Сказочная фантастика. Книга вторая

Уильям Тенн. Голова Медузы

От куска пергамента, на котором большими, расплывшимися буквами были написаны эти слова, дурно пахло. «Впрочем, как и от всего остального в этой квартире», — мрачно подумал Перси С. Юсс. Пергамент был размером с носовой платок. Молодой человек повертел его в пальцах — от прикосновения к клочку кожи возникло какое-то странное, необъяснимое ощущение.

На обратной стороне пергамента еще оставалось несколько коричневых шерстинок, прилипших к небрежно выделанной поверхности. Кто-то, по всей вероятности, взял на себя неблагодарный труд забить и ободрать несчастное животное — и все только ради того, чтобы нацарапать на коже перевод малоизвестных стихов давным-давно умершего поэта.

Похоже, в этих трех комнатах раньше жила довольно эксцентричная личность!

Перси бросил кусок мертвой кожи в кучу прочего разнообразного барахла. Невообразимо, чего тут только не было — от поношенных балетных туфель до четырех деревянных ножек стула, вероятно, отсеченных хорошо наточенным топором, о чем говорил идеально гладкий срез.

Ну и коллекция!

Он покачал головой, сметая мусор метлой, обнаруженной в кухне, в большую кучу. Безопасная бритва, щипцы для завивки, масса блокнотов, исписанных странными неразборчивыми каракулями... А вот еще и запертые чемоданы, составленные штабелем... На самый верхний Перси только что водрузил и свой собственный.

Конечно, у даровой квартиры углы, если так можно выразиться, не вынюхивают. Однако его не переставала изумлять беспечность предыдущих жильцов: ведь они даже не позаботились о том, чтобы, уходя, забрать свое имущество. У Перси снова возникло необъяснимое ощущение — такое же, как и тогда, когда он впервые увидел пергамент.

Может быть, они бежали, не уплатив за жилье? Да нет, не похоже! При столь мизерной квартплате не нужно даже быть совладельцем полуобанкротившейся забегаловки, чтобы не иметь особых проблем. Именно из-за невероятной дешевизны Перси и полез без торгов в бумажник — полез за теми самыми тридцатью пятью долларами, которые потребовала хозяйка. В течение нескольких лет скитался он по убогим меблированным комнатам и наконец нашел подходящую квартиру — можно сказать, бесплатную!

Счастливый обладатель вожделенного жилья, он удовлетворенно вздохнул. Да, здесь скверно пахнет, комнаты завалены мусором, и нужно по крайней мере дня два, чтобы все привести в порядок, но это — его квартира!

Перси опять с энтузиазмом взялся за метлу.

Дверь внезапно открылась, и без стука вошла миссис Даннер. Из гостиной, где Перси сгребал в кучу мусор, он разглядел основательно помятую тяжкой жизнью и алкоголем старую леди, выполнявшую одновременно функции уборщицы, управляющего, и агента по недвижимости. В руке ее болталась наполовину опорожненная бутылка виски — вещественная эпитафия тридцати пяти долларам, что не так давно еще принадлежали Перси.

Хозяйка прислонилась к стене, предварительно ласково погладив ее, как будто та могла испугаться и отпрянуть.

— Славная квартирка, миленькая квартирка, ты мне денежки приносишь, — пробормотала миссис Даннер. — Они приходят и уходят, приходят и уходят, но ты... ты всегда остаешься со мной. И всякий раз Мэрибелл Даннер зарабатывает еще на дюжину бутылочек. Любимая моя квартирочка... ты моя... Бульк!

Последнее слово, как понял Перси, с суровым видом входя в кухню, вовсе не было неким выражением нежности, на ходу придуманным миссис Даннер, а всего лишь обычным звуком хорошего глотка виски — подобным образом хозяйка часто прерывала свою речь.

— Чудесная квартирка! — продолжала миссис Даннер, потираясь спиной о грязную стену, словно котенок, который давно стал взрослым, но так и не превратился в кота. — Домовладельцы платят мне столько, что и канарейку не прокормишь, а дети о своей старой мамочке совсем не заботятся. Зато уж ты мне помогаешь, верно? Ты не даешь мне... бульк!.. Каждый новый жилец...

Она вдруг опустила бутылку, очередным глотком из которой собиралась по обыкновению прервать свою речь, и подалась вперед, удивленно моргая покрасневшими глазами.

— Вы еще здесь?

— Да, я еще здесь, — раздраженно ответил Перси. — В конце концов, я только утром сюда въехал! Что вы делаете в моей квартире?!

Миссис Даннер выпрямилась и в замешательстве покачала головой.

— Но как же он может до сих пор быть здесь?! — шепотом спросила она у горлышка бутылки. — Ведь прошло уже не менее четырех часов, как он въехал! Ни один из предыдущих не оставался так... бульк! — Она вытерла губы. — Ни один!

— Послушайте-ка! Я заплатил вам за месяц вперед. Да еще добавил изрядную сумму сверху, хотя это и незаконно. Мне приходится зарабатывать деньги нелегким трудом в жаркой и вонючей забегаловке, которая, похоже, скоро все равно окончательно разорится, как бы мы не крутились!

— Очень плохо! — словно утешая, произнесла миссис Даннер. — Ни в коем случае нельзя было избирать Гувера. Я голосовала за Эла... Бульк! Он бы Кайзера так просто не отпустил. Вот — выпейте немного, прежде чем исчезнуть.

— Я заплатил вам всю эту капусту только ради того, чтобы иметь собственную квартиру, — сдерживаясь, продолжал Перси. — И не желаю, чтобы бы входили без стука. Здесь я живу! Итак, что вам угодно?

Она печально взглянула на него слезящимися глазами, сделала очередной глоток, громко икнула и направилась к двери.

— Все, что мне нужно, это — моя квартирка. Но она пока еще не свободна, она еще не... бульк! Если надо — я готова и подождать часок-другой. Я не... бульк!..

Новый жилец тщательно запер за ней дверь, в очередной раз отметив, что на месте замка зияет дыра с неровными краями — как будто после прежнего обитателя дверь пришлось взламывать.

Что же тут произошло?.. Самоубийство?.. Или... Что там миссис Даннер говорила об исчезновениях? Можно ли ее слова, слова полупьяной женщины, воспринимать всерьез? Хотя... исчезновение могло бы объяснить наличие кучи барахла и нераспакованных чемоданов — словно люди только что въехали, и вдруг...

А что «вдруг»? Как-никак он живет в двадцатом веке и в одном из самых цивилизованных городов на Земле. Человек не может так вот войти в холодную квартиру в Вест-Сайде и ни с того, ни с сего исчезнуть. Это — вразрез всякой логике!

Как бы там ни было, а прежде чем идти на работу, надо поставить на дверь замок.

Перси посмотрел на часы: оставалось полтора часа — вполне достаточно, чтобы принять ванну, сходить купить замок и врезать его. А уборку можно закончить и завтра.

Небольшая, фута четыре в длину, ванна стояла на высоких железных ножках рядом с кухонной раковиной. На крышку, приделанную к стенке, было навалено еще больше всякой всячины, чем на полу. Вздохнув, Перси начал все перетаскивать в комнату.

Закончив, он уже не чувствовал ничего, кроме жары, усталости и отвращения. «Ничего не скажешь, повезло!» — мрачно подумал он, поднял крышку и наполнил ванну водой. Затем стал раздеваться.

Что он приобрел? Темную, грязную квартиру, забитую пожитками прежних жильцов; да еще, похоже на ней и какое-то проклятие. Да. еще эта пьяная баба-управительница...

Он достал из чемодана полотенце и мыло. Настроение еще больше ухудшилось, когда, постояв на полу, он обнаружил, что к подошвам пристала жирная грязь. Не хватало еще и паразитов!

Наклонившись, чтобы обтереть ноги, Перси заметил на полу все тот же белый клочок пергамента, на одной стороне которого был аккуратным почерком выведен фрагмент классического стиха. Видимо, он случайно занес его сюда, снуя по комнатам.

Скользнув по нему взглядом, Перси опять ощутил странную дрожь, как в приступе лихорадки:

Кто убил Горгону?

Какой-то герой из греческой мифологии, конечно. Ко кто именно — этого Перси не помнил. И образ, и имя ускальзывали из памяти. Хотя, вообще-то, такие вещи не забывались. Двадцать лет, проведенных за разгадыванием кроссвордов, почти равнялись высшему образованию.

Он пожал плечами и отбросил пергамент в сторону. Однако тот зацепился за крышку ванны и упал в воду. Не везет, так не везет!

Перси повесил полотенце на перекладину между высокими ножками ванны и забрался в воду — пришлось наклониться как следует, чтобы не стукнуться о деревянную сушилку для посуды, прибитую к стене прямо над ванной.

Было чертовски неудобно — колени выступали из годы, почти упирались в грудь. Надо полагать, со стороны это было достаточно малоприятное зрелище...

От прежнего отрадного ощущения, что вот — он обладает собственной квартирой, уже почти ничего не. осталось. Он чувствовал, что в очередной раз обманут. Обманут, как и в тот раз, когда решился купить солонину ресторана, к которому давно и с исключительно профессиональным интересом присматривался шериф. Да, неудачи преследовали Перси всю жизнь.

— Меня даже не обманули! — угрюмо пробурчал он. — Зачем тратить усилия? Во всем виноват я сам!

В добавление ко всему оказалось, что протекает пробка. Уровень воды заметно опускался и уже скоро достиг его лодыжек.

Проклиная своих родителей за те, что когда-то их угораздило влюбиться друг в друга с первого взгляда, Перси потянулся, чтобы плотнее заткнуть пробку. И снова ему на глаза попался кусок пергамента — он мирно плавал в ванне. За ним тянулись длинные пряди шерсти, а написанные на нем аккуратные слова становились все более расплывчатыми.

Подсознательно Перси вдруг почувствовал, что не должен всём этим интересоваться, Что стихи на пергаменте представляют опасность большую, чём все остальное, чем порожденное самым кошмарным сновидением. Он снова ощутил странную дрожь и понял — инстинкт совершенно верно подсказал ему! — что от пергамента следует как можно быстрее избавиться и что любопытство, заставляющее всякий раз читать эти стихи, может плохо кончиться...

Почти помимо воли возникла мысль: «Шагнул? Куда шагнул?» И почему-то ему почудилось, что он знает ответ. Но откуда вообще такие мысли?.. До сих пор он не читал ни строчки Пиндара. И почему, собственно, они должны его интересовать? Разве у него нет других проблем?

Его рука непроизвольно отшвырнула пергамент, в сторону, словно то было некое отвратительное насекомое, — тот полетел вверх, через край ванны. Прямо в голубоватые волны, плескавшиеся вокруг.

Прямо в море.

У него от изумления еще не успела отвалиться челюсть, как ванна начала тонуть...

Ничего не соображая, Перси принялся отчаянно вычерпывать воду.

А вода, пузырясь, все наполняла ванну.

Конвульсивным движением, едва не вывалившись вон, он изо всех сил прижал ногой неисправную пробку и продолжал выплескивать теплую жидкость.

К его удивлению, ванну удалось почти полностью опорожнить меньше чем за минуту. Лишь тонкая струйка морской воды продолжала просачиваться между пальцами ноги. Он заглянул за край и обнаружил, что от неспокойной поверхности моря его отделяет не более двух дюймов. Полотенце все еще было на месте — бесформенно намоталось на перекладину; оно, само собой, совершенно промокло, но могло послужить отличной прокладкой. Удивляясь своей неизвестно откуда взявшейся ловкости, он запихал край полотенца в щель вокруг резиновой пробки.

Это было, конечно, не очень надежно, но воду должно было удержать.

Однако что случилось и где он находится?!

Он сидел в ванне, которая — по крайней мере, в данный момент — плавала в теплом и слегка волнующемся море. И вода вокруг была такой глубокой голубизны, какой он никогда не видел. Впереди возвышался остров, покрытый множеством величественных, окрашенных в мягкие цвета холмов.

Позади острова виднелся еще клочок земли, но он скрывался под покровом тумана и был слишком далеко, чтобы понять: это тоже остров или вытянутый мыс континента.

Справа простиралось голубое море. А слева...

Перси чуть не вывалился из ванны! Приблизительно в полусотне футов он увидел самого большого морского змея, какого только приходилось встречать на картинках в воскресных приложениях газет.

Змей несся по волнам прямо к нему!

Перси напрягся и начал отчаянно колотить руками по воде. В каком же это мире — в каком безумном мире — оказался он, самый обычный человек? Какие грехи он совершил, чтобы удостоиться такой участи?

Вскоре Перси услышал странный звук, похожий на шум бетономешалки, и, подняв глаза, увидел, что чудовище, не мигая, глядит прямо на него.

Насколько он успел оценить, существо было около двух футов толщиной и, без сомнения, способно было проглотить его, даже не подавившись. Голову чудовища украшали ярко-красные перья. Вот пасть его медленно раскрылась, и обнажились бесчисленные ряды жутких, острых зубов.

Ах, если бы у него было хоть какое-то оружие! Какой-нибудь нож, камень, дубина... Он прижался к краю ванны, в отчаянии стиснув кулаки. Когда пасть раскрылась во всю ширину и показался раздвоенный язык, острый, как двузубое копье, Перси замахнулся и вложил в свой удар всю силу загнанной в угол жертвы.

Кулак угодил в зеленую нижнюю губу твари.

— Ох! — вырвалось у чудовища. — Не надо!

Оно отпрянуло столь поспешно, что маленькое эмалированное суденышко Перси едва не перевернулось. Ощупывая губу раздвоенным языком, чудовище с негодованием посмотрело на «мореплавателя» и свернулось в блестящее кольцо.

— Знай, что это — больно! А я ведь только хотел сказать: «Добро пожаловать, сын Данаи!» Но ты вдруг стукнул меня! Имей в виду, таким образом ты много друзей не обретешь!

Змей отплыл подальше и, изогнувшись, уставился на остолбеневшего Перси; тот стоял в ванне, и у него от ужаса подкашивались ноги.

— Ты даже не спросил, работаю ли я на Мать-Змею, на Посейдона или на кого-нибудь еще! А может быть, я — сам по себе! Может быть, я кое-что знаю, и это спасет жизнь тебе или кому-то другому, кто дорог тебе. Так нет же! Все, что ты можешь сделать — лишь ударить! — зашипел змей. — Да еще по губе! А она, как известно, мое самое чувствительное место! Хорошо же, сын Данаи, пусть будет по-твоему: я теперь уже ни за что не стану тебе помогать!

По телу морского змея — от огромной головы до тонкого хвоста — пробежала дрожь, вызванная презрением. Он нырнул и исчез.

Перси осторожно сел, ощупывая жесткие борта ванны: как будто от их крепости зависела крепость его духа.

Где же он? На этом свете или на том? Подумать только: человек начинает принимать ванну в собственной квартире, и вдруг оказывается в... Не то ли было и с прежними жильцами?!

Он перегнулся через борт и заглянул в глубину моря. Железные ножки, поддерживавшие ванну, были аккуратно срезаны примерно на половине высоты. К счастью краны были закрыты — трубы тоже срезало... Перси вспомнил о срезанных ножках стула, оставшихся в его новой квартире...

Четыре ножки, но — без сиденья. Следовательно, в этом мире где-то должен быть и стул без ножек. И, возможно, на нем — некто, снявший квартиру у миссис Даннер до Перси...

Внезапно он ощутил во рту ужасный, ну прямо-таки отвратительный вкус.

Да, конечно же! Мыло. Когда он начал вычерпывать воду, оказавшись в этом таинственном месте, он держал мыло в руке и, чтобы не мешало, сунул его в рот. И до сих пор не было подходящего момента, чтобы вынуть его.

Он с явным облегчением освободил рот и тщательно прополоскал его морской водой. И наконец заметил, что течение принесло его гораздо ближе к острову. На берегу обнаружились явные признаки жизни — несколько неторопливо двигающихся человеческих фигур и группа хижин или домов; однако с такого расстояния трудно было что-либо толком разглядеть.

С чем же он вступает в этот новый мир? Что у него есть? Не так уж и много, уныло подумалось ему. Например, частично использованный кусок мыла. Насквозь промокшее полотенце. Резиновая пробка, слишком изношенная, чтобы годиться на что-либо. И — ванна, если удастся сдвинуть ее с места, когда он доберется до мели.

И, понятно, у него есть он сам. «Как раз на жаркое для туземцев», — мрачно решил Перси.

Говорящее морское чудовище! Достоинство которого он унизил, которое даже... Стоп! Как оно к нему обратилось?

«Сын Данаи».

Но он ведь не сын никакой Данаи!

«Растолкуй это теперь морскому змею», — со злостью подумал Перси и тут же вспомнил стихи на клочке пергамента: «Ту голову, пеструю от змеиной гривы...»

«Я должен выбраться отсюда!» — беспрерывно повторял он, глядя из качающейся ванны на спокойное море; да, оно сейчас было спокойным, но от него можно было ожидать чего угодно...

Когда на плечи упала сеть, у Перси возникла фантастическая мысль, что его призывы услышало какое-то божество и поспешило на помощь. Грубые веревки больно врезались в кожу. Почувствовав, что ванна оказалась в большом неводе, который быстро подтягивали к берегу, он расслабился, дав простор безнадежным мыслям и тщетно пытаясь сообразить, что случилось.

Он плавал перед напоминавшим утес выступом острова. На его краю плясала группа людей в набедренных повязках, приветствуя рослого человека в богатой одежде: он-то и забросил сеть, и теперь, стоя на хлипкой опоре, высоко над морем, ловкими движениями выбирал ее.

— Молодец, Диктис! — крикнул один из зрителей, когда ванна оказалась на берегу; она перевернулась, накрыв собой Перси, и рыбак потащил ее к краю обрыва. — Отлично, отлично!

— Этот Диктис — просто погибель для морских чудовищ, — восхищенно заметил другой. — Это уже третье за неделю!

— Четвертое! — поправил Диктис, выбираясь на обрыв и таща на плечах сеть с ванной и заключенным в ней человеком. — Вы забыли про карликовую русалку — наполовину женщину, наполовину сардинку. Ее я тоже считаю, хоть она и совсем маленькая. Но сегодняшнее страшилище определенно лучшее из всех. Ничего подобного я еще не видывал!

Быстро, с привычной сноровкой, он размотал сеть.

Перси выкарабкался из ванны и рухнул на землю; он чувствовал себя мешком с грудой обглоданных костей.

Огромной рукой Диктис поднял его и стал внимательно рассматривать.

— Это — не чудовище, — явно разочарованно произнес он. — Оказывается, оно распадается на части: половина :— человек, а остальное — нечто вроде круглого сундука. А я-то думал, это все одно. Думал, что-то необычное! Ну ладно, — словно размышляя о чем-то, пробормотал он, затем поднял Перси над головой с явным намерением швырнуть обратно в море. — В конце концов, не может же мне все время везти.

— А что если, — заговорил старик, стоявший с краю группы, — а что если это — все-таки чудовище? И, скажем, только сейчас превратилось в человека? Ему стоило бы знать: если оно — чудовище, то мы поместим его в зверинец твоего брата, а если — человек, бросим назад в море, поскольку народа у нас и без того хватает.

