Скованная льдом

Глава 14. О том, что счастье построить можно руками или все тайное по весне всплывает на поверхность

Аська

Ощущения накрыли с головой, почти сводя меня с ума. Мир вокруг чувствовался до каждой крошечной песчинки, до легкого движения воздуха. Только я совсем не двигалась, будто все тело сковало льдом. Даже холод вокруг почти не ощущался. Или это я по другому все чувствую?

Размышления прервал пьянящий запах. Он окутал меня, забился глубоко в нос, проник в легкие. Я наслаждалась, сходя с ума от многообразия чувств. Губ коснулись в легком поцелуе, насквозь пропитанном горечью, что под опущенными веками стали копиться слезинки.

Удивительно, но я смогла приоткрыть, будто смерзшиеся, губы и ответить с жаром на поцелуй, на который оказалась способна. И все тут же прекратилось, запах отдалился, а меня окружили недоверие и радость одновременно. Ощущать чувства живых душ вокруг я не утратила, видимо. Ведь в подземном царстве чувствовала каждого духа, каждый отголосок тени эмоции.

Нехотя разлепила веки, они показались мне свинцовой тяжестью, и различила перед собой милое лицо. Макар находился так близко, стоило протянуть руку, и я смогла бы коснуться его щетины, выделяющейся на заостренных скулах.

Светлые глаза взирали на меня с такой гаммой чувств, что я почти задохнулась от счастья, омраченного каплей печали и всепоглощающей грусти. Ведь ему пришлось думать, что я умерла. Только это оказалось всего лишь перерождением.

— Настенька, — его хриплый голос отозвался набатом в голове. Я теперь могла слышать все переливы, полутона, различать все оттенки, — неужели, ты жива? Это не сон?

— Не сон, — отозвалась сипло, горло вдруг сдавило спазмом, от переизбытка чувств, — я вернулась.

В следующий момент меня сгребли в охапку и сжали так, что косточки затрещали. Но я счастливо улыбнулась, не замечая неудобств, обняв Макара в ответ. И так тепло на душе стало, так радостно от его чувств, затопивших мое сознание, что по щекам заструились слезы счастья.

— Я уже не надеялся, — прошептал он сдавленно в самое ухо, — даже не мечтал. Ведь Морену поглотили почившие, как ты смогла вернуться?

— Я расскажу, — прошептала в ответ, зарываясь онемевшими пальцами в его волосы, — только не сразу. Мне надо привыкнуть ко всему тому, что вернулось со мной из небытия.

Он разжал объятия, от чего мое тело улеглось вновь на подушки. Я поморщилась, чувствительность возвращалась, а мышцы работать все еще отказывались, будто деревянные.

Макар протянул ко мне руки, несмело, будто боялся сломать или разбить, и бережно обхватил мое лицо. Заглянул глубоко внутрь меня, разжигая пожар, провел подушечками пальцев по щекам, отчего все внутри затрепетало, задохнулось в предвкушении. Секунда и моих губ коснулся бархат его кожи. Я, не сдержавшись, полузадушенно простонала, а Макар с глухим рыком углубил поцелуй, почти до боли впиваясь в меня, покусывая губы, исследуя мой рот языком. Онемевшие пальцы с силой сжали одеяло, а мысли затуманились, отошли куда-то на задний план. К телу и мышцам понемногу возвращалась чувствительность.

Кожа плавилась под его прохладными пальцами, а воздуха не хватало, отчего голова закружилась.

— Настенька, — прошептал он хрипло, оторвавшись от меня на миг, — я не сдержусь…

— И не надо, — выдавила из себя, судорожно глотая морозный воздух, он будто сотнями игл обжег легкие изнутри, — дай почувствовать жизнь, иначе я забуду, как это.

И Макар послушался, пальцами распутывая завязки моего тулупа, я же по мере возможности ему помогала, захлебываясь от внутреннего жара. Тело охватила будто лихорадка, когда он провел ладонью по оголившемуся плечу, а я вцепилась в его волосы рукой и немного согнула в коленях ноги. От жара, что душил меня, чувствительность и способность двигаться возвращалась куда быстрее.

Он вновь оторвался от моих губ, но лишь для того, чтобы проложить влажную дорожку из поцелуев от уха до ключиц. Я ахнула, отчего его пальцы сжались на моем бедре, впились до боли. Закусила губу, чтобы не стонать и схватилась за ворот его рубахи второй рукой.

