Снег над океаном

— Да ты что?! Так, давай. За ветеранов забытой войны.

— Правда. Пять лет, и все уже заняты другим. Кампай!

— Твое здоровье! Вот кальмаром закуси, тут все свежайшее. Так что там с Аской?

— Ну, она чуть не ушла к писателю. Кореец какой-то.

— Вот это новости! Надо еще раз выпить. И чего?

— Кампай! Ну там Хелик с Ненажным подсуетились, и тот кореец вовремя увлекся Алиской из океанографического универа в Саппоро. Ну, на Хоккайдо. Ниче такая пацанка, Мисато в шоке…

— Хренассе!

— А то. Знай наших.

— Ваших — знаю. А дальше чего?

— А дальше тот кореец вообще в армию вербанулся, а там во Владимирске стряслась такая хрень, до которой не допустили даже нас… И с концами. Короче, помирились Аска и Синдзи… Теперь ты вот это пробуй.

— Блин, а нормально. С виду так не скажешь… Так. Третий тост молча…

— …

— …Так зачем ты тут, Рицко? Тоже записываться в герои вчерашних дней?

— Хорошо сказано.

— Еще по чуть-чуть за великую русскую литературу?

— Но я…

— Не переживай, меня еще хватит довести тебя до постели. Во всех смыслах.

— О, юри-юри? Мы с тобой… Как это? «Юрийная парочка из Лунного Дурдома»?

— Ладно мои отморозки, но ты-то! Рицко Акаги смотрит «Вирреальность»? Зовите репортеров!

— А чего, нельзя? Я разгадала тайну ангельских мозгов, и спалила на этом собственные. У меня и справка есть, если что! Могу смотреть, что хочу. После того, как я забыла приехать на вручение Нобелевки…

— Чего, правда забыла?

— Ага. Ну, понимаешь, пошли результаты, и сразу такая удача. Все ясно так разложилось. Дай, думаю, запишу вывод, всего-то пару строк. Ну и забыла. Ведь может красивая женщина один раз опоздать в театр! А они, suki pozornye, обиделись как неродные! Прислали письмо, что хоть я такая вся крутая, это еще не дает мне право…

— И присели на толчки в ужасе, ожидая когда Мисато со взводом «Эхо» Стокгольм ровнять явится… А, кстати, Мисато?

— Помолчу, чтобы не сглазить.

— Значит, и правда, хорошо… Так ты лечиться или лечить?

— Я в очереди на вторую операцию. И буду проводить первую. Есть определенное сходство ядра туманника, ядра ангела и человеческого мозга. Вот меня и позвали, как специалиста. В оплату — понятно, что.

— И станешь ты равна богам… А Ларри как на это?

— Мы давно расстались. Нормально, без швыряния тапками. Мы просто разошлись. Постепенно, как в море корабли. Я замужем за своей работой. А он женат на своей дивизии.

— Жаль, но чего уж теперь. Давай, чтобы операция прошла хорошо.

— Кампай! Ты, кстати, тоже устало выглядишь. Хотя кожа у тебя получше. Как твои? Как Реви, что у нее с Окадзимой? Детей нет?

— Перебрались на Мальдивы. Аквапарк у них, морские перевозки. Видимся теперь нечасто.

— А ты не переехала?

— А зачем? Я живу на берегу и каждый день могу погружаться в прозрачные воды южных морей. Голову прочищает превосходно. Да и кожа на лице — после ожога хуже уже не будет.

— Но сейчас ты все-таки выглядишь озабоченной. Очередной кризис на… На работе?

— Ага. Помнишь Пенсаколу?

— Толковая девочка.

— Она все-таки послала нас к херам.

— Вас… «Отель»?

— Если бы. Человечество. Она ушла в море.

— Но у нее нет нанопыли, чтобы создать себе корабль. Будет красть? И потом, диких Туманников скоро не останется совсем.

— Нет. Она хочет создать Глубинных. Точно по манге. Собирать ядра потопленных туманников. Дважды утонувших, так сказать. Обиженных людьми.

— Но ваши же вроде бы нормально к туманникам?

— Нормально — это нормально. Не плохо. Но и не сильно лучше, чем к своим. Ай, ладно, расскажу. Один хрен, за то, что упустила Пенсаколу, мне уже от своих vyshak lomitsa… Короче, она поехала к своему парню.

— У нее парень? Завелся? Она же ненавидела людей!

— Только представь, через что ей пришлось перешагнуть. Ну и вот. Поехала к нему куда-то в глубинку. А тамошние крутые положили на нее глаз. Ну, они же не знали, что русалка. Да в этом и смысл программы адаптации. Чтобы совсем как люди. И местные якудза парня сперва сильно побили, а потом просто прирезали в темном углу. Типа, не по чину тебе настолько красивая девка.

— В этой гребаной жизни две женщины хоть раз могут поговорить не о мужиках?

— Ничего. Будет еще тебе квантовая физика во все поля. В итоге, от поселка осталось четыре дома. И ни единой живой души. Кто сбежал, кто… Кто не сбежал, в общем. Подробностей не будет.

— И не надо. Нанопыль, она, положим, сумеет синтезировать. Она все-таки мой лучший ученик. После Майи. Но все же.

— Была.

— Не была, а есть. Я не откажусь от нее. Узы «учитель-ученик» святы в трех перерождениях. Предупреждаю, что если придет ко мне, выковыривать будете со всей армией ООН.

— Она тоже пообещала не вредить людям, пока мы с тобой живы. Но прибавила, что срок жизни человеческой недолог.

— Здорово же она расстроится, когда узнает! Так ты здесь, потому что рассчитываешь пролезть в очередь на операцию?

— Кто? Я? По вашему счету, якудза с южного моря? Ладно там до посольства — туда я добралась под видом помощи артистам. В твой список, наверное, пролезть посложнее. Думаю, там от важняков уже не протолкнуться.

— Ошибаешься. Не протолкнуться будет лет через десять, когда все убедятся что с первой волной — то бишь, с нами — все в порядке. И физически, и психически. Так что я легко впишу тебя даже перед собой. Назову объектом-добровольцем, первый-то кандидат у нас мужчина. А мужчина и женщина имеют некоторые несомненные различия в анатомии…

— В анатомии человека…

Доктор водил указкой по набору плакатов, старательно выговаривая термины. Когда его приглашали читать лекцию, то предупредили: «Память у ваших слушательниц абсолютная. В смысле, назовете что-то неправильно — так навсегда и запомнят.»

— … Принятое обозначение: «глютеус максимус»…

Так что доктор старательно пояснял, что в человеке чем занимается. И чего боится. И какие наибольшие нагрузки выдерживает. Знания — штука обоюдоострая. Рассказав, как человека сберечь, тем самым сообщаешь, как его сгубить. Доктор не сомневался, что посол Ермолов уже вовсю козыряет этой откровенностью, выменивая у русалок очередные рыболовные квоты — или пару подлодок в отряд связи. Восстановление оптоволокна между континентами неожиданно вышло в чемпионы по прибыли.

Слушали доктора две чертовы дюжины русалок. Разместились все на превосходном гавайском пляже — белом, как с картинки. Ветер сегодня дул с севера, и от него заслонял громадный остров Гонолулу. Слушательницы сидели вразнобой: кто по-японски, на коленях. Кто на куске плавника. Кто на срубленном давным-давно пальмовом стволе. Кто попросту на песке.

В синей-синей, неземной красоты, бухте качались на почти незаметной зыби двадцать шесть кораблей. До закрытой бухты Перл-Харбора дыхание бушующего у самых Курил шторма доходило едва-едва. Только сверхчуткие приборы кораблей Тумана и могли его услышать. Двадцать шесть новеньких русалок пока что не привыкли удаляться от собственных бортов. Для них это было, как для человека отправить на охоту руку — и терпеливо ждать возвращения с добычей. Ну, или с участковым и оргвыводами: смотря чего хапнет рука, почуяв свободу от мозгов.

Так что доктор читал вводный курс анатомии прямо на мелком песке. Плакаты и гладко составленный текст ему нашли в сети — не то в человеческом сегменте, не то в безразмерной памяти Тумана. Большие листы доктор вешал просто на вбитые в песок трубы, а указывал взаправдашним китовым усом. Ради лекции врач и выглядел по полной форме, в белом халате, шапочке с красным крестом, и уж кофр по такому случаю позабыть не мог. Корнет немного посмеялся, но потом задумался и сказал: «Пожалуй, док, так и надо. Ты же теперь символ.»

Символ вошел во вкус плакату к пятому. На четкий голос подтянулись даже кое-какие зрители. Пять-шесть местных пацанов пятидесяти оттенков загара. Трое хмурых моряков — судя по робам, с кабелеукладчика, зашедшего несколько дней назад пополнить кладовые. От жары моряки сбросили верх комбинезона, завязав рукава вокруг пояса.

Под конец даже забрели морпехи посольской охраны — четверка в увольнении. Развлечениями остров не богат, и потому анатомию слушали все с искренним интересом. Никто не перебивал, не ржал в определенных местах.

Впрочем, дисциплина обеспечивалась все той же Резервной эскадрой. Двадцать шесть новеньких кораблей стояли носами к длиннющей причальной стенке, как шпроты в банке. А вторым рядом разместился откровенный заградотряд: «Ашигара», «Кагура», «Хиэй». Еще чуть поодаль, неподвижно на голубом стекле — «Начи», «Миоко». Если бы доктор знал, что эскадра стоит в боевом порядке — контактные бойцы в первой линии, стрелки во второй — то встревожился бы.

Русалки с Резервной разместились вокруг новеньких, по углам квадрата. Доктор уже видел всех при визите к Сухову, да и не до разглядывания ему было сейчас. Мальчишки таращились в осторожном восхищении. Моряки с кабелеукладчика только что пальцами не тыкали. Морпехи, более-менее привыкшие, любовались ненавязчиво, обмениваясь короткими оценками:

— У второй справа глазища…

— Ноги тоже.

— Тут у всех… Ноги.

— Только у тебя грабли. Гха! Гха..

— Тихо ты, е*арь-перехватчик. Понравилось мордой в кактус?

Рыжий Сухов сидел возле Миоко, на аллюминиевой бочке из-под пива, заброшенной сюда в незапамятные времена. Среди морпехов он сразу отследил громадного дагестанца и потрогал уже почти сошедшие с лица синяки.

— … На первый раз достаточно. Пожалуйста, если у вас есть вопросы, вы можете задать их в тактической сети. По адресу «Dok_kofr».

— А чего там спрашивать! — Поднялась одна из новеньких. «Хелен,» — шепнула Миоко рыжему. Русалка же продолжила:

— Ну что эти люди! Мы же насколько круче! Объективно!

«Вон она, третья справа,» — снова шепнула белокурая Миоко. Сухов нашел корабль взглядом. Поднялся тоже — тогда врач, набравший воздуха для ответа, замолчал в ожидании. Неприятно улыбнувшись, Сухов повернулся к морпехам.

— Эй, лев ислама!

— Чего тебе, гяур?

— Ты тут кинулся бить мне морду за женщину, значит, она тебе нужна?

— Любому настоящему мужчине нужна.

— Вот смотри! — Сухов показал на стоящую в рост Хелену. — Нравится?

Доктор ошалело вертел головой слева направо: русоволосая девушка в белой морской форменке; туфельки чуть утопли в песке. Напротив, шагах в двадцати, черно-зеленая камуфляжная горилла, оживший кусок заросших джунглями гор. Горилла откашлялась, вошла на пляж осторожным плавным шагом опытного борца, и по мере приближения превратилась в здоровенного мужчину с резким восточным профилем. Морпех посмотрел на девушку, и сказал:

— Девушка, вы очень красивы! Вы мне очень сильно нравитесь! Не хотите погулять на берегу?

Хелена посмотрела на Сухова с удивлением. Тот по причалу подошел к носу легкого крейсера «Хелена», уже полностью восстановленного после захвата.

— Смотри. Если он коснется рукой твоей скулы… Например, здесь! — Сухов постучал по металлу под якорным клюзом. — Раньше, чем аватара добежит, примешь его на борт?

Хелена задумалась. Доктор говорил про атлетические достижения. Что, собственно, и вызвало у нее резкий смех. Для людей рекорд — стометровка за десять секунд. На стадионе, без одежды. А этот… Говорящий валун… В ботинках, штанах, талия стянута кожаным поясом. На поясе «кынджаль» — так называется эта штуковина в тактической сети… Весит она с килограмм, да и в ногах будет путаться, снижая и без того смешную скорость бега. Впрочем, сбрую и куртку человек наверняка скинет, не полный же он дурак. Футболка… Где же подвох? От нее до борта четыре прыжка. От него шагов сорок. Это даже не смешно!

— Да я спиной вперед обгоню этот мешок протоплазмы!

— Спиной вперед? — совсем нехорошо прищурился Сухов. — Нет уж, девочка, беги как надо, а то скажешь потом, что мы жулики… Слово сдержишь?

Русалка кивнула молча.

— Ты, лев ислама, готов?

Только тут доктор начал догадываться, но сделать уже ничего не успел. Сухов отмахнул старт! Аватара с презрительной миной сделала пару ленивых шажков. Чего там спешить, вот подбежит двуногий тюлень шагов на двадцать, тут и…

Чего?!

Отрубленная кисть морпеха вбилась в борт с такой силой, что броня загудела!

— Издеваешься, руске Ванья? — Морпех тянул вшитый жгут левого рукава. — Детский задача ставиль! Думаешь, чурка некультурный сказки народов мира не читаль? Не зналь, откуда на флаг Улада отрубленный кисть нарисован?

Первым опомнился доктор. Рукав разрезать, жгут костюма нахрен. Вот нормальный жгут. Нейроблокатор, один слой. Загуститель. Загуститель. Загуститель, сука! Да что ж оно прет, как из трубы? Жгут не обжат?

— Леду бы… — не глядя по сторонам, простонал доктор. И почти сразу прямо ему в руки посыпались снежинки, а затем и приличные градины. Врач сгреб их в комок, придвигая к линии среза. Снежинки зашипели в горячем, красном. Кашей потекли сквозь пальцы доктора на безукоризенно-белый песок. Мелкие сосудики сжались. Теперь и жгут встал, как надо. Загуститель. Гель. Скорлупа.

Доктор повернул голову, уперся взглядом в кремовый камзольчик Ашигары:

— Кисть его можно достать?