Великан задумчиво кивнул.

— В твоих рассуждениях что-то есть, Агесилай. В самом деле, не хотелось бы возвращаться к царю Полидекту с пустыми руками. Что же — это не так-то сложно выяснить...

«Что за мир?! — отчаянно думал Перси. — Видите ли, «если он — человек, мы бросим его в море, поскольку народа у нас и без того хватает»...

И каким же образом они собираются выяснить, человек он или не человек?

Диктис вытащил из висящих за спиной ножен большой острый меч и вопросительно ткнул острием в грудь Перси.

— Лучше побыстрее превратись обратно в чудовище, сынок. Ибо если ты думаешь, что тебя бросят в воду, то ошибаешься: такого удовольствия ты не получишь. Еще чуть-чуть, и я разрежу тебя на шесть отличных кусков. Уверяю: в клетке моего брата тебе будет намного лучше. Итак, кто ты на самом деле?!

Перси потер лоб рукой. Чего от него ожидают? Что он немедленно превратится в сиамских близнецов с крыльями и плавниками?.. Ведь если он не сделает этого, то его определенно пустят на котлеты.

— Хорошо! — нахмурившись, сказал Диктис. — Раз ты такой упрямый — пожалуйста, упрямься. Посмотрим, как на тебя подействует вот это.

Несколько раз примерившись, он взмахнул своим бронзовым оружием над головой, а затем быстро занес его для удара.

Увидев красноватый отблеск металла, Перси судорожно сглотнул.

— Я скажу! — пролепетал он. — Я все скажу! Я... я...

Но что, что сказать, чтобы они поняли?! Какую ложь моментально нужно сочинить, чтобы они поверили? Ах, они хотят, чтобы он выглядел как чудовище...

Чудовище! Да он же сам только что говорил с...

Слова стали быстро срываться с его губ — обдумывать что-либо времени не оставалось.

— Я — человек, которого морской змей приветствовал как сына Данаи! — Конечно же, он рассчитывал, что это хотя бы на какое-то время отсрочит расправу.

Так оно и получилось.

Диктис опустил меч и отступил на шаг, изумленно глядя на Перси.

— Сын... сын Данаи? Тот, кто должен убить Горгону?!

— Тот самый, — кивнул Перси, внезапно застеснявшись, как какая-нибудь знаменитость, неожиданно обнаруженная среди посетителей ночного клуба, — Зна... знаменитый убийца Горгоны. Человек, который принес островитянам ту голову, пеструю от змеиной гривы, каменную...

— Ты, видимо, хотел сказать не «принес», а «принесет», — поправил его Диктис. — Ведь это еще не свершилось. Ну-ну. Ты несколько худоват для такого дела, хотя и рыжий. И как тебя зовут?

— Перси. Перси С. Юсс.

— Все верно! — воскликнул Агесилай. Он проворно подбежал к ним, его борода, откинутая ветром, развевалась за спиной, словно огромный белый шейный платок. — Все сходится, Диктис! Все сходится. Все — как в пророчестве! Его зовут Персей, у него рыжие волосы, ты поймал его неводом... Все в точности, как и предрек оракул...

Диктис выпятил нижнюю губу и покачал головой.

— Оракулы — это одно. Мускулы — совсем другое. Пусть кто-нибудь попробует меня убедить в том, что этот слабак намерен расправиться с чудовищем, которое наводит ужас даже на самых отчаянных смельчаков! И даже — на других чудовищ, какой бы мощью они ни обладали. Да ты посмотри на него — он уже трясется от страха!

Это не совсем соответствовало действительности. Конечно, Перси не чувствовал прилива храбрости, но прежде всего он продрог, стоя в чем мать родила на продуваемом ветрами склоне холма. Ну и, само собой, были испуг и волнение от только что пережитого. Беспокойство его росло по мера того, как местные жители обсуждали, годится ли он на роль победителя Горгоны. Фразой, впопыхах сорвавшейся у него с языка, он просто старался хоть на какое-то время отвлечь Диктиса, а теперь получалось, что всех присутствующих только эта тема и интересовала. Чудовище, приводящее в ужас людей и богов!

Он с тоской вспомнил, как несколько минут назад плыл по кишащему змеями морю, и судном ему служила дырявая ванна. О, беззаботное, счастливое время!

— Его имя даже не Персей! — упрямо спорил Диктис. — А Персиэсус, или пес его знает как. Да как ты смеешь утверждать, что эта грязная образина станет самым знаменитым героем нашего времени?!

Агесилай убежденно кивал.

— Смею утверждать. Станет! Что до имени, то я думаю, оно не очень-то и отличается от настоящего. Бывает, оракулы путают имена. Зато вот — сундук. В нем, по пророчеству, Персей явится со своей матерью, после того, как Акриз, царь Аргоса, бросит их в море!

— Да, но оракул говорил о младенце Персее, — вмешался другой человек в набедренной повязке. — Разве не так?

— Ну и что? Иногда оракулы путают и возраст! — не сдавался Агесилай; старик, видимо, сомневался во всех пророчествах.

Перси почувствовал к нему симпатию. Агесилай явно защищал его. Но Перси уже не знал; лучше, если старик выиграет, или лучше, если проиграет.

Диктис решил прекратить спор.

— Если Акриз, царь Аргоса, по словам оракула, бросил в море Персея и его мать, то где же она, Даная? И еще, Агесилай! Аргос находится там! — Украшенной браслетами рукой он указал на северо-запад. — А этот парень явился с востока. Нет! Он — всего лишь самозванец, воспользовавшийся пророчеством. А я не терплю самозванцев.

Диктис наклонился и поднял с земли веревку — ею несколько человек чинили дыры в сети. И прежде чем Перси успел хоть что-то сказать, он был ловко сбит с ног, брошен на землю и мгновенно туго связан.

— Какое наказание за самозванство, а? — спросил Диктис Агесилая. Закончив «упаковку», он сиял колено со спины задыхающегося молодого человека и встал.

— За самозванство, — удрученно произнес старик, — наказание то же, что и за осквернение святынь: варка на медленном огне... Собственно говоря, с тех пор, как твой брат, царь Полидект, реформировал законодательство, практически за любое преступление назначается одно и то же: варка на медленном огне. Твой брат утверждает, что так — проще выносить приговоры: никому не нужно помнить весь набор разнообразных наказаний...

— Вот почему мы зовем его Мудрый Царь Полидект! — воскликнул кто-то из молодых людей, и все восторженно закивали.

— Послушайте! — закричал было Перси, простершись на земле. Но Диктис тут же заткнул ему рот пучком травы; с травой в рот попала и земля, и Перси уже не мог произнести ни слова.

Он задыхался, у него не было сил даже посмотреть по сторонам. И уж конечно он никак не мог сопротивляться, когда двое мужчин-островитян привязали его к шесту, подняли и понесли вниз по ухабистому склону.

Перси кашлял и чихал от поднятой дорожной пыли, однако все же разобрал, как чей-то голос произнес:

— Привет, Менон! Куда вы его?

— Точно не знаю, — отозвался шедший впереди.— По-моему, прямо в котел.

— Надо же! Ну прямо с каждой неделей возрастает преступность...

К тому времени, когда Перси удалось наконец вытолкнуть языком остатки травы изо рта, они прошли через огромные ворота в каменной стене, и он разглядел ряд небольших, но поразительно аккуратных кирпичных домиков.

Шест, к которому он был подвешен, уложили на две стойки с развилками, прямо на главной площади городка. Перси повис неподвижно на туго натянутых веревках и ощутил, как кровь застывает в жилах.

Вокруг собралась толпа любопытных — они буквально засылали охранников вопросами.

— Это что, то самое, последнее чудовище, которое поймал Диктис? — поинтересовалась какая-то женщина. — Не вижу в нем ничего необычного. — Она несколько раз ткнула пальцем в обнаженное тело пленника. — Вполне, я бы сказала, нормальный.

— Мясо, — лаконично подытожил один из охранников. — Отличное, нежное мясо...

Перси начал извиваться и дергаться — насколько это было возможно для основательно связанного человека. Нет и нет, ничего подобного не могло с ним случиться — это просто невообразимо! Не может же быть такого, чтобы человек начал принимать ванну в новой квартире и вдруг очутился в некоем мире, где все, решительно все — от воровства до убийства — наказывается только посредством...

«Лучше не буду об этом думать, — пронеслось у него в голове. — Ведь ясно же, что для меня все кончено...»

Не подлежало сомнению, что он каким-то невероятным образом провалился в прошлое. Причем, это прошлое на самом деле никогда не существовало — все сплошные древнегреческие мифы!.. Но так ли никогда и не существовало? Возмущение морского змея было вполне реальным, так же как и веревки, которыми Перси сейчас связан. И, как можно предположить, вполне реальным будет и наказание, если его сочтут виновным в самозванстве.

И все же обстоятельства были довольно диковинными: этот морской змей, обратившийся к нему как к сыну Данаи, которая, следовательно, была матерью Персея; это его собственное имя, звучавшее почти в точности так же, как и имя победителя Горгоны... По всей вероятности, перенестись столь стремительно в такой сумасбродный мир ему помог клочок пергамента, который он увидел в новой квартире, и то, что было на нем написано. Во всяком случае его, Перси, появление здесь во многих отношениях близко к легенде — хотя бы то же появление из моря...

Но нет! Когда наступит время суда, он, Перси, станет защищать свою невиновность! бы, например, заявит, что ничего не знал о пророчестве, связанном с Персеем, что подобные штуки его вообще никогда не интересовали. Ибо в любом другом случае его ждет один конец...

Перси содрогнулся. Шест завибрировал.

— Бедный малый! — с сочувствием произнес девичий голос. — Как ему наверное холодно.

— Ничего! Порядок! Царь Полидект его согреет,— ответил один из мужчин.

Все захохотали.

Перси снова дернулся на шесте.

— Я никогда не говорил, что я — Персей! — в отчаянии выпалил он. — Все, что я сказал вашему Диктису — это со слов морского змея...

— Лучше заткнись, — дружески посоветовал ему человек по имени Менон. — За попытки оказать давление на суд до разбирательства дела, тебе могут вырвать язык. И совсем не важно, признают тебя виновным или нет.

«Нужно пока помолчать», — решил Перси.

Всякий раз, собираясь открыть рот, он немедленно вспоминал местный уголовный кодекс. Без сомнения, он все глубже погружался в настоящую фантастическую передачу и понятия не имел, как из нее выбраться. Как, в сущности, не было понятия и о том, как удалось в нее угодить.

Вот — миссис Даннер. Он, он ненавидел миссис Даннер. Как же он ненавидел эту старую спекулянтку и пьяницу! Если кто-то и был виноват в том, что с ним случилось, то именно она. Конечно же, она знала, что квартира представляет из себя нечто вроде кабины мгновенного перемещения. Пожалуйста: когда она ввалилась к нему без стука, она была уверена, что квартира уже пуста. Если бы он только придал чуть больше значения ее пьяной болтовне!

Любопытно, давно ли у входа висит это объявление: «Сдается трехкомнатная квартира. Очень дешево. Предоставляется немедленно»...

Сколько же людей с радостью заплатило ей тридцать пять долларов сразу же потребованной «квартплаты», а потом ринулось домой — побыстрее собрать вещи и занять новое жилье?! Сколько же их затем, вскоре после переезда — обдумывая оригинальную цветовую гамму стен, или измеряя спальню для того, чтобы расставить мебель, или стараясь открыть заклинившееся окно, — внезапно проваливалось в этот мир магии и жестокости?

Как долго миссис Даннер извлекала доход из своей квартиры? Сколько «квартплат» она уже получила?..

Разумеется, Перси не знал этого. И он страстно мечтал о том, как, возможно, встретится с ней однажды, в какой-нибудь запертой комнатке... Позабыв на мгновение о туго связанных руках и ногах, он с наслаждением вообразил, как податливо под его пальцами ее горло...

И — все-таки... Дело, по-видимому, не в одной миссис Даннер. Она, без сомнения, всегда в курсе последних цен на виски, но вряд ли разбирается в какой-нибудь другой области. И, конечно, не в ее силах создать такую искусную хроноловушку, какая находится в квартире 18-К. В таком случае, кто же ее создал? И — самое главное — с какой целью?..

К пленнику приблизился Диктис, окруженный своими людьми в набедренных повязках.

— Неудачный день, — известил он собравшихся. — Не изловили ни одного чудовища. Одного лишь этого поддельного героя.

— Все в порядке, Диктис, — бодро проговорил человек, только что пообещавший, что царь согреет пленника. — Так или иначе, а этот тип — неплохой повод для праздника.

— Верно! — поддержал кто-то. — По крайней мере, вечер не пропадет впустую.

— Знаю-знаю, — мрачно кивнул Диктис. — Но мне ведь хотелось добыть образец для зверинца. А казнь... казнь совсем не то, что такой образец...

Большинство из толпы зааплодировало — еще бы: брат правителя продемонстрировал похвальный и вполне рациональный подход к делу. И в этот момент Перси увидел человека в широкой белой накидке — он проталкивался сквозь толпу и всматривался в пленника более пристально и с большим интересом, чем все остальные. Когда за складками одеяния приоткрылось на мгновение лицо незнакомца, Перси заметил, что у того необычная, с шафрановым оттенком кожа.

— Почему ты решил, что это — чудовище? — спросил пришелец Диктиса, тщательно прикрывая лицо.

— Он и сундук, в котором он появился из моря, выглядели как одно целое. То есть — сундук казался его частью. Он был круглый, белый, и из него торчали всякие металлические штуковины. Ничего подобного я никогда не видел. А я дважды был на материке.

— Где этот сундук?

Великан Диктис ткнул через плечо большим пальцем, который был величиной со средний банан.

— Мы оставили его на берегу вместе со всем, что в нем было. О таких диковинных штуках никогда заранее не скажешь, оживут они или взорвутся... Но послушай! А ты кто такой?

Человек в белом опустил руку до пояса, провел ею поперек живота и тут же, на глазах свирепо нависшего над ним Диктиса, исчез.

Толпа загудела.

— Кто это был?

— Куда же он, чтоб мне провалиться, подевался? А, Эвнапий?!

— Не знаю! Но одно могу сказать: он — не совсем человек.

— Мама, я хочу домой!

— Тс-с, Леонтий! Сегодня, может быть, сварят преступника. Ты ведь не хочешь такое пропустить, правда?

— Кто он, по-твоему, Диктис?

Тот поскреб нечесаную голову.

— Ну что ж... Он, конечно, не тот, за кого я его сперва принял. То есть — не простой странник, проходивший мимо. По правде, я думал схватить его и отдать под стражу. Потому что если он странник или бродячий торговец и позабыл отметиться у начальника дворцовой стражи, то подлежал бы наказанию, которое существует для чужеземцев.

— Ага, ты о том, что тогда у него конфисковали бы весь товар и сожгли правую руку?

— Приблизительно так. На усмотрение начальника стражи. Но теперь я думаю, что он либо чародей, либо одно из главных чудовищ. Собственно говоря, если бы не цвет кожи, я назвал бы его человекоподобным чудовищем. Какого он был цвета? Ведь золотого?

Агесилай кивнул.

— Да, золотого. На материке таких называют олимпийцами. И считаются они не слишком плохими. По рассказам жителей материка, они не раз помогали людям.

— Они помогают людям, потому что это им выгодно, — прорычал Диктис. — Нет! Ничего против них я не имею, — поспешил он заверить Агесилая. — Но ясно же, что у них свои интересы, и значит, людям надо держаться от них подальше. Если эти люди не хотят серьезных неприятностей.

Последние слова Диктис произнес негромко и поспешно, из чего Перси заключил, что ловец чудовищ относится к так называемым «олимпийцам с материка» не без опаски; недаром он полагает, что эти существа — «главные чудовища». Следовательно обычные чудовища представляли из себя сравнительно безобидные создания — если уж Диктис за ними охотился, а царь острова содержал их в некоем подобии зоопарка. Но почему же золотокожий чужестранец выказал такой интерес к личности Перси? А может быть, он имеет какое-то отношение к тому факту, что Перси появился здесь?

Он уже давно перестал чувствовать свои запястья и лодыжки и уныло размышлял, не собираются ли островитяне подвесить его на городской площади в качестве постоянного украшения. И тут послышался мелодичный звон металлических доспехов и сумбурный топот. И раздался хриплый голос:

— Полидект, царь Серифа, желает видеть преступника!

Перси вздохнул с неподдельным облегчением, когда два человека вновь взвалили шест на плечи и понесли его по главной улице. Ведь ему не только предстояло оказаться там, где его историю могут наконец выслушать, но он узнал и название островного царства, куда столь бесцеремонно закинула его сбившаяся с пути ванна.

Сериф.

Перси быстро обшарил закоулки своей памяти. Нет, ему ничего не было известно об острове под названием Сериф. Он знал лишь то, что услышал за последние час-два: остров находится недалеко от материковой Греции и, значит, в теплом Эгейском море; и в настоящее время его жители ждут исполнения древнего предсказания о Персее, которому предстоит убить Горгону и который объявится здесь, чтобы начать свой путь к славе.

И еще ему было уже известно, что этот остров отличается весьма своеобразной судебной системой.

Перси внесли во внутренний двор, крышу которого поддерживали четыре массивные колонны. Менон вытащил шест из веревочных петель на руках и ногах Перси, а его напарник разрубил путы несколькими точными ударами длинного бронзового ножа.

Они поставили его на ноги и отошли в сторону.

— Теперь тебе лучше?

Перси рухнул лицом вниз, больно ударившись о раскрашенный каменный пол.

— Ноги, — пояснил Менон своему напарнику. — Они у него онемели.

— Так всегда, — со знанием дела отозвался второй. — Каждый раз...

Кровообращение постепенно восстанавливалось, и от этого возникла дикая боль. Перси застонал и перевернулся набок, растирая запястья и лодыжки окоченевшими и жесткими, как доски, ладонями.

Несколько человек подошли и присели рядом; никто не предложил помощи.

Наконец ему удалось встать; он шатался на негнущихся ногах. Охранники подхватили его и прислонили к колонне.

Горожане огромной толпой последовали за ним во дворец. Новости, по всей вероятности, разносились тут довольно быстро. Прибывали все новые и новые люди — мясники с большими окровавленными ножами, крестьяне с косами, женщины с корзинами, полными ягод и овощей.

Новоприбывшим указывали на пленника. Одни улыбались и степенно, удовлетворенно кивали; другие, взглянув, поспешно убегали — скорее всего чтобы позвать сюда какого-нибудь замешкавшегося кузена Габриаса или тетю Тею, чтобы те поспешили и успели развлечься.

Посреди двора, рядом с почерневшим очагом величиной с квартиру, недавно покинутую Перси, на огромном каменном троне сидел человек.

