Слуги ветра

Часть первая ГОД ПОЛНОЛУНИЯ

— Откуда эти две кости?! — взревел Хольк, вскакивая с липкой скамьи. — Ты жулик, Брамир! Желтая кость с царапиной только что была у тебя в руках! А теперь она на столе!

— Заткни свою пасть, Хольк, и сядь, ты пьян! Эта костяшка была у меня в прошлой игре, опомнись.

Огромный детина Хольк ударил кулаком но выщербленным, засаленным доскам стола. Удар был такой силы, что все не вошедшие пока в игру стопки костяшек, сложенные в самом центре возле масляной лампы, запрыгали по столешнице и осыпались крупным градом на земляной пол большого зала. Опираясь на массивную, волосатую лапу, Хольк навис надо мной, словно палач жреческого совета, обвинивший меня в непоклонении святым алтарям и намеревающийся выбивать признание в тайном сговоре с темными духами.

— Бесовское отродье! Будь в прошлой игре у тебя эта кость, ты бы выиграл все четыре червонца! Кость «Медузы» без труда покрыла бы мой «Туман»!

— Ну что ж, Хольк, прости, что не выиграл, прошляпил, я тоже хорош, пьем с тобой наравне. Угомонись и сядь играть, не то я позову куратора с вышибалами и скажу, что ты учинил скандал и не хочешь отдавать ставку. Тем более что я всего второй раз выигрываю, до этого везло только тебе. Мой расклад сейчас бьет, так что придется выложить все. Да и не забудь свой кисет да огниво.

— Мерзкая крысиная рожа! — завопил сын мельника пуще прежнего и бросился через весь стол, выкинув вперед руку с коротким ножом. — Убью гада! Кровь пущу как барану! — верещал Хольк, срывая и без того высокий голос.

Вот уж чего мне меньше всего хотелось, так это нарваться на тупое лезвие деревенского увальня. Да еще и накануне праздника. В дни гуляний я намеревался набить себе мошну плотней, чтобы уже к тому моменту, как лучи солнца упадут на третий, весенний камень календаря, отправиться к побережью, понежиться там у теплой воды. Вместо этого мне грозит постель в убогой лачуге да соседка-сиделка, беззубая старуха, храпящая по ночам. Этот несуразный толстяк портил мне все планы.

Скидывая со стола кружки и кувшины, я просто свалился на скамейку и кубарем опрокинулся вниз под кедровый настил. В углу настила, на котором мы играли, облезлый пес старика Трома грыз брошенный ему мосол. Столкнувшись с псиной нос к носу, я невольно попятился, потому что злобная шавка начала на меня рычать, видимо думая себе, что я претендую на ее добычу. Я конечно же вор и шулер к тому же, но красть у несчастного пса его единственную радость я не стану.

Хольк свесился со столешницы и ткнул наугад в темноту уродливым куском железа, который только подслеповатый Тром, хозяин этой запуганной дворняги, мог назвать ножом, да и то после пары кружек местного, ядреного пойла.

— Коли проворней, Хольк! Мне еще заплатят компенсацию за подрезанную шкуру, а тебя вытолкают взашей, комариная закуска!

— Отдай мое серебро! Брамир! Хитрая лиса! Я все равно достану тебя! Жулик!

Выскользнув в сторону двери, вдоль стойки трактирщика, я взобрался на заваленную объедками столешницу и оказался у деревенщины за спиной. Сильно ударил ногой ему под колено и тут же отпрянул обратно, позволяя неуклюжему верзиле шваркнуться на грязный пол со всего маху.

В игорном доме началась суета и толчея. Кто-то прижал руками игральные кости к столу, кто-то нарочно оставил без внимания и подвинул ближе к «кладовой», надеясь в суматохе подменить неудачный расклад. Но всех больше интересовал исход нашей нелепой, но предсказуемой ссоры. Подобные сцены случались тут чуть ли не каждый день, а точнее вечер, и поэтому всегда было так много посетителей, выпивох и зевак-завсегдатаев. Любителей поглазеть на то, как разгоряченные игроки начинают мутузить друг друга за медный червонец.

Постоялый двор Малиха всегда славился подобными финалами особо азартных хмельных игр.

Отбив себе копчик, увалень Хольк неуклюже перекатился на бок и придавил перепуганного пса, замершего в тревожном ожидании с мослом в зубах. От боли и неожиданности несчастная собака взвыла и, уронив лакомство, не сильно цапнула за лодыжку небесного скитальца, оказавшегося рядом, согнувшегося пополам от хохота. Укушенный так неожиданно, небоход подскочил, вскинул руки и шваркнул огромной глиняной кружкой по затылку старика Трома, который в свою очередь только ойкнул и, теряя сознание, повалился на стойку спиной, раскинув худые руки. Так вот в полный рост старик и плюхнулся вниз лицом на подпорки ставедерной бражной бочки, благо почти пустой.

Перепуганный и придавленный пес заскулил, но сумел-таки отпрянуть в угол от рухнувшей наземь емкости, придавившей теперь забияку Холька, который принял на себя тяжеленную тару, сдавленно крякнул и притих. Ничего, у северян кости крепкие.

Понимая, что без посторонней помощи ему от такого веса не избавиться, сын мельника только пыхтел и судорожно дергач конечностями, бессильный достать меня. Небоход, все еще багровея от смеха, стал исправлять содеянное, поднимая с пола бесчувственного плешивого старика.

— Ну и как с тобой играть после этого? Деревенщина? — спросил я придавленного бочкой парня, присаживаясь возле него на корточки.

— Играй честно и все будет в порядке.

— А у меня и так все в порядке, а насчет честности. Хм, найди мне хоть одного человека, который обвинит меня в нечестной игре. Здесь я среди своих и потому не скрываю, что вор и пройдоха, но вот играть нечестно со своими я никогда даже не пытался.

Пригладив взъерошенный загривок немного угомонившегося пса, я отряхнул штаны от пыли и поднялся в полный рост.

— Облапошить богатея — мое дело. Стащить добро ростовщика вместе с векселями, тоже сподоблюсь. Но вот чтобы у себя же в логове, своих же братьев дурить в кости, прости, парень, тут ты не угадал. Коль ты среди нас, по какой-то своей причине, то значит, ты брат, а я не стану ссориться с братом и тем более отбирать у него последнее. Коль уж продул, так и признай, что ж сразу за оружие хвататься, эдак ты долго не протянешь.

— Все вы, городские — жулье да пижоны.

— Вот и катись к себе в деревню! Нечего по ночам в игорных домах себе зад просиживать. А коль лишний медяк завелся, так ты себе лучше леденцов купи.

Сердобольные зеваки помогли несчастному избавиться от непомерной тяжести, придавившей его к полу, но далеко не отходили. Под общий смех и гомон, под пристальным взглядом угрюмых вышибал, Хольк отдал мне всю наличность, что проиграл, серебряное огниво и травяной кисет, расшитый, хоть и скромно, но золотой ниткой. Скольких же крестьян обобрал его папаша, прежде чем справил своему чаду такую обнову. Мне такая приметная вещь ни к чему, а вот соседке, вдове горняка Вольга, в самый раз будет. Продаст, хлеба детям купить, да еще на пряники хватит.

Опозоренный и пристыженный сын мельника ушел, расплатившись с трактирщиком последним серебряным грифом. Посиневший от смеха небоход немного успокоился, спаивая ушибленному старику остатки своей браги. Зрители расходились, так и не дождавшись кровопролития. Я подвинул стол на место, бросил бедному псу здоровенный кусок мяса из своей тарелки и сел на лавку собирать разбросанные монеты. Игральные кости в этом заведении я знал почти наизусть. Да и не мудрено, скольких простофиль я облапошил за этим столом, ведомо только содержателю игорного дома Малиху и его трактирщику, с которыми я всегда делился выигранными деньгами. Пока пес Трома чавкал и истекал слюной, глотая брошенный ему кусок мяса, я тем временем подтянул за рукав его хозяина, подслеповатого старика. Небоход тоже подсел за мой стол, заказав у трактирщика еще полкружки.

— Что, старый, сильно тебя приложил этот весельчак?

— Да тьфу на него! Босяк неуклюжий! Хоть брагой угостил и то спасибо.

— А давай-ка, дед, еще выпьем! Угощу тебя от души! Если б не твоя худая немощь, то этот жердяй точно бы мне кишки на кулак намотал. И ты, небесный скиталец, иди, присоединяйся, не скромничай.

— Не откажусь, добрый человек, — пробасил небоход. — Вот только прости, играть я с тобой не буду.

— И я с тобой не буду. Ты не гоношишься, павлином тут не ходишь, видать сразу — простой человек, не обижу такого. А Тром, дружище, мне давно как добрый талисман, ну как ни придет старик посидеть рядом, так игра словно сама льется, да такие расклады порой бывают, что диву даюсь.

Старик только кряхтел, потирая затылок, но сподобился-таки скорчить ехидную гримасу. Трактирщик принес браги, и дед, хихикая, окунул в белую пену рыжие усы, чмокая и посапывая от удовольствия.

— Мне в молодости блеск как везло, — сказал Тром, утираясь. — Тогдашние правила чуть построже были, и «Горным королем» «Рыцаря» было не взять, но нынче все не так. Да и рыцари в королевствах перевелись, так что любой крестьянин палкой забьет, все пьянь да обжоры. Что уж говорить о «Горных королях», те и вовсе чутье потеряли.

— Ты, дед, старый вояка, скажи, а правду говорят люди, что везучий игрок и в бою храним?

— Былое дело, вот только мало кто верит. Прежде знал я воевод да десятников, что себе войско на походы собирали только по игорным домам. Сами рвань наденут и садятся за стол с самым азартным. Смотрят, какая кость идет супостату. Если кость идет хорошая, светлая, то и проигрывали ему пяток-другой грифов серебром. А потом как игру сладят, вот тогда-то в свою гвардию и звали. Дед моего деда еще говорил, что не простые это кости, волшебные. Только нынче вся их волшба на золотые грифы променяна.

— А что ж так? Колдуны да ворожеи не досмотрели?

— Они же и виной тому были, колдуны эти. Кости прежние могли говорить, а колдуны слушали да людям вещали. Но кости врать не умеют, а вот колдуны, неучи да самозванцы, стали мзду брать за благую весть. Где от души брехали, где по злому умыслу, а все одно — кости замолчали. Они ведь и душу человеческую насквозь видят. Вот только никто их с тех пор не слышит. Так и стал народ с ними забавляться, в азартную игру превратили. А кости ждут. Когда окажутся в руках того, чье сердце чище льда, кто не станет лгать в угоду вельможам да толстосумам. Поговаривают, что хорошим людям все кости помогают, вот как я тебе, когда ты проходимцев всяких дуришь, словно факир балаганный.

— Выходит от магии костей ничего не скрыто.

— Они все видят, всех насквозь, где бы ты ни хоронился, как бы ни пытался мыслишки свои припрятать под шапку.

Небоход даже не донес кружку до рта, так заинтересовал его рассказ старика. Я подобные истории слышал уже не в первый раз, и не только от завсегдатаев трактиров да кабаков. Доводилось мне беседовать в постоялых дворах с учеными и даже с магами, которые тоже говорили, что древние кости, которые простой люд по незнанию превратил в азартную игру, обладали когда-то сокровенной силой и мудростью. Вот только не осталось в мире людей, кто сможет услышать их шепот.

— Ну а ты, небоход, чего рот раззявил, пей давай, нечего мух в брагу собирать.

— Да вот, вспомнил туг. Капитаны наши небесные, все как один прежде, чем карты земель смотрят, мешочек с костями рядом ставят. И поиграть большие мастера, но правила их мне не понятны, как-то по-особому они играют. Ходят слухи, что могут они слышать голос костей.

— То-то каждый раз северяне караван приводят с останками ваших парусников.

— Плохие времена нынче. Небо хмурое, ветра злые. Я много лет в небе, а такого не припомню. Никак опять где-то война началась, да маги духов неволят. Уж больно ветра разгулялись. Верный признак.

— Тебя как зовут, бродяга.

— Азар.

— Я и смотрю, рожа конопатая. Сам-то тоже северянин, небось?

— Степняки мы. Большого рода каменной матери.

— А насчет войны, Азар, ты сам придумал или слышал что.

— Слухи ходят, да все пустые. Сам я думаю, что где-то на речных землях, за пустыней, война идет лютая. Маги да жрецы всполошились, в каждом порту все спрашивают, куда летим, откуда, чего видели.

— Ну а вы что?

— Ну, те кто понаглей, за кружку браги брешут с три короба, другие как травы в рот набили, а капитаны все как один хмурые ходят и с нами, простыми небоходами, ни гу-гу.

— Значит, точно, где-то крупная драка наметилась.

— Иль уже идет, — заметил Азар, одним залпом запрокидывая в себя мутную жижу из кружки.

Если не врет бродяга, то война, которая по его словам готовится или уже идет где-то в долинах междугорья, хороший приработок. Я не мародер и не вербовщик, но многие караваны идут туда полные богатых грузов, всегда есть чем поживиться. Мой промысел не лиходейский, я открыто никого не граблю. Бывает, конечно, от скуки у зевак на рынке кошелек и подрежу, но вот чтобы на большой дороге народ открыто обирать, не мой стиль.

Подумал я о средних землях да вспомнил вовремя, что зима в тех местах сейчас в полном разгаре, это я здесь, на юге, совсем потерял счет времени, от новолуния живу в этом городе и забот не знаю, забыл уже, что такое лютые морозы да снег по пояс. Нет, променять теплое побережье на вьюги со снежной крупой — да ни за какие сокровища на свете.

Старик с небоходом быстро надрались. Азар не поленился встать и притащить за ворот музыканта с арфой, который тоже был навеселе и не с первого раза понял, что от него требуют, но старик с новым другом напели ему мотив, и он легко подхватил веселую мелодию. Постоялый двор притих, а хмельная компания теперь горланила старинную северную песню, отстукивая каблуками ритм по земляному полу. Пели о бравом рыцаре, что был безумен и потому не ведал ни страха, ни тягот. Песню о том, что в нашем мире, полном войн и жестокости, быть вменяемым сродни наказанию. Грустная была песня, совсем не веселая, как мне показалось. Хоть я и слышал ее не в первый раз, только сейчас вдумался в иронию смысла.

Сегодня мне улыбнулась удача, я, словно городской франт, был при полном кошеле и без единой царапины. Можно утолить и свои сердечные порывы. Пойду как в гости к Майре, пока ее муж сидит в аптеке, вдыхая свои зловония, молодая женщина совсем вся извелась от тоски. Какой другой ловелас был бы и рад наведаться в гости к голубоглазой прелестнице, да вот только обойти всех сторожей да дворовых псов, что ревнивый муж оставил во дворе дома, под силу не многим. А я один из тех, кто делает это и часто и ловко. Собак я прикормил самыми отборными потрохами, при виде меня они только добродушно виляли хвостом да облизывали руки Стражники и в ус не дуют, что толку от этих дармоедов. У них, стоящих на посту, можно снять кошелек и пряжки с сапог, даже не почешутся. Так что дотемна прогуляюсь по рыночным лавкам, дождусь, пока луна будет высоко да пойду к Майре.

Игорный дом был рядом с городскими воротами. Мне как подданному королевства разрешалось проходить в центральный город, за вторую оборонительную стену, сколько угодно — без всякой платы. И даже в саму крепость и дворцовый парк вход был свободный.

В те дни, когда я выплачивал королевскому чиновнику огромную взятку за то, чтобы получить грамоту подданного, надо мной смеялась вся округа, и те нищие шахтерские кварталы, в которых я и жил, и вся воровская гильдия, от которой я держался подальше. Но позже, когда тонкий лист пергамента с подписью самого короля и тайной магической печатью придворного астролога стал моим пропуском в самые закрытые места, все насмешки прекратились как-то сами собой. Воровской мир города после этого наполнили самые противоречивые слухи. В первую очередь они касались меня, поговаривали, что я заключил сделку с властями в обмен на иммунитет от судейских ищеек. Утверждали, что я стал прихвостнем гвардейцев и вел двойную игру. В результате от меня отвернулись и воры, и судебные чиновники. Даже сборщики налогов не очень-то интересовались, где я беру золото. Это во много раз превосходило все мои ожидания, я сам гордился собой за такую удачную сделку.

Гильдия воров держала вокруг себя мелких щипачей, лиходеев. Состоять в гильдии накладно, но у них были неплохие связи среди городских караульных, а многие знались даже с капитанами страж, но королевские гвардейцы для них были недосягаемы. Неудачники быстро попадали в зависимость к держателям гильдии, стоило их хоть раз выкупить из тюрьмы.

Королевская грамота давала мне многие права, но и обязывала делать вид, что я законопослушный человек, коим меня грамота и представляла. Что ж за долгие годы своего промысла меня ни разу даже не заподозрили в содеянном, так что опасаться мне было нечего. Благочестивый подданный, пусть не самых благородных кровей, не зажиточный, но исправно уплачивающий все налоги, да любой судья решит, что всякий, кто посмеет обвинить меня в воровстве, просто клеветник и лжец. Тем более, что против моего одного слова требовалось найти свидетеля, каковых было не много, и то если судья посчитает их неблагонадежными, он не станет принимать в расчет их слова. Но хвала великим духам, я еще ни разу не представал перед судом, и тем более перед инквизицией жреческого совета.

На выигранное у сына мельника серебро я решил прикупить себе обнову, сменить старый, пропахший трактиром камзол на одежду подороже и респектабельней. Пусть до праздника еще далеко, но готовиться надо заранее.

Вертихвостка Майра обожала ванильное масло и северное медовое вино, которое в нашем королевстве стоило довольно дорого и было редким. Вообще была жуткая сластена. Я отложил часть монет ей на подарки, а остальные приготовил отдать обувщику и портному.

Когда звезды запылали над горизонтом, жизнь в городе вошла в свое нормальное русло. Вечера здесь на юге всегда были очень коротки и быстро перетекали в ночь. К этому времени как раз подходили большие караваны с перевалов и торговля на рынке только начиналась.

В великолепных шелковых штанах, в замшевой куртке, подбитой соболиным мехом, чуточку приталенной, с чудесной вышивкой, сделанной серебряной нитью, в новых тугих сапогах, изготовленных специально по моему заказу, я вышел на центральную рыночную площадь, полный достоинства и самоуважения. В кошельке осталась, только пара медных червонцев, но я не унывал и бодрым шагом направился в самую гущу торговых рядов. Полный достоинства и галантности, я просочился к ювелирной улице и стал деловито прохаживаться вдоль рядов. Покупатели, что заходят сюда даже просто поглазеть на все те безделушки, что выставлены на прилавках, уже выдают себя как людей состоятельных и жадных. Простому бедняку среди всего этого золота и серебра, оправляющего драгоценные камни, делать нечего, ему бы на хлеб меди хватило, а уж всякие побрякушки точно не его забота. Мне порой бывает достаточно мельком взглянуть в маслянистые и алчные глаза праздного зеваки, чтобы точно определить, сколько золота у него с собой. На той вещи, что кажется ему по карману, он невольно задерживает взгляд и напрягает шею. Руки такого человека начинают нервно подергиваться, совершая нелепые действия. Разумеется, что грабить людей в этих рядах никто не вздумает. Тут каждый третий среди толпы — смотритель дружины, той самой, что ювелиры держат возле себя как охранников. Это не королевская гвардия, но тоже дюжие парни, которые мигом скрутят так, что и пискнуть не успеешь. Нет, в этих рядах добычу можно только присматривать. Наряд на мне приличный, кошелек хоть и набит наполовину оловянными пуговицами, все равно смотрится внушительно, так что спроваживать меня не станут.

Я тихонько встал у лавки огранщика и стал разглядывать мелкие камни. Всегда с трудом удавалось понять, какую ценность они могут представлять. Мелкие, порой крошечные, ничуть не больше гречишного зернышка. Но цена стояла высокая, меньше чем за сотню золотых ничего и не присмотришь. Сам огранщик, однако, не унывал, коль товар на виду, лавка при деле, то и торговля, стало быть, в полном порядке. Я как раз смог наблюдать, как хриплый мастер поучает своего посыльного, того, что приносит ему камни из шахтерской гильдии.

— Ты босяк и неуч! — возмущался мастер, брызжа слюной на испуганного мальчишку. — Уважаемый Палу ждет тебя каждый третий камень календаря, неужели так трудно запомнить?! Будешь раззявой — отправлю обратно к матери в деревню, хвосты баранам крутить! Заучи себе наконец! Один год — двадцать четыре камня! Загляни в календарь на площади! Один камень — пятнадцать дней! Что тут сложного?!

— Ничего, мастер, — оправдывался мальчишка посыльный. — Я вчера приходил к господину Палу, но в гильдии его не было, тогда я пошел в трактир у восточных ворот, там его тоже не было, и у торговцев травами не было, я везде искал, везде, а его нигде не было.

— Я тебе про календарь говорю! Олух! Вчера какой день камня был?!

— Пятнадцатый!

— Четырнадцатый! — взревел мастер и отвесил мальчишке звонкую затрещину. — Четырнадцатый день вчера был! А сегодня пятнадцатый! Хорошо, что в прошлые разы я Палу заплатил за шесть рубинов вперед, так бы и не пришел сам! Запомни! Двадцать четыре камня в году, в каждом камне по пятнадцать дней, три дня весенних праздников, три дня осенних восхвалений, вот и весь календарь!

— Я запомню, мастер, я выучу.

— Ишак безродный.

Отведя взгляд от своего посыльного, огранщик заметил меня, стоящего у прилавка. Его лицо подернулось, словно от резкой зубной боли, глаза сузились, рот растянулся в натянутой жабьей улыбке.

— Что пожелаете, любезный? К цвету ваших пронзительных зеленых глаз подойдут отменные изумруды, очень качественные, такие же точно, но чуть меньше, чем в оправах камзола его величества…

По всей видимости, уловив мое настроение в тот момент, когда он произнес слова «его величества», торговец тут же поправился.

— Есть чудесный малахит, огромный как куриное яйцо, в золотой оправе, дорогая подвеска, всем на зависть.

Больше я и слушать не стал. Вежливо откланялся, давая понять торговцу, чтобы он попусту не тратил время. Никогда не мог понять ценности камней. То ли дело золото, серебро, металлы благородные, чистые, а камни — только дикарям на забаву.

Корвель, мой прежний сосед и собутыльник, был когда-то слушателем королевской астрологической академии, но после смерти своего дядюшки, единственного родственника, бросил науку, переняв дела мастера золоточеканщика, и стал весьма посредственным ювелиром. Дела его шли паршиво, бывало, что он приходил в игорный дом и ставил на кон какую-то из своих вещиц, надеясь получить за нее несколько грифов. Торговля не шла, и Корвель впадал в уныние, начиная беспробудно пить.

Еще от конца ряда я заметил, что мой знакомый уже разложил товар и собрался было достать кусок замши, чтобы начистить все как следует, скрывая красноту и муть нечистого золота, как к его лавке подошел слегка подвыпивший землевладелец с довольно ухоженной фривольно одетой дамой, точно знающей себе цену.

Корвель замешкался, и клиент чуть было не сорвался, потеряв всякий интерес, как я в три прыжка оказался у него за спиной, привычно проверяя прикосновением руки, насколько он восприимчив.

— Постойте, господин, не забирайте этот браслет, пожалуйста!

Удивленный землевладелец развернулся всей своей тучной фигурой и, недоумевая, посмотрел на меня как на шавку, которая вдруг посмела тявкнуть у него возле ног.

— С какой это стати? — удивился он, оттопыривая нижнюю губу.

— Прошу вас, милейший, я уже давно заприметил эту чудесную вещицу, но все знаете ли как-то не решался взять. Уважаемый ювелир, как я не торговался, сказал, что меньше чем за три сотни его не отдаст, а я, дурак, то у купцов по мелочам растрачусь, то в кабак загляну.

— Хм! За три сотни! Да чему тут стоить три сотни, дурачина! Тут золота четверть меры, да и выглядит неказисто.

Корвель прекрасно понял, что за пакость я задумал, и только схватился за голову, закатив глаза к небу. Все знали, что в его лавке ни один товар не стоил больше сотни золотых грифов. Но этот мот был явно не местный.

— Да что вы! Господин! Неказисто! Да разве можно сделать лучше, когда времени всего мер пять песочных, не больше. Ценность-то ее не в узорах, а в той таинственной силе, что питает драгоценность в момент ее рождения под лучами звезды Маес, обители духа Лифра, что покровительствует всем влюбленным. Как известно, освященная в храме на вольной горе, эта вещь просто бесценна. Пока звезда светит сквозь око алтаря, нужно успеть золотой слиток превратить в достойное украшение. И свет этой звезды, впитавшийся в благородный металл, — самая редчайшая ценность, что есть в этом чудном браслете.

— Ох и врать ты горазд, пострел! Плетешь небылицы да чушь всякую, — гаркнул здоровяк и оскалился.

— Ну, так тем более, господин, коль вам не верится, зачем же брать такую плохонькую, по-вашему, вещь, да к тому же дорогую. Вы человек видный — вам так скромничать не пристало. А я вещичку эту давно заприметил, да вот, чуть было не упустил. Милейший, — обратился я к ювелиру, который только сжал губы от напряжения, делал все возможное, чтобы не дать понять толстяку, что мы знакомы, — упакуйте-ка мне эту прелестную вещицу в бархатный мешочек. Подарю его своей возлюбленной, чтоб только меня одного любила. А то так и проморгаю счастье.

— А ну постой-ка! — возмутился землевладелец, еще больше оттопырив толстые губы. — Этот дохляк тут много чего наплел, а сам-то ты, мастер, чего молчишь?

— Я, уважаемый, не столько торговец и ювелир, сколько ученый. Астрология стала для меня и наукой, и чудодейственным бальзамом, что лечит мою душу. Одного только блеска золота, как бы ярко оно не было, кажется мало в сравнении со светом звезд. Пусть вещи мои — не само совершенство, но светится в них сила наших великих хранителей, что правят этим миром. Вот истина, в которую я верю всем сердцем.

— Так выходит, что этот пижон и не брешет вовсе!

— Да что он понимает, хлыщ, — выпалил Корвель брезгливо, — припоминаю, правда, что обещал ему придержать браслетик, да вот только он все мимо проходит да мимо. А люди спрашивают, неудобно как-то получается, товар вроде и на виду, а уж кем-то присмотрен.

— В делах сердечных всякому подмоги хочется, чем я хуже? — ухмыльнулся землевладелец, нервно почесывая заросшую щетиной щеку.

Кокетливая подруга толстосума только прикрыла лицо широким расшитым рукавом, изображая смущенность и скромность. Видно было сразу, что она вмиг поняла наш замысел и теперь решала для себя помогать нам или остаться безучастной, а то и вовсе предупредить своего благодетеля о коварстве.

— Но как же, господин, помилуйте! — взмолился я — Мне в любви и так не везет, хоть я и не бедный человек, а все одно на меня внимание мало кто обращает. Я уж и к ворожеям ходил, и шептуньям, и все без толку.

— Вот и ходи дальше, я этот браслет своей жене подарю, чтоб глаз с меня не сводила да по сторонам не заглядывалась, пока меня дома нету.

— Но я первый на эту вещицу договор совершил, — не уступал я, но уже без особого напора. — Было еще кольцо и подвеска, браслет последний из всего что осталось. Когда ж теперь еще эта звезда над храмом засияет!

— Ты молодой, дождешься еще, некуда тебе торопиться. А мои годы уже многие.

— Триста пятьдесят даю, мастер, больше просто нет! Прошу, не отдавайте! — обратился я к ювелиру, не желая уступать толстосуму «редкую» вещицу.

— Вы, любезный, камня три вокруг да около ходите, а все брать не решались, — заметил Корвель надменно и даже как-то чванливо, словно и не притворялся вовсе, а правду говорил.

— Вот и поделом тебе! Мне мешочек бархатный готовь, — торжествовал толстяк. — Даю четыреста и по рукам. В следующий раз не будешь тянуть со своим счастьем, простофиля.

— Дайте хоть шанс, господин! Может, на кон поставите? Я чем играть найду, уверяю, в кредит не приучен.

— Нет, нет! Это не по мне! Чтоб я с таким, как ты, прыщом сел в кости играть! Да ни за что! У тебя ж на лбу написано, что ты мухлюешь да кости сбрасываешь! Вон поди! Мой браслет — и все тут!

Женщина прильнула к крепкому плечу землевладельца и нежно зашептала ему на ухо, чуть прикрыв глаза.

— Правильно, мой милый, так ему, этому крысенышу, будет знать свое место, дурачок.

Толстяк затрясся от смеха и высыпал мастеру на прилавок стопки монет, перевязанные шерстяными нитками, так, как это обычно делают все деревенские жители. Их как раз было восемь стопок по пятьдесят грифов в каждом. Небольшие монеты размером чуть меньше ногтя большого пальца руки, каждая связка была собрана так, чтобы была примерно одна четверть меры веса. Вот и получилось, что за все землевладелец вывалил ровно две меры золотых грифов.

