Слуги ветра

Часть вторая КРАСНАЯ ЛУНА

Гурымей поднялся на уступ крепостной стены, внимательно оглядывая внутренний двор замка. Его лицо и прежде никогда не излучало доброжелательности, но сейчас просто исказилось от ярости и гнева. Мышцы на скулах судорожно подергивались, шея напряглась. Неподалеку от мага стоял Туслан Хаму, потомок древнего рода, родственного королю. Он прибыл в Филадею верхом в сопровождении отряда гвардейцев Асур-Валада.

С трудом выдерживая яростный тон и резкость, с которой Гурымей пытался объяснить полководцу суть истории, Туслан нервно теребил рукоять окованной дубины, по всему видно, сделанной куда более дорого и вычурно, чем железное оружие гвардейцев.

— Всего-то требовалось вовремя пресечь это коварное нападение! — шипел Гурымей, сутулясь и подергиваясь. — Никто и ничего не мог заподозрить до той поры, пока корабль стоял на верфях!

— Я вижу ваше беспокойство, великий жрец, но простите мне мое удивление, все одно ничего не понимаю! — выдохнул Туслан, уже и не надеясь получить от мага внятных разъяснений.

— Корабль прибыл в город еще до весенних праздников, под дружественным, полхийским флагом. Когда все узнали, что трюмы корабля пусты и никакого товара капитан не привез, ни у кого даже мысли не возникло поинтересоваться целью визита! По словам мастеров с верфи, ремонта требовалась сущая малость.

— Может, следует думать, что они собирались лететь дальше на юг, через Море ветров, к островам Древних?

— Военному кораблю делать там нечего! — отрезал Гурымей. — Против горстки дикарей с пращами в руках, таким гигантом не воюют! Они целили на Филадею, и очень коварно, хочу вам заметить, уважаемый барон.

— Вооруженный корабль приходит в наш порт для ремонта, с дружественным флагом, платит золотом и до поры вовсе не проявляет никакой агрессии. В чем же коварство? — удивился Туслан, тяжело вздыхая.

Маг нервно отдернул руку от перил и прошел к стене, с которой открывался вид на притихший вечерний город.

— Заговорщики были среди гвардейских капитанов! Это они позволили кораблю стоять в городе без всякой охраны! Без присмотра.

— Прошу вас, князь! — взмолился Туслан. — Я изо всех сил стараюсь понять всяческую мелочь, но не могу. Давайте так, представим, что я вовсе не в курсе тех событий, что произошли в городе, что собственно не очень далеко от истины, и мы сейчас как старые друзья отправимся в чей-нибудь гостеприимный двор и обсудим там все подробности. Мы только с дороги! — Развел руками барон, указывая на сопровождающих его гвардейцев, мнущихся в нерешительности возле башни. — Слышим лишь обрывки фраз, видим негодование, панику! Кто сбежал?! Кто напал?! Ничего не понятно.

Принимая слова полководца как тонкий намек на то, что встретили барона не очень-то и достойно, Иридии Гурымей поспешил реабилитироваться и, прикрыв глаза, сделал вид, что успокоился. Чуть приспустив рукава зелено-голубой, расшитой золотом, жреческой накидки, он спрятал в них руки и спокойно двинулся в сторону лестницы. Уходить далеко от дворца они не стали, удобно устроились на веранде для гостей, во внутреннем дворе замка, как раз напротив центральных ворот. Предвкушая сытный ужин, Туслан стал потирать руки и время от времени приглаживать пышную бороду с проседью и усы.

В тихой беседе, в неспешной обстановке Гурымей сам слегка успокоился и принялся рассказывать барону все подробности, из тех, что были известны ему самому, с самого начала:

— За полкамня до весенних торжеств в город прилетел полхийский корабль. Огромный фрегат с дюжиной катапульт по каждому борту. Говорят, что сердце корабля, главный котел, содержит не меньше трехсот мер камней. Просто летающая крепость!

Многие календари кряду наш великий король не вел ни с кем войн и всюду склонялся к тому, чтобы решать дела миром, чем и ослабил бдительность гвардии. Вот уж третье полнолуние как город не пополняет осадные склады, не чистит внутренние колодцы! Ко все это пустое и прошлое. Под видом ремонта и пополнения припасов корабль встал на верфи. Два десятка человек команды, никому не известный капитан — вот стража и не заподозрила подвоха. Я почти уверен, что кто-то из гвардейских чипов был замешан в этом и сам участвовал в подписании всех прошений. Королевский двор, чиновники и министры погрязли во взятках. Большая часть боевой команды уже ждала в городе. Мои доносчики говорят, что здоровяк во главе корабля был лишь подставным, истинный капитан прибыл в город многим раньше и уже к моменту появления судна успел наладить здесь неплохие связи.

— Каков подлец! — возмутился Туслан, подставляя слуге кубок. — Долго, надо полагать, готовились.

— К счастью их план не удался! — ухмыльнулся Гурымей, все еще не прикасаясь к угощению. — Мне удалось схватить капитана в тот самый день, когда планировалось нападение на королевский дворец. Заковал в цепи, бросил в гнойную яму! А уже к вечеру он сбежал!

— Ох и ловкач! — крякнул барон и отвалился на подушки, подпирая подбородок здоровенным кулачищем.

— Этот мерзкий ублюдок так мастерски избавился от прежней команды, что мы и заподозрить его ни в чем не могли. Верховный королевский судья жил в его доме несколько дней, не думая о подвохе!

— А что корабль? — спросил Туслан, прищурившись.

— Пошел на штурм без капитана, что впрочем, не сильно прибавило нам шансов на успешную оборону. Часть восточной стены больше не существует! Оборона дворца зияет чудовищными дырами! Мне неизвестно, почему команда увела корабль в горы. Но неспроста! Надо полагать, что они ждут красной луны! Затмения, которое должно случиться через пять дней! Есть основания думать, что сам капитан ведом темными духами, пользуется их покровительством. Иначе как еще объяснить его таинственное исчезновение! Стража — отменные стрелки, я подбирал их лично! И все они в один голос говорят, что и стрелы, дротики и даже пороховые кувшины, словно по волшебству, летели мимо. В его отряде было семеро пустынных волков! Грязные шакалы убили себя, прежде чем мы задали им хоть один вопрос. Оставался один — и тот сбежал вместе с капитаном! В бою корабль не пострадал! Притаился в горах и ждет момента, когда темные духи встанут в ряды команды. Красная луна придаст им сил! Столько крови уже пролито! А будет больше, барон! Уверяю вас.

— Хоть корабль и силен, не сомневаюсь, — возразил Туслан, — но и гвардия короля — не последние воины. Одна весть, и уже через день сюда прибудут отборные войска Асур-Валада! Это семь тысяч лучников! Две тысячи кавалеристов!

— И ни одного корабля! — подытожил Гурымей. — Вся армия, конница и лучники пустяк, если они не способны достать корабль. Нас просто закидают горящим маслом и пороховыми кувшинами! Да даже просто камнями, которые они сейчас наверняка собирают в горах! Пять, шесть налетов этого фрегата — и от крепости останутся лишь руины, усеянные трупами! И это при том, что я еще не знаю, как поведут себя те самые темные духи, которым поклоняются варвары! В городе может начаться чума! Будут отравлены колодцы! Сгорят склады с продовольствием! И это в Филадее! Городе, от которого до великой пустыни всего-то три конных перехода!

— Я рад, что вы, уважаемый Иридин, мой князь, так много узнали об этом, не побоюсь сказать, почти удавшемся, заговоре. Я уже сегодня отправлю типа к стене Асур-Валада с приказом выслать нам на подмогу три малых корабля, которые мы использовали для разведки. Капитана одного из них я знаю лично, он верный четырем храмам, доблестный дворянин, да и корабль его немногим уступает вражескому фрегату.

— За голову каждого небохода с вражеского корабля я лично назначаю награду в сто золотых грифов! Позовите только один корабль! Не беспокойте войска, пусть стоят вдоль стены. Кочевники осмелятся тогда напасть на стену и королевство будет вынуждено вести войну, как на земле, так и в небе!

Гурымей напряженно встал, взглянул на солдат, притихших у больших дворцовых ворот, и громко крикнул:

— Я лично вырву сердце каждому варвару, посягнувшему на столицу четырех храмов!

— Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что ты сторонник древних верований в воплощенных богов? — сказал я Орадану в тот момент, когда мы остановились у ручья напоить лошадей. — Но ты так легко позволил мне забрать все из тайного святилища!

— Сами боги рушили свои храмы, — ответил Орадан немного уклончиво. — Коль скоро они не наложили на тебя печать проклятия за такое кощунство, то стало быть, такова их воля. Да и мне досталось.

— Я то в них не верю, а вот ты не опасаешься гнева покровителей?

— Ты не можешь не верить в богов, — возразил наемник, поправляя сложно переплетенные складки одежды. — Ты можешь ничего о них не знать, но не верить — это неверное слово.

— Хочешь сказать, что если я узнаю о них больше, то непременно отрекусь от алтаря четырех великих духов?!

— Одно другому не мешает. Боги сами по себе, духи отдельно от них. Нет противоречий. Как ты можешь верить в море и не верить в то, что там есть рыба? Ты знаешь, что земля и камни — это единое целое.

— Почему же тогда только кочевники верят в богов, ни северяне, ни южане их не признают?

— Я не стану тебе объяснять, возможно, когда-то ты поймешь и сам, но расскажу тебе одну легенду. В давние времена, многие тысячи календарей назад, когда еще луна правила миром, жили на земле боги. Семь богов пришли на землю каждый от своей звезды. И был среди них бог-предводитель, Юргус. Мудрый и справедливый, всезнающий и прибывающий всюду, он заложил торжественный город храмов, город мудрости, в самом сердце великой пустыни. Он сказал, что всякий, кто придет к нему пеший или конный, по земле или по небу, всякий, станет его учеником и понесет в мир зерна истины. В те времена никому еще не удавалось проникнуть в сердце пустыни. Почти тысячу камней кряду стоял город безлюдным, и никто так и не смог добраться до его стен, пока наконец один молодой кочевник не сумел это сделать.

Изгнанный из своего рода за вольнодумие и дерзость, он долгое время жил в стае пустынных волков, учился у них выживать в этих краях. Хитрый и проворный охотник, умелый воин и достойный сын степей, он первым пришел в обитель богов и получил в дар всю земную мудрость, все сокровенные знания, все тайны, что были скрыты. Этот герой поклялся в верности богам и призвал многие кочевые племена в новую землю. Он основал свой род и назвал его в честь пустынных волков, которые привели его к обители. Этот род жил долго и счастливо. Служили верно, и отправлялись в другие земли основывать школы и прославлять мудрость богов. Мы были избраны, чтобы служить богам. И с честью несли свою клятву. Но многое изменилось после, как великие знания стали достоянием людей, живших во всех сторонах света. Каждый из богов учил о своем. Алатур учил быть доблестными воинами, покровительствовал ремеслам и магии. Натия берегла очаги, помогала матерям, поведала много сокровенных тайн о силе трав и деревьев, вод и камней. Храмы богов множились, давали людям силу и надежду на счастливое безбедное существование.

Но однажды в одном из северных королевств случилось большое землетрясение, и вырубленный в скале храм Юргуса был полностью разрушен. Средь богов началась ссора. Чудовищная война разразилась на земле. Посланники богов, наместники и ученики, отрешенные — нейфы, уже не люди, но еще не боги, великие маги выразили сомнение в том, что боги способны противостоять силам стихийных духов. Битва длилась почти тысячу календарей. Нейфы призывали на свою сторону стихии земли и звезд. Люди, которые сами же возводили храмы богам, рушили их и стирали с лица земли. Боги только смеялись.

В своем двенадцатом откровении избранным Юргус говорит о том, что слишком рано призвал богов на землю, и великий город снова опустел. Высокие покинули свою земную обитель. Проклиная богов, прибывая в ярости, нейфы попытались остановить время, чтобы боги не вернулись больше никогда. Но время не подчинилось. Только луна прекратила свой бег по небу. Люди рождались и умирали, все больше уповая на волю стихийных духов. Растеряли все знания, что даровали им боги. А нейфы, опозоренные и бессильные, канули во тьме своих заблуждений.

— А что же ваш избранный народ — пустынные волки — предал богов?

— Уходя, боги завещали нам великий город. Мы поклялись беречь его до той поры, пока высокие не решат вернуться. Многие тысячи календарей мы храним эту святыню и до сих пор не нарушили своей клятвы. Рассылая шпионов по всем землям, мы узнаем о тех, кто решается посягнуть на древнюю обитель, и пресекаем любые попытки войти в ворота древней крепости. Жизнь в пустыне не легка, но мы терпим. Пусть и не в силах выставить армию против полчищ неприятеля, но даже один пустынный волк — это очень опасно. Мы отравляем колодцы, хотя сами умеем пить воду из них, мы совершаем набеги на тылы противника, лишая припасов армию, наши маги неволят ветры, вызывая бури и ураганы. Скрытность — наша сила, коварство — наше оружие, пустыня — наша крепость, и еще никто не смог овладеть ей.

— Так вы ждете, когда боги вновь вернутся и наведут порядок в этом бедламе?

— Мы ничего не ждем, Брамир, исполняем свой долг и верны клятве.

— «Огненный ветер» — это большой корабль, — напомнил я наемнику, — добраться в скрытый город ему вполне под силу. Поэтому ты хотел сжечь его вместе с половиной города? Поэтому ты убил команду.

— Нас не беспокоила команда, мы даже не заботимся о том, что кто-то сможет добраться до сердца пустыни. Главное — это удержать позицию. Внушить всем, что мы реальная угроза, сила, которую нельзя не брать в расчет, хоть это уже совсем и не так. Мы лишены поддержки, можем обитать только в пределах мертвой земли, хоть она и велика, в сотни, в тысячи раз больше любого королевства, что на севере, что на юге, что вместе взятые.

— Если я пригоню корабль в древний город, ваш род сможет его выкупить?

— Скорее всего, мы его просто отберем. Тебя и всю команду повесим, и даже разговаривать на тему взаимной выгоды не станем. И потом, если ты продашь нам корабль, как сам покинешь город? Все это пустые разговоры, корабля у тебя больше нет, и неизвестно, где его теперь искать.

— Насчет торговли с вами мне теперь все ясно. Даже не подумаю вести корабль в ту сторону, но что касается поисков, то здесь ты не прав, Орадан. Корабль в ущелье за этим хребтом. Ветер дует с вершины, и я чувствую запах. Удивляюсь, как ты его до сих пор не почуял.

— После визита на ямный двор мой нос, наверное, до следующего полнолуния ничего чуять не будет, — оправдался наемник, скептически оценивая отобранную у стражников саблю, с которой не расставался всю ночь, пока мы взбирались на перевал, — да и потрепали меня изрядно, кроме запаха собственной крови ничего не чувствую.

Най выскочил из-за скалы, наставив на нас заряженный арбалет. Не виделись с ним несколько дней, а как изменился мальчишка — порозовел, вытянулся, ожил. Меня Най узнал сразу, а вот на Орадана смотрел долго и напряженно. Стрелу арбалета он нацелил в лошадь. В ответ на такую угрозу наемник даже не шелохнулся, не попытался выхватить оружие или развернуться боком. Не удивлюсь, если пустынный волк способен ловить стрелы на лету, даже арбалетные.

— Добрый день, господин. Мы уже давно вас дожидаемся. Капитан Тром говорил, что вы скоро придете, я ждал на дороге.

— Капитан Тром?! — удивился я. — С каких нор старик решил стать капитаном?!

В ответ на это Най промолчал. Я понял, что ему было что сказать, но либо внутреннее чувство такта, либо умение не вмешиваться в дела взрослых остановили мальчишку.

Орадан совершенно не обращал внимание на оружие, которое мальчишка так и не потрудился убрать, и, спрыгнув с лошади, стал распрягать утомленное животное. Сняв удила и седла, наемник стегнул лошадей, отпуская их восвояси. Умные животные найдут дорогу домой, а по клеймам на их крупах любой крестьянин определит владельца.

Старика Трома я сразу и не узнал. Вечно скрюченный, сутулый, подслеповатый краснобай теперь преобразился в живчика, который с проворством кошки перебирался с мачты на мачту. Корабль закрепили в узком ущелье, но крепко привязав канатами к скалам и уродливым, изогнутым ветром, деревьям. На борт пришлось карабкаться по веревочной лестнице, той самой, до которой мы с Ораданом не смогли допрыгнуть, когда фрегат с неумелой командой плыл над казармами дворцовой охраны. Корвель встретил нас на палубе. Обрадованный нашему возвращению, он тут же полез обниматься, что со мной, что с наемником, не очень-то стесняясь его удивления.

— Брамир! Дружище! Как я рад, что ты смог выбраться. Тром уже собирался идти в город вызволять тебя из лап инквизитора. Да все мы уже готовы были на это!

— Я даже малую катапульту хотел с кормы снять! — подтвердил Тром и спрыгнул с поперечной балки крепления парусов.

— Ну вы и гвардия! С чего вдруг такая прыть?! Признаюсь, помогли вы мне немало, но так далеко заходить — сущая глупость!

— Глупость оставлять тебя, невинного в лапах садиста Гурымея! — подхватил Тром, принимая из моих рук увесистый мешок с золотом, который я прихватил из тайного святилища.

Вся команда стягивалась вокруг нас. Все улыбались и выражали свое почтение. Некоторых людей в команде я видел впервые, но это вовсе не значило, что они относились ко мне по-другому. Для всех них я был капитаном, которого ждали.

— А кто твой друг? — спросила Хаджин, не сводя глаз с Орадана.

— Он свободный человек и оказал мне любезность, сопровождая в опасной дороге. С вашей помощью мы вместе сумели сбежать из гнойной ямы тюремного двора, так что он такой же беглец, как и я.

— Мое имя Орадан, — представился наемник, слегка поклонившись. — Я наемный воин из рода пустынных волков. Последний из отряда тех, кто убил капитана Тауса и всю его команду.

Все немного опешили, но правдивые слова Орадана расценили как нежелание находиться среди нас неузнанным. Он сам предпочел раскрыть о себе все, чтобы не испытывать недоверия и непонимания. После недолгой паузы Най приблизился к наемнику и заглянул в глаза. Как-то странно посмотрел, словно пытался узнать в наемнике старого знакомого.

— Если капитан Брамир считает вас союзником, то и я готов. Рад приветствовать вас на корабле «Огненный ветер», господин Орадан.

Команда крепила немногочисленные припасы и снасти. Хаджин заставляла новичков по нескольку раз повторять и заучивать простые операции и команды. Корвель то и дело вталкивал тихоне Вельгору какие-то нюансы, отмеченные на звездных картах, и показывал, как управлять рулями корабля. Вот уж от кого я не ожидал проворства в корабельном деле, так это от недоучки Корвеля.

Тром провел меня в каюту на верхней палубе, где мы остались вдвоем.

— Признаюсь, старик, я удивлен. Капитан Тром — это звучит неожиданно.

— Я надеялся, что Азар и Хаджин смогут взять управление кораблем на себя. Но во время штурма крепости арбалетная стрела попала Азару в голову. Мы были слишком низко. Хаджин разбирается в мелочах, но командовать пока не решается.

— Жаль Азара, хороший был малый!

— Он умер достойно, как настоящий небоход, на борту корабля. В небе. Мы сбросили его с высоты. Кривой Ханх поднялся так высоко, что даже земли не было видно.

— Надеюсь, в мире теней он обрел покой.

— Да прибудет он в вечном блаженстве, — согласился Тром и устало сел в плетеное кресло.

— Нет худа без добра, старик. Убегая из гнойной ямы, мы с Ораданом обчистили тайное святилище семи богов, золота да камней набрали больше, чем прежняя казна покойного капитана.

— А этот пустынный волк, Орадан… Ты доверяешь ему?

— Правду сказать, доверять ему можно не больше чем хищнику, для которого не нашлось клетки, но у нас с ним пока договор. Я спас ему жизнь, прикрыл собой от осколков порохового кувшина, помог выбраться из тюрьмы и провел подземельями Валадарии. Он свободный человек. Я не держу его, платить ему не договаривались, так что пусть будет пока рядом. Станем считать, что он попутчик. Теперь нужно решить, что делать с кораблем. Насколько я понимаю, команда может его сдвинуть с места, худо ли бедно, но опыт обретается только с практикой.

— Команда не образцовая, но свое дело знает. Я ожидал худших результатов. Хаджин — опытный небоход, так что советую не пропускать мимо ушей ее мнение.

— Похоже, что наша рыжая львица запала на Орадана? Тебе так не показалось?

— Ты мало знаешь о пустынных волках. Они очень богатый род, отменные воины и хорошие политики. В темноте гнойной ямы да в сточных канавах столицы ты, может, и не углядел, но на тюрбане твоего нового друга серебром вышит гербовый тотем и надпись древним языком высоких, означающая, что он не меньше чем князь, если сравнивать с нашими дворянами.

— Ну и денек, одни сюрпризы. А я-то считал его простым солдатом.

— Тебе еще многому предстоит научиться, мой друг. Ну а что касается наших планов, то есть идея отправиться вдоль южной границы. По дороге будет пять крупных королевств и два княжества, где смогут предложить за корабль хорошую цену. Но учти, продать корабль будет не так просто. Как говорил Азар — без команды это просто рухлядь.

— Это ты на что же намекаешь?! Не хочешь ли ты сказать, что я проклят летать на этом корыте до той поры, пока охотник на него не найдется?!

— Твоя судьба в твоих руках, мальчик мой. Верь в простые пути, но готовься к трудным, увы — это горькая правда жизни.

Судьба, конечно, смеялась надо мной и глумилась. То красная медь за поясом и нищая лачуга или постоялые дворы да ночлежки. То золото в мошну не лезет и дорогое вино выдыхается из серебряных кубков. А ведь так хорошо все придумал. Выиграл корабль, странно, нежданно, надеялся, выручу за посудину несколько тысяч золотом, и ведь только понял, после стольких мытарств, что без команды он действительно дешевый товар. Бороздить небо, летать как птица с севера на юг, с юга на север. Караванными тропами над государствами, морями и островами. Не поздновато ли в третий десяток календарей начинать новую жизнь? И уж от прежних воровских приключений готов был уйти на покой, а тут с небесным военным фрегатом, вставшим костью в горле не одному королю, о каком покое говорить!

Плетет судьба свои таинственные кружева, вяжет узелки. Капитан Брамир! Кто он?! Откуда взялся?! Чьих алтарей, чьих кровей? Военный фрегат — это не торговая ладья. Тут одной сноровки мало. Коль взял дубину, так и маши с плеча, не мух же по трактиру колотить боевым оружием. Слишком грозная сила этот корабль, слишком большой соблазн. Но я всегда держался до конца, всегда играл до последнего мгновения и стойко ждал удары судьбы, был готов, но рок миловал, духи были благосклонны ко мне, быть может, это их очередное испытание. Ведь прежде чем призвать в царство свое, они взвешивают на весах добра и зла душу каждого из нас. Подчиниться их воле? Встать на путь уготованный или перечить? Бороться с неизбежным. Моя судьба в моих руках. «Знаки подскажут» — предупреждал таинственный голос в моем видении. Нет мне причин пока не верить тому, что прежде был я храним духами. Нет оснований сомневаться в их милости. Давали мне и хлеб, и вино, и кров, и покровительство.

Думая об этом, я почти машинально рассыпал древние костяшки на столе и, не глядя, взял одну из них. Теплый, полупрозрачный камешек содержал в себе символическое изображение «Мага». Сильный знак, но не более того. Вся его сила направлена только на то, чтобы владеть духами, владеть стихиями, но вот в добро обратит он свое умение или во зло, скажут другие знаки. Следующим в мою руку попала костяшка с изображением «Медузы», затем «Луна», последним выпал «Горный король» Возможно, мне показалось, но чахлый огонек масляной лампы просвечивал сквозь камень каким-то красным оттенком. Я точно помнил, что камни, на которых высечены эти древние знаки, были синими, как высокое небо, густыми, темными. Красных тонов там быть не должно!

Я еще раз внимательно взглянул на камешек «Луна» напросвет и не заметил ни единого красного пятнышка. Почудилось. «Маг, Медуза, Луна, Горный король», после такого расклада только духа смерти не хватает, а так полный набор самоубийцы. Все самые мерзкие и опасные, читаемые двояко костяшки оказались в моей руке. Вынуть пятую? А вдруг и вправду окажется дух смерти? Что тогда? Это просто игральные кости, успокоил я сам себя. Даже если прежде ими и гадали на судьбу, то нынче это умение кануло в прошлом. Я смело нащупал на столе еще один камешек, и долго не раздумывая, перевернул, выкладывая на ладони.

— «Огненный ветер»! — прошептал я одними губами.

Корвель стоял у рулей. В кромешной тьме бывший слушатель астрологической академии ориентировался только на звезды, кое-где просвечивающие сквозь серую дымку облаков. Два рядовых небохода из команды сидели ближе к носовой части корабля и тихо перешептывались. Внизу под рулями деревянная решетка, прикрывающая проход в нижний трюм, где слышны кашель и сварливый голос калеки Ханха, жгущего фитили под железной чашей. На длинных и прочных канатах паруса выдвинулись далеко вперед, на много десятков колен перед носом корабля. Рулевые блоки натягивали углы косого полотна, отчего корабль довольно уверенно менял курс, почти не наклоняясь.

Мне и прежде редко приходилось путешествовать по рекам, даже на простых рыбацких лодках, что уж говорить о небесных кораблях. Здесь все было не так. Непривычно, по-другому. Но мне предстоит выучиться понимать эти тонкости, разбираться в деталях. Примерно так же, как я скрупулезно изучал устройство замков, особенности конструкций ключей, самохватных ловушек, сторожевых колокольчиков. Изучать карты земель, как когда-то кварталы и дворы города. Знать каждую щель, каждое укромное место. Это ведь целая жизнь.

Мальчишка Най услышал тихий звон колокольчика на песочных мерных колбах часов и быстро вскочил, сбрасывая шерстяное одеяло, чтобы перевернуть их. Сто мер песка, шесть таких мер — одни сутки. Время от рассвета до рассвета.

Маг Гурымей слишком жесток и мстителен, чтобы просто так, без боя, выпустить из своих цепких когтей вора, убийцу и военный корабль. Используя злую магию, он постарается настигнуть нас, найти. Станет преследовать до тех пор, пока не изведет мором, напастями и проклятиями.

Большим талантом надо обладать, чтобы в первые же дни своей капитанской стези нажить такого врага. Но как поется в восхвалениях — сила твоя определяется тем, насколько сильны враги твои. Иметь такого противника многие сочли бы за честь.

Что реально он может противопоставить мне? Ни конная, ни пешая армия нас не сможет настигнуть. Только невольные духи или другой корабль, управляемый умелым капитаном. Слышал я, что в крепости Асур-Валада было несколько кораблей, способных, наверное, угнаться за «Огненным ветром». Но когда догонит, что будет? Станут атаковать? Тремя катапультами против двух дюжин?! Нет, маг рассчитывает на что-то, что мне пока не известно. Яд! Он сможет отравить нас, распыляя по ветру ядовитое масло, или отравит стрелы. Нет, не может быть. Эти же самые стрелы полетят и в него обратно. Да и что стоит отравленное масло, если фрегат почти пуст и может мгновенно набрать любую высоту, избегая опасного облака.

