прокручивая в голове её слова, но не находя в них смысла.

– Боюсь, вы меня с кем—то путаете, – наконец сказал он. В голосе не было ни малейшего следа насмешки, ни намёка на то, что он продолжает розыгрыш. Только профессиональная вежливость и лёгкое недоумение.

Лия открыла рот, но не смогла сразу найти, что сказать.

Его голос звучал ровно, спокойно, но не было в нём ни единой ноты узнавания, ни даже осторожного намёка на двусмысленность. Он говорил с ней как с посторонним человеком.

Она почувствовала, как внутри всё сжимается в ледяной комок.

– Антон, ты правда… Ты действительно не помнишь?

– Что именно я должен помнить?

Лия хотела сказать, что он должен помнить её губы, её кожу, её голос, тепло её тела рядом, их разговоры, как он смял рубашку в пальцах, как проснулся среди ночи, запуская ладонь в её волосы, но ничего из этого не имело смысла, если он смотрел на неё через телефон, как на случайную журналистскую встречу.

– Мы вчера… – начала она, но голос сорвался.

– Вчера я был на встрече с редактором, – спокойно ответил он. – Если вы о чём—то другом, боюсь, что…

Он оборвал фразу на полуслове, будто что—то внезапно осознав или не найдя нужных слов. Лия, чувствуя, как внутри растёт смутное предчувствие, закрыла глаза, пытаясь осмыслить произошедшее.

В его памяти не осталось ни единого следа этой ночи, словно её просто не было, словно она растворилась без остатка, оставив только пустоту там, где ещё недавно жило настоящее воспоминание.

Для него это был обычный звонок, не связанный ни с какими прошлыми событиями, не несущий в себе личного подтекста, потому что в его реальности не существовало ни единого намёка на то, что между ними когда—то что—то случилось.

Исчезли все следы его присутствия: тепло его кожи, его дыхание, его прикосновения. Всё, что казалось таким явственным, теперь не имело подтверждения в реальном мире.

Её дыхание стало поверхностным, а в груди сжалось ледяное осознание, что мир вокруг утратил привычные очертания.

Тонкая, липкая паника поползла по позвоночнику, холодными пальцами сжимая грудную клетку. Как если бы что—то сломалось в самой структуре мира, в порядке вещей, в том, что должно было быть неизменным.

– Лия? – голос Антона теперь звучал мягче, настороженнее, он чувствовал её замешательство, но не понимал его причины.

Её пальцы медленно сжались на телефоне.

– Извините, – едва слышно выдавила она и сбросила вызов.

Телефон выскользнул из её рук и мягко упал на постель, но Лия не шевельнулась. Она сидела неподвижно, взгляд её был прикован к одной точке, но перед глазами не оставалось ничего, кроме пустоты. Мысль, которая медленно формировалась в сознании, вдруг обрела чёткие очертания: её собственное вмешательство в прошлое изменило реальность. То, что она помнила с болезненной ясностью, больше не существовало, и чем дольше она пыталась это осознать, тем глубже её разум погружался в трясину невозможности. Она вычеркнула этот момент из своей жизни, будто никогда его и не было, но воспоминания оставались, мучительно напоминая о том, чего уже не вернуть.

Её ночь с Антоном исчезла, словно её никогда не существовало, оставив лишь смутный отпечаток в её памяти, не имеющий подтверждения в реальном мире. Воспоминания, которые ещё мгновение назад казались такими явственными, теперь рассыпались, как сон, ускользая сквозь пальцы, превращаясь в глупую иллюзию, которой не было суждено обрести реальность.

Она поняла, что потеряла его окончательно, что теперь он не просто ушёл, а никогда и не был рядом, оставшись лишь в её сознании как нечто, чего больше не существует и, возможно, никогда не существовало.

Лия медленно сжала пальцы, ощущая, как в её теле нарастает едва уловимая дрожь, разливающаяся изнутри, словно холодная волна, накрывающая сознание. Мысль о том, что всё произошедшее стерлось, не находила логического объяснения, но вместе с тем она осознавала, что это не ошибка памяти и не плод воображения – что—то действительно изменилось, исчезло, как будто никогда не существовало.