— Ой, какой же я тупица! — запричитал я. — Ведь утром еще было пять сотен в кошельке, нет ведь, поперся в этот чертов игорный дом!

— Да я бы и за пять сотен тебе не уступил! — возмутился землевладелец, оголяя кривые зубы в ехидном оскале. — Таких, как ты, надо заставлять работать, а не давать дурням прожигать отцовское состояние. Ручки-то у тебя вон беленькие да ухоженные, отродясь труда не знали. Иди в свой игорный дом, там дешевые женщины и брага кислая за медный гриф. Твоих медяшек должно хватить на какую-нибудь грязную потаскушку!

Я человек, с виду безоружный, кроме ножа за голенищем ничего больше не имею, и потому всегда отступаю, когда вижу, что расклад не в мою пользу. Вот и сейчас я был унижен в своей роли, оплеван и осмеян. Так и нужно. Это главное, чего я добивался всей этой игрой. Нельзя ни огрызаться, ни хамить. Нужно сделать вид, что затаил злобу, прищурить взгляд и сбежать, прикрыв стыдливо лицо под общий хохот, Что ж, так и поступлю. Моя роль сыграна, а торчать больше положенного на виду — глупость, коль прогоняют.

Уже к полуночи, после того как приобрел все подарки для Майры, припрятал подальше в сумке, поев на оставшуюся пару червонцев, я проскользнул в лавку Корвеля со стороны двора.

— Эй! — позвал я худощавого блондина. — Что ты опять в свои книжки уставился?! Мимо столько кошельков проходит да ротозеев! С восточной стороны рынка два каравана полные пришли!

— Брамир! Пес смердящий! Мне твои выкрутасы уже поперек горла стоят. Дождусь, скоро совет гильдии из этого квартала попрет за твои грязные аферы. А то и покупатель воротится, проклиная на чем свет стоит.

— Так и вали все на меня.

— А грифы? — удивился Корвель.

— А что грифы, как обычно, пополам.

— Нет уж, проныра! Четверть дам, не больше, охранники на меня уже косо поглядывают, еще день, два, я от них откупаться начну за такие шалости.

— Не ценишь ты меня, зубрила, как был всегда оболтусом, так им и остался. Да если б не мои фокусы, давно бы с голоду помер. Последний сухарь с золотой тарелки доедал бы.

— И то верно. Твоя правда. Ладно, на этот раз дам половину, но только учти, придумай что-нибудь еще, а то старый номер уже всем оскомину набил. Долго я из себя буду мага корчить, а ну как кто грамоту академии спросит.

— Ты хоть и читаешь книжки умные, а все одно дурак дураком, я-то тебе на кой! Ты мне только скажи, что, мол, грамота нужна, так я ее враз организую, с печатями, с подписями, все как положено.

— Еще чего, вот только ворованных вещей я в руках не держал, грех-то какой!

— Гони монету, чистюля. Плохо станет, ты у меня на продажу еще и золотишко брать будешь.

— Только в переплавку, — ляпнул Корвель, опустив взгляд. — И то лишь потому, что знаю тебя, ты кровавого золота мне никогда не подсунешь.

— Я кровавого и сам в руки не возьму, пока не доводилось. Ну а то, что причитается, будь добр, отсчитай, да не ошибись.

Четыре столбика монет, по пятьдесят в каждой связке, заметно утяжелили мой кошелек. Бродить по ночному городу с такой суммой небезопасно. Хоть я сам вор, но себя обчистить повода не дам никому. Следовало припрятать добычу, да в такой схрон, что понадежней, а это значит, что придется идти за городскую стену до развалин у холмов. Ничего, за десятка два песочных мер обернусь, есть ради чего. Размашистым шагом двигаясь вдоль опустевшей улицы, я поднялся на холм к южным городским воротам, выбрасывая по дороге оловянные пуговицы, купленные у портного, те самые, что так успешно создавали недавно видимость моего полного кошелька.

Справа еще тянулись низенькие и кривые ограды домов, громкое слово «дома», так, бараки, в которых ютились работники красильни да подмастерья. Квартал был не самым бедным, но мало кто из здешних обитателей имел королевское подданство. Все больше вольные люди или беглые крестьяне из соседних княжеств да поместий. Даже в тех нищих трущобах, где я сам обитал, больше оказывалось благочестивых граждан королевства, чем здесь, на южной окраине.

Дальше по улице струился сизый дымок, тонкой пеленой окутывая сумрачные стены. Это харчевня постоялого двора, самого дорогого и знатного во всем городе, не для караванщиков да бродяг. Здесь всегда готовили отличное мясо из свежей дичи. Да и повар был знатный, не те стряпчие, что кашеварят в самом городе на площадях. Пройти мимо пришлось себя заставить. Я только чуточку сбавил шаг, вдыхая чудесный аромат душистого мяса, скворчащего на пылающей каменной жаровне под большим навесом, да аромат чеснока и лука, приправленного кислым фруктовым соком да вином. Люди сидели на открытой веранде с резными перилами, обвитой длинными, старыми лозами винограда. Народ здесь был тихий, достойный. Все с дальней дороги, уставшие, неспешные. Ни драк, ни шумных попоек, даже в кости никто не играл.

Приветливо улыбаясь, я мимолетно взглянул в лица посетителей на ярко освещенной площадке. Все как один были умиротворены и сдержанны. На мгновение взор задержался на четверке уже не молодых людей, которые степенно пили вино в густой тени. Мне было странно даже думать о том, что привлекло мое внимание, но, продолжая осмысливать увиденное, я понял, что все они прибыли в город совсем недавно, верхом или пешие, не знаю, но не торговать, не покупать, да и на чиновников похожи не были. Это наемники — посланники смерти. Узнать в человеке особую масть я всегда умел. Те самые безжалостные наемники, которые даже за серебро сотрут в порошок кого угодно, невзирая на чип и титул. Возможно, что в нашей славной столице эти люди просто проездом, а возможно, что идут по следу намеченной жертвы. Не приведи духи к такому исходу, что какой-то обиженный человек найдет возможность оплатить услуги таких головорезов, посылая как охотников на твои поиски. Их собственные понятия чести не оставляют шанса жертве отвертеться, уйти от преследования, сбежать. И даже попытка заплатить за свою жизнь вдвое, втрое больше ни к чему не приведет, плату они конечно же возьмут, но свое дело все равно сделают, без исключений.

Удивленный и настороженный, я поспешил скрыться от их пронзительных взглядов. Маловероятно, что они не заметили меня, и наверняка мгновенно сумели определить род моих занятий и степень опасности, которую я смог бы для них представить. Странно, что люди с таким ремеслом появились здесь накануне праздника, так близко от казарм королевской армии. Гвардейцы короля никогда не упускали возможность погонять наемников за их кровавый промысел, дали б только повод.

Полный диск луны медленно скользил над покатыми куполами да черепичными крышами внутреннего города, далеко за крепостной стеной. Купола вместо соломы да вязанного камыша — это не по нашу честь. Оставалось только смотреть издали на то, как вольно и сладко живется богатым людям. Я не торопился. Хохотушка Майра в это время еще спроваживает подруг, которые порой норовят задержаться у нее в доме до утра, маясь от безделья. Но она их быстро отправит восвояси. Потом станет принимать ванну и будет готовить себе ароматные травы в большом чугунке, для спальной комнаты. Охранники тем временем создают видимость неусыпного бдения и нарезают круги но двору вдоль ограды дома уважаемого аптекаря, топая деревянными каблуками. Пока наконец не сойдутся все вместе под навесом псарни покалякать о своих делах, косо поглядывая на свет в покоях супруги хозяина.

Передо мной тянулись длинные ряды высоких ворот гвардейской конюшни и плац, где собралось много стражников, солдат, свободных от караула. Они стояли чуть в тени, под кронами раскидистых, пышных вязов, и потому не сразу заметили меня, тихо бредущего по дороге. Я спохватился слишком поздно. Искать другой путь, не было никакого смысла, поэтому я просто прошагал мимо, надеясь, что не обратят внимания.

К сожалению, надежды не оправдались.

— А ну постой! Кто таков?! — выкрикнул кто-то из толпы солдат. Остальные прекратили беседу и замерли, обернувшись в мою сторону.

— Брамир из Хариди. Королевский подданный.

— Горожанин?

— Почетный гражданин Филадеи.

— А что, почетный гражданин столицы и грамоту имеет?

— А как же, господин гвардеец, иначе все мои слова лишь пустой звук.

— Ну так потрудитесь предъявить, коль имеется.

Высокий кавалерист вышел из тени и предстал передо мной всей своей огромной статью в свете переносного уличного светильника, установленного на треноге. Такие светильники обычно топили дровами, уложенными в полукруглой чаше с отверстиями, и тепло от них и свет, не такой яркий, как от масляных да сальных факелов.

Капитан показался мне молодым. На нем был железный шлем, украшенный кожаной, плетеной косичкой в два витка, солдатское зерцало с бронзовым кантом и орнаментом, прикрывающее живот и грудь. Кожаные наплечники с бахромой кольчуги и увесистый кистень, с железным набалдашником. Окованные железом перчатки офицер заткнул за клепаный широкий пояс.

— Вот, милейший, прошу вас, моя грамота, выданная королевской канцелярией с подписью и печатью короля и придворного астролога.

— Ха! Да! И впрямь все как есть! Что же за напасть заставила господина отправиться за городские ворота в такое позднее время, какая нужда?

— Да право пустяки, родственник навестил, хотел было, знаете ли, на рынке прикупить себе медовое вино, да запамятовал, что близятся праздники. Я в лавку к своему виночерпию, но опоздал, ни вина приличного не осталось, ни даже браги свежей, все раскупили.

— Ух, вот ведь незадача, что ж так, уважаемый, не позаботились в свое время.

— Прошляпил, вот приходится идти на винокурню Каиса, куплю свеженького хлебного винца, и даже подешевле выйдет, без рыночных-то поборов. Вино оно дома никогда не залеживается.

— А и то верно! Но путь не близкий, не желаете попутчиков? Королевские гвардейцы охотно пройдут с вами вместе, угостятся вином и вас не дадут в обиду за пару-тройку червонцев.

— Да полно вам, офицер! Что со мной может случиться, в камни полной луны? Что за лиходей выйдет на дорогу в такое время?

Внезапно из толпы, притихшей за спиной солдата, выскочил грузный молодой человек в холщовой рубахе и закричал, срывая тонкий голосок:

— Это он, капитан! Тот самый ворюга, что обобрал меня в трактире у ворот. Я вам рассказывал, вот только одежду сменил гад! Вор он и шулер!

Поросячий визг Холька не узнать было трудно. Оставалось непонятно, каким чумным ветром его занесло к караульным в казармы.

— Ах это ты! — возмутился я, опережая возможные вопросы и реакцию удивленных солдат. — Душегуб-неудачник! Пьян был так, что чуть меня не зарезал. Костей не видит, а все свое гнет! Деревенщина! Ты играть учился на току в сеновале, с мышами полевыми?!

— Уверен ли ты, Хольк, что это он? — спросил рослый бородатый мужчина у сына мельника за спиной. Голос бородача был тяжелый, глубокий, словно из боевого рога.

— Да я ушел из трактира сразу после вечерних храмовых восхвалений. Неужто не запомнил бы наглой морды этого проныры.

— Кто тебя знает, дурака, ты и сюда то пришел уже пьяный, пока Мариф тебя в бочку с водой не окунул. И храмовые песнопения пропустил! Невежа!

— Да что гадать! — встрял я в беседу. — Играл я с ним и отпираться не буду. Выиграл у него всю наличность и кисет с огнивом! Я из костей расклады плел, когда этот малый себе еще штаны мочил, посасывая палец! Куда ему со мной тягаться!

— Дурак ты, Хольк, — буркнул офицер, ухмыляясь, — нашел тоже с кем играть, уж лучше бы сразу отдал ему весь кошелек да ушел с миром.

— Мариф прав, — подтвердил бородатый верзила. — Все, что ты нам тут наплел, пустого ореха не стоит в сравнении со словами этого уважаемого господина, он же подданный королевства, его слову свидетель не нужен.

Здоровяк хлопнул Холька по плечу и толкнул ближе ко мне.

— Извинись перед господином и скажи, что был пьян и сожалеешь о содеянном, откажись от тех обвинений, что высказал только что.

Ничего не понимающий Хольк, вытаращив глаза, посмотрел на своего собеседника, на группу притихших стражников и на меня. В конечном счете до его куриных мозгов наконец-то дошло, что все сказанное совсем не шутка и ему действительно придется передо мной извиняться. Не находя слов и преодолевая чудовищный протест буйного норова, Хольк сделал еще один шаг мне навстречу и еле заметно поклонился, процедив сквозь зубы:

— Простите меня, пожалуйста.

— Да полно вам, господа, я зла не держу. Кому не случалось проиграть в кости. По себе знаю, всегда очень обидно, и чего только не ляпнешь сгоряча, тем более после кислой трактирной браги.

— Господин Брамир, я правильно произношу ваше имя?

— Да, верно, уважаемый.

Грузный человек с пышной бородой и тремя длинными заплетенными косами, как у знатного северянина подвязанными широкой лентой, вышел на свет и предстал передо мной, отодвигая пристыженного Холька себе за спину.

— Мое имя Таус, я вольный человек и, к сожалению, двоюродный дядя этого неблагодарного юнца, который так опрометчиво позволил себе подобную дерзость. Примите и мои извинения тоже. Уж я-то точно знаю, что такое настоящая игра. Позвольте угостить вас чудесным вином, которое я имел честь привезти из Полхии, с далекого севера.

— Право, даже не знаю, что сказать. Разумеется, я принимаю ваши извинения, но прошу понять и меня тоже, час поздний, винокурня вот-вот закроется, родственник ждет.

— Пустое, господин Брамир. Я отдам вам в полцены кувшин чудесного вина после, а сейчас мы вместе угостимся да потолкуем о выгоде, много времени это не займет.

— Я смотрю, вы человек благородный и деловой, что ж, невежливо будет с моей стороны отказать такому любезному предложению, а родственник действительно подождет.

— Капитан Мариф предоставит в наше распоряжение свой дом. Он уж меры три как зазывает нас к себе в гости, так что не придется вдыхать прокуренный смрад харчевни.

Четверо солдат, не ожидая приказа, метнулись к большому кувшину возле ворот конюшни и вытащили оттуда несколько свежих, промасленных факелов, разжигая их от светильника. Капитан стал нашим провожатым, солдаты выстроились вокруг, и все отправились вниз по улице, к реке. Даже ничего не понимающий Хольк плелся сзади, нервно покусывая пухлые губы. Двигаясь вдоль канала, мимо вкопанных в землю столбов для привязи лодок, я как бы случайно задел один из них голенищем сапога. От такого движения хитроумная бронзовая застежка у меня в сапоге раскрылась, ослабляя узел, удерживающий на ноге нож. Никто из них и глазом моргнуть не успеет, случись что, как смертоносное лезвие окажется у меня в руках. Если это ловушка, то, пожалуй, повозиться придется только с бородачом Таусом. Он казался самым опасным противником. Капитана Марифа, Холька и солдат можно в расчет не брать. Хольк — увалень, неуклюжий и глупый. Капитан стражи, как и его солдаты, понадеется на свою броню, а зря. И потому останется только этот любезный на вид, грузный человек, у которого под тонкой и дорогой накидкой перекатываются бугры крепких, тренированных мышц. Оружия я при нем не увидел, но это не означало, что его не было вовсе.

Двигались тихо вниз по улице и набережной канала несколько кварталов. Только капитан стражи бурчал что-то о том, каким респектабельным и знатным был этот район города прежде, но его бормотание мало кто слушал. Я был настороже, но старался не выдавать напряжения и подозрительности. Мы действительно подошли к ухоженному дому, вход в который освещали три масляные лампы со стеклянными плафонами и бронзовым зеркалом. Сомнений не было, такие светильники мог себе позволить только офицер гвардии, который помимо жалования за службу еще и не гнушался укрывать тайком некоторые излишки, взятые с купцов и караванщиков в виде «дополнительных» налогов, как говорится — за беспокойство.

Нас встретили трое слуг, которые, похоже, и не думали ложиться спать. К тому времени пока мы рассаживались в уютной беседке возле родника, бьющего во дворе дома, слуги успели собрать три полных подноса угощений и выставить перед нами прямо на ковер. Звездное небо казалось бледным оттого, что полная луна уже поднялась довольно высоко над горизонтом, четко отделив границу между землей и небом силуэтом остроконечных вершин, возвышающихся на юге, за долиной.

— Прошу вас, уважаемый, чувствуйте себя как дома, — чуть поклонившись, сказал офицер Мариф, ставя передо мной серебряный кубок, — сейчас подадут мясо и свежие фрукты. Хороший сыр. Вы любите овечий сыр?

— Да, — согласился я, — хоть он и жестковат, мне кажется, что многие незаслуженно игнорируют его чудесные свойства, особенно те, у кого зубы слабы.

— Моя мама готовит чудесный сыр по старинному семейному рецепту. — Мариф заботливо поставил офицерский шлем на ковер возле себя. — И не только сыр, смею утверждать.

— Не терпится попробовать.

Изображая на лице любезность, я, тем не менее, готовился к тому, что придется увертываться от самой коварной атаки в спину. Но как ни странно, даже признаков таковой не наблюдалось. Солдаты, сопровождавшие нас всю дорогу, приняли от слуг большой кувшин вина и поспешили удалиться обратно, пожелав своему командиру и нам заодно спокойной ночи. Бородач Таус устроил Хольку очередной нагоняй и настойчиво предложил ему отправиться восвояси, дабы не крутиться под ногами и не раздражать меня — уважаемого гостя — своим присутствием. Так мы остались втроем. Мариф наполнил наши кубки, и все произнесли первый тост за неожиданное знакомство, сулящее взаимную выгоду. Офицер не щадил слуг, гоняя их по пустякам, не забывая при этом, как велит обычай южан, веселить нас забавными историями и шутками.

Мы выпили еще немного, и тогда сам Таус стал вести разговор, обращаясь ко мне.

— Надеюсь, что встреча с моим нерадивым племянником не заставила вас гневаться. Достаточно ли мы принесли вам извинений, чтобы считать дело улаженным.

— Без всяких сомнений, более чем достаточно. В наше время так редко можно встретить действительно благородных людей. Скажу прямо и с некоторым сожалением, Хольк — неплохой парень, но увы не нашлось кого-то достаточно авторитетного и терпеливого, кто бы смог объяснить ему, как следует вести себя в игорных домах.

— Вы правы, уважаемый Брамир, так и сеть. Жизнь в деревне весьма отлична своими традициями от той, к которой привыкли столичные жители. Я рад, что маленький конфликт, который мы вовремя пресекли, так благополучно закончился.

— Ценю вашу любезность, но право сказать извинений было вполне довольно, это ночное застолье излишнее, если только у вас нет ко мне еще какого-нибудь дела.

— Вы практичный человек, мне это нравится. Я еще раз убеждаюсь, что не зря позволил себе пригласить вас в этот гостеприимный дом моего друга.

— Что ж, давайте поговорим о выгоде, — предложил я, ерзая на месте.

— Право дело, сущий пустяк, но как и всякий пустяк имеет свои заинтересованные стороны. Видите ли, Брамир, как я уже упоминал прежде, я вольный человек. Владею большим фрегатом, небесным кораблем, вбившим клин в опоры пристани сегодня утром на окраине города, на западе.

— О! Так вы небесный скиталец! Капитан большого корабля! Сказать честно, много наслышан разных историй от вашей братии.

— Не стоит верить всем тем небылицам, что плетут пьяные небоходы в тавернах. Хотя мы и вправду повидали немало в своих странствиях. К сожалению, Валадария не самое лучшее королевство, где бы мне стоило сейчас находиться, но увы, обстоятельства. Наш парусник совершенно истрепался, и мы не можем продолжать путь без ремонта.

— Что же в таком случае вы хотите предложить мне?

— Свой корабль.

— Даже не знаю, что вам ответить. Подобного мне еще никто не предлагал.

— Разумеется, что мое предложение кажется странным. Но вот в чем суть дела. Король Валадар, его свита и министры очень строго блюдут букву закона. Во всяком случае делают вид, а я из тех людей, кто не всегда следует предписанному, надеюсь, что вы понимаете, о чем я. Для подданных своего государства, законопослушных граждан, он делает небольшие исключения, особенно для почетных жителей столицы Филадеи. Ведь если вы гражданин, тем более почетный гражданин, о чем свидетельствует грамота, то ваша присяга верности королю оценена должным образом.

— Стал бы я иначе так скрупулезно платить налоги за свой безудержный азарт в играх. Я игрок!

— Вот и я о том же! Ваша верность королю вызывает доверие чиновников, и потому, разумеется, что вы будете предоставлять в распоряжение королевства все свое имущество, лишь бы только страна проживала в достатке и мире, как это было и прежде.

— Неужели я дал хоть повод в этом усомниться?! Отдам хоть последнюю рубаху!

— Нет, нет! Что вы! Как мы смеем такое подумать, — ответил Мариф, капитан стражи, на мой вопрос. — Я отлично знаю людей из королевского секретариата, которые распоряжаются выдачей грамот. Это достойные люди, дворяне, преданные королю! Они честны и неподкупны!

Знал бы этот восторженный офицер, что честность этих людей измеряется гораздо большей суммой подкупа, чем он может себе позволить. Пусть я и живу в нищем районе и мою конуру не видно с улицы под кучами навоза вдоль дороги, я, наверное, имею годовой доход раз в пять больше, чем этот бравый кавалерист. Но и он не идет ни в какое сравнение с тем золотом, что чиновники требуют за одну свою, только самую незначительную, услугу.

Таус наполнил мой бокал и жестом остановил красноречие своего друга.

— Смею предположить, что коль уж вы отправились за недорогим вином в такой поздний час, то вы из тех людей, что знают счет золоту. Я сам такой и лучше дам лишний крюк по ветру, чем буду тянуть паруса и рвать снасти в погоне за сущими грошами, нанося себе убыток несоразмерный.

— Отчасти вы правы.

— Я не предлагаю вам покупать мой корабль, он стоит слишком много, даже для королевской казны. Ваша помощь мне нужна только как правообладателя привилегий этого королевства. С вас, как с почетного гражданина, и королевского подданного, не будут взимать двойные цены, не будут чинить препятствий чиновники, лишь бы только доложить министру, что в государстве прибавится еще один фрегат не самого низкого ранга, на который будет поднят флаг его величества.

— Но позвольте! Любой служащий канцелярии вправе спросить меня, откуда взялось такое состояние, что я позволил себе подобный, сказать с позволения, товар.

— В этом вопросе нам поможет Мариф, уважаемый капитан гвардии короля. Мы возьмем его в свидетели, на что он полностью согласен, ожидая своей собственной выгоды. Тем более ему не придется давать ложных показаний, он скажет лишь чистую правду.

— Все равно не понимаю, — сказал я, отставляя кубок с вином на низкий резной столик посреди беседки.

— Все очень просто, друг мой. Мы сыграем с вами в кости. Вы поставите свою грамоту королевского подданного, пожизненный контракт и все золото, что есть у вас с собой. А я в свою очередь поставлю на кон свой фрегат. Ну что скажете?

— Прошу меня простить, но ставка для меня слишком высока, боюсь, что подобное невозможно.

— Отчего же? Чем вы рискуете?

— Как же! Судите сами! Пожизненный контракт, грамота, золото — это все равно, что продать самого себя в рабство за собственные же деньги.

— Согласен. Со стороны это выглядит именно так. Вы азартный игрок, я это вижу, и толика безумия в ваших действиях может проявиться когда угодно, не так ли?

— Правду сказать, я бы и не хотел владеть таким огромным кораблем, зачем мне нужна такая обуза, да и небесное ремесло мне чуждо.

— Тем лучше для меня. Нашу сделку мы скрепим устным договором. Как вы, наверное, уже смогли догадаться, то в игре, которую я вам предлагаю, победителем в любом случае быть вам. В конечном счете, я прошу вас об услуге, которую в дальнейшем готов щедро оплатить.

— Итак, если я правильно все понял, мы просто играем в кости. Вы как бы проигрываете мне свой корабль, я остаюсь при своем и занимаюсь починкой судна в качестве нового владельца. Имея в виду, что буду готов предоставить услуги корабля его величеству по первому же требованию?

— В этом и весь план! Сам корабль мало чего стоит без доброй команды, но суть верна. Это значительно сократит мои расходы на проволочки, а главное сэкономит время. Ваша помощь будет щедро вознаграждена. После того как корабль будет готов, отремонтирован и снаряжен, мы с вами снова сыграем. Я заплачу за право отыграться десять тысяч грифов и возьму свой корабль обратно.

— Звучит заманчиво, но, боюсь, что после такой сделки я окончательно потеряю статус добропорядочного гражданина.

— Игра в кости в этом королевстве защищена законом, изданным многие календари назад предками нынешнего короля, с нее взимается немалый налог Неужели кто-то посмеет вас обвинить в том, что вы проиграли свое собственное имущество?

— Явно, может быть, и нет. К суду за такое меня не привлекут, но в дальнейшем будут относиться с подозрением.

— Вот именно за это я вам и заплачу десять тысяч. Мало того, пока вы будете играть роль владельца корабля, назовем этот так, я направлю к вам моего личного казначея, который получит распоряжение выдавать ту сумму, которую вы потребуете. Разумеется, я говорю о тех грифах, что будут необходимы на расходы вроде маленьких подарков для особо несговорчивых и подозрительных чиновников, на снасти и прочий товар.

— У меня будет время, чтобы обдумать ваше предложение?

На вопрос ответил Мариф, он давно наблюдал за моими сомнениями и теперь только ждал удобного момента, чтобы развеять все их разом.

— Уверяю вас господин Брамир, что эта сделка останется только между нами. Я сам буду вам помогать по мере сил и в разговорах с чиновниками, и в вопросах с мастерами на верфи.

— Мы все время будем рядом, — подтвердил Таус, приглаживая пышную бороду. — Жизнь в небе нелегка, королевства и земли князей дерут втридорога с чужаков. Наверное, от зависти. Что уж говорить, даже постоялые дворы в голой пустыне заламывают лишку. А где прикажете брать столько золота? Вот и приходится хитрить, изворачиваться. Пока еще духи милостивы и этот расклад срабатывает, я буду пользоваться им, пока не раскусят. Уверяю, не вы первый, кому я предлагаю такую сделку, она всегда срабатывает.

— Все же я немного не уверен, — ответил я, изображая замешательство и нерешительность, как бы это, наверное, делал действительно законопослушный гражданин.

— Может, вам придаст уверенности тот факт, что я готов заплатить часть золота авансом. Это развеет ваши подозрения в том, что по завершению всей этой кампании мы вас просто зарежем где-то в темном переулке.

— Признаться и такая мысль приходила мне в голову, уж простите.

— Не дам вам повода беспокоиться. Завтра, после полудня давайте встретимся в самом людном игорном доме и проведем остаток дня за большой игрой. Разыграем все так, что сначала я проиграю вам обещанный аванс, а потом и корабль. К завершению игры я непременно напьюсь и позволю себе немного побуянить, но пусть вас не беспокоит такой исход событий. Смейтесь надо мной, подшучивайте, настройте зевак против меня, и когда дело будет сделано, я впаду в ярость, вот тут-то и появится наш гостеприимный хозяин, Мариф. Он со своим караулом арестует меня за дебош, а вы начнете распоряжаться выигрышем.

— Играть при большом скоплении народа — это хорошая идея. Людская молва норой делает больше, чем королевская печать и судейский вердикт, как говорится.

— Как мне кажется, подобный расклад весьма открыт и достаточно изящен, чтобы не вызвать подозрений.

Я размышлял не долго. В моих мыслях крутились только те баснословные суммы золота, которые называл это странный человек. Такую кучу мне не удастся украсть, наверное, никогда, занимайся я своим лихим промыслом в этом городе хоть десяток камней подряд. Будет с чем отправиться к морю! Прикуплю себе хороший дом на берегу, немного земли, может, буду так удачлив, что смогу получить или купить титул у местного князька, и забуду о годах лишений и опасности. Такому человеку, как Таус, действительно живется не сладко. Зная о жадности и злобе чиновников, могу себе представить, как они драли с него шкуры за самые мелкие услуги. Хоть небесные люди и не платят земельный налог, как караванщики и торговцы, находятся другие расходы, не меньшие. Что бы я сделал, случись мне оказаться на его месте, да, наверное, то же самое. Вертелся бы как угорь, использовал бы любую возможность обойти препоны, чиновничье крючкотворство и алчность.

— Хорошо. Я согласен на подобный расклад. Давайте назначим встречу завтра, после полудня, как вы и говорили, в игорном доме Малиха, я думаю, будет в самый раз. Это относительно приличное место, совсем не далеко от северных городских ворот. Но близость постоялого двора делает публику в этом заведении такой непредсказуемой, что ручаться за исход не всегда получается. Я там свой человек, меня знают и трактирщик, и владелец заведения, так что с ними ссор не будет.