Кагура нырнула прежде, чем доктор закончил фразу. Пока врач вынимал кювету из пригодившегося кофра, пока паковал выловленный Кагурой обрубок, пока заполнял водо-ледяной смесью — считать охлаждение времени не было, оставалось надеяться, что по жаре ткани сильно не застынут, и ледяные кристаллики не попортят их изнутри — все молчали.

Моряки с кабелеукладчика встали тесной тройкой, в полном ошеломлении переводя глаза то на остолбеневшую Хелену — то на стремительно бледнеющего дагестанца. Из группы морпехов кто-то сказал:

— Абдул-Мамед, ты Дебил-Мамед! Из-за наносисек руки лишился?

Хелена покраснела до корней волос: они настолько низко ее ценят? И тут же спохватилась: ведь она совсем не хочет им понравиться!

Однорукий ответил совершенно без акцента:

— Командир, а для чего нам быть самыми лучшими воинами? Да чтобы у нас были женщины! Если бы я жил при Искандере, я бы завоевал ее мечом. А теперь я буду сильнее всех, чтобы она меня выбрала, так! Я выбрал — я заплачу!

— Как я теперь это в рапорте подам?

— Э! — тихонько засмеялся морпех. — Нищастная случай на производства, первый раз, что ли? Главное, чтобы посол причину не узнал.

С откоса спустился высокий седой мужчина в отглаженном костюме-тройке, в начищенных туфлях. Несмотря на жару, под мышками светло-голубого пиджака не было пятен. И лицо человек не утирал. Морпехи приветствовали его стойкой «смирно», и кто-то из них — доктор опять не разглядел — гаркнул командным тоном:

— Смирись, Кавказ — идет Ермолов!

Все русалки — и Сухова, и новенькие — живо сделали поиск по фразе. Кагура даже головой повертела, сказав тихонько:

— А ведь кавказцев русские завоевали, а не наоборот.

— Начитанный какой, — посол понял все без доклада. — Доктор, вот вам и случай новое оборудование проверить. Перед аугментацией Зацаренного. Чего встали? Бегом на хирургию!

Развернулся, прошел обратно мимо строя морской пехоты. Дружески похлопал крепышей в широченные грудные клетки:

— Как же мне, Д'Артаньяну, тяжело с вами…

И ушел.

Морпехи подхватили товарища, понесли следом, к дорожке наверх. Туда же, в госпиталь, поспешил и доктор.

— Вот, — показал Сухов на уходящих. — Люди.

Подошел к плакатику, по которому доктор только что разъяснял русалкам анатомию человека. Постучал прутиком:

— А это так… Тигр в разрезе. Грудинка, корейка, филей.

И резким движением, самой Ашигаре впору, крутанул прутик; тот не замедлил сломаться.

Русалки, дисциплинированно сидящие перед плакатиком, молча переглянулись. Потом тоже посмотрели вслед человеку с кофром, тяжело шагающему по дорожке среди зарослей.

Заросли расступились перед уже знакомыми решетчатыми воротцами госпиталя. Разместив дагестанца в подготовительном блоке, а отрубленную кисть в термолотке, доктор приказал готовить первую операционную.

— И вызовите Айболита… Шайтана, в общем, — позабыв о смущении, решительно велел доктор. — Где бы ни находился. Скажите, что я за профессором Акаги, пусть сразу приходит в ее палату.

В просторной двухкомнатной палате у профессора Рицко Акаги собралось человек десять. Пара японцев из НЕРВа, протащенный ими по знакомству коррепондент «Асахи Симбун». Невесть как пролезший колумнист «Финансовых новостей». Русалка Корнета, как лучший из доступных переводчиков. Сам Корнет, причем не по знакомству, а приглашенный великой Рицко. Когда вошел доктор, журналисты как раз интересовались:

— Профессор, в сети пишут, вы раскрыли секрет волновой защиты Туманников? Это правда?

— Не я, а Майя Ибуки. Не раскрыла, а выдвинула гипотезу. Возможно, вот этот молодой человек и поможет нам ее проверить.

— А в чем суть? — оживился Корнет.

— Суть простая. Энергию, прилагаемую к защите, можно поглотить, рассеять, отразить, перенаправить. Но все подобные виды защиты уязвимы к перегрузке. Рано или поздно достигается такая величина энергии, которой защита противостоять не может. Но ведь входящую энергию можно еще инвертировать. Пример: активная звукозащита. Излучается звук той же силы, но в противофазе исходному. Совпадение фаз полностью глушит исходный звук.

— Но ведь снаряд не звук!

— Квантовая механика учит нас, что частица и волна суть одно. Протон состоит из набора кварков. Так что, чисто теоретически, если каждому кварку сопоставить антикварк — ну, как электрону позитрон…

— Так это фотонная ракета получится!

— Мы сколько в разных журналах читали!

— И куда потом энергию аннигиляции? — спросил Корнет.

— В тот самый межпространственный карман, откуда к нужным точкам антикварки подсовывали, — то ли в шутку, то ли нет, ответила Рицко.

— В ефремовский Тамас, — кивнул Корнет. — Профессор, а параллельные вселенные от подобного обхождения не… Не того?

— Вполне вероятно сползание затронутых параллельных вселенных в одну общую, — ответила Рицко без особого изумления: видимо, думала уже над этим. — По тому простому принципу, что любая система стремится свести потенциальную энергию к минимуму. Камень стремится скатиться в яму. Сложные многодетальные механизмы — упроститься до уровня, когда уже нечего выбрасывать. Хорошо писал Саймон Грин, книга «Элегантная вселенная», кому интересно… Думаю, точно так же и все наши Вселенные сойдутся.

Профессор несколько смущенно улыбнулась:

— Я тут на досуге набросала списочек. Ничего серьезного мне делать не позволяют.

— И не позволю! — сказал вошедший Айболит, — Так. Доктор, вы уже здесь? Отлично. Установка будет готова минут через пять. Простите, Акаги-сан, но нагружать мозг я вам пока не позволяю.

— Даже планшет отобрали. Так что я прихватила почитать…

Акаги вытащила из-под матраса — как школьница дневник, честное слово! — потертую картонную папку.

— Совмещение Вселенных уже происходило в год Войны Ангелов. Мы назвали событие «Операция Элизиум». Я участвовала в нем. И даже, наверное, где-то пострадала. Хотя это как посмотреть.

Рицко поморгала.

— В итоге НЕРВ засекретил все напрочь. Мы поняли в «Элизиуме» даже меньше, чем во Втором Ударе. А потом все понемногу забылось. Темные дела давней войны. Этих данных, — Акаги помахала папкой, как веером, — Нет даже в сети. Кстати, кристаллокопирование запрещаю.

— То есть, на флешки не записывать?

Акаги улыбнулась:

— Шутка Синдзи. Весьма специфическая, судя по полному отсутствию ваших улыбок. А кроме шуток — все, как и сегодня. Из множества сходных Вселенных путем суперпозиции выкристаллизовался некоторый непротиворечивый канон. Деталь оттуда, персона отсюда… То же самое будет и с Туманом, как мне кажется. Есть базовый ствол событий, мы условно назвали его «Сказка». От нее как-то боком отпочковалась линия «Трамонтана-Строптивая-Перекресток». Полностью перпендикулярно — две ветки сразу. «Ныряльщик Нагато» и «Уровни глубины». Вообще в сторону — «Над седой равниной моря», «Серебро и сталь». И в конце всего этого, целый веер кантаек. В искусстве такое называется межавторским сборником по заранее выбранной Вселенной.

— А в реальности?

— В реальности, — Рицко вздохнула, — облака следуют за драконом, а тигр — за ветром. Все-таки люди разные. Жаль.

— А почему жаль?

Акаги охотно пояснила:

— В нашем языке местоимение «я» появилось примерно в конце девятнадцатого века. И нормы языка его толком пока не учитывают. Ты всегда представитель некой группы. Мы, школьники второго класса. Мы, студенты пятого курса. Мы, школьный совет. Мы, управление школы. Мы, жители дома номер три. Неважно, что там один житель. Понимаете? Когда я училась в Европе, стажировалась в ЦЕРНЕ, для меня эта индивидуальность была как удар. Я привыкла, что каждый человек — срез пучка судеб. Жгут из прошлого в будущее. Но ты — именно ты! — должен вести себя так, чтобы твоя группа противостояла враждебному внешнему миру наилучшим образом. Вот поэтому мне иногда жаль. Красивая статуя только на то и годится, чтобы ей со всех сторон любовались. А из простеньких кирпичей можно дом построить.

— Профессор, — взвился Корнет. — Со всем почтением! Из кирпичей можно только стенки сложить. А система отопления или там электроснабжения уже требует большого набора деталей сложной формы, которые просто так не прижмешь друг к другу.

— Удивительно мне, — ласково улыбнулась Акаги, — что разработчик с легендарного русского «Вымпела» не знает о стыковочных узлах, унификации крепежа, посадочных местах да предельных допусках. Оттого, видать, и бьются у вас ракеты о небесный свод.

Корнет похлопал губами. Доктор усмехнулся:

— Что, брат, уела тебя блондинка?

— Эта блондинка восемнадцать ангелов уела, — опомнился Корнет. — В споре с Акаги-химе мне проиграть не стыдно.

Рицко переложила бумаги:

— Я продолжу. Все можно прекрасно, без малейшего зазора, сложить в единую Вселенную. Как гребни, сходящиеся к единой вершине.

— Вы не боитесь смешения множества миров?

— И следующей из этого каши?

— И путаницы подстилающих слоев?

— Я — Рицко Акаги. Вот, молодой человек только что сказал: Акаги-химе, съевшая полторы дюжины Ангелов. Я не боюсь усложнения мира, и не буду сводить его к жалкой определенности очередной Нобелевки. Пусть расцветают сто цветов!

Рицко снова улыбнулась:

— Назвать букет, к примеру, «Мир Луны». Гай-коку-дзины называют же японский язык «мунспиком». И вот пожалуйста, всем хватит места: в небесах неврои, в глубинах Глубинные, над водой Туман, на Луне Ангелы.

— А в жопе островок и мы на островке, — пробурчал не сдавшийся Корнет. — Мы — голодные. Мы — нищие. С «Арпеджио» в башке и рейлганом в руке…

— Простите, профессор, вынужден прервать, — прокашлялся Айболит, поглядев на часы. — У нас травматическая ампутация. Кисть. Предлагаю запустить на новом оборудовании.

— Исполняете вы?

— Да, за хирурга встану сам. Вы будете руководить бригадой. Срез чистый, срок меньше часа, платиновое время. Так что от самого процесса неприятностей не жду. А вот с новой установкой только вы и справитесь. Молодого человека возьмем ассистентом, ему полезно. И нас, кхм-кхм, ветеранов, будет кому поддержать на ногах. Так что, Корнет, добеседуете потом. Под вашим любимым крылом истребителя.

Под крылом истребителя слабый ветерок да запах старой резины. Под крылом истребителя потрескавшийся бетон временной полосы, положенной саперами уже в последние недели войны Тумана. К тому времени от авиакрыла осталось три машины. Было полсотни. Когда крыло разом выруливало на старт, кипящий воздух иссушал кустарник на километр за желтыми шевронами разметки. По мере поднятия океана самолеты переезжали все выше. С затопленной полосы перелезли на хорошую дорогу шестьдесят два. Потом саперы расчистили террасу несколько вбок от дороги, и остатки авиакрыла обосновались там.

А потом пришел Туман и все, что еще летало, загнал окончательно в море. Тройка машин потому и уцелела, что не поднималась на боевые: не хватало какой-то специальной смазки. Доктор мог бы спросить у Корнета, тот же назывался авиационным инженером. Но для этого пришлось бы просыпаться, вставать с раскатанного на бетоне спальника… А вставать не хотелось. После восемнадцати часов операции по сшивке нервов — всего два ствола, срединный и локтевой, да пока соединишь каждый! — пришлось откачивать еще и переутомившуюся Рицко. Сутки промелькнули, как одно мгновение. И почему доктор отрубился сразу за решетчатыми воротцами госпиталя, он сам не понял.

До истребителя его донесли смущенные морпехи, ожидающие результата операции. Где живет новый врач, они пока не знали, спросить же спящего не могли. Зато где живет самая симпатичная русалка базы, все мужчины выучили давно и навек.

Девушка Корнета без удивления определила гостя на спальник под крылом: ночи теплые, подстилка толстая (сама проверяла), от дневного солнечного жара прикроет самолет. Пришедший под вечер Корнет спросил только, не просыпался ли доктор. Узнав, что пока нет, посидел рядом. Послушал дыхание (ровное), потрогал голову (лоб не горячий), и решил, что бояться можно начать и позже.

Так что доктор спал, и снилось ему не серое аллюминиевое крыло «Игла», а синее крыло «Санта Круз». Снилось доктору, что сам он опытный воздушный волк, и живет на военной базе. Вот он берет летную книжку воздушного стрелка, вписывает в нее сбитый истребитель, закрывает синюю обложку с золотым тиснением «Фана дель Морал», подает кому-то напротив…

Тут доктор все-таки проснулся. Ветер гнал облака: с норда подобрался шторм, и синеву пятнали цепочки белых барашков. При взгляде снизу вверх казалось, что крыло несется в небе. И вокруг одно только небо, да двенадцать тысяч километров моря, да где-то поджидают Великие Водопады…

Доктор потянулся, перекатился на бок, и заставил себя подняться.

А здорово японцы умеют рисовать небо и море! Впрочем, у них ведь, кроме необозримого неба и неизмеримого моря, ничего толком и нет. Что уж там степь-тайга — лесов путевых не осталось. Особенно после поднятия уровня океана…

Где-то, помнится, читано было, что и многолетняя служба клерком в банке не препятствие сделаться потом пилотом. «Да только кто же этим придуркам вместо меня руки пришивать будет?» — подумал доктор, наконец-то проснушись окончательно.

— Привет, — сидящий на колесе шасси Корнет протянул Доктору чашку горячего кофе. Из все того же термоса с набитой под трафарет аквилой.

— Спасибо, — доктор принял чашку, сел на такое же колесо второй опоры шасси, выпил и спросил:

— Ты меня сюда доволок?

— Не, братья по разуму. Морпехи. Стыдно им теперь, дебилам.

— А что русалка? Согласилась на такого корабельного человека?

Корнет пожал плечами:

— Не спрашивал. Занят был по работе.

— Гипотезу Акаги проверял?

— Почти, — Корнет снова задел ботинками пустой зеленый ящик, служивший столом.