— Плохое время, друг мой Брамир, — сказал Корвель, не отвлекаясь от парусов и звезд. — Еще дня три, а лучше два, и нам следовало бы найти убежище, стоянку. Припасов мало, снасти все мокрые. Да и время красной луны близится. А ну как духи начнут с нами забавляться!

— Какой луны?! — спросил я, а сам весь похолодел от нахлынувших на меня воспоминаний о недавнем раскладе из древних костяшек.

— Красная луна. Затмение, ее еще называют луна магов. Плохое время. Пастухи в дни красной луны даже скот на пастбища не гонят, — ответил Корвель спокойно, даже не представляя, какую бурю эмоций вызвали его слова в моей душе. Я не испугался, но теперь расклад древних знаков читался так ясно и просто, что надо быть слепцом, чтобы не увидеть очевидной опасности в таком открытом предупреждении.

— А что на картах? — спросил я, стараясь держаться так же спокойно.

— Если поднимемся выше, то уже к утру будем в поселке Сунна, у обелиска. Семнадцать конных переходов вдоль хребта с северной стороны от Филадеи.

— Говорят, храм обелиска — известное место небоходов, — вмешался в разговор лампадарь Ханх, который не мог не слышать нашу беседу, — там всегда есть чем пополнить запасы, тихое место, приветливое. Красную луну переждать в самый раз будет.

— Поднимай выше, дружище, поспешим! — прикачал я и хлопнул Корвеля по плечу, давая тем самым понять, чтобы тот делал все так, как и сказал. — До меня лишь доходили слухи об этом месте, сам там никогда не бывал. Храм обелиска — еще одно древнее строение на краю великой пустыни.

Услышав мой приказ, команда засуетилась, забегала. Стали подтягивать какие-то паруса, готовить большой арбалет, выстреливающий ввысь малый поворотный парус. Най схватил одного из шелковых змеев, покоящихся в сундуке возле рулевого, и, наматывая на деревянную катушку нить с узелками, стал взбираться по веревочной лестнице в корзину на главной мачте.

Хаджин и Орадан появились из каюты, неся в охапке всем, кто был на палубе, теплые войлочные накидки.

— Когда поднимемся, будет очень холодно, — пояснила Хаджин и вручила мне плащ с капюшоном и прорезями для рук. — Придется лететь над облаками.

Солнечный диск забрезжил на восходе алым пламенем, когда Най проворней обезьяны спрыгнул на палубу, держа в руках натянутую нить воздушного змея, вьющегося в странном танце высоко над парусами.

— Капитан! Капитан! Ветры крутит! Надо снижаться!

Резким движением Хаджин остановила мальчишку и тихо прошептала ему на ухо:

— Капитан сам решит, что надо делать. Твоя работа только доложить о ветрах.

— Но ветер! — выкрикнул Най и тут же затих, видя непримиримый взгляд северной львицы.

— Корабль! Слева над нами! — крикнул Корвель, спешно собирая с сундука свои астролябии и карты.

— Это Гурымей. — В словах Трома, оказавшегося у меня за спиной, я не различил ни паники, ни удивления; складывалось впечатление, что он точно знал — подобное должно было произойти.

— Готовьте катапульты! Малые пороховые заряды и камни, сенные клубки! Подпалим этих жадных дворян! — выкрикнул Тром, обращаясь к притихшей команде. А потом добавил уже тихо, так, чтобы слышал только я: — Не зевай, капитан! Мне за тебя, что ли, командовать?!

Туслан то и дело вынимал кинжал из ножен до половины и тут же со звоном задвигал обратно. Не скрывая нервозности и беспокойства, он вышагивал вдоль палубы взад и вперед, разворачиваясь на каблуках. Гурымей стоял на носу корабля, гортанно выкрикивая гимны заклинаний. В руках маг держал бронзовый амулет, которым тряс время от времени, заканчивая строку заклинаний. Ветер бушевал. Еле различимые вихри закручивались прямо перед носом и выдвинутой вперед балкой, и уносились ввысь, все больше набирая силу. Зыбкая пелена облаков заворачивалась в причудливые буруны, устремляясь к гиганту, плывущему внизу перед ними.

— Они готовят катапульты, господин Туслан, — сообщил полководцу один из помощников капитана.

— Вы слышали! Друг мой Иридии! Скорей нашлите на них огонь или лед! Против катапульт такой громадины нам не устоять!

— Не смейте мне мешать, барон! Я делаю все, что возможно! Луна еще не набрала полной силы! Готовьте бомбардиров!

Семеро человек с кожаными пращами в руках, не дожидаясь приказа барона, выстроились вдоль борта, раздувая в маленьких жаровнях угли, раскачивая курильницы на тонких цепочках.

— Цельтесь в паруса и снасти! — приказал капитан Касаль сам подтаскивая ближе к бомбардирам корзину с пороховыми кувшинами! — Бейте наверняка! Помните, что за каждый промах я лично буду сечь плетьми!

На какой-то сложной, гортанной фразе гимна заклинания маг запнулся, и упругий поток ветра, который уже как ретивый конь гарцевал перед кораблем, с силой ударил в обратную сторону, сваливая на палубу почти всех, кто стоял на ногах, сминая паруса, путая снасти. Падая навзничь, Гурымей распростер руки, и если бы не грузное тело барона, тот так бы и шваркнулся затылком о доски. Вскочившие на ноги бомбардиры стали поджигать фитили пороховых кувшинов и метать их в сторону фрегата. Ветер закручивал крошечные снаряды и относил вбок. Кувшины взрывались далеко от цели и никак не желали лететь в заданном направлении. Некоторые солдаты смекнули, что просто попусту тратят порох, и прекратили атаку до той поры, пока ветер немного не утихомирится.

Вытянутый далеко вперед парус маленького судна, на котором Гурымей с горсткой солдат пытался догнать «Огненный ветер», вдруг дернулся, смялся, сорвал канат и потянул судно в сторону и вниз, разворачивая левым бортом к катапультам фрегата. Трое бомбардиров не удержались на ногах, и их выкинуло за борт. От такой быстрой потери веса, нос шхуны задрало, и небоходы поторопились сместить балласт на веревках, чтобы выровнять курс, но именно в этот момент катапульты фрегата выстрелили первый заряд масляных кувшинов. Три или четыре кадушки пролетели мимо и, описав длинную дугу, понеслись к земле, но вот одна бочка все же зацепилась за рулевой парус и, отскочив, свалилась прямо на палубу, разметывая горючее масло, наполовину разбавленное дешевым просяным вином. Следующего залпа не понадобилось. Бомбардир, что стоял возле рулевого, чуть оступился и выронил из рук свою курильню с углями. Маленькое суденышко вспыхнуло мгновенно, занялось жирным, коптящим пламенем. Взволнованные, взбудораженные ветры, мечущиеся в разные стороны, как свежий факел раздули огонь на судне. Весь перепачканный горящим маслом барон Туслан и капитан тщетно пытались сбить пламя, опрокидывая бочку с песком и вытягивая мешки с балластом из-за борта, в качестве которого тоже использовался песок. Пламя уже охватило паруса и снасти. Объятые огнем небо-ходы в бессилии и панике выбрасывались за борт, и только Гурымей смог откинуть люк трюма посохом и спрыгнуть вниз, туда, где находилось сердце корабля, котел с камнями.

Дымным чадящим огарком легкое суденышко, посланное в погоню за «Огненным ветром», стало стремительно спускаться. Оно почти падало. Дымный след заворачивался размашистой спиралью, растворяясь в молочно-белом шелке облаков.

— Залили водой котел с камнями, — прокомментировал события поднявшийся на палубу Ханх. — Если быстро охладить камни в котле, — пояснил он, — то они, конечно, испортятся, но будет шанс, что во время пожара котел не взорвется и не разнесет все в клочья, духам смерти на потеху. Они падают на ледяные склоны. Там скалы и снег, больше ничего, даже если уцелеют при падении, уже к вечеру замерзнут.

— Может, спуститься и подобрать оставшихся? — спросил я, не очень-то надеясь, что кто-то поддержит эту идею.

— В небесной войне это не принято, капитан, — ответила мне Хаджин. — Уж если они первыми вступили в бой, то стало быть, знали, на что шли. Они даже не предлагали выбора, не вели переговоров. С чего же нам быть такими милосердными?!

Больше ничего предлагать я не стал. В этом слишком легком бою я даже не успел в полной мере оценить всю силу и мощь грозного судна. Всего-то угодили бочкой с зажигательным маслом в корабль, а тот и вспыхнул, словно фитиль лампы, занялся как жертвенный костер на алтаре!

Для меня все было ново. Непривычно. Помню время, когда я находил приют в гарнизонах и крепостях, ухаживал за лошадьми военных, еще мальчишкой забавлял солдат фокусами и танцами. Мне приходилось видеть войны, сам был свидетелем того, как солдаты деревянными колами сминают толпу восставших горняков. Кровь, грязь, раненые, пленные, повешенные, казненные. Вороны, собаки, крысы. Промокшая северная земля потом долго оставалась бурой от пролитой крови.

Я видел разные побоища и сражения. Но то, что произошло сейчас в небе, нельзя было назвать битвой, сражением. Я даже не видел лиц тех, кто смело шел против нас, явно не питая иллюзий в отношении исхода безумной схватки. Один залп катапульт, всего шесть небольших кадушек с маслом — и вот пет больше в составе королевского флота одного корабля, нет команды, нет инквизитора, верховного жреца четырех храмов. Имея такую мощь, можно диктовать свои условия целым княжествам, крепостям, наместникам. Кто поспорит с военным фрегатом, который, просто паря над городом, сам недосягаемый, сеет смерть и пожары, разрушения и беды?

— Что такое храм обелиска? — спросил я Орадана, когда уже виднелся разбросанный по предгорью поселок, чуть в стороне от огромного шпиля башни возвышающейся как раз до той высоты, на которой мы летели, а это колен пятьсот-восемьсот, не меньше.

— Сам я в этих краях не бывал, — ответил наемник спокойно и тихо, — но поговаривают, что обелиск очень древний. Некогда его считали осью мира. Башня, как ты можешь видеть, капитан, стоит на горе. Внизу поселок Сунна, торговые склады, рынок и гостиный двор. Это место, излюбленное караванщиками и небесными скитальцами. Власти здесь нет, всем заправляет торговая гильдия.

— В этом месте полным-полно разбойников, — подтвердил Тром, всматриваясь в темнеющую долину под покатыми бортами. — Вон там, у реки, стоят две торговые ладьи. Видно, что только сегодня причалили, еще даже паруса снять не успели. Шатры растянули.

— Там можно будет нанять еще небоходов? — спросил я старика.

— Я бы не советовал, — ответил Тром и скривил кислую гримасу. — Все рвань да бездельники. Куда более верным решением станет пополнить запасы. Порох совсем на исходе, масла еще нужно, запасной парусины, канатов, смолы. За постой здесь берут много, а вот товар дешевый. Дальше на юг пятнадцать конных переходов, за перевалом как раз крепость Кахар. Там таможенный побор, земли Филадеи. А обелиск стоит на самом краю пустоши. Так что охотников до податей здесь не много.

— А что внутри самого обелиска?

— Небесные скитальцы считают его своим храмом, — вмешалась в разговор Хаджин, спускаясь с рулевого мостика, — ходят слухи, что когда-то в верхней башне жил мистик, знатный мастер, астролог и маг. «Говорящий с небом» — называли его люди. Вот только верить ли этой истории, не знаю?!

Старик Тром шмыгнул носом, отпрянул от перил и сел на большом бочонке забивать трубку.

После короткой стычки с магом Гурымеем, который так опрометчиво бросился в бой и погиб, старик Тром словно бы опять состарился. Весь ссутулился, ослаб, стал таким, каким я его всегда помнил. Мне показалось, что старик что-то скрывает, но я не рискнул спросить. Ведь знаю же, что старый пройдоха только и будет выпучивать удивленные глаза, жевать усы и, ничего не понимая, хихикать, отрицая любые подозрения и сводя на нет все догадки. Ведь неспроста же он подсунул мне эти древние гадальные камни, не просто так! Был у него какой-то план, не могло не быть. А если так, то кто же он тогда на самом деле?

Я смотрел с огромной высоты на каменистую предгорную пустыню, разглядывал полоску зеленого кустарника вдоль реки, а сам теребил мешочек с камнями, висящий на поясе.

Так много событий за короткое время. То несколько лет тишь да гладь, то вдруг бах — и все встает с ног на голову. Безумный выигрыш, смерть капитана Тауса, внезапное богатство, чиновники, королевская свита, тюрьма, верховный жрец, поспешное бегство, короткая перепалка в небе… Да, этот год полнолуния какой-то особый…

Я прежде никогда не держал возле себя друзей. Не верил никому, ни за кого не отвечал. А теперь столько людей и каждый ждет приказа, ждет распоряжения. И мальчишка Най, и Хаджин, и Орадан. Мне приходится пересматривать свои прежние принципы, меняться. Тешу себя все ускользающей надеждой, мечтаю о том, чтобы перебраться на юг, устроить там тихое и спокойное будущее, а теперь ломаю голову над тем, как позаботиться о корабле. Как сберечь снасти, накормить команду, добыть еще золота. Нет больше того Брамира, рыночного вора, лихого проныры, шулера и игрока. Появился кто-то другой, его тоже зовут Брамир из Хариди, но я с ним пока мало знаком.

Окровавленными, сбитыми, окоченевшими от холода пальцами Иридии Гурымей хватался за острые выступы скалы, вытягивая обессиленное тело. На рыхлом, зернистом снегу оставался длинный кровавый след из ран на плече и бедре. Обожженное лицо он уже не прятал от палящих лучей солнца, не пытался прикрыть помутневшие глаза. Из его горла вырывался только отвратительный хрип вместо слов проклятий. Некогда дорогая одежда превратилась в обожженные лохмотья, наспех наложенная повязка промокла насквозь, пропиталась кровью, но великий жрец не сдавался.

Распластавшись на покатом, заснеженном склоне, он сползал вниз, уверенно вытягивая искалеченное тело. Он привык бороться до конца, никогда не уступал, не пасовал перед трудностями. Потомок древних князей, почетный рыцарь королевского совета, верховный жрец четырех храмов, маг и инквизитор, он не мог себе позволить умереть так бесславно. Замерзнуть на безымянной горе, в вечных снегах, не завершив своей священной миссии. Ему стоило только немного собраться с силами, найти хоть какое-нибудь укрытие, убежище, и тогда он напомнит духам стихий, кто он такой, пленит и выразит свою волю! Потребует повиновения! Только бы найти укрытие, только бы успеть до того момента, как солнце скроется за горизонтом и смертельный холод закует ледяную вершину крепкими оковами Пещеру или грот, щель под камнем, и тогда он переживет ночь, сумеет набраться сил и продолжит путь. Сжимая зубами цепочку с бронзовым амулетом, Гурымей уверенно скользил, барахтаясь в снегу, ощупывая каждый выступ, каждое углубление.

Он уже знал о причине своего нелепого поражения, знал об истоках силы, что встала у него на пути, и видел возможности вернуть все в прежнее русло, но энергия покидали мага, солнце вот-вот скроется за острыми камнями, а он все не мог найти убежища. Когда объятый пламенем корабль падал с небес, Гурымей видел и прошлое мира, и будущее. В короткие мгновения он познал всю глубину и сложность путей мироздания, прикоснулся к тайнам, доступным лишь немногим избранным. Он видел все и потому должен был выжить и остановить грядущее. Изменить ход событии, убрать главную фигуру в этой игре. Гурымей умел видеть будущее и прежде и знал наверняка, что с духом смерти в этих горах он не повстречается. Он искал выход, он стремился к цели, он продолжал жить. Красная луна уже восходит, и он должен использовать ее силу в праведном деле!

Я себе и представить не мог, что стольких сразу заинтересует наше появление в поселке у обелиска. Десяток солидных на вид и весьма состоятельных купцов вместе со своими слугами и приказчиками просто обступили корабль со всех сторон, еще до того как мы успели закрепить канаты и установить подпорки. Среди дородной толпы пухлых и неторопливых торговцев завязалась нешуточная потасовка, когда Корвель, я и Орадан сбросили с перил веревочную лестницу.

— Прошу простить меня, господа, что за шум? — спросил я, еще не успев даже спрыгнуть на землю.

— Мое имя Шамут, уважаемый капитан, я знатный торговец мехами из Хариди, — закричал один из купцов, задирая голову и повышая голос.

— Пес ты колтунный! — Закричал пожилой на вид торгаш в великолепном парчовом халате, отталкивая от себя локтями прочих кандидатов на переговоры. — И шкуры твои все крысиные да шакальи! Все гниль червивая! Соли извел на свой порченый товар два бочонка! Моя выгода больше! Господин капитан! Со мной договор держите! Хотите — плачу золотом! Хотите — порохом!

В лицо крикливого купца с оттягом вмазался чей-то увесистый кулак в бархатной перчатке. Дорогая войлочная шапка слетела с горластого деляги, и он осел в толпе.

— Дворовым девкам суй свое красное золото! Скот безродный! И порох твой сырой да гадкий, дыму-чаду больше, чем толку. Со мной договор соверши, капитан! Друг дорогой! Самое лучшее оружие, касарская чеканка, пуляйская сталь! Лучше моих мастеров нет! Плачу серебром томленым! Не всякой пористой грязью да кислым красным золотом! В мой шатер идите, капитан! Дамил — мое имя! Только за разговор со мной дам сто гифов серебром! Поговорим о выгоде, капитан! Оружие всем нужно! Плачу вперед.

Тут поднялся тот горластый купец, что схлопотал от товарищей своих зуботычину, утерся и стал отвешивать пинки направо и налево, отгоняя от веревочной лестницы всех прочих пуще прежнего.

— А ну брысь! Шавки! — В руках у купца оказался пороховой кувшин трех мер весом с двойной оболочкой, заполненной горючим маслом. Фитиль кувшина тлел и искрил, и по всему было видно, что гореть ему осталось не долго.

Все торгаши как один бросились врассыпную, подбирая полы своих каракулевых шуб да меховых накидок, вприпрыжку улепетывали от двинувшегося рассудком собрата. Видя, что соперники его отбежали на безопасное расстояние, купец просто выдернул фитиль из порохового кувшина и, бросив на землю, растоптал в пыли загнутым вверх носком сапога.

— Так-то лучше! Верблюды кастрированные! Испугались сырого пороха! — Купец скрутил из пальцев плотный кукиш и стал тыкать им во все стороны, приговаривая. — Вот вам собакам договоры! Вот вам клопам-кровососам мое купеческое слово! Вот вам карасям пучеглазым грамота очередная!

— Потрудитесь, милейший, объяснить, что за свара у вас тут происходит! — попросил Орадан, спрыгивая на землю.

Купец с пороховым кувшином в руках еще раз стер кровь с уголка рта и, прищурив один глаз, посмотрел на наемника.

— Договорились с уважаемыми об очередности. Кто и в какое время к небесному капитану, если таковой прибудет, с прошением и договором идти станет. Перевал-то еще закрыт, заснежен, пройти караваном никак нельзя. Жребий бросили, грамоту составили. Мне по грамоте и жребию вторая очередь доставалась, а Шамут, сын ехидны, червь навозный, только седьмым в списке был. А как корабль заприметили, так все оравой и кинулись капитана зазывать. Золото у них! Серебро томленое! Вот вам! — Купец стал опять тыкать фигой во все стороны. — Порох! Вот золоту достойный конкурент! Порох! Вот что нужно капитану! — кричал он надрывая хриплое горло. — Золото ваше корабли тяготит! Да гнилой товар трюмы зловонит! Меха в Филадею он везет! Видали такого купца-скопца! Да кому, право, нужны там твои меха соленые! Растяпа! Порох — вот товар!

— Прежде чем с кем-то вести договор о выгоде, — вмешался я, — мне необходимо пополнить запасы. Подкупить снасти, осмотреться в вашей уютной долине. А уж после сам посмотрю товары ваши и подумаю, есть ли мне прок с того, что кого-то возьму с собой. Корабль большой, места много. С филадейской верфи иду пустой, так что между собой договаривайтесь о попутчиках.

— А куда путь держите, уважаемый? — поинтересовался один из торговцев, тот, что предлагал заплатить серебром только за переговоры и уже осмелился приблизиться.

— Во все стороны, кроме Валадарии.

— Что такое томленое серебро? — спросил я у Корвеля, когда мы достаточно отдалились от толпы разгоряченных купцов и двинулись вверх по улице к гостиному двору.

— Касарская гордость. Единственное, чем славно это горное княжество, — ответил Корвель, махнув рукой. — Тут недалеко, полдня пути. Справедливости ради скажу, что и в правду серебро чистое. Были там когда-то давно хорошие рудники да копи. Угольные шахты. И мастера знатные. Томленое серебро — товар накладный, но спросом пользуется большим, и кто толк в нем знает — торговаться не будет, платит золотом в равной доле. Когда серебро плавят, то в тиглях держат долго, томят в печах. Серебро такое свойство имеет, чем дольше плавишь, тем чище оно становится, всякая грязь из него как бы выгорает. Маги да аптекари, королевские да княжеские ювелиры всегда такой товар с почетом и восхищением берут.

— Стало быть, честный купец, благородный, коль серебро такое в качестве платы предлагает.

— Языком молоть — это тебе не камни тесать! Мало ли что он тебе скажет, тут опытный ювелир не всегда разницу приметит.

Немного удивленный, но в то же время воодушевленный таким интересом, я стал размышлять над тем, насколько выгодно брать себе в попутчики купцов со свитой да дорогим товаром. Вспоминая те сделки, что совершал тот караванщик, с которым я бродил несколько камней кряду, я догадывался, что речь идет не об одной сотне золотых грифов, но то дело караван, а тут огромный корабль с пустыми трюмами, который только в десяток песочных мер одолевает расстояние, что навьюченный верблюд от заката до заката плетется. А разбойники, а ветер-суховей, а мор да падеж, а поборы дорожные. То на то и выходит. А тут и проблем меньше и товар целей, да не портится и не слеживается.

Как я все-таки не пытался избавиться от этого корабля, я подумал, что сделать это никогда не поздно. Настанет время, когда кто-то достойный сам мне предложит его купить или обменять. А пока побуду я небесным капитаном. Будут милостивы духи, доживу до глубокой старости, буду рассказывать детям, каким лихим был воротилой.

Гостиный двор был скромный, если не сказать больше. Несуразное, огромное каменное здание, хоть и заботливо подмазанное со всех сторон, укрепленное и надежное, внутри оказалось совсем простеньким. Даже игорный дом Малиха, где я проводил столько времени, и то в сравнении с этим постоялым двором казался чуть ли не княжескими палатами. У входа нас ждал расторопный и приветливый хозяин. Низко кланялся при нашем появлении, открывая одну створку дверей за другой на пути следования, скрашивая почтением и вежливостью убогость и бедность своей харчевни. Понятно было, что не пить, не есть мы сюда пришли, не ночлега искать. На подобное хозяин и не рассчитывал, но как таковой торговой палаты здесь не было. А совершать сделки с купцами за кружечкой браги или вина — самое место. Сейчас и здесь караванщиков наберется полный зал, все как один станут расхваливать товары да услуги.

С моего молчаливого согласия Тром и Хаджин занялись припасами. Коль скоро, спешно покидая Филадею мы с Ораданом разжились золотишком, то стало быть, и собраться как следует будет самым правильным решением. Чужое золото оно всегда руки печет. Орадан вон уже места себе не находит, все торопится пополнить арсенал утраченного оружия да добротной одежды. Не пристало князю ходить в рванье.

Делами занимались до утра. Купцы да караванщики все вели навьюченных нашими заказами верблюдов откуда-то со стороны складов к кораблю. Вся команда и я сам принимали припасы, растаскивали по трюмам, и только Хаджин и Корвель стояли у лестницы, отсчитывая купцам обещанную плату. То золото, которое мы сподобились стащить в тайном святилище, пришлось переплавить в слитки. Не отдавать же в качестве платы явно ворованные вещи. Эту идею подсказал Корвель, который переплавкой и занимался. Намекал еще пройдоха, что может отпечатать грифы, но сказал, что его штамп не такой точный, как у прочих ювелиров в гильдии, а ну как купцы неладное заподозрят. В Филадее за такие проказы он с башкой бы вмиг расстался, а здесь, на корабле, его золотое искусство было как нельзя кстати.

Уже к полудню следующего дня все припасы были собраны. После тщательной проверки калека Ханх сказал, что всего должно хватить на пару камней беспрерывного скитания в небе, без единой посадки. В то время как все мы собрались в большой каюте, рабочие как раз загружали в трюм тесаные круглые камни для катапульт под бдительным присмотром одного из опытных небоходов. Пришлось срезать с борта почти десяток мешков с песком.

— То, что продать корабль просто так не получится, я уже понял, — признался я наконец всей команде, — но вот расходы на такую махину огромные, золото течет как мерный песок в колбах. И надо нам решить, что будем делать дальше. Полетим налегке, возьмем кого-то из купцов с товаром или еще что. Честно говоря, я в некоторой растерянности. Куда лететь, что делать.

Хаджин только толкнула Корвеля локтем и шикнула на него, чтоб тот не зевал.

— Э, я тут смотрел те старые карты, что остались от покойного капитана Тауса, так вот, на некоторых капитан делал пометки и ставил даты. Если я правильно все понимаю, то все его пути так или иначе сходились в Полхии. Земли хариди и булгалцев он облетал с завидным постоянством.

— И что из этого следует?

— В Полхию нам лучше не соваться.

— Я родился в Хариди, и точно знаю, что и там нам делать нечего.

— Я из древнего рода булгальских небоходов, — вмешалась в разговор Хаджин, — и мое слово тоже кое-что значит, но и я не могу гарантировать, что совет старейшин примет вас в землях Булгалии с распростертыми объятьями. Место, конечно, тихое, спокойное, но и там бывают лихие времена. Кому-то и слово старейшин не указ.

— И что же у нас остается?

— Речные земли Полхии, — отрезал Орадан, как бы уже взвесив все за и против, — остальные города только на юге, так что Валадарии не миновать.

— Что такого особенного в Речных землях?

— Весна там в самом разгаре, свежая сочная трава, полноводные реки, леса, такие густые и высокие, что солнца не видно, стоя под высокими соснами и елями, старыми дубами и раскидистыми лиственницами. Земля напоминает свежий творог, рыхлая, жирная, влажная. Непролазные болота, трясины. Дожди, грозы, земля парит, укутывая туманами невысокие холмы.

— Я очень рад, Орадан, что ты так прекрасно осведомлен об особенностях местного климата, но прости, какой нам со всего этого толк? Почему ты предлагаешь лететь именно туда?

— Для купцов и местных, даже самых мелких баронов появление небесного корабля — это единственный способ без потерь добраться в нужное место. До середины лета леса будут непроходимы. Твой боевой опыт — пустое место, уж извини, Брамир, я привык говорить открыто. А пока купцы будут наперебой предлагать себя в качестве пассажиров, ты сможешь сколотить неплохое состояние, да и разберешься с кораблем. Это очень полезно для практики. Бросить судно и выручить за него прибыль — ты всегда успеешь. Корабль сейчас хорошо снаряжен, но вот команда не полная. Поверь мне, Брамир, я полжизни провел в небе.

