Смерть травы. Долгая зима. У края бездны

КОЛОКОЛ ПО ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ

Когда мы говорим о британской научной фантастике середины XX века, то первыми приходят на ум имена Джона Уиндэма, Артура Кларка, Эрика Фрэнка Расселла — и Джона Кристофера. Однако в отличие от первых трех написать полновесный биографический очерк о Кристофере очень трудно, практически невозможно. И виной тому сам писатель.

Дело в том, что в мире англоязычной science fiction он заслужил примерно такую же репутацию, что Джером Сэлинджер или Томас Пинчон — в американском литературном мейнстриме. Если кто не в курсе, то автор «Над пропастью по ржи» последние несколько десятилетий не только не дал ни одного интервью, но даже ни разу не показался на людях, удалившись в добровольное отшельничество, весьма смахивающее на безумие. А второй категорически запретил публиковать свои фото, и как выглядит в жизни Томас Пинчон, не знают даже его издатели и агенты.

Джон Кристофер до подобных крайностей еще не дошел, но все равно его нежелание предоставлять даже минимальные биографические сведения о себе стали притчей во языцех. Чтобы не плодить лишние кривотолки по поводу своей нелюдимости — особенно странной в мире западной масс–культуры, к которой, за редчайшими исключениями, относится современная science fiction, — писатель сформулировал некое «идеологическое обоснование». Вот как звучит «на том стою» Кристофера:

«Думаю, я должен по крайней мере объясниться, почему обычно отказываюсь отвечать на вопросы личного характера. Многие мои друзья–писатели, даже большинство, получают невинное удовлетворение от подобной саморекламы. Ничего не имею против — но разделять это всеобщее увлечение не намерен. Да, писатель тоже относится к категории public figures (люди, вызывающие общественный интерес. — В.Г.), но все же в меньшей мере, чем актеры, спортсмены и деятели шоу–бизнеса. Именно в знак протеста против безудержной саморекламы последних я не даю интервью, отказываю своим издателям в фотографиях собственной персоны и даже минимальных биографических сведений о себе. Мне кажется, писатель должен писать книги — и писать так, чтобы читатель покупал их, не зная ничего о человеке, их написавшем».

Этому кредо Джон Кристофер следовал всю свою полувековую писательскую жизнь. Хотя до нее была еще одна — обыкновенная человеческая. Жизнь англичанина Кристофера Сэмюэла Йоуда, позже взявшего себе псевдоним, в котором первое имя стало фамилией.

Из скудных, разбросанных по разным источникам сведений о его первой — долитературной — жизни в сухом остатке можно выделить следующее.

Кристофер Сэмюэл Йоуд родился 16 апреля 1922 года в небольшом городке Ноусли, расположенном в графстве Ланкашир. Будущий писатель едва успел закончить частную школу в соседнем графстве — Винчестер, как его призвали в армию: началась Вторая мировая война. Военные годы Йоуд провел радистом в Средиземноморье: он служил в Гибралтаре, Северной Африке, Италии. А после демобилизации проработал несколько лет клерком в различных конторах и агентствах.

Получив в конце 1940–х годов грант от Фонда Рокфеллера («Которому останусь благодарен до конца своих дней», — отметил писатель в одном из интервью, однако на какие такие самостоятельные исследования он получил грант, мне выяснить не удалось), Йоуд начал писать прозу. Первые произведения, в том числе научно–фантастические, он публиковал под своим именем. И с 1958 года числил себя профессиональным писателем, обзаведясь сразу несколькими псевдонимами, среди которых читатели научной фантастики запомнили один: Джон Кристофер.

Еще известно, что он был дважды женат, и от первого брака у него осталось четыре дочери и один сын. И что, прожив долгие годы на крошечном островке Гернси в проливе Ла–Манш, Сэмюэл Йоуд в конце концов осел в приморском же графстве Суссекс.

Вот и все. Дальнейшее относится уже всецело к творчеству писателя Джона Кристофера.

Первой его научно–фантастической публикацией стал подписанный своим именем рассказ «Рождественское дерево» (1949), напечатанный в кэмпбелловском журнале Astounding Science Fiction. Все дальнейшее творчество писателя можно естественным образом разделить на три периода: ранние рассказы (в частности, составившие цикл об «управленцах» близкого будущего, в котором роль национальных правительств играют транснациональные корпорации); затем — «романы–катастрофы», и, наконец, научно–фантастическая проза для детей и юношества.