Дыхание сбилось, когда он рванул ворот моего теплого платья, оголяя грудь, и губами защемил набухший мигом сосок, стоило холодному воздуху коснуться незащищенной кожи. Стон сорвался с губ против воли, а сердце бешено заколотилось. Макар замер отчего-то, я отчетливо почувствовала напряжение, повисшее в воздухе.

— Они ведь касались тебя, да? — различила я сквозь бухающий в ушах пульс. — Трогали то, что им никогда не принадлежало?

— Я уже забыла об этом, — прошептала в ответ, прикусывая губу.

Хоть внешне я и не показала, но напоминание про разбойников будто дух из легких вышибло, а жар внутри переплелся со страхом от нахлынувших воспоминаний. Горечь неприятно потекла по венам, заставляя сжать невольно бедра и нахмурить брови.

— Не обманывай себя, Настенька, — прошептал он на самое ухо, — если ты еще не готова, чтоб я касался тебя, так и скажи.

— Если б ты не напомнил я бы и не вспомнила, — прозвучало резче, чем хотелось бы, но Макар сам виноват, нечего было такой момент портить.

Я распахнула глаза, ловя досаду в его взгляде. Прежняя я бы растерялась, оттолкнула бы его, но я нынешняя лишь сильнее свела брови, сжала его волосы, что есть сил, и притянула к себе ближе. А потом сделала то, на что никогда бы не решилась — провела кончиком языка по его нижней губе.

От неожиданности Макар даже сопротивляться не стал, чуть замешкавшись с ответом. Я же воспользовалась его заминкой и, ощутив небывалый прилив сил, будто мышцы восстановились по волшебству, обхватила его торс бедрами и, перевернув на спину, уселась сверху.

— Знаешь что? — прошептала я с придыханием, уперев ладони в его грудь, — раз напомнил, то заставь забыть.

Изумление в его взгляде сменилось кривой улыбкой, а меня тут же вернули в исходное положение, придавив к постели всем весом. Я резко выпустила воздух и выгнулась в спине, кожа покрылась мурашками.

— Как пожелаешь, — пророкотал он мне на ухо, а подол платья пополз вверх — Макар сжал ткань в кулак и потянул.

Я лишь глаза от неожиданности распахнула, а его пальцы уже пробрались к внутренней стороне бедра, вызывая дрожь предвкушения по всему телу. Кожа от его прохладных прикосновений покрылась мурашками, только ощущение складывалось, что каждый след от его рук горел алым пламенем.

Когда я ощутила упругость между своих ног, то на миг вся сжалась, страх боли сковал меня. Макар заметил, прижался нежным поцелуем к шее, погрузил пальцы в растрепавшуюся косу. Нежная кожа ощутила прохладу его пальцев, он вел подушечками по моему телу, едва касаясь. От этого все внутри замерло в предвкушении, рассеивая страхи. Задел чувствительный сосок, прихватив его немного пальцами. С губ сорвался вздох, а по телу будто молнии прогулялись, напрягая все мышцы до предела, а жар скопился внизу живота, готовый вот-вот выплеснуться наружу.

Макар оторвался от моих губ и посмотрел в мои затуманенные глаза потемневшим взглядом. Почудилось, что светлые глаза мужчины заволокло грозовыми тучами. Взгляд его проникал глубоко в душу, заставляя трепетать и сходить с ума, а сердце радостно колотилось, желая выпрыгнуть ему навстречу. Я отчетливо поняла, что готова отдать Макару всю себя, кем бы он ни был и как бы ко мне не относился.

Он же криво улыбнулся, разглядев что-то в глубине моих глаз и резко вошел, я вскрикнула и выгнулась навстречу. От неожиданности на глаза навернулись слезы, а с губ сорвался тихий стон.

— Чшшш, — зашептал он мне на ухо, двигаясь во мне медленно, будто дразня.

Только я уже ощутила, что мое тело было, как натянутая тетива до этих пор, а сейчас расслабилось, по мышцам прошелся приятный спазм, а внутри будто бабочки запорхали. Так стало приятно.

Я, не давая себе отчета, рванула его рубаху, на кровать и пол посыпались пуговицы, а мои руки прошлись по его мускулистой груди, теряясь в колечках белоснежных волос. Они приятно щекотали кончики пальцев и вызывали желание вцепиться сильнее, рвануть, услышать его стон.

Что я и не преминула сделать, когда движения ускорились, а тело стало гореть ярким пламенем. Глухой рык сорвался с губ Макара, а на его бледной коже появились розовые полоски от моих ногтей. Кажется, я переборщила.