Охваченная растерянностью, она опустилась обратно на кровать, чувствуя, как дыхание становится рваным, неглубоким, словно организм сопротивлялся этому осознанию. В голове крутились вопросы, но ответы ускользали, оставляя после себя лишь ощущение тревожной пустоты, которой раньше не было.

Она вмешалась в реальность, и теперь её жизнь стала чем—то иным. Чем—то, что ещё недавно казалось неизменным, но вдруг превратилось в зыбкую, хрупкую конструкцию, подчинённую неизвестным законам. А самое страшное было в том, что это не было сном.

Телефон, всё ещё лежавший на постели, казался ей мёртвым предметом, безразличным к тому, что только что произошло. Лия не могла заставить себя снова взять его в руки. Она не хотела перечитывать список вызовов, не хотела смотреть на экран в страхе увидеть подтверждение тому, что её реальность больше не та, что была вчера.

Грудь сдавило тяжёлым ощущением. Она глубоко вдохнула, но воздух не наполнял лёгкие, словно где—то внутри неё что—то сжалось в узел. В голове звучал голос Антона – спокойный, официальный, чужой. Он не знал её. Не помнил. В его мире они никогда не встречались так близко.

Лия встала, но её ноги словно налились свинцом. Тело подчинилось усилием воли, но движения давались с трудом, будто воздух стал гуще, плотнее. Она направилась в ванную, распахнула дверь и замерла.

В зеркале её отражение смотрело на неё с тем же выражением, что она ощущала внутри себя. Глаза чуть расширены, губы сжаты, в зрачках – лёгкий отблеск тревоги. Внешне всё было привычным: те же скулы, изгиб бровей, тёмные волосы, чуть спутанные после сна.

Но нечто неуловимое делало её чужой самой себе. Она склонилась ближе, вглядываясь в детали – в мягкую тень под глазами, в легчайшую дрожь ресниц, в блеск кожи на скулах. Всё было на месте. И в то же время что—то не так. Сердце гулко стукнуло.

Она подняла руку, провела пальцами по щеке. Кожа тёплая, живая. Но ощущение собственной реальности стало зыбким, словно она смотрит на себя не изнутри, а снаружи. Как если бы её тело принадлежало кому—то другому, а она лишь на мгновение заняла это место.

Где—то глубоко внутри шевельнулась ледяная догадка.

Лия резко выпрямилась и вышла в гостиную. Теперь ей нужно было за что—то зацепиться, проверить, действительно ли всё в порядке. Она схватила со стола свою книгу. Обложка знакомая, с её именем, с тем самым изображением, которое она сама утверждала перед выпуском.

Но когда она раскрыла её, пальцы судорожно сжали страницы. Это была не её книга.

Точнее, текст был её, но… не таким, каким она его помнила. Она пролистнула несколько страниц, чувствуя, как дыхание сбивается. Некоторые сцены были написаны иначе. Некоторые герои, которых она помнила отчётливо, исчезли, словно их никогда не было в её сюжете. Словно кто—то переписал её историю за неё. Она закрыла книгу и прижала её к груди.

Сердце гулко билось в рёбрах. Этого не могло быть.

Лия бросила книгу на стол и схватила телефон. В панике стала пролистывать галерею. Старые фотографии мелькали перед глазами, и на первый взгляд всё было так, как должно быть. Но затем она остановилась.

Одна из фотографий, сделанная несколько лет назад на дне рождения её подруги, выглядела иначе. На ней не хватало двух человек. Она точно помнила, что они были там, стояли рядом с ней, смеялись, поднимали бокалы. Но теперь их просто не было на снимке, как будто их никогда не существовало.

Она нашла другую фотографию – с презентации её книги. Помнила, как тогда была счастлива, как принимала поздравления. Еще одного человека на ней не было.

Пальцы сжали телефон так крепко, что суставы побелели, а дыхание замерло в груди. Она понимала, что это не случайность, не простая игра восприятия или усталости. Это было нечто большее, нечто, что проникало глубже, стирая привычные границы её существования. Каждое несоответствие, каждый исчезнувший человек на фотографии, каждый сдвинутый предмет в комнате были доказательством того, что её жизнь изменилась неуловимо, но необратимо.