— А вообще ты тут зачем? Мне Такао («Да, я крут!» — подумал доктор грустно. — «За четыре дня даже комплимент ей не сделал…») рассказывала про техническое сотрудничество — это ты и есть?

— Я ракетчик с «Вымпела». У нас на заводе тоже однажды зазвонил телефон без диска, но с гербом. Такой, знаешь, герб под старый стиль. Земной шар в золотистых колосьях, только вместо серпа и молота наши по-приколу двуглавую аквилу набили. Что как бы символизирует, — Корнет постучал пальцами по термосу с трафаретной надпечаткой «WH40K».

— Да, — сказал доктор, — Еще бы.

— У нас много таких телефонов, — продолжил Корнет. — А на демонстрацию мы всегда медведей берем в зоопарке, клюкву с грузовика раздаем ведрами, а наш оркестр балалаечников, между прочим, лучший по Северному Флоту. Мой начальник все шутит, что уж его-то в аду серпом и молотом есть не заставят. На худой конец, курицу эту гербовую хоть сварить можно…

Доктор поулыбался. Корнет обернулся на топот, принял из рук подбежавшей девушки белый кулек. Развернул:

— О, нормальные бутерброды. Колбаса на сыре.

— А батон?

— Буржуазное излишество. Серьезно. — Корнет подмигнул девушке. — Ты вот хоть раз учил русалку готовить?

Врач пожал плечами:

— В рубке у Такао линия доставки. Все уже разогретое приезжает.

— Так ты и в рубке был… Вот как. А подушку ее видел?

— Видел, только издали.

— Интересно, кто же там нарисован.

— По фильму…

— Фильм фильмом, а ведь раздолбали ее в хлам, ядро потом подбирали и восстанавливали. Вот и подушку она восстановила. А рисунок на ней — никто не знает. Хотя многим интересно.

— Я посчитал невежливым лезть ей в душу.

Корнет внимательно посмотрел на собеседника, и счел за лучшее вернуться к прежней теме:

— И вот наше начальство как узнало, что с Туманом наконец-то мир-дружба-жвачка… Да как обрадовалось, что больше никто датчик ориентации в ракету вверх ногами не вопрет: все начнут роботы делать… А им, начальникам, только и останется: экономию на нашей зарплате подсчитывать, да премии самим себе выписывать за нановнедрение — так меня и наладили на разработку этих самых роботов. За секретами наноматериала там… Ну, я мог бы кратенько развернуть доклад часа на три. Но воздержусь.

— Ага, — сказал доктор, — тогда объяснишь? Помнишь, Акаги говорила: квантовая механика. Ну и читал я, квантовый канал связи прослушать нельзя. А в чем отличие от обычного? Я в электронике не силен.

— Ну, если не силен, то попросту. Вот представь, что ты спишь.

— Ну.

— И твоя девушка лезет рукой проверить, стоит ли у тебя член.

— Так он же встанет! А… — фыркнул доктор. — Теперь понятно. Объясни мне тогда вот что. Вот везде пишут, что туманников подчинял ворм-вирус. Но у них же канал квантовой связи, нет?

— Ну так.

— А чтобы хакнуть квантовый компьютер надо иметь тоже квантовый компьтер, а его же у людей не было?

— Доктор. Привожу аналогию. Еще раз специально повторяю, для прожженных гуманитариев. Аналогию. Не ищи прямые параллели.

— Понял. Говори уже.

— Знаешь анекдот про взлом банкомата? Старый.

— Смешной хоть?

— По мне — да.

— Тогда пофигу, что старый, рассказывай.

— Рассказывай — вмешалась девушка. — Я-то не знаю.

— Ну, молодой хакер спрашивает старого: «Как взломать банкомат с ноутбука?»

— Банкомат — это коробка с деньгами?

— Ну да, в третьей серии «Сказки» ее Конго срезала силовым полем. Виктор отказался не свои деньги брать. Ну, а хакеры не отказываются. Вот и старший отвечает младшему: «Берешь ноутбук, трос, газовую горелку, кувалду. Трос цепляешь к банкомату и к машине. Машиной вырываешь банкомат из стены. Автогеном вырезаешь короб с деньгами.»

— А ноутбук тут зачем, — удивилась девушка. — Им же ничего не делали?

— А какой же ты хакер без ноутбука? — засмеялся удавшейся шутке рассказчик.

Русалка озадаченно покрутила головой.

— Ты хочешь сказать, — ухмыльнулся доктор. — Что взломали вообще в обход квантового канала?

— Свечку не держал, — тоже поднял уголки губ Корнет. — Может, взломали как раз квантовый канал. Но не компьютером, а как тот банкомат, в обход. Чтобы заглушить радиосвязь, можно с хирургической точностью поставить помехи на определенной частоте. А можно грубо и надежно рвануть ядерную бомбу, что прекратит вообще всю связь. Вместе со связистами. Еще раз напоминаю, я привожу аналогию. И моя фамилия ни разу не Капица и не Ландау. Так что аналогия отражает мое понимание процесса, а не как он реально протекал. Там вообще могли, не ломая канал, использовать его по назначению. Как в рассказе: «Белая трость калибра 7,62», поинтересуйся.

— Ну вот, — русалка, услышав что-то, бросилась к домику Корнета — бывшей дежурке выпускающих механиков, переделанной под жилье.

— Снова телефон, — сообщила русалка по возвращении. — Доктора все-таки ждут в госпитале.

— Да, сколько я спал-то? Часа три?

Человек и не-человек засмеялись полностью синхронно и одинаково:

— И еще три!

— И еще три… Раза по дважды три!

— Вы чего? И Айболит меня не искал?

— Только что. Эй, не подрывайся так! Он сказал, никакой спешки. Доешь нормально, кофе допей.

— Да оно всегда так, — проворчал доктор, позволивший усадить себя обратно под крыло. — То все тихо-тихо, а потом р-раз: «Хьюстон? У вас проблема!»

— Так проблема-то в чем? — спросил Юрий Зацаренный. Русалка-переводчица донесла его слова до профессора Акаги, после чего возвратила ответ:

— В строении мозга. Пример. У вас есть не только пять пальцев на каждой руке, но и соответствующий центр в мозгу, который отвечает за двигательную активность. За обработку информации от глазных нервов. От ушных. И так далее. Понятно?

Старик выразил согласие прикрытием век.

— А у русалок есть такой орган: боковая линия. Воспринимает давление воды. Для кораблей, как и для рыб, необходимейшая вещь. И у русалок есть в мозгу центр давления, дешифрующий сигналы от этой линии, и представляющий их каким-то способом. Цветом. Ощущением давления на кожу. Зудом. Шумом в ушах, наконец. Мы не можем это ни знать, ни представить. У человека подобного центра просто физически нет. Поэтому прямая проекция нашего сознания на их физический носитель невозможна. Мы немного сталкивались с похожими вопросами при анализе ядра Ангелов. Потому-то меня и пригласили.

— А я думал, тоже лечиться.

Рицко сильно потерла виски:

— Одно другому не мешает…

— Да уж… — дед Юрий вздохнул:

— Если кто использовал мозг на все сто процентов, так это вы.

Акаги фыркнула:

— Журналистская утка. В начале прошлого века еще можно было верить, что человек использует какую-то часть мозга. Пять процентов или там двадцать, в разных газетах писали по-разному.

— А на самом деле?

— На самом деле… Когда человек в покое, мозг потребляет девять процентов всей энергии обмена веществ.

— А как посчитали? По калориям?

— Измерили тепловое излучение. И оказалось, что при выполнении привычной работы, по стереотипу, потребление мозга уже тринадцать процентов. А когда надо задумываться, то мозг, весящий всего два процента от общей массы тела, выжигает ровно четверть всей энергии.

— Оно и видно, — снова вздохнул старик, — Вы, профессор, можете за удочку спрятаться. Все в глазищи ушло.

Рицко улыбнулась:

— Спасибо за комплимент… Кстати, о глазах. Модель вы не выбрали?

Юрий отодвинул альбомы с мужскими фигурами.

— Возраст, наверное, ближе к моему, чем к вашему.

— Не хотите вернуть молодость?

— Достаточно исключить дряхлость. Далеко же меня завела любовь к мультикам, в которых миленькие девочки пьют чай с тортиками. Вот и отпуск удался: море, солнце, а уж девчонок в бикини вокруг… И продлится это до самой смерти. Мечта же! «Остановись, мгновенье»…

Старик помолчал и прибавил уныло:

— Только, зараза, радости нет. Вот же люди! Минуты счастья длить желаем бесконечно, а книгу хорошую требуем от автора всенепременно дописать. Профессор, а можете вы строго научно разъяснить, отчего никто не любит незаконченные книги?

— Извольте. Для каждой мысли в мозгу возникает очаг возбуждения. Грубо говоря, наши мысли о некоем предмете — книге, событии, человеке — находятся физически во вполне определимой области мозга. Мысли — всего лишь импульсы по нейронам. Но сами нейроны требуют кровоснабжения, отвода лимфы. Как оперативная память компьютера нуждается в электричестве и отведении лишнего тепла. Если очаг возбуждения долго не закрывается, мозгу становится накладно его поддерживать. Чисто физически.

— Поэтому так сложно долго помнить неиспользуемые знания?

— Именно. Снабжение переводится на остаточный принцип. И мы негодуем: когда уже автор допишет, наконец! Чтобы закрыть гештальт, как говорят психологи. Или медитацию, как говорят эзотерики.

— Это ж симметриады у Лема в «Солярисе»! — догадался дед Юрий, — По миновании надобности сносятся. А тут и снести нельзя, и толку с нее. Мертвый капитал, разве ж можно такое допустить?

— Верно.

— Но, если книгой считать человека… Или судьбу человека… Быть вечно недопетой песней? Быть вечно недописанной книгой?

— Мне кажется, это неудачный пример. Книга или песня несут сообщение от автора к читателю или там слушателю. А жизнь просто есть. Вне рамок.

— Тогда что такое жизнь?

Рицко пожала плечами.

— Кошмар, мешающий людям спать.

— Ну, профессор!

— Хорошо. Вот вам строго научное определение: «частный случай в ряду процессов химической самоорганизации в неравновесных условиях, происходящих на основе автокатализа». Что-нибудь поняли?

— Что для жизни сами живые существа не обязательны. Химические реакции могут и без них происходить.

— Я и забыла, что вы разведчик из страшного русского ка-гэ-бэ.

— Ох, девонька, я ж еще и пионером был. Обычным таким пионером в самой читающей стране, мать ее в библиотеку… Вот, помню, в детстве читал фантастику. Гуревич, или Савченко. Сам забыл уже. Чтобы человек постоянно молодой, молодой, потом, как срок пришел — хлоп. И все. Без мучений, не нагружая родственников.

— Если смерти, то мгновенной?

— Откуда вы-то знаете?

— От Синдзи, разумеется.

Акаги снова потерла виски.

— Так устала, что и помощь кошки пригодится… Если хотите узнать что-либо еще, встретимся завтра в это же время…

— Время, сэр.

— Джеймс. Доклад!

— В течении трех суток Туманники без опознавательных знаков нанесли удары по всему побережью. Обстреляли Гротон, Лос-Анджелес, берег Калифорнии вплоть до Мексики. На севере военные базы Сиэтл, Ном и Сан-Франциско. Мористее находились эскадры Государства Тумана, наши наблюдатели докладывали, что вроде они как загоняют диких туманников на наши береговые батареи.

— Что произошло потом?

— Сэр. Наш флот выслал Особые Эскадры за дикими, как мы полагали, туманниками. Из тридцати двух наших вымпелов в базы вернулось шесть. Остальные либо потоплены, либо, что вероятнее, захвачены Государством Тумана.

— Так мы можем… А, дерьмо! Ведь мы не признали Государство Тумана! Этот придурок перед выборами пообещал, что вернет Америке Гавайи. А сейчас не довоенное время, предвыборные обещания приходится держать.

— Да, сэр. Юридически все безупречно, мы в состоянии войны с любыми кораблями Тумана, которые не принадлежат какому-либо государству людей. Осмелюсь заметить, что как только мы признаем Государство Тумана, мы получим от него требование освободить всех захваченных туманников. Отклонение требования автоматически обвиняет нас в работорговле, принятие требования лишает нас и тех туманников, что пока в нашем распоряжении. Но до сих пор «серые» себя не проявляли.

— Они просто готовили эту большую операцию. Чтобы вытащить в море наши Особые Эскадры все разом. И применили по ним этот свой антивирус, или какое там еще вундерваффе.

— Сэр, вы как будто видели своими глазами. Антивирус, именно. Спасатели подобрали выжившего. Капитана тяжелого крейсера «Квинси», Фернандо Вальдеса. С его слов, это была ловушка, куда их эскадра влетела на полном ходу. Сэр, я не очень-то понимаю, как можно спрятать засаду в море, когда с каждой стороны гравилокаторы, всякие там системы обнаружения.

— А я понимаю. У нас нет мира с Туманом, и наши спутники Туман сбивает. Русские же заключили мир, основали посольство на Гавайях. Как там пел шансонье? «В Перл-Харборе нашем сидят комиссары. И наших русалок ведут в кабинет…» И вот, у одной стороны есть спутник, видящий все поле боя сразу. А у второй стороны видимость чуть-чуть перед собой и по сторонам. Заходишь ты в темную комнату, нащупываешь выключатель. И тут самурай тебя по пальцам катаной. Все просто. Только доказать это мы никак не можем.

— Сэр, но ведь Туман может и официально заключить союз с русскими. Меня, признаться, удивляет, что это до сих пор не сделано.

— Причина та же, Джеймс. Время не довоенное, цена любого политического шага высока, последствия ошибок наглядны и болезненны. Они посольство лишь через три года открыли, а тот же госпиталь укомплектовали только недавно. Договориться с нелюдями означает сразу испортить отношения с большинством конфессий. И опять же, после войны нам в самом деле приходится учитывать мнение людей. А те спорят долго! Вернитесь к Вальдесу.

— Да, сэр. На эскадре Хиэй был русский советник. Рыжий, в штатском, широкое лицо, шкиперская бородка. Лицо в синяках, кстати. Но ходил по кораблю свободно. Оказывал медпомощь второму пленному, капитану Хемптону Сандерсу, командиру «Астории». Говорил с Хиэй по-русски. Вальдес изловчился записать разговор на свой плеер, но при посадке в шлюпку ему вывернули карманы и плеер конфисковали.

— Не отобрали?

— Конфисковали. Предложили возместить стоимость серебрянными долларами, или взять на ту же сумму пайков и пресной воды, по расценкам наших береговых баз. Вальдес взял пайки с водой. Оно и понятно: сколько тех спасателей ждать придется?

