— В чем дело? Почему нам нужно поговорить? — новые вопросы от Джеймса. Он, черт возьми, словно автомат по производству вопросов. — Все в порядке? Ты не мог бы сказать Джульетте, чтобы она не ела мой завтрак?
Он вытягивает шею для того, чтобы взглянуть на нее, по — прежнему сидящую за столом.
— Иногда она ест мой пудинг.
— Эй, — говорю я, хватая его за плечи. — Посмотри на меня.
Джеймс разворачивается ко мне лицом.
— Что случилось, Адди? — он всматривается в мои глаза. — Ты ведь на самом деле не погибнешь, правда?
— Я не знаю, — говорю я ему. — Может быть, да. Может быть, нет.
— Не говори так, — тихо говорит он, опуская глаза. — Не говори так. Нехорошо так говорить.
— Джеймс.
Он снова поднимает на меня свой взгляд, на сей раз медленнее. Я опускаюсь на колени и притягиваю его к себе, прижимаясь своим лбом к его лбу. Я смотрю в пол, и знаю, что он делает то же самое. Я слышу, как колотятся в тишине наши сердца.
— Я люблю тебя, — наконец, говорю я ему. — Ты ведь знаешь это, да? Ты всегда для меня на первом месте. Все мои действия направлены на то, чтобы я мог позаботиться о тебе. Защитить тебя. Обеспечить тебя всем необходимым.
Джеймс кивает.
— Ты на первом месте, — говорю я ему. — Ты всегда был на первом месте, а все остальные — на втором. И это никогда не изменится. Хорошо?
Джеймс снова кивает. Слезинка падает на пол между нами.
— Хорошо, Адди.
— Иди сюда, — шепчу я, притягивая его в свои объятия. — С нами все будет хорошо.
Джеймс цепляется за меня, сейчас он ведет себя как настоящий ребенок, он уже давно не вел себя так, и я рад это видеть. Иногда я беспокоюсь из-за того, что он слишком рано повзрослел в этом дерьмовом мире, и, хотя я и знаю, что не могу защитить его от всего, я все равно пытаюсь.
Сколько я себя помню, он всегда был единственной константой в моей жизни; если бы с ним что — либо случилось, то это, я думаю, убило бы меня.
Я никогда никого не полюблю так, как я люблю этого ребенка.