Лия судорожно осмотрелась. Квартира была её, но не совсем. Предметы стояли не так, как она привыкла. Её любимая ваза на комоде отсутствовала. Картина, которую она вешала в прошлом году, теперь висела в другой комнате. Некоторые книги были расставлены иначе.

Мир словно сдвинулся на несколько миллиметров, и этого хватило, чтобы всё вокруг стало неправильным.

Она не знала, что именно произошло, но одно было ясно: её память не могла ошибаться в таком масштабе. Она не могла придумать Антона, которого теперь никогда не было в её жизни. Не могла вообразить те сцены в книге, которые кто—то стер и переписал заново.

Это не было ни простым сбоем памяти, ни случайной игрой воображения, вызванной усталостью. Она осознавала, что что—то в этом мире изменилось, что—то было переписано или стёрто, словно реальность поддалась чужому вмешательству. Она чувствовала, как невидимые нити её воспоминаний оказались перетянуты, искривлены, создавая зыбкую зыбь в восприятии окружающего. Теперь ей оставалось лишь гадать, насколько далеко зашли эти изменения и какую часть её прошлого они успели уничтожить.

С каждым днём тревога, поселившаяся внутри Лии, становилась всё сильнее, принимая всё более зримые формы. Её жизнь больше не казалась ей стабильной – всё вокруг словно подёрнулось незримой дымкой, невидимой для окружающих, но не для неё. То, что начиналось с незначительных деталей – перемещённых вещей, исчезнувших имён и изменённых фотографий, – теперь переросло в нечто большее, в ощущение, которое нельзя было назвать простым беспокойством.

Она чувствовала, что за ней наблюдают. Это не было привычное чувство присутствия другого человека рядом, не было ни взглядов из—за спины, ни случайных пересечений с прохожими, вызывающих чувство узнавания. Это было нечто иное, чуждое, липкое, словно в воздухе рядом с ней кто—то существовал, но оставался незримым. Это не проявлялось в прямом виде, но ощущалось на уровне инстинктов, как если бы кто—то, не принадлежащий этому миру, тянулся к ней, не касаясь, но нарушая привычный порядок вещей.

Сначала она пыталась отмахнуться, списывая всё на нервное напряжение, но с каждым днём тени становились всё более явственными. В периферийном зрении, в самых глухих уголках её восприятия, мелькали странные, едва различимые силуэты. Они появлялись там, где не должно было быть ничего – в углах комнаты, на границе света и тьмы, среди привычных очертаний мебели. Иногда она ловила себя на том, что переставала дышать, вглядываясь в полумрак, пытаясь различить хоть что—то конкретное, но стоило ей сфокусироваться – всё исчезало, растворялось в пустоте, оставляя лишь тягучее чувство тревоги.

Она не рассказывала об этом никому. Что сказать? Что её преследует то, чего она не может описать? Что среди теней на стенах она видит нечто живое, осознающее? Это было бы похоже на бред человека, потерявшего связь с реальностью.

Но хуже всего было то, что она чувствовала присутствие и вне квартиры.

Когда Лия шла по улицам вечером, возвращаясь домой, ощущение слежки становилось почти невыносимым. Шаги позади неё то замирали, то вновь появлялись, иногда глухие, словно приглушённые мокрым асфальтом, иногда сухие, резкие, как удар каблука о камень. Она оглядывалась резко, пытаясь застать преследователя врасплох, но каждый раз её встречала пустота. Люди проходили мимо, увлечённые своими делами, машины мерно двигались по дороге, витрины магазинов отражали поток пешеходов, но никого, кто мог бы объяснить источник её страха, не было.

Однажды, проходя мимо кафе, она замедлила шаг и краем глаза заметила отражение в большом стекле витрины. Среди рассеянных огней, случайных силуэтов прохожих она увидела фигуру, стоявшую позади неё. Это было не лицо, не конкретный образ, а некое тёмное, искажённое, присутствие, которое нельзя было спутать ни с чем другим. Сердце резко сжалось, дыхание перехватило, но, когда она резко обернулась – позади не оказалось никого. Только улица, медленный поток машин, несколько человек, стоящих у светофора, но никого, кто мог бы быть тем, кого она видела в отражении.