На первый взгляд казалось, что он сидит, опершись на большую груду подушек необычной формы. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не подушки, а молодые красивые девушки. Они столь же отличались цветом кожи и волос, как и отношением к тому, что перед ними происходило. Например, неземной красоты блондинка, служившая частью подставки для ног властелина острова, преспокойно спала. Другая же, пышногрудая негритянка, выглядывавшая из-под массивной царской руки, что-то страстно внушала своему господину, все время показывая на стонущую фигуру, распростертую перед троном.

Царь, наконец, раздраженно произнес:

— Послушай, Тонтибби! У меня своя система наказаний! И я не позволю, чтобы какие-то девицы — пусть они даже из сверхцивилизованных частей света пусть они обладают даже несусветным воображением, — я не позволю, чтобы они давали мне советы по изменению этой системы! Мы здесь, на Серифе, народ простой. И развлечения у нас простые. И если вам, африканцам, вольно называть нас варварами — пожалуйста. Мы этим гордимся.

Темнокожая красавица скрылась в недрах огромного трона, лишь мелькнуло ее нахмуренное лицо.

— Вот так с ними и надо, Полидект, — одобрительно заметил пожилой крестьянин. — Эти самодовольные чужеземцы должны знать свое место.

— Само собой разумеется, — неторопливо и важно проговорил царь. — С какой стати то, что устраивало моего отца, не должно устраивать меня?!

— Вот-вот! — с лучезарной улыбкой обратилась какая-то женщина к своему соседу. — Разве тебе не нравится, как рассуждает наш правитель? Это же прекрасно, что его речи столь мудры!

— Кроме того, — согласно закивал ее приятель, — не понимаю я, когда постоянно хотят каких-то перемен! Сварить преступника на медленном огне — что может быть вернее? У царского повара это обычно занимает четыре-пять часов: он начинает перед ужином, и когда стемнеет — все уже заканчивается. И какой же хороший сон после такого приятного вечера! Для меня лично тут ничего не надо менять...

Перси почувствовал, что у него выворачивает нутро. Человек, лежавший перед царем, вскрикивал и норовил разбить лицо о каменный пол.

Боже праведный, что же здесь за люди?! О самых кошмарных вещах они говорят так же невозмутимо, как если бы обсуждался .последний фильм или поединок боксеров, показанный накануне по телевизору.

Ну да, публичные казни заменяют этим людям кино и телевидение. Перси вспомнил: газеты писали о толпах, собиравшихся в разных концах Соединенных Штатов, чтобы поглазеть на повешение. И это в двадцатом веке! Да, казнь все еще остается вполне пристойным зрелищем как для многих мужчин — они глазеют вместе со своими девушками, — так и для некоторых женщин, приводящих на это «представление» своих детей; казнь нужна и иным предприимчивым бизнесменам, что торгуют миниатюрными копиями виселиц, на которых лишают жизни точно таких же людей, как они сами.

Все это, конечно, правда. Но какая ему, Перси, в его ужасном положении польза от подобных заключений? Ах, если бы можно было что-то придумать, узнать хотя бы что-нибудь о их морали, о понятиях добра и зла — узнать и тем как-то помочь себе...

Он старался не упустить ни одной детали из происходящего. Необходимо хорошенько разобраться в их судебной процедуре. Скажем, будет ли у него адвокат? Судя по тому, что ему стало известно, это сомнительно. Однако, как-никак, а они рассуждали о суде, упоминали слово «судьи». И Перси подумал, что если уж на острове существуют подобные институты цивилизации, то существует и какая-то надежда.

Но уже через несколько минут надежда его стала иссякать.

Под горестные стоны окровавленного пленника прозвучал сильный голос царя:

— Я устал его слушать! — Полидект поднял голову и небрежно повел рукой в сторону толпы перед собой. — Эй, судьи! Кто-нибудь из вас настаивает на невиновности этого человека?

— Хо-хо! — раздалось со всех сторон. — Виновен!

— Виновен, чтоб мне провалиться!

— Грязное животное! Да его мало сварить!.. Эй, Брион, а чего он натворил?

— Почем я знаю... Я только что пришел сюда. Наверно натворил, раз его судят.

— Виновен, виновен, виновен! Давайте следующего — с этим все ясно!

— Поднимите обвиняемого! Для приговора! — приказал царь.

Двое охранников подскочили и поставили на ноги извивающегося, стонущего человека. Царь торжественно воздел к небу указательный палец.

— Властью, данной мне мною, — нараспев произнес он, — приговариваю тебя к!., к... Одну минуту... к...

— К варке на медленном огне! — язвительно проговорила девушка-негритянка из-за спины царя.

Полидект поднял бочкообразный кулак и яростно ударил им по ладони другой руки.

— Держи лучше язык за зубами, Тонтибби! Не то сама угодишь в котел! Ты уже нарушила законность моего суда! — Помолчав, он проговорил с отвращением: — Ладно, уберите его! Вы слышали, что она сказала?! Исполняйте!

— Прости, Полидект! — Голос девушки прозвучал покаянно. — Просто мне скучно. Продолжай... Приговори его сам.

Царь тоскливо повел головой.

— Не-е-ет... Какое уж в этом теперь удовольствие?.. А ты в дальнейшем следи за собой, хорошо?

— Ладно, — пообещала девушка и снова исчезла, свернувшись калачиком.

Еще когда стражники подняли на ноги слабо сопротивляющегося человека, Перси содрогнулся от ужаса. Он наконец понял, почему не мог ничего разобрать из его бормотаний — у этого пленника был вырван язык. Все его лицо было покрыто запекшейся кровью, и кровь продолжала стекать с подбородка на грудь. Человек, по-видимому, настолько ослаб, что с трудом мог стоять без посторонней помощи. Но одновременно он так страшился предстоящей казни, что отчаянно все же пытался хоть как-то объясниться: он беспомощно жестикулировал, непрерывно издавая жуткие стоны; они вырывались из его безъязыкого рта, пока его волокли в небольшое помещение, бывшее, очевидно, камерой, смертников; в пыли оставались следы волочащихся! ног.

— Видел? — обратился Менон к Перси. — Он попытался повлиять на судей до разбирательства. Как я слышал, на солдат...

Происходящее начинало приобретать зловещий смысл. Получалось, что любой жители этой страны — солдат, штатский, полицейский, придворный, кто угодно — мог быть судьей по всякому уголовному делу. Их довольно легкомысленное отношение к своим обязанностям напоминало стандарты того мира, который Перси недавно покинул; но все-таки это не так угнетало, как то, что они имели право вершить любой суд и участвовать в вынесении приговора. К тому же, за какой бы проступок вас ни задержали на Серифе, в чём бы ни обвинили, вы прежде всего и никоим образом не должны протестовать. Человек, арестовавший вас, может оказаться одним из «присяжных», так что наказание за нарушение закона («не давить на судей до разбирательства») может последовать немедленно, и уже ничего нельзя будет исправить.

Перси удивился, почувствовав вдруг благодарность к Диктису за то, что тот заткнул ему рот кляпом: то есть вместо того, чтобы вырвать Перси язык, он, в сущности, запихнул его ему в горло!

Но как же защищаться, когда тебя судит такой суд?!..

— Следующий! — прорычал царь. — И давайте пошевеливайтесь! Все уже давно проголодались, и на вечер намечается очень даже приличная казнь. Я не хочу заставлять мой народ ждать!

— Вот почему мы называем его «Добрый Царь Полидект»! — пробормотала какая-то женщина, когда Перси подтащили к трону и пинком повалили на пол.

— Обвиняется, — послышался знакомый голос, — в самозванстве, в том, что именовал себя героем, то есть — Персеем, который, в соответствии с легендой...

— Я слышал легенду, Диктис! — раздраженно перебил царь. — Все это мы уже проходили в прошлый раз. Давайте-ка признаем этого человека также виновным, и пора закругляться... Ума не приложу, откуда за последние дни столько Персеев, и ни одного под дельного Геракла или, скажем, Тезея. По-моему, так оно случается сплошь и рядом: у кого-то возникает дурацкая фантазия, и прежде, чем ты поймешь, что нее произошло, уже все подряд начинают фантазировать.

Однако Диктис, похоже, не мог справиться со своей любознательностью.

— Что ты имел в виду, заявив, что мы это уже проходили в прошлый раз?

— Ну как же! Мои солдаты обследовали холмы — ведь поступили сообщения о маленьких летающих чудовищах. Ты же знаешь...

— Сообщения о гарпиях? У которых девичьи головы и птичьи тела, птичьи крылья и когти?

Полидект вздохнул.

— Да-да, о тех самых. Как прекрасно иметь брата, который столь отменно разбирается в чудовищах. У меня, к примеру, все они уже перемешались в голове. Впрочем, тут у меня простое правило: если у кого-то ровно две руки, две ноги и одна голова, то это — человек. В противном случае — чудовище.

— Тогда получается, что и золотокожие олимпийцы — люди. А это ведь не так. Я не знаю в точности, кто они, но многие считают их главными чудовищами.

— Многие так не считают! — строго возразил царь. — Но ладно — что есть, то есть. Не знаю, что именно есть, однако... В общем, в последнее время поступило несколько сообщений о том, что эти твари, — гарпии, значит, — занимаются воздушной контрабандой, из-за чего казна Серифа теряет доходы. Я послал отряд к горе Лессус, чтобы они там разобрались, в чем дело. Так вот, мои солдаты собирались перекусить, прежде чем приступить к операции, и тут вдруг заметили человека: он, спотыкаясь, спускался с холма. Конечно, они арестовали его, как только он заявил, что он — Персей. После ареста он все еще продолжал спорить, и, естественно, был наказан — за давление на суд. В соответствии с моим прошлогодним указом. Правда, сейчас мне сдается, что мои люди несколько переусердствовали, и все же... А этот малый почему все еще здесь? Разве мы не признали его виновным?

— Еще нет, — подтвердил Диктис. — Ты еще не задал суду вопрос. Но — ничего страшного. Мне, например, не к спеху.

— Зато мне к спеху! — Правитель острова простер руки к внимавшему ему народу. — Виновен?

— Да! Конечно! — закричали с разных сторон.

— Десять раз виновен!

— Его преступления — на его лице! Каждое!

— Слава Справедливому Царю Полидекту!

Справедливый Царь Полидект сиял.

— Благодарю вас, друзья мои, благодарю вас... Теперь, значит, что касается приговора...

Перси вскочил m ноги.

— Что это за суд?! — в отчаянии закричал он. — Вы обязаны дать человеку хоть какие-то шансы на жизнь!

Повелитель удивленно покачал головой. Затем он даже наклонился вперед, чтобы поближе посмотреть на осмелившегося протестовать, — он настолько подался к Перси, что при этом едва на раздавил составленную из девушек подставку для ног — живое сооружение уже стало заваливаться набок.

Полидект был столь же высок, как и его брат, однако огромный живот придавал ему еще более впечатляющий вид. Помимо всего, в отличие от большинства граждан острова — мужчин и женщин, — носивших лишь неопрятные овечьи шкуры или потрепанные набедренные повязки, царственные братья были облачены в богатые разноцветные шерстяные одежды; на царе же красовалось и еще нечто, бывшее когда-то, по всей вероятности, добротной туникой из лучшего полотна.

— Не пойму, что тебя огорчает, юноша. У тебя ведь были все шансы на жизнь, какие только позволяют законы Серифа. А теперь... Почему бы тебе не успокоиться и не принять наказание, как подобает мужчине?

— Выслушайте меня, прошу вас! — с мольбой воскликнул Перси. — Я не только не гражданин Серифа, но далее не гражданин этого мира! Все, чего я хочу, — получить возможность вернуться к себе, ничего больше...

— В том-то и дело, — вздохнул царь. — Законы наши и не предназначены для наших граждан. По крайней мере, закон о варке на медленном огне. Граждан, совершивших преступление, сбрасывают со скал, или вешают на рассвете на городской стене. В котел же отправляют исключительно чужеземцев. Вот почему мой народ счастлив, что им правит такой царь, как я. Теперь ты понял? Так что давай-ка не будем ничего усложнять. Договорились? За любым преступлением должно следовать наказание.

Перси вцепился себе в волосы, в отчаянии вырвал клок и швырнул на землю.

— Но послушайте! Это все началось... Я не стану говорить о миссис Даннер... Это невозможно, это безумие — стоять здесь и смотреть, как... Одну минуту! — Он глубоко вздохнул; он понимал, что должен сохранять спокойствие и говорить очень и очень убедительно; во всяком случае, он должен быть благоразумным. — Когда я встретился с вашим братом, произошло небольшое недоразумение. Морской змей... — Он сделал паузу, опять глубоко вздохнул и продолжал: — Самый настоящий морской змей появился передо мной... перед моим плавающим сундуком... появился и приветствовал меня, как сына Данаи. Поэтому когда Диктис спросил, кто я...

— Можешь не продолжать, — перебивая, посоветовал Полидект. — Свидетельские показания морского змея не имеют юридической силы.

— Я и не говорил...

— Я имею в виду, что юридической силы не имеют показания самого морского змея. Так что они, естественно, не имеют силы и тогда, когда ты их повторяешь нам.

— Я хотел лишь сказать...

— Конечно. — Царь выпятил нижнюю губу и задумчиво покачал головой. — Если бы то был змей сухопутный, все могло бы быть несколько иначе.

Последние слова повелителя острова невольно обострили внимание Перси, и он прервал свою бессвязную речь.

— Что могло быть иначе? — спросил он.

— Многое, — ответил Полидект. — Все зависит от того, к какому типу относится сухопутный змей. Например змéя-оракула мы бы определенно выслушали. К словам змеев-оракулов мы относимся с большим почтением. Или, допустим, на редкость умные и дружелюбные ходячие змеи, о которых повествуется в легендах. Но ведь это не имеет к тебе никакого отношения. Ты ведь обвиняешься в том, что выдал себя за Персея и пытался создать впечатление, что у тебя хватит смелости убить Горгону. Когда речь идет о таком преступлении, морской змей не может быть заслуживающим доверия свидетелем. И кроме того — тебя ведь уже признали виновным.

— Но я даже не спорю с тем, что...

— Диктис! — с крайним утомлением произнес царь. — Успокой же его. — И вяло махнул рукой.

Громадный кулак опустился на макушку_: Перси. Ему показалось, что мозг сейчас хлынет из его ноздрей. Глаза застлало красноватым туманом, и когда он снова стал различать предметы, то обнаружил, что цепляется за ускользающий от него пол.

— Почему бы нам не устроить две казни в один день! — донесся недовольный голос Диктиса. — Оба они выдавали себя за Персея. Ты и сам сказал, что в последнее время такое повторялось уже несколько раз. Если бы мы устроили хорошую двойную казнь, то, пожалуй, отбили бы у других охоту к самозванству. Двойная казнь — так сказать, угощение из двух блюд. Ведь все, что тебе остается сделать, — это вынести ему приговор. А также — позволить мне решить некоторые вопросы. Скажем, найти раба, чтобы в перерыве почистил котел, или...

— Кто здесь царь, я или ты?! — свирепо прервал его Полидект.

— О, ты! Конечно, ты. Но...

— Никаких «но»! Ты — всего лишь великий князь. И не забывай об этом, Диктис! Я уже решил: сегодня вечером будет только одна казнь — человека, которого схватили первым. Потом, завтра, мы вынесем официальный приговор второму. Что даст мне повод еще для одного приема в тронном зале. А я люблю приемы в тронном зале! И, заверяю тебя, завтра вечером мы также сможем хорошо повеселиться.

— Ладно, — угрюмо согласился Диктис. — И все-таки, часто ли приходилось нам отправлять в котел сразу двоих?

— Тем больше поводов растянуть удовольствие! — настойчиво возразил царь. — Стража! Уведите его!.. Видишь ли, Диктис, я полагаю, что излишнее расточительство к добру не приведет!

Два здоровяка с руками, напоминающими стальные клещи, поволокли Перси прочь. «Вот почему, — потерянно думал он, — вот почему они называют его «Царь-Философ Полидект!»

В конце зала над полом внезапно поднялась решетка, и Перси, точно кучку мусора, сбросили под нее. Яма была достаточно глубокой, чтобы он, шлепнувшись на дно, опять потерял сознание.

Придя в себя, Перси с трудом перевернулся на спину, потирая ушибы и морщась от боли во всем теле. Как бы там ни было, а с него достаточно — этот мир оказался определенно наиболее зловещим изо всех, какие только можно было вообразить.

Сквозь опущенную решетку пробивался слабый свет. Шатаясь, Перси поднялся и принялся осматривать свою камеру.

Вдруг кто-то ткнул его в живот, и он снова сел.

— Только посмейте дотронуться до меня, мистер! — послышался девичий голос. — Я вас немедленно прикончу!

Судя по интонации, в серьезности намерений незнакомки можно было не сомневаться.

— Простите! — пробормотал он, уставясь в кромешную тьму.

— Можешь не извиняться! Просто оставайся в своем конце камеры, а я буду — в своем. Ты тут не первый. Были тут всякие распущенные типы, и всем, конечно, хотелось сразу познакомиться со мной, А надо было сперва хорошенько подумать. Никогда еще не встречала таких наглецов! — Она говорила все с большим надрывом и в конце концов расплакалась.

Обдумав как следует ситуацию, Перси осторожно пополз в ту сторону, откуда доносились рыдания.

— Послушайте... — мягко начал он.

И... тут же получил удар в глаз.

Ругаясь на чем свет стоит, он отступил к противоположной стене. Он сидел, мрачно скрестив руки и проклиная весь род человеческий. Потом перешел исключительно на женщин, а затем, кивнув в сторону сидевшей напротив девушки, сосредоточил свой гнев на миссис Даннер, вложив в это всю душу.

Внезапно он почувствовал, что мокрое от слез лицо уткнулось ему в плечо. В смятении Перси отпрыгнул в угол.

— Знаешь ли, детка! — бросил он. — После того, как ты... я не желаю больше прикасаться к тебе.

— Ты только что упомянул миссис Даннер... Я слышала... Квартира 18-К?

— Да! Но как... — Тут до него дошло. — Так ты тоже... оттуда?

— Я убью эту бабу! — процедила она сквозь зубы. — В первый день, когда я здесь оказалась, я сказала себе, что выбью из нее каждую долларовую бумажку и каждый глоток виски, который она отхлебнула за мои деньги. Если, конечно, когда-нибудь вернусь туда... А на другой день я сказала себе, — если только вернусь! — что вообще не стану обращать на нее никакого внимания, а буду целовать тротуары, шестифутовых полисменов и санитарную технику. На третий день я вообще не вспоминала о ней, а вспоминала, как выглядят дома, улицы и все остальное. Но сейчас мне ясно, что я не вернусь никогда. И потому лишь молюсь, чтобы у меня все же появилась возможность пристукнуть ее...

Она опять заплакала; отчаянные рыдания вырывались у нее из груди, как будто ей выкручивали руки.

Перси осторожно повернулся к девушке и погладил ее по спине. Она не оттолкнула его, и тогда он обнял ее ласково и поцеловал. Какая-то грубая ткань, наброшенная на ее плечи, оцарапала его лицо.

