Слуги тьмы

Глава 6

В хижине повисла напряженная тугая тишина. Даниэль не сводил глаз со своих сцепленных побелевших пальцев. Бэр Дюмо похлопывал ладонью по колену, туго обтянутому коричневой замшей, губы его беззвучно шевелились, складывали ничего не значащие слова. Жанн крутил в руках пустую миску, еще влажную от браги, не подымал головы. Алейн тоже понурился и только украдкой взглядывал на сидящего по другую сторону стола отца Альберта. Священник переводил взгляд с Бэра Дюмо на его сыновей, и в его жгучих глазах не было ни привычной мудрости, ни доброты.

В своем углу зашевелилась Элли, робко положила ладошку на сплетенные в замок пальцы Даниэля.

— Аиэль?

— Помолчи.

— Так нельзя, — неожиданно подал голос Алейн. — П-прогнать в лес? Она п-погибнет — с одной-то рукой.

— Она — лемут, — бесстрастно напомнил отец Альберт. — Порождение Смерти и Нечистого.

Жанн в сердцах швырнул миску на стол; она завертелась и загремела на досках.

— Лемут — не лемут… Народ Плотины, в сущности, тоже лемуты, а мы их не режем. Отец, подари ей десяток кроликов, пусть ест!

— Кролики в два счета передохнут от яда, — возразил Бэр. — Это не пойдет.

— Новых купим, — стоял на своем Жанн.

— Пристрелить — и никаких хлопот! Куда как проще. — Бэр начинал раздражаться, что старший сын ему перечит. Еще молоко на губах не обсохло, собственной семьи не завел — а туда же, отца родного учит уму-разуму!

Жанн упорствовал:

— Элисия погибла, а ты хочешь у Дани вторую женщину отнять?

— Да, хочу! — рявкнул отец. — Даниэль, кто она тебе — жена, любовница?

Пастуху кровь бросилась в лицо.

— Она — женщина, которую я спас от лемутов. И которую покалечил мой лорс.

— A-а! Ты ее спас — и намерен цацкаться, пока она тебя самого не зажрет.

— Отец!

— Отец прав, Дани, — негромко сказал священник. — Я не верю, что ты сможешь носить ей подранков. — Он поглядел Даниэлю в глаза — словно заглянул в душу. — А когда Элли оголодает, она захочет твоей крови. Подумай. Рано или поздно, тебе придется от нее отбиваться. И лучше избавиться от нее сейчас… когда за тебя это сделаю я.

— Отец Альберт… — у пастуха голос сел от подавленного бешенства. — Вы все верно говорите. Но вы так говорите потому… — Слова давались Даниэлю с трудом, его тошнило от них. — Вы не хотите простить мне Элисию. Считаете, что любили ее сильней, чем я!

Он получил пощечину. Увесистую, хотя и незримую. Отец Альберт не двинулся с места, не шевельнул рукой — однако ментальный удар был так силен, что пастух откинулся назад, стукнулся затылком о бревенчатую стену. Элли взвилась с нар. Мелькнула пятнистая шкура — и женщина-воин сшибла не уследившего за ней отца Альберта с лавки, опрокинула на пол и надавила коленом на горло.

— Аиэль!

— Дура! — Даниэль метнулся к ней, сгреб в охапку. С Элли на руках прижался спиной к стене.

Отец и братья повскакали с мест, схватившись за мечи. Священник поднялся, потирая шею. Черный огонь в его глазах угас, глаза были усталые и больные.

— Рысь проклятая… — пробормотал ошеломленный Бэр Дюмо. Жанн с облегчением сунул в ножны наполовину вытащенный клинок, коротко улыбнулся брату.

— Ишь, друг за дружку горой. Ну, в конце концов… Поступай как знаешь.

Младший брат глядел на Элли с опасливым уважением. Она с кротким видом замерла у пастуха на руках; только быстро расширялись-сжимались зрачки. На юношеском лице Алейна неожиданно расцвела широкая улыбка.