Она стояла несколько мгновений, напряжённо всматриваясь в пространство, пытаясь уловить хоть малейшее движение. Но всё было так, как и должно было быть. Будто бы ничего и не происходило. Но она знала, что это не так.

Эти мгновения разрушали её уверенность в собственной разумности, подтачивали границы привычного восприятия. Лия начала бояться засыпать без света. Начала вздрагивать от собственного отражения, от теней, падающих от обычных предметов. Она всё чаще задерживалась в людных местах, оттягивая момент возвращения домой, но даже в толпе это ощущение не покидало её.

Она медленно начинала верить в то, что теряет рассудок.

Лия не знала, как долго она сможет продолжать делать вид, что всё в порядке. Каждый день она ловила себя на том, что избегает зеркал, что замедляет шаг на улице, прислушиваясь к звукам позади себя. Её собственная квартира больше не казалась ей безопасной, а город, который она знала наизусть, стал похож на лабиринт, в котором что—то незримое наблюдает за каждым её движением.

В этот день она почти заставила себя забыть о тревоге. Сидела в углу маленького кафе, держа в руках чашку кофе, и убеждала себя, что всё нормально, что никто не преследует её, что эти изменения – просто плод её воображения. Люди за соседними столиками оживлённо разговаривали, кто—то пролистывал газету, официанты мелькали между столиками, не замечая её, и на мгновение Лии показалось, что она снова часть обычного мира, что страх был всего лишь сном, который рассеивается при дневном свете.

Она поднялась, расплатившись за кофе, накинула пальто и вышла на улицу. Воздух был влажным и холодным, асфальт ещё хранил следы недавнего дождя, отражая жёлтые и белые огни вывесок. Улицы были оживлёнными, вечерний поток людей тек ровно и размеренно. Всё выглядело привычно.

Именно поэтому она сразу её заметила.

Женщина стояла напротив, как памятник среди людского движения, словно оно не касалось её, словно время для неё остановилось. Высокий силуэт в длинном сером плаще выделялся среди цветной толпы, но дело было не только в этом. Её взгляд был прикован к Лии – прямой, спокойный, но в то же время наполненный непонятной силой, как если бы она не просто смотрела, а знала.

Лия замедлила шаг, и её охватило странное чувство, похожее на ледяной ветер, прокатившийся по коже. Она не могла понять, что именно её так тревожит, но знала – эта женщина ждала её.

Они оказались рядом через несколько мгновений. Лия услышала её голос, но губы женщины почти не шевелились.

– Ты можешь изменить прошлое, но тогда твоя жизнь станет сном для кого—то другого.

Её голос был тихим, почти шёпотом, но каждая буква врезалась в сознание, будто произнесённое было не словами, а чем—то более глубоким, неизбежным, существующим за гранью человеческого восприятия.

Лия замерла, чувствуя, как по её позвоночнику пробежала судорога. Её кожа покрылась мурашками, сердце забилось быстрее. Это был не бред, не плод её воображения. Кто—то знал, что с ней происходит. Кто—то следил за ней.

Писательница резко обернулась. Женщины не было.

Она стояла здесь, всего мгновение назад, но теперь улица выглядела так, будто её никогда и не существовало. Люди продолжали идти, никто не остановился, никто не заметил ничего странного. Только Лия знала, что эта встреча была реальной.

Её дыхание сбилось, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Теперь она точно знала – это не просто её воображение. Это происходит на самом деле.

Лия медленно шла по тротуару, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух, но он не приносил облегчения. Мысль о встрече с незнакомкой не выходила у неё из головы. Каждое слово, сказанное той женщиной, звучало в сознании, будто отдалённое эхо, повторяя свой жуткий смысл. Если она и раньше сомневалась, что с ней происходит что—то необратимое, то теперь у неё не осталось выбора – она больше не могла игнорировать очевидное.

Она не была первой, кто столкнулся с этим.