Первый период прошел для писателя под знаком его собственной «истории будущего» — правда, уступающей по масштабам аналогичным построениям Айзека Азимова, Роберта Хайнлайна, Кордвайнера Смита, Ларри Нивена и других американских коллег Кристофера. Рассказы цикла, составившие сборник «Двадцать второе столетие» (1954), объединены главным героем — Максом Ларкином, директором одной из могущественных корпораций. В XXII веке они почти полностью подмяли под себя нации с их правительствами, так как те явно не справились с глобальными катастрофами, обрушившимися на человечество.

Да и другие рассказы того же периода, не вошедшие в цикл, вполне могут восприниматься как своеобразное оглавление к книжной полке, на которой собраны более поздние романы Кристофера. За которыми прочно закрепился ярлычок «романы–катастрофы».

Под словом «катастрофа», как легко догадаться, понимается не их якобы ужасающий провал на рынке, а описываемые автором катастрофы глобальные: экологическая, демографическая, природная и прочие. К прочим относятся полная стерилизация обоих полов в результате пандемии («Новое вино»), скатывание цивилизации к новому средневековью («Оружие») и даже поголовная безграмотность в результате запрета всех книг («Время мира»).

Впрочем, не менее успешно Джон Кристофер использовал и более традиционные сюжеты научной фантастики, при этом стараясь перевернуть много раз повторенную коллегами идею как–то по–новому, по–своему. Уж если это привычная история очередного вундеркинда с врожденными сверхспособностями, то пусть маленький «сверхчеловечек» родится от союза марсианки и мужчины с Земли (рассказ «Пары не нашлось»)! А если в будущем преступника–убийцу и сошлют в места не столь отдаленные, то пусть это будет отдаленность во времени — например, Германия 1933 года, спустя день после назначения Гитлера рейхсканцлером («Приговор»)…

Но все же не рассказы принесли славу Кристоферу–писателю, а его романы–катастрофы, продолжившие знаменитую британскую традицию. У истоков ее стояли еще Герберт Уэллс и Артур Конан Дойл, а их дело продолжили, вместе с Кристофером, Джон Уиндэм и Джеймс Стюарт. И даже Нобелевский лауреат Уильям Голдинг, знаменитый роман которого «Повелитель мух» можно условно считать произведением о катастрофе (в данном случае локальной, но наводящей на глобальные обобщения), в результате которой люди скатываются из цивилизации в первобытное варварство…

Впрочем, роман–дебют Кристофера — «Зимний лебедь» (1949), вышедший также под своим именем, — ни к каким напастям, природным и рукотворным, отношения не имел. Это была самая настоящая фэнтези для детей — жанр, в котором писателя также ждал успех, но попозже. Зато первый научно–фантастический роман «Год кометы» (1955) и в особенности следующий, «Смерть травы» (1956), принесли Кристоферу славу далеко за пределами Англии. Славу мастера как раз романа–катастрофы.

Что же это за субжанр такой?

Для авторов коммерческих — всего лишь повод расписать в красках ужасы как самой катастрофы (наводнение, землетрясение, эпидемия, столкновение Земли с каким–то космическим телом и тому подобное), так и плачевную участь тех немногих, кому «повезло» спастись. Кавычки в данном случае необходимы: обычно в таких произведениях выживание немногих достигается страшной ценой — вынужденным отказом от цивилизации, культуры и их производного — человечности. Горстка выживших необратимо дичает — есть чем пощекотать нервы читателей.

Для других авторов, которых не в пример меньше, произошедшая «по их вине» глобальная катастрофа — это прежде всего жестокий урок. Точнее, расплата за не выученные человеческой цивилизацией другие уроки. Это возможность задуматься. Последнее относится к читателям: несчастным персонажам романов–катастроф в резко изменившихся условиях думать уже недосуг…

Кристофер, как и другие британские авторы–катастрофисты, сохраняет сдержанный пессимизм в отношении популярной идеи о том, что цивилизация будто бы окончательно и бесповоротно вывела человечество из стадии варварства. Что возвращение в него невозможно. Еще как возможно, доказывает английский писатель своими романами: достаточно всего лишь рокового и во вселенском масштабе незначительного толчка, чтобы слой цивилизованности, толщину которого мы склонны порой преувеличивать, сполз с современного человека, как нестойкий весенний загар после нескольких соприкосновений с мылом и мочалкой. Как только человек лишится своих технологических игрушек, начнется самая настоящая дарвиновская борьба за существование, в которой выживут, разумеется, сильнейшие. Сильнейшие — в смысле близости к животному началу.