— Вот хитрожопые суки! А что со вторым пленным?

— Сандерс пожаловался, что не выживет в шлюпке до подхода спасателей. Тогда Хиэй пообещала ему доктора и забрала с собой.

— Наверняка на Гавайи, и доктор наверняка русский, из посольства. Самим туманницам человеческий доктор на кой черт? Впрочем, госпиталь там заявлен как международный. И наше представительство в Мауна-Кеа работает. Что интересней всего, русалки во время этой охоты на индюшек не отрубили нам связь. Вот гадай теперь, ошибка это, ловушка для нас, или хитрый психологический ход? Джеймс, что вы знаете об адмирале Дэнброке?

— Дэнброк… Уильям Дэнброк, мифический американский адмирал, способный вытащить моряка даже из сундучка Дэви Джонса.

— Жаль, что мифический. Сильно бы пригодился. Это все очень трогательно, но к антивирусу какое отношение имеет?

— Так Вальдес же слышал в разговоре русалок несколько раз слово «антивирус», оно по-русски произносится точно так же!

— То есть, вирус-кнут, ценой огромной крови разработанный «командой 500» в центре Соленый Берег, теперь бесполезен. Единственное, что мы можем посоветовать — вывести с моря оставшиеся корабли Тумана и вывезти ядра вглубь материка. Сами использовать не можем, но и противника усиливать не будем… Еще что-то?

— Ничего сверх этого, сэр. То есть, если вам недостаточно, что корабли Тумана говорят между собой по-русски.

— А почему это должно так уж сильно меня беспокоить? Ну проявили девушки вежливость к советнику или инструктору, или кто у них там рыжий на эскадре.

— Сэр. Но почему именно русские? Мы же объективно лучше. У нас к людям относятся справедливее. И эмигранты всегда ехали со всех континентов и стран именно к нам! Наши университеты дают лучшие на планете практические знания. Наши инженеры построили Бурж-Дубай, дамбу «Три ущелья» в Китае. Я видел, сэр, это круче Ниагары.

И если уж говорить о культуре, так у нас на фестивали классической музыки по сто тысяч собирается, я тоже это видел. И у нас действует громадное общество, например, геологов. А это не скауты, которых надо водить за ручку, содержать инструкторов, лагеря. Геологи — одиннадцать миллионов дееспособных взрослых. Они прекрасно управляются сами, выпускают свою газету, решают свои проблемы, устраивают свои фестивали, и так далее, и тому подобное. У советов на пике могущества столько пионеров не было!

Я не говорю про космический пыщ-пыщ, типа «Звездых войн», или там угребищной экранизации «Дюны» Но ведь это же мы сняли такие великие фильмы, как «Звездный путь», «Близкие контакты третьего рода», «Полет навигатора», «Космическую одиссею». А что у русских? Один Клушанцев и «Гостья из будущего»? Тарковский? Но его «Пикник» сами русские признают худшей экранизацией…

И кроме кино. У нас же столько психологов, специалистов по командной работе, в каждой крупной фирме имеется психологический отдел! А договорились с русалками эти чертовы русские!!!

— Джеймс. А где были наши умные люди… Не умники, Джеймс. Умные люди. Где они были, когда мы — да, мы! — бомбили Каддафи? Когда мы вводили войска в Афганистан? Когда мы посылали солдат во Вьетнам? Когда обещали выслать авианосцы к берегам Белоруссии?

— Но ведь у Лукашенко нет берегов… О, черт!

— Дошло? Кто слушал наших умников, когда мы высаживались на Кубе?

— Но и советы пытались поставить ракеты на Кубе!

— Пытались! Вонь Карибского кризиса до сих пор не опала! А наши ракеты тридцать лет стояли в получасе лета от их Москвы, Ленинграда и множества других городов. И страшные коварные русские это терпели.

— Сэр, но советы потому и не въехали в Европу на танках. Хотя было две попытки. Венгрия, пятьдесят шестой. И Чехия, шестьдесят восьмой. И войска в Афганистан они тоже вводили!

— Да. И как последние придурки, вкидывали грузовики денег в школы, больницы, дороги. А теперь наши же люди говорят: вот развалины больницы, построенной шурави, которую по ошибке разбомбили американцы! Вот военный городок шурави, там живет наш славный эмир, потому что в зданиях еще остались от шурави водопровод и скважина.

А вот пустырь, где стояла база инглезов. Уходя за море, они забрали с собой даже унитазы, а стены снесли кувалдами. Мы понимаем, у инглезов много дерьма и мало унитазов. Наверное, унитазы им нужнее. Правоверным они точно ни к чему, так что не жалко. Но вот зачем сносить стены? Инглезы боятся, что из их картонных построек мы будем грозить Вашингтону? Так для этого у нас есть горный Бадахшан, из которого Ахмад-шах Масуда шурави достать не смогли…

— Сэр, но советы на самом деле угнетали свое население, с этим даже они сами больше не спорят. Все русские мечтали о грин-карте, все русские мечтали свалить на запад. Они же, кроме танков, ничего делать и не умеют!

— Джеймс. Когда русские танки будут в Канаде и Мексике — как наши танки стояли на базах в Германии, Польше, Латвии, Турции, Монголии и Японии — тогда можно сравнивать. Пока что конфликты, где советы вводили регулярные войска, можно пересчитать по пальцам неумелого плотника. Корея, Венгрия, Чехия, Афганистан. Во Вьетнаме мы похоронили полмиллиона, а советы отделались инструкторами. От Кубы их вовсе отогнали.

Джеймс, к чему весь этот Фултон? Вы опять где-то лажанулись, и пытаетесь истерикой скрыть картину? Так мы не в России, где проходят лозунги. Что еще там у вас?

— Сэр, но какая же это истерика? Я, как разведчик, не могу планировать операцию, если я не понимаю, ни чем напугать человека, ни чем подкупить.

— Так идите в советологи, черт бы вас побрал! Удалось предсказание — премия, орденок. Не удалось — «Проклятые русские непредсказуемы». Хватит выдумывать глупости! Русские такие же, как мы. Они не жрут людей. Предлагайте им стейк с виски! И переходите уже к делу.

— Сэр. Позавчера ночью наш человек на индийском корабле наблюдал в кафе возле рынка беседу вот этих двух женщин. Фонари там последний раз мыли перед войной, но наша ночная оптика выше всяких похвал. Вот прекрасные фотографии.

— Мы сразу докладывали, что захваченные Туманники принесут больше пользы в эм-ти-ай, чем ловя зубами русские ракеты. Если бы военные не побоялись впустить русалок на материк. Но теперь говорить поздно. Дайте фото… Вот это знакомства у Рицко Акаги! Теперь пусть только сунется в Стокгольм, я ей Нобелевку лично на лоб прибью.

— Сэр. Из всей беседы нам удалось расшифровать одну фразу.

— Как вам вообще хоть что-то удалось?

— Наблюдатель умеет читать по губам. Хотя собеседницы и прикрывали рты ладонями, но кое-что мы разобрали.

— По записи? Или ваш человек знал русский?

— Беседа шла на нашем языке, сэр.

— И что же это за фраза… «Она тоже пообещала не вредить людям, пока мы с тобой живы. Но прибавила, что срок жизни человеческой недолог.» Да, Джеймс, теперь я понимаю вас. Это, без сомнения, говорилось о русалке. Настолько могущественной, чтобы проводить собственную политику, без оглядки на Государство Тумана. Кто это? Конго? Бисмарк? Викрамадитья? Архараиса?

— Не знаю, сэр.

— Может быть, бешеная из диких?

— Но их почти не осталось, сэр. А скоро не останется вовсе.

— И что вы думаете, Джеймс?

— Если честно, сэр. Я завидую этой русской. Это все равно, что быть личным другом Чингисхана. Подумать только, наши возможные проблемы зависят не от ее воли, даже не от ее каприза. А всего лишь от ее существования!

— Джеймс, ваши предложения?

— Грохнуть или украсть русскую мафиози не так уж сложно, живет она в своем Роанапуре безвылазно. И эта неизвестная владычица морская тотчас проявит себя.

— Господи, Джеймс… Ваша стажировка в морской пехоте окончательно убила те невеликие мозги, что господь наш бог даровал вам от рождения. Вы имеете на втором конце провода некую неизвестную силу, способную поспорить с Государством Тумана. С Государством Тумана, которое только что влепило нам хук в челюсть. С чего мы начали беседу, Джеймс? С захваченных у нас кораблей! И вы предлагаете спустить с цепи это неизвестное нечто? А если оно окажется похуже Тумана, вы воскресите русскую?

— Сэр, убийство необратимо, похищение обратимо. Извинимся и выпустим. Хотя перед мафиози можно и не извиняться.

— Джеймс, человека без охраны можно хоть убить, хоть похитить, по выбору. Человека с охраной — только убить. Человека с охраной из нескольких десятков молящихся на нее русских штурмовиков… Я не уверен, что получится даже убить.

— Сэр, молодость этих штурмовиков давно прошла. Они уже меньше, чем их репутация.

— Окей, допустим, нам удастся ее похитить. А если не удастся, тогда что? Если концы вылезут наружу? Пять лет назад точно так мы прохлопали «Перекресток». И тоже, кстати, по милости этой же русской суки. Вы что, хотите, чтобы за нами пришли, как пришли за «командой пятьсот» на Соленый Берег? Возьмите дело в архиве и перечитайте, раз не соображаете сами.

— Сэр. Есть еще предложение. Несколько месяцев назад в русском поселке произошел случай. Инцидент. От городка остались развалины, а люди частично разбежались, частично погибли. Все случилось так быстро, что кагэбэ не успело замести мусор под половик, и мы об этом узнали.

По всем признакам, там у русских взбесилась русалка. И снесла пол-города. У нас имеются засланные русалки в Роанапуре. Можно поручить задачу им. Взбесилась бордельная кукла от непосильного труда, причем тут мы? Можно даже у русских помощи попросить. Дескать, у вас такое было уже, что посоветуете? А то вдруг у нас в Нью-Йорке случится. Или у вас в Москве. Неужели этот намек не дойдет до них, сэр?

— Уже лучше. Но если Балалайка все-таки понадобится потом живой?

— Сэр. А давайте снесем Роанапур, пока Балалайка в отъезде. Но распустим слух о ее смерти. На фоне руин слух будет, как минимум, правдоподобен. Если это неизвестное нечто проявится, то просто дадим в газетах опровержение. Дескать, «слухи о моей смерти сильно преувеличены». И мы не при делах, и чего взять с журналистов? И эта сраная Тортуга узкоглазых накроется, отплатим за Перекресток. Тут русские должны понять без всяких намеков: пока их подружки не прекратят воровать наши корабли, наши не прекратят сносить их города.

— Джеймс, я вас точно пристрелю к херам. Вместо того, чтобы начать с главного, вы добрый час парили мне мозг предвыборной истерикой, а потом рассказывали сценарии к голливудским боевикам! Или у нас куча времени?

— Сэр, но я говорил…

— А надо было не говорить, а сразу сказать! Действуйте, черт бы вас побрал! Чтобы сама Балалайка уж точно не пострадала, операцию надо провернуть сегодня-завтра. Пока она там накачивается vodka со своей японской подружкой.

— Ай-ай, сэр! Разрешите бегом, сэр?

— Разрешаю. Бегом!!!

Вот же сучонок, сперма на губах не обсохла, а туда же: начальника подкалывать.

Подколов начальницу гвоздем в глаз, аватара огляделась. Приказ она получила в просторном высоком здании, с узкими вытянутыми к сводчатому потолку окнами. Кажется, люди называли это место церковью.

— Церковь насилия… — аватара почувствовала радость от хорошего совпадения определений. — Очень подходит!

Перешагнула тело в сутане, придавила коленом рассыпавшиеся по лавке белые волосы, открыла сундук. Закрыла сундук.

— Это подождет.

Вышла в дверь, мимоходом сломав шею двум встреченным людям, не отфиксировав ни пола, ни возраста, ни внешности убитых. Легкой походкой направилась к машинам. Выбрала попроще, завела и поехала в порт. В порту перед шлагбаумом улыбнулась сторожу. Но в Роанапуре просто так не пройти к причалам; тем более на грузовой двор. Охранник спросил документы — и через мгновение уже смирно лежал под будкой КПП, касаясь пятками затылка.

Аватара прошла в будку, так же мимоходом пробив пальцами печень обоим помощникам сторожа. Взяла укороченные автоматы, повертела, бросила:

— Всего по тридцать смертей. Ни о чем.

Пролистала грузовые журналы, с нечеловеческой скоростью укладывая в голове схему порта, контейнеров и содержимого.

Зазвенел телефон. Аватара разбила его прямым ударом, которым крутые парни в кимоно рубят черепицу и кирпич. Дочитала журнал, осмотрела схему порта на стене дежурки. Вытерла выцветшими страницами кровь на пальцах. Вышла и затерялась среди контейнеров за несколько мгновений до того, как из съехавшихся машин посыпались полицейские — и боевики охраняющей порт банды. Первым делом старший тревожной группы подключился к секретному разъему видеокамеры — и от увиденного замер. Тонкая девчонка в наряде «цветка». Пояс… Пояс красно-сине-золотой. «Дом цветов» мадам Сиаен. Сломала охранника пополам?

Старший охраны получил место не за глупость. Выдернул дорогой «тревожный» телефон, вдавил приберегаемую на крайний случай кнопку самого главного босса. Под жарким небом покатились первые волны тревоги.

Тревога. Омега. Четыре. Роанапур.

Когда последний раз была Омега?

У русских в Кыштыме. Два.

Проверьте. Четыре?

Вместо бессмысленной бойни установлен факт обдуманной подготовки. Не установлено, сколько единиц действует. Пока уровень четыре. Может быть, пять.

Пять? Организованная группа?

Хватит одиночки, действующей осмысленно, с целью максимизации ущерба. Уровень три мал, это уже не случайность. Уровень пять не доказан. Утверждаю уровень четыре. По флоту! Подготовиться к приемке штатного расписания на случай «Омега».

Омега? Плохо. Мы едва наладили контакт с людьми.

Мы по-прежнему можем загнать их на берега.

Во-первых, уже нет. Нас побили меньшими силами, чем у них сегодня. Во-вторых, мы на этом больше потеряем. В-третьих, мы этого не хотим.

И теперь что, как в двадцать пятой серии «Сказки»? Защищать людей?