Где—то внутри себя Лия уже знала, к кому ей нужно обратиться, но эта мысль всплыла не сразу, словно не спешила становиться осознанной. В памяти промелькнуло лицо, голос, события, давно отложенные в дальний ящик воспоминаний.

В её памяти всплыло одно имя, единственное, которое могло помочь ей разобраться в происходящем: Егор, двоюродный брат, человек, который с детства казался ей непохожим на остальных.

Он был младше неё на несколько лет, и всегда казался странным мальчиком. В детстве он редко играл с другими детьми, предпочитая уединение, а с возрастом его замкнутость только усилилась. Он никогда не казался ей особенным – скорее, чужим, не таким, как все, словно ему не хватало какой—то важной детали, делающей человека обыкновенным. Он знал больше, чем следовало, и порой его рассказы тревожили её, даже если тогда, в юности, она не придавала им значения.

Егор говорил о снах, которые были больше, чем просто сны. О том, как засыпал в одном времени, а просыпался в другом, как видел не себя, а чужую жизнь, как его реальность постоянно искривлялась, а он всё пытался удержать её в руках. Тогда она слушала его с интересом, но воспринимала это как метафоры, как увлечение чем—то околофилософским, даже, возможно, литературным. Он ведь и сам писал.

Но теперь она понимала: это было правдой. Если кто—то и мог объяснить происходящее, это был он.

Она долго смотрела на телефон, не решаясь набрать номер. За столько лет они почти не общались, пересекались лишь на семейных встречах, где он казался ещё более закрытым, чем раньше. Она не знала, что именно его тревожило, но чувствовала, что его взгляд на мир изменился, стал ещё более отчуждённым.

Но теперь у неё не было выбора. Она коснулась экрана, поднесла телефон к уху и прислушалась к длинным гудкам.

– Да? – голос Егора прозвучал чуть хрипло, будто она разбудила его или он был чем—то отвлечён.

– Егор… Привет, – её собственный голос показался ей чужим и неуверенным.

Он не ответил сразу. Несколько секунд в трубке было только его дыхание, а затем, спокойным, но настороженным голосом, он произнёс:

– Что—то случилось.

Это был не вопрос. Лия сжала пальцы на телефоне, почувствовав, как внутри всё сжалось.

– Да.

Она выдохнула, чувствуя, как в горле пересохло. Как объяснить? С чего начать? Рассказать ему, что её жизнь словно треснула, что она больше не уверена, какое из её воспоминаний настоящее, а какое исчезло бесследно?

– Это… – она сглотнула. – Это связано со снами.

В трубке снова повисло молчание.

– Продолжай, – наконец сказал он.

Лия закрыла глаза, пытаясь собраться.

– Ты говорил мне, что твои сны… особенные. Что иногда ты просыпался и мир был другим. Что то, что ты видел во сне, как—то влияло на реальность.

– Я помню, – его голос звучал осторожно.

– Егор… У меня началось то же самое.

Она услышала, как он глубоко вдохнул, затем замолчал, будто решая, что сказать, а затем тихо, но твёрдо произнёс:

– Лия, тебе нужно срочно приехать ко мне.

– Это… это настолько плохо?

– Если всё так, как ты говоришь… – он сделал паузу. – Тогда у тебя мало времени.

Лия почувствовала, как по спине пробежал холод.

– Я еду.

Егор не стал спрашивать, когда она приедет. Он просто сказал:

– Жду.

Она отключила телефон, вышла на улицу, остановила такси. Город за окнами казался теперь ещё более чужим, ненадёжным, будто он мог исчезнуть в любой момент.

Но внутри неё впервые за всё это время появилось ощущение, что она движется в правильном направлении.

Теперь оставалось только добраться до Егора.

Лия вышла из такси, взглянула на дом и задержала дыхание. Старый подъезд, знакомые стены, лестница, ведущая к квартире Егора, – всё оставалось таким, каким она помнила, но теперь в этом месте ощущалось нечто иное, неуловимо тревожное. Казалось, что этот дом уже не принадлежит её реальности полностью, словно он дрейфовал между мирами так же, как и она сама.