— Отлично, что у вас есть хорошее место, где вас знают. Мне это на руку. Я буду там совсем чужаком, и вся публика будет на вашей стороне.

— Хотите, останьтесь переночевать здесь, — предложил мне капитан королевских гвардейцев, — в конце сада у меня есть домик для гостей. Час уже поздний.

— Прошу меня простить, но вынужден отказаться от вашего любезного предложения. На сегодняшнюю ночь я строил несколько другие планы.

— А! Понимаю! Ну что ж, не будем вмешиваться в ваши личные дела, от которых мы оторвали вас так бесцеремонно. Возьмите вина в дорогу, уверяю вас, оно намного лучше, чем то, которое вы собирались купить в винокурне Каиса. — Мариф улыбнулся и хлопнул меня по плечу, как старого друга.

Попрощались быстро. Один слуга открыл мне ворота, другой проводил с факелом до освещенной улицы, где тоже вежливо откланялся. Ночь обещала быть веселой. Был хороший повод развлечься, было золото на свои забавы и была уверенность в том, что скоро золота станет еще больше, и прощай тогда жизнь в трущобах, тайники за городом, недоверчивые и жадные воротилы из гильдии, готовые зарезать за медный червонец. Хотя тайники подальше от людских глаз лучше оставить. Еще дед говорил мне, что в год полнолуния жизнь готова измениться, но вот в какую сторону неизвестно, нужно быть осторожным в такие времена, осторожность никогда не будет лишней. Неужели это тот самый счастливый миг моей судьбы?!

Старина Тром ждал в моем доме, сидел на пеньке, вороша в дымном очаге угли длинной кочергой. Его верный пес растянулся прямо на полу у ног хозяина, положив голову поверх грязных лап. Тром курил длинную харидскую трубку и что-то бормотал себе под нос, пуская сизые клубы дыма. Его облезлая псина непонятной породы только дернула влажным носом, почуяв меня, приоткрыла один глаз, рыкнула, хрюкнула и снова уснула.

— Какие косые духи занесли тебя в мой дом, старый пропойца?

— Проходил мимо, гляжу, дверь открыта, а хозяина нет. Вон и кролика уже пожарил и сам согрелся.

— Так и говори, что выпить не с кем.

— Ты хороший парень, Брамир, удалой, лихой, и бедный люд никогда не обижал. Все о тебе только доброе говорят.

— Значит, взаймы пришел брать.

— Заем, его отдавать надо, а мне, сам знаешь, лишний медяк не каждый раз перепадает. На кроликах, братец, сильно не разбогатеешь. Одним духам ведомо, когда еще отдам заем твой.

Я вытащил из сумки подаренное мне вино, свежий хлеб, который купил в пекарне по дороге, и три чесночных зубчика. Дед Тром уже снял с вертела своего тощего кролика, а я только подставил пустую тарелку.

— Давай к столу, дружище, дам я тебе золота сколько надо и назад не потребую. Сам не терплю ростовщиков, по дружбе дам, за доброе сердце твое.

— Я тебе отработаю, Брамир. Что не скажи, все сделаю. Я вот еще что подумал, тут моя ведьма старый сундук в подполе разбирала и нашла-таки, стерва, мои старые гадальные костяшки. Да правду сказать они и не кости вовсе, камни. Все как ночь черные, а масти все как одна, белым узором выложены сверху по резьбе. Да такой тонкой работы. Старинные они, еще из тех, что говорили с магами.

— Игральные, а не гадальные, хотя ты соврешь, недорого возьмешь.

— Гадальные говорю! Чего мне тебе-то врать! Не простофиле на базаре кошку продаю.

— Ну, коль так, давай посмотрим твою находку.

Старик вытащил из-за пояса плотный мешочек, в котором с характерным звуком камешков шуршали игральные фишки. Мешочек был простой, холщовый, без узоров и вышивки, словно травяной кисет крестьянина. Потянув узелок, старик высыпал на стол черные кости, собирая их морщинистыми руками в плотную кучку. Я взял одну из них и стал рассматривать, нагнувшись ближе к масляному светильнику. Камешки были действительно очень хорошо сделанные, гладкие, ровные, словно галька на морском берегу. Не те дешевые намалеванные краской куски дерева, что в каждом игорном доме валяются под ногами, а знатные, дорого исполненные, с тонкой и ажурной резьбой, вроде как даже и не игральные вовсе, а действительно предназначенные для какого-то таинственного ритуала.

— Ну что я тебе говорил. Магия в них так и светится. Я-то со своей дырявой головой и позабыл про них давным-давно. Да и годы мои уже не те, память подводит. Вот только нашел их, так сразу тебя, сорванца, и вспомнил, никак сами духи мне нашептали твое имя.

— Складно говоришь, красиво, лестно — беру. Дам десять золотых грифов за мешочек этот чудесный и пять дам в придачу за то, что меня вспомнил. А еще пять станут твоими, если завтра придешь в игорный дом к Малиху, со мной посидеть.

— И точно духи твое имя нашептали! — восхитился старик, бухаясь своим тощим задом на пенек у очага.

У меня в руке оказалась кость «Ветра», дорогая кость, почти любой расклад может усилить, так что проиграть можно только злому духу. Но сама по себе эта кость, появившаяся в моей руке, говорила о том, что настало время перемен, время событий, таково было ее значение. Те немногие определения странных узоров, что еще помнили опытные игроки. Отгоняя от себя эту мысль, я протянул было руку еще за одной костяшкой, да остановился, заметив, что старик не сводит с меня глаз.

— Осторожней, Брамир, не простые это кости. Мне они по наследству достались от родителя моего, а вот где он их взял, того никто не ведает.

— Ты что же, старый, веришь в древнюю магию нейфов?

В ответ на мои слова старик только засмеялся, а я схватил ближайшую костяшку и перевернул рисунком вверх.

— «Огненная земля»!

— Игра сделана, — заключил Тром, улыбаясь. — Таким раскладом хоть всю колоду бей. Ни «Вода» ни «Огонь» не возьмут такой дуплет. Ты только что вытащил две самые сильные кости в Архе.

— А что такое Арх?

— Прежде Архами называли те символы, что начертаны на каждой игральной кости. Да только это старое слово. Вот, к примеру, хочешь ты мне сказать, что беда у тебя, горе, несчастье, а грамоте не обучен, весточки на пергаменте не перешлешь. Что тогда?

— Отправлю тебе костяшку со знаком «Духа Смерти» — смекнул я.

— А я дурак старый и решу, что ты мне грозишь расправой лютой.

— Ну тогда еще «Медузу», предвестницу.

— О! Уже получше, но все одно неверно.

— Что же делать?

— Нужно послать малый Арх, это три костяшки, да только связать бечевочкой, чтоб инако не читалось. «Смерти Дух, Медуза и Король». Вот и получится, что ты словно во всю глотку орешь, будто режут тебя, убивают, помогите, люди добрые.

— Три костяшки — это малый Арх, а что же тогда большой?

— Большой Арх — это все кости, вместе взятые. Их ровно столько, сколько камней в календаре.

— Вот ведь как, а я раньше и не задумывался, и правда, ведь костей тоже двадцать четыре, как и камней.

— Только вот я тебе еще что скажу, Брамир, мальчик мой, не играй этими костями, добра не будет, не за этим они еще среди людей, не то бы нейфы бестелесные уж давно прибрали свою вещицу. Я сам ими никогда не играл и тебе не советую.

— Что ж прикажешь, гадать по ним, как старые маги или кочевые оракулы? Так то не мое ремесло.

— Время придет, они тебе сами подскажут, что с ними делать. Какое оно, твое ремесло. Будь у меня наследник, ему бы отдал, как положено, по роду, но вручаю их тебе, потому что ты мне как сын.

— Ну что ж! Давай ужинать, папаша! Совсем выстыл твой кролик. Вон и лес весь слюной изошел.

Правду сказать я сам не знал, зачем мне нужны эти кости, коль играть ими не желательно. Может, показать моему знакомому астрологу-недоучке Корвелю. А ну как что умное скажет. Видно будет, сейчас не об этом мои мысли. Ночь, проведенная с Майрой, не смогла меня отвлечь от той договорной игры, что была намечена на полдень наступающего дня. Я недоверчив и все пытаюсь увидеть подвох, который может скрываться во всех этих махинациях, но увы, как ни крути, все вроде бы даже честно получается. После, если все выгорит, то чиновничья братия мне припомнит при случае эту аферу, но надеюсь, что к тому времени я уже буду нежиться на теплом морском песке, впитывая обнаженным телом соленые брызги и ласковые лучи солнца.

В эту ночь охранники в доме аптекаря были какие-то встревоженные. Или, может, мои новые сапога слишком скрипели, не знаю, но мне показалось, что все детины-дозорные как один были настороже пуще прежнего. А вдруг аптекарь стал что-то подозревать? Надо умерить свой пыл, за такие проделки можно и в тюрьму угодить, и не откупишься. Воровская гильдия тут не поможет. Если выгорит завтра дело, точно завяжу с воровским промыслом. Вон в голове уже седые волосы стали появляться, а я все лихим козликом прыгаю по чужим огородам, пора бы уже остепениться.

Поспать вышло совсем немного. Старик так и заночевал у меня, только утром пошел к своей старой ведьме отдать золото, а то сам пропить боялся. Я чуть свет спустился к реке, прошел немного вверх по течению и искупался, разгоняя над водой тонкую пелену тумана. Вода мне показалась многим теплей, чем прохладный ветерок, дующий из долины. Пастухи гнали через скрипучий мост свои малочисленные отары, погоняя хлыстом встревоженных блеющих овец. Их путь лежал к предгорьям, туда, где трава все еще была сочной и свежей. Здешние овцы были совсем тощие. Больше пятнадцати камней в году здесь стояли жаркие и засушливые дни, так что трав было мало. В северных землях Хариди, где я родился, овцы порой так наедались, что заваливались на траву и спали по полдня. А тут, не то что посидеть не дадут, хоть лошадь бери с собой, чтоб за ними угнаться, да только откуда у пастухов лошади.

После купания пришлось отправился в лавку к обувщику, тому самому, у которого вчера забрал новые сапоги, что он делал полкамня кряду. Мастер он был знатный, но медлительный, и никогда не любил слушать пожеланий своих покупателей, все одно делал по-своему. Вот и я сейчас шел к нему, чтобы тот как следует смазал эти самые сапоги жиром да растянул чуток, а то при моем ремесле, скрип обуви это все равно что фонарь в руках да бубенчики на поясе.

Дверь открыла заспанная жена мастера, удивленная столь ранним визитом.

— Брамир! Бес блудливый! Сам не спишь и людям спать не даешь!

— Не ворчи, хозяйка, зови мастера, дело к нему у меня.

— Что за дело может быть в такую рань? Иди вон в храмовой купели окунись, забулдыга!

— Зови, говорят тебе, некогда мне с тобой языком чесать.

— Кого там принесло в такую рань? — послышался из дальней комнаты хриплый голос мастера. — Гони прочь.

— Открывай лавку, ворчливый индюк! Не то уже к обеду закажу сапоги Феру из твоей кожи, которую с тебя живого сдеру!

— А, это ты, Брамир. Босяк ты, что ж вовсе не спишь никогда?

— В царстве духов отосплюсь! Тащи жир да масло, скрипят твои сапоги как мельничные жернова! Чуть не сгубили проклятущие.

Кривой на правый глаз мастер показался из своей комнаты, весь взъерошенный, в одном исподнем. Щурясь от яркого солнечного света, он посмотрел на меня, на сапоги, висящие на плече, перевязанные поясом, и прохрипел:

— А ты, дурак, их на ноги надевать не пробовал, авось бы и разносил.

— Шутки шутить после будешь, недосуг мне с тобой препираться, я вчера так крепко выпил, что сегодня меня лучше не злить.

— Понял, понял, сейчас все сделаю, торопыга. Масло гвоздичное или жир гусиный?

Когда у тебя в кошельке куча золота, серебра да меди, то всяк с тобой вежлив и приветлив. Кому же хочется упускать свою выгоду. Вот только не многим удается всегда быть с полным кошельком. Жизнь как азартная игра: то удачный расклад греет, то могильные камни холодом веют. Не знаю как у других, но мои годы так и проходили в скитаниях да лишениях. Редко когда удавалось отщипнуть себе толику от чужого богатства. Да и за то бывал и бит, и гоним. Угодно было духам так, что не пристало к моим рукам ни какое ремесло. Отца я с малых лет не знал, а матушка все больше пряжей да ткачеством нам на хлеб зарабатывала. Честная была женщина, добрая и трудолюбивая. Но она днями за работой, за хозяйством, а я по лесам княжеских оленей бить да по трактирам промышлять. Но, правду сказать, охотник из меня никудышный, научить некому было, да и во дворах таскал по мелочи. Сам как мог дичь гонял, иногда даже удачно выходило, но все не впрок. Как матушки не стало, подался я прочь из княжества по крепостям да гарнизонам, счастья свое искать. Случилось так, прибился однажды к каравану, да почитай три десятка камней с ними и проходил. Погонщик там был, большой мастер в игре, вот он-то меня и пристрастил к азарту. Потом я сам стал в постоялых дворах себе глаз наметывать, руку набивать. А с такой жизнью и до воровской гильдии один шаг.

Вот и получилось, что в жизни своей я кроме как играть и воровать ни чему и не научился. Справедливости ради скажу, что и в том, и в другом деле я преуспел. И играл на зависть многим, и воровал так, что у трезвого солдата из-под кушака золотую монету вытащить мог. Но ловкость рук — это еще не все. Главным моим козырем в таком нелегком промысле был особый дар. Некоторые называли его «кошачий глаз». Мне самому казалось, что ничего особенного я не умел, но караванщики вовремя заметили, что я в ночной мгле вижу ничуть не хуже, чем днем. Да и ви́деньем это назвать было нельзя, как и у всех, перед глазами тьма, да вот только не такая густая и кромешная. Ну кем мне с таким даром было стать еще? Воровское дело само собой прилипло.

Отведав в той самой харчевне с верандой под виноградными зарослями, что вчера обошел стороной, цыплят да молодой баранины, я в условленное время подошел к игорному дому Малиха, допивая из кувшина филадейское розовое вино. На мой взгляд, слишком ароматное, но сладкое и приятное на вкус, не та ядреная кислятина, что готовил Каис в своей винокурне за городом.

Присев в тени большой храмовой колонны прямо напротив городских ворот, я стал оглядываться по сторонам, привычно отмечая для себя знакомые и новые лица. Людей было немного, в это время богатые люди еще спят, а простой люд да слуги столичных жителей толпятся на центральном рынке, который готовился к приходу покупателей всю прошедшую ночь. Накануне праздников все горожане спешат запастись впрок. Никто не хочет остаться без угощения в самый разгар веселых торжеств, шествий и храмовых восхвалений.

Игорный дом Малиха был не для богачей, что уж тут говорить, даже из соседнего постоялого двора не всякий решится заглянуть в это злачное место. Популярностью он пользовался только у жителей городских окраин, трущоб, и честному гражданину стать в нем завсегдатаем не дадут. В домах богатых вельмож да сановников во время игры всегда присутствовал куратор. Человек, который бдительно следил за всеми раскладами и контролировал «кладовую», ту самую заветную стопку, что содержала в себе все оставшиеся кости, не попавшие в руки к игрокам. У Малиха было только двое кураторов, которые хоть и были весьма авторитетны, никак не могли усмотреть за всем, что творилось за двадцатью игровыми столиками, поэтому садились только рядом с достойными гостями.

Развалившись на теплых плитах, я даже немного задремал, рассеянно оглядывая окрестности и примыкающие к северной площади улицы. На мгновение мне показалось, что за темным провалом бойницы в городской стене промелькнул чей-то напряженный силуэт, но стоило мне устремить туда свой взгляд, как всякое движение гут же прекратилось. Наверное, птица пролетела или какой-то стражник бежал по внутреннему коридору спеша по поручению командира. Но неприятное чувство взгляда, устремленного на меня, возникло как-то само собой, словно за мной следили.

Ощущение того, что на меня смотрят, никак не хотело покидать. Я уже подумал было, что во всем виновато проклятое розовое вино, но стоило только спуститься в прохладный и уютный подвал игорного дома, как странное и тревожное чувство исчезло, словно его и не было вовсе.

Обычно играть я приходил поздно вечером, и в это время меня всегда встречал сам Малих — владелец. Сегодня, ближе к полудню, его конечно же еще не было. Он как человек уважаемый и состоятельный мог позволить себе долгий и беспечный сон. Я только скинул камзол и бросил его слуге у двери, который тут же исчез за плотной шторой, отделяющей зал для гостей от комнаты для прислуги и кухни. В зале было достаточно людей, которые, забыв о времени и сне, играли здесь всю прежнюю ночь. Их встревоженные и усталые выкрики слышались даже из-за плотных штор каждого полога, накрывающего игральный стол. Я невольно заметил маленькие, подсохшие капли крови у одного из настилов для игроков попроще, который к этому моменту уже пустовал. Значит, и в эту ночь не обошлось без поножовщины.

Задерживаться возле места недавней потасовки я не стал. Для меня приготовили игральный стол в самом дальнем углу, под единственным, круглым окошком, закрытым цветной мозаикой из стекол, сквозь которые на полупрозрачную ткань занавесок попадал солнечный свет с улицы. Удобно развалившись на мягких подушках, я попросил слугу подать мне полынного вина, разбавленного наполовину родниковой водой, и вяленого мяса со специями. Горечь полыни должна отбить приторный розовый вкус шиповника, а соленое мясо собьет горечь настойки, оставляя на языке приятное тепло, вызванное специями.

Сейчас все казалось мирным и спокойным. Я чувствовал себя расслабленным, сытым. Золота, которое я так и не смог вчера отнести в тайник, при моем довольно скромном образе жизни должно хватить надолго. Даже на поездку к морю хватит с лихвой, Купить доброго коня, оплатить услуги охранников в караване, идущем на юг, взять припасов в дорогу — на все уйдет не больше десяти-пятнадцати грифов. Я не купец и не благородный вельможа, титулованный и знатный, мое слово все равно что щебет воробья. Ну не сдержу данного обещания, ну откажусь от игры, соберу свои пожитки да сбегу, что с того? Меня станут призирать в высшем обществе знатных особ? Да меня там и не знают даже. Для всех я просто часть толпы. Горожанин, гражданин который должен платить налоги и поклоняться величию короля и его духовной свите. Кому из них интересна крепость моего слова.

Но нет ведь, сижу, пью горькую настойку и тешу своего горделивого червя воровского гонора самолюбованием и гордыней. Благородство — это честь, которой я не достоин. Сын солдата и ткачихи не может вдруг стать равным титулованным особам, несущим сквозь века свою родовую доблесть. Мне от родителей в наследство только ременная пряжка и досталась. Знатная пряжка, серебряная, уж давно потертая, но любимая мной. Никак не решался я сменить ее на новую.

Азар возник передо мной так неожиданно, что я даже отпрянул. Его кожаная куртка с широким воротом и капюшоном была вся липкой от браги, а на рубашке, давно требующей хорошей стирки, виднелся длинный разрез с разлохмаченными краями. Под глазом у небохода виднелся уже почерневший синяк, а на щеке красовалась ссадина.

— Я смотрю, ты тут веселился от души. Кто ж тебе глаз-то подбил?

— А пусть не лезут! Я их, ух! — Небесный бродяга скрутил из пухлых пальцев здоровенный кулак и неуверенно помахал им в воздухе.

— Да уж, видать ты многим сегодня показал свою удаль.

— Сыграем? — спросил Азар, еле ворочая припухшей челюстью.

— Ты же зарекся со мной играть, или забыл? — напомнил ему я, развалившись на подушках.

— Не помню, но коль зарекся, то и не стану.

— Полно тебе, садись ближе, угощу тебя, разгильдяя.

Словно бы ожидая моего приглашения, небоход рухнул на полати, подминая подушки под себя, и чуть не перевернул приготовленный для меня кувшинчик с полынным вином. Подоспевший к нашему разговору слуга только удивленно посмотрел на меня, но я жестом велел ему не беспокоиться. Если понимал все правильно, то спать здоровяк Азар будет еще долго, после такой бурной ночи.

В этот момент во дворе игорного дома послышались шумные голоса, и слуги, еще не видя того, кто явился к ним в гости, засуетились, подготавливая все для приема новых игроков.

Как я и ожидал, в зал ввалилось не меньше десятка человек, разгоряченных и веселых. Капитан Таус был пунктуален. Каждый из его команды был вооружен на зависть даже городским стражам. Во главе всей братии Таус. Признаться, мне не сразу удалось узнать в этом человеке своего вчерашнего собеседника.

Черные волосы с проседью были сплетены в косы еще плотней, подвязаны широким платком, борода взъерошена. Кожаная куртка, хоть и огромного размера, была натянута на массивное тело так плотно, словно мои сапоги. Таус сотрясал стены раскатистым смехом, вызванным, очевидно, веселой историей одного из товарищей. Взгляд и выражение на лице так разительно отличались от тех, что я имел честь наблюдать вчера за разговором, что я даже немного пожалел о том, что вообще согласился на эту сомнительную сделку.

— Брысь! Насекомое! — заревел Таус на одного из слуг. — Что вы вьетесь под ногами, козявки! Готовь столы, ротозеи! А ну-ка! Вон тот! Крайний! — Взгляд капитана остановился на мне. — Братья мои, а что это за мясо там притихло у окошка за нашим столиком?

Вся шумная толпа отвлеклась от дел и болтовни, обратив взоры в мою сторону.

— Это какой-то заморыш, капитан. Вытолкать его взашей?

— Фатус! Задира! Не боишься опять без штанов остаться? — гаркнул Таус, оскалившись на сухощавого небохода.

— Как в прошлом году над перевалом! — завопил надрывно беззубый старикашка из команды.

— Заткни хлебальник! Сявка! Остатки зубов тебе вышибу, жук навозный, — возмутился Фатус, нервно теребя рукоять огромной палицы, висящей на поясе.

— Клык! — рявкнул капитан на уродливого старика. — Ну-ка поди глянь, что за тело там притомилось.

— Сию минуту, — зашамкал беззубый старикашка, просачиваясь между огромными и крепкими торсами товарищей.

Какой-то странной походкой, ссутулившись и заваливаясь на один бок, старик прошел по всему залу и встал возле моего столика.

— Ты кто такой? Крысеныш, испари свою немощь отсюда мигом. Не то по кускам тебя выкинем.

— Ты, что ли, меня на куски резать будешь сявка?

Клык остался доволен моим ответом и стал доставать широкий тесак, медленно и картинно, видимо наслаждаясь тем мелодичным звуком, с которым тяжелое лезвие ножа покидает окованные бронзой ножны. Следовало, видимо, испугаться подобного спектакля, но я этого не сделал. Если бы всякий раз пугался, когда передо мной машут острыми железками, то давно получил бы разрыв сердца.

Нож еще не вышел целиком и ухмылка этого наглеца не успела стать оскалом, как я молниеносным движением выхватил из-под ворота рубашки тонкий дротик и метнул его точно в руку прихвостня. Оставаясь все таким же спокойным и расслабленным на вид, я даже успел взяться за свой кувшинчик, когда этот косорылый только понял, что его рука намертво пришпилена к широкому кожаному поясу на животе. Тонкая стрелка пронзила кисть чуть ниже запястья, ближе к пальцам, и просто пригвоздила уродливую клешню к брюху, защищенному плотной стеганой курткой. Нож так и остался вынутым на две трети, а беззубый взвыл, багровея от нестерпимой боли. Вены у него на лбу вздулись, а выражение на лице исказилось так, что мне самому стало жалко несчастного. Дротики, которые мне делали самые лучшие ювелиры в этом городе, были так хитро устроены, что могли двигаться только в одну сторону. Мелкая насечка на каждом метательном снаряде, словно чешуя у рыбы, задавала оружию только одно гладкое направление, куда оно скользило беспрепятственно. В обратную сторону приходилось вырывать с мясом. Дня не проходило, чтобы я не упражнялся в метании этих хитрых приспособлений. Устройство подобного оружия я подсмотрел у одного из держателей караванной охраны, опытного и проворного бойца, родом из Полхии.

Пока беззубый корчился от боли, я налил себе в чашечку немного настойки, быстро и с удовольствием выпил и, бросив в рот кусочек соленого и душистого мяса, подался вперед, резко выдергивая дротик обратно.

Пятно крови стало расползаться по стеганой куртке и холщовым штанам, а взгляд старика и вовсе остекленел, как и лицо замерло в страдальческой гримасе.

— Пошел вон, плешивый, будешь мне еще портить обед, истекая здесь своими грязными соками.

Не говоря ни слова, старик медленно развернулся и, согнувшись пуще прежнего, поплелся неуверенной походкой к своим товарищам, прижимая искалеченную руку к животу. Те, в свою очередь, заметили неладное и, не разбираясь, стали выхватывать оружие. Но капитан Таус их остановил резким возгласом и сам нагнулся к старику, разглядывая рану. Поняв наконец, что укол дротика не смертельный, а просто очень болезненный, капитан успокоился и шагнул мне навстречу.

Я к тому времени уже протер дротик от крови, но убирать его не спешил, теребил в руках.

— Ты, заморыш! Посмел напасть на моего ветролова!

— Да я даже с подушек не вставал.

— Я вырву тебе потроха, поджарю и заставлю тебя их съесть!

— Спасибо, но я уже сыт.

— Я человек благородный и не привык к подобному обращению! Выбирай, как ты хочешь, чтоб тебя убили или, может, просто покалечить?

— Думаю, лучше убить, но объятьями молодой прелестницы, календарей эдак через сто.

Внезапно из вороха подушек поднялся здоровяк Азар, будто медведь из берлоги. Одну из подушек он держал в руках словно щит, другую как кистень.

— А ну! Кто первый зубов себе поубавить? — заревел небоход, глядя на удивленную толпу выпученными, покрасневшими глазами.

Во всем зале повисла могильная тишина, и только здоровенная муха прожужжала над всей этой немой сценой, разгоняя струйки дымного воздуха. Еще через мгновение капитан разошелся раскатистым смехом, задорным и веселым. Из-под других пологов стали выглядывать любопытные лица завсегдатаев, прервавших на время свою игру. Всем было интересно, чем закончится этот странный и налепый конфликт.

— Друзья мои! — пробасил Таус сквозь судороги смеха, сотрясающие его живот. — Нам посчастливилось встретить в этой дыре смелого и достойного игрока! Вот удача! Сыграешь с нами, смельчак?

— Сыграем, коль золота не жаль, — буркнул я, оставаясь все таким же невозмутимым, как и был.

— Эй, куратор! Подай-ка нам кости! Да только смотри, чтоб новые были, не тертые!

Вся команда капитана неохотно задвинула обратно оружие и стала подтягиваться к пологу. Сомневаюсь, что кто-то из них сам собирался играть со мной, они, хоть и выглядели бывалыми, в чужом городе с завсегдатаем игорного дома за один стол не сядут.

Азар, все еще стоящий на изготовку, вооруженный подушками, резко бухнулся на задницу и опустил руки.

— Так вы что ж, только играть собрались? А я уж было подумал что ставку поделить не сумели. Кто играет? — спросил Азар заплетающимся языком.

— Все, кроме тебя, мой друг и защитник.

— У меня все равно даже меди нет. А ты, Брамир, кого на этот раз решил обчистить?

— Обчистить? — снова загрохотал капитан, сдерживая смех. — Обчистить старину Тауса! Нет, ребята! Вы слыхали что-нибудь подобное?

Стены просто трещали от натуги, когда слаженный хор луженых глоток ответил ему хохотом и улюлюканьем.

Куратор шел медленно, как и подобает человеку его авторитета и положения. К этому времени вся команда и сам капитан удобно устроились на настиле, подложив себе под спины плотные травяные валики. Азар так и остался с двумя подушками, которые он водрузил на колени и облокотился сверху, наблюдая за всем происходящим осоловелым взглядом.

— На что играем? — спросил капитан в тот момент, когда куратор уже стал перемешивать кости в мешочке. — На медь для начала или сразу на золото?

— Я на медь не играю, — процедил я сквозь зубы немного надменно.

— Что ж, это должно быть интересно. Ставлю пять грифов. Смотри сам без штанов не останься.

Куратор протянул мешочек с костями капитану. По правилам игры, тот, кто делает первую ставку, тот и берет кость первым. Хотя не все соблюдали это правило. Были некоторые вариации, которые назывались по-разному. В одних правилах разрешалось брать сразу четыре кости, в других только по одной, соблюдая очередность.

Я сделал свою ставку на кон и, допив остатки настойки из кувшина, показал прислуге жестом, чтобы тот повторил заказ.

— Играем по четыре? Магический расклад?

— Давай попробуем, — выдохнул капитан, принимая из рук прислуги большую кружку медового вина. — Но только с черной костью.

— Согласен.