Но это волновало меня в последнюю очередь, потому что жар охватил полностью, а на коже выступила испарина. От его глухих выдохов и резких движений, внутри все переворачивалось, натягивалось до предела, грозясь сорваться в любой момент. А разум будто отказал мне совсем, оставив только ощущения на грани чувств и бешено колотящееся сердце под ребрами.

Его движения, рваные, сильные, доводили меня почти до исступления и замедлялись, вгоняя в агонию. Я уже не сдерживала стонов, двигалась в унисон, отрешилась от реального и нереального.

Все происходящее казалось чудом, которое мы творили вместе. Будто создавали что-то новое, живое. Его руки сжали мои кисти до синяков, отрывая от своей груди, а мои ноги сильнее стиснули его тело.

Кажется, где-то под нами хрустнуло дерево, только это совсем не отвлекло, наоборот, какая-то звериная суть будто вырвалась наружу. Я изловчилась и впилась зубами в его шею, стараясь сохранить темп. Макар охнул и, отпустив мои руки, подхватил под поясницу, перевернул. Оказавшись сверху, я запрокинула голову, тяжело дыша, и продолжила быстро двигаться, замирая от каждого толчка на миг. Ощущения казались новыми, безумно приятными. Они накрывали волной.

Макар стиснул мои бедра руками, пальцами впиваясь в кожу. Ахнула от того, как боль смешалась с агонией наслаждения внутри, заставляя двигаться быстрее. Я в ответ ногтями вцепилась в его плечи, стараясь вызвать ответные стоны.

Послышался сиплый вздох и почти звериный рык, а у меня внутри полыхнуло, будто тысячи молний прошили тело насквозь. Мышцы тут же скрутила судорога, я замерла и застонала. Громко, протяжно, выплескивая все те чувства, что скопились внутри. Да так и повалилась на его часто вздымающуюся грудь, тяжело дыша.

Наши тела покрыла испарина, а с губ срывались облачка пара. Ощутила, как его пальцы зарылись в мои волосы, а хриплый голос прошептал на грани слышимости:

— Я люблю тебя, Настенька. Давай проведем вечность вместе.

Губы расползлись в счастливой улыбке, а я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Это оказалось тем, что жаждало мое сердце, к чему рвалась душа. Обхватила его ослабевшими руками, да так и оставила нас единым целым. Не хотелось совершенно его отпускать, продлить момент единения на веки.

Я прикрыла глаза и отдалась приятной истоме, теплу его тела и такому родному запаху. На границе сна и яви я отчетливо поняла, что такое счастье.

Я проснулась от того, что меня кто-то пристально разглядывал, а кожу щипал легкий морозец. Приподняла веки и недовольно поморщилась. Неужели, я умудрилась уснуть.

— Ты такая красивая, — коснулась моих ушей музыка его голоса, — нежная, милая. Я наглядеться не могу.

Я поежилась от внезапного сквозняка и отыскала моего мужчину взглядом. Он лежал совсем близко на боку, чуть прикрытый легким одеялом, рука согнута в локте, вторая же выводила узоры на моем бедре, а светлые глаза жадно рассматривали мое обнаженное тело. Собралась смутиться, но вспомнила, что незачем. Улыбнулась ласково и пальчиком провела по его скуле, прикусила губу, намекая взглядом, что я не против продолжить.

Ответом мне стал обреченный вздох. Макар взъерошил свои волосы и мигом притянул меня к своей груди. Слуха коснулись удары сердца, набирающие скорость.

— Ненасытная, — произнес он мне в макушку и легко коснулся губами, — я теперь не отпущу тебя ни за что. Даже если придется посадить на цепь, но сначала я хочу понять, что случилось. И как Морена смогла воспользоваться моей магией.

Чары разрушились, а реальность тяжелым камнем надавила на грудь. Хотелось не вспоминать, не думать о том, как круто изменилась моя жизнь, но сбежать от проблем я не смогу. Придется рассказать Макару то, о чем я узнала и то, о чем догадываюсь.

— А еще, — мой мужчина отстранился и посмотрел озадаченно куда-то за мою спину, — что это такое?

Я приподняла брови и, освободившись из захвата его рук, развернулась. Огляделась для начала, ничего особенного не подметив. Только удивила меня величина комнаты и лужи по всему полу.

Но взгляд мой приковал небольшой сгусток медового света, что парил в нескольких сантиметрах от пола. Он еле заметно пульсировал и казался чрезвычайно слаб, а мои губы против воли растянулись в широкой улыбке. Жучка! Она все же смогла пройти за мной по тропе жизни.