Она поднялась по ступеням, чувствуя, как сердце стучит чуть быстрее обычного. Каждое движение давалось с трудом, будто воздух стал плотнее, будто что—то неведомое наблюдало за каждым её шагом. Она подняла руку и постучала в дверь.

Шаги за дверью раздались почти сразу. Она слышала, как кто—то замер на мгновение перед входом, прежде чем повернул замок.

Когда дверь открылась, перед ней стоял Егор.

Он был всё тем же – угловатый, высокий, с вечной усталостью в глазах, но в этот раз в его взгляде появилось нечто иное, словно он заранее знал, зачем она пришла. Он изучил её лицо, и Лия ощутила лёгкую дрожь – он выглядел так, будто ждал этого момента.

– Заходи, – сказал он негромко, отступая в сторону.

Она прошла внутрь, оглядываясь, будто видела это место впервые. Запах травяного чая, слабый аромат старых книг, тонкий, почти неуловимый оттенок влажности – в этой квартире не менялось ничего, но внутри у Лии росло ощущение, что изменения уже произошли, просто ещё не проявились.

Они молча прошли на кухню, где свет из окна падал ровными линиями на стол, создавая резкие тени. Егор сел напротив, положив руки на колени.

– Рассказывай, – произнёс он спокойно, но в его голосе слышалось напряжение. Лия сжала пальцы, чувствуя, как внутри её грудной клетки нарастает тяжесть:

– Я изменила реальность, – сказала она наконец, глядя ему прямо в глаза.

Он медленно наклонил голову, но не отреагировал так, как она ожидала:

– Как именно?

Она сглотнула.

– Во сне, – сказала она. – Вначале я не поняла, что произошло. Просто легла спать, а когда проснулась, всё оказалось не таким, каким было.

– Что изменилось?

– Антон.

Егор чуть прищурился:

– Что с ним?

Лия провела рукой по лбу, пытаясь подобрать слова:

– Мы провели вместе ночь. Я помню всё: его голос, его прикосновения, каждую деталь. Но когда я проснулась, он исчез. В том смысле, что… – она осеклась. – Он не просто ушёл. Он никогда не был там.

– Ты хочешь сказать, что его никогда не было в твоей жизни?

– Он не помнит меня, – голос её сорвался. – Он представился мне заново, как будто мы никогда не встречались.

Егор молча слушал.

– Я проверила фотографии, – продолжила она. – Люди исчезли. События изменились. Даже мои книги стали другими. Я не знаю, где граница между тем, что действительно происходило, и тем, что я просто помню.

Егор откинулся на спинку стула и провёл рукой по подбородку.

– Ты не первая, кто через это проходит.

Она замерла.

– Ты… ты тоже?..

Он медленно кивнул.

– Да. Когда—то давно. Вначале это были просто сны, которые я принимал за необычайно реалистичные видения. Но потом я заметил, что они оставляют след в реальности. Я пытался изменить события – сперва незначительные вещи: разговоры, детали встреч, даты. Но затем я сделал ошибку.

Лия напряглась:

– Какую?

Он посмотрел на неё долгим, изучающим взглядом.

– Я изменил свою историю с Эмили.

– Ты рассказывал мне о ней, – сказала она осторожно.

Егор кивнул, обхватив руками чашку с давно остывшим чаем.

– Она была для меня всем, – сказал он тихо. – Но в какой—то момент мне показалось, что я сделал неправильный выбор. Что если бы я признался ей раньше? Что если бы мы были вместе с самого начала?

Лия чувствовала, как внутри у неё всё сжимается:

– И ты изменил это?

– Да. Во сне я заставил себя пойти к ней, сказать, что чувствую, ещё до того, как это произошло в реальности.

– И что случилось?

Егор криво усмехнулся.

– Вначале всё казалось идеальным. Мы были счастливы. Всё шло так, как должно было идти. Но потом я начал замечать детали.

Лия сжала ладони.

– Какие?

– Её воспоминания изменились, – он провёл рукой по столу, словно выравнивая несуществующие складки. – Она перестала помнить моменты, которые мы прожили в моей оригинальной версии прошлого. Её характер изменился. Она реагировала на вещи не так, как я ожидал. Я понял, что той Эмили, которую я знал, больше не существовало.