Таус положил перед собой замшевый лоскуток с вышитым жреческим благословлением и первую фишку. Прикрыл ее огромной ладонью, выказывая полное недоверие ко мне. Я невольно оглянулся за спину и, убедившись, что там никто не стоит, протянул руку к мешочку. Брать первую кость всегда очень волнительно, словно бы прикасаешься к чему-то очень таинственному и загадочному. Словно дверцу в грядущее пытаешься приоткрыть. Проворные пальцы нащупали костяшку, чуть более теплую и гладкую, как мне показалось, чем все прочие. Положив ее перед собой, на замшу, я, как и капитан, тоже накрыл ее рукой. Всякий раз, когда мои пальцы опускались в мешочек с шуршащими фишками, я невольно находил одну теплую костяшку. Прежде со мной такое случалось только один раз, и то тогда я был сильно пьян и потому не придал значения такой странности, когда костяшки просто жгли руки. Сейчас я тоже немного выпил, но этого явно было недостаточно, чтобы у меня начались какие-то видения.

Все пять костей лежали передо мной рисунком вниз. Одну крайнюю фишку я сразу отложил в сторону, не переворачивая, теперь она стала моей черной костью, той самой, которая в конце игры, когда положение будет безнадежным, станет для меня спасительным шансом. За то, чтобы вскрыть эту костяшку, придется побороться, повысить ставку так высоко, чтобы противник решил, будто это мой единственный выход. «Узел судьбы» — так еще называли эту загадочную косточку, которую не каждый решался переворачивать, как бы плохи не были его дела.

Пришло время смотреть свой расклад. Если дела обстояли не так уж плохо, то можно было увеличить ставку, давая тем самым понять противнику, что ты намерен играть очень крупно. Это вовсе не значит, что расклад действительно так хорош, это просто игровой прием, запугивание противника. Здесь все имеет значение: и выражение твоего лица, и жесты, самые незначительные мелочи, которые порой человек не замечает за собой в обыденной жизни.

Первой пришла костяшка с символом стихии «Лед», очень крепкий знак, сильный и безжалостный, он имеет полную силу потому, что представляет стихию в целом, как самостоятельную и существующую вне зависимости от воли смертных. Вторым выпал «Шут». Самое интересное то, что костяшка с этим смертным ставилась всегда выше «Короля». Очень таинственная и непредсказуемая фишка. Третьей пришла опять же чистая «Стихия воды». Это просто замечательно, так как мне уже достался «Лед», вода только усиливала их общее значение и не вступала в противоречие. Последней выпала кость с символическим изображением «Ласточки». «Благая весть» — так читалось ее значение. Находящаяся в симметричном, не противоречащем раскладе, она вдвое усиливает значение всех стихий, которые представляет персональная кость, то есть персонаж, смертный. Таких персонажей было всего пять — шут, король, маг, рыцарь и горный король.

Итак, у меня был таинственный, коварный и загадочный персонаж — «Шут». Он главный в этом раскладе. Если не было персонажа, то в ход пускались духи, они конечно же слабее, но тоже могут править стихиями. Расклад на заклинание всегда вызывал уйму споров и толкований. Самый трудный и запуганный расклад всегда судил посторонний человек, не заинтересованный в выигрыше, чаще всего сам куратор или кто-то из авторитетных зрителей.

Если у капитана возникнет хоть одна противоречивая ситуация в магическом раскладе, например «вода» и «огонь», значение его расклада уменьшается вдвое и тогда игра сделана. Но очень важно сделать первый ход. С чего начать свои действия? Право первого хода предоставлялось везде по-разному. Иногда им пользовались гости в домах, иногда просто покупали, увеличивая ставку медным червонцем, на одну десятую серебряного грифа, или той ставки, что была на кону.

Я не любил делать первый ход, в отличие от многих, и потому всегда и с удовольствием уступал.

— Прошу вас, капитан, ваш ход. Вы гость в нашем городе, и законы гостеприимства не позволят мне сейчас наступать первым.

— Мне это уже нравится! — сказав это, Таус выложил на стол свою первую фишку.

Это был «Король», тот самый смертный персонаж, выше которого по сложившейся иерархии игры стоял «Шут». Мне показалось символичным такое начало, и я смело ответил ему своим персонажем, выложив его напротив костяшки северянина. По толпе зевак и товарищей капитана прокатился сдержанный шепот и какое-то нервозное шевеление.

— «Шут» ставит против «Короля» свое коварство и безнаказанность. Я, признаться, никогда не считал его значение таким уж важным, но пусть решат другие кости. — Таус немного пригладил бороду и отпил из кружки ароматный, пахнущий медом напиток.

Вторым в раскладе он выложил знак «Время», довольно упрощенное изображение календаря, как раз такого, который есть в каждой деревушке на самом видном месте. «Время» давало «Королю» стабильность и силу. Значение этой кости не то что уравнивало персонажа с моим «Шутом», но даже ставило выше. Но, как известно, время и вода одинаково текучи, разумеется, что стихия не властна над временем, но и время ничто, если пет мер его отсчета. Моя чистая стихия «Воды», вставшая напротив, совершенно нейтрализовала значение «Времени».

Третьим ходом сам Таус был явно недоволен, но выбора у него не оставалось. Я заметил, как стали дергаться его правое веко и щека, на которой виднелась белая полоска старого шрама. На стол легла кость с символом «Туман». Слабая попытка скрыть все замыслы «Короля» от хитрого и проворного «Шута». Против «Тумана» у меня была совершенно самостоятельная и независимая стихия «Лед». Это вконец раздавило весь магический замысел моего противника, а я пребывал в полной уверенности, что стал ровно на пять золотых богаче. Последней его костяшкой стал знак «Солнце». Это не стихия в чистом ее виде, а лишь проявление. «Солнце» абсолютно уничтожило значение «Тумана», но не смогло растопить «Лед» моего расклада, потому что я подкрепил его символом «Ласточки». Той самой «Благой вестью», которая так красиво замыкала всю мою «магическую» атаку.

— Игра сделана, — заключил куратор, попыхивая ароматными травами в трубке. — Брамир выиграл. Будете бороться за право вскрыть черную кость?

— Нет, — отрезал капитан и откинулся на подушки. — В следующий раз ты будешь ходить первым. Давно не было такого, чтобы я проиграл в первой же игре. Ставка десять золотых! Продолжим!

— Не резковато ли взяли, господин? Солнце еще высоко, стоит ли так торопиться?

Я краем глаза поглядывал на то, как к моему столу подтягивается все больше и больше народу. Старик Тром появился откуда-то с черного хода и теперь толкался среди людей, нашептывая им что-то на ухо. Матрос Азар перебрался на мою сторону настила и, опять же обложившись подушками, стал цедить медовое вино из большой крынки, которую заказал, надеясь на мою щедрость. Невозмутимо и спокойно куратор протряс все кости в мешочке и снова предложил нам набрать свой расклад. Я почти горстью зачерпнул пять фишек и не глядя бросил одну из них в сторону, сделав ее черной костью.

Мне снова выпал «Шут», за ним стихия «Огонь», «Огненный ветер» и «Заклинание смерть».

Капитану на этот раз не достался ни один персонаж, и даже стихийный дух не мог управлять его раскладом. Вперед он выложил стихию «Вода», затем «Лед». Отравил все это знаком дурной вести «Медуза» и как пустую фишку просто бросил на стол благую весть, символ «Ласточка». Противоречие «Медузы» и «Ласточки» не давали шанса его бессознательным стихиям совладать с моим счастливым и самодовольным «Шутом».

Капитан свирепел. Сидя как на битом стекле, он непрерывно ерзал и то и дело гонял слугу за очередной кружкой вина. Его товарищи смотрели на игру с неменьшей нервозностью, и каждый уже готов был сломать меня пополам, пусть даже и не за свое собственное состояние.

Ставки росли. Я недоумевал, почему мне так патологически везет, ведь я до сих пор не использовал ни одного из своих шулерских приемов. До сих пор я не пометил ни одной фишки, не передернул, используя «Кладовую» и подменяя себе не очень удачный или противоречивый расклад. Можно было еще незаметно сбросить символ «Время», просто выпихнуть его в щель настила. Это сильный знак, который не давал преимущества ни мне, ни моему противнику, но и этого я не сделал.

Я уже потерял счет партиям. На моей половине стола лежала огромная сумма почти в пять тысяч золотых монет. Капитан послал гонца принести еще золото, но тот вернулся лишь с маленьким кошельком, наполовину набитым лишь медью. Капитан в этот момент как раз отыграл сотню золотых и на мое предложение прекратить игру ответил твердым отказом. Никто из его команды даже не пытался остановить своего уже изрядно выпившего командира. Мне казалось, что они в курсе тех дел и договоренностей, что капитан устраивал с такими, как я, но виду команда не подавала. Все выглядело очень натурально и естественно.

Зевак и зрителей накопилось столько, что некоторым пришлось стоять далеко за моей спиной и за спиной моего противника, громоздясь на столы и лавки. Всех интересовала судьба такой баснословной ставки, которая разыгрывалась здесь, наверное, впервые. По всему видно, что слухи о такой большой игре докатились и до самого Малиха, владельца этого игорного дома. Ведь по окончанию игры я должен буду уплатить налог, десять процентов от выигрыша в казну, с которого достанется и ему. В наспех подвязанном халате из синего шелка, Малих примчался в свое заведение, еле удерживая туфли на ногах.

Я больше почти не пил, лишь изредка прикладывался к полынной настойке, да и то лишь для вида. Капитан напился так, что мне казалось, он вообще перестал что-либо соображать. Но предлагать ему в очередной раз покончить с игрой я не решился. Кто-то из команды попробовал это сделать и схлопотал увесистую оплеуху по небритой физиономии. Больше смельчаков не находилось.

— Ну что, приятель! Игра тебе не внове, не ожидал, что буду так разорен. Все золотишко из моей мошны выгреб.

— Вы сами изволили играть, милейший, что ж теперь сокрушаться.

— Говорил я вам, что он любого обчистит! — буркнул слегка повеселевший Азар, сидящий у меня за спиной. — Слову не поверили, делу поверьте.

— Предлагаю большую игру. Тот же расклад, по четыре и одна черная кость. Играем на все.

Я только молчал, лишь шевеля губами, пересчитал все золото на моей половине стола и снисходительно посмотрел на медные монеты на половине капитана. Таус ждал.

— Что ставите? Быть может, свою душу?

Вместо ответа капитан положил на стол большой бронзовый ключ, украшенный тончайшей резьбой. Ключ был большой, почти полколена в длину, и весом не меньше трех мер. По всему было видно, что замок, способный поддаться такому массивному и сложному ключу, был сделан не менее искусно. Конструкция такого ключа мне была не знакома. Имел наверняка не одну ловушку и секретные повороты. Уж в чем, в чем, а в ключах и замках я разбираюсь получше даже тех мастеров, что их делают.

— И что же? По-вашему эта безделица стоит тех пяти тысяч, что я только что выиграл?

— Эта безделица, как вы говорите, стоит многим больше. Я оцениваю ее сейчас всем золотом на столе и вашим пожизненным контрактом. Мало того, мне нужно заверение в том, что вы не скрываетесь от суда и не являетесь беглецом или чьей-то собственностью.

— Что же право это за ключ такой?

— Я ставлю на кон свой корабль!

В толпе все как один ахнули, и только кто-то из команды самого капитана выкрикнул коротко и сдавленно:

— Нет!

В низком зале, душном от скопившегося народа, дымном от чада лампад и кальянов, повисла тревожная тишина.

Рядом с ключом капитан положил свое личное клеймо, которое в случае моего проигрыша раскалят на огне прямо здесь и приложат к моей груди. Это станет пожизненным контрактом. Я стану собственностью капитана.

Пока все шло так, как мы и договаривались накануне. Капитан проиграл якобы мне обещанный аванс за услугу, половину обещанной суммы, напился и стал всеобщим посмешищем. Но только сейчас до меня вдруг дошло, что это может быть очень хитрой комбинацией, ловушкой, с помощью которой он заманивает на свое судно новых рабов. Я как дичь иду на приманку в виде огромного куша, призванного ослепить мою бдительность, а коварный капитан готовится захлопнуть клетку и навсегда лишить меня свободы, заполучив, таким образом, еще одного бесплатного раба.

Настороженный и взволнованный, я внимательно оглядел каждого из членов команды капитана. По всему было видно, что их ранги на судне не так высоки. Рубашки и куртки у всех распахнуты, а на груди и плечах ни одного клейма, только шрамы, хорошо заметные на загорелой коже.

В ответ на клеймо я вынул на стол свою грамоту почетного гражданина королевства. Это был очень веский, не требующий доказательств, аргумент и ручательство моей благонадежности.

— Правду сказать, для меня ставка слишком высока, капитан. Стоит ли она того?

— Я ставлю свой корабль! Военный фрегат, бороздящий небо не одну тысячу камней кряду! Без своего корабля я стану призраком, пустым местом! Это малый риск, по-твоему?

— Не надо, капитан! Оставьте эту затею! Парню сами духи кости ворожат! Мы все сгинем в этой чертовой дыре!

Команда говорила почти хором. Никто из всей шайки не желал потерять судно, никто, кроме капитана.

— Заткнитесь все и не смейте мне перечить! Я решаю, чему быть и чему не суждено! Кто хоть пискнет без моего приказа, проломлю череп! Горстка остолопов!

— Мне кажется, капитан, или я действительно вижу, что ваша команда сдрейфила? Еще не поздно отказаться от ставки.

— Молчать! Такими словами на ветер не бросаются! Играем! Куратор! Неси новые кости!

Я с удивлением заметил, что у меня дрожат руки. Никогда такого не было прежде. Нервничал и в других играх, но чтоб до тряски в руках, таково еще не было. Быть может, потому, что я никогда не относился к игре так серьезно. Все-таки, когда на кону твоя личная свобода, нервную дрожь очень непросто усмирить.

Люди жались друг к другу, нависая над нашим столиком со всех сторон. Старик Тром уже давно пристроился на краю настила, глядя на всю игру из-за моего плеча. Азар только нервно теребил пустую кружку, не решаясь вмешиваться в такое редкое событие, свидетелем которого он невольно стал. Быть может, до него еще не дошло, какая огромная ставка сейчас разыгрывалась. Уж кто-кто, а он должен знать цену хорошего корабля.

Из нового мешочка капитан взял фишку первым, сразу отложил ее в сторону, сделав черной костью. Я так спешить не стал. Мне чертовски интересно становилось, что я буду делать, если вдруг расклад будет не в мою пользу. Все наблюдатели еле слышно перешептывались, создавая в тягучем воздухе протяжный гул. Я тем временем продумывал план бегства. Если бросить в толпу горстку перца со стола, то можно юркнуть под ноги зрителям и скрыться через черный ход. Успеть бы еще схватить горсть монет.

Кости легли перед нами на тонкий лоскуток замши. Я поднял свой расклад, напрягая предательски трясущуюся и непослушную руку.

Как мне показалось, мой набор костяшек был просто смертоносным, но я не успел это выразить ни единым жестом, мимикой на лице или звуком.

Первым в раскладе лежал символ «Маг», самый сильный из всех смертных персонажей. Следом за ним все три возможных проявления огня. «Огненная земля», «Огненный ветер» и сама стихия «Огонь». Оставалось неизвестным, что за символ скрывает черная кость, но сейчас я не думал об этом.

Капитан прищурил взгляд, изучая выражение моего лица, а сам только улыбался и, наверное, был полностью уверен в своих силах.

— Вы заказали игру, капитан, вам и делать первый ход.

— Охотно.

На гладкую столешницу легла кость с символом «Король». Интересно знать, на что надеялся капитан, имея на руках такой слабый персонаж. Ведь еще ни разу не воспользовался своим правом поменять одну из костей.

Я ответил фишкой «Маг». Капитан напрягся, но смело продолжил свой расклад, выставляя чистую стихию «Лед». Но чего стоила эта фишка против моего вулкана, символом которого являлась «Огненная земля».

Наблюдатели затаили дыхание. За каждым нашим жестом следило не меньше сотни пар глаз. Мне казалось, что в этот момент я слышу стук своего собственного сердца.

Третьим в расклад капитана легла кость «Ветер», оказавшаяся бессильной против моего «Огня», который, как известно, ветром только прибавляет сил, а вовсе не гаснет. Следом за его «Ветром» последовала «Метель». Что и сказать, свирепый и сильный символ, особенно в сумме со знаком «Лед». Но только не против моего «Огненного ветра». Который так удачно замкнул мое огненное заклинание во главе с «Магом».

Куратор внимательно вглядывался в фишки у нас на столе. Весь его опыт и авторитет сейчас были направлены только на то, чтобы ни в коем случае не ляпнуть глупость или показаться предвзятым.

— Огненное заклинание Брамира выигрывает. Это без сомнений. У капитана расклад слабей.

Таус прекрасно понимал, что все течет так, как было задумано, и теперь не имеет значения, какие духи ворожили мне в этой игре. Но он поднял руку и посмотрел мне прямо в глаза, словно бы выискивая в них скрытую тайну.

— Я хочу поднять черную кость!

— Это может убить вас окончательно. Шансы на благополучный исход не велики.

— Мне достаточно одного духа, чтобы выправить расклад.

— Но если дух попадется мне, то шансов не будет вовсе!

— Так тому и быть, — прошипел капитан, склонившись своим могучим телом над столом, словно грозовая туча.

— Не меньше чем за сотню я позволю вам открыть скрытый символ.

— Идет.

Куратор сдержанно отсчитал из кошелька Тауса ровно сотню золотых и подвинул их к основной ставке.

— Вы можете открыть черные кости, — сказал он, скрестив руки на груди. — После этого игра будет завершена.

Волнение во всем моем теле смылось каким-то странным чувством покоя и умиротворенности. Я почему-то уже не сомневался, что все будет решено в мою пользу. Этот странный турнир в который раз доказал мне, что кости в моих руках становятся союзниками, а не врагами. Они словно бы делают все, чтобы помочь мне в этой жизни.

Почти не глядя, уверенно и твердо я перевернул свою черную кость символом вверх и подвинул к остальному раскладу. Толпа напряженно затаила дыхание. Ко всем моим огненным символам добавился еще и «Дух Смерти». Могущественное существо, которое очень просто подпадало под власть «Мага», управляющего всем моим заклинанием.

Капитан тоже перевернул свою кость, но до сих пор прикрывал ее ладонью, все еще надеясь на чудо, которое теперь произойти просто не могло. Когда он убрал руку, то я невольно проследил ее движение. Сухая и натруженная кисть потянулась к оружию, лежащему у ног Тауса. Его движение было чуть сдержанным, нарочито замедленным. Этого вполне хватило, чтобы товарищи, почти вся команда, что пришла вместе с ним, схватили командира за руки и повалили набок.

На столе лежала кость с символом «Луна». Моему «Духу Смерти» ее ядовитое испарение — это все равно что вода для рыбы. Все ее усиливающее действие полностью рушилось и губило весь расклад.

Толпа отпрянула. Капитан рычал как медведь, в ловчих сетях охотников ворочаясь под тяжестью навалившихся небоходов.

— Духи всемогущие! — прохрипел старик Тром у меня за спиной и шлепнулся в обморок. Его пес, увидев, что хозяин не в себе, протяжно заскулил и стал ползти под настил, прячась от возможных побоев.

Тем временем капитан уже скинул с себя парочку верзил из собственной команды и поднялся в полный рост, глядя на меня покрасневшими от гнева и натуги глазами.

— Изрублю в куски! Завяжу узлами! Грязный отброс! Каким духам ты продал свою чумазую душу за этот позорный дар! Нечестивец!

Острое лезвие кривой сабли просвистело над моей головой, с треском впиваясь в деревянную подпорку полога над столом. Друзья капитана старались изо всех сил удержать разбушевавшегося банкрота, но им это было явно не под силу.

Я все еще находился в шоке от всего произошедшего и потому даже не успел испугаться смертоносного лезвия, застывшего в сухой балке. Тем более что я заметил некоторое оживление по другую сторону окружившей нас толпы, и когда к столу прорвались пятеро гвардейцев во главе с капитаном королевской стражи Марифом, мне вообще стало безразлично, что будет происходить дальше.

С палубы корабля город под нами выглядел совсем иначе, чем представлялся мне прежде. Я впервые увидел, что он имеет довольно правильную, круглую форму, четко очерченную периметром внешней крепостной стены. Солнце уже наполовину поднялось над горизонтом, бросая размашистые розовые мазки света на охру городских стен, в тот самый момент, когда мы замерли у борта, свесив головы вниз, вглядываясь в городские кварталы.

Внутри большого кольца крепостной стены, было еще и малое, оставшаяся от древнего городища насыпь с остовами сторожевых башен. Стены были не такие массивные и надежные, как внешние, но тоже еще крепкие. За руинами малой стены стояли дома знатных горожан, богачей и королевских придворных. Знать и титулованные особы имели в центральной части города свои собственные дома, но предпочитали жить в мирное время за пределами столицы. Усадьбы богачей были легко заметны с такой высоты. Их купола, покрытые медью, почерневшей от времени, все еще сохраняли некоторую способность отражать солнечный свет, выделяясь буро-зелеными пятнами на общем фоне. В самом центре стоял королевский замок из белого камня, высокий, выгнутый в форме подковы вокруг огромной мощеной площади. Позади посада виднелись неясные геометрически ровные постройки, плотно придвинутые друг к другу.

— Великие духи! Сколько же народу живет в этом огромном городе? — спросил Азар, стоя рядом со мной.

— Тысяч двести, не меньше, — предположил я.

— Не удивительно, что на Валадара никто не нападает уже многие луны.

Я все никак не мог оторваться от чудесного вида, который предстал моему взору с головокружительной высоты дрейфующего фрегата. От корабля к земле тянулось не меньше десятка длинных канатов, но ветер плавно раскачивал судно и создавал поистине незабываемое чувство полета над землей.

Словно живительная длань, весь город прорезала пятью пальцами широких каналов оросительная система, тянущаяся от полноводной реки в самом центре. Я нашел взглядом мост через реку, стройную вереницу храмовых построек вокруг алтаря духов воды. Увидел тоненькую улочку, на которой находился мой убогий домишко. Торговец зерном, у которого я арендовал эту жалкую лачугу, в городе появлялся так редко, что я даже забывал порой откладывать ему монеты за аренду. Ну ничего, оставлю теперь соседке часть положенной платы до конца камня и уберусь из этих земель как можно быстрее. Дальше, на юг, к морю. Там и цены должны быть пониже, и погода помягче. Не то что здешние, засушливые места, отделенные лишь вереницей невысоких гор от великой пустыни.

— Эй, Азар, а где тот молчаливый увалень, что поднял нас на эту высоту. Найди-ка его, пусть спускается обратно на верфи, скоро уже мастера начнут подходить.

Как, право, странно выплетает судьба свои волшебные кружева. Еще четверть камня назад я играл с крестьянами да батраками за медные гроши, а сейчас чувствую на поясе увесистый кошель, набитый золотом, и не всякий вельможа рискнет повышать со мной ставки. Стою теперь на палубе корабля, который по всем законам принадлежит сейчас мне, о чем свидетельствует грамота и ключ. И все состояние оценивается не меньше чем один благородный титул и сундук с сокровищами, которое я не сумею потратить и за всю жизнь.

Но, право, нет смысла мне обольщаться. Корабль придется вернуть его законному владельцу, с которым у нас пусть и устный, но все же договор. Он пока сдержал свое слово, сдержу и я свое. Есть смысл рассчитывать на те золотые грифы, что будут греть мою душу по дороге на теплый морской берег.

Воздух казался свежее, ярче краски, и лица прохожих светились добродушием. Я просто купался в этих новых для себя ощущениях. Я был полон восторга и оптимизма, радовался жизни. Как легко оказалось быть счастливым. Для этого всего-то нужно было потуже набить себе кошелек золотом. Прощай воровская жизнь, прощай дешевое вино и грязные постоялые дворы. Убогие и холодные лачуги и подвалы ночлежек на задворках храмов.

Дорогая и видная одежда, причем на каждый повод своя, отдельная. Может быть, пара слуг, ну а лучше хорошеньких служанок. Крепкий дом, охотничьи угодья, собственная маслобойня или винокурня, а может, и то и другое, что тоже не плохо.

Все мечты. Со вчерашнего вечера я с трудом заставил себя потратить десяток золотых грифов на то, чтобы угостить друзей, оплатил встречу с королевским чиновником, который должен был сегодня утром приехать на верфи в сопровождении свиты и принять от меня налог за этот огромный выигрыш. Чиновники казначейства теперь будут частыми гостями. Но подобные проблемы меня не сильно-то беспокоили. Платить за все будет старший помощник капитана, угрюмый и молчаливый детина, который ждал нас на корабле сегодня утром. Я не решился спросить его имя, а сам он представиться не посчитал нужным. Что ж, его право. Судя по всему, он был одним из немногих, кто знал о сделке капитана, и потому не спешил менять свое отношение ко мне.

Дни сменяли друг друга. Все в делах да заботах о не своем имуществе. Вот и лучи солнца ушли от последнего камня в этом году, и начался большой праздник весны. Народные гуляния длились несколько дней. Складывалось впечатление, что трезвыми в городе ходили только отъевшиеся за время торжеств бродячие собаки да вездесущие крысы. Пили все, пили много, и все, что только попадалось под руку. После моей игры с капитаном слухи отвадили от меня даже самых азартных игроков. Никто не решался сесть со мной за один стол, и потому я пребывал в некотором унынии. В доме королевского офицера Марифа, вместе с Таусом, мы провели несколько дней кряду. Капитан поделился впечатлениями от игры и попросил отыграться в менее людном месте. Его поражала та удачливость, с которой я доставал кости для своего расклада, и поэтому он теперь не был уверен в своих силах. Ведь мне придется всячески проигрывать ему, лишь бы только он смог вернуть корабль обратно. Сам капитан пребывал в очень хорошем расположении духа. Его бывшая команда все время докладывала о ходе ремонта. Я вместе со старшим помощником, приставленным ко мне, отчитывался за то золото, что пришлось потратить. Не мог удержаться, и от скуки использовал несколько своих проверенных афер, чем сэкономил капитану почти две тысячи золотых. Для этого пришлось уплыть вниз по реке и тайком напоить бурлаков, тех, что тянули против течения ладьи с товарами купцов из низовий. Пока старик Тром поил доверчивых работяг, я встал неподалеку, разбив большую палатку, и создавал видимость праздного гуляки на пикнике. Праздного, но делового. Препираться с бурлаками в дни праздников купцы не рискнули и потому решили использовать момент и сбыть часть товара оказавшемуся поблизости «богачу». Афера сработала. Я получил в половину цены великолепную парусину, древесную смолу, которая в наших краях была довольно редким товаром, и свинцовые слитки. Так же но малой цене мне достались три бочки добротного пороха, предназначавшегося, правда, для королевской гвардии. Но купцы сразу смекнули, чье золото ближе, и уверили меня в том, что скажут чиновникам о порче такого опасного и капризного груза, засыпав в бочки песок вперемешку с углем и известью.

Азар и помощник капитана, всюду ходивший с корабельной казной при себе, во многом подсказывали мне, какой товар и по какой цене желательно приобрести, а я пускал в ход свой талант и выторговывал что надо, обводя торговцев вокруг пальца. Так, не выгоды для, а просто развлекаясь.

В разговорах с чиновниками я не церемонился. На любую их каверзу тут же сыпал угрозами вернуть корабль законному обыгранному мной владельцу и получить за него хорошее вознаграждение. А то и вовсе отогнать его в соседнее княжество и отдать там за бесценок кому придется. Это всегда срабатывало. Крючкотворы быстренько усмиряли свой пыл и подписывали все прошения, опасаясь гнева министров повыше рангом. К сожалению, я никогда не учился грамоте, не мог связать толком и пары букв, писал неровно и медленно. Чтобы избавить себя от подобной обязанности, я нанимал писаря за семь серебряных грифов в день, но потом с удивлением узнал, что старик Тром отменно может заменить его. В качестве собственной росписи под прошением я ставил печать кольцом, сделанным мне на заказ Корвелем. Кольцо с печатью придавало даже больше солидности, чем собственная грамотность и умение красиво подмахнуть пергамент изящным взмахом пера.

Вести дела с крупными и мелкими чиновниками оказалось ничуть не сложнее, чем с купцами да менялами на рынке. Достаточно было всего сменить некоторые темы разговоров, чуточку приодеться, навести лоск. На свои наряды пришлось хорошо раскошелиться, но это того стоило. Увидев на мне меховой воротник или бронзовые подвески для кошелька, каждый чиновник считал своим долгом поинтересоваться в приватной беседе, модно ли подобное украшение при дворе, на что получал весьма туманный, но утвердительный ответ. В их обществе считалось хорошим тоном пригласить делового партнера к себе в дом, на обед или вечернее восхваление, которое тоже сопровождалось пышным застольем, но, увы, в свою лачугу я приглашать никого не рисковал. Неплохим решением было приглашать чиновника в бани. Это был целый ритуал, о котором мне за игрой рассказывали, бывало, истопники и банщики королевского двора. В Валадарии, где большинство храмов посвящалось духам воды, бани были священным местом. А королевские дворцовые купальни и вовсе приравнивались чуть ли не к храму. Простому люду подобное времяпрепровождение было не по карману, но чиновники — это совсем другое дело.