Я назвал этот пессимизм сдержанным, потому что он разительно отличается, с одной стороны, от глуповатого оптимизма американских голливудских блокбастеров (в которых творится черт знает что, но в конце все о’кей, и цивилизация — все та же, американская, не вынесшая никаких уроков, — отстраивается поистине ударными темпами). А с другой — от беспробудного пессимизма той названной выше группы авторов коммерческих «ужастиков». Для них–то — чем жутче нарисованная картина, тем лучше.

Во всяком случае, намек на будущее возрождение цивилизации в романах Кристофера присутствует — только уж очень не похоже это угадываемое возрождение на фирменный американский happy end. Когда–то, убежден писатель, даже новым лидерам «озверевшего» человечества, озабоченного собственным выживанием, придется вспоминать и такие качества рода Homo sapiens, как кооперация с другими членами сообщества, взаимовыручка, альтруизм и эмпатия. Придется заново утверждать общие для всех законы и по ростку выращивать дерево культуры. Словом, восстанавливать шаг за шагом весь тот набор признаков, который отличает человеческое общество от звериной стаи.

Но займет этот процесс не одно столетие — тут обольщаться не стоит…

Самый знаменитый, как уже говорилось, роман Кристофера — «Смерть травы». В книге нарисован один из самых ранних и самых ярких и художественно убедительных сценариев глобальной экологической катастрофы, вызванной гибелью (от мутировавшего вируса) всей травы и злаков на планете. Как заметил американский критик Джон Пфайффер, «Кристофер впечатляюще напомнил нам, что кукуруза, пшеница и рис — тоже трава, если не относиться к этому термину слишком узко. Та самая трава, которая упоминается в Библии рядом с «плотью»[36] и без которой невозможна жизнь всякой другой плоти на Земле». Результатом биокатастрофы, как легко догадаться, становится катастрофа социальная: в обстановке наступившего всепланетного голода начинается борьба за выживание, разрушение цивилизации и неизбежное сползание в анархию и варварство.

Роман был успешно экранизирован («Ни листика») в 1970 году режиссером Корнелом Уайлдом и стал своего рода эталоном для десятков последующих книг, написанных на ту же тему.

Сам писатель продолжил ее разработку в романах «Мир зимой» (1962) и «Мороз по коже» (1965). В этих книгах всадниками Апокалипсиса становятся, соответственно, необратимые климатические изменения, вызвавшие наступление нового ледникового периода, и лавинообразная серия разрушительных землетрясений в Европе.

Можно условно отнести к той же серии и роман «Маятник» (1968), в котором описана катастрофа уже чисто социальная, демографическая. Оказывается, мир легко может превратиться в ад, в образцовую антиутопию, и для этого не нужны даже тираны–властолюбцы, тоталитарные партии или неудержимые в своей жадности олигархи. Достаточно просто уступить власть… молодым. В романе Кристофера это обычные подростки–тинейджеры, настоятельно попросившие «стариков» дать порулить. Дата выхода романа неслучайна: английский писатель буквально на несколько месяцев предугадал ту реальность, которая взорвет мирное западное общество в мае 1969–го во Франции. Если кто забыл: в Сорбонне бунтовавшие студенты тоже вывешивали плакаты «Власть — молодым!»…

Менее удачными получились другие «взрослые» романы Кристофера: «Облако серебра» (1964; выходил также под названием «Остров Суини») и «Пещеры ночи» (1968).

Наконец, особняком в его творчестве стоят еще две книги — «Обладатели» (1965) и «Малый народец» (1967), представляющие собой редкие для британского писателя экскурсии на территорию сопредельного жанра — научно–фантастической готики. В первом романе группа отдыхающих на горнолыжном курорте в Швейцарии захвачена пришельцами, способными вселяться в тела своих жертв и полностью подчинять собственной воле тела–доноры. Во втором другая группа туристов — на сей раз поселившихся в старинном замке, — выдерживает нападение карликов, созданных злонамеренными генетиками еще во времена нацистского рейха.

Зато третий период творчества Кристофера принес ему новый успех. Во всяком случае, когда англоязычные критики обращаются к такому субжанру фантастической литературы, как young adult science fiction (условно это можно перевести знакомым у нас «научная фантастика для детей старшего школьного возраста»), то одним из первых называется имя Джона Кристофера. Премий «Хьюго» и «Небьюла» английскому писателю не досталось, зато он является лауреатом сразу нескольких престижных премий (английских, американских и одной западногерманской) в области детской литературы.