— Если отец не п-пришлет кроликов, я их вам сам куп-плю.

— Поздно уже, пора на боковую, — будничным тоном заметил священник. — Мы заночуем здесь, а утром уедем.

Они впятером устроились под стенами хижины. Даниэль расстелил на мху одеяла и шкуры, оставив Элли только набитый сеном тюфяк да свою куртку вместо одеяла. Улеглись. Обожавший компанию Сильвер привалился к хозяину с одного бока, с другого прижался Алейн, и вскоре все спали, кроме хрустевших ветками лорсов. Кажется, Даниэль уснул первым.

Утро выдалось жемчужно-серое, над водой и землей стлался туман. Элли в хижине не оказалось; только куртка лежала на тюфяке. Даниэль помчался искать, однако не нашел зеленоглазую ни на площадке, ни на берегу реки.

— Проворонил? — упрекнул он Сильвера. — Кто должен был за ней уследить?

Пес слабо вильнул хвостом и смущенно отвернул морду.

— Вот и ладно! — обрадовался Бэр Дюмо. — Поверь отцу, Дани: эта зверушка не для тебя. Занимайся своими лорсами, а невесту мы тебе подыщем. Кстати, вон твои звери возвращаются.

И правда: в молочном тумане показались расплывчатые силуэты, которые быстро превратились в осторожно ступавших Хайата и Ага Шау. Вслед за ними из леса вышли телята и остальные лорсихи; как ни в чем не бывало, стадо потянулось в открытый загон.

— Пойду печь затоплю, — решил Бэр, направляясь в хижину. — Пока завтракаем, хорошо бы погреться. А то отсырели в тумане, аж кости скрипят. Алейн, парень, давай-ка к реке за водой!

Отец Альберт молча седлал своего лорса. Он старательно затягивал подпругу и вроде бы нисколько не интересовался тем, что делается вокруг. Вздрогнув от внезапной догадки, Даниэль бегом кинулся к священнику.

— Отец Альберт!

Тот выпрямился и обернулся.

— Что вы с ней сделали?

Неслышно подошел Жанн, взял брата за локоть.

— Я?

— Ваши глаза не умеют лгать, отец Альберт. Где Элли?

— Не знаю.

Даниэль ощутил, что священник не лжет. Рука Жанна крепче стиснула его локоть.

— Во имя Создателя — где она?

— Я не знаю, Дани, — мягко повторил преподобный отец.

Даниэль перевел дыхание.

— Ваша сила велика. Вчера вы всех заворожили, мы сделались точно деревяшки… А потом мы спали. И она спала. Вы могли ей камень привязать на шею и утопить — она бы не проснулась. Отец Альберт! Куда вы ее дели?

— Гнев лишил тебя разума, сын мой.

— Преподобный отец, я видел, — неожиданно заявил Жанн. Это была ложь, он спал как убитый, однако священник попался.

С его лица точно упала маска, оно сделалось растерянным и виноватым.

— Я поступил, как считаю нужным. Дани, может, эта женщина тебе дорога, но она не человек. Лемут, пойми же! Она бы тебя погубила.

— Мой брат давно не ребенок, — сурово сказал Жанн. — Он может решать сам за себя. Где Элли?

— В лесу, — отец Альберт обвел рукой угадывающиеся в тумане деревья. — Я заставил ее уйти.

— Будьте вы прокляты! — беззвучно произнес Даниэль и высвободил руку из пальцев Жанна. Оглянулся кругом: туман еще стоит густой как молоко, однако солнце его скоро рассеет.

Пастух повернулся, чтобы идти к хижине.

— Дани, — сказал ему в спину брат, — я пока оставлю тут Кахая. Он отлично ходит под седлом и будет тебя слушаться.

Кахай — Молния — был одним из первых лорсят, которых Даниэль вырастил в своем загоне, и лорс, и пастух хорошо помнили друг друга.