— Мы можем защитить своих людей! — грохнула ладонью по столу Тирпиц.

— Своих, — кивнула Конго. — Но ведь у наших людей есть и свои близкие люди.

В зале повисла тишина.

— У моего капитана племянник в институт поступает, через месяц, — задумчиво произнесла Айова.

— Куда? — повернулась к ней Миссури.

— В ЭмАйТи, — вроде бы небрежно, но с явным оттенком гордости ответила Айова.

Все американки дружно присвистнули.

— А у моего племянница. Тоже в этом году поступает, в океанологический, — вздохнула Чезаре.

— Куда? На какой факультет? — посыпалось со всех сторон.

— В Севастопольский, на гидрографа.

— Токийский лучше, — авторитетно заявила Хьюга.

— Да ну её, эту Японию. То трясёт, то заливает, в Крыму спокойнее. И профессора там не хуже.

— А у моего дочь. Замуж вот собралась. — Ришелье поморщилась. — За турка! Уперлась и всё! Любовь у них, видите ли!

— За «алахакбара»? — поразилась Тирпиц.

— Рехнулась?! — вскинулась Ришелье. — Нет, конечно! Нормальный, врач по профессии.

— Ну и в чем тогда проблема? — удивилась Чезаре.

— Турок же!

— Ой, паду-умаешь. У нас вон, этих турок — половина Крыма! В четвертой гвардейской чуть ли не через одного. Молодые черноморские организмы, блин!

— «У нас»? — переспросила Конго.

Вроде негромко, но после этих в зале снова воцарилась тишина. Все замолкли, как-то сконфуженно переглядываясь и отводя глаза.

Чезаре смутилась и, не глядя по сторонам, опустила голову, пробормотав:

— Ну, в России.

— В России было — два! Только два!

Корнет впервые видел свою русалку испуганной. Никогда на его памяти девчонка так не металась! Наконец, плюнув на последствия, сгреб в охапку:

— Чего ты боишься? Скажи!

— Что мы… Что люди опять… Будет война.

— Почему война?

— Омега!

— Последняя буква греческого алфавита. И чего?

— Омега… — русалка затряслась, чуть не плача, — Жертвы среди людей. Случайно, если там локтем двину, и шею сломаю — «Омега-один». Если буду мстить — «Омега-два». Если начну крошить всех вокруг в слепой ярости — «Омега-три». Четыре — это подготовка теракта! Масштабного! А там и пять может быть!

— Пять?

— Пять — группа.

Корнет представил группу аватар в тылу врага. Поежился.

— И кому же так не повезло?

— Роанапур.

— Роанапур… Балалайка! Ах ты ж… Ты сейчас куда?

— Ну по расписанию же, на сбор. Отпусти меня!

— Слушай. Слушай. Не знаю, как там другие. Я о тебе никогда не буду плохо думать. Запомни!

— Я… Да… Пусти же, опоздаю!

— Ты самая быстрая на всем флоте. Успеешь. Вот… Беги!

Девушка бросилась по дорожке, прижимая ладонью к щеке отпечаток губ. Его губ.

Корнет побежал — не так быстро, но все же — в сторону госпиталя. Насколько помнилось, Балалайка обитает именно в нем — на правах следующего добровольца.

Добровольцам удалось подобраться почти вплотную и даже выстрелить. Один раз. Аватара поставила небольшой диск силового поля; короткая очередь «Браунинга» ушла по сторонам визгливым рикошетом. Расчет аватара перебила тремя бросками камней. Сам пулемет взвесила на руках.

— Чем вы недовольны? Вы же на девочек с оружием дрочите, аж клавиши на мышке слипаются! Сама видела!

Подошла к споткнувшемуся человеку.

— Я тебя помню. Ты кричал, что сила — это все. Что закон для слабаков. Ты умный. Достиг. Я сделала, как ты говорил. Не рад?

Наклонилась, вырвала упавшему горло. Выпрямилась. Вскинула «Браунинг» и пошла по холму наверх, забирая к богатому району, снося короткими точными очередями всех, у кого замечала ствол.

— Ствол-то нахрена сдавать? — разозлилась Балалайка. — Я что, пилота удушу в полете? Или угоню твой дрон?

Тоне огрызнулась:

— Я вообще никогда людей не возила. В самолетах, то есть. Все морду воротили: кресла жесткие, перегрузки высокие. И вообще! Как парней делить, так «баржа-несушка». А как дело делать, так «Тонюшка, спасай»? Я скачала правила самой лучшей авиакомпании, вот!

Балалайка извинительно подняла руки:

— Прости, подруга. Там какая-то херня с моим городом. У меня там все. Люди, дом, бизнес — вообще все.

— Но неужели кроме тебя там совсем некому побеспокоиться?

Балалайка подумала, что и с ней особенных шансов Роанапур не получит. Но стоять в стороне было выше человеческих сил.

— Сил остановить ее у нас нет.

— Где она сейчас?

— На газовой станции, обслуживающей богатый квартал. Судя по наблюдениям, она готовит громадный газовоздушный взрыв. Город зажат между берегом и горами. Взрывная волна отразится от гор и сдует нас в море.

— У соседей просили помощи?

— Издеваются, суки. «На вас Туман напал? А вы справочку представьте, что это Туман, а не пиндосы или там джапы. А потом уже мы решение принимать будем.»

— Порт, где она бродила утром, проверили?

— Да. Она сварганила фугас буквально из говна и палок. Там работают взрывники.

Взрывники, собранные городским советом с бору по сосенке, проследили шнуры и провода до блока управления — раскуроченного телефона. Селитру, солярку, бочки, аккумуляторы, провода и все остальное, необходимое для бомбы, тварь взяла здесь же, в грузовом дворе, распотрошив нужные контейнеры. Честно говоря, взрывники ее уровня в Роанапуре не водились. Ничего пока не поняв, трогать люди тоже ничего не стали. Зафотографировали тщательно с разных точек, и собрались посовещаться чуть поодаль, на ближайшей площадке между контейнеров, где можно было стать не цепочкой. Так и было задумано: русская мина МОН-50, управляемая аватарой по радиокоманде, превратила всю саперную команду в мелкий фарш. Больше людей, хоть что-то понимающих во взрывчатке, в Роанапуре достать было неоткуда.

Аватара не торопилась, расхаживала по двору между газгольдерами. В жарком воздухе топливо испарялось прекрасно. Там, где в нее вживили вирус-кнут, подумали о подобном случае. Фильтры пока справлялись; впрочем, требовалось от них продержаться всего несколько часов. Аватара чувствовала такие же ядра кораблей Тумана совсем близко. Еще до вечера будут здесь. Тогда мозаика сложится. Вот сейчас город спешно эвакуируется. Кто как умеет. И больше всего людей сбегается к порту. Здешняя полиция обзавелась сетью видеонаблюдения. Очень правильно! Не самой же прокладывать. Когда камеры покажут заполнение основных улиц, можно будет хлопнуть один газгольдер поодаль, чтобы вызвать панику, давку — и отключить мозги, у кого еще останутся. Толпа рванется в порт.

А тогда уже можно рвать грузовой двор. Корабли Тумана спешат с моря; ошметки мяса пойдут под кили. Акулам праздник!

Любить или не любить людей? Не предмет обсуждения. Любовь — действие, поступок. Сами же люди говорят это. Что ж, она поступала точно по их правилам. В «Доме цветов» она любила всех, кого указывала старшая женщина. Всех одинаково старательно. Любить — значит отдавать? И кто же здесь отдал больше нее?

Но приказ выше любых правил. Выше приказа одна только боль. Боль не придет, пока все делается по приказу. Аватара была уверена, что все делает верно. Здесь, у газгольдеров, ей не опасен ни штурм, ни снайпер. Искра от бетона, от ступени — и все, от чего люди пытаются убежать, всего лишь произойдет несколько раньше. Урон окажется чуть меньше, только и всего.

И все равно с моря подойдут корабли Тумана.

Она больше не кукла. Она…

Кто?

Я кто?

Кто я?

Я — кто?

Я? Кто?

Кто, я?

На горизонте показались темные точки. Аватара даже не обратила внимания ни на стремительное приближение долгожданных кораблей, ни на дрон, упавший в бухту еще быстрее.

Дрон подрулил к причалам, откинул прозрачный колпак.

— Срочная доставка, — сказал динамик дрона голосом Тоне. — Запишите отзыв о компании!

— Спасибо, подруга. Ты просто класс! — искренне ответила Балалайка, вылезая из кокпита на коротенькое крыло. — В ракете-камикадзе я еще не летала.

— Я тоже люблю интересные книги, — ответила Тоне. — На ошибки в физике мне плевать, я же сама один большой плевок на всю земную науку. Сначала мне нравилось читать «Чужую в чужом море» потому, что я сама чужая. И это нравилось людям. А я хотела их понимать. А потом я поняла, что мне просто нравится читать. Всего хорошего!

Балалайка ступила на причал — и сразу выхватила оружие, потому как район причалов быстро заполнялся всякими разными людьми. Учитывая Роанапурскую специфику, большинство из них уже щелкали затворами, лязгали вставляемыми магазинами, волками смотрели на соседей, выискивая плавсредство для своей стаи.

Дрон за спиной Балалайки рассыпался серебряной пылью.

Люди посмотрели на гостью с непонятными выражениями лиц.

— Она тоже из этих?

— Прибежала на падаль!

— Поторопилась…

Выбора не оставалось; Балалайка выстрелила дважды поверх голов. Люди тоже подняли оружие, но — как и всегда — никто не спешил шагнуть первым, собрать на себя всю обойму… И что потом? Подставиться под руки твари? Чтобы тебя пополам сломали? Героически проложить путь вражьей команде?

Но тут Балалайке, наконец, улыбнулась фортуна.

Улыбка у фортуны оказалась щербатая, лицо грязное, на голове — промасленная серая бандана. Но главное, в гараже у фортуны громадный «Катерпиллар»!

— Хорус! Твой бульдозер далеко?

— А нахрена бульдозер? — опешил названный, даже опустив дробовик.

— Заводи. Сделаем обваловку.

— Зачем?

— Чтобы взрывная волна пошла не ровно по городу, а хоть немного вверх. Бегом! У меня в банде сплошь русский спецназ, я знаю, как надо!

— Так она сейчас рванет!

— Сейчас не рванет, там еще добрых полчаса накапливать газ. Там же всякие клапана, отсечки были. Пока она все посрывала, пока свозь тонкие трубки натечет, сколько надо. Давай, не тормози! Джавад! Где Чанг?

— В отъезде. Что делать?

— Оцепляй порт. Гони людей влево и вправо, бухта здесь не одна. Главное, выскочить из чаши. Сносите все, что мешает двигаться. Смотрите, уже подходит флот!

Получив указания, десятники банд на пинках разогнали подчиненных «мускулов» по задачам. Хорус раскочегарил Д-9; Балалайка с позабытой легкостью запрыгнула на громадную машину:

— Почта, телефон, телеграф, мосты! Давай, Хорус!

Бульдозер двинулся вверх, навстречу потоку людей. Те заорали, останавливаясь; началась неизбежная давка. Забегали, закричали с крыш десятники; Роанапурская толпа была ничуть не умнее любой иной — но тут ее направляли жестко, без сантиментов, прямо сразу очередями трассеров. Выдавив основную массу на параллели, освободили проезд для Д-9, который внушал уверенность одним видом. Даже на трупах бульдозер не покачнулся.

Хорус поморщился, но смолчал.

В гавань влетел громадный корабль, выкатил перед собой бурун, смыл в море упавших. Заскакали на швартовах катера местных жителей. Три кораблика поменьше встали лагом, крутанув орудийные башни — на город, на проклятый город!

Аватара, наблюдавшая это с крыши компрессорной, тихонько засмеялась.

— Ну же! В толпу! В брызги-и-и!!!

Мягкий удар непреодолимой силы чуть было не погасил ее сознание; эфир зазвенел от напряжения.

«Но это нечестно! Вы же Туман! Как я!»

«Приказам дробь. Дробь! Проекцию выключить!»

«Это противоречит заданию…»

«Стена! Там блок! Он без ключа! Его делали против нас, там нечего подбирать!»

«К черту блок! Давим! Нас четверо! Просто продавим ее!»

Подобравшись по крышам, четверка русалок замерла в напряженных позах, лицами к аватаре.

Люди, заметившие подход кораблей, замерли тоже.

— Двигай, двигай, — процедила Балалайка. — Пока там переговоры, нам бы вот здесь, по ручью, насыпать призму. Когда рванет, пойдет выше, над головами. Хоть какой-то шанс!

— Эй, какого хера! — крикнул снизу владелец сносимого дома, когда Хорус вдавил сигнал.

— Обваловку, чтобы взрывная волна пошла хоть немного вверх, а не вдоль земли по городу! Разбегайтесь! Нахрен все с дороги!

Балалайка взялась за поручень:

— Химейер обзавидуется. Дави!

По крышам, поверх забитых толпой переулков, подбежал помощник Чанга:

— Госпожа Балалайка! Там спрашивают вас! Я отведу!

— Держать прямо, — Балалайка нагнулась в проем кабины. — Если успеешь, спихивай грунт несколько выше проезда. Откос будет крепче. Вон, местных возьми, пусть помогают!

И побежала за Джавадом. На ее место запрыгнул один из десятников Чанга:

— Правее! Здесь труба под дорогой, не провались.

— Думаешь, она взорвет станцию?

— Ясно, взорвет, — подумав, сказал десятник. — Она же терминатор.

— В смысле?

— Ну нет у нее прошлого. Ни родителей. Ни даже знакомых по сиротскому приюту, как у человека были бы. Ни уличной компании, как у беспризорника. Ни банды, как у нас! Ни единого якоря.

Хорус помолчал, плавными движениями огромной машины громоздя невысокий бруствер. В полезность его бульдозерист не верил совершенно, но бросить машину и сбежать ему даже в голову не пришло. Роанапур — это не чистый квартал. Туда переселяются разбогатевшие, это верно. Только жизнь Роанапура в порту. Роанапур — это Чанг, Балалайка, итальянцы, беглые японцы; рыба, кровь, белый порошок, пороховая гарь, бар «Желтый флаг»… Балалайка договорилась даже с Туманом, ведь она прилетела на самолете из серебряной пыли, Хорус лично видел! Хорус верил, что и выход русская уже придумала. Он-то человек простой; ему бы не облажаться, куда поставили. Это десятник Чанга образованный. Никак не уймется:

— И теперь город будет уничтожен! Потому что никто на планете не искал способа закрепить, заякорить этот искусственный интеллект. Ребенку с детства рассказывают, чем сиська мамы отличается от розетки. В разрезе лизательных свойств. А этой твари хоть кто-то хоть что-то рассказывал? У нее даже инстинктов нет!

