Сказка из записок врача-нарколога
Ничего не было. Были только пыльные тени, скребущие тонкими пальчиками отсыревшую штукатурку в углах.
Были мохнатые пауки, жирно поблескивающие хищными глазками в центре сплетённой из покрытой мириадами коготков нитей паутины.
Были прозрачные змеи, шуршащие шаловливо чешуйками широких брюшек.
Были Голоса.
- Налейпалей... Налейпалей...
Была толстая рыжая Белочка, примостившаяся на краешке набитого бутылками и раздувшимися ухмыляющимися презервативами пианино.
Она улыбалась...
Зашевелилось. Трюхнуло. Грюкнуло. Бамкнуло. Поползло.
Сочащееся. Завитое в тугой перманент. Крашеное хной от кистей ступней до дуги надбровья. Перпендикулярно пропело пернатую припевку:
"Мой милёнок просто шок, молодой, как петушок. Посажу его в мешок и пущу на порошок!"
Пробуркотело утробно: "Ты-ы-ы-ы х-х-хто-о-о-о-о?"
- Я - доктор.
- Ты принёс микстуру? Ты будешь меня потчевать?
Ужаснулся. Потчевать ЭТО договора не было. Но не откажешь: косит красноглазо, пышет жарко, дышит бурно.
Корова. Холмогорская. Холмы и горы.
Представил пупок. Из него - лотос. Шевельнулось слабо.
Оглянулся. Кулём рухнул в кульбит. Вслед курлыкало: "Культурны-ый! Культяпка! Пикуль!!!"
Свивались в кохлеоиды пыльные привидения, подпрыгивали ритмично жирноглазые пауки, томно ухмылялись кондомы в пианино.
Слезливо выл портрет Беранже: "Прощай, радость, жизнь моя: знать, уедешь без меня"
Ощутил себя знатью. Дал на чай. Портрет Беранже скуксился, закорёжился: "Дай на водку!"
Не дал. Не было. Самому хотелось. Ушёл мечтательно, покачивая фигурой в стиле Айвазовского.
"А он, мятежный, просит дури!" - пропела исписанная во всех смыслах дверь, выпуская его в безумную ночь безумной страны.