Многие государственные дела, политические документы, договоры и контракты — все обсуждалось в королевских купальнях. Мне пришло в голову придумать себе праздник пятого полнолуния, это примерно тридцать пять календарей, на самом деле до него было еще далеко, но я чуточку накинул себе возраст, чтобы казаться в среде чиновников чуть солидней. Под это самое торжество я купил малый зал купален, куда и пригласил самых непримиримых, можно сказать воюющих между собой чиновников.

Министра — секретаря королевской погребной и складской службы и легендарного полководца, заслуженного ветерана, который также являлся дальним родственником короля и первым претендентом на корону, ну или хотя бы на титул регента. Разумеется, славный полководец даже и не взглянул бы на приглашение от какого-то безродного судовладельца, если бы я заранее не учел его гонор и славу большого гурмана и любителя застолий. Вместе с приглашением родовитой особе я прислал меню блюд, которые будут подаваться к столу, и список вин, на которые, кстати, тоже пришлось хорошо потратиться. Почти на то же самое среагировал и секретарь. Яства на торжестве интересовали его больше, чем мелкая неприятность в виде непримиримого врага, приглашенного к тому же столу. Естественно, такое приглашение расценивалось не иначе как деловая беседа. Торжество только ширма, и все это прекрасно знали.

Жажда наживы стянула в одном месте враждующие стороны, и я сделал все возможное, чтобы это было выражено как можно ярче. Министр-секретарь ведал хранилищами, погребами и складами. Такой важный человек, столько власти, столько соблазнов. Но есть бывший полководец, который как раз и был поставлен, чтобы следить за тем, насколько рачительно используются запасы королевских хранилищ. Словом, один мешал другому утащить то, что хотел стащить сам. Вот и вся суть их вражды.

Используя нехитрые рыночные приемы, я смог усадить их за один стол и стал ухаживать за обоими, сламывая и сводя на нет все те остроты, что они так щедро отпускали друг другу. После намекнул королевскому родственнику, что готов сделать большой заказ, в обход казначейства и самого «золотого министра». Моим предложением заинтересовались, куш намечался немалый. Примирение сторон прошло как-то само собой. Уже ночью, когда все мы были навеселе, некогда враждующие стороны подписали все мои прошения, договорились между собой о взаимной выгоде и по старинному обычаю выпили вино из одной чаши. Очень повеселились рассказанной мной истории о том, как я выиграл огромный военный фрегат, и договорились и впредь помогать мне в таком непростом деле. Было бы не разумно с их стороны упускать мимо своего кошелька столько золота. Ближе к утру, когда оба чиновника разомлели и осоловели, я с интересом выслушал от них историю о мятежном заговорщике, хранителе жреческой библиотеки, которого собирались казнить уже этим утром. Совет жрецов, избавляясь от этого вольнодумца, решил не забирать себе его скромные владения и вверил их министру-секретарю, который отдал их мне за незначительную взятку, вместе со слугами, двором и винными подвалами. Все сделанное вновь — бывает удачно. Вот я опробовал некогда недоступный для рыночного вора способ ведения переговоров и сразу же получил уйму преимуществ: двух могущественных покровителей, жреческие владения и благодарность за то, что стал посредником в примирении.

Надо сказать, что жреческие покои, которые мне достались, не блистали роскошью, были довольно скромные, но все же находились в одном из самых респектабельных кварталов города. Прежнего хозяина судили закрытым судом, и потому степень его вины осталась для меня загадкой, но не пустовать же дому. Близость королевского дворца и усадьб прочей знати не давала мне возможности хоть немного расслабиться. Мой скачок из нищеты и убогости оборванца до состоятельного судовладельца произошел слишком стремительно. Так резко менять свой образ жизни стоило больших усилий. Все, начиная от манер поведения, изысканность речи, наряды, украшения подверглось тщательному пересмотру и замене.

Но старые привычки искоренить было трудно. Я просыпался задолго до рассвета, поднимался на крышу или террасу и подолгу вглядывался в то самое место на горизонте, где должно было взойти солнце. Розовое свечение неба наполняло все вокруг, окутывало словно туман, пропитывая прохладный воздух таинственным теплом и мягким, бархатистым светом. Запахи становились не такими резкими, колкими. Тени размазывались, преображая предрассветный сумрак в уютную и умиротворенную идиллию, наполненную пением птиц в садах и парках сонного квартала. Здесь не скрипят колеса повозок, не доносятся шум и гомон возбужденных домашних животных из дворов победней. Крики с рыночной площади и запахи так далеки. Все смешивается в какой-то привычный тихий рокот, и только изредка с самой окраины доносятся крики петухов, горделиво мостящихся на шпилях беседок, оградах и крышах курятников.

В это утро я вышел на террасу, чтобы немного размяться. От сытой жизни бездельника можно было раздобреть, а это непозволительно для моего ремесла. Где ж это видано, чтоб вор с одышкой и кряхтением волочил собственное пузо. Такое можно ворам рангом повыше, министрам да чиновникам, которых просто так за руку не поймаешь. Успел я познакомиться с этой братией, не чета я им. Ложе прежнего хозяина показалось мне чересчур мягким и глубоким, непривычным. Спать в постели казненного считалось дурным знаком, плохой приметой, но я не был настолько суеверен. Признаться, сон был тревожный, наполненный какими-то ужасными событиями, суть которых ускользнула от меня. Запомнился только ужас и негодование, смешанные чувства, словно бы дурное происходило не с самим тобой, а с кем-то еще, близким тебе человеком. Хотя откуда у меня близкие люди. В любом случае волшебные краски восхода смыли с меня, словно родниковая вода, все дурные впечатления и мысли.

Слуги прежнего владельца этого дома относились ко мне очень пренебрежительно. Следовало ожидать. Еще три камня назад во дворе расхаживал хранитель мистической библиотеки храма над алтарем воды, а теперь — безродный проныра, чье ремесло читается без особого труда по одним только повадкам. Слуг нельзя было винить в таком отношении. Требовалось время, чтобы они смогли смириться или поменять себе хозяина, я не держал их силой и даже платил исправно и щедро.

Внизу затявкала собака старика Трома, которого я старался держать возле себя постоянно. Его опыт и некоторые связи помогали мне не раз, и потому я не спешил забыть старых друзей.

Свесившись с террасы, я увидел старика, которому было достаточно только посмотреть на пса, как тот мгновенно утих. Затем Тром перевел взгляд на слугу, возившегося у колодца и, видимо не меняя выражения на лице, дал понять молодому лентяю, что не плохо бы открыть ворота, за которыми пес и почуял гостя.

Но, к сожалению, это были совсем не гости…

Удивляюсь, как столько солдат одновременно смогли подойти к моему дому незамеченными. Гвардейцы ввалились в распахнутые ворота так рьяно, что, казалось, собрались идти на штурм неприступной крепости, вот только боевых кличей слышно не было. Ничего не понимая, я уже приготовился, как и обычно делал в таких случаях, бежать. Но вовремя остановился.

Мариф влетел во двор на разгоряченном коне и почти на ходу спрыгнул вниз, оставляя лошадь без присмотра. Солдаты окружили стены и встали у дверей. Мариф только взглянул вверх, на террасу, и, увидев меня, помчался в дом. Как и подобает вежливому хозяину, я стал спускаться к нему навстречу, но офицер в два прыжка влетел до половины лестницы и так звонко влепил мне по уху, что я чуть не оглох от такого удара. Схватив меня за ворот, рыча как зверь, гвардеец швырнул меня вниз, не очень-то заботясь тем, сколько мебели он переломает моей тощей фигурой.

— Я сгною тебя в самой зловонной яме! Я заставлю тебя питаться овечьим пометом! Жалкий отброс! Как ты посмел совершить подобное!

Ничего не понимая, не успевая ответить, я вот уже в третий раз поднялся над полом и только сумел сгруппироваться, расшибая в щепки резной стеллаж в углу, у камина, который мне так нравился. Выкрикивая угрозы и сквернословя, Мариф теперь просто выбивал из меня дух кавалерийским сапогом, потому что мебели, которую можно было еще мной сломать, в комнате почти не осталось.

— У тебя, наверное, курдюк вместо головы, коль ты решил для себя, что выйдешь сухим из этого грязного дела.

— Может быть, попробуем поговорить пока без рукоприкладства? — попросил я, с трудом глотнув воздуха в момент короткой паузы между побоями.

— За убийство тебя разорвут на части дюжиной лошадей! Затравят собаками. Кем бы ты ни был!

— Да, признаюсь, я сегодня придавил на себе пару постельных клопов, это можно считать убийством, видно, что у жреца с ними был договор, но вот со мной они церемониться не стали.

С красными от гнева глазами, со вздутыми на лбу венами Мариф соскреб меня с пола и бросил в угол, прижимая каблуком к холодным камням.

— Ты убил капитана и всю команду!

— Мариф, друг мой, тебе приснился жуткий кошмар. О чем ты говоришь?

— Восемнадцать изрезанных тел нашли сегодня утром на постоялом дворе. Вся команда капитана Тауса и он сам убиты!

— И ты, гвардеец, первым делом решил, что это деяние моих рук?

— А кто же еще мог это сделать?!

— Лестно слышать подобное, но не будь ты с похмелья и не встань в такую раннюю пору, то смог бы, наверное, сообразить, что в одиночку убить восемнадцать человек — не такое уж и простое занятие.

— Значит, ты скажешь мне сейчас же, кто был твоим сообщником.

— Да моих сообщников должно быть полсотни отборных солдат, никак не меньше, чтобы справиться с капитаном и его небоходами!

— Никто не выжил. Всех порезали, словно растерзали пустынные волки, — сказал офицер, замирая на мгновение, как бы еще раз ужасаясь той самой картине, что, наверное, предстала перед ним совсем недавно.

Потирая ушибленные ребра, я отполз от оцепеневшего Марифа на безопасное расстояние и спросил как можно более спокойно:

— Почему ты сразу решил, что в этом ужасном преступлении виновен именно я?

Почему-то я не был уверен, что Мариф способен сейчас мыслить взвешенно и трезво, поэтому складывалось небезосновательное впечатление, что снова будет бить. Но гвардеец ответил даже как-то спокойно.

— Ты единственный, кому смерть капитана Тауса выгодна.

— Чем же, позволь спросить?

— Тебе достанется корабль, вся казна капитана и сила оружия на борту фрегата.

— Ты уважаемый человек, Мариф. По всему видно, что не глупый и достойный. Но подумай сам, что стоит этот фрегат без доброй команды, которая без запинки знает каждый гвоздь на судне. И каким убогим духам понадобилось нашептывать мне подобную гадость, если я не в силах не то что применить оружие корабля, но даже сдвинуть его с места.

— Ты можешь продать его и получить огромную выгоду! — не унимался Мариф, все еще глубоко вдыхая прохладный и пыльный воздух широкой грудью.

— Того золота, о котором мы договорились с капитаном в твоем доме, мне должно было хватить не меньше чем на пару сотен камней календаря, если я только и буду делать, что пить и есть в свое удовольствие. Больше золота, больше проблем. Я, может, и люблю блеск и роскошь, но я при всем этом понимаю, что его придется еще и охранять. А налоги! Неужели казначейство упустит такую мзду?

— Капитана и команду убили! Неужели ты не понимаешь, что это не могло случиться просто в пьяной драке.

— Ну разумеется, я все прекрасно понял, тем более что ты так доходчиво все разъяснил. Но позволь теперь высказаться и мне.

— Мне было неприятно приходить в твой дом с такими подозрениями. Я выслушаю тебя, но учти, хоть мы и знакомы, от суда тебя это не спасет.

— Давай попробуем представить, как я мог убить восемнадцать человек одновременно? Не используя при этом ни порох, как я понимаю, ни яд. Или, может быть, я заклял свирепого демона, духа смерти который восстал из царства теней и растерзал несчастных. Расскажи мне, как я это сделал.

— Ты мог кому-то заплатить за смерть всей команды!

— Кому-то? Мы живем с тобой в одном городе! Многих ли ты знаешь людей, способных перебить вооруженную команду небоходов военного корабля во главе с капитаном?

Эти мои слова заставили Марифа крепко задуматься. Хорошо что так. По той простой причине, что когда этот человек не думает, он непременно кого-то лупит, и этим кем-то не хочу быть снова я.

— Столица полна народу, — продолжал я. — Часть из них богатые и состоятельные люди. Другая часть их слуга. Есть еще торговцы и мастеровые. Ткачи, ремесленники, портные. Гвардейцы короля все наперечет, и кто, как не ты, Мариф, осведомлен о возможностях чуть ли не каждого вояки. Кто еще мог сделать подобное? Раскормленные охранники богатеев — сомневаюсь. Горняки и шахтеры, так они право только лопатами и могут орудовать, да и не им тягаться с небесными бродягами. Остаются только наемники. А откуда им взяться в нашем городе?

— Ты мог договориться с ними заранее, — буркнул офицер, все еще напряженно морща лоб.

— Договориться с кем? С наемниками! То есть задолго до того, как мы вообще условились об этой сделке? А может, все-таки у капитана были враги? Тебе не могла прийти в голову подобная мысль? Есть кто-то еще, кто желал бы его смерти!

— Кто же это теперь узнает!

— Ты, Мариф! Офицер королевской гвардии! Вместо того чтобы крошить мне ребра, лучше бы закрыл городские ворота и расспросил всех, кто мог видеть кого-то подозрительного. Расспросил бы так, как меня к примеру. Да и подумай сам, неужели, заплатив кому-то за убийство капитана, я бы так и продолжал сидеть в доме, дожидаясь вестей. Меня бы уже и не было в городе, вместе с кораблем и казной в придачу.

— Ты прав, Брамир, я, пожалуй, поспешил обвинить тебя. Прости великодушно.

— Да ладно, что уж там.

Разумеется, я покривил душой, вдалбливая разбушевавшемуся офицеру свои собственные мысли. Если бы мне действительно пришлось заплатить кому-то за убийство недруга, то я не сдвинулся бы с места, пока не убедился в том, что все сделано как надо. Мало того, я бы никогда не покупал наемника сам. Пусть это будет кто угодно, но только не я. Само собой мне не нужна была смерть капитана Тауса и тем более всей его команды.

В своих мечтах я уже был на теплом морском бережке с золотом в кармане, беззаботный и счастливый. У меня не было оснований думать, что оставшуюся часть договора капитан не выполнит. А если бы и случилось подобное, то я бы, непременно, более изящно выкрутился из сложившейся ситуации. К примеру, я бы не побрезговал нажаловаться властям на коварного чужестранца и сказал бы, что мой корабль украл его бывший владелец. А королевская рать не смогла уберечь имущество честного, благонадежного гражданина, которое в равной степени принадлежит и самому королю. Вот и все, с таким раскладом все пожурят наглого и неблагородного капитана, пожалеют меня как пострадавшего в этой грязной афере, и я останусь хоть и при малых деньгах, но все же с чистой и незапятнанной репутацией.

Мариф наклонился ко мне, словно маленького ребенка, поднял на руки и понес во двор. Там он усадил меня на просторную скамейку возле купели и стал отряхивать от пыли и ошметков мебели, налипших на камзоле.

— А ведь и правда, Брамир, тебе подобное не под силу. Никаких грифов в твоем кошельке не хватило бы нанять таких матерых убийц. Ведь и трактирщик, и все слуги в один голос говорят, что нападали люди с кинжалами. Такими, как обычно носят при себе анильцы, что живут в пещерных городах на краю великой пустыни.

— Я игрок, Мариф, — соврал я, даже не моргнув глазом. — Ничья смерть мне не выгодна, это не мой промысел. Я могу сжульничать с пьянчугой за игрой, могу наказать хитрым фокусом заносчивого франта, а чтоб надоумить кого-то на убийство! Прости, Мариф, не стал бы.

— Да ты прав, Брамир! Никто, с кем бы ты мог встретиться в этом городе, не совладает с таким большим отрядом, как у капитана. Под силу только наемникам. Из города ты не выезжал без присмотра, я знаю. Эх! Всех бы их погадать на кол!

— Куда им деваться? Здесь только две дороги: либо к перевалу, в раскаленную и смертоносную пустыню, либо дальше на юг, где преградой им станет пограничная стена Асур-Валада, брата нашего великого короля.

Глаза Марифа округлились от удивления, и он, вскочив снова, напугал лошадь и своих солдат, отпрянувших от него в ужасе.

— Все сюда! Бить тревогу но казармам! Три отряда! Собрать немедленно! Два отряда на перевал! Третий со мной на границу! Господин Брамир совершенно не виновен!

Сказав это, Мариф вскочил в седло и только чуточку наклонился ко мне.

— Прости, Брамир, за то, что посмел подумать о тебе как предателе и заговорщике! Я еще явлюсь с извинениями. Мне пора! Я найду убийц, где бы они ни прятались!

Ответить я не успел, вся гвардия помчалась вслед за своим командиром, оставив ворота распахнутыми настежь. Старик Тром принес из сада несколько свежих листьев живокостника и стал вымачивать их в купели, прикладывая поочередно к моим ссадинам и ушибам.

— Молодой, буйный, — ворчал дед, разминая в костлявых руках упругие листья. — Духи силой не обидели, а ума не дали. А если б зашиб ненароком.

— Капитана жаль, кто же все-таки наслал на него такую напасть?

— Теперь не разберешься. Этот, что ли, бравый верзила догадается. Я б ему и деревянной сабли не доверил, не то что гвардейцев. Попомни мои слова, он и там в погоне дров наломает. Хорошо хоть одумался, с тебя все подозрения снял.

— Даже извинился, — подтвердил я.

— Барану под хвост его извинения! Сначала тумаков навешал, а потом думать стал и то с подсказкой. А то бы сразу как рубанул сплеча, и какие уж тут оправдания!

Весть о гибели капитана и его команды заставила меня действительно задуматься над тем, что делать дальше. Если я правильно все понимал, то единственным владельцем корабля оставался я один. Это совсем не лезло в мои скромные планы. Получить золото за свои небольшие услуги — это просто, а вот действительно командовать большим военным фрегатом, да еще и без команды, как прикажете это делать! Оставалось только одно — продать его и больше не вспоминать. Коль ремонт почти завершен, то и цена корабля вырастает многократно. Мне оставалось только каким-то способом убрать его с глаз долой, подальше от королевской свиты и сбагрить вполцены любому, кто даст назначенную сумму.

Залечивая свои ссадины и побои, я пробыл в доме до самого вечера.

Ближе к полуночи приперся Азар, веселый, но что удивительно, совершенно трезвый. Я давно ждал встречи с ним и потому спать не ложился.

— Где тебя носило, весельчак? Смотри, прогуляешь все добро.

— А ну его, оно и завтра может сам дух смерти ко мне в гости пожалует.

— Ляпнешь тоже! Неужто не понимаешь, что и твоя воля тут не последняя. Ну да ладно. Скажи мне вот что, сможешь ли ты корабль в небо поднять?

— Ты это о фрегате говоришь, Брамир?

— О нем самом, а что есть еще какой-то?

— Да ты видать и вовсе умом тронулся. Тут только одни паруса ставить полдюжины человек надо, да не самых последних. А еще лампадарей, балистов, ветроловов, да не парочку, а побольше желательно. Карты земель, астролог нужен с этой своей, как ее, астроляблей.

— Астролябией, — поправил я, вспоминая инструменты и приспособления Корвеля.

— Вот-вот, и с ней тоже, вахтенная команда, рулевой, абордажный отряд. Всех не меньше полсотни человек.

— Да что ты такое говоришь, у капитана набиралось всего-то два десятка.

— Так те за троих и работали. Ты, Брамир, хоть представляешь себе, как эта штуковина летает?

— Да нет, конечно же! По мне, так хоть духами невольными запряженная. Что думать-то, не моя это забота.

— Я тогда тебе проще скажу, без всех, кого я перечислил, корабль с места не сдвинется.

— Нам всего-то надо перевалить за горы да там степным князьям продать вполцены это корыто.

— Не выйдет, друг, без команды небоходов никак не выйдет. Да и зачем тебе это надо! Отдай ты его капитану обратно, он и рад будет по уши. Сдери с него тысяч пять золотом, да и будь таков.

— Убили капитана, — вздохнул я, — сегодня ночью. Я вон видишь, от его друга Марифа тоже таких оплеух схлопотал, да так крепко, дышать больно, в доме мебели почти не осталось.

— Не повезло. Так совсем плохо дело, — заключил здоровяк, — без команды корабль — просто груда меди, кожи да дерева.

Азар пялился на меня, видимо все еще не понимая, что он единственный из нас всех, кто хоть немного соображал в корабельном деле. Никто кроме него не сможет разобраться, как и куда следует править ветрила этого судна.

Ни слова больше не говоря, я только достал из-под кресла еще один кувшин вина из запасов осужденного жреца и поставил его на каменную плиту прямо перед улыбчивым и чуть опешившим небоходом. Ничего больше не оставалось, кроме как пить и ждать исхода всей этой нелепой истории.

Мариф, бравый солдат, прекрасно знает свое дело, как охотничий пес, который гонится за добычей. Добычу он поймал. Семерых наемников приволокли в город через северные ворота привязанных к седлам гвардейцев. В моем доме оказались судья, королевский министр докладов, трое площадных риторов-храмовников и целая команда палачей. С судьей я был знаком, и еще утром этого дня предложил ему использовать мой дом в качестве резиденции на время судебных разбирательств.

Вся знать жила далеко за городом, в своих уютных резиденциях, окруженных садами, и вытащить их в столицу, пусть даже по такому важному делу, было не просто. Я же готов был нести убытки, принимать этих вельмож в своем доме, снимая с себя всяческие подозрения и заводя полезные знакомства. Министр-докладчик остался в восторге от уютных и скромных пенат, теперь уже моего дома. Ему также понравилось жреческое вино и вода в роднике. Его собственные слуги быстро освоились и делали все возможное, чтобы хозяин не беспокоился по пустякам. Позже к министру присоединился судья со свитой писарей да охраной, риторы и еще какие-то праздные богатеи, явившиеся в мой дом просто полюбопытствовать.

Все это продолжалось три дня. Судебное разбирательство, слушанья. Я умудрился убедить всех, что тоже пострадал в этом грязном заговоре, и судья со мной не мог не согласиться.

Погибшая команда капитана не была гражданами Валадарии, оказалось, что у них не был даже оплачен гостевой налог, который я тут же компенсировал. Убийц, конечно, клеймили и кляли, но в честь праздников решили не казнить, а приговорить к каторжным работам. На самом деле, как потом мне рассказал судья, никакой каторги не будет. Наемников запрут в темном подземелье, будут кормить, поить и при необходимости станут использовать в грязных дворцовых интригах. Такое было всегда. Пускать в расход опытного и тренированного солдата было верхом неразумности. Способ держать их в повиновении был довольно прост. Придворные алхимики, лекари или аптекари готовили сильный яд, который действовал не сразу, а постепенно. Наемника поили этим ядом и отправляли выполнять грязную работу. Если все проходило гладко и наемник возвращался, ему давали противоядие, а если дело не выгорало, и наемника хватали, то через некоторое время действие яда было уже необратимым. Так что каторжные работы, к которым приговорили наемников, были только ширмой.

Пока шел суд и в моем доме вились вельможи со своими прихвостнями, я тем не менее занимался делами. В заседаниях не участвовал и в подробности не вдавался. Азара и старика Трома я отправил на поиски людей для своей новой команды. Пусть в наших землях таких было немного, но поискать стоило. Оставшиеся у меня золотые грифы еще позволяли разменять их на серебро и заманить часть людей звонкой монетой. Но что толку от сапожника или рудокопа, если корабельное дело им не знакомо.

Когда страсти после суда и громких разбирательств немного улеглись, я запряг двух лошадей и вместе с Азаром, который так и вернулся ни с чем, отправился в крепость Кахар. Дальний гарнизон королевства, где был единственный на все южные земли рынок рабов. Королевские законы не признавали рабства, но товар пользовался спросом. Рабовладельцы совершали грязные сделки с посредниками — танахами. Это что-то вроде свах, некие поставщики, которые по заказу богатых и состоятельных людей выбирали им новых наложниц, слуг и работников. Сами вельможи и богачи таким грязным делом себя не пачкали.

Мы въехали в крепость уже на закате. Там было шумно и людно. Вдоль внутренней стены караванщики разбили шатры и мило улыбались каждому танаху, отличительной особенностью которых был красный тюрбан и золотой браслет со жреческим благословлением. Работорговцы стояли смиренно, возле расшитых шатров нервно теребя в руках семихвостые плети. Для совершения сделки можно было договориться заранее или приступить к ней сразу, войдя в палатку с незапахнутым пологом.

В своих прежних скитаниях я много повидал караванов, которые вели рабов в южные земли, зная многие обычаи и традиции, принятые у купцов, и потому чувствовал себя довольно уверенно, в отличие от Азара, попавшего, похоже, на подобное торжище впервые.

Я спешился и шел неторопливо, ведя лошадей под узды. Нужно было отыскать войлочный шатер, отороченный тиснеными красными лентами с зеленым орнаментом. Такие шатры использовали северные кочевники, всегда любившие поторговаться. Чтоб не остаться в накладе, они тащили через степь вдоль границы пустыни только дорогих, отборных рабов. Такой шатер нашелся не сразу, он стоял чуть поодаль от остальных возле караульной башни.

— Добрых духов в твой дом, хозяин, — сказал я, заглядывая под тяжелый войлочный полог, — примите гостя?

— Входи, добрый человек, — кивнул кочевник, сидящий на ковре возле большого сундука, облокотившись на подушки.

Лицо его было наполовину скрыто под обмоткой бурнуса, грудь украшал шелковый передник с замысловатым узором. Так же как и старик Тром, кочевник курил длинную харидскую трубку и пил травяной отвар на молоке.

— Неужто в крепости нашелся кто-то еще, кроме жадных танахов, — спросил кочевник, вытирая пот со лба.

— Не доверяю их ремеслу, свой глаз — хозяин.

— Будь гостем, дорогой, дело подождет.

Кочевник сбросил накидку с лица и поджал ноги, давая тем самым понять, что рад визитеру.

Я был один, Азара оставил стеречь лошадей, вручив ему, чтоб не скучал, кувшин полынного вика. Сам же собирался подойти к делу тщательно, не беспокоя кочевника излишней городской суетливостью.

— Какие заботы привели вас, уважаемый, к кочевому стану? — поинтересовался смуглый кочевник, наполняя отваром чашку и для меня.

— Правду сказать, проезжал поблизости и решил найти надежный ночлег да посмотреть, чем нынче богата крепость Кахар с ее давними традициями.

— Видать, на то воля духов, коль привели вас в мой шатер. Я давно тут стою, два камня кряду, товар добротный, цену держу большую, иных танахов в шею гоню. Шакалы паршивые!

— И верно, хозяин, воля духов. Я бы приценился, посмотрел, чем богаты.

— Угощайтесь, друг мой, а я пока товар представлю.

Хозяин привстал, хлопнул в ладоши, и опять откинулся на подушку, поднося серебряную трубку ближе к светильнику, неторопливо раскурил.

Задний полог отбросили в сторону, и двое помощников втащили в шатер крытый паланкин, поставили рядом с хозяином, чуть отступили. Кочевник сам потянулся и сдернул покров с деревянной клетки, отбрасывая его одному из нукеров.

— Полхийский кузнец, — указал кочевник на одетого в лохмотья бородатого здоровяка. — Силен как бык, зубы как капкан, мясо ест с костями. Нам в кочевье кузнец обуза, а этот еще и оружейник, ювелир, неплохой мастер. Попал в рабство за долги. Выкупил я его у одного полхийского старосты, который также не знал, что делать с таким работником. Много за него просить не стану, таких мастеров, видать, полная Филадея.

— Золотых дел мастера и в столице не жируют, а этот по всему еще и сельчанин. Опять в долги загонит.

— Верные слова, друг. Приберегу этого для Асур-Валада, там его быстро к делу приучат. Его крепость, как есть прорва. Сразу после праздников весенней воды туда и отправлюсь.

Нукеры вынесли клетку с кузнецом и установили следующую, так же накрытую пологом.

— Наложница, — представил кочевник следующего раба. — По всем повадкам булгальская кость. Не каждому такая по зубам. Свирепая как львица. Так и держу в цепях, три раза сбежать порывалась.

То, что сидело в клетке, как-то сложно было назвать человеком. Почти обнаженная, молодая женщина, в изодранной кожаной одежде. Тело было израненным, в синяках, но крепким. Все покрытое жирной грязью, сажей. Некогда пшеничного цвета длинные волосы свалялись, посерели от копоти и чада факелов. Небесно-голубые глаза, словно острые бритвы, скользили по нам ненавидящим взглядом.

— Сама виновата, никого к себе не подпускает, вот и выглядит как псина бродячая. Продавал бы дорого, хороша она, да к тому же девственница, но самому надоела, аж сил нет, а охотников до ее чести не сыщешь. Моего младшего брата чуть цепью не задушила, еле отбили, плетей сто всыпали бестии. Отдам за сто грифов, да шелковый наряд в придачу.