— Могло быть и хуже, — тихо проговорил он. — Могло быть намного хуже, можешь мне поверить... Во всяком случае, мы нашли друг друга. Когда есть с кем поговорить, — значит, дела не совсем уж плохи. Так или иначе — мы земляки. А точнее — современники. Меня зовут Перси С. Юсс. «С» — значит, Сактрист. Я был владельцем ресторанчика, двумя третями которого владели наши кредиторы. А кто ты?

— Энита Драммонд. — Девушка выпрямилась и вытерла глаза краем одежды. — Энн. Я была балериной. Вернее, я еще только училась на балерину. И, конечно, немного подрабатывала то там, то тут... Эта квартира оказалась неожиданной находкой: она как раз устраивала меня по деньгам. Я с радостью плюхнулась на единственный стул, который отыскался в этой квартире, и тут заметила на полу клочок пергамента с какими-то стихами. Я начала их читать и задремала. А когда проснулась, оказалось, что я сижу на склоне холма, на стуле без ножек. И какой-то крестьянин со своей женой произносят надо мной странные заклинания. Смысл их был такой, что я должна исчезнуть, прежде чем навлеку проклятия на их посевы. Когда они увидели, что я открыла глаза, то набросились на меня, связали и утащили в свою хижину. Я пыталась им объяснить что-то, но они не пожелали ничего слушать!.. Кстати... Если хочешь... если ты не против выглядеть более прилично, то в углу, вон там — куча какого-то тряпья.

Перси шагнул, куда она указала, и обнаружил полдюжины изношенных накидок из овечьих шкур. Он выбрал одну из них — от нее сильно воняло, зато в ней было меньше насекомых, чем в прочих. Потом он вернулся к Энн. Да — теперь, в одежде, он чувствовал себя более уверенно. Хотя ему и не довелось размышлять о различных аспектах нудизма с тех пор, как он в костюме Адама прибыл сюда, в этот безумный мир.

К тому же он сейчас впервые почувствовал, что у нею все-таки есть возможность перехитрить тех, кто полонил его, — теперь, когда он был одет почти так же, как они.

Энн продолжала свой рассказ.

Она вспоминала о том, как жители деревни в дальней закоулке острова собрались на сход и стали обсуждать, как избавиться от ведьмы.

— Это была настоящая война между сторонниками двух идей: одни предлагали посадить ведьму на кол, другие — сжечь. И каждый яростно отстаивал свою правоту. В это время мимо проходил сенешаль, или камергер — Бог знает, как он тут называется! Во всяком случае — человек царя Полидекта. Он, оказывается, охотился за какими-то небольшими чудовищами — кажется, за фуриями. Или, может быть, сиренами. Он увидел меня, и прежде чем кто-то из деревенских успел что-либо сказать... Перси, смотри!

Вздрогнув, он обернулся и посмотрел туда, куда указывал ее палец.

Вечерело. Свет, проникавший сквозь решетку, становился все рассеяннее; солнце посылало последние лучи, завершая дневную работу и направляясь на отдых.

Сверху, над решеткой, появилась человеческая голова. Человек прижал к губам палец. Перси кивнул, давая знак тому, наверху, что понял его. Появившийся начал медленно расплываться, словно туман на легком ветру. Наконец он исчез.

И тут же решетка осторожно и бесшумно поднялась и, спустя мгновение, опять легла на место. У Перси возникло тягостное ощущение, будто что-то тяжелое неторопливо и плавно опускается в яму. Он замер и инстинктивно протянул руку, прикрывая рот Энн. Та оцепенела и затихла, но все-таки не могла сдержать вздоха, когда перед ними появился человек в одежде, напоминавшей то ли средневековье, то ли ренессанс.

Человек что-то подправил на металлической пряжке своего широкого пояса, слегка наклонил голову, как бы приветствуя узников, и произнес:

— Меня зовут Гермес.

Энн оттолкнула руку Перси.

— Гермес! — прошептала она. — Посланец богов!

— Он самый.

На его аристократическом лице вспыхнула и тут же пропала улыбка — такая мимолетная, что Перси потом уже и не был уверен, что пришелец улыбнулся.

Он внимательно приглядывался к коже «посланца богов»: она отливала золотом.

— Не тот ли вы субъект, — спросил он, — некто в белой накидке, мгновенно исчезнувший, когда Диктис начал его расспрашивать?

Гермес кивнул.

— Я подозревал, кто ты. Но мне было необходимо проверить твой так называемый сундук, чтобы не осталось сомнений. И вряд ли я мог задать тебе какие-то вопросы, пока ты был окружен этой толпой.

— Какие вопросы? — нетерпеливо спросил Перси.

— Вопросы, которые прояснили бы, в самом ли деле ты Персей, легендарный герой, призванный спасти мир от Горгоны и ей подобных?

— Послушайте, мистер! — Персей заволновался. — С меня довольно! Меня зовут Перси С. Юсс. Я — не сын Данаи, у меня даже Даниэля в роду не было. Я понятия не имею, что это за Горгона, о которой все кругом твердят. И если бы я даже и знал, что это такое, то у меня вряд ли появилось бы желание убивать ее. Я ничего не имею против какой бы то ни было Горгоны или кого-то другого. Разве что, за исключением этого жирного неряхи, царя.

— Ты слишком громко говоришь! — Гермес предупреждающе поднял руку. — Мы посылаем тебя убить не «какую-то Горгону», а саму Медузу! — Произнося это имя, он понизил голос, так что его едва можно было расслышать. — Я говорил с профессором Грэем и описал предметы, прибывшие вместе с тобой. И он подтвердил, что ты — человек из его времени.

— Вы имеете в виду, что здесь присутствует еще кто-то из двадцатого века? — спросила Энн.

— Кто он?! Он тоже попал в беду?! — воскликнул Перси; он тем не менее чувствовал непонятное облегчение.

Пришелец улыбнулся; на сей раз улыбка его была долгой, никак не желавшей сходить с лица. Перси эта улыбка совсем не понравилась.

— Нет-нет, он не попал в беду. Наоборот, он ждет тебя, чтобы дать совет, как лучше справиться с Горгоной.

— Ну что ж! Ему, видимо, придется бежать далеко и очень быстро, чтобы успеть... Это просто невыносимо, как тут все начинают себя вести, стоит лишь упомянуть имя Горгоны... Я не считаю себя героем и становиться им не собираюсь. Я всю жизнь был не удачником и расплачивался за чужие грехи. Но в это дело любимый сын своей матери не собирается ввязываться.

— Даже чтобы избежать завтрашнего котла?

Перси судорожно сглотнул. Что верно, то верно, он совершенно забыл про завтрашнее судилище, как только увидел Энн. Ну конечно же — завтра снова наступит вечер, и его, Перси, выведут отсюда...

В таком случае, чем же он рискует? Что может сравниться с тем чудовищным концом, который совершенно определенно ожидает его буквально через сутки?.. Он уже достаточно насмотрелся на этих древних греков, чтобы проникнуться соответствующие уважением к их столь эффективной судебной процедуре в отношении любого деяния, которое они сочтут преступным. Да что там — вряд ли у них были даже такие понятия, как «аппеляция», или — «освобождение под залог»...

— Ты не станешь ввязываться, — четко произнося слова, продолжал Гермес, — и ради возможности вернуться в свое время?

Энн вскрикнула, и посланец богов сурово велел ей помолчать. Он коснулся своего пояса и опять стал невидимым. Затем снова появился, тревожно глядя вверх, на решетку, и не убирая руки с пояса.

«Этот тип чересчур нервный для божества», — подумал Перси. Его чрезвычайно будоражило, что ему предлагали именно то, чего он более всего желал. Разве цена, которую он должен заплатить за освобождение, слишком высока? Отнюдь. Ведь что бы не пришлось ему совершить и как бы ни было это рискованно и тяжело, а ему дается возможность вновь оказаться в своей эпохе. И разве ему не хочется покинуть это место до того, как наступит завтрашний вечер?

— Я согласен! — твердо сказал он. — Чего бы вы от меня не потребовали — я согласен. Но вот что я еще хочу сказать: наш договор действует в той же степени и по отношению к этой девушке!

— Отлично! — Золотой человек достал небольшой мешочек. — Возьми вот это. Когда они завтра поведут тебя на казнь...

— Еще чего! Я полагал, что вы заберете нас из этой ямы! Почему бы вам просто не забрать нас с собой?

Гермес нетерпеливо покачал головой. Было такое впечатление, что ему больше всего хочется немедленно убраться отсюда.

— Потому что это мне не под силу. И у вас ее нет... нет силы. Делай, как я сказал, и — все будет в порядке.

— Пусть будет, как он говорит, Перси! — убеждающе произнесла Энн. — Это ведь единственный наш шанс! Послушаемся его! Ведь как-никак, а он — бог. Он прекрасно знает, как нужно вести себя в этом мифическом мире.

Гермес опять улыбнулся своей беглой улыбкой.

— Когда они выведут тебя отсюда, постарайся все время что-то говорить и не умолкай, сколько можешь. Говори им о тех неприятностях, которые их ожидают, если они не откажутся от своего решения. В конце концов, они заставят тебя сражаться...

— Невозможно заставить меня с кем-то сражаться, — перебил Перси. — Меня...

— В таком случае, они сварят тебя на медленном огне! Я знаю! Но... можешь мне поверить, они заставят тебя сражаться... с кем-то или чем-то. Слушай дальше! Когда будешь им говорить, незаметно сунь руку под одежду — в этот мешочек. Поглаживай зернышки, которые в нем, сжимай их, растирай между пальцами. Они начнут шевелиться. И когда заметишь это, немедленно вступай в борьбу! Все, что ты должен сделать, — разбросать их перед собой и вокруг себя и отступить. Как только...

Он вдруг умолк и схватился за свою пряжку.

Наверху за решеткой появился факел, и вниз заглянули два бородатых лица.

— Могу поклясться, я тут кого-то видел, — произнес один.

— Что ж! Вызывай стражу и спустись вниз посмотреть. А я пошел на пирушку.

Человек с факелом выпрямился.

— Ну, я — тоже. Если мне и показалось что-то, то у меня нет желания связываться. Пускай разбирается утренняя стража.

Из темноты возник мешочек и опустился в руку Перси.

— Запомни! — послышался удаляющийся шепот. — Не спеши растирать эти зернышки. Но и не жди слишком. Как только они станут шевелиться, сразу же вступай в борьбу!

Решетка быстро поднялась и снова опустилась на место. Донеслось последнее указание:

— И не заглядывай в мешочек сегодня! Не смей в него забираться до времени!

Он бесшумно скрылся над головами молодых людей — они почувствовали легкое движение воздуха.

— Многовато запретов! — проворчал Перси. — Все, мол, прекрасно, только не пытайся ничего выяснить! Это вроде того, как если бы француза подвели к ряду аптечных склянок с этикетками, написанными по-китайски. И предупредили: прими, скажем, аспирин, прежде, чем температура не поднялась совсем высоко, но, мол, не трогай снотворное, которое может убить... За кого он меня принимает?!

Энн судорожно всхлипнула — похоже, у нее начиналась истерика.

— Знаешь, Перси... Это первый... может, самый первый лучик надежды... который я увидела с тех пор, как очутилась в этом ужасном мире!.. А ты ворчишь... указания тебе не слишком ясны...

«В конце концов, она права, — подумал он. — Ведь как-никак, а именно мне предстоит сражаться с Горгоной».

Они сели рядом.

— Собственно говоря, я ни на что не жалуюсь, — произнес Перси. — Но меня раздражает, когда не могут толком что-то объяснить. Все время кажется, что тебя норовят одурачить.

— Вообрази, что ты сидишь в ресторане, — сонно пробормотала Энн; она определенно успокаивалась. — Или — в парикмахерской... Вообрази, что ты идешь в магазинчик модного платья на Авеню... Что трогаешь чудесные ткани... И представляешь себя в прекрасном новом костюме... И тебе все время мерещится, что ты в самом деле дурачишь продавщицу — заставляешь ее верить, будто у тебя достаточно денег, чтобы все это купить. И когда человек, который тебе не нравится, назойливо пристает к тебе, ты можешь заставить его отцепиться... А не отцепится — то ты можешь закричать... И придут на помощь тебе, а не ему... О, цивилизация, цивилизация!

Она так и уснула в его объятиях. Перси ласково поглаживал ее; ему тоже было пора устраиваться, на ночлег. Позади остался длинный, утомительный день... Длинный?.. Всего три тысячи лет или что-то около того...

К несчастью, он еще не успел забыться, когда началась казнь. Да, он сидел под землей и довольно далеко от того места, где развели костер. Поэтому не мог ничего видеть. Однако он почти все слышал...

Прошло несколько часов, прежде чем Перси задремал и перестал думать о человеке, который появился где-то там, на склоне холма, утверждая, что он — Персей. Так сколько же Персеев было в этом мире? Как будто на самом деле кому-то очень понадобилось, чтобы Горгона была убита, и этот «кто-то» посылал сюда одного исполнителя за другим. Но что из себя в действительности представляет Горгона?.. В этом — еще один вопрос...

Утром в яме появился третий заключенный — Агесилай.

— За что тебя-то? — спросил Перси, когда тот со стоном пошевелился.

— Ни за что, — ответил старик.

Он сел, прислонившись к стене, и начал выискивать вшей в бороде. Найдя очередную, он довольно улыбался и раскусывал ее — раздавался характерный треск.

— Я здесь — из-за моего брата, — добавил он, помолчав.

— Что значит «из-за брата»?

— Вчера ночью он совершил великую измену. И — в соответствии с законом — ему вышибли мозги. Закон этот издал царь через несколько минут после преступления. Правитель наш был, однако, все еще недоволен, и потому издал еще один закон, смысл которого в том, что все кровные родственники также несут ответственность в случае великой измены. Я — единственный кровный родственник моего брата, и потому я — здесь. Сегодня мне тоже должны вышибить мозги.

— Добрый старый Полидект... «Излишнее расточительство в добру не приводит», — пробормотал Перси. — Какую же такую измену совершил твой брат, если царю пришлось издавать специальный закон?

Агесилай сосредоточенно изучал пряди своей бороды. Судя по разочарованию, с которым он, наконец, оставил бороду в покое, никакой больше живности в ней не обнаруживалось.

— Видишь ли, юноша... Мой брат был придворным поваром. Само собой разумеется, он был одновременно и палачом. Вчера ночью у него произошла какая-то ошибка — возможно, он забыл смазать котел жиром. Короче говоря, дело в том, что после казни наш большой котел треснул.

— Треснул?! Ты хочешь сказать, им больше нельзя пользоваться?

— Именно это я и имею в виду. Треснул, как орех. Ну конечно, тебе смешно! Но позволь мне поставить тебя в известность: этот котел был гордостью Серифа! Он был, изготовлен не из бронзы, не из серебра или золота, а — хочешь верь, хочешь нет — из чистого железа! Всех сокровищ этого острова не хватит, чтобы купить новый такой котел. В течение многих поколений наш народ собирал небесные камни, которые затем переплавлялись. И, как рассказывают, окончательную отливку изготовило одно из ходячих пресмыкающихся... Можешь ли ты упрекнуть царя Полидекта в том, что он напрасно разозлился на моего брата и всю его родню?.. Я — не могу. Да что там говорить... Его предшественник, царь Аурион — ну, тот самый, которого Полидект заколол ударом в спину на празднике летнего солнцестояния, — распространил бы наказание и на родственников по супружеской линии, и на ближайших друзей преступника...

Перси размышлял о вчерашнем пророчестве Гермеса. Вероятнее всего, тут был не столько случай точного предсказания, как пример открытого саботажа. Он усмехнулся: по крайней мере, котла можно больше не бояться!

— А что это за ходячее пресмыкающееся? — спросила Энн.

Она молча сидела рядом с Перси, пока тот разговаривал со стариком Агесилаем. А потом вдруг пожала Перси руку, давая понять, что тоже надеется, что предсказания Гермеса сбудутся.

— Это не просто объяснить, — медленно проговорил Агесилай. — Скорее всего они полностью вымерли пятьдесят или сорок лет назад. Еще во времена моего прадеда их оставалось совсем мало и становилось с каждым годом все меньше. Они напоминали пифий, которые, как известно, помогают оракулам, или некоторых из мирных морских змеев. Но они были умнее и тех и других. У них были ноги. А есть свидетельства, что были и руки. И они бродили повсюду и творили чудеса. Мой дед рассказывал, что они научили нас делать горшки, и...

— Эй, Агесилай!

Все трое взглянули вверх и увидели веревочную лестницу, которая, раскачиваясь, спускалась в яму. Наверху, нетерпеливо жестикулируя, стоял коренастый человек.

— Пора бум-бум, Агесилай. Давай-ка побыстрее, хорошо? Сегодня днем будет представление, и нам нужно еще привести в порядок арену.

— Ваша жизнь, похоже, состоит из одних развлечений, — мрачно заметила Энн, взглянув на Перси. — Все время какие-нибудь представления...

— Поймите нас правильно, — проговорил старик, подходя к лестнице. — У нас на острове очень много народа, и уже два поколения не было серьезных войн или эпидемий. А что может быть лучше для сокращения нашей численности, чем интересные казни? Полидект называет это «Контроль Народонаселения с Улыбкой».

— Ну понятно, — кивнул Перси. — Вот почему мы-называем его «Царь-Юморист Полидект».

А чуть позже и Перси приказали подняться по веревочной лестнице: он был приговорен к сражению на арене с чудовищами, которых предоставит управляющий зверинцем. Полидект, по всей вероятности, пребывал в особенно мрачном настроении — его уже не интересовал даже прием в тронном зале, неизбежный при вынесении приговора. Он сидел развалясь на своем троне, в окружении наложниц, и хмуро уставясь в стену. Один из придворных сообщил Перси о его участи.

С задумчивым видом Перси сидел в каморке смертников, прикасаясь время от времени к мешочку, спрятанному под накидкой из овчины. И вот к нему втолкнули Энн.

— То же самое, — сказала она. — Нас собираются казнить вместе. Будем молиться и надеяться, что этот Гермес знает, что говорит.

— Но тебя-то за что?! — удивился Перси. — Что ты сделала? Не могла же ты попасть на скамью подсудимых за единственную свою ошибку — что родилась на белый свет!

— Видишь ли... Меня привезли сюда с другого конца острова... Я должна была пополнить гарем Полидекта.

— И как же ты из этого выпуталась?

— Да никак... Боюсь, я просто-напросто не прошла конкурс. Царь решил, что я не очень пухленькая. Однако, — добавила она, яростно скрипнув зубами, — думается мне, что его настроила против меня эта ревнивая кошка Тонтибби. — Энн вдруг рассмеялась. — О, нет, не пугайся, Перси! Я вовсе не стремилась попасть в гарем. Но пойми: для любой девушки оскорбительно, когда ей говорят, что она недостаточно хороша. И это в то время, когда вокруг буквально кишат толстые грязные бабы!

Ближе к вечеру им дали по горсти сушеных фруктов. Они все еще жевали этот скудный и невкусный ужин, когда им возвестили, что пора выходить на казнь.