— Если я правильно все понимаю, то ты рекомендуешь пока ограничиться извозом купцов с товаром и не искать себе неприятностей.

— Без неприятностей в небе не обходится, я лишь всеми силами пытаюсь оградить тебя от многих из них.

— Южные земли, — вмешалась в разговор Хаджин, — всегда отмечались на наших картах как море спокойствия. Земля тихих ветров. Я не говорю сейчас о северной степи и самой пустыне. Но на дальнем севере снасти корабля, да и команда, подвергнутся жестокому испытанию.

В непростом деле небесных путешествий я был склонен доверять опыту своих новых друзей. Ведь действительно ничего не знал об этом. Самодурствовать в таком вопросе небезопасно, так что лучше следовать путями простыми и понятными.

«Огненный ветер» стоял в этой долине у древнего обелиска как дорогой товар ювелира в лавке старьевщика. Парочка торговых лодок с экипажем в пять человек при всем желании не могла утолить все запросы торгашей, осевших здесь со своими караванами. Я стоял на носу корабля, глядя на выжженную равнину. Вросшие в землю дома и их плоские крыши казались частью пейзажа, нелепым, неожиданно ровным нагромождением камней. Единственным осколком южной роскоши здесь смотрелся только гостиный двор и большая конюшня, да и то только снаружи. Купцы снарядили своих дозорных поглядывать за тем, что я буду делать. К кому из них пойду совершать договор. Но я решил для начала поговорить с капитанами лодок, сиротливо пришвартованных у шатров на излучине реки. Видно было, что дела капитанов идут не лучшим образом, и потому я решил в первую очередь поговорить с ними.

Орадан и Корвель стали моими провожатыми. Мы не таясь прошли через всю долину на виду у купеческих шпионов и спустились к реке.

— Добрых духов в ваш дом, уважаемые капитаны, — выкрикнул я громко, вставая у входа в большой шатер.

Полог откинулся не сразу. Первым наружу выскочил молодой парень, рослый, но щуплый, судя по всему рядовой небоход. Вслед за ним угрюмый и неторопливый капитан. Он казался опытным, крепким воином, нежели небесным скитальцем, календарей на двадцать старше меня, но тем не менее при нашем появлении он все же нашел в себе силы слега поклониться в знак приветствия.

— И вашим стенам добрых духов и благословений. Чем обязан такой честью, капитан?

— Мое имя Брамир, я родом из Хариди. Мой друг и корабельный астролог Корвель и наш уважаемый гость, господин Орадан, мы приветствуем вас и пришли обсудить некоторую выгоду. Будет ли она взаимной, решать вам.

— Что ж, охотно и с радостью приму вас в нашей скромной обители. Будьте гостями в нашем шатре. Я, Сулиф, и мой сын Тох рады вам и ценим оказанную честь.

По всему было видно, что к нашему визиту готовы не были. Сын капитана поспешил пройти вперед и собрал с невысокого резного столика посреди шатра несколько крупных пергаментов с картами и книги с описаниями земель. Мне удалось это заметить, потому что отделаться от воровской привычки входить в помещение с освещенной улицы с одним прикрытым глазом, я так и не смог.

— У нас немного времени, — заметил я, — поэтому опустим обычаи и ритуалы и давайте перейдем прямо к делу. Скажите мне, уважаемый Сулиф, если это, конечно, возможно, какую прибыль вы имеете за полный календарь своей нелегкой работы в этом месте.

Капитан торговой лодки немного ссутулился, пригладил короткую бороду и, видимо, стал прикидывать, как ответить, но я немного опередил.

— К примеру скажу, что мои небоходы только в качестве аванса за согласие встать на борт получили сто золотых грифов. Дальше я намерен от любой выгоды изымать половину себе и на нужды корабля, а остальное делить в команде поровну. Купец Шамут наверняка известен вам, и вот он предлагает за доставку своего груза, семь сотен золотых грифов. Но даже если я и соглашусь и возьму его и весь товар, то на корабле все равно останется много места.

— Я понимаю, капитан Брамир, что ваш корабль велик и грозен, мне достаточно было лишь мельком взглянуть на него, чтобы понять, как велико мастерство полхийских судостроителей. За прошлое лето мы с командой смогли заработать около полутора тысяч золотом, и еще немного серебра за перевозку пассажиров. Но, к сожалению, наши лодки всего-то по три меры камней, так что даже всадника с конем не всегда могут поднять.

— Я предлагаю вам объединиться. Без договора, лишь на нашем с вами крепком слове, что в свою очередь избавит нас от обязательств. Я предоставлю вам место в трюмах корабля для лодок, а вы и ваши небоходы вольетесь в мою команду. Моя выгода в том, что я всегда смогу рассчитывать на ваши лодки как на дополнительные шлюпы. А вы будете без забот получать свою долю и делать свое дело. За вами всегда остается право покинуть корабль на своих лодках, где бы мы ни летели.

— У вас маленькая команда, капитан, — улыбнулся Сулиф, — и вы готовы дать щедрое обещание даже небольшому пополнению. Грешно с моей стороны будет высмеять вас за это и быть настолько невежливым и горделивым, чтобы отклонить такое предложение. Но боюсь, что именно так мне и придется поступить. У меня есть письменный договор с содержателем гостиного двора, да и с королевством Валадарии кое-что связывает. Но за те годы, что я провел в этой умиротворенной долине, я собрал немало карт и дневников, это как бы мое увлечение — скупать у караванщиков все, что остается от разбившихся в пустыне кораблей. Когда скупать, когда брать в качестве платы. Так что если пожелаете, я могу представить вам товар.

Не ожидая отказа этого капитана, я немного опешил и лишь смог выдавить из себя извинения.

— Надеюсь, что мое предложение не оскорбило вас в своем положении. Я надеялся договориться о взаимной выгоде.

— Ни в коем случае, уважаемый капитан, в других обстоятельствах я бы непременно согласился, но сейчас, увы, могу лишь предложить некоторый товар, который, я надеюсь, и вы и ваши спутники оценят по достоинству.

Мы сели полукругом за столом прямо на ковре, а капитан Сулиф — напротив, принимая из рук сына первый сундук со своим диковинным товаром.

— Жизнь в небе многим дала возможность прикоснуться к великой мудрости великих духов, наших создателей и воплотилась в некоторых удивительных вещах с усердием множества мастеров. Вот, к примеру, эта вещь была описана многими небесными скитальцами, но купить ее мне удалось совсем недавно. В своих коротких, недолгих путешествиях мне такое приспособление ни к чему, но вам, я уверен, оно сослужит хорошую службу.

Капитан, теперь уже как опытный торговец, вынул из сундука бронзовое приспособление, состоящее из трех колец, закрепленных между собой так, что они могли вращаться на невысокой стойке и осях.

— «Северная звезда»! — выдохнул Корвель и с удивлением стал разглядывать диковинную вещицу. — Я слышал, что есть такое магическое приспособление, нам рассказывал старый маг в академии.

— Ваш астролог прав, — подтвердил Сулиф, — это действительно «Северная звезда». Какой бы шторм не бушевал в небе, какие бы туманы и облака не заволокли взор рулевого и ветролова, скрывая солнце и звезды от зорких глаз, северная звезда всегда укажет вам верное направление. Большое бронзовое кольцо, как вы заметили, неподвижно. Внутри него второе кольцо показывает, насколько поднят или опущен нос корабля, третье кольцо показывает, имеется ли наклон вправо или влево. С помощью колец очень удобно балансировать груз и откидывать за борт балласт, когда вы готовитесь к полету. Игла в середине всех трех колец всегда указывает на север. Имея такой магический прибор, даже блуждая в облаках, скрываясь от неприятеля, вы всегда будете точно знать, куда держите путь. Только не ставьте рядом с этой магической вещью железные предметы, особенно заговоренные. Даже сундук, в котором я держу это чудо, весь окован только бронзой и медью. Отдам за три сотни золотых грифов. Одно дело купеческий товар, от которого вам мало проку, меха да пряности, другое дело мой товар, которого нигде больше не сыщешь! В своем роде я, наверное, единственный такой торговец.

Корвель так рьяно закивал головой, глядя на меня, что в какой-то момент мне показалось, что она у него сейчас отвалится. Орадан только одобрительно хмыкнул и лишь сдержанно кивнул, давая тем самым понять, что в данной ситуации торговаться нет смысла.

Мне ничего больше не оставалось кроме как выложить назначенную сумму и с удовольствием наблюдать то, как Корвель трясущимися руками с чрезвычайной осторожностью принял из рук сына капитана такую диковину.

— Уважаемый Сулиф, если я правильно понимаю, то вы давний обитатель этих мест. Расскажите нам о том чудесном обелиске, что стоит на холме.

— О, капитан Брамир! Это очень древнее и таинственное сооружение. Когда-то эти земли были полноводны и плодородны. Вокруг стояли города и фермы. Здесь же у стен этой древней обители был большой город. Много полнолуний миновало с тех пор. Но таинственный обелиск, видимо скрепленный не только отменной выделкой камней и мастерством строителей, но еще и магией мудрецов и силой стихийных духов, стоит здесь и поныне, радуя взор и напоминая нам о былом могуществе. Я еще помню времена, когда этот обелиск светился заревом живого огня, восходящего из земных недр к вершине. Это был надежный ориентир, маяк в бескрайней степи. Но нынче огонь погас. Теперь только отшельник живет в верхней части обелиска. Все называют его мастером, а по мне так он просто запутанный духами человек. К слову, совсем не старый. Живет на вершине обелиска вот уже давно, один-одинешенек, лишь изредка, когда бросает камень в сторону нашего лагеря, я поднимаюсь за ним и спускаю вниз. Иного пути в его обитель больше нет.

— А есть ли имя у этого человека?

— Местные жители да и сам себя он называет Чурма. Всегда платит золотом, никогда не торгуется. На языке Валадарии говорит с трудом и потому немногословен. Никто не помнит, как и когда он здесь появился.

Расщелина в камнях была очень узкой, но Гурымей смог протиснуться в нее. Только ярость и гнев помогали ему сейчас не потерять сознание и окончательно впасть в беспамятство. Выложив щель своим замшевым плащом жреческого одеяния, он протиснулся сверху и словно бы завернулся в этот небольшой лоскут. Продолжая хрипло повторять бессвязные слова проклятий, жрец попытался устроиться на ночлег, понимая, что пережить ночь в пути он будет не в силах. Магия, какой бы она ни была, теряет силу, когда ее обладатель не может усмирить гнев. Он помнил эти уроки еще с первых лет своей жизни. Но сытная и необременительная служба в храме у алтаря воды, а потом и придворная паства, отвлекали его от практики, которой маг должен был предаваться неустанно, оттачивая мастерство. Гурымей злился и на себя за то, что очертя голову бросился в погоню, казалось бы, за легкой добычей, но не учел, что помимо великих, стихийных духов, создавших и правящих в этом мире, есть еще и древние боги, и их, хоть и мятежные, но все же ученики — нейфы. Гурымей не мог и думать, что кораблю беглецов покровительствуют высокие. Он оказался слеп, недальновиден, но собирался приложить все возможное, чтобы возвыситься над этим поражением. И боги и нейфы не умаляют силу стихийных духов, они в полной мере признают их величие, и кто, как не он, Иридин, князь из древнего рода, жрец четырех алтарей, должен доказать свое влияние на стихии.

Собираясь с мыслями, маг начал растирать руки, придавая им прежнюю подвижность, для того чтобы приступить к первому гимну восхваления. Маг призывал огонь. Священный огонь, что возникает на алтаре в моменты, когда жрецы всем своим устремлением призывают священную стихию в земную обитель.

Короткие трехстишья слетали с его губ, замирали в воздухе, пугая робкие снежинки, кружащие в потоке ветра, завывающего над расщелиной. Он повторял гимн снова и снова, пока наконец навсегда выученные им фразы не стали произноситься четко, распевно, сильно. Восхваление придавало сил, помогало сконцентрироваться, собраться. Что усталость и боль, что страх и опасность, если ты можешь говорить на том же языке, что и великие стихии, властвующие над жизнями и временем. Огонь восстал. Звенящий воздух заснеженной вершины словно расступился, выпуская из своих потайных складок лепесток пламени.

— Ты восстал, призванный мной священный огонь! Ты признал мою власть! Так получи же в награду те силы и плоды, что твой обезумевший собрат изверг на меня, обжигая мне тело и пачкая кровь! Возьми обратно затраченное. Вот мой ожог на руке и лице, он твой, забирай. Вот пелена на глазах — забирай. Мне достанет лишь тепла, дарованного твоей щедрой дланью! Мне достаточно лишь покровительства и защиты в свете твоем!

Огонь молчал. Лишь притупленная ноющая боль шершавой теркой касалась лица и рук. Огонь забирал обратно приложенную силу, отнимал уродливые шрамы и ожоги, питаясь этой силой, извиваясь перед магом крохотной танцовщицей, посланной великим духом на утешение.

Свет огня отразился в паре прищуренных глаз, оранжевым пятнышком промелькнул среди камней. Великий жрец сжал в руке обломок скалы, поджимая ноги, затаив дыхание. Зашуршала каменистая осыпь, зашелестел крупинками рассыпчатый снег.

Они умеют двигаться в темноте, как летучие мыши, как кошки, переступают мягкими лапами, опираясь на шаткие камни, не тревожа их вечного покоя.

Горные короли — Ши-фу — поклонялись любому огню, не имея его в собственном распоряжении. Свирепые, безжалостные, сильные как буйволы, жестокие как росомахи. С уродливыми человеческими пропорциями, со звериными повадками, с хищной натурой и острыми, как бритвы, клыками и когтями, горные короли обступали укрытие Гурымея. Еще мгновение и притаившийся в темноте хищник бросится на мага, готовый разодрать в клочья, но великий жрец уже давно ожидал встречи с ними. Острый камень в его руке резанул по венам, а губы зашептали слова гимна, вверяющего истекающую часть души, растворенной в крови, ненасытному огню.

Пламя взвилось на десяток колен ввысь, озаряя все вокруг желто-оранжевым отблеском, ослепляя крадущихся в темноте горных королей. Словно в огонь подлили крепкого вина, так занялось пламя от принесенной жертвы.

— Я, поделивший свою священную кровь с огнем великого духа! Я, Иридин Гурымей, повелеваю вам замереть в трепете пред воплощением моего покровителя! Преклоните головы пред посланником сил небесных!

Из своей расщелины Гурымей уже вышел. Теряя сознание, последними силами удерживаясь на ногах, он надменно и с вызовом смотрел в темноту, туда, где крались и прятались за камнями таинственные зверолюди, горные короли — Ши-фу.

Пламя держалось высоко, словно колонна огня чуть в стороне от мага, без дров и топлива, питаемое лишь одной его кровью и волей. Он протянул надрезанную руку к трепетным языкам, жадно глотающим алые капли, срывающиеся с кончика раны. Еще немного — и он потеряет силы, и огонь угаснет, но вот один из горных королей, отвратительный, ползущий на четвереньках, согбенный но проворный, настороженно вышел из-за камня. Он опирался на все четыре конечности. Нервно подергивая тонким, как у крысы, хвостом, чуть приподнятым от земли и смотрящим костяным кончиком вперед. Выпуская из пальцев загнутые когти, горный король чуть опустил продолговатый череп с выпирающей, клыкастой челюстью и стал принюхиваться, раздувая широкие ноздри. Маг лишь прищурил взгляд, стоя у вертикальной колонны огня, свет которой озарял заснеженный склон.

Горный король пригнулся еще ниже и стал красться, почти расстилаясь по снегу, задирая вверх мозолистые локти. Наконец он приблизился к магу на расстояние вытянутой руки и, развернувшись одной стороной к его ногам, присел на задние лапы, прикладывая голову к уголку его мантии. Вслед за первым горным королем стали появляться еще и еще, покидая свои укрытия, они ползли к Гурымею, раболепно прижимаясь к земле, не решаясь встать в полный рост перед взором великого мага.

Надрывный протяжный вой резанул небо над перевалом как раз в тот момент, когда я собирался взойти на палубу. Был слышан не один и не два голоса, множество распахнутых зевов сейчас надрывало небо над горами. В поселке залаяли собаки, заскрипели ворота гостиного двора и калитки хижин. В темноте проходов между складами я увидел людей, разбегающихся в разные стороны с зажженными факелами в руках. Караванная стража засуетилась. Некоторые воины выбежали из невысокого барака, не отводя взгляда от сторожевой башни над южными воротами. Но дозорный пока не торопился ударить в тревожный гонг, напряженно вглядываясь в темноту ущелья.

Глаза Трома, придерживающего лестницу, прищурились, и он настороженно взглянул на бледные горные ледники, мерцающие вдали молочным, лунным светом. Я заметил, как напрягся старик, но торопиться с расспросами не стал, будто бы уже догадался, что это не просто вой голодной волчьей стаи, тем более что наверняка знаю — волки в этих горах никогда не водились.

— Пора бы нам ставить паруса, Брамир, мальчик мой. Уж кто как не ты должен хорошо знать, что своевременное бегство — это залог благополучного исхода.

— Кто еще может желать нам зла. Да и кому под силу одолеть семь конных переходов от Филадеи за неполные два дня?!

— Тому, кто умеет ходить сквозь камни.

— Горные короли?!

— Граница пустоши — это исконные земли Ши-фу. Первые крепостные стены Филадеи строились именно против них.

— Посланники темных духов! — выдохнул я, чувствуя, как мурашки бегут по телу от нахлынувшего ужаса только при одном упоминании о горных королях.

— Что-то их встревожило, коль они так открыто о себе заявили. Пора нам ставить паруса, Брамир. Разбудить Ханха? Или мне самому запалить фитили котла?

— Поднимай всех! Мы сейчас же улетаем! Бах-рей, тот безумный купец со своим порохом уже погрузился в трюмы?

— Давно, мой капитан, уже велел слугам стол накрывать. И Дамил, оружейник с томленым серебром, тоже с ним. Договорились между собой лететь в земли Хариди. А там и до Булгалии недалеко. Высадим их в Пултохе, как раз на границе речных земель.

Мы убегали больше от неизвестности, чем от явной угрозы. Все те немногие истории, которые я слышал о горных королях Ши-фу, наталкивали только на одну мысль, встречаться с ними хоть в открытом бою, хоть укрываясь за стенами крепости, мне не хотелось. Одни рассказчики утверждали, что это люди, одичавшие в горных пещерах, подпавшие под влияние темных духов. Являясь как бы их проводниками в мир людей, горные короли наводили страх и ужас на любое предгорное селение, город или просто стойбище. Прочие были склонны думать, что это все же звери, чем-то отдаленно напоминающие людей. И действительно, с людьми их роднили только внешний облик и умение ходить на задних лапах. Были множество книг и дневников, в которых описывались эти странные существа, ни один тихий вечер в стойбище каравана или в трактире игорного дома не обходился без истории о горных королях. Из всего мной когда-то услышанного об этих странных существах я делал вывод, что бегство от них — самый разумный и верный способ остаться невредимым. Разумеется, только в том случае, если убежать есть возможность.

В этот раз суета на палубе казалась мне какой-то завораживающей. Команда немного обвыклась на судне, и теперь ее действия были более слаженными и четкими. Нагруженный купеческим товаром фрегат плавно и с явной натугой тянул вверх, поскрипывая балками под тонким настилом палубы. Най проворней муравья взобрался на главную мачту, в свою корзину прихватив помимо кожаной накидки еще и войлочное одеяло. Сундук с десятком воздушных змеев он держал теперь там же наверху, закрепленный к мачте бронзовыми замками. Небоходы заряжали арбалеты гарпунами, теми самыми, которые, выстреливая, потянут за собой три главных паруса. Сложенные особым образом, сами паруса и удерживающие стропы пролетят вместе с гарпуном на несколько десятков колен вперед корабля и раскроются огромными куполами, словно ретивые кони, запряженные в повозку, увлекая за собой весь фрегат. Центральная мачта и вторая, подвижная, которая легко перекладывалась с одного борта на другой, служили только креплением веревок и рулевых ветрил. Основные паруса вытягивались далеко вперед, и потому, в то время, когда корабль шел полным ходом, над палубой нависала огромная паутина, сплетенная из канатов и блоков, лестниц и перетяжек. Первый парус стремительно метнулся вверх, длинным шлейфом увлекая за собой канаты, которые уже на половине пути стали распускать странные, вложенные друг в друга узлы. Наконец ловили несильный ветер и раскрывались огромным куполом, дергая судно легкими толчками. Двое вытягивали гарпун обратно, а оставшиеся готовили к выстрелу второй парус.

Спешить смысла не было, можно было выстрелить и все три паруса одновременно, но от такого сильного рывка канаты и крепления могли не выдержать, даже на слабом ветру. Вельгор, вставший у рулей, внимательно следил за воздушным змеем, которого удерживал в небе мальчишка Най. Корвель крутился рядом, что-то подкручивая и вымеряя на странном магическом приборе «Северной звезде», купленном так удачно и своевременно. Я вспомнил слова капитана Сулифа, рассказавшего о странном человеке, жившем в башне обелиска, но сожалел, что так и не представилась возможность с ним встретиться. Быть может, он смог бы мне хоть чуточку приоткрыть тайну древних знаков.

Ветер крепчал. Я стоял на верхнем капитанском мостике и смотрел на то, как команда придает все больше ходу кораблю.

Вельгор аккуратно вторил потокам ветра, плавно и неторопливо подтягивая рулевые блоки и канаты. Ремесло рулевого стало для него очень естественным. Он без труда ориентировался в сложных хитросплетениях сотни веревок и воротов, понимал принцип движения и всегда был очень внимателен к любым мелочам. Старик Тром без колебаний подменял калеку Ханха у магического котла, словно сам был опытный лампадарь. А Хаджин и Орадан так легко указывали другим небоходам что и как делать, что проблем пока не возникало. И только я чувствовал себя каким-то ненужным, чужим на этом корабле. Все при деле, даже Корвель нашел себе занятие по душе, корпя над старинными дневниками и картами других капитанов, что достались нам по наследству от Тауса и были куплены уже вместе с магической «Северной звездой» у Сулифа.

Судя по всему, ночью мы поднялись достаточно высоко, чтобы я после пары кружек полынного вина закутался в запасной парус и забился под бухту каната на носу корабля. Проснулся от того, что услышал глухой стук, как будто цепами молотили зерно. Выпутываясь из парусины, я с трудом продрал глаза, щурясь от яркого солнечного света.

На пустой и прибранной палубе стоял Орадан, в великолепной новой одежде. На нем был короткий кожаный доспех, неизменная черная шелковая накидка, туго намотанный на голове тюрбан и великолепные, расшитые серебром кавалерийские сапоги с каблуками. Напротив наемника, держа в руках увесистую окованную дубину, стоял Най, выставив оружие перед собой на изготовку.

— Секрет удара большой дубиной не в замахе, — говорил пустынный волк, обращаясь к щуплому мальчишке, — а в рычаге. Удерживая оружие ближе к концу рукояти, ты увеличиваешь рычаг, что несомненно, хорошо для сокрушительного удара, но к сожалению, теряешь скорость. В твоем случае это недопустимо. Смотрите все! — обратился Орадан к небоходам, собравшимся поглазеть на его тренировку с мальчишкой. — И запоминайте! Большая окованная трость — оружие сокрушительное. Как против пешего воина, так и против кавалериста. Даже железные щиты дворян не способны порой отразить удар такой мощи. Но в руках Ная это оружие не кажется таким эффективным, не правда ли? Бараны в моей отаре весят больше, чем этот щуплый недокормыш. Что за страх пехотная дубина в его руках, которую он даже держит с трудом? А страх должен быть! Стоит всего лишь изменить хват и раздвинуть руки на черенке, как оружие тут же меняет привычные углы атаки, становясь более коварным даже в неопытных руках.

В доказательство этого Най перехватил правой рукой дубину чуть выше и нанес несильный, словно колющий удар, просто ткнул в противника. Держа в руках палку, которая была призвана эмитировать саблю, Орадан нарочно замедлил движение и отвел защитным ударом вниз дубину в сторону от себя.

— Вот ключевой момент этого приема!

Мальчишка послушно замер в неудобной позе, но продолжал удерживать тяжелое оружие.

— Противник, то есть я, отвожу удар в сторону простым заученным приемом, тем самым придавая оружию дополнительное ускорение. Наю достаточно в этот момент всего лишь чуточку отпрянуть от ответного удара, сместить обе руки обратно к концу рукояти и, разворачиваясь, используя силу защищающегося, разогнать оружие для сокрушительной атаки, которая ему бы не удалась, используй он только свои собственные силенки.

Най развернулся, разогнал оружие, и в какой-то момент мне показалось, что бронзовый набалдашник сейчас врежется наемнику в бедро, но Орадан ловким движением остановил оружие, принимая Удар лишь кончиками пальцев и отводя в сторону.

— Разумеется, если перед вами дворянин, даже не утомляйте благородного такими приемами. Просто наваливайтесь по трое, по двое и не жалейте сил, вложенных в удар. Но против простого солдата или разбойника прием удастся.

— А что же делать если придется встретиться с дворянами? — спросил один из молодых небоходов.

— В первую очередь сделайте все возможное, чтобы встреча закончилась мирно, — ответил я, спрыгивая с носовой балки. — Ну, если уж драки избежать не удалось, не брезгуйте ударить в спину, а лучше наваливайтесь все скопом или бегите, выгадывая удобную позицию, для того чтобы метнуть камень из пращи или выстрелить из лука.

— Доброе утро, капитан, — ответил мне наемник и тут же обратился к команде. — Хотя с вашим капитаном я знаком и не так давно, мне уже представилась возможность увидеть собственными глазами, что в бою он достойный соперник, реально оценивающий обстановку и не питающий ложных иллюзий.

Оба купца, сидящие под мостиком рулевого, захлопали в ладоши, привставая со своих мест. Най сиял добродушной улыбкой, стоя посреди палубы с дубиной в руках, а старик Тром только хихикал, раскуривая трубку.

Они спускались с вершины, черными оспинами заполняя каменистый склон. Кто-то на четвереньках, кто-то на двух ногах, они волочили с собой камни и острые колья. Иридин Гурымей шел последним, прихрамывая на одну ногу, он устало ковылял по тропинке, опираясь на сучковатый посох. Стайка из шести крупных самцов окружала его полукругом, словно преданные охранники.

Поселок шумел надрывными криками, ржанием лошадей и звонкими ударами тревожного гонга. Непрерывно лающие собаки рвались с цепей и добавляли суеты в этот гомон. Если прежде случалось, что обнаглевший охотник из стаи Ши-фу забредал в эти края, то вся округа становилась на защиту, а тут целая армия, вооруженная, сильная, голодная. Обезумевшие от солнечного света горные короли рычали, визжали и брызгали слюной, чуя близость добычи и крови. Они свирепели только от звуков далекого гонга, созывающего к низким оборонительным стенам всех людей, способных держать в руках оружие. В общей сложности набиралось человек триста, среди них десятка два опытных военных, охранников каравана и пара наемников из северян, неизвестно как оказавшихся в гостином дворе.

Тох, сын Сулифа, стоял в первых рядах, выставляя перед собой тяжелые лафетные арбалеты. Проворно натягивая рычажным механизмом тугую тетиву каждого оружия, он вкладывал бронзовые стрелы в ложбинки, спеша зарядить оружие. Жители долины знали о горных королях не понаслышке, знали о проворности и коварстве лютых бестий, но бежать было некуда. Ши-фу передвигались в два раза быстрее, чем даже бегущий человек.