Я прикрыла глаза и протянула руку, черпая изнутри силу. Ее оказалось так много, что пространство вокруг дрогнуло. Сзади послышался сдавленный хрип, а кровать подо мной ходуном заходила.

Но я даже внимания не обратила, ощущая, как под моей рукой оживает воздух. Секунда, и пальцы зарылись в густую шерсть. Провела по холке нежно, потрепала за ухом и распахнула глаза, тут же встречаясь взглядом со старой подругой.

Жучка смотрела на меня преданным взглядом, грозясь хвостом проделать в полу дыру. Только я хотела почесать ей бок, как моя рука ослабла, повисла безвольной плетью, а по телу растеклась усталость. Кажется, я еще слишком слаба для такого сильного колдовства.

— Настенька! — взволнованный голос Макара помешал мне уплыть в небытие, а звонкий лай вернул немного сил.

— Все хорошо, любимый, — прошептала я еле-еле. Язык заплетался, а голова закружилась от слабости, — скоро пройдет.

— Ты понимаешь, что ты только что натворила?!

Меня затопила чужая паника, а тело покрыли мурашки. С потерей сил я ощутила жуткий холод, будто вернулась моя человеческая сущность.

— Глупая, — обреченно выдохнул мужчина, а меня тут же укрыли одеялом, прижав к себе, — нельзя же сразу столько энергии тратить.

Он вдруг замер, а я кожей почувствовала его недоверие.

— А как ты смогла вообще использовать такую магию? — спросил хрипло.

— Я же обещала рассказать, — улыбнулась на его недоверие, купаясь в тепле его тела, — и расскажу.

Пальцев коснулось что-то влажное и шершавое. Нехотя разлепила глаза и посмотрела на Жучку, собака вылизывала мою ладонь, негромко поскуливая.

— Со мной все хорошо, родная, — прошептала я нежно, не в силах ответить на ласку, — скоро силы вернутся. Я больше не провалюсь в подземное царство.

— То есть, — Макар все еще сжимал меня в объятиях, но замер, будто камень, — там, на поляне, это ты применила магию, что влияет на души людей?

— Я, — не стала лукавить, — невыносимо мне стало смотреть на то, как семью мою единственную растерзать хотят. Но сил не рассчитала. Да и не с чего мне рассчитывать было, магия только-только пробудилась.

— Значит, ты не обычная человечка?

— А тебя это беспокоит? — спросила ровно, пряча глубоко страх, что Макар оттолкнет меня из-за моей магии, прогонит прочь.

— Скорее удивляет, — усмехнулся мужчина и выдохнул мне в шею, пройдясь по коже щекоткой, — ведь я не заметил в тебе ни капли магии, да отец твой обычный человек.

— Отец — да, — я втянула глубоко носом воздух и задержала дыхание, как перед купанием в реке, — только мать моя оказалась совсем не человеком.

Макар без слов повернул меня на спину, подложив подушек, чтобы я могла полусидеть, и устроился напротив. Во всей позе ощущалось напряжение, смешанное с недоверием и даже удивлением. Приподняла краешек губы, не всякому дано удивлять бога, особенно такого смертоносного.

— И ты даже знаком с ней лично, — пояснила, внутренне замирая.

Макар лишь бровь приподнял, да руки сложил на груди, дожидаясь, пока я договорю до конца. Я вновь втянула носом воздух и выпалила, как на духу:

— Это твоя бывшая жена.

Сказала и зажмурилась, чтоб реакции его не видеть. Слишком страшно стало. Меня оглушило тяжелое молчание. Даже Жучка перестала поскуливать.

— Такого я точно не ожидал, — донеслось до меня неразборчивое бормотание, пружины кровати скрипнули, следом послышались шлепки и громкий возглас, — а это что за хрень?!

Я распахнула глаза и невольно улыбнулась, прогоняя страх. Макар стоял в одной из луж, руками ловя равновесие. Я пригляделась к убранству комнаты. Она казалась пустынной, да предметы ее населяли странные: оплывшие, потерявшие форму. На стенах образовались подтеки, а в помутневшие стекла пробивались лучи солнца.

— Это союз ваш терем плавит, — донеслось до нас от входа, а я попыталась плотнее закутаться в одеяло, потому что голос оказался мужской, — да погоду меняет. Негодники.

— Панкратий, — выдохнул Макар облегченно, — может хоть ты объяснишь, что творится-то? Я сам запутался по самое не балуйся.