Увидев наконец Энн при дневном свете, Перси обрадованно отметил, что она принадлежит к тем редко встречающимся блондинкам, чьи яркие волосы и белая кожа создают впечатление несказанной чистоты, под покровом которой могут, однако, скрываться достаточно мрачные закоулки души.

Крепко взявшись за руки, они шли по тропе, петлявшей вокруг холма. Дорога привела их к каменным строениям — это определенно был зверинец. Но их быстро прогнали мимо, чему они откровенно обрадовались: им хватило мимолетного взгляда на обитателей клеток.

Они оказались в небольшой долине, окруженной невысокими холмами. На склонах были устроены места для сидения, большая часть которых была уже занята.

Перси был почти уверен, что увидит среди зрителей золотолицего Гермеса. Внизу располагалась площадка, отгороженная высокой каменной стеной; с каждой стороны были массивные ворота.

Стражники пинками направили Энн и Перси к одним из ворот, возле которых находились двое юношей, придерживая створки слегка приоткрытыми. Перси невольно потянулся к заветному мешочку.

Все ждали царя.

Наконец Полидект появился в окружении многочисленной свиты.

— Пусть наказание свершится! — произнес он бесцветным, усталым голосом. По всему было видно, что после злополучной истории с котлом он уже не ждет ничего хорошего от жизни.

Перси сунул левую руку в мешочек, — в правую ему вложили позеленевший бронзовый меч. Двое юношей начали открывать тяжелые ворота.

— По-моему, тебе пора начинать, — прошептала Энн.

Он кивнул.

— О могущественный Полидект, царь Серифа! — воскликнул Перси.

Это прозвучало настолько неожиданно, что один из юных привратников уронил кольцо на створке ворот и рванулся было бежать, но начальник стражи свирепо толкнул его назад.

— Умоляю тебя, великий царь! — продолжал Перси вдохновенно. — Исполни мое последнее желание! — Зернышки были удивительно мягкими на ощупь.

Полидект хмуро махнул рукой.

— Если твое желание разумно... И если ты сможешь объявить его в нескольких словах. — Повелитель раздраженно откинулся на сидении.

Медленно растирая между пальцами мягкие комочки, Перси вычислял с чего начать. Внезапно он улыбнулся.

— По всей вероятности, тебя очень интересует, было ли то, что вчера приключилось с твоим котлом, случайностью, или кто-то сотворил это намеренно и должен нести ответственность за порчу святыни Серифа. Лишь я один знаю ответ, и с этим связана моя просьба.

— Он клюнул! — радостно прошептала Энн. — Отлично, Перси! Отлично!

Над рядами зрителей пронесся возбужденный ропот.

— Итак, — продолжал молодой человек, растирая и сжимая содержимое мешочка, словно боксер, разминающий кулаки, — давай-ка посмотрим, что произошло с точки зрения основной функции котла — с точки зрения варки. Что мы знаем о влиянии предшествующих ингредиентов на структуру котла? Знаем ли мы что-нибудь вообще?

Полидект, казалось, пребывал в гневе и замешательстве. Но одновременно он как будто чувствовал, что этот молодой человек хочет сообщить что-то важное, но не мог догадаться, что именно. Далее у окружавших его охранников был ошеломленный вид — словно они были на пороге грандиозного открытия.

Перси пока еще не мог определить, вдохнул ли он жизнь в зернышки, наполнявшие мешочек; подождав немного, он убедился, что они еще не шевелятся, и продолжал:

— Так вот. Прежде всего — бутерброды. Самые разные. Очень много бутербродов с сыром. Жаренные с сыром, сыр с помидорами, сыр с ветчиной, сыр с окороком. Все их можно варить вместе или по отдельности. — И он умолк, почувствовав, что маленькие комочки начали пульсировать под его пальцами.

— Если ты хочешь сказать, — медленно и нерешительно проговорил царь, — что мои люди незаконно использовали государственный котел, чтобы жарить сыр с помидорами...

— Я ничего не хочу сказать! — отрезал Перси. — Давайте-ка начинать казнь.

— Нет, сынок, — вдруг дружелюбно возразил Полидект. — Возможно, ты прав. Конечно, все тут непросто понять, но что-то во всем этом есть. Пожалуйста, продолжай.

— Да, продолжай! — крикнул один из зрителей.— Я могу тебя понять.

— Здесь нечего понимать! — срывающимся голосом выпалил Перси; зернышки уже подпрыгивали в мешочке, словно крохотные лягушки, перепуганно выскакивающие из пруда. — Мне нечего вам больше сказать. Я все придумал. Мне попросту надо было протянуть время.

— Но-но! — зловеще произнес царь. — Ты пытаешься кого-то защитить! Кого-то очень важного.

Маленькие комочки собрались уже у горловины мешочка, стремясь вырваться на свободу. Перси посмотрел на встревоженное лицо Энн: она, конечно, поняла, в какое затруднительное положение он попал, но не могла ничем помочь.

— Послушай, Полидект! — хрипло сказал он. — Почему бы тебе не уступить свой трон более достойному преемнику? Тонтибби была бы во сто раз лучшей правительницей, уверяю тебя. Она не только умнее, не только знает больше о цивилизованной жизни, но она и...

— Открыть ворота! — зарычал красный от злости царь Полидект. — Бросить его чудовищу!

Створки ворот со скрипом распахнулись. Стражники втолкнули Энн и Перси в обширное углубление в каменном полу. Энн удалось сохранить равновесие. Но Перси, все время державший руку в мешочке под одеждой, споткнулся и упал, ударившись о камни рукой и коленом; меч выпал и со звоном покатился прочь.

Перси услышал отчаянный вопль Энн и поднял голову: из противоположных ворот к ним неслось существо, которое могло сойти лишь с мольберта сумасшедшего художника.

Ростом оно было Перси до пояса, зато в ширину достигало, пожалуй, футов двенадцати; то была чудовищная смесь собачьих, волчьих, змеиных, человеческих и прочих неимоверных черт. И Перси подумал, что подобное в реальности никогда не могло бы возникнуть на планете.

Существо опиралось на тела змей, ящериц, собак и волков, живших, казалось, вполне самостоятельно, но в действительности каждое из созданий было связано с основным телом толстыми придатками, напоминавшими хоботы. У чудища было шесть голов, и все они, включая и человеческую, кричали что-то друг другу, широко разевая пасти.

Эта кошмарная тварь двигалась невероятно быстро. Перси мигом вскочил на ноги и, выхватив горсть шевелящихся комочков, рванулся к перепуганной девушке. Он заслонил ее, оттолкнув назад, и швырнул зерна в чудовище. Нависшая над ним крокодилья пасть внезапно отпрянула — один из комочков попал прямо в нее.

Разбрасывая перед собой зерна широким полукругом, отталкивая Энн и спотыкаясь, Перси медленно отступал к противоположной стене.

Они стояли, ошеломленные стихией, которую выпустили на волю. Эти комочки на самом деле были зернами. Но зернами такого растения, которое мог взрастить лишь дьявольский садовник!

Где бы зернышко ни коснулось поверхности земли, оно тут же начинало обильно прорастать. Прошло лишь несколько секунд, а уже вокруг появились исполинские грязно-белые цветы неимоверной формы, с пурпурными пятнами. Их корни продирались сквозь землю и камень, словно потоки воды, неудержимо пробивающие путь к выходу. Корни эти должны были быть невероятно прожорливыми, чтобы постоянно поддерживать столь фантастический рост остального растения. И они действительно были такими — все, чего бы они не касались, тут же погибало: плоть становилась бескровной, нормальная растительность внезапно желтела, теряя хлорофилл, даже камни рассыпались в пыль.

Зерна прорастали, сохраняя направление, которое им задал при броске Перси. Каждый цветок мгновенно начинал плодоносить, производя на свет все новые и новые семена.

Чудовище бросилось бежать прочь, но моментально было поглощено растениями и, наконец, осело на землю бледной бесформенной тушей. Стены стадиона, на той стороне, куда Перси бросил комочки, превратились в руины. Публика вначале остолбенела, ничего не понимая, затем все повскакали с мест и пустились наутек.

Однако растения едва достигли верхних рядов.

Казалось, всего лишь через несколько мгновений после столь бурного расцвета наступила смерть — словно в своей ненасытной жажде жизни растения уже не могли найти в этом месте ничего, что годилось бы в пищу, что могло бы и дальше поддерживать их существование. К тому времени, когда первые цветы начали заполнять стремительно опустевшие трибуны, их предшественники на земле почернели и опали.

Так через несколько минут не осталось никаких следов от оружия, полученного Перси от Гермеса. Лишь бесформенное чудовище, лежащее возле разрушенных ворот, к которым оно безнадежно стремилось, и превращенная в пыль стена, через которую прокатилась волна диковинных растений, свидетельствовали о том, что здесь произошло. Медленно рассеялся серый туман. Все закончилось.

Внезапно послышались шаги — кто-то стукнул по земле каблуками. Перси и Энн обернулись. То был Гермес; на его красивом лице сияла ироническая улыбка.

— Ну как? — спросил он. — Подействовало, Персей?

— Меня зовут Перси, — взволнованно отозвался молодой человек. — И если вы обладаете таким оружием, то я не понимаю, почему бы вам самим не выступить против Горгоны?

— Пока действует наш договор, друг мой, тебя зовут Персеем. По крайней мере, для олимпийцев ты — Персей. А что касается оружия... — Он пожал плечами. — Оно, должен тебе сказать, бывает очень разным. Некоторое столь старо, что уничтожить его можно лишь ценой всеобщей гибели. Но некоторое и столь ново, — он лучезарно улыбнулся, — что его мощь вообще не подлежит оценке. И есть сила пророчества, которое должно свершиться, прежде чем нить жизни вселенной сможет разматываться дальше. — Гермес самодовольно качнул головой. — А теперь, если вы будете так любезны обнять меня за пояс, мы сможем отправиться дальше.

На этот раз Гермес показался Перси куда более холодным и высокомерным, чем прошлой ночью, в темнице царя Полидекта — там он то и дело нервно поглядывал на решетку. И было непонятно: почему, располагая столь мощным оружием, он опасается солдат такого мелкого монарха, как Полидект?

Может быть, потому, что оружия крайне мало, и его принято использовать лишь в особых случаях? Или для заключения, скажем, важных сделок с людьми, вроде этой?.. В таком случае, что за важность в сделке с незадачливым совладельцем ресторана по имени Перси С. Юсс?

Несмотря на болтовню Гермеса о различных видах оружия, все-таки представлялось более логичным, что олимпийцы справятся с Медузой сами, а не снарядят на битву обычного человека...

Если они смогли снабдить его оружием... Если смогли...

В замешательстве он тряхнул головой и схватился за пояс Гермеса, последовав примеру Энн. Их руки соприкоснулись. Золотокожий человек слегка пригнулся и дотронулся до пряжки.

Они поднялись в воздух — не резко, не внезапно, а как бы влекомые мягкой и плавной, но неодолимой силой. На высоте двух или трех сотен футов Гермес что-то подкрутил на пряжке и, с все возрастающей скоростью, помчался к югу. Держаться за пояс посланца богов было легко, вечер был теплым; этот своеобразный полет казался очень приятным.

Перси и Энн улыбнулись друг другу.

— Забавно, да?

— Это антигравитационный пояс, правда? — спросил Перси.

Гермес холодно взглянул на него.

— Не задавай лишних вопросов! — подчеркнуто резко ответил он и опять уставился прямо перед собой.

Перси прикусил губу. Да, сегодня этот тип ему определенно не нравился...

Они опустились на небольшом мысе на южном берегу Серифа. Там, возле массивного каменного утеса, нависшего над морем, стояла маленькая, сложенная из плавника хижина. Отпустив пояс Гермеса, Перси и Энн неуверенно стали на тропинке.

— Профессор Грэй! — крикнул золотой человек.— Ваши соотечественники-туристы прибыли!

Из хижины с важным видом вышел крепкий старичок в сером фланелевом костюме.

— Привет, привет! — прокричал он. — Заходите, милости просим. Я вас жду, молодой человек. Спасибо. Гермес! Вы вернетесь завтра?

— Если успею привести в порядок сапоги.

Посланец взмыл в небо и исчез с огромной, невиданной скоростью.

Профессор Грэй взял Перси и Энн за руки и потянул в хижину.

— Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Сейчас будет готов обед. — Он показал на котелок, булькающий над очагом.

И Перси вспомнил другой котел и, отметив удивительную похожесть во всем, за исключением, конечно, размеров, криво усмехнулся.

— В чем дело? — спросил старичок. Несмотря на почтенный возраст, он пылко жестикулировал и нервно подскакивал, точно воробей. — О чем вы вдруг задумались? Вы должны рассказать мне о своих приключениях. Да-да, вы оба!

Так они и поступили, и это заняло все время обеда.

— Сожалею! Весьма сожалею. — Профессор Грэй засунул руки глубоко в карманы. — Я никак не предполагал — вообще мысли не допускал, — что мой эксперимент может навлечь на ни в чем не повинных людей такие несчастья. Приношу вам обоим мои глубочайшие извинения; прежде всего — молодой леди. И, само собой, я вовсе не собирался обеспечивать миссис Даннер пожизненной пенсией.

— Что это за эксперимент? — поинтересовался Перси.

— Вы хотите сказать, что были первым? — Энн широко раскрыла глаза.

— Боюсь, что именно так. — Старичок, подпрыгивая, ходил взад и вперед по хижине. — Видите ли! Я был деканом отделения классической истории университета. И, выйдя на пенсию, снял эту квартиру, чтобы использовать ее в качестве лаборатории. Мне представлялось, что именно там я проведу некоторые эксперименты, которые бы подтвердили мою теорию субъективного перемещения во времени. Эта теория основана в большей степени на учении древнегреческих философов, чем наших современных математиков. Я знал, что в новой своей лаборатории буду совершенно один, и никто не станет смеяться надо мной. Но вот чего я уж не ожидал совсем, так это — скорого успеха. И лишь из-за того, что так называемая эпоха древних героев мало известна нашим археологам, я решил поэкспериментировать именно с этим периодом... Для достижения своей цели я воспользовался стихами Пиндара, созданными девять веков спустя после интересовавшей меня эпохи. И написал английский перевод этих стихов на куске овечьей кожи — для большего субъективного правдоподобия. Однако у меня не было никаких предчувствий в тот день, когда я решил провести наконец очередной эксперимент по мысленному управлению временем...

Профессор улыбнулся и продолжал свой рассказ, сумбурно жестикулируя обеими руками.

— К моему удивлению, я... провалился! Да-да... Но мне повезло больше, чем вам. Дело в том, что когда я очнулся на южном берегу острова, который, кстати, не так густо заселен, так вот когда я тут очутился, у меня оказался при себе достаточно солидный запас серебряных и медных монет. Должен вам заметить, что мне и положено было оказаться именно на Серифе, поскольку Персей вернулся как раз сюда, завладев головой Горгоны. Так говорится в стихах, которые я использовал для межвременной связи. Итак... Благодаря моему знанию людей и эпохи, я сумел приобрести репутацию местного доброго волшебника. И дела мои поэтому пошли достаточно неплохо для ученого, который никогда не имел отношения ни к прессе, ни к бизнесу: я владею этой хижиной и довольно большим участком плодородной земли. По стандартам здешнего общества, я — вполне состоятельный человек... Но, разумеется, самый большой подарок для меня — это на месте изучать эпоху, которая меня всегда интересовала. Кстати, я отношу ее ко времени выпадающему примерно на конец микенского и начало ахейского периода греческой истории, то есть приблизительно к 1400 году до нашей эры. Она отличается расцветом всяческих суеверий. А религии, составлявшей существенную часть жизни общества как до, так и после этого периода, практически не существовало. Некоторые ученые утверждают даже...

— Простите, сэр, — перебил Перси. — Но как мы-то попали сюда?

— Полагаю, что ответ вполне ясен. Пергамент, содержавший английский перевод стихов, послуживших мне чем-то вроде мишени, все еще ведь оставался в квартире. Таким образом там оставалась и моя субъективная аура. И, очевидно, в том месте, через которое я провалился, образовалось нечто, что можно было бы назвать психо-хронологической дырой. Да, вам, молодые люди, определенно не повезло — в этих специфических условиях вы прочитали стихи и последовали за мной. И вы оказались примерно там же. где и я, но лишь примерно — ведь между нами существуют субъективные различия. Думаю, что теперь квартира № 18-К уже не представляет опасности, поскольку пергамент был у вас, Перси, в руках, когда вы свалились в Эгейское море.

— Итак, мы — здесь, — задумчиво проговорил Перси. — В мире греческих мифов.

Профессор Грэй отрицательно покачал головой.

— Прошу прощения, но вы, молодой человек, глубоко заблуждаетесь. На самом деле такого мира никогда не было! Вот именно! Он существует лишь в человеческом воображении. Вы же находитесь в эпохе, которая даст начало тому, что мы называем греческой мифологией. Реальные события настоящей эпохи станут религией и мифами лишь в следующей. Какую в точности форму они примут, мне неизвестно. Да — поскольку это не наш мир и не наша вселенная.

— Что вы хотите сказать?! — пробормотал Перси, чувствуя, что его охватывает паника.

— Я хочу сказать, что вы — вовсе не в прошлом. Вы — в будущем, в невероятно далеком будущем! Да-да! Это — эпоха формирования греческой мифологии на другой Земле, в пространственно-временной вселенной, которая возникнет лишь после того, как наша состарится и погибнет. Здесь сейчас происходят приблизительно те же самые события, что и на нашей планете. Но поскольку это — не та же самая Земля, их результаты будут разниться все больше и больше.

— Будущее! — Энн тряхнула головой, пытаясь привести в порядок путающиеся мысли. — Другая пространственно-временная вселенная...

— О, неужели так трудно понять? Или — поверить?.. Ведь ко времени невозможно путешествовать назад — только вперед по отношению к собственной эпохе. Прошлое умерло — и умерло навсегда. Лишь будущее постоянно простирается перед нами! Поскольку я сам себя швырнул именно в эту конкретную эпоху, которая, оставшись в прошлом, прекратила существование, постольку я с неизбежностью материализовался в параллельной эпохе последующей вселенной. Древний философ Анаксимандр Милетский был одним из первых, кто предложил концепцию «неопределенно-бесконечного», из которого возникает все сущее, включая первичные атомы и планетные системы, метагалактики и даже потоки времени. Все сущее рождается и умирает, а умирая, воплощается в то, из чего само возникло, говорит нам Анаксимандр. Таким образом, в каждой из пространственно-временных вселенных, которые существовали задолго до нашей, была своя Земля, и, развивая теорию «неопределенно-бесконечного», то есть — теорию Анаксимандра, можно с уверенностью утверждать, что своя Земля будет и в каждой из многочисленных последующих пространственно-временных вселенных.

— И в каждой из них, — медленно произнес Перси, начиная что-то уяснять для себя, — в каждой из них непременно будет свой Персей.

— Именно! — радостно воскликнул профессор Грэй. — За исключением того, что совсем необязательно он каждый раз должен делать одно и то же и одинаковым образом. Но — достаточно метафизики! Вы, молодые люди, устали. Позвольте показать вам ваши кровати. Мы начнем занятия завтра. Надо хорошо выспаться — особенно вам, Перси.