Больше об Элли не было сказано ни слова. Из седельных сумок извлекли хлеб и копченое мясо, Даниэль поставил на стол мед, и в сосредоточенном молчании все быстро позавтракали. Затем Бэр с сыновьями и отец Альберт собрались уезжать. Жанн легко вспрыгнул на круп лорса позади Алейна.

— Отлично доедем. Но ты Кахая береги, не то я Сат Аша себе заберу, когда оклемается.

— В поселке об Элли не болтайте, — попросил братьев Даниэль.

— Толку-то что? — Жанн повел широкими плечами. — Ты отца знаешь. Пойдет в таверну — всем раззвонит, да еще приукрасит.

Алейн наклонился с седла и тихо и очень серьезно сказал:

— Я кроликов п-привезу.

— Езжайте, — Даниэль махнул рукой, скрывая, что он растроган тем, как верит в него младший брат.

Отец радовался, что едет домой, и шумно обещал сыскать непутевому сыну такую невесту, чтоб у него все дурные мысли враз из башки повылетали; священник тронул своего лорса, не прощаясь.

Пастух проводил их взглядом и завел Кахая в загон, закрыл вход слегами. Туман быстро редел. Даниэль позвал:

— Элли!

Может, она не ушла далеко, а прячется где-то за деревьями? Нет, вряд ли: отец Альберт обнаружил бы ее присутствие.

— Сильвер!

Радостно виляя хвостом, пес заковылял к хозяину. Даниэль вернулся в хижину, подтянул ремень, на котором висел меч, проверил остроту охотничьего ножа — годится, еще не затуплен; повесил за плечо лук и колчан со стрелами, не забыл флягу с водой. Затем он вынул из кармана тонкую полоску меха, которую вчера перед боем с лемутами Элли дала ему, как оберег, и предложил псу понюхать.

Сильвер сморщил верхнюю губу, показывая зубы.

— Ну, нечего, нечего. Нам нужна Элли. Ищи. Ищи, кому говорю! Вдвоем они двинулись через поляну. Над сваленными в кучу лемутами жужжал рой мух, однако ночью Ревунов никто не тронул.

По телу Одживея тоже ползали мухи, и Даниэль быстро забросал его ветками.

— Ищи Элли. Ищи!

Сильвер уткнулся носом в землю и захромал вдоль кромки леса. Один раз он сунулся в заросли, но пастух быстро понял, что это вчерашний след — отсюда Элли пришла к его жилищу. Он снова вывел пса на полянку.

— Ищи!

Припадая к земле и подпрыгивая, Сильвер обследовал берег реки. Внезапно он гавкнул, поспешно заковылял к воде и остановился у кромки, вопросительно оглядываясь на хозяина.

— Здесь? Ушла в воду?

Неужто священник и впрямь ее утопил?! Не может такого быть!

— Ладно, — решил Даниэль, — тогда пошли берегом.

Вопрос — куда? Вверх по течению или вниз? Куда бы отправил Элли сам Даниэль? Разумеется, вверх, подальше от Атабаска На Закате. А отец Альберт? Скорее всего, священник послал бы ее в другую сторону — рассчитывая, что утром он поскачет по тропе к поселку и проверит, убралась ли зеленоглазая восвояси или таится где-нибудь неподалеку.

— Ну что ж, проверим наши догадки, — Даниэль вышел на тропу и двинулся по ней не спеша, чтобы Сильвер на трех лапах мог за ним угнаться. — Ищи, — время от времени настойчиво повторял пастух. — Ищи Элли.

Пес послушно тыкался носом в землю, хотя ковылять на трех лапах ему было тяжело. Пройдя с полмили, он начал поскуливать и требовать передышки, язык вывалился из пасти. Даниэль сжалился и объявил привал, уселся у подножия громадной сосны. Ольха здесь росла редко, и сквозь листву был виден величественный Атабаск, в котором отражалось мутноватое небо; в небе таяла облачная дымка. Сильвер улегся на бок, вытянул лапы в сторону.