Стрелы летели очень медленно, арбалеты заряжались долго, и только три стрелы из десятка попадали в цель. Свирепая стая уже вплотную подошла к невысокой стене, когда зверолюди стали собираться мелкими группами и, поднимая на руки сначала поверженные тела своих сородичей, а затем уже вооруженных и горластых самцов, начали закидывать их на каскады хлипких укреплений, демонстрируя совсем не звериные повадки. Охранники и жители поселка бились рьяно. Но ведомые безжалостным инквизитором горные короли жаждали только крови и плоти, порой не разбирая, чье тело попадается в их когтистые лапы, человеческое или павшего собрата. Впавшие в ожесточенный раж чудовища беспорядочно рыскали вдоль стены, возле сторожевой башни, вереща и зычно завывая.

Матерый, с рыжей подпаленной шерстью вожак метался на вершине уступа с оторванной головой одного из поселенцев в зубах. Он совершенно не обращал внимания на то, что сам в пылу битвы лишился левой руки, и теперь только искал укромное место, чтобы оставшейся лапой расколоть трофейный череп о камни и насладиться еще теплым человеческим мозгом, излюбленным своим лакомством. Кости солдат трещали как сухой хворост. Взбесившееся от запаха крови племя обступало конюшню и скотный двор, уверенные в том, что их пиршество еще не закончилось. Гурымей стоял в стороне, почти не замечая того, как твари из его новой армии по одному ползут к нему, согбенно, раболепно, оставляя у ног повелителя окровавленные куски мяса Чуть позже они попросят своего новоявленного бога воскресить тот огонь, что стал для них идолом недавней ночью. Но маг не станет использовать гимны и заклинания, он просто чиркнет огнивом возле вороха соломы, вызывая у горных королей трепетный ужас перед бушующим пламенем, пожирающим все на своем пути.

А сейчас четверо молодых и проворных клыкастых тварей подхватили своего нового повелителя и стали взбираться на стены обелиска. Острые и твердые когти на руках и ногах десятками крючьев цеплялись за самые мелкие выступы каменной кладки, поднимая Гурымея вверх, к вершине башни. Горные короли были прекрасными верхолазами, одинаково проворно двигались как по земле, так и по стенам, штурмовали неприступные крепости, пролезали в самые узкие щели. На широкую площадку, венчающую древний маяк, Ши-фу мага лишь внесли, оставаться там не стали, сразу сползли ниже, в густую тень каменных выступов. Затаились, облизывая окровавленные лапы.

Иридин Гурымей остался один перед темным зевом широкой арки, сужающимся тоннелем уходящей в глубь верхней надстройки башни.

— Выйди мне навстречу, Чурма! Что толку отсиживаться в тени, ведь ты уже имел честь видеть, как я пришел и с кем!

В глубине темного провала послышался только звон железа и хриплый гортанный голос.

— Ты всегда был грязной скотиной, уважаемый князь. И если тебя выпирали в дверь, ты лез в окно. Входи, коль пришел, только шавок своих держи подальше, не то всем не поздоровится.

— Чурма, Чурма, — вздохнул Гурымей с наигранной жалостью, — жизнь отшельника превратила тебя в сущего грубияна. Между прочим, перед тобой верховный жрец, а не слушатель твоей поганой академии.

Вынужденный немного пригнуться, чтобы войти в низкую арку, Гурымей прошел внутрь и встал у входа. Прямо перед ним замер Чурма. Высокий, сухопарый, с окладистой короткой бородкой, с колкими, пронзительными карими глазами — явным признаком высокородного. Его длинные волосы с проседью были подвязаны на голове широким платком, льняная рубаха, потерявшая цвет, была прожжена в некоторых местах, от груди до колен был наброшен широкий кожаный фартук, на ногах войлочные туфли на толстой кожаной подошве.

Чурма стоял, чуть ссутулившись, позади огромной наковальни, в правой руке он держал молот, в левой — длинные клещи. За его спиной полыхал огромный кузнечный горн.

— Тебе недостаточно того, что ты сжил меня со свету в Филадее, с позором выгнал из королевской академии, теперь еще и явился в мой дом со стаей кровожадных выродков!

— Тебе пора преподать урок хороших манер. Не пристало так разговаривать с инквизитором, хоть ты и старше меня.

— Я вижу тебя насквозь, Гурымей, ты использовал уже слишком много сил, чтобы усмирить и подчинить себе тварей, пирующих сейчас на человеческих останках, но ты, видимо, забыл, кто из нас двоих обладает заветной книгой Юргуса.

— Случись этот разговор при свидетелях, я бы стегнул тебя жреческой плетью за ересь и вздор, но я знаю о существовании завета и потому не стану говорить, что не верю в существование семи богов. Но духам стихий в моем лице сейчас наплевать на богов, нам нет дела до твоего завета, нам нужна «Свирель ветров»!

Чурма беззвучно засмеялся, часто выдыхая, и положил клещи на наковальню. Молот из рук он пока выпускать не спешил.

— Я верю в богов, Иридин! И пусть последователи отрешенных нейфов думают, что боги были бессильны перед ликом стихий, я точно знаю, что бессилие и безразличие это не одно и то же. Ты стоишь на камнях, освященных богами, ты окружен ими, и в этих стенах все великие духи четырех стихий пляшут только под мою свирель в этом горне! По моей воле они одновременно принимаются делать то, что требую от них. Твое грязное отребье не сможет войти сюда только потому, что здесь пахнет серой и углем, здесь кипит металл, томясь в тигле на белом огне, раздутом ветрами, поклоняющимися мне как своему господину. Все твои формулы и заклинания истинно ересь в этой обители.

— И что, Чурма, устроишь со мной битву на земле богов. Осквернишь моей кровью эти стены, чтобы потом навсегда покинуть мастерскую?

— Нет, Гурымей. Хоть я и ненавижу тебя, и презираю как лев гиену, я знаю истинную причину, по которой ты пришел ко мне, рискуя своим положением, своей репутацией и жизнью. Ты почуял голос камней, древних знаков. Слабый шепот, далеким громовым раскатом отраженный в притихшем небе. Камни заговорили, возвещая новый приход!

— Я не сомневался в том, что ты тоже почувствуешь голос камней. Хоть ты и простак, ты талантлив в своем мастерстве.

— В мир пришел избранный, рожденный под звездами, тайну которых тебе не постичь никогда, — чуть ли не выкрикнул Чурма.

— Довольно! Уходя в пространство без времени, отрешенные нейфы оставили вешки на пути. Оставили знаки силы, магические камни с древними знаками. Именно этими волшебными знаками выкладываются записи в Книге судеб. С их помощью можно стереть все и написать заново! Не теряя тела, не становясь дымным облаком, обрести безграничную власть, могущество, перед которым померкнет даже блеск богов! Их доблесть и гордыня!

— Сила камней мешает и мне, мой враг Гурымей. Сможешь ли ты воспользоваться посланием древних, останешься ли ни с чем в своих кровавых поисках, мне наплевать! Тебе нужна «Свирель ветров» — вот она, в свинцовом ларце, на столе, забирай и уходи. Но учти, инквизитор, когда пророчество свершится и боги вернутся в свою обитель, я встану на их стороне! Я преклоню колено перед троном Юргуса и поклянусь в верности. И тогда камни тебя не спасут, и бездушные, бестелесные отрешенные только посмотрят свысока на то, как ты станешь посмешищем!

Сдерживая в руках нервную дрожь, маг прошел вперед и встал у стола, подтягивая к себе свинцовый ларец. Тяжелый даже на вид, этот сундучок был украшен чудесной резьбой, тонким орнаментом из медной канители и темными камнями, вложенными в свинцовую оправу; был перевязан крест-накрест льняной лентой, бурой от застарелой, запекшейся крови. Не рискуя развязать тугой узелок, маг поднял ларец на руки и стал пятиться спиной к выходу, сгибаясь по мере приближения к арке. Чурма только бросил молот на стол и медленно пошел вслед за врагом, но когда вышел на широкую площадку обелиска, горные короли уже подхватили повелителя и стремительно понесли вниз, все так же проворно и ловко цепляясь за камни когтистыми лапами.

Я редко спускался на нижнюю палубу, — не то уютное, темное место, где колдовал над котлом калека Ханх, а еще ниже. Совсем крохотная, шагов пять в длину и три в ширину, расположенная под днищем судна. Это даже не палуба, а балкон, который легко втягивался в глубь корпуса большим воротом и поворотным колесом как на центральных колодцах в городе.

Чаще всех на этом балкончике сидел ветролов, но я выходил на него с некоторой опаской и трепетом. Капитан небесного корабля не должен бояться высоты. Но одно дело крыша дома, купол усадьбы, но не такая же высь, где даже плывущие облака можно рассматривать сверху, как пастух спины своих овец на лугу. Без перил и ограды, лишь с одной только веревкой, натянутой поперек гнезда между балок, удерживающих шаткий мостик. Это была уже третья или четвертая попытка постоять там и привыкнуть к тому, что земля плывет под ногами, расстилая перед взором причудливые узоры ковра, сотканного великими духами. Если земля — ковер, то мы, смертные, люди, живущие на этом ковре, не больше чем моль. Скачем, как клопы в густом ворсе.

Рука занемела от того, что я вцепился в канат, приблизиться к самому краю я вообще не решался. Стоял в середине, борясь с желанием встать на четвереньки и ползать, словно червь пред ликом бесконечного пространства. Ветер свистел в ушах, корпус корабля то и дело легонько раскачивался из стороны в сторону, а я в такие мгновения хватался за опорные балки обеими руками и прижимался грудью, чувствуя, как сердце начинает биться часто-часто, отдаваясь ритмичными ударами где-то под языком, пульсирующим комком сжимая горло.

Наверху скрипнули доски, и Най спрыгнул на мостик, заметно пошатнув его. Проворно ухватился за канат, второй рукой накидывая длинный кожаный пояс на эту единственную опору.

— Добрый вечер капитан. Хаджин сказала мне начистить наконечники гарпунов, все крючья и кошки. Я все уже сделал! Можно мне посидеть тут?

— Я заметил, что ты часто бываешь в гнезде ветролова. Откуда ты так много об этом знаешь? Ведь ты же полхиец? Не заметно в тебе булгальской крови. Хотя купец, у которого я тебя купил, рассказывал, что ты успел себя показать.

— Я никогда не был рабом! — вдруг заявил мальчишка, чуть повысив голос. — Я был в плену! Пытался убежать! Дрался! Меня всегда учили драться за честь семьи.

— А где она, твоя семья. Есть родные, близкие, может, тебя уже считают обитателем мира теней?

Словно ожившая тень на крохотный мостик выпрыгнул Орадан. Он бесшумно подкрался к нам через трюм корабля и появился как раз в тот момент, когда я уже не мог больше находиться на нижней палубе.

— Одно дело уметь драться, а другое дело понимать, когда это стоит делать, а когда надо отказаться. — Взглянув на Ная со сдержанной ухмылкой, Орадан обеими руками поправил широкий пояс с новым оружием, купленным у купца, и слегка поклонился.

— Корвель просил меня найти вас. Он что-то вычитал на старых картах прежнего капитана.

Я был рад сбежать подальше от этого опасного места. Будет время — я еще не раз приду на эту палубу, пока окончательно не перестану бояться высоты, а сейчас лучше повременить. У меня даже живот свело от такого чрезмерного напряжения.

Орадан остался на мостике, о чем-то тихо зашептал, обращаясь к Наю, видимо поучал сорванца хорошим манерам. Я карабкался по лестницам, страдая от одышки. Мне говорили, что на большой высоте дух норовит покинуть тело и дышится с трудом, так непросто, словно больное сердце прихватило, а еще и собственное испытание страха на шатком мостике перед зияющей бездной и бескрайним горизонтом.

Корвель ждал меня у рулей. Напряженный, сосредоточенный, он то и дело ворошил пергаменты с картами и что-то внимательно изучал.

— Что случилось, друг мой, что за спешка?

— С самого начала пути от обелиска я тщательно следил за тем, как Най вертит мерные колбы с песком. На одной из карт капитана указано место, к которому мы приближаемся. Не знаю о нем ничего, но в записях говорится, что в этом месте капитан оставил какой-то залог.

— Капитан Таус оставил залог? К нам-то он какое имеет отношение?

— Дело в том, Брамир, что я еще не до конца разобрался во всех тонкостях, но смог прочесть записи капитана. Мы сейчас летим как раз по его маршруту, только в обратную сторону. Есть путь и короче, но, видимо, были причины у капитана совершить этот небольшой крюк до железных гор.

— Корвель, дружище, я под страхом смерти не сунусь в земли железных гор. Это владения Гурымея, хоть и покойного ныне, но все же верховного жреца четырех алтарей!

— Указано, что залог пять тысяч золотых грифов. Я не знаю, за что и кому бывший капитан заложил какое-то сокровище, но склонен думать, что это что-то важное. Ценное для капитана.

— В конечном счете, ты предлагаешь отправиться в это место и подробней узнать о залоге капитана?!

— Как бы там ни было, — вмешалась в разговор Хаджин, — но небесные капитаны никогда не оставляют за собой долгов. Их должники либо выплачивают сполна, либо покидают этот мир, обретая покой в царстве духов.

— Мы все равно пролетим над этим местом, — подтвердил Корвель и слегка замялся, поняв в какой-то момент, что пытается диктовать мне, что делать и как. Наверное, то же самое чувствовала и Хаджин, но виду не подала.

Про себя я точно знаю, что, не умея читать, я не в состоянии разобраться в записях капитана. Возможно, мне и самому следует вести какие-то записи, вот только пока не сильно афишируя, тихо, скромно. Какой бы залог Таус не оставил в землях Иридина Гурымея, мне действительно стоило навестить это место. Тем более что я был почти абсолютно уверен, что великий жрец сейчас превращается в истлевший скелет где-нибудь на вершине гор северного хребта.

В конечном счете, я ни чем не рискую. Что нам стоит пролететь над указанным местом и просто отметить для себя еще одну точку, пригодную для стоянки. Пять тысяч — большая сумма. Что, по мнению капитана, могло стоить так дорого, что он сделал запись и собирался вернуться за этим?!

— Хорошо! — обратился я к Корвелю и Хаджин. — Делайте так, как считаете нужным. Я имел честь знать капитана Тауса и могу представить, что этот человек не стал бы бросаться такими залогами.

Иридин Гурымей стоял у колодца разоренного поселка, выставив перед собой на высоком судейском камне свинцовую шкатулку. Ши-фу пировали на остатках человеческой плоти и скота, разодранного на куски острыми клыками и камнями. Но кровавое пиршество не интересовало сейчас мага, хоть и могло быть использовано в одном из гимнов подчинения земли. Красная лука набрала полную силу, и не воспользоваться таким преимуществом было глупо. Суметь бы сейчас правильно извлечь из саркофага «Свирель ветров». Таинственный артефакт, оставшийся в наследство нынешней плеяде магов от древних учителей. Да, в прошлом, много тысяч календарей назад, мага обладали безграничной властью. Под покровительством тогда еще восседавших на своих тронах богов и их верных учеников нейфов маги были теми самыми наместниками, которым была дана безраздельная и великая власть над людьми. Они были могущественны настолько, что ни армии, ни даже целые народы не вели войн и распрей. Все вопросы улаживались магами. Но если уж и возникал конфликт, то битва велась не силами примитивного оружия, не острой сталью, секрет которой открыли многим позже, а именно магией. Магическими предметами, сотворенными в тайных убежищах и мастерских. «Свирель ветров» был одним из таких инструментов. Наверное, самым поздним, когда сила магов уже иссякала, а армия становилась реальной угрозой. Существовали и более ранние образцы этого таинственного артефакта, но о них упоминалось только в древних манускриптах, чудом уцелевших в большой жреческой библиотеке.

«Свирель ветров» была не столько оружием, сколько средством к достижению цели, в буквальном смысле этого слова. С помощью этого инструмента можно было открыть проход в любое из обозримых пространств. В те места, которые знал маг. Не нужны становились ни небесные корабли, перевозящие десятки, сотни, отменных воинов, ни длинные караваны, которые не один десяток камней идут к своей цели. «Свирель ветров» — это большая отмычка ко всем вообразимым точкам в обилии миров, населенных людьми на этой земле. Это как врата, открывающиеся по воле мага в то место, которое он пожелает.

Сейчас за спиной у Гурымея пировала многочисленная армия свирепых убийц, безжалостных, диких, требующих в качестве платы только новых битв и свежей добычи. Признающая в маге своего повелителя, считая его воплощением верховного божества, таинственного духа, несущего священный огонь. Тот самый огонь, которому они поклонялись.

Каменным ножом маг распорол льняную перевязь свинцовой шкатулки и с уверенностью и решительностью поднял тяжелую крышку.

Свирель лежала на коротких подставках, обтянутых плотной, почерневшей от свинцовой окиси коже. Чурма не обманул мага, не стал чинить препятствий, надеясь, видимо, на то, что он, Гурымей, поскользнется на этом опасном пути, не способный справиться с буйством стихий ветра. Как бы не так! Иридии всегда считал себя большим знатоком этой капризной стихии и потому без колебаний вынул свирель из ларца и приложил к губам. Собранная из пары десятков трубчатых костей и каменных вставок, эта свирель была, по сути, музыкальным инструментом, на котором следовало исполнить гимн, соответствующий требованию мага. Задача не простая. Но выполнимая. До магической академии при королевском дворе дошли несколько подобных инструментов, которые могли так же управлять пространством, что и «Свирель ветров». Но именно этот инструмент считался самым древним и сильным в сравнении с прочими. Он мог открыть проход в любую из известных точек земли. В любое из мест, сотворенных духами. Гурымей это знал и потому, не обращая внимания на беснующихся Ши-фу, стал дуть в магический инструмент, повторяя мелодию гимна — «ветру, летящему за горизонт».

Маг уже не замечал боли и холода, терзающих его плоть, он призывал к себе замерших и притихших горных королей. Зычно надрывая воздух гимном повиновения, он заставлял впавших в безумство тварей следовать его длани. Выстраивал как гончих псов перед охотой.

Пространства и земли сейчас мелькали перед его мысленным взором, но он удерживал в памяти место, в котором был рожден, которое, наверное, мог назвать домом. В свою обитель. Пусть страх и разорение готовы сейчас прийти в его земли. Пугающиеся дневного света, по безжалостные и решительные твари войдут в его угодья, оскверняя их только одним своим присутствием. Но Гурымей готов был терпеть это унижение. Новое пришествие богов, о котором говорил его прежний учитель, а ныне изгнанный в отшельники маг Чурма, — грядут. Да и сам Иридин чувствовал нестабильность и напряжение в обители воплощенных стихий. На алтарях и в тайных жреческих комнатах, где совершался обряд вдохновения, скрытый от посторонних глаз.

Древние камни заговорили. Потерянные, казалось бы, навсегда магические символы вдруг подали голос и стали наполнять пространство напряжением, возвещая приход своих создателей. Если бестелесные, отрешенные нейфы готовы вернуться в земную обитель, то причиной тому были только боги. Древние могущественные существа, коим не ведомы ни страх, ни печали, только власть и сила. Прародители войн и кровопролитных ритуалов, жестокие, бессердечные, ко великие. Более великие, чем кейфы, более могущественные, чем стихийные духи, но безразличные ко всему. К человеческим судьбам, к страданиям и горестям, захлестнувшим этот мир с их уходом. Иридину не раз говорили о том, что все человеческие пороки — скорее божественное проклятие, отлучение от тайных знаний, которые даже отрешенные нейфы не смогли передать людям в те свои луны расцвета, когда они холили и лелеяли беспомощное человечество, привыкшее жить на подачки от храмов семи богов. Он не верил в их безграничную силу, он знал, что срок близок и именно ему Выпадет честь быть свидетелем нового пришествия.

Надеясь с помощью свирели открыть портал в материи пространства, Гурымей уповал только на то, что в его землях горные короли впадут в экстаз и благоговенье от могущества нового господина и воплощенного божества и станут выполнять все, что бы он им не приказал. Они сольются в единое целое с его личной армией, с тремя тысячами отменно вооруженных, тренированных солдат, готовых на все ради своего господина.

В ущелье, где они прежде обитали, не осталось даже самок, способных принести новое потомство. Он повелел всем присоединиться к его священной миссии, невзирая на возраст и пол. Что ж, еще будет аргумент в свою пользу перед троном его величества, короля Валадара. Он, маг и инквизитор, избавил земли от кровожадных Ши-фу, горных королей, наводящих ужас на прохожие караваны. Если только это дитя дворцового инцеста попытается перечить и не выполнить поставленные условия, он, великий инквизитор, маг и князь древнего рода, просто вернет бестий в те земли, откуда увел их своей волей и затраченной душой, растворенной в каплях священной крови. Пусть только попробует он сам и его ожиревшие министры не дать нужное количество припасов и войск на священную миссию. На войну за чистоту алтарей! На борьбу за истинное учение, единственно верное и справедливое.

Железные горы оказались местом весьма отвратительным. Еще на подлете к горбатому хребту, указанному на карте, мы заметили десятки чадящих труб плавильных печей. Говорят, что в прежние времена, когда маги только открыли секрет железной руды, за эти места было пролито не один десяток рек крови. Все, кто понимал ценность железа, пытался обрести власть над богатыми землями. Но дары стихий земли не безграничны, и эти руды иссякали стремительно. Близлежащие королевства и княжества требовали все больше железа для войн. Железные горы превратились в проклятие любого каторжанина, раба или должника, не сумевшего отдать заем. Горняцкие гильдии нуждались в рабочей силе, то и дело задирая цены на товар. Даже я помню времена, когда за две не полные порой меры выплавленного железа кузнец отдавал лошадь, а то и двух добрых мулов, выкупая себе сырье для работы. В землях Хариди этот промысел слыл чахлым. Из двух мер неплохо выплавленной стали можно изготовить пару добротных замков, отличное оружие и доспехи для одного кавалериста. Пару кольчуг или одно добротное зерцало, коими всадники короля могли принимать на грудь даже коленные копья кочевников, неизвестно откуда бравших металл для своего, не самого плохого, оружия.

Мы успели свернуть все паруса в трех сотнях колен над бараками приказчиков, погоняющих рабов в каменоломнях. Там была и пристань, но слишком маленькая для такого гиганта, как «Огненный ветер».

Хаджин и Вельгор стояли на носу корабля, внимательно отслеживая все сигналы, что посланники горных рабочих отдавали зажженными факелами. Уже третьи подряд смотрители шахт и выработок подавали нам знаки приветствия и просили причалить к ним.

Я был в некотором замешательстве. По всему выходило, что корабль здесь узнали и словно бы ждали с нетерпением, но каждый тянул к себе, зазывая уверенно и настойчиво. Коротко посовещавшись, мы решили бросить канаты в одном из поселков гильдии на южной стороне железных гор, самом верхнем.

В каменоломнях слышался гомон, возбужденные крики, ругань. До меня отчетливым эхом доносился свист длинных касарских кнутов, оружия, более опасного и коварного, чем даже каленая кавалерийская сабля.

Орадан не питал иллюзий по отношению к обитателям этих мест и потому, прежде чем мы закрепили канаты и сбросили деревянный настил, он велел каждому в команде взять в руки оружие. Выгнал на палубу всех, даже калеку Ханха, показывая тем самым количество команды.

Высокий и грузный человек бежал нам навстречу, по узкой горной тропе, размахивая на ходу овечьей шапкой. Следом за этим суетным толстяком семенили, позвякивая железными цепями на ногах несколько еще крепких, но изможденных мужчин. Подбегая к пристани, толстяк отдышался, перевел дух и уже спокойно пошел по деревянному настилу, поднимаясь на палубу.

— Я не знаю, капитан Таус, о чем вы договаривались с прежним держателем гильдии, но срок залога истек уже полкамня назад! — затараторил смотритель, видя, как я выхожу ему навстречу. — Я Фарих, из рода Букенов. Теперь эти земли со всеми недрами, дарованными великими духами, под моим присмотром. Не думаете же вы, капитан Таус, что просроченный платеж, на полкамня и три дня, можно будет так легко компенсировать! Хоть две дюжины отменных работников привезите им на замену.

— Уважаемый Фарих, — начал я разговор, стараясь как можно подробней вникнуть в суть дела. — Если я правильно все понимаю, то в любом случае речь идет о цене?

— Что цена, капитан Таус! Два камня кряду здесь была эпидемия, просто мор какой-то, словно проклятие. Стоило мне только взять правление в свои руки и с позором выгнать прежнего смотрителя, продажного взяточника, как все тут же наладилось. Но правду сказать работников поубавилось. И среди ваших людей тоже не все смогли дождаться возвращения капитана.

— Что ж, Фарих, я признаю, что задержался, и готов компенсировать ту неустойку, что вы претерпели. Но и мои люди, как я понимаю, тоже не бездельничали все это время. Руды всегда не хватает.

— Да, да, это верно, сидеть без дела мы им не дали, не скрою. Не было уверенности в том, что вы вообще вернетесь за своими бунтарями. Пройдемте в мой шатер, уважаемый капитан. Уверен, что духи будут благосклонны и мы сможем договориться о цене.

Не сговариваясь, Орадан и Хаджин двинулись следом за мной, остальные не рискнули покинуть фрегат, видя, как стражники и надсмотрщики собираются возле борта.

Мы прошли вдоль утеса по узкой тропе, до небольшой площадки, вырубленной прямо в скалах. Там стоял высокий войлочный шатер, не кочевой, более тяжелый, массивный, и по всему видно, что старый.

Шустрый мальчишка-раб накрывал на стол, выставляя весьма скромное угощение на резной каменной плите. Орадан остался у входа, Хаджин прошла к противоположной стороне, где был отогнут один из пологов кошмы для проветривания. К угощению я даже не притронулся, хорошо, что смотритель гильдии не был кочевником. В их шатрах отказаться от угощения, пусть даже самого скромного, означает оскорбить хозяина дома.

— И так, капитан Таус, ваш платеж опаздывает на полкамня и три дня. Это восемнадцать дней. Каждый ваш небоход, оставленный гильдии в качестве залога, а их было двадцать, приносил доход три медных грифа, за вычетом содержания. В свое время вы получили тысячу грифов золотом. Теперь при учете задержки платежа я оцениваю оставшихся шестерых небоходов в три тысячи золотых грифов. Они еще крепкие, так что, работая на меня, они в любом случае компенсируют это.

— Однако цены с момента моего последнего визита несколько изменились. Выходит, что, отдавая вам крепких и здоровых небоходов, я получил по пятьдесят за каждого. А теперь после того, как они измотаны работой, принесли доход, понесли потери и ущерб, я вынужден забирать их обратно по цене, в десять раз большей?! Не думаете ли вы, уважаемый Фарих, что это чересчур?!

— Рабочих полторы тысячи, уважаемый Таус. Ваши шестеро не самые паршивые, некоторые даже знают толк в пороховых зарядах, которыми мы порой вскрываем скалы. Но мрут как мухи! Тащить рабов в горы накладно, приходится платить за работу. Платить за пленников, которых привозят дружинники князя Гурымея. Ведь эти руды — его собственность. И к тому же надо полагать, мало кто из них теперь даже подумает о том, чтобы устроить бунт на корабле.