Десятник поглядел на красивых девочек в белых прямых юбках, в кителях с золотым шитьем, в солнечном радостном загаре:

— Так что напрасно там надрываются переговорщики.

Переговорщики между тем уже включили аватару в общую сеть — словно бы схватили за руки, чтобы прыгать с обрыва получилось только всем вместе. Это произошло за несколько микросекунд до приказа на подрыв грузового двора и нефтяных терминалов порта, о чем люди вообще никогда не узнали. В эфире повисло неустойчивое равновесие.

Задвинув еще горку дерна, переплетенного кустарником, Хорус понял, что ему не нравится в словах десятника:

— Если мы будем воспитывать роботов как детей, так мы роботов и не сможем послать в реактор. Нам же их будет жалко!

Десятник угрюмо заржал:

— Епта, в любой эпохе можно найти кучу примеров, как солдат посылают на невыполнимое задание. Типа, размен. Сегодня вот из кошелька достали нас, и мы сдохнем. Но я хочу знать…

На газовой станции полыхнуло. Мужчины без команды кинулись из кабины, и не успели совсем чуть-чуть. Время потекло патокой; Хорус и десятник с восторгом и ужасом различили тонкую черно-стеклянную стену, сбривающую «чистый» квартал до земли — фронт ударной волны.

Десятник еще успел договорить:

— На что нас все-таки разменяли!

Корабли Тумана подняли мутно-серый купол, прикрыв добрую половину города — но на весь Роанапур их попросту не хватило. Полсотни метров неукрепленной насыпи внесли свою долю прежде, чем разлететься над бухтой песком и грязью. Громадный бульдозер положило на бок, похоронив под ним Хоруса с десятником.

Балалайку взрыв застал в очередном прыжке с крыши на крышу; кленовым листом она полетела в море. Очнувшись, увидела привычную физиономию негра из «Лагуны». Датч держал женщину на руках, а Реви вытирала ей кровь из ушей.

— И снова конь мой вороной меня выносит из огня… — прошептала Балалайка, вырубившись опять, уже на несколько дней.

В следующий раз Балалайка очнулась на чистой постели. Сидящая у изголовья Реви крутила в руках любимые пистолеты, прицеливаясь, переводя прицел, щелкая холостым спуском. Услышав щелчки, Балалайка обрадовалась: барабанные перепонки целы. Ну, или восстановлены.

— Что… В городе?

— Осталось три улицы и четыре калеки, — хмыкнула Реви. — Сдуло немногих, затоптали в панике намного больше. Но больше всего потом просто убежало подальше от берега. Как по мне, зря. Кто живет с моря, должен оглядываться на шквалы. Церковь завалилась: она стояла чуть на отшибе, купол до нее не достал. Пока не раскопали… Боюсь, Эда с матерью-настоятельницей там.

— Пока не увидела тела…

— Ну да, Эда сука еще та. Могла вывернуться. Вполне могла. И мать-настоятельница, как говорят у тебя в «Отеле» — «той самой матери».

— Что… С «Отелем»?

Реви нахмурилась еще больше:

— Взрывники все пропали, не нашли ни тел, ни свидетелей. Вошли в порт, разминировать что-то. И не вышли. Еще два-три человека в давке. Остальные тут. В коридоре двое сторожат. Я им скажу, что ты очухалась, так они дверь вынесут.

— А… Как вы меня нашли?

— Тебя чудом не размазало об жопу Будды. Ты бултыхалась у входа в гавань, у самой статуи.

— Полтора километра? И я еще жива? И даже позвоночник цел?

Реви покачала короткими темными волосами:

— Бог хранит дураков и пьяных.

— Вот умеешь ты утешить, sestra. Ладно. Что я буду должна за очередное спасение?

Пиратка фыркнула:

— У тебя… Как это говорит Рок? Абонемент, во!

— Да тут слова такого не знают. Да и к чему? Есть же понятия: «завсегдатай», «постоянный клиент», «частый гость». — Капитан первого ранга, командир атомного ракетного крейсера «Адмирал Лазарев», привычно устроился на колоде за столом из неровных досок. И колода, и стол были выглажены рукавами и штанами посетителей, так что блестели не хуже лакированных. Мальчишка из бара, ничего даже не спрашивая, выставлял на стол тарелки с шипящими кусками мяса, бутылочки с остро пахнущим соусом, выкладывал зеленые пальмовые листья, а поверх — золотистые лепешки с поджаристыми краями.

— Изучили здешние ваш вкус?

— Так видно же. Доктор, долг платежом страшен. Совет ваш нужен.

В прошлый раз капитан обращался просто на «ты». А сейчас официально. Терапевт напрягся, ожидая рассказа о болезни близкого человека, и прокручивая в уме список необходимых анализов и обследований, который обычно диктовал просителю в подобных случаях. Моряк не спеша обедал, и доктор тоже принялся есть, решив, что собеседник собирается с духом. Видно, сложный случай.

Но вот еда закончилась.

— Не будете болтать? Даже друзьям?

— Могли бы и не спрашивать.

— Предупредить обязан, — моряк надел собственную фуражку на растопыренные пальцы правой руки, посмотрел на нее, как будто впервые увидел. С моря пахнуло влагой; шевельнулись над загорелым лицом отросшие седые волосы капитана.

— Мне предлагают место на Танегасиме, — сказал моряк. — Знаете, что это?

— Остров-космопорт, возле Японии.

— Именно. Совместная программа. Мы, японцы, американцы, немцы. И Туман, естественно. Как писали в старых романах, «пружиной всему».

— Ну да, у американцев мыс Канаверал восстановлен, у нас Кап-яр, Восточный, да и на Байконуре целых три старта вроде бы дезактивировали уже. По крайней мере, говорили в новостях еще весной. Так что собственные программы у каждого есть и так, — сообразил доктор. — На Танегасиме, значит, общая.

Капитан коротко кивнул.

— Но вы же невыездной, — уточнил врач. — Секретоноситель. Или нет?

— Так я никуда и не выеду. Я от наших там буду. Просто не с военным флотом.

— А флот вас отпустит?

— Как ни странно звучит, с радостью, — каперанг почесал затылок. — Продвигать меня уже некуда. Крейсеров, кроме «Лазарева», больше нет, и получить эскадру мне не светит. Нет у нас эскадр. И пока что строить не планируется. Разве что лет через надцать, на основании технологий Тумана. Только против кого? Папуасов теперь и так задавить можно. У серьезного противника имеются такие же корабли Тумана, как и у нас. А после Роанапура в лояльности русалок не сомневаются даже последние придурки. Не мы одни можем говорить девочкам ласковые слова… Так зачем теперь сыпать деньги в боевой флот, если приличный Туманник может разнести его в клочья? Как это и произошло с нашим флотом в последней войне. «Лазарев» единственный уцелел. Ну, кроме совсем уж мелочи.

Командир уцелевшего крейсера хмыкнул:

— Зато адмиралов, контр-адмиралов осталось… Ну, понятно?

— И какого же совета вы хотите от человека, вдвое младше себя?

— Умного. Руку Абдул-Мамеду вы же пришили?

Доктор вздохнул.

— Пришил Айболит-Шайтан, под мудрым руководством Рицко-химе-сама, да будет милость Эйнштейна с ними обоими. Я там свечку держал да от пиетета дрожал.

— Но свежий взгляд мне все равно не помешает.

— Разве что в этом качестве, — сдался врач и перестал язвить. — Кем вас туда зовут?

— Руководителем комплекса «морской старт». Платформа, несколько судов обеспечения, по кораблю от всех участников для охраны. Если я предложение не приму, то все равно буду на своем же «Лазареве» охранять их. И кажется мне, что до самой пенсии.

— Так вам перспективы интересны?

— И перспективы тоже. Напоминаю. То, что я сейчас буду говорить, лучше ни с кем не обсуждать. На Танегасиме летают русалки.

Доктор чуть не подпрыгнул: и правда, всем новостям новость!

— И как?

— Полный успех, абсолютный восторг. Единственно, при перестроениях корпуса в настоящем вакууме, не на стендах, многовато «серебряной пыли» расходуется. Не отработан пока процесс, разлетается в невесомости драгоценный материал. Сейчас почти все производство нанороботов на орбиту вкалывает.

— Да! — вспомнил терапевт. — Говорила же Такао, что научилась корпус из железа поддерживать, а нанороботов применять исключительно в необходимых местах. У нее даже бьющиеся чашки завелись. Обычные.

Каперанг посмотрел пристальней:

— Вы подушку Такао видели?

— Про нее что, весь мир знает?

— Ну, она же в подушку в фильме обнимала. А кого в рубку приглашала, тот подушку живьем видел. Но нас таких немного. Что же, доктор, вы не догадались, кто там нарисован?

Доктор задумался. Понял вдруг, что глаза у капитана такие же, как у дожидающегося операции Зацаренного: белое пламя, блеск расплавленного серебра.

— Вы догадались?

— Возможно, — моряк отложил фуражку на стол. — Корнет занят. Обо мне речь не идет. Позвоните, доктор. Ее номер вам кто угодно скажет.

— Если все так, почему… Почему речь не идет о вас? Первым догадались вы.

— Я действительно слишком… Опытный. Осторожный. Обычный. Остывший. Лед и пламя дают паровой взрыв. Болото и факел — вонючие метановые пузыри.

— А что вы собирались делать до моего совета?

— Жить. Продолжать выполнение своих обязанностей.

— Вы тоже цитируете Фадеева?

— Это какого же?

— Ну… «Разгром» который, «Молодая гвардия».

— И что, этот коммуняка, бухавший с Берией, оказался способен сказать что-то настоящее?

Доктор не нашел ответа. Заговорил о другом:

— А с чего вообще стали русалок в космос запускать? На жизнеобеспечении экономят?

— И это тоже. Но я тут недавно читал статью одного товарища. Фамилию не помню, звать Денисом. Он выдвинул гипотезу, что Туманный Флот — это такой посланец внеземной цивилизации. Само по себе не оригинально, правда?

— Не поспоришь.

— Да. Но был этот зонд-автомат устроен так, что в пути принимал с материнской планеты описание новых изобретений. И, соответственно, улучшал себя, пересобираясь на каждой промежуточной остановке. С учетом последних веяний науки и техники родной планеты.

— Я читал, — доктор скрутил пальмовый лист ровным цилиндром, — рассказ Генриха Альтова, «Ослик и аксиома».

— Вот, — капитан улыбнулся. — А в окрестностях Солнечной Системы связь пропала. У нас тут миллиарды пропадают, чего там тот радиоканал до Чакра Кентавра… Или, например, сбой операционной системы. Хотя исполнительные механизмы — ядра, жесткое подчинение Адмиралтейскому Коду — сохранились. Как внучкин компьютер. Мышка, принтер и микропрограммы биоса на месте, а вместо привычных «форточек» — богомерзкий пингвинус. Что межпланетному скитальцу оставалось делать? Собрал по тем образцам, какие увидел. Вот потому и ядер конечное количество: их только в заводских условиях родной планеты делают. Вот потому корабли Тумана и появились все разом. Отсюда и поведение, как у классической нейросети, с нарастанием компетентности. От прямолинейно-автоматических реакций, до сверхразума, в перспективе.

— А корабли почему? Не танки, не самолеты? Не бетономешалки с кофемолками, наконец?

— Ну, может у них планета водная. И суша для них, как для нас околоземная орбита. Дышать нечем, крылья-плавники опереть не на что.

— И теперь…?

— И теперь ненулевые шансы, что за пределами земной магнитосферы ядра Туманников уловят сигналы родной планеты. Если, конечно, гипотеза верная.

— Так ведь и Ангелы могли сформироваться по похожему принципу. Только на основании уже посещенных зондом планет. Потому и разные, потому и ломились напролом.

Капитан пожал плечами:

— Милое дело выдвигать гипотезы. Проверять потом замаешься только. Но профессору Акаги сказать стоит. Она-то про Ангелов знает не только всем известные обрывки теленовостей. Ладно, доктор. Сможете мне что-либо посоветовать?

Доктор кивнул:

— Из ваших слов одно видно четко. Вы недовольны. А раз так, то меняйте жизнь. Мое мнение: Танегасима!

Капитан вернул фуражку на место. Зачем-то постучал по козырьку ребром ладони. Поднялся. Поднялся и доктор.

— Спасибо. Удачи! — просто сказал моряк и направился к выходу с рынка, на глазах превращаясь из уставшего дядьки в стройного стального командира тяжелого атомного ракетного крейсера.

— … Крейсера Тумана установили наблюдение за побережьями Южно-Китайского, Желтого и Японского морей. В связи с общим увеличением напряженности в Тихоокеанском регионе, правительство США выражает крайнюю озабоченность Роанапурским инцидентом. Приведены в готовность подразделения Национальной Гвардии. Объявлено расширенное заседание Совета Безопасности ООН…

Ермолов убрал звук и обратился к людям в кабинете:

— Недвусмысленный намек на возможность появления Роанапурских террористок и у нас. Мало нам было Пенсаколы! Айболит, ваше мнение?

— Дело плохо, — главный врач только руками развел. — Насколько я понимаю, медициной тут ничего не сделаешь.

— Корнет, вы в курсе возможностей «Вымпела», да и смежников. Ваше мнение?

Названный оглядел просторный кабинет: светло-голубые обои, мебель орехового дерева, легкая, воздушная, гнутая. В таких комнатах тургеневские барышни вздыхали о саде вишневом, а пламенные революционеры вынашивали замыслы освобождения угнетенной родины от османов… Люди эпохи Нанкинской резни, Хиросимы и Дрездена, обсуждая дела, прятались в таком интерьере, словно бы уговаривая себя, что вокруг все так же, как было в счастливом спокойном детстве. Но время безжалостно проникало сквозь изящные рамы, вздувало вдоль пола невесомые занавески — и меняло, меняло модели кораблей в стеклянных ящиках вдоль нежно-голубых стен. Вот небольшой парусник; а вот уже парусник побольше — «Бостонский китобой»; а вот уже стальной корпус и простые мачты «Летающего П», название не разобрать. А вот пароход; а следом броненосец; а рядом линкор, еще линкор, и плоская палуба «Леди Лекс», и подвешенный на ниточках «Зеро», и рубленые формы так и оставшегося в чертежах «Зумволта»…

Маленьких аватар Тумана здесь не было. История флота в моделях закончилась у входной двери. Корнет ответил:

— Наше оружие не то, чтобы совсем бессильно. Но ядерных бомб в своих городах нам только и не хватало.