Лия сглотнула.

– Но ведь сейчас вы вместе?

Егор слабо улыбнулся.

– Да. Потому что я остановился. Я перестал вмешиваться. Я больше не пытался менять то, что уже случилось.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – его голос стал твёрдым. – Если ты продолжишь, то можешь не просто потерять куски своей жизни. Ты можешь исчезнуть из неё.

Лия тяжело вздохнула, чувствуя, как внутри растёт страх.

– Исчезнуть…

– Представь, что однажды ты проснёшься и не узнаешь, кем ты была.

Она медленно покачала головой, не зная, что сказать.

– Значит, мне нужно остановиться, – прошептала она.

Егор кивнул, глядя на неё внимательно.

– Пока ещё есть, что спасать.

Лия вышла из квартиры Егора, ощущая, как воздух вокруг неё стал вязким, почти ощутимым. Ей казалось, что она идёт по воде, по густому, сопротивляющемуся пространству, которое теперь не принадлежало ей полностью. Слова брата эхом отдавались в сознании: "Ты можешь исчезнуть из собственной жизни." Она не могла их забыть, не могла отмахнуться, не могла убедить себя, что это просто пугающая теория, преувеличенный страх.

Теперь всё, что она делала, каждая мысль, каждое движение напоминало ей о том, как хрупка её реальность.

Она шла медленно, будто боялась, что если ускорится, то что—то изменится вокруг неё прямо на глазах. Проходящие мимо люди казались нормальными, занятыми своими делами, но Лия больше не могла быть уверена, что завтра их лица останутся прежними, что они будут знать её имя, что её собственные воспоминания совпадут с тем, что будет записано в её телефоне, книгах, фотографиях.

Женщина вспомнила, как всё начиналось. Всё казалось игрой, захватывающим исследованием природы сна и реальности, поиском ответа на вопрос, который волновал её с детства: "что есть время и можем ли мы его изменить?" Но теперь это было не любопытство, не эксперимент, а что—то куда более опасное.

Она зашла слишком далеко.

Раньше её жизнь была понятной: книги, встречи с коллегами, редкие отношения, которые она никогда не ставила во главу угла. Теперь же всё это разрушилось, обернулось зыбким сном, от которого невозможно проснуться.

Мир больше не был для неё тем устойчивым, понятным местом, где каждый день предсказуем и логичен. Она не могла избавиться от осознания, что каждое её сновидение оставляет на реальности невидимые следы, ускользающие от других, но очевидные для неё самой. Поначалу ей казалось, что это просто совпадения, случайные сдвиги в деталях, но теперь она понимала: каждый раз, засыпая, она запускала процесс, который не поддавался её контролю. Чем дальше она заходила, тем более неуправляемым становился этот механизм, и теперь у неё не осталось сомнений, что это не просто воображение – она действительно меняла свой мир.

Однажды исчезла ночь с Антоном. В другой раз – люди с фотографий. Потом целые сцены из её книг, словно кто—то стирал куски её прошлого, но только она одна это замечала.

Лия понимала, что слова Егора не были преувеличением или пустым предостережением. Он был прав. Всё, что она замечала – исчезающие люди, изменённые события, переписанные страницы её жизни – указывало на одно: её реальность становилась нестабильной, податливой, словно ткань, которую кто—то неумелыми руками распускал по нитям, лишая целостности.

Реальность, в которой она существовала, становилась всё более нестабильной. И проблема заключалась не в том, что изменения происходили, а в том, что она не могла их контролировать.

Она пыталась убедить себя, что ещё есть возможность остановиться, что граница не пройдена, но где она? В какой момент она окажется по ту сторону, где прошлое уже невозможно вернуть? Эта мысль терзала её, пока она шаг за шагом приближалась к своему дому, ощущая, как нарастает беспокойство. Каждый поворот улицы, каждый знакомый дом, мелькавший в темноте, казались частью декорации, которую могли в любой момент заменить другой реальностью, в которой она проснётся завтра. И тогда вопрос уже не стоял в том, сможет ли она остановиться, а в том, существует ли у неё ещё эта возможность.