— Я исполнен уважением к великому жрецу, но помилуйте, друг мой, неужели вы действительно думаете, что сможете выгадать десятикратную ставку? Коль скоро я отдал их прежнему смотрителю за пятьдесят золотых каждого, то стало быть, и ценю не очень. Пороховых дел мастера найти можно и в ополчении и среди наемников. Помани золотым, он и прибежит к тебе на палубу. В крепости Кахар знатный торговец продавал наложницу, которую вез издалека, красивую, ухоженную, в дорогом шелковом платье, воспитанную и умную, к тому же девственницу, за сотню золотых и рад был, что выручил без торга. А наложница — это приплод, порядок в доме, сытный, украшенный стол и всегда чистая одежда.

Взглянув на Хаджин, я заметил, как густо она покраснела, но старалась не подавать вида, что имеет какое-то отношение ко всему сказанному.

— А тут, право, за посредственных рудокопов, по пятьсот золотых, чего же стоит тогда горных дел мастер?!

— Я вижу, капитан, что вы не только славный небоход, вы еще и отменный торговец. Что ж, рад вашей осведомленности. Но поймите и меня тоже, мой друг. Княжеский мастеровой смотритель требует все больше руды. Мастера у него все как один вольные, знающие свое дело. Плавят железо быстро и проворно, только подавай руду! Мне каждый рудокоп дороже золота. Я даже стражникам не велю бить кнутами, чтоб сберечь убогих. Не дам положенных мер руды, князь с меня живого кожу сдерет! Тут за каждого убого будешь драть втридорога. Давайте, вам из уважения я, пожалуй, скину пять десятков за каждого и порешим на этом. Уж и камня не прошло, как я при этой должности при делах гильдии, а уже такие потери. А тут еще вы, милейший, прилетели за своими бравыми ребятами. Эпидемия многих забрала. Хорошо, хоть казначей княжеский не урезал золото на содержание. Так бы совсем невмоготу было.

— Ну что ж, ваша правда, дорогой друг. Да и моя вина очевидна. Пожалуй, так мы с вами договоримся: пойду на корабль и велю подготовить снасти, да и своими мерами отвешу вам золото, а вы пока купчую составьте. С клеймеными небоходами в любом городе да гостином дворе хлопот не оберешься.

— О! Как мило капитан, что мы с вами так по-дружески договорились. Не беспокойтесь насчет купчей, я носитель третьей княжеской печати, так что все будет законно. За это я вам ручаюсь.

Стискивая зубы от ярости, я вышел из шатра, силясь удержать на лице маску спокойствия. Лучше всех это удавалось Орадану. Наемник словно бы и не беспокоился вовсе. Те несчастные рабы, что семенили, позвякивая кандалами, за приказчиком, когда он бежал к нам навстречу, сейчас стояли возле шатра на коленях. Один из них, заметив мое появление, опустился на четвереньки и пополз в мою сторону, волоча цепи по земле:

— Я молил духов о вашем появлении, капитан, прошу вас милосердно, не бросайте нас, я прошу за всех, кто остался! Молю! Капитан! Не бросайте! В ответ на вашу милость вы получите самых верных людей, клянусь небом и собственной кровью.

Один из конвоиров было дернулся чтобы отогнать раба от меня, но, перехватив мой взгляд, остановился, отошел в сторону. Я присел на корточки возле закованного в цепи и, придержав его за плечо, спросил:

— Вы знаете, что от прежней команды остались только вы?

— Да, капитан, мы убоги и немощны, но мы не слепы. Как только заприметили на горизонте корабль, стали восхвалять великих духов за дарованную милость. Но весь конвой, вся дюжина на этой стороне рудника только посмеялись над нами, сказали, что ваш капитан привез свеженькое мясо! Новых работников…

Я поднялся в полный рост и быстро зашагал к пристани, внимательно осматриваясь но сторонам. Хаджин мигом смекнула, что происходит, и поспешила вперед. Наемник не отступал от меня ни на шаг.

— Неспроста у меня утром ладони чесались, — сказал Орадан и сдержанно ухмыльнулся, — особенно правая.

Из-за скалы, чуть не в припрыжку, бодро бежал Най.

— Капитан! Капитан! — выкрикнул он и еще больше прибавил шаг. — Там такие глубокие шахты, капитан! Такое эхо — жуть! И подъемные колодцы, тоже очень большие!

Я было хотел высказать мальчишке, что он будет наказан за то, что покинул корабль без разрешения да еще и в таком опасном месте, и даже уже набрал воздуха в грудь, но в этот момент Орадан коснулся моего локтя. Най подскочил ближе и взобрался на мостик, встал вплотную, так чтобы его закрывали наши спины, затем зашептал:

— Семь человек за скалой справа, четыре слева. Два охранника внизу под причалом на сторожевой башне. У пятерых кнуты, остальные вооружены саблями и дубинами. На вершине утеса четверо бомбардиров с пороховыми кувшинами, я видел маленькую жаровню на перилах.

— Простите меня, капитан, — вмешался в разговор наемник, — это я позволил мальчишке погулять, посмотреть, что такое настоящие рудники. Для острастки, чтоб знал, что порой бывает за непослушание.

— У подъемного колодца барабан с цепью, звенья которой в мою руку толщиной! — восхищался Най громко, чтобы все слышали. — Я первый раз в жизни вижу столько железа! — Чуть ли не выкрикивал он, сияя от удовольствия, как начищенный медный гриф.

— Это будет знатная битва, — прошептал Орадан сквозь зубы, — хоть покойный ныне инквизитор к не сможет в полной мере оценить такую значительную потерю.

Мы не стали заряжать катапульты и тяжелые арбалеты. Вся команда по очереди спускалась в арсенальную каюту и вооружалась полней и надежней. Даже купец Дамил не поскупился и отдал в дар несколько отменных клинков, сам взял в руки тяжелую секиру. Человек он был плотный, крепкий, даже мысли не возникало, что не сможет совладать со своим товаром. Бахрей выкатил из трюма целый бочонок пороха, но Орадан велел ему присматривать за кораблем, пока вся команда будет брать рудники штурмом.

Когда мы с Ораданом бежали с королевского ямного двора, я имел честь видеть, как владеет оружием высокородный наемник. Но то была лишь скромная, вялая атака израненного, уставшего человека. Сейчас, когда пустынный волк немного пришел в прежнюю форму, он с удовольствием продемонстрировал команде все свои боевые качества. Если искусное мастерство любого опытного воина можно считать эталоном, то наемник демонстрировал просто само совершенство близкого боя.

Взметнувшись черным вороном над палубой, словно не имея веса, опираясь на ветер, Орадан выпрыгнул на узкий уступ скалы, где скучали трое конвоиров. Со стороны могло показаться, что он просто прошел мимо, даже не задержался. Не издав ни звука, солдаты повалились на камни. Хаджин, Най и Тром заблокировали узкую тропинку, выставив на изготовку маленькие арбалеты, в то самое время, когда я и подоспевший наемник ввалились в шатер смотрителя гильдии. Жирный ублюдок почуял неладное и успел вооружиться. Стал кричать, шуметь, привлекая к себе внимание еще сонной охраны. Я почти от порога шатра метнул дротик, целясь здоровяку в лоб, но, увидев мое движение рукой, смотритель рефлекторно отвернул голову, и стальная спица вонзилась ему точно в висок. Так, не меняя позы, этот боров и завалился на бок. Ловким движением, подрезав связку с ключами, Орадан не стал задерживаться в шатре, стремясь побыстрей закончить дело.

Четверо солдат выбежали из расщелины возле тропы и тут же бросились в атаку, но первого подоспевший купец Дамил просто сложил пополам, ударив секирой в живот, а оставшихся троих накрыли арбалетные стрелы, пущенные сразу с трех сторон. Най и Корвель стреляли удивительно метко. И откуда только такое проворство. Правую сторону утеса мы очистили очень быстро. Просто смели всех, кто только пытался оказать сопротивление. На левой стороне, собственно в том месте где был рудник, мы увидели странную картину. К моменту нашего появления стражи там уже не было. Некоторых из солдат каторжане и рабы просто задушили цепями, прочих забили кирками и кувалдами. Небольшая горстка невольников добивала сторожевых псов, спущенных с цепей стражниками. Рудокопы, понеся некоторые потери, сами разделались со своими мучителями.

На нас уже не обращали внимания. Все занимались только тем, что пытались разбить цепи, избавиться от клиньев, вбитых в щели камней. Те, кто Успел это сделать, уже бежали прочь, проворно спускаясь вниз с утеса на пологий склон, поросший чахлой травой. Никто из них даже не пытался приблизиться к хоть и вооруженному, но все же малочисленному отряду. Если бы не помощь самих невольников, то со стражей на этом утесе нам бы пришлось повозиться.

Орадан появился рядом, в своей обычной манере вырос как из-под земли. В пылу короткой стычки я отвлекся и потому не уследил за тем, что делал наемник. Вытирая короткий изогнутый кинжал обрывком чьей-то одежды, он посмотрел на меня и тихо сказал:

— Пора улетать, капитан. С нижних рудников солдаты будут подниматься еще мер пять, так что времени у нас достаточно, но особо задерживаться не стоит.

Тром бегал по руднику и собирал в большую корзину обрывки железных цепей, кирки и оружие солдат. Калека Ханх помогал ему, приговаривая:

— Такой груз ни одно судно не отяготит! Корабль сдюжит! Я еще фитилей запалю, полынной настойки подолью! Не жалей, брат Тром, бери сколько влезет.

Тем временем к пристани стали подтягиваться те невольники, что уже успели отделаться от цепей и молчаливо ждали решения своей участи. Те, кто бросился бежать вниз по склону, — обречены. Стража нижних лагерей не даст им возможности уйти далеко. Эти же оказались умней и, по всему видно, опытней, коль сперва решили испросить моего мнения. Я окинул взглядом толпу изможденных непосильной работой каторжан и постарался встретиться взглядом с Ханхом. Сейчас только он мог решить, вытянет ли фрегат такое большое пополнение.

Калека легко сообразил что от него требуется, и лишь одобрительно качнул головой.

— Кто из вас прежде летал на больших кораблях, имеет небоходную выучку и знаком с военным делом? — спросил я у притихших рабов.

В ответ я ждал, что все эти несчастные как один бросятся к кораблю и будут просить взять с собой, придумывая про себя, что имеют достаточно знаний в небесном деле. Но вперед вышел только один. На вид не молодой, но судя по всему, бывалый военный, в изодранной войлочной хламиде с рабским клеймом на щеке.

— Небоходов среди нас немного, капитан. Большей частью крестьяне да ремесленники. В каменоломнях небоходы со своим гонором долго не протягивали. Кто бунтовал, кто издыхал, бежать большие мастера были. Есть солдаты, ткачи, плотники, даже лекарь есть. Мое имя Сих, капитан, я охотник, пуляец. Был славен острым глазом и твердой рукой, владею большим костяным луком, копьем. Кланялся всем алтарям на вершинах большого снежного хребта. Оставишь нас здесь, капитан, — твое право. Возьмешь с собой — получишь верных людей. Каждый из тех, кого ты спас от верной погибели, поклянется кровью в верности тебе.

— Тогда не сыпьте драгоценных мер! Поднимайтесь на корабль! Нет надобности ждать, подкрепление из нижнего лагеря вот-вот подоспеет.

В словах Гурымея грохотал вой сотен ураганов, протяжным стоном завывали вьюги, клокотали ветры, шелестели каменным крошевом песчаные бури. Извлеченная из свинцового саркофага «Свирель ветров», уже только одним своим появлением из тьмы хранилища вызывала трепет и негодование, стихии ветра, подчиняя ее себе. Вырезанный из темного камня и кости, состоящий из нескольких трубок в серебряной оправе, чем-то похожий на жреческий жезл, украшенный тончайшей резьбой, инструмент привлекал к себе внимание всех стихийных духов. Маг шептал заклинание, призывающее непокорный древний инструмент к повиновению, и ни капли сомнений не должно было прозвучать в его словах. Еще полмеры назад возбужденные и беспокойные горные короли сновали вокруг, скаля клыки, а теперь они прижимались к земле, прятались под камни, скулили, видя, как их новый повелитель неволит ветер.

Догнать фрегат, способный за один день перекрыть десятки конных переходов, было невозможно. Наслать вдогонку ураган или смерч — трата сил, которая, вполне возможно, и не принесет ожидаемых результатов. Оставалось только опередить беглеца, использовав древние силы. Если он действительно тот, в чьи грязные руки попали древние камни, то мир — все, к чему привыкли люди, стоит на грани пропасти. Готов ввергнуться в клокочущие огнем земные недра. Знаки богов, которыми те в свое время стирали горы, воздвигали вулканы, испепеляли равнины, оказались в руках дикаря. Быть может, потому, они еще и не натворили столько бед. Можно не знать ни одного заклинания, можно быть примитивным и недалеким, но, имея в руках такую чудовищную силу, можно встать во главе верховных тронов, как рабами понукать вольными стихиями, вызывать души древних нейфов одним только мановением руки и приказывать как рабам.

Следовало опередить безумца. Уничтожить, растоптать. Перед ним как открытая книга прошлое и будущее, сила и всевластие, могущество, равняющее его с богами, за веру в которых сам маг и инквизитор обрекал на пытки не один десяток вероотступников, еретиков.

Свирель выполнила приказ. Гурымей знал, что она подчинится гимну и станет послушней цепного пса. Он вспомнил флюгер на башне его родового замка. Изящный и тонкий ветролов, держась одной рукой за тонкий шпиль, уверенно смотрел вдаль, туда, откуда дует ветер. Флюгер был водружен на спицу сторожевой башни задолго до рождения самого мага. В то самое время, когда небесные корабли бороздили небо и были так же обыденны, как запряженная мулом повозка. Большие и малые, военные и торговые, корабли строились умелыми мастерами, управлялись смелыми капитанами, из славного поколения которых и вышел сам Иридии Гурымей. Маг и верховный жрец, потомок древнего рода.

Он чувствовал запахи, словно бы уже дышал воздухом, чистым и влажным, чуть сыроватым от тумана, поднимающегося с зыбкой ряби небольшого озера. Ему чудились ароматы сосновой рощи, той самой, где он подолгу бродил вдали от крепостных стен дома, подальше от дворовой суеты, пребывая в раздумьях о бесконечности.

Мундштук свирели прикоснулся к губам холодной каменной каплей. Собирая все прежние воспоминания в один-единственный выдох, затаенный, словно перед поцелуем, он легонько вытолкнул воздух из груди, мысленно скользя сквозь пространство.

Ветер заворачивался горизонтальной воронкой, поднимая ввысь все больше пыли и остатки сухой травы. Чуть желтоватое небо пустыни на мгновение просияло безоблачной бирюзой, и словно проталина во льду начала расползаться в стороны, открывая небольшой проход. С той стороны — изумрудная зелень травы встревожилась, пригнулась к земле, затрепетала, под порывами суховея, ворвавшегося из каменистой пустоши. Маг чуть ослабил руки, и тяжелая свирель немного опустилась, спуская выдутый ею проход как раз на уровень земли. Резким движением, указав в сторону прохода, маг дал понять Ши-фу, чтобы те бежали в него. Ему не требовалось отдавать приказ громко, заставлять, пугать. Одичавшие и злые, горные короли уже понимали мага, даже когда он не произносил слов. Они знали, что новый повелитель не оставит их без добычи, и потому выполняли приказ мгновенно. Плотно прижимаясь друг к другу, горные короли выстроились шеренгой и черным ручейком потекли в новые земли, в новые охотничьи угодья, которые даровал им воплощенный бог, повелевающий огнем как рабом. Последним шел сам Гурымей. Проход сужался стремительно, но маг успел прихватить с окровавленного алтаря свинцовый ларец и шагнуть вперед, в то уютное место, воспоминания о котором позволили ему с первого раза, без долгих попыток, открыть в него двери.

Камней было двадцать три. Я не поверил собственным глазам, когда уже в третий раз пересчитал их, раскладывая кучками по четыре. Одной костяшки все равно не хватало. Только в тот момент, когда я разложил все знаки по значениям, я понял, что действительно не хватает именно одной. Помня наизусть все значения, я с легкостью определил — недоставало знака «Солнца». Хоть эти знаки и чуточку отличались по начертанию, я мог легко их узнавать. Знака «Солнца» в этом Архе не было. В первую очередь я подумал о том, что мог случайно выронить этот камешек и он закатился в щель на полу. Но как такое могло случиться? Любой, кто играет в кости, тем более так часто, как это делал я, с легкостью определит, что произошла потеря. Игроки были приучены относиться к игральным костям с осторожностью и вниманием. И со мной подобного произойти не могло. Да, я давно не играл, тем более этими камешками, даже не пытался, по настоятельному совету старика Трома. Но как же могло произойти так, что недостает одного знака?! Пусть не самого важного в раскладе, без которого можно так же сладить неплохую игру, но все же!

Пересчитывать больше не было смысла. Шарить за поясом и в пустом мешочке также казалось пустым занятием. Я просто чувствовал, что одного знака не хватает, словно бы кости сами мне сказали об этом.

— Эй, Тром, старый пропойца! — позвал я, громко выкрикивая имя старика.

Заскрипел натянутый между балок гамак, и Тром свалился на дощатый пол, потирая ушибленное колено.

— Чего ты орешь? Босяк безродный. Сам не спишь и другим не даешь.

— В тех костях, что ты мне дал, не хватает знака «Солнца».

— Вот тоже новость, — удивился старик. — Я и сам знаю, что не хватает. Чего орать-то на все небо.

— Что ж ты, курдюк бараний, подсунул мне неполный Арх! До сих пор удивляюсь, как поддался уговорам и взял у тебя эти кости! Да еще столько золота за них отвалил!

— Соплив еще, меня поучать! — возмутился старик, скривив суровую гримасу. — Было время! Я таких, как ты, одной левой валил!

Тром вдруг мгновенно успокоился и сел напротив, прикуривая трубку от чахлой лампы, которой уже давно пора было подтянуть фитилек. Неожиданно расплываясь в довольной улыбке, старик почесал затылок и посмотрел мне в глаза.

— Ладно, Брамир, расскажу тебе всю историю целиком. Вот только ты слушай прежде, а вопросы уж потом задавать будешь.

— Ой, не люблю я сюрпризы, дед, — возмутился я.

— Это все оттого, что молод еще, в мои годы любой сюрприз был большой редкостью. Слушай. Да не перебивай, а то забуду, с чего начал.

Удобно устроившись на скрипучем стуле, Тром вытянул костлявые ноги и сдержанно захихикал.

— Дело прошлое, Брамир, мальчик мой. Как я и говорил тебе прежде, кости эти не простые, а то, что знака одного не хватает, так то только тебе на спасение. Несколько полнолуний назад, далеко на юге, за жемчужным морем, была большая война. Жил там на острове благородный король. Знатный был самодержец, звали его Тахру — царствующий библиотекарь. Мой дед был у него во служении. Но об этом позже. О древних камнях, тех самых, пригоршню которых ты сейчас разбросал по столу, ходили большие толки да легенды. И Тахру верил этим легендам так, будто была это великая истина, действительно наследие богов. Во все края слал король своих послов и магов, чтобы те искали древние знаки. Собирал по крупицам некогда разбросанные нейфами родники силы. Собрал все, кроме одного знака. И так возвысился Тахру над прочими, что не осталось на земле равных ему в могуществе и силе. Камни предсказывали будущее, проясняли прошлое. Помогали найти скрытые сокровища, древние храмы. Почуяли тогда отрешенные нейфы, что еще немного — и найдет Тахру последний камень и обретет власть над их мятежными душами. Неволить станет и звать из мира духов, где нейфы пребывают в полном отрешении от мирских дел. Они не боги, но уже не люди. Они не маги, но и не стихии неразумные. Они отрешенные — нейфы. Сила их так велика, как морские волны, и так же ничтожна, как капля воды. Древние знаки на этих камешках — это символы власти, рабские цепи для нейфов и ступени к восхождению древних богов.

Заподозрив, что надумал Тахру повелевать нейфами, стали они науськивать магов и колдунов на бунт. Своим громогласным шепотом стали плести заговоры, сея в темных людских душах страх и злобу, затаенную на короля. Тахру остался один в своем каменном дворце, когда войска неприятеля двинулись штурмом в его обитель. Лишь горстка верных людей стояла рядом с королем. Мой дед был среди них.

Семь календарей длилась чудовищная битва. Все отказали в помощи Тахру, даже древние боги, к именам которых он взывал, стоя на коленях у алтарей. Будь у царствующего библиотекаря последний символ, то не было бы границ его могущества. Но сила этих камней проявлена только ночью. Луна правит этим Архом. Днем при свете солнца камни теряют силу. Только в игре, в которой ты большой мастер, луна я солнце — знаки не великие, на самом деле они лишь определяют любой расклад. А там, далеко на юге, так же как и на далеком севере, есть дивные острова, где полгода длится ночь, а полгода день, полгода лето и полгода — зима. В ночную пору верх брал Тахру. Армия у его ворот стенала от лютых метелей и иссушающего зноя, тонула в проливных дождях и блуждала в густом тумане, десятками камней календаря не видя над головой чистого неба. А нейфы нашептывали магам все больше заклинаний, вливали все больше сил, истощая землю.

И тогда, почуяв, что не совладать ему больше с отрешенными, Тахру написал завет и отдал камни моему прадеду, чтобы тот ушел за море и спрятал камни. Сами нейфы найти камни не могут. Богам, по-видимому, нет дела, а среди людей не стало тех, кто смог бы постичь их силу. Сколькие поколения магов пытались воссоздать древние знаки, но все у них было пустое. Предок мой сказал тогда, что придет время и камни сами найдут себе проводника. Сами решат, что делать. Мои годы на закате, Брамир. До тех пор пока в этом Архе не хватает одного знака, вся их сила несет в себе только лунную сторону. Не стоит думать, что это сторона зла. И в ночи и во мгле порой случаются добрые мысли и поступки. Но добро делать куда накладней, чем вершить зло. Магия луны, которой сейчас подчинены камни, слишком соблазнительна. Без одной костяшки баланс сил нарушен.

— Отдавая их мне в руки, ты приговорил меня к смерти! — не выдержал я. — Любой князек, король, жрец или маг, сами боги и нейфы с ними за честь почтут лично оторвать мне голову и заполучить вожделенные знаки. Это ж проклятие! Приговор! Обреченность!

— Не было на моей памяти мига, когда ты использовал на злое дело силу костей. Невежды думают, что если они начертают на куске дерева древние знаки, так ничего с того не будет, многие пробовали, да ни у кого не вышло. Да просто веры не было. В своем завещании Тахру отказался от всех своих почестей и силы. От власти камней и соблазнов. Он написал, что многие будут пытаться найти солнечный знак и в тот миг, когда он все же найдется, боги явятся за своим даром и унесут его в свою обитель. И настанет на земле их власть, и простят они тогда мятежных нейфов за то, что ввергли легковерных людей в заблуждение. И восстанет из небытия город семи богов, и зацветет пустыня, и воцарятся мир и процветание. Падут алтари духов, низвергнут жрецов-отступников. Найденный последним солнечный знак возвестит пришествие богов. Так сказано в завещании короля Тахру, царствующего библиотекаря. Последнего мага, с которым говорили камни.

— Но камни говорят голосами нейфов, мятежников, восставших против воли богов.

— Нейфы их ученики, их порождение, — напомнил Тром. — Кому еще ответствовать перед знаками богов, как не ученикам?! Нейфы — псы! Знаки богов — плеть для псов!

— Не боишься гнева отрешенных, старик?

— В мои годы, сынок, боишься только, что рассвет, который ты видишь, может стать последним…

— И где же теперь искать этот последний, солнечный знак? Символ «Солнце»?

— А как же проклятие, смертный приговор? Иль не страшно уже?

— А ты не злорадствуй, старая лиса! Коль втянул меня в это дело, так просто теперь не отвертишься! Говори, где последний знак!

— А кто ж его знает. Я свое дело сделал. Я нашел достойного, хоть и не по роду, но все же передал тебе камни, Брамир. Я был игрок похлеще твоего, не без помощи камней, как ты теперь понимаешь. Только чистый сердцем может удержать над ними власть. Вот тебе, олуху, и везло в игре как заговоренному.

— Задал ты мне задачку, старая развалина. В такую историю втравил, как бы теперь из нее с головой на плечах выйти.

— Камни подскажут, — хихикнул старик. — Слушай.

Что было толку злиться, изрыгать проклятия и сквернословить. Тром слишком стар, чтобы мои жалкие угрозы смогли напугать его. Этот старикашка лишь почешется от моих проклятий. Он уже втравил меня в игру. Теперь осталось только выйти достойно, как и подобает хорошему игроку.

— Неужели нейфы настолько провинились перед богами, что и по сей день рабы этих камней и ответствуют перед всяким, кто вопрошает?!

— Перед всяким? — удивился Тром и захохотал пуще прежнего, раскачиваясь на стуле. — Это ты то всякий! Нет, мальчик мой, не перед всяким, перед тобой. Скольких великих магов держали в руках эти древние знаки, но нейфы молчали. Сколько достойных проливали кровь за право прикоснуться к тому, что божественно по происхождению, но нейфы молчали. А перед тобой, Брамир из Хариди, нейфы молчать не в силах. Ты избран, и даже не богами, и не вольными стихийными духами, не людьми, а звездами! Светилами ночного неба, от которых произошли и сами боги! Ты родился под таким стечением звездных хороводов, что ни один нейф не в силах будет утаить от тебя истину. Звезды избрали тебя! Некогда боги вырезали знаки на упавших с неба осколках звезд! Вот и осталось за небом право решать…

Немного раздраженный таким долгим рассказом, таким откровением старого пройдохи, я сгреб в охапку все магические камни и подтянул к себе, как вдруг, словно раскат грома разверз небо и десятки молний ударили прямо в сердце.

Я не бывал в этом месте прежде, но почему-то сразу признал в нем родовой замок Иридина Гурымея. Я и раньше знал о великом жреце только по слухам, а сейчас смотрел на него как на давнего знакомого, скорее недоброжелателя. Маг стоял на высокой крепостной стене, у зубчатых макушек бойниц, и о чем-то громко говорил с согбенными слугами и чиновниками. Во внутреннем дворе замка отмечалась суета и беспокойство. Солдаты выносили из подвальных помещений через узкие калитки погребов арсеналы оружия и доспехи. Мастера на заднем дворе запрягали лошадей, крепили оглобли к большой осадной катапульте, готовя ее к дальней дороге. Небольшие обозы с припасами и ополченцами притихли у моста и главных ворот, закрытых наглухо. Семеро слуг с побледневшими от страха лицами поднимали по лестницам дюжины больших корзин, наполненных свежим, сырым мясом. Солдаты поодаль от своего повелителя подтягивали корзины к себе и, накалывая на пики огромные шматы окровавленных туш, вознеся над головой, сбрасывали их на внешнюю сторону крепости.

Я словно потрогал ногой легкий воздушный поток, как бы проверяя на прочность, словно шаткую балясину, и уверенно оперся на ветер, смещаясь чуть вправо. Там под высокими стенами, выложенными белыми камнями, бесновалась не одна сотня Ши-фу. Омерзительные твари зычно вопили, подпрыгивали в воздух, ловя на лету брошенную жертву. Падали вниз, вцепившись зубами в сочные куски мяса, катались в грязи, отнимая друг у друга ломти приношений.