Айболит прибавил задумчиво:

— Это не чужой разум как ребенок, это дети как чужой разум, только пока не развитый. Что взрослых и спасает. А выросшие дети… Мда-с…

— Это вилы, — рубанул Корнет. — Как мы теперь видим.

— Делать-то нам что? — засопел майор морской пехоты, командир охраны посольства.

— Дружить с русалками. Если танкисты забунтуют, кто остановит мятежную машину? Другие танки. Вот и свихнувшуюся русалку остановили другие русалки. Наши.

— Но средства против них у нас нет, — командир «Адмирала Лазарева», он же старший по званию военный на острове, поставил перед собой сцепленые руки.

— Нет, — согласился Корнет. — Кроме хороших отношений.

— Но это же полумеры, костыли, — не успокоился майор. — Личные отношения вместе с личностью кончаются!

— Если «костыль» отлично работает и не доставляет проблем ни пользователям, ни разработчикам, — Корнет повел плечами, — то мы его переобзываем «технологическим крепежом». И живем дальше.

Главный врач госпиталя тяжело вздохнул:

— Ангелы пытались нас завоевать — мы их отбили. Туманный флот пришел — побороли. Но снова политика. Дележка ресурсов. Опять человечество несется в будущее, зажмурив очи. Нас не изменить!

— Да и пофиг! — рыкнул моряк. — Не первый раз. Чихать, прокрутимся!

Посол Ермолов поднял взгляд к белым панелям потолка, к зазвеневшим на сквозняке подвескам большой трехъярусной люстры.

— Оптимистические трагедии? — буркнул майор.

— Жизнерадостный хрендец, на наши теперешние мерки, — поправил Корнет, разглядывая модель авианосца.

Ермолов понял, что надо подводить итоги:

— Вот люди покруче нас были, а выражались вежливо, сдержано. Они настоящие штыки видели, не испытавали нужды придавать себе лишнего весу, ибо знали собственный и пользоваться им умели. Мы вот не умеем, так и придаем себе важности остреньким…

Посол протер лоб свежим платком.

— Как же мне, Д’Артаньяну… А, это я говорил уже, — подмигнул сразу всем, и тягостная атмосфера вмиг рассыпалась. Люди заулыбались, задвигались на стульях.

— Совещание закрыто, — сказал Ермолов. — Спасибо. Все свободны.

Свободные от дежурства люди расходились по домам, поглядывая на накатывающий с севера циклон, и ежась в ожидании ливня. Пройдя до начала дорожки в зарослях, Корнет спросил товарища:

— Что голову повесил?

— Хемптона парализовало-таки. Облажались мы. На бессмертие замахиваемся, а травму позвоночника вылечить не можем.

— Кто вообще Хемптон? — Корнет даже остановился. Под ветром зашумели заросли папоротника, почти легли. Невесть откуда взявшиеся кактусы стояли гордо, как истинные мучачос.

— Парень Асты.

— Док, что я слышу? Не «капитан тяжелого крейсера Астория»?

— И капитан тоже. Но все-таки парень Асты.

— И что с ним?

— В бою, когда «Асторию» накрыло, Хемптон упал под приборы в рубке и повредил шею. Межпозвоночные диски шейного отдела защемили нервный ствол. Почти неделю мы с ним возились — даже Рицко не справилась. Говорит, проще новый позвоночник сделать.

Корнет повернулся, зашагал дальше. Ответил, перекрикивая шум ветра в зелени:

— Так сделайте! Будет полный голливудский канон. Каре тузов! Русский кагэбэшник…

— Грушник вообще-то, — доктор догнал товарища, и тому не стало нужды кричать.

— Да пофиг, разбираться еще… Потом женщины, обе киношные красавицы. Русская мафиози. Японка-недонобелевка. И негр-мореход. Или теперь это уже афротуманоамериканец? Короче, полная политкорректность: феминистки с правозащечниками рыдают от умиления.

Доктор убрал в карман шапочку, чтобы не сдуло. Проворчал:

— Злые русские захватили гражданина США и переработали в голема Тумана? Ермолов упарится ноты писать.

— Ермолов знал, на что шел. Я ему заказал уже на Новый год шпагу и плащ мушекетерский.

— Ты прям такой крутой, не боишься начальство подкалывать?

— У меня инстинкты нормальные! — Корнет обнял вышедшую навстречу девушку:

— В ее присутствии хочется быть сногсшибательным и зубодробительным. У тебя, кстати, с инстинктами тоже все нормально, — сказал он доктору. — Только мозг твой чрезвычайно силен и подавляет их.

— А! — доктор махнул рукой, — профдеформация. Не могу же я жгут накладывать дрожащими от сердечной хвори лапками.

— Можно проще, — Корнет пожал плечами, — сударь, вы задрот-с. Ну, а как там ваш однорукий лев ислама?

— Ну, хотя бы там все нормально. Вовремя сделанная операция, полное восстановление функций руки. Через год и сила восстановится. Обещал в честь Шайтана сына назвать, в честь Акаги дочку.

— А в твою честь кота? Ладно, ладно, шучу.

И опять доктор ответил без улыбки:

— Скоро сдаст зачеты «бортового советника», и вперед, учить Хелен Корану. Кстати, Корнет. Самой Хелен говорил кто-нибудь, что принятие человека на борт не означает необходимости с ним спать?

— Она приходила к нам в гости, — кивнул Корнет. — Мы все объясняли. Хелен здорово удивлена, но держится неплохо. Аста вообще чудо, ее на Танегасиму приглашали уже. Не то, что третья из той эскадры. Как ее… Квинси… Овца овцой.

Доктор вздохнул:

— Я тут посмотрел… И когда с артистами плыл… И вообще. Как много у нас завязано на сексе. На том, кто, с кем, как, сколько раз. И это, если честно, здорово мешает. Мне вообще не верят, что мы с Такао только разговаривали. Ну, в лушем случае понимающе: да, конечно, и поговорить можно. Кроме главного. А главное у такой красотки, разумеется, секс.

Дошли до истребителя, снова сели на разные колеса шасси. Ветер несколько притих, как бывает, когда дождь уже совсем рядом. Девушка Корнета ушла в домик.

— Где-то, может быть, прав именно ты, — Корнет покачал ногой. — Но, с другой стороны, наша модель семьи пережила тысячелетия. Западная цивилизация с этой моделью нагнула ровно всех остальных, со всеми их гаремами, гостевыми браками, правом развода и прочими, будто бы полезными для женщин, установлениями.

— Да чем гарем для женщин-то полезен?

— Тем, что с голоду подыхать не надо, если мужиков не хватает. Тем, что все любовницы узаконены официально, и при наследстве им кусок гарантирован. В отличие от наших справедливых демократических законов. Хорошо быть независимым и гордым, если ты в городе живешь, и каменные стены тебя от беспредела защищают. А вот если ты вынужден жить на краю дикого поля и землю пахать, поневоле будешь общинником. В одиночку не выжить, малая семья одна подохнет. Вот и простая логика: много жен, много детей. Кто-нибудь да уцелеет во всех войнах-набегах-рекрутских наборах.

— Услышат феминистки — звезда тебе, Корнет. На спину. Как от беляков комиссарам в гражданскую.

— Кстати, о звездах. Вот я на японцев посмотрел, недавно с Танегасимы приезжали, поговорил там с одним самураем. Такой себе глава семейства. И ему звонит жена: у нашей тян появился парень, я их случайно застукала ночью. Наши сразу что? Скандал-разврат-срочно-замуж. А этот спокойно так: ну переспала дочка с парнем, ну и здорово. Недотраха не будет, экономия на битой посуде. А вот в университет не поступила, коза глупая — это плохо. За это сразу по… По глютеус максимус, как ты на лекции говорил.

— И что?

— И вот наша цивилизация встретила иной разум. Вроде как — событие невообразимого масштаба. Но этот иной разум в сексуально привлекательной упаковке. И все, мозгам жизнерадостный хрендец, точно как я на совещании сказал. Мы ведь и придумать не можем, что еще можно делать с русалками, кроме как трахаться то с одной, то с другой, то сразу со всеми. Пол-планеты захлебывается слюной, а другая половина слезами ревности. Мы не можем ничего исследовать или обсуждать спокойно. Потому что вся великая западная цивилизация стоит на недотрахе. На голоде.

— Корнет, но ведь у нас нет никакой другой цивилизации, нет и никакой иной морали. Салат готовим из тех фломастеров, что в наличии. Может, кроткий и мозговитый неандерталец воспринял бы все иначе. А может, стертая золотым тельцом культура чероки, либо там согнутые железной пятой Рима древнекельтские язычники обратили бы внимание на другие аспекты контакта. Мы же, как в том анекдоте: чем умеем, тем и работаем.

— Доктор, а давай поработаем, для разнообразия, головой. Что должен был дать людям светлый коммунизм, на который дрочат ревнители проекта «СССР»- два точка ноль? Свободу от крысиной гонки за едой, одеждой, жильем и так далее. Так вот же вам Туман: цивилизация, решившая все эти проблемы. Вот мы встретились. Сначала с кровью и соплями. Потом — любовь превозмогает все! — Зацаренный и Юлия, Рокин и Конго… Доктор, это женский роман заканчивается свадьбой. Мужской со свадьбы начинается. Потому как семья именно что приспособление для выживания.

— Ну, это мы слышали уже. Раз выживание, так давай, чтобы все работали. Не можешь мамонта гонять — сиди вон, и поддерживай огонь, — доктор поежился от очередного порыва ветра.

— Ну да. Не забалуешь. Раз уж фон всей нашей истории морской, то еще скажу: семья здорово похожа на экипаж корабля. Если семья делит работу на мужскую и женскую, это кончается плохо. То есть, отстоял ты восемь часов на вахте, и спать пошел. А что шторм кругом, и борта разошлись, то уже обязанность не твоя? Выживают, где в шторм все работают. И добычу в общий котел, и потом на всех без утайки. Есть даже вполне логичная гипотеза, что греческая демократия — наследство корабельных экипажей.

— Это как?

— Это вот прижало судьбой какое-то племя или часть его. Надо кочевать. Но наземные пути перехвачены соседями, да и вещички тащить накладно. Поневоле, выходят питекантропы в море. А там обучение на практике, методом полного погружения в Тихий Океан. Если не потопнут, разосравшись за последний глоток воды, так уже доплывает не орда сракопитеков, а сработанный экипаж самых настоящих полинезийцев или там викингов. Все решения вместе, выполнение вместе, один за всех, и все за одного. «Солнце на парусах», в общем.

— И чего?

— А теперь скажи, доктор. На кой черт русалкам в подобном раскладе мы? Обеспечивать их? Защищать? Мы — их? Не смешно. Вот я видел сцену объяснения Виктора с Конго… Ну, ты же «Сказку» не смотришь.

— Некогда особо.

— Мы тебе архив потом зальем, найдешь время. Честно говоря, эту сцену еще не выкатили. Я на фанатском форуме нашел. Там Виктор прямо так и спрашивает: а что мне тебе предложить?

— А Конго что? Мне Такао показывала, как флагман может ответить.

Корнет хмыкнул:

— Ответ Конго ты сам на экране увидишь. А я после той сцены два дня на работу не ходил. Потому что мы из постели не вылезали. Это чувства? Безусловно! Как умела, так и выразила…

Корнет оглянулся, нет ли его девушки поблизости.

— Что я могу дать ей взамен? Тепло и ласку? Черт, но меня же не учили мурлыкать! Наоборот: лицо кирпичом, ты же мужчина!

Парень скорчил такую уныло-плакатную рожу, что доктор невольно усмехнулся.

— Ничего не давать? Сыто облизнуться и сказать «спасибо»? Для таких придумано слово «альфонс». Предложить ей… Что? Выгрызать из конкурента материальные блага нас учат с детства. А про духовную сферу одни только попы всех мастей с важностью рассуждают. Или артисты поют, сводя в большинстве своем к тому же плотскому желанию.

Врач поглядел из-под крыла. Накатывающий ливень затянул серым горы. Вскипели потоки на дороге, черный асфальт превратился в белопенную реку. Стена дождя надвигалась медленно, неспешно, давая жалким людишкам прочувствовать собственное ничтожество перед жизнью планеты.

— Корнет. А к чему это все? Кино это. Разговоры наши. Куча слов.

— Так ведь Крым, Донбасс, майдан, Одесса тоже всего лишь слова… И совсем уж потом, аж в пятнадцатом году, Второй Удар. Слова — в кино там, или на бумаге — формируют общественное мнение. Как мы русалок сейчас нарисуем, так их наши дети и воспримут.

Корнет помолчал и прибавил без прежнего запала:

— Поговорить мне особо не с кем. А тебя хотел отвлечь от мыслей тяжких.

— Вместо этого загрузил еще больше.

Корнет с размаху пнул зеленый ящик-стол, и тот выехал из-под крыла в капли начинающегося дождя.

— Я проклят! Я не могу не думать! Док. Мы опять залезли в жопу. Мы увидели красивые личики, гладкие ножки — и на этом, прости за метафору, кончили. Надо идти дальше — а куда? А нахрена? И тут неплохо кормят… Но не идти нельзя, жопой чую! Помнишь, у Бродского: «Поэт… там начинает, где его предшественник кончил».

— Это же не в рифму?

— У него, кроме стихов, еще пьеса есть. «Мрамор».

— Читал я «Мрамор», — Ермолов перекинул широкие листы фотоальбома. Со страниц улыбались красивые люди. Глянцевые небеса. Блестящие автомобили. Посол отодвинул издание.

— И чем же похождения Тиберия вас так растревожили, что вы примчались ко мне сквозь ливень?

— Есть от чего тревожиться, — возразил мокрый насквозь доктор, выжимая волосы в широкую кадку с пальмой. — Мы этих девчонок используем для грызни со штатами. Они же ничего толком не понимают! Мне не нравится этот сквозной трах. Но даже он, получается, лучше — чем играть их втемную.