Большинство произведений Кристофера, рассчитанных на молодого читателя, также вписываются в генеральную тему его творчества: глобальную катастрофу. Единственное, быть может, отличие этих книжек от «взрослых» романов — это отсутствие слишком уж откровенных сексуальных сцен и эпизодов, связанных с насилием. Саму же глобальную катастрофу — тему, немыслимую, скажем, в отечественной фантастике для детей, — писатель описывает без сюсюканья и «лакировки». Достаточно сказать, что знаменитая трилогия, о которой речь пойдет ниже, написанная Кристофером для молодого английского читателя, была переведена у нас и была воспринята читателями как фантастика обычная — «взрослая»!

Речь идет о едва ли не самом успешном в коммерческом плане произведении Кристофера — трилогии о пришельцах — «треножниках» (триподах): «Белые горы» (1967), «Город золота и свинца» (1967) и «Огненный бассейн» (1969)[37].

Герой трилогии — обыкновенный английский мальчишка Уилл Паркер, живущий в английской сельской глуши. Родина Паркера, как, впрочем, и вся планета, оккупирована инопланетными захватчиками, передвигающимися в боевых машинах на треножниках (ясный кивок в сторону классика — Герберта Уэллса). Наиболее физически сильных представителей рода Homo sapiens пришельцы изолируют и обучают ремеслу личных охранников; всем другим разумным обитателям Земли уготована участь домашнего скота. А когда пришельцы окончательно перестроят атмосферу планеты и силу тяжести на ее поверхности «под себя», коренное население мгновенно превратится для них во вредных насекомых, участь которых не вызывает сомнений… Однако роман все–таки написан для детей, поэтому троим подросткам во главе с Уиллом в конце концов удастся победить бесчеловечных и безликих «треножников».

Успешными оказались и две другие «детские» трилогии Кристофера. Действие первой, «Шаровая молния», развертывается в «параллельной» Британии времен римского владычества; кроме одноименного романа, вышедшего в 1981 году, серию продолжили романы «Вновь обретенная земля» (1983) и «Танцующий дракон» (1986). Герой второй, состоящей из романов «Принц в ожидании» (1970), «За пылающими землями» (1971) и «Меч духов» (1972), — молодой наследник трона в Англии будущего, серией катастрофических землетрясений отброшенной в новое средневековье.

Из одиночных романов Кристофера в жанре young adult science fiction выделяются «Долгое путешествие» (1960), «Пещеры лотоса» (1969), «Стражи» (1970) и «Пустой мир» (1977). Всего же, если не ограничиваться только научной фантастикой, писатель опубликовал (под псевдонимами Хилари Форд, Уильям Годфри, Питер Грааф, Энтони Рай и Питер Николс[38]* более тридцати книг для детей.

Во всех своих произведениях, как научно–фантастических, так и не относящихся к жанру science fiction, Джон Кристофер оставался приверженцем традиции. Как истинный британец, сформировавшийся еще до революционных шестидесятых, он не желал экспериментировать со стилем или затрагивать какие–то особо взрывоопасные темы. Вместо этого он всегда гарантировал читателю надежность, качество, ясность мысли и благоразумие, которые не отменяли ни интриги, ни крепко закрученного сюжета, ни даже отдельных бивших по нервам сцен.

Как писал коллега и соотечественник писателя Брайан Олдисс в своей истории научной фантастики, «Шабаш на триллион лет» (1986): «Интеллигентный и мудрый человек, Джон Кристофер одно время рассматривался как самая вероятная кандидатура на роль ведущего британского писателя–фантаста… Однако время играло против него (и против Уиндэма). Потому что в романах–катастрофах автор и читатель изначально предполагают наличие некоего социального порядка, который затем дает фатальный сбой. В середине же шестидесятых общественное мнение решительно склонялось к тому, что само понятие социального порядка давно утратило всякий смысл, оставшись в далеком прошлом».

Признать существование мира безо всякого социального порядка, тем более живописать его Джон Кристофер как истинный британец старшего поколения не мог. Поэтому в новой фантастике ему места не было. Но кто при этом больше проиграл — Кристофер или новая фантастика, — для меня лично остается вопросом.

Вл. ГАКОВ