— Объясню, куда ж я денусь? — фыркнул песец, садясь размашисто на попу, — только срам свой прикройте.

Я не увидела, скорее почувствовала, как Макар приподнял бровь и демонстративно уселся на край местами целой кровати. Скрестил руки и выжидательно наклонился в сторону песца. Я же закуталась до самого носа и поджала ноги, силы от испуга вернулись, хоть слабость еще не отпустила тело, да сонливость сковала вдруг. Едва смогла подавить зевок.

— Как хотите, — фыркнул Панкратий, и начал свой рассказ, — слыхал я давно о некоем пророчестве, которое один из волхвов изрек. Случилось оно на заре мира, когда вы с братом только царства свои создавали.

Макар нетерпеливо поерзал, передернув плечами, но духа не перебил. С возвращением из небытия я поняла, кто такие слуги Черного бога — все они духи созданные, в которые боги жизнь вдохнули. Как я в Жучку совсем недавно. Она теперь стала мне, как Панкратий Макару — духом-хранителем. Правда, силенок у меня гораздо меньше, и говорить она никогда не сможет, зато вечно будет моей подругой и спутницей.

— Говорилось в нем, что братья-боги будут мучаться и народ мучать, пока не отыщут своих предназначенных. Только создадут они их своими руками друг для друга. Тогда растают снега, да прекратятся вьюги лютые. Да народ счастлив сделается.

— Что-то я не слышал такого пророчества, — недоверчиво вымолвил Макар, когда песец замолчал и устало уставился на радостно повизгивающую Жучку.

— Зато брат твой, Светозар, слышал, — хмыкнул Панкратий, поднявшись на лапы, — вот и создал для тебя идеальную жену. Только не она твоей предназначенной оказалась.

Макар резко встал, прошелся по комнате нервно, махнул рукой и наклонился за тряпьем, что валялось в одном из углов. Рассмотрел вещь внимательно — это оказались его брюки. Вздохнул протяжно, мазнув по мне взглядом, от которого щеки заалели вновь, а тепло стало копиться внизу живота, и все же нацепил брюки прямо на голое тело.

— То есть, судя по пророчеству, я потеряю свою силу? — спросил хмуро, а я дыхание задержала от страха за любимого. Как же он без силы своей будет?

— Нет, конечно, — дернул ухом песец, — просто вы с Аськой создали нечто новое своим союзом. То, что нам всем предстоит теперь познать.

— Ладно, с этим разберемся позже, — мужчина накинул на плечи кафтан и прямо босиком пошлепал к выходу по лужам, — сперва побеседуем с Прасковьей.

Я поежилась от воспоминаний о скатерти, которой поверила безоговорочно, и поджала губы. Если б не она, не свалилось бы столько проблем на меня. Правда, о матери я бы тогда вряд ли узнала, да силу бы не пробудила.

— Могу я с вами пойти? — спросила неуверенно, кутаясь в одеяло.

Мне удалось сесть ровно и спустить ноги с кровати, на остальное сил не хватило. Жучка тут же закрутилась рядом, желая помочь всем, что было в ее силах.

— Ты слаба еще, Настенька, — недовольно сообщил у самого выхода Макар, развернувшись ко мне.

Во взгляде его плескалась тревога и беспокойство, отчего сердце сладостно защемило, а на щеках вновь заиграл румянец. Но я твердо свела брови и уверенно заявила:

— До кухни я дойти смогу, к тому же, не мешало бы перекусить. А то я не помню, когда ела в последний раз.

Песец резко развернулся и посмотрел на меня округлившимися, как плошки, глазами.

— Ты ведь не человечка теперь, — сообщил он сдавленно, на что мой живот возмущенно заурчал, вгоняя меня в еще большую краску, — и не должна испытывать человеческих потребностей, — в голосе уверенности его поубавилось.

— Но я и не чистокровный дух, — повела плечом, неуклюже сползая с постели, — тем более, потеряла столько энергии.

Макар хмыкнул и в момент ока оказался рядом, легко подхватив на руки.

— Что с тобой поделать? — прошептал мне в шею, прижимая к себе сильнее, — такая же непокорная, как мать твоя непутевая.

Я замерла внутри. Ведь так и не поняла, как Макар отнесся к тому, что я его почти падчерица. Но он уже быстрым шагом сокращал расстояние до кухни. Судя по тому, как тяжело он печатал шаг, Прасковье не поздоровится. И хорошо, если он ее не заморозит навсегда.