— Плохо, парень, — сказал пастух, поглаживая пса по хребту. — Может, Элли уж давным-давно выбралась из воды и свернула в сторону, а мы прозевали. А? Как думаешь?

Пес мотнул головой и здоровой лапой потер нос: Даниэль лишь чуть-чуть смазал ему морду отпугивающей гнус мазью, чтобы не отбило нюх, и мошка изрядно донимала бедолагу. Сильвер чихнул и с видом мученика прикрыл глаза. Пастух сломал лист пальмы, сложил его вдвое и принялся обмахивать пса, отгоняя темные гудящие облачка насекомых.

Видимо, движение воздуха донесло до Сильвера искомый запах. Пес поднял голову, принюхался и неуклюже вскочил. Проковылял через тропу к реке, высоко подняв голову и отыскивая что-то верховым чутьем.

— Ррав! — гавкнул он и оглянулся на хозяина. «Вот видишь? Я нашел!»

Наколотый на сук, над землей висел клочок пятнистого меха. Элли надеялась, что Даниэль бросится ее искать, она оставила знак!

— Элли! — позвал он вполголоса, глупо боясь, что отец Альберт тоже нашел клочок шкуры и притаился где-то рядом, чтобы поймать их во время погони. — Элли! — крикнул Даниэль во весь голос. Крик запутался в стволах и замер, далеко не улетев.

Он обшарил глазами землю. Полусгнившие прошлогодние листья, светло-коричневая опавшая хвоя, кое-где пятна влажной черной почвы. А вот отчетливый след маленькой босой ноги. Пастух снял с сучка обрывок шкуры, положил рядом со следом, ткнул пальцем:

— Ищи!

Сильвер покорно заковылял, тщательно вынюхивая землю. Вдруг он запнулся о вылезший из земли корень сосны и с визгом опрокинулся через голову.

— Ах ты!.. — Даниэль подхватил его, приподнял, оберегая сломанную лапу. Сам опустился наземь, положил голову пса себе на колени. — Ну, что? Как дальше пойдем?

Сильвер смотрел жалобно и тяжело дышал. Нос у него был сухой и — пастух притронулся пальцем — горячий.

— Горе мне с тобой.

«Элли!» — попробовал Даниэль докричаться мысленно. Никакого ответа.

— Надо найти ее. Она погибнет одна, понимаешь?

Сильвер закрыл глаза — ему было все равно.

— Ладно, лежи тут. Я скоро вернусь. — Пастух уложил пса, поднялся на ноги, всматриваясь и вслушиваясь в лесную жизнь. Гомон птиц, шорохи суетливого мелкого зверья, мощный гуд мошки. Кажется, ничего тревожного. — Сильвер, лежать. Жди!

Он сориентировался по солнцу и быстро двинулся в глубь леса. Возможно, Элли ушла не так уж далеко, и он ее вскоре отыщет… Пастух внимательно смотрел кругом и себе под ноги. Вот надломленная пальмовая ветвь, вот кто-то наступил на жесткий стебель, вот несколько примятых травинок, вот вмятинка, которая вполне может быть следом маленькой пятки.

Однако никто не знает, действительно ли Элли тут прошла, или же ему все чудится. Тайг полон самой разной жизни, и бродит в нем кто угодно.

— Элли! — крикнул пастух, остановившись. — Э-элли-и!

Молчание; даже эха нет.

— Э-элли-и-и!

Слабый, на пределе слышимости, жалобный звук. Она? Однако зов почему-то доносится сзади.

Даниэль повернул обратно. Вдалеке среди перистых листьев пальмы мелькнуло что-то светлое, снова раздался короткий плач.

— Тьфу ты! — Пастух рассмотрел прыгающего Сильвера.