Он проводил Энн в небольшую спальню на чердаке, которая показалась ей, после всего пережитого, просто восхитительной. А Перси и профессор устроились возле очага на мягкой охапке шкур.

— Послушайте, профессор, — сказал Перси, когда старик погасил факел. — Если данный мир — не мир действительной мифологии, тогда здесь не может быть ни богов, ни чудовищ, не так ли? Но ведь я сам видел на арене такого монстра, что мне хочется как можно скорее позабыть про него. Я видел и помню и другие вещи, которые так же трудно объяснить.

— Конечно! И если бы эта тварь — кстати, это была сцилла — схватила вас, то... Но хотя сциллы реальны — реальны до боли, — они вовсе не из нашей вселенной.

— Как же так?

— Есть вселенные, которые располагаются рядом с нашей. Многие из них имеют планеты, аналогичные нашей Земле, и звезды как наше Солнце, и располагаются они в пространстве, как и у нас. Так вот, когда вселенная еще достаточно молода, подпространственная пленка, отделяющая ее от другой, соседней, очень слаба. С течением времени она становится все прочнее. Вероятно, когда-то происходил постоянный обмен и переселение различных существ с «Земли» одной вселенной на «Землю» другой. Сейчас, по всей видимости, процесс этот значительно сократился — то есть, если так можно сказать, река превратилась в узенький ручеек, поскольку подпространственная пленка начала твердеть и почти ничего не пропускает. Вскоре «ручеек» окончательно обмелеет, и о странных неземных созданиях останутся лишь одни воспоминания. И эти воспоминания будут давать пищу для прекрасных легенд и необычных суеверий.

Перси с трудом переваривал полученную информацию.

— То есть, насколько я понимаю, боги — вовсе не боги, а, как называл их один из островитян, поймавших меня, — олимпийские чудовища.

— В общем — да. Чудовища — в том смысле, что их внутренняя сущность отлична от человеческой, поскольку они из другого мира. Но, Перси, они во многом похожи на нас! Уровень их развития намного выше нашего, и они не столь ужасны, как, например, соплеменники Горгоны. Они — гуманоиды, и потому бесспорно происходят из мира и вселенной, чьи законы природы подобны нашим. И они, по-моему, крайне заинтересованы в том, чтобы помочь человечеству подняться до их собственного уровня. Люди эпохи, в которой мы находимся, называют их олимпийскими чудовищами еще и потому, кстати, что в нашем мире они живут на горе Олимп в Северной Фессалии... Я многим обязан одному из них по имени Гермес. Если бы не его помощь, я бы не обладал и третью тех знаний и богатств, которыми обладаю сейчас. Он нашел меня вскоре после того, как я здесь появился, и сам предложил помощь. Вначале я испытывал к нему некоторое недоверие — как, впрочем, по-видимому, и вы, не так ли? Но его искреннее дружелюбие быстро развеяло мои сомнения. Не понимаю, по какой причине в возникших позднее мифах он представляется этаким злобным интриганом! Конечно, вполне возможно, что мифы, которым надлежит возникнуть в этом мире, будут существенно отличаться от наших.

Профессор Грэй задумчиво покивал, склонив голову набок; похоже, он живо вообразил некий греческий миф с неким профессором классической истории в качестве главного героя.

— Горгона в сравнении с ним гораздо коварнее, так? Если я должен буду отправиться за ней на... на...

— На Крит. Она обитает на острове Крит.

— А не могли бы вы поподробнее растолковать, что она из себя представляет?

Старик сел и подпер подбородок руками.

— Могу растолковать. Но прошу помнить; то, что мне известно, — это некая смесь археолого-антропологических данных и того, что стало мне известно от Гермеса. Как он объяснил, практически все наиболее отвратительные чудища принадлежат к расе Горгоны. Она обладает многими чертами, свойственными рептилиям. Горгоны происходят из вселенной или вселенных настолько непохожих на нашу с точки зрения законов биологии и химии, что они, в сущности, недоступны нашему пониманию. Например, у их предводительницы — человеческое тело, а на голове вместо волос — извивающиеся змеи. Так вот, это вполне соответствует описанию Медузы почти во всех старых текстах... Единственное, что меня тревожит, — внезапно нахмурившись, продолжал профессор, — это прямая связь Медузы с Богиней-Змеей или Матерью Всего Сущего, культ которой очень древен и был упрочен на матриархальном Крите. Собственно, в середине Микенской эпохи — незадолго до теперешнего времени — религия Триединой Богини, как она тогда называлась, была распространена почти по всему Средиземноморью. И жрицы этого культа были не только главной силой общества, но также полностью контролировали сельское хозяйство и большую часть местного ремесленничества. В хрониках нашего мира эта религия вдруг исчезла, и ее место занял Олимпийский пантеон. Однако вот здесь и сейчас, когда течет переходный период, — то есть, приблизительно за два столетия до появления героев Гомера, — нет никаких следов какой бы то ни было религии. Это очень странно. Возможно, ни одна еще не возникла. О, как бы мне хотелось посмотреть, что теперь происходит на Крите! Гермес утверждает, что с тех пор, как там поселились Горгоны, остров опасно посещать, тем более — с научным интересом. И все-таки... Вот, например, еще один вопрос: почему Горгоны внешностью напоминают рептилий? У большинства древних народов змея была символом мудрости и плодородия. И только в Книге Бытия нашей Библии мы находим менее приятный образ змея, но даже и здесь он исключительно умен и хитер, а от дружеского отношения к человеку уже ничего не осталось. Возможно, что...

На этом месте профессорского повествования Перси, измотанный первыми двумя днями пребывания в до-ахейской Греции, вдруг уснул. Ему приснилось, будто он опять вернулся в свое время, и хитрый торговец по имени Люцифер Вельзевул Гермес уговорил его купить очень дорогой ресторан, клиентами которого оказались гремучие змеи, нетерпеливо требовавшие пищи. Когда он подошел к одной из них с предложением расплатиться, тварь бросилась на него, обнажив тройной ряд стремительно растущих ядовитых зубов...

Он проснулся в довольно мрачном настроении. И оно все не проходило, несмотря на то, что Энн приготовила вкусный завтрак из местного хлеба с сыром и пяти яиц, снесенных различными птицами. Кроме того, профессор Грэй принес им вполне приличную одежду.

Факт оставался фактом: чем бы там ни была эта Медуза и как бы опасны ни были Горгоны, он, Перси Сактрист Юсс, был обречен на то, чтобы избавить от них мир. В результате чего он — и это было вполне вероятно — мог избавить мир и от себя самого.

— Вот, пожалуйста, — угрюмо сказал он Энн. — У некоторых — куча самых разнообразных талантов. А у меня — только один-единственный: быть неудачником. Но к тому же я — выдающийся неудачник, самый совершенный и законченный, какого только видел этот мир. В данной области я — просто гений.

— Ах, да ты же все время только и делаешь, что стараешься убедить себя в этом, — с чувством ответила девушка. — И именно тут твой главный недостаток. — Она внимательно смотрела на него поверх удивительно изящной чашки.

— Так что же мне остается делать?

Появился профессор Грэй и настойчиво предложил Перси пойти вместе с ним, чтобы испытать оружие, которое предоставил ему Гермес для сражения с Горгоной.

Перси неохотно последовал за ним. Утро было ясным и солнечным — обычная погода для восточного Средиземноморья.

— Вот шапка-невидимка, — сказал профессор, подавая ему набор изогнутых металлических пластинок, соединенных в грубое подобие полусферы и украшенных проволочками и крошечными катушечками. — Выключатель — вот тут, с краю. Но, запомните, пользоваться этим следует очень аккуратно, поскольку, по словам Гермеса, запасы энергии невелики, а подзаряжать — довольно сложно. Ну что вы так уставились?! Она в самом деле работает, Перси! Я же говорил вам, что наука этих олимпийцев намного опередила нашу!

Он полез в большую плетеную корзину и достал черный предмет, напоминавший сумку на молнии, с длинным ремнем в виде петли. Однако вместо молнии края сумки соединяла тонкая, едва заметная полоска — гак что сумка была закрыта настолько плотно, что казалась нераскрываемой.

Профессор Грэй похлопал по ней с важным видом.

— Это — кибисис. Мешок, в который вы должны поместить голову Горгоны после того, как отрежете ее. Вне всякого сомнения, это для вас самый важный предмет. Разумеется, после сапог. Видите ли... В соответствии с легендой, даже после того, как голова Медузы будет отделена от туловища, она сохранит способность мгновенно превращать людей в камень. Более того! По словам Гермеса, Горгона, и даже одна ее голова, обладает такой необычной силой, что в состоянии разорвать в клочья любой обыкновенный мешок. Эту же сумку можно открывать только снаружи. Вы должны положить голову в кибисис и держать ее там, пока не передадите Гермесу. А теперь — главное; каким образом заполучить голову Горгоны? Тут вам послужит меч, знаменитый гарп.

Перси с горечью отметил в речах профессора отеческую фамильярность — фамильярность спортивного болельщика или тренера по боксу, объясняющего достоинства новейшей защитной стойки молодому претенденту на чемпионский титул.

— Видимо, профессор, вы вполне довольны, что попали в историю, по которой читали лекции?

— Попал в историю? Но ведь я уже — легендарная личность! Профессор Грэй — такая же часть настоящей истории, как и Перси С. Юсс в качестве Персея и Энн Драммонд в качестве Андромеды. Гесиод упоминает о сестрах Грайях, которые снабдили Персея всем необходимым для битвы с Медузой Горгоной. По правде, я всего лишь в одном лице и во мне, надеюсь, нет ничего женского, но все-таки, я полагаю, все достаточно близко к реальному мифу. Так же, как, например, ваше с Энн спасение от сциллы. Тут, однако, надо заметить, что в классических мифах сцилла обитает в морских глубинах и поглощает проходящие мимо корабли. Ваше же спасение соответствует исходной легенде, в которой Персей спасает Андромеду от морского чудовища. Хотя, признаться, и тут некоторые несовпадения: по мифу Персей спасает красавицу-царевну лишь после победы над Горгоной. Тот факт, что вы прибыли на Сериф в ванне и взрослым, противоречит версии Ферекида, в которой младенца-Персея, запертого в сундуке вместе со своей матерью Данаей, спасает из моря рыбак Диктис, брат царя Полидекта. Но ведь именно он, Диктис, и вытащил вас своей сетью из Эгейского моря...

— Как видите, — продолжал профессор, — что-то соответствует легенде, что-то — не совсем. Но это же самое интересное: выискивать в мифах подобные факты — выискивать, словно самородки золота, и уметь их распознавать. Вполне может оказаться, что и в нашей истории был некий профессор Грэй. А его имя, пол и даже... количество — все это могло измениться в более поздних преданиях. Возможно, одни и те же мифы повторяются в каждой пространственно-временной вселенной, мифы, совпадающие в общих чертах, но обретающие какие-то дополнительные детали, соответствующие месту и времени.

— Не допускаете ли вы... — Голос Перси срывался, он почувствовал, как ускользает потаенная надежда. — Не допускаете ли вы, что на сей раз Горгона может убить Персея, а не наоборот?

Профессор Грэй с энтузиазмом закивал, и от этого заледенела душа.

— Ого! Вы, кажется, начинаете понимать! Именно так, друг мой, именно так. Разве не ясно, что подобное всегда возможно, что вы — настоящий Персей не в большей степени, чем я — настоящий Грэй или Грайи?.. Вот отчего все это чертовски интересно!

Перси попытался улыбнуться, но получилась кислая гримаса.

— Ясно, — произнес он. — Начинаю понимать.

— Возьмите меч! — браво сказал профессор, с невероятными усилиями удерживая обеими руками массу металла.

Перси принял оружие и, отчаянно напрягаясь всем телом, успел положить его на землю, прежде чем тот выпал из его рук.

— Только не убеждайте меня, что я должен сражаться этой железякой!

— Ничего-ничего! Освоитесь... Обратите внимание: меч ведь сделан и не из железа, и не из бронзы. То есть — все лучшее Персею!

— Благодарен от всей души. Но...

— Конечно, на более поздних вазах... — Профессор, похоже уже никак не мог остановиться. — На этих вазах, особенно краснофигурных, гарп Персея изображен в виде серпа. Но на более ранних, на чернофигурных, он выглядит как совершенно прямой меч. Так, по-видимому, и должно быть! Поскольку именно такой, прямой, меч и принес мне Гермес. Принес, чтобы я хранил его до прибытия Персея.

— Кстати, о прибытии. — Это была Энн; она стояла в дверях хижины. — Поезд 8.45 прибывает на второй путь. Так что лучше отойдите!

Они подняли головы и увидели Гермеса, спускавшегося с голубого неба несколько быстрее, чем обычно.

К его поясу был подвешен странной формы объемистый сверток. Как только его ноги коснулись земли, он сразу же зашагал к ним.

— Он готов? Надеюсь, потренировался с оружием?

— Собственно говоря... — Профессор смущенно потер лоб. — Он только начал. Вы прилетели слишком рано, Гермес. Не следует забывать: эти люди прибыли только вчера вечером.

Золотолицый человек рассеянно кивнул, затем нагнулся и принялся развязывать свой сверток.

— Да-да... К несчастью, обстоятельства изменились. В течение ближайших суток Горгоны предпримут последнюю попытку одержать победу. До полуночи Медуза должна быть убита.

— Я не хочу! — буквально взвыл Перси. — Нельзя же так просто выдергивать человека из нормальной, привычной обстановки и требовать от него, чтобы он... чтобы...

— Насколько я помню, — с расстановкой произнес Гермес, оборачиваясь к нему и держа на весу металлические сапоги, — я уже выдернул тебя из нескольких весьма щекотливых ситуаций. Вряд ли ты привычно и нормально чувствовал себя в подземной темнице. И наверняка почувствовал бы себя еще хуже на другой день, в некоем большом котле, который я уничтожил. Затем тебя ожидала встреча на арене...

— Перси имеет в виду... — смущенно начал профессор Грэй, — он лишь хотел сказать, что только начал приспосабливаться к своему нынешнему положению. Начал — психологически. Физически же... Пока что он не может даже взмахнуть этим мечом.

— С такими трудностями мы справимся, — пообещал олимпиец. — Держи свои сапоги. Если потрешь их друг о друга — вот так! — то станешь двигаться в двадцать раз быстрее. Надевай их и выпей-ка вот это.

Перси с сомнением натянул сапоги, которые должны были в двадцать раз ускорить его движение. Подошвы неприятно завибрировали.

Еще более неуверенно он глотнул какой-то жидкости из сосуда, напоминавшего пробирку. И едва не скорчился, когда напиток взорвался у него в желудке, словно ракета.

— Ого! Сильнейшая штука!

Гермес самодовольно ухмыльнулся.

— Погоди! Тебе еще предстоит узнать ее истинную силу... А теперь я хочу, чтобы ты поднял меч, Перси. Чтобы ты понял, насколько стал сильнее. Да что там! Теперь ты уже так силен, что я не удивлюсь, если увижу, как ты закрутишь им над головой — закрутишь, словно сухой веточкой.

Перси нагнулся и с довольно глупой ухмылкой взялся за меч. Отлично, что Гермес старается вдохновить его. Но разве Перси не знает своих возможностей? Ведь меч для него явно тяжел. Тяжел, как...

Но меч вдруг оказался совсем легким! Безо всякого труда можно было его поднять и размахнуться. Перси так и сделал, с восхищением ощущая силу мышц.

— Великолепно! — выдохнул профессор Грэй. — Уважаемый Гермес, так что же — в этом сосуде сказочный нектар, напиток богов?!

— Да, некоторым образом, — небрежно отозвался посланец. — Некоторым образом... Итак, все готово, Персей! Собирай свое снаряжение и — в путь...

Все последующее происходило, как в тумане. Перси заметил, что с трудом воспринимает последовательность событий. Например, несколько раз появлялся Энн и сердито говорила какую-то чепуху профессору Грэю, который казался очень смущенным. Потом, — как раз в тот момент, когда она собиралась броситься Перси на шею, — Гермес взял его за руку, и они взлетели. В голове у него сразу несколько прояснилось. Они мчались под облаками на юг, над морем, испещренным точечками островов.

— Почему, — спросил Перси, — почему же вы, обладая столь невероятными возможностями, не выступите против Горгоны сами?

— Потому что... Нельзя искажать пророчество. Легенда о Персее должна осуществиться любой ценой, — сквозь зубы процедил Гермес, с тревогой вглядываясь в даль.

Не удовлетворенный таким ответом, Перси начал размышлять, есть ли в этом вообще какой-нибудь смысл. Слова Гермеса, как и многое другое, что ему довелось недавно услышать, звучали так, словно крупицу правды добавляли лишь для аромата — добавляли в большой, кипящий котел бессмыслицы.

«Вероятно, я чувствую себя так из-за напитка», — решил Перси. Профессор Грэй говорил достаточно искренне, хотя порой и путался в рассуждениях. Однако...

— Накануне вы сказали, что нас отправят обратно в наше время. Так ли это? Судя по словам профессора Грэя, то время умерло навсегда.

Золотой человек нетерпеливо повертел головой, и они оба едва не перекувырнулись.

— Сейчас не время выяснять какие-то детали. Тебе необходимо еще выпить. Держи!

Он почти силой вложил сосуд в руку Перси. И снова в его внутренностях что-то взорвалось, хотя и не так интенсивно, как в первый раз. Он с гордостью и уважением посмотрел на Гермеса — как можно было сомневаться в столь замечательном друге?!

— Я расскажу тебе, что ты увидишь, оказавшись в покоях Медузы, — мягким, навевающим дремоту голосом говорил Гермес. — Сама Медуза кажется ужасной, ужасной...

Под ними весело резвились волны, клочья пены летели в неодобрительно наблюдающее небо. Перси лениво обмяк в руках размеренно говорившего золотого человека. Жить совсем не сложно, умиленно думал он, когда тебе говорят, что делать и чего ожидать. Все стало так легко...

Он взглянул на Гермеса, когда тот опустил руку и нащупал выключатель на его шапке-невидимке. Затем той же рукой коснулся пряжки своего широкого пояса.

— Вы делаете нас невидимыми, — прокомментировал Перси, разомлело кивнув. — Мы уже на месте?

— Да! Теперь — тихо! Тс-с!

Внизу простирался длинный, зеленый остров.

Перси не терпелось прояснить все до конца.

— Зачем вы потратили столько трудов, чтобы сделать для меня шапку и все прочее, вместо того, чтобы дать что-то из того, что у вас уже есть? Например, вы могли бы одолжить мне свой пояс, и я отправился бы сюда сам. Я хочу сказать, — с пьяным добродушием продолжал он, — что вы, судя по всему, очень занятый человек, Гермес. И мне так стыдно, что я отвлекаю вас...

— Может быть, ты заткнешься?! — яростно прошипел олимпиец. Его взгляд пристально блуждал по сторонам, пока не остановился на огромном, беззвучном городе, построенном из массивных блоков серого, покрытого мхом камня. — Мы не дали тебе пояс по той причине, по которой дали меч вместо лучемета. Дефицит.