Отвлеклась от своих разбегающихся мыслей и поразилась тому, что все те прекрасные ледяные фигуры, что я наблюдала в прошлое пребывание в тереме, будто оплавились. Четкие линии поплыли, а морозные рисунки, которыми хвастали стены, превратились в непонятную мазню.

Кажется, место жительство нам надо менять. И очень скоро. Потому что сквозь такие же мутные, как в комнате, стекла, нещадно жарило солнце, оплавляя на глазах все, чего касалось.

Кухня встретила нас ароматными запахами и сухим теплом, кажется, Прасковья даже не догадывалась, что ее ожидает. Скатерть мурчала какую-то незнакомую песенку, а на столе само собой замешивалось тесто.

— Скоренько все вернется, — донесся до моего слуха ее довольный голос, — пророчество сбывается, хозяюшка вернется. Тогда хозяин счастлив сделается, да перестанут чужие к нам захаживать.

— А теперь поясни мне, — спокойно спросил застывший в проходе Макар, от чего я невольно вздрогнула и заерзала в его объятиях, — какого лешего все, кроме меня, знают о пророчестве? И какую хозяйку ты ждешь?

Скатерть замолчала, по поверхности ее пошла рябь, а тесто опало некрасивыми волнами.

— Хозяин, — пробормотала она сдавленно, — ты пришлую воровку снова принес…

Кожи тут же коснулось морозное дыхание, а в кухонной комнате будто потемнело. Я сжала кафтан Макара пальцами и прижалась к нему теснее. Правда, в чужих руках это оказалось проблематично, потому что я чуть не соскользнула на пол. Зато Макар перестал убивать взглядом притихшую скатерть и аккуратно поставил меня на ноги.

— И ты считаешь, — спросил он обманчиво спокойно, — что я позволю тебе оскорблять ту, кому я отдал свое сердце?

Я забыла как дышать. Да, я отлично помнила его признание, но тогда оно показалось просто переизбытком чувств. Сейчас же мое сердце колотилось, как бешеное, а мне сильно захотелось прижаться к моему мужчине, обнять его, растаять в нем. Но я не сдвинулась с места, потому что ноги еще слабы оказались, да правду услышать хотелось сильнее, чем потонуть в чувствах.

— Но она ведь пошла в твое хранилище, хозяин, — стала оправдываться Прасковья, ее края вновь затрепетали, а я различила вокруг скатерти неяркий светло-коричневый цвет.

Он будто оплетал кухарку со всех сторон, проходил сквозь нее, неужели, я вижу теперь суть сотворенных духов? Но обдумывать все то, что стало теперь доступно, я не стала, оперлась спиной о стену, чтобы комната не кружилась так сильно перед глазами и не грозилась уронить меня на пол, и хмуро уставилась на Прасковью. Осознание того, что кухарка отчасти права, горькой настойкой пробежалось внутри живота, вызывая вполне реальную тошноту. Даже голод пропал.

Я бросила мимолетный взгляд на Макара, он стоял хмурый, как грозовая туча, челюсти сжаты, на скулах заметно пульсируют жилки. Но мужчина продолжал молчать, бесстрастно взирая на скатерть.

— Мне Фока сказал потом, — проблеяла Прасковья, тараторя еще быстрее, пока Макар сохранял молчание, — он видел, как девка выбежала оттуда в шубе хозяйки, да скрылась в тайном ходе. Скорее всего под шубой и каменья утащила, драгоценные.

Волна негодования захлестнула меня. Как она может лгать так открыто и убедительно, ведь я ничего, кроме шубы и не брала. Да и ту хотела вернуть, только не вышло сохранить.

— Значит, Фока действовал с тобой заодно? — от слов Макара, прокатившихся по небольшому помещению набатом, мое тело предательски вздрогнуло.

Повисло тягостное молчание. Прасковья, видимо, не могла придумать, что соврать в очередной раз, а Макар терпеливо ждал ответа. Не дождался, дернул щекой, и сообщил:

— Оба понесете наказание. Но лучше расскажи мне, почему ты думала, что Морена вернется?

— Как почему? — голос кухарки дрожал от страха, но она яростно затрепетала краями ткани, — ведь она создана для тебя, — но тут же осеклась под тяжелым взглядом мужчины, — она приходила. За пару дней до этой дев… твоего последнего дара. Просила, чтоб я не говорила тебе ничего, да сделала так, чтобы любая девка, которую люди тебе пошлют, оказалась на улице по собственной воле. Чтоб ты понял, что нужен только ей, Морене.