Пес из последних сил спешил к хозяину, его серебристая спина ходила вверх-вниз. Даниэль стоял, стиснув зубы от внезапной обиды. Ну почему это не Элли? Сейчас бы они, вернулись втроем в хижину, а так — разыскивай ее не знамо сколько времени, да еще хромой пес висит на тебе якорем…

Он подавил раздражение. Пес может вести по следу, а человек собьется в два счета.

— Умница. Молодец, что пришел.

Он снял подвешенную к поясу флягу, налил в горсть воды и предложил псу. Сильвер жадно вылакал, разбрызгав половину, и Даниэль налил еще.

— Будет с тебя, — сказал он, заткнул горлышко фляги деревянной пробкой и повесил флягу на место. — Нюхай, — он дал псу пятнистый мех. — Ищи!

Сильвер проковылял налево, потом — направо. Нашел след. Даниэль и впрямь сбился и порядком взял в сторону. Пошли.

Утренняя прохлада постепенно уходила из леса. День выдался жаркий, и в прозрачной тени сосен становилось все теплей и теплей. Сильвер маялся в своей пушистой шубе. Он то и дело останавливался, ложился наземь, прятал голову под листьями разросшихся по пояс земляничных кустов. Даниэль давал ему по несколько глотков воды с ладони; пес благодарно слизывал влагу и слабо шевелил хвостом.

Пастух звал Элли, а в ответ только гудела мошка да где-то вдали каркали вороны.

А потом у него возникло неприятное чувство, что за ними следят чужие глаза. Чей-то взгляд скользил по спине, оставлял ощущение легкой щекотки. Даниэль круто оборачивался, надеясь застать наблюдателя врасплох, но никого не видел. Сильвер не чуял опасности, однако он был слишком измотан, и не стоило вполне на него полагаться.

Они уже отошли от реки на несколько миль. Может, Элли ночью бежала, не разбирая дороги, и забралась в Тайг миль на двадцать? Тогда ковыляющему Сильверу ее не догнать. Если только она не лежит где-нибудь, совершенно выбившись из сил — или же… Даниэль гнал прочь мысли о том, что может случиться в глухом лесу с беззащитной, покалеченной женщиной.

И этот неотступный взгляд в спину… Колдуны умеют внедряться в чужое сознание, смотреть на мир чужими глазами. Глазами какой-нибудь птицы, зверя или даже человека приспешники Нечистого видят, что делается за много миль от них. Колдун, к которому лемуты вели Элли, выслал им навстречу свежий отряд Ревунов — выходит, он знал, куда именно присылать подкрепление. Слуге Нечистого легче легкого выяснить, как нынче обстоят дела, и пригнать сюда новое полчище лемутов. Уж коли Элли привлекла его внимание… По спине у пастуха ползли мурашки.

А может, за ним следит отец Альберт? Ведь священники тоже способны пользоваться чужим зрением. Ну, если так… С преподобным отцом Даниэль поговорит отдельно.

Разве священник не понимает, что, отослав Элли в лес, он послал ее прямиком на службу к Нечистому? Кажется, пер Альберт забыл свой долг. Или не забыл, а просто напуган и сломлен? Даниэль хорошо помнил его слова: «Нельзя связываться с Нечистым. За это платят слишком дорого». Да, похоже, гибель Элисии надломила хорошего человека…

Сильвер остановился. Не просто остановился передохнуть, а стал резко, вдруг. Ощетинился, зарычал. Зародившееся в глотке глухое ворчание поднималось до хриплого рева, с клыков падала слюна. Пастух поднял лук, приладил стрелу, быстро озираясь. Сильвер попятился, задом оттесняя хозяина. Он и боялся, и угрожал одновременно. Даниэль отступил, прижался спиной к толстому стволу. Впереди зеленели заросли, торчали над ними кроны пальм, желтели какие-то сухие стебли, оставшиеся с прошлого лета. И в этих зарослях таился некто сильный и опасный. Даниэль ясно чувствовал исходящую оттуда угрозу. «Не трожь. Проходи мимо», — это ощущение почти оформилось в слова в его мозгу.

Кто же там? Разумный зверь? Лемут?