Она не могла избавиться от ощущения, что, если сейчас заснёт, утром её ждёт ещё один сюрприз. Возможно, её книги исчезнут вовсе. Возможно, квартира окажется не её. Возможно, в зеркале она увидит не своё лицо.

Она знала, что единственный способ сохранить себя – прекратить вмешиваться, но могла ли она просто закрыть глаза на то, что уже начала? Что, если в её руках был ключ к пониманию, которое никто и никогда не получал? Что, если отказ от этого поиска означал бы потерю возможности узнать правду? Её разум твердил, что пора остановиться, но в глубине души она чувствовала, что так просто выйти из игры уже не получится.

Исследовательская жилка внутри не давала ей просто сложить руки и смириться с тем, что она больше не имеет власти над собственной жизнью. Она хотела знать, где предел. Где заканчиваются её возможности. Насколько далеко она может зайти, прежде чем полностью растворится в изменённой реальности.

Она пыталась убедить себя, что ещё можно повернуть назад, что остаётся шанс вернуть свою жизнь в привычное русло. Но что, если момент, когда это было возможно, уже упущен? Что, если каждый новый сон стирает её прошлое, изменяет её настоящее и оставляет её в мире, где пути назад больше нет? Её грудь сдавило тревожное осознание: если обратного пути не существует. Значит, её судьба уже предрешена.

Лия сняла пальто, повесила его на крючок в прихожей и замерла. На секунду ей показалось, что квартира пахнет иначе. Не её духами, не знакомым уютным запахом бумаги и кофе, а чем—то холодным, слегка металлическим, чужим.

Она медленно прошла вглубь комнаты, оглядываясь. Всё было на месте. Но что—то изменилось. Она чувствовала это каждой клеткой своего тела.

Перед ней открывались два пути, и каждый из них вёл к неизведанному. Она могла продолжать углубляться в тайны сна, исследовать механизмы, которые уже начали менять её реальность, пытаться понять, что на самом деле стоит за этим феноменом. Но этот путь таил в себе риск: чем дальше она зайдёт, тем больше частей её жизни окажутся переписанными, а она сама – всё менее реальной.

Второй путь – остановиться, попытаться сохранить остатки привычного, удержаться за то, что ещё осталось её миром, пока окончательно не утратила связь с реальностью. Вопрос был в том, могла ли она отказаться от познания, когда уже так далеко зашла, или её любопытство приведёт её к точке невозврата.

Лия опустилась в кресло, чувствуя, как напряжение, накопившееся в теле, постепенно сменяется тяжёлой, вязкой усталостью. Она позволила себе закрыть глаза, но не для того, чтобы уснуть, а скорее, чтобы спрятаться на мгновение от окружающей её реальности, которая с каждым днём становилась всё менее определённой.

Квартира казалась ей пустой, но это ощущение не приносило покоя. Напротив, в её тишине было что—то чужое и незримое, но при этом неотступное. Она слышала собственное дыхание, его ровный ритм, но на границе восприятия таилось что—то ещё – не звук, не движение, а присутствие.

Лия глубже погрузилась в кресло, скрестив руки на груди, как будто этим жестом могла оградить себя от того, что не поддавалось объяснению. Она не хотела открывать глаза, не хотела проверять, останется ли эта комната такой же, если взглянуть на неё снова.

Но её сознание не давало ей покоя.

Ощущение чьего—то взгляда становилось невыносимым. Оно не было явным, как присутствие живого человека в комнате, но его нельзя было проигнорировать.

Страшным усилием она заставила себя посмотреть. Комната была такой же. Те же стены, та же мебель, приглушённый свет ночника, отражающийся в окне. Но в углу, на границе света и тени, мелькнуло движение.

Это было мгновение, едва уловимый разрыв в привычном порядке вещей, но она успела его заметить. Её сердце сжалось.

Она не дышала, не двигалась, прислушиваясь к тишине, но больше ничего не происходило. Темнота оставалась неподвижной.

Может, ей показалось?

Но Лия понимала: теперь её реальность больше не принадлежала ей одной.