— Ты уверена, что правильно поняла ее? — процедил сквозь зубы Макар, да сжал кулаки так, что пальцы побелели. — Она ненавидит меня всем существом. Или ты забыла, какие скандалы она закатывала?

— Ей было больно, — пролепетала скатерть, — она не видела твоих чувств, горечь съедала ее заживо! Ты ведь и при ней дарами не брезговал, а она терпела, ждала, что ты ее заметишь.

— Ты в своем уме, Прасковья? — взбеленился Макар, делая шаг к притихшей мигом скатерти, — она с самого своего создания винила меня в том, что у нее не было выбора, что я лишил ее счастья и любви. И ты прекрасно знала, как обстоят дела, не пытайся врать больше, чем можешь вынести.

Края скатерти повисли, а по кухне прокатился полный горечи и безысходности вздох. Тот свет, что окутывал Прасковью потускнел еще больше, приобретая оттенок осенней грязи.

— Ведь она меня создала, — безжизненный голос скатерти сжал мое сердце будто тисками, а на глаза навернулись слезы, так жалко духа мне стало, — и мне все свои горести рассказывала. Потому что больше некому было. А Фока мне не помогал, нечего его наказывать. Он просто болтать любит. Ты к Никодиму присмотрись, хозяин, ему я меньше Фоки верю.

— Присмотрюсь, — хмыкнул Макар, помогая мне присесть на стул, потому что ноги мои подкосились от слабости, а в животе снова заурчало, — не сомневайся. Только не о других духах мы разговор ведем, лиходейка, а о тебе и Морене. Рассказывай, что с пророчеством, и что двигало моей бывшей женой, когда она дары мои убивала, — Макар замолчал, а скатерть будто сжалась вся под его взором, только сбежать не могла.

— И почему она это делала, — добавил мужчина тихо, но с такой злостью, что я чуть со стула не съехала. Вот она, истинная сила Черного бога, он одним взглядом заморозить может, даже магию призывать не надо.

— Я расскажу, — прошептала Прасковья, — все расскажу, терять-то мне нечего. Только хозяйка моя бедная пострадать может от рассказов моих.

— Уже не может, — бросил Макар, усаживаясь рядом со мной, — ее мертвые наказали за то, что не исполняла своих обязанностей.

Я похолодела. А вдруг и меня утащат? Ведь теперь мне надо следить за подземным царством. Правда, пока я очень слабо представляла, как это делается, мне еще многому надо научиться.

— Как?! — сиплый вопль скатерти заставил меня вздрогнуть, а душераздирающие стенания следом за ним — сжаться на стуле, чтобы не переживать о той, которая меня так сильно ненавидела.

— Вот так, — отмахнулся Макар и тише добавил, правда от слов по телу прошла дрожь, — потом истерить будешь, рассказывай.

Прасковья резко прекратила рыдать и, выдохнув, начала свой рассказ:

— Как прикажешь, хозяин, — получилось хрипло, но скатерть прокашлялась и продолжила, — не так все у вас началось. Ох, не так. Но, что ж, содеянного назад не поворотишь. Морена, как только Светозар ее создал, пыталась твое внимание привлечь, заинтересовать, а ты в своих думах всегда ходил, о людях печалился.

— Я не люблю людей, ты в курсе, — перебил Макар жестко, подаваясь чуть вперед, ближе к скатерти.

— Не любишь, но беспокоишься, — обличительно сообщила та, сделав вид, что ее не перебивали, — Морена от тоски стала духов создавать, потому что наделил ее Светозар такой мощью. Зачем, его спрашивай. И создала меня. Я стала ей первым и единственным другом, даже наставницей, потому что за советом ко мне она часто обращалась.

— Ты не лей мне воду, — снова перебил Макар, заставляя скатерть подавиться следующей фразой, — к сути переходи. Пророчество — ненависть Морены — убийства.

— Хорошо, — покладисто отозвалась скатерть, только края ее вдруг затрепетали, а свет вокруг насытился бордовыми прожилками, — Пророчество она от древних духов услышала, она часто тогда в подземном царстве бывала. Тогда она к Светозару обратилась, только он посмеялся всего лишь над впечатлительной молодкой, да запретил ей покидать твое царство.

Макар шумно выдохнул, но не перебил в этот раз, только на спинку откинулся да брови нахмурил, будто сказанное скатертью что-то значило.