— Если не ошибаюсь, булгальцы — отменные воины.

— Эта как раз из пленных. Говорят, взяли с военного корабля, что-то разнюхивали в наших землях небесные скитальцы. Давно они на северную степь клыки навострили, да вот только куда им с кочевьем тягаться.

— Зубы у нее все целы? Не повыбили? — продолжил я разговор, давая всем своим видом понять, что заинтересовался товаром.

— Мои нукеры свое дело знают, кнуты все льняные, ни свинца, ни кожи. А зубы ровные, чистые, как жемчужины. Ох, хороша, да диковата. Я уж ей и золото предлагал, и вольную грамоту, подарки дорогие, все нос воротит. Бери, друг, не пожалеешь, ты молодой — совладаешь. Платье я бы на нее и прежде надел, так ведь изорвет, истопчет неблагодарная, жалко.

Вместо ответа я пододвинул к себе деревянную чашу, в которую по обычаю нужно было класть золото. Проявляя уважение к традициям, я к условленным ста золотым монетам положил еще пять лишних, которые купец должен будет потом отдать в храмы духов. Никто, разумеется, этого не делал, но соблюдение традиции придавало мне вид почтенного человека, что вежливый кочевник тут же оценил.

Покопавшись в пергаментах, хозяин нашел грамоту на мою рабыню и вручил ее в руки, не потрудившись при этом слегка поклониться.

Прежде чем унесли клетку с моей собственностью, я успел еще раз взглянуть в глаза девушки. Все тот же ненавидящий взгляд, но складывалось впечатление, что дай я ей волю, прежде чем меня задушить, она не побрезгует поцеловать за то, что избавил ее от приставаний толстого и старого кочевника, насквозь пропахшего курдючным жиром и потом.

— Харидский выкормыш, — прохрипел кочевник, откашлявшись. — Грязное отребье, совсем сопливый еще, но под стать твоей рыжеволосой львице. Без цепей не держу, буйный попался.

Хозяин полог паланкина только приподнял, поднеся ближе масляную лампу. В клетке ворочался мальчишка-подросток лет пятнадцати, закрывая глаза даже от тусклого света лампы.

— Он жив вообще? Что-то не похоже, что он опасен. Да и что, право, с ним делать?

— Да вместо сторожевого пса сойдет. Я его сонным отваром пою, цепи, конечно, хорошо, но эти харидские бестии, как росомахи, может и руку себе отгрызть, лишь бы вырваться. Выволок его на соляном стойбище, из гнойной ямы, к своим же сородичам в лапы попался за какую-то провинность.

Я не скрывал своей брезгливости. Мне действительно было не очень приятно смотреть на изможденное тело, словно мумию, на котором кроме набедренной повязки больше ничего и не было.

— Ну, только если как пса, и верно, на цепь посадить. Имя-то хоть у него есть?

— Най, — заревел в голове громогласный оклик.

Голова закружилась, стало невыносимо душно, словно дубиной огрели. Я выставил вперед руку, впиваясь пальцами в сальный ворс ковра. Это был не голос, не шепот, не звон тревожного гонга, не горное эхо. Меня сотрясало от каждой буквы в этом слове, в этом странном имени, которое так никто и не произнес. Никто из тех, кто был рядом. Это имя прозвучало в моем сознании раскатом тысячи громов, взрывом сотен пороховых кувшинов. Най! Не иначе как сами духи-хранители шепнули мне имя…

— Да откуда у этого животного имя, господин, помилуйте, — гаркнул купец, злобно взглянув на прислугу. — Как назовете, так и будет, он с тех пор, как из ямы вылез, так еще ни слова не произнес, ни на одном языке. Я вот и думаю, а не нем ли он, да язык вроде при нем.

— Ну что ж, диковинный звереныш, но и цену за него дам как за зверя.

— А я больше и не попрошу, господин. Полсотни в самый раз будет, и харидских замков к цепям в придачу. Не приведи духи, сорвется, бед натворит, все на мою душу грешную.

Удушье и боль немного отступили. Я снял с пояса кожаный дорожный бурдюк и отпил немного полынного вина, чтобы привести себя в норму. После того как это странное имя прозвучало в сознании, я думал, что и вовсе лишусь чувств, такая дикая и пронзительная была боль.

Двое рабов — это уже много. Ведь помимо той цены, что я выложил купцу, я еще должен буду заплатить налог да как-то доставить этих оборванцев с торжища в столицу. Посетовав на то, что в крепости не сыскать добрых лошадей и ночлега я поспешил намекнуть кочевнику, что больше торговаться не собираюсь, но купец настаивал.

— Полно вам, уважаемый, что беспокоиться, есть у меня знатный книгочей, хороший слуга, тихий и послушный. Малость не в себе, скрывать не стану, но исполнительный, верный. В придачу к нему дам молодого мула. Хороший раб, тихий, убегать никогда даже не пытался, будет вам ко сну ноги мыть, фрукты подавать.

— Да в столице не каждый вельможа может себе больше трех слуг позволить, куда уж мне.

— Вельгор зовут, — говорил купец, как бы не слыша моих отпираний, — хороший малый, семь языков знает да еще какой-то, что никто не слышал прежде. Я так думаю, что он полхиец, хотя для северянина слишком щуплый да смуглый. Но коль обращаешься, всегда вежлив и говорит на полхийском. Купите, господин, не пожалеете. За ним еще мула молодого даю, — напомнил кочевник. — И мешок овса в дорогу.

Ну как тут было устоять. Пришлось купить. Пусть думает старый спекулянт, что я себе и верно рабов покупаю. Не говорить же ему, что каждому из них я уже наметил дать вольную и пригласить в свою команду. Жаль будет, если откажутся, только золото потеряю.

Ну да ладно, это те последние грифы, что достались мне вместе с корабельной казной. Свое золото я еще не тратил.

Долго задерживаться в крепости не стали. Мне не терпелось побыстрей удрать из этого жалкого места, да и была надежда, что смогу проскочить в город через торговый путь, тот самый, что используют караваны, выходя из-под защиты стен. Ранним утром стража там сонная, да и многие солдаты меня знают. Отделаюсь мелкой монетой.

Для скованных цепями рабов пришлось купить еще двух лошадей.

Мальчишка Най все еще был без чувств, северная львица брыкалась и хрипела, но Азар быстро привязал ее к накидному седлу. А тихоня Вельгор сам сел на мула, и держа перед собой большую сумку со свитками да бурдюк с овсом, последовал за нами.

По приезде домой я разбудил старика Трома и велел ему позвать свою ведьму. Не молодым же жреческим слугам доверять мытье этих несчастных невольников.

Рабов спустили в подвал. Пока мы с Азаром топили маленькую баню, слуги носили из реки воду в купальню.

На нижнем этаже дома приготовили три комнаты, в которые я собирался поселить своих будущих гостей.

Я ненавидел рабство. Терпеть не мог, когда кто-то позволяет себе так единолично распоряжаться человеческими судьбами, и потому ни меры не сомневался, что все рабы, купленные мной, получат вольную грамоту.

Как только баня была готова, я первым отмылся от дорожной пыли и зловоний рабовладельческого торжища. Вечно ворчащая старуха Трома принесла мне холодного вина и быстро спровадила в спальню, берясь за работу.

Тром сидел на веранде и перебирал пергаменты, врученные мне вместе с рабами.

— Скажи, старик, часто ли ты слышал, как говорят духи?

— А ты что же, с духами говорил? — удивился Тром, почесывая лысину.

— Спросил у купца, как имя мальчишки, а тот не знал. Но у меня в голове вроде как гром загрохотал, такой голос… И произнес имя — Най.

— Ой, сынок, как бы не сами нейфы голос подали. Ты костями, что я тебе давал, играть не вздумал?

— Тьфу на тебя, какое играть, после несчастного капитана со мной даже пьяный вусмерть сапожник играть не сядет.

— Это все тебе наказание, что к святым духам, к алтарю не ходишь, восхвалений не вторишь. Вот и не знаешь, невежда, что голос нейфов громогласен, предвещает кары да беды.

— Тоже скажешь! Старый пьянчуга! При чем здесь святые алтари?

— Голос нейфов — знак тайный, либо жизнь вечная, либо мгла млечная. Никак сам хозяин Арха с тобой заговорил.

— Ты опять про свои кости! Они-то тут при чем?! — возмутился я, собираясь уходить.

— Верно говорю, кости голос подали! Или брось подальше, или слушай, что говорят! Вот тебе мой совет.

— Вот еще с костями мне разговаривать не приходилось. Пил часто, пил много, но чтоб до такого допиться.

— Это дар небесный, дубина ты сучковатая! Кости многие сотни календарей молчали! А тут заговорили, да с кем, пропади он пропадом, ворюга безродный!

— Ты полегче языком-то, старый, я уж камня два ничего не крал.

— На вот, возьми, — старик достал из-за пазухи керамический флакончик и протянул его мне. — Душная соль это. Когда нейфы говорят, голос их мутит сознание, бывает что и падучей свернет в коромысло, не встанешь. Вот ты соль тогда и понюхай, чтоб чувств не лишиться.

— Успокоил! — хмыкнул я. — Тоже мне друг называется, вот и буду как дурачок ходить благоухать этой гадостью.

— Верно тебе говорю, от их голоса скрутит так, что кости переломает. Еще попомнишь мои слова, — Тром повысил голос и привстал.

— Давай свой флакончик, вдруг и вправду пригодится, — сдался я, протягивая руку.

Спрятав соль за пояс, я стал наливать себе вина, чтобы уснуть крепче, но Тром дождался, когда чаша наполнится наполовину, и придержал кувшин.

— Ты на вино-то не налегай, полдень скоро. Я и служивых небоходов подыскал, и лампадаря смотреть приведу. Ты теперь капитан, не просто баламут трактирный.

— Позже, Тром, давай завтра, я устал как собака. Мне и надо-то всего отогнать корыто подальше да продать побыстрей. Кого нашел и те сойдут! Духи помогут, стащим это корыто с верфей.

Старик почесал ухо и налил себе вина тоже.

— Если из столицы пустой уйдешь, все неладное заподозрят, хоть видимость создай, что с полной командой, а уж калек я наберу.

— Этим калекам платить надо золотом, а не речными камушками, куда их столько! Вон я за рабов да лошадей пять сотен отдал.

— А ты что думал, от хорошей жизни Таус тебе такую сделку предлагал. Его, видать, за такие аферы и подрезали.

— Ладно, веди своих убогих, все одно ведь поспать не дашь.

По уверениям Трома затея была не безнадежной. Я понимал, что рискую, что все может провалиться в любой момент. Золото, что я буду сулить в качестве платы, будет моим собственным. Казна бывшего капитана теперь пуста.

Но для начала я потратил некоторые запасы серебра на то, чтобы приодеть Азара и старика. Взваливая на себя обязанности капитана, я должен был иметь нового старшего помощника и советника. Тром стал моим советником, не знаю как к другим, но к мнению этого старца я готов был прислушаться всегда. Азар долго капризничал, но все-таки согласился, хоть и временно, быть моим старшим помощником. Он же привел откуда-то из шахтерского квартала угрюмого мужика, кривого на один глаз, и сказал, что этот человек был когда-то лампадарем на каком-то торговом корабле.

Мы вновь стояли на палубе фрегата, и я немного настороженно смотрел, как одноглазый разматывает хитроумные узлы на крышке трюма.

— Кто такой лампадарь? Это что — какой-то особый вид лодыря-фонарщика?

— Нет, капитан, пойдемте в трюм, и Ханх все расскажет.

— Ханх? Он что, тоже полхиец?

— Да, капитан, все из его рода когда-то были знатными мастерами своего дела.

— Великие духи! — взмолился я. — Что же это за дело такое, скажите мне, пожалуйста?!

Кривой Ханх скорчил ехидную гримасу и оголил обломки зубов в почерневшем от травы рту.

— Не извольте беспокоиться, господин капитан, — сказал калека, шмыгая носом. — Я свое дело знаю, открывайте…

Я достал ключ, который собственно и служил доказательством моего владения этим грозным судном. На нижней палубе, где-то между второй и первой мачтой, был небольшой трюм, в котором располагался огромный железный котел, на боковой стенке которого как раз и была замочная скважина. Ключ открывал небольшую дверцу, искусно украшенную тонкой резьбой, которая оказалась не просто орнаментом, как мне казалось прежде, а сложной системой знаков, дающей определение всему кораблю в целом. Умея читать подобные надписи, или скорее символы, можно легко отличать разные типы кораблей.

Железный котел стоял в самом центре, над килем, так называлась толстая центральная балка. Во все стороны от этой громадины тянулись короткие железные стропила, к которым крепились массивные деревянные брусья, служащие основой, каркасом для всего корабля.

— Это, мой капитан, сердце корабля, — прохрипел одноглазый, доставая огниво, — только благодаря этой магической печи корабль взмывает в небо так легко, словно пушинка на ветру. Железная чаша, или купол, наполнена мелкими камешками. Эти камешки особые, если их нагреть, то они сами взлетают в небо, но стоит им только остыть, как они тут же падают вниз.

— Что же это за чудо такое.

— Не могу знать, капитан, предки мои еще поговаривали, что камни эти делали когда-то великие маги, не чета тем, что нынче.

— Ну, рассказывай дальше.

— Медная чаша внизу наполняется травяным маслом. Хотя некоторые и овечий жир используют, и что уж молчать, бывает, что и человечьим не брезгуют. Так вот, в масло опускаются фитили. По числу фаз луны их всегда четыре. Бывает, что и больше, но не нужно это.

— Ты говори по делу, лишнего не болтай. Если я правильно понимаю, то фитили зажигают и ими греют котел с камнями, которые от нагревания взлетают. Но так как железный купол им не дает разлететься, они тянут за собой и весь корабль.

— Именно так, мой капитан.

— Что же дальше?

— Чем сильней греть камни, тем выше поднимется корабль. Остудить — будем медленно спускаться.

— Зачем же такие сложности? Поставь фитиль, пусть себе греет, взлетит над землей и хватит.

— Не так все просто, капитан, — вмешался в разговор мой старший помощник Азар. — «Сердце корабля» может поднять только ввысь или опустить. Но нужно еще и наполнить паруса ветром, чтобы лететь в нужную сторону.

— Но ведь по морю как-то лодки плавают?

— То по морю, а здесь все не так. Вот есть, к примеру, у вас желание полететь на юг, а ветер дует на север. Что же, дожидаться, пока ветер сменится?

— А и то верно, что же тогда делать?

— На разной высоте ветра в разные стороны летят. У земли вотчина одного ветра, у птичьей выси другой ветер верховодит, — заметил одноглазый Ханх.

Все его лицо было испещрено мелкими шрамами и кавернами. В каждую пору кожи впитались копоть и грязь, неприятное было зрелище. Это особенно стало заметно, когда он разжег первый фитиль.

— Нам надо на юг, а ветер дует на север. Мы поднимаемся на ту высоту, где ветер дует в нужную нам сторону, и ставим паруса? Так? — предположил я.

— Ну в общих чертах так, — заметил Азар и только криво ухмыльнулся.

Из всего сказанного становилось ясно, что ламнадарь был важным человеком на любом корабле. Его не интересовало, какие дуют ветра, его больше заботило то, как ярко горят фитили в котле. Все команды он получал от рулевого или от самого капитана. От того, как сильно разогреются магические камешки в котле, зависело, как высоко можно взлететь. Что ж, принцип движения судна мне был понятен, оставалось задать, наверное, самый волнующий, но в то же время дурацкий и наивный вопрос, которого, похоже, от меня ждали все.

— А как высоко можно взлететь?

— Чем выше, мой капитан, тем больше мы попадаем в обитель великих духов. Там в вышине воля создателей наших и творцов лишает человека жизни, ибо не годны мы еще для небесной обители, — выдал Ханх заученные строки из главы книги о небесном восхвалении.

— Чем выше капитан, тем суровей лед и тем ясней становится взгляд духа смерти, что рыщет повсюду и воистину велик!

— Хоть ты, Азар, не дури мне разум. Я и без жреческих увещеваний понял, что чем выше, тем хуже…

Весь остаток дня мы занимались смотром рядовых небоходов, которые умели бы ставить паруса и знали бы прочие премудрости небесных скитаний. Удалось найти не много, только пятерых. Да и то, трое были уже в преклонном возрасте, хоть и опытные, а пара и вовсе не бродяги небесные, а только их сыновья. Но выбирать не приходилось.

Поздно вечером ко мне в дом пожаловал Корвель, вот уж кого я не ждал. Пришел попросить у меня взаймы, но только узнал о том, что я набираю команду, тут же напросился. Получив согласие, помчался к себе спешно собирать пожитки, книги и продавать мастерскую, которая давно приглянулась держателям гильдии. Так у нас появился хоть и недоученный, но все же астролог, способный отличить одну звезду от другой. Я удивлялся такой поспешности своего приятеля, но на уговоры подумать и взвесить все как следует тот не реагировал. Азар говорил, что астролог — это очень важно, иначе придется совсем туго, тем самым подзадоривая Корвеля.

Наконец-то мне выпала возможность нормально отоспаться. Вечер выдался тихий, спокойный. Мои друзья куда-то разошлись по своим делам, слуги притихли в комнатах, а я поспешил в спальню.

Даже не помню, как уснул. Еще подумал о том, что надо бы встать и накрыть фитилек лампы колпачком, но так и не встал — просто провалился в забытье.

Мне снился горный перевал. Высокий, заснеженный, с крутыми и обрывистыми склонами, не такой, как в здешних горах. Я словно бы летел над этими вмерзшими в лед камнями, парил как птица. Подо мной завывала метель, поднимая буруны искрящегося на солнце снега. Метель пела. Чудесная музыка звенела в ушах, эхом отражалась в ущельях. Песня лилась как масло, тепло и чисто, на самой грани слышимости, откуда-то издалека.

— Так поют нейфы? — спросил я, ни к кому не обращаясь.

— Кому-то и гром как музыка, — ответил мне таинственный, тихий шепот.

— О чем эта песня? — спросил я, очарованный дивными звуками.

— Эта песня о смерти и рождении, о будущем и прошлом, эта песня о судьбе.

— Можно ли знать свою судьбу заранее?

— Судьбу можно выбрать, — ответил мне тихий голос. — Знаки подскажут…

Я проснулся как от змеиного укуса. Дыхание перехватило, и защемило в груди.

Светильник погас сам собой. В кромешной ночной мгле было тихо, но я чувствовал какое-то напряжение. Мало того я видел то, чего, оказывается, не видели все остальные. Кому-то, может, и недостаточно света звезд, но мне хватает, чтобы уверенно различать очертания предметов. Каким бы я был вором, если не умел жить в темноте.

Мне не показалось, я точно слышал, как скрипнула половица на веранде. Неужто и в мой дом влез вор! Сомневаюсь. Если и так, то я наверняка его знаю, всех достойных в городской гильдии можно было счесть по пальцам одной руки. А вдруг Мариф отловил не всех наемников, и я следующий после капитана Тауса и всей его команды. Не хотелось бы попадать в чужую резню.

Бесшумно скользнув из-под одеяла, я свернул халат и камзол, прикрыл их шелком жреческих кружев. Пусть думают, что я лежу в постели. Зажав в руке холодную рукоять кинжала, я встал за тяжелым навесом полога и затаил дыхание.

Признаться, даже вздохнул облегченно и удивился, когда в комнату, в очередной раз скрипнув половицами, пробралась купленная мною вчера рабыня. Видимо, старуха решила избавить несчастную от цепей и, как теперь оказалось, вовсе оставила без присмотра.

В руках у этой рыжей львицы была кухонная секира для овощей. Не знаю, что я сделал ей плохого, но сомнений не было, секира предназначалась для меня. На ней было то длинное шелковое платье, что дал вместе с ней в приданое работорговец. Для ночных прогулок подобный наряд не очень-то подходил, но выбирать ей не приходилось.

Немного осмотревшись, она без труда определила, где находится хозяйское ложе, и, сделав широкий шаг, прыгнула, занеся тесак над головой.

Естественно, удар пришелся в пустое место.

Я только чиркнул огнивом, лежащим на столе возле лампы, бросив несколько искр на фитиль, который тут же вспыхнул неярким оранжевым пламенем.

— Можешь считать, что голову ты мне отрубила. До утра буду считать себя мертвым, обещаю. — Посмотрев в перепуганные глаза девушки, я улыбнулся и добавил: — Там у тебя в комнате, на столе, лежит вольная грамота и полсотни золотых монет, на первое время. Извини, больше дать не могу. К утру ты уже будешь на большом караванном пути.

Больше не обращая внимания на девчонку, я погасил лампу и, как бы не замечая присутствия перепутанной, застигнутой врасплох девушки, вышел на веранду, где на столике были вино и фрукты. Удобно устроившись в плетеном кресле, я открыл кувшин и стал пить прямо из него. Правду сказать, я совсем забыл об этих несчастных, что выкупил в крепости. Стоило, конечно, уделить им хоть немного времени. Но все равно было обидно. А если бы не проснулся. Не почуял чужое присутствие, так бы и остался в постели жреца с раскроенным черепом. И главное без вины, ни за что, можно сказать, или все же за то, что сделал доброе дело и вызволил несчастных из рабства. Урок мне дурню…

— Я хотела сбежать, — пропищала девчонка с легким северным акцентом.

— А тебя никто не держал, все двери в этом доме открыты.

— Зачем тогда покупал? Чтобы просто отпустить?

— Чтобы освободить. Помочь. Хотя надеялся, что и ты мне поможешь.

— В чем же?

— Вина хочешь?

— Хочу, — только и сказала она, зябко прижимая руки к груди.

Я наполнил кубок и поставил на стол возле себя. Девчонка подкралась сзади и, схватив кубок, отпрянула.

— Моя история слишком длинна для такой короткой встречи, но так получилось, что мне нужны спутники, которые бы хоть немного разбирались в корабельном деле.

— Ты наемник, служишь какому-то князю?

— Я владелец огромного фрегата, но не более того.

— Что это за земли?

Я обернулся, не без доли удивления, еще раз взглянул в ее напряженное лицо, укрытое сумраком ночи, но ответил:

— Филадея, южное королевство. Я купил тебя на самой границе, в крепости Кахар. Как еще заманить людей на проклятый корабль.

Последовала долгая пауза. Девчонка либо пыталась что-то вспомнить, либо не знала, что еще спросить. В любом случае ей теперь ничто не угрожает. Мстить за покушение на себя я не стану. Коль решил, что освобожу, так и сделаю, но все равно на душе было как-то не по себе. Это как же надо было унижать человека, что при первой же возможности он хватается за оружие и убивает, не спросив даже имени.

— Прости, что хотела убить. Я действительно много камней мечтала только о побеге.

— Грамота и золото в комнате, ты свободна.

Аккуратно приблизившись, она положила на столешницу тесак и поставила кубок с недопитым вином. Попятилась и скрылась за шторой. Внизу скрипнула дверь.

Я так и остался сидеть, успокаивая себя тем, что, совершая сделку на рабовладельческом рынке, я думал только о том, как решить свои проблемы, а вовсе не о том, как использовать купленных мною рабов. Пусть идет, булгальцы — своенравный и дерзкий народ. Таких не сломить, не запутать. Коль скоро не лгал мне кочевник и ее действительно взяли в плен на военном корабле, то надо полагать, что она знает о небесной жизни не понаслышке. У северян женщины равны в правах с мужчинами, а иногда и имеют больше власти и полномочий. Мне известны истории, в которых рассказывали о целых боевых отрядах северян, собранных исключительно из женщин.

Наверное, я заснул сидя в кресле, все еще держа в руках кинжал. Проснулся в тот момент, когда рассвет уже озарил безоблачное небо и холодная ночь просветлела.

Я был укрыт одеялом, тем самым, свернув которое, пытался выдать за себя лежащего на кровати. Она сидела рядом и чистила моим кинжалом большое горное яблоко.

Увидев пробуждение, она только сдержанно улыбнулась и спросила:

— У тебя правда большой корабль?

— Военный фрегат, — ответил я хрипло. — Очень большой. Триста мер камней.

— Ого! Откуда у южан взялся такой гигант?

— Его пригнал из Полхии капитан Таус со своей командой, но так получилось, что проиграл его мне в кости. Договаривались, что он отыграется, да вот незадача — подрезали бедного капитана злые наемники.

— Веселая история.

— Я смотрю, ты все еще здесь и грамоту нашла.

— Да, и золото.

— Не спешишь домой?

— До того как попасть в грязные лапы кочевников, я была в абордажной команде на военном корабле. Мой брат был капитаном, но он погиб в бою.

— В том, что ты разбираешься в кораблях, я знал, но увы, на север я лететь не собираюсь. Мой план прост: перетащить корабль через горы, продать и сбежать на юг, к морю.

— За горами мертвая пустыня, кому продавать там корабль, кочевникам?

— На западной границе есть небольшое, но зажиточное княжество, вот им и отдам, не сильно-то торгуясь, а там по реке прямо к морю. Как тебе такой расклад.

— Дурной, конечно, — сказала она без церемоний. — Но чего еще ждать от южанина.

— У тебя имя есть?

— Хаджин.

— Так вот, Хаджин, если бы я хотел власти и богатства, рвался бы к военным подвигам и славе, то небесный корабль последнее средство, к которому я прибегну. Не бросить же его на верфях, пустив по снастям духов огня.

— Пожилая женщина, там, на кухне, сказала, что ты, Брамир, очень благородный человек, хоть и вор.

— Старики всегда много болтают.

— Она сказала, что тебе можно доверять.

— Я себе доверяю.

— Могу стать рулевым или ветроловом, знаю снасти и узлы. Хорошо читаю карты.

— А еще неплохо орудуешь острыми предметами.

— Жизнь научила, — пожала плечами Хаджин а взялась за персик.

— Ну тогда считай, что мы договоримся. Давай-ка завтракать и пойдем, разберемся с мальчишкой Наем.

— А это еще кто?

— Несчастный, которого я купил вместе с тобой.

— Не знала, что у этой мумии есть имя, — ухмыльнулась Хаджин, вскакивая на ноги.

— Кочевник тоже не знал…

Оставив без ответа ее немой вопрос, я скинул с себя одеяло и пошел вниз.

Третий раб, которого я вчера утром привез из крепости, молчун Вельгор сидел в кухне и, не обращая внимания на ворчание старухи, грыз очищенную луковицу. Его взгляд бездумно уставился в измятый пергамент и был совершенно неподвижен и холоден. Старуха Трома всякий раз, глядя в его сторону, только морщилась и тут же отворачивалась, не в силах больше глядеть на то, как он, словно сладкий фрукт, с совершенно каменным лицом грызет луковицу, аппетитно хрустя и чавкая.

— Хоть бы встать потрудился, когда хозяин входит, — проворчала старуха, вынимая из котла ошпаренную курицу, — совсем молодежь совесть потеряла, никакой благодарности.

Поняв в какой-то момент, что разговаривают с ним, Вельгор очнулся, как ото сна, и вскочил, выронив из рук «лакомство».

— Добрый день, господин, простите, господин, но я спал в комнате, там, под лестницей, и нашел вот этот странный пергамент и золотые монеты.

— Этот пергамент — твоя вольная грамота, и золото тоже твое.

— Но, господин, я не знаю, что мне делать с этим золотом. Его кому-то надо отдать? Я схожу отдам, вы только скажите кому?

— Знаешь человека по имени Вельгор?

— У меня такое же имя, господин.

— Так вот человеку с таким именем и отдай эти золотые грифы.

— А грамоту?

— Вручи ему же, и пусть хранит бережно.

Хаджин засмеялась и, видя, что парень так и не понял, о чем речь, осталась втолковать несчастному, в чем все дело. Я вышел в зал, прихватив с крюка корзину вяленого мяса и несколько связок стручков гороха. Есть пришлось на ходу. Азар, завидев меня, поспешил вручить какие-то купчие, что он собрал за ночь, Тром терпеливо ждал, когда я отвяжусь от своего старшего помощника, и тоже готовился задать массу вопросов. Все дела были неотложными и важными, оставлять их без внимания нельзя, иначе доставшаяся мне посудина с парусами никогда не сдвинется с места, так и врастет в наши плодородные земли всем остовом.

Най вышел сам. Пошатываясь еле удерживаясь на босых ногах, укутанный в одеяло. Под глазами у него были черные круги, щеки ввалились, тело все сотрясалось от слабости и того сонного отвара, которым потчевал его работорговец. Обезумевшие, вытаращенные глаза осматривали все вокруг, словно он только родился на свет. В каком-то смысле так оно и было. Сбавляя шаг, мальчишка осматривался и незаметно для себя оседал на каменные плиты лестницы, теряя последние силы.

Азар, стоявший рядом, придержал его за локоть и помог сесть.

— Где я? — прошептал юнец, еле разомкнув слипшиеся губы.

— Ты в моем доме, Най, ты гость, и мы тебе не враги.

Услышав свое собственное имя, которое, как я понимаю, он никому не говорил, Най напрягся. На какое-то мгновение собрался, чуть подался вперед, но, увидев на моем лице добродушную улыбку, остановился. Он и правда не понимал, что с ним происходит и как он оказался здесь.