Он держал заросли на прицеле. Ни один лист не шелохнулся, но это говорило лишь о том, что неизвестный не пустился наутек. Не лучше ли и впрямь обогнуть эти пальмы и кусты да убраться подобру-поздорову? Видать, не малого размера тот, кто там засел, коли способен вогнать в страх Сильвера…

Но след Элли ведет прямиком туда. Прошла ли она сквозь заросли, или этот грозный некто сидит сейчас над ее костями и желает отогнать пришельцев, которые помешали его трапезе?

Ощущение недовольства и угрозы стало сильней. Сильвер не смел залиться лаем, а только рычал и хрипел, и жался к ногам хозяина. Даниэля вдруг осенило.

— Элли! — крикнул он, холодея.

— Аиэль! — прозвучал из зарослей рыдающий крик.

Листья пальмы вздрогнули, из них выскользнула зеленоглазая. Сломанная рука по-прежнему висела на перевязи, в другой руке Элли сжимала, точно пику, крепкую палку.

— Аиэль! — она ринулась на пастуха.

Он прыжком перелетел через Сильвера, упал ей под ноги, сшиб. Конец палки глубоко ушел в землю, Элли повисла на ней, удержалась на ногах. С лаем метнулся пес, пытаясь вцепиться зеленоглазой в горло. Даниэль вскинулся с земли, ухватил Элли за пояс, рванул на себя. Сильвер с разгону проскочил над ними.

— Стоять! — заорал Даниэль, лежа на земле, удерживая зеленоглазую.

Острый локоть Элли пришелся ему в живот. Он охнул от боли и ладонью рубанул ее под ухом. Женщина бессильно повалилась ему на грудь, ее голова мягко стукнула по земле. В первое мгновение он испугался, что ненароком убил ее, но затем ощутил биение сердца. Даниэль выполз из-под ее тела, погрозил кулаком Сильверу, который сунулся было довершить расправу. Пес отпрыгнул в сторону.

— Тварь полоумная, — проворчал пастух, ощупывая себя — не вылетел ли во время заварушки из ножен охотничий нож, на месте ли фляга с водой. Подобрал лук, нашел две выпавшие из колчана стрелы. — Нечего на людей бросаться! — заявил он, когда Элли приоткрыла осоловелые глаза. Даниэль выдернул из земли торчащую палку и забросил подальше в пальму.

Элли постепенно приходила в себя и вновь начинала наливаться злобой. Несколько секунд пастух был не в силах подавить ярость: Нечистый забери отца Альберта, как он ее обработал! Всадил в сознание незнамо что — ощущение ее собственной грозной силы, лемутскую злобу и враждебность — да и отправил в Тайг пропадать. Тут Даниэль с недоумением обнаружил у зеленоглазой на поясе ремешок с подвешенной фляжкой в изящном замшевом чехле. Никак преподобный отец свою флягу ей подарил? Заботливый какой!

Пастух присел возле Элли на корточки, коснулся исцарапанного плеча. Сосредоточился на чувстве нежности, успокоенности, ласки. «Элли, хорошая моя. Тихо, тихо. Лежи. Сейчас пойдем домой, и все будет ладно. Лежи тихонько. Милая, успокойся. Милая моя».

Он долго уговаривал Элли, то вслух, то мысленно, и наконец ощущение ее враждебности понемногу растаяло, напряжение ушло из ее рысьих мускулов, глаза просветлели.

— Аиэль, — с хрипотцой проговорила Элли, потянулась к пастуху, провела горячими пальцами по его руке.

— Опамятовалась? Вот и славно.

Даниэль поднялся, окинул ее взглядом.