— Только она воодушевилась, — продолжила скатерть вещать, — стала тебя и так, и эдак привлекать. Но прошло одно столетие, второе, а ты к ней только за долгом супружеским ходил раз в пару лет. Тогда она обозлилась, покинула подземное царство, потому что мертвые ее раздражали и с ума сводили. И стала отшельничать в горах, да отбирать тепло людей, которые мимо проходили, искать мимолетной ласки. Одиночество расстроило ее чувствительную натуру, а отсутствие внимания от тебя толкнуло на то, чтобы привлекать его любыми способами…

— И она выбрала убийство? — выгнул бровь Макар, все больше хмурясь.

— Да, — согласилась кухарка, — неужто, тебе людей жалко?

— Я всеми способами пытался их от своей стихии защитить, — повел мужчина плечом нервно, — для этого дары просил, чтобы вьюгой царство не заморозить.

— Знаю я это, — насупилась скатерть, но твердо продолжила, — только мог бы и с хозяйкой тепло создавать, а не с другими девками.

Макар покосился на меня опасливо, но я даже бровью не повела, завороженно слушая историю моей матери. Совсем не счастливую, как оказалось. У меня хотя бы была семья, не идеальная, но близкая и родная. А Морену бросил создатель, читай отец, да муж не замечал. Вот и сошла мать с ума. Только непонятно, зачем она меня убить хотела. Ведь, воспитай она меня сама, то могла бы и к мужу вернуться, и любовь в свое сердце пустить. Я опустила взгляд, еле сдерживая слезы. Ведь я всерьез думала, что могла бы Макара матери отдать обратно, если бы это им счастье принесло.

— Ты зубы не заговаривай, вещай дальше, как так получилось, что Морена понесла? И от кого? — прервал мои тяжелые думы Макар, заставляя вздрогнуть всем телом, — и как умудрилась силой моей воспользоваться?

Послышался очередной вздох кухарки и невеселые слова:

— Давай с силы начну, тут я больше знаю. Помнишь, говорила тебе, что к Никодиму приглядись? — Макар кивнул, сжав губы в тонкую нить, — так вот, он с Мореной и поделился частью силы, что копилась в нем. Ты же отдавал ему частицу той магии, что внутри тебя вьюжится? — Макар снова кивнул, а ножки его стула скрипнули о каменный пол, — так вот, хозяйка с ним тогда роман закрутила, а он не дурак, силой откупился, чтобы ты от ревности его не уничтожил, — на это мужчина лишь горько ухмыльнулся уголками губ, не осталось в нем ревности, — да сбежала снова в горы. А после случилось так, что ей попался настолько хороший человек, что ее зачерствевшее сердце на миг растаяло. Она спасла его от смерти, да отпустила с миром, — я судорожно выдохнула, понимая, что речь о моем отце пошла, — только случилось самое настоящее необъяснимое чудо — она понесла. Только мне рассказала об этом, в глазах ее счастье поселилось. Только ненадолго. Пришлось ей в царство подземное спуститься вновь. Ведь она совсем работу забросила, духи злобные на волю вырвались за те века, что она мучилась от тоски. Да там и услышала новое пророчество…

— Какое? — прошептала я еле слышно, подаваясь ближе к скатерти, да с силой сжимая одеяло, что прикрывало нагое тело.

— Страшное, — понизила голос до зловещего шелеста скатерть, от чего мурашки табуном пробежали по позвоночнику, — дитя, что носила она в чреве, погибель ей несло. Ведь нельзя ей было беременеть, да детей рожать. Ведь Светозар наделил ее силой великой, проводником назначил. А у проводника дети — это души в подземном царстве. Только не смогла она от ребенка в чреве избавиться. А как разродилась, так оставила в горах, на гибель верную. После этого хозяйка перестала в подземное царство спускаться, да забросила совсем души неприкаянные. На дары твои все внимание ее ушло. Тех, которых ты больше миловал — убивала. А в последнее время всех стала замораживать, чтоб люди тебя возненавидели, да отреклись. Хотела она, чтоб ты всю бездну одиночества ощутил, какая клубилась в ней…

— Жив ее ребенок, — тихо, но весомо произнес Макар, поднимаясь со стула, — а мне ясно все.

И рукой взмахнул, не дожидаясь ответа от кухарки. Скатерть пискнула и стала медленно покрываться корочкой льда.

— Хозяин, пощади, — раздался ее свистящий хрип, когда корочка почти сошлась на середине.

— Нет тебе пощады, ступай к своей хозяйке, — бросил он, а мое сердце сжалось от страха и жалости.

Я огромными глазами смотрела на то, как свет, исходящий от скатерти меркнет, а дух ее бьется в сетях, не в силах пробиться к дороге мертвых.