Я поднялся на несколько ступеней, сел рядом, положил руку ему на плечо и сказал:

— Ты в безопасности, набирайся сил, здесь ты как дома.

Дни сменяли друг друга стремительно. Весна словно бы торопилась взять всю власть над землей, наполняя реки, будоража ветры. Жизнь словно бы набирала новые силы, поднималась на гребень волны!

Через несколько дней к нашему полету все было уже готово. Оставалось только получить королевскую грамоту и право водрузить на снастях корабля знамя его величества.

Я оказался слепцом, рассыпая бисер перед судьей и всеми его прихвостнями в те дни, когда шел суд над наемниками, убившими капитана Тауса. Да и тот богатенький отпрыск, что так часто крутился в моем доме, тоже оказался весьма болтливый. Королевский двор, в сущности, та же самая рыночная площадь, где слухи и толки ползут, словно черви в навозе, от одного краснобая к другому. О моей истории знали уже слишком многие. Не мудрено было предположить, что кто-то пожелает прибрать к рукам такой огромный, ничейный, капитал. Пусть по праву выигрыша корабль принадлежит мне, но ведь известно, что законы, изданные королем, для самого же короля пустой звук, как, впрочем, и для его свиты.

Праздная жизнь, недолгая, скоротечная, значительно притупила все мои воровские рефлексы и то крысиное чутье, что так часто выручало в самых сложных и опасных ситуациях.

Азар и Тром отправились на поиски людей, хоть как-то знакомых с корабельным делом. Выбора не оставалось, нам срочно требовалась команда. Промедление становилось слишком опасным. Я знал, что рано или поздно моей персоной заинтересуются, и тогда драгоценное время будет упущено. Это ожидание я проиграл. Первый раз в жизни я проиграл по-крупному.

Все произошло ближе к вечеру, за день до того, как я планировал убраться из города. Королевские гвардейцы в очередной раз вломились в мой дом не просто с целью сопроводить своего командира, а именно арестовать меня. В этом не было никаких сомнений.

Во главе всей этой бряцающей кольчугами своры шествовал незнакомый мне человек в жреческом одеянии. Встретил бы я такого в обычной одежде где-нибудь в городе, то непременно бы подумал, что он гвардеец или военный советник знатного князя.

К сожалению, этот человек сам оказался князем, да еще и ритором жреческого совета храмов четырех алтарей. Известный маг и астролог, правитель величественных земель южного отрога железных гор Иридин Гурымей. Для любого смертного в Филадее это было чудовище, с которым каждый будет откладывать встречу вплоть до похоронного костра. Что чаще всего и случалось. Князь Гурымей был главой инквизиторов с репутацией отъявленного садиста и душегуба.

— Какая честь, ваша светлость, принимать в своем доме такого знатного вельможу, — начал я разговор с магом, чуть пригнувшись в вежливом поклоне.

На мое вежливое приветствие Гурымей даже не отреагировал, словно меня вообще не существовало. Резким выпадом руки он только указал в мою сторону и выкрикнул притихшим гвардейцам:

— В цепи мразь, заковать и вон!

Бежать! Эта мысль тяжелым молотом колотила в моей голове. Но куда, как! Всюду гвардейцы, всюду соглядатаи, которые продадут за медный гриф любого, лишь бы только поглазеть на очередную публичную казнь вероотступника, бьющегося в судорогах на колу.

Бежать было бессмысленно. Стены слишком высоки, город полон народу. Да и не хватит моих боевых навыков тягаться с королевскими гвардейцами, тем более в таком численном перевесе.

Страха не было совершенно. Меня не уличили во лжи, не предъявили обвинений и даже за руку не поймали в тот момент, когда я подрезал кошелек у сборщика налогов или напыщенного купца. Формально я был чист перед законом. Но все же предательская, отвратительная нервная дрожь пронизывала все тело, иссушала разум, притупляла чувства.

Гвардейцы не лютовали. Для них я не был простолюдином. Возможно, что они и не знали меня прежним, рыночным пройдохой и игроком. Может, действительно, я казался им владельцем крупного военного фрегата и потому подпадал именно под этот, весьма однозначный образ небесного скитальца. Хотя обобрать меня они все же сподобились. Хорошо, что в этом доме я не держал своих воровских приспособлений, отмычек, ключей, смазок и пряных порошков, не то разговор был бы совсем короткий, найди они эту утварь в моих припасах.

Тащили чуть ли не волоком кварталов десять в обход королевского двора и внутренней крепости. На ямный двор. Сам я там прежде еще не бывал, а от тех немногих, которым удавалось оттуда выбраться, ничего путного узнать не получалось. Ходили слухи, что это особая тюрьма, из которой на казнь выводили только каждого десятого. Прочие сгнивали в этих глубоких ямах. Мерзкое было местечко, нечего сказать.

Держался я достойно, конвоиры это сразу оценили и потому рук не прикладывали. Я не брыкался, не вопил во всю глотку проклятий и оправданий, смиренно шел как овца на заклание к алтарю.

В первую очередь меня интересовало устройство крепостных постов — страх страхом, а натура брала свое. Так глубоко во внутреннюю крепость я еще не заходил никогда, поэтому с интересом разглядывал все укрепления, разводные мосты и точки караульных. Солдат казалось не много, но от моего взгляда не ускользнула набитая, протоптанная дорожка вдоль стен, по которой непрерывно должен был курсировать дозорный с сигнальным гонгом в руках. Ворота были крепкие, высокие, щедро окованные железом, как любили делать в старину. Филадея был очень древний город, который не раз за всю свою историю подвергался жесточайшим разорениям, пережил несколько больших землетрясений и пожаров, перестраивался неоднократно.

Тюремщики встретили конвой довольно удивленно. Обычно им приносили хорошенько отделанных постояльцев, не способных передвигаться самостоятельно. Я был исключением, и потому сами они не знали, как со мной обращаться. Я как накурившийся кочевник мило улыбался своим душегубам и делал все, что бы мне ни приказали, не давая повода стражникам пустить в ход тростниковые дубинки.

Тюремный двор был большим и очень зловонным. На пыльной, вытоптанной земле были видны решетки, закрывающие глубокие провалы гнойных ям. Колодцев было не меньше трех десятков. Выложенные изнутри крепкими гранитными камнями, они, видимо, не одно полнолуние служат королевскому двору пристанищем для обреченных. Огороженный со всех сторон непреступной крепостной стеной, внутренний тюремный двор хорошо просматривался с высоких башен, где маячили любопытные охранники. Вдоль стен располагались деревянные клетки, в которых я насчитал не меньше двух десятков откормленных и злобных на вид боевых псов. Укреплена тюрьма была на совесть. Недаром в нее свозили преступников со всей округи и держали под особым присмотром. Ведь помимо самих тюремщиков, сторожевых псов, судя по всему вскормленных отнюдь не бараниной, тюрьму еще окружала стена королевского дворца, в котором своя охрана была, наверное, самой многочисленной во всей Филадее.

— Не повезло тебе, капитан, — сказал один из гвардейцев и добавил: — Руку бы отдал, чтобы только не оказаться на твоем месте. Уж коль скоро ты угодил к самому Гурымею на глумление, то хоть каким темным духам молись, а все одно не поможет!

— Спасибо, друг, успокоил, ты хоть цепей не снимай, будет чем удавиться.

— В яму с цепями нельзя! — строго заметил один из тюремщиков с гнилыми и почерневшими зубами. — А ну как дураки начнут кладку стен ковырять, кому чинить потом!

— Нешто у тебя рабочей силы мало! — возмутился гвардеец. — Маг не велел цепей снимать! Хочешь снять, сам делай. Тебе одно ответ держать!

Прикинув свои перспективы выслушивать порицания инквизитора жреческого совета, тюремщик решил все же не перечить воле мага и оставить цепи на мне. Не знаю пока, как они смогут понадобиться, может, действительно удавлюсь, еще до того как меня на кол водрузят, а может, и еще какую пакость задумаю.

Отставив копья и кистени, стражники тюремного двора принесли откуда-то длинную веревочную лестницу и закрепили на железном крюке возле ямы.

— Если сам не полезешь, огрею по голове и сброшу вниз, — сказал зачем-то тюремщик с гнилыми зубами. — Ноги переломаешь, здесь высота колен двадцать.

Окинув удивленным взглядом собравшихся вокруг меня конвоиров, я вцепился в упругий канат лестницы и стал спускаться, позвякивая кандалами на руках и ногах.

Высота действительно была огромной. С последней ступеньки пришлось даже спрыгнуть. Снизу лаз тюремной ямы казался небольшим отверстием, в который попадал тусклый свет заходящего солнца.

Дно ямы было сумрачным и зловонным. Еще спускаясь по скрипучим ступенькам, я прикрыл один глаз, чтобы он хоть немного привык к темноте. Теперь в глазах все двоилось. В одном плыли фиолетовые круги, в другом проступали неясные серые тени округлых стен.

Лестница вытянулась наверх, и тяжелая железная решетка захлопнулась. Сверху гулко ударила пара молотков, вбивающих клин в проушину.

Напряженный слух уловил слабое дыхание. Обостренные чувства безошибочно определили направление, но я не спешил соваться туда, напротив, отошел к противоположной стене и сел на плетенную из рогоза циновку.

Сомнений не было, знать, раззадоренная слухами о моем удивительном выигрыше, решила что простолюдин не достоин такой чести. Шутка ли! Военный корабль такой сокрушительной мощи, лишь формально подчиненный королю, и только в то время, пока находится в южных землях. Не думаю, что даже вся гвардия сможет устоять против орудий фрегата. Ведь что Асур-Валад, воинственный брат короля, что сам Валадар, никогда не имели в своем арсенале небесных кораблей. Только десяток торговых лодок. В небе правили северяне, полхийцы и хариды. Были еще довольно хищные боевые каравеллы булгальцев, но эти рыжие бестии в южные земли не совались. Не удивлюсь, если после недолгих разбирательств меня казнят как заговорщика и вероотступника, корабль сожгут, чтобы не дразнить соседей, и заживут мирно и сытно, как и прежде, то и дело придавливая очередное восстание шахтеров или рабов на льняных да конопляных плантациях.

Кошелек с золотом гвардейцы срезали, а вот мешочек с игральными костями за широким поясом не приметили. Не думаю, что древняя магия костей сможет помочь мне вырваться из этой тюрьмы, но вот время скоротаю.

— Не успели мы до тебя добраться, Брамир из Хариди, — прозвучал из темноты хриплый голос. — Друг твой Мариф еще до рассвета поставил охрану возле твоего дома.

— Кто это здесь вякает? — спросил я, невольно протягивая руку к голенищу сапога, зная наперед, что ножа там нет, просто по привычке.

— Мое имя Орадан, теперь это уже не тайна, я один из тех, кто убил капитана «Огненного ветра».

— Пустынный волк! Я думал, вас всех уже давно казнили.

— Зачем драть шкурки с мангустов, если кругом полно змей… — выдал Орадан известную поговорку южан. — От нас мертвых толку мало, живые стоят дороже.

— За что вы хотели убить меня? И за что убили капитана Тауса?

— Всему причина — золото! Мы выполняем свою работу и не задаем праздных вопросов, «зачем», «за что».

— Убьешь меня сейчас?

— Нет необходимости, — сказал пустынный волк, все еще оставаясь в тени ямы. — Я пока не голоден. А до корабля ты не доберешься.

— Значит, тому, кто заплатил вам, встал поперек горла этот корабль, не люди.

Орадан двинулся в темноте и перевалился на светлую сторону каменного колодца. Я увидел его разбитое в кровь лицо, изорванную одежду, изувеченные руки.

— Что тебе толку от этих знаний, вор. Твоя судьба предрешена. За меня все сделают палач и жрецы, на радость зевакам.

— Откуда ты так много знаешь обо мне, наемник? Ведь вас за сотню колен обходит всякий, кто видит.

— Но только не тот, кому мы платим. А нам есть чем платить, поверь, убийство — очень прибыльное ремесло.

Только с третьей попытки Орадану удалось подняться на ноги и сдвинуться еще ближе. Сейчас, когда мои глаза привыкли к этому тусклому подземелью, я заметил, что на воине больше нет бурнуса, только легкий кожаный доспех, да и тот весь изуродованный плетями инквизиторов да собаками. Болезненно худой, даже изможденный, на вид этот несчастный больше походил на нищего, годами живущего одним подаянием, а не на богатого и дорогого воина, хоть и промышляющего убийством за золото.

— Я был уверен, что капитана Тауса убили анильцы, а не пустынные волки.

— Грязные душегубы, — возмутился Орадан. — Им не под силу справиться с капитаном и командой. Глупые, жадные и сварливые. Не чета пустынным волкам!

— Кто бы говорил, сидя в этой яме! Где ваше проворство, где ваш талант скрываться и прятаться, а кочевник? Почему мы с тобой в одной яме?

— На то воля богов.

— Так ты еще и сторонник древних верований о верховных божествах?!

— Ты сам-то, Брамир, вор и жулик, пройдоха, которого никто и никогда не мог поймать, брезгливый к воровской гильдии, сам с гонором и характером, почему ты здесь?

— Из-за тебя, наемник! Если бы не твоя поспешность, отдал бы я обратно Таусу его корабль и ищи потом ветра в ноле. Меня не за руку на площади поймали, не в сокровищнице с отмычкой, я чист перед законом. Не все ли тебе равно, когда было резать несчастного капитана. А тут и меня подставил, и сам попался.

Я уже не боялся наемника. Убивать он меня не собирался, сам был здорово искалечен и потрепан. Да и какой ему прок в моей смерти, только схлопочет от стражи еще пару десятков соленых плетей.

— Ты ошибался насчет капитана. Этому человеку ничего не стоило сломать шею любому. Ты бы не стал исключением. Видать, судьба у тебя такая, вор…

— Коль так, расскажи мне тогда, что вам сдался этот проклятый корабль?

— Рассказать! Да, пожалуй, теперь это не имеет значения. Тем более сам я немного знаю. В горах Смартии стоит огромная крепость Касс. За ее стенами укрылись королева Аталла, овдовевшая мать наследника трона. Ее брат, Фарас, требует признать собственное право на трон. Фарас пообещал северные земли Смартии и часть Полхии князю Мехру, вождю горных козлопасов, за помощь в осаде крепости. Также к непризнанному правителю присоединились еще западные смарты — горстка опальных князей, отличные воины вместе со своей флотилией из десяти тяжелых кораблей. Не таких огромных и сильных, как «Огненный ветер», но тоже весьма солидных. Булгальцы в битву пока не вступают, ждут. «Огненный ветер», фрегат капитана Тауса, мог создать значительный перевес в пользу выродка Фараса. Покойный капитан был падок до золота, а Аталла оставила казну в родовом замке, так что заплатить нам она не смогла. И переманить Тауса с его буйной командой тоже не в силах.

— Так прежде, чем убивать меня, может быть, все же спросили, на чьей я выступлю стороне.

— А какое это имеет значение? Да и кто ты такой? — сказал Орадан, силясь удержать ухмылку на изувеченном лице. — Флотилия смартов сомнет тебя как бык овцу! Какой в тебе толк. Гораздо проще уничтожить сам корабль и тебя заодно.

— Есть старинная харидская притча о том, как жадный купец навьючил лошадь тяжелым скарбом, сам сел верхом и поехал по дороге. В то время над дорогой пролетала стая гусей, и одна из птиц обронила перо. Купец увидел упавшее перо и решил его взять, но стоило ему только подхватить перо, как ноги лошади подломились и она упала, охромев.

— К чему эта история, вор?

— К тому, что даже маленькое перышко порой может решить исход большого дела. Пусть, по-твоему, мои шансы в битве будут не велики, но подумай сам. Стала бы королева отдавать тебе последнее свое сокровище только за то, чтобы ты уничтожил капитана вместе с кораблем. Не все ли равно, каким будет численное превосходство, если исход битвы уже предрешен? Или есть кто-то, на чью помощь стоит рассчитывать? Королева со своим немногочисленным ополчением, загнанная в крепость, ждет подмоги, на что-то надеется?

— Вместе с нами был отправлен еще один отряд пустынных волков, который должен был уничтожить самого Фараса. Но сдается мне, что их, как и нас, постигла неудача. Брат королевы жесток и коварен, он был готов к приходу наемников.

— Смотрю я, ты совсем не жалеешь, что твои сородичи погибли, выполняя работу.

— Такая у нас судьба, — заметил Орадан многозначительно. — Ничего с этим не поделаешь.

— Не знаю, как ты, но я не привык жить по указке и бездумно выполнять все, что мне говорят. Всегда стараюсь разобраться в мелочах, понять первопричину проблемы, тогда проще ее решать.

— Как скажешь, проныра, но посмотрю, как ты запоешь, когда ближе к вечеру сюда явится инквизитор, который считает факт твоего рождения уже смертным грехом, за что тебя полагается вздернуть на виселице, после того как снимут с кола.

Это напоминание изувеченного наемника меня чуть-чуть осадило. Я знал, как скоры на расправу инквизиторы, и на чудо не надеялся.

Наверное, только сейчас до меня начало доходить, в какую нелепую историю я влип. Занялся не своим делом, позарился на золото, которого, право, был не очень-то и достоин.

Оставив в покое израненного наемника, я отошел к еще освещенной стене колодца и сел, устремив взгляд на пятно голубого неба, в котором изредка проплывали рваные клочья пушистых облаков.

То ли сон накатил, то ли дремота, я не помнил, как уснул или провалился в беспамятство. И ведь чувствовал же, что все, что со мной происходит, это не на самом деле, это сон, видение, но ничего сделать не мог.

Сижу все возле той же холодной стены, но вокруг никого. Во всем теле какая-то необычная легкость, уверенность, умиротворение. Чувствую чуть пыльный запах сырого подземелья, тело в заточении, но душа свободна словно ветер. Ветер! Для него почти не существует преград, для него не может быть стен и запоров.

Вижу себя словно бы со стороны. Одежда вся в пыли, хоть и выглядит по-прежнему дорогой. Немного необычно смотрятся слишком мягкие сапоги на тонкой подошве, знатные люди, привычные сидеть в седле, такой обуви не носят. Кожаный камзол скроен длинней обычного, украшен красивым тисненым рисунком и вышивкой. Ворот оторочен коротким мехом, штаны в некоторых местах прошиты в два, а то и в три слоя, на коленях и бедрах кожаные вставки. Рубаха белая, чистая, только утром сменил на свежую льняную исподнюю — не самое частое событие в моей бродячей жизни. С виду можно сказать, что и не вор вовсе. Действительно похож на состоятельного человека, может, даже и капитана грозного судна.

В этом видении я оглянулся. Пусто. В яме больше никого не было. Взмахнув невидимыми крыльями, я устремился ввысь сквозь решетку колодца, над крепостными стенами, над притихшими башнями дворца. Как легко и свободно! Оседлать ветер — это как усмирить буйного и норовистого коня. Стать таким же быстрым и сильным. Я плыл в потоках над высушенной равниной, скользил по собственной воле в любом направлении, летел как птица.

Корабль стоял на верфях. Трудно было его не заметить. Внизу толпились люди. В какой-то момент я решил, что это гвардейцы, которые по приказу Гурымея намереваются арестовать судно и всех, кто находится на нем. Но нет, на палубе стоял Азар и зычно выкрикивал какие-то команды. Незнакомые люди, пожилые и молодые, по всему видно, что не очень опытные, суетились возле блоков и мачт, распутывали какие-то узлы и крепили стойки. Корабль готовился подняться в небо. Старика Трома я признал не сразу. Что-то изменилось в старом пропойце, словно он помолодел и распрямился, стал уверенней и собранней. Первое, что привлекло мое внимание, так это взгляд старика. Если прежде я знал Трома как подслеповатого, плешивого краснобая, то теперь я видел человека, от взгляда которого не могла ускользнуть ни одна мелочь. На поясе у старика висел короткий кинжал, такой, каким пользовались пустынные волки, наемники, один из которых сейчас сидел со мной в гнойной яме королевской тюрьмы.

Я облетел корабль вокруг, потревожил еще слабо натянутые паруса и приблизился к старику. Коснулся его своим крылом, заглянул в глаза. Морщинки в уголках глаз вытянулись в тонкие ниточки, и Тром спокойно посмотрел в мою сторону, чуть улыбнулся и сказал тихо, даже с каким-то облегчением:

— Мы идем к тебе на помощь, Брамир, будь готов!

Я проснулся словно бы от резкого толчка, как от неожиданного удара в живот. Плечо затекло у холодной стены, ноги болели. Сумрак поглотил весь колодец, и даже бледное пятно надо мной не прибавляло света. В моей правой руке был мешочек с костями, в который я вцепился мертвой хваткой. Не помню, как достал его из-за пояса, не помню, как уснул, но впечатления сна ярким образом еще держались в моем сознании.

— Орадан! — позвал я наемника. — Ты еще здесь?

— А куда мне деться, по-твоему?

Двигаясь ближе к пустынному волку, я вытянул вперед руку, ощупывая пространство. Сухая ладонь наткнулась на тело, покоящееся прямо на камнях. Наемник был слишком слаб, чтобы обращать внимание на такие неудобства. Я сел возле него на корточки и тихо прошептал:

— Мои друзья собираются помочь мне бежать из этой тюрьмы. Если я позову тебя вместе со мной, ты пойдешь?

— Еще несколько дней назад моей задачей было убить тебя. И поверь мне, вор, я это сделаю без особых проблем.

— Верю, но ты не ответил на вопрос.

— Вытащив меня отсюда, ты спасешь мне жизнь, и я стану твоим должником. Пустынные волки умеют быть благодарными, хотя в это никто и не верит.

— Я рад это слышать. Судя по тому, что мои друзья готовят корабль ко взлету, они явятся сюда совсем скоро. Нет смысла дожидаться темноты. Им удалось собрать команду, и теперь шансы на спасение очень велики.

— Это тебе нашептали те злые духи, которым ты поклоняешься? — спросил Орадан чуть иронично. — Или вы заранее умыслили такой план?

— Можно считать, что и так, — ответил я уклончиво.

— Игроки в кости всегда казались мне немного отрешенными и сумасшедшими, что ж есть повод убедиться в их безумии или великом даре…

Замки на цепях были сущий пустяк. Мне хватило только лоскута кожи, чтобы обмотать в личине треугольный штырь и провернуть его, освобождая себя и наемника от тяжелых цепей. У всех стражников ключи для цепей были одинаковые, а я лично знал мастера, который делал их все. Уж сколько ночей провел, упражняясь в том, как ловко и сноровисто отпирать эти громоздкие замки. При умелом использовании цепи можно применить как оружие, уж очень массивные они были, но шуметь не стоило, чем меньше солдат нас заметят, тем лучше.

Сначала мы услышали топот ног и лишь позже возбужденные крики и звон тревожного гонга. Я не знал, что мне делать, но Орадан подсказал, готовясь к возможным неприятностям по-своему. Он стянул с пояса кожаный ремень и стад плотно наматывать его на запястье руки. Тюрбаном из черного шелка он также обмотал кисть. Зажав в кулаке пряжку ремня, он закрепил ее, плотно затянул и уверенно поднялся на ноги. Вся его вялость, кажущееся бессилие пропали без следа.

— Если все произойдет так, как ты мне сказал, то я готов идти за тобой хоть до врат преисподних!

— Доверимся судьбе.

— Но зевать не будем! — подхватил Орадан и стал взбираться на стену так легко, что казалось, там была невидимая лестница.

Добравшись до решетки колодца, наемник достал откуда-то серебряную заколку с плоским украшением виде листа. Обратная сторона этого изящного листика была отполирована до зеркального блеска.

— Солдаты поднимаются на восточную башню, — сказал Орадан чуть хрипло. — Готовят катапульты и пороховые кувшины.

— Значит, корабль уже близко! Что еще видишь?

— Охранники выпустили псов, мечутся как при пожаре…

Во мне все ликовало. Я только мог представить себе то, что сейчас происходило в стенах этой крепости. Суета, ругань, перепалка стражников. Не часто на Филадею наступает военный корабль.

— Я вижу какое-то зарево! — Пустынный волк чуть пригнулся и повис на решетке. — Охранники совсем обезумели, носятся как сумасшедшие. Все поднимаются на стены, тащат какие-то лестницы.

— Сдвинься чуть в сторону, — сказал я наемнику и сам полез на стену.

Так легко и непринужденно, как сделал это Орадан, у меня не получилось, но я смог добраться до половины, когда он сам предложил мне помощь и протянул руку.

— Ты плохой вор, если не умеешь лазать по стенам.

— От этого очень грубеют руки, и я не посыльный в гильдии, мне теперь это умение ни к чему.

Подтягивая меня наверх, пустынный волк только ухмыльнулся:

— Посмотри, что можно сделать с решеткой, щель слишком узкая, у меня рука не проходит.

Заняв его место, я проворно протянул руку, сдирая локоть о камни, но нащупал проушину и вбитый в нее деревянный клин. Расшатать сухую деревяшку не составило большого труда. Я выкинул клин и чуть приподнял люк, осмотрелся. Охрана действительно была почти вся на стенах крепости. Я видел не меньше десятка лучников, людей с пращами, которые выставляли возле себя в ряд маленькие кувшины с пороховыми зарядами. Эти бомбардиры могли дать серьезный отпор, даже небесному кораблю, идущему на приступ крепости.

— Надо пробежать по двору и подняться на крышу казармы у них за спинами. Оттуда нас легко заберут. Но во дворе полно собак.

— Я пойду первый, — сказал Орадан и напрягся, готовясь к рывку. — Откидывай решетку и беги за мной, прикрывай спину и не отставай.

Я знаю толк в беге. Умею это делать и всегда гордился тем, что в открытой погоне мало встречалось людей, способных догнать меня. Внутри города даже верхом на лошади поймать не могли, что уж говорить о темных переулках, на изучение которых я тратил многие камни кряду. Но Орадан бегал намного быстрее и проворней. Его стиль сильно отличался от того, к которому привык я. Быстро перебирая ногами, он только кончиками пальцев касался земли, а движения ног были так стремительны и бесшумны, что, плетясь следом за ним, я казался полным профаном. Две собаки на его пути не успели издать ни звука, просто повалились наземь, даже не дернув лапами. Притихший охранник у казармы, похоже, вообще не заметил приближающуюся к нему смерть и тоже пал, не издав ни звука. Орадан взял у воина саблю и дубину, мне бросил короткий кинжал.

— Прикрывай спину! — напомнил он и еще больше ссутулился, прижался к земле, согнув колени. Мне показалось, что еще мгновение и он встанет на четвереньки и действительно превратится в пустынного волка. С теми же повадками, стремительностью и острыми, как бритвы, зубами. Не удивительно, что группа таких убийц легко разделалась с командой капитана Тауса.

Под ним не скрипела лестница внутри башни, не шуршала черепица на крыше, он, похоже, слился в единое целое с той сумрачной лунной тенью, что скользила подле него.

С крыши было отлично видно, как «Огненный ветер», гордый военный корабль, плывет над стеной, забрасывая все вокруг бочонками и кувшинами с горящим маслом. Пламя поднималось высокими языками, колоннами, оседало на камни, пылая жирной копотью. Вот катапульты с палубы корабля метнули несколько последних бочек, и довольно точно. Стражники на стенах бросились врассыпную, но я заметил, как над парусами раскрылся поворотный купол. Это был дополнительный парус, который выстреливался арбалетом высоко вверх. От такого резкого толчка корабль сильно накренился, но уверенно пошел прямо на стены дворца. На носу мелькнула широкая фигура моего помощника Азара, и я тут же дал о себе знать, выйдя на открытое место. Меня заметили, в этом не было никаких сомнений. Несколько матросов рьяно отстреливались из арбалетов, кидали пороховые кувшины, создавая панику и суету в рядах дворцовой охраны. Стражников, отборных олухов, сейчас заботила только собственная безопасность, а не покой короля. Им было наплевать, что шум и грохот этой баталии уж давно обеспокоил обитателей дворца.

Ветер уверенно сносил корабль в сторону. Даже если команда в наступающих сумерках нас и заметила, они уже ничего не смогут сделать. Того, что я знал о путешествиях по небу, было вполне достаточно, чтобы понять, что корабль промахнулся. Ему не хватит ни сил, ни времени сделать разворот и вернуться на то же место. Да и глупо полагать, что нам будет позволено стоять тут и ждать, пока нерасторопная, малочисленная братия сможет справиться с парусами и рулем.

Я уже списал со счетов корабль и стал искать возможность продолжить свое бегство. Даже не стал провожать взглядом удаляющееся судно. Стражники высыпали на крышу. Их было не меньше двух десятков, все хорошо вооруженные, рьяные. Драться с ними было бы полным безумием. У меня есть короткий кортик, а Орадан хоть и прихватил с собой дубину и саблю, тем не менее серьезно покалечен и достойно даст отпор в лучшем случае троим или четверым.

Бежать! Любимое воровское занятие. По черепичной крыше мы могли продвинуться до середины здания, туда, где кренился навесной мост над внутренним двором королевских покоев.