Отвратительные создания с бурой, почти черной кожей, покрытой короткой, лоснящейся шерстью. Внешне отдаленно напоминающие человека, они имели длинные когтистые лапы, костлявые и подвижные пальцы, как на передних конечностях, так и на задних. Загнутая бугристой дугой спина сужалась от плеч к бедрам и плавно вытягивалась в длинный гибкий хвост с костяным наростом на самом кончике. У горных королей были очень сильные челюсти, острые как бритвы, длиной в мизинец взрослого человека клыки. Вытянутая пасть чем-то напоминала собачью, но раздутые ноздри и уши сложной формы все же делали их в большей степени человекоподобными, нежели родней псов. Старые охотники рассказывали мне когда-то, что горные короли боятся солнечного света, предпочитают выходить из своих пещер по ночам, наводя страх и ужас на округу.

Не раз и не два я слышал от егерей, что Ши-фу видят в темноте, и я им верил. Именно это обстоятельство заставляло меня чаще скрывать подобную же способность у себя. Обычно Ши-фу живут стайками, не больше десятка. Достаточно прожорливые, чтобы истребить всю живность на добрый десяток тысяч колен в округе. В голодные годы, в засуху или наводнения они не брезговали и падалью и даже стервятниками, что так неосмотрительны в своей охоте.

Здесь было несколько сотен обезумевших тварей, прикормленных жреческой прислугой и дворовыми смотрителями.

Я смотрел на Гурымея. Не было сомнений в том, что это был он. Я отчетливо видел свежие шрамы на лице, некоторую изможденность. По приходе в свой замок маг даже не успел переодеться после долгой дороги. Так и остался в рваных лохмотьях. Но как же так?! Ведь на моих глазах полыхая, словно факел, их корабль валился на острые скалы, в бездну вечных ледников! Как мог выжить человек после такого стремительного падения. Мало того, что выжить — еще и почти догнать нас. У меня даже не было сомнений в том, что та картина, что предстала моему взору, — это не отражение прошлого, не возможность будущих событий, это происходит сейчас, в данный момент, в данную меру. Я видел солнце, только-только коснувшееся горизонта, видел звезды, уже вспыхнувшие на востоке на черной полоске неба. От этого места всего один конный переход до тех самых каменоломен, рудников, которые мы частично разорили сегодня днем. А значит, Гурымей не успокоился! Он идет по следу, словно азартный охотник.

Совершив небольшое усилие, я проплыл в потоке ветра и приблизился к магу, который говорил уже намного спокойней с одним из жрецов родовой обители.

— …Я упустил его в Филадее. Не смог в полной мере оценить, насколько велика угроза! Быть может, он туп и темен, но камни, что достались ему неведомо как, невольно помогают нечестивцу. Нам нельзя недооценивать их силу, и потому я намерен пресечь эту ересь и стереть в пыль ничтожество! Как ловко, однако, все было разыграно, Кой-Хару. Под самым носом у храмовых смотрителей, у библиотекаря, которого я лично приказал казнить за ересь. А ведь старик предупреждал меня, открыто, не таясь, что грядет восхождение богов. Старик был провидцем, астрологом высокой школы, он знал свое дело, а я велел казнить оракула только за то, что считал его слова ересью. А он не отрекся, не стал просить о помиловании и, даже уже ожидая удара жерди палача, взывал к моему разуму и просил прислушаться к его словам. Я был слеп! Я виновен перед этим мудрым жрецом, который отдал жизнь за мое просветление! Я, Иридин Гурымей, казнил оракула, возвестившего о бедах и проклятии. Что ответишь мне, Кой-Хару?!

— Отличить безумца от праведника под силу лишь великим духам, что посылают нам их в качестве испытания. Вы все сделали правильно, мой господин. Я рад, что в битве с обезумевшим капитаном вам удалось уцелеть. Теперь мы учтем все прежние промахи и будем вдвое осмотрительней и осторожней. Большим подспорьем станут мерзкие Ши-фу. Я уже послал за человеком, который считается большим мастером в деле заклинания этих бестий. Примкнув к нашей армии, они сослужат хорошую службу. Тем более что таких тварей не жаль пускать вперед войска, для острастки несговорчивых князей, что попытаются остаться в стороне от этой священной битвы.

— Кому бы ни принадлежали теперь древние камни короля Тахру, жреческий орден четырех алтарей должен заполучить их во что бы то ни стало. «Свирель ветров» поможет нам опередить самозванца! Чурма, старый еретик, изгнанный мной многие календари назад, сотрясаясь от страха, отдал мне ее во благо алтарей! Мы соберем армию и отправимся в Полхию. Там нас поддержат многие из князей, так что самозванцу на его корабле не будет дано возможности даже коснуться земли. Мои силы не безграничны, Кой-Хару, верный мой наместник, но я намерен компенсировать их жертвами во славу великих духов, благословивших нас на эту святую войну.

— Най! — прошептали мне небеса раскатами тысяч громов, заволакивая взгляд густым туманом, волнистой пеленой облаков.

Я чувствовал омерзительный, душный запах, от которого судорогой сводило горло и хотелось кашлять и фыркать. Запах вставал комом в горле, не давая возможности вдохнуть полной грудью, словно бы прерывал каждый вздох, превращая его в судороги и муку.

Я лежал посреди каюты в груде опрокинутой мебели. Затылок болел невыносимо, голова гудела, словно пчелиный улей. Тром и Хаджин склонились надо мной, тыкая мне в нос флакончик с душной солью.

— Смотри-ка, очнулся, — хмыкнул Тром и сел прямо на выщербленные доски. — Я уж думал тебе от таких судорог кости переломает.

— Ты бессердечная скотина, Тром, — выдавил я из себя хриплое проклятие. — Мало того что я от этих твоих камней стал хуже припадочного, так ты еще и мучаешь меня этой вонючей дрянью.

— Слышал бы ты, капитан, как ты только что кричат, словно мы со стариком тут тебя по живому резали, — буркнула Хаджин и присела рядом, положив мою голову себе на колени.

— Камни показали мне настоящее. То, что сейчас происходит не так уж далеко от нас.

— Что ты видел?! — оживился Тром и подполз ближе.

— Гурымей, верховный жрец четырех алтарей и великий инквизитор, не погиб в горах. Он жив и уже в своем родовом замке с несколькими сотнями горных королей, прирученных и покорных как верные псы. Он знает, что камни у меня, он идет по следу. У него «Свирель ветров», которую он взял у Чурмы, когда-то им помилованного. Кто это — я не знаю. Судя по всему, тот самый человек, о котором нам рассказывали. Отшельник, что живет в башне обелиска.

— Когда-то, много календарей назад, Чурма занимал место верховного жреца, — прошептал Тром. — Если он отдал «Свирель ветров» Гурымею, то, стало быть, и время, которое мы пытались выиграть, теперь не наш союзник. Где бы мы ни прятались, Гурымей нас все равно найдет. «Свирель ветров» — это жезл, повелевающий ветрами. Стихиями воздуха, которые присутствуют везде, куда бы мы ни отправились.

— Я устал от твоих загадок. Тром. Мне надоело улепетывать, словно подстреленный заяц со стрелой в заднице, в неизвестность, в пустоту, где нет ничего определенного. Я не знаю, как он смог выжить, как приручил горных королей, как догнал нас. Я хочу избавить себя от этой обузы — думать о том, что мне не интересно, отвечать за то, что мне чуждо.

— Это твоя судьба, мой мальчик. Это наследие твоих звезд, тех самых, несчастливых, или, быть может, благословенных звезд, под которыми тебя угораздило родиться. Куда бы ты ни бежал, как бы ни прятался, избавлением от твоих страданий станет только смерть!

— Нет уж, старик! Без боя я не сдамся! Где Пай?!

— Да он спит уж давно, время позднее, капитан, — прошептала Хаджин, приглаживая волосы на моем вспотевшем лбу.

Старик словно бы и не участвовал во всем происходящем, все так же невозмутимо вытряхнул пепел из трубки и стал забивать свежим душистым травяным сбором, который он выменял у купца Дамила. Заткнул пробкой флакончик с душной солью и втолкал мне за пояс.

— Воистину говорят, что нейфы сами себе выбрали проклятие.

Тром невозмутимо подтянул к себе лампу и раскурил трубку. Словно бы и не было откровенного разговора о том, что жизнь моя теперь мне не принадлежит. Он, старый пройдоха, знает гораздо больше, чем рассказывает, и вся его жизнь так же туманна и неясна, как теперь и моя собственная. Все, что я считал важным и достойным своего внимания, теперь сыпалось в прах, истлевало прямо на глазах, а взамен появлялся только страх перед грядущим, перед теми силами, что нависли надо мной грозовыми тучами.

Но и я не так прост. Если думает старик, что сможет напугать меня такими нерадужными перспективами, то он глубоко ошибается. Я не привык сдаваться в самый разгар игры! Я не люблю пасовать перед эфемерной угрозой, я люблю загадки и головоломки, сложные замки и потайные схроны. Или я не Брамир из Хариди! Проныра и вор, тать ночная, которой еще не приходилось терпеть суда за свое лихое ремесло! Сдаться, еще не начав игры?! Это не в моих правилах! Я задеру ставки! Я буду жульничать и сбрасывать кости! И еще посмотрим, кто из нас окажется с удачным раскладом.

Все еще пошатываясь от неожиданно накативших видений, я буквально вывалился из своей каюты. Поднялся по скрипучей лестнице на верхнюю палубу и осмотрелся. Вельгор, тихоня и книгочей, стоял у руля, даже не заметив моего появления. Пусть стоит, он славный малый, который увлекается любым делом, что бы ему ни поручили. Когда ветрила корабля правит этот простой парень, я уверен в том, что мы прилетим куда надо. Взглянув наверх, ища взглядом Ная на макушке мачты, я насторожился. Корзина ветролова была пуста. Привязанный к рее воздушный змей колыхался на ветру, дымный кувшин тлел, источая клубы серой копоти, болтался на длинной веревке. Най только что спустился с мачты. Он либо пошел к калеке Ханху погреться, либо на склад, прихватить корзинку с вяленым мясом. После тягот рабского существования бедный мальчишка никак не мог наесться досыта.

Я прошел до кормы, когда услышал звуки возни за полотном поворотного паруса. Не знаю, что меня насторожило, но я одним прыжком преодолел три ступеньки и оказался на кормовом мостике. Корвель стоял у перил, держа в руках войлочный плащ.

Най, не обращая внимания на пронзительный холод, стоял в одной рубашке, исподлобья глядя на грузного, плешивого каторжанина, одного из тех, которых мы забрали с рудника.

Орадан каменным изваянием замер у громилы за спиной, демонстративно скрестив руки на груди, выказывая тем самым полный нейтралитет ко всему происходящему.

— Заикнулся о чести, вонючий козлопас, так теперь докажи, что имеешь ее. — В руках Ная сверкнуло изогнутое лезвие кинжала, голос немного дрожал.

— Ты еще мал, щенок, тягаться с охотником Газаром! — буркнул здоровяк, почесывая бок через дырку в рубахе.

— Для охотника ты слишком туг на ухо! — возразил Най и развернул ступню, смещая центр тяжести тела. В серьезности намерений мальчишки сомневаться не приходилось, он готовился к драке, и я почему-то не сомневался в том, что она непременно состоится.

— Что происходит?! — спросил я, приближаясь к Орадану.

— Ничего особенного, капитан, — ответил наемник как-то очень спокойно. — Газар неосторожным действием оскорбил нашего ветролова, в чем не очень-то и охотно признается.

— А зачем еще нужен такой сопливый и смазливый щенок на борту военного корабля, кроме как для забавы? — удивился Газар, скривив рот в отвратительной ухмылке.

— Оскорбив мальчишку, он бросил тень и на всю команду, — пояснил Орадан, не обращая внимания на реплику бугая. — Я позволил себе вмешаться, капитан, и дал мальчику свое оружие для защиты собственной чести.

— В своем кочевье Газар был славен тем, что ударом кулака сваливал лошадь, — захрипел каторжанин, но тем не менее полез за трофейным тесаком, раза в три более массивным, чем кривой кинжал в руках Ная. — Жалко будет убивать такого сладенького щеночка.

Будь я на месте ветролова, я бы именно в этот момент подскочил к детине и резанул ножом паховую вену. До шеи этого быка мальчишка не дотянется. Но Най продолжал стоять в напряженной стойке, чего-то выжидая.

— Если хоть волос упадет с головы мальчишки, — сказал я, вторя тону наемника, — лично нарежу из тебя ремней. Все понятно?

Еле заметно, почти мгновенно на лице Орадана мелькнула улыбка. Даже не улыбка, а некая тень. Чуть прикрытые глаза, спокойствие и хладнокровие были хорошим прикрытием для невыраженного ликования. Хотел бы я знать сейчас, о чем думает пустынный волк, вручивший мальчишке свой клинок. Что у него на уме?

В какой-то момент до куриных мозгов Газара наконец дошло, что меры времени, отведенные ему на грешную жизнь под этим небом иссякли, остались лишь последние крупицы, ссыпающиеся сквозь пальцы. Но выбора не осталось. Обратного пути не было. Даже если этот диковатый освобожденный раб и попытается отказаться от дуэли, Орадан его убьет просто так, без всяких правил. Выкинет за борт с распоротым брюхом и еще плюнет вслед.

Гортанно захрипев от безысходности, Газар бросился на мальчишку как спущенный с цепи буйвол. Предвосхищая атаку воплем, он только насмешил Ная, который отпрянул назад от тяжелого лезвия неторопливо, сдержанно. Словно он боялся не острой кромки, а не желал запачкаться, находясь в непосредственной близости зловонной навозной ямы, которой считал этого бугая. В том, что противник был силен, никто и не сомневался. И ослу было понятно, что выжить хоть какое-то время на рудниках под силу далеко не каждому. Но в этом поединке сила противника учитывалась в последнюю очередь. Можно наносить сокрушительные удары сколько угодно, какой в них прок, коль скоро они все приходятся на пустое место. Вот уже третий или четвертый выпад Газар закончил нелепо. Щербатый тесак только врезался в серые доски, то и дело норовя в них застрять. Най увертывался с ловкостью тени. Отходил в сторону, совсем немного, старательно пряча за спиной изогнутое лезвие. Он не атаковал в ответ, он выжидал, высматривал удобную позицию и в то же время оценивал небольшие, даже по моим меркам, боевые способности каторжанина.

Най был хрупок и худ. Обладал хорошей растяжкой, был правильно и гармонично сложен, гибок. О его породистости говорило все: и строение костей, и ровный ряд зубов, и даже умение смотреть в глаза, выдерживать взгляд. Также некоторые черты характера выдавали в нем не простого деревенского босяка, а сына знатных родителей, которые в свое время заботились о полноценном воспитании. Быть может, прежде я и думал обо всех этих качествах как о даре благородного господина одной из своих наложниц или служанок, считал, что сорванец — незаконнорожденный отпрыск знатного семейства, но поединок с Газаром доказывал, что это вовсе не так. Най не просто мастерски владел оружием, он еще не понаслышке знал, что такое тактика боя и правила перестроения. Его совсем не смущала разница ни в возрасте противника, ни в физической силе и массе. Он легко решал это с помощью приемов, о существовании которых я только слышал.

В очередной раз отскочив в сторону, Най все же уловил момент и, оказавшись у Газара за спиной, вооруженной кинжалом правой рукой схватился за правое же плечо каторжанина и потянул вниз, левой не сильно, с виду, толкнул в бедро и крутанул. Потеряв равновесие, Газар, сам того не желая, развернулся на месте, лишь на мгновение лишенный возможности ориентироваться, чем Най мастерски и воспользовался. Он просто удержал лезвие кинжала в вытянутой руке как раз в тот момент, когда громила всем своим весом провернулся и сам же себе распорол шею.

Отличительной особенностью оружия пустынных волков была отменная острота. Один из авторитетных и знатных мастеров-оружейников мне как-то раз поведал секрет заточки такого оружия. Да, лезвие клинка в такой ситуации чуть более уязвимо, но даже кожаные доспехи не выдерживали, нарываясь на такую острую сталь.

Шея Газара надорвалась, как у барана, принесенного в жертву на алтарь духов. Кровь брызнула тугим пульсирующим потоком, и глаза каторжанина посерели. Чуть присев на одно колено, Най резко полосанул лезвием под колено противнику и, неторопливо встав, просто толкнул бугая легким движением руки по направлению к борту.

Газар свалился за борт, тяжело перекатился через перила, как балластный мешок с песком, не издав ни звука. Най выпрямился, резким взмахом сбросил капельки крови с клинка и вытер лезвие о кожаную накладку на штанине. Вложив в ножны, вернул оружие наемнику со сдержанным поклоном.

Я уже даже не помнил, что заставило меня подняться на палубу. Помню только, что был чрезмерно возбужден видением нахлынувшим так внезапно, но теперь не находил слов, чтобы хоть как-то спросить Ная, какое он имеет отношение ко всему, что происходит. Почему нейфы, которые говорят со мной через магию камней и древних знаков, так последовательно называют его имя. Я лишь оставил в памяти тот факт, что мне непременно следует обратить внимание на это. Най словно отмычка, если проводить аналогии с моим ремеслом. В нем скрыта какая-то тайна, что еще предстоит разгадать.

Буря разразилась ранним утром, когда небо только просветлело. Я проснулся от хриплых гортанных криков команды, топочущей каблуками по палубе. Небоходы спешно стягивали и укладывали паруса, крепили реи. Внизу, в трюме, затрещали механизмы лебедок, опускавших груз на самое дно корабля, для большей устойчивости.

Извлекая себя самого из упругих складок гамака, я неторопливо оделся, натянул сапоги, подпоясался ремнем и накинул меховую куртку. Вальяжно и неспешно прошел по узкому коридору мимо общей столовой и поднялся на рулевой мостик. Тром бежал навстречу, удерживая в руках полный кувшин с крепкой полынной настойкой.

— Дольем в масляный котел, — пояснил старик. — Придется подниматься на большую высоту, чтобы облететь шторм.

Немного осмотревшись по сторонам, я заметил в пелене облаков мутный солнечный диск. Накатывающие с юга упругие порывы ветра подгоняли корабль даже с уложенными снастями в нужном направлении. Най привязал себя кожаным ремнем к верхушке мачты и проворно наматывал на катушку длинную шелковую нить большого змея с дымной жаровней, привязанной снизу как противовес. Высоко в небе яркое полотно этой странной игрушки распускало длинный дымный хвост красного цвета, причудливо заворачиваясь в восходящих потоках. Дым быстро растворялся в бушующем шквале, но и короткого шлейфа было вполне достаточно, чтобы уверенно определить, что на высоте ветры дуют совсем не попутные. Поднимись мы выше, нас станет сносить на восток, а это как раз в сторону великой пустыни.

— Скажи Ханху, — попросил я Трома, — чтобы поднялся самую малость. Пойдем в попутном потоке, сквозь шторм.

— Это очень опасно капитан! — вмешалась в разговор Хаджин, оказавшаяся рядом. Обычно небоходы так не поступают.

— Обычно небоходов не преследуют взбесившиеся маги-инквизиторы в компании оголтелой сотни горных королей. Ставьте «малую медузу»! — выкрикнул я, обращаясь к замершим в ожидании приказа небоходам.

Команда была удивлена такому приказу, но спорить с капитаном никто не решился, даже бывалые небесные скитальцы прикусили языки. Снасти гудели как струны арфы на ветру. Корабль несся словно стрела, пущенная из лафетного арбалета. Я сам встал у рулей, прибывая в полной уверенности, что без особых проблем справлюсь с этим непростым делом. Вельгор и Корвел не отходили от меня ни на шаг. Мы действительно, словно сквозь штормовое море, неслись над облаками, лишь изредка касаясь днищем причудливой, таинственной материи, высекаемой ветром в самые таинственные формы и образы. Хаджин поднялась из трюма с холщовым мешочком нехитрой снеди в руках, стала взбираться на мачту, где, не покидая своего поста, сидел проголодавшийся с утра Най. Вельгор повернул мерные колбы с песком вот уже третий раз, но шторм все не прекращался, увлекая нас вслед за собой с чудовищной скоростью.

Челюсти сводило от холода, руки в меховых перчатках уже даже сгибались с трудом, пушистый ворот и часть войлочного капюшона покрылись инеем, глаза слезились. Холодные капли тумана лишь только касались бортов корабля, как тут же примерзали к снастям и бронзовым креплениям, обволакивая все вокруг причудливыми потеками. Наконец, когда посиневший от холода Вельгор уже в четвертый раз повернул мерную колбу, тогда я чуточку расслабился. Заметил, что ветер значительно утих и в молочно-белой пелене облаков под нами стали образовываться довольно обширные плеши, сквозь которые отлично было видно зеленый ковер густых лесов и полей, а не голая пустыня, что стелилась за бортом прежде.

— Спускайся как можно ниже, Ханх! — крикнул я в решетку трюма, еле заставив шевелиться онемевшие губы. — Нам надо как следует просушить корабль!

— Это земля Хариди, мой капитан! — закричал восторженно стоящий на носу корабля купец Бах-рей, укутанный в дорогую бобровую шубу. — Да будут милостивы к вам великие духи! Капитан Бра-мир! Это земля Хариди! Клянусь своим купеческим словом! Клянусь честью, капитан, я восславлю ваш дерзкий полет и разнесу весть всем торговым гильдиям о великом капитане Брамире, сумевшем оседлать бурю!

Мне стало закладывать уши, голова немного кружилась, но пришлось терпеть. Видимо, лампадарь Ханх, околевший в своем трюме, поспешил спуститься, чтобы хоть немного отогреть наши кости, до того как солнце скроется за горизонтом. Най спустился с мачты, трясясь от переохлаждения, а Хаджин хоть и смотрела на меня исподлобья, сурово и назидательно, все равно улыбалась. Тром вынес на палубу большой бочонок вина и стал угощать всех и в первую очередь тех, кто стоял рядом со мной у рулей в леденящем холоде. Даже Най подставил кожаный стакан, предварительно вытряхнув из него хлебные крошки себе в рот. Тром налил и ему.

Я и сам знал, что земли, над которыми мы сейчас летели, — это Хариди. Самая южная провинция. Не густо населенная, тихая местность, сплошь покрытая лесами, весьма гостеприимными и теплыми. Деревьев в этих лесах было не много, но они сплошь были дорогих и редких пород. Буковые, дубовые рощи, великолепная смолистая хвоя; торфяные болота, ягодные поляны, крупная дичь. Богатые земли. Многие из жителей только и жили что охотничьим да рыбацким промыслом, не зная ни скотоводства, ни земледелия. Я и сам когда-то пытался жить так же, но вовремя понял, что не смогу мотаться по лесам, заготавливать зимние запасы, обитать в глуши, вдали от шумных крепостей и станиц, то и дело сооружая себе временные жилища. Давно я не был в этих краях. Четырнадцать календарей от роду, чуть больше, чем сейчас Наю, мне было, когда я ушел из опустевшего дома. Платить налог за землю стало нечем, идти в ополчение князя — желания не было. Хотелось приключений, событий, новых впечатлений. Суровость климата заставила по мере приближения холодов уходить все дальше на юг, туда, где зимы не такие лютые и морозные. Я следовал за караванами, несколько лет шел, петляя по землям, ища пристанища. И наконец, добрался до края земли, как тогда казалось, до южных земель Валадарии, до славной столицы Филадеи, где и остался надолго. Обратный путь показался слишком короткий, стремительным, и тяжелым. Слишком много сил и эмоций отнял этот отчаянный рейд.

Князь Мехру с какой-то показной брезгливостью относился к Гурымею. Для горца этот чужак, южанин, был такой же высокородный, равный ему, но почему-то требующий к себе внимания и уважения. Да, незнакомец явился в город Зеленая Коса, с тремя тысячами отменных, хорошо вооруженных солдат. С ужасающего вида монстрами, рассказы о которых сам Мехру слышал лишь в пьяной болтовне рыцарей. Но князь не видел причины, по которой он, ставленник короля Фраса, наместник всей южной границы, должен выказывать уважение пришлому вельможе. Он явился незваный, надменный, дерзкий. Без верительной грамоты, без предупреждения, без подарков. Если бы не то обстоятельство, что большая часть ополчения сейчас осаждает крепость Касс, то Мехру не задумываясь указал бы южанину на дверь и не дал бы возможности искать приюта в своих землях. Но армия в городе была слишком малочисленна. И ведь ни разведчики, ни охотники, ни пастухи — никто не докладывал о том, что по землям Смартии идут чужие войска. Они не прилетели на небесных кораблях, они не тянули свои обозы по лесам и болотам, они явились бодрыми и решительными, словно и не испытывали тягот пути. Солдаты Гурымея нарубили длинных кольев в роще за озером и установили прямо в поле небольшой загон, куда согнали всех горных королей. Отвратительней созданий князь Мехру себе и представить не мог. Они изгадили чудесный луг перед озером, вырубили молодую сосновую рощу, встали большим шумным станом у стен города, словно осаждающая армия. У стражников еле хватило духу не подчиниться приказу чужеземца и не открыть ворота. Видимо, южанин понял, что его визиту не рады, и поспешил уладить дело переговорами и данью, но сам-то Мехру понимал, что, вздумай эта армия взять город силой, камня на камне бы не осталось от Зеленой Косы.

Гурымей пришел на переговоры один. Ему не нравилось место, которое ему указали, с левой стороны от костяного княжеского трона, но маг был слишком благороден и сдержан, чтобы стойко вынести такое явное оскорбление от равного.

— Я верховный жрец Валадарии, высокородный Князь и инквизитор храмов четырех алтарей. Мое имя Иридин Гурымей, — представился маг и даже не пожелал сесть, чем тоже выразил свое недовольство оказанным приемом.

— Вы со своим горластым войском явились в мои владения, да так, что можно подумать, решили взять нахрапом. Кто бы ты ни был, князь, маг или чудище болотное, мне плевать! Никому не позволено являться в мою обитель незваным, без посольства с поднятыми флагами!

— Я и прежде знал, что земли северян не славятся гостеприимством, да и нравы здесь далеки от благородных манер, но ваше счастье, князь, что мне не интересны пока ни ваша земля, ни ваши сараи за каменными заборами. Только горы Смартии отделяют вас от великой пустыни, только благодаря этой обители духов вы наслаждаетесь свежей зеленью и полноводными реками.

— Это исконные земли смартов! — возразил Мехру и привстал с трона, косясь на топор, висящий на бревенчатой стене.

— Я оказал вам милость, — прошипел Гурымей, пряча руки в широких рукавах, — благословил своим присутствием, но не намерен задерживаться здесь дольше. Моему войску требуется пополнение, припасы на восемь дней пути и опытные проводники, которые отведут нас к стенам горной крепости Касс.

— Король Фарас не говорил мне о том, что ждет подкрепления. Да и зачем оно нужно?! Коль скоро уже к середине лета крепость падет сама собой, без крови и потерь. Горные ручьи иссякнут, а солнце великой пустыни раскалит камни, словно пекло в земном чреве! А мои собственные войска так и будут изводить себя скукой в этой войне. Мы лишь удерживаем все тропы и большие дороги. Крепость закрыта, отрезана от внешнего мира. Ничтожное отребье, королевские выродки обречены на голодную смерть в этой каменной твердыне.