Сломанная рука отекла — смотреть жутко, точно синее бревно. Пятнистая шкура порвана на бедре, из нее выхвачен клок. Вот откуда взялся тот лоскут, который Сильвер отыскал на берегу Атабаска, — когда выбиралась из воды, Элли просто-напросто зацепилась за сук, а вовсе не оставляла знаки, рассчитывая на помощь. Даниэль пощупал ее фляжку — пуста. Он предложил Элли свою. Зеленоглазая жадно припала к горлышку, и ему пришлось силой отнять флягу, чтобы хоть глоток остался Сильверу. Видя, что другие пьют, пес насторожил уши, нетерпеливо поскуливал и умильно глядел на хозяина. Пастух опять дал ему воды с ладони.

— Ну что, пошли домой?

Сильвер переступил на трех лапах, припадая к земле, — казалось, радостно закивал. Элли уцепилась за руку Даниэля.

Теперь, когда ее оставило внушенное отцом Альбертом ощущение собственной непобедимости, она была очень слаба.

— Аиэль… Элли, — она указала на пса.

— Еще чего! Он тебя сыскал — а ты его сожрать думаешь?

— Аиэль…

— Не дам! Увижу ворону — подстрелю. — Даниэль потянул из колчана стрелу, оглядывая деревья кругом.

Поднимающиеся в небо колонны сосен были необитаемы, только высоко в кронах верещали белки. Пастух заметил коричневую пичугу, которая доверчиво скакала на ветке ольхи совсем близко, — но не стрелять же эту кроху, в ней и соков никаких нет. Опять! Чувство щекотного холодка на щеке — чей-то внимательный взгляд. Держа лук наготове, Даниэль будто невзначай повернулся, обшарил глазами стволы сосен, ветки ольхи, редкую пальму, перемежающуюся с прошлогодними желтыми стеблями жесткой травы. Вот оно!

Издалека, сквозь поникший, скукоженный пальмовый лист, на пастуха глядел зайчонок-сеголеток. Рыжевато-коричневый, под цвет гниющих на земле листьев, он сжался в комок, как всякий перепуганный заяц, хоть и был величиной со здорового барсука, какие водились еще до Смерти. Его вытаращенные глаза смотрели не по-заячьи пристально и умно. Значит, вот кто крался за ними по лесу, следил, перебегая от ствола к стволу, от кочки к кочке…

Получай!

Зазвенела тетива. Зайчонок дернулся, опрокинулся на бок. И закричал — тонким жалобным детским криком. Сильвер с лаем поскакал к нему, и вперед пса метнулась Элли. Даниэль спустил тетиву и повесил лук за плечо. Вот достойная еда для вампира — заяц, в котором обитает колдун.

Зайчонок бился на земле. Элли подскочила к нему, протянула руку.

— Сильвер! — прикрикнул Даниэль. — Поди сюда!

Пес с неохотой отошел, оглядываясь и рыча на Элли, которая присвоила законную добычу его хозяина. Зеленоглазая поймала зверька за уши, подняла в воздух. Его лапы молотили по воздуху, мотался конец застрявшей в плече стрелы; зайчонок снова тонко заверещал. У Даниэля вдруг перехватило горло, он отвернулся. Надо думать, слуга Нечистого прервал ментальную связь с несчастным зверьком, и в руках у Элли обыкновенный подранок.

Внутренне сжавшись, пастух ожидал новых криков зайчонка. А тот молчал. Даниэль обернулся. Элли сидела на земле, подвернув под себя ноги, а зверек затих у нее на коленях. Пастух сделал невольный шаг к зеленоглазой. Если заяц рванется, он запросто располосует ее когтями. Уши зайчонка были прижаты к спине, глаза испуганно вытаращены — однако он сидел смирно и не пытался удрать. Чудеса.

Элли погладила зверька, нагнула голову, словно что-то нашептывая. Пальцы ее здоровой руки как будто разминали зайчонку шею, и на шкурке Даниэль заметил темное кровавое пятно. Она укусила зайца и ждет, пока яд разойдется, понял он и передернулся. Ласкает, баюкает свой обед… Вампир проклятый!

Он снова отвернулся и уселся наземь; подошедший Сильвер лег рядом, привалился к бедру. Пес тяжело дышал, из разинутой пасти язык вывалился до самой земли.