Я только цыкнул наемнику и указал взглядом на шаткую конструкцию перехода вдалеке, как он все сразу же понял и поспешил двинуться туда в своей странной манере бега мелкими шажками. В отличие от нас стражники и тюремщики не были так проворны. Они двигались по покатой громыхающей плоскости с опаской, осторожно, порой вставая на четвереньки, чтобы было легче удерживать равновесие и не соскользнуть вниз.

— Во дворце полно стражи! — выкрикнул Орадан и чуть сбавил шаг, пригибаясь. — На что ты рассчитываешь?

— Используем мост. Пройдем чуть больше половины и срубим канаты!

— И что потом? Спрыгнем во внутренний двор, который наглухо закрывается железными воротами? Ты в своем уме? Нас затравят собаками!

— Ты летать умеешь?

В ответ на это Орадан еще больше прижался к черепице и направился к мосту. Нет, этот человек не умел летать, как и все прочие, но он умел выживать, бороться за свою жизнь всеми возможными способами. Мой вариант он принял только потому, что сам, наверное, не придумал ничего другого.

Вблизи навесной мост оказался более хлипким, чем я о нем думал. Удивляюсь, как королевская стража довела его до такого состояния. Ведь им чуть ли не каждый день приходится прохаживаться здесь дозором.

Как и планировали, мы добрались до середины моста. Я всматривался в темный провал двора под нами, но так ничего путного там и не заметил. Не было ни факелов, ни светильников, ни даже света в окнах. В наступивших сумерках весь мир словно подернулся какой-то серой пеленой. Стражники наседали. Я почувствовал, как стал раскачиваться мост, когда они на него вступили, и коротко выкрикнул Орадану:

— Руби!

— Уверен? — переспросил он, но уже занес саблю над тугим переплетением веревок.

Я крепко уцепился за поперечные доски деревянного настила и приготовился раскачиваться. Ответа Орадан не ждал. Рассек ударом сплеча несущий канат, резонно полагая, что все прочие порвутся под тяжестью моста и людей, взобравшихся на него.

Так и случилось. Словно тугая струна арфы лопнула в наступившей мгле, и затрещали переломанные доски. Я увидел, как несколько, видимо самых нерасторопных, стражников сорвались вниз и даже не успели закричать. Ветер хлестнул по лицу, мы сорвались. Орадан оказался в воздухе, молниеносным движением он метнул саблю в сторону преследователей, тех самых, что еще остались на крыше, и тут же уцепился за обвисший канат.

Приближаясь к стене, я успел выставить вперед ноги и смягчил удар. Как наемник перенес этот рискованный рывок, осталось не понятным. В тот момент меня больше беспокоила собственная безопасность.

Здесь, в темном дворе, мое зрение словно бы прояснилось. Я четко стал различать очертания стен, провалы окон, ворота и двери. Видел ярко-желтые накидки троих стражников, которые не удержались на мосту и рухнули вниз чуть раньше нас. Один из стражников стонал и пытался ползти.

Своей технике передвижения Орадан не изменял. Лишь только коснулся земли, спрыгнув с веревок, тут же встал на четвереньки и стремительно метнулся в сторону еще живого солдата. На фоне потемневшего, закатного неба суетились другие охранники, топая по крыше. Громко кричали, пытались стрелять из арбалетов. В руках одного из них я заметил тлеющий фитиль и пороховой кувшин. Гвардейцы короля знают свое дело, тем более королевские бомбардиры. Они могли подрезать фитиль так, что он зажигал порох как раз в тот момент, когда это требовалось. Да и метали они свои снаряды довольно метко. Так что попадать под их обстрел было бы нежелательно.

Я не видел, как наемник навсегда успокоил искалеченного стражника, как собрал у них всех оружие и прижался к противоположной стене. Для верности стражники стали бросать вниз факелы. Не способные пока спуститься, они подсвечивали двор для тех, кто шел другой дорогой. Нас окружали. Я заметил, как в коридорах дворца, по пролетам и коридорам дворца помчались торопливые группки по пять-шесть человек. В темных, еще полмеры назад, окнах замелькали огни. Еще штук пять факелов, и мы будем как на ладони. Бомбардиру хватит и пары кувшинов, чтобы навсегда лишить нас возможности быстро бегать и высоко прыгать.

Я лихорадочно искал выход. Вдали, за стенами дворца слышалась негромкая канонада. То ли мои друзья все же сделали еще один разворот и теперь идут снова к стенам на верную смерть, то ли поднялись вверх и пристреляли пару катапульт. Не это сейчас главное. Попасть на корабль в любом случае теперь невозможно.

— Колодец! — прошипел я в самое ухо притихшему наемнику. — Прыгнем в него!

— Ты точно тронулся головой, вор! Там нас без сомнений достанут!

— Я немного знаю о колодцах. В них должен быть боковой проход, чтобы чистить его и чтобы он не переполнялся, когда тает снег в горах.

Больше Орадан не стал задавать вопросов. Серой теню метнулся к выложенному резным камнем выступу и закрепил в щели обрывок веревки с узлом. Я уже не обращал внимания на падающие с крыши факелы, их было слишком много. Уже загорелись обломки рухнувшего моста; высушенные на солнце, они занялись мгновенно. Лишь краем глаза увидел, как мелькнул вниз стремительный снаряд с раздувающимся фитилем. В один прыжок оказался возле Орадана и повалил его на каменные плиты. От грохота взорвавшегося пороха заложило уши, в голове зазвенело.

Я почувствовал, как в спину что-то больно кольнуло, но, задыхаясь гарью и дымом, не сразу обратил внимание на то, как горячее пятно постепенно стало растекаться под камзолом.

Оглушенный, раненый, я даже не смог понять, как оказался на дне этого глубокого провала. Ледяная вода быстро привела в чувства, тем более что пришлось барахтаться и цепляться за каменную кладку, так как дна я не чувствовал под ногами.

Боковой проход был. Орадан сразу его нашел и проворно взобрался в узкий лаз, извиваясь словно змея. Закрепившись на небольшом выступе, он протянул руку и просто выдернул меня из воды.

Мы ползли словно черви. В полной темноте, стуча зубами от холода, в хлюпающей, мокрой одежде, которая так и норовила сползти с нас в узких изгибах колодца. Я упирался руками, как мог отталкивался ступнями ног. Лаз был такой узкий, что не было возможности даже поджать нот. В одном месте, видимо, развалилась старая кладка и проход почти наполовину был засыпан мокрой глиной. Орадан, который карабкался впереди, ворошил эту тугую массу и отталкивал в мою сторону, я как мог отгребал еще дальше, а в голове все крутились те безумные действия, что мы только что совершили.

Я вспоминал расположение тюремного двора. Он находился на восточной стороне дворца. Мы бежали к казармам, на запад. Поднялись на крышу и по ней вдоль всего здания на север, потом к мосту, опять на запад. На юг, цепляясь за шаткие и скрипучие перила. Упав вниз, прижимались все к той же стене, о которую так звонко шваркнулись. В колодец я прыгал, стоя лицом к загоревшимся доскам на противоположной стене. Закрепленная наемником веревка была у меня за спиной. Значит, и боковой проход, в который мы влезли, находился на северной стороне колодца. Насколько хватало глаз его рассмотреть, это боковое ответвление казалось довольно ровным. А это значило, что мы все еще продолжаем двигаться на север. Я всегда старался точно определить направление. Порой это было не просто, но необходимо. Если мне не удавалось понять, куда я двигаюсь, то заблудиться, даже в знакомой местности, было легко.

Мы наконец расчистили завал и просочились дальше. Жуткая нора тянулась еще колен сто, быть может — сто двадцать. Я уже стал побаиваться, что мы загнали себя в ловушку и что на выходе из этого подземелья нас будут ждать железные цепи и сети, но Орадан, что так ловко полз впереди меня, вдруг остановился и прошептал:

— Здесь какой-то зал. Много воды и десяток тоннелей.

В странном зале воды было по колено. Дно рыхлое, илистое, двигаться было очень тяжело. Я чувствовал какую-то слабость. Осколок в спине давал о себе знать неприятным жжением и тупой, ноющей болью. Я все еще продолжал стоять спиной к тому узкому проходу, из которого мы только что вывалились. Чтобы не запутаться и не сбиться с пути, хоть я и не мог себе даже представить, куда следует двигаться дальше.

— В такой кромешной мгле нам будет очень трудно найти выход. Надо перевести дух.

Мои конечности похолодели. Я уже с трудом шевелил пальцами рук. В глазах плыли фиолетовые круги, дыхание участилось. Орадан приблизился ко мне вплотную, ощупал шею, руки.

— Куда тебя ранило? — спросил он и, еще не дождавшись ответа, стал копошиться в складках моей одежды.

— В спину, осколком.

— Сними камзол.

Зайдя за спину, пустынный волк помог мне стянуть ставшую тугой намокшую одежду, убедился, что я ее взял в руки, и ощупал спину. Я сдержанно завыл, когда его худые пальцы коснулись ноющей раны.

— Закуси рукав камзола, осколок не глубоко, я попробую его вытащить, иначе еще больше крови потеряешь.

Я даже не успел сжать зубы, когда Орадан схватил меня за горло одной рукой, а второй сильно сжат кожу на спине и просто вырвал осколок, как будто вместе с моей душой.

Я провалился в беспамятство. Сознание совсем покинуло меня и, если бы не крепкие руки наемника, я бы точно рухнул в зловонный ручей у нас под ногами.

Мне нельзя терять сознание, нельзя валяться тут в холодном подземелье, до той поры пока мы не выберемся наружу. Надо найти выход. Он есть! Он должен быть! Филадея — слишком древний город, его перестраивали и перекапывали много раз, он весь изрыт тоннелями, как норами кротов.

Я очнулся на сухом и теплом камне. Было все так же темно, но я мог различать серые, еле заметные выступы сводов пещеры.

Орадан сидел рядом и что-то тер в руках.

— Что ты делаешь?

— Промок весь насквозь, даже нитки сухой нет. Пытался добыть огонь.

— Глупая затея. Я жил в квартале шахтеров, так что не понаслышке знаю, как от маленькой искры рождаются духи огня. В таких сильно влажных пещерах они больше всего любят таиться от солнечного света.

— Я не кошка, я в темноте видеть не умею, — сказал наемник спокойно и спрятал руки в складках одежды.

— Зато я умею. Так что огонь сейчас не самое важное из того, что нам нужно.

Чуть привстав, я понял, что был без сознания довольно долго. Часть одежды на мне успела почти совсем просохнуть. Грудь стягивала тугая и влажная повязка. Израненные руки были так же замотаны обрывками ткани и вымазаны каким-то едким настоем.

— Где мы сейчас?

— Из большого зала с колодцами и тоннелями я выбрал крайний справа и понес тебя вдоль него. Через триста шагов повернул еще раз направо, еще через двадцать налево. Здесь сухое место и две дороги. Куда идти — не знаю, да и тащить тебя непросто в узких проходах.

— Погони нет?

— Не знаю, вроде притихли. Ни шума, ни крика, я слушаю.

— Не стоит рассчитывать на то, что нас посчитали утопленниками. А что бы ты сделал на их месте?

— Какое это имеет значение? Пытаешься предугадать действие королевской стражи? Забыл своего друга Марифа! Много он накомандует?

— Да уж, сравнивать с тобой гвардейцев нет смысла…

Орадан подтянул пояс, поправил одежду и, проверив, надежно ли закрепил оружие, сказал:

— Я бы продолжил преследование. Я всегда преследую, если нет возможности вступить в поединок, если противник бежит.

— Стража — разжиревшие увальни. Они застрянут своими толстыми задницами в этих узких проходах, так что преследовать нас просто некому, А если и найдется смельчак, то ему потребуется время от полнолуния до полнолуния, чтобы обойти весь этот лабиринт!

— Прежде я в Филадее не бывал, тебе виднее, хоть ты и харидец. С твоим ремеслом не знать здешнего подземелья было бы непростительно.

— Достаточно того, что я знал о его существовании. Но вот изучать сточные подземные реки как-то не сподобился, мараться не хотел.

— Возможно, однажды я пожалею, что не убил тебя, но сейчас я твой должник. Ты вытащил меня из гнойной ямы, ты увел меня от стражи, прикрыл от взрыва. С гвардейцами я бы непременно полез в драку и даже не сомневаюсь в исходе этой стычки.

Мы двигались в кромешной тьме, ориентировались по течению ручейков, по запаху, по звукам. Пустынный волк дал мне какое-то снадобье, от которого немного закружилась голова, но сил прибавилось. Я чувствовал себя крысой, улизнувшей из хитроумного капкана. Двигаясь вдоль этих древних тоннелей, я ощущал какую-то уверенность и даже азарт. На время забыл, что над нами сейчас город, погруженный во мрак ночи. Притихшие дворы знатных особ, крестьянские лачуги, бараки шахтеров. Как глубоко мы были под землей, определить было не возможно. Идя по этим проходам, несколько раз поднимались наверх и спускались вниз. Спрыгивали с каких-то уступов и каскадов. Попадались коридоры, в которых каменная кладка казалась не такой старой и рыхлой, как в прочих. Я даже чувствовал, что запахи там чуточку отличаются. Мы бродили всю ночь. В одной из котловин обнаружили узкую трещину в потолке сводов, сквозь которую увидели звезды в черном небе.

До следующей сточной решетки добрались только на рассвете. Крохотное отверстие, такое маленькое, что даже моя голова в него бы не пролезла, было закрыто решеткой с треугольными ячейками. Я попросил у Орадана его заколку-зеркальце и, встав спутнику на плечи, просунул это удивительное приспособление в забитый грязью сток.

— Можно понять, где мы находимся? — прошептал наемник, удерживая меня на своих плечах как балаганный акробат.

— Я вижу угол дома какого-то богатея. Неподалеку от ворот стоит запряженная повозка, видимо слуги собираются на рынок. Солнце у нас со стероны правого плеча, так что если не ошибаюсь, то мы сейчас как раз под южной частью дворцового холма.

— Мне это ни о чем не говорит. За то время, пока я был в городе, мог понять только расположение улиц и особенности некоторых кварталов.

Спрыгнув вниз на сухой камень, я сразу же присел и расслабился. Торопиться теперь не имело смысла. В свете дня появляться из-под земли грязными и ободранными — глупость. Ждать на этом пятачке наступления ночи также нет резона. Я чувствовал, что выход где-то рядом. Под самым носом. Нужно немного передохнуть и с новыми силами начать поиски, уже имея в виду расположение улиц и домов которые сейчас прямо над нами. Наверное, весь город стоит на ушах! Еще бы! Такое событие! Двое беглецов, один из которых наемный убийца, другой — хоть и липовый, но все же капитан боевого фрегата, совершивший дерзкое нападение на королевский дворец. Не удивлюсь, если за наши головы назначили солидную награду в сотню золотых грифов.

Я чувствовал запах жареного мяса. Нет это была не галлюцинация и не мое буйное воображение, подстегнутое пустым животом. Я действительно улавливал запах, ползущий по сырым проходам. Где-то рядом был жилой дом. В этот ранний час только слуги могли готовить еду для своих хозяев в кухне, и коль скоро я учуял снедь, то стало быть, и дом где-то рядом.

— Смотри, Орадан, здесь камни очень ровно выложены и обтесаны совсем недавно. Чистые, не отсыревшие, сразу видно, что проветриваются сквозь узкие щели. А рядом — насквозь пропитались мокрой глиной.

— Подвал дома? Замурованный проход?

— Даже не сомневаюсь. Подвал или погреб.

Я попробовал толкнуть один из камней. Кладка была плотной, надежной, но я почувствовал, что камень все-таки немного сдвинулся. Не говоря ни слова, Орадан только протянул мне окованную железными кольцами дубину. Чтобы не привлекать внимания, я стал выдавливать камни наружу, раскачивая их тупым концом дубины.

За массивной кладкой оказался довольно большой и богатый погреб. Вдоль высокой стены стоял целый ряд огромных бочек, явно заполненных вином. Или полынной настойкой. Высоко, под самым сводом этого подвала, светилось маленькое окошко. Со стороны улицы оно было почти на уровне земли, а здесь мне пришлось встать на упругую корзину, чтобы дотянуться до этой отдушины. За окошком был двор. Пустой двор в ранний, рассветный час. Туман, как тонкое кружево, тянулся молочной пеленой над теплой землей, просыхающей после ночной прохлады от утренней росы.

Из погреба вели три двери и тот узкий лаз в стене, что мы только что проделали. Я немного осмотрелся и принялся закладывать камни обратно в стену. Смахивал рукой каменное крошево, что осыпалось на твердый пол, ворошил солому под ногами.

— Что ты делаешь? — спросил наемник тихо, пригибаясь к земле. — Зачем закрываешь единственный путь отступления?

— Не знаю как у вас, кочевников, но городские жители спускаются в погреб крайне редко. Один раз в несколько дней. И если сегодня именно такой день, то слуги или хозяин появятся здесь ближе к обеду, это в лучшем случае. Спрятаться здесь есть где. Это наше зрение привыкло к темноте, а слуга, спустившийся со двора, освещенного солнечными лучами, будет шарить здесь, как слепец, даже с лампой в руках. Поверь, приятель, я знаю, что делаю.

— Здесь еще три двери, и пыль на лестнице не успела накопиться. Видно, что люди бывают здесь часто. Я бы на твоем месте не был так скор на выводы.

— Нам нужно привести себя в порядок, добыть еды, умыться и ближе к ночи рискнуть выбраться отсюда незамеченными.

Пустынный волк слушал внимательно, осматривался, что-то прикидывал. Я почти уверен, что будь он один, то действовал как-нибудь иначе. Но он со мной и уже успел убедиться, что я не хуже наемника умею путать следы и выживать. Если я правильно все рассчитал и увидел, то мы находились в подвале дома очень состоятельного человека. Может, даже королевского придворного или знатного князя. Возможно, что во всей усадьбе этот подвал не единственный. Хотя Орадан прав, сюда входят довольно часто, и если я правильно могу прочесть все следы и отметины на стенах, то ходят в это подземелье не за вином.

Протоптанная в пыли дорожка вела как раз к одной из массивных дверей с большим харидским замком. Замок был новый. Я смог определить это сразу. Новой также была и дверь из прочной древесины горного дуба. Жаль, что при мне не было ни одной отмычки или щупа. Если изловчиться и втолкнуть в скважину замка сыромятную кожу и провернуть ее деревянной щепкой, то замок откроется. Время повозиться с этой хитроумной железкой еще есть, так что я не стал тянуть и тут же принялся за дело, отодрав длинную щепу от пустой бочки. Для несведущего человека харидские замки были эталоном надежности. Мастера изощрялись кто как мог, выдумывая хитрую форму ключа, но суть самого механизма при этом не менялась. Да, выбить этот запор просто так, с наскока, даже кувалдой не получится. А вот против щепки в умелых руках он не устоит. У меня даже была любимая бронзовая отмычка, которой я отпирал почти любой из новых харидских замков. А вычурная форма ключа с тонкими завитушками, выступами и углублениями — это для отвода глаз. Действительно, повторить такой ключ мог далеко не каждый мастер, но мало кто знал, что в этом не было никакой необходимости.

Пока я возился с замком, Орадан нашел где-то пустой кувшин и наполнил его вином из бочки. Это действительно оказалась хорошая полынная настойка, чуть крепковатая, но разбавить ее нам было нечем.

— Мне рассказывали о тебе как о рыночном пройдохе и игроке. Говорили, что ты большой мастер подрезать кошельки. — Орадан присел возле двери и предложил мне кувшин. — Не знал, что ты еще и мастер по взлому.

— Карманная кража — это статус. Если ты способен на такие фокусы, то тебя уважают в гильдии и просятся в ученики. Но сыт этим промыслом не будешь. Дураков нынче мало, все норовят золотишко припрятать подальше, а на виду держат паршивую мошну с медью да оловом. Будешь часто сбрасывать кости в игре, подметят и перестанут садиться с тобой за стол. Вот и выходит, что верное дело чистить богатейские закрома. Тут волей-неволей станешь по замкам мастером. Да и риск меньше.

Воздух в помещении был затхлый, холодный. Свет из единственного, крохотного окошка не мог проникнуть в глубь этого закоулка, так что нам пришлось сначала добыть огонь и разжечь связку тонких лучинок.

— Храм семи богов! — восхитился Орадан, когда первым вошел в открытую мною дверь. — А ты еще смеялся над тем, что я приверженец старых верований.

— Видать, и в нашем просвещенном королевстве еще живут отступники. Инквизиторов нет на этого заговорщика. Не то они бы быстро ему привили любовь к алтарям четырех духов.

— Какая разница, в какого бога ты веришь, если конец всегда один? — спросил пустынный волк, осматривая роскошное святилище. — Все смертны в этом мире.

— Люди вообще склонны верить тому, что им говорят или читают из древних книг жреческой библиотеки. Священные тексты потому и признаны священными, что им верят безоговорочно.

— Слишком долгая тема для разговора, надеюсь, нам еще представится возможность продолжить эту беседу.

— Правильно, а сейчас бери все ценное, что только в карманы поместится.

— Ну, ты набирай в карманы, если хочешь, а я, пожалуй, возьму мешок.

Здесь было много золота, серебра и меди. Оклад статуи каждого из семи богов был в дорогом убранстве из золотых пластин с драгоценными камнями. Ценность камней я никогда не мог толком определить и потому больше ориентировался на привычные вещи. Серебряные блюда, кубки. Золотых монет было не много, но даже по самым скромным подсчетам раза в два больше, чем вся казна покойного ныне капитана Тауса, убийца которого сейчас орудовал рядом со мной. Был здесь и сундук с весьма приличным и дорогим оружием и боевым костюмом, сделанным из толстой воловьей кожи с бронзовыми наклепками. Я не побрезговал в нее облачиться, хотя доспехи и казались тесноватыми. В первую очередь я думал о том, что нам придется скрываться от погони. Получить еще осколок в спину или арбалетную стрелу, совсем не хотелось. Не исключена возможность столкновения с гвардейцами у восточных ворот. Тех самых, которые я считал самыми дырявыми в городе.

Мы тщательно разграбили святилище, напились вина и устроились поудобней в дальнем углу подвала в ожидании вечера. Спать решили по очереди. Хотя я все еще относился к наемнику с опаской, выбора не оставалось. Ведь если ему вздумается от меня избавиться, то он сделает это когда угодно, и не важно, сплю я при этом или бодрствую.

Проснулся я от холода. Проголодавшийся организм уже с трудом справлялся с сыростью подземелья, а вино только приглушало чувства. Орадан, по всей видимости, тоже уснул и потому забыл разбудить меня.

— Все тихо, — сказал он. — На улице уже стемнело, так что самое время выбираться из города.

— Вечерами эти кварталы не спят долго, так что торопиться нет смысла. В подвал никто не входил?

— Нет, разумеется. Иначе не валялись бы мы сейчас в этом гнилом сене.

Не знаю, кем был хозяин этого большого и богатого дома, но по всему видно, что не меньше чем королевский сановник. Ближе к полуночи во дворе стали собираться паланкины знатных вельмож, въезжали прочие знатные люди верхом, некоторые являлись пешими, в сопровождении нескольких слуг и охранников.

Я поднялся по лестнице, ведущей к выходу из подвала, и прильнул к щели в дубовой створке. Отсюда было видно только небольшую часть двора и вход в конюшню. Большинство носильщиков и стражей паланкинов собирались под навесом у стены. Ярко освещенный пятачок давал им возможность спокойно, без спешки коротать время за тихими разговорами и игрой в кости. Некоторые из слуг укладывались на скамейках, кутаясь в плащи, прочие просто собирались в кружок поболтать о своем.

Пузатый и надменный вельможа, то ли писарь при гвардейских казармах, то ли военный инженер, прибыл во двор одним из последних, верхом на пегой лошади с красной дорогой попоной. Вел лошадь на поводу слуга — кочевник, по всему видно, что давно осевший в большом городе. Не раб, свободный человек, но явно не избалованный хозяйской щедростью.

— Жди во дворе, Касай! Да лошадь не забудь напоить! — велел сановник своему слуге и отправился в дом.

Слуга не торопился. Привязал коня к длинной поилке и достав из кисета трубку, стал набивать ее травой, ища глазами лампу или светильник, от которой можно будет прикурить.

Раскурив трубку, слуга вежливо поздоровался с прочими сопровождающими под навесом, пересек двор и сел как раз в паре шагов от двери подвала.

Я как можно тише сдвинул ножом крючок с внешней стороны и приоткрыл дверь. Слуга не видел и продолжал сидеть дымя трубкой.

— Дай мне кувшин с вином, Орадан. Я отвлеку этого забулдыгу, а ты просочись в конюшню и выбери нам пару лошадей.

— Не боишься, что я сбегу без тебя? — прошептал наемник и криво ухмыльнулся.

— Нет, не боюсь. Тебя одного им найти будет гораздо легче.

Не знаю почему я был так уверен, что пустынный волк не бросит меня и не уйдет один. Ведь теперь нас ничто не связывает. Я потерял корабль, потерял статус добропорядочного гражданина — такой же беглец, как и он. Но если для него это нормальное явление, часть работы, то мне не случалось доводить дела до такого состояния.

Тихонько приоткрыв дверь, я выбрался из подвала и сделал все возможное, чтобы притихший у сарая слуга заметил меня.

— Тихо, приятель, не шуми, — обратился я к удивленному кочевнику. — Мы тут одну бочку с вином разорили. Тебя угостить?

В ответ на такое предложение слуга только закивал головой, не выпуская трубки изо рта.

— Твой, небось, тоже ушел и даже медной монетки на выпивку не дал?

— От Салима дождешься, куда там! Вот лето начнется, уйду я от этого скряги.

— Что вздыхать, приятель, наш тоже не лучше. Весь день рылись в яме, чистили канавы как землекопы, а вечером погнал вместе с собой, даже грязь смыть не успели.

Сказав это, я сунул слуге в руки кувшин с вином и присел рядом, внимательно оглядываясь по сторонам.

— А ты что же, друг, только привез своего?

— Да вот четверть меры как присел, только трубку и прикурил.

— Значит, надолго они сегодня засядут со своими разговорами. И что не спится людям по ночам.

— Днем жарко, вот и колобродят всю ночь напролет!

— И то верно, а мы что же железные, нам-то спать когда.

Больше на меня слуга внимания не обращал, он умудрялся глотать вино и курить одновременно. Еще поглядывал в сторону игрального стола, который только освободился от одного игрока.

— Ослы паршивые, смотри, на что играют!

Молодой кочевник указал кувшином на парочку крепких ребят, которые отправились в темный угол за сараями. Я только брезгливо передернулся и сплюнул на пыльную землю.

— У нас на севере за такое кастрируют!

— А у нас в кочевье заматывают в кошму и бьют палками, причем обоих.

— Ладно, великий дух им судья, пойду я. Хозяин велел к его приходу баню истопить.

— Счастливо, спасибо за вино.

— Забудь. Если спросят, вали все на меня, от здешнего не убудет!

Орадан вывел двух неприметных лошадей к открытым воротам, и нам только и осталось, что сесть верхом и убраться из города. Так мы и сделали. Незачем было испытывать судьбу и пытаться закончить еще какие-то дела здесь. Теперь я думал только о том, что следует делать дальше. Если, как и планировал, прежде отправиться на юг, то есть с чем. Единственное препятствие — это крепостная стена Асур-Валада. Сквозь посты в тех краях пройти незамеченным будет не просто. Да и искать здесь, я думаю, нас еще будут долго. Шутка ли, сбежали из-под самого носа королевской стражи. Если старина Тром убедил Азара и Хаджин отогнать корабль подальше, то искать его будет не просто. Да и где? Ветер хоть за эти дни и не менялся, мне все одно не под силу отыскать их в предгорьях да пустыне.

Отправлюсь на юг, в обход стены. Буду двигаться по предгорьям ночами, подальше от дорог, так, глядишь, и выберусь. Эти края заселены не очень густо, но одинокие хутора да стойбища кочевников все еще встречаются. Куда направится Орадан, мне было не интересно. Пожелает идти вместе со мной, гнать не буду. Выберет свой путь, держать не стану.

На восточных воротах стражи не оказалось вовсе. Просто пустая арка с тремя нищими, нашедшими себе уютное местечко в ворохе прутьев для корзин. Большая часть факелов уже прогорела, светильник на треноге тоже тлел, распуская по ветру искорки от красных углей. Солдаты либо спали, либо отправились в казармы по своим делам, беззаботно оставив все посты.

На дороге за воротами мы с Ораданом припустили рысью и стали уверенно сворачивать на юг. В темноте лошади шли очень неохотно, то и дело спотыкались, но нам не было резона их жалеть. Сейчас мы пожалеем лошадей, а кто потом пожалеет нас?

Когда забрезжил рассвет, мы были уже далеко от Филадеи. Ни тебе таможенных постов, ни караульных башен. Еще ночью пересекли дорогу, что вела в крепость Кахар, где я недавно покупал рабов. Перешли реку вброд и двинулись вдоль подножия хребта, уже не опасаясь погони.