— Порадовался бы вашему спокойствию и уверенности, благородный князь, но, увы, не суждено случиться всему сказанному, как бы искренне вы этого не желали.

— Отчего же? Уж не ты ли, жрец, как там тебя, помешаешь мне в этом?

— Нет мне дела до вас и вашей крепости. Вот только мне стоило больших трудов и жестоких допросов узнать, что осажденная крепость ждет подкрепления, а не регент Фарас, млеющий от самодовольства. И не просто подкрепления, а большой военный фрегат, кишащий отборными головорезами! Держите дороги и тропы сколько угодно! Но небо вам не подвластно. Если я встану войском на стороне регента Фараса, поддержу его на пути к трону, то смогу убедить булгальцов с их кораблями оказать содействие в битве с фрегатом. Но за свое участие в этом деле я намерен требовать от будущего короля доли земель и титул. Так что вам, милейший князь, не мешало бы подумать о том, какова ваша роль и что ваши пять тысяч голодранцев не много стоят в сравнении даже со стаей горных королей, преданных мне как верные псы своему хозяину! Когда падет крепость с отпрысками королевской семьи, я возьму свою долю у Фараса и еще присмотрю себе уютное местечко в этих землях, а ну как и вовсе оставлю вам только голову, отдельно от туловища.

— Я не намерен терпеть! — взревел Мехру и поднялся в полный рост, вынимая из ножен здоровенный тесак.

Гурымей лишь щелкнул пальцами, резко выдохнул — и костяной трон за спиной у князя покрылся мелкими трещинами, натужно заскрипел и прямо на глазах рассыпался в мелкое крошево.

— А ведь это могла быть ваша голова и ваши кости. Какое из слов во фразе «великий жрец, маг и инквизитор», вы не поняли? Спрячьте ржавую железяку и не позорьтесь, поклонитесь и мгновенно начинайте выказывать мне все возможные знаки почтения, или я действительно решу покормить своих Ши-фу в этом клоповнике!

Бахрей и Дамил сговорились сами и попросили меня высадить их вместе с товаром на большой караванной дороге в городе Холмистый Торжок. Когда-то эти деревянные стены, частоколы и сторожевые башни, сложенные из сосновых бревен, казались мне неприступными. А нынче, после великолепия и мощи южных твердынь, смотрелись огороженными плетенью сараями, еще и с такой высоты.

Орадан зарядил якорным гарпуном большой арбалет на носу корабля и подозвал Ная, чтобы тот нажал спусковую скобу. Он давно просил пустынного волка позволить стрельнуть из большого арбалета. Нависший над вечерним городом фрегат закрывал собой половину восточных окраин. Люди, с интересом и без испуга разглядывали нас, задрав верх головы. Шести колен в длину, тяжелый гарпун врезался в раскисший чернозем, увязая в нем длинными стальными крючьями. Канат сразу туго натянулся, но Ханх не спешил гасить фитили и спускаться. Ему, как и мне, не хотелось ложиться брюхом в жирную грязь, и потому я распорядился, чтобы команда рядовых небоходов, из числа новобранцев, позаботилась о настиле для выгрузки купеческого товара, пока те отправились в гильдию за обозами. Задерживаться здесь тоже не было большого желания, но новобранцев, прихваченных на рудниках, следовало как следует одеть, вооружить, иначе они так и будут отсиживаться в трюме, когда я сам стою у рулей, а мои друзья держат паруса и ловят ветер. На то и нужна команда, чтобы все были при деле да могли заменить друг друга. Даже на тех высотах, где солнце не греет, а ветер порой так лютует, что в клочья рвет снасти и ломает крепления.

Корвель с точностью аптекаря выдал каждому новобранцу по два золотых грифа на одежду и оружие и по три медных червонца на вино.

Хаджин развернула передо мной карту и стала показывать то место, где мы сейчас находились. Излишне право, я помнил эти земли и неплохо ориентировался. Больше всего меня поразил не сам факт, что за один день, с раннего утра и до вечера, двигаясь сквозь шторм, бушующий в небе, мы преодолели примерно сорок пять конных переходов. Тогда, в юности, мне казалось, что расстояние так велико, что иди хоть полный календарь, а все равно не сможешь оценить сполна. Так разнились климат и местные нравы, обычаи и привычки. Здесь даже торговые договоры совершались как-то очень поспешно, уныло, обыденно. Я за долгое время житья на юге привык к иному порядку вещей.

На корабле осталась надежная охрана во главе с Ораданом. Най хотел остаться тоже, но я вовремя понял, что если брошу мальчишку без дела, он не даст возможности пустынному волку остаться наедине с Хаджин, которая давно вилась возле наемника, краснея всякий раз, когда тот удостаивал ее даже мимолетного взгляда. Так что пришлось тащить мальчишку с собой под предлогом покупки ему достойного оружия и одежды. Тром любезно согласился составить нам компанию и с охотой прогуляться по городку.

Перепрыгивая по дощатым настилам, наполовину утопленным в грязь, мы прошли центральную Улицу городка, то и дело заглядывая в многочисленные лавки. Некоторые мастерские и магазины были закрыты, и это казалось странным. Солнце только скрылось за горизонтом, народ отдыхает от тяжелого трудового дня, а лавочники поспешили повесить замки на закрома да склады. Как же они вообще ведут дела в таком случае? Ответом на этот вопрос стало посещение скорняка, который при нашем появлении даже не потрудился встать и оказать уважение гостям, мгновенно оценив нас беглым взглядом.

Пребывая в полной тишине, мы, недоумевая, осмотрелись, и я снял с полки ремень с бронзовой пряжкой, немногим более широкий, чем тот, что мы нашли для Ная прежде.

— Примерь-ка этот, — посоветовал я, — поверх твоей войлочной куртки должен быть впору. А может, и шубу тебе присмотрим? Что скажешь? Не гоже главному ветролову на корабле ходить в войлоке будто крестьянину. — Сказав это, я взглянул па торговца, который в свою очередь даже глазом не повел, так и продолжал сидеть за прилавком, что-то прибирая на столе.

— Скажите-ка, любезный, — обратился я к скорняку, немного теряя терпение, — сколько меди вы хотите за этот простенький пояс?

— Семь золотых, — буркнул скорняк, лишь на мгновение удостоив нас суровым взглядом из-под густых бровей.

— За пояс из рыхлой коровьей кожи, с пряжкой отлитой в каменной форме из паршивой, пористой бронзы, вы желаете получить семь золотых?! Да вы в своем уме, милейший. Где ж это видано, чтоб простенький ремень без единой бляхи, с одной только пряжкой, продавался по цене доброй лошади. Сколько же, по-вашему, стоит вон та кургузая белая овечья шуба, что висит у вас за спиной?

— Двадцать золотых, — отрезал лавочник, бурча себе под нос и пуще прежнего насупив брови.

— Да вы, добрый человек, с такими ценами рискуете сгноить товар и вовсе, неужто отбоя нет от покупателей, и всяк только и мечтает дать больше, чем просите?

— Ты, прыщ, там не вякай! — захрипел торгаш, не вставая с места. — Нет золота, так вали подобру-поздорову, торговаться со своими чумазыми земляками будешь. Я цену своей работе знаю! Только вы, степное отродье, все норовите обмануть честного человека, все словоблудите да егозите.

— Вот так на! — ухмыльнулся Тром, вынимая изо рта трубку. — И это в торговом-то городе от нашего золота нос воротят. Вы, уважаемый скорняк, либо слабы глазами, либо не вышли умом, кроме как подбивать свои шкурки, до торговых дел. Неужто и впрямь решили, что найдется на такую цену охотник, или таким образом решили показать, что не рады покупателям?

— Что вы мне зубы заговариваете! Коль нужна вещь, так будешь брать по цене, что мастер определил, просто из уважения к труду человеческому. Нет золота, так вали восвояси, а торговаться в моей лавке не позволю.

— Высокого вы, мастер, мнения о своем труде и умении. Или может, земли ваши богаты настолько, что мы со своим золотом в кругу охотников да рыболовов просто нищие с такой мошной да податью. Или скажете о золоте, что в ваших краях видно дешевле меди или серебра, коль вы запрашиваете столько за неброскую безделушку?

— Золото у нас цены обычной, как и у прочих, да вот только не каждому босяку безродному в этих землях зубоскалят да льстят в угоду.

— Дурак ты, купец, — вдруг ляпнул Най с ухмылкой. — Упрямый как баран, голова седая, а ума не нажил.

Сказав это, мальчишка поспешил выйти, потеряв всякий интерес к выставленному товару.

Я сам был родом из Хариди, но теперь, по прошествию стольких календарей, меня за своего не признавали. Да и не мудрено. Кожа потемнела от яркого, палящего солнца, одежда на мне вся южного покроя, да и красноречье я обрел под стать южанам. Уж и позабыл здешние, суровые нравы да скупых на похвалу торговцев.

Уже буквально на соседней улице, при свете одного-единственного светильника на треноге, нам попалась на глаза пуляйская повозка, крытая войлоком. Торговец, поджарый чеканщик, страдал от ячменя, вскочившего на веке, и потому в качестве лекарства то и дело прикладывался к большой крынке с медовой брагой, издавна считавшемся хорошим снадобьем от всякого рода нарывов, да держал повязку на веке с печеным репчатым луком, тоже проверенным средством. Завидев нас здоровым глазом, торговец расплылся в добродушной улыбке и затараторил в типичной для южанина манере, такой привычной нашему слуху.

— Вижу я молодого господина, да будут милостивы к нему великие духи, обрадовавшего своим вниманием скромного чеканщика с его добрым товаром. Окажите любезность, молодой господин, взгляните, какие чудесные украшения, я подношу этой славной земле, за скромную плату, не корысти ради и не для наживы, а только на пропитаний и ремесло, дабы смог я жить, и дальше восхваляя добрых людей и великих духов, да растить детей. Подходите, молодой господин! — обращался пуляец к Наю. — Подзывайте ваших друзей! Я весь товар открою! Замшей да воском начищу так, что сверкать будет ярче звезд. Не стесняйтесь, молодой господин, смотрите, трогайте, приложите к своей одежде. Хорошим серебром славны наши народы, тонкой работой отличны наши мастера, добрым благословением сияет даже малая подвеска, никого не осквернит, только возвысит. Примерь, молодой господин, есть и пряжки с резьбой да чеканкой, есть и ножны, бляхи да подвески, серьги для любимых, бусы, украшения, браслеты, на вид царские, в деле боевые. Кольца! Кованые и литые, ажурные и простые — все на радость людям.

Я хотел было пожаловаться купцу, что не слишком-то гостеприимная земля северная, но Тром словно почуял мой порыв и приостановил. Как бы намекнул, чтобы я не мешал мальчишке самому вести торг и договор.

В тусклом оранжевом свете Най стал рассматривать все те безделушки, что так щедро были разложены на воловьей коже. Кованое пуляйское серебро — ценный товар, знатный. Купец не стеснялся показать его лицом и потому не пожалел зажечь несколько масляных ламп, чтобы удержать покупателя.

— Не дело это — молодому господину ходить на людях, подпоясавшись простым плетеным кушаком. Видно, долгая и опасная была дорога, что поиздержались в пути. Ох, как я вас понимаю, молодой господин. Дороги нынче опасны, все лихой люд, да беглые солдаты. Обберут, обчистят, и пискнуть не моги, — сокрушался торговец, расставляя лампы по прилавку. Его крытая простым войлоком кибитка была для него и домом, и лавкой, и складом. В дороге он, конечно, ничего не мастерил, но как-то все же сумел сберечь товар, коль доставил его так далеко от своих земель.

— Я бы приценился к этой пряжке, мастер, — сказал Най, вынимая из вороха украшений массивную двустороннюю накладку с замком.

— Ого! Браво, молодой господин, у вас отменный вкус. Это дивное украшение. Две его полукруглые части символизируют собой фазы луны и полнолуние. На правой стороне пряжки изображен тур, воплощение духа земли, подпирающий рогами небесную твердь, на левой стороне изображен петух, символизирующий собой духа огня и битву тьмы и света в вечном лунном сиянии. Можно говорить смело, что это амулет, а не просто дорогая безделица. Я оцениваю ее в пять золотых, но, видя ваш достойный выбор и благородные черты, я намерен предложить вам еще и кольцо, хорошего веса, символизирующее собой водную змею, что вьется по земле живительной силой. Уступлю всего за три золотых, вполцены. Не пожалеете, молодой господин, останетесь довольны, и еще друзьям своим скажете, как меня найти.

— Дам семь золотых грифов за обе вещицы, — заявил Най уверенно, — и еще серебряный гриф во славу духов, свершивших этот договор.

— Достойный сын своих родителей, гордость отца, утешение матери — вот истинная причина, по которой духи так благосклонны к твоему славному роду. — Поправив повязку на своем больном глазу, торговец расплылся в довольной улыбке, оголяя ряд ровных золотых зубов. — Семь золотых за кольцо и пряжку и два грифа серебром во славу духов и предков, подаривших миру такое благородное дитя.

Я только умиленно улыбался, видя, как идет этот договор. Сам бы не пожалел и десятка золотых за такую отменную чеканку и резьбу, которой, право, не могли похвастаться и ювелиры Филадеи, издревле считавшиеся знатными мастерами. В знак свершения договора купец протянул руку, и Най уверенно пожал ее, соглашаясь с результатом торга. Чтобы действительно подтвердить свой воспетый статус и не ударить в грязь лицом после стольких похвал и лести, Най отсыпал чеканщику не семь, как договаривались, а восемь монет, и два серебряных грифа свыше. Торг торгом, а оценить по достоинству работу мастера можно было только таким способом. Ответная лесть владельцу товара считалась дурным тоном, и Най, похоже, это знал не хуже меня и самого торговца.

В памяти еще свежи были зловонные катакомбы, сточные канавы под городом, через которые мы бежали от тюремных ям. Мои скромные пожелания побыстрей завершить дело с покойным ныне капитаном Таусом и отправиться довольным к теплому побережью. Но нет ведь, стою сейчас под мелким, моросящим дождем и чувствуя, как небесная влага жадно пропитывает кожаный камзол. Ведь не хотел же, не желал связываться, но вот стою сейчас под угловатым брюхом небесного фрегата и с каким-то удивлением и трепетом вспоминаю неприятное, можно сказать суровое, испытание последнего, стремительного полета. Это так же волнующе, как выигрыш большой ставки в азартной игре. Это щекочет нервы, это будоражит сознание. Обчищая закрома да схроны толстосумов, не испытываешь столько удовольствия, сколько в короткий миг, когда чувствуешь, что оседлал ветер. И не просто ветер, а бурю, бушующий шторм.

Я не знаю, куда мы летим, что мы ищем, чем тешем себя в этом странном путешествии, но мне уже будет жаль, если все это вдруг закончится, прекратится в один миг, только потому что я больше не пожелаю брать на себя ответственность за все происходящее на самом корабле и за его бортом.

Най стоял на палубе, с удовольствием рассматривая новый кинжал, который ему подарил старик Тром, пожертвовав несколько золотых из своей доли. Это было хорошее оружие, добротное, дорогое. Довольно умело ухватив опасное лезвие, Най совершил несколько резких выпадов в пустоту и неторопливо убрал оружие в ножны. Опять вынул, теперь уже быстрей, и снова рассек воздух перед собой, ужалив сталью воображаемого противника.

Орадан, при виде которого прочие небоходы шарахались в стороны, вышел на середину палубы и не спеша вынул свой изогнутый клинок, отводя за спину. Най только выгнул спину тугим луком, видя этот вызов, принимая боевую стойку.

— Даю тебе право первого удара, — сказал наемник и слегка поклонился. — Все как в бою, сыграем на кошелек?

Я знал эту игру. Очень опасная, почти реальное сражение, битва в полную силу, вот только цель, которую нужно поразить, — не сердце противника, а кошелек, висящий на поясе. Любой разумный человек видя это поединок, непременно сделает ставку на пустынного волка, но я не был так скор на выводы. Мне показалась странной та ловкость, с которой Най обращался, кинжалом. Тем более после дуэли с увальнем Газаром. Я сам не считал себя последним в этом искусстве, но, видя ловкие руки мальчишки, еще подумал бы о ссоре.

Не ожидая чудес, я все же решил, что в данной ситуации решающими станут опыт и практика, но вскоре понял, что поторопился. И Най и Орадан застыли словно мраморные изваяния, высматривая друг у друга малейшую ошибку. Они не тратили сил, изматывая себя опасными и дерзкими приемами, они просто буравили друг друга взглядами, как два кота весной, не поделившие территорию, застывшие в странных, неудобных позах.

Уже через меру времени это показалось не просто скучным, но даже не понятным. Хилый мальчишка и матерый убийца застыли в напряженных боевых стойках, не решаясь сделать первый выпад. Лично я бы уже не вынес противостояния и атаковал, но у них была какая-то особая техника, свой собственный подход. Прочие, немного опухшие от вчерашнего веселья небоходы и новобранцы почти беззвучно перешептывались, за спинами передавали медные монеты, ставя на того или иного дуэлянта. Но я почему-то не рисковал участвовать в споре даже с самим собой. Весь мой опыт, все мои прежние знания говорили только за то, что ставку следовало сделать на пустынного волка. Но наемник тем и отличается от прочих вояк, что бьет быстро, умело и проворно.

Орадан приподнял левую, пустую, руку и чуть присел, сгибая колени и расставив ноги. Най в ответ еще больше развернулся левой, незащищенной, стороной к противнику. Отвел руку с оружием, увеличивая потенциальный рычаг и силу удара. Все, кто хоть немного разбирался в кинжальном поединке, прекрасно понимали, что мастерство обоих выше среднего. Но если в случае с наемником можно было не сомневаться, то мальчишка удивлял хотя бы только тем, что уже так долго сумел удержать пронзительный, почти магический взгляд пустынного волка.

Наконец Орадан узрел слабое место в защите и ударил стремительно, сильно, так, словно и вправду, намеревался убить.

Не знаю как прочие, моя позиция была удобной Для наблюдения, но даже я не заметил тех стремительных выпадов, что оборвались на волосок от смертельного исхода.

Оба кошелька, и наемника и мальчишки — сорвались с поясов и упали словно спелые яблоки. Кошелек Ная рухнул на дощатую палубу и рассыпался подрезанный острым лезвием, а вот мошна наемника не долетела до гладких досок и оказалась в руке мальчишки, успевшего отпрянуть от наемника на безопасное расстояние с увесистой добычей.

— Ура ветролову! — выкрикнул Сих, один из рудокопов, которого мы взяли из шахт.

Прочие небоходы-новобранцы только подхватили мальчишку на руки и стали раскачивать, выражая тем самым к нему свое почтение.

Первый раз я видел, как Орадан улыбается искренне и от души, не злобно, не надменно, а именно от души, с некоторой долей ликования. Я встал справа от наемника и спросил:

— Есть что-то, что ты хотел бы мне рассказать, мой друг Орадан? Еще в тот момент, когда ты загадочно улыбался, глядя на то, как у бугая Газара трясутся коленки перед мальчишкой, я понял, что тебе что-то известно. Скажи мне, что?

Выждав некоторое время, как бы собираясь с мыслями. Орадан подобрал с палубы кошелек Ная и ответил:

— Еще в тот первый день, когда я увидел мальчика в первый раз, там, в горах, я заметил у него на запястье шрам. Любой другой может принять этот шрам за что угодно, но только не тот, кто владеет мастерством кинжальной схватки. Этот шрам как метка мастера. Всегда во время обучения молодые ученики нарываются на один и тот же прием, хитрый и коварный. Редко, у кого из мастеров нет этой отметины. Первым делом я подумал, что наличие такого шрама у мальчишки — случайность. Но вскоре мои предположения подтвердились и другими фактами. Он из знатного рода, мой капитан. И не просто знатного, а состоятельного настолько, что у мальчика с ранних лет был весьма опытный и талантливый учитель, пожалуй, даже более матерый наемник, чем я. Мне нужно было просто удостовериться.

— Работорговец, продавший мне мальчишку, предупреждал, что с ним не так все просто. Не зря же он опаивал его сонными отварами. Вот только я не предал тогда значения его словам, посчитал излишним обращать внимание на такую деталь.

— Все дело в том, капитан, что этим искусством владеют не многие. Ему нельзя научиться, просто подглядывая за упражнениями мастера. Должна быть школа, специальные упражнения, отменный присмотр и очень много усердия.

— Как же мальчишка с такими боевыми талантами оказался в рабстве у торговца?

— Думаю, что этот самый торговец — не первый, кому пришла в голову идея опаивать мальчишку. Он и сейчас еще страдает от этого зелья. Но молодое тело быстро восстановится, избавится от яда. Кому-то он стал неугоден. И на твоем месте, Брамир, я бы не стал пока искать ответ на этот вопрос. Если мальчишка пожелает, он сам расскажет о себе. Если нет, не стоит его спрашивать. На корабле, среди нас, он в безопасности. Я не знаю, как мальчик стал рабом, ясное дело, что не по своей воле. А значит, за этим кто-то стоит. Пусть этот кто-то думает, что все свершилось.

— Знаешь, Орадан, порой мне кажется, что я сел играть в игру, правил которой не знаю. Мало того, я играю не на медный червонец, а на собственную жизнь — вот ставка в этой опасной игре.

В землях Хариди так и не нашлось купцов, или товаров, которые требовалось бы перевезти дальше по речным землям. Но лететь надо непременно. Еще не опытную команду приходилось обучать на ходу, в небе. Я сам, Хаджин, Орадан и Тром старались как могли. Мы выучивались делать быстрые развороты, управляться с парусами, ловить ветер. Правду сказать, без накладок никогда не выходило, но теперь, по крайней мере, корабль хоть немного слушался команды. Небесные скитания были делом не простым, но очень интересным. Все казалось вновь. Вплоть до ощущений и чувств, которые испытываешь. Если прежде меня угнетали какие-то угрызения совести, чувство тревоги за содеянное, вечная настороженность, то теперь на душе становилось как-то легко, спокойно. Я чувствовал, что все, что я делаю, это хорошо, это правильно. Это не воровство, не обман. Не жульничество и не афера. Я не испытывал терзаний совести, не страдал от постоянной тревоги за свою безопасность, не опасался быть узнанным в толпе обманутым мной когда-то зевакой. Все, что я делал, было благородным, достойным ремеслом, и простят меня великие духи — становилось скучно!

Четыре дня мы кружили над землями Хариди. Я даже нарочно несколько десятков мер сам вел корабль над теми местами где когда-то родился, но так и не решился приземлиться и осмотреться. Прошлой жизни словно и не существовало. Словно никогда и не было. Я все больше погружался в новое дело, увлекаясь и убеждая себя самого, что все идет как надо. Случались моменты, когда я даже с каким-то удивлением и недоумением думал о том, что собирался избавиться от этого корабля, за сущие гроши. Отдать неизвестно кому за бесценок, так и не испытав всей прелести вольной жизни небесного скитальца. Я только теперь стал понимать, что такое свобода. Независимость от законов и правил, ответственность за свои слова, мысли, решения. Во мне родилась уверенность в том, что сложные сплетения кружев судеб, что вьются в обители духов, в конечном счете, приведут меня к той цели, что мне уготована. Я просто летел по велению сердца, интуитивно выбирая направление. Не смотрел на карты, не обращал внимания на звезды, просто восторгался потоками ветра и силами стихий, что возносят нас над землей и позволяют плыть свободно и беззаботно.

Чтобы не тратить попусту корабельные припасы, мы остановились в довольно приличном месте в землях Смартии, у пристани постоялого двора, явно не раз встречавшего команды похожих кораблей. Здесь на пересечении караванных путей, в зеленой холмистой местности, был отменный постоялый двор. Дорогой, знатный, но несколько сыроватый. В этих северных землях зима только отпускала, робко уступая место весенним оттепелям.

Удачно поставленный в хорошо просматриваемом месте постоялый двор был заметен издали. В первую очередь выделялась огромная деревянная башня, служившая причалом для разного рода небесных посудин. В северных землях традиции небесных странствий были еще сильны. Мы бросили канаты у башни этого гостиного двора вдали от крепостей и княжеских угодий, на перекрестке многих дорог. Я не собирался задерживаться здесь дольше обычного, но именно в этом месте нам удалось найти нескольких попутчиков, которые готовы были заплатить хорошую сумму за наши услуги.

Два пожилых человека, представившихся нам магами, в сопровождении тридцати хорошо вооруженных воинов напросились к нам в попутчики. Им необходимо было как можно скорей попасть в крепость Хатана, что на самой границе Смартии и Полхии, если судить по карте. Да, пешими или верхом, в такой распутице по жирному чернозему, раскисшему от весенних дождей, они добирались бы до крепости не меньше десяти дней, и далеко не каждый корабль мог себе позволить взять на борт столько желающих. Нам предложили две тысячи золотом за короткий перелет, отказаться от такого предложения было верхом неразумности. Я даже не стал торговаться, чего один из пассажиров от меня явно ожидал.

Первого звали Харбу-Махар, он был южанином и по всему видно, что прилетел или приехал на север совсем недавно. Второго мага, судя по всему младшего по возрасту, но от этого не менее опытного, звали Балбаш. Это был типичный северянин, красномордый, рыжий, буйный, пьющий, к тому же большой специалист по женской части. Магам, в отличие от жрецов, такие вольности дозволялись. Харбу-Махар был невысокого роста, очень худой, с колкими мышиными глазами, суетливыми и подвижными. Крючковатый нос выделялся на лице и тоже был весьма выразителен; реденькая бородка на подбородке, тонкие ухоженные длинные усы, ввалившиеся щеки, губы и выразительный, раздвоенный подбородок слегка потемнели от непрерывного курения. Маг трубки изо рта вообще не выпускал. Он курил касарскую трубку, которую в шутку называли «три вздоха». И действительно, душистых трав в чубук помещалось так мало, что буквально хватало сделать три затяжки, потом пепел вытряхивали, и трубку набивали снова. Харбу-Махар курил все время, отчего его действия казались суетными, монотонными и слегка раздражали. Балбаш имел дурную привычку непрерывно ковыряться щепочкой в зубах и густо краснел, когда кто-то посторонний обращал на это внимание. Не могу себе даже представить, что сближало этих разных людей, но даже в их бесконечных спорах и непрерывных пари был какой-то элемент взаимовыгодного сосуществования.

— Вон пойди, крыса старая, — воняет твоя трава как паленое сено.

— Жирный боров! Рыбацкий крючок тебе в глотку! Где хочу, там и курю. Не нравится, иди на двор — коровьего навозу нюхни, тебе все благовония!

— Голову проломлю этой вот бражной кружкой, сын козлопаса. А в твой пустой череп еще и помочусь!

— Сын свиньи, отец баранов! Когда ты научишься вести себя в приличном обществе?! Вот спросят уважаемого капитана Брамира, кого он вез в славные земли Смартии, и что ему ответить? Вез, мол, старую крысу да секача мордастого.

— Полно вам, господа, — вмешался я в разговор, — не надо ссориться по пустякам. Корабль у меня большой, гостей бывает много, да и потом, кому какое дело кого я вез. Докладывать ни кому не обязан, а если и спросят, то плохого говорить не буду. Корабль — мой дом, и все, кто бывает здесь — мои гости. Кто же будет говорить дурное о гостях, которых сам привечал да потчевал.