— Де... дефицит? — глупо переспросил Перси; он поскреб макушку и едва не сбил шапку.

— Дефицит. И кроме того, неужели ты думаешь, что мы настолько остолопы, чтобы доверить человеку наше оружие?

Их ноги коснулись шершавой поверхности каменного балкона, находившегося на значительной высоте. Гермес оттащил Перси за массивную колонну, ограничивавшую дверной проем. Перси почувствовал, как от напряжения дрожит тело золотого человека. Тот оттолкнул его к стене и замер; он должен был убедиться, что никто тут ничего не заметил и не вышел на шум.

Новообращенный Персей пытался вспомнить последнее, что внушал ему Гермес, и увидел, что не в состоянии сделать этого. Он сосредоточился изо всех сил, чтобы черный туман в его голове наконец рассеялся и мысли вновь обрели ясность. Он все-таки припомнил, что речь шла о чем-то страшном, и внезапно в его мозгу возникло... что?.. Что?..

— Тебе нужно еще выпить, прежде чем ты войдешь внутрь, — послышался убеждающий шепот.

Перси начал было протестовать: он уже довольно наглотался этой сатанинской смеси. Однако Гермес без слов, как и в прошлый раз, сунул ему в рот горлышко.

Перси закашлялся; бóльшая часть жидкости вылилась ему на грудь. Но и в желудок попало все-таки достаточно, чтобы его мысли снова окутал черный туман.

— Теперь ты знаешь, что делать! Ее спальня — первая справа по коридору, ведущему с балкона. И прекрати, Персей, всякие там размышления — это прямая дорога к гибели. Все нужные сведения уже загружены в твой мозг. Тебе просто-напросто необходимо расслабиться и позволить этим сведениям всплыть на поверхность. И тогда ты станешь поступать, как и следует в данный момент. Помни: ты не можешь потерпеть неудачу! Не можешь! Теперь иди!

Гермес подтолкнул его из-за колонны в зал. Перси споткнулся и чуть не упал, однако сумел удержаться на ногах и двинулся вперед. Ему хотелось обернуться и обсудить со своим проводником несколько очень важных вопросов. Но почему-то более важным стало — только идти вперед. Идти, положив ладонь на рукоять громадного меча. Идти с тревогой в ожидании неизвестного...

Пол был покрыт ковром из какого-то диковинного материала, и Перси казалось вполне естественным, что все плывет у него перед глазами. Ковер закончился перед аркой, поддерживаемой спиральными колоннами.

Перси вошел.

Едва разглядев полулежащую спящую фигуру, голова которой была покрыта медленно шевелящимися змеями, Перси расстегнул кибисис и коснулся одним сапогом другого, чтобы замкнуть находившиеся в них реле.

Он мчался к Медузе с фантастической скоростью через огромный зал. Пол оказался скользким, и Гермес об этом предупреждал. А вдоль стен — да, он успел заметить! — были прикованы цепями стонущие и извивающиеся пленники, люди, над которыми раса Горгоны постоянно экспериментировала. Все-все здесь соответствовало тому, что монотонно твердил ему на ухо посланник олимпийцев, пока они летели к древнему Криту над весело плещущимся морем.

Перси едва помнил, как схватил голову за змееподобные волосы и, чуть приподняв, чтобы вытянулась шея, размахнулся тяжелым гарпом. Меч опустился, и омерзительная голова отвалилась от тела.

Хлынула маслянистая, вонючая кровь.

Он бросил голову в кибисис, резким движением сомкнул его края, развернулся и побежал назад. Все было исполнено в точности, как учил его Гермес.

Но за мгновение до того, как он захлопнул кибисис, из отрубленной головы вырвалась одна, безумная мысль, которая, словно камень из рогатки, с такой силой ударила в водоворот мыслей Перси, что они тут же несуразно разлетелись, и он чуть не остановился, как вкопанный.

Однако Перси продолжал бежать, потрясенный тем, насколько знаком ему был этот мысленный голос. Как будто мать отчаянно умоляла его остановиться — остановиться прямо сейчас, в это вот мгновение, остановиться независимо от последствий. Как будто величайшие умы мира собрались вместе и приняли решение, официально требуя, чтобы Перси Сактрист Юсс во имя человечества и вселенского разума немедленно остановился, прежде чем повергает мир в катастрофу. Как будто миллионы крошечных младенцев кричали в ужасной, невыносимой агонии, виновником которой был только он один.

Голос был надежно заперт в кибисисе, но его гаснущие отзвуки продолжали отдаваться в мозгу Перси.

Гермес появился из-за колонны, когда Перси выбежал на балкон, и подождал, пока тот снова потрет друг о друга сапоги, чтобы обрести нормальную скорость. Потом он протянул руку...

— Отлично. Давай сюда!

Перси уже хотел отдать ему кибисис, но, вспомнив о запертых внутри мыслях, остановился на мгновение и нерешительно покачал черную сумку на длинном ремне.

Золотокожий человек засмеялся.

— Ты же не собираешься оставить ее себе?

Перси не знал, как поступить. Само собой, ему вовсе не нужна была эта ужасная голова — ни по каким мыслимым и немыслимым причинам. И разве он не собирался отдать кибисис Гермесу, как только загрузит его этим жутким содержимым, для которого тот и предназначался? Конечно же, собирался. Ведь ему сразу все объяснили! Но та мысль, которую он уловил...

— Ну? Так в чем дело, Перси? Давай сумку, и полетим назад. Твоя подружка уже заждалась тебя.

Эти слова олимпийца сыграли решающую роль. Мысли Перси все еще не были настолько ясны, как ему бы хотелось. Но воспоминания уже возвращались. Теперь он понимал манеру поведения Гермеса: горечь прошлого была еще слишком свежа, чтобы обо всем забыть.

Та же манера была и у брокера, что продал ему половину почти обанкротившегося ресторанчика. Как только Перси начал задавать беспокоившие его вопросы, тот сунул ему в руку авторучку и принялся говорить о возможности продать заведение прямо на следующей неделе — причем, продать со значительной выгодой. «Конечно, я не знаю, насколько вы заинтересованы в том, чтобы избавиться от него немедленно после покупки. Но я думаю, что если будет для вас достаточно выгодно, вы вряд ли откажетесь. Так что, мистер Юсс, как только мы выйдем из моей конторы, я устрою вам встречу с мистером Вудвордом. Мистер Вудворд заинтересован в том, чтобы приобрести этот ресторан на какое-то время, и, между нами говоря, я думаю, мы сможем...»

Перси расписался прежде, чем понял, чтó делает. И таким образом оказался владельцем части собственности, которая больше напоминала агрегат для сжигания денег, нежели место, где принимают пищу.

Он тогда поклялся, что больше никому не даст обвести себя вокруг пальца.

Теперешняя тактика Гермеса стала ясна: тот тоже проявлял нетерпение, когда ему начинали задавать вопросы, и мигом забрасывал новую наживку.

— Нет, — сказал Перси. — Я не отдам ее, пока мы не вернемся. Я бы хотел, чтобы на нее вначале взглянул профессор Грэй.

Он не мог бы впоследствии сказать, когда именно он понял, что маленькая красная трубочка, внезапно вспыхнувшая в руке Гермеса, — оружие. Перси неуклюже отскочил в сторону, и часть каменной стены, перед которой он стоял, взорвалась, словно лопнувший бумажный пакет.

Он ударил друг о друга сапогами и вырвал гарп из ножен, висевших за спиной.

А Гермес наводил на него лучемет с той же безжалостной, высокомерной улыбкой, когда Перси молниеносно сорвался с места. Пока золотой человек оборачивался, чтобы прицелиться в эту невероятно резвую мишень, глаза его становились все шире и шире, и все больше отвисала челюсть — его охватывал страх.

И когда наконец меч Перси со свистом отсек ему голову и она покатилась по полу балкона, то сохранялось все то же выражение лица: вытаращенные в ужасе глаза и раскрытый рот. Да, это очень портило изысканную красоту точеных черт.

Перси оперся на меч и тяжело вздохнул. Это мгновение стоило целого дня!

Он выключил сапоги — ведь неизвестно, каков там запас энергии. А ему еще срочно может понадобиться дополнительная скорость!

Осторожно он отошел от обезглавленного, залитого кровью тела.

Внезапно меч стал очень тяжелым — Перси с трудом вложил его в ножны. Действие наркотика заканчивалось. Да, теперь он знал, что это — именно наркотик: гипнотическое внушение Гермеса начало рассеиваться. Молчаливые камни города уже не внушали необъяснимого ужаса, как несколько минут назад. Он уже знал, что здесь живут люди, и жизнь каждого идет своим чередом.

Здание, на балконе которого он стоял, было значительно старше тех, что его окружали. Оно выделялось и своей архитектурой: здесь было гораздо больше каменных колонн и декоративных бордюров, чем в любом дворце.

Перси на цыпочках вернулся в зал. На полу лежал знакомый ковер, но теперь уже можно было хорошо его рассмотреть. Одну треть ковра занимали изображения мужчин и женщин, танцевавших вокруг огромной, стоявшей на хвосту змеи; на другой красовалась большая ящерица — она вспахивала поле, а за ней шли люди, весело разбрасывая вдоль борозды цветы. На последней трети была выткана высокая красивая женщина перед толпой детей; две маленькие змеи обвивали ее обнаженные груди.

Он подошел к входу в комнату, не осмеливаясь войти и проверить свои подозрения. Черный кибисис в его руке медленно вздымался и опадал, словно то, что было внутри, еще жило. Ну что ж — по крайней мере, об этом Гермес говорил правду.

Наконец он все-таки заглянул в покои Медузы — большую, чистую, почти без мебели комнату, освещенную тремя мощными факелами...

Никаких прикованных к стенам людей не было и в помине. Стены украшали фрески, представлявшие сцены из жизни странных, не похожих на людей существ.

Посреди помещения стояло нечто вроде треугольного алтаря. За ним на возвышении располагался деревянный трон, покрытый замысловатой резьбой. А с трона свисало обезглавленное, кровавое тело существа, подобного которому Перси никогда не видел.

Он провел рукой по лицу — постепенно к нему начинало приходить понимание. Он был в храме. Но кого — или что — он убил?

Голова в сумке опять пошевелилась.

Нужно было немедленно все выяснить! Резким движением он открыл кибисис, и...

Ему не потребовалось доставать голову. Все еще живая, но — медленно умирающая, она телепатически изложила ему свою историю. И многое стало ему понятно — во всяком случае, настолько, насколько он был в состоянии принять.

Голова рассказала ему все, что он хотел узнать — со всей объективностью и ни в чем его не упрекая. И когда он понял, что его обманным путем заставили сделать, он едва не упал на колени.

В течение нескольких мгновений Перси открыл для себя все...

Задолго до человека на Земле жили другие млекопитающие, от которых человек и произошел. А задолго до них, за миллионы лет до них, здесь жили травоядные и хищные рептилии; рептилии — от тиранозавра до крохотной ящерицы? — населяли всю планету. В течение длительного времени, по сравнению с которым эпоха млекопитающих кажется лишь мгновением, они безраздельно владели Землей.

Какой-то один из многочисленных видов рептилий неизбежно должен был стать разумным.

Возникли существа, назвавшие себя Горгонами и с гордостью вступившие на путь разума. Горгоны строили большие города; они ловили и приручали неразумных динозавров и даже могучих бронтозавров и делали их своими домашними животными. Тех, кого они не могли приручить, они убивали ради забавы, примерно так же, как намного позже стали поступать потомки только что спустившихся с деревьев обезьян. И, отчасти для забавы, отчасти из-за убеждений, они убивали друг друга.

Война за войной, сверхоружие за сверхоружием — так вся жизнь их проходила в сражениях. Они даже уничтожили континент, с которого были родом, колыбель большей части их науки и искусства, а также всей их промышленности. Они видели, как этот их континент погружается в кипящее море, и пережили ту катастрофу. Наконец, когда их осталось слишком мало, они собрались на негостеприимном побережье и пришли к соглашению, сделавшему войны между ними невозможными.

Наступил короткий период крупных совместных достижений — одно или два мгновения их золотой осени. После чего над Горгонами опять начали сгущаться тучи. По-видимому, один из последних новейших видов оружия что-то нарушил в их генах, и они не могли больше нормально размножаться. Небольшое вначале, число мутантов и уродов стало быстро расти. В отчаянии Горгоны бросили все свои силы на биологические исследования.

Они научились лечить любую болезнь, они снова и снова увеличивали продолжительность своей жизни, они достигли столь полного понимания своего тела и разума, что стали подобны богам и приблизились к бессмертию. Но с каждым поколением их становилось все меньше...

Постепенно они примирились с приближающимся концом их, как вида, и сосредоточили все свои усилия на том, чтобы передать свои знания и достижения каким-либо другим существам.

Вначале они пытались найти наследников среди рептилий. Но жизненная энергия других видов была так же истощена, как и их собственная. Некоторого успеха им все же удалось добиться с питонами и другими змеями. И все-таки, несмотря на растущий уровень интеллекта, никаким искусственным отбором или внушением не удавалось заставить их жить обществом. Потом они попробовали с земноводными; потом — с птицами...

После многих проб и ошибок Горгоны, наконец, остановили свой выбор на млекопитающем примате. Здесь — со многими, правда, трудностями из-за совершенно чуждой природы этих существ — они достигли успеха. В течение долгих веков они улучшали одну породу и отказывались от другой, мягко направляли и обучали своих избранников, пока не получилась достаточно развитая цивилизация. Еще немного — и можно было отбросить покров божественности и учить своих подопечных напрямую.

Но — пришли олимпийцы...

Гермес не лгал профессору Грэю, когда утверждал, что они, олимпийцы, попали на Землю, отыскав слабое место в подпространственной пленке между соседними вселенными. Однако он не упомянул о том, что они были первыми, кто вторгся в эту вселенную — они и разнообразные чудовища, — и что это стало возможным благодаря совершенно иным здесь законам природы.

Олимпийцы появлялись повсюду, почти в каждом уголке Земли. Они завоевывали и порабощали, убивали и грабили, но главной их целью была сама Земля. В их собственном мире пригодное для жизни пространство было весьма ограниченно.

А к тому времени в живых оставалась лишь небольшая группа Горгон, и она-то и встала на защиту человечества. Древние рептилии поспешно вернулись к своему старому, забытому оружию, извлекли на свет такие его разновидности, какие в свое время поклялись никогда не применять, и бросились в битву. Они были полны решимости спасти не себя, но — молодую расу, которую оберегали. И постепенно, с течением лет, пока жидкий огонь проливался дождем в одних местах и наводнения захлестывали другие, захватчики были изгнаны, и тайные пути их закрывались один за другим.

Потери Горгон были невелики количественно, но огромны по отношению к их общему числу. Лишь три самки избежали смертельных ран. А два тяжело покалеченных самца протянули еще столетие, прежде чем умереть, не оставив жизнеспособного потомства. Три оставшихся разумных рептилии не видели иного выхода, как только сосредоточиться в Восточном Средиземноморье и дать возможность хотя бы части человечества пройти ускоренный курс обучения.

Затем, лет пятьсот назад, пришельцы снова дали о себе знать. Некоторые из них — после победы Горгон — все же остались на Земле; они вернулись к закрытому проходу на горе Олимп и тайком восстановили его. В одну ужасную ночь олимпийцы напали на столицу Кноссос и уничтожили ее.

Горгоны вновь вынуждены были вступить в битву. На какое-то время они прогнали пришельцев, но уже не в силах были полностью уничтожить расу золотокожих, хотя численность ее, как когда-то численность и самих Горгон, постепенно сокращалась.

К этому времени все большие города на Крите были опустошены, а Стенно и Эвриала — сестры Медузы — убиты. Теперь ей в одиночку приходилось выполнять тройную работу — передавать человечеству знания Горгон, которые то было способно воспринять, а также восстанавливать древнее оружие, чтобы предупредить очередную попытку олимпийцев прорваться через подпространственную пленку.

Постепенно Медуза подготовила множество видов оружия, которое люди той эпохи, под ее руководством, могли бы использовать против олимпийцев.

К несчастью, обучая людей, Горгоны внушили им стойкое отвращение к войнам и оружию. То поколение критян, превосходя по уровню развития большинство людей даже двадцатого века, вряд ли было способно обрести воинственный дух.

Медуза послала жриц, с помощью которых она правила, в ближайшие земли, чтобы найти людей воинственных и в то же время достаточно развитых интеллектуально, которых можно убедить в необходимости присоединиться к последней кампании против олимпийцев. Силой же заставить людей сражаться — даже ради их собственного блага — такая мысль для Горгоны была просто недопустима.

Однако олимпийцам, по-видимому, удалось получить какие-то сведения из их собственного мира. И они вычислили, что, действуя по обе стороны подпространственного барьера, они опять смогут прорваться. Вероятно, то была одна из последних попыток — по всему, цивилизация в соседней Вселенной стала затухать, понеся потери в войне с Горгонами. И олимпийцы решили уничтожить оставшуюся в одиночестве древнюю рептилию: им необходимо было быть уверенными, что им уже никто не помешает.

Зная, что теперь они очень слабы и отстали в тактике — в той же лобовой атаке, олимпийцы пришли к мысли использовать Перси в качестве орудия убийства. Скорее всего, кто-то из них, затесавшись среди обычных людей в поисках нужной информации, которая могла исходить от Медузы, случайно услышал миф-пророчество и решил превратить его в реальность. Появление молодого человека из предыдущей пространственно-временной вселенной оказалось как раз кстати, поскольку ни одного человека из своей эпохи им не удалось бы убедить или запугать настолько, чтобы тот согласился убить Горгону.

Когда Перси понял, зачем золотокожим пришельцам нужен наемный убийца, он готов был упасть на колени.

«Ни одна Горгона, сын мой, не в силах причинить вред человеку — ибо для нее это равносильно самоубийству. Как мать не может заколоть своего младенца, так и я не могла убить тебя, когда твой гарп коснулся моей шеи...»

— Послушай! — в отчаянии сказал Перси умирающей голове. — Может быть, ты не хочешь принуждать людей сражаться за их собственный мир. Но, поверь, я не испытывал бы угрызений совести в такой ситуации. Меня уже принуждали делать многое, что мне определенно не нравилось! Я знаю место, где немало достаточно воинственных личностей, и я знаю, как заставить их добровольно пойти в первых рядах. Я хочу сделать все возможное, чтобы искупить свою ужасную вину!

Медуза задумалась. Он чувствовал, что, несмотря на мощную способность Горгон к психосоматическому контролю, ей все труднее удерживать свою жизненную энергию. Жизнь капля за каплей оставляла ее.

«Да, — возникла наконец слабая мысль. — Да, это может спасти планету. Нужно попытаться. Позови Афину, юноша. Позови ее своим голосом».

Он заколебался, в смятении облизнув губы. Будет полнейшей насмешкой судьбы, если это опять очередная ловушка.

— Афина! — крикнул он.