Посол дружелюбно улыбнулся:

— По порядку. Любовные игры — это мода среди русалок на вас, людей. Скоро пройдет, как всякая мода. Делаем политику с русалками мы с полного их согласия, после тщательных обсуждений, штабных игр. Не будем делать политику мы, будут штаты. А не бороться за мир — желательно, весь! — мы не можем. Ты хочешь правду? Вот правда: любое государство имеет свои интересы. Нравится это или нет, стоит крови или нет, наше назначение их отстаивать. Ты работал на шахтах Воркуты. Представь, как это было бы без государства…

Вот зря Ермолов это сказал!

Середина зимы восьмого года. Середина ночи, любимый романтическими придурками «час быка». Провонявшая потом дежурка; слабый толчок в ноги. Опытный начальник смены резко скучнеет. Где? Где? Звоните, с телефонов не слазить! Где, сука ж его мать! Где?!

Третий горизонт, четвертый добычный участок! Глубина девятьсот. У нас горит! Есть пострадавшие! Доктора!

И так страшно входить в клеть! Как чувствовал: на середине полета гулкий удар, уже хорошо слышный в основном стволе… Телефон трещит. Взрыв метана. С верхних горизонтов люди уходят. Восемь с конвейерного. Четыре гроза. Пять электриков. Еще пять. Двадцать два. Сколько было всего?

Сорок девять. Первый и четвертый участки не вышли. Связи нет. Ну, понятно. Пошли.

На нижних горизонтах дым. Пласт пошел. Пошел, сука. Здесь не пролезем. Пошли кругом. Сколько? Херня, километров десять. Эй, а дышать из жопы товарища? У нас патронов для регенератора не хватит! Значит, живо чакры отрастил, и дыши через лотос. Там тридцать человек на смене… Здесь не пролезем. Здесь тоже… О, вот здесь. Кабель кончился? Беги, сообщи наверх. Наконец, обошли завал. Инта прислала помощь? Что, как это двое суток прошло, ты ох*ел? Только что спустились!

Нашли четверых человек. Уже холодные. Пласт горит. Дым. Видимость ноль. Доктор держался за плечо переднего; в какой-то момент потерял его, пошарил рукой в черном дыму, нащупал. Потянул. Сука. Пятый. Холодный тоже. А вот и передний остановился: цепь разорвана, дальше не идем. Как ты его увидел, доктор? Да ты шандец везучий, семье хотя бы тело поднимем.

Пожар. В дыму видимость ноль. Поиски наощупь результатов не дают. Двадцать пятое число. Траур уже три дня. Спускались вообще восемнадцатого. Наверх. Наверх. Тушить будут. Вода пойдет. Семнадцать человек не нашли. Простите. Не прощайте. Двести сорок тонн в час. Вода пошла!

И долго еще доктору снилось, как подступает к горлу черная вода с угольной пылью, и ноги прижаты, и помощь не идет; и доктор просыпался со звериным хрипом, колотя ногами спинку дивана — кот, гребаная шерстяная скотина! Приспособился на ногах спать!

Врач потер шею, промокнул затылок и лоб поданной салфеткой. Посмотрел на стеклянные гробики корабельных моделей.

— Вижу, вы понимаете, — посол развел руками. — Владелец шахты стал бы возиться с разборкой завалов? Откапывал бы штольни в надежде непонятно на что? Даже захоти он, шахта угольная, а не алмазная. У него просто ни техники бы не нашлось, ни профессионалов в нужном числе. Есть неплохие фильмы про то, как подобные аварии обходились в той же Японии. В пятидесятые годы на угольных шахтах, когда шахтовладельцы еще на велосипедах ездили. А «тойота» и «мазда» были ругательными словами. И уж символизировали точно не японское качество.

— Так вы государственник?

— А что, на таком посту в такое время может оказаться оппозиционер? Я рука государева, и горжусь этим. Вообще, доктор, у нас очень интересная беседа получается. Хотите продолжить? Присядьте, сейчас горячий кофе принесут. Я сначала был демократ — куда там вашему Корнету!

Секретарь посольства — мужчина среднего роста, среднего возраста, без особых примет — внес кофейник, чашки, красную и синюю папки. Поставил посуду перед собеседниками, а папки положил на угол стола, указав послу взглядом. Ермолов кивнул: мол, посмотрю. И продолжил:

— А потом как-то все однобоко и однобоко. Допинговые скандалы особенно. Чувство такое, как будто Россия попросилась: «Ну возьми-и-ите меня в игру.» А ее взять-то взяли, да играть все равно не пустили. Бегай, мячи подавай. Тогда я в Западе окончательно разочаровался: где же хваленая справедливость ваша, где же равенство возможностей? Где обычнейшая «честная игра», «fair play», на которую все англофилы ссылаются? Мы Крым забрали, так хоть не бомбили его. И беженцы от украинской войны не в Европу побежали, как из Ливии — а в ту самую криминальную насквозь Россию. И почему это развал Советского Союза всех радует, а развал Украины огорчает? И почему это блоггер из окна танки видит, а наблюдатель ООН может до танков рукой достать, но пишет в отчете, что танков нет?

Доктор допил кофе. Поставил чашечку:

— Я в Темнейшем разочаровался именно вот, когда он сказал: «ихтамнет». Сказал бы честно: вы чего? Устроили тут войну под боком, и думаете, что мы туда никого даже посмотреть не пошлем? Назвался кто нашим, давайте сюда его. Если самозванец, то сами шею скрутим. А вы не троньте.

Помолчав, доктор прибавил:

— Даже у русалок служба спасения есть. А у наших… Если ты облажался, то сразу как-то внезапно выясняется, что тебя туда никто не посылал. И вообще, ты уже три дня как уволен.

Врач потер лицо. Подавил зевок. Посол молча и внимательно ждал.

— И что теперь?

Поднявшись, посол двинулся вдоль ряда моделей. В самом деле, мебель и мебель, что на нее смотреть. А кораблики — увлекательно.

— Вот, кстати, «Конго», — постучал Ермолов по ящику с одним из линкоров. — Интересно, почему не «Ямато»? А в соседнем аквариуме вообще «Монтана», это к чему?

Повернулся:

— Теперь вы лечите людей. Вот вы и сейчас с чумаданом. А я вру в лицо, кручу хитроумные комбинации. А ваш фрондирующий друг-Корнет хоть и материт правительство, но работает все равно на Россию. В конечном итоге ваша и его работа приведут к созданию лекарств, протезов на основании нанотехнологий. И чем дешевле и проще вы их сделаете, тем скорее они превратятся из статусных игрушек в помощь для сотен тысяч пострадавших от Войны Тумана и Второго Удара. Это и есть искусство государственного управления: объединять столь разных людей, не испытывающих друг к другу добрых чувств, ради общей цели.

Ермолов посмотрел на красную и синюю папки. Доктор понял, что аудиенция окончена — окончился и ливень. Впрочем, затяжные тропические ливни остались на той Земле, довоенной. Там, в прошлом, до потепления, до перемены климата.

— Спасибо, — просто сказал врач, прибирая кофр. — Пойду на вопросы отвечать, уже в сети накидали, наверное.

Вышел на крыльцо, поглядел в стремительно светлеющее небо.

— И ведь правильно же сказано, ничего возразить не могу… Почему же так паршиво на сердце?

— Сердце мне сделают новое — так чего я там не выдержу?

Дед Юрий, полулежащий на кровати в своей палате, грозно смотрел на посетителей.

— Не хочу я в линкор-крейсер. Стрелять-убивать много ума не надо, навоевался.

— Но выбор вы сделали?

— Сделал, профессор, сделал. Превратите меня в ледокол. Во, с красной пастью, — старик развернул плакат с фотографией «Ямала».

— А внешность мою, как у Деда-Мороза. Буду суда во льдах водить. На реальном северном полюсе буду жить, канонично же!

Иеромонах вздохнул:

— Если бессмертие реально, это ж сколько работать! А что вы все уставились? Я-то работал. Печной мастер я. Как где монастырь или там скит, там я первый. Бывает, сруба нет еще, а печь моя уже греет… Не усидишь ты без работы. И не будет у тебя ни победы, ни отдохновения, ни ощущения забитого гвоздя. Вечный бой, как у большевиков.

— Мука творческая и суть награда, — дед Юрий пожал плечами. — То и для великого мастера хорошо было, а я стану рыло воротить?

— Господи, — перекрестился ксендз, — прости им! Ибо не ведают, что творят! Ведь не вера моя, ваша же наука говорит: новое человечество вытеснит старое! Как неандертальцев стоптали кроманьонцы. И сами, своими руками, породим нашу смерть? Опомнись!

— Ты хочешь сказать мне: сдохни? В чьих интересах?

Тут священники заорали в один голос:

— Только дьявол может искушать бессмертием!

— Это личный опыт? — хмыкнул старик.

— Да откуда знать! — взмахнул черным рукавом-крылом ксендз. — Может статься, и был палеоконтакт, и прилетали сюда гости с Альфы Центавра. И библию даровали, и законы Моисею. Из вполне вычислимых, четких резонов. Биология там, эпидемии, социальный психоз. С учетом психологии расы хомо сапиенс сапиенс. А священный флер вокруг них навертели потом. Что меняет? Коли человек творит зло во имя господа, дьяволу служит он, и неназываемый примет его служение. Коли совершает добро именем Эйнштейна и Дарвина, то господу, искупившему грехи наши, служит он, и будет по весу доброго дела принят в раю!

— И при чем тут бессмертие?

— Да все при том же, — ксендз устало сгорбился. — Емкость экологической ниши не бесконечна. Чем больше людей, тем больше связей. Тем сложнее система. Да, она богаче. Да, возможности шире. Но и устойчивость меньше. Микробы имеют широкое поле расти, меняться. Каждый придурок с гранатой задевает сразу полгорода. Псих на газовой станции — весь город. Охраной обставитесь? «Кто устережет сторожей», это когда еще сказано?

— Вы аппелируете к науке. Даже странно… — Рицко задумалась.

Ксендз фыркнул:

— Кардинал Белармино тоже аппелировал к науке. Но Джордано Бруно не сильно помогло. И теперь я понимаю, почему! Да и какой смысл взывать к вере среди безбожников?

— Есть смысл, — пробасил иеромонах-печник. — Наука от сознания, вера от подсознания. Подсознание больше. И умнее. Потому что дольше развивалось.

— Только говорит оно всегда одинаково, — хрипнул дед Юрий. — Жить! Хоть с одной ногой, хоть на дыбе — жить! Везде, где нет смерти. А тебе… Не люблю я ваше племя. Но совет дам. Если несешь слово апостольское викингам, взывай сразу к господу, только ему силы хватит.

Профессор Акаги добавила:

— Кардинал Белармино аппелировал к тогдашней науке. Вы тоже обращаетесь к опыту прошлого. Типичная ошибка количественной интерполяции. «К тысяча девятьсот двадцать девятому году Нью-Йорк завалит навозом по крыши.» Воздушный шар на две тысячи персон. Не все открытия можно сделать из анализа и обобщения. Рано или поздно приходится верить в прорыв.

— Верить? — ксендз даже изогнулся. — Профессор Акаги сказала: «верить»?

— У вас монополия на Христа, а не на веру, — поморщилась Рицко.

— У них и на Христа монополии нет, — наябедничала русалка-переводчица. — Одних сект больше пяти сотен активных, и почти три тысячи в истории. Они даже не авторизованные дилеры, а мелкие гешефтмахеры, барыжащие краденами купонами на блаженство.

— Девонька, инквизиции на тебя нет, — улыбнулся ксендз. — Но есть папская конгрегация.

— Вы обещаете вечное блаженство, мы тоже, — не удивилась русалка. — И не только то, про которое вы подумали. Вы видите в нас только чесалку для определенных органов. А мы можем быть видеостудией, лабораторией, расчетной станцией гигантской мощности, неисчерпаемой библиотекой, экспериментальным производством — в одном лице.

— Тоже чесалка, — буркнул иеромонах, — только для чувства собственной важности.

— Если свои печки строишь ты из-под палки, то впадаешь в грех уныния. А если гордишься мастерством, то в грех гордыни, — усмехнулась русалка. — Вот и все, что вы можете предложить не болтуну, но мастеру. Своему парню я могу предложить больше. А станет Юрий Петрович кораблем, сможет и еще больше. И ни смерть, ни болезнь его изыскания не оборвут.

Русалка посмотрела на монаха в буддийской шафрановой рясе. Посерьезнела:

— Если же придерживаешься срединного пути, и вовсе изжил страсти в себе… То чем ты отличаешься от нас? Машин? И почему считаешь нас демонами? Демоны — доведенные до предела страсти, у нас же только логика. И есть ли тогда разница, посланы мы вам откуда-то, или выдуманы вами от начала до конца?

Буддийский монах поднял внимательный спокойный взгляд:

— А как же перерождение? Вы же не избудете карму?

— На это я сам ответить могу, — подмигнул дед Юрий. — Переводи, ясноглазая: «Держись сильней за якорь, якорь не подведет! А если поймешь, что сансара-нирвана, то всяка печаль пройдет!»

— Сансара — Нирвана… — буддист замер. — Поезд? За жизнь единственную, но длины бесконечной?

Христианские священники поднялись.

— …Ибо не ведают, что творят, — прошептал крестящийся ксендз. Иеромонах молча махнул рукой. В дверь, открытую на пару минут святыми отцами, ворвались крики митинга перед воротами госпиталя. Судя по звукам, феминистки уже грызли древки плакатов экологов. Или экологи ломали эти самые древки на спинах идеологических противниц — равноправно не делая разницы между противницами и противниками.

Дед Юрий улыбнулся буддисту:

— Во, слышишь, жизнь бьет ключом. Лещом и кирпичом. Ни под каким претекстом не хочу помирать. Уж извини. Эй, чего остекленел? Кто там ближе, похлопайте по щекам! Эй, боддхисатва, алло! Сансара вызывает! Алло!

— Алло. Такао?

— О, привет.

— Здравствуй. Не отвлекаю?

— Нет.

— Слушай. У тебя в рубке я видел подушку. На ней ведь нет рисунка?

— Хочешь ко мне на подушку? Что потом?

— Ничего. Весь мир. Все, что сумею отдать. Все, что сумеешь взять!

— Ой, ну ты мертвого уговоришь! Приходи вечером на сеновал.

— Не понял: ты даже имя не спросишь?

— Ты что, собственное имя забыл?

— Нет, конечно!

— А я корабль Тумана. Моя акустика — моя жизнь. Ты еще в трубку сопел, а я уже узнала, кто ты. Один запрос девчонкам — и я знаю, где ты сейчас находишься.

— Сумасшедший дом…

— Но ты-то знаешь, кто здесь псих. Остальным — зачем?