— Золотые ваши слова, господин капитан, сколько в них разумности и благородства. Я держатель Родового тотема, потомственный маг и чародей Харбу-Махар, вверяю себя и свое войско в ваши заботливые руки. Непомерно рад, что в такой дали от дома нашел достойного человека. В этих варварских землях, средь дикарей охотников да рыболовов! Вот спросите Балбаша, кто были его предки, чем славен их род. А даже если он вам и не ответит, а с него станется, что и грубым словом отзовется, то я непременно вам расскажу, так как все скрытое и тайное видно мне словно муть в воде.

Поведаю вам, что родом Балбаш из семьи дровосека и что календарей семь от рождения бегал по лесам в волчьей шкуре, что магия в нем как есть от деревенской повитухи, мельника да кузнеца. О магии дурного не скажу, порой выпускник академии может меньше, чем один деревенский кузнец, бронзовых дел мастер или мельник, у которого в болотах да гнили у ручьев да озер ни крупинки зерна не заплесневеет, не запортится. Скажу проще, такая магия у простого люда да знатных особ многим больше спрос имеет, чем мое великое искусство астрологии и алхимии.

— Простите мне мое любопытство, уважаемые маги, но за каким таким делом понадобилось вам лететь не в самую большую крепость, да еще и в сопровождении отряда отменных воинов?

— Видно сразу, дорогой мой капитан, — затараторил Харбу-Махар, щурясь и улыбаясь, — что давным-давно вы не были в Смартии, не знаете, что крепость Хатана — нынче крупнейшая в этих землях. С тех пор как не стало полхийского короля, все земли его и Смартия и Касское княжество теперь принадлежат Фарасу, могущественному королю, достойному наследнику своего рода.

— Слышал я что-то о короле Фарасе, но, признаться, не придавал значения, — ответил я и покосился на Орадана, совершенно не принимающего участия в разговоре. — Стало быть, надо полагать, что вы летите туда выразить свое почтение достойному королю?

— Плевать он хотел на наше почтение, — возразил Балбаш и шумно сплюнул размочаленную щепку на дощатый пол. — Возможно, что о нашем прилете король и не узнает даже.

— Очень уж большие земле нынче пущены на передел, — пояснил Харбу-Махар. — Прежние королевские придворные все как один отправились на колья да плахи, не многим удалось расположить к себе нового правителя. Остался последний оплот прежней силы! Королева Аттала, мать наследника. Держит крепость Касс, непреступную, сильную. Жреческий совет и духовная знать не желает признавать Фараса законным королем, пока жив наследник. Но Касс — не простая крепость, снаскока ее не взять. Булгальцы со своим флотом небесных кораблей не вмешиваются, их суда все как один Смартию да Полхию стороной обходят, дабы не дразнить Фараса.

— Кто больше прыти проявит в штурме крепости, тому видать и больше добычи перепадет, — гаркнул Балбаш, поясняя всю витиеватую присказку Харбу-Махара. — Королеву с щенком никто терпеть не станет. Казнят обоих и дело с концом. Земли бывших князей да баронов поделят между собой новые сторонники Фараса. Он сильный правитель, жестковатый, но сильный. Такому служить большой резон, пока сам не угнездишься, а там будь что будет.

— Уверен, капитан Брамир, что вы как раз тот человек, на которого король Фарас обратит внимание, прежде чем на нас. С вашей-то мощью, каков соблазн? А? Что скажете?

— Золото лишним никогда не бывает. Коль скоро эта крепость встала поперек горла жреческому совету и самому королю, то стало быть, скупиться никто не станет. Но дошли до меня слухи, может и вранье, конечно, да только кому верить, не знаю. Будто сам великий инквизитор, князь Гурымей, намеревается посетить земли Смартии.

— Полкалендаря прежде, даже меньше, восемь камней тому назад, я проходил земли Валадарии, навестил столицу храмов и сам лично видел князя Гурымея на восхвалении грядущего года полнолуния. Он сам провел всю мессу, и мне не показалось, что он куда-то спешил или собирался. А если и так, то как, позвольте, он может опередить нас?! Не шел же он напрямик через великую пустыню?!

— На то он и великий маг, что может позволить себе не суетиться, тем не менее, я знаю, что некоторое время назад, один мой знакомый, которому я всецело доверяю, видел великого жреца в своем родовом поместье.

— Плохи наши дела, Балбаш, старый алкоголик, — заявил Харбу-Махар почесывая кончик носа, как бы даже не сомневаясь в правдивости моих слов, — если прав капитан и князь Гурымей действительно решил участвовать в этом дележе, то наша с тобой доля будет медный червонец да подзатыльник.

— Князь — чародей знатный, — пробубнил Балбаш, приминая взъерошенную бороду, — но каким петухом запоет Фарас в паре с ним, если я науськаю всех смартских баронов на откровенный бунт да ты, козел плешивый, своих чумазых соплеменников решишь оттащить за стены крепости Касс. Неужто прежняя королева откажет в гостеприимстве? Мол, до ссоры нам никакого дела нет, а так, просто проходили мимо, зашли в гости к знакомой выказать свое почтение. Неужто королева станет нос воротить от наших скромных услуг да доброго войска. Мы еще припасов в дорогу возьмем.

— Ты пень неотесанный, Балбаш! А подлости в тебе не меньше, чем в ехидне! Ну, вот скажи, какие калеченые да убогие духи надоумили тебя на такую пакость? А что ж Мехру?! Смартский наместник так и станет терпеть подле себя такой рассадник. Ведь именно его войско нынче бережет все дороги к крепости королевы.

— Что нам дороги, хрен ты сучковатый, коль скоро у нас в знакомцах небесный капитан, которому одна масть куда лететь, только сыпь золото в мошну. А ну, как и науськаем королеву пригласить и его вместе с командой в гости! Фарас со своими прихвостнями да Гурымеем в придачу икотой изойдут от злости.

Во мне появилось какое-то удивительное спокойствие и умиротворенность. Я смотрел на происходящие вокруг события так, словно уже видел что-то подобное, может быть, во сне или в жизни, но давным-давно забыл. Улыбка сама собой осела на губах, и я перестал воспринимать всерьез весь этот сумбурный разговор со многими вариантами и предположениями. До меня только сейчас дошло, что фактически маг Гурымей ничего мне сделать не сможет. Все его обвинения не больше чем пустой звук. Что может он предъявить мне? Какую вину? Корабль я получил в честной игре, мало того, сила корабля полностью в моем распоряжении. Нападение на королевский дворец в Филадее? Но позвольте, причем здесь я, когда как раз в это момент сидел в гнойной яме. Побег из тюремного двора?! Что же прикажете — ждать пока солдаты отмашутся от военного фрегата, а потом займутся мной? Да, в момент бегства мы подрезали да покалечили десяток солдат, ну так и я могу предъявить магу иск за подпорченную репутацию, убийство членов моей команды без судебного разбирательства и ложный навет. С моей стороны найдется много свидетелей. Никто не посмеет назвать меня вором и убийцей. Потому как за подобные слова придется отвечать. Меня не ловили, не судили, так что перед законом короля перед постулатами храмов я чист. Мы теперь не в землях Валадарии. Власть Гурымея здесь не больше чем мышиные права на мельнице, так что реальной угрозы он не представляет. Эти два склочных чародея, что напросились ко мне на борт со своими рыцарями, уважают Гурымея. Как великого жреца и собрата по ремеслу, но не более того. Случись им найти силу больше, они тут же перекинутся на сторону сильного. Коль скоро в этих землях намечается большая дележка, то, стало быть, мой корабль, при том что булгальцы вообще не хотят вмешиваться, станет хорошим аргументом для любой из сторон, а уж моей задачей будет продать подороже пусть и не самое отменное, но все же мастерство моих небоходов и свое собственное. Пора уже выкинуть из головы прежние воровские опасения, пора забыть прошлую жизнь. Я капитан Брамир! Не вор, не жулик, не азартный игрок! Я небесный капитан, который просто обязан следить за тем, кто и как выказывает свое почтение. Вот так-то, и плевать мне на угрозы какого-то королевского прихвостня, возомнившего себя верховным жрецом храма стихий. Северные земли алтари этих храмов признают, но не более того. Северяне больше полагаются на волю прежних учеников воплощенных богов, на нейфов, именем которых вершится здесь все. А верховный жрец в этих землях не больше чем еще один состоятельный дворянин.

Красная луна была на исходе. Время затмения уже прошло, и Гурымей был доволен тем, что сумел воспользоваться такой необузданной силой в своих интересах. Если бы не год полнолуния, то не было бы возможности так быстро преодолеть огромное расстояние от храма обелиска, что на самой границе Валадарии, до земель Полхии. Теперь «Свирель ветров» могла лишь заставлять ветры подчиняться воле мага. Не более того. Но, учитывая, что безродный выродок на своем корабле весьма зависим от ветров, то и сила теперь на стороне Гурымея.

Все эти фокусы для острастки норовистых князей да безмозглых животных сильно истощили мага. Он уже не утруждал себя даже тем, чтобы ехать верхом. Полулежа катился в повозке, запряженной тройкой добротных мулов. Его личная охрана, отборные гвардейцы, держалась чуть позади, не выпуская из виду колесницу господина. Смартский князь Мехру сам выразил желание отправиться в крепость Хатана, на встречу с самопровозглашенным королем Фарасом. Участвовать лично в переделе земель, тем более когда в игру вступил такой могущественный маг, Мехру считал для себя обязательным условием. Тем более что этот чумазый южанин не скрывал своих намерений и вел себя весьма дерзко. Надо полагать, что станешь дерзким, когда у тебя за спиной три тысячи отборных солдат, несколько сотен отвратительных тварей, способных своими челюстями прокусывать даже легкие доспехи, и арсенал магических заклинаний, что само по себе уже веский аргумент в любом споре.

Надо сказать, что Гурымей был весьма осторожен и осмотрителен. Жизнь при королевском дворе сделала его недоверчивым, предусмотрительным. У него за спиной всегда стоял гвардеец, да такой верзила, что самого мага за его широкими плечами и не узреть даже.

Прежде чем магу подносили хоть питье, хоть еду, ее сначала пробовал слуга. Так что и отравить нежелательного претендента не получится. Подбросить в шатер змею?! Тоже глупость. Его верные псы, горные короли Ши-фу, считают деликатесом этих гадов ползучих, так что любой аспид и пяти колен не одолеет, прежде чем попадет в когтистые лапы. Что остается? Только полагаться на удачу да держать пару добрых лучников недалеко от княжеской повозки. Глядишь, и узрит стрелок удобный момент, чтоб пустить стрелу. Но не сейчас, позже, когда события начнут быть настолько непредсказуемы и стремительны, что в пылу да при большом скоплении других боевых отрядов, никто и не сможет подумать на Мехру, которому это южный жрец расстраивал все планы.

Иридин Гурымей догадывался, что северянин, вонючий как козел, не упустит момента, чтобы избавиться от такого нежелательного соперника, хотя он пока и напуган силой мага и его окружением, Мехру станет выжидать. Неспроста он отправился в путь вместе с ним. Привычка любого охотника, никогда не доверять загонщикам, самому делать все, чтобы быть уверенным наверняка. Пусть тешит себя глупыми идеями. Маг видел каждую мысль этого дикаря, чувствовал каждый вздох. Пусть только даст повод, и Иридии сотрет в порошок этого червя. Сейчас главное набраться сил. Еще пара дней пути и придется предстать перед Фарасом. Этот ублюдок хуже дворовой шавки, безродный скот, но пока на его стороне сила, придется считаться с его самодурством. С его помощью маг намеревался избавиться от семьи прежнего короля, отравленного посланниками Фараса. Затем уничтожить самого Фараса, стравив его с горсткой алчных князей, которые после падения крепости Касс потребуют свою долю в новом королевстве. Жрецы совета прислушаются к мнению Гурымея и не станут чинить препятствий, разумея свою собственную выгоду. Так что последним, пока еще даже не надкушенным фруктом, остается безродный капитан, который непременно явится сюда на своем корабле, если уже не явился, и тоже пожелает участвовать в дележке. Корабль мало чего стоит без команды. Как бы не настаивал Гурымей, как бы не клял вора и вероломного агрессора, Фа-рас не прислушается. Вольный корабль — слишком большая сила, чтобы так вот беззаботно избавляться даже от одного члена команды, тем более от капитана. Придется идти на переговоры. В сущности от этого бараньего выкормыша требуется только отдать древние знаки. Вот и все — дальше пусть катится на все четыре стороны. Вся его сила, вся его удача скрыта в них, в древней магии нейфов, оставивших после себя такое неделимое наследство.

Безродный не мог быть потомком хранителя. Камни могли попасть к нему только случайно. Либо украл, либо выменял, либо выиграл. По словам одного из капитанов стражи, некоего капитана Марифа, который был немного знаком с этим пройдохой, безродный считал себя хорошим игроком, но от проницательности мага мало что можно скрыть. Азартная игра в кости — это только прикрытие. Он вор, не из простых рыночных щипачей, а особый, взломщик, расхититель, матерый и опытный. Он не рискует попусту и, прежде чем взяться за дело, всегда тщательно готовится. Не известно еще, какие планы он строил и чего хотел добиться опрометчивым, на вид дерзким нападением на королевский дворец, но это не могло быть просто случайностью. Когда сам маг пришел в его дом и арестовал, складывалось впечатление, что самозванец только этого и ждал. Ведь как гладко все получается! Он заварил сумятицу, напутал все, передернул события, подтянул к делу некоторых королевских чиновников и сел в ожидании. Гурымей сам, пусть и под конвоем, но ввел-таки этого пройдоху в королевский двор! Значит ли это, что камни были в королевской сокровищнице?! И вор об этом знал! В пересчете на золото цена их, разумеется, не велика. Подземные кладовые дворца так многочисленны и запутаны, что никто не поручится в том, что вор не побывал в одной из них и прежде. Выходит, что он сам, верховный жрец, чуть ли не собственноручно отдал в руки вора то, что желал бы получить лично! Как, однако, жестоки духи в своих играх человеческими судьбами! Надо полагать, чем-то угоден он покровителям, коль скоро пользуется такой их защитой и наставлением.

Костлявая и худая рука мага высунулась из повозки и поманила к себе гвардейца, едущего рядом верхом.

— Позови мне мастера Юрха. Дайте ему коня и сто золотых. Пусть немедленно явится ко мне.

Всадник резко развернул лошадь и помчался в конец каравана выполнять поручение господина.

Уже через две меры времени мастер Юрх бежал возле повозки мага, хлюпая в грязи и выслушивая короткие указания.

— Если мне не изменяет память, ты когда-то учился своему ремеслу в крепости Хатан? Так ли это?

— Я родился в Полхии, мой господин, и только волею духов и во славу их стал вашим подданным со своими уменьями.

— Надо полагать, что тебе известно расположение крепости и ее особенности?

— Да, господин, разумеется, я помню все закоулки этой каменной твердыни.

— Загони лошадь, но уже к утру завтрашнего дня ты должен быть там. Плети что угодно, суй взятки стражникам, но проникни за ворота крепости. Смотри, сколько войск, смотри, сколько лошадей и припасов, слушай, что говорят в трактирах да постоялых дворах. Посмотри, хорошее ли золото у короля-самозванца, набери себе верных людей, подмани простолюдинов. Ты ремесленник, тебе они доверятся. Прежде чем я войду в город, науськай чернь встретить меня, скажи, что при въезде в город я осыплю дорогу золотом и серебром. Подкупи стражников, чтобы открыли мне ворота по первому же требованию.

— Я все сделаю мой господин, выпрыгну из кожи вон, но сделаю так, как вы велите.

— Да уж лучше сделай, не то действительно с живого тебя кожу сдеру!

— Серебряная вода да медная соль — вот знатное снадобье от кишечных расстройств. Мы, кассарцы, знаем толк в серебре.

— Голубоцвет палочника, заваренный на простом кипятке, — вот и все лекарство. От медных солей твоих только горечь да вред!

— Сын козла, овечий выкормыш! Я снадобья варил, когда ты себе на пятки мочился, деревенщина!

— Вы и курдючным салом мажетесь, словно благовонием, да траву свою поганую курите, что дышать возле вас все одно что в коптильне!

— Себя понюхай! Бородавчатый! Кто пять дней назад в луже у трактира валялся?! Ты с тех нор в баню так и не собрался, а еще мне указывает на то, как я благоухаю!

— То вино плохое, гад трактирщик мерзкую настойку подал.

— Ты пять кувшинов выпил, что плохое что хорошее, а все одно после стольких возлияний место твое в луже, как есть рядом со свиньями! Я-то с тех пор в бане уже два раза бывал! А ты, Балбаш, и вовсе не знаешь, что такое баня!

— Вот вы, люди копченые, и подхватываете в банях своих всякую заразу да хвори! Вот и измышляете, чем бы еще лечиться! Вам что мойся, что не мойся, все одно кожу белей не сделать! Вы уж чумазыми рождаетесь.

Харбу-Махар проворно вскочил на широкие перила и, чуть присев, как раз оказался вровень с Балбашом, глядя ему в глаза.

— Ты себя на четвереньках видел? Боров мордастый, да если бы не мое вмешательство, то так бы и загнали тебя в свинарник вместе с прочими, от свиньи только мантией в заплатках и отличаешься, а раздень тебя — так секач секачом!

— Зубоскаль сколько влезет, чумазый! А все едино не способны вы даже с простой хворью справиться. Овец гонять по лугам да горам — много ума не надо. Шерсть настричь да сыр сделать любая хозяйка может. Коль скоро своих соплеменников лечишь такими снадобьями, так уж лучше сразу кровь им пускай, как в старину, все больше толку будет.

— Самозванец! — заверещал старик Харбу-Махар. — Меня князь пуляйский в придворные лекари звал, когда я его сына — от рождения хилого — на ноги поставил. Неужто и теперь думаешь, что больше моего знаешь?!

— Пока ты княжеских отпрысков травил своими зельями погаными, я в харидских крепостях гнойные раны чистил! И всяк мне благодарен был и не только золотом, но и добрым словом! Скольких солдат от лютой смерти спас! А медная соль твоя — чисто яд! Травы! Вот первое сырье для лекарств! В камнях да солях твоих только сила земли, однобокая да коварная! А травы питаются водой, множатся ветром, под огненными лучами солнца! В них истинная сила!

— Деревенщина! Металлы да соли — чисты! Истинно творение духов! А не всякая поросль! Скотская радость! Ты еще сеном своих людей поправляй! Вот они тебе спасибо скажут…

От этих бесконечных споров и упреков я даже не мог уснуть! Оба чародея так рьяно орали друг на друга, что, похоже, все небеса сотрясались от их отборной брани. Вся команда и слушать их перестала. И уже даже не бросались разнимать. Золото уплачено вперед, а уж чем гости себя забавлять станут, так то их личное дело. Ни шикнуть на них, ни присмирить законы гостеприимства не позволяли, вот и приходилось терпеть эти бесконечные споры и упреки, плавно перетекающие одни в другие с того самого момента, как гости глаза продирали. Были, конечно, некоторые короткие затишья, когда оба спорщика расходились в стороны к своим столам хлебнуть вина или съесть чего-нибудь. Но потом опять встречались на палубе и заводили новый спор, теперь уже на другую тему.

— …Кислое вино, — прошипел Харбу-Махар, скривив лицо.

— Кислое, — согласился с ним здоровяк Балбаш, — разглядывая пушистый и яркий от пылающих звезд небосвод.

— Скотина трактирщик! Говорил, что на меду настаивал.

— Мед, наверное, осиный, горький, — предположил Балбаш, выплескивая остатки из кружки за борт.

— Много ты понимаешь в осином меде! — возмутился было старик Харбу-Махар да приутих.

— Да уж больше вашего, уважаемый! — гаркнул Балбаш и оскалился.

— Сволочь трактирщик, — напомнил старик.

— Сволочь, — согласился северянин, — но дочка у него грудастая…

— Ага! Бегемотиха на выданье!

— Много ты понимаешь в женщинах! Копченый!

— Да уж больше вашего уважаемый! У меня четыре жены, шесть дочерей и три сына!

Вельгор появился из трюма и подошел к Корвелю, который сосредоточенно стоял у рулей, совершенно не обращая внимания на события и споры, творящиеся на палубе. Ветер был спокойный, попутный, поэтому дежурные небоходы задремали под увязанными снастями и только я «наслаждался» отборной бранью хриплых магов, допивая второй кувшин полынной настойки, в надежде, что все-таки склонит в сон.

— Простите, капитан, — обратился ко мне Вельгор, — мне не хотелось вас беспокоить, но без вашего согласия я не смогу продолжить то, что задумал по совету вашего друга, господина Трома.

— Говори проще, приятель, — придержал я книгочея, — а то я порой теряю суть вопроса, когда ты плетешь свои словесные кружева!

— Мне удалось купить отменную книгу, хозяин, на хорошем пергаменте и в окованном бронзой переплете.

— Ну, так это твое дело, приятель, что ж тут такого, до книг ты большой охотник.

— Дело в том, капитан, что эта книга с пустыми страницами. Один лавочник купил ее у вдовы переписчика, а я — у лавочника. Так вот переписчик книгу подготовил к заполнению, да так и не смог даже начать. Почти все страницы пусты.

— Что же ты не углядел, обманул тебя пройдоха лавочник!

— Да что вы, капитан, этот лавочник хороший человек. Я и сам знал, что в книге все страницы пусты, для того и брал. Вот я подумал, что не плохо будет по примеру прежнего капитана, ныне покойного, мир и благоденствие ему в царстве духов, записывать все события, что происходят на корабле. Вести доходный и расходный учет, вкладывать пометки о землях. Я читал книга Тауса, там много полезного сказано.

Разумеется, что все записывать было отличной идеей. Я и сам был бы рад это делать, но проблема в том, что делать этого я не умею. Во всяком случае быстро и проворно, как рыночные каллиграфы и писари.

Знал когда-то харидский алфавит, но — увы — так в жизни и не воспользовался этими знаниями ни разу. Когда практики нет, то и что знал — забудешь. Начну сам писать своими уродливыми каракулями, так позору не оберешься, попади кому в руки эти записи, да и сколько времени займет это не простое занятие. Одно дело, когда слово с языка слетает, ловко да вовремя, другое, когда его надобно буквами изобразить, да и не абы как, а по правилам. Не всякому под силу. Но тихоня Вельгор подсказал мне хорошую мысль.

— Вот оно как! Ну что ж, я рад, мой друг, что ты так смело возлагаешь на себя это почетное дело! Назначаю тебя ответственным за записи, мне самому такими мелочами заниматься времени нет, так что одобряю и жалую тебе десять грифов золотом на нужды, связанные с такой непростой и ответственной задачей.

— Спасибо, мой капитан, было просто необходимо получить ваше согласие. Дело в том, что тот переписчик, которому когда-то принадлежала книга, успел вписать в нее заголовок — это шестая глава восхваления духов неба, которая называется Бухтун-Хара. Что можно перевести с древнего языка высоких как «Небо королей».

— Хорошее название для дневника! Мой друг, да какое звучное, я думаю, что надо его оставить и не вычеркивать, не рвать страницу!

— А не разгневаются ли духи за такое присвоение?

— Думаю, что они будут только довольны, мало кто теперь читает тексты восхвалений на древнем языке, кроме жрецов! Пусть хоть так будут на виду!

В разговоре с Вельгором я немного нервничал. Мало в жизни вещей, которые меня действительно заставляют беспокоиться и чувствовать себя неуютно. Грамотные люди и женщины. Увы, в присутствии и тех и других я немного робею, а порой просто избегаю их общества. Если с грамотными людьми все можно объяснить моим вопиющим невежеством, то в общении с женщинами я намеренно старался быть поверхностным и необязательным. Оборачиваясь на промахи моих бывших коллег по ремеслу, уж лучше слыть ловеласом и бабником, чем погореть по глупости с того, что женщины зачастую не умеют держать язык за зубами. Сколько было на моей памяти примеров, когда женщина, знающая о делах своего мужа или любовника, сводила несчастного под суд или в гнойную яму. Не по злобе, а по глупости, своей суетой, поспешностью да болтливостью. Потом сами же рвали на себе волосы, когда судьи использовали против несчастных слова их же благоверных. Но, увы, никому такие уроки не идут впрок.

Только мне хватало сил быть слишком ветреным и больше обращать внимания на женские прелести, чем томить красавиц рассказами о своих подвигах, выпячивая тем самым немногие достоинства. Вот и получилось, что со временем выработались во мне какая-то наигранная скромность, порой искреннее умиление и некоторое недоверие. Вот и цел потому еще. И собираюсь таковым оставаться еще долгое время.

Ночной ветер словно бы пропитался лунным светом, искрился змейками молочно-белых всполохов. Хоть небо и казалось пасмурным, Гурымей чувствован силу, пропитавшую землю в момент затмения. В академии не знали такой магии, а если и знали, то помалкивали. Мало кто даже из посвященных в древние тексты мог разобрать письмена и указания, что оставили после себя ушедшие нейфы. Но великий жрец был упорен в достижении целей. Под предлогом выявления инакомыслия и ереси среди паствы и даже знати маг велел всем риторам и книжникам тщательно изучать все тома восхвалений и искать то, что может быть прочтено двусмысленно. Семь календарей назад нужные тексты попали ему в руки. В тот время как десятки переписчиков делали копии текстов, верховный жрец прилюдно клял черную магию духов тьмы, публично сжигал главы, рвал и поругал пергаменты. Разумеется, что жег он только копии. Тогда-то и вспомнились уроки своего прежнего наставника Чурмы, который говорил, что в книгах духов все сказано. Витиеватый стиль, которым написаны тексты восхваления, — лишь ширма, за коей таятся глубокие знания. К тому времени как Гурымей нашел тексты темных духов, Чурма уже был в ссылке, заточенный в башне, изгнанный из королевской академии.

В битве с богами нейфы остановили бег луны по небосводу в попытке приручить течение времени. В древних письменах, сохранившихся на стенах каменной пещеры, найденной рудокопами высоко в горах, говорилось, что прежде луна была так стремительна, что полнолуние случалось раз в два камня календаря.

Не удивительно, что сила лунной магии с тех пор иссякла и власть темных духов снизошла, уступая место вольным стихиям. Если бы не эти, весьма скудные знания о магии луны, Гурымею не удалось бы заполучить себе в войско несколько сотен Ши-фу. Не смог бы он убедить князя Мехру, доказывая ему свое превосходство, и сейчас, когда все его войско двигалось сквозь лес к стенам крепости Хатана, где правил самозванец Фарас, ему, верховному жрецу, предстоит выдавить из лунных испарений все капли силы, чтобы доказать свое право на претензии. Это будет не простой разговор. Много календарей кряду, с тех самых пор как Гурымей занял пост верховного жреца, он непрерывно слал шпионов во все земли и все пределы, куда только был способен добраться человек. Он содержал невыгодные караваны, несколько небесных шлюпов, которые бороздили небо и докладывали магу обо всем, что могли видеть. С течением времени записи и донесения скапливались в его библиотеке, и князь пребывал в уверенности, что владеет многими знаниями. Но вот духам было угодно, чтобы древние знаки все же ускользнули у него из-под носа. Мало быть достойным. Свое право еще нужно доказать, убедить прочих. Коль скоро духам было угодно вручить знаки безродному, понятия не имеющему, каким сокровищем он обладает, то, стало быть, не нужно много хитрости и ума, чтобы просто отобрать то, что по праву принадлежит великому магу.