Почти тотчас же в зале появилась старая хромая жрица. Она схватилась за голову, рот ее открылся жуткое зрелище, представшее перед ней, потрясло ее. Однако, получив быстрый телепатический приказ Медузы, она застыла, не успев крикнуть.

«Сейчас не время для горя или гнева. Плакать будем позже. Олимпийцы снова пытаются прорвать барьер между мирами. Если им это удастся, некому будет встать между ними и вами. Их нужно остановить! Все прочее должно быть подчинено этой цели. Итак, иди, созови своих сестер, и возьмите то, что я приготовила для решающего дня. Торопись, Афина, торопись!»

Старуха кивнула и поспешила назад, созывая своих подчиненных.

«Что ты собираешься делать?» — безмолвно спросила голова.

Перси ответил. Наступила пауза.

«Пусть будет так. Но помни, сын мой, ни при каких обстоятельствах я не могу причинить вред человеку!»

Вернулась Афина, а с нею — около десятка перепуганных, со смятенными лицами молодых жриц, которым она отдавала распоряжения столь умело и быстро, что те успевали лишь изредка прикусить губу при взгляде на кибисис.

Перси все еще не мог отделаться от ужасной мысли о том, что убил не просто их божество, но их мудрую учительницу и доброго друга. И почему? А потому все, что он — вечный неудачник.

Но — все! Теперь со всем этим невезением покончено, поклялся он. Отныне он станет поступать так, как сам считает нужным,- а не как вздумается посоветовать другим.

Каждая жрица стояла на большом металлическом ковре, на котором было сложено сверкающее оружие, напоминающее копья и боевые топоры. Но то была лишь маскировка: оружие должно было выглядеть привычно для людей этой эпохи.

Афина дала знак, и Перси встал рядом с ней. Она нажала маленькую кнопку в углу ковра и повернула колесико. Ковер поднялся в воздух и взмыл с балкона; движения его даже не ощущалось.

— Остров Сериф! — сказал он на вопросительный взгляд старой жрицы. Позади он видел других служительниц храма — они стояли на металлических коврах, вытянувшихся линией по ясному небу.

Они летели над волнами намного быстрее, чем во время путешествия с Гермесом. «И эту потрясающую науку я погубил», — подумал Перси. Поразительно! — целые тысячелетия труда и воспитания — и тут появляется некто по имени Перси Сактрист Юсс, наслушавшийся хитроумных речей, и...

Интересно, а как все было в его собственной, предыдущей пространственно-временной вселенной?... Этого уже не узнать. Зато сейчас его действия не ограничиваются легендой — по крайней мере, так утверждал профессор Грэй. Могло случиться все, что угодно.

Они опустились прямо на площадь, как и намеревался Перси, — эффект от их прибытия должен быть максимальным. И пока жители города стояли вокруг, разинув от изумления рты, он вместе с Афиной направился во дворец.

— Послушай! — тихо сказал он черной сумке. — Гарп становится все тяжелее. Я не могу идти с тем достоинством, с каким хотел бы. Но могла бы ты дать мне хоть немного того наркотика... или загипнотизировать...

Печатая шаг, он вошел в зал и остановился возле массивной колонны, где его поставили, когда привели сюда в качестве пленника.

Царь Полидект обедал. Он поднялся из-за длинного, грубо отесанного деревянного стола и начал вытирать губы волосами оказавшейся рядом девушки.

— Добро пожаловать, Персей, добро пожаловать домой! — произнес он с притворной любезностью. — Мы так ждали твоего возвращения!

— Значит, вы рады?

— О, конечно, мой мальчик, конечно! Со дня той трагической ошибки на арене мы поняли, что ты — действительно Персей. Уверяю тебя, я по заслугам наказал нерадивого служителя! На самом деле тебя и девушку должны были приветствовать сто украшенных цветами юных дев. Но он что-то напутал и выпустил сциллу. Ну просто понять не могу, как он мог...

— Ладно. Я — по делу. Созови всех, кто может быстро прийти сюда.

Полидект кивнул и обеими руками помахал Диктису. Пока тот послушно спешил к нему через зал, царь, настороженный взгляд которого был прикован к черной сумке на боку Перси, спросил на редкость ласково:

— Ты не хочешь поздороваться со своей матерью?

Перси попятился.

— С моей... моей матерью?!

— Ну да! Она прибыла сегодня утром. Когда она назвала нам свое имя, мы уже не сомневались, что легенда сбывается точно. Мы стараемся, чтобы она чувствовала себя как можно более счастливой. Хотя это и несколько... несколько дороговато.

Он показал куда-то в сторону стола. Перси вытаращил глаза и тут же истерически расхохотался. Там сидела миссис Даннер в своем грязном домашнем халате в цветочек и обеими руками обнимала огромный бурдюк с вином.

— Бедняжка Мэрибелл Даннер! — всхлипывая причитала она. — Неужели у них нет ничего покрепче? Подумать только, даже то, что есть, они разбавляют водой!

Итак, исполнилась и эта часть мифа! Не Даная, так Даннер появилась здесь. И она будет теперь неразрывно связана с Перси. А то обстоятельство, что она на самом деле не его мать — какое это имеет значение?

По всей видимости, если в этом мире появлялась нужда в ком-то, кто мог подтвердить легенду, то он немедленно сюда «проваливался», а был клочок пергамента или его не было — это не играло никакой роли.

Перси очень хотелось расспросить миссис Даннер о том, каким именно образом она попала сюда — ведь это также могло оказаться важным и полезным... Но...

— Позаботьтесь о ней хорошенько! — приказал он. — Диктис!

— Да, господин! — тут же откликнулся брат царя, появляясь в зале. И вслед за ним вломилась толпа обеспокоенных людей, едва ли не все население города.

Диктис тоже бросал тревожные взгляды на кибисис — похоже, всем было известно о нем из легенды.

— Чем могу служить? — с готовностью спросил ловец чудовищ. — Только прикажи, и я...

— На южной оконечности острова ты найдешь старика и с ним девушку — она была на арене вместе со мной. Я хочу, чтобы ты разыскал их. Позаботься о них и удовлетворяй все их желания, пока я не вернусь. Если в чем-то допустишь оплошность, пеняй на себя. Понял?

— Уже иду туда! — заверил его Диктис. — Эй, Менон, Бупал, Патайкион! Быстро за мной! Хвала герою!

Перси усмехнулся, глядя, как трое кланяющихся людей покидают зал. Это в самом деле выглядело забавно. Но у него было дело — важное дело, о котором ему напоминал угрюмый вид Афины.

— Полидект! — сказал он. — Сейчас ты объявишь первый в военной истории Серифа призыв в армию. Я намереваюсь атаковать олимпийцев. И хочу, чтобы ты подобрал около пятидесяти хороших бойцов мне в помощь.

Царь утихомирил толпу и нервно повернулся к стоящему перед ним молодому человеку.

— Э... Мои люди предпочитают не ввязываться в чужие споры. Вот почему они называют меня...

— Я знаю, — сказал Перси. — Знаю. Но это — срочно. Мне действительно очень нужны пятьдесят человек. Мы дадим им могучее оружие, о котором они не могли и мечтать, и научим пользоваться им. И имей в виду: у тебя появляется возможность сократить ту самую чрезмерную численность населения, о которой ты постоянно твердишь. И, повторяю, это очень важно для меня. — И Перси ласково погладил сумку на боку.

— О, в таком случае... — Царь Полидект вздрогнул. — Если так... если срочно... Что ж, хорошо! Начальник стражи! Направь всех двадцать восемь наших воинов, десять стражников и любых двенадцать из резерва в распоряжение нашего замечательного, несравненного героя! Если кто станет протестовать, скажи, что тогда он пусть выбирает между этой возможностью и медленным огнем.

— Вижу, вы починили свой котел, — заметил Перси.

Царь грустно покачал головой.

— Нет — он утрачен навсегда. И мы нигде не можем найти замены. Но с недавних пор мы, в порядке эксперимента, зажариваем преступников на вертеле. Результаты, может быть, и не столь впечатляющи, как прежде, но — многообещающи. Во всяком случае, я надеюсь на лучшее.

Перси вышел из зала понаблюдать, как собираются мобилизованные воины. Жрицы разбили их на маленькие группки и поспешно растолковывали им, как действует новое оружие. Мужчин особенно смущало то, что сражаться их обучают женщины. Однако присутствие «героя» и деловитость молодых женщин не позволяли им расслабиться.

Голова Медузы пошевелилась в открытом кибисисе.

«Торопись, сынок. Мой конец уже близок».

— Еще немного! — заверил ее Перси.

Он повернулся ко входу во дворец — там стоял Полидект, с интересом наблюдая за происходящим. «Я сделал свое дело, — говорил весь его вид. — Я отдал ему цвет моей стражи, лучшее, что имел. Никакая жертва не может быть большей...»

Перси перевел взгляд с царя на плачущих женщин, прощавшихся со своими мужьями и сыновьями; на молодых новобранцев, которые усердно пытались понять своих инструкторш и откровенно удивлялись тому, что им предстоит воевать с самими олимпийцами.

И снова Перси перевел взгляд на аппетитно жующего царя: в руке у него была истекающая жиром баранья нога.

— Есть еще одно, о чем я не сказал, — объявил победитель Горгоны. — Царь Полидект согласен сам повести свои войска на битву! Царь Полидект не страшится олимпийцев — у него есть наше оружие, которое он сможет с успехом использовать против них! Царь Полидект возвещает: «Вперед, гром и молния!»

— Я... я? — Кусок мяса упал на пол; оглушительные возгласы раздались вокруг.

— Да-да! — подтвердил Перси.

Он схватил трясущегося монарха одной рукой, придерживая сумку — другой, втащил его на металлический ковер, которым управляла Афина, и громогласно заявил:

— Вот почему граждане острова называют тебя Отважный Царь Полидект!

Остальные жрицы вместе со своими подопечными расположились на других коврах.

Под аккомпанемент одобрительных и ликующих криков войско взмыло в небо.

Пока они плавно проносились над материком, Афина наспех объяснила правителю Серифа принцип действия одного из видов оружия.

— Ты прицеливаешься в мишень через отверстие, которое проходит вдоль копья — вот так! Видишь камень? Допустим, это — мишень. Как только прицелился, нажимай эту кнопочку. Потом остается лишь отпустить копье. Оно не промахнется.

— Я уже стар, — бормотал в ответ Полидект. — Беззубый, больной и слабый. Единственное, чего я хочу на закате своей жизни, — это лежать возле огня и смотреть, как молодежь веселится и сражается. Ах, молодость-молодость!..

Перси дружески хлопнул его по спине.

— Ну-ну! Мы даем тебе возможность вновь воспрянуть духом! Лучше подберись! Как только мы спустимся, так сразу же вступим в битву. Обратной дороги нет!

Они миновали две большие вершины неподалеку от побережья.

— Гора Пелион, — объяснила Афина, указывая на первую. — А та вон — гора Осса. Олимп — следующая.

«Сын мой! — пришла торопливая мысль. — Я уже умираю. Когда станешь атаковать, схвати мою голову за длинные волосатые шипы сзади и держи ее перед собой. И, если почувствуешь, что уступаешь врагам, брось голову в них. Но — поспеши, поспеши! Я уже чувствую, как рассеивается непрочная подпространственная пленка, которая отделяет наш мир от других. Враги сейчас прорвутся. Помни о своей силе! Помни, что сейчас ты многократно сильнее, чем когда лживый олимпиец вел тебя на балкон моего храма в Новом Кноссосе. Почувствуй свою силу, сын мой, почувствуй, как она растет внутри тебя, почувствуй свою мощь!»

И когда они приблизились к величественной горе и развернулись полукругом для атаки, Перси ощутил, как новая сила вливается в его мышцы. Теперь он снова без всякого труда мог взмахнуть своим гарпом.

Единственная проблема состояла в том, что все это личное оружие было им получено от олимпийцев, и, разумеется, они хорошо знали, как ему противостоять.

Когда навстречу им, из-за склона горы вылетела орда золотокожих людей, Перси схватил копье. Прицелившись в самую гущу группы, он нажал на кнопку. Копье с жужжанием выскользнуло из его руки и метнулось вниз, насадив на себя трех олимпийцев, словно куски шашлыка.

Позади себя он услышал такое же жужжание — то выстрелил Полидект. Ему повезло даже больше — он прикончил сразу четырех летающих пришельцев.

Сражение пошло полным ходом, и Полидект сосредоточился исключительно на убийстве; причем, убивать он старался с максимальным эффектом, как и подобало правителю варваров.

С одного из ковров метнулся вниз сгусток огня — то пустили в ход еще одно оружие. И вся группа олимпийцев исчезла — укрылась за горой.

Теперь у врага было преимущество. Длинный пурпурный конус, выпущенный из лучемета, прошелся по одному из ковров, и тот вспыхнул. Потом загорелся и второй. Жрицы подняли свои аппараты выше, за пределы действия лучеметов.

— Не получится, — хрипло сказал Полидект; он проговорил это таким тоном, как будто только и делал, что давал Перси советы по военному делу по крайней мере в течение последних пяти кампаний. — Они теперь будут взлетать по одному и поджигать нас. Чем бы ни были эти штуки, на которых мы летаем, но лучше не кружить тут, а идти на сближение с олимпийцами, прямо за их гору.

Это было разумно, и Перси не мог не согласиться. Он дал Афине знак, та передала его другим жрицам и быстро повернула колесико в углу ковра. Они стремительно помчались вниз; за ними длинной дугой расположились остальные ковры.

«Возьми меня, сын мой! — уловил Перси слабеющую мысль Горгоны. — Пора!»

Ухватившись за нечто, напоминавшее волосы, он вытащил из сумки голову Горгоны — она была похожа на голову ящерицы — и выставил ее перед собой. И тут же выхватил свой гарп.

Пурпурные лучи погасли. Снизу, из-за горы донеслись крики ужаса — там поднялась паника.

— Горгона! Горгона!

— Да! — Перси не чувствовал жалости. — Все, что осталось от той, которую я убил, поддавшись вашим уговорам. Теперь она возвращается вместе с неудачником, сделавшим свое дело!

Ковер коснулся земли, и Перси спрыгнул с него, включив ударом каблуков сапоги. С мечом в руке да со способностью так стремительно перемещаться он сможет противостоять любому лучемету!

Однако из зева огромной пещеры появилось около дюжины золотокожих в таких же сапогах. Перед ними вспыхивали пурпурные конусы. Эти олимпийцы двигались гораздо проворнее Перси — очевидно их сапоги были основательнее заряжены или добротнее изготовлены.

Но и Полидект позади Перси не дремал — он тут же сбил одного из противников. А сгусток огня, упавший с ближайшего ковра, уничтожил половину оставшихся.

Перси бросился к пещере, отчаянно уворачиваясь от смертоносных лучей.

Перед ним неожиданно возник олимпиец. Перси в досаде выругался — он уже не успеет достать его своим гарпом. Противник поднял лучемет.

В этот момент ударила Медуза.

Перси, мысленно почувствовав ее агонию, понял, чего ей стоило это усилие. Но олимпиец рухнул, рассыпавшись на куски: куски мгновенно превратились в камни!

Значит, еще одна деталь легенды оказалась правдой! Да, Медуза была способна...

Он находился уже в пещере, и времени на размышление не оставалось. Перед ним стоял ряд непреклонных,надежно вооруженных пришельцев — человек шестьдесят-семьдесят. А выше, над их головами, он увидел замысловатую путаницу проводов и странные, сверкающие приборы, и к ним, в глубине пещеры, с каменного свода шел красный, вихрящийся поток.

Они прорвались! Конечно! — как раз в этот момент к ним с той стороны поступало подкрепление!

Перси лихорадочно кинулся в атаку — он рубил врагов направо и налево, словно рыбьи головы на разделочном столе ресторана. Сзади слышался рев Полидекта и воинов с Серифа, ворвавшихся в пещеру.

«Бросай меня, Перси!» — молнией пронесся в его мозгу вопль Горгоны.

Он размахнулся и швырнул голову прямо в алый круг над головой. В его сознании прозвучала последняя безгласная инструкция и затем — пронзительный ужас агонии, когда голова Медузы коснулась красного энергетического вихря и взорвалась.

Олимпийцы отчаянно закричали.

И вот пыль осела, и стало ясно, что проход через «барьер» исчез. Перси был убежден, что — исчез навсегда. Назойливые и коварные пришельцы больше никогда не смогут восстановить его.

Люди с Серифа завершали бойню. Нескольким олимпийцам удалось все же вырваться из пещеры и улететь. А оставшиеся были, разумеется, обречены.

Перси устало вспоминал: какие это последние инструкции дала ему Горгона? «Стихи! Стихи!»

Что за стихи? Уж не те ли, что начинаются словами: «Смелостью дыша, это в их счастливые сборища шагнул, предводимый Афиною, сын Данаи...»?

Он стоял на залитой солнцем вершине холма, в северной части небольшого острова. Вокруг никого не было.

Перси утомленно осмотрелся. Что было?..

Потом, когда мысли его прояснились и он вспомнил последний телепатический совет Медузы, он понял. Понятое не очень обрадовало его, но все-таки была ясность.

Теперь, когда линия Персея в конкретной пространственно-временной вселенной завершилась, молено было попасть лишь в начало такой же линии, но уже в следующей вселенной. И хотя пергамент исчез — стихи оставались, и они относились к нему, к Перси-Персею. С этой субъективной аурой и психическим импульсом, которым снабдил а Горгона, ему достаточно было вспомнить строки Пиндара, чтобы переместиться в следующую вселенную.

Ну что ж, на сей раз ошибки не произойдет. На сей раз он не позволит уговорить себя и не убьет последнюю оставшуюся в живых Горгону — то есть не лишит человечество источника древней мудрости, который мог бы питать его долгие столетия. На сей раз он уже — наконец-то! — не будет неудачником.

Ему стало грустно. Более всего он жалел об утрате Энн, пусть они и успели лишь едва познакомиться.

Но если хорошенько подумать: почему бы в этой новой вселенной не появиться и новой Энн Драммонд?! И может быть, ему повезет даже больше?..

Теперь он знал, что делать. Конечно, он поможет Горгоне. Но прежде всего Перси — или Персей, как он вполне заслуженно может себя здесь теперь называть — немного прогуляется по окрестности. У него есть кое-какое оружие, он знает свою силу и не собирается играть ни в какие жульнические игры ни с одним человеком.

Нет, в новой вселенной новый Сериф услышит о нем сразу!

Он начал спускаться по склону холма, не заметив молодого человека, который отчаянно греб руками, сидя в ванне, только что материализовавшейся в заливе.

Не заметил он и солдат царя Полидекта, которые ели свой нехитрый ужин в кустах на полпути с холма к берегу. Впрочем, даже если бы он и увидел их, то, конечно, не знал бы, что командир отряда имеет привычку оглушать всяких праздношатающихся чужестранцев по затылку, чтобы затем забрать себе их одежду.

К тому же командир был не в духе после раздражающе жаркого дня, проведенного по приказу царя в бесплодной охоте за гарпиями...