За спиной довольно долго стояла тишина; потом раздались легкие шаги. Даниэль оглянулся. Элли подходила, прижимая мертвого зайчонка к животу. Разбухшими пальцами сломанной руки она с трудом удерживала стрелу, вытащенную из тела зверька. Губы у нее были чистые, и только краснела смазанная капля на подбородке. Элли выронила стрелу и положила зайца возле пастуха. Оживившийся Сильвер приподнял голову.

— Элли, — проговорила женщина-воин просительно, коснувшись рукояти охотничьего ножа у Даниэля на поясе.

Он подал ей нож и поднялся на ноги. Придерживая тушку коленом, зеленоглазая сноровисто надрезала шкурку и одной рукой освежевала зайца.

Даниэль тоже умел это делать, но не стал предлагать свою помощь. Положив тушку на растянутую шкуру, Элли выпотрошила ее, потроха тут же засыпала землей, а затем принялась срезать кусочки мяса и отправлять их в рот. Ела она хоть и быстро, но аккуратно, словно за столом в приличном доме.

Сильвер мрачно следил, как добытая хозяином еда исчезает, однако не унизился до просьб. В конце концов он с громким вздохом отвернулся и сунул морду под здоровую лапу, прикрывая нос от мошки.

Элли проворно управилась с трапезой, вытерла рот ладонью, а нож несколько раз воткнула в землю. Мясо с костей было обрезано чище некуда, и на шкурке лежал бело-розовый скелетик.

— Аиэль, — зеленоглазая вернула нож. — Аиэль, — потянув за край шкурки, она придвинула остатки обеда к Сильверу.

Пес вопросительно глянул на хозяина.

— Лопай, — разрешил Даниэль. Элли добросовестно обрезала мясо, в котором был ее яд, а голые кости, наверное, безвредны.

Сильвер принюхался и, отбросив гордость, азартно захрустел.

Путь домой оказался долог и мучителен. Несмотря на обед, Сильвер еле тащился, да и Элли шла не лучше — она нетвердо держалась на ногах, пошатывалась, запиналась. Даниэль был в отчаянии: этак они и к ночи домой не попадут, а время дорого. К тому же за ними увязалась почуявшая легкую добычу лисица. Крупный, ростом с добрую собаку зверь один раз мелькнул вдалеке — рыжая спина и хвост, коричневые лапы и морда, светлое брюхо — и больше не показывался, однако шел по пятам, кружил, подбираясь сбоку, и запах его заставлял Сильвера оглядываться, ворчать и скалить зубы. Даниэль держал лук наготове, с намерением пустить стрелу, как только покажется хоть клочок рыжей шкуры, однако лисица была осторожна. Видно, она уже сталкивалась с охотниками и отлично знала, что такое лук и стрелы. Не решаясь кинуться на ослабевшего пса в открытую, она следила издалека, но ее присутствие замедляло и без того небыстрое продвижение. В конце концов пастух отчаялся, забросил лук за спину, взвалил тяжеленного Сильвера на плечи и поволок на себе; получилось хоть чуть-чуть, но быстрее. Лисица сообразила, что добыча уходит, и повернула восвояси. Уже через четверть мили, когда Даниэль остановился передохнуть и опустил пса наземь, Сильвер не учуял преследователя.

Было уже далеко за полдень, когда впереди заблестела водная гладь Атабаска. Все трое были едва живы. Истомленный жаждой Сильвер сунулся было к воде, но берег здесь был высоковат для хромоножки, и Даниэль его не пустил, сам принес воды в обеих флягах. Позволил Элли и псу передохнуть минут пять и повел их к хижине.

Больше всего пастуха тревожило воспоминание о следившем за ними зайце. Кто же все-таки смотрел его глазами: колдун или пер Альберт? Пожалуй, правильнее думать, что колдун. И надо срочно позаботиться о своей безопасности.